Можно ли устроить побег, оставаясь на месте? Удачная ли это попытка или самообман? Все зависит от преследователей, наверное. У тебя есть шанс с такой стратегией, если они впереди тебя. Но где мои преследователи? Я не знал. В целом, я даже немного сомневался, есть ли они вообще. Но это не мешало мне подстраховываться. Вот и сейчас я, как обычно, подошел к фуд-блоку и попросил:
- Утренний напиток перед работой "Хелий-W".
Потом повернулся к ТВ-стене и начал маленькими глотками пить напиток. Вернее сказать, вливать в рот. Раньше я всегда пил его маленькими глотками, смаковал. Мне нравился и его вкус, и это нарастающее ощущение энергии во всем теле. Теперь, если бы я влил весь стаканчик в рот сразу, это могло бы вызвать подозрение.
Хотя эта поддельная процедура продолжалась уже вторую неделю, я так нервничал, что ничего не понимал из передаваемых новостей. Возможно, так получалось отчасти еще и потому, что я перестал перед сном чистить зубы пастой "Хелий-SD", просыпался теперь с трудом и ходил сонным по квартире еще минут тридцать. Квартирный доктор-анализатор уже рекомендовал мне показаться врачу. Я отмахнулся, сказав, что стал принимать холодный душ после завтрака и это решает проблему безо всяких врачей. Теперь мои утренние посещения душа не выглядели подозрительно. Во всяком случае, я так думал.
Стоя под мощными струями воды, я по чуть-чуть выливал содержимое изо рта. "Хелий-W" стекал по моей груди, животу, бедрам. Его невозможно было увидеть в потоке воды. Если, конечно, кто-то вообще за мной наблюдал. А хим-датчика в сливе, я надеялся, предусмотрено не было.
На крышу к остановке транспортера я теперь поднимался в лифте, хотя раньше с удовольствием взбегал пешком. Мне нравилось тридцать этажей гнать свое тело, переполненное энергией. Теперь на это просто не было сил. Чтобы такая перемена не выглядела подозрительной, я переехал поближе к квартире моей подруги Мари, а это на целых пятнадцать этажей ниже - есть причина отказаться от лестничных пролетов. Хотя мог ли отказ от пробежек выглядеть подозрительным? Я долго думал, не слишком ли я перестраховываюсь? Или просто схожу с ума? Ну, бегал человек по лестнице, а потом решил снова ездить на лифте - что тут подозрительного? Не всю же жизнь бегать? Да и для любого увлечения есть свой срок - могло же мне это надоесть? Я поднимался на лифте и чувствовал на себе пытливый взгляд камеры наблюдения, которую до этого просто не замечал. Шея потела, по спине стекали тонкие прохладные струйки пота. Можно ли это увидеть в камеру? Можно ли увидеть в моих глазах, как с каждым днем, мне все труднее и труднее не проглотить "Хелий-W"? А как трясутся мои пальцы, даже когда я пытаюсь нажать на кнопку верхнего этажа? Теперь я не садился в лифт один, а обязательно с кем-то, кто сам нажимал кнопку. Главное пережить первые тридцать минут, главное как можно быстрее уйти из квартиры, чтобы не сорваться, не подойти к фуд-блоку и не заказать повторно "Хелий-W". Главное, главное ... Что главное? Что мне мешало продолжать жить в этой полосе эйфории? Жадно вглядываться выколотыми глазами в нарисованную для меня картинку жизни, как выразился мой ... брат, открывший мне глаза на этот мир. Был ли он моим братом? Был ли он вообще, человек неожиданно появившийся и также неожиданно исчезнувший. Спустя десять дней, сам разговор казался нереальным, что уж говорить о человеке. Мой брат, мой брат. У меня есть брат!? Я думал, могу ли я протереть шею платком. Ведь может же человек просто вспотеть? Просто захотеть вытереть шею? Что вообще может человек?
Я вошел в транспортер.
- "Хелий-AN" - сказал кондуктор.
- Меня не тошнит в полете, - ответил я.
- На всякий случай, - сказал он и пристально посмотрел мне в глаза, - это все равно не повредит.
- Не повредит, - кивнул я и, взяв из его рук таблетку, тут же положил в рот. Надо ли спорить? Все, что нужно, дойти да задних рядов, сесть и закашляться. Ведь человек может закашляться? Кто ему запретит прикрывать при этом рот? Таблетку же можно будет потом спустить в унитаз на работе.
На работе ... Это самое сложное для меня - работа. Вопрос даже не в том, чтобы все успевать без "Хелия-W", а в том, чтобы сидеть все эти пять рабочих часов и думать, как же я мог так провести восемнадцать лет своей жизни. То, что все это время казалось разнообразной и увлекательной работой, теперь виделось монотонным серым времяпровождением. Сборщик на конвейере!
Я попытался поговорить об этом с Риком, но он лишь сказал, что слышал о моих проблемах с производительностью и, возможно, стоит искать решение проблем в себе, а не в чем-то другом. Он слышал. Значит кому-то это видно. Я старался работать изо всех сил. Но легче было бы разрезать воду. Я не мог поспевать за остальными, как голодный работник не будет поспевать за сытыми. Как бы я отреагировал, если бы кто-то здесь предложил мне стаканчик "Хелия-W"? Стоило мне только закрыть глаза, как я видел это: Рик протягивает мне стаканчик "Хелия-W" или Тод, или Александр. Я жадно пью содержимое большими глотками. Во всяком случае мне так кажется до того момента, пока я не чувствую как "Хелий-W" стекает у меня по груди, по животу, по бедрам. Рик, Тод, Александр удивленно смотрят на меня, я медленно и безуспешно пытаюсь стереть с себя коричневую жидкость и, продираясь сквозь сон, обратно к реальности, пару мгновений не могу понять, где я и что со мной.
Неделю назад я засыпал в течении рабочего дня один или два раза. Сегодня это случилось пять раз. Мне удалось взбодриться только к концу смены. Поэтому когда мы летели в клуб, я уже был таким, как все. Так я думал, во всяком случае. Я прижимал к себе Мари и громко смеялся каждый раз, когда звучала фраза, похожая на шутку. Для меня, как человека, съевшего "Хелий-R" перед уходом с работы, это было нормально. И не подозрительно. Многие экономили и принимали его сразу по завершению рабочего дня, а не в клубе, где он был дороже. Я сказал, что стал экономить и пью его на работе - это не должно было выглядеть подозрительно. Но, тем не менее, я покупал "Хелий-R". Покупал, чтобы слить в унитаз. Покупал, думая, не слишком ли я перестраховываюсь? А смеюсь в транспортере я естественно? Я старался, чтобы мой смех был таким же, как был раньше. Только вот понимать, когда нужно смеяться, а когда нет, мне становилось все сложнее и сложнее - ни одна фраза не казалась мне смешной. Может человек потерять чувство юмора? Разве это должно выглядеть подозрительно?
В полумраке клуба, наполненного звуками, больше похожими на звуки издаваемые животными, которых мучают, уже можно было как угодно смеяться или не смеяться вообще: тебя совершенно не было слышно и фактически не видно. Посетители не принявшие "Хелий-R", принимали его здесь. Тут он был в самых различных видах: маленькие сладкие конфеты, желе, напитки, засахаренные фрукты, жвачка.
Эти четыре, пять часов можно было провести с удовольствием даже мне, если бы не музыка. Эта какофония доводила меня до исступления, и я с трудом сдерживал себя, чтобы не заказать порцию "Эрки": похрустеть конфетами или пожевать жвачку.
Под конец вечеринки Мари горячими влажными руками втискивала мне в рот "Хелий-L". Хорошо, что это происходило тут, а не у нее в квартире. Здесь избавиться от таблетки любви было проще простого. Достаточно было прижать Мари к своей груди. Она, уже принявшая таблетку, порывисто дышала, тесно прижимаясь ко мне. Поглаживая ее по голове, я немного наклонялся, открывал рот, и маленький розовый шарик падал на пол и тут же растаптывался десятками ног танцующих. Я делал это десять дней как. А до этого много лет ждал, когда таблетка "Хелия-L" медленно растворится под языком, вызывая приятное покалывание в голове, приятное пульсирование в промежности, будто сердце опустилось туда на какое-то время, сладкую ноющую истому во всем теле. Много-много лет я делал так. Это были хорошие дни любви. Ночи любви. Правда, сейчас я не мог вспомнить ни единого отличия одного дня от другого.
Потом, в квартире Мари, наблюдая как тень ее тела мечется по потолку, как сама она, то уходя вверх, словно взлетая, то опускаясь и мягко касаясь моего тела горячей округлостью грудей, все крепче и крепче сжимает меня там, где должно было пульсировать мое сердце, не избавься я от "Хелия-L", я думал, что для большой и вечной любви достаточно взаимной симпатии и маленькой розовой таблетки.
Насколько было бы жестоко сказать ей, что мы расстаемся сразу после этого? Для меня это было бы очень просто. Но я считал, что для этого нужен другой момент. Другой момент, которого я не находил. Их было не так уж и много, но все они делились на две группы: когда это сказать еще рано, и когда уже поздно.
Поэтому я не находил ничего лучшего, как молча вернуться к себе в квартиру, раздеться, принять душ, прямо там почистив зубы пастой "Хелий-SD". Очень просто выплюнуть ее изо рта. Думаю, никто не смог бы этого увидеть. Ну, а про хим-датчик я уже говорил.
Ощущая смертельную усталость, добраться до кровати и рухнуть в нее. На десятый день - даже не вытираясь после душа. Ворочаться в мокрой постели, просыпаться и снова засыпать, вставать, доходить до уборной, плескать себе в лицо водой. Вновь проваливаться в сон, в забытье. Можно ли потерять сознание во сне? Меня это сильно беспокоило. Не знаю почему. Тем более, что потерял сознание я, все же, на работе. Комната пошла вверх, потом завалилась вбок. Потом в наступившей темноте я услышал звук несущегося мне навстречу поезда, пронзительный гудок, а потом яркий белый свет вспыхнул со всех сторон.
Меня не интересовала природа этого света, я лежал и думал, похоже ли это на тот побег, о котором мне говорил брат? Я думал и думал, и, наверное, мог бы думать бесконечно, но чья-то рука легла на мой лоб и я услышал ответ надо мной:
- Да, похоже.
Это был приятный мужской баритон. А вот рука была холодной и давила на лоб. Все сильнее и сильнее.
- Во всяком случае, так оно и есть, - продолжил голос, а рука исчезла с моей головы.
Свет становился все тусклее, я начал замечать, что рядом со мной кто-то стоит. Мне потребовалось еще пару минут, чтобы различить лицо. Я готов был увидеть кого угодно: людей из другого мира с резкими чертами лица и большими умными всевидящими глазами, или инопланетян, или даже ангелов. Но надо мной стоял наш директор по персоналу Эйджейка Радзуовски. И, тем не менее, сказал он не самую естественную для себя фразу:
- Добро пожаловать в новый мир!
Эйджейка улыбался. Улыбку на его лице я видел впервые. Тем не менее, радости мне это не прибавило. Если все, что я делал и можно было признать попыткой побега, то при виде этого человека становилось ясно, какая именно это была попытка.
- Где я? - спросил я, осматриваясь по сторонам.
- В больнице, - ответил Радзуовски.
Действительно, вся окружающая обстановка говорила именно об этом. Глупый был вопрос. Может ли это быть подозрительным, автоматически спросил я себя? Является ли то, что человек глуп, подозрительным? Наверное, это был первый случай, когда в ответе можно было не сомневаться.
- Что мне вливают? - спросил я, кивая на капельницы.
- "Антихелий-5", - не глядя на капельницы, ответил он, - новая разработка - снимает хелизависимость всего за тридцать дней.
- Хелизависимость, - повторил я, глядя на него немигающим взглядом.
- Ну да, - он пожал плечами.
- Хелий - наркотик? - продолжал нажимать я.
- Не в прямом смысле этого слова, - поморщился Эйджейка, - вы же знаете, что наркотики и алкоголь на планете запрещены. Впрочем, на данный момент они никому и не нужны, так как дороги и вредны для здоровья.
- А "Хелий" полезен? - я криво усмехнулся.
- Каждый его вид полезен для определенной сферы деятельности. Все продумано, госзаказ, как никак. От наркотика у него только свойство стопроцентного привыкания. При этом никакого эффекта ломки. Если вы перестаете его принимать, то просто начинаете хуже себя чувствовать. Условно говоря, вы заболеваете. И вы точно знаете рецепт излечения - нужно лишь возобновить прием "Хелия", только и всего.
- Иначе? - усмехнулся я.
- Иначе вы просто умрете, - лицо его было непроницаемо, видимо я был далеко не первый, кто пытался его завуалировано укорять, - просто умрете, прямо ... как в вашем случае, - он постучал костяшкой указательного пальца по монитору над моей кроватью. Хорошо, что это случилось на работе - вероятность перехода обратно здесь самая высокая - около семидесяти процентов.
- Но "Хелий-S" вытаскивает из клинической смерти с вероятностью девяносто пять процентов, где бы ты ни находился? - удивился я.
- Дело в том, что перетаскивая вас сюда, - он сделал ударение на последнем слове и повел рукою по палате, - а не туда, - он показал пальцем куда-то за окно и вниз, - мы не могли использовать хелисодержащие препараты.
- Сюда, - повторил я, растягивая слово по слогам, - сюда. И что дальше?
- Сначала курс реабилитации, - он махнул рукой на капельницу, - а потом ... потом... Потом вы сами сделаете свой выбор. Какой бы выбор вы не сделали, он будет только ваш. "Хелий", если вы помните, тоже никто никому силой не засовывает.
- Но это же норма в поведении общества! - воскликнул я.
- Если норма кажется естественной и не вызывает неприятия, то, может быть, это нормально? - он опять улыбнулся.
Разговор родителя с маленьким ребенком, подумал я. Мой собеседник, тем временем, собрался уходить, но я остановил его вопросом:
- Господин Радзуовски ...
- Теперь Эйджейка, - перебил он меня, - просто Эйджейка.
- Хорошо, Эй ... Эйджейка, - сказал я, сглотнул и продолжил, - а мой брат - он существует? Это правда?
Радзуовски улыбнулся улыбкой школьного учителя, который только что получил от ученика правильный ответ на сложный вопрос.
- Нет, брата у вас нет.
Я обмяк и закрыл глаза.
- Но вам ничего не показалось. У всех есть "братья" или "сестры" или "старые друзья". Это их работа. Раз в жизни они приходят к каждому, и каждый узнает то, что узнали вы.
- Каждый знает, - прошептал я, - каждый может когда угодно ...
- Вряд ли, когда угодно, - сказал он, - через месяц такая встреча забывается. Решение нужно принимать сразу, окончательно и бесповоротно. И право на такое решение есть у каждого. У нас же, - он улыбнулся, наверное, самой широкой улыбкой, на которую был способен, - демократическая планета!
Прошел месяц, больница оказалась в прошлом, я гулял по улицам и паркам, смотрел, как суетятся люди, как бурлит примитивная жизнь. Все это было уже не со мной, было вне меня, словно я был по другую сторону от всего этого, будто бы смотрел на экран и видел происходящее, не являясь его участником. Пару раз я заходил в клуб. Музыка там стала весьма терпимая, даже неплохая. Один раз видел Мари. Она танцевала с высоким брюнетом, ее длинные волосы прикрывали обнаженные плечи, голова покоилась на крепком плече партнера. Они не столько танцевали, сколько топтались на месте. Глаза у брюнета блестели, руки быстро поглаживали спину Мари, опускались ниже, касались ягодиц и вновь поднимались вверх. Оба они слегка дрожали. "Хелий-LL", подумал я, "всего на 50% дороже, за двойную страсть!".
Я ел настоящее мясо, а не концентраты, пил свежевыжатые соки, а зубы чистил пастой "Колгейт". Еще месяц я определялся со своей будущей работой, в детстве я окончил музыкальную школу и мечтал сочинять музыку. К моему удивлению, мне не отказали.
Каждый вечер я ездил в консерваторию на курсы восстановления и улучшения знаний, а по утрам творил. Сначала был легкий завтрак, потом домработница готовила кофе. Этот напиток, как мне сказали, век назад пили почти в каждом доме, ну а теперь ... теперь. Я аккуратно брался за тонкую ручку фарфоровой чашки, поднимал ее вверх, жадно вдыхая все еще новый для меня аромат. Подходил к окну и, наслаждаясь видом парка с большим озером по центру, маленьким глоточками смаковал напиток. Мне нравился и его вкус, и это нарастающее ощущение творческого подъема во всем теле.