Аннотация: И. Д., которая, как ни странно, послужила мне источником вдохновения на сей опус.
АФФТАР, ВЫПИЙ ЙАДУ
или
Правдивая история Антонио Сальери и кавалера Вольфганга Амадеуса.
(комедия в 1-м действии)
Действующие лица:
С а л ь е р и
М о ц а р т
Ф р и ц, слуга Сальери
Картина 1
Дом Сальери. Стол, стулья, кресло в соответствующем стиле, рояль, канделябры, трюмо, драпировки на стенах. Портреты Баха, Генделя и др. классиков. На столе чернильница, перо, нотные рукописи, графин с вином и бокал. По нарастающей звучит "Eine Kleine Nachtmusik" Моцарта, комната все больше освещается. Входит Сальери. Снимает камзол, парик, и небрежно бросает все это на стул. Без этих аксессуаров, придававших его облику некоторую величественность, он внезапно превращается в очень обычного, мешковатого, хмурого и брюзгливого стареющего человека. На голове у него лысина, лицо - невыразительное и какое-то незапоминающееся. Музыка становится все тише. Сальери, кряхтя, опускается в кресло, устало вздыхает. Наливает вино, отпивает немного. Музыка затихает, наступает тишина.
С а л ь е р и: Боже праведный, нет большей пытки для меня, чем присутствовать на этих балах, приемах, и прочих светских забавах... Так хочется сбежать оттуда, с глаз долой, и - писать, писать... (криво усмехается) Право, исполненное пафоса заявление, что высокое искусство превыше всех радостей мира сего - достойно самой что ни на есть записной бездари! Пожалуй, даже какому-нибудь персонажу из комедий месье Мольера... Вот, Моцарт - да! Он там чувствует в своей стихии, тащится за каждой юбкой, как мальчишка! Хотя, пора бы уже остепениться - отец семейства, как-никак, а все свои гонорары спускает в карты, да на баб... Так, что мне приходится иногда тайком подкидывать его жене по нескольку талеров - ведь, жалко же, правда, жалко несчастных крошек! Впрочем, это как раз вполне вяжется с тем ореолом гениальности, который его окружает, и чего бы стоила вся эта музыка, если бы он в жизни был бы таким же занудно-добропорядочным, как, например, старый Сальери?
(поднимается, встает перед зеркалом, рассматривая себя)
С а л ь е р и: Да, вот он, Сальери, как все вокруг видят его - добросовестная посредственность, прилежный ремесленник, пишущий на заказ менуэты и прочую дребедень, педант, обладающий только лишь неизменным... чувством формата - и не более! Ну, конечно же, недурной педагог, не без успеха прививающий старые итальянские ветви к бурно растущему немецкому деревцу, дающему свои побеги... Чего стоит один этот, судя по имени, из голландцев... Как бишь, его? Людвиг Ван... Запамятовал... Да, из него действительно выйдет толк - это тебе не Моцарт! (отпивает из бокала на две трети) Что-то пить я начал много в последнее время... Этак и совсем деградировать немудрено - на кого же я гения-то оставлю? (саркастически) Ну, конечно же - добрый католик, исправно посещающий мессы, причастия и исповеди! Ибо чем еще можно восполнить недостаток личного обаяния, харизмы, притягательности, как не нарочитой правильностью и праведностью? Ведь это так просто!
По мере продолжения монолога, речь Сальери и его взгляд становятся все более и более лихорадочными и болезненными.
С а л ь е р и: Но, когда он, Моцарт, появляется в обществе - это вызывает у всех возбужденный трепет! А что может вызвать Сальери? Лишь снисходительную усмешку... Если, вообще, что-то вызовет. (допивает вино) Нет, этот парень стал в последнее время откровенно нагл! Это же надо - подойти, и без малейшего стеснения спрашивать: "Ну, что, любезнейший, как там с нашим реквиемом? А то, время, знаешь ли, поджимает!" С таким видом, будто заплатил мне за этот реквием невесть какую сумму! А ведь, раньше боялся в глаза посмотреть... Но уже с "Волшебной флейты" это началось - (кричит) вошел, сучёнок, в роль гения, понравилось!!! (падает в кресло, тяжело дышит) Нет, скажите на милость? Он разговаривает со мной так, будто не он, а я чем-то ему обязан!.. Но, самое страшное - ЧТО И Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПРИ ЭТОМ АБСОЛЮТНО ТАКЖЕ!
(тихо) Я сам в последнее время ловлю себя на том, что, когда тема, звучащая в мозгу, не дающая покоя, наконец, после долгих усилий ложится в нотный стан, в мыслях своих я радостно восклицаю: "Ай, да Моцарт! Ай, да сукин сын!" (почти шепотом, но с горящими глазами) Когда я пишу - я сливаюсь с НИМ! Я становлюсь ИМ! (вскакивает с кресла и начинает расхаживать взад-вперед по комнате) Кем?!! Этой пустышкой и бездарью, не написавшем в жизни ни ноты, самодовольной тварью, от которой не услышишь ни одной умной фразы, умеющей только плоско и пошло шутить и снимающей баб направо и налево? Я не встречал человека, настолько лишенного минимальных моральных устоев! Да, да, я САМ предложил ему это!!! Будь в нем хоть капля совести - разве бы он согласился? Как животное, чуждое всяческой рефлексии, он живет, существует моим - только моим! - трудом и талантом! О, если бы знали они все, сколько бессонных ночей стоит мне эта пресловутая "моцартовская легкость"! Да, я сижу ночами и пишу, я пишу Музыку, ту, о которой никто никогда бы не подумал, что ее автор - невзрачный и занудный Сальери! Но кто купается в лучах славы - это ничтожество Моцарт!!! (снова в бессилии падает в кресло, некоторое время молчит) Этот мир, мир ярких, счастливых, живущих красиво и легко людей, никогда меня не принимал за своего. Я приучился смотреть на него со стороны, и, может, поэтому вывел в нем для себя много правил. Одно из них: любое сказанное слово - будь то поэзия, музыка, философская истина или просто остроумная фраза - воспринимается людьми не по его истинному содержанию, а по тому, КТО и КОГДА его сказал! Важно лишь одно - быть подходящим человеком в подходящий момент. И есть такие, как я - те, кто всегда невпопад... Я хотел посмеяться над этим миром, проделать над ним этакий шуточный эксперимент, и потому я выбрал его, самого пустого и никчемного, чей разум неспособен подняться выше пьянок, разврата и картежничества - и решил сделать его гением! (усмехается) Право, тут я могу составить достойную конкуренцию Самому Господу Богу - ибо кто, кроме Него может сотворить гения? Да, мне это удалось, но я с ужасом ощущаю... в какую зависимость я впал от него! Нет, не он от меня - он воспринимает все как должное, понятия привязанности для него не существует! - зависимым стал я!!! Когда играют мою музыку под его именем, я чувствую, что они все в моей власти - но чего это стоит, если я сам нахожусь под безраздельной властью его, этого Моцарта! Он без зазрения совести забирает себе мою музыку - но, разве он когда-нибудь завидовал моему таланту? Да никогда!!! Самое ужасное... ЧТО ЕМУ ЗАВИДУЮ Я!!! Не таланту, не уму - той легкости, непосредственности, с которой он идет по жизни, от отсутствия которой я всю свою жизнь мучительно страдал... Да, даже его дурным манерам, пошлым шуткам - если бы я попытался так вести себя, что могло бы быть нелепее? (встает, наливает бокал, выпивает залпом) Я слишком много привык думать, слишком много смотрю на себя - тебе это не свойственно, Моцарт, и потому ты можешь быть гением, а я, автор твоей музыки - никогда бы не смог! Каким бы ты ни был, у тебя есть дар быть всегда собой, а я... Моцарт, я мучительно хочу быть тобой! Весь мой талант, тщательно скрываемый от людей, не заменит мне твоей непринужденности! И потому, даря тебе свою музыку, я чувствую себя обязанным тебе, и - НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!! НЕНАВИЖУ, ЗА ТО ЧТО Я - ЭТО НЕ ТЫ! Ненавижу, за то, что все женщины, которые дарят тебе свои ласки, удостоили бы меня лишь снисходительной усмешки, даже, если бы знали, что автор всех якобы твоих опусов - я! Сальери всегда останется Сальери, какую бы музыку он не исхитрился бы написать - это не будет стоит ломаного пфеннига.
Как часто мне хочется во время концерта упасть в судорогах на пол, биться в пароксизме бессильного бешенства и кричать: "ЭТО МОЁ!!! ЭТО МОЯ МУЗЫКА!!! ЭТО НЕ ОН, Я, Я, Я ЕЕ СОЧИНИЛ!!!" О, как был бы я осмеян и заплеван вами, дорогие мои... СОВРЕМЕННИЧКИ!!! Возможно, меня отправили бы в сумасшедший дом, а ты, Моцарт, вознесся бы еще выше, удостоился бы еще большего обожания после такого курьезного случая. Странно, что я испытал бы от этого своеобразное моральное удовлетворение... Ибо, что в моем положении способно мне доставить его, кроме публичного акта окончательного самоуничтожения? Нет, тебе этого не понять...
Ах, Моцарт, Моцарт! Сальери уже немолод, не блещет здоровьем... Что будешь делать, когда в один прекрасный день хватит старика инфаркт или инсульт, а?
Похоронят Сальери - и тотчас забудут, зато родится загадка истории на все времена: почему вдруг замолчал великий Моцарт? Может быть, века три спустя, какой-нибудь дотошный щелкопер раскопает оригиналы его произведений в моих автографах и соотнесет время окончания карьеры его музыкальной карьеры со смертью забытого всеми Сальери? (смеется) Как любит выражаться мой молодой друг, замутит мировую сенсацию? Хотя, знаю я этих людишек... Лоб себе расшибут, лишь бы не ломать свои каноны и стереотипы, истины, которые сами же себе и выдумали... (опускается в кресло, задумчиво закатывает глаза вверх) ВЕЧНОСТЬ... Это единственное, что есть у меня, это внутри меня... Это недоступно твоему пониманию. Завтра ты почувствуешь это! Мне, Сальери - нечего терять; то, чего бы я хотел, у меня никогда не было и не будет. Только тебе есть, что терять, Моцарт!
В конце монолога начинает звучать моцартовский реквием. Музыка становится все громче, тогда как свет медленно затухает, пока темнота окончательно не поглотила Сальери, сидящего в кресле.
Картина 2
Сальери дремлет в кресле, одетый, как был вчера. Парик и камзол по-прежнему лежат брошенными на стуле. Входит Фриц, слуга. Сальери открывает глаза.
Ф р и ц: Эка заснули вы тут вчера, не решился будить, а то, мало ли что...
С а л ь е р и: Да полноте!
Ф р и ц: Я бы вас не будил, да тут господин Моцарт пожаловали, вы же их завсегда пущать велели!
С а л ь е р и (оживившись): Ах, Моцарт? Да, впусти его немедля!
Фриц удаляется. Входит Моцарт. Он щеголеват и развязен.
М о ц а р т (широко улыбаясь): Здорово, дружище мой Сальери! (обнимает его; Сальери сдержан) Как твое все? Ну, опять, как всегда: кислая, скучная мина! Ну, хоть бы раз в жизни улыбнулся! Или реквием тебя так загрузил?
С а л ь е р и (с нарочитым раболепием, пытаясь изобразить улыбку): Я смиренно преклоняю колени, когда гений переступает порог моего дома!
М о ц а р т: Слушай, Сальери, ты реально задолбал меня своим паясничанием! Мне это скоро, знаешь, надоест... (натыкается на пронзительный взгляд Сальери и осекается)
С а л ь е р и (с сардонической усмешкой): Ах, милый друг мой Моцарт! В который раз я от тебя это слышу? Ты же знаешь, я не люблю этого говорить, но куда ты от меня денешься? Разве что, я от тебя - это может быть... Вот, что-то я занедужил намедни... Не вечен я, Моцарт, не вечен!
М о ц а р т (подавляя легкий страх): Ладно, Сальери, не парься... Давай, лучше, о чем-нибудь приятном. Что у нас с реквиемом-то происходит? Контора пишет? (пытается натяжно улыбнуться)
С а л ь е р и (печально улыбаясь: Да, конечно же, ты прав, Моцарт - лучше всего говорить о приятных вещах! Таких, как, например, реквием! (смеется) Да, он почти готов. Могу тебе сейчас отдать всю рукопись, чтобы ты переписал ее своей рукой, а конец - через денек-другой, идет?
М о ц а р т (с довольной миной): Ну, лады - давай!
Сальери берет со стола стопку бумаг и протягивает Моцарту. Тот бегло просматривает ноты.
М о ц а р т: Да, Сальери, крут ты, конечно, как всегда... Нехило, нехило накатал!
С а л ь е р и: О, не стоит благодарностей! Разве может это быть достойно восхищения, если это написано рукой всего лишь Сальери, и этого пока не коснулась рука истинного гения?
М о ц а р т: Ну, опять засмущал!
С а л ь е р и (с улыбкой): Ладно, Моцарт, не буду! Кстати, у меня замечательная идея: обмыть сегодня наш реквием! По сути, его можно считать законченным, а чуть-чуть - сам знаешь, не считается!
М о ц а р т (подмигивая): Угощаешь?
С а л ь е р и: А то!
М о ц а р т (махнув рукой): Валяй!
С а л ь е р и: Сейчас, я принесу вина! Хочу сделать это сам - шедевр того стоит!
Сальери уходит в соседнюю комнату, сцена поворачивается вместе с ним, оставляя за кулисой Моцарта. Он подходит к бару, где стоят бутылки с винами, берет одну, открывает штопором.
С а л ь е р и: Да, Моцарт! Я добровольно стал твоим твоим рабом! Это была всего лишь шутка... Эксперимент... Но он затянулся на годы. Ему уже нельзя положить конец, кроме как вместе с моей жизнью... Никому не нужной, никому не интересной, ни для кого не представляющей ценности жизнью!
(ставит на поднос два фужера, разливает)
С а л ь е р и: Разве для тебя моя жизнь представляет ценность? Нет! Только моя музыка, в которой сам-то ты, надо сказать, мало что понимаешь... Я не умею быть собой, но устал пытаться быть тобой, Моцарт! А ты - сумей быть самим собой, каков ты есть! Пусть у тебя получится и на этот раз!
Вынимает из ящика стола бумажный пакетик с белым порошком и вытряхивает его в один из фужеров. Направляется в комнату, где его ждет Моцарт.
М о ц а р т: Что-то ты там надолго завис, а, Сальери?
С а л ь е р и: А... Я выбирал лучшее вино для тебя! Восхитительное бордо, десятилетней выдержки... (ставит поднос на стол)
М о ц а р т: Ого! Такое грех не заценить!
Сальери пытается повернуть поднос так, чтобы бокал с ядом стоял ближе к нему, но Моцарт хватает этот бокал и молниеносно, залпом выпивает. Сальери цепенеет и смотрит на Моцарта в ужасе. Моцарт в недоумении.
М о ц а р т: Сальери... Что ты так смотришь на меня, Сальери???
С а л ь е р и (кричит, у него взгляд сумасшедшего): Идиот!!! Что ты наделал?!! Зачем?!! (бросается на Моцарта) Дурак!!! Кретин!!! Осёл!!!
М о ц а р т (с полным непониманием происходящего, отталкивая от себя Сальери): Слушай, Сальери, ты, что, больной?
Он резко толкнул его, и тот упал в кресло. Он обхватил руками голову.
С а л ь е р и (бессильно стонет, закрыв лицо руками): Зачем?! Почему?! Зачем ты это сделал, Моцарт? Ну... Ведь нужно было поднять бокалы, произнести тост... (рыдает)
М о ц а р т (изумленно): Да, Сальери, знал я, что ты нервный, но не думал, что уж настолько неадекватен... Подумаешь, из-за какого-то тоста... Тем более, что, это, наверное, не последняя бутылка вина в твоем доме, а?... (пошатнулся) Что со мной такое? Что-то, голова сильно кружится... В глазах темнеет... Эй! Сальери, мне, что-то, хреново, реально хреново! Сальери!..
Сальери вскакивает, хватает Моцарта под руки и усаживает, полулежа, в свое кресло. Моцарт стонет и охает. Сальери бежит к дверям.
С а л ь е р и (в отчаянии): Фриц! Фриц! Лекаря! Немедля пошли за лекарем!
Картина 3
Сальери в своей комнате. Комната погружена в полумрак. Он сидит в кресле. У него глаза сумасшедшего.
С а л ь е р и (бормочет, словно в бреду): Я хотел хоть единожды в жизни быть собой... Точнее, не в жизни - а, хотя бы, в смерти... Но он отнял... (повышает голос) Отнял у меня даже мою смерть!!!
Вскакивает с кресла и падает на колени. Комната погружается во тьму и свет концентрируется только на его лице, делая его похожим на страшную маску. Снова, как и в начале, начинает звучать "Eine Kleine Nachtmusik" - по нарастающей.
С а л ь е р и (мучительно стонет): Теперь я отдал ему все... Я отдал ему и то, чего не хотел отдавать... Я отдал ему ВЕЧНОСТЬ!
Его последние слова тонут в звуках музыки, достигших предельной громкости. Он падает ниц. Свет гаснет. Сцена погружается во тьму.