Залив, где отдыхали друзья, находился на крупнейшем водохранилище N-ской области, которое все без исключения жители почтительно называли не иначе как "море". Некогда на его месте была только бурная и полноводная река, но после строительства гидроэлектростанции вода выше по течению сильно поднялась, разлившись на многие километры во все стороны и создав нечто наподобие озера. Местность вокруг реки была неровная, холмистая, и по берегу новообразованного "моря" возникло бесчисленное множество заливов самого разного типа. Тот же, на который приехали друзья, был одним из наиболее известных и популярных среди отдыхающих, во-первых благодаря великолепному пляжу с приятным мелким песком, а во-вторых по причине неглубокого пологого дна, позволявшего воде быстро прогреваться, так что купаться здесь можно было уже с первых дней лета.
Пройдя от ограды метров двадцать по поросшему багульником берегу, Люба и Завязин оказались у крутого отвесного спуска в два человеческих роста высотой. Приблизившись к самому его краю, любовники не сговариваясь и не переглядываясь, а будто чувствуя настроение друг друга, остановились лицом к заливу и стали наслаждаться развернувшимся их взору видом.
Внизу от самого обрыва начинался пляж. Обычно он был небольшой, но в эту весну случился слабый паводок да к тому же на гидроэлектростанции уже несколько недель интенсивно срабатывали воду, и сейчас "море" отошло метров на семьдесят, оголив широкую желтую полосу мелкого речного песка. В полукилометре правее песчаная коса залива оканчивалась поросшим рогозом и камышом мелководьем, а на другом берегу, прямо напротив того места, где находилась турбаза, можно было видеть автомобили, палатки и костры отдыхающих дикарями туристов. Погода была спокойная, безветренная, и ничем не тревожимая свинцовая гладь залива как в зеркале отражала все вокруг. По темнеющему синему небу были развеяны облака, местами белые и плотные, местами совсем прозрачные, своею воздушной неровностью походя на растянутую в волокна вату. С одной стороны облака были окрашены оранжево-красным цветом, который имел тем насыщенней оттенок, чем ближе они находились к клонящемуся на горизонт солнцу.
- Закат какой красный, - сказала Люба, глядя на солнце, вокруг которого все буквально пылало ярко-алым светом. - Значит завтра будет тепло... Ах! Смотри, лошади! - толкнув под локоть Завязина, восторженно воскликнула она, и тут же импульсивно обернулась назад, в сторону домика, желая позвать Рината с Наташей, чтобы те тоже посмотрели на великолепное зрелище, но друзья сидели далеко, закрытые беседкой, ее не видели, и она вновь развернулась к заливу.
С правой стороны по берегу двигался рысцой табун в пятнадцать или двадцать лошадей. Без седел и сбруй, без наездников они гордо мчались вдоль линии воды, не поднимая пыли, а только вырывая и подбрасывая сильными ногами комья влажного песка. Завязину и Любе казалось с места, что по мере приближения лошади движутся все быстрее, и особенно быстро с шумом пронеслись перед ними, начав удаляться, направляемые отрывистыми криками скачущего следом погонщика на красивой серой в белых яблоках кобыле.
Когда табун скрылся за обрывом у края залива, любовники еще некоторое время задумчиво смотрели ему вслед, а после тоже отправились на берег. Спуск находился неподалеку и представлял собой выбитые прямо в земле короткие и высокие в полметра ступеньки, без какого-либо ограждения или перил, которые и для Завязина-то заключали определенную опасность, не говоря уже о Любе в ее положении, с большим животом и неуклюжими неповоротливыми движениями. Несколько минут понадобилась им, чтобы спуститься к пляжу, а приблизившись к воде, пара направились вдоль залива по изрытому копытами песку в сторону заходящего солнца.
- Почему ты не спрашиваешь, как я в больницу сходила? - одной рукой держа Завязина, а второй бережно поглаживая круглый живот, с легким укором в голосе спросила Люба.
- Да, кстати, - вымолвил он, вспомнив, что любовница на неделе должна была пройти очередное исследование. - Что сказали?
- Все хорошо..., - обронила Люба и замолчала, но, так и не дождавшись больше никаких вопросов, добавила: - Определили пол ребенка.
- Да ты что?! - обратился к ней Завязин. Лицо его озарилось радостью, но какой-то кроткой, настороженной, а в загоревшихся глазах мелькнула тревога. Надежда и опасения вдруг разом овладели им: всей душой жаждал он одного известия и в то же самое время внутренне стал готовить себя безо всякого видимого сожаления принять другое. - Ну и кто же?
- Это мальчик, - зная чаяния избранника, в волнительном предвкушении посмотрела на него Люба.
- Мальчик?! - воскликнул Завязин. Вся его внутренняя борьба пропала и чистая радость вырвалась наружу; та радость, которую он секунду назад несознательно пытался сдержать, чтобы она не померкла в случае нежеланного известия и не выдала его разочарования. - Сын!
- Да, сын!
- Сын! - повторил Завязин и, обняв огромными ладонями маленькое лицо Любы, крепко поцеловал ее в пухлые губки.
Влюбленные снова взялись за руки и двинулись дальше по берегу. В умиленной задумчивости неподвижным взглядом смотря на вечернее зарево, Завязин пытался свыкнуться с внезапно обрушившимся на него радостным известием.
- А точно мальчик? - вдруг встревожившись, спросил он.
- Без сомнения, - улыбнувшись беспокойству возлюбленного, боявшемуся поверить своему счастью, тепло ответила ему Люба. - Сказали еще, что срок невозможно определить точно.
- И что это значит? - опять насторожился Завязин.
- Возможно я даже на восьмом месяце, а если так, то роды могут произойти уже в июле.
Завязин напряг лоб и отвел взгляд в сторону.
- Нужно переезжать Глеб, - остановившись и развернувшись лицом к любовнику, твердо сказала Люба. - В самое ближайшее время.
- Давай подождем до июля, - с мольбой в голосе произнес Завязин, внутренне весь сжавшись в предчувствии протеста возлюбленной.
- Чего ждать?! - громко обратилась к нему Люба. - Я тебе говорю, что возможно через месяц уже рожу. Посмотри, у нас же ничего не готово. Нет ни кроватки, ни коляски. Ничего. И денег нет! Зачем за лишний месяц аренды платить?
- Как ты можешь говорить мне про деньги?! - усмотрев упрек в последних словах любовницы, тоже возвысил голос Завязин. - Я оплачиваю твою квартиру, полностью обеспечиваю тебя. Я отдаю тебе большую часть своей зарплаты. Ты не можешь упрекать меня деньгами!.. Да и какая острая необходимость переезжать сейчас, на последних месяцах беременности? Это не самая лучшая затея.
- Как раз сейчас-то и нужно переезжать! А вот когда родится малыш, тогда это действительно сложно будет сделать.
- Что сложного-то? - возразил Завязин, теперь уже вовсе не задумываясь над ходом своих рассуждений, а лишь парируя доводы любовницы. - Сел на машину да переехал из одной квартиры в другую.
- Ты что такое говоришь?! - выпалила Люба, в недоумении уставившись на него. - Если после роддома везти ребенка на съемную квартиру, хоть только на несколько дней, значит там должна быть уже и кроватка, и вещи. Ты предлагаешь потом это все снова разбирать, перевозить? С младенцем на руках?! Переезжать нужно до родов!
- Пусть до родов, - смешался Завязин. - Я говорю только, давай подождем до июля. Один месяц.
- Чего ждать? - сказала Люба, из последних сил стараясь сдержать подкатившие эмоции, приведшие мышцы ее раскрасневшегося лица в судорожное движение. - Скажи мне, чего ждать?
- Сейчас не время.
- Не время?! Да оттягивать дальше уже попросту невозможно! Посмотри, я скоро должна родить!!! - озвучив эти слова, Люба вновь со всей очевидностью осознала свое положение: лицо ее скривилось от боли и слезы острой обиды выступили на глазах.
Завязину защемило сердце. Он наклонился, чтобы обнять ее, но она резко отстранилась назад.
- А что если произойдут преждевременные роды? - скрепившись чтобы не заплакать, обратилась к нему Люба.
- Врачи сказали, что могут быть преждевременные роды?
- Причем тут врачи?! Это может произойти при любой беременности! Ты понимаешь, что у меня могут начаться роды, а я в это время буду одна?! Одна!!! - устремила она на любовника пылающий яростной злобой взгляд.
"Почему одна? Ты можешь всегда позвонить мне, и я тут же приеду", - хотел было ответить Завязин, но, посмотрев в глаза любовнице, не посмел и только потупил взор.
- Ты понимаешь, что это опасно для ребенка? - с трудом вернув себе самообладание, сказала Люба. - Это сын, Глеб. Твой сын! И он может появиться на свет уже в следующем месяце. Чего же ты ждешь?!
- ... Ты права, - склонив голову, вымолвил Завязин. - Я поговорю с женой.
- Завтра же. Ты сделаешь это завтра же!
- Да... Завтра я все объясню ей.
Всматриваясь в виновато-нахмуренное лицо Завязина, взгляд которого был уперт куда-то вниз и в сторону, Люба пыталась заставить себя поверить столько раз уже слышанным ею обещаниям.
Вдруг со стороны обрыва, за который уходила песчаная полоса пляжа всего в нескольких десятках метров левее от стоявших на берегу любовников, послышался топот, после чего раздался резкий отрывистый мужской выкрик и выскакало две лошади: серая кобыла с погонщиком в седле, который, маша кнутом и крича во все горло, гнал перед собой галопом пегого жеребца. Увидев, что животные несутся в их сторону, Завязин прильнул к Любе и, бережно обняв ее, почти полностью закрыл своей могучей фигурой. Сотрясая землю мощным вселяющим трепет топотом, лошади пронеслись в считанных метрах от них.
Продолжая держать любовницу в объятиях, Завязин посмотрел на нее: ее лицо находилось совсем близко, всего в нескольких сантиметрах от его.
- Ты в порядке? - спросил он.
- Да, - тихо выдохнула Люба, смотря на него снизу вверх широко раскрытыми глазами, в которых вслед за уходящим страхом вспыхнуло не менее сильное страстное чувство - они буквально кричали желанием, чтобы он поцеловал сейчас ее.
- Идиот, - повернувшись вслед уже ускакавшим вдаль лошадям, выругался на погонщика Завязин и, взяв спутницу за руку, вновь двинулся с ней по направлению к закату.
Любовники молча дошли до изгиба у края залива, где берег сворачивал влево за обрыв, и, остановившись здесь, стали смотреть на опускающееся в "море" солнце.
- Завтра я поговорю с женой, - повернувшись к любовнице, категорично отрезал Завязин.
Он сказал это необычно твердо, с какой-то отчаянной решимостью в голосе, а лицо его приобрело суровое, даже жестокое выражение, и от этого Любе вдруг сделалось не по себе; но в то же время она почувствовала облегчение от мысли, что в этот раз любовник наконец-то разрешит невыносимую ситуацию.
- Завтра я все скажу ей, - повторил Завязин, вновь обратив свой взгляд на закат.
Мелькнув краешком оранжевого диска, солнце совсем скрылась за горизонтом и все вокруг - небо, облака, вода - тотчас потеряли еще теплившийся в них желтый оттенок и стали насыщенно-красными.