"Беременна", - одно слово установилось в сознании Завязина. Он смотрел на заснеженную трассу перед собой, которая стремительно мчалась ему навстречу, освещенная слабым светом затененных грязью фар, но не видел, не понимал совершенно ничего, да и сам себя уже не находил. "Беременна... Как? Как это могло получиться? Когда? В тот раз? Да, наверняка тогда... Беременна... И что теперь? - мысль о разводе вплотную подкралась к Завязину, но он так и не позволил ей проявиться, и лишь образ жены болезненно врезался в сознание. Лицо его перекосилось, дыхание сперло, ладони судорожно вцепились в руль. - Поли-ина. Ч-ч-черт! Как же так?!. Беременна... Почему? Зачем?..".
Завязин терзался и мучился вдруг вспыхнувшим несознательным предчувствием, что очень скоро ему придется бросить супругу. Развод с женой сделался для него неизбежной действительностью. Конечно, всегда оставались варианты, такие как прекратить всяческие отношения с любовницей или помочь ей с абортом, но для него они были попросту невозможны. Бросить Любу Завязин не мог - он всем сердцем любил ее. К Полине у него тоже были чувства: чувства сильнейшей привязанности, близости, духовного родства, но они не шли ни в какое сравнение со страстью, которую он испытывал к своей внебрачной партнерше. Отношения с любовницей были овеяны романтикой периода ухаживания, носили насыщенно-эмоциональных характер, а то обстоятельство, что свидания случались относительно нечасто, делало их особенно яркими. Люба стала для Завязина единственной женщиной в жизни, только с ней он хотел быть, и лишь сочувствие Полине сдерживало его от решительных действий. Будучи достаточно чутким человеком, он понимал, что бросив супругу, разрушит всю ее жизнь, которую та вряд ли уже когда-нибудь сможет наладить, и не мог взять на себя моральную ответственность за расставание. На уровне подсознания представляя, какими катастрофическими последствиями обернется развод для Полины, Завязин всеми силами старался совместить семейную жизнь со связью на стороне, вынужденный разрываться между чувством вины перед женой и страстным желанием быть с любовницей. Такое положение невероятно тяготило его. Внутреннее напряжение Завязина нарастало с каждой неделей, но он не видел приемлемого выхода из этой невыносимой ситуации. Не видел, до сегодняшнего дня. Внезапное известие Любы вдруг подарило ему решение. Аборт был совершенно невозможен для Завязина потому, что в глубине души, в самых потаенных ее уголках, он понимал - беременность любовницы представляет собой великолепный предлог для оправдания расставания с Полиной. Ребенок на стороне фактически не оставлял ему выбора - не мог же он, в самом деле, бросить собственное чадо? Беременность Любы делала его жертвой обстоятельств и снимала ответственность за развод, на который он, при прочих равных, никак не мог решиться, давая возможность, наконец, соединиться с любимым человеком и прекратить тяготившее его существование, полное каждодневной лжи, предательства и чувства вины. Но приняв для себя на подсознательном уровне мысль о неизбежности развода с Полиной, Завязин оказался придавлен невыносимым грузом. Со всей очевидностью на него навалилось предчувствие того, какую боль он причинит жене: боль несправедливую, боль жесткую, боль человеку, беззаветно подарившему ему десятки лучших лет своей жизни. Тревога и смятение, рождаемые чувством вины перед Полиной от глубинного внутреннего понимания скорой и неизбежной необходимости бросить ее, полностью овладели его существом, захватив как душу, так и разум.
Всецело погруженный в мучительные мысли и переживания, Завязин перестал контролировать свою езду, управляя машиной абсолютно рефлекторно. Между тем по мере приближения к выезду на трассу дорога начала петлять, но он вовсе не замечал этого, продолжая ехать с прежней своей скоростью, пока на одном из поворотов автомобиль резко не повело. Ощущение смертельной опасности молнией пронзило Завязина и взбудоражило разум: занимавшие его мысли тут же бесследно пропали, чувства обострились невероятно, и все его существо сосредоточилось на происходящем. В какую-то долю секунды он увидел, осознал и оценил всю ситуацию: резкий в шестьдесят градусов поворот, в который он входил сейчас, плотно укатанное снегом покрытие дороги, почувствовал, как задние колеса начали волочиться в правую сторону, утягивая за собой машину, и понял, что теряет управление. В мгновение взвесив все эти обстоятельства, Завязин тут же принял решение и, вывернув руль, нажал на педаль газа. Двигатель взревел, начав вытягивать автомобиль; правое заднее колесо свалилось с дороги, но инерция уже была компенсирована и, пробуксовав по рыхлому снегу с десяток метров, машина вновь вернулась на трассу.
Сбросив скорость, Завязин съехал на обочину и вышел из машины. Он закурил, но частое нервическое дыхание не позволяло задержать дым в легких, так что несколько первых затяжек не ощущались им вовсе. Руки его дрожали, по телу распространился сильный жар, виски пульсировали от стремительно прогоняемой по ним крови, а мысли бешено вертелись во все еще взбудораженном сознании. "Чуть-чуть и улетел бы! Как я так мог? Дорогу вообще не видел. Трасса в лед укатана, а я на таком повороте даже скорость не сбросил. Дурак! Летел, не понимая куда и как. Хорошо среагировать успел. Повезло. Фуф. Просто повезло. Надо собраться...".
Придя в себя на морозе, Завязин поехал дальше. Прежние тягостные переживания вновь накатили на него, занимая сознание, но теперь, под впечатлением пережитой опасности, он не позволял себе полностью отвлечься от дороги и вел предельно аккуратно, неустанно контролируя скорость машины. Через полчаса он был в N-ске, но поехал к Любе не сразу, а завернул по пути в одно место, которое еще в дороге решил посетить всенепременно.