С самого утра, только узнав о своей беременности, Люба впала в панику. Все внутри нее перевернулось и охватило такое душевное волнение, какого она прежде в своей жизни никогда еще не испытывала. Первое время она вообще ничего не могла понять и несколько минут просто продолжала сидеть в ванной, смотря в одну точку как завороженная, а когда вышла из ступора, то вихрь мыслей ворвался в ее сознание. Все завертелось, закружилось в голове: она не успевала зацепиться за одно соображение, как появлялось другое, которое тут же вытесняло третье, вдруг ставившее перед ней целый ряд мучительных вопросов, каждый из которых рождал с десяток новых, еще более сложных. Вопросы эти касались самых разных сфер ее жизни: дом, работа, родители, здоровье, прошлое, будущее, настоящее, но все их объединяло одно - ни на какой из них она не могла найти ясного ответа. Вспыхнувшие и захватившие ее мысли, проблемы, догадки не давали ни капли определенности, а наоборот - за ними неизменно следовал жуткий шлейф отчаяния и полной безысходности. Этот шлейф все глубже проникал в ее душу, все сильнее и плотнее окутывал разум, и на свете была только одна сила, способная хоть в какой-то мере унять стремительно поглощавшие ее тревогу и смятение. Это был он.
В нем заключался главный вопрос для Любы, в его реакции, в его отношении, в его решении. Она чувствовала, что вся ее жизнь перевернулась и в прежнюю колею уже не войдет, вне зависимости от ответа Завязина; но его ответ дал бы ей понимание того, будет он рядом с ней в грядущем столь неясном и пугающем будущем или... И это "или" вселяло в нее такой ужас, что она не позволяла ему даже приблизиться к своему сознанию.
Полностью захваченная мучительными в своей неразрешимости мыслями, Люба не находила себе места. Выйдя из ванной, она попыталась лечь на диван, но стоило ей только принять горизонтальное положение, как тревожные предчувствия с удвоенной силой навалились на нее. Она села - сидеть было не намного легче. Не проходило и нескольких минут, как она вскакивала, начинала описывать круги по комнате, затем шла на кухню и снова возвращалась в зал. Дыхание ее было тяжелым, звучным; напрягшиеся брови нависли над глазами, в которых отражалось сильнейшее беспокойство, даже испуг, будто она только минуту назад стала свидетельницей какого-то душераздирающего зрелища.
Так прошел час, в течение которого Люба ни на мгновение не выпускала из рук телефон, ожидая сообщения от Завязина. Она прекрасно знала, что любовник не позвонит и не напишет ей (они виделись в четверг, и он предупредил ее, что на выходные собирается с женой загород), но тонувшая в отчаянии душа ее то и дело заставляла в слепой надежде обращаться к экрану. Все на свете готова была она отдать сейчас за то, чтобы поговорить с Завязиным, чтобы хоть как-то определить свое положение, но телефон молчал.
Чувствуя себя как на иголках, Люба принялась лихорадочно перебирать дела, которые были запланированы ею на выходные, пытаясь отвлечь себя ими. Перво-наперво она позвонила в ночной клуб, сообщить, что заболела и не выйдет вечером на работу, а положив трубку, поняла, что больше-то никаких дел и не осталось. Выходные были абсолютно свободными, и эта свобода означала для нее сейчас приговор на медленную мучительную пытку собственными мыслями и переживаниями. Во что бы то ни стало, ей нужно было занять себя чем-нибудь и, вспомнив, что с самого утра она еще даже не завтракала, Люба бросилась на кухню. Разбив на сковороду пару яиц, она взялась делать бутерброд с сыром, а когда все было готово и яичница оказалась перед ней на тарелке, вдруг почувствовала, что аппетита нет вовсе, а вместо него возникло чуть ли не отвращение к пищи.
Оставив еду нетронутой, Люба продолжила свои метания по квартире. В глубине души она чувствовала, что так ей было легче: быстро ходить, перемещать взгляд, брать какие-то предметы, вертеть их в руках, класть назад, чтобы только не быть без движения, не освобождать полностью свое сознание. Но все эти перемещения отвлекали мало: тягостные переживания неотступно преследовали ее.
Время тянулось для Любы минутами, в каждую из которых она успевала передумать десятки самых разных мыслей. "Может тест ошибочный?", - пришло вдруг ей в голову и она, крепко ухватившись за эту догадку, скорее заспешила покупать еще один. Сердце ее наполнилось надеждой: забыв обо всем на свете, она почти бежала по улице до аптеки и обратно; но второй тест дал тот же результат и снова смятение, кажется еще большее, нежели прежде, окутало ее.
Весь день Люба терзалась и мучилась неизвестностью, которую большей частью рождал основной для нее вопрос: как отреагирует Завязин? Сама она могла позвонить ему только в рабочее время, а значит, должна была ждать понедельника. Но по мере приближения вечера стремительно таяла ее убежденность в том, что он будет рядом: все явственней ощущала она, как до ужаса пугающее "или" вплотную подкрадывалось к ней.
Поняв, наконец, что если не решит для себя главного вопроса, то всю ночь не сможет сомкнуть глаз, да и вообще неизвестно как доживет до утра, Люба позвонила Завязину. Когда он сказал, что приедет через час, то буквально вырвал ее из кромешного мрака - только этой мыслью продолжала она существовать. Но стрелка перевалила за заветный рубеж и с каждой последующей минутой "или" черным туманом предощущений вновь стало окутывать ей душу.
Спустя еще десять минут в коридоре раздался звонок, и Люба в волнении побежала открывать. С трудом сдерживала она себя от желания сходу броситься в объятия любовника и в них найти утешение, но когда тот, заперев за собой дверь, развернулся, весь ее душевный порыв пропал без следа. Завязин был предельно сосредоточен, холоден и серьезен. Ни одной нотки любви, заботы или понимания не находила Люба в его лице: сильнейшая оторопь обрушилась на нее, сковав по рукам и ногам, а душу охватил панический страх - похоже, самые жуткие глубинные опасения ее сбывались.
- Привет, - строго сказал Завязин.
- Привет, - настороженно ответила Люба.
Не произнеся больше ни слова, Завязин принялся раздеваться.
- Я беременна, - тихо проговорила Люба и замерла в ожидании его реакции. Внутри нее все изнемогало от желания добавить "Что же теперь, Глеб?!!", но захвативший ее при виде любовника страх перед возможным его ответом не позволил ей произнести больше ни звука.
Ничего не сказав на это, Завязин прошел на кухню и сел за стол. Отодвинув подальше от себя тарелку с нетронутой яичницей и ломтик хлеба, на котором лежали потемневшие, подсохшие по краям кусочки сыра, он водрузил вместо них свои огромные локти и правым кулаком подпер скулу.
- Ты тест делала?
- Да.
- Я тоже сейчас заехал, купил один. Сделай еще его, - протянул Завязин приобретенную в аптеке упаковку.
- Я сегодня уже два сделала, - сказала Люба, указав рукой на подоконник.
Вытянув шею, Завязин посмотрел на лежавшие там тесты.
- И этот еще сделай.
- Но нужно сутра. Вечером может ничего не показать.
- Сделай сейчас. Это французский, должен верно определить.
До крайности истонченные нервы Любы пришли в неистовое движение. От слов Завязина ей стало и больно, и обидно. "Он не доверяет моим тестам? - думала она, смотря на любовника. - Или считает, что я его обманываю?". Слезы одновременно с гневным негодованием готовы были выплеснуться у нее наружу. И в то же самое время как никогда близко подошло к ней кошмарное "или": она уже вполне ощущала его своим нутром, в ужасе предчувствуя приближение момента, когда ей придется прямо столкнуться с ним.
Через пять минут третий тест лег к остальным - на всех был один и тот же результат. По-прежнему не в состоянии преодолеть свой страх и озвучить главный и единственный для нее сейчас вопрос, Люба присоединилась к Завязину за столом и тут увидела, что лицо его исказилось теперь в безысходном и болезненном выражении.
- У меня отрицательный резус-фактор, - сказала она.
- И что? - повернулся к ней Завязин.
- Если резус-фактор отрицательный, то делать аборт при первой беременности нельзя. Могут начаться осложнения. Часто это приводит к полному бесплодию...
- Какой аборт? - прервал ее Завязин.
- ... Что же теперь делать? - не в силах больше терпеть, в отчаянии обратилась к нему Люба. Душа ее обмерла: всю себя вверила она на милость любовнику.
- Что делать? Рожать, - сходу твердо ответил Завязин, так что стало ясно - для него на этот вопрос не существовало никакого другого ответа.
Слова любовника спасительным бризом ворвались сейчас в душу Любы, раздув в ней совсем было угасшую надежду.
- Но у меня такая работа, что уже через месяц, максимум два я не смогу выходить. Это будет просто опасно для плода.
- Значит, не будешь выходить.
- А на что я буду жить? - тут же спросила Люба. На сто раз за сегодня передумала она уже все эти вопросы.
- Вообще-то я работаю.
- То есть это означает что мы?.., - замерла она.
- Да.
- А как же жена?
- Я разведусь, - в напряжении сведя брови и уперев взгляд в стол, сказал Завязин.
Уголки губ Любы приподнялись в кроткой улыбке, веки задрожали, глаза блеснули подкатившими к ним слезами. Он будет с ней, с ней во всем, и вместе с ним она уже ничего не боялась.