Метс Михаил : другие произведения.

Сказка о дружбе и спецслужбе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Возможен ли такой детектив, в котором убийцей оказывается читатель?

  Часть первая
  
  
  Глава I
  
  
  - Ма-ма до-ро-га-я! - по слогам произнес капитан-лейтенант и с тоской посмотрел в окно. - Мама дорогая! Как бы это было отлично: отстегнуть кобуру, сбросить ненавистную пыльную форму, и, переодевшись во все гражданское, сесть в какой-нибудь неизвестно куда идущий поезд.
  
  - Мама дорогая! - продолжал с упоением думать он. - Как бы это все-таки было бы великолепно: поезд ухает и кричит, за окном мелькает ночная Великоливония, а я стою себе в темном загаженном тамбуре и курю ядовитую жостовскую махорку. А потом схожу на какой-нибудь Богом забытой станции и иду, куда глаза глядят, по хрусткому, жесткому, отполированному морозцем снегу.
  
  А навстречу мне - бац! - и муниципальный контроль:
  
  - Ва-а-аши дыкмнты?
  
  А я им так скромненько, глядя в снег:
  
  - По-те-рял.
  
  А они мне:
  
  - Гра-а-ажданин, прыдымте!!!
  
  А я им так скромненько:
  
  - А, может, договоримся?
  
  А они мне:
  
  - Хуя! У нас план.
  
  И я примеряю холодные кольца наручников и послушно иду в околоток, и уже через месяц сосланный в эти края за пьянство долдон-судья брезгливо бубнит приговор: "Один год острога".
  
  И вот проходят эти несчастные двенадцать месяцев, и я выхожу за бревенчатые ворота острога и снова бреду, куда глаза глядят. Но не успеваю пройти и четыреста метров, как навстречу мне - бац! - и снова контроль:
  
  - Ва-а-аши дыкмнты?
  
  И я протягиваю им справку об освобождении.
  
  И начальник патруля (здоровенный такой кабан), мучительно морща лоб, читает мою драгоценную ксивочку, а потом, вернув ее мне и сунув два пальца под козырек, равнодушно бурчит:
  
  - Извынтызыбспкство.
  
  И, оглушительно топая сапожищами, идет себе дальше.
  
  А я аккуратно прячу справку в самый дальний карман своего фофана и, насвистывая сквозь зубы веселый тюремный напевчик, иду вдоль чистого, ровного, вылизанного январской поземкой поля к темнеющей где-то вдали кромке леса.
  
  И в тот день я буду СВОБОДЕН.
  
  Впервые в жизни - свободен.
  
  - Мама дорогая! - простонал капитан-лейтенант и прижался носом к стеклу.
  Но нет. Конечно же, нет. Никакого снежного поля за мутными пуленепробиваемыми стеклами не было. За ними виднелись дырявые заросли рододендрона да лоснилась жирная, черная, перекопанная согласно подпункту пять-семь земли.
  
  - Ма-ма до-ро-га-я!!! - в последний раз прорычал капитан-лейтенант и вернулся к себе на рабочее место.
  
  Над рабочим столом висела табличка:
  
  Гиероним Гораций Грумдт.
  Державный следователь IV-го ранга.
  
  
  
  
  Глава II
  
  
  Вот скажи мне, читатель: как может выглядеть человек по имени Гиероним Гораций Грумдт?
  Совершенно верно! Совершенно верно!
  
  Длинный и тощий, в глаза никогда не смотрит. Левая половина по-лошадиному вытянутого лица имеет пренеприятнейшую привычку время от времени самопроизвольно дергаться. Глаза чуть косят. Разведен. Возраст - сорок два года.
  
  *************************************************************
  
  Вот, если кому интересно, кратенькая история его развода: жена бросила капитан-лейтенанта пять с половиной лет тому назад. Их брак был недолгим, но оставил после себя долгоиграющие последствия в виде незаметно подросшего сына. Своего восьмилетнего сына капитан-лейтенант боготворил. Бывшую же жену - ненавидел и, что самое неприятное, продолжал исступленно желать ее физически. Иногда это желание становилось настолько сильным, что капитан-лейтенант - незаметно для самого себя - начинал чертить на листке ее имя.
  
  *************************************************************
  
  ...Сев за низкий ореховый стол, капитан-лейтенант придвинул к себе высокую стопку дел, прибывших по линии внутриведомственного контроля.
  
  - Так-так-так, - по давней и одинокой привычке переговариваться вслух с самим собой прошамкал он. - Посмотрим-с.
  
  Дело номер один - дело о краже гуся.
  
  Дело о краже гуся было, как это ни странно, серьезным и важным делом. Оно относилось к тому совершенно ничтожному проценту случаев, которые поддавались реальному, а не виртуальному расследованию. Ведший его практикант, скрывавшийся под псевдонимом WZ, был, судя по этому делу, следаком не хреновым.
  
  Протоколы первичных и вторичных допросов отличались, конечно, существенно, но, все же, не так, как они различаются у расплодившихся за последние годы следаков-фантазеров. Обвинительное заключение было составлено так лаконично и емко, что капитан-лейтенант даже присвистнул от восхищения. И, наконец, содержимое второго вагона выдавало в WZ человека, не лишенного своеобразной полицейской совести. Второй вагон шел, во-первых, полупустой (висяков семь-восемь), а, во-вторых, пара-тройка из них были, похоже, делом рук именно этого подследственного. Короче, где-то там, на противоположном краю необъятной Империи, подрастал, похоже, следачок от Бога.
  
  Капитан-лейтенант с интересом придвинул новую папку.
  
  - Так-так-так, - возбужденно прошамкал он и потер указательным пальцем переносицу. - А ну-ка, посмотрим, как же на этот раз выкрутится этот юный гений.
  
  Дело о коллективном изнасиловании. Протокол патологоанатомического вскрытия. Протоколы первичных допросов.
  
  Так-так-так.
  
  Гениальный юноша обосрался.
  
  Капитан-лейтенант жирно перечеркнул протокол вскрытия и приписал на полях карандашиком: "Уничтожить. Сост. нов.". Потом надорвал протоколы первичных допросов и приписал: "Ан-ровать, как данные под давл-ем.".
  
  Так-так-так...
  
  Протоколы допросов родственников потерпевшей...
  
  ТО ЕСТЬ?!
  
  Капитан-лейтенант закурил.
  
  Ну... это уж... блин... вообще...
  
  Этот чертов WZ оказался законченным идиотом.
  
  Он выдал труп потерпевшей родственникам!
  
  Не хило.
  
  Какая, блин, молодежь подросла нам на смену!
  
  Труп видело сто пятьдесят человек. Т. е. все троюродные дяди и четвероюродные тети.
  Нужно срочно придумать какой-нибудь фокус.
  
  Ведь выход - есть.
  
  В любом, даже самом отчаянном положении ВСЕГДА имеется какой-нибудь выход.
  Так-так-так...
  
  Опаньки!!!
  
  Капитан-лейтенант подошел к висевшему слева от двери зеркалу и уважительно посмотрел на отразившийся в нем свой высокий и узкий лоб. Нет, все-таки, его голова (в отличие от подавляющего числа дубовых голов Управления) была отнюдь не говном набита. Выдуманный же капитан-лейтенантом трюк состоял в следующем: в той же самой, желательно, роте следовало отыскать солдатика позачуханней и убедить его взять на себя осквернение трупа. Тогда все увиденные родственниками ужасы мы спишем на этого чушку. А господ офицеров оправдаем вчистую. А, может быть, даже и наградим. Ибо господа офицеры, подвергшись неспровоцированному нападению одурманенной националистической пропагандой пятнадцатилетней девицы, попросту вынуждены были ее пристрелить. После чего и приказали солдату такому-то предать земле тело. Ну, а солдатик такой-то надругался, скотина, над трупом.
  
  В общем и целом, так. Авось сойдет.
  
  А правдолюбца WZ нужно гнать из УОБа в три шеи.
  
  Капитан затянулся и невнимательно перелистал восемь оставшихся дел: дело об оскорблении действием в офицерском клубе, дело о краже ста тонн ГСМ, дело о нецелевом использовании общедержавных кредитов, дело о злостном цуке в роте охраны штаба N-ской дивизии и т. д., и т. п. Нет, все-таки этот WZ был следаком от Бога. Оперативная хватка железная. А уж стиль обвинительных заключений, так - просто классический стиль. Ну хоть бери его заключения и зачитывай вслух перед студентами... Да...хули там говорить... Юрист до мозга костей. Но, к сожалению, идиот. А это неизлечимо.
  
  Грумдт погасил папиросу, зажег здоровенную тумбу компьютера и, задумчиво тыча пальцами в клавиши, набросал макет эксперт-заключения. Процентов на девяносто восемь макет состоял из неумеренно пышных и абсолютно заслуженных WZ комплиментов, а завершалось короткой строкой: К оперативной работе не пригоден.
  
  *************************************************************
  
  ... Капитан-лейтенант опять с неприязнью взглянул в окно. До конца рабочего времени оставалось примерно час с четвертью. Собственно говоря, все это время следовало посвятить порученному ему накануне расследованию. Но заниматься этим расследованием капитан-лейтенанту решительно не хотелось. Ведь порученное ему сегодня утром дело - дело о пьяном самоубийстве эрзац-гауляйтера Ошской госп;ды являло собою ярчайший пример той никому не нужной херни, из которой, к сожалению, и состоит девяносто девять процентов работы любого следователя.
  
  Заниматься херней (особенно после блестящих работ WZ) капитан-лейтенанту было невмоготу.
  И господин державный следователь, раскинувшись в мягком кресле, стал размышлять о приятном. То бишь - о полагавшемся ему сегодня вечером месячном жаловании.
  
  Капитан-лейтенант был скуп. Даже не столько скуп, сколько рачителен, педантичен и точен. Каждая потраченная им агора подлежала неукоснительному учету и контролю.
  
  Деньги же тратились им в следующих соотношениях:
  
  25 % капитан-лейтенантского жалованья автоматически вычиталось на алименты,
  10 % откладывалось на добровольные подарки сыну,
  25 % тратилось на еду,
  25 % - на алкоголь и женщин,
  10 % шли в фонд накопления,
  
  И, наконец, оставшиеся 5 % составляли резервный фонд и покрывали непредвиденные расходы.
  
  Жилье и одежда были казенные.
  
  Этот порядок соблюдался Грумдтом с неукоснительной строгостью. За... за исключением тех нечастых минут, когда в нем просыпался игрок и заводил его в подпольном казино на улице Формана. В такие минуты Грумдт проигрывал все, до последней агоры. Но такое случалось не часто - раз в полтора-два года.
  
  Как мы уже говорили (и что лишний раз подтверждается приведенной выше финансовой схемой), сына своего капитан-лейтенант любил. Изменницу же жену ненавидел до кровоотмщения, но вспоминал о ней чаще, чем бы ему хотелось.
  
  Вот и сейчас он вспомнил жену в самом-самом начале их недолгой совместной жизни. Как и любые молодожены, они каждый вечер... нет-нет, об этом не стоит... Лучше вспомнить о том, как ровно одиннадцать лет назад, собираясь домой, он обдумывал полученное им в тот день Предложение. Говорить о подобном - даже и с женами - было категорически не положено, но будущий капитан-лейтенант, собираясь домой, все равно прикидывал, как бы потоньше и поделикатней намекнуть обо всем Елене. Обо всем - о полуторном жалованье, о преимуществе двух чинов, о пожизненном членстве в закрытом VIP-Клубе, о наследном пакете акций ООО "Империя", о ежегодных бесплатных поездках в Восточное Средиземноморье, о праве первой мазурки - короче, обо всех тех шуточных, полушуточных и совсем нешуточных привилегиях, которые были положены кадровым офицерам Службы.
  
  ...И если бы кто-нибудь в тот давний вечер вдруг осторожно шепнул, что через каких-нибудь одиннадцать лет ни жены, ни шеврона СБ у него не будет, и что он навеки застрянет пожизненным капитан-лейтенантом в проклятой Богом Ошской губернии, и будет каждое утро мечтать о снеге и воле, - если бы кто-нибудь ему об этом поведал, тридцатилетний действительный лейтенант сперва б захихикал, а, отсмеявшись, сказал, что подобной фигни с ним случиться не может, потому что подобная ахинея приключается лишь со старыми лысыми лузерами, вроде эрзац-капитана Попейводы, а что лично он, лейтенант через одиннадцать лет скорей всего выбьется в действительные майоры, а, может быть (Служба есть Служба!), и вовсе станет совершенно гражданским человеком, но, что, если честно, то сегодня ему как раз не до этого, потому что сегодня он может думать лишь об одном: выполнит ли Елена твердо данное ею перед уходом на службу слово и разрешит ли ему сегодня вечером впервые в жизни полюбить ее в попочку.
  
  
  Глава III
  
  
  На следующий день капитан-лейтенант пришел на работу с легкой головной болью. Впрочем, в дни после выдачи жалованья людей с иной (небольной) головой в Управлении попросту не было. Нет, имелся, конечно, среди чуть не сотни следователей и пяток-другой абстинентов, но они и сами к себе относились с иронией, а уж окружающими и вовсе воспринимались лишь в качестве материала для анекдотов. Умеренно пивший Грумдт и сам мог в любую минуту скатиться в изгои. Так что терзавшую его головную боль он отнюдь не скрывал, а струившийся изо рта перегар - не зажевывал.
  
  Капитан-лейтенант сел за письменный стол и, ойкнув, раскрыл так и не потревоженную со вчерашнего дня папку с делом. Раскрыв, чуть-чуть поелозил взглядом по нестерпимо белым листам.
  
  Нет, бедная его голова ни хрена сегодня не петрила. Грумдт задумчиво встал, подошел к зеленому сейфу, осторожно полязгал ключом, приоткрыл тяжелую дверцу и достал наполовину початую бутыль мандариновки. Потом открутил винтовую пробку и основательно подлечился.
  Подлечившись, вздохнул, закурил дорогую папиросу "Заремба" и вернулся к разложенным на столе листкам.
  
  Содержимое этих листков было, как мы уже говорили, законченным бредом. А поручивший их Грумдту действительный майор Фогель был, соответственно, полным идиотом. Ведь ровно четырнадцать дней назад приказ о капитан-лейтенантском отпуске уже пропутешествовал в штаб округа, где его подписал чуть подрагивающей от преждевременного маразма рукой шестидесятитрехлетний эрзац-генерал Прищепа. После же резолюции командующего округом грумдтовский отпуск не могло отменить ничто: ни глад, ни мор, ни даже начало полномасштабных боевых действий. И, тем не менее, господин Фогель почему-то именно ему, Гиероним Горацию, соблаговолил поручить это дело.
  
  На что он рассчитывал? На то, что капитан-лейтенант в течение десяти оставшихся до отпуска дней его раскроет?
  
  Да за кого его держат?
  
  За костолома?
  
  Для ведения такого рода ускоренного делопроизводства в Управлении были свои умельцы вроде эрзац-капитана Рабиновича. За четырнадцать лет беспорочной службы эрзац-капитан научился, собственно, лишь одному - защемлять подследственным яйца дверью. Но уж эти-то действия он совершал так лихо, что любое, даже самое сложное дело мог раскрыть и оформить минут за сорок. Но при чем же здесь Грумдт?
  
  Нет-нет, капитан-лейтенант отнюдь не собирался прикидываться целочкой и отрицать тот вполне очевидный факт, что и ему за долгие годы службы Отечеству тоже, естественно, приходилось кое-кому кое-что прищемлять, но все же последние лет семь-восемь капитан-лейтенанта использовали, как правило, для иной, несколько более квалифицированной деятельности. Ведь Гиероним Гораций был одним из немногих следователей Управления, способных к реальной, а не виртуальной оперативно-розыскной работе. В процессе занятия коей он и приносил посильную пользу Державе.
  
  Так что же ему - ровно за год до пенсии - прикажете менять масть и вспоминать грехи молодости?
  
  А не угодно ли вам отсосать, господин Фогель?
  
  И здесь капитан-лейтенант очень ясно и живо представил, как сейчас он поднимется на четвертый этаж, войдет в обитый мягкой телячьей кожей кабинет майора и, кинув ладонь к козырьку, отрапортует, что он, державный следователь IV ранга Грумдт ответственности за дело Љ745/7 взять на себя никак не может, поелику он... шурум-бурум... парам-тарарам... ку-ка-ре-ку... честь офицера...ни одного взыскания за... двадцать шесть благодарностей с занесением в... Серебряный Рыцарский Крест... орден Святаго Андроссия... и так далее и тому подобное!
  Капитан-лейтенант еще долго сопел, подбирая слова, причем эти слова - эти яркие, звонкие, эти бьющие точно по цели слова - приходили тем проще, чем вернее он знал, что никуда сейчас не поднимется и никому ничего не расскажет.
  
  Отказываться от расследования было нельзя.
  
  Надлежало задвинуть его в долгий ящик.
  
  Растянуть это дело на одиннадцать дней было, конечно, легче легкого. Но в этом случае господин Фогель мог передать его на время отпуска кому угодно. Например - тому же эрзац-капитану Рабиновичу. Так что пускать это дело на самотек было в каком-то смысле себе дороже.
  
  Так что нужно было найти добровольца. Но дураков в Управлении нет.
  
  Или... все-таки?
  
  .........................................................................................
  
  Yes!
  
  Трижды "йес" и четырежды "вау"!!!
  
  .........................................................................................
  
  ...Единственным подходящим дураком был капитан-лейтенант Сикорски.
  
  
  Глава IV
  
  
  Капитан-лейтенант Константин Сикорски сидел у себя в кабинете и, тоненько подхихикивая, читал какую-то книгу. Вообще-то, читать посторонние книги в стенах Управления было не принято. Можно было целыми днями смотреть в окно. Можно было до одури резаться в компьютерные стрелялки. Даже можно было (начиная с эрзац-капитанских чинов) осторожно в служебное время пить.
  
  Но за чтение книг наказывали беспощадно.
  
  И, если бы, скажем, самого Гиеронима Горация начальство застукало бы за чтением посторонней книги, дело бы кончилось строгачом. Эрзац-капитана Рабиновича понизили б в звании. Какого-нибудь зеленого эрзац-лейтенанта вообще бы, на хрен, сослали в войска. Но капитан-лейтенанту Сикорски никто, даже сам начальник УОБ ни за что б не осмелился сделать даже робкое замечание.
  
  Дело в том, что Константин Д. Сикорски каких-то полгода назад был направлен сюда из Главного Офиса Службы.
  
  ************************************************************
  
  ...Самым, наверное, странным здесь было то, что перевод был простым. Т.е., по сути, являлся полуразжалованием. А ведь если б Сикорски перешел бы сюда по именному приказу, то - учитывая преимущество двух чинов, а также негласный обычай кидать на погон уходящему лишнюю звездочку - он мог бы смело въезжать на четвертый этаж, в обитый мягкой телячьей кожей кабинет господина майора или, на самый худой конец, стать его первым замом, но, придя почему-то простой переводкой, он был вынужден удовольствоваться убогой капитан-лейтенантской комнаткой и терпеть панибратство дурака Рабиновича.
  Подробности этой опалы были покрыты мраком - густым, словно бабушкина перина. И хотя, учитывая имевшийся у него горький опыт, Грумдт кое о чем и догадывался, но высказывать эти свои подозрения вслух он бы никогда не решился. Ведь даже молча гадать (не говоря уж: расспрашивать) о таинствах Службы было делом не просто запретным, а... мерзостным. Да, именно мерзостным. Ну вроде как втихаря подглядывать за родительской спальней.
  
  *********************************************************
  
  Сикорски неохотно захлопнул книгу (Грумдт успел разглядеть на обложке смешную фамилию автора: то ли "Петс" то ли "Метс") и, захлопнув, вопросительно посмотрел на не вовремя потревожившего его коллегу.
  
  - О чем хоть пишут? - спросил по инерции Грумдт.
  
  - Да так... - неопределенно хмыкнул Сикорски.
  
  - Интересная хоть?
  
  - Хуйня, - лапидарно ответил Сикорски и забарабанил по столу костяшками пальцев.
  У Сикорски были маленькие хитренькие глаза и лоснящаяся круглая ряшка. Над ряшкой сияющим куполом возвышалась огромная плешь. Короче, это была внешность комика-профессионала.
  
  Такие уютные комики, снимаясь в любимых народом телесериалах, обожают произносить раз по восемь за серию какую-нибудь до колик смешащую телезрителей фразу, типа: "Ну, вы, блин, му-жи-ки, и за-а-агнули!". Увы, но мы вынуждены констатировать, что реальные присловья маленького капитан-лейтенанта были куда как соленей. Капитан-лейтенант был лихим матерщинником и редко употреблял больше двух слов без мата.
  
  - На хрен приперся? - сурово спросил он Гиеронима Горация.
  
  - Да так... - чуток подзамялся Грумдт, - у меня к тебе... дело.
  
  - Вот это?
  
  Маленький капитан-лейтенант ткнул поросшим розовым пухом пальчиком в принесенную Грумдтом папку.
  
  - Угу.
  
  - Удав нагрузил?
  
  - Он самый.
  
  - А тебе через неделю в отпуск? - злорадно ухмыльнулся Сикорски.
  
  - Ну да. Через десять дней.
  
  - И о чем, интересно, этот Удав думает?
  
  - А разве удавы думают?
  
  - Тоже верно.
  
  И Сикорски опять застучал по столу (он выбивал армейский сигнал "подъем").
  
  - Ну... - осторожно начал Грумдт.
  
  - Х... гну! - еще ядовитей усмехнулся Сикорски. - Десять дней - офигительно долгий срок. Неделька спецметодов и - шашка в дамках.
  
  - За кого ты меня принимаешь? - выкрикнул Грумдт (от обиды - фальцетом).
  
  - За кого, за кого... за... следователя.
  
  - Я юрист!!!
  
  - Ты похуист, парень. Как, впрочем, и мы все.
  
  *********************************************************
  
  ...Сикорски и Грумдт были друзьями. Грумдт даже и в юности весьма тяжело сходился с людьми, а уж после-то сорока ни сном и ни духом не ведал, что может с кем-нибудь вдруг скорешиться. Однако, после появления Сикорски в Ошском УОБ их как-то странно потянуло друг к другу. Может быть, они угадали в друг дружке людей, взасос поцелованных Службой. Может быть, дело было в каком-то глубинном сходстве характеров. Может быть, в их превышавших средний уровень по Управлению интеллектах. А, может быть, это было не дружбой, а просто приятельством. Но какое-то явное выделение друг друга из общей толпы - было.
  
  - Что за дело? - хмуро спросил Сикорски.
  
  - Предумышленное... - в тон ему буркнул Грумдт.
  
  - Ви-ся-чо-чек?
  
  - Похоже.
  
  - Ох, и спасибо тебе, Гиероним. Большое тебе человеческое спасибо!
  
  - Так отвечаю же я. Пункт сорок третий Устава.
  
  - Отвечаешь, положим, ты. А кого все эти два месяца трахать будут?
  
  - Так за мною не пропадет...
  
  - Ага. Не пропадет, - усмехнулся Сикорски. - Как только вернешься из отпуска, вымоешь зад и вернешь все по бартеру.
  
  - Ну...- разобиделся Грумдт.
  
  - Хрен гну! Давай сюда свое дело.
  
  Грумдт торопливо пододвинул к Сикорски отливавшую ядовитой зеленью папку. В ней пока что не было ничего, кроме сорока трех листов протоколов первичных и вторичных допросов.
  
  
  
  
  
  Глава V
  
  
  Вообще-то, дело, порученное капитан-лейтенанту, носило, как мы уже где-то упоминали, весьма прозаическое название 745/7.
  
  Но нам бы хотелось назвать его:
  
  
   Смерть гауляйтера.
  
  Пожалуй, единственный, никем еще не использованный рецепт детектива - это такой, в котором убийцей оказывается читатель.
   Один неглупый француз.
  
  
  Итак, гауляйтер убил себя сам. Будучи кадровым офицером, он застрелился. Застрелился достаточно странно - из противотанкового ружья. Избыточная энергия этого выстрела не только снесла ему половину черепа, но и проломила легкую стенку госп;ды, уничтожив висевшие на ней Конституцию и Портрет Вождя. Тело гауляйтера - при всех орденах, в зеленой парадной форме - нашли валявшимся между стеной и столом и поначалу все это приняли за теракт.
  
  Но потом на забрызганной розовым мозгом столешнице нашли приклеенный скотчем листочек бумаги, где гауляйтер своим характерным квадратным почерком сообщал, что застрелил себя сам, ибо жить в атмосфере тотальной лжи уже больше не может, после чего - все той же привычной больше к мечу, чем к перу рукой - был приписан еще один короткий абзац, смысл которого для составлявшего протоколы муниципального следователя так и остался навсегда непонятным: абзац был написан причудливой вязью иероглифов ай-языка.
  
  Однако оба капитан-лейтенанта легко разобрали этот написанный на южно-долинном диалекте абзац и, разобрав, ухватились за головы: абзац был потоком отборнейшей брани в адрес Конституции, Страны и Вождя.
  
  Гауляйтер был айем. Достаточно было хотя бы раз посмотреть на него: на его изогнутый нос, на его голубые глаза, на огненно-рыжие волосы, на его огромную, как бы вылитую из свинца нижнюю челюсть - достаточно было единожды в жизни увидеть все это, чтоб безошибочно заключить, что в жилах гауляйтера текло не менее пятидесяти процентов айсоварской крови и что он, собственно, сам вполне мог быть подвергнут спецмерам.
  Уже много лет айсоваров (не всех) подвергали спецмерам. Никто не мог точно сказать, когда это все началось. Нет, конечно, имея спецдопуск, можно было порыться в архивах и выяснить точную дату Решения, но ведь главная трудность заключалась не в этом. Гораздо сложнее было определить, когда же быть айсоваром в глазах аборигенов вдруг стало проступком настолько серьезным, что и само это спецрешение стало возможным.
  
  Дело в том, что раньше быть айсоваром было не стыдно. И даже отчасти - почетно. Молва приписывала им некую сексуальную сверхэнергию, а их огромные, темно-лиловые, вытянутые, словно баклажаны, носы та же молва уподобляла иным, куда как более секретным частям тела.
  Кроме этого народное мнение наделяло их способностью делать деньги как бы из воздуха, и они их не берегли, эти сделанные прямо из воздуха деньги. Они раздаривали их любовницам, они шили у самых модных портных чудовищно дорогие канареечные жакеты, они без отдачи давали в долг, они устраивали немыслимые двух-с-половинойнедельные пиры и покупали черные, словно аравийская ночь, "Мерседесы".
  
  И изумленно взиравшее на них население, если чему и завидовало, то не их деньгам (нищий ай в народных глазах выглядел бы так же нелепо, как, скажем, глупый еврей или трусливый чеченец), сколько их способности сколько угодно пить, не пьянея. Ведь, если бы, скажем, те же аборигены вдруг попробовали бы погулять две недели, то человек пятьдесят при этом бы точно убили, человек сто пятьдесят искалечили бы, а человек пятьсот совершенно самостоятельно опилось бы до смерти.
  
  А этим, глядишь, хоть бы хны: все ярче синеют носы, все выше вздымаются заздравные чаши, все громче и громче струится застольная песнь: "Ай-рорара! Ай-рорары!".
  
  *************************************************************
  
  А потом неожиданно выяснилось, что всего этого нам не надо.
  
  Не нужно темно-лиловых носов.
  
  Не нужно чудовищных канареечно-желтых жакетов.
  
  Не нужно безумных двух-трехнедельных пиров.
  
  Не нужно черных, словно аравийская ночь, "Мерседесов".
  
  Вновь избранный Руководитель решил, что без всего этого общество станет только сплоченнее и стабильнее. А обладателей темно-лиловых носов потихонечку стали подвергать спецмерам.
  
  *************************************************************
  
  ...Именно акция спецвыселения и привела к инциденту в N-ской госп;де. По некоторым косвенным данным оба каплея поняли, что проводившаяся в тот вечер проверка относилась к разряду хитрых (т.е. таких, при проведении которых план социальной профилактики был уже выполнен и все задержанные могли быть выпущены за махдажиш ). Проверка осуществлялась силами спецгруппы УОБа и наряда муниципальной полиции. Ровно в 21.30 означенная хитрая акция кончилась и началась коллективная пьянка.
  
  В пьянке принимали участие: будущий самоубийца Крачан, замначальника спецгруппы УОБ действительный фельдфебель Крафман, зампомкомандира эрзац-сержант Минц, действительный рядовой Малявко, эрзац-рядовой Фрухт и - в качестве бесплатного виночерпия - расконвоированный з/к Зайченко.
  
  ***********************************************************
  
  "Да-с, - саркастически подумал про себя Гиероним Гораций, но так и не решился - даже при очень близком приятеле - озвучить эти мятежные мысли вслух, - а воинская-то дисциплинка в спецгруппе УОБ хромала-с. Вы только подумайте: младший командный состав позволяет себе совместную пьянку с рядовыми! ...И о чем сие говорит? Да, вероятно, о том, что пункт двадцать третий Устава не с ветру взят. И что не даром пункт двадцать третий КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещает боевым частям любое участие в профилактических мероприятиях. Ибо солдат - он либо солдат, либо палач. И tertium, я извиняюсь, non datur !!!".
  
  Последние несколько фраз капитан-лейтенант неожиданно для себя произнес в полный голос. После чего настороженно посмотрел на приятеля.
  
  - Да ты либерал, парень, - ухмыльнулся Сикорски, - тебе б не в УОБе лучшие годы терять, тебе бы луженую глотку драть на митингах.
  
  - Да какие сейчас митинги! - смущенно махнул рукой Гиероним Гораций.
  
  - Ну, не скажи, не скажи, - опять с какой-то странной двусмысленностью усмехнулся Сикорски. - Уличная активность народа - суть необходимая часть любого по-настоящему зрелого гражданского общества. И, ежели митингов вдруг не будет, мы их... организуем. Поможем. И, кстати, именно для этих целей нам... т. е. им и нужны хорошо проверенные цицероны. Эх, парень-парень... вот кабы морда у тебя не дергалась, прямая бы тебе дорога в Предпарламент!
  
  - Ну знаешь... - вновь не на шутку обиделся Грумдт, - ты говори, говори, да не заговаривайся!
  
  - Все-все! - вскинул короткие ручки Сикорски. - Больше не буду. Только по яйцам сегодня не бейте, гражданин начальник. Бейте лучше по морде. Она у меня широкая - не промажете... Нет! А как бы это все-таки было прекрасно: Гиероним Гораций Грумдт - лидер партии "За соблюдение Уставов".
  
  - Ты по делу-то можешь чего-то сказать?
  
  - А чего говорить? Обычный армейский бардак. Читай дальше.
  
  *************************************************************
  
  ...А дальше, действительно, творилось форменное безобразие: где-то в половине одиннадцатого между Малявко и Минцем вспыхнула ссора, переросшая в драку. В течение этой драки Минц сломал Малявко ребро, а Малявко выбил противнику зуб и надорвал ухо. В 22.45 помирившиеся Минц и Малявко вместе пошли по бабам. В это же время перебравший мандариновой чачи эрзац-рядовой Фрухт отключился.
  
  *************************************************************
  
  - Ну-с, каково? - не унимался Грумдт. - Это что - боевая часть или банда Моти Гунявого?
  - Да угомонись ты, - улыбнулся Сикорски. - Что тебе до спецгруппы? Или ты метишь на теплое место Крафмана?
  
  - Да обидно же! Я ведь хоть и канцелярская крыса, а тоже в деле бывал...
  
  - Где?
  
  - Один раз здесь, а в другой - за Рекой, еще при кайзере.
  
  - Расскажи.
  
  - А кто протоколы читать будет?
  
  - А я... я ведь тоже...- вдруг глядя куда-то вдаль промямлил Сикорски, - целых четыре года... в Месопотамии...
  
  - О-о! - уважительно ужаснулся Грумдт. - Там было жарко.
  
  - Там было по-разному. Очень по-разному. Давай, читай свое дело.
  
  *************************************************************
  
  Итак, в 22.45 эрзац-рядовой Фрухт вырубился. Дальнейшее излагается со слов расконвоированного з/к Зайченко.
  
  В 23.15 (включенное на полную громкость радио начало передавать юмористическую передачу "Три Ха-Ха") замначальника спецгруппы Крафман попытался покончить жизнь самоубийством. Как свидетельствует з/к Зайченко, он достал именной пистолет системы "ПТ-2-А", приставил его к виску и попытался выстрелить. Однако выстрела не последовало, поскольку значительно более трезвый и сохранивший остатки рассудка Крачан успел изъять из пистолета обойму. Возникшая сразу же после неудавшегося самоубийства дискуссия в основном сводилась к настоятельным просьбам Крафмана вернуть ему обойму и неоднократным отказам Крачана это сделать. В конце концов физически более сильный Крачан связал замначальника и запер его в кладовке.
  
  В 23.45 расконвоированный з/к Зайченко покинул госп;ду и вернулся в расположение лагеря, чтоб, по его словам, успеть хотя б ко второй вечерней поверке.
  (Показания до и после применения методов спецвоздействия совпадают. Присутствие з/к Зайченко на второй вечерней поверке подтверждает дежурный комендант лагеря действительный фельдфебель Ройтман).
  
  Эрзац-рядовой Фрухт, согласно его словам, очнулся поздно ночью. Более точного времени указать не может. В госп;де было темно. Горевшие во время оргии лампы были потушены. Лишь в соседней комнате (рабочем кабинете Крачана) мерцал зеленоватый аварийный свет. Пройдя туда, рядовой первым делом заметил, что в кабинете отсутствует портрет Вождя. Лишь значительно позже (где-то пару минут спустя) он обратил внимание на то, что отсутствует и стена, на которой, согласно Уставу, полагалось висеть Портрету. На месте отсутствующей стены чернел неровный проем, а в проеме виднелась луна и крупные южные звезды. (Крупные южные звезды - выражение самого Фрухта, бывшего преподавателя литературы в начальной школе). Еще через минуту эрзац-рядовой разглядел валявшееся в проходе безголовое тело, в котором - по характерному набору наград - сперва предположительно признал Крачана, а потом, заметив на правом запястье выжженную порохом татуировку: спасательный круг и висевшую в нем вниз головой наяду, - окончательно убедился в гибели непосредственного начальника и поднял тревогу.
  
  Выстрела не слышал (что странно).
  
  Показания до и после применения методов спецвоздействия совпадают.
  
  - Да ни хера здесь нету странного, - раздраженно буркнул Сикорски. - Выстрел из противотанкового ружья - это не то, что может разбудить смертельно пьяного рядового. А вот что мне действительно непонятно - это то, что в окрестных домах выстрела тоже никто не услышал. Т.е. слышали, естественно, разные выстрелы (места там лихие), но вот выстрела именно из противотанкового ружья никто из соседей припомнить не может. А вот это действительно необъяснимо.
  
  - Да, здесь много странного, - кивнул головою Грумдт. - Как ты думаешь, это действительно самоубийство?
  
  - Нет... - подумав, ответил Сикорски, - не похоже... мошонкой чую, что предумышленное.
  
  - Инсценировка?
  
  - Видимо.
  
  - А какие-нибудь конкретные версии есть?
  
  - Есть, - как-то слишком охотно отозвался Сикорски.
  
  - Какие?
  
  - А вот такие.
  
  И здесь маленький хозяин восьмиметрового кабинетика демонстративно поднял левую руку и постучал по циферблату часов, стрелки которых замерли на без трех минут шесть.
  Рабочий день завершился.
  
  С полным текстом "Несовременных сказок" можно ознакомиться по адресу: http://www.ozon.ru/context/detail/id/4231658/
  
  
  
  
  љ Copyright: Михаил Метс, 2008
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"