Обольщение стелилось не спеша, особо не скрываясь, давая знать о своем присутствии. Оно даже не пыталось заигрывать и казаться привлекательней, чем было. В каком-то спокойном равнодушии оно продолжало свой путь мимо всех. И все, взглянув разок другой, переставали его видеть. Как в апатии духа, силой привычки убирали из поля зрения все, что не представлялось осязаемо-полезным, но, как следствие, казалось безопасным.
Француз прошел по коридору - в общепринятом понятии эта конструкция заканчивалась стеклянными дверьми, открывающимися в парк - и оказалась на малом крыльце. Вокруг лежала игрушечная лужайка. На ней чудом уцелела пара древних высоких сосен-монстров, которые постепенно сживались с конструкторским видом композиции ландшафта. Может, то была своего рода ботаническая солидарность между обескураженными растениями. Прямоугольный кустарник, наподобие длинной скамьи тянулся вдоль края дороги; трехэтажные деревья: на худые стволы нанизано по три симметричных зеленых шара; цветы, будто экспонаты музея восковых фигур с гормональным дисбалансом. Растения упорно росли и участвовали в обрамлении сада. И казалось, что у них, как и у его коллег, запертых по обе стороны коридора, есть воля, твердость и характер сложившийся из прилежности и привычки. Всем им можно было посочувствовать. Не посеянные всходы, считавшие, что в состоянии пожать судьбу.
Стоял пронзительно-солнечный полдень и живой гербарий сверкал и переливался всей своей скупо отмеренной привлекательностью на плеши газона. Никогда еще оранжевый не был столь острым. В детстве, по дороге в школу, он останавливался на кромке, разделяющего две трассы тротуара, буйно поросшей крупными оранжевыми цветами. У них были мягкие лепестки, красная сердцевина, и, невзирая на дорожный смог они умудрялись пахнуть. Там, где Француз находился теперь этого не наблюдалось. Он мог сколько угодно соваться носом в переплетающиеся на манер спаривающихся клопов бутоны, чем-то напоминающие раскрытый клюв некой экзотической птицы, - они дразнили непривычным порождением синего из оранжевой чашки, гордились своей упругостью, как женщина силиконовой грудью, хоть и было все это роскошество натуральным, вроде бы созданным природой, хотя ни в чем нельзя быть уверенным. Казалось, сделай он еще шаг, как их кактусообразное основание начнет хлестать его по ногам своей мохристой зеленью.
"Какие вы красивые!" - восхитился Француз. Он был, ко всему прочему, немного дипломатом, правда доморощенным - быть дипломатом со всеми ему не удавалось. И именно поэтому, порой, он ходил один выкуривать свое непосредственное остолбенение, неумение сказать вовремя комплимент кому следует или просто произнести что-то в поддержание разговора. Что бы там ни было, на цветы его таланта вполне доставало, рвать он их не собирался, поэтому, не конфузясь, мог быть с ними вежливым. Рука ласково скользнула по ярким головкам - больше из любопытства, чем по какой-либо иной причине - в другой руке дымилась полуденная сигарета, ею Француз выводил в воздухе узоры-книксены. "Не бойтесь, я вас не обожгу" порхал он вокруг растений, продолжая жестикулировать сигаретой. Будто опасался, что дым их может напугать.
А у ног стелился туман, и он не был синтетическим продуктом для сцены, как не мог быть настоящим туманом в такой кристально-ясный день. По земле расползалась дымка, как чье-то дыхание. После пяти начало темнеть, и он снова миновал коридор - но остановился на внешнем пороге. Воздух ровно гудел, могло показаться, что стоит пронзительная тишина. От ветра обрушившегося валом на все вокруг, у меня перехватило дух. Деревья у боковой стены, ныряя в темноту, прятались в своей собственной тени. По узкой тропинке метались вихри, довольно низкие -- цепь поземных водоворотов, жгутами увлекающая за собой отсутствующий мусор. Было в этом что-то неестественное. Такое усердное подметание силами природы поверхностей, по которым днем прошелся человек с прикованными к полу глазами, уныло толкавший перед собой совок и редкие кучки опавших листьев. Стоя на все том же месте, он с восхищением наблюдал это природное явление, умудрившееся пробраться мимо контрольно-пропускного пункта, не предоставив удостоверения личности. И она искала, намереваясь заглянуть под каждый камень, найти обрывки смерти и увядания своих созданий, дабы унести с собой туда, где надлежит им быть и остаться, чтоб переродиться. Но на ее пути лежали ровные, чистые плиты, не хранившие следов останков. Да и как могло быть иначе? Почти повсюду земля была заботливо укатана в асфальт... Вихри стихали, природа в последний раз сурово вздохнула, будто понимая тщетность своих попыток, и сиротливо унялась. В воздухе тотчас повисло привычное комфортное оцепенение. Сразу стало скучно и тихо, как возвращение в неродной дом, где все всегда на своих местах.
Куда-то она ушла? Ей просто никто не сказал, что ищет она не там. Понуро прислонившись к стене, в задней части пристроек, рядом с прачечной стоял синий полиэтиленовый мешок. Внутри его покоились палые листья и скошенная увядающая трава...