Уфа М.И.. Поезд на Юг

ПОЕЗД НА ЮГ

1. НАТ. БЕРЕЗНЕВАТКА - ЗАКАТ - СОН

ИЗ ЗТМ:

...За снятыми, голыми огородами часто и звонко щелкают выстрелы. Пригнувшись в седле, на рысях вдоль залегшей цепи красноармейцев, Я ищу среди одинаковых серых спин брата. Я узнаю ПЕТУХОВА, вестового, он лежит на тронутой инеем земле без шинели, в новом залихватском своем френче и галифе, дергая затвор винтовки.

Петухов! Брат мой где?

Петухов откинулся на бок, шало вгляделся и махнул рукой вправо, к чернеющему покосившемуся срубу. Дважды та-такнул пулемет. Я дергаю повод и бросаю коня галопом. Солдаты внизу, у копыт, сосредоточенно целят в перебегающие все ближе фигурки. Вместе с паром с губ их слетают злые слова.

БРАТ увидел меня и вскочил с земли, побежал к плетню, покрыл его руками, чтобы перелезть.

(удерживая его)

Алексей! Не туда, Алексей!

Откуда-то издалека прилетел тихий, протяжный и печальный паровозный гудок.

КОНЕЦ СНА

2. ИНТ. КОМНАТА В КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЕ - УТРО

Я проснулся.

За открытым окном бранятся московские воробьи. Еще рано, матово-голубовато в комнате, но утренняя свежесть тает, наливается желтком, обещая жаркий августовский день.

Я так и не увидел ночи, не разделся вчера, упав - казалось что на минуту, только отойти от трамвайной духоты и усталости, - в короткий сон как в смерть.

Я сажусь на диване. Он старчески скрипуч, кожа его вытерта забытыми и неведомыми мне телами. Вещи в комнате незнакомы и конкретны как ржавая уключина выброшенной штормом на берег лодки.

Затейливо резной шкаф темного дерева с туго натиснутыми как кирпичи в древнюю кладку книгами, мне доставшийся распахнуто пустым свидетель былых хозяев, все еще таинственно пахнущий шоколадом, странный в похожей на спичечную коробку изнутри комнате, где от прочей вынесенной мебели остались только тени на обоях. На стене старое семейное фото с виньетками. И две висящие на гвозде кавалеристские шашки. Стул со сгруженными на него внавал папками, стопками исписанных бумаг.

На столе, решительно освобожденном мною вчера, устрично-шелковым перламутром распахнут новый, пахнущий магазином чемодан.

Я вспомнил про отъезд, про юг, и, не знаю почему, показалось невероятным, что когда-то в самом деле существовала Березневатка, и бой шестого полка, и рассвет над дымящимся Перекопом.

...Впрочем, все это могло быть только от переутомления. Пора умыться и начинать собираться.

3. НАТ. КУРСКИЙ ВОКЗАЛ МОСКВЫ - УТРО

Перрон кипит такой веселой давкой и суетой, небо так радостно сине, что сразу забылось почти обо всем. Парусами пузырятся шторы вокзального ресторана, носильщики вспарывают толчею протяжным "Паааберигись!", беспризорники пескариными стайками мелькают среди торопящихся ног и разнокалиберной поклажи, звенят звонки, и хочется отправиться к черту, далеко - лететь сквозь тоннели, мосты...

Уже видны сквозь спины вагоны, перепоясанные ожиданием последних недель "МОСКВА - СЕВАСТОПОЛЬ", и уже КОНДУКТОР с готовностью тянет руку за билетом.

Я счастлив: мои стены распались наконец, мне чудится за каждым вокзалом безбрежный город с тысячами жизней, и каждая из них еще может пройти через мою.

4. ИНТ. КУПЕ - УТРО

Я забросил свой чемодан на верхнюю полку и с бездельным любопытством жду соседей. Первыми пришли две девицы - видимо, из какого-то солидного секретариата; желтые чемоданчики, портпледы с вышитыми инициалами говорят о чистой, удобной, взлелеянной маменьками жизни. И они стоят тут же перед вагоном - две распираемые корсетами, две мордастые МАМАШИ старого мира, с огромными лакированными ридикюлями.

МАМАШИ

Пишите, пишите! Женечка, вечером холодает, обязательно вынь кофту! Сонечка, в Ялте не забудь к Софье Андреевне!

И ЖЕНЕЧКА, голорукая, исцелованная глазами ухаживателей, с прельщающей родинкой под темным глазом, избалованно-надломанно кричит им сверху.

ЖЕНЕЧКА

Скажите Владимиру Александровичу!.. Он обещал похлопотать в месткоме...

МАМАШИ

Ты ведь знаешь, папа будет волноваться... Сонечка, виноград только мытый!

ЖЕНЕЧКА

Да помню конечно! Из Харькова открытку, непременно, непременно...

Вторая - сочная ТОЛСТУХА в шелковой юбке - о, из нее выйдет очень уютная городская и дачная мама, из тех, что с одышкой отчаяния и множеством кулечков всегда опаздывают, догоняя трамвай, - только кивает пышно-белокурым ворохом головы и разнеженно улыбается.

Впрочем, кричит и она.

ТОЛСТУХА

Мама, не забудь кормить Туську!

И у обеих, словно пьяные, блестят глаза. О, я знаю, какие комнаты за этими девицами - похожие на музей мебели, чехлов, полочек, безделушек, сохраняющих дыхание старой чиновной барственности, комнаты тысяча девятьсот десятого - четырнадцатого года, удачливо пронесенные через бурелом революции до наших отдыхающих безопасных дней. И после этих страшных лет - в первый раз, по-старому, в Крым, в Крым!

Между тем пришел военный в ярко начищенных сапогах, с нашивками командира полка, парнюга лет тридцати, с бабьим, облупленным ветрами деревенским лицом, которое заранее улыбалось на все с добродушной неловкостью. Сложив вещи на лавку, представился, пожав крепко Мне руку.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Григорий Иваныч! Будем попутчиками.

Александр Георгиевич. Давайте помогу.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

(к Толстухе)

Я не потревожу вас?

(наклоняясь)

А вот это, я думаю, и под лавочку можно.

В багаже обнаружилась связка учебников по алгебре и французскому.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

(перехватив Мой взгляд)

Вот, поступал в академию, да срезался по общеобразовательным. Ничего, подготовлюсь и теперь уж точно выдержу!

Наконец Григорий Иваныч усаживается напротив Меня, сложив на коленях огромные багровые руки.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Ну и чудесно, покорнейше благодарю!

(любезным тенорком)

Тоже на поправочку?

Я гляжу на него с восхищенной завистью: "Тебе-то еще какая поправочка нужна, черт возьми!".

Да, на юг.

И, словно отвечая, Григорий Иваныч улыбается страшной улыбкой, улыбкой контузии, вдруг скомкавшей его цветущие скулы, молниеносной улыбкой, которую надо смигивать в сторону, как слезу. Через улыбку прорвалась ночь какого-то боя, искаженный мрак, чудящееся везде ползучее убийство...

"Ага, - подумалось Мне со злорадным успокоением, - и ты, ты знаешь это!".

Пришла, наконец, какая-то УГРЮМАЯ ПАРА супругов, которых, судя по обиженному и измотанному виду, судьба бросала черт знает куда: то лавочниками в Воронеж, то в кассу Лебедянского кооператива, то в Москву на железную дорогу - и везде под разор, под сокращение...

И вот бьют наконец, ликуя, последние звонки, и зашарахались, махая платками, Мамаши, чуть не сбитые с ног бешеными тележками носильщиков, - и вот уже скачет и гудит кругом дремучий лес вагонов, и вот уже ввинчивается поезд в золотую пыльную пустоту...

До свиданья, Москва!

Мы с Григорием Иванычем привстали, смотрим через головы девиц в прощальное марево крыш.

И вдруг Я вижу искоса, как Григорий Иваныч поймал глазами родинку под Женечкиной ресницей и растерялся, и ворует ее - по-мальчишечьи, наскоро, боязливо ворует...

"Не стоит, Григорий Иваныч, - хочется Мне сказать ему. - Там избалованные, непонятные тебе комнаты и тонкие запахи и слова, расстраивающие воображение, а ты совестливо думаешь, как бы урезать от этой поездки червонца полтора и послать в родимые места - перекрыть к зиме кельенку для старухи. Недоуменно и скучно ей будет, Григорий Иваныч, от избяной твоей простоты..."

Поезд мчится над стоялой, зевающей тишиной дачных платформ и полустанков.

Женечка с Толстухой устали, садятся друг против друга за столиком и, поправляя растрепанные ветром прически, мельком, равнодушно оглядывают попутчиков.

5. ИНТ. КУПЕ - ДЕНЬ

Скоро Серпухов. Зашевелились, зашуршали вещами все разом.

Григорий Иваныч вдохновляется, лезет под лавку за чайником. Он стремительно нацеливается на барышнин эмалированный чайничек.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Разрешите и вам... в вашего чудачка!

ЖЕНЕЧКА

(от неожиданности глядит на него вопросительно)

Пожалуйста...

На остановке чайники стремглав звякают в коридор. Женечка перегибается из окна.

ЖЕНЕЧКА

(кричит вдогонку)

Не опоздайте!

Я боюсь посмотреть - не споткнулся ли там Григорий Иваныч от блаженства.

6. ИНТ. КУПЕ - ДЕНЬ

Состав выплывает в засерпуховские раздолья.

За чаем Григорий Иваныч заговаривает с девицами смелее. Но Я не верю преувеличенному вниманию Женечки, не верю ее доброй круглоглазой улыбке...

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Позвольте узнать, куда путь держите?

ЖЕНЕЧКА

До Севастополя. А оттуда мотором в Алупку, знаете Алупку? Мы с Сонечкой там уже бывали, давно, еще гимназистками.

ТОЛСТУХА

Когда войну объявили, в четырнадцатом году. Такая паника была! Такая паника!..

Но Женечке не хочется про войну.

ЖЕНЕЧКА

Затем в Ялту... А помнишь же, Сонька, Байдарские ворота?

ТОЛСТУХА

(мучительно жмурится от восторга)

Ах, Байдарские ворота!..

ЖЕНЕЧКА

(Григорию Иванычу)

А вы тоже до Севастополя?

И глаза играют в упор, как там, у рояля, под махровым тюльпаном абажура, - скольким еще глазам они играли так навстречу?

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Нет, у меня через Симферополь. Эти самые... Байдарские ворота я уже видал! Мы с бригадой по всем этим местам...

Григорий Иваныч старается придумать что-нибудь особенное.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Вот у меня все записано, что в каких местах будет.

(достает блокнот, читает)

Очень ин-те-рес-но! Вот за Харьковом пойдут цыплята, можете кушать сколько угодно, ха-ха-ха!

Хохоток у Григория Иваныча любезный, сиплый, бабий.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

А вот за Мелитополем пойдут жареные бычки, вот бычки, ха-ха-ха!

Ему не сидится, он пенится от радости, пристает к Угрюмой паре, потчуя их чаем.

Те сначала отказываются, но потом вынимают из кошелок огромные походные кружки и по очереди стеснительно подставляют Григорию Иванычу. Григорий Иваныч принимается лить, льет долго и терпеливо, пока у него от напряжения не начинает болеть рука. Но у кружки, кажется, нет дна. Григорию Иванычу становится стыдно, но остановиться еще стыднее, и стыдно женщине, которая тянет конфузливо руку с кружкой; черные зубы ее улыбаются жалостно. После этого угощения Григорий Иваныч сидит молча, как оплеванный: лучше бы ему провалиться сквозь землю.

7. НАТ. ВОКЗАЛ ОРЛА - ВЕЧЕР

В сумерках поезд влетает в Орел, в гуляющий, мигающий огоньками губернский вечер.

Женечка с Толстухой выходят пройтись под фонарной прохладой и гуляют там неспешно, нам совсем чужие.

Григорий Иваныч после этих кружек не смеет подойти и кружится поодаль, в унылом вожделеющем одиночестве.

Я ухожу бесцельно за последние, китайскими фонарями сияющие сквозь шторы мягкие вагоны.

Там во тьме огнисто змеятся рельсы и по ним медленно, вдрагивая суставами, пятятся тенями безлюдные товарные составы. Им нет ни начал, ни концов. Где-то далеко вскипают их чугунные силы, локомотивы взрезают небо столбами прожекторов. А здесь дощатые бока теплушек выплывают из угольного небытия и тонут в нем - откуда, куда?.. - влекутся как грозные слепцы за поводырем. За кривую глыбь горизонта, где их встретит, быть может, огромно восходящая заря...

Бег их замедлился, остановился, скрипнув басово металлом - замер. Обступила тишина.

Как странно было увидеть опять эти места, которые пахнут невозвратимой молодостью. Вагоны дышат ею как усталые кони, взвякивая на ночном ветру сталью, тут неподалёку, напротив, и - смертью. За три года совсем забылся этот запах.

Полузакрыв глаза, Я хочу представить все, как было - там, где сейчас за моей спиной в вокзальных зеркальных огнях подают чай с бутербродами:

выбитые стекла, рваный свет керосина в зальце; на полу, в лежку, лохматится вшивое солдатье, подобрав под себя винтовки; на путях сопят эшелоны, грузные от кишашего серого живья, и платформы с орудиями, кухнями, фуражем, брезентовыми обвисшими угловатостями; и ревущие под смерть паровозы...

Но это не дается - холод обнимает как река, в смутных садах листва упруго шепчет неразличимые слова.

Дальний гудок повелительно отогнал видение. У площадки мягкого вагона женский смешок, кто-то напевает романс. По вагонной гусенице пробежала издали могучая судорога, лязгнули сцепки, и все давнее, кровяное, подалось, покатилось, влекомое невидимой волей - к своей далекой заре.

8. ИНТ. КУПЕ - ВЕЧЕР

Кондуктор захлопывает за Мною дверь, фонарями назад отплыла станция. Поезд набирает ход. В коридоре Женечка в накинутой теплой вязаной кофте. Она стоит у раскрытого окна, там холодеет, налетает чудными дебрями и ускользает прочь ночь, отмахивая от времени стремительной лампой переезд или одинокую будку обходчика. Вот где бы заглянуть в ее настоящее, полное девьей смуты лицо.

Но где же Григорий Иваныч? Я оглядываюсь. А вот он, торжествующе ломится по коридору, запыхавшись, - наверно, и сесть успел только на ходу, и под мышками у него два огромных арбуза.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Оце добри кавуны!

Григорий Иваныч не выдерживает, сыплет опять сиплым своим хохотком и, не выпуская арбузов, рухает могучим телом на лавку.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Гражданка, имени и отчества не знаю! Там глаза засорите! Вы посмотрите, каких я чудаков за двугривенный отхватил!

Женечка вяло подходит с туманными на свету, еще грезящими глазами, качает головой: нет, она не хочет, и так холодно... И морщится зябко.

ЖЕНЕЧКА

Сонька, ты уже спать?

Но в Григории Иваныче просыпается темное буйство, он не сдается ни за что. И вдруг бьет арбуз с размаху прямо об колено.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Да вы гляньте на арбуз!

И арбуз лопается пополам буйно и спело со смачным кряканьем, и из него прет рваная, алая, сахарнейшая мякоть, которую - ножом и Женечке.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Гражданка!..

И всех вокруг, словно счастьем, оделяет Григорий Иваныч.

И Женечка не может не взять, изнемогая от глупейшего смеха, и берет чопорная Толстуха, и беру Я с Угрюмой парой и едим прохладу, пахнущую талым весенним снегом.

9. НАТ. ПЛАТФОРМА У НОЧНЫХ САДОВ - НОЧЬ

...Поезд ненадолго останавливается на разъезде у сплошных ночных садов.

Я сошел покурить перед сном на платформу. Сигаретный дым мерцающей медузой уплывает в темноту.

В освещенном тамбуре напротив Меня Кондуктор, борясь с дремотой, устало прислонился к поручню. Над ним ярче фонаря сияет огромная луна.

КОНДУКТОР

(уважительно)

По путевке едете?

Да, врач настоял, надо отдохнуть.

КОНДУКТОР

Это правильно. Всех дел не переделаешь, а передышка нужна. Едут люди. Со следующего года ежедневный пустят.

Я подхожу к буферу и спрашиваю у Кондуктора вполголоса.

Скажите, станцию Березневатку во сколько будем проезжать?

Кондуктор наклоняется ко мне и отвечает тоже негромко.

КОНДУКТОР

Березневатку?

(он соображает в уме)

Следующей ночью, во втором часу. Только ведь остановки там нету.

Да, я знаю. Спасибо.

КОНДУКТОР

(выглядывая в сторону паровоза)

Залезайте, сейчас отправляемся.

Издали Я узнаю Григория Иваныча. Он ликующе подплясывает, прижимая к животу чудовищный арбуз.

У ступенек мы почти сталкиваемся, но Григорий Иваныч осторожно пропускает Меня первым и в стороне, наклонив голову, смигивает, смигивает под вагон...

10. ИНТ. КУПЕ - НОЧЬ

В темном спящем купе Григорий Иваныч трогает Меня за плечо.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Эх, опоздал, а кавун-то хорош, хотите?

(и шепотом спрашивает смущенно)

Как мне ночью с сапогами быть, у меня ноги пахнут?

Вот ерунда.

Но Григорий Иваныч так и ложится мучеником, свесив с полки обутые грузные ноги.

11. ИНТ. КУПЕ - УТРО

В Харькове взамен Угрюмой пары, унырнувшей незаметно, влезло в купе новое семейство.

Сердитая дородная ЖЕНЩИНА несла грудного ребенка; муж, огненноглазый ПАРЕНЕК, похожий на цыгана, вел за ней ДЕВОЧКУ лет четырех. Поперли корзинки, мешки, одеяла - сразу завалило рухлядью и детским плачем всю толстухину койку; Женщина, не стесняясь, вынула большую грудь и тотчас же начала кормить; Паренек, рассовав кое-как под скамьи узлы, хлопотливо сбегал за кипятком.

Мне показалось, что Я где-то видел этого смирного человека, ухаживающего за всеми безропотно, с тихой виноватостью.

Женечка с Толстухой косятся, передергивают плечиками и прячут на губах какие-то ядовитости. Барышни недовольны.

В самом деле - на пол полетели арбузные корки и мякоть и еще что-то непрожеванное, под ногами намялась тюкающая склизкая грязь, по которой всласть прыгается старшей Девочке, с большим куском арбуза в руках. И эта же Девочка схитрилась опрокинуть под Толстуху чайник с кипятком.

Толстуха совсем расхныкалась.

ТОЛСТУХА

Это же хамство, я не понимаю... навозить, нахаосить, платье испортить человеку. Я буду жаловаться.

Женщина равнодушно качает ребенка, даже не оглянувшись.

Я считаю нужным вступиться.

Гражданка, вас оштрафуют за беспорядок. Смотрите, что вы натворили в купе!

Ее раздраженное молчание прорвалось.

ЖЕНЩИНА

(кричит)

Ну и оштрафуйте! У меня дети, вы видите, у меня дети! Ездили бы в мягких, если вам здесь без удобств. Насядутся разные...

Паренек стоит, облокотившись на полку, и только посмеивается. Непонятно - дерзость это или простота. Я смотрю ему в лицо пристально и внушительно. Паренек продолжает добро улыбаться в ответ, улыбаться своей невспоминающейся, будто в давней тревоге виденной улыбкой. Я строго возражаю женщине.

Гражданка, мы не какие-нибудь, а советские служащие. Имейте в виду.

Сквозь слезы Толстуха шурхает подмоченными юбками.

ТОЛСТУХА

И вы заняли одни всю сидячую полку!

12. ИНТ./НАТ. ТАМБУР ВАГОНА/ВИД ИЗ ОКНА - ДЕНЬ

Мне совсем не улыбается начинающаяся перепалка. Я ухожу на площадку, к открытому гудящему окну.

Из распахнутого заоконья ползет - на паровоз, на мои мучительные неотступные сны - щемящее пространство. Тянутся пожелклыми лоскутами на безоглядные версты расчесанные гребнем поля, где отшумел только что людный, суматошный урожай. Схлынул как вода гомон телег, песен. Никого.

Только выскакивают из-за плеча грохочущим эхом полустанки с тополями.

И бандитские дороги, где совсем недавно петляли, надувая красные истреботряды, Махно, Щусъ, Хмара - то набегают к самым шпалам, то сигают стремительно в черный перелесок.

За спиной хлопает по-железнодорожному, наотмашь, дверь. Я оборачиваюсь. НЕИЗВЕСТНЫЙ гражданин вопросительно встречается со Мною взглядом. Я ничего не имею против. Он достает папиросу, ловко пробегает короткими пальцами по карманам.

НЕИЗВЕСТНЫЙ

Не угостите спичкой?

(нагибаясь навстречу)

Благодарю, забыл купить на вокзале.

Неизвестный прикуривает и пускает дым в окно. На нем городской костюм, галстук на старый манер, с булавкой.

НЕИЗВЕСТНЫЙ

На море едите?

(и сам же кивает утвердительно)

Весь поезд туда, как на свадьбу.

А вы разве не в Крым?

Он нешироким жестом машет ладонью.

НЕИЗВЕСТНЫЙ

Я до Лозовой, с лекциями от подкомиссии Наркомпроса.

(после паузы)

Умолкли музы и затерты письмена.

Мы молчим и дружно смотрим в окно. Там как в раме картины по усыпанной соломенным прахом мякоти издали сонно влекут шляхом к переезду волы высокие возы с отавой. Поезд навстречу им загибается дугой.

НЕИЗВЕСТНЫЙ

Ибо лишь от избытка сердца глаголят уста. Послушайте, я вижу, вы человек интеллигентный... Дух больше не говорит со мною, усталым под ношей трех факультетов и двух революций. Вспомните-ка, разве не о том же толкует декадент Плутарх в сочинении "Об изнеможении оракулов"?

Переезд.

У крашеного шлагбаума на возу лежит на брюхе демобилизованный малый в вылинявшей гимнастерке, провожая сонными глазами убегающие вагоны.

НЕИЗВЕСТНЫЙ

Их взяла! Вон уж и белый хлеб опять в обычай входит... Но Крым-то, Крым был - мечта, ее Россия век лелеяла. Феодосия, Ливадия, Херсонес, дворцы из белого мрамора... Дабы свой корень цивилизации привился

(тычет папиросой в окно)

вместо этих скифских баб каменных. Ах, Крым! В университете я слезы лил над Гомером. И ведь замахивался на свой перевод Илиады!

(цитирует)

...Вслед мощной рукой направляет Мегис. И копье

Шипом смертонесущим пронзило в затылок Педея. В прах

Пал тот, зубами губительной меди красный язык закусив...

Сообразите - ни Гнедич, ни Минский, ни Костров не поняли этого тонкого образца архаичной метафоры!

Под вагоном спиной вперед проносится обходчик в выцветшей фуражке, бредущий вдоль насыпи.

НЕИЗВЕСТНЫЙ

А нынче во дворцах... - вон, со мною соседом едет,

(кивает за плечо, понижая голос)

гунн: "завкомовская путевка! гуляй, питайся, живи как феодал!". Это в ливадийском-то. И скалится, мокрый черт.

За очками Неизвестного мелькает непотушенное.

Мне становится понятен этот человек. Я кладу локти на скользкую лакированную раму.

Тенью набегает ветла, снопом заснувшая над речушкой. Скорый грохот моста.

Неизвестный, качаясь, уходит, шагая широко как матрос по палубе.

А я остаюсь у окна на болтающейся площадке, и ветер треплет мои когда-то смоляные волосы. Паровоз прет без остановок, сипя упрямо, требуя пронзительными подрёвками путей, к далекому зарозовевшему предвечерними облаками горизонту.

Замелькали капустными головами огороды. Сараи, сизо курящиеся баньки. Село. Колокольня торчит обкусанной сахарной головой. И обыватели судачат о чем-то на лавочках.

А в канавах, за околицей, сбегают из недавних лет колья со ржавой колючей проволокой. Рвы густо пошли лопухом, высокой, в рост, крапивой. Там теперь в пыльной теми квохчут белые куры...

13. НАТ. ПЛАТФОРМА - ВЕЧЕР

Незаметно подступили сумерки. Мы снова пережидаем встречный. За станцией в полях углится закат. И углится моя папироса. Я докуриваю у ступенек вагона, за огоньком подходит Кондуктор. На потревоженном лице его, в выцветших глазах под сдернутым на нос козырьком блуждает нестерпимая тайна.

КОНДУКТОР

(прикуривая)

Прошлую ночь банда на перегоне Серебряное-Березневатка скорый ограбила.

И что, поймали?

КОНДУКТОР

Никак! Утекли. Вот, значит, охрану дают...

(кивает в сторону паровоза)

И правда, там в кабину машиниста по лесенке неуклюже карабкаются два красноармейца с винтовками.

14. ИНТ. КУПЕ - НОЧЬ

Поезд набирает ход, Я возвращаюсь на место. Через вагон пронеслось дуновение позабытой грозы, чем-то из девятнадцатого года. Пассажиры кучками собираются в тусклых купе, клонятся ухом на торопливый шопот. Молодежь хмыкает. БОРОДАТЫЙ ГРАЖДАНИН в очках, на верхней полке, волнуется.

БОРОДАТЫЙ ГРАЖДАНИН

А черт их знает, может быть, они уже притаились где-нибудь и заранее себе высматривают!..

Над ним снизу насмехается какой-то косоногий ВЕСЕЛЫЙ ПАРЕНЬ, в пузырястых галифе.

ВЕСЕЛЫЙ ПАРЕНЬ

У тебе, должно быть, денег много, что ты слабишь!

В купе зажгли скудный огарок, и Женщина, опять не глядя ни на кого, укачивает ребенка. Какие тусклые, коротенькие остались ей в жизни вечера! Паренек с той же молчаливой услужливостью кормит всех на ночь, устраивает постели. Мне становится душно от них.

Идет прихмуренная, в самом деле бандитская ночь. В вагоне торопливо ложатся чтобы упастись от нее, проскользнуть в сон. Одинокая Толстуха громоздится рассерженно на вторую полку, заслонив поместительными материнскими бедрами все купе.

15. ИНТ. ТАМБУР ВАГОНА - НОЧЬ

Мне не с кем встретить эту ночь. Я решаю найти Григория Иваныча. Поезд мчится под уклон, Меня шатает по коридору. Дверь площадки бурно отлетает от руки - скрежет, свист и холод. Григорий Иваныч здесь, но не один, - оба стоят, наклонившись за окно в счастливой оплетенной тесноте...

Я не понял сначала. Конечно, это было лишь потому, что Женечка в самом деле боялась бандитов: ей нужна теперь чья-нибудь широкая успокаивающая сила. Что другое могло ее толкнуть вдруг под мужицкое крыло?

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Станция будет дальше, я вам покажу...

Кузнечный перестук рельс ворует слова.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

...а я, вот видите, жив и еще еду на курорт...

Они никого не видят.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

...а, может быть, года через три опять буду проезжать здесь, и все будет уже незнакомое, а я буду уже знать два языка, вот...

ЖЕНЕЧКА

Расскажите еще...

Я тихо закрываю за собой дверь.

16. ИНТ. КУПЕ - НОЧЬ

Я возвращаюсь в нагретый дыханием вагон, сажусь на свой краешек скамейки, и начинаю дремать. И все спят, и смирный Паренек спит, сидя напротив, уронив голову на железную стойку.

Очнувшись, Я смотрю на часы. Осталось недолго до Березневатки. До Березневатки? Значит, она все-таки в самом деле была на земле?

В полночь вооруженный контроль, ДВОЕ с кобурами на боку, проходили проверять документы.

Мутно качающиеся углы мира наполовину тонут в снах.

ДВОЕ

(пока идет проверка в соседнем купе, один из Двоих предупреждает, заглядывая)

Мужчин просьба приготовить документы.

Паренек тоже тяжело очнулся, просит у Меня огня и роется в карманах кропотливо.

ПАРЕНЕК

(наконец говорит Двоим, они уже перешли к нам)

Вот пока партийный билет. Я сейчас разыщу паспорт.

У фонаря Двое, стукаясь лбами, почтительно осматривают документ.

ДВОЕ

Достаточно!

Мы с Пареньком остаемся одни в спящей, однообразной, мчащейся темноте. Я чувствую, что глаза сидящего напротив зовут Меня.

ПАРЕНЕК

(вполголоса)

Товарищ, я хотел извиниться за давешнее, за жену. Она немного того.

(добродушно смеется)

Она, знаете, нервная, на подпольной работе измоталась.

Я удивляюсь немного, но спешу его успокоить.

Что вы, к чему вспоминать.

Ему, видимо, хочется поговорить; он вспоминает о бандитах.

ПАРЕНЕК

Однако, здесь еще пошаливают.

Самые махновские места.

ПАРЕНЕК

У нас в уезде о позапрошлом году, бывало, я в форточку из нагана палил. Они - бах, и я - бах. И так почти каждую ночь. Вроде предупреждали друг дружку. Потом как-то перестали.

Скоро будет подъем перед Березневаткой, поезд пойдет в выемке, самое удобное место для нападения. Я это место хорошо знаю. Был здесь с шестой армией.

Он заметно обрадовался.

ПАРЕНЕК

Знаю, знаю, она же потом прорывала Перекоп, освобождала Крым. У вас в особом отделе Васильевский был.

(тоже оживляясь)

Как же! Весной видел его в Москве, а сейчас он, кажется, на Урале, в губкоме.

ПАРЕНЕК

Осипович, его заместитель. Еще латыш...

Язеп Иванович? Салпетер?

ПАРЕНЕК

Да-да, верно... В вашей разведке я многих знал. А вы?..

Малышев. Я служил в штабе дивизии Безгубного.

Паренек задумывается.

ПАРЕНЕК

Нет, не помню. А про меня вы, может быть, слыхали? Яковлев, партизан. Мы соединялись с шестой армией под Симферополем.

Меня охватывает огненным холодком. Это - Яковлев? Да, конечно, я помню. Яковлев! Вождь зеленой армии, неуловимо хозяйничавшей во врангелевском тылу. Кто у нас не знал о Яковлеве? Он мстил за брата, повешенного в Севастополе.

Послушайте, да ведь это вашу карточку врангелевская контразведка печатала в газете. Я видел эту газету. "Разыскивается главарь зеленой армии!". Никак не мог вспомнить, откуда знакомое лицо.

Паренек кивает.

ПАРЕНЕК

Это после боя на феодосийском шоссе. И правда, много шуму мы наделали... Хотя тогда в отряде всего пятьдесят два человека было, это против батальона-то.

(улыбается)

Но у меня все ребята бедовые. Как начали стрелять, кричу Осипчуку, командиру взвода "Третья рота, обходи справа!". А он в ответ "Пулеметы к бою!". Белые услыхали такое, обоз бросили и - тикать...

Я слушаю этого человека с диким волнением: это уже не вагонная ночь, это своими землями и призраками обступает Березневатка. Гул поезда начал звучать мощной и печальной музыкой.

ПАРЕНЕК

...Вот теперешняя моя жена - через нее мы держали связь с Севастопольским комитетом...

По встречному пути с ревом и грохотом надвинулся и унесся в прошлое рубиновоокий паровоз. Замелькали товарные вагоны, теплушки... светы ламп с их безлюдных площадок бегуче протыкают купейные кутки, скользят по плечам и лицам спящих будто ищут наспех кого-то среди нас безглазо, ощупью.

ПАРЕНЕК

...Но в подпольном комитете оказался предатель. Брата и еще троих товарищей схватили на конспиративной квартире, где у нас была типография... Их содержали на военном корабле. Мы ничего не смогли сделать. Пытали двое суток и повесили. Они никого не выдали...

Приходил Григорий Иваныч, крадучись, нашел свою шинель и ушел - должно быть, одевал там, у бурного окна, снящиеся послушные плечи.

ПАРЕНЕК

...Тяжелее всего было зимой. Отряды карателей перекрыли все дороги. Но мы все-таки ушли, через хребет Яйлы. Знаете, какой там зимой ветер? Одежду за минуту сковывает льдом... Скрывались в пещере, на перевале у самых Байдарских ворот, ее видно с дороги. Продовольствие кончилось, голодали...

17. ИНТ. КУПЕ - НОЧЬ

Сквозь сон набежала из ночи станция с крупными буквами по фасаду, вся в будоражных огнях, - и я узнал Березневатку.

18. НАТ. БЕРЕЗНЕВАТКА - ЗАКАТ - СОН

ИЗ ЗТМ:

Я выбегаю в заплеванный, с дырявым полированным диваном зал; штабные стоят у рычагов телефона, все с винтовками. В соседней комнате солдаты шаркают ногами и гудят зловеще, как перед погромом.

Я прохожу в телеграфную: большеносый, похожий на грачонка, АРМЯНИН тыкает пальцем в аппарат Юза, нарочно тыкает перед НАЧШТАБА, чтобы показать, что вся душа улетела из этих костяных клавиш.

АРМЯНИН

Нет связи.

И не будет.

Оба оборачиваются.

(к начштаба)

Где Раудман?

НАЧШТАБА

Командир на северной стороне, собирает оборону. Что фронт?

(передаю ему конверт)

Фронт прорван. Приказ начдива: бригаде отступать на Ирмашь. Шестому полку удерживать Березневатку, сколько можно прикрывать отход.

Брат здесь?

НАЧШТАБА

(направляясь к штабным, на ходу)

У насыпи замечены разъезды белых. Всех свободных из штаба отправили на заслон...

19. НАТ. БЕРЕЗНЕВАТКА - ЗАКАТ - СОН

Верхом я нагоняю батальон, уходящий по взлобью горы от смерти.

Где комендантская команда?

Над ней начальником мой брат.

Лица братвы хмуры и розовы от солнца, морозного, надсмертного солнца. Никто не знает. Я доезжаю до молчаливо шагающего седоусого РОТНОГО.

Николай Иваныч, Алексея ищу!

РОТНЫЙ

(оборачивается, кладет руку на седло, вглядывается Мне в глаза)

Саша, не видел. Вон какая кутерьма. Не отстали бы они.

Внизу, за плетнями, отстреливаются батальоны, оставленные нами в жертву, обреченные батальоны. Мне видно сверху, как разворачиваются вдали густые цепи белых. Я поворачиваю коня назад...

20. НАТ. БЕРЕЗНЕВАТКА - ЗАКАТ - СОН

...и рысью скачу вдоль красноармейцев, лежащих животами на земле, похожих на кучи тряпья, еще живых, еще упорных, еще не знающих ничего. Сруб черным горбом вывернулся из-под горизонта. Брат увидел меня и вскочил с земли, побежал к плетню, шашка путается у него в ногах, покрыл плетень руками, чтобы перелезть.

(удерживая его)

Алексей! Не туда, Алексей!

Брат не услышал, замер распятым, как был. Я соскакиваю и снимаю с него фуражку: его волосы на затылке слиплись в красном студне, дыра под ними зияет глубоко.

КОНЕЦ СНА

21. ИНТ. КУПЕ - НОЧЬ

Мы, грохоча, пролетаем над могилами, которых я не увидел никогда, все спят под лелеющее качанье; и сплю я.

22. ИНТ./НАТ. КУПЕ/ВИД ИЗ ОКНА ПОЕЗДА - УТРО

Гудок.

Поезд грудью раздвигает воздух и приветствует солнце. Я приподнялся на локте, заглядываю, щурясь, в окно. Рассвет за Сивашом. Теплая седая трава без берегов, и птицы замерли в вышине - и птицам видно, должно быть, горы и синий рай за ними.

Дети проснулись, звенят внизу, у Яковлевых. Начинается щебечущая, любовная суета. Толстуха после уборной холодит всех одеколоном и вертит зеркальцем у носика. За ее головой, за свешивающимися на окна одеялами - ослепительная земля, Крым. Давно забыто и про бандитов, и про ночь, в вагоне солнечно.

Я с трепетом нащупываю в себе сегодняшнюю ночь, прислушиваюсь, но нет ее, нет пока ничего, кроме баюкающего мчанья.

Не верю: вывернется еще из какой-то темени, ляжет на мир непрощающей тенью...

23. ИНТ./НАТ. КУПЕ/ВОКЗАЛ ДЖАНКОЯ - УТРО

В Джанкое солнце обрушивается на поезд, стены станции начинают сразу пылать, как в полдень; на асфальтовом перроне пышная черная тень, словно его полили водой, и в прохладах продают розы. На вокзале Паренек, товарищ Яковлев, командарм зеленой, ходит по лоткам с фруктами, покупает полный картуз огромных лиловых слив и большой пакет винограду. Гостинцы выкладываются на гостеприимно растянутый между коленями подол Женщины, наседочий подол, с которого вся семья насыщается не спеша и молча.

24. ИНТ. КУПЕ / ВИД ИЗ ОКНА ПОЕЗДА - УТРО

В вагоне напарено до одышки, мужчины расслабленно трясут на себе расстегнутые вороты рубах.

Опять торжествующий гудок, и нас несет в седую степную теплоту - там ветер, даже утренний ветер дует все время с каких-то раскаленных становий, он заставляет блаженно свесить руки из окна, лечь щекой на горячую раму, грезить, петь несвязное...

ЖЕНЕЧКА, ТОЛСТУХА

Это Чатырдаг!

Девицы сзади ахают и бросаются к окну в бурном восторге, забываясь, жмутся ко Мне своей неосторожной мягкогрудой теплотой. За ними Григория Иваныча румяная, по-утреннему жмуристо улыбающаяся рожа.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

(потихоньку)

До Симферополя далеко?

Около часу.

Бедняге придется скоро попрощаться.

25. НАТ. КУПЕ - ДЕНЬ

В Симферополе Григорий Иваныч таинственно исчезает. Его постель аккуратно увязана ремешками и вместе с сундучком и стопкой учебников ждет на краю полки. Мне видны из коридора голая шея и худенькая спина Женечки, в воздушном ситцевом платьице, заломленные над непокорной прической голые руки; она обиженно ссорится с Толстухой.

ЖЕНЕЧКА

Сонечка, я определенно, дорогая, помню, что я делаю, ради бога, без наставлений!

Григорий Иваныч возвращается перед последним звонком с очень сконфуженным видом.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Взял плацкарту до Севастополя.

(улыбаясь покаянно)

В самом деле, надо посмотреть ваши Байдарские ворота, что это за чудо такое.

Толстуха ревниво и раздраженно язвит.

ТОЛСТУХА

Да ведь вы, кажется, их уже видели?

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

(смущается)

То другие. Название очень похожее, забыл. Другие.

26. ИНТ./НАТ. ВИД ИЗ ОКНА ПОЕЗДА - ДЕНЬ

Каменные теснины обступают поезд до самого неба. Рваные скалы несутся так близко, что опасно высунуть руку.

Из теснин оглушенный поезд выскакивает с лету на мосты над долинами, далеко внизу как на открытке плывут в пыльной дымке сады, белые дачи под тополями... Вагон шарахает от далей вбок, склон в желтых цветах стремительно набегает к окну как волна. Зеленой пеной охватывает нас лес. И летит мимо окна просвеченная листва, вихря по полкам солнечную метель.

Туннели гремят, как веселые мгновенные ночи, и каждый раз, в их мраке, из коридора вспыхивает щекотно знакомый девичий смех.

27. НАТ. ВОКЗАЛ СЕВАСТОПОЛЯ - ДЕНЬ

А на вокзальном перроне уже бьют звонки: подходит плацкартный Москва-Симферополь. Вот он, солнечный, изжажданный мечтами конец пути!

28. ИНТ./НАТ. ВИД ИЗ ОКНА ПОЕЗДА - ДЕНЬ

Мы гудим во всю свою железную грудь и с ликующим грохотом ввергаемся в последние перронные дебри.

29. НАТ. ВОКЗАЛ СЕВАСТОПОЛЯ - ДЕНЬ

Зайчики играют на полированных дверях, на асфальте, в пустынном занавешенном зале, за которым зияюще горит выход на вокзальный двор. Там все раскалено и думается об огромных, роскошно осыпающихся прибоях.

Всем купе по очереди берем билеты и ждем двенадцатиместного автомобиля Крымкурсо, рассевшись на своих вещах, как беженцы.

Всюду с рекламных плакатов струится Крым, закинутые в синь белостенные сказки, закатная тень дворцов, за которыми море и знойные цветники, - и прямо из них подкатывают автомобили к вечернему поезду, ссаживая загорелых, торопливых людей, с каменной пылью прибрежий на щеках. О, какая непримиримая, щемящая скука за них - им сейчас в Москву, обратно в Москву!

Паренек, товарищ Яковлев, пока жена переодевает ребят, разговаривает со Мной как старый знакомый.

Значит, возвращаетесь назад, в родные места?

ПАРЕНЕК

(кивает)

Я ведь до революции на агронома начинал учился... После освобождения Крыма отбыл в распоряжение Реввоенсовета, боролся с бандитизмом. Рекомендовали в аппарат ВУЦИК, в Харьков. Занимался электрификацией. Ездил уполномоченным по уездам... Предложили повышение. А я попросился в Наркомзем. Должность конечно попроще, заведующим земельным отделом, зато домой. О ребятишках думать надо. Здесь им хорошо будет расти у моря, на воздухе.

30. НАТ. БАЛАКЛАВСКАЯ ДОЛИНА - ДЕНЬ

В автомобиле Мне с Толстухой достаются передние места.

Мне бы хотелось видеть всех перед собою. Ну, хорошо, теперь я увижу их, когда мне понадобится, в самое лицо.

Толстуха сразу рассыпчато добреет и радуется даже на лысые загородные пригорки. Мяса ее пышно сотрясаются в такт мотору.

ТОЛСТУХА

Дивно, дивно.

Мы катим влажной Балаклавской долиной. Над ней облачно, селения вправо по пояс в зеленой благодатной мгле межгорий.

Это там - синий рай.

По спирали забираемся выше и выше. ШОФЕР переводит скорость, мотор заунывно скрежещет, словно сердце и ему захватывает высота. Горы подходят ближе и ближе курчаво-седыми, известковыми склонами. Выше уже нельзя - под нами воздух и клочкастый кустарник и сквозящие, в жутких низах, долины. Сейчас мы свергнемся туда.

Сзади, дурачась, кричит в испуге Григорий Иваныч.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

А-ах!..

Автомобиль падает в пустоту, кусты рвано свистят, в груди нет воздуха. Я оглядываюсь. Женечка жмется к Григорию Иванычу, судорожно схватив его под руку, беспомощная, растерявшая все свои комнаты и всех мамаш. И глаза Григория Иваныча встречаются с моими - они невидящие, блаженные...

31. НАТ. БАЙДАРЫ - ДЕНЬ

На остановке мы отдыхаем - в Байдарах. Машина остывает как вынутый из печи хлеб. Блестящий лак ее припорошен белой пылью.

Древние шелковицы обступили придорожный базарчик, и мы в их паутинных солнечных дебрях, где дышится легко и забывчиво. Татарки со скорбными византийскими глазами укутаны в платки. Виноград на прилавках тронулся зелеными капельками.

Мне хочется пить. Я отхожу к источнику, сложенному аркой, по краю которой вьется стертый, едва видимый орнамент, наклоняюсь и черпаю ладонью клокающую холодную воду. Пахнет близким вечером, острой свежестью и неумолчно свистающим бризом в кривых соснах там, наверху.

Село путается в садах словно в сползшем с гор облаке, и лишь красные крыши и тополя протыкают их чешуящуюся на ветру нефритовую густь. За пышно беременными яблонями смех Девочки. Я иду на звук меж кустов, сквозь пестроту теней и оглушающий звон кузнечиков, раздвигая ветви рукой, будто во сне, и выхожу на дрожащую солнечным жаром поляну - это старое кладбище. Покосившиеся ослепительно белые стелы с каменными чалмами, как застывшие столетия назад в смертном мгновении бойцы, испещрены лишайником, молитвами и стихами. Расколотая враздробь плита в стремительных чертах арабского письма проросла шиповником. И какие-то павшие глыбы под ногами упутаны в травяном затворе, и кажется, унциалы на них еще готские. Я провожу рукой по изрезанному известняку. Гул пчел нависает извечной сетью над его тайной.

ПАРЕНЕК

(голос из-за кадра)

Надя, ну где же ты, пора ехать дальше.

Я оборачиваюсь.

Возникшая из-за Моей спины Девочка пробегает мимо нас с подошедшим Пареньком.

Я говорю ему с притворным равнодушием.

Посмотрим скоро вашу пещеру.

От того, как он взглянет и ответит, мучительно зависит что-то мое. Паренек улыбается поверх моей головы в небо.

И не говорит ничего.

32. НАТ. БАЙДАРСКАЯ ДОЛИНА - ДЕНЬ

Кажется, что мы едем бесконечно долго... Может быть, во сне.

Да, во сне. Вот ущелье, которым проходила когда-то зеленая армия; еще поворот - и чьи-то глаза угадают и вопьются в темное зияние под соснами, на срывающейся высоте.

Вот уже заходят затылины гор, вкось сбегает по той стороне синее кустье, вот дымок пустоты за краем шоссе... И Я предугадываю чужую тоску сзади себя, внезапную, как нож; Я жду, как страшный свет, упавший из давнего, вдруг опять осверкает жизнь. Я поворачиваю голову, чтобы заглянуть в помутнелые лица двоих, сидящих сзади.

Я ищу их, но вместо этого вижу Григория Иваныча, жутко встающего в мигающей своей улыбке, и вижу десяток других глаз, которые безумеют и вдруг голубеют.

33. НАТ. БАЙДАРСКИЕ ВОРОТА - РАННИЙ ВЕЧЕР

Мы падаем в Байдарские ворота!

Стены гор распахиваются настежь. Шофер дурит и осаживает машину над самой бездной, над лазурной, сосущей сердце пустотой. Ни перед нами, ни под нами нет ничего кроме неба и дрожащей торжественной синевы, восходящей через мир.

Море.

Толстуха раньше всех кулем брякается о землю и семенит, обеспамятев, к пропасти.

ТОЛСТУХА

Красота... Боже, какая красота!..

Море идет за неоглядные горизонты, - так оно шло вчера, без нас, и так шло тысячу лет назад, неся ту же дикую, кипящую тишину. В зеленой бездне, под ногами, чудятся неведомые страны, монастырь Форос смертельно лепится на каменной игле.

Сверкает безумный лет ласточки...

Григорий Иваныч мечется с шальными глазами и врет, что видел сейчас под обрывом лисицу.

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Лиса! Вон, вон!

ЖЕНЕЧКА

Где? Где?

ГРИГОРИЙ ИВАНЫЧ

Да вон же, рыжая, у можжевельника!

Григорий Иваныч выхватывает из кармана наган и бежит куда-то вниз по шоссе. Женечка бежит за ним.

ЖЕНЕЧКА

(кричит)

Не смейте, не смейте!

Я должен сейчас увидеть товарищей Яковлевых. Слышу, как Женщина спрашивает за моей спиной Шофера.

ЖЕНЩИНА

Я успею покормить ребенка?

ШОФЕР

Да, успеете.

Но Я не могу сразу оторвать глаз от бездонно возникшего, прекрасного мира. Волны неслышымими пенными серпами осаждают камни. И тугой ветер толкает в плечо, тянет за рубаху, будто я уже там, на берегу среди скрежешащей гальки.

И все-таки Я должен увидеть тех.

И вижу склоненный затылок Женщины и растрепанные нежные волосы, упавшие на шею. В горах похолодело, на плечах ее кое-как наброшено пальто. Паренек стоит рядом и, засунув руки в карманы, смотрит внимательно ей на грудь. Свет и тишина моря на них.

Я отворачиваюсь и смотрю в безбрежное чудо, созданное жизнью из камней, вечности и воды.

Смотрят все. Смотрит Бородатый гражданин, смотрит притихший Веселый парень, смотрит Девочка. Только Толстуха в шелковой юбке волнуется сзади у автомобиля, охает и теребит Шофера.

ТОЛСТУХА

Женя? Господи! Гражданин шофер, вы не заметили...

Но кому есть дело до Женечки? Только Мне видно, как Григорий Иваныч бежит снизу, кустами, по краю смертельной синевы и, смеясь, несет эту девчонку на своих руках.

Оставить комментарий © Copyright Уфа М.И. (mymailon@yandex.ru) Размещен: 12/04/2025, изменен: 12/04/2025. 67k. Статистика. Пьеса; сценарий: Драматургия Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: По рассказу Александра Малышкина

Уфа М.И. : другие произведения.

Поезд на Юг