Вера Николаевна вышла из лифта. Огляделась. Хороший у них был подъезд, чистый, светлый: широкий вестибюль с двумя окнами, новая метлахская плитка - матовая на полу и глянцевая до середины стены. Вдоль одного окна на сэкономленные от капремонта деньги построили из стеклопакетов выгородку для дворника-консьержа. Туда даже поместились узкий топчанчик, стул и телевизор на тумбочке в ногах топчана. На ночь, когда консьерж спал, серебристые жалюзи одним поворотом прозрачных палочек закрывали окна загончика, как в американских фильмах про полицейских. У них там такие же отделяют кабинеты начальников от остального люда. Создают приватность.
Никто в доме не мог запомнить трудное для русского уха таджикское имя и все звали жильца каморки просто Мишей. Он был всем: и дворником, и сторожем, и курьером-носильщиком. Соседка Светка с четвертого этажа даже умудрялась ему под присмотр оставлять свою собачку Нюшу. Нюша очень не любила оставаться дома одна и выла как сумасшедшая, а у Миши она тихо лежала в ногах и смотрела вместе с ним телевизор. На подоконнике другого окна - рядом с "дворницкой" стояли пара горшков с комнатными растениями, которые Миша систематически гробил путем чрезмерного полива. Когда очередной цветок погибал, кто-нибудь из жильцов выносил новый, подробно инструктируя Мишу о правилах поливки, но то ли Миша по-русски плохо понимал, то ли садоводство не было его коньком, а только, примерно, через два-три месяца цветочная экспозиция в очередной раз обновлялась. Еще на том же подоконнике соседи часто оставляли ненужные старые вещи или книги. Сегодня кто-то выложил стопку журналов "STORY" пятилетней давности и Вера Николаевна прихватила парочку пожалев, что видит их по дороге из дому, а не наоборот - на обратном пути уже все расхватают. Пока возилась возле "книжного развала" Миша выпрыгнул из своей каморки, услужливо подхватил увесистую на металлической раме с двумя колесами сумку-самокатку и легко сбежал пять ступенек до входной двери. Открыл ее перед Верой Николаевной, выкатил поклажу.
- Ехать куда собралися. Сумка тяжелая будет, - Миша, как бы разговаривал сам с собой вслух озвучивая события и своё понимание их - ведь обычно старушки дома выходят с легкими сумками, а возвращаются с тяжелыми и Мишина забота, наоборот, поднимать их к лифту.
- Да, вот. Подруга к себе на дачу позвала. Поеду подышу.
- Дача - это хорошо. Дача это воздух, - Миша согласно закивал голой. На том и разошлись.
Вера Николаевна, улыбаясь остатку разговора и приятной прохладе летнего утра, с удовольствием покатила новую сумку к метро. Сумка была и впрямь красива: в каких-то психоделических разводах серого, сиреневого и розового цветов - подарок дочери на день рождения. Главное же преимущество сумки (помимо новизны) заключалось в том, что она была из магазина ИКЕА, почти невесомой и колеса не застревали в мелких трещинах асфальта, а как-то инерционно пролетали над ними. С глубокими Вера Николаевна еще не экспериментировала, объезжала их, жалея обновку.
Она прошла уже полпути к метро когда первые тяжёлые капли летнего дождя упали на теплый асфальт дорожки. Вера Николаевна остановилась, порылась в сумке и с досадой отметила, что вот зонтик-то она и не взяла. "Ладно, не сахарная - не растаю", - сказала она себе. Поглубже убрала журналы (чтобы не помялись) и прибавила шагу. Метро было рядом и ехать удобно, без пересадок от Преображенской до трех вокзалов.
*
Ирочка - подруга детства и когда-то соседка по старой московской коммуналке уже ждала у табло расписания пригородных поездов Ярославского вокзала.
- Давай, Вера, давай. Я уже все проверила: наша уходит через 20 минут, а еще билеты брать и через эти чертовы турникеты проходить. Терпеть их не могу - работают через одного и через раз, а нам еще в головной вагон, вдоль всего перрона чапать.
Подруги приложились щечками, слега отодвинулись, быстрым натренированным взглядом рассматривая наряды друг друга.
- А, обноски с барского плеча. Невестка отдала: ей маловато, а мне в самый раз. Ты тоже неплохо выглядишь. Ну, пойдем, пойдем. Нам два часа с лишним ехать, в дороге все новости обговорим.
- Похоже, что дождь меня догоняет. Он начинался, когда я выходила, а теперь уже здесь вот-вот польет.
- Тем более. Давай поторапливаться. Там над платформой есть навес, а уезжать в дождь, как известно - хорошая примета.
До отхода поезда оставалось еще минут 15, а народ уже толпился вдоль всей платформы. До конца платформы навес не доходил и пассажиры нацеленные на первые три вагона толпились у края крыши. Сразу можно было различить тех кто постоянные, а кто случайный. Те, которые "постоянные", были заняты своими делами: смотрели в смартфоны, кто-то, по-старинке, читал журнал или даже книгу, но главное, они стояли группами на определенном расстоянии друг от друга; в то время, как "случайные" нервно проверяли часы, номера платформы, прохаживались и курили (невзирая на таблички с угрозой крупного штрафа за курение на территории вокзала в общем и на перроне в частности). К моменту прибытия поезда, группы "постоянных" оказались ровно напротив дверей. Поезд выпустил приехавших на противоположную платформу, закрыл двери и затих. "Случайные" заволновались, а "постоянные" снисходительно их успокаивали. За две или три минуты до отхода, двери с легким шипением, как бы говоря: "Здрасссссьте" раздвинулись. Народ повалил "захватывать" места, а те кому надо было в головные дружно ринулись, подгоняемые дождем. Вера Николаевна, будучи новичком, конечно же замешкалась с переносом своей новой сумки через щель между вагоном и платформой, её кто-то толкнул, она споткнулась и об сумку и об ступеньку и чуть не упала с ужасом представляя себе, как будет сейчас затоптана дюжиной ног, но... слава Богу, обошлось. Крепкая мужская рука подхватила и ее и сумку, поставила обеих на ноги и незлобивый, но и без симпатии мужской голос проворчал: "Чертовы старухи! Не сидится им дома. Обязательно в час пик надо ехать..."
Ирочка тоже слегка замешкалась и места у окон во втором ряду от входа уже были заняты. По ходу поезда сидел молодой человек - в ушах маленькие белые затычки наушников, а в руках толстая книга похожая на учебник. Напротив него, прислонившись к стенке и натянув когда-то белую льняную кепочку на глаза, пристроился мужичок средних лет рабочего типа. "Наверное работает в Москве и с ночной смены к себе в область отсыпаться едет", - оценила Вера дислокацию. Тем временем Ира, сидящая на лавке "студента" (так его мысленно окрестила Вера), но не вплотную, а у прохода, поставив на место между ним и собой сумку, махала Вере, указывая жестами: "Тут, тут для тебя занято". Вера протолкалась со своей сумкой и плюхнулась на оставленное ей место.
- Господи, прям абордаж, а не посадка в вагоны. И почему надо двери открывать за минуту до отправления? - Выдохнула она, не ожидая ответа.
- А что б народ злее был, - охотно откликнулась женщина, сидящая напротив рядом с "работягой", - что б жизнь комфортом не казалась.
Она тоже поставила сумку на свободное место рядом с собой, явно приберегая его для кого-то.
Поезд медленно тронулся. Мимо поплыли граффити на стенах депо и служебных пристроек. Вдоль стен кучи - зимой они выглядели бы как грязные сугробы, а сейчас летом отчетливо было видно, что это не снег, а банальный мусор. Быстро выехали за территорию вокзала. Радио, как обычно, нечленораздельно объявляло правила проезда и сумму штрафа за безбилетный проезд. Когда дело дошло до оповещения об остановках оно совсем захлебнулось и начало икать и кашлять. Единственное, что Вера Николаевна расслышала это то, что следующая остановка "Лось". Да и не важно. Им было ехать до конца - до Александрова, а там Ирин муж должен их встретить на машине и дальше, как Ира сказала, всего восемь километров до деревни Ивано-Соболево. Поезд разогнался. Мимо проплыли зады домов фасадами глядящих на проспекта Мира, на минутку меж ними выглянула стрела ракеты бульвара Космонавтов, справа поплыл массив парка Лосиного Острова.
Поезд замедлил свой бег и остановился, но двери не открывались и пассажиры терпеливо ожидали на платформе, заглядывали в вагон, заранее присматривая свободные места.
Сквозь сетку дождя Вера Николаевна увидела яркое пятно, но не могла толком рассмотреть. Что-то многокрасочное под голубым зонтом заглядывало к ним в окно и приветливо махало сидящей напротив женщине лапкой в перчатке с оторочкой из перьев. Женщина, в ответ закивала, заулыбалась. Приподняла сумку, показывая свободное место. Двери открылись и через минуту шлейф из когда-то модных, а теперь слишком терпких для дождливого утра в электричке, духов проплыл мимо пассажиров и гора разноцветных бархатных и шелковых, приправленных люрексом тряпок, как занавес, пала на скамью напротив Веры и Ирины. "Здрасьте всем!" - птица широко улыбнулась.
2.
"Студент" не поднял головы, а пожилые подруги, не скрывая любопытства, начали подробный осмотр явления. Похоже, что женщина все же была их возраста. Волосы выкрашены хной, собраны в какой-то невероятный валик времен Второй мировой войны и подвязаны сиренево-зелёным шарфом в стиле Айседоры Дункан. Бирюзовые тени век и цвета "цикламен" румяна где-то даже гармонировали с блеском шарфа. Ниже шел бархатный пиджачок оттенка уставшей розы; цыганская юбка в пять оборок переливалась всеми цветами от темно-фиолетового до бирюзового. На руках, уже замеченные перчатки сиреневой фланели с розовой оборкой из пуха страуса. На ногах сиреневые же чулки и зеленые сандалии-котурны с множеством ремешков до колен. Была еще и ковровая сумка времен хиппи и шаль, покрывающая плечи.
- Не удачно я сегодня оделась, - как бы извинилась она, - сандалии не по погоде.
"Зато все остальное в десятку", - подумала Вера Николаевна и про себя окрестила новую попутчицу "Жар-птица".
В разговор вступила птичья приятельница:
- А что ж это вас вчера-то не было? Я вам место держала.
- Ох, - женщина, как бы спохватилась. С ее лица разом сползли и приветливость и жизнерадостность, - у меня вчера ужасная трагедия случилась.
Вера и Ирочка подались вперед, а ее соседка обернулась в пол-оборота что бы видеть лицо рассказчицы.
- У меня вчера сын погиб.
Наступила минута молчания, как в финальной сцене пьесы Гоголя "Ревизор". Все замерли. Продолжение не заставило себя ждать:
- О, как вам рассказать. Если по порядку, то... - И рассказ потек, полился, заструился, заискрился.
...Сама я из семейства авиаторов. Мой отец - первый выпуск Харьковского авиастроительного института - еще у Туполева начинал. Вот сейчас, будем Мытищи проезжать, там пересадка на Болшево и город Королев. Все мое детство в нем прошло. В честь папашиного начальника назвали. Отец после самолетов в ракеты к Королеву ушел, а позже сюда в Звездный городок - тренажеры разрабатывать и обслуживать их. Мама у меня из местных - из Пушкино, тоже там работала - заведовала общежитием космонавтов. Я их всех в лицо знала. И тех, кто летал и кому звезды героев и на грудь и на погоны падали и тех, кто так к звездам и не поднялся.
В детстве мечтала стать бортпроводницей, но отец всю жизнь конструировал самолеты и знал эту систему от А до Я. Каждый раз, когда я на юг или там в Прибалтику летала, он валидол сосал. Однажды мой самолет из-за какой-то неполадки задержался, так у него давление зашкалило и он неделю на больничном пролежал. После этого категорически сказал: "Только через мой труп". А мама у меня была простая женщина, без иллюзий. Она мне так говорила: "Стюардесса - это та же официантка, только чаевых не дают, да еще и блевотину чаще убирать приходится". Вот вам и вся неземная поэзия.
Ну, подумала я подумала и решила, что если не летать, то, хоть ездить буду. Уж очень мне этот Звездный городок тошнее-тошного был - за его высокими заборами и пропускной системой - целый мир лежит, а нам в Москву поехать и то - пропуск надо было заказывать. Ну и пошла я на железную дорогу. Опять же проводником (вот хоть ты тресни, если есть карма, так никуда от нее не деться - что официанткой, что стюардессой, что проводником - один чёрт - обслуга). Правда проводником интереснее, особенно на долгих перегонах. Москва-Тюмень или даже Москва-Владивосток. Туда неделю - обратно неделю. Столько интересных людей увидишь, про такие судьбы услышишь - никакой космос не сравнится. Папа мой, правда, переживал, что не осилила я высшее, но смирился. Часто болел, работал много, сил уже не было меня воспитывать - что выросло, на том и спасибо.
Были у меня, правда, покровители - куда ж без них. Годок поездила по стране, а потом устроил меня мой начальник поезда на международную линию Москва-Улан-Батор. Дорога, правду сказать скучная, но народ: дипломаты, инженеры, иностранцы опять же. Иногда и китайцы и индусы ездили. Один индус ездил регулярно раз в месяц. Такой красавец был, такой обходительный. Я после него смотреть индийские фильмы не могу - все красавцы там - мой Раждип. Я ни про замужество, ни про чего такое и мечтать не могла, забеременела от него, а большего мне и не надо. Красоту его дальше в детей и внуков запустить - уже счастье. Ну, в положенный срок - сынок у меня родился. Пока я с ним в декрете валандалась, пока на работу вернулась... То ли стукнул кто про отца моего ребеночка, то ли новая пассия начальника на мое место позарилась, а только с монгольского рейса меня сняли и про Раджипа я ни сном ни духом. Он, конечно, если бы захотел, мог справки про меня навести, но... либо не смог, либо не захотел. Бог их многорукий ему судья. Поездила я опять с год по России нашей необъятной, да и надоело. Опять же Валечка мой сиротой при живой матери рос. Дед, отец мой, уже совсем сдавать стал, мама на пенсию собралась, ну и меня на свое место определила. Зря что ль двадцать лет в Звездном отработала.
- Мадам, вы позволите? - "Студент" сложил свою книжку и стал продвигаться к проходу.
Все дамы как по команде поджали ноги. Вера Николаевна подвинула сумку под лавку, а "Жар-птица" юбки свои подобрала, открыв ножку в котурне, и не спеша убрала ее из прохода.
- Это что? Уже Тарасовская? А... Дорогу будущему специалисту, выпускнику аж Московского Государственного Университета Сервиса. МГУС. О! Как звучит! Учись хорошо, сынок! Вот времена наступили - теперь у нас, не хухры-мухры, а университеты обслугу готовят. То ли уровень обслуги до высшего образования доводят, то ли теперь любая шарашкина контора - университет. Вот бы в мои времена так - папенька бы не сокрушался, что я в обслугу необразованную подалась. Ах, да что там теперь-то, - закончила она свою тираду.
Поезд остановился. Парень вышел. "Работяга" и не думал просыпаться.
- А вы, извините, куда едите? - спросила Ирина.
- Я? В Загорск. Грехи замаливать. Много у меня на душе грехов. А вчера еще и убийство случилось.
Все три дамы опять переглянулись.
- Сынок у меня не очень удачный вышел. Может восточная наследственность сказалась, а может бабский коллектив повлиял. Растили-то мы его с мамой да две тетки - ее сестры. Он у нас прямо красотулечка был. Волосики черные, кудрявые, глаза отцовские - с поволокой. Во дворе с мальчишками не носился, в войнушки не играл. Книжки и кино сентиментальные любил, прямо плакал над ними. Но ничего. Мы его вытянули. Не гоже в команде космонавтов зеленым соплям потакать. Пошел, как все - в армию. Отслужил, а вернулся еще тише стал. Голову вниз. Глаза прячет. "Уеду, мам, - говорит, - хочу, как ты - мир посмотреть". А я, что? Мне конечно жалко сыночка отпускать, но и у юбки ведь не удержишь. Мужчина все-таки. Я только спросила: "Куда ты, сынок, собрался?", а он: "По контракту, куда пошлют, мама, туда и поеду". И пропал. Как сдуло Валентика моего. Ни писем, ни фотографий. Я и ФСБ писала, и в министерство обороны, самому Шойгу запросы отправляла. Да разве в том стогу такую иголочку, как одинокий солдатик найдешь?! Я и к экстрасенсам и к гадалкам ходила - никто ничего толком сказать не может. На фотографии его детские смотрят, говорят: "живой, но какой-то расплывчатый. Где искать не известно, наверное за границей". Я еще со времен своего отца к секретности привыкшая, ну думаю: может резидентом или шпионом где-то работает...
Вчера, сижу на кухне. Вареников с вишнями вдруг так захотелось, налепила - вся кухня в муке и вишневом соке, а тут звонок в дверь. Открываю. На пороге стоит красотка в красной форме аэрофлота. Шарфик так кокетливо на шее на бочок повязан. Туфли красные же на шпильке и маленький чемоданчик на колесиках при ней. Стройная, грудастая и не спрашиваясь в квартиру проходит, как к себе домой. Я ей говорю: "Девушка, вы к кому?", а она, так вполоборота ко мне обернулась и вопросом на вопрос: "А вы меня разве не узнаете?" и тут... материнское сердце не обманешь. Я ей: "Валентин, это ты что ли? Что за маскарад?", а он мне отвечает: "Нет, мама, это никакой не маскарад. Это я. Только я теперь Валентина".
Я как стояла, так и упала, он меня своей сильной рукой поддержал, на диван усадил, а сам рядом на пол сел и колени мои обнял. И говорил, говорил, говорил. Он, пока мальчиком был, всегда был немногословный, а тут его как прорвало. И про то, как с детства хотел девочкой быть, как платья мои втихаря примерял. И про то как в армии его за его женственность только ленивый не имел, а он и не отказывал. Ему это даже нравилось. Вы представляете? ЕМУ ЭТО НРАВИЛОСЬ. Он, оказывается, в Грецию уехал. У него там любовник был - владелец яхт-клуба. Он его и в Израиль повез и заплатил за смену пола. Валечка мой два года, оказывается, на гормонах грудь и волосы отращивал. Слава Богу, индийская кровь тело безволосое ему подарила. Я, как все это услышала, говорю ему: "Валя, я не верю! Валя, покажи пиписечку - маме-то можно", а он как зальется хохотом и говорит: "Нет, мама, пиписечки больше - отрезали. У меня теперь все как у тебя - клитор и влагалище". Я как встану, как на кухню ломанусь, нож со стола схватила и ору: "Сейчас я тебе все остальное отрежу! Изыдь, сатана!". А он/она, кто там их нехер разберет, от меня задом, задом на балкон. Руки свои огромные вперед вытянул - от меня отстраняется, а сам шпилькой за тюль занавески зацепился и назад на перила упал. Я его за юбчонку-то ухватила, а он тяжелый... равновесие потерял да и перевалился за перила с четвертого этажа.
3.
- Вот, нету у меня теперь сына. Еду заупокойную заказывать. О! "Семхоз". Следующая моя. Сергиев Посад. Если вам за кого свечки надо поставить, то я с радостью. Вы мне быстренько напишите, вот, - она порылась в своей ковровой сумке, протянула блокнот и карандаш. - Свечки стоят пятьдесят рублей штука. Вам сколько? - Спросила она у Веры Николаевны.
- Мне две, - за папу и за маму.
- И мне тоже самое, - добавила Ирина, вынимая из кошелька две сторублевки. Перехватила Верин взгляд и опустила руку ей на плечо, - потом сочтемся.
Третья женщина тоже протянула деньги, а Ирина вернула блокнот и карандаш. Они вместе с деньгами моментально исчезли где-то в оборках юбок.
"Жар-птица", расправила перья и рюши, засобиралась на выход.
- Он что же, умер? - Почти шепотом спросила Ирина.
- ОН? Для меня - да. А ОНА удачно на куст ракиты упала - нога и пара ребер сломаны. Тоже мне, стюардесса. Летать научилась, а приземляться нет.
3.
Женщины долго сидели в молчании. Потом, та, что была как бы изначально ее попутчицей, поставила сумку с колен на вновь освободившееся место. Вагон уже и так был полупустой.
- Ой, женщины, да не расстраивайтесь вы так. Она ж городская сумасшедшая. Я с ней регулярно езжу. У нее на каждую поездку новая история. Как прочтет что-нибудь на Проза.ру или фильм какой посмотрит, сразу же к себе прикладывает.
- Так писала бы. Сейчас каждый издать свою книгу может.
- Ну, напечатать книгу это долгая история. Деньги, опять же, нужны: редактора нанять, художника, типографию оплатить. Приличные издательства такую галиматью и не возьмут.
"Работяга" проснулся. Поправил кепочку:
- ... А так она и при деле и при деньгах, - как бы продолжил он разговор, потягиваясь, - сейчас на другую сторону железки перейдет и назад поедет. За три часа, считай шестьсот заработает. Чистыми. Без подоходного и без НДС. Деньги небольшие, но и работа не пыльная.
4.
Вере Николаевне выделили комнату в мансарде на втором этаже. Она стала разбирать свою сумку: достала халатик, ночную рубашку и тапочки, а на столик возле кровати положила очечник с очками для чтения и два журнала "STORY".