"...не знаю, кто из нас обоих пишет эту страницу..."
(Борхес)
Я и Борхес
Нет, дорогой мой, все еще сложнее. Без Борхеса не было бы меня, это так, но и без меня нет Борхеса. Даже двух Борхесов - ведь едва ли я нарушил бы правила вежливости, обращаясь на "ты" к незнакомому старику, встреченному на скамейке... пусть даже он ни слова не понимает по-русски. Внутри же меня церемоний нет, а, следовательно, там живет другой Борхес. Тот, с кем я разговариваю сейчас.
Он сидит в кресле и чуть улыбается, прикрыв веками слепые глаза. Он слушает внутреннюю музыку, этот слегка сумасшедший старик (американец сказал бы "чокнутый") - и, заодно, меня. От двойственности этого действа внимание притупляется, и мне приходится некоторые фразы повторять дважды.
Этот Борхес понимает по-русски и знает, что вторую европейскую войну вели не только Англия, Америка и Германия.
Прямая противоположность Артуру Конану Дойлу в рамках детективного жанра (как известно, Дойл не слишком любил детективы, но они ему удавались - о Борхесе же можно смело утверждать обратное). Поэт, ставший слышимым благодаря прозе (и это не удивляет - подобная судьба, например, у Германа Гессе). Человек, который любит истории из обыденной жизни недалекого прошлого, но всякий диалог неизменно сводит к литературе. Словом, Борхес, с которым ни один из вас не знаком.
Если забыть о внешности и манере мышления, то у нас много общего. Казалось бы, что может быть еще помимо? Однако находится. Вероятно, находится, если, читая себя, я встречаю взгляд его слепых глаз то в одной строке, то в другой. И если учесть так же, что мой собственный взгляд следит за читателем неотрывно, то неудивительно, когда вдруг возникает путаница и бывает трудно определить, кто из нас читает, а кто - пишет.
Старый служитель лабиринтов, в которых нет постоянных троп, где все пути вместе представляют собой одну бесконечную Библиотеку, осязаемую вблизи, но при этом зыбкую и непостоянную за краем глаза. Слепой и молчаливый композитор пространства, отрицающий время как таковое.
Неопределенности плодятся с каждой минутой, с каждым тиком часов полночь разменивается на ноты твоей музыки - и мелкие монетки всех стран в истории звонко подпрыгивают на камнях лестницы, а затем, словно чмокнув воду в щечку, прыгают в бассейн и остаются на его дне металлическими ракушками (напоминая о первых деньгах первых людей). Это потому, что все стремится вернуть себя на место - но ничто не возвращается таким, как ушло.
Человек с закрытыми глазами шепчет слова, сидя в кресле. Его морщинистые ладони лежат одна поверх другой на набалдашнике трости, упертой в пол. Борхес?
Он немного покачивается в такт то ли музыке монеток, то ли словам, что послушно проступают на моей бумаге.
Я не знаю, кто из нас двоих пишет сейчас эти строки.