Если шахматные фигуры снять с доски, то они теряют прежний смысл. Особенность слона ходить только по-диагонали, гордость коня перепрыгивать через препятствия, мощь ферзя (вся власть и величие которого, если задуматься, состоят только в чуть большей свободе перемещений), способность ничтожной пешки стать этим ферзем, страх короля перед шахом, тяжесть ладьи, простреливающей свободные поля крест-накрест... все это имеет значение только в пределах шестидесяти четырех черно-белых клеток, в квадрате восемь на восемь.
Если удалить доску, саму память о ней убрать, а фигуры - оставить толпиться на столе, то чем они окажутся? Кем станут король и ферзь в глазах человека, никогда не слышавшего о шахматах? Для чего пригодятся ладьи?
Человеческий разум найдет применение любому предмету. Те фигуры, чья численность больше, получат минимальную ценность, пешки останутся внизу иерархии. А вот живописный слон вполне сможет обойти невзрачного короля. Особенно, если в местности, куда он попадет, отродясь не видали таких животных.
Пример истории со слоном уже описан Купером в "Зверобое". Коварный гурон многое готов отдать за фигурку удивительного зверя с двумя хвостами. Оценил бы он так же высоко изысканного ферзя? Едва ли. Слон покорил индейца своей невероятностью, потому что воспринимался в отрыве от шахматной игры, не как символ функциональности "бить по-диагонали", а как уменьшенная копия чуда - невиданного и дивного существа.
Ценность предмета, смысл предмета, сущность предмета - зависят исключительно от типа доски, к которой этот предмет прикладывается. Антиквар оценит старину, художник - красоту, хулиган (целясь в стекло) - вес, каждый даст свою оценку одной и той же фигурке шахматного слона.
Когда меняются доски, происходит перетасовка ценности фигур. Только пешки всегда оказываются внизу - я повторяю это - оказываются внизу потому, что их много. Но и это тоже только правила игры. Всего лишь более устойчивая, чем остальные, доска человеческих представлений.
И отсюда оказывается уже недалеко от мысли, которую следовало бы, пожалуй, озвучить еще во втором абзаце. Люди думают в точности, как шахматные фигуры. О себе и о прочих. Картины, видимые каждым, несколько различаются между собой, но если наложить их одна на другую, то, я уверен, проступят шестьдесят четыре клетки выдуманного мира - той реальности, в которой мы живем.
Что же будет с фигуркой меня, если переставить ее на комод или подбросить в нору барсуку? Что будет со мною, если отвернусь от шахматной доски и перестану мыслить только ее категориями? Растерянность. Неопределенность. Многовариантность. Попытки найти новую надежную доску и невозможность сделать это (ведь однажды уже уходил, и память осталась, память подтачивает фундамент веры в незыблемость любой крепости).
Множество равновесомых альтернатив означает отсутствие выбора. Умение не выбирать означает свободу. Пешка не станет ферзем, если уйдет с доски, но она перестанет быть пешкой. Это страшно, потому что похоже на смерть, но это необходимо, чтобы действительно быть.