Я никогда не задумывалась почему... Странно, но этот вопрос не возникал до теперь. Это просто было и все. Почему именно сегодня, не имею понятия. Может погода такая, прозаичная. Может ее серость, разбавленная дождливыми слезьми... А может пришел час, когда я вправе спросить себя о кое чем важном, взглянув в зеркало. Почему... Почему я его люблю...?
Однажды пополудни он как всегда собирался на работу... На сутки Эта рутина, наверно, еще тогда изрядно вымотала меня, да и его тоже. Он оделся, направился на кухню, не проронив ни слова. Я к этому привыкла... да, пожалуй привыкла. Какие были ощущения в тот миг? Наверное что-то серое, как сегодня, вот только черного было поменьше, если вообще был. Вокру вздыхала лишь атмосфеа убожества, а во мне - ничтожества. Я смотрела на его измученное лицо, которое, казалось, не радо уже ничему... На эти нахмуренные брови, на глаза, изо всех сил удерживающие боль за слезливыми воротами... На мятую рубаху, которую подарила ему год назад... Кажется, на годовщину. Он, наверное, не раз хотел убежать от всего, но по неведомым мне причинам не делал этого. Я бы вытолкнула его сама из этой дряной, разящей смрадом жизни, но он не хотел... Молча терпел, но не хотел. Я пыталась найти место получше, но это было еда ли возможно... Да и уходить не хотелось, вопреки мизерному доходу. Лучше синица... Его вот-вот должны были утвердить в редакции, но пока реального дохода мы так и не видели. Пытаясь не допустить полной нисчеты, оставались при своих местах.
Встав из-за стола, он направился к выходу, одел свои потрепанные кроссовки, и собрался выходить. Не выдержав, я крикнула:
- Правильно, ступай на свою ничтожную работенку, и продолжай молчать... Полагаю, это у тебя выходит лучше всего...
Он медленно оглянулся, но голова была опущена, и взгляд устремлен в прогнивший паркет, будто пытался вспомнить что-то важное. Затем, засопев, медленно повернулся, взглянул мне в глаза, подешел... и дал пощечину. Глаза его блестели от навернувшихся слез, но губы, щеки - все было каменным. Лишь слезы пронзительно кричали. Поглядев затем на себя с призрением в треснутое зеркало, он вскоре скрылся в дверном проеме. Я не зметила, как это произошло, точно приведение мелькнуло передо мной, и в миг растворилось в прокуренном ядовитом воздухе. Я схватилась молча за лицо в месте удара, и так простояла около десяти минут. Сама виновата... Сука. Сама виновата... неблагодарная тварь.
Каждый вечер, когда раздавался звонок, я ощущала безразличие... Он заходил медленно скрипя дверью (или зубами, не понятно), держа рубашку в руках, пропитанный потом и запахом рыбы - он работал на рыбокомбинате. Угнетенный, разбитый на тысячу осколков, он проходил в душ, а после - спать. И так длилось шесть, а то и сем дней в неделю. Когда выпадал выходной, мы просто спали до вечера... на разных кроватях. Он никогда не жаловался, спя на сорокалетнем вонючем и прогнутом диване старой злой клячи, которая сдала нам квартиру.
Сегодня я не пошла на работу... Праздник - почта закрыта. Я ловлю взором эти мелкие ручейки со стекол, и пытаюсь понять, что дальше... Сегодняшний день ничем не отличается от других, только вот есть одно но - сегодня я ухожу. Вечером он вернеться и прочтет записку, оставленную мной на серванте. Так будет проще... обоим...
За что я его люблю? Не знаю... За это и люблю - за выдержку, за стойкость, за терпение... За глубокие глаза, за шелковистые волосы, за сильные руки, за мужественное лицо, которое никогда не сдается. Лишь глаза кричат так громко, как даже он сам никогда на меня не кричал. Только с него достаточно, он заслуживает лучшего. Странно, дверь начала скрепеть еще больше - скоро верхняя петля сорвется до конца. Все меняеться, все крошится... Как досадно.
Гроза терзала улицу в клочья, деревья стонали в голосе ветра. Не пойду... Еще часок подожду. Стало темнеть. Странно, мне уже не хватает этого запаха, этой вони, рыбы, черт бы ее...
Она стояла опустив голову, в дверях... Раздался всхлип. За окном, или то стеклами щек текли ручейки дождя, все быстрее. Удары грома раскатывались по бездонному небосклону, убегая в даль.
Уже темнело. Он вошел в приоткрытую дверь. От него, как всегда, разило рыбой, потом и еще кое чем - отчаянием. Скинув с трудом потрепанную обувь, и бросив рубаху в угол, он направился в полумрак комноты. На серванте белел клочок бумаги: "С тебя хватит, ты не заслужил такого ничтожного обращения, я обуза... Ты все поймешь, просто мне не в моготу больше, да и тебе... Смаж дверь, она стала скрипеть и на ладом дышит... А впрочем, Бог с ней. Люблю тебя." Рука медленно сжалась с невероятной силой, и он швырнул бумажку в окно, только она повеялась немного назад, и упала под ноги. Потом, спустя полминуты молчания, он опрокинулся на пол, на колени... Глаза долго не держали при себе. Он рыдал, кричал, потом опять рыдал:
- Дурочка, как же я без тебя то...
Через какое-то время его всхлипывания стали разбавляться чем-то еще... Он замолк - плакал уже не он - c угла темной комнаты доносились глухие сморкания носа. Она вышла из темноты, подошла в притык, опустилась на колени и прижала его что есть силы:
- Я не смогла...