Стоило лишь смежить веки и странный сон вонзился в утомленное долгим рабочим днем сознание, как изящная серебряная вилочка для фруктов в семя освобожденного от скорлупы грецкого ореха, по форме напоминающее полушарие мозга. Снова далекое детство, идет игра в прятки, никто не хочет водить первым да и вообще не желает разыскивать других, предпочитая прятаться сам. Начинается, как это было принято, детская считалочка. Une, deux, trois: soldat de chocolat. Все во мне замирает. Quatre, cinq, six: le roi n'a pas de chemise. Становится гнетуще страшно от предчувствия. Sept, huit, neuf: Звучит как приговор. Мне. Tu es un gros bœuf!2 Я умерла (Je suis morte!), но не проснулась.
Детские представления об окружающем мире прекрасно наивны и чисты, но я-то уже переросла нежный возраст ingénue (инженю). Стоило мне разглядеть свое отражение в темных водах пруда: черный балахон, коса на плече, пугающая маска, из-под которой из всего лица проступают только бескровные губы и подбородок, - как пришло понимание того, что я тут самая грозная и внушаю ужас. Дети хотят испытывать ужас, потому что сами не умеют пугать как следует и не осознают в своей неопытности, насколько это сильное и азартное чувство - быть страшной для детишек.
Я проснулась засветло, cauchemar (кошмар), точнее, воспоминания о нем, истончились уже к завтраку.
- Привет, курносая! - дежурно приветствует меня улыбчивый охранник на входе в здание.
Вряд ли он догадывается, чем я занимаюсь на самом деле. На мне типичная для нашего учреждения форма черного цвета со знаками различия из серебристого металла и светлыми шевронами нашивок.
В последнее время работы безумно много, не успеваю допить крепкий кофе, как в кабинет приводят первого на сегодня.
- Имя?
- Убейдулла.
- Фамилия?
- Вахиров.
- Год рождения?
- Первое февраля две тысячи ....
- Вы обвиняетесь в государственной измене согласно статье 202 Кодекса Справедливости. Признаете себя виновным?
- Нет.
- Хорошо, распишитесь вот здесь и пройдите в соседнее помещение, подождите там на скамейке.
Делаю три быстрых глотка, держа чашку левой рукой, правая в это время открывает ящик стола и достает пистолет. Стреляю прямо из своего удобного кресла. Разрывная пуля впивается в затылок Убейдуллы. Мне этого не видно, но его лицо перестает существовать. Еще до того, как безвольное тело мешковато валится на бетонный пол в квадратиках отбрасываемой решеткой тени, дверь закрывается: я нажала на кнопку пульта. Улыбаюсь изображению Эллиота Милна на папке с документами.
Со вторым - совсем мальчишкой, я всего на три года его старше - во избежание истерик вместе подхожу к внешне невзрачной двери в потустороннее. Оружие держу за спиной.
- Не бойся ничего, мальчик. Этот дядька на полу опасный маньяк. Шизанутый Потрошитель его прозвище, читал, небось, в газетах, про его художества? Подожди там минутку, сейчас придет наряд и заберет труп этого негодяя, а за тобой приедет твоя мама - ее уже вызвали. Ты же ни в чем не виноват, так что мы тебя отпускаем. Хочешь уже домой?
Мальчишка радостно кивает, его взгляд на мгновение задерживается на моей груди, щеки наливаются закатными цветами, и он поспешно поворачивается ко мне спиной и входит в могильник, опасаясь обернуться. Я спокойно и неторопливо поднимаю руку, гремит выстрел.
По очереди оттаскиваю за ноги оба тела к восточной стене, попутно поразившись легкости трупа мальчишки. Нажатие пульта, и тела медленно съезжают по ставшему наклонным полу и исчезают в узкой щели братской могилы. Струйки воды омывают серый гладкий бетон.
Вознаграждаю себя сигаретой, а в кабинет входит третий на сегодня приговоренный. Мужественное и симпатичное лицо вполне в моем вкусе, но руки нервно дрожат. Презрительно пускаю через стол струйку дыма и надеюсь, что Эллиот Милн окажется не такой трус, как этот - явно предчувствует скорую гибель каким-то животным инстинктом и не способен взять себя в руки. Беглый взгляд на фотографию симпатяжки.
- Имя?
***
Оглаживаю обтянутые шелковистым нейлоном бедра. Передо мной на стуле сидит настоящий mâle - самец, - большой, сильный и уверенный в себе. Это возбуждает. Беззастенчиво трогаю себя за грудь на глазах у изумленного... как там его? - смотрю в бумаги - Сережи. Сложись обстоятельства по-другому, и он бы делал с моим телом все, что угодно, но это за мной стоят система, Кодекс Справедливости и правда. И я, хрупкая и слабая девушка, сейчас убью этого самца, полного жизни, полного сил. С огромным, близким к оргазму наслаждением. Bien sûr, j'adore mon travail! Конечно же, я люблю свою работу. Особенно в такие минуты.
На предложение пройти в могильник он недоверчиво щурится, но тем не менее встает и, гремя наручниками, идет, повернувшись ко мне вполоборота и глядя в глаза. Ленивым движением тянусь за оружием и, молниеносно вскинув руку, быстро выпускаю три пули подряд, чтобы свалить его наверняка. Выхожу из-за стола, подхожу к корчащемуся телу красавца, рука плотно зажата между бедер, а кончик языка слизывает с губ остатки ярко-красной помады. Наклоняюсь и пробую кровь на вкус. А ведь он мог бы еще долго прожить и даже составить счастье какой-нибудь дурочки. Мое, например.
***
Я работаю в сумасшедшем темпе с опережением графика две экзекуции в час. Не многие так умеют. Перед уходом домой даю указание привести наконец Милна. Расстегиваю юбку и снимаю китель, в предвкушении свидания посылаю воздушный поцелуй фотографии.
Эллиот входит, белокурый, с невероятно синими глазами и небритым подбородком. Под одеждой угадывается рельефный торс. Я же скрежещу зубами от разочарования. Взгляд Эллиота затравлен, а сам он похож на испуганного зверька. Не иначе как охранники за какой-то надобностью несколько раз обработали его электрошокерами. Это непорядок, надо будет пожаловаться на отсутствие гуманизма в наших штатах. Мы ведь даже не зачитываем заочно вынесенные приговоры, чтобы лишний раз не травмировать психику заключенных, стараемся избавить их от бесполезных моральных страданий.
- Подпиши здесь.
Мужчина угодливо склоняется над бумагой, старательно выводит подпись.
- Иди туда, не оборачивайся и не дергайся.
Скривив губы, всаживаю пулю в голову несостоявшегося любовника - я отличный стрелок. Но как же обидно! J'ai envie de pleurer. До слез.
Хватаю наугад досье из стопки приготовленных на завтра и по телефону требую привести некоего Лоренсо.
Закуриваю сигарету, потягиваюсь, не смотря на вошедшего.
- Настоящие? - спрашивает меня приговоренный, уставившись на мои груди.
- А у тебя настоящий? - отвечаю вопросом на вопрос, разглядывая тесную ширинку парнишки.
Не совсем в моем вкусе, явно не избалованный женским вниманием супчик, но хотя бы молод и, по-видимому, горяч. Встаю из-за стола, на мне из одежды одна только тонкая блузка поверх négligé (неглиже).
- Садись на стул, руки за голову. Учти, в столе два пулемета, мигом в клочья разнесут.
- Как прикажет госпожа.
- Ты умеешь доставить удовольствие женщине? - с сомнением интересуюсь у обреченного.
В моей практике бывали разные случаи, но как правило, мужики оказывались ни на что не годными в последние минуты своей жизни. Некоторые не могли кончить, а кто-то даже и возбудиться не сподобился. Это в моем-то присутствии и при прямом содействии!
- О да, госпожа! - демонстрируя нарочитую самоуверенность заверяет меня парнишка, заметно волнуясь.
Решив его поощрить, прохаживаюсь по кабинету, слегка покаживая бедрами, приближаюсь и провожу рукой по брюкам, ощущаю ответную реакцию.
- Если продержишься час, выйдешь отсюда уже сегодня, - проворковала я на ушко парнишке, отстраняюсь и улыбаюсь своему отражению в его загадочно-темных глазах навыкат, где моя белая блузка сменила цвет на маренговый.
В качестве доказательства серьезности своих слов подписываю фальшивый пропуск на выход из здания. Ну же, парень, доставь удовольствие тете Дезирэ! J'ai besoin d'un peu d'amour. Мне нужно немного любви. Совсем чуть-чуть. Triple jouissance, тройной оргазм.
Короткоствол, но это так классно! На собственном горьком опыте убедилась, что мужчины с внушительного размера достоинством способны лишь травмировать женщину, думая, что доставляют ей наслаждение. Чем меньше достоинство мужчины, тем больше у него мозгов и тем он искушеннее в любовных утехах.
Парнишка не разочаровывает, но как-то слишком уж старательно все делает, даже после того, как я снимаю с него наручники, и мы переходим к caresses buccales, оральным ласкам.
Грустно улыбаюсь мужу в траурной рамке на стене. Mon Michelle était le meilleur amant dans le monde. Мой Мишель был самый лучший любовник на свете.
Прощай, парнишка, ты небезнадежен, но ничему стоящему научиться уже не успеешь. Иди вон в то помещение: твоей душе пора в Чистилище.
Выстрел. Звонок маме, которая всегда волнуется, когда я допоздна задерживаюсь на работе. Поездка домой в унылом метро, прогулка по темным улицам под взглядом сгустившихся вокруг теней. Спать остается всего ничего. 'Впереди праздники, нужно купить маме подарок, да и личной жизнью пора озаботиться, двадцатилетняя вдова это не секси' - уже засыпая, думаю я. Завтра опять рано вставать и ехать на работу, хорошо хоть, что любимую, а то многие ненавидят род своих занятий...
Примечания:
Désiré - (фр.) Желание.
Demise - (анг.) Кончина. Фамилия мужа героини.
Bourreau - (фр.) Палач.
1 (фр.) Луи Арагон. Отрывок из "Баллады о том, как поют под пыткой" ('Ballade de celui qui chanta dans les supplices')