На данный момент (11 сентября) в обзоре следующие произведения:

Олшеври Потомок Барона "Кошмары знают твоё имя",
Львова Лариса "В самую жару",
Tragedy A. "Контроль",
Горбачев Олег "Девушка в красном кимоно",
Аруй Трава "Красная Хозяйка",
Аникеева Анастасия "Бесценная",
Лобода Адриан "Остров вампиров",
Кащенко Пелагея "Ночная охотница",
Ермакова Мария "Мой человек",
Viktoriya "Имя твое",
Бондарева Ольга "Прекрасная дама",
Инструктор Кэт "Пустолесский погост",
Сергей Капрарь "Дом тысячи дверей",
Ечеистов Вадим "Самая тёмная ночь августа",
Дилавер Яна "Без слабостей, без предрассудков".

Общее впечатление

Есть среди рассмотренных работ и написанные только-только приступившими к писательству, ещё не знающими многих профессиональных хитростей и правил, и написанные людьми более опытными, уже набившими определённое количество шишек. Тем не менее большинство произведений можно охарактеризовать как "рассказы ни о чём". Это не значит, что в них нет вообще никакой идеи, но то, что есть, или представляет собой что-то банальное и заезженное вдоль и поперёк, или нужно приложить определённое усилие, дабы разглядеть хоть какой-то смысл. И это печально.

Печально ещё и потому, что произведения не тянут даже на простые байки-страшилки, какие рассказывали друг другу, прикрывшись сенью ночного покрывала, отдыхающие пионеры в летних лагерях: в них вполне допустимо отсутствие идеи - лишь бы в конце появилась холодная рука ужаса и на стене, залитой лунным светом, нарисовала какого-нибудь чёрта. В общем, не страшно! И не хочется переживать за персонажей - пусть гибнут бездушные куклы.

Вместе с идеями часто отсутствуют также и конфликты. А текст без конфликтов читать попросту не интересно: собственно, так и есть - скучно.

Почти все рассказы сюжетно построены по одному генеральному плану: главный герой в конце произведения должен погибнуть - и он предсказуемо погибает. В большинстве работ имеются потусторонние силы в том или ином обличье (оригинально подано только в "Красной Хозяйке"), которые, собственно, и умерщвляют бедного ГГ. Причём внятной мотивации этому поступку нет в большинстве рассмотренных произведений, в остальных же мотивация притянута за уши.

Ещё я заметил такой любопытный факт: описания, сделанные методом статического перечисления существительных и без использования активных глагольных форм, встречаются в большинстве произведений, а в некоторых почти все описания построены таким нехитрым способом. Однако, подобный перечислительный приём не прибавляет шарма стилистике ни в одном произведении - и потому воспринимается в большинстве случаев как неумело состряпанное описание.

В связи со всем вышесказанным не вижу особого смысла подробно разбирать в каждом произведении композицию, сюжет, героев - поэтому в основном будут рассмотрены стилистические особенности.

Олшеври Потомок Барона
"Кошмары знают твоё имя"

В первом предложении рассказа отвратительная фоника: "...зуб взрывался сполохами боли от малейшего прикосновения зонда, сверла или клещей". Уж где-где, а в самом начале текста подобной аллитерации быть не должно.

Суть произведения изложена в фразе: "Хуже может стать всегда - этот непреложный урок житейской мудрости мне тогда и преподали". Главный герой, находясь под действием наркоза, видит злобное чудовище, но всякий раз герою удаётся избежать участи быть схваченным и утащенным туда, откуда не возвращаются. Ясное дело, что в финале везение оставит героя... Не ново, не оригинально, предсказуемо. Персонажи пусты и похожи на бесформенные тени, размытые по полотну повествования: никакой индивидуальности. Весь рассказ читатель окунается в саморефлексию главного героя - а это не интересно.

Текст написан от лица главного героя совершенно несерьёзным языком с обилием словечек типа: "стоматологиня", "вражина", "глюки", что не вяжется со страшными сценами и с самим жанром хоррор: страшную историю рассказывать смеясь - это нонсенс. Нужно же понимать, что у литературы ужасов свои каноны и правила, которые не просто так приведены в энциклопедических статьях.

Львова Лариса
"В самую жару"

С первых строк видно, что это типичное произведение из разряда "первая проба пера". Вот разве что в самом начале главная героиня не просыпается, но в остальном ничего утешительного: понятие о композиции, конфликте, кульминации - призрачное. Персонажи напоминают условно очерченные силуэты, сопровождаемые описанимяи вроде: "Три юбки, надетые одна на другую, из недешёвого мережчатого льна. Полосатый передник и повязка явно с ручного ткацкого станка. Вот кацавейка подкачала. Прожжённая и заляпанная до невозможности".

Однако полезно будет указать на явные огрехи.

Вот первый абзац текста:

Даже не спрашивайте, почему нас сюда занесло. Отработали летнюю педпрактику в лагере, закреплённом за институтом, и вместо возвращения сели на поезд. У кассы решили, что дорога будет длиною в ночь. Утром проводник ворчливо предупредила о минутной стоянке, и мы вывалились из душной тесноты вагона в южное утро. С шумным, тяжёлым разгоном умчался поезд. Надо же ... одни на платформе. Внезапно она дрогнула, словно подтолкнула - а ну, вперёд, ведь вы этого хотели. Новизны и неизвестности. Первого листка в маленьком блокнотике, который лежал в сумке среди захватанных обложек прочитанных книг. Мы осмотрелись. Справа от путей - кустарниковое предгорье, слева - крохотная станция в толпе гигантских тополей. Будто на ступеньке: то ли вверх, сквозь заросли, к буковой роще; то ли вниз, по террасному спуску, к пенной зелени садов. Не сговариваясь, пошли к станции".

И кто такие мы? Под этим местоимением может скрываться любое количество людей - хоть целая толпа. То, что "мы" - это всего две девушки, становится понятно только в восемнадцатом (!) предложении.

Кроме того, события, описания - всё нанизано на одну нитку и придавлено друг к другу - в результате получилась мешанина полная. Причём не только в этом абзаце - но и по всему тексту.

- Красота-то какая! - заорала Варька, распахивая руки навстречу маленькой зелёной долине. В каждой уныло болтались сумки. На костлявой спине обречённо перекатывался рюкзак. Я впечатления держала при себе - этим мы с ней и отличались, тёзки-подружки, студентки-практикантки с общим прозвищем Варежки. Через полчаса стало припекать.

Читатель интуитивно связывает слово "каждой" с последним подходящим словом - а это долина: в каждой долине? Далее. Если на спине был рюкзак, то сказать, что она костлявая, - неверно: визуализация не строится - рюкзак закрывает спину. Далее: почему обречённо? Слово неуместно в данном контексте. И почему перекатывался? Опять неправильное слово: перекатываться может перекатиполе по полю, а рюкзак на спине будет мотаться. Последние два предложения: "Я впечатления держала при себе..." и "Через полчаса стало припекать" - к предыдущему не имеет отношения и в результате получается сумбур в изложении. Предложения в абзаце надо связывать друг с другом логически, да и сами абзацы тоже должны пропускать через себя нить повествования без всяких обрывов, петелек и нераспутываемых узлов.

Написано таким несерьёзным языком, характерным для так называемого юмористического фэнтези, выходящего из под клавиатуры юных сочинительниц: излишне эмоционально ("Красота-то какая! - заорала Варька, распахивая руки навстречу маленькой зелёной долине"), эгоцентрично ("Нет, обломись, старая карга. Сейчас соберусь с силами. Идти не смогу - поползу"), нарочито разговорно ("романтичная подруга, которая сроду не заморачивалась бытовыми мелочами"). Типичный женский подход к написанию: чувства, бьющие фонтаном на читателя, никакой логики - сплошные эмоции. Такая манера написания - это не стиль, а штамп.

Однако, в столь "детском" по уровню тексте встречаются и очень неплохие (можно сказать профессиональные!) метафоры: "Шум ребячьей возни выплыл из распахнутого окна и словно оживил распаренную до изнеможения улицу", "На полных, сочных щеках отцвели краски, вокруг голубых глаз пролегли тени".

Tragedy A.
"Контроль"

Рассказ конструктивно очень похож на предыдущий (герои идут куда-то и зачем-то, а приходят в финале к изощрённой смерти), но выполнен лучше - язык произведения взрослее, без наива и непоняток. Но, несмотря на это, нет ни полновесных героев, ни внятного конфликта, ни логики. Во время чтения у меня сложилось ощущение какой-то компьютерной игры: пикселизованная картинка, сложенная из мрачных текстур и населённая трёхмерной нежитью - искусственно и не страшно.

Вот цитата из произведения:

Массовое скопление бестолковой, легкодоступной пищи привлекло живность покрупнее, с полуатрофировавшимися конечностями, утолщениями-головами, гротескными, смазанными ртами. То ли работали остатки интеллекта, то ли чистые инстинкты, но эти избегали превратившийся в мясорубку центр процессии, и грызли и грызлись на флангах и в арьергарде.

По конструкции очень похоже на язык учебника, только вместо научных терминов - слова художественные; и в результате получается жуткий гибрид. И таков практически весь текст: искусственно сконструированный. Наверное, потому и сложилось у меня ощущение компьютерной реальности.

Горбачев Олег
"Девушка в красном кимоно"

Рассказ о том, как молодого сотрудника страховой компании, которому поручено привезти из Китая в Россию останки скончавшейся там клиентки, начинает посещать белолицая девушка в красном кимоно. Композиционно произведению не хватает завязки (из которой стало бы понятно, что плохое сделал главный герой по отношению к потустороннему миру), конфликта (соприкосновения главного героя и женщины в красном кимоно слишком примитивны и однонаправленны) и развязки (та развязка, что есть, принадлежит к совершенно другой опере, ибо следователь к взаимоотношениям главного героя с потусторонним миром в лице женщины в красном кимоно не имеет никакого отношения; подозреваю, что такой сюжетный ход - втянуть в водоворот событий ещё и следователя - является попыткой соригинальничать, - но попытка эта неудачная).

В сюжете угадываются некоторые традиционные элементы хоррора, но полноценного ужастика не получается: в первую очередь из-за отсутствия атмосферы и грамотно выстроенного нагнетания напряжения - а они в свою очередь таковы по причине примитивности языка. Так описания построены простым перечислением признаков, атмосферы, как уже было сказано, нет, внутренний мир главного героя не раскрыт - имеются лишь всплески эмоционально-заряженных фраз, произнесённых как бы от лица героя: "Кто додумался принести гроб в дом? Пусть в деревне нет морга, может даже больницы нет. Но где-то же упаковали тело в цинк? Почему там его не оставить? Зачем в дом? Уроды!" И ещё эти прекословия: "И куда ему теперь?", "Ещё бы?", "А откуда возьмутся хвалебные отзывы с предыдущей работы у вчерашнего студента?", "А чего вы хотели?", "Собственно, что его перепугало?" - они лишь подчёркивают неумение как следует описать героя, показать его внутреннее состояние.

Кроме того, в тексте огромное количество словарных штампов: "хорошо себя зарекомендовал", "вступив во взрослую жизнь", "знания ему давались легко", "дорога предстояла долгая", "девушку было по-настоящему жаль", "возвратится домой в цинковом гробу", "разрывая напряженные струны нервов", "переборол свои страхи", "до конца пути он не сомкнул глаз", "у него перехватило дыхание", "комок подступил к горлу" и т.д.

Аруй Трава
"Красная Хозяйка"

Данное произведение оставило странное ощущение: с одной стороны невооружённым глазом виден потенциал и у автора, который уже довольно неплохо владеет многими художественными приёмами, и у текста: выбраны очень неплохие декорации, которые так просят разыграть на их фоне хороший спектакль; но с другой стороны получилось как у всех: рассказ о том, как героиня погибла на пустом месте.

У произведения замечательное начало. Судите сами:

Вторую неделю горели торфяники. Дымная пелена пригасила солнце, но легче от этого не стало - разлитый в пространстве аморфный зной донимал не меньше прямого жара лучей. Хотелось дождя, но синоптики его не обещали.

- В четырнадцать сорок пять электрички не будет, - объявила кассирша.

Прям так и чувствуется предвкушение чего-то такого странного и нехорошего. И язык приятный. Короткая реплика кассирши - и сразу понятно, что дело происходит на железнодорожной станции, что героиня (её зовут Ирма) собирается поехать, очевидно, загород на дачу. И это без каких-либо постных описаний.

Ирма решает идти вдоль железной дороги пешком, потому что там можно будет сесть на автобус и доехать раньше, чем пойдёт следующая электричка.

Через пару минут ходу стало видно, что забор тоже кончается - упирается в приземистое здание с одинокой гаражной дверью в глухой стене. Постройка выглядела заброшенной, около входа росла такая же, как и повсюду, высокая трава, за лето не вытоптанная никем - но между воротными створками темнела щель, а внутри что-то стучало и лязгало.

Концовка описания хороша: разогревает интерес у читателя - что же там стучало и лязгало. Но вместо развития этой интриги в рассказе происходит следующее:

Ирма поскребла у корней волос ногтями, подцепила жесткий край и потянула. Инородная корка довольно легко стала отставать одним сплошным куском, и даже больно не было, но когда девушка увидела то, что сняла - невольно вскрикнула. В руке она держала высушенное до плотности пергамента, но целое, как змеиная шкурка после линьки, собственное лицо. Со всеми знакомыми конопушками, родинкой на левом виске и свежей царапиной от колючей ветки...

В испуге Ирма отбросила кожистую маску в траву. Точнее, в то, что за траву принимала до сих пор, а теперь увидела - нет, это не сухие стебли торчат, а длинные прутья ржавой проволоки, натыканные в землю, будто их метали, как дротики.

А вот здесь уже пошло что-то не то. Стало искусственно, ненатурально. В общем настроение, плавность, постепенность как-то резко оборвались - и началась неправдоподобная череда событий. Язык повествования тоже стал проще, разговорнее, появились такие нехудожественные слова, как "свихнуться", "глюки", "таращилась".

С другой стороны, представить потусторонний мир в виде роботизированно-механического сюра - для литературы ужасов очень оригинально.

Ещё в данном произведении есть металлический дождь:

А дождь и в самом деле начался, стало видно, как от неба до земли тянутся тугие струны ливня. Бурая завеса наползала со странным, непохожим на шум воды металлическим звуком - будто не капли падают, а вонзаются в сухой песок с размаху тысячи ножей. Неужели град? Или...

Над ухом раздался короткий свист, и в землю рядом воткнулась острая ржавая спица. Еще одна чиркнула по руке, оцарапав до крови. Больше не раздумывая, Ирма побежала к единственному укрытию - входу в то непонятное здание в конце забора. Позади гвоздил иссушенную землю железный дождь.

Последнее предложение в этом двухабзацевом описании особенно хорошо, чего не скажешь об остальных. А ведь можно же было сделать как-то образнее, красочнее, атмосфернее, звонче - интересно, а как звенит металлический дождь, как клацает по тугой земле, с каким звуком вонзается в почву, как громыхает сама бронированная туча? Слова и смыслы дают не меньшие изобразительные возможности, чем кисть художника и палитра красок.

Аникеева Анастасия
"Бесценная"

Рассказ выполнен в форме потока сознания. Причём выполнен довольно качественно: плавно, мелодично, лирично. Послушайте, как звучит:

Ко Ван присылал розы. Красные букеты, обвитые лентами, как серыми змеями. Они высыхали и мертвели, мой дом был уставлен застывшим бурым сухостоем. В окна врывался морозный воздух и шевелил жёсткие листья.

Ко Ван писал письма. Вдоль режущих бумажных краёв трепетали иероглифы, чёткие знаки засохшими чернилами. Он запечатывал их моим именем и незаметно опускал в сумку при встрече. Они копились ворохом на краю стола и по ночам тихо спадали на пол.

Но всё это красивое пустословие (оно действительно красиво и реально пустое) утоляет читателя довольно быстро - повествование кажется однообразным и вялым. Ближе к концу появляются типичные для женской прозы всполохи эмоций, звучащие подобно музыкальным тарелкам, как, например, тут:

Шпильки врезаются в лёд на асфальте, откалывают, режут на хрупкие осколки. Мороз пробирает сквозь пальто и перчатки. Снежинки жалят открытую кожу, по губам, по векам мелкими уколами.

О композиции говорить практически нечего: конфликта нет - есть только отчётливое ощущение, что героиня должна умереть - и таки умирает. Персонаж состоит только из эмоций - причём эмоции эти однообразные и скучные. И как результат: читать не интересно.

Лобода Адриан
"Остров вампиров"

Рассказ о том, как участники экспедиции на острове обнаружили странное человекоподобное существо.

Первая часть выглядит чужеродно: она нужна лишь для того, чтобы пояснить, кого-таки исследователи затем обнаружат на острове, но это объяснение поверхностно.

Кульминация и развязка слабые. Герои картонны: они тут даже не показаны визуально, а в начальных сценах имеются откровенные непонятки с тем, кто есть кто. Описания простые. Скучно, не интересно, не страшно. Не хоррор: нет атмосферы, нет нагнетания напряжения, не показано, как у героя внутренне накаляются чувства.

Стилистически текст простой, статичный, имеющиеся динамичные сцены реализованы зачастую довольно громоздкими и длинными предложениями.

Я, вскинув палку, успел нанести удар, крик завибрировал на высокой ноте, и она сорвалась с узкого карниза между пещерой и карьером, оставшись лежать на его дне.

"Крик завибрировал на высокой ноте" - слишком долго - не динамично. "Оставшись лежать..." - не подходит к динамическому ряду предыдущих фраз. Кроме того, местоимение "она" после "высокой ноты" интуитивно хочется связать с нотой, а не с одичавшей женщиной.

В тексте много предложений, которые уже давно превратились в клише:

Нервы у всех были на пределе, и дальнейшие поиски перенесли на следующий день.

 

Я замер. Я абсолютно точно знал, что шёл последним . Чувствуя как волосы встают дыбом, я начал оборачиваться, пытаясь перехватить палку поудобней.

 

Преодолев секундную оторопь, я резко обернулся.

 

Мы молчали. В ушах у меня всё еще звучали слова "не оборачивайся". Я не знал ответов на вопросы Павла, но знал - этот шёпот будет преследовать меня в липких кошмарах до конца жизни.

На одном только Самизадте с лёгкостью можно найти десятки и сотни произведений, в которых используются почти такие же предложения для описания аналогичных ситуаций - и всё это будут далеко не лучшие тексты.

Кащенко Пелагея
"Ночная охотница"

А вот это почти полноценный рассказ - хоть и не хоррор, но очень добротная мистика. Идея, пусть и не особо оригинальная, но хорошо завёрнута в сюжет; герои выпуклые, живые, вот разве что антагонистка Алина получилась уж слишком отрицательная. Отрадно видеть в рассказе не типичный слезодавильный образ девочки, которую никто, кроме отца, не любит: главная героиня - девушка сильная, и сила её характера видна сразу. А какой психологизм! Крайне редко такое встречается на Самиздате, да и в издаваемых на бумаге книгах - тоже не часто. В общем, психологическое противостояние героев выполнено на отлично. Примеры оного будут чуть ниже.

В целом рассказ зачётный, но есть несколько недостатков. Сначала объективные: по поводу кульминации и развязки. Первая недостаточно напряжена: финальная "дуэль" главной героини Насти со злодейкой Алиной получилась скомканной, мимолётной, лишённой того осязаемого психологического противостояния, на котором строились многие сцены по ходу развития сюжета. Полагаю, что было бы лучше, если бы Алина на своём "покалеченном" джипе сразу же ринулась за Настей, не давая той спокойно вздохнуть, рыча мощным мотором и нагнетая напряжение в преддверии финальной схватки - чтобы это было самое острое их противостояние: кульминация ведь.

Теперь несколько слов о развязке: она не лучшим образом вписывается в фон общего повествования - как будто не хватает расставленных по тексту подсказок и намёков, готовивших бы почву для финального откровения: "Ха́лида. Это значит - 'бессмертная'. Прости, папа. Похоже, нас с тобой ждут разные Небеса..."

Линия повествования иногда (особенно это относится к начальным эпизодам) прыгает во времени и пространстве - и это сбивает с толку, заставляет сделать усилие, чтобы разобраться, в каком возрасте главная героиня.

И ещё позволю себе упомянуть несколько моментов, которые по моему мнению немного портят впечатление от текста: встречаемые в самом начале слова "плевать", "благим матом", "паразиты" слишком экспрессивны - читатель ещё не знаком с главной героиней, не "настроен на её волну" - не готов адекватно воспринимать столь резкие определения (а вот далее по тесту колоритное - "Эти вылезшие из орбит буркала невозможно забыть!" - выглядит уместно, потому что читатель уже втянут в стилистику Настиного рассказа); не понравились закавыченные слова: "'лишенном-всякого-немытого-быдла' районе", "'святое' семейство", "'мастер-золотые-руки'", "в 'тихом городке'", "особо 'бедным'" - лезут в глаза при чтении.

А сейчас обещанные отрывки из рассказа, которые иллюстрируют замечательное умение автора писать наполненные психологизмом сцены.

Вечером, на привычном месте, в беседке, Алинка в очередной раз похвалялась перед компанией, как она нае... эту дуру Великанову. И поделом. Нефиг быдлу в золоте расхаживать. А сережки эти - вот они! Ха-ха!

Алина упивалась привычной ролью и не замечала, как умолкают дружки, как бледнеют и вытягиваются их лица. Неладное Алина почувствовала далеко не сразу. Но все же почувствовала и обернулась.

Он стоял неподвижно и молчал. Седой старик с военной выправкой и тростью в руке.

Отец Насти Великановой.

Он молчал, но молчал настолько внушительно и грозно, что Алина поневоле попятилась. Обернулась, ища поддержки.

За спиной не оказалось никого. Дружки сбежали, едва запахло жареным.

Прекрасная сцена. Без лишних слов. Психологично. Вот разве что "едва запахло жареным" выбивается из общего настроя.

Нашу русичку знали, ненавидели и боялись все, включая директора, который сам когда-то у нее учился. Дракон в юбке. Она могла вдолбить грамматику в голову самому последнему анацефалу. Умела поставить на место любого хулигана. Двухметровые повелители шпаны и подворотен в присутствии 'любимой' учительницы смирели и сдувались до размеров горошины. Маленькая, тощая, высушенная возрастом Маргарита Рустемовна каким-то непостижимым образом умудрялась смотреть на акселератов-старшеклассничков сверху вниз.

- Все знаю,- сказала Маргарита Рустемовна.

Я дернула плечом. Сейчас начнет воспитывать в своем фирменном стиле... Бессовестная и распутная молодежь стояла у русички отдельным пунктиком. Эта самая молодежь навязла в зубах у всех школьных учителей, но особенно шизофренично - именно у Рустемовны. Застрелиться проще, чем ее выслушивать.

- Переходи ко мне в класс, Великанова, - вдруг сказала Маргарита Рустемовна.

Я молча вытаращилась на нее и воздуха не хватило. Вот уж сюрприз! Вместо нотации...

- Шкуру спущу, - добавила она, - но в вуз ты у меня поступишь.

Всего несколько коротких фраз, произнесённых учительницей - а сколько смысла, сколько эмоций, - и проходной, второстепенный персонаж оживает: проступают грани его характера, становится заметна частичка его судьбы.

Доктор не утешал меня и не уговаривал и по щекам, чтобы вывести из истерики, не бил. Он просто сидел рядом и держал за руку. Его молчаливое участие крепко удерживало меня на грани черного колодца; а я балансировала на самой грани. Змея рвалась на волю, крушить и убивать. Как, каким чудом я удержала ее в колодце? Не знаю. Доктор, вот он один, наверное, и знает. Он держал меня за руку, и тепло его ладони надежно удерживало от последнего полета в пропасть...

Ещё один проходной персонаж - доктор: и ведь же понятно, что настоящий врач, знающий, как помочь людям - по-человечески помочь.

Люди сначала живут, потом умирают, после чего их хоронят, а через год на осевшем холмике ставят памятный камень, к которому можно придти и поговорить с ним, как с живым. Неважно, что папа молчал, что с ним за компанию молчала и я. Молчание - это тоже разговор.

Очень психологичный текст. Автору - удачи на конкурсе и дальнейших творческих успехов!

Ермакова Мария
"Мой человек"

Рассказ оставил странное ощущение: как будто бы в рассказе что-то есть, но упрятано глубоко, сокрыто от глаз вуалью ночи, да ещё две сюжетные линии очень хитро переплетены - с ходу не распутаешь. Но если всё это таки распутать, то окажется, что в недрах покоятся сразу две идеи: одна из них прямо сообщена читателю во фразе "лишь единожды желая смерти другому - гибнешь сам", вторая смотрит с названия и проявляется в самом конце словами "Но теперь мне будет легче искать. Теперь я знаю - кого! Евдокию. Моего потерянного человека", то есть искать саму себя. Упомянутые идеи не блещут новизной и свежестью, задекларированы и проиллюстрированы конкретным примером того, что случилось с Евдокией, но не раскрыты, не проработаны, не обобщены. Как героиня пришла к осознанию того, что нужно искать себя, - мне до конца не понятно: автор принудительно вёл героиню к этому, потому что её внутренний мир слишком пустой, чтобы излиться в волевое решение побороть свою демоническую природу.

Вообще, наличие сразу двух идей для рассказа - губительно: они размываются сами, размазывают сюжет - и вместо чёткой картины получается блёр (эффект размытия). Полагаю, что автор до конца не определился с тем, про что он пишет, - и эта неопределённость приводит к тому, что есть: я, например, вижу попытку написать непримитивный, наполненный смыслом рассказ про кровососущую нечисть - всего лишь попытку.

Из замеченного: "Полночь давно миновала, грядёт время первых петухов" - с учётом того, что действие происходит в крупном городе, упоминание о первых петухах выглядит немного не в тему: не закричат они в Москве.

Написано ровненько, гладенько, но и без изысков. Не хоррор - всего лишь рассказ с кровавыми сценами.

Viktoriya
"Имя твое"

Данный текст производит впечатление инфантильного: и не только потому, что главный герой - тринадцатилетний мальчик, глазами которого всё как бы и рассказано; но ещё и путанный строй многих предложений, линейный и незатейливый сюжет, простая и поданная в лоб идея о том, что судьба человека сокрыта в его имени, - всё это и производит впечатление детскости, но не по-настоящему наивной и непосредственной, какая встречается в первых литературных опытах новичков, а с бакалейной примесью взрослого благоразумия и такта - получился странный гибрид.

Другая характеристика, которую я могу дать данному произведению, - это тотальная слабость: она проявляется и в персонажах, и в сюжете, и в идее. Герои слабы, пассивны и не готовы к сопротивлению. Вот что написано о главном герое: "Слава не решился подойти", "он испугался и поспешил отвернуться, скрыться, прилечь на живот в траву, пока снова не успокоится сердцебиение и уши не перестанут гореть", "Славу вопрос смутил, будто это к нему здесь все приставали, а не к ней", "С каким-то удивительным пронырством очкастый взял Славу за шкирку и поднял от земли, а лысый сразу же ударил повисшего тряпкой мальчика в живот, а потом в пах, так что тот согнулся напополам. Следом настал черед бить мелких: они повалили Славу на землю и начали пинать куда попало, не разбирая, так что попадало и по животу, и по ногам, и по лицу. Слава только отворачивался, отплевывался от песка летевшего ему в глаза и в рот, и все больше сжимался в комочек". Скажу банальность: о таком безвольном мальчике просто не интересно читать.

А вот что написано о другом важном персонаже рассказа:

Только по прошествии пяти минут девчонка перестала скулить и мотать по пыльной тропинке взлохмаченной головой. Она как будто и не заметила, как мальчишки ушли, и у Славы возникло такое ощущение, что она, наверное, могла и не помнить, как они над ней издевались. Девочка как будто тихо мучилась собственной истерикой, возникшей где-то внутри и прорвавшейся наружу. Возможно, мальчишки только взбудоражили очаг, высвободившийся пламенем наружу.

В этом примере помимо нарочитой немощности персонажа-девочки, видна ещё и слабость самого текста: он представляет собой не упругое полотно, а словно какую-то тряпку. Вместо того чтобы точно и чётко сказать, автор предпочитает громоздкие конструкции, сослагательные наклонения, длинные рефлексии. А ведь слова должны воздействовать на читателя, должны звучать строго и ясно - чтобы всё было сказано прямо, громко, точно. Чтобы слово "мямлить" было неприменимо!

Бондарева Ольга
"Прекрасная дама"

В рассказе есть все предпосылки к тому, чтобы получился хоррор: любовный треугольник с постепенно открывающимися сложными взаимоотношениями сторон, атмосфера праздника, плавно перетекающая к тёмному однообразию скучной жизни, герои, остающиеся наедине со своими странностями, - но нет главного: нет настоящего ужаса.

Повествование ведётся от лица успешного бизнесмена, которому начинает вдруг видеться всякая чертовщина, а ближе к концу рассказа он узнаёт, что его жена, довольно-таки своенравная особа, подмешала ему в стакан яд белладонны. И вместо того чтобы действовать, сопротивляться, трезво оценивать ситуацию, главный герой медленно погружается в бесконечный туман ядовитых видений - а это не страшно, потому что предсказуемо. Вспомните киношные ужастики: самые леденящие сцены в них происходят всегда неожиданно, и если зрителя иногда предупреждают по-особенному звучащей музыкой, заполняющей коротенькую паузу напряжённого ожидания, то на персонажей неприятности, придуманные сценаристами, всегда сваливаются внезапно - иначе не будет ужаса, не будет зрительской реакции.

В рассказе хорошо показаны первые всполохи ядовитого морока - но там реализуется не ужас, а интрига. А вот дальше, когда, собственно, и нужно заставить читателя испытать остроту чувств, - мы видем всё ту же плавность повествования, отсутствие неожиданных поворотов сюжета, теряется конфликт (из-за того, что главный герой не может адекватно ответить жене) - всё это приводит к блеклой и нестрашной кульминации. Даже послевкусие у рассказа пресное - по причине нудной развязки:

Как рассказать ей об этом безумии? Я сам до сих пор не могу поверить в происходящее.

Смогу ли я вообще хоть что-нибудь сказать?

- Прекрасная... дама... - шепчу в трубку.

Или мне показалось, что слова прозвучали? Но ответный отчаянный крик не почудился, нет:

- Кирилл!

Если мои губы еще могли шевельнуться, то последним их движением стала улыбка.

А ведь так замечательно всё начиналось...

И ещё: текст написан как бы от лица мужчины, но стилистически - это типично женская проза, что с одной стороны придаёт рассказу некий шарм, но с другой - неестественность.

Инструктор Кэт
"Пустолесский погост"

Данный текст уже можно назвать хоррором, вот только исполнение подкачало. Видно, что у автора есть чутьё, он чувствует моменты, когда нужно изломить сюжет и направить повествование по новому руслу, - но пока всё это более похоже на простое, интуитивное копирование уже виденных приёмов из художественных фильмов, в результате чего действие в рассказе получается несколько наивно и наигранно: например, эпизод с фотоаппаратом, который запечатлел призрака, напоминает сцену из второсортного сериала, но никак не из качественного полнометражного фильма.

Герои в произведении говорят, как обычные люди, в то время как в художественной литературе все диалоги - постановочные, в основе их всегда лежит конфликт. Читать рассказ местами скучно, потому что персонажи обсуждают какие-то банальности банальным же языком, а конфликты на уровне детских разборок в песочнице: кто у кого украл совочек.

- Слушайте сюда. Вот жидкость для растопки, потребуется быстро осветить поляну - пользуйтесь. На крайний случай в правом кармане моего рюкзака лежит сигнальная ракетница. Контрольное время возвращения через час, - Кощей заканчивал инструктировать остающихся в лагере.

- Вы лучше там сами осторожней. - Нахмурилась Ирина.

- Я всегда осторожен. Все, погнали, - Он быстрым шагом направился в сторону церкви.

Героев много и они безликие, лишённые индивидуальности - читаешь и не различаешь, кто есть кто, лишь имена и прозвища мелькают в коротких островках авторской речи между репликами. Вообще, текст представляет собой почти сплошную прямую речь, в то время как визуализация крайне слаба, а вместе с ней не чувствуется и атмосфера палаточного лагеря, разбитого посреди тёмного леса, да и церковь с кладбищем выглядят безлико и формально, словно это условные обозначения-крестики на географической карте, а не замшелые остатки прошлого.

Концовка, действительно, страшная - хоррор-таки! - вот только ощущение подстроенности некоторых ключевых сцен не даёт читателю с головой окунуться в водоворот событий: рассечение ноги топором, падение в яму на кладбище, пожар в лагере, обрушение колокольной кровли в нужный момент - во всём этом чувствуется рука автора, а не воля злого рока.

Сергей Капрарь
"Дом тысячи дверей"

По тексту видно, что автор худо-бедно научился писать и вычитывать текст, чтобы тот получался гладеньким и ровненьким; а вот содержание пока убого и примитивно: тут и словесная избыточность, и нагромождения ужасных описаний, и невнятность героев, и отсутствие конфликта, и эфемерность сюжета - читать такое скучно и не интересно.

Суть произведения можно выразить двумя цитатами:

"Папа очень любит тебя, Айрис, - промолвил мужчина, подходя к своей дочери. Напуганная девочка всё сильнее вжималась в подоконник спиной. - Папочка, очень, очень, очень сильно тебя любит!". Он медленно положил руки ей на плечи, будто вдавливая дочь в пол. Из глаз Айрис потекли слезы, и она спросила отца: "Папа... Что ты делаешь?" Тот лишь усмехнулся и принялся стягивать с нее халат. Девочка закричала, стала вырываться, но невозможно было совладать с силой рассвирепевшего от сопротивления насильника.

"Моя идея, Айрис, состоит в том, чтобы погрузить тебя в глубокий сон. Ты сможешь слышать меня и странствовать по миру своей души. И обязательно должна будешь отыскать источник своих кошмаров. Отыскать - и сразиться с ними! Только так мы навсегда изгоним твои страхи. Ты готова? Тогда слушай меня, слушай только мой голос. Прими удобное положение в кресле, очисти голову от всяких мыслей. Ты слушаешь только меня. Постепенно твои веки будут тяжелеть. Когда я досчитаю до десяти, ты уснешь и окажешься там, где всё началось".

Остальной текст можно не читать, потому что ничего нового и интересного там не сказано, зато очень много лишних и бесполезных слов. Вообще, словесная избыточность порой зашкаливает все разумные пределы: "Девушка никогда не любила живущих в них [домах] людей, своих бывших соседей. Не сказать, что ее сколько-нибудь радовало их соседство или интересовала их монотонная, невзрачная жизнь. Они представляли собой обычных, ничем не примечательных существ с рутинными делами и проблемами. Их жизнь текла отдельно от жизни Айрис. С ней никто никогда не дружил - ни соседские дети, ни одноклассники в школе, ни ребята в колледже". Если их жизнь столь ничтожна, зачем так много говорить о ней, да к тому же словами, дублирующими друг друга? Или вот ещё: "отец Айрис - вот кто по-настоящему воплощал собой всех демонов преисподней, ходячую интерпретацию вечного зла, средоточие для ненависти" - три всеобъемлющих эпитета подряд! Но иногда подобные цепочки слов включают в себя одно лишнее: "девушка, дрожа от волнения, страха и мокрой одежды" - мокрая одежда не чета волнению и страху; "запах, который говорит об общей заброшенности, замшелости и гниении древесины" - а тут гниение древесины выбивается из ряда.

Вообще, пробираясь сквозь "мрачную обитель", "тягучий, кошмарный сон, пропитанный потом и страхом", "неконтролируемые фобии", у меня сложилось такое впечатление, словно автор пытался вставить в произведение как можно больше демонических эпитетов: "злобные", "инфернальные", "жуткий", "богомерзкий", "чудовищную", "отталкивающую", "злобно взирающую" (взято из двух соседних предложений, кстати). А в результате получается только бессмыслица наподобие вот этого:

...внутрь полезли неисчислимые инфернальные существа, которые могли быть порождением только чьего-то воспаленного разума. Обретшие материальную форму кошмары представляли собой то ли одно многоликое создание, то ли конгломерат мелких переваливающихся и перекатывающихся в стороны тварей. В этой отвратительной куче никто не смог бы разобрать, что где находится.

Обычному человеку шизофренический бред не интересен: бред - он и есть бред. Но при помощи химерного потока сознания в принципе можно раскрыть внутренний мир героя, но чтобы это сделать, автор должен хорошо знать психологическую суть человека и уметь тонко играть на ассоциациях читателя - в данном тексте нет и намёка на это.

Ечеистов Вадим
"Самая тёмная ночь августа"

В качестве сюжетной основы для своего произведения автор выбрал классический ход: машина сломалась, сгущаются сумерки - скоро ночь, маленький незнакомый посёлок - пустынные улицы, странные жители... В общем, все предпосылки для хоррора были - но самого ужастика не получилось: потому что страх в рассказе ненатуральный, фальшивый, подстроенный. И таковой он по причине провальных сцен - трэш в них картонный.

Нет! Он едва не закричал от ужаса и отвращения - рядом с ним на вбитом в стену крюке висели человеческие, мужские руки. Они были будто выдраны из тела хозяина, и теперь ошмётки плоти, обломки костей, обрывки связок влажно поблёскивали в полутьме. Все эти клочья плоти продолжали изредка дёргаться, брызжа вокруг струйками крови и лимфы.

Все эти "ошмётки плоти", "обломки костей" описаны, как обычные предметы: не производят никакого впечатления - читаешь и думаешь, когда же кончится эта вереница омерзительных слов. Нет интриги, нет напряжения. И ещё вот это: "он едва не закричал от ужаса и отвращения" - ну нельзя использовать такие прямолинейные фразы про страхи - они работают против того, чтобы читатель погрузился в описываемую жуть. Другие примеры подобных предложений: "Сергей чувствовал, как за воротник ему пробрался мерзкий холодок ужаса, и цепенящей струйкой неуловимой ртути протёк вдоль позвоночника", "Сергей, содрогаясь от страха и отвращения, наблюдал за происходящим, и не мог понять - какому воспалённому сознанию могло бы явиться в самом бредовом кошмаре то, что творилось здесь, на его глазах?"

Тексту не хватает живости, не хватает интриги. В тех местах, где они есть - а это, например, в сцене, когда главный герой встречает в пустынном посёлке человека и тот говорит: "Правильно, что на улицах никого - и нас с тобой быть не должно. А, чёрт - ты же, видать, не местный, и что почём не знаешь. А у меня времени нет тебе что-то объяснять. Короче, беги и прячься" - здесь присутствует интрига и читателю хочется узнать, почему герою нужно прятаться, что такое случилось в проклятом посёлке и что произойдёт затем. В следующей сцене, когда Настя приводит главного героя с улицы в дом, когда затем вдруг неизвестные начинают стучать и ломиться в дверь - там тоже есть интрига, и читать интересно.

Что касается идеи: она банальна. Хотя развращённые властью и самоуправством чиновники, снимающие кожу лиц с простых людей и делающие из этих "трофеев" своеобразные ковры, - интересный образ, символичный, но, к сожалению, он не работает на идею - она остаётся в простом, изъезженном исполнении: власть имущие в этой стране что хотят, то и делают.

Дилавер Яна
"Без слабостей, без предрассудков"

Я догадался задолго до финала, что автобус попал в аварию, а главная героиня ощущает видения-галлюцинации, поэтому концовка в моём случае лишь подтвердила единственно возможное разумное объяснение всему происходящему. В сухом остатке имеем неплохо написанный и отформатированный, но при этом бестолковый текст о ДТП с жертвами. Напомнило мой давний рассказ - неудачный и давно удалённый с Самиздата - про то, как парень мучился, лёжа в кровати, и не мог заснуть, как к нему пришла в призрачном силуэте умершая бабушка, чтобы как будто бы предупредить о чём-то нехорошем, а потом многоэтажный дом рухнул - терракт и всё такое - и парень впоследствии очнулся в больнице. Текст был выставлен на первый "Укол ужаса" и благополучно не прошёл преноминацию (да, тогда была преноминация) с пометкой: "Рассказ ни о чём". Сейчас я прекрасно понимаю, почему это был рассказ ни о чём - даже могу сказать жёстче: это был вовсе не рассказ, а бесконфликтный, рефлексивный и неумело сделанный текст. Произведение Дилавер Яны по сути представляет примерно то же самое, только выполнено оно на очень неплохом уровне: рефлексии завёрнуты в шелуху рассуждений о слабостях и предрассудках, характер главной героини сдобрен мыслями о придумывании нового героя (очевидно, героиня занимается сочинительством - что местной публике очень и очень близко, понятно и ассоциативно) - но то главное, ради чего, собственно, и пишется литературное произведение, - именно этого в рассказе и нет: ни адекватной идеи (хотя есть очень неплохие фоновые мысли), ни хоррора (хотя дух присказки-страшилочки вроде как и витает в мрачном салоне автобуса).

Язык хорош, но иногда попадаются слова из серии "чудовищная боль", "монструозная масса" и так далее:

Киру обжигает чудовищная боль, но она знает, что это боль освобождения, и ничто её больше не удержит. Словно отголоском такой решимости откуда-то сверху, с потолка, ударяет молния. Ветвистые разряды её, как живые, прокатываются по полу, сиденьям, поручням, по протянутым рукам мертвецов, увечным телам их, заострившимся лицам. Монструозная масса плоти застывает в движении на короткое мгновение, а потом осыпается скорбным снегом. В миг обращается в прах то, чему и так суждено истлеть. И вдруг, о чудо, из пепла восстает человек-молния, точно в таком виде, как его увековечили в музее мадам Тюссо. "Ну что же ты, беги", - говорит самый быстрый человек планеты, Кира отталкивается и бежит. Ни секунды сомнений. Без слабостей, без предрассудков.

Потенциал автора виден, но конкретно этот рассказ - так себе.

Заключение

Теперь настал черёд подвести итоги. С одной стороны, в некоторых из рассмотренных произведений можно найти очень даже любопытные жемчужины (интересные сюжетные ходы, красивые визуализации, чёрно-белый психологизм, обволакивающий страх), но с другой стороны - нет ни одной по-настоящему законченной, состоявшейся работы (хотя, несколько перспективных рассказов наличествуют, но они требуют серьёзной доработки).

Хочу отметить следующие два произведения: "Ночная охотница" и "Пустолесский погост". Первый - как самый взрослый текст, который можно развернуть в очень неплохую повесть; второй - как образчик пусть и далёкого от идеала, но вполне действенного хоррора (очень жаль, что рассказ не попал в финал, занявши четвёртое место в группе). Одним из ключевых элементов, создающих в "Пустолесском погосте" этот самый horror, является страх - он ощутим в финальных сценах, обволакивает и пропитывает собой нить повествования. Во многом это достигается за счёт того, что герои оказываются разрознены и каждый из них не обладает всей полнотой картины - а это реально страшно, когда видишь рядом что-то странное, убийственное и не понимаешь, что происходит. А когда персонажу реально страшно, читатель от этого испытывает те ощущения, ради которых, собственно, и читают литературу ужасов. Кроме того, в рассказе нет откровенной фантастики - всяких демонов, леших, мертвецов и прочей кровожадной нечисти - но само нахождение ребят в аномальной зоне с целью найти следы существования призраков очень тонко и неявно намекает на то, что эти самые призраки действительно существуют - и читатель не воспринимает иррациональное как фантастику: отсюда безумие, охватившее одного из героев, да и все невероятные события той злополучной ночи уже не кажутся чем-то из ряда вон выходящим - а это одно из необходимых условий, чтобы страх, охвативший персонажи, подействовал также и на читателя.