Вспоминается давний зимний день в Ташкенте. Холодно. Снегу полно, скользкие тротуары щедро посыпаны солью разъедающей кожу сапог, там и тогда боролись с наледью на тротуарах именно так. А мы - гуляем! Нас три. Со мной моя старшенькая - ей года четыре с половиной, и младшенькая - ей около двух. Обе в крутых шубках, спецзаказом привезенных из Москвы любящим дедом. Старшенькая - в новой, только недавно купленной, маленькая - в старшенькиной, та из нее только что выросла, а маленькой она еще чуть-чуть, самую малость, длинновата - рукава скрывают пальчики в варежках почти до ногтей, а подол шубки достает почти до сапожек, ну, и славно, теплее будет, единственный недостаток проявляется в легкой неуклюжести походки...
Под шубками напялено немало - теплые свитерки и штанишки, под ними кофточки и колготки... Шапки, кроя водолаз, связанные к этой зиме персонально для каждой самолично мною, голова и шея в них умещаются полностью, до самого подбородка. Воротники шубок подняты, поверху повязаны шарфы, закрывающие рты, для создания атмосферы "теплого дыхания". Все-таки минус десять - не шутка! Случается в наших краях, но не часто.
Держу обеих за руки, крепко, чтобы вовремя сориентироваться, если поскользнутся. Поскользнуться самой - не дай Б-г! Поэтому передвигаемся медленно, "три медведя" - так я шучу, а они обе смеются.
Мы уже почти у гастронома "Чилонзор", еще пол остановки - и дойдем до цели прогулки - "бабулиного дома".
Вдруг, совершенно неожиданно, старшая вырывает у меня руку, и с восторженным криком "Эмка! Каток!! Бежим кататься!!!" несется вперед. Я еле успеваю заметить блестящую полосу, раскатанную чьими-то шаловливыми подошвами - специально на мою беду! Моя девочка падает и заливается плачем. Пытаясь поднять ее, неуклюжая я падаю тоже, самое ужасное - вместе со мной падает малышка, ей хуже нас обеих, беру ее на руки и вижу на лице кровь.
Я в ужасе - что? где? - носовой платок весь в крови, выясняется - слава Б-гу, ничего страшного, кровь идет из носа, а уж как плачет она! - взахлеб, с визгом, больше от испуга, чем от боли...
Мы втроем сидим на этой ледяной "трассе", девочки плачут, я успокаиваю их, как могу, поддерживая голову младшей кверху носом, кровь уже практически остановилась, но давай еще немного подержим, три минутки, на всякий "пожарный случай"...
Вокруг нас разные люди, помогают нам подняться и выбраться на твердую осоленную почву... Обошлось "малой кровью", на самом деле - какое счастье! - шубы и прочая одежка хорошо самортизировали падение, я потираю бок - побаливает место ушиба, слезы уже почти высохли...
Мы подошли к гастроному, возле него, прямо на улице, лоток с полуснулыми рыбинами. Девочки останавливаются около, старшая заворожено уставляется на открывшуюся ей страшную картину. Некоторые недомороженные рыбы разевают мелкозубастые пасти, судорожно захватывая воздух, их хвосты вяло помахивают по сторонам, зрелище не для слабонервных!
Успокоившийся уже совсем было плач из остаточного похныкивания плавно переходит в вопрос со всхлипом, предвещающим возобновление скандала.
- Мама! Что это? Почему эти рыбки так дышат?
- Они еще живые, дорогая, успокойся, не смотри туда!
- Мама, их что - убьют?
- Люди покупают их, чтобы съесть, мы не едим живых рыб, мы же не живодеры!
- Живодеры!! - снова захлебывается в плаче, уже совершенно кричит на всю улицу моя маленькая старшая дочь, - они издеваются над этими рыбками, пускай отпустят их снова в воду!
- Детка, как же они их отпустят, - пытаюсь вставить разумный довод в ее крик, с ней только так и можно договориться, практически с самого ее рождения, объясняя, взывая к разуму, не иначе! - Люди хотят кушать рыбку, ты же любишь жареную рыбку, правда?
- Нет, - не унимается она, - я больше не люблю, я никогда больше не буду ее кушать!
- А курочку - будешь? Кто у нас любит жареную курочку больше всякой другой еды?
- Курочку? - переспрашивает она и мгновенно успокаивается, судя по выражению ее лица, понимаю я, заработала соображалка! - А курочку тоже убивают?
- Да, детка! Люди специально выращивают курочек, для еды.
- Люди плохие! - выдает она.
- Так ты больше не будешь есть курочку? - она уже совсем успокоилась, а маленькая, безмерно удивленная увиденным и услышанным (все поняла, явно!), тихонько похныкивает, напоминая нам - все-таки, она главная пострадавшая сторона в наших сегодняшних происшествиях!
- Курочку - буду! - твердым баском завершает обсуждение темы моя несостоявшаяся основательница несложившегося движения за "свободу - рыбам!", на что я и надеялась. Вопрос закрылся.
Обе они не отказывались впоследствии ни от "курочки" и не от "рыбки", не знаю, как надолго остался в их памяти описанный инцидент, я, во всяком случае, постаралась к этому воспоминанию их не возвращать.
Вегетарианская тема возникала у нас еще несколько раз, но дальше пассивного обсуждения дело ни разу не пошло до появления в семье увеличившего ее численность мужа младшей дочери. Примерно через год после свадьбы наш израильский зять заявил о своем намерении начать в ближайшем будущем полностью вегетарианский образ жизни. Пока дослуживает - будет позволять себе иногда мясное и рыбу, потому что в армии невозможно "соблюсти", но как только демобилизуется - вот уж тогда ...
Честно говоря, я пришла в ужас! Благополучие родного зятя мне, конечно, небезразлично, но еще больше испугала меня перспектива попадания в сети этого вероисповедания моей младшей лялечки.
- Почему ты так решил? - спросила я у него. - Из соображений здоровья, или из идеологических соображений милосердия?
- Милосердия, - ответил он мне, - я знаю, белок необходим человеку, но я против способов забоя животных, применяемых сегодня в мире. Израиль, с нашим кашрутом, ничуть не лучше других, над животными издеваются, прежде, чем их убьют.
- В чем это выражается? - спросила я.
Вдвоем, наперебой, дочь и зять стали рассказывать мне, как ужасен коровий путь к забою, и как закармливают гусей, искусственно наращивая их печень, потому что это признанный во всем мире деликатес, "мы никогда не будем есть гусиную печенку, в знак протеста против этого живодерского метода!"...
Какое-то время, приезжая к нам в гости, зять упорно отказывался есть курицу, приготовленную в духовке, исподволь бросая в сторону вытащенного из печки листа с куриными четвертями томные взгляды. Мои уговоры не помогали, дочь решительно пресекала их в самом зародыше, с фанатической верностью поддерживая намерения и решения любимого супруга. Я изощрялась, как могла, выискивая и выдумывая рецепты овощных запеканок, добавляя в них побольше яиц.
Нужно отдать должное нашему мальчику - он не капризен, возможно, моя кухня нравится ему не совсем так, как я думаю и хотела бы, но, во всяком случае, до сих пор он ни разу не продемонстрировал мне недовольство - только улыбки.
- Если ты любишь его, - "вталкивала" я дочери в выпадавшие нам редкие короткие минуты наедине, - ты, наоборот, должна объяснять, что именно ему животный белок необходим! Посмотри, какой он у тебя худой!
- Он не худой, мама, он "шрири" (мускулистый - ивр.). Я все время разговариваю с ним об этом, а ты - не должна!
- Имей в виду, - не сдавалась я, продолжая увещевания, - он пускай делает, что хочет, а ты не имеешь права обращаться в вегетарианство! Ты же собираешься когда-нибудь стать матерью! А это несовместимо! Женщина, вынашивающая и кормящая ребенка, должна полноценно питаться!
- Перестань волноваться, мама, не из-за чего, во всяком случае - пока. Я не собираюсь отказываться от мяса и рыбы, я люблю это есть.
После таких заверений я немного успокаивалась и временно прекращала донимать зятя. Но вегетарианство на этот раз всерьез взволновало всех членов семьи. Отец наш был категорически против "бзиков", хотя стоически молчал - как всегда. О моих поползновениях "прекратить" я уже рассказала... Заинтересовалась этим вопросом и наша старшая, чисто теоретически, однажды принятое когда-то решение "курочку - буду!" практическому пересмотру не подлежало.
Как раз тогда она начала заниматься у нового учителя по фортепиано, профессора, пианиста и дирижера, известного в музыкальных кругах Израиля и за его пределами. Преклонение перед его преподавательским талантом и глубиной интеллекта зашло у нее так далеко, что любое высказанное им мнение либо суждение безоговорочно и беспрекословно принималось на веру.
- Я говорила с ним вчера на уроке, - заявила она нам, - про вегетарианцев.
- Ну, и что же сказал гуру? - спросил отец.
- Сказал, что однажды в молодости, тоже из идеологических соображений, отказался от мяса и рыбы. Продержался в вегетарианском режиме какое-то время, но потом решил: "или они, или - мы!".
К не афишируемой мною вслух радости, довольно быстро, "во всяком случае - пока", мой любимый израильский зять отказался от идеи вегетарианства.
Кто из великих оставил нам замечательную фразу: "не бывший в молодости либералом - подлец, не ставший к старости консерватором - дурак!"? Кажется, Линкольн? Пожалуйста, поправьте меня, если ошиблась!