Аннотация: На твой суд, о неуловимый читатель, фантастика о Великой отечественной войне...
В лесу за оккупированным городом обосновалась небольшая группа людей. Они попали сюда не так давно. Главным был лейтенант Затейный, которого за глаза называли Сашка Беглец. Надо сказать, что офицер по-настоящему заслуживал такое прозвище. Сначала Александр Петрович вырвался из нацистского плена, а потом выскользнул прямо из рук НКВД. Так он и оказался для своих же бывших соратников вне закона.
Компания у Александра Затейного подобралась тоже необычная: сплошь дезертиры и контрреволюционеры... Но всем им можно было доверять, человека же, что волей судьбы стал их командиром, эти самобытные партизаны очень уважали за ум и железную волю.
Приходилось маленькой группировке туго. Отряд жил исключительно кражами из города, а основной деятельностью людей Сашки-Беглеца были мелкие диверсии на оружейном заводе. К сожалению, предприятие не производило готовую продукцию, штампуя лишь некоторые детали. Их и перевозили куда-то на северо-запад.
Свободное время партизаны проводили с пользой: слушали лекции Затейного о тактике и стратегии. А ещё мечтали о какой-нибудь крупной операции.
Оккупанты были на редкость расхлябаны. Взятие города далось с трудом, а нацисты понесли большие потери. Полное уничтожение обороняющегося советского корпуса и уход основных сил немцев дали возможность оставленному гарнизону, наконец, расслабиться и отдохнуть. Чтобы не нарушать такой порядок вещей, после каждой успешной диверсии "бойцы невидимого фронта" ложились на дно. Обычно вынужденное затишье продолжалось неделю-две, а потом всё по новой... "Хоть мы и "враги народа", а своим помочь - дело святое!" - часто говорил командир отряда.
Сейчас по лесу шёл высокий мужчина средних лет, слегка прихрамывая на левую ногу. С тощей фигурой этого человека совершенно не вязалось красное лицо гипертоника. Тяжело дыша, он пробирался через густые заросли, пока не подошёл к оврагу. Спустившись по едва заметной тропинке, краснолицый насвистел начало какой-то мелодичной песни.
Услышав кодовый сигнал, лейтенант схватился за автомат. Трое других бойцов последовали его примеру - сегодня никого не ждали.
Широкоплечий силач угрюмо кивнул и, поцеловав свой ППШ, ушёл на разведку. Вернулся он, ведя на мушке Комарова, местного полицая.
- С чем пожаловал, Виктор Аркадич? - настороженно поинтересовался бывший красноармейский лейтенант. - Позавчера ведь только виделись... - Затейный кивнул в сторону города худому парню в грязной рубахе, и тот, повесив оружие на плечо, куда-то быстро умчался.
- Вести новые принёс... Чего под прицелом-то держишь? - Комаров, кажется, был удивлён.
- Подозрительно быстро ты снова приходишь! Садись на бревно, - спохватился Сашка Беглец. - Нога ведь не железная... Ну, рассказывай.
Комаров сел на ближайший пень. Дуло Митькиного пистолета-пулемёта всё ещё смотрело в сторону подпольщика. Виктор хотел что-то сказать по этому поводу, но передумал.
- Следующей ночью первую "партию" евреев вывозят, - вздохнул он. - Людей там много будет, человек восемьдесят, поэтому с второстепенных объектов снимут часть охраны.
- Больница? - обрадовался Затейный: один из его бойцов был ранен, а с медикаментами у них было туго.
- Да, - кивнул Виктор, - больница... - в его взгляде читалось осуждение.
- Не надо на меня так смотреть! - завёлся Беглец. - Там, наверное, охраны будет сотни три, не меньше! А нас всего десятеро, и это с Тимохой, который уже неделю то без сознания, то бредит... Что ты мне предлагаешь, всех там зазря положить?! Аркадич, у нас четыре ППШ, пистолет, ножи и дубины, а у немцев... Да кому я рассказываю! - от крика лицо Затейного стало багровым. - Половина из них почти даже не воевали, - уже шёпотом добавил он, кивнув на подопечных.
Лейтенант злился от собственного бессилия, а ещё злился, что при таких обстоятельствах радуется внезапной надежде спасти товарища. Ну, если не спасти, то хотя бы облегчить страдания...
- Верно, где-то сотни три охраны, - голос Комарова наполняла горечь. - Но люди-то, люди! Восемьдесят человек вывозят! Расстреливать, ты понимаешь?!
- Да понимаю, что не на пикник! - офицер явно выходил из себя.
Митяй, дезертир, держащий Виктора Аркадьевича на мушке, сразу напрягся. Тяжёлый автомат в руках бойца быстро покрывался потом. Затейного временами сложно было понять: командир обычно был холодным и рассудительным, но в гневе от него можно было ждать чего угодно. Ещё бы: вся семья разом погибла во время бомбардировки, а потом немецкий плен и "уличение" в предательстве! Не каждый после этого сохранит хоть какую-то ясность рассудка. Да и на войне Беглец повидал много чего... Но и Комаров был мужиком непростым: уж очень к нему подходило выражение "в тихом омуте черти водятся". На дне его глаз иногда вспыхивал опасный огонёк, а в нескладном теле чувствовалась скрытая сила. Поэтому дезертир и нервничал, сдувая со лба крупные солёные капли.
Обстановку разрядил вернувшийся худой паренёк по прозвищу Следопыт:
- Товарищ лейтенант, он пришёл один, хвост не привёл. Я не нашёл ни одного чужого следа, - этим словам можно было верить: бывший охотник знал своё дело.
- Митька, отставить, - устало скомандовал Сашка-Беглец, и здоровяк с заметным облегчением опустил ствол. Больше он ни за что не отвечал.
Предводитель маленького отряда снова перевёл взгляд на, казалось, скучающего Комарова:
- Ты извини, Аркадич, что под прицелом держал. И что накричал, тоже не сердись. Нервишки шалят! - было видно, что офицер извиняться не привык. Просто потому, что не умел... по жизни.
- Я там возле развалин школы продуктов вам оставил, - словно не обратив внимания на последние слова, ответил Виктор и уточнил: - Ну, там где и в прошлый раз... Заберёте ночью, дня на три-четыре хватит, если экономить...
- Спасибо, - смущённо поблагодарил Затейный.
Потом командир партизан задал ещё несколько уточняющих вопросов насчёт больницы. Когда снимут охрану? На какой срок? И другое в том же духе. Комаров отвечал сухо и как-будто нехотя.
"Обиделся что ли? Говорит односложно, в одну точку постоянно смотрит... - размышлял Беглец. - Да не, не из обидчивых он. Просто жалко, наверное, хоть и виду старается не показать. Жалостливый... Нельзя на войне таким быть".
Примерно через полчаса Виктор Аркадьевич встал, пожелал успешной добычи медикаментов, и сочувственно посмотрев на раненого, ушёл.
Ночью командира разбудил Следопыт, возвращавшийся с продуктами из города.
- Товарищ лейтенант... Проснитесь, товарищ лейтенант! - офицер открыл глаза и увидел заплаканное лицо охотника.
- Что такое, Васька?! Что, немцы идут?! - Затейный вскочил и стал нервно оглядываться. - Где Митя?
- Да нету немцев, нету... Товарищ лейтенант... Тимоха умер... - и Следопыт заплакал... тихо так, по-детски, без надрыва. Горячие слёзы быстро стекали по острым скулам, и крупные капли жалобно разбивались о землю, сухую, холодную, бесчувственную... Кап, кап, кап...
Сашка Беглец осторожно подошёл к телу. Наверное, перед смертью Тимоха пришёл в себя: глаза почившего были открыты, и в них читалась полная осмысленность. На посиневшем лице застыла улыбка. Лейтенант посмотрел вверх, и всё сразу стало ясно: за секунду до смерти парень любовался звёздным небом.
Тимохе было лет двадцать, не больше. Молодой, весёлый, жизнерадостный. Несколько недель назад они вместе с лейтенантом уходили от немецкого патруля, и парень получил пулю в бедро. Её, конечно, вытащили, но... антисанитария сделала своё дело...
Командир запретил будить остальных, а посему решили хоронить утром, чтобы все могли попрощаться. Сказали только Митьке, который стоял на часах. Угрюмое лицо здоровяка стало ещё более мрачным. Боец не обронил ни слова, только сильнее сжал в руках автомат, чтоб не видно было, как руки задрожали...
Остаток ночи Затейный не спал и смотрел на луну, на звёзды. Почему-то только сейчас Беглец оценил красоту ночных светил. В памяти надолго останется их отражение в глазах мертвеца, таких живых и совсем не стеклянных... Крохотные мерцающие огоньки, белые-белые... Лейтенант обвёл взглядом лагерь: Следопыт уже час, как забылся тяжёлым сном, Митька караулил на "входе" в овраг, а вдоль его высоких земляных стен лежали остальные бойцы - те, кто ещё не знал о новом горе.
Уже долгое время командир отряда был в состоянии некоторой растерянности. Шёл октябрь сорок третьего. О событиях на фронте Затейный не знал практически ничего. Связи с Красной Армией не было, да и какая связь могла быть в его личном случае... Отрывочные сведения, доставляемые Комаровым, практически не содержали фактов: "Сейчас русские сопротивляются, но окончание перевооружения рейха заставит их признать главенство арийской нации" - умничали солдаты, офицеров же в городе было совсем мало, поэтому серьёзной информацией завладеть, как правило, не удавалось.
"Есть ли вообще смысл здесь сидеть? - той ночью лейтенант задавался многими вопросами. - Да на кой я вообще жив остался! Все погибли, а я остался... Победу увидеть? Но что со мной будет потом, с нами всеми?.. А может и не будет победы, и фрицы эти не зря хвастают? - вновь и вновь повторяя одно и то же, бывший красноармеец словно уклонялся от ответов самому себе. Наверное, просто боялся их. Сейчас он, вдобавок ко всему, ещё и корил себя за осторожность. - Вот если б рискнули, возможно, Тимоха сейчас был бы с нами... или мы с ним..." - действительно, идти на такое мероприятие тогда было просто нельзя: мало того, что больница неплохо охранялась, так ещё и просматривалась почти со всех сторон.
Холод осенней ночи заставлял Сашку Беглеца кутаться в потёртую кожаную куртку. Её партизан снял с того самого врага, который ранил Тимоху. Тогда, в перестрелке, лейтенант с огромным трудом положил троих немцев. Гитлеровские войска были отлично обучены, и если бы у одного из нацистов тогда не заклинил трофейный ППШ...
Время шло медленно. Мысли по-прежнему вспыхивали в голове офицера бессвязной чередой. Лесной командир поднялся и, мягко ступая, обошёл лагерь. Подойдя к часовому, Затейный тихо обратился к нему:
- Мить, я немного по лесу прогуляюсь... Если напасть какая - действуй по обстановке.
- Есть.
Затейный шёл, терзаемый тяжёлыми чувствами. Ему казалось, что отряд действует слишком мелко. Диверсии на оружейном, должно быть, не слишком влияли на ход военных действий. Поэтому и жизни своей лейтенант оправдания не видел: на высокую миссию освобождения всё это не тянуло. Хотелось спасать пленных, хотелось бить фашистов, но что он мог?! Людей мало, вооружены чем попало... В памяти всплыли слова Комарова: "Восемьдесят человек вывозят! Расстреливать, ты понимаешь?!" Сашка Беглец вдруг подумал, что у большинства из них есть семьи, как и у него... была... И эти семьи потеряют своих детей, отцов, жён, мужей, братьев и сестёр... И таких, как он, как Затейный, станет ещё больше. Таких же, которые вроде бы и живут, но чувствуют себя... подвешенными что ли... Полутрупами какими-то, когда зачем живёшь - непонятно, но продолжаешь жить. Может, это страх перед неизвестностью? Что там будет после смерти? Кто ж его знает! Хотя, конечно, пытки страшнее смерти. А, может быть, ещё страшнее, когда перестаёшь чувствовать себя солдатом и начинаешь чувствовать себя мясником? Эту мысль Беглец гнал от себя ещё усердней. Сердце Затейного давно очерствело, и лейтенант сомневался, не перешёл ли он уже эту грань. Смерти больше не вызывали душевной боли, только напускали в голову какой-то тяжёлый туман, мешающий ясно мыслить. Вот так несколько часов назад, глядя в лицо Тимохи, офицер чувствовал: хочется заплакать, а ведь не смог... Не смог! Глаза, как нарочно, стали сухими. Это ещё один шаг в пропасть, где ты настолько несчастен, что даже не чувствуешь этого; где нет радости, нет грусти; всё одинаково плоско и не имеет больше ни цвета, ни вкуса...
Вдруг Затейный почувствовал, что ноги в чём-то застряли, и он не может двинуться с места. Это природа оставила для человека незамысловатую ловушку из спутанных корней и веток. Пытаясь выбраться, Затейный стал дёргать то одной, то другой ногой. После нескольких рывков "ловушка", наконец, отпустила, и... лейтенант, потеряв равновесие, покатился вниз в какую-то нору.
Несмотря на тяжёлое падение, Беглец быстро вскочил и огляделся, держа автомат наготове. Предосторожность оказалась излишней: больше здесь никого не было. Затейный продолжал осматриваться. Внушительная длина комнаты позволяла назвать помещение просторным. Здесь было светло, но ни одной лампы командир лесного отряда не заметил. Невысокие стены со странными узорами и надписи на незнакомом языке, что даже отдалённо не похож на немецкий, - такая картина сейчас предстала глазам офицера. Он понимал, что уже надо возвращаться, но комната так притягивала своей загадочностью! Кроме того, выбраться наружу партизан мог в любой момент: потолок был низким, а земляной спуск довольно пологим.
Почти сразу в душе лейтенанта поселилось стойкое чувство, что он стоит на пороге какого-то невероятного открытия. Пока ощущение было смутным, но с каждой секундой пребывания в "норе" оно усиливалось.
"Надо показать ребятам", - подумал Затейный, снова оглядываясь вокруг. Только сейчас он заметил в дальней части комнаты узкую дверь.
- Что тут у нас, интересно, - прошептал офицер и подошёл ближе.
Едва Сашка-Беглец приблизился, дверь с негромким гулом стремительно ушла под пол. Лейтенант отшатнулся и поудобней перехватил рукоять автомата. Спустя почти минуту, Затейный, приготовив себя к любым неожиданностям, с опаской заглянул в следующую комнату.
Новое помещение практически ничем не отличалась от прошлого, только всяких непонятных надписей и узорчатых рисунков было не в пример больше. Здесь лейтенантом почему-то овладело сильное чувство тревоги.
"Секретный объект, наверное, какой-то. Только не могу понять, наш или фрицев? Или чей-то ещё?.. Рисунки на стенах - это, скорее всего, какой-то сложный шифр. Но что здесь хранится? Охраны нет... пока... Может, брошенный склад?" - думал офицер.
Побродив немного по комнате, Беглец отметил, что пол, стены и потолок выглядят старыми, но ухоженными. Партизан подошёл к одной из стен и осторожно постучал по ней. Звук говорил, что это камень, но верилось с трудом: неизвестные символы были высечены слишком глубоко.
"Точно не наш... - пришёл к выводу Затейный. Он ещё до войны побывал на нескольких секретных базах, сопровождая одного майора. То, что Беглец видел сейчас, выглядело слишком вычурно для советского бункера. - А немцы такое не оставили бы оставили без присмотра", - лейтенант был явно озадачен. Но вместе с интересом в командире партизанской группы крепла безотчётная тревога.
- А вот и ещё одна дверь... - и после недолгого раздумья офицер смело шагнул вперёд.
Третья комната сильно отличалась от первых двух. Когда Сашка Беглец поднялся по длинным узким ступеням, он оказался в тесном помещении с высоким потолком. В стенах были вырезаны четыре неглубокие арки, а в каждой из них стояла каменная плита. Толщиной от силы в полсантиметра, они доходили почти до потолка в высоту. Странные плиты были выполнены из гладкого чёрного камня и как-будто смотрели в круг, расчерченный на полу в центре комнаты.
Как только Затейный переступил низкий порог, дверь за ним закрылась. Чувство тревоги уже буквально зашкаливало, когда лейтенант ощутил сильное головокружение. То, что произошло потом, вообще никак нельзя объяснить. Казалось, камни засветились, а офицер не мог пошевелить даже пальцами. Мозг буквально разрывали то зрительные образы, то звуки. Вот Беглец видит оккупированный город, по которому неспешно ходят патрули гитлеровцев... И всё как на ладони: улицы, переулки и тупики... Вот часовые сменяют друг друга... А вот обрывки каких-то радиопередач... Переговоры по рации... Сначала фашистские, а потом наши... Затейный больше не видел города, теперь перед его глазами маячил расплывчатый образ двух советских офицеров. Они обсуждали план захвата города:
- Завтра пошлём самолёт. Пилот доложит, что да как. По "горячим следам" проведём артподготовку и сразу же направим бронетехнику... Потом пехота пойдёт. Направление ударов по ходу додумаем. Жаль, что у нас там нет никого: мирных много поляжет... Да и солдат молодых не убережём... - говорил первый.
- Подполковник, мне приказали захватить город любой ценой, - говорил второй. Зачем он так нужен - понятия не имею! Ни железнодорожной станции, ни аэродрома, а ещё стоит в низине! Разве что завод... Но ведь трухлявый он, рухнет не сегодня, так завтра ... Нет, точно не завод. Может... речушка пресная? Но как-то это мелко для таких приказов! Вспомни только, как целый корпус, обороняясь, насмерть стоял. Все до одного погибли! Ну, так, по крайней мере, сообщалось... Этих, что наверху, без поллитры не поймёшь... Странно это, но ничего, я всё равно докопаюсь! Самолёт-разведчик отправим... в полдень.
- Есть, товарищ полковник!
Потом "картинка" исчезла, и слух Затейного прорезали какие-то голоса, говорящие на совершенно незнакомом языке...
Лейтенанта всего трясло, и очень кружилась голова. Беглец открыл глаза, но ничего не увидел: в комнате было темно, только слышно было, как снова открылась дверь. Во рту офицера появился неприятный кисло-солёный привкус, и Затейного вырвало. Затем тело партизана на миг пронзила резкая боль, и сознание покинуло его...
Близился рассвет. Сине-чёрные ночные краски понемногу сменялись утренними, сиренево-серыми. День обещал быть пасмурным...
Только что Павлик Зубов встал "на часах". Потрясённый скорбной вестью он, глядя по сторонам, нервно ковырял землю носком сапога. Митька стоял рядом и вглядывался в даль: командира не было слишком долго.
Подошёл проснувшийся Следопыт и обменялся с товарищами угрюмыми кивками.
- А где Сашка Беглец? - сухо спросил Вася.
- Ночью ушёл прогуляться... ненадолго... - тихо ответил Митя.
- Да уж, ненадолго, - с каким-то обречённым ехидством заметил Зубов.
Ещё минут пятнадцать бойцы стояли молча: разговаривать не хотелось никому. Потом тишину оборвали чьи-то шаги. К оврагу, шатаясь, шёл человек. Его лицо пока невозможно было рассмотреть, но вот он подходит ближе...
- Стой, кто идёт? - хотел было спросить Павлик, но осёкся: прямо перед ним стоял командир.
Затейного тяжело было узнать: смертельно бледное лицо, беспокойные вытаращенные глаза, всклокоченные волосы, в которых появилась седая прядь... Сашка Беглец выглядел совершенно безумным.
- Водки! - прохрипел лейтенант не своим голосом.
Опустошив небольшую флягу, командир тяжело сел на землю и осмысленно взглянул на товарищей. Трое бойцов вздохнули с облегчением: кажется, пришёл в себя. И действительно, от прежнего состояния осталось только тяжёлое хриплое дыхание. В остальном Сашка Беглец выглядел нормально.
Следопыт сбегал за водой к речке, и Затейный умылся. Его никто ни о чём не спрашивал. Бойцы терпеливо ждали, когда Александр Петрович сам начнёт говорить.
Сначала похоронили Тимоху. Хоронили со всеми почестями, которые только возможны в таких условиях. Партизаны подходили и по очереди прощались с товарищем. Последним подошёл Затейный и, по-отечески поцеловав парня в лоб, приказал закапывать... Потом дали залп из автомата, немного выпили за упокой... и через силу - командир заставил - плотно поели.
Затейный долго колебался. План офицера был прост: он хотел уничтожить бункер и попробовать влиться в Красную Армию, сообщив всё, что узнал. Беглец понимал, что за предоставленные ценные сведения ему и его бойцам могут дать возможность очистить своё имя в бою. Разумнее всего в этой ситуации, чтоб не терять времени, было разделить отряд, отправившись самому на поиски норы, а остальных послать через речку на юг, к советским войскам. Вот только сам он бункер вряд ли найдёт, да и оставлять своих бойцов без присмотра Затейный боялся. Ещё нужно было сообщить обо всём Комарову, но попытка проникнуть в город сейчас, днём, была самоубийством.
Как только лейтенант уже собрался поведать о ночных событиях, раздался спешный фальшивый свист. Это был Комаров, лёгок на помине...
- Фрицы... идут... - сбивчиво дыша, сообщил он. - Сотни... две, не меньше! Перехватили... советскую... шифровку... Тут какой-то секретный объект есть... Искать идут! А ещё красноармейцы наступают!
Диверсанты удивлённо переглянулись.
- Немцы далеко? - спросил Затейный.
- Через несколько минут здесь будут!
Оставаться тут было нельзя: партизанам хватило бы одной гранаты, брошенной в овраг. Пока отряд спешно готовился к отступлению, лейтенант в общих чертах рассказал товарищам по оружию обо всём, что произошло с ним ночью. Теперь пришло время придумать новый план.
- К нашим не успеем, пока через реку будем переправляться перестреляют нас фашисты... Будем на восток уходить, - именно в той стороне, по мнению, Затейного, находилась нора. Было страшно представить, что объект может достаться хотя бы одной из сторон. Это была бы катастрофа.
- А Тимоху как понесём? - спросил Комаров, ища глазами раненого бойца.
- Нет больше Тимохи, - обрубил лейтенант. - За мной, - командовал он. - Сейчас находим и взрываем нору, потом выходим с той стороны леса. После этого поворачиваем на юг, и идём навстречу нашим войскам. Вопросы есть?
- У меня вопрос! - отозвался Митька. - Одной гранаты хватит? У нас всего одна...
- Хватит! - Затейный уже прикинул, что взрыв гранаты в тесной комнате без труда обрушит тонкие высокие плиты, хоть и каменные. Именно их Затейный справедливо считал сердцем объекта.
- Сашка, о вас пока не знают, но себя я выдал с потрохами, когда убегал... - сказал Виктор, оглянувшись в сторону города. Оттуда, с запада, уже доносились голоса и шум многочисленных шагов: противник быстро приближался. - В общем, я с вами, - быстро добавил бывший полицай.
- Какой у них приказ? - уже на ходу спросил подпольщика офицер.
- Прочесать лес, найти и удерживать объект в ожидании дальнейших указаний, - ответил Комаров.
- Значит, дальше леса они не пойдут... - заключил командир партизан.
- Не пойдут, - согласился Аркадич. - А вот оцепить лес - это пожалуйста... Причём сделают они это быстро.
- И то верно, спешить надо!
Вокруг леса с севера, запада и востока было поле, а на юге - пологий берег реки. Это значило, что передвигаться противник будет с большой скоростью. Поэтому минута промедления означала смерть.
Лесная группа двигалась настолько быстро, насколько могла, бросая по сторонам беглые взгляды. Затейный бежал так, будто знал, где конкретно находится бункер. Однако вела его вовсе не память, а шестое чувство, которому лейтенант привык доверять. Командиру то и дело приходилось останавливаться и ждать товарищей, что сохраняли боевой порядок для прикрытия тыла.
Зубов шёл замыкающим, постоянно оглядываясь назад. Поэтому, когда из-за кустарника показалась неосторожная немецкая группа из шести человек, он открыл огонь первым. Все шестеро были скошены двумя длинными очередями, выпущенными Павликом и Митькой. Втроём со Следопытом они поспешно сняли с трупов автоматы и выпотрошили полные подсумки. Через несколько секунд все в отряде были вооружены. Партизаны понимали: так легко, как с этими, больше не будет: теперь гитлеровцы знали, что в лесу они не одни...
Чтобы не получить пулю в спину, диверсантам пришлось совсем отказаться от бега. Группа стала двигаться гораздо медленнее, и теперь бойцы шли, всё больше пятясь: встречать противника лицом куда осмотрительнее.
Где-то за деревьями, совсем недалеко, послышались отрывистые команды:
- Скорее, их не может быть много! Лес должен быть полностью зачищен! Вперёд, вперёд! - быстро перевёл Комаров, владеющий немецким в совершенстве.
- В бой не ввязываться, времени нет! - предупредил Затейный, - просто отстреливайтесь!
Немцы настигали. Серые каски то тут, то там показывались среди жёлтых листьев. Первые выстрелы гитлеровцев взрыхлили землю вокруг Зубова. Ни волнение, ни страх не отразились на его лице. Нет, сейчас в глазах партизана читался только дикий азарт опытного игрока. Павлик смачно сплюнул и усмехнулся.
- Бей ублюдков! - заорал Зубов и дал длинную очередь в ответ.
- Началось... - процедил сквозь зубы Митька и поддержал друга огнём.
Запал одного и спокойствие другого помогли менее опытным бойцам побороть страх и отвлечься от мысли "всё, это конец", мысли, погубившей столько молодых...
Партизаны действовали довольно грамотно: уроки командира явно пошли им на пользу. Отстреливаясь по очереди, бойцы смогли какое-то время держать врага на расстоянии. Немцы понимали своё колоссальное превосходство и под пули подставляться не спешили, да и не стреляли почти. Сейчас это было на руку лесному отряду: если бы гитлеровцы бросились скопом, не взирая на потери, ребята не прожили бы и трети минуты...
Затейный в перестрелках не участвовал и лишь изредка оборачивался назад. Кровь то и дело мощным потоком приливала к голове, когда Беглец думал, сколько сейчас зависит лично то него. И он не бежал только потому, что тогда ребята бы отстали. Лейтенант быстро шёл, ломая прикладом низкие ветки, замедляющие передвижение...
Между тем, ситуация сзади офицера ухудшалась. Стали реже слышны очереди: его бойцы начинали экономить патроны...
Через минуту вдалеке показался памятный комок из корней и путаных веток...
Повинуясь приказу, партизаны, а вместе с ними и Комаров, припустили за лейтенантом со всех ног. Командир бежал быстро, как никогда в жизни. Бойцы еле поспевали за ним, а хромающий Виктор, больно закусив губу, старался не отставать. Только кряхтел громче других.
Фашисты, заметив, как резко прекратился огонь, больше не прятались за деревьями и бугорками. Они тоже прибавили в скорости. Немцы были в отличной форме. Ещё только ночью пьяные и расхлябанные, гитлеровские солдаты выглядели сейчас той слаженной военной машиной, что в считанные годы поглотила Европу... Короткая перебежка, попытка достать врага очередью, опять перебежка...
Неизвестно, что помогло команде добраться до бункера без потерь. Будь то удача или быстрые ноги, Затейный срочно должен был принять решение.
- Так, я остаюсь взорвать объект, а вы уходите на восток. Ну и дальше по прежнему плану...
- Нет, Петрович, - возразил подпольщик. - У тебя сведения важные, ты теперь больше всех про город знаешь. А меня всё равно не простят... Да и не могу я больше бежать!
Спорить было некогда, к тому же... во многом Комаров был прав. Командир кивнул, и Митька вручил Виктору гранату:
- Пользоваться умеете?
- Видел пару раз, - отмахнулся бывший полицай.
- Разберёшься, что взрывать? - хмуро спросил офицер.
- Да, - последовал уверенный ответ.
- Уходим! - громко сказал Затейный, и команда снова пустилась в сумасшедшую гонку на выживание. Сейчас было не до прощаний. Беглец, задержавшись на мгновение, только бросил грустный взгляд на Аркадича. В отличие от своих бойцов, в чьих молодых сердцах всегда находилось место для надежды, лейтенант понимал: Комаров останется здесь навсегда. Так думал и Виктор, но он не видел этого последнего взгляда, потому что уже лез в "нору"...
С каждой минутой отряд из девяти человек продвигался всё медленней. Мало того, что силы были на исходе, так ещё и лес становился всё более густым. То тут, то там пройти мешали высокие корни, перевёрнутое дерево или колючий куст... Они забирали самое драгоценное, что сейчас было у партизан: время. Все понимали, что если окружение замкнётся - а Затейный был уверен, что приказ об оцеплении периметра давно отдан, - всё будет потеряно. Хотя и путь нацистам нужно проделать в несколько раз больший, вероятность их успеха была выше. Пока маленький отряд преодолевал многочисленные препятствия, немцы быстро обходили его с двух сторон: по полю и по берегу реки...
Преследователи немного отстали. Это давало слабую надежду на спасение. Партизаны продолжали быстро бежать. Казалось, что вот-вот - и они упадут... на что только не способен человек, который хочет жить!
Неожиданно впереди раздалась пулемётная очередь. Двое партизан упали. Это были Семён и Федот - тихие замкнутые поэты, преданные Родине, но не большевикам.
Почти сразу же кровь залила испуганное лицо Следопыта, и его безжизненное тело рухнуло на траву.
Бойцы лесного отряда остановились, как вкопанные. Среди деревьев уже маячили серые шинели. Это могло означать только одно: оцепление замкнулось. Бежать больше некуда...
Замешательство было недолгим. Стиснув зубы, группа заняла ближайшие укрытия. Оглушительно зазвучали автоматы. Пули засвистели над непокрытыми головами бойцов Затейного. Только сейчас лейтенант понял, что такое боевое братство и почувствовал себя настоящим командиром. Его подопечные молча переглянулись. Их лица выражали лишь одно - обречённость.
- Спасибо тебе, Витя, - прошептал Беглец, - за шанс...
Комаров отстреливался от немцев уже внутри бункера, с боем отходя вглубь "норы". От самого спуска тянулся обильный кровавый след. Виктор с трудом волочил простреленную ногу, именно ту, на которую хромал. В глазах бывшего полицая уже играли искорки безумия: именно так пьянит ощущение скорой смерти.
Выпустив ещё одну очередь из МП-40, Виктор буквально вполз в последнюю, третью комнату. Оглядевшись, он сразу понял: взрывать надо именно здесь.
Пот заливал лицо - Комарова лихорадило. Зажав рану, он старался не обращать внимания на боль. Было страшно, очень страшно, но мысль, что Затейный и его ребята спасутся, придавала смелости. В глазах Виктора уже начинало темнеть. Если он сейчас потеряет сознание, немцы захватят объект.
Скуля от боли, бывший полицай выдернул чеку и упёрся в потолок невидящим взглядом:
- Дай Бог им выбраться, - проговорил Аркадич, и обессилевшая рука выпустила гранату...