Милицын Владимир Анатольевич : другие произведения.

Кедровый Распадок

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Размышления о человеческой жизни и последних полувековых событиях в стране (в формате Non/fiction)

Владимир Милицын

0x01 graphic

  

КЕДРОВЫЙ РАСПАДОК

ООО "Издательство "Кола" Сыктывкар 2010


   ББК 63.3(2Рос.Ком) М60
   Милицын В.А.
   М60 Кедровый распадок.- Сыктывкар: ООО "Из­дательство "Кола", 2010. - 272 с.
   В книге Владимира Милицына "Кедровый распадок" не только дорогие сердцу автора воспоминания, но и раз­мышления о тех событиях, которые произошли в конце XX века в нашей стране.
   ББК 63.3(2Рос.Ком)
   ISBN 978-5-7934-0340-5
   No Милицын В.А., 2010 No ООО "Издательство "Кола", 2010
   В. Кедрову - шестьдесят, но так было не всегда...
   (Из воспоминаний очевидца)
   1
   Уже рассвело, но в посёлке было непривычно тихо. Лишь изредка по сухому снегу проскрипят чьи-то торопливые шаги, затем где-то гулко хлопнет вход­ная дверь, и изба, срубленная из толстых сосновых брёвен, извергнув облако пара, проглотит озябшего пешехода. В ответ, не высовываясь из будки, стояв­шей у калитки, лениво, с простуженной хрипотцой тявкнет покрытый изморозью пёс. С ажурно-белой, словно спустившееся с неба облако, высокой берёзы, застывшей в углу двора, медленно кружась, осыплют­ся пушинки инея.
   Опять всё стихнет. Тах-х! Словно выстрел мелко­калиберной винтовки - треснула на морозе древеси­на. То ли доска, то ли какое-то дерево не выдержало лютой стужи и раскололось. И снова над горной лож­биной опустилась тревожная вязкая тишина. Каза­лось, посёлок, окутанный морозной пеленой, погрузил­ся в летаргический сон. Но нет, сон в такую погоду равносилен смерти. Посёлок просто замер и чутко притаился, он, как тот пёс, свернулся в клубок, стара­ясь сохранить, сберечь своё тепло на случай продолжи­тельных испытаний.
   Спиртовой термометр, закреплённый у входа в дом, указывал своим красным срезом на отметку в минус сорок семь градусов по Цельсию.
   Над крышами домов, из чуть торчащих из-под снега чёрных печных труб, белыми свечами в небес­ное марево устремлялся дым, а внизу, в раскалённых печах, не умолкая, наперебой потрескивали берёзо­вые и еловые поленья.
   Стоял морозный воскресный день, и люди без на­добности старались не высовывать носа на улицу.
   2
   За морозным окном, едва успев начаться, заканчи­вался один из последних декабрьских дней 1970 года. Владимир Кедров, студент третьего курса автодорож­ного института, сидел за обеденным столом в жарко натопленном родительском доме. Приехал он вчера ночью, проделав путь в две тысячи километров на трёх самолётах и на попутном грузовом автомобиле из Омска через Новосибирск, Красноярск, Северо-Ени- сейск. Благополучный исход длинного и трудного пути, предстоящие двухнедельные каникулы, домаш­ний уют и присутствие близких, дорогих ему людей, которых он давно не видел и по которым сильно со­скучился, создавали в его душе приподнятое, жизне­радостное настроение.
   Он имел славянскую внешность, был среднего тело­сложения, ловко скроен и, как считали окружающие, недурен собой. Его зеленовато-серые глаза радостно блестели, а с губ не сходила слегка снисходительная, сентиментальная улыбка. Молодое физическое здо­ровье и студенческий оптимизм яркими мазками рисовали ему картину предстоящей счастливой жиз­ни, которая представлялась в виде прямой светлой дороги, ведущей к сияющему Олимпу, на вершине которого ему непременно предстоит быть.
   За столом собралась вся семья: отец Анатолий Ва­сильевич, который в начале 20-х, до раскулачивания семьи, успел закончить всего четыре класса, мать Алек­сандра Ивановна, вообще не имевшая образования, хотя читать и писать мало-мальски могла, сестра Надежда, учащаяся девятого класса, и он - студент третьего курса, будущий инженер.
   Владимир был словоохотлив и нетерпелив. Ему казалось, что он уже всё знает о жизни, во всём пре­красно разбирается.
  -- Наша страна, - говорил он, - развивается неви­данными темпами, ещё одна-две пятилетки, и равных нам в мире не будет. Вы только посмотрите, что дела­ется в Сибири: строятся Братский и Красноярский алюминевые заводы, Усть-Илимская ГЭС, на Дальнем Востоке - Амурский целлюлозно-картонный комби­нат... Ещё немного, и дойдёт очередь до нашего по­сёлка, будете вы жить, дорогие родители, в благоуст­роенном доме: нажал на кнопочку - и тебе горячая вода из крана, на другую - и газовая плита к вашим услугам.
  -- Не знаю, как насчёт "кнопочки", а вот конфигу­рацию из трёх пальцев мы точно иметь будем! Это у нас всегда, пожалуйста! - накалывая вилкой в тарел­ке квашеную капусту, ответил ему отец. - Скажи мне, учёный человек, - продолжал он, дожёвывая закуску, - почему мы с матерью всю жизнь, начиная с малого возраста, без отдыха вкалываем, и на работе, и домаш­нее хозяйство держим, а сытно и богато никогда не жили, каждый рублик вынуждены считать. Неуже­ли "сраный" капиталист больше нас работает?
  -- Ничего, батя, капитализму во главе с междуна­родным империализмом хана приходит. Мы уже сей­час первые в космосе, нас в институте учат работать на больших, размером со шкаф, электронно-вычисли­тельных машинах, которые сделают революцию в научно-техническом прогрессе. Так что скоро вы в лес за ягодами и грибами будете ездить на "Москви­че" и каждый год будете отдыхать в Сочи.
  -- Эх, сынок, какой Сочи? Нам уже на покос-то съез­дить тяжело. Корову держать уж сил нет, а без неё как прожить? - с любовью глядя на сына, говорит мать.
  -- Ну и продайте её, мама. Сейчас в стране строят крупные животноводческие комплексы на тысячу го­лов и больше, в молоке скоро все купаться будем.
  -- Да-а, потекут молочные реки с кисельными бе­регами, а жареные рябчики прямо нам в рот будут падать, - хитровато подмигнув, отец широко улыб­нулся и залпом выпил гранёную стопку водки.
   Сын последовал примеру отца, жадно налегая при этом на домашние котлеты с пюре, в которое мать всег­да добавляла свежего молока и сливочного масла.
  -- Ух, мам, и вкуснатища! - не переставая жевать, мычал он.
  -- Кушай, сынок, кушай. Как говорят, дома и соло­ма едома.
  -- Вов, а студентки стильно одеваются? Говорят, что в этом году в моде расклёшённые юбки и туфли на платформе? - встряла в разговор сестрёнка.
  -- На сорок рублей стипендии за модой не уго­нишься. Студенты - народ практичный, могут и в кедах, и в тапочках на занятия прийти. Знания - вот главное богатство. У нас самая образованная страна в мире. Так что, давай учись, сестричка!
   3
   Много позже Кедров понял, что почти все моло­дые люди излишне самоуверенны и категоричны в своих суждениях, чрезмерно оптимистичны в ожида­ниях. Каждый из них полагает, что у кого, у кого, а уж именно у него всё будет отлично, что его непре­менно ждёт в жизни только успех и удача. И если сейчас что-то не так: получил двойку, последним при­бежал к финишу, поленился и не сделал работу, со­врал родителям, струсил перед хулиганом и т.п., то кажется, что это всё случайная слабость, временная неудача и впредь такого больше не будет, завтра всё будет по-другому. Они знают, что вся жизнь ещё впе­реди, а поэтому часто полагают, что всё само собой как-то образуется, упущенное сегодня завтра будет навёрстано, а допущенная ошибка сама собою испра­вится. "Мне непременно выпадет счастливый билет, и я поймаю за хвост свою "синюю птицу", - так рас­суждает если не каждый, то каждый второй парень или девушка.
   Конечно же, каждый человек индивидуален и непов­торим. Однако помимо этого молодые всегда излишне самоуверенны в надежде на собственную исключитель­ность, в которой им в течение своего жизненного пути приходится нередко разубеждаться и даже расплачи­ваться.
   Но строго судить их за это опять же не следует. Без веры в свои силы, в свою "звезду" невозможно будет устоять перед жизненными трудностями, без этого в стране не будут появляться герои и гении, создаваться дерзкие планы и свершаться великие проекты, а значит, не будет движения вперёд, жизнь остановится в своём развитии. Молодость, несмотря на свою неопытность, исключительно прекрасная и замечательная пора. Кажется, М. Твен сказал: "Луч­ше быть молодым щенком, чем старой райской пти­цей".
   Владимир родился и вырос в Сибири, в неболь­шом таёжном посёлке, который разместился у подно­жья лесистых гор, в стороне от больших дорог. Цепь этих гор, растянувшихся на многие сотни километ­ров, образовала Енисейский кряж, охраняемый с се­вера рекой Подкаменная Тунгуска, а с юга - Анга­рой. Обе эти полноводные быстрые горные реки впа­дают в среднее течение могучего Енисея. Посёлок Брянка, рассечённый на две половины одним из его притоков, выполнял роль грузового речного порта. По высокой весенней воде, преодолевая яростный напор реки Большой Пит, колёсные пароходы, отча­янно шлёпая по воде вращающимися деревянными лопастями, тащили за собой груженые баржи, достав­ляя сотни тонн продовольствия и других промыш­ленных товаров. Завезённого добра хватало всему населению района на последующие одиннадцать ме­сяцев бездорожья. Своенравная горная река на ме­сяц становилась "дорогой жизни" для жителей все­го Северо-Енисейского района.
   Приход весны в тех местах ценился особо. Это была пора не только свержения холодной, надоевшей всем зимы, повышенного содержания адреналина в крови северян, любовных вздохов под луною, как это бывает среди основного народонаселения нашей пла­неты, но наступление весны знаменовало собою в бук­вальном смысле спасение жизни.
   Настоящее, неподдельное счастье испытывали все брянковские жители, когда после долгой и холодной зимы, а затем мощного ледохода, из-за поворота на реке появлялся силуэт дымящего трубой парохода...
   В тот день, а это было 15 мая, буквально всё насе­ление посёлка от мала до велика высыпало на при­стань. Пристань была сооружена из толстых брёвен, связанных между собою скобами, и выстлана толсты­ми сосновыми плахами. В её глубине, большей час­тью уже на берегу, располагались огромные склад­ские помещения, на крыше одного из которых висел транспарант, где белым по красному крупным курси­вом было написано: "Даёшь навигацию 1956 года!". Выстроившись вдоль края пристани, на которую от небольшого ветра захлёстывало речную воду, люди с трепетным волнением и опаской поглядывали вниз на стремительно проносящийся у них под ногами мощный свинцово-синий холодный поток. Они были эмоционально возбуждены от ожидания радостного события, которое вот-вот должно произойти в их жизни. Некоторые мужики были слегка "навеселе", но пьяных не было, это было как-то в посёлке не при­нято. Хотя сам воздух, насыщенный ароматом талого снега и пробуждающегося леса, пропитанный луча­ми яркого солнца, пьянил, казалось, каждого. И чело­веку не хватало лёгких, чтобы напиться и растворить­ся в этом божественном нектаре. Все от мала до вели­ка галдели и жестикулировали, привставали на носки и вытягивали шеи, пытаясь разглядеть приближаю­щееся чудо. Они ждали прибытия по реке "миссии".
   Принаряжённые девки и бабы с румяными, поро­зовевшими лицами, то и дело поправляя на своих головах цветастые, яркие платочки, одёргивая от ша­ловливого ветра подолы своих нарядных платьев и юбочек, торжественно дефилировали по деревянному настилу в своих туфлях-лодочках. Мужики, в начи­щенных и смазанных солидолом кирзовых, а кто и хромовых сапогах, не вынимая из ртов папирос, вели разговор о погоде и спорили между собой о видах на предстоящий лесной урожай. Школьная молодёжь, словно бело-чёрные гагары, облепила возвышающу­юся над рекой скалу, которая своим пологим боком упиралась в край пристани. Пацаны, что помельче, одетые в вязаные свитера и сшитые матерями шта­ны-шаровары на резинках, и девчонки в розовых коф­точках и ситцевых платьишках в горошек, сновали в толпе, торопливо вскарабкивались на нижние камен­ные глыбы, прыгали, кричали и копошились. Молодые люди, что постарше, отдельными парами и группами сидели на самом верху скалы, умостившись на слегка прогретых весенним солнцем каменных плитах.
   Издалека, с палубы плывущего парохода, казалось, что поросший небольшими деревцами, чуть тронутый зеленью серо-фиолетовый склон горы, прилегающий к пристани, украшен разноцветным конфитюром.
   И вот наступил долгожданный момент. Под бра­вурные звуки марша, несущегося из репродуктора над капитанским мостиком, дав три оглушительных при­ветственных гудка, от чего дружно вздрогнула вся встречающая и ликующая публика, к пристани при­чалил пароход с надписью на борту: "Зоя Космоде­мьянская". Речному труженику было присвоено имя молодой партизанки - героини Великой Отечествен­ной войны. Это, видимо, было сделано не только для того, чтобы увековечить её память, но и с тем расчё­том, чтобы пароход знал, что и в его жизни предстоят суровые испытания.
   Пятилетний Вовка, держась за отцовскую руку и ошалев от восторга, как заговорённый смотрел на свер­кающий в лучах заходящего весеннего солнца бело- жёлтый пароход и на деловито снующих по палубе красавцев-матросов. Те, ощущая на себе внимание сотен восторженных глаз, резво прыгали по ступе­ням многочисленных трапов, крепили канаты, крути­ли ручки лебёдок, ловко ныряли в трюмы и также ловко оттуда выныривали, играя натренированными бицепсами из-под плотно облегающих фигуры тель­няшек. Затем, выстроившись у борта судна в линию, они что-то дружно и громко прокричали в ответ на приветствие капитана, который показался Вовке не­достаточно высоким и слегка толстоватым для тако­го потрясающего парохода. Сошедшего на берег ка­питана встречало всё местное руководство, как и при­нято, хлебом с солью.
   Всё здесь происходящее маленькому шестилетне­му Кедрову казалось прекрасной, волшебной сказкой.
  -- Пап, а пап, когда я вырасту, то буду обязательно матросом! И повезу тебя с мамой в большой город, далеко-далеко.
  -- Хорошо, сынок. Только по реке уж больно долго плыть. Ведь ты хотел лётчиком... Может, лётчиком будешь?
  -- Да, и лётчиком тоже! Но... сначала матросом!
   5
   Прилетев в Северо-Енисейск на "ИЛ-14" в качестве пассажира, студент Владимир Кедров сразу отправил­ся на автостанцию. Там он узнал, что рейсовый авто­бус из-за большого мороза отменяется и переносится на завтра. В полдень было -33, а к вечеру ожидалось дальнейшее понижение температуры. Он побежал на торговую базу и встретил там знакомого шофёра, ко­торый после разгрузки машины собирался в обрат­ный путь. Тот его сначала брать не хотел из-за риска замёрзнуть в пути, но затем поддался уговорам.
   Водителю старенького "Зила" было под пятьде­сят. Это был опытный водила, хлебнувший за свою шофёрскую жизнь на Севере всякого: и плохого и хорошего, и радостного и печального. Без малого чет­верть века назад Николай Плеханов после службы в армии по комсомольской путёвке приехал работать в транспортную контору на Брянку. Вскоре он влю­бился в местную учителку Альбину, они поженились, у них родились две дочери. Старшая из них, Светла­на, была моложе Вовки лет на пять, но девка - по его понятиям - приметная. А вот малая родилась не со­всем здоровой: у неё одна нога оказалась короче дру­гой, и при ходьбе она слегка прихрамывала.
   Водитель как ни ругался с кладовщицей, как ни подгонял крепким словом грузчиков, требуя от них резвости в работе, всё же не уложился в намеченный график, и выехали они в обратный путь поздно, после пяти часов вечера. На улице уже было совсем темно.
   Дядя Коля - так к нему обращался Владимир - в душе был рад неожиданному попутчику. Всё же ехать вдвоём веселее, да и как-то понадёжнее. Он, взглянув на Володькину обувку, буркнул: "Вижу, ботинки-то у тебя по новой моде, не с мехом, а со смехом, - затем достал из-под сиденья старенькое шерстяное одеяло и приказал: - На-ко, замотай ноги как следует".
   Первый час пути они проехали незаметно. Влади­мир рассказывал про жизнь в городе, а дядя Коля делился поселковыми новостями.
  -- В городе жизнь суматошная, на улицах машин полно, только и гляди, как бы под колёса не попасть. А водители все наглые, прут на пешехода, словно бык на красную тряпку.
  -- Ты старуху-то Матрёну знаешь поди?
  -- Ну а как же, мы школьниками ещё к ней за огурцами в огород лазали. А она в нас гнилой кар­тошкой швыряла.
  -- Ну, так вот, сгорела она на прошлой неделе, вме­сте с хатой. Жалко старую, спасти не удалось. - Тут машину резко потащило вправо. Водитель вдарил по тормозам. Затем сдал назад. Включил пониженную передачу и медленно тронулся дальше, хрипло руга­ясь.
  -- Ну, посмотри - разве это дорога? Ни хрена ведь не чистят! Сцепление вон ведёт, выйдет из строя - замёрзнем с тобой посреди тайги к чёрту! Будут тебе тогда каникулы.
  -- Да ничего, дядя Коля, доедем. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского!
  -- Доедем?! Твои бы слова да Богу в уши.
   Автомобиль, надрывно гудя, пробиваясь через снеж­ные заносы, медленно преодолевал очередной тягун. Так на шофёрском жаргоне называется длинный до­рожный подъём, на котором часто буксуют машины, доставляя водителям много неприятностей. Этот тя­гун имел своё прозвище, называли его мужики "тё­щин язык".
   Николай замолчал, весь подался вперёд, напряжён­но всматриваясь в смутные очертания дороги через небольшой, незамерзающий овал на лобовом стекле. Он старался так управлять машиной, чтобы её зад­ние, ведущие колёса не провернулись. На шофёрском языке это означает, что ехать надо в "натяжку", рез­ко не газовать. Иначе машина забуксует на подъёме и её может стащить в кювет. В этом случае на по­мощь можно было рассчитывать только к утру сле­дующего дня, так как в морозную ночь редко кто из шофёров отваживался отправиться в дальний путь.
   "Ну, дружок, давай, ещё чуть-чуть... Ну вот, мо­лодец!" - подбадривал вслух свой старенький авто­мобиль опытный водила. И тот, кряхтя и поскрипы­вая на ухабах, отмерял километр за километром по узкой, извилистой, теряющейся в ночной мгле доро­ге, проложенной когда-то через самое сердце дрему­чей сибирской тайги.
   Слева и справа, за высоким снежным бруствером, в свете фар мелькали причудливые силуэты тёмных, заснеженных деревьев. В темноте лес казался чёрной бездной, дремучей и враждебной. Он окружал маши­ну со всех сторон и вносил тревогу и беспокойство в души путников. В прыгающих бледно-жёлтых лучах фар, несясь навстречу, искрились мельчайшие крис­таллики льда, что явно указывало на всё усиливаю­щийся, давно переваливший за тридцать, мороз.
   Владимир вытащил из кармана пальто закоченев­шую руку, слегка оголив запястье, поднёс её к щитку приборов. Стрелки ручных часов "Заря" в полумра­ке кабины показывали семь сорок вечера. В пути они были уже более двух часов. Ёжась от холода, он, ук­радкой от водителя, погладил дерматиновое, потрес­кавшееся сиденье кабины и мысленно обращаясь к автомобилю, тихо прошептал: "Миленький, хорошень­кий, не подведи, довези нас до дома".
   Впереди в морозном тумане показались несколь­ко тусклых огоньков посёлка Викторовск. Машина, шурша шинами по морозному полотну дороги, кото­рая была и главной улицей посёлка-прииска, не встре­тив ни одного пешехода, казалось, неохотно минова­ла последний фонарный столб и отчаянно нырнула в темноту метнувшегося навстречу леса.
   "Здесь, в этом посёлке, в 1949 году, когда меня ещё не было на свете, впервые встретились, а затем поженились мои родители", - вспомнил рассказ ма­тери Владимир. Он резко повернул голову, чтобы ещё раз взглянуть на промелькнувшие мимо огоньки людского жилища, но было поздно. На замершем бо­ковом стекле кабины был виден только бело-пепель­ный лёд.
   Ещё примерно через час утомительного пути в свете фар на миг появились и тут же исчезли во мгле чёрные силуэты покосившихся, занесённых снегом, пустующих домов Черимбы. Проехали ещё полчаса - картина повторилась, но этот посёлок назывался По- имбой. Говорят, названия этим некогда населённым пунктам дали ранее жившие здесь тунгусы, или эвен­ки, как называют этот малочисленный народ ныне.
   Мороз всё крепчал. В кабине становилось холод­нее. На лобовом стекле у водителя осталось неболь­шое овальное незамёрзшее пятно, через которое он напряжённо всматривался в медленно набегавшую дорогу. Владимир, уткнув свой посиневший нос в каракулевый воротник тёмно-коричневого пальто и засунув руки глубоко в карманы, сидел, нахохлив­шись, как воробей, стараясь сохранить жалкие остат­ки телесного тепла. Точнее, его уже не было. Мелкая зябкая дрожь сотрясала всё его тело. В его голове крутилась только одна мысль: скорее бы доехать.
   Время, как и километры, тянулось нестерпимо мед­ленно и, казалось, нет конца у этой бездушной, безжа­лостной дороги.
   Вдруг мотор у машины чихнул раз, затем другой и заглох. Был слышен только сухой, жёсткий скрип снега под замедляющими свой бег колёсами. Машина по инерции проехала десяток метров и остановилась.
   Владимир почувствовал, как леденящий страх про­бежал мурашками по его коже.
   Водитель нажал на стартер раз, два, но машина не заводилась. "Ну вот! Что за хренотень? Неужели при­ехали?" - сурово и хрипло произнёс он как приговор.
   В кабине на несколько секунд воцарилась жут­кая тишина. Затем, крепко выругавшись, Николай извлёк из бардачка небольшой плоский фонарик и, выключив фары, резко распахнул дверцу. Владимир, оставшись один в кабине, на несколько секунд слов­но остолбенел. Ему хотелось лишь одного - посиль­нее зажмурить глаза и сразу оказаться дома, в тепле, среди родных. Выходить на улицу ему смерть как не хотелось. Но было стыдно. Он нажал на ручку и толк­нул плечом дверцу. Оказавшись на улице, он мо­ментально почувствовал, как холод безжалостно по­лоснул по его и так озябшему лицу. Николай, копа­ясь в моторе, крикнул из-под капота: "Чего стоишь? Иди сюда, посвети мне фонариком, ни черта не вижу". Фонарик был маломощный и при морозной погоде лишь на расстоянии метра создавал небольшое свет­лое пятно. Владимир, стоя у крыла, постукивал друг о друга закоченевшие ноги и хлопал свободной ру­кой по трясущемуся телу, стараясь хоть как-то со­греться. Но обжигающий мороз жадно и настырно проникал сквозь его одежду всё глубже и глубже, стараясь окончательно его уничтожить. Чёрная ле­денящая мгла окружала безмолвный силуэт автомо­биля и двух копошившихся возле него людей. Каза­лось, всё вымерло, и вокруг них на многие сотни ки­лометров нет ни одной живой души. И лишь высоко вверху, в такой же тёмной и холодной бездне, слабо и беспомощно мерцали крохотные звёзды, указывая на тленность и мимолётность человеческой жизни.
  -- Ну что, Вовка! Неуж-то нам замерзать здесь при­дётся?! - не то спросил, не то утвердительно прохрипел Николай, стараясь продуть медную трубку топливо­провода.
  -- Не-не-не-знаю, - медленно отстучал зубами Вла­димир.
   Водитель спешил. Он-то отлично понимал, что ещё пять-семь минут и мотор будет совсем не запустить. Ему было не до боли от содранной кожи, оставленной на холодном металле. Непослушными пальцами он лихорадочно закручивал гайки, затем быстрыми дви­жениями рук проверил электропроводку, прокачал бен­зонасос.
   "Боже, быстрей, ну быстрей", - подрагивая всем телом, беззвучно шептал будущий инженер-механик, подгоняя шофёра. Кедрову казалось, что прошла це­лая вечность, а тот действует непозволительно мед­ленно и бестолково. Воображение рисовало ему без­радостную картину: сначала они разломают и сожгут в костре деревянный кузов автомобиля, затем спалят резину с колёс, а после, не выдержав долгой и холод­ной ночи, обессиленные и обмороженные, замёрзнут возле потухшего огня.
   Николай, закончив возиться с мотором, забрался в кабину, включил зажигание и нажал на стартер. Махо­вик медленно провернулся раз-другой, но мотор не за­водился.
   Тут фонарик в руке Владимира моргнул, ещё раз моргнул и тихо угас. Нервы у него не выдержали. Он завопил, как раненый зверь: "Ну, заводись же, сво­лочь! Заводись!" - и начал что есть мочи стучать ку­лаками по крылу и капоту машины, пиная околев­шими ногами обездвиженные колёса. Тело его вздра­гивало от ударов и рыдания. Он не хотел так нелепо погибать. Ему так хотелось жить. Он ненавидел эту чудовищную ночь, этот безжалостный мир. И он, не чувствуя боли, бил сейчас и по нему, и по всей не­справедливости в мире.
   Николай резко дёрнул его за руку и прижал к борту кузова. "А ну-ка прекрати, или я сам тебя ус-
   2. Кедровый распадок 17
   покою!" - крикнул он Владимиру в лицо и тряхнул за грудки. Затем на ощупь вытащил из-под сидения заводную кривую рукоятку, воткнул её в храповик под радиатором и несколько раз резко провернул... Безрезультатно.
   "Садись в кабину и в такт мне жми на стартер", - скомандовал водитель, а сам, сбросив телогрейку и шапку, обхватив голыми руками рукоять заводной ручки, начал остервенело, вкладывая все свои силы, накручивать её по часовой стрелке. Но машина не заводилась. Николай выпрямился на несколько се­кунд и перевёл дыхание.
   "Врёшь, не возьмёшь!" - захрипел он, в очередной раз налегая на рычаг. Он крутил яростно, остервене­ло, падая грудью вперёд, словно кидался на амбразу­ру. От сверхнапряжения у него должны были лопать­ся жилы и ломаться кости, но он всё крутил и кру­тил непомерно тяжёлую рукоять. Всё! Силы его покинули окончательно, и он, навалившись всем сво­им почти стокилограммовым телом вперёд, последний раз опустил рычаг вниз.
   И тут мотор вдруг нехотя рыкнул, охнул, затем ещё раз, другой - будто выходя из глубокой комы. В этот момент Вовка резко прижал педаль газа до упо­ра, мотор загудел, взревел, а затем, успокоившись, мо­нотонно, как ни в чём не бывало, заурчал. Обессилен­ный водитель в одном свитере, с обнажённой головой, не чувствуя мороза, сидел перед машиной на коле­нях не в силах подняться. "Слава тебе, Господи! Сла­ва тебе, Господи!" - беззвучно шептали его губы. Во- лодька накинул ему на плечи фуфайку, помог встать. Обнял его и, не стесняясь слёз, неуклюже ткнулся лицом ему в заиндевелую грудь. Затем они глянули друг на друга, и их замершие, уставшие и грязные фи­зиономии растянуло в кривой счастливой улыбке. В этот момент ничего для них не было более прекрасного в мире, чем равномерный гул машины.
   Через пять часов езды с двумя небольшими оста­новками, пройдя путь в сто восемьдесят километров, ста­ренький трудяга "Зил-164" доставил их до Брянки.
   На Вовкино "спасибо!" дядя Коля устало махнул рукой. Обе руки у него были наспех перевязаны обиль­но пропитавшимися кровью лоскутами от тряпки, най­денной тогда за спинкой водительского сидения.
   "Передай привет отцу!" - крикнул он в приотк­рытую дверь и, нажав на газ, тронул своего верного старого друга на стоянку в гараж.
   6
   Проводив взглядом красные огоньки удаляющей­ся машины, Владимир пустился лёгкой трусцой к сто­явшему у горы отчему дому. Под затвердевшими от холода подошвами ботинок поскрипывал сухой снег. Его озябшее и затёкшее от длительного сидения тело плохо слушалось, из-за чего он несколько раз слетал с натоптанной тропинки и проваливался в глубокий снег. Но чем ближе он приближался к родному дому, тем теплее и радостней становилось у него на душе. Инстинкт "родового гнезда" волновал кровь и тол­кал его вперёд, туда, где он всегда ощущал любовь и внимание к себе, туда, где его всегда ждали, где ему всегда были рады. Предстоящая встреча с родными людьми переполняла восторгом его сердце. С каким нетерпением он ждал этого момента, сидя долгими вечерами в неуютном студенческом общежитии. К домашнему очагу его тянуло всегда. У них была друж­ная, трудолюбивая и заботливая семья.
   Несмотря на позднее время, как только под окнами дома раздался звук его торопливых шагов, в сенях сра­зу зажёгся свет и звякнула на дверях щеколда - его ждали.
   Родители и раньше, когда он ещё учился в школе, не ложились спать до тех пор, пока сын не вернётся с улицы. Они либо его терпеливо дожидались, либо от­правлялись на его поиски. Иногда за позднее возвра­щение ему и перепадало, но он, как правило, старался их не огорчать лишний раз. Позже, уже будучи сам отцом двоих детей, придерживался этого же правила, считая, что такая забота о детях благотворно сказы­вается на их воспитании.
   - Ох, слава тебе, Господи! Сыночек наш дорогой приехал! - радостно запричитала в сенях мать, широ­ко распахивая входную дверь.
   7
   Назавтра сын долго нежился в кровати под тёп­лым одеялом. Он уже не спал, а просто лежал с зак­рытыми глазами, вдыхая полной грудью такие зна­комые и милые с детства запахи отчего дома. Его обоняние улавливало лёгкий аромат свежего постель­ного белья и тёплый дух белённых печных кирпичей, запах парного молока и аппетитный вкус наварис­тых густых щей на печи. Он слышал знакомый скрип половицы у стола, мелодичное позвякивание умываль­ника и лёгкий шелест материнских шагов.
   Родители к этому времени уже успели истопить печь, накормить домашнюю скотину, приготовить обед, убрать во дворе снег. Одним словом, управились со всем домашним хозяйством.
   Мать хлопотала на кухне, накрывая на стол. Отец в нетерпении, сидя на диване в комнате, нацепив на нос очки, просматривал в который раз старую газету "Правда".
   Праздничный стол украшали солёные грибочки и огурчики. Местная рыба хариус, жаренная в муке до золотистой корочки, лежала горкой в большой рас­писной фарфоровой тарелке. В центре на блюде сто­ял пирог из толчёной черёмухи, покрытый сверху сладкой сметаной. Тут же уместились стеклянные вазочки с черемшой, с вареньем, с мочёной брусни­кой. С краю на печи стояли на парах кастрюли со щами, с картофельным пюре, чугунная сковорода с котлетами. Всё было, так сказать, собственного про­изводства, добыто и сделано своими руками. И толь­ко красные помидоры в собственном соку в глубокой тарелке были чисто импортным, завезённым товаром. Это был большой дефицит, попавший в посёлок ещё во время весенней навигации. Поэтому выставлялись они только в особых случаях. В местных погодных условиях этот овощ не успевал вызревать, даже в теп­лицах. Поэтому многим казалось, что этот овощ дру­гим быть не может, кроме как зелёным.
   "Эй, лежебока, вставай, пора за стол. Время-то уже почти десять", - мать, подойдя к кровати, ласково по­трепала Володьку за плечо.
   8
   За семейным столом отец с матерью тайком при­глядывались к повзрослевшему сыну. Их родитель­ская радость и даже гордость за своего ребёнка пере­мешивалась с чувством не утихающего беспокойства о нём: "А как-то дальше всё сложится у него?"
   - Ну как, Володька, город-то ещё не надоел? Не хочешь ли вернуться? - отец всегда хотел, чтобы сын был рядом с ним, ведь помощника растил.
  -- Да ты что, старый, опупел, что ли? Ты что боро­нишь? Парню ещё два года учиться надо. Совсем что ли "крыша" поехала? - от возмущения мать аж под­прыгнула на стуле.
  -- Да, в городе совсем другой ритм жизни, - заку­сывая выпитую стопку водки ломтиком огурца, отве­чает сын. - Народа там много, и все куда-то бегут, спешат. Похоже на жизнь в муравейнике. Суеты много. Нервные, возбуждённые какие-то все. Не то, что у нас здесь, в посёлке. Душа отдыхает. Все нето­ропливы, рассудительны, внимательны.
  -- Ты уж там, наверно, девчонку завёл? Им ведь знамо, что надо, лишь бы парня с понтолыку сбить. Ты уж, сынок, матери правду скажи.
  -- У нас в институте говорят: сдал сопромат - мо­жешь жениться. Но я пока не собираюсь, рано ещё. Да и девчонок у нас на курсе пятеро на сто ребят.
   ...Ровно через год в этом же родительском доме была сыграна свадьба. Сын женился на омичке - Ольге. Влюбились они с первого взгляда, встретив­шись на вечеринке у знакомых. Володькины родите­ли настояли на том, чтобы свадьбу играли в доме у жениха. В день свадьбы тот же термометр на крыль­це перед входом в дом показывал минус двадцать пять градусов. Свадебный кортеж состоял из боль­ших деревянных саней, устланных душистым сеном, поверх которого был брошен ковёр, снятый со стены родительского дома. В сани был впряжён конь по кличке Буян, с бубенцами на дуге, колокольчиком на шее и лентами в гриве.
   Организовать тройку лошадей Владимиру не уда­лось, как он того обещал невесте. Оказалось, что гне­дой Буян остался единственным из некогда большо­го поселкового стада лошадей. Одни сдохли от бес­кормицы, другие потерялись в лесу, третьих пустили под нож. В стране шла научно-техническая револю­ция, и конный извоз был признан архаичным. Те­перь Буян в посёлке был в страшном дефиците, на него стояла очередь: кому дров подвезти, кому ого­род вспахать, кому комбикорм из магазина доставить.
   Буян, в силу своих возрастных качеств, особой пры­тью уже не отличался, и всё время переходил с рыси на шаг. Поэтому кучер, дядя Фёдор, без устали подго­нял своего гнедого, вращая над головой концом длин­ных вожжей. При этом он, не умолкая, кричал на весь посёлок: "Но-о-о, залётные! С дороги, честной народ! Владимир невесту везёт!"
   9
   С тех пор прошло более тридцати лет. Сейчас мо­лодёжь сильно изменилась. У значительной её части нравственные и моральные устои оказались крепко подорваны. Ранние интимные связи, алкоголизм, нар­комания, нецензурная речь - вот далеко неполный перечень поразившей нас проказы. В этом виноваты, прежде всего, родители, которые сами часто не отли­чаются культурой поведения и благородством. Хотя всем давно известно, что главным методом воспита­ния детей является воспитание личным примером. Раньше у людей, особенно в деревнях, была привычка всё делать хорошо. Плохо оделся - замёрзнешь, пло­хо приготовил пищу - заболеешь, сделал плохое то­порище - покалечишься, плохо обувку починишь - собьёшь ноги, летом поленишься, не сделаешь нуж­ные запасы - зимой будешь голодать, и так далее.
   Сейчас в обществе превалируют настроения детского нетерпения: "Хочу всё и сразу". Быстренько женимся, быстренько делаем детей, быстренько их воспитыва­ем, быстренько работаем, быстренько... умираем. В результате всё получается как-то поверхностно, не основательно, не качественно. В этой по истине уже всенародной российской беде во многом виноваты и власть, и государство. Это они отдали информацион­ное пространство (телевидение, печать) в ненадлежа­щие руки и упустили за ними контроль. А те госпо­да ради денег готовы сутки напролёт показывать и пропагандировать разнузданные человеческие страс­ти: праздность, разврат и насилие.
   Нельзя сказать, что Владимир и его сверстники в своё время росли в абсолютно благостной атмосфере. Они не были пай-мальчиками и не были исключи­тельно послушными и правильными детьми. Нет. Кедров помнит, как ему в драках били носы и губы, и он бил; как они летними вечерами лазали по чужим огородам, как подглядывали в непрозрачные окна общественной бани, и тому прочее.
   Большинство домов в их посёлке никогда не за­пирались на замки. Да что там говорить, совсем не­давно в руки Кедрова попала информация, что в 1957 году в трёхмиллионном Ленинграде за весь год было зафиксировано всего 27 тяжких преступлений, при этом почти все они были раскрыты. Зато сейчас ни­какие самые мощные двери от воров не спасают. В большинстве фильмов на телеэкране главный герой - бандит. И этот герой и умён, и богат, и красив, и хлад­нокровен, и элегантен, и физически крепок. Ну, пря­мо лучший пример для молодёжи. Вывод напраши­вается один: хочешь быть таким - становись банди­том! Тем не менее, морально-нравственные правила общественного поведения в стране тогда были значи­тельно выше. У них в посёлке взрослые, не говоря уже о подростках, не позволяли себе публичной не­цензурной брани, особенно, когда рядом дети. Красть, воровать было не только всеми осуждаемо, но и вооб­ще не принято.
   Как-то Владимир, будучи уже старшеклассником, помогал отцу мастерить деревянную лодку. Молоток предательски соскользнул со шляпки гвоздя и уго­дил ему по пальцу. "Ух, бля..!" - сорвалось с его губ. Отец укоризненно глянул на сына, но замечание де­лать не стал. Однако после этого Владимир ещё дол­го стеснялся глядеть в его глаза.
   А насколько порядочными и трепетными были от­ношения между мальчишками и девчонками?! Оскор­бить либо обидеть девочку считалось делом постыд­ным и не достойным мужского звания. Даже самые отъявленные пацаны не смели сказать неприличное слово в присутствии девчонки, тем более, приставать к ней с наглыми домогательствами. Зато сейчас в среде школяров можно услышать сплошь и рядом матерные слова и наблюдать развязное поведение. Так будущие мужчины и женщины (папы и мамы) дела­ют свои первые шаги по жизни. Разве после этого она может быть красивой и доброй?
   10
   В 60-е годы прошлого столетия страна жила в при­поднятом, мажорном настроении. Большинство совет­ских людей почувствовали, хотя и небольшое, но всё же улучшение благосостояния, в обществе появилось больше свободы, ускоренными темпами развивалось производство.
   Кедров помнит, как радовались люди, когда услы­шали по радиодинамикам сигнал первого искусст­венного спутника земли. Его примитивное пописки­вание из космоса вызывало неподдельное удивление и ликование, как у взрослых, так и у детей.
   Владимиру было одиннадцать лет, когда однажды весенним днём родители отправили его на почту, что­бы он проверил два лотерейных билета, которые тог­да государство продавало за 30 копеек. К слову, дет­ский билет в кино тогда стоил 5 копеек. Солнце све­тило в тот день радостно и задорно, хотя ещё грело слабо. На крышах домов, обращённых к южной сто­роне, то тут, то там, после первых капелей неровной цепочкой висели небольшие прозрачные сосульки. Кедров шёл в начищенных солидолом кирзовых са­погах, оставляя на талом снегу чёткий глубокий след протектора в виде ёлочки, окаймлённой овалом. На нём была ладно сидящая стёганая телогрейка поверх лёгкого свитера, на голове слегка набекрень сидела шапка-ушанка, завязанная тесёмками вверху, из-под неё выглядывал небольшой чубчик. Одним словом, был паренёк хоть куда, да ещё шёл с важной миссией.
   В небольшом деревянном здании почты в уголке стоял стол, на котором была разложена уже заметно потёртая газета с номерами лотерейных билетов. На выигрыш в то время люди мало рассчитывали, но два- три билета были почти в каждой семье, поскольку их иногда давали даже на сдачу в магазине. Володька, посмотрев на номер первого билета, сверил его со стол­биками цифр в газете - нет, нет такого. Достал вто­рой билет, глянул. Тук! - стукнуло в груди. Посмот­рел ещё раз - номер совпал. Сердце забилось чаще. "Не может быть! - мелькнула в голове мысль. - Сей­час серия не совпадёт!" Глянул - и серия совпала!
   Сердце забилось от радости, как птаха в клетке. Он перевёл взгляд направо, и там прочёл: механическая бритва - 30 рублей. "Ура!!!" - безмолвно завопило его нутро. "Ура!!!" - закричали работники и посети­тели почты и бросились обниматься. Ошарашенный Вовка ничего не понимал. "Откуда они узнали и по­чему так рады его выигрышу?" - носились в голове его мысли. Он недоумённо улыбался и глядел на ли­кующих людей, не обращая внимания на раздающи­еся из радио восторженные слова диктора. Ему вна­чале казалось, что вся страна пустилась в пляс, раду­ясь его выигрышу. И только потом, сложив в голове обрывки речей и возгласов, понял, что совершён пер­вый полёт в космос, и сделал это Юрий Гагарин! Не чуя под собою ног, он летел домой с двумя потрясаю­щими вестями. Что это был за чудесный день! Что это была за прекрасная жизнь!
   Взрослые, конечно же, в меньшей степени радова­лись жизни, но тоже были заряжены энтузиазмом и ритмом того периода. В те годы строилась Братская гидроэлектростанция, железная дорога Абакан-Тай­шет, осваивались целинные земли, спускался на воду первый в мире атомный ледокол "Ленин"... Тогда казалось, что мы всё сможем, всё у нас получится! Энергия и оптимизм взрослых передавались детям и молодёжи. Дети, под стать взрослым, также были на­строены на позитивные дела, полны творческой сози­дательной энергии.
   Кедров и его сверстники страсть как любили сами играть в футбол и болели за свои команды, слушая вечерами по "Маяку" репортажи с футбольных по­лей. Во время летних каникул во дворе дома они устраивали с друзьями соревнования по настольно­му теннису, стол для которого смастерил его отец.
   Они с азартом играли в лапту, сражались на развали­нах старой конюшни на деревянных самодельных шпагах. Летом гурьбой купались в слегка прогретой северным солнцем речной протоке, удили, стоя по пояс в воде, самодельными удилищами мелкую рыбёшку, которую затем мать запекала на сковородке в духов­ке, заправив взбитыми яйцами. Зимой на самодель­ном катке, несмотря на суровые морозы, они устраи­вали хоккейные поединки, носились с крутой горы на простеньких лыжах и часто ломали их, прыгая со снежного трамплина. Дома их ежедневно ждала раз­ная работа: принести дров, растопить печь, сбегать к колодцу за водой, почистить от снега дорожки; летом пригнать с пастбища корову, вскопать в огороде гряд­ки, помочь окучить картофель. Одним словом, поми­мо учёбы в школе у детей было много других заня­тий и дел. Физическая и эмоциональная разрядка к концу дня была почти стопроцентной, подростки но­чью спали как убитые, и их не мучили порочные сно­видения.
   К сожалению, с развитием прогресса полезный фи­зический труд в жизни городских да и сельских де­тей играет всё меньшую роль. Белоручек и себялюб­цев становится всё больше. Многие растут закорене­лыми эгоистами, которых с малолетства приучили к большим претензиям к окружающему миру и попус­тительству к себе. Первые трудности, которые возни­кают на их самостоятельном пути, часто их пугают и выбивают из колеи. Не случайно у американцев и во многих европей-ских странах принято за правило, что школьники в свободное от учёбы время, независимо от благосостояния семьи, работают в сфере обслужи­вания, приобщаются к полезному труду и сами начи­нают заботиться о себе, зарабатывая средства на свои дополнительные запросы и развлечения. Тем самым устанавливая правило в обществе, что полезный труд является самым надёжным условием успеха в жиз­ни каждого. При этом следует учитывать тот факт, что чем раньше человек научится преодолевать труд­ности, тем лучше для него. Кажется, У.Черчилль ска­зал: "Большое преимущество получает тот, кто дос­таточно рано сделал ошибки, на которых можно учить­ся".
   11
   Быть добрым и добреньким далеко не одно и тоже. Старшие Кедровы, что вполне естественно для родите­лей, детей своих любили пуще жизни. Однако были достаточно строги и требовательны к сыну и дочери, а свои аргументы всегда подкрепляли делом и личным примером.
   Если отец или мать говорили: "Нельзя красть! Не­хорошо обижать слабых! Не надо врать!", - то сами этого никогда не делали. У родителей не было двой­ных стандартов, двойных норм поведения: одни - на людях, другие - в семье. И дети это видели. Поэтому лицемерие, враньё, лень у них всегда считались боль­шим пороком. Ещё древний философ Демокрит гово­рил: "Благоразумие отца есть самое действенное на­ставление для детей".
   Владимир помнит, что родители всегда трудились. Домашние дела начинали они с шести часов утра, затем к восьми уходили на основное производство, вернувшись с которого опять трудились по хозяй­ству и уже только после семи часов вечера в доме заканчивались все хлопоты. После ужина, если школь­ные задания у детей были приготовлены, вся семья садилась играть в лото либо в карты.
   На улице стоял мороз, а в доме было тепло и уют­но. Рассаживались за прибранным столом в простор­ной кухне. Из висевшего на стене динамика разда­вался голос Людмилы Зыкиной, которая задушевно пела про оренбургский пуховый платок. От прото­пленной и закрытой на задвижку печи веяло нежным теплом. Сквозь небольшую щель между занавесками на окне и сказочно-причудливый ледяной рисунок на стекле проглядывала чёрно-синяя полоска при­ближающейся ночи. В центре стола стояла большая тарелка с кедровыми орешками, которых в урожай­ный год заготовляли до двух мешков.
   Ведущий вынимал из матерчатого мешочка оче­редной бочонок лото и называл его номер. Играли обычно на спички, иногда, при наличии, на мелочь, которую собирали в поллитровую банку. "Ура, банк!" - кричал счастливчик, и все присутствующие радова­лись вместе с ним. После игры все спички складыва­лись обратно в коробок, который возвращался на своё место, на приступок печки-голландки. А мелочь воз­вращалась в банку.
   Телевидения в посёлке не было. В местном клубе, где ежедневно, кроме понедельника, по вечерам кру­тили кино, было очень холодно, и на его дверях вот уже вторую неделю висел большой амбарный замок. Но Кедровым не было ни скучно, ни обидно за свою провинциальную жизнь. Она у них была насыщен­ной, полноценной и душевно комфортной.
   После десяти часов вечера в доме наступала сла­достная тишина, и только настенные ходики неумо­лимо отсчитывали ход времени, да кот Васька легонь­ко постукивал блюдцем, зализывая остатки свежего молока.
   В 1999 году Кедрову выпал очередной случай по­бывать в Москве - столице нашей Родины. Он был участником Всероссийской конференции, которая проходила в Государственном Кремлёвском Дворце. Само мероприятие так себе. Одни, особо не усердствуя, выступали с трибуны, другие не напрягаясь и мало вникая в произносимые лозунги, слушали, в переры­вах пофуршетили, затем приняли никого не обязыва­ющую резолюцию, в заключение посмотрели концерт, да и разъехались... Познакомился он там с Сергеем Юрьевичем Грушевицким из Нарьян-Мара. Челове­ком тот был весьма приметным. Рост имел за метр восемьдесят, весил под центнер. На его короткой бы­чьей шее крепилась небольшая округлая голова с короткой стрижкой чёрно-седых волос. Его слегка с горбинкой нос украшали лёгкие очки в тонкой позо­лоченной оправе, под носом двумя аккуратными кры­лышками примостились чёрные усики. Одет он был в синий костюм со светлой полоской. В зале на кон­ференции они сидели рядом, да ещё оказалось, что и жили в гостинице "Россия" на одном этаже, через две комнаты друг от друга. Как-то махнув рукой на занудные речи выступающих, они решили прогулять­ся по Москве. Маневрируя среди толпы пешеходов, они не спеша прошлись по узкой пестрящей людьми и товаром улице Старого Арбата, а затем через узкий переулок "выкатили" на широченный Новоарбат­ский проспект.
   - Я вот смотрю на всех этих снующих и бегущих вокруг нас людей и мне кажется, что все они были зачаты родителями на ипподроме во время конного забега. Изо дня в день, из месяца в месяц жизнь у них проходит в этом сумасшедшем ритме. Многие из них уже всего в жизни добились, всё, что хотели ку­пить - купили, куда хотели съездить - съездили, а им всё мало. Неужели у человека нет никакого огра­ничителя? - толкнув слегка Владимира в бок, Сергей многозначительно кивнул головой в сторону двух, несущихся им навстречу, женщин.
  -- А ты знаешь анекдот про двух дам? - спросил его Владимир после того, как они успели уклониться от столкновения.
  -- Нет, расскажи.
  -- Так вот, сидят две респектабельные дамы в мод­ном дорогом кафе. Одна другой говорит: "Знаешь, а мне на жизнь нечего жаловаться. Всё, что я хотела, у меня есть. Дом - купила, машину - купила, шуба у меня есть. Дерево? Дерево мне подарили. Теперь ос­талось только сына от соседа родить".
  -- Ха-ха-ха! - Сергей весело рассмеялся. - Ты, ду­маешь, они к соседу прут?
  -- А почему бы и нет?
  -- А ты обратил внимание на то, какие глаза у московских начальников, сидящих в Президиуме на­шей конференции?
  -- Какие? - переспросил Кедров.
  -- А как дисплей у калькулятора, холодные. Они, наверно, всё время бабки считают, выясняют, сколько у них набежало процентов в Швецарском банке за то время, пока они с тобой разговаривают.
  -- Ну, да ладно, хрен с ними. Давай зайдём куда- нибудь выпить пивка, а то я уж что-то вспотел.
  -- Заодно, может, и даме какой подсобим в её пла­нах на будущее, - потирая руки, промурлыкал Серёга.
   ...Мимо них проносились вереницы дорогих авто, мелькали лица снующих, уставших пешеходов, ярки­ми огнями призывно кричала реклама огромных су­пермаркетов и дорогих казино. Десятимиллионный город был похож на большой муравейник, когда всё его огромное семейство стремительно носится в по­исках пропитания. Город одновременно и поражал своим блеском и красотой, и раздражал своими раз­мерами, бесконечным потоком транспорта и людской суетой.
   Вдруг среди гудящего, шелестящего, повизгиваю­щего тормозами, нетерпеливо сигналившего автомо­бильного шума раздался резкий, раздирающий на части пространство, пронзительно пугающий звук: тиу-тиу-тиу! В ответ сотни автомобильных покрышек, обдираемых об асфальт, заголосили фальцетом. Это ав­томобили, двигающиеся сплошным потоком по проспек­ту, кинулись прижиматься вправо. "Тиу-тиу-тиу!" - достигло своего апогея и заставило всех пешеходов на тротуаре остановиться и повернуть головы. Вы­нырнув словно из-под земли, по центру проспекта промчался эскорт чёрных лимузинов с синими ми­галками на крышах. "Ну, вот - государство не дрем­лет, работает, печётся о своём народе", - подумали, наверно, пешеходы и автомобилисты и облегчённо двинулись дальше. А два наших героя открыли дверь в ближайший ресторан.
   Они полагали, что пробудут там недолго, посколь­ку завтра надо было быть на завершающей части кон­ференции, а затем выехать в аэропорт, поскольку на вечер у них были билеты на обратный путь. Заказа­ли по бутылочке пива и по сто пятьдесят водочки. Выпили, закусили, начали говорить о работе. Затем ещё повторили, поскольку разговор был не закончен, а сказать каждому из них было что. После того, как в ресторане заиграла музыка, Сергей Юрьевич ожи-
   3. Кедровый распадок вился, принял осанку молодого сокола, и серо-карие глаза его хищно засверкали по залу. Наконец при очередном шансоне он не выдержал, кинулся вперёд и выхватил из дальнего угла зала мадемуазель лет под тридцать. И они энергично начали выделывать замысловатые "па". Вернулся он вспотевшим и ок­рылённым.
  -- Владимир, давай ещё бутылочку коньячка! Масть пошла!
  -- Нет, Сергей, я пас. У меня, во-первых, денег не­много, а во-вторых, башка разболелась, ты не обижай­ся, но я не буду.
  -- Да ладно, кончай. Сейчас мы тебе подругу най­дём. Я плачу, - расхорохорился он и замахал офици­анту руками: - Нам бутылку коньяка и бутылку воды!..
  -- Сергей, послушай меня, ведь время уже один­надцатый час, нам надо ещё до гостиницы как-то до­бираться, а завтра рано утром вставать.
   Но тот уже не хотел его слушать. И после очеред­ных ста грамм ринулся в круг танцующих. А у Кед­рова, видимо, после некачественного алкоголя и сме­си пива с водкой заломило затылок так, что, казалось, голова его вот-вот треснет. Сжав зубы, он из послед­них сил, сидя за столом, дождался возвращения Сер­гея Юрьевича.
  -- Я больше не могу, мне впору вызывать скорую помощь. На вот деньги, рассчитывайся, и пойдём от­сюда, - Владимир положил свою долю и направился к выходу. Слегка пошатываясь, он вышел на улицу и осторожно, стараясь не делать резких движений, при­слонился к гладкой прохладной стене здания. Так он простоял десять минут, пятнадцать, полчаса - му­зыка в ресторане всё играла, а Сергей не выходил.
   Тогда, стараясь идти ровно, он подошёл к заприме­тившим светлым "Жигулям", возле которых торчал пожилой водила, и попросил его довести до гостини­цы. На его счастье, мужик попался порядочный.
   Утром Кедров еле поднялся. Умылся, после чего вышел в коридор и постучал в двери Сергея Юрьеви­ча. Никто ему не ответил. "Наверно, обиделся на меня и уже ушёл", - мелькнула в голове ревнивая мысль. Он собрал вещи, на выданный при регистрации та­лончик слегка позавтракал в буфете и спустился вниз к поджидавшему участников конференции автобусу. Автобус тут же тронулся, но Сергея Юрьевича в нём не было. В конференцзале его место также пустова­ло. Номерами мобильных телефонов они не успели обменяться, и Кедров даже не знал, куда звонить, всё надеясь, что тот вот-вот появится.
   Мероприятие закончилось к полудню, их покор­мили обедом и тех, кто в этот день уезжал, посадили в микроавтобусы и отвезли в аэропорт. Так крепко на­чавшаяся было дружба двух взрослых людей разва­лилась. Они расстались, даже не попрощавшись.
   Самолёт "ТУ-134" авиакомпании "Комиинтеравиа" умиротворённо гудел на высоте десяти тысяч метров, унося своих пассажиров в далёкий Сыктывкар. Од­ним среди них был Кедров, который сидел в кресле в седьмом ряду у прохода. У иллюминатора рядом с ним сидел молодой парень, на нём были тёмно-зелё­ные брюки из лёгкой дорогой ткани, светло-коричне­вый в крупную клетку пиджак из тонкой шерсти, из- под которого виднелась бордового цвета шёлковая сорочка, и на ногах были тёмно-коричневые туфли. На коленях он держал раскрытый ноутбук и правой рукой изредка манипулировал его клавишами, наби­рая цифры и формируя какие-то таблицы. По всему было видно, что он человек хотя и молодой, но очень деловой и преуспевающий. Всю дорогу, пока летели, он ни разу не оторвался от дисплея монитора, даже отказавшись от предложенного лёгкого завтрака.
   "Да-а, замечательные экземпляры попадаются сре­ди нынешней молодёжи, - подумалось Кедрову. - Ум­ные, трудолюбивые, любознательные и при этом, по­хоже, хорошо воспитанные. Побольше бы таких. Гля­ди, и наши бы дела пошли в гору, - он тихо вздохнул и прикрыл глаза. - К сожалению, нередко приходить­ся встречать избалованных молодых людей, праздно шатающихся оболтусов. У иного парня, как говорят, ещё молоко на губах не обсохло, а родители ему уже импортный автомобиль в подарок, дорогую квартиру, поездку на Багамы и тому прочее. Ладно, если этот молодой человек талантлив и трудолюбив. Такое ещё понять можно. Однако невозможно спокойно воспри­нимать вечно праздную, так называемую "золотую" молодёжь, которая проводит свою жизнь в ночных клубах. Иной отпрыск за вечер спустит там по не­сколько тысяч родительских "баксов" и при этом самоуверенно полагает, что заслужил полное право так жить. А бывает и так: устроит богатый папенька своего сыночка в престижную контору, тот с этажа на этаж неделю, другую поносит деловые бумажки, а уж амбиций через край. Высокомерный и напыщен­ный такой, как павлин, распустивший хвост. Прой­дёт год-два, смотришь, а он уже в Правительстве, в консультантах или в помощниках министра ходит. При этом, как правило, большие деньги имеет от сво­его доходного места. Таких денег сельскому комбай­нёру или учителю и за год не заработать, как он име­ет иногда за один хороший день. - Одна лишь мысль немного успокаивала Кедрова: - Как правило, рано или поздно жизнь всё расставляет по своим местам. И всем воздаст по заслугам. Обычно, что легко даётся в жизни, также легко и теряется".
   "Уважаемые пассажиры! Наш самолёт перешёл к снижению, просьба пристегнуть привязные ремни", - раздался голос бортпроводницы. Владимир облегчённо вздохнул и, слегка приподнявшись в кресле, взглянул в иллюминатор. Внизу расстилались белым покрывалом волнистые облака, сбоку под ними и самолётом были видны отблески заходящего солнца. Он всегда любил небо, и в детстве даже мечтал стать лётчиком...
   13
   Прошло, наверно, полгода. В один из дней в каби­нете Кедрова зазвонил телефон.
  -- Да, слушаю.
  -- Это Владимир Анатольевич?
  -- Да.
  -- С Вами говорит следователь милиции Филиппов.
  -- ?!
  -- Вы были в Москве в августе прошлого года в период с 17 по 21 число?
  -- Хм... Точно не припомню, но, кажется, был.
  -- Прошу Вас завтра явиться ко мне в кабинет номер 27 для выяснения некоторых обстоятельств.
  -- А в чём собственно дело?
  -- Объясню Вам при встрече. До свидания.
   "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - всполошился Кедров. - В чём дело? Что произошло?"
   А произошло тогда следующее: Сергей Юрьевич, после того как Кедров вышел из ресторана, забрал начатую бутылку коньяка и перебрался за столик приглянувшейся ему дамы. За тем же столиком си­дела ещё одна пара, которых Вероника, новая знако­мая Сергея, представила как своих близких друзей. Они ещё около часа дружно посидели, поболтали, по­танцевали, а затем Вероника, глянув на часы, предло­жила:
  -- Серёженька, у меня строгий режим, мне пора баиньки. Я вообще-то никогда мужчин к себе не при­глашаю, но только для тебя сделаю исключение. Так уж и быть, заглянем ко мне на полчасика и я угощу тебя чашечкой настоящего кофе, который привезла из Бразилии. Живу я недалеко от твоей гостиницы, а Виталик с Ларой, наши друзья, нас подвезут, им как раз по пути.
  -- Мадам! - произнёс Сергей Юрьевич уже замет­но заплетающимся языком. - Я всецело к вашим услугам!
   Они забрали всё ещё недопитую бутылку коньяка и, выйдя из ресторана, удобно разместились на заднем си­дении дорогого импортного автомобиля. Вероника что- то весело щебетала и нежно прижималась к плечу сво­его напарника. Затем она достала из своей сумочки платочек и ласково приговаривая "Ах ты, мой котёно­чек", несколько раз тщательно протёрла вспотевшее лицо Сергея.
   ...Его под утро нашёл прогуливающийся со своею собакой пожилой мужчина на окраине города, в при­дорожных кустах. Он лежал без сознания с проби­той головой, в трусах и белой, запачканной грязью, сорочке.
   Когда Сергей Юрьевич от сильного наркоза, кото­рым был пропитан платочек, вырубился, так называ­емая Вероника быстро обчистила все его карманы, сняла часы, очки, туфли, пиджак с брюками. Затем Виталик, остановив машину у обочины, оглядевшись вокруг, схватил обвисшее тело под мышки и быстро вывалил его за дорогу в небольшие кусты. Машина тронулась, и тут Вероника спросила: "А что будет, если он, очнувшись, нарисует милиции наши словес­ные портреты?" - "Кранты нам будут", - помедлив секунду, зло ответил водитель. Машина тут же резко затормозила. Виталик открыл багажник, достал мон­тировку и бегом бросился к кустам...
   Сергей Юрьевич два месяца пролежал в реанима­ционном отделении. Медперсонал больницы долго не знал ни его имени, ни фамилии, родственники его тоже потеряли. Затем некоторые фрагменты памяти к нему вернулись. Он вспомнил, кто он и откуда. Вспомнил тот вечер. Так милиция вышла на Кедрова. Дело они считали безнадёжным, но, чтобы соблюсти все фор­мальности, было решено опросить и его. Кедров рас­сказал следователю всё, что знал, а на просьбу опи­сать подробно портрет Вероники ответил отказом, поскольку видел её мельком среди толпы танцую­щих, да и потом - прошло столько времени.
   Позже он навёл справки и узнал, что Сергей Юрь­евич остался калекой на всю оставшуюся жизнь: на­рушилась речь, исказилось лицо, видимо, был задет нерв, и не восстановилась полностью память. С тех пор прошло немало лет, но, вспоминая этот эпизод из своей жизни, Кедров всегда ощущает некое угрызе­ние совести: "Вот если бы он тогда был понастойчи­вей и не оставил бы Сергея в ресторане, то, может быть, этой беды с ним бы и не произошло". Хотя кто его знает, одному Богу известно, как бы было. Он всё время задаёт себе вопрос: "Откуда берутся такие уро­ды и подонки, как та московская троица? Кто их ро­дители, что за учителя их учили, что за среда их вос­питывала?" И не находит ответа.
   Встречались ему и другие грабители, поинтелли­гентнее. Кедров был свидетелем, как в начале 90-х годов, в самый разгар ельцинских реформ, в Сыктыв­каре появился молодой банкир. Ему не было ещё и тридцати лет, что по тем временам было крайне уди­вительно. Поскольку народ, тем более проживающий на Севере, ещё не был приучен к тому, что высокие посты могут просто дариться или покупаться. Моло­дой банкир возглавил на тот период самый крупный банк в республике. Одет был с иголочки, имел свет­ские манеры, разъезжал на дорогой иномарке... Мно­гие дивились: "За какие такие великие заслуги он получил такой сан. Уж не потомок ли старинной российской династии банкиров появился в северном крае?" - "Не дальний ли это родственник барона Алек­сандра Штиглица, который 145 лет тому назад цар­ским указом был назначен первым российским бан­киром", - как-то мелькнула шутливая мысль у Кед­рова, узнавшего эту новость из одного прочитанного им журнала. Кстати, там же писалось, что Александр Штиглиц являлся известным меценатом и устроите­лем первых железных дорог в России. Говорят, что в высшей степени был почтенный и уважаемый чело­век в государстве.
   Нет, не повезло республике. Никакого отношения этот молодой человек к той династии не имел. Воз­главив, вероятно, уже пустивший трещину банк, он за очень короткое время, не без помощи, надо полагать, местных властей, довёл банковские дела до оконча­тельного банкротства. При резкой девальвации руб­ля, под предлогом отсутствия наличности, были замо­рожены и не выдавались вклады граждан, останав­ливался оборот денежных средств предприятий, за­держивались и другие денежные переводы и пропла­ты. В это же время руководство банка мошеннича­ло: выдавало "нужным людям" огромные льготные кредиты, списывало долги, уничтожало банковские до­кументы. Например, Кедрову самому приходилось обрывать телефоны и обивать пороги кабинетов это­го банка в поисках затерявшихся денег, которые пред­назначались для выдачи зарплаты врачам и учите­лям. Так из Сыктывкара в Троицко-Печорск, где рас­стояние даже по кривой дороге не превышает пятисот километров, банк переводил республиканские бюджет­ные деньги телеграфом две недели и более, прокручи­вая их в собственных интересах, получая при этом хо­роший навар. Затем все эти незаконные сверхдоходы делились среди своих. Эти люди на чужом горе в одно­часье становились миллионерами и крупными собствен­никами. Кому, как говорится, беда, а кому мать родна.
   Правда, через полгода, после банкротства банка, конкурсное управление начало возвращать вкладчи­кам их сбережения. Однако за счёт обвального обес­ценивания рубля они в несколько десятков раз поде­шевели. Пострадал и сам Кедров. До банкротства бан­ка он мог на свои сбережения купить четыре холодильника, а после того, как ему деньги вернули, и на покупку одного холодильника их уже не хвата­ло. Таким же образом этот банк посадил на мель не­сколько десятков средних и мелких предприятий, которые впоследствии так и не смогли выйти из кри­зиса и были в буквальном смысле разорены. Сам же банкир, по всей видимости, солидно разбогатев, благопо­лучно покинул временное пристанище.
   Но оказалось, не очень надолго. Лет через десять он вновь возвращается в регион, но уже взойдя на один из главнейших постов в республиканской иерархии. Учёные-психологи знают, что человек получает осо­бый кайф, глядя на приветствие тех, кого некогда растоптал. Депутаты законодательного собрания, так сказать, народные представители, с необыкновенным энтузиазмом и умилением утвердили его кандидату­ру на одну из важнейших в республике должностей. Вот уж поистине: карасей жарят на сковородке, а они кричат: "Ах, как вкусно пахнет!"
   Но задержался он ненадолго. Расставив на клю­чевые посты своих людей, совершив возможный пе­редел собственности, он, так и не сделав ничего из им обещанного для республики, вновь сделал ручкой "Адью!" и был таков.
   Удивляет, насколько бесцеремонно и беспардонно ведут себя в современной России новоявленные ну­вориши - супермены по отношению к своему наро­ду. В другом бы государстве ни народ, ни власть, ко­торая обязана защищать интересы этого народа, та­кого поведения не потерпели.
   Другой банкир был сам депутатом Верховного Совета Республики Коми. Бывало, он больше всех с высокой трибуны ратовал за благополучие народа, за интересы республики. А сам в это время только и пёкся о своих интересах. В результате клиентов сво­его банка оставил с носом, а сам теперь пожинает плоды былого "патриотизма" в Израиле.
   Надо сказать, что многие российские банки, а в то время они практически все принадлежали государ­ству, при попустительстве Правительства, возглавля­емого по очереди: гг. Павловым, Гайдаром, Черномыр­диным, Кириенко, часто при соучастии региональных властей, в 90-е годы минувшего века бессовестно и безнаказанно грабили своих соотечественников. Не­большие сбережения, которые собирались советским человеком в течение всей трудовой жизни и были доверены банкам для того, чтобы их хватило на по­купку телевизора, отечественного автомобиля или на собственные похороны, в момент превратились в нич­то. И родное государство, интересы которого люди того поколения всегда ставили выше личных, их не защитило.
   В народе говорят: "Лес рубят - щепки летят!" Да, во время проведения реформ без издержек не обой­тись. Ладно бы от результатов реформы пострадали все в какой-то степени. Однако нет. Беспредельный цинизм многих высокопоставленных лиц по отноше­нию к своему народу просто поражает. Их корыст­ные интересы две трети населения страны сделали в один миг нищими. Отдельные же "господа" при этом баснословно разбогатели. Сейчас доподлинно извест­но, что многие из числа власть предержащих знали заранее о готовящемся дефолте 1998 года и время зря не теряли - быстро обменяли рубли на доллары. Рубль затем за полгода подешевел в три раза. Цены же в отечественных магазинах за этот же период вы­росли на 200-300 процентов.
   Ещё немецкий философ Иммануил Кант говорил: "Когда справедливость исчезает, то не остаётся ниче­го, что могло бы придать ценность жизни людей". Там, где нет справедливости, там нет спокойствия, где нет спокойствия, там нет мира и согласия.
   Но так, мягко выражаясь, некорректно вели себя не только банкиры. В памяти Кедрова всплывает и местный нефтяной воротила, который прежде занимал высокую должность в республикан­ской партийной иерархии, а в начале 90-х руководил крупнейшей нефтяной компанией в Республике. Он был в почёте, располагал огромным влиянием, был приближён к власти. С высоких трибун призывал к порядку, национальному богатству, эффективному про­изводству и т.д. Казалось, большего патриота респуб­лики найти трудно. Крупное нефтяное производствен­ное объединение, которое он возглавлял, ещё находи­лось в то время под государственным управлением, хотя уже и начался процесс приватизации, как его потом окрестили - "прихватизации". В этот период генеральный директор, назначенный на долж-ность ещё государством, стал всё реже появляться в рес­публике: то он в командировке в Москве, то за гра­ницей. У нефтяной же компании, руководимой им, стали возникать проблемы: появились долги перед бюджетом, по зарплате рабочим, упали объёмы добы­чи нефти. Замелькала в его адрес сначала осторож­ная критика в прессе, затем и из уст республикан­ских государственных мужей, но было уже, как ока­залось, поздно. В результате "умелого" руководства предприятие стало нерентабельным, упала котиров­ка его акций. Затем компания, в которой работало почти 30 тысяч человек, была дёшево продана и пе­решла в другие руки. Сам же "герой" впоследствии оказался в Австрии, получил тамошнее гражданство и чувствует себя, по словам очевидцев, совсем непло­хо.
   После него крупная по российским меркам нефтя­ная компания перешла в руки частного владельца. Руководство республики его представило как способ­ного, молодого и перспективного менеджера, челове­ка новой формации. Тут же зазвучали многоголосые дифирамбы от власти и прессы в адрес нового руко­водства. Мол, пришли настоящие менеджеры, скоро заживём как в Эмиратах. Прошло два-три года, речи стали менее торжественны, а отчёты более пессимис­тичны. В результате компанию ещё раз довели, как говорится, до ручки и опять перепродали.
   Новый, нынешний хозяин-олигарх, крупный рос­сийский нефтяник заявил, что прежний вёл дела без­грамотно, из рук вон плохо. Ещё год-два такого прав­ления, и от крупнейшей нефтяной компании оста­лись бы "рожки да ножки". А он обещает хозяйни­чать хорошо, в интересах республики.
   Что-то время покажет?! Ведь как говорится в на­роде: "За чужой щекой зуб не болит".
   15
   Александре Ивановне Кедровой в 1954 году ис­полнилось тридцать шесть лет. Это была волевая, энер­гичная и статная женщина. Родом она была из про­стой крестьянской семьи, но бог её наделил в меру и красотой, и здоровьем, и деловой хваткой. За что бы она ни бралась, всё у неё ладилось, всё получалось. В тот год она была беременна третьим ребёнком. Пер­вый мальчик у неё умер от кори в 1944 году, не про­жив и полгода. Её муж, призванный на фронт в 1943 году, где-то пропал на бескрайних полях ожесточён­ной, смертельной войны, оставив горем убитую моло­дую супругу в полном неведении о себе. В 1949 году она встретила Кедрова Анатолия Васильевича. Пос­ле свадьбы в 1950 году молодые переехали из Викто- ровска в посёлок Брянка. В том же году, в июле, у них родился сын, которого нарекли Владимиром. Анатолий устроился шофёром в транспортную кон­тору, Александра стала работать кладовщиком на промышленно-перевалочной базе. Поначалу они сни­мали комнатёнку у своих знакомых, а через некото­рое время им выделили небольшую квартирку в доме барачного типа. Жизнь у этих, уже достаточно взрос­лых людей, впервые начала налаживаться: есть у обоих работа, есть какая-никакая крыша над голо­вой, сына устроили в детский сад. Как-то в один из мартовских дней во время обеденного перерыва к ним в дверь постучала почтальон и занесла письмо. Крат­ко обменявшись последними местными новостями, Александра поблагодарила знакомую односельчанку и быстро пробежала глазами страничку из школь­ной тетради со знакомым почерком. Настроение у неё сразу куда-то пропало, она спешно прибрала со стола и побежала на работу. Вечером, держа на ру­ках сынишку, она обратилась к мужу:
  -- Толя, сегодня получила письмо от сестры Ва­лентины, она сейчас в Дагестане под Махачкалой, беда у неё. Муж, сволочь, вывез её туда по настоянию вра­чей, чтобы она родила здорового ребёнка. Ей нужны были фрукты и солнце. Ну, она там и родила девочку, а этот подлец её бросил и смылся куда-то. Живёт она сейчас у его родственников в сарае, денег нет, жить не на что, а на руках пятимесячный ребёнок.
  -- Ну, правильно. Где у неё мозги-то раньше были? Ведь у того на морде было написано, что козёл он. Вы, бабы, привыкли только одним местом думать.
  -- Что же теперь делать? Ведь пропадёт она там, а-а-а... - захныкала, вытирая слёзы, Александра.
  -- А-а-а... - почуяв неладное, заголосил в ответ ребёнок у неё на руках.
  -- Да кончайте вы тут спектакль устраивать. Ты что предлагаешь мне - землянку вырыть и туда пе­ребраться? - хозяин встал и, резко толкнув дверь, вышел на улицу курить.
   Через месяц Валентина вместе с шестимесячной дочкой появилась в посёлке и поселилась в комнате общежития, которую выхлопотала для неё у началь­ства Александра. Сестра с мужем взяли над ней шеф­ство, которое продолжалось затем многие годы, по­скольку Валентину через пять лет сильно парализо­вало. Она так и не смогла поправиться, оставшись до конца жизни малоподвижной инвалидкой.
   Вернёмся в 1954 год. У Кедровых растёт четы­рёхлетний сынишка, они ждут второго ребёнка, а ря­дом ещё маленькая племянница, безотцовщина. Де­тям надо обеспечить сытное питание - болит душа у родителей. А как это сделать на Севере, где продук­ты завозят лишь один раз в году? "Надо заводить корову", - решают Кедровы. Да только где её взять? В лесном посёлке их было всего с десяток, и каждая на вес золота. Сенокосных лугов в тех местах было мало, а поэтому держать скотину приходилось нелегко.
   В один из сентябрьских дней Александра узнала, что в селе Пит-Городок, что в сорока километрах от Брянки вверх по течению реки, неожиданно овдовев­ший мужчина продаёт молодую стельную корову. И туда же по случаю отправляется завтра илимка с последним в этом сезоне грузом, поскольку скоро по реке может пойти шуга - образуется ледостав, и связь с Пит-Городком в этом случае будет прервана до вес­ны. Со стайкой для содержания коровы и сеном на ее прокорм Александра уже договорилась заранее со стариками-соседями. Надо срочно принимать реше­ние. Она на восьмом месяце беременности, а мужа как назло нет, его отправили на неделю в команди­ровку. Она решается поехать, оставив сына на попе­чение сестры и взяв с собой в помощницы молодую деваху Дусю, которая иногда няньчилась с малень­ким Вовкой, когда тот по болезни не ходил в дет­ский сад. Одевшись потеплее, захватив с собой сумку с продуктами, а также деньги на покупку коровы, Александра рано утром пришла к пристани. Прошёл назначенный час, а Дуськи всё не было. Лоцман, слегка матюгнувшись, отправил молодого парня, своего по­мощника, выяснить, в чём дело. Тот, вернувшись, до­ложил:
  -- Меня старуха в дом не пустила, сказала, что её Евдокия очень болеет и никуда не поедет.
  -- Ну что, Александра Ивановна? Оставайся-ка ты дома, с твоим-то пузом в такую дальнюю дорогу ехать опасно, - рассудительно посоветовал лоцман.
  -- Да что ты, Петрович! Упущу случай, такого уж больше не будет. Бог даст - всё обойдётся. Давай поехали, - решительно махнула рукой Александра и осторожно умостилась у борта поверх мешков.
   Виктор, помощник лоцмана, выполнял и работу ез­дового. Он уселся в седло на вороного коня и тронул по береговой кромке пару запряжённых лошадей. Те натянули бечеву, и гружёная илимка медленно тро­нулась в путь. Илимкой у них называли судно, похо­жее на большую лодку, способную перевозить до пяти тонн груза. Мощных лодочных моторов типа "Яма- ха" или "Хонда", что появились сейчас, тогда не было, а поэтому роль бурлаков выполняла упряжка лоша­дей. В обратную сторону их обычно грузили в илим- ку и самосплавом отправлялись вниз по реке.
   Стояли последние дни сентября. Листва с деревь­ев уже почти вся облетела, и лес стоял чистый и про­зрачный. Казалось, он скинул с себя лишнюю одеж­ду, принял душ, умылся и приготовился погрузиться в белую снежную перину. Окатанные камни, не тро­нутые ещё лучами медленно выползающего из-за горы скупого осеннего солнца, серебрились по берегам и отмелям тонким инеем. Лошади, погоняемые незлоб­ным, но часто повторяющимся окриком наездника: "Ну, пошли родимые!" - торопливо и сбивчиво пере­бирали ногами, бренча новыми подковами по скольз­ким камням. Лоцман, стоя у кормы на возвышеннос­ти, держал в руках длинный рычаг руля и зычным голосом раз за разом отдавал команды то наезднику лошадей, то второму помощнику, который стоял на носу илимки с длинным шестом в руках.
   Александра краем брезента, которым был засте­лен груз, укрыла себя по грудь, поудобнее размести­лась и, прикрыв глаза, погрузилась в свои бабьи раз­думья...
   За весь световой день они сделали лишь один при­вал. Развели костёр, пообедали сами, покормили ов­сом лошадей. Но сумерки их всё же застали ещё за пять километров до населённого пункта. Соорудив из брезента полог, они ночевали лёжа поверх мешков и ящиков, в которых были сахар, мука, крупа и про­чие продукты. Как мужчины ни оберегали Александ­ру, ей эта ночь досталась тяжко. Поутру тело ныло, голова кружилась, и ребёночек всё ворочался и под­давливал в животе.
   Назавтра в девять часов утра они причалили к небольшой пристани. Местные грузчики под присмот­ром команды принялись споро выгружать илимку, а Александра отправилась смотреть товар. Нет, не то­вар, это неправильно. Корова для крестьянина - это член семьи, это их кормилица. Поэтому она шла к указанному ей дому с волнением, душевным трепе­том и надеждой самой понравиться и в то же время не разочароваться в коровушке, которую себе она мысленно уже не раз нарисовала и заочно полюбила.
   4. Кедровый распадок 49
   Молодую чёрно-белую корову звали Вербой. Ви­димо, истосковавшись за последние дни по ласковым женским рукам и голосу хозяйки, она миролюбиво потянулась к незнакомой женщине. Большие и мяг­кие коровьи губы подхватили кусок ржаного хлеба, посыпанного солью, и тёплый, сырой, шершавый язык благодарно и нежно облизал слегка дрожащие ладо­ни новой хозяйки. Александра, обхватив одной ру­кой корову за шею, а другой поглаживая её по бело­му кудрявому лбу, ласково запричитала: "Ах ты, моя голубушка, ах ты, моя милая, кормилица ты наша. Дай тебе, Бог, здоровушка!"
   Осенний день короток, поэтому со всеми делами постарались управиться быстро. Илимка, гружённая двумя лошадьми и коровой, которые были стреноже­ны и привязаны короткой уздой за мачту в центре, ровно в полдень отправилась в обратный путь. По­мимо прежних пассажиров, появились и новые. Лоц­ман согласился за небольшую плату подвезти до Брян­ки геологическую экспедицию, которая завершила свой поисковый сезон и возвращалась домой в Мо- тыгино. В составе экспедиции было шесть человек, плюс небольшое походное снаряжение с их личными вещами.
   Мужики, вырвавшиеся из длительного таёжного за­точения, были веселы и разговорчивы. В магазине мест­ного сельпо они купили ящик водки, разных консер­вов, конфет, печенья, из пустых ящиков смастерили стол и, пригласив всех попутчиков, приступили к празд­нованию.
   Александра Ивановна, посидев немного для при­личия за импровизированным столом и выпив чая с печеньем, незаметно перебралась в свой закуток и там притихла. После всех перенесённых неудобств и волнений самочувствие её резко ухудшилось. Её не покидала смутная тревога, которая поселилась где- то прямо под сердцем. Она никак не могла выбрать для своего тела удобного положения - ныла спина, не прекращались боли и рези в животе, временами казалось - отнимаются ноги.
   Кроме неё в застолье не принимал участия лишь непьющий Виктор. Молодому парню было поручено стоять у руля на корме и следить за направлением движения илимки. Он старательно выполнял возло­женные на него обязанности, с восторгом реагировал на шутки и байки геологов и безустанно, вынимая из карманов щедрое угощение, ел печенье с конфетами. Вскоре начальник экспедиции Андрей Андреевич, заметив страдания женщины, вышел из-за стола и подошёл к ней:
  -- Вам плохо? Может, надо чем-то помочь? Вы не стесняйтесь, скажите. У нас есть аптечка.
  -- Нет, нет, что вы! Ничего не надо. Мне уже лучше, - сжав зубы от боли, как можно спокойнее и мягче, ответила Александра. Её мучил стыд, что вот она, един­ственная женщина, оказалась так некстати в чужой мужской компании. Причём всё это происходит на ограниченном пространстве, посреди реки, что соз­даёт всем ужасные неудобства. Ей самой требова­лось неотложно привести себя в порядок, справить простые естественные надобности. А тут ещё эти боли и рези в животе... Но она всё же решила ещё потер­петь: - Спасибо за беспокойство. Вы идите к своим, если что - я позову.
   И только тогда, когда перед глазами поплыли чёр­ные круги, и ей стало не хватать воздуха, она замаха­ла руками и попросила: "К берегу, пристаньте к бе­регу, пожалуйста. Мне нужно... по нужде". Ей по­могли выйти на берег и она, отстранив провожатого, осторожно скрылась в прибрежных кустах.
   Прошло минут пятнадцать. Женщина не появля­лась. Андрей Андреевич окликнул: "Александра Ива­новна! Ау!" Подождав, ещё раз крикнул: "Александ­ра Ивановна! У вас всё в порядке?" Но она не отозва­лась и в этот раз. Он медленно двинулся вперёд и, пройдя метров двадцать, увидел её лежащей под боль­шой елью. Женщина лежала поверх скинутого паль­то, с непокрытой головой. Волосы её были растрёпа­ны, из-под длинной сбившейся юбки и накинутой сверху шали выглядывали покрытые жёлтыми хвой­ными иголками резиновые сапоги. Тело её судорож­но изгибалось, лицо искажала мучительная гримаса, по подбородку текла струйка крови из прокушенной губы. Пальцы её раскинутых рук впивались в узлова­тую, плотную землю, оставляя на ней неровные следы.
   "Рожает!!!" - мелькнула испуганная мысль у Анд­рея Андреевича. Его первым желанием было зак­рыть глаза и броситься прочь. Но тут же сообразил, что это не лучший выбор. Он на мгновение замер в нерешительности, а затем пулей метнулся к илимке и в куче вещей молча начал искать свой рюкзак. На пьяные расспросы мужиков он не отвечал, перевора­чивая всё, что попадалось ему под руку. Те и так всё поняли, как-то сразу притихли. Схватив рюкзак, об­ратно помчался в лес. Бежал, запинаясь о береговые камни. Не оборачиваясь, кому-то крикнул: "Водки! Принесите мне водки! И тёплой воды!"
   Не успев опуститься перед судорожно изгибающимся телом женщины, он услышал жалобный крик: "Вау-у! А-а-а!" Сердце геолога от испуга бешено застучало, руки лихорадочно затряслись, когда он увидел, как под по­долом серой суконной юбки что-то зашевелилось.
  -- Ничего, миленький, не бойся, возьми ребёнка, за­верни, - устало и облегчённо, сквозь крик прошепта­ли губы роженицы.
  -- Сейчас, сейчас... Всё сделаю. Вы только не вол­нуйтесь, - мужчина вытащил из рюкзака кусок чис­той неиспользованной фланели, которую им выда­вали на портянки, и подхватил им появившееся на свет существо: - Поздравляю, у вас родилась дочка.
  -- Надо отрезать пуповину, - слегка приподняв­шись на руках, хрипло проговорила Александра.
  -- Да, да, сейчас, - прозвучал в ответ успокоивший­ся мужской голос. Тут же его заботливые руки под­ложили ей под голову рюкзак и положили на грудь шевелящийся свёрток.
   Затем Андрей Андреевич тщательно промыл лез­вие охотничьего ножа в принесённой водке, и оста­вив сантиметров пять, полоснул по бело-красной сплю­щенной трубке-пуповине. Остаток он перетянул кус­ком смоченного в водке шпагата. В это время с илимки принесли воду и чистые вещи и тряпки, что сумели найти в своих вещах. Укутав как следует ребёнка, походный акушер направился с ним к бере­гу. Александра привела себя в порядок, используя принесённые вещи, и - уставшая, ослабевшая и бес­конечно благодарная этим дорогим мужчинам, особенно Андрею Андреевичу - с младенцем на руках устрои­лась на заботливо приготовленное для неё место.
   Через два часа илимка, подгоняемая шестами и вёс­лами в крепких руках бывалых мужиков, успешно при­чалила к берегу. Спустя ещё пятнадцать минут ново­рождённую и её маму уже осматривал фельдшер.
   Спустя много лет повзрослевшая дочь Надежда нашла в вещах покойной матери письмо, которое ниже приводится дословно:
   "Здравствуйте, уважаемые Александра Ивановна, наша геологическая дочь и её папа.
   Наш коллектив геологов, который ехал с Вами на илимке, очень интересуется о здоровье нашей геоло­гической дочери. Особенно это волнует меня как при­ёмного папашу. Мы не смогли справиться о вашем здоровье на месте, т.к. на второй день утром отправи­лись на Ю-Енисейск. Домой мы прибыли 5 октября, а дня через два я сходил в больницу и всё расспро­сил. Оказывается, пуповину надо было оставить пол­тора сантиметра, а мы оставили больше, но это, гово­рят, не беда. Ей, наверно, лишку отрезали снова. Жалко только, что она, наверно, опять сильно плакала. Опи­шите нам всё подробно о нашей коллективной доч­ке. Передайте ей наш пламенный привет и поздравь­те с праздником Октябрьской годовщины. Пусть рас­тёт большая, и чтоб была здоровая. А Вы, папа с мамой, берегите её. Мы весной опять будем у Вас в Брянке и обязательно зайдём к ней в гости. Она к нашему приезду должна уже, наверное, научиться ходить и что-нибудь говорить.
   Пишите всё о нашей дочке подробно, как она при­бавляет в весе, какого веса родилась и как будет расти.
   Я тоже жду в январе пузыря. Наверно, должен быть сынишка, так как дочь моя просит (а ей всего 3 года), чтобы мама купила Сашу.
   Бывайте здоровы, желаем Вам хорошо встретить наступающие октябрьские праздники. Ещё раз про­сим чаще писать письма, будем очень рады.
   С приветом - коллектив геологов.
   Семченко Андрей Андреевич".
   Кстати, как потом выяснилось, девка Евдокия, ко­торая представилась больной и не поехала сопровож­дать Александру, совсем и не была больна, а просто всю ночь прогуляла с кавалером и домой пришла под утро.
   16
   На календаре стоит июль 2002 года. В Сыктыв­карском парке имени С.М. Кирова за столиком лет­него кафе сидят двое: Владимир Кедров и Василий Осотов. У каждого по кружке пива и по пакетику солёных орешков. Они познакомились ещё на преж­ней работе в Троицко-Печорском районе. Вместе ра­ботали, вместе бывали на охоте и на рыбалке. Друг друга проверили в делах, поступках, критических ситуациях. Их дружба прошла испытание временем.
  -- Смотри, какое нам вкусное пиво принесла де­вушка: прозрачное как слеза и в меру прохладное. Мне, кажется, я сейчас слюною подавлюсь, - еле сдер­живаясь от желания, простонал Василий.
  -- Как говорят в одной южной стране, дорогой, не хвали вино разливши, а хвали вино распивши! - Вла­димир поднял свой бокал: - Ну, за встречу! - и они, чокнувшись, с большим наслаждением отхлебнули по несколько жадных, больших глотков из запотев­шей кружки.
  -- Уф-ф! - облегчённо разом выдохнули оба.
  -- Ну, как у тебя дела? Что нового в твоей незамут­нённой жизни? - обратился Владимир к товарищу.
  -- Дела у прокурора, а у нас - делишки. Живём помаленьку, скрипим. Вносим свой скромный вклад в процветание и могущество нашей любимой Роди­ны. Только вот Родина что-то из года в год всё хире­ет да хиреет, похоже, мошна-то у неё совсем прохуди­лась.
  -- Да уж и не говори. Похоже, мы живём при вто­ром нашествии татаро-монгольского ига. Нуворуши грабят Россию почём зря, а правители только руками разводят. За последние десять лет в нашем обществе произошло ужасное расслоение. Одни люди, назовём их условно "олигархи", просто ошалели от свалив­шихся на них денег, - покупают личные самолёты, морские яхты, строят загородные особняки-дворцы в самых престижных курортах мира, покупают футболь­ные клубы за рубежом... - таких будет, наверно, не­сколько десятков человек в России. Другие, назовём их "очень богатые", живут в большом достатке: ку­шают в лучших ресторанах, одеваются в салонах от Версачи, лечатся в Германии, отдыхают в Каннах, де­тей учат в Англии - их будет несколько сотен чело­век. Третьи питаются и одеваются сносно, имеют один, как правило, легковой автомобиль на семью, раз в год могут себе позволить съездить на отдых в Сочи либо в Турцию, но на большее у них возможностей нет, их будет процентов тридцать от всего населения страны - это так называемый средний класс. Столько же лю­дей живут в ограниченных, очень стеснённых усло­виях, они вынуждены считать каждый рубль и тя­нуть от получки до получки или от пенсии до пен­сии. И почти тридцать процентов россиян нищен­ствует, у этих просто не хватает денег на еду, на одеж­ду. Особенно это касается сельских жителей, посколь­ку там найти работу сложнее, - заключил Кедров, сделав несколько протяжных глотков из кружки.
  -- При этом, как ни странно, у первых - богатых, и у последних - бедных одинаково скорбные выраже­ния лиц. Только одни переживают, что у них жемчуг мелкий, а другие, что у них щи без мяса, - усмехаясь, с иронией поддерживает его Василий и продолжа­ет: - Ведь надо было умудриться так руководить бо­гатой страной, чтобы в двадцать первом веке чуть ли не треть населения жили впроголодь.
  -- Да, к сожалению, власть плохо выполняет свои функции. Она очень неумело стимулирует развитие экономики, слабо регулирует использование природ­ных ресурсов, плохо перераспределяет денежные по­токи из сверхприбыльных секторов экономики в ме­нее рентабельные, либо в социальную сферу, - под­держал Кедров. - Иначе чем объяснить, что рядовой среднеквалифицированный нефтяник за те же восемь часов работы получает в десятки раз больше, чем опыт­ный хирург, стоя за операционным столом? А испол­нительный директор акционерной компании, конт­рольный пакет акций которой находится в управле­нии государства, получает в месяц заработную плату в размере пятисот тысяч рублей, тогда как сельский учитель с большим стажем работы в школе - десять тысяч.
  -- Как бы ни было горько признавать, но ко мно­гим нынешним преуспевающим господам очень уж подходит пословица: "Из грязи да в князи".
  -- Ну уж какие из них выйдут князья, это, как говорится, бабка надвое сказала. А то, что жаднее бо­гатых только вчерашние нищие - это точно, - поды­тоживая разговор, отодвинул от себя пустую кружку Владимир. - Ну что, ещё по одной или как?
  -- Нет, хорош. Мне надо ещё тётку навестить в больнице. Родители из Визинги передали ей гостин­цы... Два месяца бабу мучают, никак не могут кости на ноге правильно срастить после перелома. Сначала в районной больнице операцию делали, сейчас вон в республиканской лежит, по новой оперировали. Воду из колонки домой несла да оступилась на битом тро­туаре. А дома мужик с двумя маленькими дочками мается, пока жена по больницам валяется.
  -- Ну да ладно, пошли. Смотри вон, какие девочки по дорожке мимо нас дефилируют, - и они, улыбнув­шись, оба встали из-за стола и направились в сторону центральной площади.
   Конец летнего дня был тихим и тёплым. Лучи заходящего солнца, пробиваясь через густую листву раскидистых тополей, разбросали "зайчиков", словно большие золотые монеты, по фасадам прилегающих зданий. У зелёной скамьи маленький мальчик, не справившись с дистанционным управлением, влепил игрушечный автомобиль прямо под колёса проезжав­шего по дорожке велосипедиста, от чего тот с шумом свалился под большой раскидистый тополь. А у пыш­ногрудой мамы мальчика от испуга глаза стали на мгновение похожи на два больших чёрных блюдца, подвешенных к красно-рыжей копне волос. Чуть дальше, под кустом жёлтой акации, сидя на скамье, читал газету пожилой худой господин, одетый в шор­ты, футболку и шляпу. На его отрешённом лице наис­кось примостились очки из тонкой оправы и жидкая бородка типа "а ля франсе", в ногах у него лежал белый обросший пудель, высунувший из полуоткры­того рта кончик розового языка. Всё вокруг наслаж­далось летом, теплом и солнцем. Вдруг со стороны реки подул лёгкий ветерок и шаловливо заиграл в складках коротеньких юбочек двух встречных кра­савиц, от чего те слегка засмущались и стали ещё привлекательнее.
  -- Да-а, жизнь в общем-то прекрасная штука! - Вла­димир легонько толкнул в плечо товарища.
   - Как сказал один классик: "Жить - хорошо! А хорошо жить - ещё лучше!" - ответил ему Василий, и оба улыбнувшись, не спеша пошли дальше.
   17
   Наверно, мало кто из взрослых людей в России не задавал себе вопроса и не пытался найти на него от­вет: ну почему мы так неустроенно и бедно живём? Имея в виду не отдельных граждан, а страну в це­лом. После пятидесяти лет Кедров стал всё чаще за­думываться на подобные темы. К этому времени в его жизни суеты стало меньше: дети подросли и ста­ли самостоятельными, карьерные страсти поулеглись, несколько ослабла петля бытовых проблем, меньше стало тянуть к общению с людьми и больше к одино­кому раздумью, да и, вообще, за пройденные годы на­копилось немного знаний о жизни.
   Как-то в один из зимних вечеров 2003 года, распо­ложившись в уютном кресле и приглушив звук теле­визора, он прикрыл глаза, расслабился и мысли у него сами потекли по неведомо откуда взявшейся траек­тории. Как сказал один из кавказских философов: "Что содержится в кувшине, то и льётся из него!"
   В мировой истории есть разные примеры успеш­ного экономического развития государств. В Соеди­нённых Штатах Америки прогресс основывался на свободе предпринимательства и защите частной соб­ственности, что позволило каждому новому поколе­нию наращивать движимые и недвижимые активы и финансовое богатство. Так малое, частное, накапли­ваясь, увеличивало большое, целое. В конечном итоге экономика этой страны стала ведущей в мире.
   В послевоенной Японии политика быстрого скач­ка строилась на патриотизме. Целое поколение япон­цев решило посвятить свою жизнь стране. Японцы много работали и очень мало за это получали, живя крайне аскетично и экономно. Они добровольно по­жертвовали своими личными интересами во имя бу­дущих поколений. И по такому принципу в Японии тогда жили все: от крестьянина до императора. Ре­зультат, как известно, превзошёл все ожидания. Сей­час это небольшое островное государство по эконо­мической мощи - второе в мире.
   Страны западной Европы двигались к цивилиза­ции через частную собственность на землю и инсти­тут независимого суда, при котором выстраивался порядок равенства граждан - каждого перед каж­дым, что позволило сформировать сильные граждан­ские институты и не допустить авторитарного, аван­тюрного управления.
   В России же за всю её многовековую историю ин­ститут частной собственности и свободы предприни­мательства никогда не был развит. Царь в России мог дать землю, мог и отнять её в любой момент. Он же мог казнить, мог помиловать любого купца или владельца промышленного завода, отняв у его род­ных всю собственность. О гражданском равенстве не могло быть и речи, поскольку суды никогда не были независимыми. Глава государства, будь то монарх либо генеральный секретарь ЦК КПСС, был всегда над на­родом, а не вместе с народом. Любой начальник - от мала до велика - по их примеру также требовал к себе беспрекословного чинопочитания и привилегий. И лишь редкие государственные деятели и хозяй­ственные руководители были настоящими патриота­ми своего отечества, являясь примером для своих подданных и подчинённых.
   А та "всенародная любовь" к партии и правитель­ству, о которой ещё совсем недавно трубили все со­ветские газеты, была выдумана и держалась на стра­хе и обмане людей. Руководство страны жило своей скрытой, тайной от народа, обеспеченной жизнью, а народу предлагалась иллюзия "светлого будущего".
   Межчеловеческие отношения по принципу "бари­на и холопа" всегда превалировали в нашей стране. И только с приходом В.Путина они стали чуть про­ще и мягче.
   Первая постсоветская российская властная элита в эпоху Б.Ельцина поначалу импонировала народу тем, что была очень молода, энергична и самоуверен­на. Вначале казалось, что к власти пришли ум­ные, порядочные, смелые молодые люди, которые зна­ют, что и как надо делать. Достаточно хотя бы вспом­нить программу Г.Явлинского - "500 дней", после осуществления которой нам было обещано проснуть­ся в совершенно новой стране. Или приватизацию А.Чубайса, которая должна была сделать каждого рос­сиянина богатым и счастливым собственником. Вме­сто этого молодые реформаторы оказались больши­ми авантюристами и были не прочь воспользоваться представившимися властными возможностями в соб­ственных интересах. Они призывали народ к терпе­нию, называли себя "камикадзе", а сами жили всласть и спешно обогащались. Взять, к примеру, хотя бы те же залоговые аукционы, на которых были за бесце­нок приобретены огромные заводы и фабрики, или появление баснословного состояния у рядового чи­новника - заместителя министра финансов Н.Вави­лова, стоявшего в то время у одного из "крантиков" государственной казны. Можно вспомнить и много­тысячные валютные гонорары, полученные от заг­раничных издателей высокопоставленными чинов­никами за ещё ненаписанную книгу по приватиза­ции в России, и так далее.
   Именно в период "лихих 90-х" россияне уже пол­ностью разуверились в справедливости и порядочно­сти власти. В результате, в конце 90-х годов народ озлобился и стал равнодушен ко всему происходя­щему. Большая часть людей ходила на работу с нео­хотой и лишь делала вид, что работает. Другая часть в безнадёге махнула на всё рукой и пустилась в без­делье и пьянство, особенно это коснулось сельского населения. И лишь небольшое меньшинство продол­жало честно и добросовестно трудиться, в меру свое­го воспитания, а может, и привычки, полагая, что "при­дёт праздник и на их улицу".
   За последнее время Президенту В.Путину удалось навести небольшой порядок в стране. Притихли се­паратистские и княжеские настроения, разгоревшие­ся было в некоторых субъектах Федерации. Власть чуть-чуть урезонила некоторых зарвавшихся олигар­хов и губернаторов. Однако этого явно недостаточно, общество желает, чтобы борьба власти с "плохиша- ми" продолжалась и дальше. В стране не должно быть неприкасаемых, неподсудных людей. И как бы ни было трудно, Президенту В.Путину порядок надо на­водить, и начинать следует с верхов.
   Раньше у русских купцов было правило: прибыль превыше всего, но честь выше прибыли! Не хочется ве­рить в то, что такие люди выродились в России вовсе.
   Давно, ещё Джефферсон, третий Президент США, как-то сказал: "Вся работа правительства сводится к искусству быть честным". В смысле, не только не воровать, но и в общении с народом надо быть чест­ным, не надо ему лгать. Это у американцев, надо по­лагать, порою случается. Вот в том числе и поэтому они достигли большего, чем мы...
  -- Володя, иди пить чай. Я напекла оладьи, - раз­дался из кухни голос жены.
  -- Я потом, позже приду.
  -- Потом они остынут. Опять будешь не доволен.
   Кедров прервал, свои размышления, неохотно под­нялся из кресла и направился на кухню. "Ох, уж эти бабы, всегда не вовремя пристанут. Но с ними спо­рить, что поросёнка стричь. Пользы - мало, а визгу - много", - незлобно подумал он, присаживаясь за стол.
   18
   "Лучше не начинать вообще, чем бросить дело не­доделанным". К этому правилу родители приучили Кедрова с детства. Поэтому примерно через недельку он опять сел в кресло и, "погрузившись в нирвану", продолжил свои воспоминания и умозаключения.
   Принято считать, что народ имеет такого правите­ля, которого он заслуживает. Это правило, пожалуй, верно лишь наполовину. Иначе невозможно объяс­нить тот факт, что великим немецким народом более десяти лет правил Гитлер. А если вспомнить рим­ских императоров Калигулу и Нерона - убийц и ти­ранов, которые правили одним из культурнейших народов того времени? Это, скорее всего, говорит о том, что в каждой истории есть место случаю и стечению обстоятельств.
   В начале истории нашего государства у русичей, нынешних россиян, был долгий период княжеских междоусобиц, войн и народных волнений, который многими историками назван "смутным временем". Начиная с 1613 года, народ получил на более чем трёхсотлетний период правление династии Романо­вых. Страной правили монархи. Понятно, что в этот период о свободном волеизъявлении народа говорить не приходится. Власть передавалась по наследству.
   Среди тогдашних царей и императоров были раз­ные люди, и их роль в истории государства Россий­ского оценивается по-разному и неоднозначно. Напри­мер, Иван Грозный - первый русский царь, основопо­ложник централизованного государства, часто олицетворяется с тиранией и деспотизмом. Великим реформатором России называют основателя Санкт- Петербурга - Петра Великого. Императрицу Екате­рину Вторую, царствование которой характерно мно­гими победоносными войнами, учреждением Акаде­мии художеств, новым административным делением государства, величают Великой. Император Александр Первый известен как организатор побед России в Отечественной войне 1812 года. Александр II ввёл всесословную воинскую повинность, гласное судопро­изводство, отменил крепостное право. Тщедушный и эксцентричный Пётр III был убит своими царедвор­цами. Слабохарактерный Николай II - свергнут. У всех у них историки и летописцы находят как поло­жительные, так и отрицательные деяния по отноше­нию к своим подданным.
   После октября 1917 г. партийные вожди - фак­тические правители Российского, а затем и советско­го государства, избирались. Но их избрание, как пра­вило, проходило келейно, небольшой группой акти­вистов (делегатов) на съездах и пленумах Коммунис­тической партии Советского Союза. Делегаты, при­бывшие на съезд, заранее получали установку, за кого им следует голосовать на этих партийных форумах. Так были избраны в своё время: Сталин, Маленков, Хрущев, Брежнев, Черненко, Андропов, Горбачев. Все­народных выборов главы государства тогда также не существовало, как и до этого - в царской России.
   По такому же принципу проходили выборы пер­вых секретарей обкомов и крайкомов партии (ны­нешних губернаторов). Кедров был дважды участни­ком отчётно-выборных Коми республиканских партийных конференций. Порядок их проведения был всегда строго регламентирован и незыблем: сначала слушался доклад первого секретаря обкома (крайко­ма) партии о проделанной работе и задачах на пред­стоящий период. Как правило, он длился не более часа. После чего шло его обсуждение, где в прениях участвовали заранее подготовленные выступающие, а затем принималось решение - признать работу "удов­летворительной". Закончив с этим, переходили к выборам руководящего состава областной парторга­низации. Кандидатуру первого секретаря обкома (крайкома) партии, как правило, рекомендовал вы­шестоящий партийный орган, то есть Центральный Комитет. А это означало, что выбор уже давно сделан, решение принято и обсуждению не подлежит, остава­лось его формально легитимировать.
   Поскольку партийная дисциплина была строгой, а с фракционностью и оппозицией было давно по­кончено (ещё при Ленине и Сталине), то предложен­ная кандидатура избиралась, как правило, единоглас­но. Избранный первый секретарь на "своей" терри­тории обладал, практически, абсолютной властью. Это был, условно говоря, и бог, и царь, и судья. Точно так­же строилась работа на более низком уровне - в рай­онах и городах.
   В 1974 году, через два года после окончания ин­ститута, Владимир Кедров за успехи в работе и ак­тивную жизненную позицию был принят в ряды Ком-
   5. Кедровый распадок мунистической партии Советского Союза. Затем его избрали членом бюро райкома ВЛКСМ, депутатом поселкового Совета. Ещё через год его назначили директором предприятия. Находясь в гуще район­ных событий, Кедров видел, как вся местная район­ная элита - хозяйственные руководители, интелли­генция, партийные и советские работники - чинопо- читали и боялись тогдашнего первого секретаря райкома партии В.Прокопьева. Только с его ведома и согласия в районе происходили все назначения на руководящие должности, независимо от того, к како­му уровню (федеральному, республиканскому или местному) относилась та или иная отрасль. Только с его согласия руководителя могли представить к на­граде или освободить с должности. По его указанию наказывали или продвигали по службе. Он мог, при­грозив наказанием, запретить супружеский развод коммунисту; мог отложить отпуск хозяйственному руководителю; мог ускорить получение квартиры для нужного ему человека; мог повлиять на решение про­курора либо судьи при рассмотрении административ­ного или уголовного дела.
   При этом В.Прокопьев был достаточно культур­ным, интеллигентным и даже обаятельным челове­ком. Но за его обманчивой мягкостью и вкрадчивой лояльностью чувствовалась жёсткая и беспощадная рука партийной системы, системы, которая более се­мидесяти лет держала в страхе и подчинении много­миллионный народ, живущий на огромной террито­рии. Его жену, Галину Петровну, завуча местной шко­лы, боялись не меньше, чем самого "первого". Она особенно любила устраивать походы по магазинам и торговым базам, начальники которых встречали её задолго от порогов своих контор и заискивающе спра­шивали: "Что изволите посмотреть, Галина Петров­на?" К таким посещениям руководители ОРСов (от­дел рабочего снабжения), Райпо (районное потреби­тельское общество) готовились заранее и придержи­вали особый дефицит "до лучших времён", стараясь изо всех сил угодить первой леди района. Тогда мно­гое было в дефиците: книги, ковры, хрусталь, раство­римый кофе, вино, мебель, фрукты, одежда, обувь. Поч­ти у каждой промышленной отрасли была своя тор­говая сеть, так называемые управления или отделы рабочего снабжения: у лесников, нефтяников, речни­ков, строителей, железнодорожников. Понятно, что при такой системе лучше снабжались те люди, которые работали в этих отраслях. Ну, а всем остальным дос­тавалось то, что оставалось.
   В то время исполнительная и законодательная вет­ви власти (облисполкомы, райисполкомы, областные и районные Советы народных депутатов) были под­контрольны и подотчётны коммунистической партии.
   И так было на всей территории огромного Совет­ского Союза. Власть была жёстко вертикальной и ав­торитарной. Инакомыслие не допускалось, все сред­ства массовой информации были также подконтроль­ны партии, которая была единой, монолитной и всевластной. "Страна идёт твёрдой поступью к свет­лому будущему под мудрым руководством Коммуни­стической партии", - так писали тогда все газеты. "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи!" - висе­ли лозунги и транспаранты в клубах, больницах, це­хах, конторах, и даже школах.
   Нетрудно понять, какими огромными полномочи­ями и какой неограниченной властью тогда обладал Генеральный Секретарь Коммунистической партии Союза Советских Социалистических Республик. Пос­ле сталинской эпохи, в период с 1953 по 1991 годы, ими были: Н.Хрущев, Л.Брежнев, Ю.Андропов, К.Чер­ненко, М.Горбачев. Деятельность каждого из них на­шим народом и историей будет оценена по-разному. Однако уже сейчас ясно, что огромный потенциал страны и народа в период их руководства был ис­пользован далеко не лучшим образом.
   Говорят, что королева Англии в своём посмертном завещании написала: "Мои подопечные могут пла­кать - потому, что я умерла; и улыбаться - потому, что я жила".
   Наступят ли времена, когда россияне с тёплой и доброй улыбкой будут вспоминать о своих правите­лях?!
   В Конституции СССР, принятой в 1977 году (ст.6), было записано: "Вооружённая марксистско-ленин­ским учением Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придаёт планомерный, научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма". На тот период в рядах КПСС было более 16 миллионов че­ловек.
   В те времена действовало негласное правило: если ты член партии, то профессиональную и служебную карьеру тебе будет сделать легче, чем беспартийно­му. Из двух достойных кандидатов на руководящую должность предпочтение всегда отдавалось тому, кто был коммунистом. Награды и поощрения, льготы и привилегии также в первую очередь доставались ком­мунистам. И даже если в автопарк поступала новая машина, то она, как правило, в первую очередь попа­дала в руки члена партии.
   С другой стороны, партийная дисциплина накла­дывала на человека дополнительную ответственность и даже в некотором смысле ограничивала его свобо­ду. Руководителя-коммуниста по решению парткома могли вопреки его желанию направить на другую работу. Мотивировалось это интересами дела, произ­водственной необходимостью, укреплением участка работы. При этом такое решение могло быть связано со сменой места жительства, где условия жизни, ком­форта могли быть хуже нынешних. Например, при­ходилось переезжать из города в сельскую местность. Такое испытание должностью называлось перемеще­нием "по горизонтали". От таких предложений ком­мунисты, как правило, не отказывались, ибо понима­ли, что в противном случае за непослушание можно попасть в опалу и тогда будешь выведен из перспек­тивного кадрового резерва партии. А это означало, что карьерный рост тебе будет закрыт.
   Вместе с тем в партию принимали далеко не всех желающих, хотя за рост её рядов строго спрашивали с секретарей первичных партийных организаций. Во- первых, претенденту надо было иметь положитель­ную репутацию на работе и в быту. А во-вторых, сверху был установлен лимит, который в процентном отношении регулировал партийный состав по коли­честву рабочих, крестьян и интеллигенции, женщин и молодёжи. Ведь коммунистическая партия с пери­ода её основания всегда считалась рабоче-крестьян­ской и руководствовалась принципом "диктатуры пролетариата". Ну а присутствие женщин и молодё­жи в её рядах подчёркивало стремление к равенству в обществе и постоянному обновлению партии.
   Сейчас в стране несколько партий, и это, безуслов­но, достижение демократических преобразований, которые были проведены за последние годы. Однако попытки реанимировать прежнюю однопартийную систему и превратить правящую партию в основу го­сударственной власти в стране у партийных функци­онеров очень сильны. Их, видимо, мучает головокру­жение от высоты, на которую они нечаянно попали. Кое-кто из них полагает, что "их Партия - как Небо, такое же чистое и высокое, и всем туда хочется". Лекарство здесь одно - их надо опустить на землю.
   19
   Комсомол в ту пору считался молодой сменой и "горячим" резервом партии. В институте, где учился Кедров, была военная кафедра, после окончания ко­торой присваивалось воинское звание лейтенанта и выдавался военный билет офицера запаса. В 1971 году, после завершения четвёртого года обучения, вдали от города, в чистом поле, студенты проходили двухме­сячные военно-полевые сборы. Стояла июльская жара. На плацу не успевала оседать пыль от кирзо­вых сапог молодцев, готовящихся присягнуть на вер­ность Родине.
   Через неделю торжественное мероприятие прошло, и начались утомительные, однообразные будни. Подъём, построение, физзарядка, завтрак, полевые за­нятия, обед, занятия, ужин, построение, отбой - так обычно был организован их каждый день. Курсанты, с обгоревшими на солнце лицами и неизменными мозолями на ладонях, под неумолкаемый гул остер­венелых комаров копали окопы, маскировали, исполь­зуя складки местного ландшафта, крупногабаритную инженерную технику, совершали многокилометровые марш-броски, управляли военными машинами, стре­ляли из разного вида оружия. Вся эта жёсткая, изну­рительная и часто бессмысленная принудиловка воль­нолюбивым студентам вскоре надоела больше некуда. Они, превозмогая растущее недовольство, изо всех сил копали землю, чтобы уложиться в норматив, уставшие и вспотевшие, негромко матюгали своё начальство:
  -- Чтобы у этого майора Дудко чирей вскочил на языке. Чтоб его жинка была похожа на эту сапёр­ную лопату, - кипятился Витька Панов, вгрызаясь в твёрдую, как камень, бурую глину.
  -- Чтоб у нашего ротного Степкина хобот вырос вместо носа, суёт его, оглобля кривая, во все щели! - вторил ему Пашка Смолев, уложив для маскировки очередной кусок дёрна на бруствер укрытия под БМП.
   Именно он, Пашка, за две недели до завершения сборов опоздал на десять минут к утреннему постро­ению, сбежав вечером в самоволку в соседнюю дерев­ню на свидание к девчонке.
   За этот проступок начальство военной кафедры, по согласованию с ректором, в назидание всему сту­денчеству приняло решение уволить Смолева с воен­ной кафедры и исключить из института.
   Все последующие просьбы и ходатайства курсан­тов смягчить наказание Пашке - не отчислять его из института - действия не возымели. И тогда курсанты, тайно вечером посовещавшись, решились на отчаян­ный шаг - объявили голодовку.
   В те времена такое действие расценивалось как по­литический акт, который мог стать широко известным в обществе, послужить дурным примером и опорочить социалистический строй в глазах всего мирового сооб­щества.
   Наступило утро очередного дня. Всех курсантов, как обычно, строем повели в большую палатку - сто­ловую. Дежурный офицер отдал команду: "Садись. Приступить к завтраку!"
   Однако вместо привычного застольного гомона и нестройного, торопливого постукивания ложек о мис­ки в палатке установилась непривычная тишина. Зе­леновато-жёлтые спины гимнастёрок возвышались над скамейками непривычно ровно и стройно, словно их владельцы кол проглотили перед тем, как сесть за столы. Алюминиевые ложки остались лежать на мес­те... Перловая каша в мисках остывала. Капитан заволновался, закрутил головой и громко спросил: "Курсанты! Вы что, все разом оглохли? Я приказал - приступить к завтраку!" Но те, опустив головы вниз, продолжали молча сидеть. Испуганный дежурный офицер выскочил из палатки и через минуту вернул­ся с грозным майором.
   Майор Дудко, у которого лицо было словно выте­сано топором и подбородок походил на каблук от кир­зового сапога, грозно окинул взглядом непослушное "войско". "Командиры отделений ко мне!" - гарк­нул он. Те быстро выскочили из-за стола и вытяну­лись перед ним. "В чём дело, почему ваши подчинён­ные отказываются от приёма пищи?" - строго обра­тился он. "У них нет аппетита, у них животы болят", - доложили ему одни. Другие же сказали, что это в знак протеста отчисления Смолева из института. Майор недовольно махнул рукой и обратился к бли­жайшему от него курсанту:
  -- Курсант Долгушин!
  -- Слушаю, товарищ майор!
  -- Вы знаете, что бывает за невыполнение приказа?
  -- Так точно, товарищ майор!
  -- Садитесь! Взять ложку в правую руку. Опус­тить в миску. Отправить ложку в рот!
   - Так... Будем считать, что этот курсант позавтра­кал, - обратился он к капитану. - Пошли дальше.
   И они отправились по рядам. Курсанты, жалуясь на расстройство своих желудков, зубную боль, тут же ложку клали на стол, как только от них отходили офицеры. Однако их это уже не интересовало. Ми­нут через тридцать, обойдя каждого, майор отдал ко­манду: "Завтрак окончен! Выходи строиться!"
   И тут началось. Начальство решило показать за­бастовщикам "кузькину мать". Их вывели на плац и под проливным дождём сначала гоняли строевым бегом, а затем заставляли передвигаться ползком по мокрой жёсткой степной траве. К обеду большинство "бойцов" были сломлены и сдались на милость побе­дителям. И лишь небольшая часть численностью в двенадцать человек под разными предлогами отказа­лась от еды и в обед. А к вечеру и эти - полуживые и напуганные - решили отказаться от затеи.
   На следующий день по приказу ректора было орга­низовано расследование по выявлению зачинщиков такого чудовищного и дерзкого протеста. Начались допросы и опросы участников и свидетелей. А руко­водство института в это же время держало отчёт в разных инстанциях и, в том числе, вызывалось в об­ком партии и давало объяснение по поводу произо­шедшего ЧП. Неделю спустя расследование закон­чилось. В результате проделанной работы выявили двух главных зачинщиков, организаторов голодовки: одним из них оказался Владимир Кедров, вторым Ни­колай Антипов.
   До заседания Комитета комсомола института, на котором рассматривались персональные дела комсо­мольцев Антипова и Кедрова, оставался один день. Они оба были предупреждены, что подготовлено ре­шение об исключении их из комсомола, а это означа­ло, что они автоматически отчислялись и из институ­та. Таковы были тогдашние порядки: студент, исклю­чённый из рядов ВЛКСМ, не может быть студентом.
   Кедров ходил чернее тучи. В его голове крути­лись мысли одна мрачнее другой: "Четыре года обу­чения - "коту под хвост". Что дальше - армия! Это ещё два года из жизни. А что после?!" Но более всего он боялся сообщить об этом неприятном событии ро­дителям. "Такого известия они не переживут, - ду­мал он. - Здоровье у них уже не то. Все надежды рухнут. Ведь осталось-то сыну учиться меньше года. Как я буду в глаза им после всего этого смотреть?"
   Дети являются для родителей главным смыслом и итогом их жизни. Кедров это понимал, и ему страш­но не хотелось ранить близких и родных ему людей. Он был их надеждой, они им гордились, ведь он един­ственный из всего выпускного школьного класса по­ступил тогда в институт.
   И вот пришёл тот роковой час. На расширенном заседании Комитета комсомола принимали участие че­ловек пятнадцать: юная первокурсница с белым бан­том на затылке, бородатый, прихрамывающий профес­сор, преподававший "Основы научного коммунизма", полногрудая и румяная председательша профкома, ком­сомольский актив, начальник военной кафедры и стро­гий, педантичный ректор института.
   Персональные дела рассматривали долго, тщатель­но и принципиально. Было задано много вопросов, и сделана куча комментариев. После изнурительной проволочки и высокопарных нравоучений Владимир от волнения уже еле стоял на ногах. Ему за это вре­мя неоднократно доказали, что он плохой, дурно вос­питанный, неблагодарный молодой человек.
  -- На всестороннюю заботу о вас, молодой человек, со стороны коммунистической партии и советского государства вы ответили подлостью, - заявила ему представитель профсоюзного комитета.
  -- Кто предал Родину раз, тот и вторично может это сделать, - строго заключил полковник.
  -- Да, таких, порочащих институт проступков, у нас за всю историю ещё не было, - возмущался ректор.
   Когда дали последнее слово, предательские слёзы выступили на глазах у Кедрова:
  -- Прошу меня п-простить, я полностью осознал свой поступок и раскаялся. Только не-не исключай­те из рядов комсомола и из и-института. Я очень хочу учиться и впредь буду вести себя х-хорошо, - с дрожью в голосе и заикаясь выдавил из себя Кедров.
   Его попросили выйти в коридор. Там он не вы­держал и, отвернувшись к стенке, молча и надрывно зарыдал. Минут через пять его позвали зайти.
  -- Учитывая ваше старание в учёбе, активное уча­стие в художественной самодеятельности и спортив­ной жизни института, вам объявляется строгий вы­говор с занесением в учётную карточку, - огласил решение секретарь комитета комсомола.
   У Кедрова внутри всё восторженно затрепетало. Жгучий комок радости подкатил к горлу и перехва­тил дыхание. С большим усилием он произнёс хрип­лое "спасибо" и, низко опустив голову, бросился в дверь.
   Решение комитета означало, что он мог продол­жить учёбу дальше! Он бежал по коридору, не видя ничего вокруг, а в голове его стучало: "Ура!! Остави­ли! Есть Бог на свете! Я не подведу своих родителей!" И выскочив навстречу летнему солнцу, почувствовал, как у него начала отходить душа, которая все послед­ние дни была словно стянута холодными обручами. Будто глыба льда свалилась с его плеч и радостный, светлый мир снова принял его в свои объятия.
   С тех пор прошло более двадцати лет. Кедрова как офицера запаса как-то пригласили в военкомат для того, чтобы поздравить с присвоением очередно­го воинского звания - майор. После всех штатных процедур растроганный военком решил ознакомить его с личным делом, которое сопровождало Кедрова по жизни, как человека, стоящего на воинском учёте. Вот тогда он и узнал на себя характеристику, подпи­санную начальником военной кафедры института. В ней говорилось, что... Кедров недостаточно благона­дёжен и склонен к деструктивным поступкам.
   Это вам, господа, не "хухры-мухры"! За такое при Сталине могли и расстрелять!
   20
   Владимир рос и воспитывался во времена подав­ляющей атеистической идеологии в государстве. Ате­изм был частью коммунистического мировоззрения и проводимой государственной политики. В 1918 году декретом Советской власти церковь была отделена от государства, а школа - от церкви. И лишь в конце 80-х годов был положен конец политике государствен­ного атеизма. В посёлке, где он родился и вырос, не было ни церкви, ни прихода, ни священнослужителя. Среди всего местного населения была известна лишь одна верующая семья Черкашиных, где взрослые могли в присутствии посторонних освятить себя крест­ным знамением или прочитать молитву. Остальные жители посёлка никогда не демонстрировали своей причастности к той либо иной вере. К Черкашиным же все относились настороженно, и даже с некоторой опаской, стараясь не водить с ними дружбы.
   В доме у Кедровых была иконка. Но мать надёж­но её хранила, завернув в белую тряпицу, вдали от посторонних глаз, в ящике комода под слоем чистого белья. Доставала она её очень редко, и если общалась с ней, то без свидетелей. Дети же интереса и вовсе к иконке не проявляли. В школе их учили, что Бога нет, религия - опиум для народа, Мир - материален. Дарвинизм, как материалистическая теория эволю­ции мира, вбивался в головы будущих строителей коммунизма с детского сада. Им воспитатели внуша­ли, что обезьяны - их дальние родственники, далёкие предки. По радио и во всех советских газетах утвер­ждалось, что человек - венец и покоритель природы, что марксизм-ленинизм и материалистическая диа­лектика - основа всех наук!
   Под такой идеологической обработкой выросло це­лое поколение советских людей. При этом, надо по­лагать, далеко не все из них стали атеистами. Даже и в те времена многие граждане с государственной по­литикой были не согласны, и многим коммунисти­ческое мировоззрение было не по душе.
   Позднее, после 80-х, стало ясно, что значительная часть общества в те антирелигиозные времена была вопреки всему верующей, и она, естественно, ощуща­ла внутренний дискомфорт от такой агрессивной иде­ологии, но сопротивляться государственной полити­ке им было непосильно и небезопасно.
   Работая в 70-х годах в райкоме партии, Кедров знал, что все более или менее верующие граждане в тот период состояли на негласном учёте в КГБ и ми­лиции. Они относились к числу неблагонадёжных лю­дей. И за ними был особый пригляд. Государство бес­покоилось прежде всего о том, чтобы эти граждане не распространяли своё влияние на других и не приоб­щали их к своей вере. Надо сказать, что таковых в районе было не так много - два-три десятка человек. Остальные не верили в бога, либо свою принадлеж­ность к той или иной вере усиленно скрывали, по­скольку не хотели иметь неприятностей с властью.
   Правда, сейчас, после горбачёвско-ельцинской пе­рестройки, чуть ли не все стали активно верующими. На больших религиозных праздниках и политики всех мастей, и новоиспечённые бизнесмены, и чинов­ники, и партийные функционеры, и даже бомжи ста­раются отметиться своим присутствием в церквах, соборах, мечетях. Среди прихожан можно увидеть самых отъявленных грешников, которым бы надо сидеть в тюрьме, или гореть в аду, но они тоже уси­ленно зачастили в церковь, вероятно, в надежде, что все грехи им спишутся.
   Если судить по внешним признакам, то за несколь­ко лет в обществе произошли серьёзные перемены. Страна из атеистической превратилась в многокон­фессиональную, в которой большая часть населения стала верующей. За короткое время города и сёла России, как по мановению волшебной палочки, укра­сились светлыми куполами церквей, соборов и хра­мов, минаретами мечетей. Всё больше людей приоб­щаются к церкви, начинают верить в Бога. А вера не только укрепляет человека, но и делает его лучше.
   Владимир Кедров по понятным причинам в дет­стве не был крещён. Принял крещение он поздно, в сорок девять лет. Свято-Вознесенский храм стоит при въезде в большое село, на высоком берегу реки. Ухо­женный людской любовью, обласканный свежими ветрами и обогретый ласковым солнцем, которое в ясный день купается в его золотистых куполах, храм стоит величаво, как и надлежит "дому Господнему".
   Процедура крещения для Кедрова была запоми­нающейся и волнительной. Крестником у него был тёзка, Владимир, по фамилии Пехота - жизнерадост­ный и весёлый товарищ, с доброй и светлой душой человек. Он и договорился с настоятелем храма о про­ведении обряда. Крестился Владимир в день Креще­ния Господня.
   Обряд задел Кедрову не только его сердце, но и душу, в которой зазвучали какие-то новые, неведо­мые ему ранее, потаённые до этого струнки. Он ощу­тил в себе большую гармонию с окружающим ми­ром. На него после процедуры крещения нахлынуло радостное, благостное настроение. Ему захотелось лю­бить и обнимать весь мир. На душе у него после кре­щения стало покойней и комфортней. Со временем он заметил, что стал более уравновешенным, терпи­мым к людям и жизненным обстоятельствам. У него обострилось ощущение неразделимого единства со все­ленской жизнью.
   Иммануил Кант как-то сказал: "В мире есть толь­ко два явления, заслуживающие действительного вос­хищения и достойного внимания - звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас". Религия же благостно влияет на нравственное воспитание че­ловека.
   21
   Кедрову было шестнадцать лет, когда он впервые по-настоящему понял, что в жизни всё не так просто, как кажется на первый взгляд, что мир намного слож­нее, чем то, что видит и слышит человек.
   Стояла ранняя, чуть тронутая лёгкой позолотой, осень. Конец августа. Заканчивались школьные ка­никулы, и Владимир в один из солнечных дней ре­шил побродить недалеко по лесу. Он взял отцовское двухствольное ружьё, которое хранилось в кладовке возле сеней, сунул в карманы несколько патронов, положил в рюкзак кусок хлеба и бутылку с чаем, оставил записку родителям, которые были на работе, и отправился вверх по лесному косогору. По знако­мой каменистой тропинке, петляющей среди деревь­ев из стороны в сторону, он шёл достаточно резво, как и подобает молодым натренированным юношеским ногам. Но ему всё равно пришлось сделать пару ко­ротких остановок, чтобы перевести дыхание. Через полчаса, поднявшись до самого верха горы, он оста­новился и оглянулся назад.
   Далеко внизу, поверх молодого берёзового подрос­та, опоясавшего горную ложбину, была видна сверка­ющая на солнце бриллиантом и извивающаяся тон­кой змейкой речка Брянка. Вдоль её берегов и даль­ше вверх, к подножию противоположной горы, нестройными рядами гнездились на каменистой зем­ле чёрные крыши деревянных домов. Вдоль речки, безжалостно обрезая дворы и огороды, прострелива­ла по прямой серая узкая лента пыльной поселковой дороги, которая являлась и главной улицей посёлка. Сверху, меж деревьев, был виден кусочек площади у магазина, где то появлялись, то исчезали блуждаю­щие точки-человечки. Где-то под горой слышался ленивый лай собак и раздавался чуть слышный пе­рестук топоров. "Это мужики возле пекарни возво­дят сруб нового дома", - прикинул Владимир.
   Над его головой висело чистое лазурное небо, на котором лёгкими, тонкими мазками главный худож­ник разбросал небольшие облачки. Воздух был упо­ительно свеж и прозрачен, таким он бывает только в марте и августе. Нежный ветерок чуть заметно тере­бил верхушки молодых осинок, и те, словно живые, безустанно и беспечно хлопали своими пурпурно-се­ребристыми листиками-крылышками. Иногда, слов­но в вальсе, медленно кружась, бесшумно падали на землю первые пожелтевшие листья стройных берё­зок. То там, то здесь, серебрясь на солнце зависали, а затем медленно уплывали в бесконечное простран­ство паутинки "бабьего лета". Природа находилась одновременно в тихом восторге, в изящной гармонии и сладостном покое.
   "Так бы бесконечно стоял и любовался этим вол­шебным и до боли знакомым, дорогим пейзажем, - глубоко вздохнул Кедров. - Но... время неумолимо катится вперёд, а волка, как говорится, ноги кормят". Он решительно развернулся, накинул на плечо ружьё, поправил рюкзак и направился в таёжную глубь.
   Лес в тех краях назывался тайгой, поскольку мес­та были слабообжитые, а влияние человека на при­роду было мало ощутимо. Промышленной заготов­кой древесины в тех краях практически не занима­лись, лес шёл только на собственные нужды: на дрова и пиломатериалы. Такая природа ещё по-научному называется "дикой", то есть, естественной. В лесу преобладали хвойные деревья: сосна, ель, лиственни­ца, пихта, кедр.
   Шёл Владимир по лесу привычно легко, мягко сту­пая подошвой кирзовых сапог на жёлто-зелёный ко­вёр из травы, опавшей листвы, хвои, мелких веточек и мха. Местами под ногами поскрипывали старые сосновые шишки или шелестели мелкие кустики черничника и брусничника. Местность ему была зна­кома, поэтому продвигался он без компаса, ориенти-
   6. Кедровый распадок руясь по солнцу и ландшафту, стараясь обходить лес­ные завалы и густо заросшие места. Попадавшиеся на пути ветки деревьев он мягко отводил рукой либо ловко уклонялся от них в сторону, ноги ставил неши­роко и ровно, стараясь не нарушить неосторожным звуком тишину леса. Такая походка вырабатывается у тех, кому приходится много ходить по лесу. Как учил его отец: охотник должен быть очень внима­тельным и максимально осторожным, иначе дичь за­метит его раньше и улетит либо убежит, а может, не дай Бог, и нападёт.
   Войдя в мелколесье, Владимир наткнулся на чер­ничник. Ягода была крупной, спелой, её налитые бока были матовыми, словно покрыты воском, вкус был насыщенным и сладким. Это, пожалуй, самая вкус­ная и полезная таёжная ягода. Сибиряки знают, что она положительно влияет на сохранение зрения и предохраняет человека от диабета. Он сорвал и с удо­вольствием проглотил несколько пригоршней круп­ной тёмно-синей ягоды, испачкав при этом "чернила­ми" свою ладонь и рот. Затем свернул немного влево, стараясь угодить в самое начало тёмно-зелёной гряды высокого хвойного леса.
   Идти по сосновому бору было намного легче и при­ятней. Он на ходу скинул с плеча ружьё и натрени­рованным движением ловко вынул, а затем вложил два металлических патрона, поменяв дробь на более крупную. При этом сам не переставал зорко всмат­риваться по сторонам, стараясь увидеть на деревьях или на земле пернатую дичь. Сосны своими ровны­ми, как свечи, фиолетово-жёлтыми стволами, казалось, упирались прямо в небо. Их зелёные раскидистые кроны были любимым местом обитания и укрытия для пернатой дичи.
   Пройдя метров сто, на небольшом косогоре он наткнулся на полянку, сплошь усыпанную краснею­щей брусникой. "Ягод сейчас много, правда, брусни­ка ещё не совсем поспела, однако для лесных обита­телей нынче рай", - по-взрослому рассудительно при­кинул Владимир. Он шёл дальше и, вглядываясь на верхушки больших сосен, надеялся увидеть среди вет­вей чёрного глухаря или серую самку - глухарку... Или копалуху, как здесь иногда называли эту птицу. Эта дичь всегда считалась верхом охотничьей удачи. Под соснами то там, то здесь мелькали своими бордо­выми беретами грибы - красноголовики. Выбрав с пару десятков небольших и твёрдых, Владимир бе­режно уложил их в рюкзак, предварительно укрепив его дно и стенки куском бересты.
   За этим занятием и застал его лёгкий шелест. Он приподнял голову и, взглянув наверх, заметил падав­шие на землю маленькие коричневые кусочки коры. Выпрямившись, он тщательно осмотрел стоящие ря­дом деревья. На одной из сосен, на самом её верху, удалось разглядеть двух притаившихся белок. Отой­дя немного в сторону, он укрылся за стволом боль­шой сосны и замер. Белки успокоились и начали между собой играть. Сначала они быстро, словно мол­ния, метнулись друг за другом вниз, а затем по спира­ли, обгоняя друг дружку, кинулись обратно вверх по дереву. При этом они ловко огибали ветви и, по-пти­чьи вереща, размахивали своими пушистыми хвоста­ми. На бегу они то вдруг замирали, прячась за ство­лом, то грациозно прыгали с ветки на ветку. Затем, распушив хвосты и раскинув в стороны свои лапки, неожиданно друг за другом сиганули на соседнее де­рево и исчезли в его густых ветвях.
   Кедров, заразившись баловством и озорством двух беглянок, засвистел и захлопал в ладоши. Белки дёр­нулись, дали пару винтов вокруг ствола и на мгнове­ние замерли, а затем одна из них прыгнула в сторону и затерялась в гуще соседнего дерева, другая же мет­нулась наверх, забравшись на самую макушку высо­ченной сосны. Уцепившись лапками за самый кон­чик ствола, и балансируя хвостом, она раскачивалась, как на качелях, из стороны в сторону. Её маленькая, с двумя глазками-бусинками головка вертелась вверх- вниз, вызывающе поглядывая на Кедрова, как бы драз­ня его: не достанешь, не возьмёшь!
   Адреналин заиграл в молодой крови, и охотничий азарт заставил Владимира переломить ружьё: он вог­нал патрон с мелкой дробью и быстро вскинул ружьё к плечу. Не отдавая себе отчёта, он прицелился и нажал на курок... Раздался выстрел!
   Белка, было, дёрнулась в сторону, намереваясь, на­верно, прыгнуть на соседнее дерево, но тело её не по­слушалось - полёт не получился. Обмякнув, она на мгновение зависла в воздухе, а затем, беспорядочно кувыркаясь и ударяясь об нижние ветки сосны, по­летела вниз. Её безжизненное тело почти бесшумно упало на землю. Следом за ней, медленно кружась, посыпались мелкие веточки и зелёные сосновые игол­ки, сбитые дробью.
   "Зачем я это сделал? - спохватился Кедров. - Ведь охотиться на белок ещё рано, шкурка у них рыжего цвета, непригодная для заготовки. Был бы отец ря­дом, он бы дал мне хорошую взбучку".
   Вместо радости от удачного выстрела ему вдруг сделалось кисло и стыдно. Он неохотно подошёл к добыче, взял в руки бездыханное рыжее тельце, по­гладил его и мысленно попросил у него прощения. Затем отнёс его к торчащему недалеко пню, положил на землю и прикрыл мхом. С горечью на сердце и с испорченным настроением он направился дальше...
   Вскоре бор закончился, вместо сосен появились берёзы и ели, и местность незаметно перешла в не­глубокую ложбину, по дну которой весной бежал ру­чей. "Хо-хо-хо-хо!" - раздался вдруг резкий и нео­жиданный звук, как раз в тот момент, когда Кедров обходил поваленное ветром дерево. Он от испуга вздрогнул и замер. Прямо из-под его ног, в метрах десяти, из-за кочки вылетела глухарка и мощными, резкими взмахами крыльев метнулась в сторону. За ней следом рванули ещё две такие же крупные пти­цы, стремительно разрезая мощными крыльями воз­дух. Кедров вскинул ружьё, пытаясь в просвете дере­вьев схватить на мушку силуэт птицы, но поздно - те затерялись среди густых деревьев.
   "Эх, разиня, прозевал целый глухариный выводок, - хлопнул он себя в отчаянии по бедру. - Охотник хре­нов, даже не успел сделать выстрела".
   Из отцовских рассказов он знал, что дичь в этот период большую часть времени проводит на земле и откармливается сытной ягодой: черникой и брусни­кой. Обзаведясь защитным жирком, она затем успеш­но переносит холодные зимние месяцы. Но засевший в его голове стереотип, что птица должна сидеть на дереве, всё же оказался сильнее знания, и поэтому он чаще поглядывал вверх, чем вниз, и в нужный мо­мент оказался не готов к выстрелу.
   Побродив ещё около часа по лесу, он вышел на открытую местность на противоположном склоне горы. Солнце уже цеплялось своим нижним оранже­вым полукругом за верхушки деревьев на далёком горизонте. Внизу под горой, прячась в лесном масси­ве, виднелись зеркальные куски реки Большой Пит.
   Сейчас, в начале осени, она не была такой полновод­ной и быстрой, как весной. Впереди, а также слева и справа на уровне глаз простиралась вдаль волнистая тёмно-зелёная, с рыжими прожилками осенней ли­ствы, горная гряда. Идти по "макушке горы" было намного сложнее, потому что вокруг лежало много поваленных ветром деревьев. Он обрадовался, когда, немного пройдя, увидел большой чистый камень скальной породы. "Удобное место для привала", - решил Владимир.
   Кедров, сняв рюкзак и прислонив с краю ружьё, с большим удовольствием уселся на плоскую, разме­ром со столешницу, скальную плиту. Обзор с неё был отличным. Устроившись на камне, он развязал рюк­зак, достал большой ломоть хлеба с маслом, бутылку со сладким чаем и принялся жадно уплетать при­хваченную снедь. Закончив с едой, он улёгся на ка­мень, вытянул уставшие ноги и, подложив под голо­ву снятую с себя лёгкую курточку, замер в сладкой истоме.
   Лёгкий ветерок воздушным шёлком ласкал его уставшее тело. Солнышко, садясь за горизонт, посы­лало в его прикрытые глаза свой последний нежный поцелуй. Вокруг стояла первозданная, непритязатель­ная таёжная красота.
   Во всей этой благости откуда-то сбоку лишь из­редка раздавался слабый голосок утомлённой днев­ными хлопотами маленькой птахи: "Чивык-чивык- чивык!", а снизу, из-под склона, доносился тихий скре­жет полусонного, готовящегося к зимней спячке, кузнечика: "Трич-трич, трич-трич".
   Из забытья Кедрова вывел назойливый гул кома­ра, забравшегося в его левое ухо. От хорошего шлеп­ка в голове слегка зазвенело. "Хорошо-то как. И по­чему людям мирно и дружно не живётся на этой пре­красной планете? Что им не хватает? - пробурчал Кедров, вспомнив почему-то услышанную утром по радио передачу о войне во Вьетнаме. - Однако пора возвращаться домой".
   Он нехотя встал, потянулся, разминая затёкшие мышцы, одел курточку, набросил на плечи рюкзак и взял в руки ружьё. Мысленно прикинув направление обратного пути, Владимир нескорым шагом двинулся вперёд.
   Шёл он часа полтора, стараясь не отклоняться от выбранного направления, останавливаясь только для того, чтобы срезать гриб, мимо которого пройти было невозможно.
   По времени пора было уже перевалить гору и выйти к ложбине, которая выводит на дорогу. Он прибодрился и ускорил шаг. Прошло ещё минут двад­цать. Впереди показался просвет. "Ну вот, наконец- то!" - радостно забилось его сердце.
   Пройдя ещё метров пятьдесят, он остолбенел: пря­мо перед ним лежал тот самый камень, у которого он делал привал и от которого ушёл более двух часов тому назад. Вначале он не поверил своим глазам. Но под камнем с боку, как бы в подтверждение, лежали кусок той самой газеты, в которую был завёрнут съе­денный им бутерброд, и пустая бутылка из-под выпи­того чая. Он обошёл камень и ещё раз убедился, что это тот самый, на котором он отдыхал.
   "Как можно было с точностью до метра, пройдя по лесу несколько вёрст, попасть на то же место? - лихорадочно застучала в его голове мысль. - Ведь этого не может быть даже теоретически! Нечистая сила меня водит, что ли?!" От накатившего вдруг стра­ха "мурашки" побежали по всему его телу. Глаза у него увлажнились не то от выступившего пота, не то от нахлынувших слёз. Сердце от испуга и волнения усиленно колотилось в его груди. "Что за чертовщи­на, почему я опять попал на то же место?" - не пере­ставая, вертелась мысль в голове Кедрова.
   Противный липкий страх всё сильнее заполнял его душу, он лихорадочно оглядывался по сторонам. Ему вдруг стало казаться, что кто-то прячется за де­ревьями. Так он простоял некоторое время, не в си­лах пошевелиться. Начинало уже смеркаться, лес выглядел всё более недружелюбней. За деревьями то там, то здесь начали мерещиться какие-то тени в виде силуэтов.
   Собрав остатки воли в кулак и преодолев дрожь в коленях, он стремительно, почти бегом, направился прочь от камня! Не обходя ни поваленных деревьев, ни буреломов, ни завалов, он как в беспамятстве пере­лазил, прыгал, бежал напрямую. Казалось, что кто-то его преследует. Колючие ветви деревьев цеплялись за одежду, в кровь царапали лицо и руки, но он на это не обращал внимания.
   "Только бы не вернуться ещё раз к этому кам­ню!" - кувалдой стучало в его голове.
   Прошло час, полтора. Совсем обессиленный, изра­ненный, взмокший от пота, уже в глубоких сумерках он вышел на дорогу в четырёх километрах от посёл­ка. "Ну, слава тебе, Господи, выбрался! - облегчённо вздохнул он. - Наверно, наказал меня кто-то за то, что я вёл себя неправильно в лесу, за то, что подстре­лил зря белку, бросил бутылку", - не переставая, свер­лила его мысль, пока он брёл до дома.
   Родители были в панике - их сын самовольно ушёл в лес и не вернулся. Отец с соседом уже отправились на его поиски. Мать в слезах и причитаниях броси­лась ему навстречу. Затем она попросила дважды вы­стрелить из ружья в воздух, чтобы вернуть из леса мужиков.
   Он ничего не утаил от взрослых, рассказал всё, что с ним произошло. Наказывать его не стали, полагая, что и так получил за всё сполна.
   С тех пор он знает, что с лесом шутки плохи. К природе надо относиться бережно и уважительно, в противном случае обязательно будешь наказан. И ещё Кедров понял, что у каждого человека есть свой "счёт" в небесной бухгалтерии, который ведётся от его рож­дения до смерти. Всевышний пытается поправлять человека в процессе его жизни, но когда ему это не удаётся, то потом всё предъявляется оптом, в конце. Надо только уметь его слышать и не огорчать без надобности.
   22
   В марте 1953 года, когда умер И.В. Сталин - гла­ва Советского государства, Володьке было без малого три года. Тот мартовский день в его памяти сохра­нился расплывчатым, слабым эскизным наброском, на содержание которого наложились более поздние рассказы родителей, которые и дополнили картину того дня. Ему смутно вспоминается лишь большая толпа чем-то встревоженных, печальных и плачущих людей, собравшихся на улице. Из висевшего на стол­бе чёрного круглого динамика раздавался строгий голос диктора и звучала грустная музыка. Люди сто­яли тихо. Задрав головы к динамику, они напряжён­но вслушивались в слова, раздающиеся сверху. Не­которые бабы тихо рыдали и тонко подвывали, му­жики с непокрытыми головами, дымя папиросами, стояли строгие и суровые. Вокруг было непривычно тихо, даже собаки, обычно активные в эту пору, пере­стали лаять. Дети тоже вели себя спокойно, жались к родителям, стараясь укрыться от висевшего в воз­духе горя и страха.
  -- Как же теперь жить-то будем?! Что будет с нами, со страной? - скорбным, испуганным голосом прошеп­тала Вовкина мать.
  -- Ой, тяжко будет. Погибнем мы все без нашего дорогого вождя, - сквозь слёзы приговаривала Сера­фима Петровна, соседка Кедровых.
  -- Не ной, старая. Не такое видали! - осадил её грозно супруг, бывший фронтовик, Фёдор Игнатьевич.
   Многим советским гражданам тогда казалось, что мир вокруг них рухнул вместе со смертью великого вождя.
   Анатолий Васильевич Кедров в тот вечер вместе с соседом крепко выпили. Пили они с горя, обрушив­шегося на всю страну: поднимали тост за Сталина, за великого генералиссимуса и, не стыдясь, плакали, вспо­миная и прошедшую войну, и свою жизнь.
   После раскулачивания семьи в 1929 году, Анато­лий Кедров с четырнадцати лет был вынужден жить самостоятельно. В семье Кедровых было трое детей: два мальчика и девочка. В хозяйстве всего лошадь да корова. Жили они за счёт тяжёлого крестьянско­го труда, еле сводя концы с концами. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы всю семью причислить к кулакам - врагам народа.
   Новое советское правительство начало воевать с крестьянством через три года после прихода к влас­ти. Уже в 1921 году заполыхали первые крестьян­ские бунты - люди не хотели отдавать весь хлеб го­сударству. К подавлению бунтов была подключена армия Тухачевского, которая почти полностью унич­тожила крестьянство Тамбовщины. В 1929 году И.В. Сталин в газете "Правда" опубликовал статью, которая называлась "Год великого перелома", в ней он определил задачу - ликвидация в стране кулаче­ства как класса. По воспоминаниям В.Молотова, в результате насильственной коллективизации от зем­ли было оторвано и выслано около 400 тысяч так называемых кулаков.
   Родители Кедрова с младшим ребёнком, девоч­кой, с юга Красноярского края были отправлены в Читинскую область, и связь с ними была практиче­ски сразу утеряна. Позже выяснилось, что они вскоре после того, как покинули село, один за другим умер­ли, а их осиротевшего ребёнка власть определила в приют. Первое время испуганный и обиженный че­тырнадцатилетний Анатолий Кедров приютился у дальних родственников, но у тех были свои пробле­мы, и он был вынужден их покинуть. Какое-то время он беспризорничал в городе Щегловске, ныне Кеме­рово. После его взяли подмастерьем в бригаду плот­ников. Отслужив в армии, работал несколько лет плот­ником-столяром на строительстве жилых домов. По­том воевал на Западном фронте. В 1944 году в результате контузии попал в плен, испытав на себе все его "прелести". В 1945 году, после освобождения из плена, был направлен на Дальний Восток сражаться с японцами за освобождение Маньчжурии. Как изве­стно, в то время существовал указ И. Сталина: всех освобождённых из плена подвергать репрессиям и на­казаниям. После войны, награждённый тремя боевы­ми медалями, нагрудным знаком "Гвардеец", полу­чивший ранение в руку, в плену от цинги потеряв­ший половину зубов - от греха подальше, как бывший член раскулаченной семьи и бывший военнопленный, по вербовке уехал в Северо-Енисейский район. Сна­чала работал в артели по добыче золота, а затем, окон­чив курсы, шофёром на Зис-5 в Брянковском АТП.
   Ещё в тридцатых годах XIX века в Енисейской губернии велась разведка и добыча россыпного и жиль­ного золота. По сохранённым данным значится, что в 1890-х годах там разрабатывалось уже более 500 при­исков. В начале XX века на прииске "Калифорний­ский" начала работу одна из первых плавучих фаб­рик-драг, положившая начало дражного флота Ени­сейской губернии. Будучи одним из районов Крайнего Севера, Северо-Енисейский район остро нуждался в рабочих и стал местом ссылки для репрессированных.
   Вот там и бросил свой послевоенный "якорь" стар­ший Кедров. Жизнь у него была несладкой, и совет­ская власть не баловала его своим вниманием. Тем не менее, он никогда не высказывал своей обиды - ста­рался быть просто от неё подальше, поскольку с дет­ства хорошо знал силу её объятий. В коммунисти­ческую партию он не вступал, но к вождю советского народа относился с большим уважением до конца своей жизни, а умер старший Кедров в 1977 году.
   Этот усатый дяденька врезался в память Влади­миру Кедрову с самых малых лет его жизни. В дет­ском саду, в большой комнате, где дети проводили всё свободное от сна время, на всю её боковую стену, от пола до потолка, висел портрет Сталина. Его фигура, облачённая в тёмно-синий френч, была выполнена в фас по пояс, строгими красками на сером холсте.
   Пристальный волевой взгляд усатого исполина в погонах всё время преследовал сопливую детвору. В какой бы части комнаты ребёнок не находился, чем бы не был он занят, в каком бы настроении и состоя­нии он не пребывал, за ним неустанно следил отец всех народов. В комнате, где дети спали, висели раз­мером поменьше, но уже два портрета - дедушки Ста­лина и дедушки Ленина. На фоне этих портретов дети питались, ходили на горшок, играли, пели, ревели - одним словом, росли и воспитывались. Они могли не видеть в глаза и не знать своих родных дедушек и бабушек, но дедушку Ленина и дедушку Сталина они знали все.
   Портреты Ленина и Сталина висели в каждой классной комнате школы, где затем учился младший Кедров, в фойе клуба, куда он бегал смотреть кино, на почте, в библиотеке. Изображения вождей были на­клеены на стенах комнат многих жителей посёлка, их лики печатались во всех газетах, журналах, школь­ных учебниках, на обложках тетрадей.
   "Стоит ли удивляться тому, что многие пожилые люди до сих пор почитают и идеализируют Ленина и Сталина? - рассуждает Владимир Кедров. - Конечно же, нет. Ведь они буквально с молоком матери впита­ли божественное почитание и раболепие к вождям. Ведь они выросли в то время, когда следовало лю­бить только Ленина, Сталина и Государство, а себя, своих родных - нет. Поскольку все они были массой, которая должна была приноситься в жертву и во имя, как сейчас выяснилось, какой-то утопической фанта­зии авантюристов. Кстати, слово "масса" - любимое словечко Ленина, когда он подразумевал свой народ".
   И даже после доклада Н.Хрущева в 1956 году на двадцатом съезде КПСС, где был разоблачён культ личности И.Сталина, значительная часть населения страны продолжала верить в его величие. Уже поз­же, после начала горбачёвской гласности, прочитав произведения А.Платонова, А.Солженицына, В.Грос­смана, познакомившись с другой открывшейся дос­товерной информацией, люди стали понимать, насколь­ко "заботливым" и "добрым" по отношению к свое­му народу был И.Сталин. Как он хладнокровно, даже в мирное время, отправлял на погибель тысячи и миллионы людей. Те жертвы были несоизмеримы с достигнутыми трудовыми победами, а многие и про­сто бессмысленны. Те загубленные души миллионов граждан до сих пор тревожат сердца ныне живущих, не дают обществу покоя и согласия, мешают созида­тельной деятельности народа.
   "Ох, и любит же российский народ создавать себе кумиров, идолов, вождей. Был у власти Л.Брежнев, - брежневские портреты висели кругом. Стал Ю.Анд­ропов, - быстро андроповские повесили. Появился М.Горбачев, - горбачёвские портреты у всех. Допус­тим, были другие времена, было меньше гласности, свободы, гражданских прав. А что сейчас? Куда ни зайдёшь, везде, в кабинете даже самого маленького начальника ^ККХ, увидишь портрет В.Путина или Д.Медведева, а чаще и оба висят. Думаете, от любви и от признания всё это? Чёрта с два! От примитивного лизоблюдства и раболепства в основном. Зайдёшь к участковому милиционеру, а там, в плохо обустроен­ном, холодном, неубранном кабинете, висит портрет начальника УВД и министра МВД, которые ещё ни­чем себя не проявили и ничего не успели сделать в данном качестве. Надо не кумиров творить в своём сознании, а своих близких больше любить, себя надо уважать. Родину свою, своё Отечество чтить и возвы­шать. Надо помогать Президенту делами, а не низко­поклонством и лестью заниматься", - так представ­ляется Кедрову, когда он наблюдает все эти жизнен­ные метаморфозы.
   Сегодня трудно представить, но совсем недавно, вплоть до 1985 года, в СССР была абсолютно невоз­можной и недопустимой публичная критика в адрес не только ЦК КПСС, но и обкома, горкома, райкома партии. Вне такой критики были органы Прокура­туры, КГБ и МВД. Все средства массовой информа­ции: газеты, журналы, радио, телевидение находились под неусыпной, жесточайшей цензурой. В районе, го­роде, области выпускалась одна, максимум - две, га­зеты. Их главные редактора были, как правило, ком­мунистами и входили в состав руководящих партий­ных органов. Любая газетная заметка, бросающая тень на роль и значение партии, была предметом присталь­ного разбирательства, по итогам которого делались серьёзные организационные выводы. И.Сталин в своё время называл компартию "Орденом меченосцев", имея в виду её священную природу, а Л.Троцкий сфор­мулировал тезис: "Партия всегда права!"
   Кедрову пришлось поработать и в райкоме, и в обкоме партии, до этого он был рядовым членом партии в одной из первичных партийных организа­ций. Поэтому партийная "кухня" ему не только была хорошо известна, но и его она многому научила. Партийные работники представляли собой некую касту в обществе. Не имея никаких официально уза­коненных дополнительных прав по сравнению с дру­гими гражданами страны, эти люди обладали реаль­ными рычагами влияния на других. Как сказал ког­да-то английский писатель Д.Оруэлл: "В нашем зверинце все равны, но некоторые животные более равны, чем остальные". Коммунистическая партия руководила и страной, и народом, она давала указа­ния всем гражданам, как надо жить, как работать, как отдыхать, а поэтому любой партийный работник вос­принимался в коллективе как её полномочный пред­ставитель, излагающий, формулирующий истину в пос­ледней инстанции. Поэтому партийных работников принимали везде с почтением и относились к ним если не с уважением, то с вниманием. Как говорит один из современных юмористов: "Партия в то исто­рическое время была одна, но такая большая, что и беспартийные не знали, куда от неё деваться".
   Подбор людей для работы в партийном аппарате осуществлялся тщательно. В райкоме составлялась но­менклатура кадров и вёлся поиск резерва кадров. На каждого коммуниста была заведена учётная карточка, а на каждого партийного работника - "личное дело", которое регулярно дополнялось и обновлялось. На каж­дого номенклатурного работника через определённый срок утверждалась партийная характеристика.
   Для повышения квалификации партийных работ­ников действовала целая система политического, орга­низационного и идеологического обучения, для чего была создана сеть партийных курсов, высших партий­ных школ.
   Партия проводила в жизнь свои решения, воздей­ствовала на народные массы через первичные орга­низации. Практически в каждом трудовом коллек­тиве была создана первичная партийная организа­ция или, на "худой конец", партийная группа. Руководитель предприятия или организации в 99 слу­чаях из 100 был коммунистом. Поэтому решения партии он был обязан проводить в жизнь.
   Руководителя предприятия всегда могли заслу­шать на партийном собрании или заседании бюро райкома партии практически по любому вопросу.
   Результат такого "заслушивания" мог быть в диапа­зоне: от "принять к сведению" до "освободить от за­нимаемой должности".
   Тогда, в период плановой экономики, государствен­ные планы спускались по всему: по объёму выпуска­емой продукции, по её ассортименту, по себестоимос­ти, по реализации, по доходам, по прибыли, по текуче­сти кадров, по сбору и сдаче металлолома, по энергосбережению, по капремонту, по вводу нового жилья, по развитию подсобного хозяйства, по дисцип­лине труда и т.д. и т.п., - и за их выполнение спра­шивали как по линии вышестоящей отраслевой орга­низации, так и по партийной линии. Показатели по предприятиям складывались в общие показатели по району, те опять складывались, и получались данные по республике (области), после их сложения выходи­ли показатели по стране. Ну, а если учесть, что наша страна по решению партии должна была быть если не первой, то хотя бы второй по показателям во всём мире, то ясно, что спрос был особый и жёсткий за всё. Но этот административный ресурс долго действовать не мог, нужно было внедрять другие рычаги эконо­мики, в том числе и конкуренцию, чего сделано не было. В результате появились так называемые при­писки, начался поголовный обман, самообман. В по­гоне за виртуальными цифрами перестали занимать­ся техническим перевооружением, высокими техно­логиями, подготовкой кадров, качеством продукции. Что и привело нас туда, где мы оказались. В тот пе­риод и появились народные частушки: "Мы не па­шем, не сеем, не строим - мы гордимся обществен­ным строем!"
   В октябре 1985 г. на бюро обкома партии канди­датура Кедрова рассматривалась на должность предсе­дателя райисполкома.
   7. Кедровый распадок 97
  -- Вы молоды, а район отдалённый, проблем там много. Вы не боитесь, что справитесь с работой? - за­дал вопрос первый секретарь обкома КПСС И.П. Хо­лодов.
  -- Район знаю неплохо, Иван Павлович, прожил там вот уже тринадцать лет. Работы не боюсь. Постара­юсь оправдать ваше доверие, - ответил Кедров.
  -- Ну, а как у Вас по части морального облика ком­муниста? Не увлекаетесь ли выпивкой? Всё ли у Вас в порядке в семье? - ухмыляясь, поинтересовался сек­ретарь по идеологии.
  -- Да-да... нет, - начал взволнованно заикаться Кед­ров. "Неужели где-то засветился?" - мелькнуло у него в голове. - Всё в порядке, у меня всё нормально, - закончил он бодро.
  -- В таком случае обком будет рекомендовать вашу кандидатуру для избрания председателем райиспол­кома на сессии районного Совета депутатов трудя­щихся, - подытожил решение партийный лидер рес­публики.
   Вскоре после этого Кедров был без проблем из­бран депутатом районного Совета, а затем на очеред­ной сессии единогласно избран на должность предсе­дателя райисполкома.
   Через два месяца, в конце года, звонит ему замес­титель Председателя Правительства Республики:
  -- Кедров, ты почему это жилой дом не принима­ешь? Ты что, не понимаешь, что срываешь план по вводу жилья не только по своему "сраному" району, но и по Республике?
  -- Здравствуйте, Алексей Иванович... Но дом не готов к сдаче, в нём жить нельзя.
  -- Ты своё "здрасьте" засунь себе в задницу. Ты что, самый умный? Мать твою! Завтра же чтобы под­писал акты и мне до двенадцати доложил! - и бросил трубку.
   Тогда Кедров подписал акты. Затем полгода стро­ители доделывали дом, а он стыдливо прятал глаза перед жильцами. Правда, после того звонка он свя­зался с Председателем Правительства и пожаловал­ся на грубое обращение с ним. Тот выслушал, обещал разобраться, но дом настоятельно просил принять. Он ведь тоже боялся "выволочки" по партийной линии за план по вводу жилья.
   Явка избирателей на выборы тогда была всегда высокой, не менее 95 процентов. За кандидата, а он был один в списке, люди голосовали практически всег­да единогласно. По-другому было не принято, нельзя, ведь все кандидаты, даже беспартийные, были ото­браны партией. К высокой явке стремились для того, чтобы засвидетельствовать всему миру и убедить себя в непоколебимой сплочённости народа, его высокой гражданственности, единстве партии и народа.
   На избирательном участке за явку избирателей тогда отвечали все: райком партии, директор пред­приятия, руководитель организации, секретарь партийной организации, муниципальная власть, ми­лиция, комсомол, райисполком.
   К тем немногим, кто от голосования всё же отка­зался под разным предлогом, впоследствии применя­лись негласные санкции, либо с ними проводилась воспитательная работа. Так, например, руководитель предприятия, на котором работал "отказник", мог под надуманным предлогом, но с намёком на прошедшие выборы лишить того премии за месяц либо придер­жать отпуск и т.п.
   То есть выборы были массовые, но безальтерна­тивные и несвободные. Первые по-настоящему сво­бодные, демократические, альтернативные выборы в органы местной и республиканской власти проходи­ли весной 1990 года. Кедров всё это помнит как сей­час, он в них участвовал, но об этом речь пойдёт ниже.
   24
   Три года Кедров отработал директором автотранс­портного предприятия. Числился на хорошем счету, пред­приятие выполняло планы, успешно развивалось. Вы­шестоящее начальство предложило повышение и пере­езд в город Ухту. Буквально на следующий день его вызвал первый секретарь райкома КПСС В.Прокопьев:
  -- Вот что, молодой человек, мы тут за пять лет к тебе присмотрелись и у нас есть партийное решение: предложить тебе возглавить молодёжь района. Счи­таем, что из тебя должен получиться неплохой пер­вый секретарь райкома комсомола.
  -- Что вы, Василий Петрович, какая молодёжь? Мне своя работа нравится, у меня замечательный коллек­тив. Мы строим производственную базу, жилой дом. Тут недавно начальник управления предложил на по­вышение переехать в Ухту.
  -- Ну и что, ты дал согласие?
  -- Да нет ещё. Разрешили до конца недели поду­мать. Честно говоря, нам с женой здесь нравится. Здесь для детей спокойней, да и природа хорошая.
  -- Вот и правильно. Зачем ты в эту грязную и шум­ную Ухту поедешь? Опять там будешь с шофёрами воевать да машины латать. Хватит. Пора уже и дру­гой, более перспективной работой заняться, - бараба­ня пальцами по столу, промолвил "первый".
  -- Но мне нравится своя работа, - спешно ответил Кедров. - И потом я этому учился.
  -- Вот только слушать ты ещё не научился. Я тебе, считай, третий пост в районе предлагаю. А он учил­ся... всё мы о тебе знаем. Такое предложение дваж­ды не делается. Насчёт же Ухты - это "бабка ещё надвое сказала".
  -- Василий Петрович...
  -- Иди, подумай, а завтра о своём решении ска­жешь заведующему организационным отделом рай­кома партии, - не дал он договорить Кедрову, и под­нялся из-за стола.
   "Да, ну и дела. Как говорится, без меня меня же­нили", - пробурчал себе под нос Кедров, выходя из здания райкома.
   Следует признать, что к отбору и подготовке кад­ров тогда подходили весьма жёстко и основательно.
   На тщательной работе с кадрами строилась дис­циплина и держалась власть партии. "Кадры ре­шают всё!" - этот лозунг был главным и определяю­щим у коммунистов ещё со времён Сталина. За счёт постоянно проводимой ротации и перестановки в кадровых рядах, партия укрепляла и поддерживала свою власть.
   Вся эта система рухнула в годы "перестройки" вместе с крахом КПСС. И если о последнем сожалеть не приходится, то потеря опыта работы с кадрами оказалась очень губительна для страны, поскольку все последующие потери связаны именно с этим. Жизненный опыт, накопленный человеком - вещь абсолютно бесценная. Ему нельзя научиться ни в одном самом престижном университете, его нельзя приобрести ни за какие деньги. На волне демократи­ческих преобразований в начале 90-х годов на важ­ные и ключевые посты как в политике, так и в эконо­мике пришло много неопытных людей с необосно­ванно завышенными амбициями и тщеславием. Они, получив рычаги управления, принялись со спортив­ным азартом крушить всё старое (лес рубят - щепки летят) и изобретать давно пройденное, поскольку их мыслительные "озарения" не базировались на пред­шествующем опыте. Конечно же, кадровое омоложе­ние - вещь абсолютно необходимая, и спорить с этим глупо. Но ставить управлять процессами и людьми выпускника вуза, даже если у него диплом с отличи­ем - глупость вдвойне. И когда эти, так называемые, менеджеры наломали дров и поняли, что взять уме­нием они не могут, то многим из них оставалось лишь одно: удержаться при власти, при должности за счёт личной преданности. Вот тогда и появился и закре­пился новый принцип в подборе и расстановке кад­ров: "Умные нам не надобны, надобны преданные". В Америке чиновник служит не начальнику, а госу­дарству. У нас же он служит, а точнее, прислуживает начальнику. Искусство политического и чиновничь­его долголетия заключается в том, чтобы иметь "хо­роший нос" и сказать то, что в данный момент жела­ет услышать начальник. А интересы дела никого не волнуют. Традиционно в России люди, наделённые властью, ведут себя по принципу: "Если вы будете говорить правильно, я вас перебивать не буду!" Явно царский апломб. Видно, наши цари были очень уж плодовиты, что столько их потомков развелось в стра­не. А если серьёзно, то дело кроется просто в низкой культуре людей, занимающих руководящие и власт­ные посты. Давно замечено, что чем менее человек самодостаточен, чем менее он образован - тем более он тщеславен. Вот и "раздувает" его, как только он попадает в начальственное кресло. "Всё это было бы смешно, когда б так сильно не тошнило", - сказал один из современных юмористов. И с ним нельзя не согласиться.
   Но следует признать, что и в период коммунисти­ческого строительства, особенно на раннем его этапе, в работе с кадрами было немало "наломано дров". Из истории известно, что и тогда партийными вож­дями допускались грубейшие, а в некоторых случаях и преступные ошибки. Достаточно вспомнить массо­вую коллективизацию в сельском хозяйстве, когда лучших земледельцев лишили имущества и выслали с обжитых мест, масштабные репрессии среди инже­неров и врачей, высылку за пределы государства луч­ших представителей научной и творческой интелли­генции, массовые чистки среди кадровых военных. Кажется, ещё Бисмарк сказал: "Глупость - это тоже дар божий, но нельзя им злоупотреблять".
   25
   В 1972 году, после окончания института, Кедрова и его однокурсника Витьку Раменского, с которым его связывала дружба с первого курса, направили по распределению в Коми АССР. Одного из них остави­ли в Сыктывкаре, другого же отправили в посёлок Троицко-Печорск на должность главного инженера автотранспортного предприятия. В кримпленовом, тогда модном, тёмно-зелёном новом костюме, с инсти­тутским значком-"поплавком" на лацкане пиджака, с чемоданом в руках, Кедров сел в Сыктывкарском аэропорту в видавший виды "АН-2", который в народе называли "кукурузником". Эти небольшие, простец­кие, но надёжные самолёты выполняли рейсы на мест­ных воздушных линиях, кое-где они летают до сих пор. Из республиканской столицы в райцентр тогда выполнялось три рейса в день, поскольку ни автомо­бильного, ни железнодорожного сообщения ещё не было. В самолёте кроме него на складных сидениях, стоявших вдоль бортов, уместились десять школьни­ков-пятиклассников и сопровождавшая их молодая учительница. Они, как выяснилось позже, были в сто­лице Республики во время летних каникул на экс­курсии. Загрузка по пассажирам была полной, по­скольку в салоне располагалось двенадцать мест.
   Только-только начал вступать в свои права август. За бортом воздушного лайнера сияло голубое небо, температура воздуха с наружи была плюс двадцать градусов, внутри, вероятно, на два-три градуса боль­ше. По лётному полю скользил лёгкий бриз.
   "Время в полёте один час пятьдесят минут. Про­шу пристегнуть привязные ремни", - обернувшись в открытую дверь кабины, крикнул командир воздуш­ного корабля, обращаясь к пассажирам. Второй пи­лот в это время достал пачку бумажных пакетов и пустил их по кругу среди пассажиров. Затем и он занял своё место, оставив открытой дверь в кабину пилота. Самолёт "чихнул" раз, другой, а затем, посте­пенно набирая обороты, громко и ровно загудел сво­им единственным, расположенным спереди, мотором. Пилот, молодой, светловолосый парень в тёмно-синей форме, видимо, недавний выпускник лётного учили­ща, надавил на рычаг и прибавил ещё оборотов. Си­дения под пассажирами мелко затрясло. "Так же, наверно, потряхивало Ю.Гагарина, когда его ракета отрывалась от земли", - вспомнились телевизионные кадры Владимиру. Затем самолёт, подпрыгивая и по­брякивая "железками", покатил вперёд и вырулил на старт. Приняв нужное направление, он, словно лев перед прыжком, приседая на хвост, на мгновение за­мер, затем "заревел", что было мочи, и рванул вперёд. "Кукурузник" трясло, как телегу на плохой просё­лочной дороге, но он, не обращая на это внимания, всё увеличивал свою скорость. И вот, последний раз уда­рившись о твердь, шасси его оторвалось от взлётной полосы, и самолёт начал резко взмывать вверх. Зем­ля в иллюминаторе стремительно понеслась вниз, под хвост самолёта, затем она резко накренилась, и гори­зонт, метнувшись ввысь, исчез. В стёкла иллюмина­торов бросилась голубая бездна. Самолёт совершил плавный поворот и принял горизонтальное положе­ние. Пассажиры расслабились, успокоились, и детво­ра, как галчата, загалдели на своём птичьем языке.
   Воздушный извозчик, миновав окраину города, не­много сбавил обороты, и не спеша, степенно, как и подобает ветерану, "поплыл" над зелёными полями, лесами, болотами и реками, а также селениями, что расположились вдоль его маршрута.
   С относительно небольшой высоты, при скорости в двести пятьдесят километров, Кедрову через стекло иллюминатора сверху было видно всё как на ладони.
   Вот на краю зелёного поля, чуть в стороне от чёр­но-белого стада коров, в тени раскидистой берёзы ле­жит разомлевший на солнце пастух. Потревоженный небесным гулом, он слегка приподнялся и лениво помахал рукой, не то приветствуя, не то грозя вслед пролетающему самолёту. Коровы, не обращая внима­ния на самолёт, энергично махали хвостами, отбива­ясь от назойливых кровососов - паутов. Маленький, чёрной масти, с белым пятном на лбу телёнок, встре­воженный самолётным гулом, в игривом восторге взбрыкивая задними ногами, бросился неуклюже ска­кать вокруг матери. Но, проделав несколько высоких "па", вероятно, устал и ткнулся носом под материн­ское брюхо.
   Шея затекла, и Кедров, отвернувшись от иллюми­натора, прижался спиной к ребристому боку "куку­рузника" и вытянул вперёд ноги. Он сидел в самом хвосте на последнем месте, как раз напротив двери, ведущей из самолёта. Металлическая полукруглая дверь, покрытая сплошь "пятаками" заклёпок, была накрепко закрыта вторым пилотом на засовы. Кед­ров оглядел своих попутчиков: весёлая компания состояла из семи девочек, трёх мальчиков и Светла­ны Николаевны. Так дети обращались к невысокой светлолицей молодой женщине. Они громко между собой делились впечатлениями, обменивались конфе­тами, листали журналы, заглядывали в иллюминато­ры. Мысли Владимира перекинулись в Омск, где ос­талась его молодая жена с маленьким сынишкой. "Как они там, всё ли у них в порядке? Приеду, надо будет сразу сходить на почту и позвонить". Посидев минут двадцать с закрытыми глазами, он понял, что вздремнуть ему не удастся. К тому же, его всё больше начинал беспокоить дискомфорт внутри организма: появившаяся тошнота и боли в желудке. Он окинул взглядом салон и заметил, что и его попутчики как-то быстро притихли и приуныли. Чтобы отвлечься, он развернулся и уткнулся в двойное стекло круглого ил­люминатора.
   Впереди по курсу показалась деревня. В поспева­ющем огороде, возле стоявшего в стороне почернев­шего от времени рубленного из круглых брёвен боль­шого дома, полинявшим ситцем пестрел крепкий зад молодой крестьянки. Судя по её позе, она пропалы­вала грядку. Не разгибаясь, вполоборота, молодуха глянула в небо и, как показалось Кедрову, беззлобно проворчала: "Разлетались тут. Не сидится же людям! Делом бы лучше занялись", - и сплюнув на землю, она продолжила с ещё большим рвением выдёрги­вать ненавистный ею сорняк.
   За изгородью соседнего дома на привязи паслась белая коза, и по тому, как она неодобрительно трясла своей головой, было видно, что будь самолёт поближе, она бы без сомнения и страха воткнула свои тонень­кие рожки ему в бок. Недалеко от неё на заборе си­дел большой красно-рыжий петух. Тот, тревожно пя­лясь своим глазом на громадную блестящую в небе птицу, принял бойцовскую стойку. В нетерпении пе­ребирая острыми когтями по жерди, он был готов в любую минуту кинуться в бой ради своего гарема, который беспорядочно рассредоточился в траве.
   Село осталось позади. Минут через двадцать вда­леке сквозь зелёный ковёр леса зеркальцем блеснула вода. На притихшей, обмелевшей за лето реке Вычег­де волнистым клином серебрился след от проплыва­ющей внизу моторной лодки.
   В этот момент "кукурузник" резко тряхнуло, по­том ещё и ещё раз. Затем он несколько раз то опус­кался вниз, то поднимался. Всякий раз пассажиры дружно охали, делали круглые испуганные глаза и бледнели. Казалось, внутри у них будто что-то обры­вается и подкатывает к горлу. Кедров почувствовал, как его начало мутить. "По всей видимости, самолёт попадает в воздушные ямы, которые образуются от перепада атмосферных температур", - успокаивая себя, подумал Кедров. Но всякий раз, когда самолёт вновь бросало вниз, пассажирам казалось, что это конец - сейчас они разобьются.
   Большинство детей были перепуганы. Они сиде­ли, нагнувшись вперёд, уткнув свои побелевшие лица в бумажные пакеты - их рвало. В салоне стало труд­но дышать: пахло потом, рвотой, керосином и ещё чёрт знает чем. Учительницу, которая вначале было ухаживала за детьми, тоже уморило, и она, откинув голову к стенке, сидела в полуобморочном состоя­нии.
   Владимир, превозмогая в себе приступы рвоты, встал на дрожащие ноги и, собрав у детей наполнен­ные, дурно пахнущие пакеты, отнёс их в самый хвост самолёта. Взамен раздал новые. Затем он разорвал чей-то толстый иллюстрированный журнал на лис­ты и передал их в качестве веера в дрожащие дет­ские руки. Потом и сам без сил плюхнулся на сиде­нье. Казалось, полёту не будет конца. Все были край­не измучены.
   "Дядя, дядя! - Кедров почувствовал, как за руку его дёргает соседний мальчик. - Вике плохо, помоги­те ей!" Он открыл глаза и увидел, как на противопо­ложной от него стороне девочка с закрытыми глаза­ми, удерживаемая привязным ремнём, полулежит на полу самолёта. Она, видимо, ногой задела опору, и сидение под ней сложилось. Кедров поспешно встал, держась за ребристые выступы салона, и направился к ней. Обхватив одной рукой девочку, второй рукой начал поправлять под ней сидение, чтобы усадить её на место. Самолёт качнуло, опора под ногами ушла в сторону, и Владимир полетел головой вперёд, прямо в ребристый бок "кукурузника". Резкая, сводящая зубы боль пронзила его голову. Сноп искр вылетел у него из глаз, а потом всё потемнело. Выпустив из рук дев­чонку, он плюхнулся на металлический настил и, схва­тившись рукой за голову, жалобно застонал. Увидев, что в салоне происходит неладное, второй пилот, не­высокий шустрый мужичок лет сорока, вынырнул из своего кресла с аптечкой в руках и, переступив через Кедрова, метнулся к девочке. Он ловко вернул её на сиденье, дал понюхать нашатырного спирта и, убе­дившись, что та пришла в себя, обернул свой взор на Кедрова. У того из-под ладони на лоб медленно сте­кала струйка крови. Пилот в несколько слоёв сло­жил бинт, обильно смочил его зелёнкой и, отняв ок­ровавленную руку больного от слипшихся волос, при­ложил к ране. "Ну, как же тебя угораздило, хлопец? Ты это шо, таран совершил? Эдак ты и самолёт мог сбить, усе тогда б погибли! - шутил он, провожая Кедрова на место. - Держись давай, скоро уж прилетим".
   "Козлы! Летать не умеете. Шутники хреновы. Вас бы обоих да мордой о фюзеляж", - еле удержался, чтобы не крикнуть в улыбающееся лицо пилота Вла­димир. Внутри у него бушевала и боль, и злоба, и обида, и изнеможение.
   Наконец самолёт сбавил газ, немного завис, и уст­ремившись вниз, запрыгал на ямках, катясь по гра­вийному полю Троицко-Печорского аэропорта. Кед­ров сидел с плотно прикрытыми глазами. На его блед­но-зелёном лице блестели капли холодного пота. Одной рукой он посиневшими пальцами вцепился об край сидения, другой прижимал к голове окровав­ленный кусок бинта. Сидел он ровно, боясь поше­велиться, из последних сил сдерживая рвотные по­зывы. И вот, наконец, всё стихло. Из кабины в хвост самолёта прошёл пилот и распахнул дверь. Свежий воздух хлынул в салон, и Кедров жадно, как рыба на берегу, задышал всей грудью, ощущая потным, горячим лицом нежное прикосновение лёгкого ве­терка.
   Он ступил на землю последним, когда детей и учи­тельницу под руки увели встречающие родители. Ноги в коленях у него мелко дрожали и казались ватными.
   В аэропорту перед их прилётом прошёл короткий, но сильный дождь. Рядом с самолётом, искрясь на солнце, стояла большая лужа. Кедров еле удержался от соблазна плюхнуться в неё, в эту дождевую про­хладу, и забыться. Сопровождаемый пилотом-шутни­ком, который нёс его чемодан, он дошёл и сел в ма­шину "скорой помощи", которую по рации вызвал командир самолёта. Вопреки обещаниям, с его буду­щей работы его никто не встретил.
   До конторы своего предприятия он добрался лишь на следующий день. В больнице его осмотрели, сде­лали перевязку и оставили ночевать. Так состоялось его первое знакомство с Троицко-Печорской землёй, дружба с которой затянулась затем на более чем двад­цатилетний период.
   26
   Утром Кедров ещё дремал, лежа в больничной па­лате, когда к нему вошли двое. Одного он узнал, это был вчерашний врач, который его осматривал, а вот второй мужчина ему был не знаком. Он был похож на штангиста: невысокий, коренастый, розовощёкий, с "бычьей" шеей и лысеющей головой. Светлый поло­сатый джемпер поверх бордовой рубашки, белые бо­соножки и светлые брюки придавали его фигуре ощущение зажжённой лампочки "Ильича", постав­ленной на цоколь.
  -- Это вот этот что ли бомбардир, чуть самолёт из строя не вывел? - спросила "лампочка".
  -- Да, он самый. Ну, как у тебя, Владимир, самочув­ствие, голова не кружится? - подойдя к кровати, врач пожал руку пациенту.
  -- Нет, всё нормально, доктор. Я бы ещё поспал, - протирая глаза, ответил Владимир.
  -- Да нечего тебе тут разлёживаться... Его ждут великие дела, а он в кровати жопу парит. Давай, со­бирайся и поехали со мной! - нетерпеливо встрял лы­сеющий крепыш.
  -- А вы кто? - раздражённо глянул на него больной.
  -- Конь в пальто. Я твой директор, Александров. Слыхал, наверно, о таком?
  -- А, Сергей Николаевич? Здравствуйте.
  -- Ну, и тебя тем же концом. С врачом я догово­рился, он тебя сейчас перевяжет и отпустит. Поедешь со мной, тебе уже комната в общежитии приготовле­на, - категорично заявил начальник, развернулся и, взмахнув "крыльями" халата, словно белый гусь, выплыл из палаты.
   В этот день Владимир у себя в комнате знакомил­ся с документами, а на следующий день вышел на работу. Производственная жизнь с первого дня его захватила полностью, без остатка. Почти беспрерыв­ный технологический процесс предприятия опреде­лял ритм жизни более двухсот человек. Первые ав­тобусы и грузовые автомобили выходили на линию в пять часов утра, последние возвращались далеко за полночь. Транспортная работа несёт в себе повышен­ную степень опасности, поэтому требует от всех ра­ботников и сотрудников высокой степени ответствен­ности и повышенного внимания. Главный инженер отвечал за техническую готовность не только под­вижного состава, но и всего технологического обору­дования. А тут директор ещё решил выйти в отпуск, в котором он не был, с его слов, вот уже три года, поэтому он решил быстро подготовить себе замену и нагрузил Кедрова, как говорится, по полной програм­ме. Помимо должностных и профессиональных обя­занностей у каждого работника была своя личная жизнь с её проблемами, заботами, радостями и печа­лями. Жизнь вне работы в значительной мере проте­кала на виду всего коллектива, поскольку автотранс­портники жили обособленно, в своём небольшом по­сёлке, по соседству друг с другом. Все его дела, по­мыслы, поступки, планы были безраздельно и постоянно связаны с работой предприятия и трудо­вого коллектива. Личные интересы, интересы семьи уходили на второй план. Сейчас это, наверно, выгля­дит странно, но тогда о собственном богатстве и бла­гополучии думалось в последнюю очередь. Кедрова волновала и заботила судьба предприятия, страны, го­сударства, и он искренне верил, что и государство ду­мает и заботится о нём.
   Как с горки на санках, пролетела учёба в институ­те. Там, по большей части, было занимательно, весело, дружно. Хотя и там встречались "пасмурные денёч­ки", происходили ссоры с друзьями, конфликты с пре­подавателями, и накатывали "производственные за­парки". Но все понимали, что это временно и скоро пройдёт, что их нынешние отношения носят, в неко­торой степени, абстрактный, виртуальный характер. Всем хотелось быстрее приступить к самостоятель­ной работе и начать настоящую жизнь.
   Столкнувшись с реальной жизнью, многое прихо­дилось переосмысливать. Очень важным оказалось умение строить взаимоотношения в коллективе, ов­ладеть организаторскими способностями, чему в ин­ституте не учили. Из личностных качеств человека, прежде всего, ценились порядочность и работоспособ­ность. Трудовая жизнь оказалась намного жёстче и прагматичнее, чем теоритические и научные выклад­ки в учебниках. Спесь и зазнайство с молодого чело­века в тех условиях слетают быстро. Например, вече­ром из-за поломки сошёл с линии автобус - кровь из носа, но к утру он должен быть готовым, несмотря на то, что у слесарей смена закончилась, а нужной детали на складе нет. Сидорова надо лишить квар­тальной премии за появление на работе в нетрезвом состоянии, а у него - дочь положили в республикан­скую больницу, а жене не на что купить билет на самолёт, чтобы её проведать. Ты понимаешь это, засо­вываешь свою принципиальность себе в одно место и оставляешь его в списке премируемых. В моторном цехе сломался электротельфер, но ждать некогда, надо срочно вручную погрузить трёхсоткилограммовый двигатель в кузов автомобиля. Бежишь, вытаскива­ешь у жён из постели мужиков и вместе с ними "ко­рячишься", придумывая "русские хитрости". Кладов­щик Иванова опоздала на работу. Оказывается, вот уже полгода она не может устроить ребёнка в детский сад - надо помочь, и как-то решать этот вопрос. Инс­пектор пожарного надзора выписал Кедрову штраф... Надо срочно ремонтировать пожарный водоём, а ни материалов, ни денег нет. Придётся что-то придумать. В райкоме партии потребовали от директора выпол­нить план по сдаче металлолома, но его нет в наличии и т.д. и т.п.
   Вот так каждый день - жизнь задаёт всё новые, неожиданные задачи. И от них ни отвернуться, ни спрятаться за чужую спину. Да и, честно говоря, не такой склад характера был у Кедрова, с детства он привык не уклоняться от трудностей.
   Люди в своём большинстве на предприятии были опытные, тёртые и решительные. С калёнными от вет­ров и морозов лицами, с потемневшими, заскорузлы­ми от металла и моторных масел руками, с хриплыми от мата и курева голосами, они были неудержимы в работе, неторопливы в суждениях и обязательны во взаимовыручке.
   8. Кедровый распадок
   Автотранспортное предприятие тогда за глаза на­зывали "дикой дивизией". Шофёры, привыкшие к бездорожью, могли по четырнадцать-восемнадцать часов в сутки не вылезать из-за баранки. В сороко­градусные морозы они с помощью костра и паяльной лампы прогревали и заводили свои "Зилы" и "Гази­ки". В осеннюю слякоть либо в заснеженную пургу, бросив под машину кусок брезента, им иногда по не­сколько часов кряду приходилось менять вышедшие из строя агрегаты. Несмотря на невыносимую уста­лость, бывало, всю ночь напролёт вытаскивали из кювета чью-то опрокинувшуюся или застрявшую машину. Одним словом - люди были настоящей за­калки.
   27
   Как-то шофёр Василий Романюк, высокий, черно­волосый, большегубый холостяк, вернувшийся из дли­тельного рейса, решил немного расслабиться и при­гласил к себе друзей. Жил он в общежитской комна­те вдвоём с Петром Черемисиным - электросвар­щиком. Чтобы "не тянуть резину" и не терять зря времени, машину Романюк не стал отгонять в гараж, а оставил за общежитием, на пустыре.
   Вчетвером они быстро накрыли на стол и без во­локиты приступили к празднованию. Возможно, у них был и повод для этого, но история об этом умалчива­ет. Через пару часов дружеского и весёлого застолья Василий воспылал вдруг неудержимой страстью и, найдя себя в состоянии, способном к передвижению, отправился к молодой вдове Светке Караваевой, у ко­торой муж четыре месяца назад разбился насмерть в автомобильной аварии. Та жила недалеко, через до­рогу, в двухэтажном деревянном доме.
   По всей видимости, молодая одинокая женщина с маленьким мальчонком на руках долго уговаривать себя не заставила и приняла Романюка в дом. По утверждению, которое назавтра сделал её сосед дед Ефим, ночь они провели в "обоюдных симпатиях".
   На следующее утро, в воскресный день, где-то бли­же к полудню Василий в футболке с чужого плеча и спортивном трико, довольный собой, словно кот, объев­шийся сметаной, вышел из Светкиного дома. Раду­ясь удавшейся жизни и хорошему солнечному де­нёчку, он направился к своему автомобилю с тем, что­бы сгонять в магазин за "лекарством" от похмелья, а заодно и продолжить праздник. Напевая: "Очи чёр­ные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные...", он не спеша, с достоинством, подобным Александру Ма­кедонскому, или, как говорили в среде простого наро­да - гоголем, вышагивал по залитой солнцем улочке. Навстречу ему попался "помятый", но уже весёлый Пётр.
  -- А-а, ну вот и наша потеря нашлась. А то я утром хлоп-хлоп глазами, а Васьки нет. Думаю, может Светка его в милицию сдала?
  -- Да нет, у нас с ней "ля мур" полный.
  -- Ну, так что пошли, опохмелимся. Я вот "белень­кую" взял, - хитро подмигнул Пётр, показывая на оттопыренный карман брюк.
  -- Не-е. Вы уж давайте без меня. Я сейчас в мага­зин съезжу, а потом опять к ней.
  -- Ну-ну, счастливой тебе дороги, - ехидно улыб­нулся Черемисин и поспешил в общагу.
   Не заходя к себе, Василий обогнул общежитие, и дружески похлопав ладонью по крылу своего "ЗИЛа", смачно потянулся, открыл дверцу и проворно забрал­ся в кабину. Привычным движением руки он вста­вил и повернул ключ зажигания, нажал на стартер... В ответ мёртвая тишина. "Не понял!" - проворчал он. Нажал ещё и ещё раз на стартер. Но безрезультат­но. Слегка удивившись происходящему, он выпрыг­нул из кабины и открыл капот автомобиля. Глянул внутрь и обалдел. В одно мгновение лицо его вытяну­лось, глаза неимоверно округлились, а рот развёрзся, словно жерло Царь-пушки.
   "Вот это да-а!" - выдохнул он, отказываясь что- либо понимать.
   Сначала Василий решил, что от вчерашнего пере­поя у него что-то переклинило, и он лишился зре­ния: вместо двигателя он увидел огромную дыру, которая заканчивалась клочком пыльной земли, слег­ка поросшей травой. Тряхнув головой, он протёр гла­за и ещё раз заглянул внутрь, однако под капотом вместо двигателя по-прежнему зияла дыра, по бокам которой висели остатки проводов и трубок.
   Привстав на цыпочки, он сунул внутрь сначала одну, затем вторую руку, поводил ими из стороны в сторону, но те, не найдя опоры, беспомощно висели в пустоте.
   Затем, решив, что ошибся машиной, он отбежал в сторону и начал её пристально разглядывать. Нет, всё было до боли родным и знакомым: на левом бор­ту кузова виднелась свежая, ещё неокрашенная дос­ка, появившаяся после того, как крановщик непра­вильно опустил поддон с кирпичами. На облицовке радиатора проглядывала небольшая вмятина - ре­зультат его лихого торможения при парковке маши­ны.
   "В рот компот! Может, я ещё сплю! - закричал он, бегая вокруг автомобиля. - Куда девался двига­тель?!"
   Потрясённый увиденным, ничего не соображая, он оглядывался по сторонам, ища поддержки и объясне­ния. Но поблизости никого не было.
   Молчаливыми свидетелями его недоумения и от­чаяния были лишь общежитские окна да облезлый старый пёс, лениво лежащий в тени сарая. Не отда­вая себе отчёта в действиях, Василий машинально зачем-то вскочил на заднее колесо автомобиля и гля­нул в кузов. "Ни хрена себе!" - обомлел он. Там на боку лежал двигатель. Он его сразу узнал. Ошара­шенный, он медленно спустился на землю и ещё раз обошёл вокруг машины. Убедившись, что это не сон, опять забрался в кабину, пытаясь привести в поря­док свои путаные мысли. Затем он вылез, захлопнул дверцу и беспорядочно жестикулируя руками, нервно прыгающей походкой направился в общежитие.
   ...Позже выяснилось, что его же друзья, с которы­ми он жил в общежитии, за то, что он предал память и "покусился" на жену их недавно погибшего това­рища, решили над ним пошутить, а заодно и проучить. Пока тот развлекался со Светкой, они за июльскую светлую ночь вручную сняли у его машины двига­тель и, используя "Газончик", погрузили в кузов.
   ...Спустя полгода после того случая Василий и Светлана, пригласив друзей, сыграли весёлую свадь­бу и прожили совместной жизнью до глубокой ста­рости в мире и согласии.
   28
   В вышеупомянутом общежитии первые четыре ме­сяца после устройства на работу жил и Кедров. Это было длинное одноэтажное здание, построенное лет пятнадцать назад из сколоченных деревянных щи­тов, наполненных опилками. Со временем доски рас­щелились, опилки стали высыпаться, оседать, и стены оказались легко продуваемы всеми ветрами.
   Жена Ольга с маленьким сыном, которому не было и года, приехала к нему из далёкого Омска в середи­не ноября. Поскольку обещанную им квартиру в доме барачного типа не успели вовремя отремонтировать, то четверо суток им пришлось жить в общежитской комнате.
   Стояли первые зимние морозы - температура где- то под тридцать градусов. В комнате было холодно, и чтобы не застудить ребёнка, по просьбе Кедрова мест­ные умельцы из угла в угол натянули самодельную электрическую спираль из толстого провода. Она висе­ла через всю комнату раскалённой, красной гирляндой, на высоте полутора метров над полом и издавала сухой нестерпимый жар. Однако и его едва хватало, чтобы нейтрализовать ползущий со всех щелей холод.
   Ольга в материнских хлопотах была вынуждена то и дело нырять под раскалённую спираль, опасаясь задеть её головой. Для того, чтобы хоть как-то ком­пенсировать сжигание кислорода и поддержать влаж­ность воздуха, посреди комнаты стоял алюминиевый таз, наполненный водой.
   Короткий дневной свет едва пробивался сквозь снизу до верху замёрзшие и покрытые льдом окна. Хотя в комнате было три окна, поскольку она явля­лась угловой, электрический свет не гасился весь день. Вдоль внутренних стен комнаты, оклеенных блёклы­ми обоями, стояли две узких панцирных кровати. Под ножки кроватей были подложены прокладки из кар­тона для того, чтобы сгладить неровности деревянно­го пола, покрытого масляной охрой. Возле окна был приставлен небольшой стол, на котором стояла двух- камфорная электроплитка с чайником и кастрюлей. На спинках кроватей и двух стульев были развеша­ны подсыхающие пелёнки и ползунки.
   Их маленький сынишка Алексей, инстинктивно чувствуя всю сложность ситуации, в которой они ока­зались, вёл себя удивительно спокойно, не капризни­чал и даже пелёнки пачкал реже, чем прежде.
   Ложась спать, Владимир выключал самодельный обогреватель и в рубахе и носках забирался в свою кровать. Под утро включал его вновь, чтобы к подъё­му хоть немного нагреть воздух. Сын, которому шёл восьмой месяц, ночевал рядом с мамой в кровати, тепло одетый и под двумя одеялами. Стойко пережив эти первые семейные трудности и неудобства, убедившись на личном примере, что действительно с милым рай в шалаше, Кедровы перебрались в свою первую в их жизни отдельную квартиру.
   29
   Боже, какое счастье иметь свой угол! Мало кто из смертных не пережил этого недолгого счастья, кото­рое, как ни странно, вскоре куда-то исчезает. Их квар­тира состояла из комнаты размером два с половиной на пять метров и такой же кухоньки, половину кото­рой занимала сложенная из кирпича печь. Стены были поштукатурены и побелены известью. Первых денег хватило на то, чтобы купить полутораспальную кровать для себя и коляску для сына. Вместо стола они использовали сколоченный из нестроганных до­сок помост, с которого женщина-маляр белила потол­ки и стены во время ремонта. Ножки у стола Влади­мир немного спилил - так, чтобы тот оказался по размеру обычного стола, а Ольга сверху его накрыла клеёнкой. На печи готовили пищу, обогревали квар­тиру. Воду носили вёдрами за сто метров с колонки.
   Для Владимира и Ольги время летело быстро: они были счастливы, хотя для счастья в нынешнем пони­мании у них ничего не было. Жили очень скромно на одну небольшую зарплату. Шёл уже новый - 1973 год. Приближалась весна, день в марте стремительно прибавлял, солнышко появлялось всё чаще, а морозы стремительно шли на убыль.
   В один из дней Владимир как обычно был на ра­боте, а Ольга, присматривая за ребёнком, хлопотала по дому. Утром она вышла на улицу за дровами, ос­тавив дверь слегка прикрытой. Поленница была ря­дом с крыльцом, поэтому времени требовалось немно­го. Набрав охапку дров, она вошла в сени и, дёрнув за дверную ручку, обомлела. Дверь не открывалась. Видно, оставленная слегка прикрытой, дверь захлоп­нулась от порыва ветра, и замок защёлкнулся изнут­ри. В доме остался маленький, только начинающий ходить, сынишка, и топящаяся печь с горячей, раска­лённой дверцей.
   Сердце в груди у Ольги оборвалось. Испуг и страх за ребёнка её на мгновение парализовали. Затем она бросила в сторону дрова и что есть мочи начала дёр­гать дверь на себя, но та не поддавалась. Тогда она пулей вылетела на улицу и давай звать на помощь. Но в десять часов утра улицы обычно пустынны, по­скольку в это время взрослые все на работе, а дети в школе. Увидев в конце улицы мелькнувшую фигуру, Ольга, причитая и ревя в полный голос, метнулась навстречу к мужчине. "Дяденька, миленький, спаси­те, помогите! У меня там дома ребёночек один, и печ­ка горячая, там огонь, и дверь закрылась, - сбивчиво, путаясь в словах, причитала она, - скорей, он там один.
   А-а-а!!!" И плача навзрыд, вцепившись в рукав его телогрейки, бегом потянула его к дому.
   Благо, в сенях оказался топор. После нескольких усилий сломав замок, мужик открыл дверь.
   Сынишка Алёшка к этому времени уже прополз под коляской, перегораживающей дверной проём из комнаты в кухню и был рядом с горячей топкой. Он удивлённо уставился на кинувшуюся к нему рыдаю­щую мать, на ввалившегося за ней чужого человека и как ни в чём не бывало, цепляясь за стенку, стре­мился принять вертикальное положение. Затем, под­хваченный на материнские руки, своим детским чу­тьём уловил ещё не улёгшуюся материнскую трево­гу, надул губы и громко заревел на радость своей успокаивающейся маме.
   С тех пор Кедровы никогда больше не ставили на двери самозакрывающиеся, так называемые, англий­ские замки. Детей же своих, пока они были малень­кими, не оставляли без присмотра, берегли, как гово­рится, пуще собственного ока. А бережёного, как из­вестно, и Бог бережёт!
   30
   Через год Кедровы переехали в другую квартиру, которая была тоже однокомнатной, но чуть больше по размерам, чем прежняя. Располагалась она на пер­вом этаже уже не нового двенадцатиквартирного де­ревянного дома. В квартире не было водопровода, но зато были центральное отопление и тёплый туалет. На кухне стояла небольшая дровяная печь-голланд­ка, которую топили для дополнительного тепла и приготовления обеда. В этой квартире у них вскоре родилась дочь, которую они назвали Татьяной. Но­вое жилище оказалось, откровенно говоря, неудачным. Помимо небольших размеров и низкого комфорта квартира запомнилась тем, что рядом жили скандаль­ные соседи, а во всём доме водились отвратительные, неистребимые клопы. Этих гадких и очень живучих насекомых победить в одной отдельно взятой квар­тире было невозможно, потому что они сквозь щели в полах и стенах свободно передвигались по всему мно­гоквартирному дому.
   Соседи Кедровых, супруги Воронцовы, проживали на одной площадке с ними, в квартире напротив. Муж работал механиком в гараже, был невысокого роста и щуплого телосложения. У жены был хриплый, про­куренный голос, весила она под сто килограммов и ростом была на голову выше своего муженька. Детей у них не было, поскольку после умершего в младен­честве сына они уже больше не решались заводить детей. А может, и не могли, это их семейная тайна.
   Возможно, это обстоятельство и сказалось на их вздорном, неспокойном характере. Бывало, в очеред­ной раз завалится соседка поздно вечером к Кедро­вым и давай всхлипывать да жаловаться на мужа- злодея:
   - Ольга, мой-то совсем свихнулся. Пришёл пья­ный с работы: и то ему не так, и сё ему не эдак. Суп ему подала - не жрёт, морду воротит, видишь ли - не той крупы положила. Чай ему жидким кажется, поло­тенце - грязным. Сама после вчерашней смены как следует не отдохнула, а ему всё поднеси да положи на блюдечке с золотой каёмочкой. Вот хрена ему горь­кого! Все домашние дела на мне, а он ещё и руки распускает. Вот смотри, видишь синяк на руке? - и обращаясь к Кедрову: - Уж вы, Анатолич, повлияйте на него, он Вас, как начальника, послушает.
  -- Тамара Пантелеевна, я только с работы пришёл, не хочется мне с вашим мужем ругаться. Может, сами разберётесь или милицию вызовете?
  -- Ну вот, так вы все - начальники, вам до чужого горя дела нет. Господи! Да когда же кончатся мои муки? А-а-а... - завыла в платок соседка.
   Кедров, сердясь на незваную гостью, набросил на плечи рубаху и направился к соседу. Его обуяла злость за испорченный вечер, и желание у него было одно: зайти и врезать как следует скандалисту в че­люсть, чтобы тот запомнил и навсегда прекратил де­боширить, уж больно надоели ему их семейные раз­борки.
   Зашёл он без стука. С самого порога чувствова­лось, что в квартире у соседей неуютно: на полу ва­лялся мелкий мусор, беспорядочно лежала обувь, на кухонном столе и в раковине возвышалась гора не­мытой посуды, занавески на окнах выглядели нео­прятно, половики в коридоре в грязных разводах.
  -- Привет, Михалыч! Чего это ты скандалы устраи­ваешь, бабу гоняешь? Тебе что, больше делать нечего? Или крыша поехала? - строго и зло налетел Кедров.
   Слегка выпивший Леонид сидел на табурете у печ­ки и курил. Гоняя во рту папиросу "Север", он смах­нул рукавом набежавшую слезу и, слегка заикаясь, заговорил:
  -- Вот видишь, так и живу, Анатолич. Этой "кобы­ле" ни я, ни квартира не нужны. Ты знаешь, детей у нас нет. Другая бы порядок в доме держала, уют со­здавала, мужу внимание уделяла. Так ведь нет. Эта стерва цельными вечерами по подругам своим шлан- дает да вино хлещет. В дом иной раз с работы прихо­дить не хочется. А что я ей ни скажу, так сразу попе­рёк - на рожон лезет. Совесть баба совсем потеряла.
  -- Ну, так ты тоже хорош. Она говорит, что ты по­стоянно материшься да руки распускаешь. Ведь му­жики в гараже не зря говорят: "Баба любит ласку, как машина смазку".
  -- Да хрен знает, что ей надо. Я уж всяко пробо­вал. По-хорошему с ней говорить - всё равно что бисер перед свиньёй метать. Ничего не понимает.
   Поговорив так с полчаса с соседом и выслушав его жалобы и доводы, Кедров уже зол был на сосед­ку. У него даже сочувствие к Михалычу возникло. Он был явно обделён вниманием и заботой со сторо­ны жены.
   Ни с чем вернулся он домой. Соседка, сидя за ку­хонным столом за чашкой чая, всё ещё болтала о чём- то с Ольгой.
  -- Тамара Пантелеевна, ведь мужик-то у тебя не такой уж плохой. Он не пьяница и не хулиган, ему внимание и забота требуются. Ему уюта в доме хо­чется. Если когда и ласковое слово друг другу ска­жете, то от вас не убудет, - начал разговор Кедров.
  -- Да это что же вы меня, Анатолич, жизни-то учи­те? Поди-ж ты, уже сговорились? Все вы, мужики, из одного теста слеплены! Я вон пойду сейчас и мили­цию вызову, пусть заберут моего кровопийцу! - она встала из-за стола и, метнув подолом халата, исчезла в проёме дверей, даже не попрощавшись.
   У Кедровых вечер пропал. Расстроенные и раздо­садованные неожиданной ссорой с соседкой, они за­тем глубоко переживали весь остаток вечера и долго не могли уснуть. А спустя час до них из-за стены от соседей стало доноситься нескладное пение супруже­ской пары Воронцовых. Это помирившиеся соседи дуэтом напевали песню про калину кудрявую и про любовь неразлучную.
   Уже засыпая, Владимир вспоминал, как будучи ещё мальчишкой он слышал от взрослых пословицу: "Муж да жена - одна сатана!" И ему только сейчас стал понятен её смысл.
   Когда же впоследствии ему приходилось участво­вать в качестве арбитра в каких-либо ссорах, уже ста­рался не спешить с выводами. Ибо ещё в Евангелии сказано: "Не судите, да не судимы будете!"
   31
   В двадцать пять неполных лет Кедрова назначи­ли директором предприятия. Дел было много, рабо­тал он, как говорится, не за страх, а за совесть. Часто приходилось ездить в командировки. Как-то собира­ясь на три дня в Сыктывкар на совещание директо­ров, он попросил своего приятеля Анатолия, сослу­живца по работе, присмотреть за своей семьёй, и если понадобится, оказать помощь. Супруга оставалась дома с двумя маленькими детьми. Их сыну тогда было уже почти три года, а дочке Татьяне исполнился год.
   Как-то Ольга решила сбегать в магазин за про­дуктами и попросила Анатолия Фёдорова побыть недолго с детьми. Тот охотно согласился, тем более, что малышку мать только что уложила спать. Дежу­ря у кроватки сладко спящей девочки, "нянька" ув­лёкся только что появившимся в посёлке телевиде­нием и, глядя в чёрно-белый экран, совсем забыл о старшем подопечном - трёхлетнем Алексее. Тем вре­менем тот незаметно пробравшись на кухню, остался без присмотра и решил похозяйничать. Когда же минут через двадцать Анатолий спохватился и заг­лянул на кухню, от увиденного он просто остолбенел. Не замечая своего горе-попечителя, карапуз стоял у открытой двери холодильника и что-то оттуда доста­вал. Вдруг он махнул рукой и с возгласом: "На тебе, фасист недобитый!" - метнул об пол куриное яйцо. Анатолий опустил глаза вниз: яичница, размером с большую наволочку, вздрагивая и колыхаясь, словно огромная медуза, медленно плыла в сторону окна по неровному полу. "О-ох!" - воскликнул он и двинул­ся в сторону подопечного. Алёшка обернулся и, уви­дев вытаращенные от изумления глаза дяди Толи, ки­нулся от холодильника в сторону. Ноги его угодили в яичное желе, и он, нелепо взмахнув руками, растя­нулся прямо на своё творение.
   Думается, даже самым крутым кинорежиссёрам- авангардистам не по силам создать художественное полотно, на котором в полном объёме была бы отра­жена вся комедийность этой сцены: пацан, скользя на четвереньках по луже из десятка яиц, ревел, что было мочи, нанизывая и наматывая на себя желеоб­разное месиво. В это время, проснувшись от братино- го крика, заревела в кроватке младшая сестричка. Совершенно обалдевший Анатолий не знал, что де­лать. Сначала он кинулся в комнату и схватил на руки описанную и плачущую девчонку. Затем, зале­тев на кухню, он одной рукой выудил из густой лужи мальчонку и усадил его на табурет. Но тот соскольз­нул с него и грохнулся на пол, при этом заревел так, что пожарной сирене было слабо. Стараясь не упасть самому на скользком полу, Анатолий вновь потянул­ся к пацану. Банка с вареньем и заварной чайник, неосторожно столкнутые им со стола, с грохотом уда­рились об пол и зазвенели осколками. Анатолий был полностью деморализован. Рот его скривился в по­рыве мужского рыдания. Но в это время звякнули ключи, открылась дверь и вошла Ольга. Перед её взо­ром открылась картина, как говорят, не для слабо­нервных. Двое детей ревели в полный голос, один на дядькиных руках, другой - сидя на полу, непонятно среди какого месива. "Нянька" стоял с бледным и искажённым от ужаса лицом, в его глазах блестели крупные слёзы. Губы его мелко и нервно дрожали, пытаясь вымолвить хотя бы полслова. Он буквально потерял дар речи и в ответ на Ольгины "ахи" и "охи" только что-то нечленораздельно промычал. Затем, ос­вободившись от возложенных на него обязанностей, наспех стряхнул с себя поданным ему полотенцем следы яичницы, промычав напоследок: "Извини, что так получилось" - пулей выскочил из квартиры.
   Спустя даже годы, когда они собирались вместе, Анатолий не мог спокойно слушать воспоминания об этом "весёлом" случае. Кстати, после этого он по­терял всякий интерес к некогда любимому им блю­ду - яичнице.
   32
   Спустя шесть лет Кедровым выделили новую двух­комнатную квартиру в деревянном двухэтажном доме в самом центре посёлка. Новосёлы прыгали от вос­торга, когда из открытого на кухне крана полилась чистая, холодная вода. Наконец-то у них был водо­провод, тёплый туалет с настоящим белым унитазом и ванная. Правда, горячую воду для ванной надо было готовить при помощи титана, который топился не­большими чурочками-дровами.
   В те времена купить квартиру было невозможно, поскольку они не продавались. Частный дом в селе или на окраине посёлка иногда можно было приоб­рести, если хозяева, к примеру, уезжали, но такие дома, как правило, были старой постройки и без всякого благоустройства. Всё жильё в то время было либо государственное, либо ведомственное, и выделялось нуждающимся очередникам только по решению со­ответствующего органа. В очереди на квартиру, за не­которым исключением, люди стояли долго, от пяти до двадцати пяти лет, а иногда и до конца жизни.
   В связи с тем, что основная масса жилья строи­лась не под конкретного хозяина (жильца) и не на его деньги, то должного контроля за качеством не было. Работы велись всегда в спешке, аврально - для того, чтобы отрапортовать партии и правительству о выполнении повышенных планов и обязательств. В России привыкли к тому, что жизнь человека никог­да особо не ценилась, не говоря уже о качестве этой жизни. Люди заселялись в любую квартиру, ибо по­нимали: откажешься - другую можешь ещё долго не получить.
   У Кедровых в новой квартире обои были наклее­ны прямо поверх бруса. И когда в результате усадки дома они начали рваться, то в углу большой комнаты сквозь плохо уложенный брус стал виден уличный свет. Пришлось в новом доме, вскоре после переезда, самому делать ремонт, иначе долгую и холодную зиму было не пережить.
   Парадокс советского времени заключался в том, что, живя в лесном краю, рабочие, техники, инженеры, заготовлявшие лучший в мире строевой лес, сами жили в большей части в малопригодных домах и ба­раках. Государственные предприятия, на которые они работали, не считали нужным тратить время и день­ги на такие "пустяки", как хорошее жильё для своих людей. В результате такой "заботы о человеке тру­да" даже лучшие передовики производства, кавале­ры высших государственных наград порою были вы­нуждены заканчивать свою жизнь в старой деревян­ной развалюхе, не оставив в наследство своим детям ничего. В этом можно легко убедиться, если приехать и посмотреть на некогда прославленные лесные по­сёлки Знаменка, Палью и Приуральск Троицко-Пе- чорского района, как и на многие сотни других насе­лённых пунктов, разбросанных по бескрайним рос­сийским просторам.
   Будучи уже председателем райисполкома в 1987 году, Кедров хорошо запомнил разговор, который со­стоялся у него во время приёма по личным вопросам с ветераном войны и труда Н.С. Киреевым. Этот обыч­но суровый и немногословный человек вдруг разот­кровенничался:
   - Владимир Анатольевич, жизнь моя проста. Ро­дился и вырос я здесь. Едва закончив школу, попал на фронт. Вернувшись с двумя ранениями с войны, сразу женился. Отстроил с молодой хозяйкой дом у реки. Нарожали мы с ней и вырастили троих детей. Держали подсобное хозяйство: корова, поросёнок, куры. На работе меня ценили, был бригадиром в лесу, затем мастером. Всегда ходил в передовиках. Никог­да не думал, что под старость помощи у кого-то буду просить, - замолчал ненадолго, перевёл дыхание и негромко продолжил: - Одного трудового стажа у меня сорок два года. Вон и наградами меня Родина не обделила, с войны орден и три медали привёз, на производстве орден заработал... Одними Почётными грамотами ваш кабинет можно обклеить. Детей вы­растили, обучили. Вот только разъехались они в раз­ные стороны. Остались мы со старухой одни. Она-то уж совсем плохая, еле ходит. Да и у меня сил нету. Иногда ни дров, ни воды в дом принести не могу. Да
   9. Кедровый распадок 129 и дом-то уже крепко обветшал, большого ремонта требует. - Помолчал немного, обдумывая слова, затем с мольбой взглянул на собеседника: - Больно ты, Ана- толич, мне моего сына, Степана, напоминаешь. Он на Дальнем Востоке служил, да там и остался. Хороше­го мы со старухой хлопца состряпали... Христом Богом прошу, выдели нам в новом доме, что построи­ли у дороги в аэропорт, однокомнатную благоустро­енную квартиру. У меня мечта есть, хочу перед смер­тью в тёплой ванне полежать, косточки погреть. А затем уж и помирать не грех.
  -- Ну, помирать-то Вам, Николай Серафимович, рано, хорошие люди должны жить долго. Однако Вы в очереди на получение квартиры семнадцатым сто­ите, в прошлом году лишь заявление подали, надо было раньше это сделать. Придётся подождать годик-два.
  -- Эх-х, да не дожить мне будет. Разве на фронте, когда фашиста бил, и на работе, когда неделями в лесу безвылазно торчал, я об очереди на жильё ду­мал? Ну, коль считаете, что не заслужил я, вам, конеч­но, виднее. Не ходил я к власти за помощью и боль­ше ходить не буду. Никогда не просил милостыню, и... так со старухой проживём. Благо, уж немного осталось.
   С трудом он встал со стула и, не глядя на хозяина кабинета, сердито стуча самодельной тростью, напра­вился к выходу.
   Непросто было Кедрову решить просьбу заслужен­ного человека, но через полгода он всё-таки сумел продвинуть ситуацию, получили квартиру супруги Ки- реевы. Николай Серафимович успел принять тёплую ванну и погреть свои стариковские косточки...
   Сейчас, после приватизации, практически всё жильё в стране стало частным. Появился рынок жилья, о чём раньше нельзя было даже и мечтать. И это, пожалуй, единственный ощутимый успех от про­водимых в стране вот уже двадцать лет реформ. Прав­да, и сегодня далеко не все могут купить на рынке квартиру, не всем она по карману. Но то, что такая возможность есть, это уже здорово, поскольку только через рынок жилья можно решить, казалось бы, ни­когда неразрешимую в нашей стране жилищную про­блему. Теперь уже в течение первых двух-трёх лет молодая семья может иметь своё жильё, если прило­жит для этого много сил и старания, тем более если в этом помогут родители. Те самые родители, которые дожидались своего жилья по 10-15 лет, а иногда и всю жизнь. При этом можно построить либо выбрать себе жильё по вкусу и по карману. И это уже будет твоя крепость, твоё богатство, твоя собственность, ко­торую ты при желании сможешь передать, оставить в наследство своим детям, своему потомству. Либо распорядиться им иным образом, по своему разуме­нию. То есть у человека появляется солидный капи­тал в виде квартиры или дома и право распоряже­ния им - право выбора.
   Человечество во все времена стремилось оставить о себе память: передать свои дела, творения последу­ющим поколениям. Например, с этой целью много веков назад был построен греками великолепный храм Пантеон на горе Акрополь, который являет со­бой шедевр архитектурно-строительного зодчества; в Египте была воздвигнута величественная пирамида Хеопса, в России искусно сотворён прекрасный ан­самбль московского Кремля, который не перестаёт волновать сердца миллионов людей. Эти и другие творения, не смотря на века, являются и останутся культурным, интеллектуальным богатством всего че­ловечества.
   Так и простой человек жаждет оставить о себе память, прежде всего, среди своих прямых потомков. Он понимает, что, прежде всего, по результатам труда будут судить о нём поколения его родственников и сородичей.
   В прежние годы большинство советских людей жили под девизом, брошенным большевиками в са­мом начале XX века: "Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей!", и даже гордились этим. Но им, как оказалось впоследствии, не только нечего было терять, но и нечего передать своим детям. Все резуль­таты их труда присваивало себе государство. А по­том всем этим богатством так бездарно распоряжа­лось. Ведь не случайно в народе в те годы появилась горькая шутка: "Мы никогда хорошо не жили, ну и не хрен начинать!" И сейчас она бытует. Но, по край­ней мере, сейчас появился смысл и имеются возмож­ности попробовать жить лучше.
   Когда в 1977 году умер Анатолий Васильевич Кед­ров, его жена, Александра Ивановна, приняла реше­ние о переезде к сыну. Деревянный дом, ещё креп­кий и хороший, в котором они прожили всего сем­надцать лет, пришлось сдать государственному предприятию, которому он и принадлежал. Хозяй­ственные постройки, что возводили сами, отошли вме­сте с домом, поскольку их не увезёшь, а сжигать жал­ко, не по-человечески. Кое-что из старой мебели за бесценок удалось продать соседям, часть имущества просто раздала. Выручив немного денег на проезд, шестидесятилетняя Кедрова отправилась за Урал, из Сибири в Европу. С собою она везла два небольших чемодана, в которых уместились её личные вещи, муж­нин свитер на память, да кое-что из посуды, - вот и всё, как оказалось, нажитое ими добро. Таким ока­зался имущественный и финансовый капитал нелёг­кой трудовой жизни этих двух людей, которые на двоих имели без малого сто лет трудового стажа.
   Александре Ивановне было четыре года, когда её отец, вернувшийся с Первой мировой войны, вскоре умер. Мать, Варвара Кузьминична, с четырьмя деть­ми осталась одна в небольшой избе на краю деревни Бобровка Красноярского края. Через два года в селе­нии случился сильный пожар, в огне помимо их дома сгорело ещё восемь домов. Положение семьи было просто отчаянным. Они остались без кормильца и без крова над головой.
   Их приютил одинокий мужик, живший на другом краю деревни, у которого от болезни несколько лет назад померла жена, а затем и ребёнок. Звали его Алексеем Никифоровичем Кокоулиным. Впослед­ствии он стал для погорельцев мужем и отчимом. Здоровье он имел слабое, особым умением в кресть­янском деле не отличался, но зато имел скандальный характер. Жили они бедно, детей он не любил, жену побивал, и вообще, был довольно вздорным челове­ком. С семи лет Александра начала жить и подраба­тывать у чужих людей. Затем в четырнадцать лет её приняли на работу в колхоз. В пятнадцать она была звеньевой на уборке урожая, а в шестнадцать отпра­вили на курсы трактористов. Стала она в деревне одной из первых девок - весёлая, боевая, умелая. Во время Великой Отечественной войны, когда мужи­ков в деревне не осталось, её избрали председателем колхоза. Затем она вышла замуж и уехала в Северо­Енисейский район. Вскоре молодого мужа забрали на фронт, откуда он не вернулся.
   В 1949 году в посёлке Викторовск она встрети­лась с Анатолием Кедровым. Вскоре сыграли свадь­бу. В посёлке Брянка у них родился сын Владимир, а через четыре года и дочь Надежда.
   В Сибири условия для жизни, надо прямо сказать, не очень комфортные. Суровая и продолжительная зима, короткое, с обильным гнусом лето, плохие доро­ги и неудовлетворительное снабжение, а также от­сталая медицина, посредственное образование и т.д. и т.п., - всё это оказывает сильное влияние на та­мошний образ жизни. И для того, чтобы вырастить и достойно воспитать двоих детей, родителям приходи­лось много и усердно работать. Помимо основной работы в домашнем хозяйстве они всегда держали корову, поросёнка, кур, да вдобавок ещё промышляли лесными дарами. Жили безбедно, однако богатства не нажили, да это и невозможно было тогда сделать. Заработки у всех были невысокими, уровень жизни одних мало чем отличался от других. В итоге вся совместно нажитая собственность Кедровых умести­лись в два чемодана да в сбережения, которых едва хватало на похороны мужа да переезд к сыну.
   Вот так огромное государство, занимающее одну шестую часть земной суши и владеющее огромными природными богатствами, оценило труд своих добро­порядочных и добросовестных граждан.
   И когда в 2005 году Владимир во время друже­ской беседы услышал от своего старого приятеля Алек­сандра Быкова обращённое к нему ворчание: "Раз­вели эту долбанную демократию в стране, кинулись всюду внедрять рынок, а толку что? Всё порушили, а нового ничего не создали. Надо вернуть прежние по­рядки... Раньше-то жили лучше!" - он вспомнил сво­их родителей и с раздражением ему ответил:
  -- Ну что ты, Сашка, боронишь? Жили и тогда пло­хо, но не понимали этого, потому что другой жизни не ведали и не знали. Наши с тобой родители ни автомобилей, ни холодильников, ни телевизоров не имели. А у тебя сейчас в каждой из четырёх комнат по телевизору, пара холодильников, две автомашины, компьютер и т.д. А ты всё ноешь! Всё тебе мало! По сравнению со своими родителями ты живёшь нынче как Шахин-шах.
  -- Да что ты мне родителями тычешь? Я же вижу, как полстраны уже разворовано. Не надо прятать го­лову в задницу! Ты что, не видишь, что "барабанщики" барабанят вот уже два десятка лет, а дела нет. Ничего не меняется в лучшую сторону, - не сдавался Быков.
  -- Да, ты в чём-то прав. Сейчас тоже хвастать осо­бо нечем. Стыдно становится за страну и государство, когда отработав всю жизнь, например, учителем или врачом, человек получает пенсию в две-три тысячи рублей, а бутылка рядового французского или испан­ского вина в магазине стоит таких же денег. Совер­шенно очевидно, что как ни старайся, на такую зарп­лату и пенсию никогда не сколотить хотя бы неболь­шого состояния, которое помогло бы твоим детям начать самостоятельную жизнь, - вынужден был час­тично согласиться Владимир.
  -- Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я - сказал бы тебе Мойдодыр, - и Сашка, рассмеяв­шись, весело похлопал Кедрова по плечу: - Давай поговорим о рыбалке.
   И они, охотно согласившись, перешли на другую тему разговора.
   Ох, если б знали Вы, господа, как в шестидесятые - семидесятые годы советские люди верили в светлое будущее, в новое ослепительное счастье, которое не­пременно придёт со строительством коммунизма. И должна была наступить новая эра человечества в 1980 году. Именно к этому периоду в начале 60-х руко­водством страны было обещано догнать и перегнать Америку и завершить строительство коммунизма в СССР. А при коммунизме, мол, все будут жить по прин­ципу: "От каждого - по способностям, каждому - по потребностям!" То есть, предполагалось построить общество полного равенства и всеобщего благоден­ствия.
   Конечно же, были отдельные скептики и в те годы. Они не верили в близкое прекрасное завтра, в основ­ном, как считал Кедров, не по идеологическим сообра­жениям, а из-за своего зловредного характера. Но боль­шинство, абсолютное большинство граждан верило.
   В октябре 1961 года состоялся XXII съезд КПСС, на котором была принята третья программа КПСС - программа строительства коммунизма.
   По всей стране было развёрнуто движение: "За коммунистическое отношение к труду!", висели при­зывы: "Учиться, работать и жить по-ленински, по- коммунистически!", "Работать без отстающих!".
   Быстро, с восторгом и энтузиазмом, пролетели пер­вые пять лет после съезда. Прошёл ещё один, очеред­ной XXIII съезд партии. Потом прошли следующие пять лет. И, чем ближе приближались сроки прихода "светлого коммунистического завтра", тем более ста­новилось очевидно, что поставленная цель вряд ли будет осуществима вообще. Но, как сказал когда-то поэт: "Ах, обмануть меня не сложно, я сам обманы­ваться рад".
   Дела шли плохо. Товаров в стране было мало, а то, что имелось, по сравнению с заграничным было очень низкого качества. Моральному Кодексу строителей коммунизма граждане СССР следовать не желали. Тогда партийные идеологи придумали новую пара­дигму: к указанному времени было объявлено, что в стране построен развитой социализм! Был просто со­циализм, а теперь - развитой. А на всей территории СССР якобы образовалась новая общность людей - советский народ. То есть межнациональные отноше­ния в многонациональной стране, в составе которой было пятнадцать национальных союзных Республик, не говоря об автономных национальных образовани­ях и других народностях и этнических группах, про­живающих в ней, настолько были гармонизированы, что мы были единым, сплочённым народом. Считай - братьями.
   Понятно, что от этих "придумок" и "умозаключе­ний" жить лучше люди не стали. А экономика боль­шой по территории и богатой по ресурсам страны всё быстрее и быстрее приближалась к коллапсу. Нуж­ны были серьёзные перемены. Но для их осущест­вления была необходима политическая воля, здравый ум и твёрдый характер - этого у тогдашних руково­дителей государства в наличии не было.
   В последние годы своего правления Л.Брежнев страной практически уже не руководил. Его прибли­жённых устраивало старческое бессилие вождя, по­скольку в таком состоянии ему было не до перемен, а значит, и не до них. А те немногие, кто понимал суть происходящего, сделать ничего не могли из-за отсут­ствия возможностей повлиять на ситуацию. Они так­же, вполне обоснованно, боялись быть посаженными в тюрьму либо быть расстрелянными за инакомыс­лие. Созданная за долгие годы административно-ко­мандная, тоталитарная система вкупе с агрессивной, бескомпромиссной идеологией не оставляла потенци­альным реформаторам никакой надежды на под­держку их инициатив. Тем более снизу, со стороны народа.
   Маразм руководства страны в те годы был виден невооружённым глазом. Частые и помпезные награж­дения Генерального секретаря ЦК КПСС Л.Брежне­ва смущали народ, и вызывали у него иронию. Как известно, он был четырежды Героем Советского Со­юза, и вся грудь у него была завешана орденскими планками. В конце 70-х годов, когда Кедров работал в райкоме партии, ходил анекдот:
  -- Ты слышал новость? - спрашивал один партий­ный функционер у другого.
  -- ?? Какую?
  -- Передали сегодня по радио, что Брежневу опе­рацию сделали.
  -- Да ты что? А что случилось?
  -- Грудь ему раздвигали, ордена вешать некуда стало!
  -- Ха-ха-ха! Ну ты даёшь!
   Когда же Кедров и его коллеги с опаской интере­совались у своего партийного начальства о том, за­чем и для чего нужны эти частые награждения их вождя, им по секрету объясняли, что нужно это, прежде всего, для международного авторитета нашего лиде­ра, а значит, и авторитета всей страны.
   Как показали последующие события, вся эта по­казуха не добавила авторитета стране и пользы не принесла, а была началом агонии изжившей и не оп­равдавшей себя системы власти.
   Пока руководство СССР почти двадцать лет пре­бывало в эйфории после успешного запуска первого человека в космос, те же американцы сделали колос­сальный рывок вперёд во всех областях экономики, что позволило им впоследствии занять ведущее по­ложение на международной арене.
   После смерти Л.Брежнева в 1982 году, страной не­долго, по причине слабого здоровья и преклонного воз­раста, руководили Ю.Андропов и затем - К.Черненко. На смену им в 1985 году пришёл непривычно моло­дой для нашей страны и энергичный М.Горбачев.
   Первое время граждане СССР, не скрывая своих чувств, восторгались и даже гордились новым Гене­ральным секретарём ЦК КПСС. В отличии от преж­них, занимающих этот пост до него, он мог с трибуны говорить без "бумажки", во время заметно участив­шихся поездок по стране позволял себе на улицах городов запросто общаться с народом. Легко и не­принуждённо держал себя на международных встре­чах с лидерами иностранных государств.
   А когда в апреле 1985 года на Пленуме ЦК КПСС Генеральный секретарь М. Горбачев в своём докладе дал строгую и справедливую оценку нашей действи­тельности и объявил о курсе на развитие демокра­тии и гласности, то казалось, что вот и наступила она - новая эра. Пришла долгожданная свобода, ко­торая приведёт нас к счастливой, достойной жизни. Людям казалось, что их будто из полумрачной, душ­ной комнаты выпустили на залитую солнцем, цвету­щую и продуваемую ветром поляну.
   Мудрый и уважаемый профессор с кафедры меж­дународного рабочего движения Ленинградской выс­шей партийной школы в те дни, обращаясь к слуша­телям, сказал: "Похоже, господа, что "Государству кри­вых зеркал" приходит конец".
   За окнами тёплой, уютной квартиры хозяйничал морозный и ветреный вечер, на календаре заканчи­вался 1990 год. Кедров, удобно устроившись в кресле, прикрыл глаза, и мысли его потекли сами собой.
   Прошли первые пять перестроечных лет. Влади­мир, имевший к тому времени уже два высших обра­зования и пятнадцатилетний опыт работы, не пере­ставал удивляться переменам, которые происходили в жизни страны и в сознании людей. Из новой Кон­ституции СССР была изъята статья о руководящей и направляющей роли партии. Там же была признана частная собственность, которой раньше пугали совет­ский народ и утверждали, что именно на этой почве пустил свои ужасные корни отвратительный и нена­вистный для всего цивилизованного человечества капитализм. В словарный запас и понятийный оби­ход советских граждан вошли такие слова и терми­ны как рынок, биржа, приватизация, бизнес, коммер­ция, банкротство, инфляция, акция, стагнация и т.д., произношение которых в нашем обществе прежде считалось дурным тоном.
   Городу-герою Ленинграду вернули прежнее назва­ние, и он стал Санкт-Петербургом, город Горький стал снова Нижним Новгородом, Куйбышев - Самарой, Ка­линин - Тверью... Практически во всех городах и населённых пунктах нашей страны были изменены названия многих городских площадей, улиц, проспек­тов. Так, например, в Троицко-Печорске улица А.Жданова стала называться улицей имени В.Сави­на. В прямом телеэфире на всю страну показали, как в Москве толпа ликующих людей с помощью авто­мобильного крана свергла с постамента памятник
   Ф.Дзержинскому, который некогда возглавлял все­могущий, грозный и неприкасаемый ВЧК (ОГПУ), впоследствии превратившийся в КГБ. Совсем ещё не­давно большинство советских граждан это слово про­износили шёпотом, московские пешеходы в сторону большого здания на Лубянке лишний раз посмотреть боялись, а тут - на тебе.
   Произошла переоценка исторических ценностей. Великая Октябрьская Социалистическая революция, считавшаяся до этого величайшим событием в жиз­ни советских людей, перестала быть таковой и полу­чила статус переворота, совершённого небольшой груп­пой алчных, продажных политиков.
   Многие из прежних государственных деятелей, не­пререкаемых авторитетов, после рассекречивания их биографий оказались трусливыми, корыстными и нич­тожными людьми. В то же время полностью были реабилитированы и подняты на "пьедестал" А.Саха­ров и А.Солженицын, которых до этого называли дис­сидентами и предателями.
   Весной 1990 года начались первые свободные, де­мократические выборы в органы местной власти и в Верховный Совет Коми АССР. На одно место прихо­дилось по пять-семь претендентов. Такого никогда раньше не было. Люди впервые по-настоящему по­лучили право выбирать и быть избранными. До это­го всегда был один кандидат, согласованный в соот­ветствующих органах партии. Однако к этому вре­мени сила и мощь партии уже были утрачены, её былой авторитет растаял, как весенний снег в апре­ле. В конце 1989 года в аппарате Троицко-Печорско- го райкома КПСС осталось всего несколько человек, и они уже ничего не решали. Власть и влияние со­всем недавно всемогущей партии рушились на гла­зах как рядовых граждан, так и самих коммунистов, и что интересно, большой печали по поводу её неиз­бежного конца никто не испытывал.
   События развивались стремительно, с невероятной скоростью... Так вот, в 1989 году были впервые на альтернативной основе проведены выборы народных депутатов СССР. Затем впервые в истории страны было введено президентское правление, и Президен­том СССР стал М.Горбачев. Весной 1990 года прове­ли выборы в региональные и местные органы влас­ти. В.Кедров в острой борьбе с тремя конкурентами выиграл выборы в районный Совет народных депу­татов и стал председателем райсовета. Чуть позже из четырёх претендентов он победил и на выборах в Верховный Совет Коми АССР.
   Впервые в стране в Печорском угольном бассейне прошли массовые политические забастовки шахтё­ров. В мае 1990 года Б.Ельцин был избран Председа­телем Верховного Совета РСФСР, и осенью он посе­тил Воркуту, приехал на встречу с шахтёрами.
   В августе того же года Президент М.Горбачев из­дал указ о реабилитации жертв сталинских репрес­сий и о возвращении гражданства СССР высланным из страны диссидентам.
   А в ноябре в СССР ввели свободные розничные цены на предметы роскоши и "ряд товаров, не оказы­вающих существенного влияния на жизненный уро­вень населения": ковры, видеомагнитофоны, мебель, трёхкамерные холодильники, радиоприёмники, фар­фор, хрусталь, коньяки и т.д. Этим самым был дан старт первым росткам свободного рынка.
   В те дни люди впервые почувствовали вкус свобо­ды. Им было дозволено общаться с властью: откры­то критиковать власть и существующие порядки. Им разрешили выбирать на рабочем собрании руководи­теля предприятия, выдвигаться кандидатом в депу­таты, выезжать свободно за границу, зарабатывать столько - сколько сможешь. Образовался колоссаль­ный заряд людской энергии, стремящейся к действию, к свершениям. Казалось, нашему народу всё по силам и совсем скоро, через год-два, всё изменится, и совет­ские люди заживут богато, счастливо и свободно.
   Но, как говорится: "Было гладко на бумаге, да за­были про овраги".
   36
   В 1965 году, после успешного окончания восьми классов, Владимиру родители купили мотоцикл "ИЖ- Юпитер". Деньги были выручены от продажи ста пя­тидесяти килограммов брусники, которую они за осень собрали всей семьёй.
   Конечно, это была не игрушка для сына, а семей­ное транспортное средство. У отца была покалечена кисть левой руки, поэтому кроме Владимира за мото­цикл никто в семье не садился. Он же был рад этому обстоятельству и с мотоциклом почти не расставал­ся. Он так привык к своему железному другу, что, казалось, готов был и ночевать с ним вместе в сарае, где хранилась всякая хозяйственная утварь. За ко­роткое время в отношениях между Владимиром и "ижаком" было достигнуто полное взаимопонимание. Водитель и мотоцикл во время поездки ощущали себя единым целым. Сердце первого и двигатель второго, казалось, работали в едином ритме, чутко улавливая настроение и самочувствие друг друга.
   Мотоцикл стал вроде как ещё одним членом их семейства. Он их возил в лес - на охоту, по грибы, за ягодой, на реку - удить рыбу. Иногда Владимиру при­ходилось то кого-то из родителей срочно подбросить на работу, либо сестру в школу. Пара колёс выручала и тогда, когда надо было, скажем, сгонять на почту за посылкой, привезти к больной соседке фельдшера, отвезти опаздывающего односельчанина к рейсово­му автобусу, успеть до закрытия магазина за продук­тами, наконец - подбросить с ветерком до дома дев­чонку-одноклассницу, которая задержалась вечерком у клуба. Зачастую "Ижак" можно было увидеть си­ротливо стоящим на краю футбольного поля и "бо­леющим" за хозяина, "дежурившим" у клуба, где Вла­димир со сверстниками наблюдали за взрослой мо­лодёжью, которая под хриплую запись "Битлов" резвилась на танцплощадке.
   Уже тогда Владимир начал понимать, что личный транспорт - это благо, которое позволяет человеку спрессовать время, подчинить его своим интересам. Человек посредством общения с транспортным сред­ством испытывает величайшее наслаждение от дви­жения, от скорости, от покорения пространства. Уп­равляя машиной или мотоциклом, он познаёт меха­ническую, техническую сторону жизни всепланетар- ного прогресса. Транспорт даёт человеку дополнитель­ное чувство свободы и уверенности в окружающем его мире. Но транспорт же, как и свобода, может та­ить в себе опасность.
   37
   Дело было в середине августа 1966 года. Как-то утром мужская половина Кедровых собралась вниз по реке, чтобы привезти с луга заготовленное летом сено. Его доставляли до посёлка в большой лодке- барже, называемой илимкой. Она могла взять на борт пять-шесть тонн сена, которого хватало, чтобы про­кормить корову в продолжении поздней осени, дол­гой зимы и ранней весны. Погрузив в илимку всё необходимое снаряжение и заведя двух лошадей, стар­ший и младший Кедровы, а с ними ещё двое нанятых мужиков отправились самосплавом вниз по течению реки. Судном управлял лоцман Игнат, который с по­мощью руля, состоящего из жерди, опирающейся на треногу, и двух сколоченных по ребру толстых плах, погружённых в воду, направлял судно по фарватеру. Иногда на больших плёсах, чтобы ускорить движе­ние, заводили лодочный мотор "Москва", который был закреплён на корме. Это дело, чаще всего, доверяли молодому Владимиру, который любил возиться с тех­никой. Мотор, работая на малых оборотах, довольно успешно подгонял судно вниз по течению, сокращая время в пути. На быстрых и мелких перекатах му­жики, дабы не наскочить на камни, бежали на нос судна и шестами помогали рулевому совершить тот или иной манёвр.
   Река Большой Пит - быстрая и своенравная. То ускоряя, то замедляя своё движение, несёт она свои воды в могучий Енисей. Её воды либо продираются сквозь скалистые горы, точа своим напором крутые отвесные берега, либо миролюбиво облизывают неболь­шие пойменные луга и лесистые склоны. Пейзажи вокруг, как в кино, постоянно меняются, а поэтому плыть по реке приятно и не утомительно. Через шесть часов, преодолев путь в тридцать километров, они причалили к сенокосным угодьям.
   На лугу, словно часовые в дозоре, стояли приземи­стые, коренастые, потемневшие от солнца и дождей, копны душистого, ароматного сена. Месяц назад Кед-
   10. Кедровый распадок ровы косили, сгребали и копнили здесь скромный урожай северных трав. Выгрузив на берег имуще­ство и выпустив пастись на луг стреноженных лоша­дей, трое взрослых из бригады отправились на лодке бросить неводок, а Владимира оставили у костра го­товить ужин. Солнце уже спряталось за горы, окра­шивая небольшие тучки в голубом небе в розово-баг­ряный свет. Умолкли и птичьи голоса. Деревья, ук­рашенные золотистым покрывалом, замерли в сладостном, томном оцепенении. Вода в реке, словно ртуть, своей идеально ровной поверхностью тихо спол­зала вниз, за поворот. Стояла бархатная осень. Вла­димир натаскал и нарубил дров, развёл костёр, начи­стил картошки, открыл две банки тушёнки и, доба­вив различных специй, сварил густой суп. Вскоре вернулись и взрослые:
  -- Ну что, Вовка, кормить нынче будешь стариков? А то у меня живот аж к спине прирос. Только на тебя одна надежда, - возбуждённо забасил здоровен­ный Игнат слегка заплетающимся голосом.
   "Видно, бутылочку-то "уговорили", пока рыба­чили", - подумал Владимир и шутливо ответил:
  -- Как поймали рыбы, так и ужинать будете, дядя Игнат.
  -- Ну тогда придётся голодным спать ложиться. А всё из-за твоего отца. Давай, говорю, ещё пару тоней сделаем. Так нет. Давай поехали назад, - шумит. Сын у него, видишь ли, один остался.
  -- Так ведь тебе, Игнат, есть много вредно, и так боль­ше центнера весишь. А на ночь тем более, даже врачи не рекомендуют, - усмехаясь, ступив на борт лодки, встрел в разговор Степан, ещё один член бригады.
  -- Подыхающему с голода глупо говорить о вреде обжорства. Тебе вот можно и не жрать. Всё равно "не в коня корм", - и Игнат так хлопнул своей ог­ромной ладонью по узкой Степанинской заднице, что тот, словно воробей, пролетел над кромкой воды, не замочив ног, и высадился в метре от костра. - Ну вот, благо что в котёл не попал. А то бы у нас сразу и второе и третье было. Ха-ха-ха, - добродушно пошу­тил здоровяк.
   Затем они все дружно разместились вокруг по­ходного стола, приняли ещё по сто грамм и жадно приступили к еде. Наслаждаясь погожим вечером, взрослые вели неспешный разговор о предстоящей погоде на завтра, о том, что надо попотрошить и посо­лить пойманную рыбу, что ночью надо кому-нибудь из них встать и проверить лошадей.
  -- Вовка, положи-ка мне ещё добавки и подай соли. По-моему надо немного досолить твоё варево, - обли­зывая ложку, хитро улыбнулся дядька Игнат.
  -- "У каждого свой вкус", - сказал индус, влюбив­шись в обезьяну, - вступился за сына старший Кед­ров. - По мне так самый раз.
  -- Ну, ладно. Уж и пошутить нельзя, - принимая миску, проворчал Игнат.
   После ужина все, помогая друг другу, быстро уп­равились с намеченными делами, настелили на дно илимки слой ароматного сена и затем, укрывшись бре­зентом, сладко уснули на мягкой, душистой перине.
   Владимиру снилось, что он играет за сборную стра­ны по футболу. И на последней минуте он прорыва­ется к воротам противника и забивает гол. Родители и все жители посёлка его радостно приветствуют, об­нимают. Среди них и Галька Завьялова, его однокласс­ница, в которую он был влюблён первой школьной любовью и по которой тайно вздыхал вот уже второй год. Вот Галька в мелких веснушках на улыбающем­ся, озорном лице подошла к нему и положила свою руку на его плечо, он почувствовал нежное прикосно­вение её ладоней. "Володька, вставай, пора за рабо­ту!" - услышал он сквозь сон. Открыл нехотя глаза - рядом стоял отец, теребя за фуфайку, которой был прикрыт Володя. "Кто рано встаёт, тому Бог даёт. Давай поднимайся!" - ещё громче проговорил отец, направляясь от илимки на берег.
   Сердясь на отца, что тот не дал досмотреть ему такой чудесный сон, Владимир нехотя встал, умылся речной, студёной водой и в одиночку позавтракал у затухающего костра. Мужики, стуча топорами, руби­ли в лесу жерди и таскали их на берег. Лошади сто­яли привязанные к кусту, сытые и запряжённые, ве­село помахивая своими длинными хвостами. Все по­нимали, что надо спешить, пока стоит погожая погода. С помощью лошадей и волокуши (толстой и длинной верёвки) Владимир свозил копны на берег, а мужики в три пары рук ловко укладывали сено в илимку. От середины днища судна на его борта были уложены срубленные в лесу жерди, которые выступали на пол­метра за его габарит с той целью, чтобы увеличить площадь груза и уменьшить его высоту для большей устойчивости на плаву. Работали дружно и в полную силу, практически без отдыха, весь день. Прерыва­лись только во время коротких перекуров да на обед, который занял менее часа. После того, как уложили всё сено на илимку и укрыли его большим брезентом на случай дождя, мужики позволили себе двойной перекур и по сто граммов водки. На этот раз Степана оставили на берегу, а трое других отправились с не­водом ещё порыбачить. Сделав три-четыре тони, они вернулись уже под самые сумерки с небольшим уло­вом, поймали чуть больше ведра хариуса и сигов.
   Затем они выпили, закусили вчерашним свежепросо- ленным хариусом, поели ухи и только тогда почув­ствовали, как усталость тяжёлым свинцом располза­ется по их телам. К этому времени ночная мгла мед­ленно поглотила всё пространство, а на тёмно-синем небе у самого верха горы за рекой робко замерцала первая бледная звёздочка.
   Уже засыпая, зарывшись по шею в сено, сквозь прикрытые глаза Владимир разглядел на небе кон­туры млечного пути. "Вот было бы здорово на мо­тоцикле по нему прокатиться. Туда-сюда. Вжик- вжик", - и, улыбнувшись, он отрубился.
   Проснулся Кедров от сердитого, покрикивающе­го голоса и стука лошадиных копыт. "Это дядька Игнат запрягает лошадей", - понял он. Перед его глазами, куда бы он не посмотрел, стояла сплошная белая пелена. "Может, я очутился в облаках? А мо­жет, так млечный путь выглядит изнутри?" - вспом­нил он свою последнюю вчерашнюю мысль. Нет, это был, конечно же, туман. Холодный, белый, непрогляд­ный туман заполнил собою всё. Сверху и снизу, слева и справа, и вокруг - всё живое, казалось, утонуло в нём.
   Через час подул лёгкий ветерок, и туман начал потихоньку расслаиваться. Сначала его лоскутья ото­рвались от речной глади, а затем сквозь "молоко" стали пробиваться очертания гор и отдельных близ­стоящих деревьев. Пара лошадей посредством длин­ной бичевы (связанных определённым образом тол­стых верёвок) уже была запряжена и готова тянуть гружёную илимку вверх по течению реки. Лошадям предстояла тяжёлая работа, а потому им на мешки насыпали питательного овса, и те, тыча мордами вниз, своими толстыми мягкими губами ловко подхваты­вали золотистые зёрна. Они давили их плоскими зу­бами, смачно хрумкали, пуская слюну, и от удоволь­ствия мотали своими головами.
   Ну вот - решено было трогать. Лошадьми управ­лять доверили Владимиру. Он уселся верхом в седло на гнедого Орлика и погнал лошадей. Лоцман Игнат стоял поверх сложенного и стянутого верёвками сена и длинным шестом, привязанным к рулю, управлял судном, подавая всем команды. Двое других мужи­ков находились в носовой части илимки, готовые в любой момент, взявшись за шесты, поправить либо подтолкнуть тяжело груженное судно.
   Река Большой Пит, как уже было сказано ранее, горная. Течение у неё преимущественно быстрое, бе­рега каменистые. Местами прямо из воды возвыша­лись отвесные тёмно-серые скалы. Русло реки изви­листо и коварно. Поэтому транспортировка груза была делом сложным, ответственным и небезопасным.
   Задача состояла в том, чтобы, поднимая вверх по течению тяжело груженную илимку, не посадить её на камни и не перевернуть, провести сквозь стреми­тельные перекаты и миновать коварные отмели. Была опасность потерять не только груз и судно, но и, не справившись с бурным потоком, утопить лошадей, сено и людей.
   Часто во время пути, чтобы миновать скалистый непроходимый берег или выступающую косу, прихо­дилось переходить реку на лошадях вброд. Если при этом лоцман ошибётся и не совсем точно укажет мес­то перехода, или кони не послушают седока и свер­нут чуть раньше в сторону, то они, не достав дна и потеряв опору, могут быть сбиты течением воды. За­путавшись ногами в бичеве, могут пойти под воду, а вместе с собой утянуть и наездника.
   Путь, как и предполагалось, оказался очень тяжё­лым и утомительным. Лошадям часто приходилось идти в брод. Их ноги скользили и спотыкались на мокрых и скользких камнях. Брызги из-под копыт летели в разные стороны. Наезднику приходилось всё время быть начеку, ни на минуту не расслабляясь. Иногда лошади на какое-то мгновение останавлива­лись, не в силах справиться с бурным течением реки, и тогда казалось, что беда неминуема. В такие мину­ты Игнат громким криком отдавал команды, и му­жики на илимке хватались за шесты и, рвя от напря­жения жилы на руках, старались удержать и продви­нуть вперёд гружёное судно. Владимир в этот момент отчаянно гнал лошадей вперёд, нахлёстывая их по бокам толстым кожаным поводком. Он кричал, умо­лял их двигаться вперёд. Привставая в стременах, он всем телом наклонялся вперёд, стараясь увлечь за собой обессиленных "бурлаков".
   Перекрывая шум реки, Игнат орал что есть мочи в адрес Владимира:
  -- Вовка, куда прёшь, мать твою!!! Бери вправо, ещё правее! Теперь прямо давай! Прямо, говорю, ...балбес!
   Перепуганный, едва не очумевший возничий нерв­но дёргал поводья то влево, то вправо, стараясь на­править лошадей в указанном направлении.
  -- Василич! На левый борт! Упирайся шестом в ка­мень, держи илимку! Потонем, бля..!!! - кричал он стар­шему Кедрову.
  -- Степан! Топор у тебя?! Если чо - руби бичеву, как скажу! Понял?
  -- Понял, понял! - хрипло кричал в ответ Степан и чуть тише добавлял: - Не ссы, капитан, прорвёмся.
   В конце концов они буквально сантиметр за санти­метром, царапаясь дном за камни, осилили бурный пере­кат. И тогда Игнат, смачно сплюнув за борт, крикнул:
  -- Отбой, мужики, пристаём... Надо чайку хлебнуть!
   Через каждые два часа пути они делали неболь­шой привал, после чего продолжали своё медленное движение вперёд - вверх по непокорной реке.
   Наконец, под вечер из-за поворота показался по­сёлок. Затем прошло ещё не меньше часа, прежде чем илимка уткнулась носом в берег у пристани. На всё про всё, как говорится, у них ушло менее трёх суток. Добравшись до пристани, Владимир буквально сва­лился из седла на землю. Идти он не мог. Сделав несколько неуклюжих шагов на полусогнутых ногах, прислонился спиной к шершавой бревенчатой стене. Он так устал от езды верхом на лошади, что его даже тошнило. Ноги у него стояли циркулем, слушаться не хотели, а каждый шаг приносил нестерпимую боль в ягодицах. За двенадцать часов, что он провёл в сед­ле, почти в кровь набил седлом задницу.
   Но до конца дело ещё не было сделано: назавтра им предстояло на грузовой машине перевезти сено в скотный двор и уложить в стог так, чтобы его не портило непогодой. А сейчас надо было ещё надёж­но закрепить у берега судно, укрыть дополнительно брезентом, распрячь и отогнать лошадей, собрать и отнести домой вещи.
   Видя состояние сына, отец похлопал его по плечу и сказал:
  -- Ты своё дело сделал, иди домой, отдохни, мы тут сами с мужиками управимся, приберём всё.
  -- Хорошо, я ненадолго загляну домой, потом при­еду и помогу вам.
  -- Да, матери скажи, пусть ужин готовит, мужиков кормить надо, - добавил вдогонку отец.
   Доковыляв до дома, Владимир немного размялся, и ему полегчало. Молодой организм восстанавлива­ется быстро. Наскоро умывшись и переодевшись, он выпил кружку холодного молока, съел пару пирож­ков с брусникой и, не выдержав долгой разлуки, на­правился к своему мотоциклу.
   Что и говорить, они, конечно же, за трое суток со­скучились друг по другу и были рады встрече. Через пять минут, забыв про боль, Владимир, уже управляя своим "ижаком", мчался на пристань.
   После тяжёлого, утомительного пути Владимиру было приятно ощущать упругий ветер в лицо и по­слушную мощь мотоцикла. Душа ликовала, в голове раздавались победные звуки литавр. Ему казалось, что он - настоящий герой, выполнивший очень важное и почётное задание. Он гордился собой, и радость за хорошо сделанную, мужскую работу переполняла его.
   Выезжая на мотоцикле из глухого перекрёстка, он, нарушая правила, срезал угол и выскочил на глав­ную улицу. Перед глазами что-то мелькнуло, и в тот же миг раздался мощный удар... Проделав в воздухе сальто, он спиной ударился о землю, несколько раз перевернулся и оказался лежащим в кювете, в до­рожной пыли. Не понимая, что произошло, и не чув­ствуя боли, он приподнял голову и увидел, что его мотоцикл, развёрнутый боком, валяется недалеко от него в канаве. Посреди дороги, накренившись, стоит другой мотоцикл - с коляской. Рядом с ним стоит мужик с белым, как простыня, лицом, и трясущимися руками вынимает из коляски ревущего малыша.
   "Всё! Кончено! - подумал Кедров. - Какой ужас! Я покалечил или убил ребёнка, наверно, травмировал мужика. Себя покалечил!!! Как дальше жить? Что бу­дет со мной? Тюрьма?" Он почувствовал, какое ужас­ное горе разом навалилось на него и стало его раз­давливать. "Почему всё так несправедливо? За что?
   Ведь я хороший. Ведь ещё минуту назад было всё так прекрасно! - лихорадочно и путано проносилось в его голове. - Господи, что я сделал... плохого?!"
   Обида на весь этот несправедливый мир захлест­нула его. Ему стало трудно дышать, и слёзы неудер­жимо брызнули из глаз. Боже, как ужасно жаль было себя. Уронив голову в пыль, он затрясся всем своим ушибленным телом в безудержном, разрывающем душу глухом рыдании. Но Бог смилостивился над ним.
   Как позже выяснилось, нарушив правила улич­ного движения, Владимир врезался во встречный мо­тоцикл с коляской, угодив передним колесом своего "ижака" в её конусообразный центр. От удара его смяло, но не настолько, чтобы серьёзно травмиро­вать пятилетнего малыша. Вмятина не достала его коротких ножек - от разбитого стекла у него оказа­лась порезанной рука и ещё было несколько царапин на лице, не считая полученного шока. Его тут же на попутной машине вместе с отцом отвезли на осмотр в больницу. Водитель мотоцикла, отец мальчика, по­страдал тоже, но слава Богу, не сильно. У него оказа­лась порванной штанина брюк и ссадина на боку и правом бедре.
   Подошедшие друзья и односельчане осмотрели Владимира, успокоили и под руки отвели домой. Пе­репуганная мать вызвала медсестру, и только после осмотра сына немного пришла в себя. Залечивая трав­мы и синяки, Кедров неделю провалялся дома. У Н.Некрасова есть такие строки: "Думал бедняга в храм славы попасть, рад, что попал и в больницу".
   Вовкины родители были очень расстроены про­изошедшим - это принесло им много серьёзных пе­реживаний и хлопот. Но в конечном итоге всё поти­хоньку уладилось и утряслось. Отец договорился с пострадавшей стороной о возмещении ущерба. Он же уговорил Семакина Николая, невинно пострадавшего, не вызывать участкового милиционера из райцентра, чтобы не возбуждать по данному происшествию дела.
   Оба мотоцикла со временем отремонтировали. Все участники дорожного происшествия поправились. Владимир по-прежнему был неразлучен со своим же­лезным другом. Однако после того горького случая Кедров стал ездить осторожней и осмотрительней.
   Китайский мыслитель Конфуций сказал: "Ошибки, которые не исправляются - вот настоящие ошибки".
   38
   Вот так и наша страна в начале 90-х годов прош­лого века, управляемая Б. Ельциным и его коман­дой, словно на мотоцикле, неслась вперёд, нарушая объективные законы жизни, устоявшиеся нормы и правила. Новое Государство Российское на том исто­рическом отрезке пути порою закладывало очень крутые виражи, по ходу разрушая не только вредное и отжившее, но уничтожая и много ценного, накоп­ленного многими поколениями за долгие десятиле­тия. В азарте стремительной гонки "водители" не смотрели по сторонам и сшибали с дороги даже тех, кто пришёл их поприветствовать и поддержать. Мно­гие проводимые в то время реформы прошлись кат­ком по судьбам миллионов человек.
   Думается, первоначально помыслы и намерения как у Горбачева, так и у Ельцина, были достаточно правильны и благородны. Тот и другой хотели выве­сти страну из тупика, вытащить её из застоявшегося болота. Но первому из них, как представляется, не хватило смелости и твёрдости, второму - терпения, хладнокровия и интеллекта. И то, что можно было сделать обдуманно, спокойно за пять лет, растянулось на двадцать, и всё пошло не так, как предполагалось изначально. В жизни, к сожалению, часто то, что ка­жется очевидным, оборачивается в невероятное.
   Конечно же, нельзя отрицать того, что первому Пре­зиденту СССР М.Горбачеву удалось встряхнуть стра­ну, разбудить уставший и разуверившийся народ. Чего он впоследствии сам немало испугался.
   Первому Президенту России Б.Ельцину досталось, безусловно, тяжёлое наследство. Ему удалось не толь­ко удержать новое государство на плаву, но даже про­вести в стране ряд масштабных реформ, которые зна­чительно превосходят всё, что было сделано его пред­шественниками за последние двадцать лет. К их числу можно отнести: свободу слова, введение института частной собственности, внедрение элементов конку­рентного рынка, организацию свободных демократи­ческих выборов, упразднение КПСС, создание много­партийности и т.д.
   Но наряду с этим в период его правления было сделано и много непростительных ошибок и грубых просчётов. Во-первых, Б.Ельцин оказался одним из главных инициаторов развала некогда могучей стра­ны - Союза Советских Социалистических Республик. Развал, конечно же, всё равно бы состоялся, но про­изойти он мог бы более цивилизованно и разумно, прежде всего, для России. Во-вторых, Б.Ельцин и его команда безответственно, преступно распорядились огромным всенародным богатством во время прива­тизации, которая, конечно же, была необходимой. Проведённая приватизация по-чубайсовски (по-ель- цински) уничтожила экономику страны и бросила в бездну нищеты миллионы российских граждан.
   В-третьих, при Б.Ельцине было положено начало мас­штабной и беспрецедентной коррупции, которая в на­стоящее время приобрела бесстыдные размеры и ста­ла неуправляемой. Многие государственные долж­ностные лица и чиновники в накопительском и по­литическом экстазе забыли об образовании, здраво­охранении, культуре, охране общественного порядка, армии, пенсионном обеспечении, доведя эти сферы до откровенной деградации. Всего за какие-то несколько лет в стране до отчаянного беспредела опустили вниз планку общественной морали и нравственности.
   А что произошло с экономикой, которая и до это­го была далеко не передовой? Уже многие десятки лет мы наблюдаем, как сначала союзное, а теперь рос­сийское правительство, пытается реформировать нашу экономику. А что в итоге? Какой, позвольте спросить, отечественный товар, пользующийся спросом и отве­чающий потребительским качествам и европейским стандартам, мы производим? Продовольствие? Посу­ду? Утюги? Холодильники? Мебель? Детскую и взрос­лую одежду? Обувь? Строительные материалы? Сан­технику? Автомобили? Нет. В основном всё, что мы покупаем - импортного производства, не говоря уже об электронике. Как говорится, базара много, а толку мало! За это время тихо и спокойно Южная Корея, Китай, Турция, Сингапур, Малайзия, Индия, Норвегия, Финляндия и другие страны сделали колоссальный рывок вперёд.
   Только с приходом к власти В.Путина социально- экономическая и духовно-нравственная обстановка в стране стала меняться к лучшему. Наметились по­зитивные изменения во всех отраслях экономики и социальной сферы. Самое главное сейчас - закрепить эти процессы, не успокаиваться на достигнутом, не обольщаться первыми результатами. Недопустимо расслабляться на половине пути, что всегда было свой­ственно российскому менталитету.
   Упорный, кропотливый труд, скажем прямо, не был в почёте в нашей стране. Нам всегда нужны были рекорды, ударные темпы, высокие показатели, досроч­ные выполнения. Мы все куда-то спешили, всё боль­ше работали на "ура", из последних сил. При этом часто объёмы и количество сделанной работы для нас были важнее качества. Ещё русский историк В. Клю­чевский писал: "Ни один народ в Европе не способен на такую крайнюю степень активности на протяже­нии короткого периода времени, как русские; но, воз­можно, никто другой в Европе не демонстрирует та­кой неспособности к постоянной, размеренной, непре­станной работе". С этим нельзя не согласиться. Возможно, такая черта характера российских граж­дан связана с природно-климатическими условиями жизни, когда нужно успеть в благоприятно-короткий период сделать много.
   Однако сейчас, в век высоких, точных и энергосбе­регающих технологий крайне важно внедрять новый стиль организации труда на производстве. Необхо­димо достигать высокого качества продукции с наи­меньшими затратами. Выдай норму не больше, но обеспечь строжайшее соблюдение технологии - та­ково нынче требование к работнику. Настоящий ус­пех, как правило, быстро не приходит, он является результатом долгого и упорного труда.
   Только бандиты, стремясь разбогатеть в одноча­сье, строят свой бизнес на несчастье своих сограж­дан. После многих лет беспрецедентного разворовы­вания и разорения национального богатства страны гражданское общество устало бороться и разочарова­лось в своих предводителях.
   Политическому истеблишменту страны крайне не­обходимы такие качества, как порядочность и чест­ность. Без этих качеств ему никогда не удастся кон­солидировать народ. На протяжении всего советско­го периода власть врала своему народу - нагло и бесцеремонно. Статистика приукрашивалась, положе­ние дел в армии, здравоохранении и других областях искажалось, показатели преступности занижались, многие факты умалчивались. Так, в 1962 году в Но­вочеркасске произошло первое в СССР народное вос­стание, во время подавления которого было убито 26 человек. Народ об этом узнал через тридцать лет. В 1988 году в городе Арзамас Нижегородской области произошёл огромный взрыв. Погиб 91 человек, было разрушено 250 жилых домов. Власти также решили народу об этом не сообщать. Подобных примеров можно привести десятки, если не сотни... Так себя может вести только та власть, которая совершенно не уважает свой народ. Но тогда у власти было много шариковых, людей малокультурных. Однако и сей­час, к сожалению, большая часть политической эли­ты постоянно лжёт, ведёт себя высокомерно и безот­ветственно по отношению к народу. Спрашивается: на какую же взаимность в этом случае рассчитыва­ют те, кто стоит у власти?! Вместе с тем пышно рас­цветает приспособленчество и лицемерие.
   Такие невесёлые мысли как-то раз посетили седую голову Кедрова в недалёком 2007 году. И спровоци­ровали их попавшие на глаза строки одного поэта:
   Из чего твой панцирь, черепаха? Я спросил и получил ответ: Он из мной накопленного страха, Ничего прочнее в мире нет!
   Владимир поймал свою первую настоящую рыбу, когда ему не было ещё семи лет. Родители взяли его с собой на сенокос, оставив дом, подсобное хозяйство и младшую сестрёнку на попечение соседей. В то время их сенокосные угодья располагались на отда­лённом участке по берегу реки Ведуга в сорока кило­метрах от посёлка. Вместе с ними был тунгус по имени Иван, согласившийся помочь, а заодно и немного под­заработать. Это был добрый по характеру и спорый в деле мужичок, возраст которого определить было труд­но. Роста он был невысокого, щуплого телосложения. Жил он в посёлке один, скромно и незаметно, в отры­ве от своих соплеменников, которых ещё можно было небольшими группами встретить в таёжных поселе­ниях северной части Красноярского края. Тунгусы - это прежнее название эвенков, народа, основные виды деятельности которого пушной промысел, оленевод­ство, рыболовство.
   Сначала они вчетвером начали свой путь в кузове попутного грузовика, который вёз в Северо-Енисейск ящики с гвоздями, скобами, болтами и ещё каким-то барахлом. Проехав более тридцати километров по грунтовой дороге, они высадились у обочины, а затем продолжили путь пешком, прошагав с полной вык­ладкой около пяти вёрст лесной тропой. Спустившись с крутого косогора вниз, оказались на берегу быстрой таёжной реки. Прохладная и кристально прозрачная вода живым серебром искрилась в лучах полуденно­го солнца и, скользя по тёмно-коричневым и зелено­вато-жёлтым камням, которыми было сплошь устла­но русло реки, то весело звенела, то ласково журчала, раскачивая из стороны в сторону раскидистые зелё­ные треуголки прибрежных лопухов.
   Пройдя метров пятьсот вдоль реки, они вышли на поляну. Выбрав удобную и ровную площадку неда­леко от берега и скинув с плеч тяжёлую поклажу, взрослые из жердей и свежескошенной травы быст­ро и слаженно соорудили шалаш. Пока мать с отцом его обустраивали, разводили костёр, кипятили чай, Иван, прихватив старенькое одноствольное ружьиш­ко, убежал в лес. Вскоре из лесной чащи послыша­лись один за одним четыре выстрела, и буквально через полчаса местный абориген принёс к костру че­тырёх рябчиков. Стояла последняя декада июля, мо­лодняк ещё не совсем подрос, поэтому опытный охот­ник взял на мушку только взрослых особей. Эта дичь, воспетая Маяковским, отличается небольшими раз­мерами, и их тушки после разделки остаются разме­ром с кулак взрослого человека.
   Солнце вскоре зашло, и в речную долину с гор незаметно опустились сумерки. Лёгкий ветерок, ду­ющий с реки, частично отгонял от людей назойли­вых комаров. Мать вместе с Владимиром в прибреж­ных кустах ощипала тушки рябчиков, а затем вымы­ла в проточной воде и передала их Ивану для готовки, как он сказал, по-охотницки. Он разгреб костёр, на­кидал на кострище мелких речных камешков, поло­жил на них приправленные тушки и закрыл сверху угольками. Взрослые налили себе на донышки же­лезных кружек водки из старой солдатской отцов­ской фляги, выпили за успех предстоящего дела и неспешно закусили нехитрой домашней снедью, ко­торая была разложена Александрой Ивановной на чи­стой тряпице, прихваченной из дома. Взрослые не­громко вели разговор о травостое и приметах, пред­сказывающих погоду на ближайшие дни. А Вовка, выпив полбутылки молока, смотрел на мигающие
   11. Кедровый распадок
   угольки костра и с нетерпением вдыхал запах печё­ного мяса.
  -- Василич, однако, трава росит, быть завтра вёд­рам. Сухой и ясный день будет, - убеждал хозяина сенокоса Иван-тунгус, держа в руках сорванный им пучок травы.
  -- Да, похоже на то. Давеча кукушка-то куковала долго, - соглашался тот. - Надо будет встать споза­ранку, как только светать начнёт, чтобы скошенная трава хорошенько за день просохла.
  -- Да, нынче травостой-то не очень богатый. Тон­кие валки сохнуть будут быстро, - встрела мама. - Ты, сынок, сейчас поешь да спать отправляйся, за день- то намаялся, небось.
  -- Нет, мам, я с вами посидеть хочу. Я не хочу спать, лучше утром посплю.
  -- Пока погода стоит - спать некогда. Это только у непутёвых людей по ненастью лыко дерут, а по вёд­рам лапти плетут, - наливая в кружку для сына до­машней ряженки, добавила к сказанному мать.
   Владимир, примостившийся у костра, сидел на су­хой, принесённой из леса валежине и, не смотря на усталость, с большим вниманием слушал житейские взрослые премудрости. Ему впервые в своей неболь­шой ещё жизни предстояло ночевать в лесу, а поэто­му он немного тревожился и опасался надвигающе­гося события. С повышенным интересом он вгляды­вался и вслушивался в окружающий его мир. Его чувства были обострены, и мысли путались в его вих­растой детской голове под натиском неведомых ра­нее ощущений. Его внимание привлекал то монотон­ный и таинственный танец свинцово-серебристой реч­ной воды в отблесках зависшей над ней бледно-жёлтой луны, то он с волнением взирал на грозную, непрес­тупную крепость окружившего их тёмного леса, тая­щего в себе скрытую опасность. Он вздрагивал, и хо­лодок пробегал у него между лопаток, когда слышал резкий, странный крик неведомой ночной птицы. Ког­да его взгляд устремлялся вверх, на небо, ему стано­вилось нестерпимо жалко далёкую, слабо мерцающую звёздочку, затерявшуюся в неприветливой, холодной бездне тёмно-синего океана. Его возмущала неспра­ведливая краткость бытия, когда его взор замечал едва уловимый миг метнувшейся в небо и тут же погас­шей искры от костра. Его забавляли и одновременно пугали длинные, причудливые тени от двигающихся вокруг костра людей. Ему было приятно ощущать крепкое людское содружество посреди дикой приро­ды и свою сопричастность к нему.
   Ах, до чего же был вкусен рябчик, приготовлен­ный Иваном. Нежное белое мясо с золотистой короч­кой, в меру сдобренное солью и специями, пропитан­ное запахом костра и таёжного воздуха, источало го­ловокружительный аромат. У маленького Кедрова проснулся звериный аппетит, в нём заговорили гены далёких предков: его глаза возбуждённо блестели в свете отблесков костра, он жадно впивался зубами в тушку ещё не остывшей горячей дичи и торопливо наслаждал ею свой желудок.
   В этот вечер он впервые так близко соприкоснул­ся с природой, познакомился с новым большим ми­ром, не осознавая того, что является его маленькой частицей, песчинкой. Рядом с ним были добрые и заботливые родители, сильные взрослые люди и по­этому, едва успев прикоснуться к душистой постели, он тут же провалился в сладкий и безмятежный сон.
   С тех пор минуло более полувека, но тот вечер креп­ко запал в память Кедрову. Ему и сейчас кажется, что нет ничего вкуснее на свете, чем тот рябчик, при­готовленный в его далёком детстве на костре. Это ощущение осталось с ним, несмотря на то, что, став взрослым, ему довелось отведать разных блюд в луч­ших ресторанах Москвы, Вены, Стамбула, Берлина, Па­рижа, Загреба...
   Проснувшись утром и не сразу сообразив, где он находится, Владимир обнаружил, что в шалаше он один. Испугавшись, он пулей выскочил наружу. Солн­це уже выглянуло из-за горы и, разбросав своих весё­лых зайчиков по поверхности речной воды, ослепи­тельно и нагло взирало на окружающий мир, не спро­сив разрешения, как будто здесь и не было юного Кедрова. В цветущей траве уже вовсю, решая свои проблемы, стрекотали кузнечики. А в кустах, за лу­гом у кромки леса, словно им в ответ, щебетали лес­ные птахи, радуясь тёплому, солнечному денёчку. Всё окружающее пространство искрилось жизнелюбием. Казалось, что оптимизмом пропитан весь воздух.
   Оглядевшись вокруг, Володька заметил, что в мет­рах ста от него, в размеренном ритме взмахивая ру­ками, от леса к реке по лугу двигались три взрослых человеческих силуэта. Иногда один из них на мину­ту останавливался, и тогда разносился сухой метал­лический звук: вжик-вжик, вжик-вжик - это кто-то один из косцов точильным бруском правил литовку.
   Как оказалось, взрослые в пять часов утра по пер­вой росе вышли на косьбу. В это время трава помяг­че, косить её легче, и литовка тупится меньше. А ещё важно во время сенокоса выиграть каждый погожий час, с тем, чтобы скошенная трава быстро подсохла на солнце и без дождя была собрана в копны. Мать любила повторять: "Что у коровы на языке, то затем и в подойнике".
   Приободрившись тем, что он не покинут, и взрос­лые рядом, Владимир успокоился и, подойдя к реке, с большого камушка пописал на прибрежные лопухи, стараясь струйкой угодить на притаившуюся на стеб­ле каракатицу. Затем, отмахиваясь от комаров, опо­лоснул в реке лицо и руки и, вытерев их подолом рубахи, вернулся к шалашу. "Володя-я-я! - закрича­ла мать. - Там в тряпке у шалаша я оставила поку­шать. Поешь, потом приходи ко мне". В сторонке от входа, в тенёчке, из-под охапки скошенной травы он извлёк трёхлитровую банку с желтоватым, густым варенцом и наполнил им кружку. Затем достал ку­сок сладкого пирога, стряхнул с него забравшихся муравьёв и, сидя на камушке, с аппетитом приступил к трапезе. В полной мере наслаждаться жизнью ему мешали лишь назойливые комары, которых он без­жалостно и метко громил то одной, то другой ладош­кой. Закончив с едой, он взял бутылку с тёмной гус­той жидкостью, вытащил из горлышка бумажную пробку и плеснул из бутылки на ладошку чёрного дёгтя. Тщательно намазал им своё лицо и руки, спа­саясь от комаров. После этого став похожим на тру­бочиста, поскольку о существовании негров он тогда ещё не знал, по некошеной траве степенной походкой он направился в сторону поджидавшей его матери.
  -- Ой, сыночка! На кого же ты похож? Тебя и не узнать, прямо что ни есть чертёнок. Весь с низу до верху в дёгте. Ну, разве нельзя было поаккуратнее? - воткнув косу в землю и вытирая сдёрнутым с головы платком пот со лба, бросилась мать навстречу сыну.
  -- Да, я хотел капельку, а оно как полилось. Мам, мам, смотри, какую бабочку я поймал, - он разжал свой чёрный, масляный кулачок: на маленькой ла­дошке трепыхалась небольшая голубенькая бабочка.
  -- Выпусти её, сынок. Пусть летит себе с Богом. Пусть летит к своим деткам, - ласково приговарива­ла мать, застёгивая и заправляя в штаны заляпан­ную сыновью рубашку.
  -- Лети, лети и больше не сиди! - Вовка подкинул ладошку вверх. Но маленькое, крохотное существо судорожно дёрнуло слипшимися крылышками и бо­ком упало в траву.
  -- Не надо, не лови больше бабочек. Лучше сходи и принеси мне в кружке воды. Только осторожно там, в воду не упади, - потрепав сына по голове, мать на­правилась к оставленной ею литовке.
   Во время отдыха, когда надо переждать полуден­ную жару и приготовить обед, отец смастерил удили­ще из тонкой молодой берёзки. Затем привязал к нему леску с "обманкой" - крючок, особым способом об­мотанный ниткой и конским волосом, и буквально за полчаса вытащил на берег пяток замечательных се­ребристых хариусов. Самым подходящим условием для обитания этой рыбы является река с чистой, холодной водой, быстрым течением и каменистым дном. Всё это в данном случае присутствовало в полной мере.
  -- Папа, дай я! Дай мне попробовать! - прыгая на берегу от восторга, кричал сын.
  -- Иди ниже, вон к тому камню, - рукою указал ему отец.
   Он выбрал большой серый камень, верхушка ко­торого торчала из воды, и перенёс на него сынишку. Придерживая его сзади за ремень, вручил удилище и дал наставление: "Ты так держи в руках удочку, что­бы "обманка" была на поверхности воды и двига­лась из стороны в сторону. Хариус - рыба азартная, охотник. Он вылетит из воды и схватит крючок, при­нимая его за плывущее по воде насекомое".
   Володька с трудом держал в руках тяжёлое для него удилище и водил им из стороны в сторону. Иног­да на воде появлялся всплеск, это ударяла хвостом, играя "обманкой", рыба, но никак не хотела попа­даться на крючок. В такой момент сердце у него об­мирало, и он резко дёргал удилище вверх. Мохнатый крючок делал замысловатую дугу и плавно, следуя за леской, опускался на воду. Время шло, усилия юного рыболова казались тщетны. Руки от напряжения и тяжести у Володьки затекли, и удочка уже стала ка­заться железной. Его ноги подкашивались и дрожа­ли, скользя на мокрой поверхности... Вдруг от резко­го удара он чуть не выронил удилище в воду - благо его подхватил отец.
   "Держи крепче! Рыба попалась!" - прямо над го­ловой закричал отец и сильнее обхватил сына за пле­чи.
   Изогнувшийся конец удочки мотнуло в сторону, её лихорадочно затрясло в некрепких руках юного рыболова. Натянутая как струна леска, делая замыс­ловатые узоры, со свистом разрезала воду. Он потя­нул удилище вверх, и в этот миг из толщи воды ду­гой вылетела серебряная, блестящая рыбина. Затем, пружинисто изогнувшись, она проделала несколько замысловатых сальто и со шлепком, в фонтане брызг, погрузилась в воду, молниеносно исчезнув в бурном течении.
   Оставив трясущееся удилище в руках сына, отец сгрёб его в охапку и осторожно, скользя по мокрым камням, перенёс на берег.
   Уже на берегу, путаясь в собственных ногах и спо­тыкаясь о камни, с лихорадочно стучащим от волне­ния сердцем, выбиваясь из сил, Вовка волоком выта­щил из воды и прижал к земле отчаянно бьющегося хариуса. Он поймал первую свою в жизни рыбу - четырёхсотграммового хариуса.
   "Знать, великий рыбак будет Владимир, коль та­кой замечательный рыба поймал", - твердил затем весь вечер Иван-тунгус, готовя на костре уху из от­цовского и сыновьего улова.
   40
   С тех давних пор Кедров на всю жизнь сохранил любовь к природе и страсть к рыбалке. По мере взрос­ления сначала с отцом на деревянной самодельной лодке они избороздили реку Большой Пит и её при­токи: Лендаху и Ведугу. Став взрослым, живя уже в Троицко-Печорске, а затем в Сыктывкаре, он позна­комился и навсегда полюбил неповторимые красоты Печоры, Илыча, Уньи, Кожыма, Лемвы, Усы, Вычегды.
   Вместе со своими напарниками, Иваном и Васи­лием, ему приходилось перетаскивать лодку через речные завалы, рискуя провалиться под хаотичные нагромождения сломанных деревьев в бурных пото­ках холодной воды; черпая поверх высоких голенищ сапог ледяную, осеннюю воду, тащить лодку вброд че­рез отмели и перекаты; управляя шестом, сплавлять­ся на лодке по стремительно несущейся вниз реке, маневрируя между коварными подводными камня­ми; проклиная всё на свете, в который раз, под беско­нечно моросящим дождём и оголтелым натиском ко­маров, ремонтировать, приткнувшись к берегу, заба­рахливший лодочный мотор; толкать гружёную лодку шестами двенадцать километров вверх по реке до ближайшей стоянки людей, чтобы вымолить у них сломавшуюся деталь для мотора; ночевать поздней осенью под ёлкой, стуча зубами от холода, и в старой полуразвалившейся избушке, пропахшей плесенью и мышами; под непрекращающимся вторые сутки кря­ду осенним дождём брести с тяжёлым рюкзаком по лесу с дальнего предгорного озера - когда уже не обращаешь внимания на то, как меж лопаток по спи­не вниз стекает холодная струйка воды; поздним осен­ним вечером в кромешной темноте под лучом неболь­шого фонарика трясущимися от усталости руками двуручной пилой пилить на чурки толстую смолис­тую ёлку, а затем, наколов дров, затопить спаситель­ную печурку в лесной избушке.
   Кедрову, несмотря на все трудности походной жиз­ни, в каждой поездке хотелось открыть для себя что- то новое, узнать неизведанное, насладиться ещё раз красотой окружающего мира. Его всякий раз тянуло заглянуть за очередной поворот реки либо дороги, спу­ститься в звенящую ручьём ложбину или вскараб­каться вверх по косогору на соседнюю гору. Его ин­терес к природе не ослабевал. Она каждый раз была новой, неповторимой, удивительно многообразной и всегда поучительно полезной.
   С возрастом человек острее понимает всю крат­кость и скоротечность человеческой жизни и стано­вится более сентиментальным, чутким и вниматель­ным к окружающему его миру. Он чаще примечает мелочи жизни: первое робкое щебетание птахи, при­гревшейся в лучах ещё слабого февральского солн­ца; медленное таянье облачка в голубом мареве июль­ского полуденного неба; нежный аромат августовской ночи, наполненный запахами плодородия и нежной печали по уходящему лету; воздушный грациозный полёт осеннего листочка, сорвавшегося с золотой бе­рёзки; изящный хоровод предновогодних снежинок - весточек деда Мороза...
   Весна, лето, осень, зима. Так и жизнь человека де­лится на детство, молодость, зрелость и старость. И всё в этом цикле важно, бесценно, прекрасно, незаме­нимо и неизбежно.
   Детство и юность - это, главным образом, познава­тельный и воспитательный период жизни, когда про­исходит формирование личности.
   Молодость - период жизненных испытаний и ут­верждения человека как личности в окружающем его мире.
   Зрелость - это расцвет физических и творческих возможностей человека, когда к имеющимся знани­ям прибавляется и жизненный опыт.
   Старость - период созерцания, размышления, под­ведения итогов. Осознание смысла жизни.
   Человеческая жизнь во всём многообразии была задумана как дар Всевышнего. Но человек оказался слаб и несовершенен. За тысячелетия своего суще­ствования люди много нагрешили и расстроили из­начально задуманную Господом Богом программу. По­этому дарованная человеку жизнь уже не всегда яв­ляется подарком судьбы. Стартовые условия у людей разные, причём иногда существенно. Но главная беда человечества заключается в том, что люди по-прежне­му продолжают нарушать нравственные законы, под­вержены греховным порокам. К сожалению, Десять Заповедей Божиих не являются жизненным ориен­тиром для значительной части представителей че­ловечества. Как ни странно, но с годами Кедров всё более зримо начал понимать, что люди в своём боль­шинстве подвержены низменным страстям, что бла­городство свойственно лишь немногим.
   Владимир по прошествии лет из оптимиста пре­вратился в умеренного пессимиста. Но он, тем не ме­нее, не может согласиться с Вольтером, который ут­верждал, что: "Оптимизм - это страсть утверждать, что всё хорошо, когда в действительности всё плохо".
   41
   Сразу после окончания школы Кедров поехал по­ступать в институт. Всё в этот раз для него было впер­вые: в первый раз надолго и так далеко покинул по­рог отчего дома; впервые в своей жизни летел само­лётом и ехал поездом; впервые оказался в большом, многолюдном и шумном городе.
   Добираясь из Красноярска в Омск, он оказался в одном плацкартном вагоне с большой разношёрст­ной компанией цыган - от грудных детей до седобо­родых стариков.
   Уже на первых минутах пути он понял, что ему жутко не повезло с попутчиками. Всю дорогу цыга­не галдели, пели, ругались, плакали, смеялись; их дети носились по вагону, как заведённые, туда-сюда, ко всем пассажирам приставали, выпрашивая подаяния.
   В вагоне, не смотря на приоткрытые окна, упорно держался чесночно-носочный запах. Практически на каждой остановке цыгане волной выплёскивались на перрон, снова шумно галдели, торговались, а затем вме­сте с привокзальными мухами, пирожками, лимона­дом, жареными семечками пёстрым оглушительным потоком всасывались обратно в вагон, после чего они возбуждённо что-то тарабанили на своём языке, от­чаянно жестикулируя руками, ели, пили, награждали оплеухами шумную детвору и всё время стояли в очереди в туалет. А двенадцати-пятнадцатилетние мо­лодухи, словно в хороводе, носились по узкому прохо­ду вагона взад-вперёд, поднимая пыль своими широ­кими и пёстрыми юбками. Всё это было для Влади­мира, привыкшего к оседлому образу жизни, с его прежде тихой, размеренной поселковой жизнью, на­стоящим кошмаром.
   На вторые сутки, под вечер, Владимир доехал до пункта назначения и вышел на привокзальный перрон Омска. Утомлённый от замкнутого простран­ства, очумелый от шума и гама, уставший от постоян­ного бдения за своими пожитками, он чувствовал себя совершенно разбитым и был уже по горло сыт этой навалившейся на него цивилизацией. Сдав вещи в камеру хранения, Кедров не спеша побродил под сво­дами вокзала, постоял в буфетной очереди за бледным кофе и приторным пирожным, с опаской прогулялся по вечерней привокзальной площади, а затем, купив газету и расстелив её на ступенях межэтажного лест­ничного служебного перехода, устроился на ночлег.
   Что и говорить, ночь прошла без особого комфор­та. Было "немного" неудобно и жестковато спать, сидя на газете. Дважды ночью его тревожил милиционер, напоминая о бдительности. Несколько раз ему на­ступали на ноги полусонные соседи. Но тем не менее эту ночь он провёл лучше, чем в вагоне.
   Утро он встретил с оптимизмом. Умывшись и при­ведя в порядок свой слегка помятый внешний вид в туалетной комнате вокзала, посетил уже знакомый буфет и отведал городской пищи: сосиски, пирож­ное, кофе, после чего отправился пешком знакомить­ся с городом.
   Шёл он всё время прямо по главной улице, стара­ясь не заблудиться. Поначалу ему казалось, что тако­му молодому и сильному человеку, как он, вполне по силам за полдня пройти весь город. Но часа через три он уже почувствовал усталость: подошвы ног от асфальта горели, гудело в голове от городского шума. Высотные уличные здания, возвышающиеся камен­ной громадой над его головой, закрывали горизонт и давили на его психику. Ему казалось, что воздуха и света в городе мало. Бесконечно куда-то спешащие и снующие вокруг люди его раздражали, а непрекра­щающийся поток визжащих тормозами автомобилей действовал на нервы. По пути он рассматривал вит­рины бесчисленных магазинчиков и ларьков, читал всевозможные вывески, покупал мороженое и пирож­ки, пил из автоматов газированный напиток. На ска­мейке в небольшом сквере Кедров заметил благооб­разного старичка, читающего газету.
  -- Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, где нахо­дится автомобильно-дорожный институт? - обратил­ся он к нему.
  -- Что вы спросили, юноша? - смешно дёрнулась седая бородка.
  -- Вы не подскажете, как мне доехать до автодо­рожного института?
   Дедуля поднял кверху глаза, почесал за ухом ав­торучкой, затем, шевеля губами, что-то долго высчи­тывал и наконец, слегка шепелявя, ответил:
  -- Железнодорожный институт, сударь, будет в двух остановках отсюда, а вот вашего, автомобильного, не слыхал, не знаю такого. Ничем не могу помочь, моло­дой человек.
   Такой ответ Кедрова удивил: "Как так - не знать, где находится институт?! Ведь это не магазин и не мастерская по ремонту обуви, такое учреждение дол­жно быть известно на весь город. И потом, сам читал объявления в центральных газетах".
   У себя в посёлке он знал всё, вплоть до того, в каком заборе и где именно торчит гвоздь; у какого дома калитка скрипит; где на тротуаре доска слома­на; у кого в доме дымит печь; когда родители обеща­ли Димке купить новый велосипед; скоро ли должна отелиться корова у Долматовых; кто и за что расква­сил нос Петьке Бычкову и т.д. А тут, на тебе, они - читающие в сквере газеты, не знают, где расположен институт!
   Но ещё больше его раздражало и обижало то, что здесь, в городе, он был никому не нужен, никому до него не было дела. Никто за долгие часы при встрече с ним не поздоровался; никого не интересовало, куда и зачем он идёт. Вокруг все чужие, безразличные к нему лица.
   Другое дело у себя на малой родине: "Добрый день, дядя Миша. Здравствуйте, Галина Петровна. Привет, Витька!" - радостно говорил он встречным. "Здрав­ствуй, Володя, - протягивали ему руку взрослые. - Здорово, "Боцман", - по кличке к нему обращались сверстники. - Вов, приветик", - кивали ему девчон­ки.
   Почти целый день бродил он по городу. Питался на ходу, либо сидя в сквере на скамейке, покупал у лоточниц мороженое, пирожки с повидлом, беляши с мясом. Заходил в магазины поглазеть на товары, в газетном киоске купил толстый красивый журнал, а под вечер даже сходил на кино в кинотеатр "Худо­жественный". К вечеру он устал окончательно. На него накатила жуткая тоска по дому. От чужих лиц, суетливых, шумных улиц и холодных, неприветли­вых домов ему стало пронзительно одиноко в этом большом городе и в этом чуждом ему мире. В груди у него защемило до слёз от нахлынувших воспоми­наний о доме. В голове мелькнула мысль: "А пошло оно всё к чёрту, возьму-ка я сейчас обратный билет и назад - к родному очагу, к добрым и любящим роди­телям и сестрёнке!"
   Бредя с такими невесёлыми мыслями по вечер­ней улице к троллейбусной остановке, он увидел тум­бу с афишей, которая извещала, что завтра на мест­ном стадионе играют в футбол сборная РСФСР и "Иртыш". Он, страстный футболист, такого шанса упустить не мог. Играя за сборную поселковую ко­манду по футболу, он неоднократно ездил на район­ные соревнования и не раз завоёвывал приз лучшего игрока. Его сверстники всегда спорили по поводу того, на чьей стороне должен играть Кедров, потому что он почти никогда не уходил с поля проиграв­шим. Его кумирами тогда были игроки сборной СССР: Нетто, Метревели, Месхи; бразильцы: Пеле, Гарринча, португалец Эйсебио. Не имея в доме телевизора, Вла­димир мог часами сидеть у радиоприёмника и слу­шать по "Маяку" футбольные репортажи.
   Купив тут же в киоске билет на футбольный матч, он повеселел и, сев в троллейбус, отправился на вок­зал, который уже стал ему родным приютом. Вторую ночь он провёл там же и в тех же условиях. Но не­удобства в эту ночь казались менее значительны от предстоящего футбольного праздника.
   На следующий день, так как до начала матча ос­тавалось ещё много времени, решил продолжить зна­комство с городом. Сев в троллейбусе у окна, решил проехать по маршруту из конца в конец. Минут че­рез пятьдесят он услышал голос кондуктора: "Следу­ющая остановка - Автодорожный институт!" Его мысли лихорадочно заметались: "Выйду!"
   Выйдя из троллейбуса, он перешёл улицу и, слег­ка робея, вошёл в парадные двери будущей Альма- Матер. Дойдя по развешанным на стенах указателям до приёмной комиссии, он на удивление легко и быст­ро оформил все документы и, получив место в обще­житии, радостный и воодушевлённый, отправился те­перь уже в обратном направлении, на вокзал. Забрав вещи из камеры хранения и устроившись в вузов­ское общежитие, безгранично счастливый от такого поворота событий, отправился на футбол. Команды играли плохо, но это уже не могло испортить ему настроение. Жизнь налаживалась!
   В маленькую общежитскую комнату они помес­тились вчетвером. Вовка, Сашка, Федька и Илья быст­ро подружились. Стояла прекрасная августовская погода. Абитуриенты целыми днями сидели с учеб­никами у открытого настежь окна. Заглядывали чаще не в текст, а на девчонок, что порхали, словно бабочки, по тротуару под окнами. Ребята шутили, скалили зубы и травили байки. Часто из окна комнаты раздавался дружный заразительный хохот: это Фёдор Сумин, де­мобилизованный из армии сержант, рассказывал оче­редной анекдот, которых он знал бесконечное множе­ство. По вечерам они трескали чёрный ржаной хлеб, запивая его пастеризованным молоком из трёхгран­ных бумажных пакетов, на этаже в фойе смотрели чёрно-белый телевизор, а по ночам крепко спали и дружно, по-молодецки портили воздух. Сдачу каж­дого экзамена они отмечали двумя кружками пива на брата в пивном баре, что размещался неподалёку на соседней улице.
   В результате двое из четверых по конкурсу не про­шли. Кедров еле зацепился за проходной балл и был принят в институт. Домой он отправил телеграмму: "Ура, победа за нами!"
   Вот с тех пор одним из его девизов на всю жизнь и стал афоризм кардинала Ришелье: "Кто избегает игры, тот её проигрывает!"
   С тех пор прошло более сорока лет. Сейчас учёба в высших учебных заведениях стала преимуществен­но платной. И часто успех во многом зависит от тол­щины кошелька родителей, а не от способностей и усердия их детей. Наверно, эта мера вынужденная и даже в чём-то оправданная. Однако государственные структуры должны контролировать и регулировать этот процесс, оказывая помощь способным и одарён­ным детям, родители которых не в силах обеспечить им платное образование.
   Как-то в середине 90-х годов в район приехал ми­нистр образования Республики Коми, ну и, конечно же, встречался со школьными учителями.
  -- Да, большие московские чиновники да так на­зываемые новые русские своих детей за большие день­ги сначала обучают в элитных городских москов­ских школах, а затем за ещё большие деньги направ­ляют учиться за границу в Кембриджский или в Гар­вардский университеты. А в это время наше отече­ственное образование влачит жалкое существование. В сёлах и деревнях школы закрываются, учителя из- за низкой зарплаты уходят торговать на рынок, в сферу малого предпринимательства, - сетовал мини­стру образования директор одной из школ.
  -- После учёбы за бугром эти образованные "зас- ланцы", простите за выражение, возвращаются в свою "неумытую", но щедрую Россию с одной лишь целью - потрясти её как грушу: быстренько нажиться, набить себе карманы. А затем уезжают куда-нибудь на Ба­гамы любоваться до конца своей жизни морскими закатами и жрать устриц, - вторит ему совсем седая и постаревшая раньше срока заслуженная учитель­ница.
   12. Кедровый распадок 177
  -- Вот такие сейчас и правят нашей страной: раз­ные гайдары, вавиловы, чубайсы и кохи. Будьте уве­рены, они своего не упустят. Они все уже прихвати- зировали. Им глубоко плевать на страну и на своих соотечественников. Да и чего им стесняться да бо­яться? Как говорится, от чего не воровать, коли неко­му унять?! Ведь ни одного ещё не посадили и не по­садят, - с молодым азартом встревает в разговор экс­центричный учитель математики.
  -- Зато наше правительство предлагает простому народу ещё потерпеть и в который раз потуже затя­нуть ремни. А куда их затягивать? Я вот уж неделю своих одной картошкой кормлю! Денег у них, видишь ли, нет. Сами морды отъели, аж трещат. А мне, стыд­но сказать, на урок не в чём идти. Скажите, уважае­мый министр, когда нам повысят зарплату и будут регулярно её выдавать? Ведь что греха таить, многие учителя сегодня просто голодают, - не вытерпев, сры­вается чуть ли не в крик стеснительная Анна Пет­ровна, учитель русского языка и литературы.
  -- Успокойтесь, уважаемые! Я приехал к Вам, что­бы на месте узнать обстановку. Положение в стране и в республике очень сложное, но мы надеемся...
   Слушал Глава района В.Кедров учителей, а сам думал: "Ведь люди правы. Многие наши правители знают свою страну лишь по цветным иллюстрациям в модных журналах да из окна "Мерседеса", мчаще­гося с "мигалкой" в черте Садового кольца или из иллюминатора чартерного самолёта, летящего в за­падном направлении от Москвы. Иначе как можно объяснить весь этот бардак? Вагонами деньги уплы­вают на Запад, а цвет нации - учителя, доведены до полного отчаянья. Сначала всё развалим, а затем бу­дем героически восстанавливать?"
   Кажется, Уинстон Черчилль когда-то саркастиче­ски заметил, что русские очень любят перепрыгивать пропасть в два прыжка.
   43
   В 2000 году на пятидесятилетний юбилей к отцу сын Алексей приехал из Питера всей семьёй. Чем, безусловно, его порадовал. Как-то после ужина они вышли на балкон, и между ними завязался разговор.
  -- Скажи мне, Алексей, чем мудрый человек отли­чается от умного? - спросил отец у сына.
  -- Ну, мудрый - это не только умный по книжкам, но ещё и по жизни.
  -- Вообще-то, правильно. Умный человек всегда найдёт выход из создавшегося положения, а мудрый предусмотрит наперёд и не попадёт в это положение!
  -- Да, отец, видно давно уже в нашем Отечестве все мудрецы перевелись. Наша страна всё время нахо­дится в каком-то интересном, двусмысленном поло­жении, вроде как беременна, а разродиться всё никак не может. Коммунизм хотели построить - не полу­чилось, выкидыш получился. Сейчас с рынком пол­ная неразбериха. Возьмём, к примеру, хотя бы ту же приватизацию или частную собственность на землю. Ну, сколько можно людям голову морочить? Сколько можно дурить его?
  -- Да, у нас привычка такая: возьмёмся за дело и на полпути его бросим. В бочку мёда надо обязатель­но добавить ведро дёгтя и испортить всё дело. Буду­чи депутатом Верховного Совета Республики Коми, в 1991 году я предлагал узаконить частную собствен­ность на землю. Однако где уж там! Ура-патриоты тогда кричали: "Только через наш труп!" После это­го ещё десять лет потеряли в пустых разговорах и дебатах, а теперь её - землю, не только покупать, но и обслуживать некому, крестьян в деревнях не оста­лось. Всё сельское хозяйство развалили, на село смот­реть без содроганья невозможно. А насчёт беремен­ности ты прав, нельзя быть чуть-чуть беременным. Либо да, либо нет. Мать вон подошла, спроси у неё, она подтвердит.
  -- Откуда же мудрым быть нашему правитель­ству? - вмешивается та в разговор. Какой бы захуда­лый начальник из Москвы не приехал в Сыктывкар, куда его везут? На ЛПК - лучший деревоперераба- тывающий завод, в Академию наук - показать музей из драгоценных камешков, в Усинск, к нефтяникам - на иностранное оборудование посмотреть, а в завер­шение копчёной олениной да красной рыбкой покор­мить. Вроде всё население республики только так и питается. А почему бы это начальство в леспромхоз, в деревню к крестьянам не завезти, участковую боль­ницу им не показать? Взрослые люди, а ведут себя как дети. В жмурки играют. Как страусы, головы в песок прячут.
  -- Да-а! Прямо по самую шляпку! - удивлённо вос­кликнул Кедров-старший, глядя на жену. - Один зна­менитый дрессировщик цирка любил повторять: "Нельзя зверя кормить сырым мясом и ожидать, что он станет вегетарианцем".
   44
   Не умаляя всех достижений, которыми по праву может гордиться Союз Советских Социалистических Республик, нельзя не обратить внимания на то, что чем ближе был закат советской империи, тем всё боль­ше её власть скатывалась к показухе и вранью.
   История прежних времён знает немало примеров, когда к приезду высокого начальства из Москвы в центре того или иного города возводились и краси­лись заборы, чтобы скрыть от глаз важного гостя жилые дома-развалюхи и обветшалые дворцы куль­туры. У памятников героям Отечества, где высокие персоны должны по плану возложить венки, в мёрз­лую землю высаживались собранные у горожан до­машние цветы. А в областном статистическом управ­лении по истечении месяца или квартала ночами пра­вились отчётные данные, чтобы трудовые достижения выглядели красочнее и масштабнее.
   Бывало, однодневная поездка руководителя госу­дарства по своей стране, за пределы Москвы, обстав­лялась как американское или восточно-азиатское турне. Например, за несколько месяцев загодя гото­вилась поездка Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР тов. Л.Брежнева в уральский город N. И вот уже кипит бурная подготовительная работа как в цент­ральном аппарате, так и в области. Первый секре­тарь обкома партии всему областному активу "на­кручивает хвосты", затем сам лично контролирует вы­полнение своих же поручений; готовится гора справок, записок, составляется поминутный график и план пребывания высокого гостя; чистятся улицы, укра­шаются фасады зданий, готовятся апартаменты. С особой тщательностью редактируется доклад, кото­рый будет сделан в присутствии высокого гостя на заседании партийно-хозяйственного актива, согласу­ются тексты приветственных выступлений. В тече­ние всего подготовительного периода по союзному те­левидению идут бойкие репортажи о достижениях города N и всей области, зарисовки о лучших людях.
   И вот настаёт этот знаменательный для всей стра­ны день! Воздушное пространство от столицы до го­рода N перекрывается на 2-3 часа, и литерный само­лёт доставляет высокую персону в назначенный пункт. С этого момента всё телевидение и радио Со­ветского Союза с придыханием, подобострастно и во­сторженно вещают об эпохальном визите.
   А весь визит в итоге сводится к следующему: от имени высокого гостя курсанты возложат цветы к памятникам В.Ленина и погибшим воинам; затем он со свитой заглянет в цех завода (сам он, похоже, так и не поймёт - какого); после в актовом зале обкома партии, борясь со сном, выслушает доклад; в ответ сам прочитает по бумажке подготовленный короткий текст, который будет встречен бурными аплодисмен­тами. По окончании сего он, возможно, откушает за обедом немного коньячка и местного деликатеса и после этого спешно - ведь ждут государственные дела - отправится обратно во Светлопристольную.
   После такого "отчаянного" марш-броска вождь бу­дет неделю отдыхать на загородной даче и ещё не­скоро осмелится на очередную поездку по стране.
   Сейчас, слава Богу, как бывший Президент В.Пу­тин, так и нынешний Д.Медведев, всё это делают без особой помпы, стремительно и по-хозяйски. Неожи­данно для всех на боевом военном самолёте Прези­дент может оказаться в Чечне и на месте оценить складывающуюся обстановку. Через короткое время россияне, проснувшись утром, из телевизионных но­востей могут узнать, что Президент вылетел в Крас­ноярск, в тот же день побывал в шахте Норильского комбината. Через день он уже в Иркутске проводит совещание с руководителями регионов, а в воскресе­нье вместе с горожанами катается на горных лыжах по склонам Байкальских гор...
   Или за двое суток Президент посещает Томск, Ке­мерово и Омск, где встречается со студентами, наблю­дает за работой крупнейшего угольного разреза и проводит важное совещание по нефтепереработке.
   Хочется верить, что впредь в России так и будет. Руководители государства будут здоровы, мобильны и доступны для народа, что они не будут прятаться от своих сограждан за высокой кремлёвской стеной, отсиживаться в загородных резиденциях, получая ин­формацию о положении дел в стране из проправи­тельственных газет, приукрашенных заказных кино­хроник и докладных записок спецслужб.
   В Новом Завете сказано примерно так: если сле­пые ведут слепых, то все упадут в пропасть.
   45
   Надо полагать, что нет одной главной причины, из-за которой некогда великая и могучая страна СССР развалилась на части. Произошло это не только в силу объективных и субъективных причин внутри страны, но также при активном участии влиятель­ных сил извне. И процесс этот произошёл не одномо­ментно, не стихийно, страна к своему краху двига­лась неуклонно последние лет десять. Однако от это­го не легче.
   Если внимательно и честно проанализировать эко­номическое положение СССР за последние двадцать лет, то станет ясно, что к пропасти мы двигались уже давно. А затем, как поётся в одной из песен В.Высоц­кого: "...ещё долго ходили над пропастью, по самому её краю...".
   Многие умные головы давно понимали, что суще­ствующая экономика СССР долго не выдержит: она неэффективна и противоестественна, ужасно затрат­на и расточительна, до абсурда централизована и обез­личена.
   Впервые такие мысли посетили Кедрова, когда в 1972 г. после окончания института вместе с Витькой Раменским более трёх суток добирался поездом из Ом­ска в Сыктывкар. Ехали они по распределению на своё первое место работы. На протяжении всего пути, глядя в вагонное окно, их впервые посетили противо­речивые чувства. С одной стороны, они восхищались величием и красотой своей страны, с другой стороны, их огорчала бросающаяся в глаза её неустроенность и неприбранность. За время в пути им не раз прихо­дилось наблюдать советскую безалаберность и бесхо­зяйственность: на станциях, разъездах, полустанках, на городской окраине, в поле, рядом с дорогой - всю­ду был беспорядок. То здесь, то там, кучами и в рос­сыпь, валялся новый, но уже наполовину битый кир­пич и шифер; возвышались груды полуразрушенно­го железобетона; стояли полуразвалившиеся штабеля ржавеющих металлических труб и гниющих пило­материалов; виднелись сваленные прямо на землю мешки химических удобрений; из поломанной тары торчали бока дорогостоящего оборудования, судя по всему, не один уже месяц дожидающегося своего хо­зяина. На фоне этого, казалось бы, материального изо­билия перед взором пассажиров поезда мелькали бро­шенные, не скошенные сенокосные и пшеничные поля; вросшие по окна в землю, покосившиеся крес­тьянские и пролетарские избы; ухабистые и грязные межпоселковые дороги; "пьяные" линии электропе­редач. На железнодорожных полустанках поезд встре­чали и провожали невесёлые фигурки деревенских баб, вечно одетых в серенькие вязаные кофточки и обутых в резиновые сапоги. Они пытались за копей­ки навязать пассажирам варёной картошки да солё­ных огурчиков со своего огорода.
   Ближе к городу и в городской черте мимо окон медленно проплывали однообразные, ободранные фа­сады панельных пригородных домов, беспорядочно разбросанные, неприглядные ряды частных гаражей, поблёкшие вывески магазинов и бытовых мастер­ских.
   И тут же среди всего этого "материального и эс­тетического изобилия и многообразия" можно было увидеть большую индустриальную стройку, на кото­рой копошились люди, работали краны и экскавато­ры. Тогда в стране всё строили с размахом, чтобы догнать и перегнать Америку: в производстве чугу­на, кирпича, цемента, удобрений и т.п. То есть произ­водили как можно больше, чтобы затем значитель­ную часть продукции испортить и загубить. Беско­нечный сизифов труд в масштабах всей страны.
   Но самое интересное заключалось в том, что если предприятию или конкретному лицу требовалось при­обрести, например, машину кирпича или полсотни метров труб, пару ящиков гвоздей или ящик стекла для строительных или хозяйственных нужд, то ку­пить их было негде. Надо было в Госплане в Москве либо в его подразделении, скажем, в Сыктывкаре, по­лучить разрешение (лимит) на их приобретение. Вся оптовая торговля была централизована, и если у тебя есть деньги, но нет лимита, ты ничего не купишь и не получишь. В розничной торговле товара было мало, а поэтому оптовая продажа из магазина категоричес­ки запрещалась. Опытные, пробивные снабженцы тогда на предприятиях ценились на вес золота. Но и они иногда бывали бессильны перед системой. Тогда руководители предприятий, первые секретари райко­мов, председатели райисполкомов набирали поболь­ше подарков и ехали в Госплан и Госснаб, сидели в приёмных Москвы либо в областном центре, добива­ясь положительной резолюции.
   Будучи в те годы руководителем автотранспорт­ного предприятия, Кедров сам неоднократно ездил в "Сельхозтехнику" доставать запасные части для ре­монта автомобилей. Просил и уговаривал распоря­дителей дефицита за деньги отпустить требуемую деталь, поощрял их подарками. Приобрести же тре­буемую запчасть в другом месте в то время было не­возможно, так как правом получать запчасти с заво­дов и торговать ими государство наделило одну един­ственную структуру - "Сельхозтехнику".
   А бывало и так, что после отказа в "Сельхозтех­нике" Кедров на свои деньги покупал пару бутылок водки, заезжал в гараж к нефтяникам или газовикам и там производил обмен, который позже назвали мод­ным словом "бартер". Семейный бюджет Кедровых от такого решения производственной проблемы стра­дал, зато предприятие успешно работало, выполняло план, а авторитет молодого, делового и хваткого ру­ководителя потихоньку рос.
   Жесточайшая планово-распределительная систе­ма в конечном итоге не привела к экономии и эф­фективности, а наоборот, создала условия для безот­ветственной расточительности и деформации произ­водственных отношений. В результате получилось как в том известном анекдоте: "То, что нам столько лет казалось оргазмом, оказалось обычной астмой!"
   Та система была очень удобна для людей, стоящих у власти, но она была противоестественна рыночной, конкурентной экономике.
   Как уже было отмечено, экономика СССР задолго до его развала была крайне неэффективной и затрат­ной. По официальным данным на 1980 год произво­дительность труда в СССР, по сравнению с Америкой, составляла: в промышленности - 55 процентов, в стро­ительстве - 65 процентов, в сельском хозяйстве - 25 процентов. При равном количестве поголовья круп­ного рогатого скота американцы получали мяса в два раза больше. В 1981 г. средний надой на одну фу­ражную корову составил: в Америке - 7 тыс. тонн в год, в Швеции - 9 тыс. тонн, в Советском Союзе - 2,3 тыс. тонн. В том же году в некоторых хозяйствах Республики Коми, например, Усть-Куломского райо­на, от коровы получали два литра молока в сутки, или менее одной тонны в год. На мировом рынке цена одной тонны хлопка стоила 1100 рублей, а про­изводимого в СССР - 1600 рублей. В 1981 году Со­ветский Союз не собрал с полей и сгноил в закромах 30 млн. тонн зерна, а закупил 16 млн. по 220 долла­ров за тонну.
   Кедров уже в начале 80-х годов понимал, что в "советском королевстве", не смотря на бодрые рапор­ты и отчёты, что-то не так. Становилось ясно, что при такой постановке дела "зипуна не сшить". Вся ре­альная экономика Советского Союза была крайне ма­лоэффективной и высокозатратной. Внутренняя и внешняя политика СССР была малосодержательной и непоследовательной. Союз начал разваливаться с Прибалтики. Эстонцы, латыши, литовцы первыми начали проявлять недовольство неэффективному, сверхцентрализованному диктату из Москвы. В то время, когда все соседние страны Европы жили по свободным рыночным законам и демократическим принципам, Союзным Республикам из Москвы спус­кали планы и указывали, каким должно быть у них поголовье крупного рогатого скота, сколько необхо­димо посеять зерна и посадить овощей, с каким заво­дом и по какой цене следует заключить договора на поставку металла, какой должна быть средняя зара­ботная плата в той или иной отрасли, каков тираж газет может выпускать местное издательство и т.д. и т.п. Москва также занималась расстановкой ключе­вых кадров на местах и диктовала правила формиро­вания республиканских бюджетов.
   Если бы тогда руководство страны пошло на не­которые разумные послабления, предоставило союз­ным республикам больше самостоятельности и сво­боды, то последующие события могли бы развивать­ся совсем по другому сценарию. Делиться же своей безраздельной властью Москва не хотела. Члены Политбюро ЦК КПСС и союзное Правительство не умели работать по иному и боялись самостоятельно­сти союзных республик. Генеральный секретарь ЦК КПСС, а затем Президент СССР М.Горбачев хотел избежать сепаратизма, а в результате полумер толь­ко ускорил его.
   В январе 1991 года, за полгода до распада СССР, Кедров был в Эстонии, в Таллинне. По поручению руководства Верховного Совета Республики Коми, в составе делегации, они изучали опыт местного само­управления. Делегация встречалась с руководством Верховной законодательной власти Эстонии, посеща­ла органы местного самоуправления, беседовала с рядовыми эстонцами. Их принимали хорошо, однако, Владимир уже тогда заметил, что эстонцы ведут себя слишком официально и сухо со своими так называе­мыми братьями, в общении чувствовалась некоторая натянутость и раздражительность, особенно это ощу­щалось, когда речь заходила об общей истории, о пер­спективах развития Советского Союза, о нерушимой дружбе между народами.
   После этого прошёл всего месяц. В феврале в Виль­нюсе произошли народные волнения, приведшие к столкновению мирного населения с военными. Была пролита кровь, ситуация в Прибалтийских республи­ках стала всё больше накаляться и выходить из-под контроля Кремля.
   Руководство страны вместо того, чтобы объектив­но разобраться в причинах и предложить конструк­тивные решения для выхода из создавшегося поло­жения, растерялось и откровенно струсило. Государ­ственные СМИ искажали информацию, руководство страны изворачивалось, шарахалось из стороны в сто­рону, и тем самым ещё больше усугубляло ситуацию.
   В этот период политическая импотенция Союзной власти проявилась со всей очевидностью.
   Один мудрец сказал: "История идёт не туда, куда её зовут, а туда, куда её толкают".
   Главными "толкачами" завершающейся истории СССР в тот период были М.Горбачев и Б.Ельцин.
   "Бессмысленно закатывать истерики по потерян­ной стране - великой империи, - считает Владимир Кедров. - Не надо ныть и стенать по поводу утрачен­ного могущества и при этом одним пребывать в без­деятельной, злобной прострации, а другим - в нако­пительском, воровском экстазе. Дай Бог нам всем разума, силы и терпения управиться с делами в пре­делах границ нынешней России".
   Быстро пролетели пять лет работы Кедрова ди­ректором автотранспортного предприятия. Затем он два года руководил молодёжью района, являясь пер­вым секретарём райкома комсомола. Как-то вечером на улице он встретился с председателем совета вете­ранов автотранспортного предприятия Сергеем Фи­липповичем Михайловым.
  -- О! Какие люди! И что, без охраны? - весело улы­баясь, в приветствии распростёр руки ветеран.
  -- Да нет. Вон там, в кустах, пара хлопцев притаились, ждут сигнала, - на шутку шуткой ответил Кедров.
  -- Ну, это и правильно. Таких людей беречь надо, - не унимался тот.
  -- Как поживаешь, Филипыч? Как здоровье? - ра­дуясь встрече, поинтересовался Владимир.
  -- Да что наша жизнь? Она как чемодан без ручки, нести - тяжело, а бросить - жалко. У нас сейчас вся надежда на вас, на молодых, - ответил тот и продол­жал: - Мы вон давеча, на прошлой неделе, собира­лись все ветераны предприятия на своё собрание, так тебя добрым словом вспоминали. Из всех шести ди­ректоров, которые руководили нашим хозяйством, тебе одному за работу "пять" поставили. Больше никто такой оценки не заслужил. Так что ты давай и даль­ше так держи! А мы за тебя "болеть" будем.
   Что скрывать, было приятно слышать эти слова Кедрову. Он лишний раз убедился в том, что стара­ния рано или поздно будут оценены людьми.
   За время его директорства была обновлена произ­водственная база предприятия, хозяйственным спо­собом построены два первых благоустроенных две- надцатиквартирных жилых дома.
   Котельную они начали строить в первых числах апреля, когда ещё кругом лежал снег. Отогревали зем­лю кострами, в которых несколько суток, не переста­вая, жгли отработанные автомобильные шины. За­тем с помощью ломов, лопат и старенького экскава­тора "Белорусь" выкопали траншеи. До того, как весенняя талая вода не заполнила траншеи, устано­вили обрешётку и залили фундамент. Позже, в нача­ле мая, Кедров нашёл бригаду шабашников из Бело- русии, и те приступили к работе, вкалывая по двенад- цать-четырнадцать часов в сутки.
   Кедров крутился как белка в колесе. Помимо сво­ей основной работы они с бригадиром Славкой, у ко­торого из-за причёски было прозвище Кудрявый, до­ставали всё, что было нужно для строительства: ин­струменты, кирпич, цемент, доски, гвозди, железобе­тонные перекрытия и т.п. - всё это тогда было стро­го лимитировано. Когда же положение становилось безвыходным и легально проблему решить было не­возможно, Кедров, чтобы работы на стройке не оста­навливались, шёл на крайние меры. К примеру, вы­зывал к себе водителя "Зил-130" и наказывал ему:
  -- Ты, Петрович, когда гружёный вернёшься из Ухты, заезжай сразу в гараж - кирпич у себя выгру­зим, он позарез нужен нам на стройку.
  -- Дык, Анатолич, он же чужой, меня посадят!
  -- Ничего, скажем начальнику СМУ Моторину, что машина сломалась и её пришлось выгрузить. А деньги за кирпич мы ему сразу же перечислим.
  -- Ну, коли так, смотри, тебе виднее.
   Строительные работы шли дружно, без простоев.
   Здание котельной росло быстро, как гриб в тёплую августовскую ночь.
   Как-то в конце рабочего дня Кудрявый зашёл в кабинет директора и, присаживаясь к столу, сунул под бумаги конверт.
  -- Анатолич, тут вот бригада решила за хорошую и ритмичную организацию труда премировать тебя.
  -- Ты давай не выдумывай. Я своё, что положено, получаю. Не надо мне никаких премий.
   Однако тот быстро поднялся из-за стола и исчез из кабинета. Кедров открыл конверт - там лежало двести рублей - месячная зарплата директора предприятия.
   Кедровы в то время жили от зарплаты до зарпла­ты. Ольга сидела дома с детьми, помощи со стороны родителей не было. Владимир долго колебался, брать конверт или не брать. И в результате не устоял: и забрав деньги, отправился домой. Во время ужина рассказал всё жене и добавил:
  -- Ну вот, теперь можно будет купить магнитофон "Романтик", о котором мы так долго мечтали, и за­живём мы с тобою весело. К тому же и дети пусть заодно к музыке привыкают.
  -- Не надо мне никакого магнитофона! - катего­рично заявила Ольга. - Христом Богом прошу тебя - отдай эти деньги обратно. Не хватало, чтобы тебя в тюрьму посадили за взятку. А петь песни тебе и де­тям я сама буду.
   Всю ночь Владимир не спал, ворочался с боку на бок и всё никак не мог взять в толк: "Вроде деньги честно им заработанные, а вроде и нет? Как поступить?"
   Утром, злой и не выспавшийся, вызвал к себе в кабинет бригадира и, вернув ему всю сумму, сказал:
  -- Если хочешь, чтобы мы с тобой и дальше рабо­тали, больше этого не делай! Ясно?!
  -- Да ясно, ясно... Мы ведь от души хотели, по- честному.
   С тех пор прошло более тридцати лет. Кедрову за этот период не пришлось брать взятки, за исключе­нием небольших подарков. Либо Бог его бережёт, либо ему не предлагали взятку такой величины, от кото­рой, как утверждают некоторые, нельзя отказаться. Всё зависит, мол, от её величины. Но Кедров считает, что в России были и есть люди, которые не пойдут на сделку с совестью. Например, Д.Лихачев, В.Астафьев, А.Сахаров, А.Солженицын и др.
   По этому поводу вспоминается исторический анек­дот. На придворном балу граф Орлов встретил зна­комого губернатора, сильно опечаленного. На вопрос, в чём дело, губернатор ответил: "Беда, ваше сиятель­ство, клевещут на меня, будто бы я взятки беру; как бы до матушки не дошло. Уж не знаю, что и делать". "Э-э, - ответил граф, - со мной точь-в-точь так же было. Клеветали. Но, что любопытно, мой друг, как только я перестал брать, тотчас и клеветники замолкли".
   Котельную они построили хозяйственным спосо­бом, то есть своими силами, и запустили её в конце сентября в том же году, к началу отопительного сезо­на. Их ударной и качественной работе удивлялись даже бывалые строители, профессионалы.
   Кедров этим важным для предприятия объектом по праву гордился, его заслуга была определяющей.
   И даже потом, много лет спустя, выйдя на улицу из дома, он нередко замечал, что непроизвольно ищет глазами дымящуюся на горизонте трубу котельной. И увидев её, на душе у него становилось радостнее.
   С тех пор прошло много зим, а труба котельной всё дымит - значит, в цехах предприятия комфортно, а в домах людей тепло и уютно.
   13. Кедровый распадок
   Конец августа 1990 года. Бабье лето. Солнце са­дится за деревья. Воздух прозрачен и чист, не шелох­нётся. Речная вода на плёсе, как огромное зеркало, в котором отражается противоположный склон горы, словно вытканная шёлком скатерть из цветов осен­него леса. На водной глади то там, то здесь появля­ются, а затем исчезают небольшие круги. Это рыба осенью, перед зимовкой, собирается в косяки и пла­вится, собирая с поверхности упавших мелких насе­комых.
   Кедров с сыном Алексеем стоят в лодке и попере­менно с руки забрасывают привязанные к леске не­большие блёсна. Как правило, на каждый третий-чет- вёртый заброс попадается серебристый, с тёмно-ли­ловым отливом на спине, хариус. Вся рыба средних размеров, грамм на триста, его ещё называют "госте­вым". В смысле, съедят - не жалко.
   - Моё взросление, Алексей, проходило в "бреж­невскую эпоху". Не имея за плечами жизненного опыта, не получая доступа к правдивой информации, государственно-партийную идеологию того времени воспринимал за чистую монету. Нам говорили, что наша страна - самая могучая и сильная, политиче­ский строй - самый справедливый, народ - самый дружный, самый образованный, талантливый и самый счастливый, что капитализм и мировой империализм доживают последние дни. И большинство граждан в это верили. За границу тогда рядовому человеку вы­ехать было практически невозможно. Газеты, кото­рых было немного, телевидение и радио находились под жёстким контролем коммунистической партии и КГБ. В детстве много почитать не удалось, в роди­тельском доме у нас было, как сейчас помню, всего две художественные книги - одна о войне, другая - о французской революции. В посёлке была маленькая библиотечка в клубе, да плюс в школе, где выбор был также небольшой. В институте и в высшей партий­ной школе, где учился, нам головы "дурили" полит­экономией социализма и научным коммунизмом. Нас заставляли учить то, чего нет в природе, - закуривая, неспешно начал разговор отец с сыном, присев на сиденье, которое было закреплено к бортам лодки.
  -- А как же ваши учителя, профессора, почему они не говорили вам правды, зачем они врали? - возму­щается в ответ Алексей.
  -- Ну, во-первых, они сами всю правду не знали. А во-вторых, куда им было деваться. Они, как правило, были партийными людьми и подчинялись партий­ной дисциплине. Если преподавателя исключат из партии, то с так называемым "волчьим билетом" его на хорошую работу уже никуда не примут, - наливая из термоса чаю, продолжал отец. - Так вот, после ап­рельского 1985 года Пленума ЦК КПСС наше поко­ление пережило целое потрясение. Михаил Горбачев тогда впервые откровенно сказал о положении дел в стране, в обществе, которое, как оказалось, было очень плачевным. Лично я тогда испытал горькую обиду и страшное разочарование одновременно. Обидно было за то, что так хреново всё получилось по прошествии 68-ми послереволюционных лет. Горько за то, что мы все, в смысле, наш народ, оказались такими доверчи­выми и наивными, - столько лет нас дурачили. Вме­сте с тем было тревожно и за будущее, - что дальше будет, и можно ли это всё быстро исправить?
  -- Ну, ведь среди народа было много таких, кто не верил власти. Надо было требовать перемен, ведь власть по Конституции принадлежит народу? Поче­му они не спохватились? Ведь чем быстрее начнёшь лечить болезнь, тем больше шансов её вылечить, - недоумевал восемнадцатилетний Алексей.
  -- Мало кто знал реальное положение дел, да и повлиять они не могли. Власть тогда умела жестоко расправляться с несогласными. Хотя никто не мо­жет быть свободен от ответственности. У древних греков была молитва: "Господи, дай мне сил смирить­ся с тем, что нельзя изменить; Господи, дай мне му­жество бороться с тем, что можно изменить; Господи, дай мне разум отличить первое от второго". Можно, конечно, по примеру Дон Кихота бороться с ветряны­ми мельницами - эффектно, но бесперспективно. А можно просто каждый день на своём месте делать своё дело честно и добросовестно.
  -- Да, быть серенькой мышкой и таскать потихонь­ку в дом зёрнышко по зёрнышку? Ты это имеешь в виду?
  -- Ну, давай, сынок, не будем утрировать. Я, к твое­му сведению, всегда имел свою точку зрения, и мне довольно часто хватало мужества её отстаивать. Лич­но мне симпатична позиция товарища Сухова из ки­нофильма "Белое солнце пустыни", где он сказал: "Мёртвому оно, конечно, спокойнее, да уж больно скуч­но".
   В этот момент леску в руках Алексея резко дёр­нуло и потащило вниз. От неожиданности он ойкнул, загромыхал ногами по днищу лодки и, намотав леску на ладонь, потянул её на себя. Но та, словно привя­занная за корягу на речном дне, почти не поддава­лась, лишь сильнее врезалась в посиневшую ладонь.
  -- Да тише ты! Ослабь немножко, чуть-чуть опусти леску, - взволнованным голосом прохрипел ему отец.
   Чувствовалось, что на крючок попалась крупная рыбина. И её это не устраивало. Изо всех сил она стремилась уйти подальше от лодки, в сторону и вглубь реки. Снасть, натянутая как тетива на луке, от напряжения звенела и, словно острый нож, разрезала из стороны в сторону тёмную толщу воды. Кто-то там категорически не хотел расставаться со своей свободой.
   То был крупный хариус-самец, скатившийся не­делю назад вместе с самкой из холодного правобере- жьего ручья, что в полсотни метров выше впадал в русло основной реки. После весеннего икрометания всё лето они вместе провели в большой яме, под на­висшей над ней старой раскидистой берёзой. Пита­лись они придонными личинками, мелкими крыла­тыми насекомыми, иногда мышами, оказавшимися по той или иной причине в быстрой воде. Самцу, попав­шемуся на блесну, была непонятна та неведомая сила, что удерживала его на месте, несмотря на все усилия мощного, загребающего из стороны в сторону его сине- фиолетового хвоста. Его досаждала и раздражала появившаяся резкая боль в верхней губе и прилип­шая к ней маленькая блестящая "рыбка", которую он неосмотрительно хотел съесть. Всё это ещё боль­ше пугало и толкало его прочь, подальше от этого облюбованного ими неделю назад глубокого камени­стого места. Метров в пяти от него стояла самка, его спутница, с которой у них состоялось знакомство в марте, когда лёд на реке уже делал первые подвиж­ки. Та удивлённо уставилась на него, пытаясь понять, почему он себя так странно ведёт, и что за маленькая жёлтая "рыбка" вцепилась ему сбоку за губу.
   Однако силы были не равны. Минут через десять сопротивление на том конце лески, что был под во­дой, стало ослабевать. Еле различимая в воде, проч­ная блестящая нить медленно, но неотвратимо пота­щила рыбину за собой вверх, в сторону тёмного пятна, которое колыхалось на поверхности воды, от лодки, туда, откуда, как он понимал, и пришла к нему беда.
   Самка, застыв на месте у самого дна, тревожно на­блюдала, как её друг, устало и неохотно, делая полу­круги, поднимался всё выше к поверхности воды. Затем на её глазах его сильное и красивое тело, резко изогнувшись, мощно ударило хвостом по поверхнос­ти воды, мелькнуло яркой вспышкой в россыпи зер­кальных брызг и навсегда исчезло из её поля зрения, а потом, спустя минуту, и короткой рыбьей памяти.
  -- Вот это да! Ай да экземплярчик! - устало и воз­буждённо выдохнул Алексей, перевалив через борт лодки полуторакилограммового хариуса.
  -- Ну, молодец, вот это класс показал! - похвалил его отец, глядя на то, как серебристо-фиолетовая рыбина устало и недовольно бьётся о днище лодки, стараясь скинуть со щеки небольшую жёлтоватую блесну.
   Увлёкшись рыбалкой, отец с сыном и не заметили, как солнце спряталось за гору, и на реку опустились сумерки.
  -- Однако пора закругляться. Да и небо что-то хму­рится, - глядя наверх, заволновался Кедров-старший.
  -- Ну, давай ещё по десять раз кинем, и всё, - не унимался сын.
   Прошло минут тридцать.
  -- Всё, заканчиваем, Алексей, уже поздно, пора воз­вращаться на базу, к избушке, - не терпящим возра­жения тоном сказал отец и направился на корму лод­ки, к мотору.
   Владимир привычными движениями опустил с держателя мотор, подкачал бензина, через плечо гля­нул на сына и, убедившись, что тот сидит, и в лодке всё прибрано, дёрнул за шнур стартера. Однако мо­тор не завёлся. Владимир пять, десять, двадцать раз дёргал стартер, но всё было тщетно - мотор словно умер. Они пристали к берегу, проверили топливо, по­меняли свечи, прочистили контакты, но ничего не помогало - "Вихрь" не заводился. К этому времени погода начала резко меняться, небо затянуло тучами, а на потемневшей воде от появившегося ветерка за­играла рябь.
  -- До избы километров двенадцать, а то и все пят­надцать будет. Так что отталкивайся от берега, будем плыть самосплавом, - переводя от усталости дыха­ние, обратился отец к сыну. - Ты бери шест, подтал­кивай и управляй лодкой, а я тем временем ещё по­вожусь с мотором.
  -- Хорошо, что мы вверх по реке поехали рыба­чить, а не вниз. А то бы нам кранты были. Пришлось бы ночевать на берегу, - отталкивая лодку от берега, устало проворчал Алексей.
  -- Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Давай, поактивней работай шестом-то. Да смотри, чтобы на камень не занесло, - и Кедров-старший в который уже раз принялся проверять исправность свечей у мотора.
   Прошло, наверно, ещё с полчаса, как стемнело, и с нарастающей силой по верху лодки забарабанил дождь. Ещё через полчаса стало совсем темно, и дере­вья по берегам сквозь завесу дождя превратились в одну сплошную тёмную стену. Русло реки в потоках дождя и наступившей темноте потеряло свои очерта­ния.
   Мотор Владимир уже давно оставил в покое и, уп­равляя шестом, старался держать лодку посредине фарватера реки, где течение было быстрее да, возможно, и безопаснее. Оба Кедровых уже насквозь промокли, не смотря на лёгкие ветровки, которые они прихва­тили на всякий случай с собой.
   Временами Кедровым казалось, что они присутству­ют при начале нового всемирного потопа. Их со всех сторон, а также сверху и снизу, окружала беспрерывно текущая, льющаяся вода. Из-за отсутствия чётких ори­ентиров обоим мерещилось, что время остановилось, а вместе с ним и лодка встала посреди чёрной и мокрой бездны.
   Владимир стоял на корме и, ориентируясь по еле заметным очертаниям гор, управлял лодкой, а Алек­сей, зябко согнувшись и повернувшись спиной к вет­ру, примостился на скамье, методично вычерпывая металлической банкой воду со дна лодки.
  -- Пап, надо бы нам из-избушку в темноте не про­плыть, - сквозь шум дождя, стуча от холода зубами, прокричал сын.
  -- Да, надо следить за тем, когда появится огонёк справа, там и будет изба.
   Он знал, что их напарники наверняка уже в из­бушке и ждут их с зажжённой керосиновой лампой у окна.
   Владимиру казалось, что они уже целую вечность плывут под дождём в кромешной тьме. Но огонька всё не было видно. Вдруг шум воды усилился.
   "Видно, дождь, сволочь, ещё прибавил, - подумал Кедров. Его тело уже не ощущало потока воды. - Но нет, это, пожалуй, не дождь!" - подсказала ему интуи­ция. И в душе у него шевельнулась тревога от при­ближающейся опасности. Он вспомнил, что сразу от избушки ниже по течению начинался быстрый, бур­ный перекат, где вода стремительно неслась по боль­шим камням и ударялась в обрывистый берег. От мысли о возможных последствиях его озябшее и на­сквозь промокшее тело бросило в жар. Он почувство­вал, как лодку понесло быстрее и закачало на вол­нах. Невидимая, но мощная сила потянула её на бы­стрину.
   "Беда! Погибнем!" - молнией ударила в его голо­ву мысль. Он изо всех сил упёрся шестом в каменис­тое дно реки, стараясь удержать лодку и направить её ближе к берегу. Толчок об камни один раз, другой, третий... И шест, предательски вырвавшись из его мокрых и усталых рук, исчез в чёрной бездне.
   "Что делать?! - на раздумья ему не оставалось и нескольких секунд. - Надо прыгать в воду!" - ре­шил он. Перескакивая через пригнувшегося на сиде­нии испуганного Алексея, Кедров бросился в нос лод­ки, схватил на ощупь кусок цепи и выпрыгнул из лодки. Его ноги, едва они коснулись дна, ударило стру­ёй воды, он заскользил по камням и не устоял. Вода за бортом была чуть выше пояса, и своим течением сбила его и положила. Он с головой ушёл под воду. Высокие сапоги-бродни мгновенно наполнились во­дой и словно якорь потянули вниз. Кедров изо всех сил сжал руки и повис на цепи. Затем, изогнувшись, потяжелевшими ногами нащупал дно и что было мочи упёрся каблуками в скользкий галечник. Несколь­ко метров привязанная за цепь лодка его протащила вниз, но на этот раз он устоял на ногах. Затем сумел удержать лодку и, напрягая последние остатки сил, потянул её к берегу. Видя, что отец выбился из сил, на подмогу к нему спрыгнул и сын, и они уже вдвоём вброд причалили её к правому берегу реки.
   И река и дождь в темноте шумели, напоминая звук идущего на посадку самолёта. Абсолютно мокрые и обессилившие, на берегу они устало присели на кам­ни, переводя дух. Дождь немного начал стихать. На­против них в ночной мгле грозно и сердито гудел речной перекат, и казалось, он был недоволен тем, что ему не удалось позабавиться над незадачливыми пут­никами.
   "Как же так, почему мы не заметили сигнального огня?" - рассуждал Кедров, бредя с сыном по срезу воды вдоль берега к избушке. Прошли метров сто, и сквозь прибрежные кусты мелькнул свет.
  -- Анатолич, это ты! - раздался встревоженный голос Ивана.
  -- Да, мать вашу, а кто же ещё?! Из-за вас, мудаков, мы чуть было не погибли! Почему светом не сигналили?
  -- Так костёр дождём залило, а лампа погасла. Будь она неладная!
   Как потом выяснилось, в самый неподходящий мо­мент в керосиновой лампе кончился керосин. И пока Иван с Василием ходили в сарай её заправлять, в это время Кедровы и проплыли на лодке, не заметив в темноте избушку.
   Один мудрец сказал: "Неприятность лучше не­счастья, а несчастье лучше катастрофы". В жизни каждого человека бывают моменты, когда необходи­мо принимать решения, а не уклоняться от них. Тог­да это поможет ему и другим избежать многих не­приятностей и несчастий, а возможно, и катастроф.
   49
   Особенно ценно и важно умение принимать пра­вильные и своевременные решения на управленче­ском и государственном уровнях. Не уклоняться от проблем, не уходить от ответов на поставленные жиз­нью вопросы, не забалтывать злободневную тему, а находить пути и осуществлять задуманное. Легче всего, добившись власти, потчевать на лаврах, а нако­пившиеся вопросы оставить решать другим, мол, пусть они разгребают, а я останусь белым и пушистым, не испорчу добрых отношений с людьми, сохраню себе нервы и сберегу здоровье. Такое поведение многим власть придержащим представляется хитрым и муд­рым. В действительности это сродни преступлению. Поскольку потерянное время, упущенные возможно­сти в наш динамичный век не наверстать потом во­обще, либо для этого потребуются колоссальные фи­нансовые и человеческие затраты.
   Сейчас из 140 миллионов россиян за Уралом про­живает всего около 30 миллионов человек. Сибирь и Дальний Восток обезлюдели. Граждане из тех мест уезжают в центральную полосу, кто может, или вы­мирают на месте из-за тяжёлых условий жизни. Ме­стами плотность населения достигает 0,5 человека на один квадратный километр. Надо земельные участ­ки под сельское хозяйство и участки под застрой­ку жилья продавать сибирякам, северянам, по мини­мальной, условной цене, пока ещё есть желающие. Закреплять надо сибирскую землю за российскими людьми. В России в настоящее время используется немногим более 10-15 процентов потенциально обра­батываемых земель. Однако извечный земельный вопрос, благодаря политическим болтунам и демаго­гам, так до сих пор окончательно не решён в пользу россиян.
   Другой пример. 45 процентов территории нашей страны покрыто лесом. Это огромное богатство, уме­ло распорядившись которым, можно было бы решить в стране уйму проблем. Тем более этот ресурс по вре­мени восполним. Однако каждый кубометр заготов­ленной древесины у нас даёт доходов в несколько раз меньше, чем в странах Скандинавии. Почему? А потому, что, несмотря на все многочисленные разго­воры и проведённые совещания по этой теме, наши лесопромышленники как гнали за границу круглый лес сто лет тому назад, так и продолжают это делать сейчас, - в убыток стране, но в прибыль зарубежным партнёрам. А нужно всего-то решение нашего прави­тельства о запрете такой торговли, и будьте уверены - через год, максимум - два, вся древесина будет пи­литься и перерабатываться на месте, принося благо­получие в семьи рабочих и деньги в виде налогов в местные бюджеты. Но такого решения нет!!! Почему? Да в угоду сиюминутным интересам. То наши прави­тели Финляндии подыгрывают, то Китаю, то своим нуворишам. Или вот ещё один пример. Россия рас­полагает большой территорией и без гражданской, как и без военной авиации, ей не выжить. По подсчётам специалистов в ближайшие 2-3 года потребуется 500­600 новых гражданских самолётов. В 2004 году в Рос­сии было построено... только три! В нашей авиаци­онной отрасли в год на одного работающего выпус­кается продукции на 327 тыс. рублей. А на "Боинге" тоже 327 тыс., только долларов! Больше десяти лет вели разговоры о создании единого крупного холдинга, который бы стал конкурентоспособным в мире. Но решение в угоду местнических интересов всё не при­нималось, пока не вмешался Президент. Только вот не поздно ли?
   - Федеральная власть должна управлять, прини­мать решения и добиваться их исполнения, а не смот­реть с "горы", куда кривая вывезет, - закуривая, на­чал разговор Пётр Зуев. Они втроём вышли из ресто­рана на свежий воздух, отмечая в 2004 году его пяти­десятипятилетие. - Правительство не должно упо­добляться тому паровозу, у которого вся энергия ухо­дит в гудок. Наберут в правительство чёрт знает кого, а затем "резину жуют" да "бабки" под столом тай­ком пересчитывают.
  -- То же самое происходит и у нас в республике, - развивает мысль Николай Смолин, приехавший на юбилей из Вуктыла. - Если вспомнить всех тех, кто побывал в нашем правительстве за последние 10-15 лет, а после были отстранены за профнепригодность и непорядочность, то, честное слово, стыдно становит­ся за руководство республики. Столько было совер­шено кадровых ошибок нашими так называемыми губернаторами за их время правления, и ни одного слова покаяния с их стороны не прозвучало. А ведь какой урон и ущерб территории и местному населе­нию приносят такие просчёты - даже представить трудно.
  -- Не помню кто, но один из величайших теорети­ков утверждал: "Разыщите лучших людей, потому что с ничтожными людьми не может быть осущест­влено ни одно великое предприятие". Разбираться в людях и уметь их организовать на дела - это талант, который дан немногим людям. И ошибки в подборе кадров порою приносят тяжелейшие последствия, - вмешался в разговор Кедров. - Вон посмотри на Пет­ра... Чем не министр иностранных дел? Жаль, что у нас в республике нет такого поста, а то бы выдвинул его кандидатуру.
   Они стояли втроём на крылечке ресторана, выйдя из душного и шумного зала, чтобы немного охладиться, а заодно и перекурить. Пётр стоял в красивом, блес­тящем костюме, в сорочке из трювиля, с тёмно-фио­летовой "бабочкой" на шее и таким же платочком в нагрудном кармане.
  -- Ну, ты сегодня прямо как испанский принц, точ­нее, английский денди. Тебя прямо отсюда можно вы­пускать на сцену английского королевского театра "Ковент-Гарден", - легонько похлопал его по плечу Николай. - Кончаем разговоры, пошли, нас там на­верняка барышни уже заждались.
  -- Англичане говорят: никогда не верь политикам, женщинам и погоде! - весело рассмеялся Пётр и, об­нимая друзей за плечи, подтолкнул их к входной две­ри.
   50
   У одного из народов есть поговорка: "Не поже­лай врагу своему жить в эпоху перемен!" Интересно, как выглядит наша жизнь, если вспомнить основные события, произошедшие в нашей стране за последние 27 лет?
   Итак:
   10 ноября 1982 года умер Первый Секретарь Цент­рального Комитета Коммунистической Партии Совет­ского Союза Л.И. Брежнев (глава государства);
  -- февраля 1984 года умер Первый Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза Ю.В. Андропов (глава государства);
  -- марта 1985 года умер Первый Секретарь Цент­рального Комитета Коммунистической Партии Совет­ского Союза К.У. Черненко (глава государства);
  -- ноября 1987 года снят с поста Первого Секре­таря московского городского комитета КПСС Б.Н. Ельцин;
   26 марта 1989 года Б.Н. Ельцин избирается на­родным депутатом СССР;
   14 марта 1990 года М.С. Горбачев избирается Пре­зидентом СССР. Тогда же внесена поправка в Консти­туцию СССР, отменяющая руководящую роль КПСС;
   29 мая 1990 года Б.Н. Ельцин избирается Предсе­дателем Верховного Совета СССР;
   12 июня 1991 года Б.Н. Ельцин избирается Пре­зидентом Российской Федерации;
   19 августа 1991 года в стране объявляется чрез­вычайное положение и создаётся ГКЧП;
   8 декабря 1991 года лидеры трёх союзных респуб­лик: России, Украины, Белорусии - подписали согла­шение и объявили о создании нового содружества - СНГ;
   в конце декабря 1991 года в отставку уходит Пре­зидент СССР М.С. Горбачев;
   январь 1992 года - были отпущены цены, и нача­лись реформы, т.н. "шоковая терапия";
   апрель 1992 года - провалилась попытка принять новую Конституцию России;
   декабрь 1992 года - уходит в отставку Правитель­ство Е. Гайдара, а председателем Правительства РФ назначается В. Черномырдин;
   12 декабря 1993 года на референдуме принимает­ся Новая Конституция Российской Федерации;
   ноябрь 1994 года - происходит обвальное паде­ние рубля, т.н. "чёрный вторник";
   декабрь 1994 года - начало первой Чеченской вой­ны;
   3 июля 1996 года Б.Н. Ельцин избран на второй президентский срок;
   март 1998 года - Председателем Правительства РФ назначен С.Кириенко;
   17 августа 1998 года в России объявлен государ­ственный дефолт;
  -- сентября 1998 года Председателем Правитель­ства РФ назначен Е. Примаков;
  -- мая 1999 года Председателем Правительства РФ назначен С. Степашин;
   9 августа 1999 года председателем Правительства РФ назначен В.Путин;
   август 2000 года - страну потрясла страшная тра­гедия: в Баренцевом море затонула атомная подвод­ная лодка "Курск", весь экипаж (118 человек) погиб;
   декабрь 2000 года - Президент РФ Б.Н. Ельцин уходит в отставку. В.В. Путин назначается исполня­ющим обязанности Президента Российской Федера­ции, а затем и избирается Президентом;
   7 декабря 2003 года состоялись выборы в Госу­дарственную Думу Российской Федерации;
   март 2004 года - Премьер-министром избран М.Фрадков;
   август 2004 года - разбились два самолёта с пас­сажирами на борту: "ТУ-134" и "ТУ-154";
   февраль-март 2005 года - в стране проходит мас­штабная монетизация социальных льгот;
   апрель 2007 года - умер первый Президент Рос­сии Б.Н. Ельцин;
   март 2008 года - Президентом России избран Д.А. Медведев;
   декабрь 2008 года - разразился мировой финан­совый кризис;
   август 2009 года - крупная авария на Саяно-Шу- шенской ГЭС.
   Понятно, что этот перечень далеко не полный, но и этого вполне достаточно, чтобы понять, что спокой­ной, осмысленной, созидательной жизни у россиян было за этот период очень мало. Российский корабль всё время штормило, и он только чудом избежал кру­шения. У нас ведь как: совершить революцию - по­жалуйста; бороться, сражаться за светлое завтра - сколько угодно; управлять повседневными делами - извините, очень уж хлопотно и скучно.
   В России выросло два поколения людей под ло­зунгами и призывами, прославляющими Великую Ок­тябрьскую Социалистическую Революцию. Ведь не случайно более 80 лет в стране самым большим празд­ником был праздник - 7 ноября, день Октябрьской Революции 1917 года. Как потом оказалось, принёс­шей страданий и бед своему народу несравненно боль­ше, чем Великая французская революция 18-го века, которая вместе со своими вождями Маратом и Ро­беспьером утопила Францию в крови.
   Вопреки генетическим основам, заложенным Бо­гом в человека, объективным общественным законам развития, Советское государство с тупым упрямством почти весь ХХ-й век продолжало строить коммунизм. Оглядываясь сейчас на минувшее время, осознаёшь, что оно было похоже на сцену из "Золотого телёнка": "Пи­лите, Шура, гири, пилите, они должны быть золоты­ми". И советские люди, образно говоря, пилили, десят­ки лет пилили чугунные гири, надеясь дожить до "зо­лотого" времени! Не получилось. А после этого на их бедные головы свалилась так называемая перестрой­ка, которая теперь уже добила их этой гирей по голове окончательно. Теперь и живём как контуженные - всё никак не можем ориентиры определить.
   - Вот так и живём, как говорится, из огня да в полымя, - Василий Осотов выдохнул из себя воздух
   14. Кедровый распадок и, резко опустив руки, расколол топором толстенную сосновую чурку. Они с Кедровым готовились к ноч­легу на берегу лесной речушки Палью.
  -- Ну что, дичь будем готовить или всухомятку пе­рекусим? - спросил Владимир.
  -- У меня не настолько притязательный вкус. Са­мого хорошего мне вполне достаточно, - улыбнулся Василий, подкладывая в костёр поленья.
  -- Смотри-ка, какие мы господа!
  -- Да, это вам не какая-то "сугестия-солифлюкция- герменевтика". Это её величество природа!
  -- Чего-о?! Ты что там боронишь? - удивлённо вы­таращил глаза Владимир.
  -- А это я по научному тебе объясняю, что хочу дичь и к ней сто граммов водки.
  -- У любой власти две задачи: препятствовать дур­ным делам и совершать добрые, - вспомнил чьё-то высказывание Кедров. - Я буду заниматься первым, а ты вторым.
   51
   За Богом сразу идёт отец - таково было правило в семье великого композитора Вольфганга Моцарта. Боль­шинство немцев, живущих в XVIII-XIX-ых веках, при­держивались такого уклада общественных отношений. В старой России тоже существовали подобные поряд­ки. Никто детям больше, чем родители, добра не поже­лает. За исключением некоторых "уродов", от которых любое общество, как известно, не застраховано.
   Наверно, было бы неправильно слепо и беспрекос­ловно следовать всем советам родителей. Ведь каж­дый человек особенен и неповторим. И то, что хоро­шо одному, совсем не обязательно должно подходить другому. Но прислушиваться и учитывать мнение ро­дителей дети должны для того, чтобы принять окон­чательное решение. Это убережёт их от многих оши­бок и неприятностей. В этом всё больше убеждался Кедров по мере своего взросления. Ему часто прихо­дилось вспоминать наставления родителей в самые тяжёлые и ответственные часы своей жизни.
   Дети, дети! Практически вся сознательная жизнь человека посвящена детям. У детей уже свои дети, а родители всё пекутся, переживают: "А как там у них? Может, чем помочь надо?" И до последних своих дней они готовы поделиться последним, пожертвовать со­бой, поддержать их материально и духовно. Но, к со­жалению, извечный вопрос "отцов и детей" был и остаётся до конца не решённым. Конфликт между детьми и родителями не ослабевает, несмотря на все­общий социально-экономический прогресс, и продол­жает беспокоить умы тысяч и миллионов людей на планете.
   Практически на протяжении всего XX-го века ста­рая русская традиция почитания и уважения детьми своих родителей дискредитировалась.
   Общеизвестно, что сразу после революции, в пери­од гражданской войны, было немало примеров, когда сыновья воевали против отцов, деды против внуков, и наоборот. Затем в стране наступил период страшных репрессий 30-40-х годов, во времена которых роди­телей, отрывая от детей, отправляли в ссылки, объяв­ляя "врагами народа". После чего появлялись "дети врагов народа", которые всю жизнь носили на себе это страшное клеймо и были лишены равноправия в обществе. Многие из них, стесняясь своих родителей, меняли свои имена, отчества и фамилии. Затем была Великая Отечественная война, на полях которой пали миллионы отцов и сыновей. Сотни тысяч попали в плен не по своей вине, после освобождения из кото­рого также были репрессированы или расстреляны как "враги народа".
   За эти годы по стране прокатилась волна сирот­ства и безотцовщины, которая доломала морально- нравственные семейные устои. Не успели зарасти эти раны, как началась эпоха партийно-государственной монополии, которая без стеснения подменяла под себя, а часто и заменяла собой все исторические родовые и семейные традиции. В этот период существовала аб­солютная привилегия государства над человеком, над семьёй. Тогда государство почиталось больше, чем родители, потому что оно могло всё, а родители были очень ограничены в своих возможностях.
   И вот уже сравнительно недавно, в 1985 году, наше общество было брошено в эпоху перестройки и испыта­ло т.н. "шоковую терапию". В этот период многие ро­дители из-за обнищания были просто лишены возмож­ности обеспечить своих детей самым необходимым. Другие же бросились в иную крайность - начали без­удержно обогащаться, забыв о воспитании своих детей.
   Сейчас, слава Богу, у многих российских граждан начал восстанавливаться интерес к своим предкам, к своим родовым корням. Кедров знает немало людей, которые активно занялись составлением своего ро­дового генеалогического древа, пытаясь отследить, найти свои многовековые истоки. Всё больше рос­сиян осознают, что быть единицей "без роду, без пле­мени" дурно и неприлично. Приличным становится знать свою родословную хотя бы как минимум в тре- тьем-четвёртом поколении.
   Мир необъятен и бесконечен, законы его строги и неотвратимы. Время течёт вперёд, не останавливаясь ни на секунду. И вернуть или переделать жизнь нельзя. И только осознание человеком того, что он является продолжением в своих детях бесконечной цепи человечества, даёт некоторое оправдание и удов­летворение в конце его жизни.
   52
   В 1960-е годы Кедров Анатолий Васильевич каж­дый год немного шишковал, добывая кедровый орех. Не для продажи, а для семьи - в зависимости от уро­жая заготовлял два-три мешка чистого ореха. Как правило, в конце августа он вместе с напарником на неделю ходил в тайгу, в кедрач, облюбованное им мес­то, и там вдвоём промышляли. Владимир Кедров, бу­дучи ещё совсем мальчуганом, неоднократно слышал от отца, который на вопрос матери: "Куда и надолго ли собираешься?" - отвечал: "Едем в кедровый рас­падок, дней на пять". Кедровый орех величиной с кукурузное зерно представляет собой ценнейший пищевой продукт, который занимает важное место в пищевой цепи лесных обитателей, а также издревле употреблялся, был и остаётся любимым лакомством для людей, проживающих на Севере, в Сибири и Даль­нем Востоке. Орех имеет форму слегка неправильно­го конуса, закруглённого сверху и снизу, цвет у него тёмно-коричневый, переходящий на "брюшке" в жел­товатый. Снизу на "жопке" у ореха светлое, неболь­шое, круглое пятнышко, которое указывает на зре­лость и качество семечка - ядрышка. Раскусывают орех зубами, как правило, поперёк, ближе к утолщён­ной части. У тех, кто этим занимается часто, получа­ется это ловко и быстро. "Когда в кармане брюк или фуфайки лежит горсть, а лучше две, кедровых оре­шек, то на жизнь смотришь как-то с большим опти­мизмом", - эту аксиому Владимир познал с раннего детства.
   Когда ему исполнилось двенадцать лет, отец, мас­теря во дворе топорище, подмигнул наблюдавшему за работой сыну и сказал:
  -- Ну вот, ты уже стал совсем взрослым. Поедешь нынче осенью вместе со мной в Кедровый распадок добывать орехи, пора тебя этому делу приучать.
  -- Ура-а-а! - захлопал в ладошки сын. - Я быстро буду лазить по деревьям, мы много соберём шишек.
  -- Ты раньше времени не бахвалься, это тебе не по сараям прыгать да штаны рвать. Иди вон лучше воды принеси, мать стирать собирается, - поставил точку в разговоре отец.
   Где-то недели через две они отправились в лес за орехом. Вместе с ними поехал дядя Коля Прошин, который тоже взял своего сына Сергея, Володькино- го сверстника из параллельного класса. Вместе с ве­щами, которые были упакованы в мешки, они погру­зились в попутную машину, следовавшую из Брянки в Северо-Енисейск. "Зил-164" был гружён цементом в мешках, накрытых сверху брезентом. Взрослые вместе с собакой, лайкой по кличке Полкан, помести­лись в кузове, а пацанов усадили в кабину. Через два часа пути, преодолев по гравийной дороге чуть боль­ше полусотни километров, они выгрузились на обо­чину дороги. Родители неспешно выгрузили мешки, поблагодарили водителя, охлопали с себя дорожную и цементную пыль и закурили.
   Стояло прохладное пасмурное утро одного из пос­ледних августовских дней. Пацаны, хорохорясь, топ­тались на дороге и с грустью посматривали вслед уда­ляющегося автомобиля, который, подпрыгивая на ухабах, всё больше набирал скорость, теряясь в обла­ках пыли. Через пару минут он тёмно-зелёным пят­ном ещё раз мелькнул вдалеке, а затем и вовсе исчез за поворотом, оставив после себя оседающий шлейф серой дорожной пыли. Мальчишкам казалось, что вместе с машиной у них оборвалась связь с внешним миром, исчезла затаённая глубоко в душе надежда на то, что, покатавшись в кабине, они вернутся в родной дом, к привычному уюту. На душе у них щемило, хо­телось даже всплакнуть, но мужская гордость им этого не позволяла, и они изо всех сил крепились и храб­рились.
   Оставив часть вещей в придорожных кустах, все четверо, неся свою порцию груза, гуськом направи­лись в тайгу по едва заметным приметам, которые были известны лишь взрослым. Старший Кедров шёл спе­реди, за ним Володька, потом Сергей, и замыкал про­цессию дядя Коля. Местами попадалась едва разли­чимая тропа. Она виляла по мелколесью среди ко­чек, огибая сырые ложбинки и поваленные деревья, затем карабкалась вверх по склону холма, зацепила край небольшого соснового бора, бежала опять вниз и пересекла небольшой ручеёк, затерявшись на краю полянки, где они и сделали привал. Взрослые, немно­го отдохнув, развели небольшой костёр, оставили па­цанов, сами направились назад к дороге забрать ос­тавшиеся вещи. Минут через сорок они вернулись. Затем все четверо по косогору поднялись в гору и вышли в начало распадка, где одна гора плавно пере­ходила в другую. Здесь среди сосен, осин и берёз они увидели первые могучие, раскидистые, широкоголо­вые кедры. Этих пышных и благодатных деревьев дальше становилось всё больше и больше.
   На небольшой прогалине, возле старого кострища, они остановились, здесь им предстояло разбить ла­герь и обустроить своё трёх-четырёхдневное пребы­вание в лесу. От дороги до места без учёта остановки они шли около часа. Взрослые взялись устанавли­вать небольшую палатку, а детям было поручено со­брать хворост для костра. Через час всё было обуст­роено, внутри палатки был настелен лапник, каждой вещи было определено своё место. Недалеко весело потрескивал костёр, а над огнём, прижавшись друг к другу, висели котелок и чайник с родниковой водой.
   С аппетитом поели гречневой каши с тушёнкой, выпили по кружке горячего сладкого чая с домаш­ними пирожками и определились по дальнейшему распорядку дня. А был он таков: взрослые идут за оставшимися вещами, затем осматривают урожай кедровых шишек, определяясь, откуда следует начать сбор; детям было поручено помыть посуду в ручейке, принести воды и следить за костром, ведя себя при этом крайне предусмотрительно и осторожно. После этого все вместе займутся сбором и заготовкой ши­шек.
   Дав наказ детям, родители спешно направились к полянке. Как только взрослые скрылись за деревья­ми, Володька с Сергеем юркнули в палатку и растя­нулись на брезенте поверх лапника. Повалявшись и поболтав о разном, минут через пятнадцать они выб­рались наружу и, собрав грязную посуду, отправились к ручью. Ручей находился в полсотни метров от па­латки и был совсем небольшой. Он то появлялся на поверхности, извиваясь между корней больших елей, образуя в углублениях небольшие блюдца прозрач­ной водицы, то вновь исчезал под землёй, упорно про­бивая себе путь под зелёно-фиолетовым мхом и про­тискиваясь в глубине среди скальных горных плит, покрытых тонким слоем опавших хвойных иголок и пожелтевших листьев. В маленьком углублении чис­тая как слеза вода просвечивалась сиреневыми и оранжевыми камешками и отражала крохотный ку­сочек голубого неба. Ребята попеременно, взяв в руку пучок мха, мыли и ополаскивали сначала миски, за­тем ложки, котелок и кружки. При этом они весело болтали, брызгали друг друга водой и озорничали.
   На обратном пути Сергей, шедший первым по тро­пинке, дурачась, согнул, а затем резко отпустил берё­зовую ветку. Та, выпрямившись, больно стеганула Вла­димира по лицу. От боли он вскрикнул, выронил из рук котелок с водой и чистые кружки и схватился за пылающую щёку. От жгучей боли у него брызнули слёзы.
  -- У-у-у-у! Мамочки, больно-о! - запричитал он, пе­реступая ногами.
  -- Слабак, не ной, ничего страшного, - смеясь, про­кричал ему в лицо Серёга. - Беги к ручью за водой.
  -- Сам ты слабак, скотина! - крикнул в ответ Во­лодька. И, что было силы, толкнул его в грудь. Тот, взмахнув руками, попятился назад, запнулся о торча­щий из-под земли пенёк и, гремя мисками, свалился боком на землю.
  -- О-о-о! - взвыл Сергей. - О-о-о, мамочки мои! - кричал он, схватившись рукою за ногу. Поначалу Кед­ров думал, что тот придуривается и не подходил к нему. Но тот продолжал, поскуливая, валяться на зем­ле. Потом он увидел на его ладони кровь и понял, что произошло что-то серьёзное. Подойдя к нему, он на­гнулся и отнял Серёгину ладонь от голени. Та была вся в крови. Под ней он увидел рваную штанину, где сквозь чёрное кровавое пятно просвечивала рваная, окровавленная плоть тела. Страх за произошедшее и горький стыд за содеянное охватили Владимира. Он забыл о своей боли.
   "Серёжа, миленький, прости меня", - успокаивал его Володька, стараясь осторожно поднять Сергея с земли. Но тот, раскачиваясь, лежал боком на земле и продолжал стонать. Затем Вовка снял с себя рубаху, трясущимися руками свернул её и, завязав узлом рукава, перетянул как смог рану. Сергей, морщась от боли, приподнялся. По его белому как полотно лицу не переставая текли слёзы. Они оба старались не смотреть друг другу в лицо, понимая, что надо как можно быстрее добраться до палатки. Сергей, обхва­тив своего обидчика за шею, осторожно переступая ногами, всю дорогу вскрикивал и всхлипывал от боли.
   "Серёжа, прости меня, пожалуйста. Потерпи ещё немного, осталось совсем чуть-чуть", - приговаривал Володька, стараясь взять на себя больше веса больно­го, чтобы облегчить тому передвижение.
   Обессиленные, наконец они добрались до места. Вытащив из палатки телогрейки и плащи, и, рассте­лив их под деревом, Владимир бережно уложил на них Сергея. Затем он сложил руки рупором и начал кричать: "Папа! Дядя Коля! Сюда! На помощь!" Ми­нут через пять примчались запыхавшиеся родители. Они бросились к Сергею и приступили к осмотру раны. Верхние штаны с него осторожно сняли, ниж­нее трико разрезали ножом, рану промыли тёплой кипячёной водой, разбавленной йодом. Затем доста­ли чистую рубаху, располосовали её на куски и сде­лали перевязку. "А ну, признавайся, что у вас тут произошло?" - грозно глянул отец на Володьку.
   "Серёжа... упал, запнулся и упал... - заикаясь и делая паузы, начал отвечать сын. Он надеялся, что Серёжка скажет, что сам упал, но тот молчал. Тогда он с трудом договорил: - Я его нечаянно толкнул, он споткнулся и упал на сучок. Я, честное слово, не хо­тел", - и сам от обиды и жалости не то к себе, не то к товарищу заплакал.
   "Паршивец ты этакий! Нечаянно, видите ли, он! Вот руки бы тебе обломать, чтобы в следующий раз нечем было толкаться! - зло закричал на него дядя Коля. - Сына мне покалечил, засранец. Не успели на полчаса оставить двоих, и тут на тебе такое!"
   Вовка отошёл в сторону, прислонил руки и голову к дереву, и его подростковое тело судорожно затряс­лось в молчаливом рыдании. "Ну почему я такой несчастный? Лучше бы мне сломало ногу, я бы не стал ныть, как этот Сергей. Не хочу никого из них видеть. Сейчас бы убежать в лес и там потеряться", - мета­лись мысли в его воспалённой голове. Его отец хо­дил молча вокруг костра, терзаясь муками за одного и другого ребёнка.
   Затем, после того, как перенесли Сергея в палатку, отец подошёл к Володьке, успокоил, напоил чаем и чуть не силой тоже отвёл и уложил в палатку. От перенесённых переживаний, боли и физической на­грузки на них обоих накатила страшная усталость. Сергей и Владимир согрелись и уснули.
   К счастью, рана оказалась не такой глубокой. Па­дая, Сергей напоролся на сучок, который чуть ниже ягодицы сбоку нанёс ему рваную рану в пять санти­метров длиной и сантиметр глубиной. Однако, несмот­ря на то, что взрослые рану промыли и обработали йодом, оставалась опасность воспаления и заражения организма. Поэтому родители решили по результа­там завтрашнего дня принять решение. В любом слу­чае мероприятие было расстроено, поскольку отно­шения между родителями и детьми стали натянуты­ми. Вовку грызло чувство обиды на сверстника, кото­рый первым начал, а виновным оказался только он, а также ему было стыдно перед дядей Колей и своим отцом за содеянное.
   Тогда он впервые понял и осознал, что поведение человека должно быть соизмеримо с обстоятельства­ми, и то, что надо всегда стараться предвидеть по­следствия, к которым могут привести твои действия и поступки.
   Пока они отдыхали, взрослые двуручной пилой сва­лили невдалеке сухое дерево и напилили чурок на дрова. После дядя Коля хлопотал по хозяйству у па­латки, а старший Кедров вместе с сыном отыскал молодую сосну и вырубил из неё жердь длиною око­ло трёх метров. К концу этой жерди они с помощью гвоздей и топора присоединили небольшую чурку, в результате чего получился ударный инструмент - колотушка, похожий на большой молоток. До наступ­ления сумерек оставалось ещё время, поэтому Кедро­вы решили обстучать пару близстоящих деревьев. Свободный конец жерди они упирали в землю у ос­нования кедра, затем молот слегка отводили в сторо­ну и вдвоём с размаху ударяли им в ствол на высоте трёх метров. От удара дерево содрогалось, и спелые кедровые шишки, как маленькие снаряды, градом сыпались вниз, издавая при этом смачные шлёпки о землю. В этот момент следует отбегать в сторону либо прижиматься к стволу дерева, иначе меткая шишка может попасть в голову и оставить там после себя вполне ощутимый след, очень даже болезненный, не­смотря на кепчонку, которой та была прикрыта.
   Обстучав таким образом несколько деревьев, Во­лодька с отцом собрали упавшие вокруг деревьев шишки и направились к палатке. Так закончился их первый день. Потом они все вместе поужинали, долго пили чай. Дядя Коля всё время проверял, нет ли температуры у Сергея, и осматривал на его ноге повязку. Все спали плохо: Сергею мешала ноющая нога, его отцу - беспокойство за сына, а оба Кедровых чувствовали свою вину перед Прошиными.
   Назавтра работа продолжалась по той же схеме: Сергея одного у палатки не оставляли. На час-полто- ра в лес уходили взрослые, колотушкой обстукивали деревья, затем отец Сергея возвращался, а ему на сме­ну на сбор шишек убегал Владимир. В очередной раз, когда дядя Коля находился у палатки, Володька уго­ворил отца и получил разрешение слазить на боль­шой толстый кедр. Кедр был могуч, в два охвата у основания, метров пятнадцать высотой, с большой широкой макушкой, на которой сквозь пушистую зелень, словно покрытые сине-фиолетовой лазурью, просматривались большие смолистые шишки.
   Поначалу он довольно успешно и уверенно проби­рался сквозь густые и беспорядочно торчащие ветки, стараясь выбирать под опору рук и ног наиболее тол­стые и крепкие из них. Но чем выше поднимался, тем труднее было продвигаться. Ветки становились всё тоньше и росли всё гуще. Ему приходилось изви­ваться змеёй, но, несмотря на это, он постоянно наты­кался на колючие и липкие от смолы ветви, которые порою ломались под его руками и ногами. Не обра­щая внимания на уколотые бока и поцарапанные руки, на сыпавшуюся за шиворот хвою и кору, он со всё нарастающим страхом, но упрямо продвигался вперёд. Преодолев две трети расстояния, Володька неожиданно для себя вдруг почувствовал, что сильно устал. В руках появилась свинцовая тяжесть, колени мелко дрожали, а под мокрой от пота рубахой тело горело, и в нём бешено колотилось сердце. Он решил отдохнуть и, прижавшись поплотнее к стволу дерева, сквозь густые ветви взглянул вниз, туда, где остался отец. Но разглядеть там было практически ничего невозможно, всё заслоняли длинные, пушистые и мяг­кие хвойные иголки кедра.
  -- Э-э-и! Как там у тебя дела! - окликнул его отец. Володька повертел головой и в небольшом просвете между веток в стороне от кедра увидел маленькую фигурку отца.
  -- Всё нормально! - прокричал в ответ сын, хотя не очень-то был в этом уверен. Он поднял глаза и взгля­нул вдаль. Перед его взором простилалось огромное зелёное море. Его край заканчивался далеко-далеко на горизонте, соединяясь с розовато-голубым на за­кате небом. Посреди этого моря то там, то тут желте­ли, словно коралловые рифы, островки лиственного леса. Ложбины и впадины, бороздящие горы, созда­вали впечатления огромных волн на поверхности это­го зелёного моря, и от этого казалось, что всё вокруг медленно качается. Кедровый распадок, в котором они остановились, представлял собой небольшую плоскую ложбину, которая медленно уходила вниз и заканчи­валась у основания большой поперечной долины, по дну которой, судя по всему, протекала небольшая реч­ка. Осторожно поднявшись ещё на пару метров, Вла­димир ухватился одной рукой и начал попеременно трясти кедровые ветви, на конце которых висели шишки, как правило, по четыре штуки в кусте. Шиш­ки опадали и, словно шрапнель, покрывали землю вокруг дерева, но отрывались не все, треть шишек оставались висеть, подчиняясь природной мудрости, для того, чтобы впоследствии накормить белок, птиц - кедровок и другую лесную живность. Минут за двадцать, таким образом, ему удалось сбросить четы- ре-пять десятков шишек. На этом следовало и закон­чить "вылазку" и приступить к снижению. Но вот беда: над его головой торчали ветки с самыми боль­шими и красивыми шишками. Они, казалось, так и просили: "Возьми нас, не оставляй, мы самые вкус­ные". К тому же после вчерашнего ему хотелось заг­ладить свою вину и отличиться чем-то хорошим. И он не устоял от соблазна, полез вверх. Ствол дерева стал уже совсем тонким, сантиметров пятнадцать в диаметре, и поэтому каждое движение давалось ему с трудом и нагоняло на него всё больше страха.
  -- Володька, слезай! Слезай вниз! Слышишь меня? - прокричал ему отец.
  -- Сейчас-с-с. Спускаюсь! - с "овечьей хрипотой" в голосе прозвучало сверху. Громче Владимир уже не мог ответить. От страха и волнения горло вдруг пе­рехватило. Он потянулся к верхней ветке и дрожа­щими пальцами ухватился за неё. И тут откуда ни возьмись дунул порыв свежего осеннего ветра. Вер­хушку ствола вместе с Кедровым качнуло в сторону, затем назад. "Всё, падаю..!" - мелькнуло у него в голове. Он зажмурил глаза. Ужас охватил его. Жут­кий, леденящий страх сковал его тело. Он сначала хотел выпустить из рук, как ему показалось, падаю­щий обломок дерева, чтобы вместе с ним не сорвать­ся вниз. Но эта страшная мысль заставила его, на­против, ещё сильнее сжать пальцы рук вокруг тон­кой вершинки. Видно, подобным образом утопающий в море хватается за соломку. В одно мгновение ему представилось, как распластанный и бездыханный он лежит на земле, а рядом со слезами на глазах стоит его отец. Затем к нему вернулось сознание того, что он пока не летит вниз, а всё ещё вверху, медленно раскачивается из стороны в сторону. Он смутно осоз­навал, что почему-то произошла задержка; но в том, что он непременно упадёт и разобьётся, не сомневал­ся. От этого понимания ему стало ещё хуже. Его за­мутило, перед глазами поплыли чёрные круги. При­жавшись всем телом к тонкой, раскачивающейся вер­шинке, он, как говорится, Богу отдавал душу.
   "Мамочка дорогая, спаси, помоги. Только бы ос­таться живым", - сквозь помутневшее сознание не­слышно шептали его губы. Прошло минут пять. Со­знание начало постепенно возвращаться к нему. Он начал медленно, не отрываясь от ствола, сползать вниз, своим весом подгибая и ломая тонкие ветви дерева. Острые сучья рвали штаны, в кровь царапали тело, вниз летели оторванные пуговицы от куртки. Ягоди­цы, ноги и руки горели от порезов и уколов, но он медленно, стараясь не дышать, продолжал сползать вниз. И только спустившись таким образом метра на два, понял, что беда его миновала. Немного успокоив­шись, Владимир вздохнул полной грудью и крикнул, стараясь не глядеть вниз: "Пап, я спускаюсь!" А сам подумал: "Если останусь живым, больше лазить по деревьям в жизни не буду".
   С той самой поры Кедров знал, что любая высота снизу всегда кажется менее опасной, чем является на самом деле. И прежде чем подниматься наверх, чело­веку следует подумать о том, как он будет оттуда спус­каться.
  -- Боже, посмотри: на кого он похож! - восклик­нул отец, увидев спустившегося на землю сына. - На тебе нет живого места. Всю одежду устряпал.
  -- Да, ничего. Сам говорил: были бы кости целы, а мясо нарастёт, - совсем по-взрослому рассудил Влади­мир.
   Волосы у него были мокрые и взлохмаченные, крас­ное потное лицо было покрыто пепельно-серой пы­лью от древесной коры. На правой щеке и на подбо­родке алели две косые царапины. Обе руки, тёмно- серые от смолы, пестрели порезами. Штанина на правой ноге выше колена была разорвана. В промеж­ностях между ног темнело подозрительное сырое пят­но. На куртке с мясом были оторваны все пуговицы, вдобавок вся её передняя часть была покрыта буры­ми смоляными пятнами.
   - Честное слово, ты как будто под бомбёжкой по­бывал, - отряхивая сына, улыбался отец. - Собери вон свои пуговицы и пошли к палатке. Шишки я уже собрал.
   Весь вечер и до самой темноты они все вместе ше­лушили собранные шишки и отсеивали орех. Дела­лось это довольно просто: на землю расстеливался брезент, поверх его укладывалось стесанное с обеих сторон короткое бревно, на него садился один из му­жиков и толстой короткой доской с поперечной на­сечкой, как у стиральной доски, ударял с протяжкой по лежащей на бревне шишке. Та рассыпалась, а её сердцевина и другие крупные остатки вручную вы­бирались и выкидывались. Оставшаяся масса просе­ивалась сквозь привезённое с собой сито, и чистый орех вместе с пылью ссыпался в мешки. Закончили они работу уже при свете костра, когда на горизонте жёлтым бриллиантом вспыхнула первая звёздочка, а лес погрузился во мглу.
   Беспокоясь за Серёгино здоровье, родители реши­ли дальнейшие заготовки на этом прекратить и зав­тра с утра собираться в обратную дорогу. Поужинав, все улеглись спать, оставив слегка горящим костёр. Для этого в него положили длинные сырые берёзо-
   15. Кедровый распадок
   вые чурбаки, которые долго и не сильно горят. Во­лодька отрубился сразу, спал крепко и сладко. Про­снулся он от того, что кто-то настойчиво и упрямо толкал его в бок и просил проснуться. Медленно при­ходя в себя, он услышал лай собаки и торопливый шёпот Сергея: "Просыпайся скорей, там медведь хо­дит, наверно, за нами пришёл!" Сон слетел вмиг, как стрела с отпущенной тетивы. За палаткой раздавал­ся отчаянный напористый лай их любимца Полкана, который иногда ненадолго прерывался грозным ры­чанием, а затем с новой силой звонко ударял в таёж­ную ночь. Сквозь брезент палатки были видны яр­кие языки пламени костра, оттуда же слышался не­громкий разговор взрослых. Они, видимо, встали давно и вышли с ружьём из палатки. Костёр горел ярко, но его свет кромешную тьму не пробивал, а даже усили­вал. Испуганные глаза Сергея лихорадочно поблёс­кивали в полумраке, он подполз к выходу и выгля­нул наружу.
   "А ну-ка, куда? Сидеть в палатке", - рявкнул встре- воженно на него отец. Володька почувствовал, как у него на затылке слегка зашевелились волосы. Они оба сбились в центр палатки и притихли как мыши, прислушиваясь к негромким отцовским голосам. Собака не унималась и продолжала отчаянно облаи­вать кого-то в ночи. Затем заглянул дядя Коля и ска­зал, чтобы они не пугались оружейных выстрелов. Их сделают в воздух в качестве предупреждения, что­бы отогнать зверя. Затем с небольшой паузой ноч­ную мглу разорвали два оружейных выстрела. Соба­ка, почуяв поддержку, громко залаяла и бросилась в глубь леса на ей только ведомого противника. Про­шло ещё с полчаса. Лай собаки стал реже и тише. Затем она вернулась к палатке. Ребята, сморенные сном, так и не заметили, когда легли спать родители и вообще ложились ли они в эту ночь.
   На завтра, собрав лишь по полмешка ореха на каж­дую семью, они к полудню со всеми вещами вышли на дорогу. Прождали пару часов, и их подобрала по­путная машина. К вечеру они были уже дома.
   После этой поездки в кедровый распадок Володь­ка как-то сразу повзрослел и возмужал. У него зна­чительно поубавилось ребячества, он стал более рас­судителен и выдержан. Даже голос у него изменился и стал более низким, за что друзья вскоре не преми­нули дать ему прозвище - "Боцман". Сергей благо­получно поправился, но дружба между ними так и не сложилась.
   53
   Существует такая байка, что знаменитый русский Левша, который английскую блоху подковал, перед смертью просил: "Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то они стрелять не годятся". Государю его слова, конечно же, не передали, и в армии по-прежне­му продолжали ружья чистить колотым кирпичом. Вскоре случилась Крымская война, пули из ружей, чищенных кирпичом, не летели, а вываливались, и Россия ту войну проиграла. Произошло это потому, что государю умные слова не передали, а генералы сами думать не хотели.
   В 90-е годы минувшего столетия в России появи­лось много так называемых генералов, командиров производств, высоких управленцев, которые так по­хожи на тех генералов из далёкого 1854 года. Тогда- то военное поражение заставило перевооружить ар­мию нарезным оружием и заменить парусный флот на паровой. Сейчас об интересах государства, Отече­ства по-настоящему пекутся очень мало людей из чис­ла тех, кто к этому приставлен. Что прежде всего волнует, к примеру, нынешнего собственника завода? Как в самое короткое время "отбить" потраченные средства и выручить максимальную прибыль для себя. Этого можно добиться за счёт повышения про­изводительности труда и выпуска высококачествен­ной продукции, что сделать непросто и потребует вре­мени. А можно за счёт сокрытия налогов и низкой оплаты труда рабочих, а также распродажи оборудо­вания, производственных площадей и земельных участков. Что значительно проще. Тем более, что ни­кому до этого нет дела. Ни федеральной, ни местной властям. Поразительно то, что личный доход ни соб­ственника, ни наёмного менеджера никоим образом не увязан с результатами работы предприятия и с уров­нем средней заработной платы на этом предприятии. Этот вопрос, что называется, лежит на поверхности, ясен даже младенцу, но ни исполнительная власть, ни законодательная его не решают. Эти вопросы уре­гулированы в развитых странах давно, но не у нас. То же самое касается введения прогрессивного подо­ходного налога. Ссылки на то, что власти его будет труднее собирать - смехотворны. Что же власть хо­чет, чтобы ей было легко, когда всему народу тяже­ло?! Все эти надуманные причины можно объяснить лишь тем, что здесь превалируют личные интересы перед государственными. То же самое можно наблю­дать и в чиновнической среде. Можно ли ожидать от человека, попавшего на высокий уровень власти, пра­вильных решений, если он не имеет опыта работы, если он не прошёл предварительного испытания влас­тью на более низком уровне? Как правило, нет. Такой человек вреден для общества. Поскольку его управ­ленческие решения в прогрессивных пропорциях от­рицательно сказываются не только на результатах од­ного предприятия, а целой отрасли в масштабах стра­ны. Конечно, некоторые из них методом "проб и ошибок" за два-три года чему-то научатся, но разве позволительны такие "мелочи" в наше стремитель­ное время. Интересы страны для них - пустой звук. Большинство из них рассматривают Россию только как полигон по приобретению навыков современного, цивилизованного грабежа для своего личного обога­щения. После чего они полагают, что можно на "золо­том парашюте" приземлиться где-нибудь на Кипре или на Гаваях и наслаждаться до конца своих дней шу­мом ласкового моря.
   По разумению Кедрова, такие люди не имеют ни­чего общего с элитой страны. Ведь что такое элита общества? От французского elite - лучшее, отборное. Следует, что это лучшие представители общества. Элита - это люди, которые своим поведением, поступ­ками, делами, талантом, мужеством, творчеством про­изводят и создают ощутимые блага для общества. При этом они, как и все смертные, стремятся и к личному обогащению, успеху, привилегиям в обществе. Но на­ряду с этим для истинной элиты свойственно поведе­ние, при котором понятия "прилично" и "неприлич­но" - не пустой звук, а правило, норма поведения.
   Как элита без общества, так и общество без элиты жить не могут. Ведь в конечном итоге элита опреде­ляет вектор развития общества, устанавливает план­ку высоты общечеловеческих ценностей, которую тому надлежит покорить. Поэтому так важно, чтобы обще­ство умело отделять "зёрна от плевел", было требова­тельно и не создавало себе дутых кумиров и идолов.
   Депутат - человек, который представляет интере­сы определённой части общества. Кедров в двадцать три года стал депутатом поселкового Совета, в двадцать семь - депутатом районного Совета, а в сорок лет - депутатом Верховного Совета Коми АССР. На всех уровнях был депутатом двух и более созывов. Поэто­му не понаслышке знает, что такое "депутатская ра­бота".
   Отдельные граждане, группы граждан, определён­ные слои общества никогда не могут быть полностью удовлетворены положением дел в обществе, в госу­дарстве. А раз так, то депутат, представляющий их интересы, обязан настроения, требования своих изби­рателей доводить до власти. Поэтому депутату очень часто надлежит критиковать власть. А иногда и быть в оппозиции к ней. А это, понятно, не совсем просто, потому что с ней лучше дружить, а не скандалить. "Может, с барского плеча и мне что-то перепадёт", - так рассуждают многие депутаты. И попав сами во власть, замирают, становятся "овечками". Сашка Быков, служивший в десантуре, как-то рассказал Кед­рову байку из своей военной службы: "Сидим мы в обеденный час в солдатской столовой. Мой сосед сле­ва - Степан, помешав ложкой в миске с супом, подзы­вает к себе дежурного сержанта и говорит ему: "То­варищ сержант, мне по норме положено мясо", - и показывает ему на свою миску без мяса. Сержант в ответ: "Ну, раз положено, то ешь". - "Так ведь не положено!" - с возмущением ему говорит солдат. "Раз не положено - то не ешь", - спокойно ему отве­чает тот.
   Вот у нас сейчас в стране сотни тысяч пенсионе­ров вопиют о том, что им за их честный добросовест­ный труд должна выплачиваться достойная пенсия, как минимум не ниже 40 процентов от среднего за­работка. А им чиновники и депутаты отвечают: "Не положено по закону". - "Кем не положено? И почему так положено?" - должны спросить и потребовать депутаты Государственной Думы России. "А почему так высоки и несправедливы тарифы на жилищно- коммунальные услуги в наших городах и сёлах?" - должны устроить разбор, к примеру, депутаты Госу­дарственного Совета Республики Коми. "А почему дети мёрзнут в школе?" - обязаны исправить поло­жение депутаты сельского поселения "Помоздино", к примеру, и т.д.
   К сожалению, не все депутаты сегодня отстаива­ют интересы своих избирателей. Среди них есть и такие, кто, добиваясь депутатского поста, преследовал корыстные интересы. Другие оказались, к своему удивлению, "слабоваты в коленях", то есть не бойца­ми. Третьи просто не представляли, что от них будет востребовано, и оказались не готовы к такому роду деятельности. При этом законы приняты такие, что неоправдавшего доверия депутата отозвать практи­чески невозможно. В стране ещё крайне слабо разви­ты демократические основы политической жизни. А власть, как в Москве, так и в регионах совсем мало изменилась и всегда претендует на истину в послед­ней инстанции и часто бывает просто бесцеремонной и циничной.
   Поэт Александр Галич однажды написал: "Не бой­ся тюрьмы, не бойся сумы, не бойся ни глаза, ни хлада, а бойся единственно того, кто скажет: я знаю, как надо". Когда выбирают депутатов, они все говорят, что зна­ют как надо. А когда их изберут - то ли знания у них исчезают, то ли воля пропадает, то ли нажива глаза застилает.
   В октябре 1991 года на сессии Верховного Совета Коми ССР спросили Председателя Совета Министров Республики: "Будет зимой голод или нет?" - "Этот вопрос оживлённо обсуждается буквально везде - и в прессе, и на улицах, и в самых разнообразных кру­гах. Ответить на него очень трудно. Никто сегодня не способен спрогнозировать продовольственную си­туацию в стране..." - так прозвучал ответ.
   Сейчас в это трудно поверить, но так было! В то время, когда вся Европа страдала от перепроизвод­ства продовольствия и бытовых товаров, в СССР на­ступал голод, и людям не во что было себя одеть и обуть. К примеру, Троицко-Печорский райисполком в то время печатал в местной типографии сотнями метров талоны, ставил на них свои печати и раздавал по спискам и под роспись населению. На талоны в магазинах по норме отпускались: масло, сахар, водка, стиральный порошок, мыло, постельное бельё, дет­ская одежда, мука, чай и другие товары. Жизнь рядо­вого гражданина в то время превратилась в сплош­ной дефицит всего и в бесконечные очереди. Слова: "достал", "достала" были в то время самыми попу­лярными. Если удавалось достать, в смысле - купить, по блату или по случаю полкило сливочного масла, или коробку конфет, или пару килограмм яблок, или две пачки стирального порошка, то день для челове­ка был прожит уже не зря.
   30 ноября 1991 года Украина проголосовала за свою независимость. Союз Советских Социалистиче­ских Республик окончательно развалился. В эти дни в дневнике Кедрова, который тогда работал председа­телем райисполкома, появилась запись: "Живём без страны, без гражданства, без власти. Экономика в раз­рухе, продовольствия нет, промышленных товаров нет. Хаос, дурдом. Народ злой. Всё чаще возникает жела­ние бросить всё к "чёртовой матери" и уйти в бизнес, который буквально на воздухе делает деньги".
   Уинстон Черчилль, умерший в 1965 году, как-то сказал: "Я всегда думал, что умру от старости. Но, когда Россия, кормившая всю Европу хлебом, стала закупать зерно, я понял, что умру от смеха". Но в те годы, о которых говорил англичанин, Россия закупа­ла фуражное зерно на корм скоту, а сейчас уже и самим стало жрать нечего! Испуганные люди хвата­ли всё, что подворачивалось под руку. Кто-то целы­ми коробками до полсотни пачек у себя в туалете хранил стиральный порошок, кто-то на балконе ме­шок гречневой крупы, ящик печенья или коробку рыбных консервов. В автомобильных гаражах все углы были забиты, на всякий случай, банками с крас­кой, листами фанеры и жести, мотками провода, ру­лонами толи и линолеума... Это приводило к ещё большему дефициту, к ещё большему ажиотажу. Ка­залось, выхода нет, страна идёт вразнос.
   Вот тогда правительство, возглавляемое Е. Гайда­ром, решилось на кардинальные меры. 2 января 1992 года были отпущены цены. Теперь народу, привык­шему к государственному, централизованному управ­лению, пришлось испытать уже новый шок. Судите сами: раньше килограмм колбасы стоил 5 рублей, стал - 150 рублей; масло сливочное - 3 рубля 50 ко­пеек, стало - 35 рублей; мясо - 3 рубля 60 копеек, стало - 160 рублей и т.д. На улицах городов и посёл­ков начали, как грибы, появляться лавки, ларьки с непонятно откуда возникшим товаром. Первое вре­мя люди глядели на ценники и глазам своим не ве­рили. Им казалось, что над ними просто смеются, просто издеваются. Однако, постепенно смирились и с этим, уж больно не хотелось опять возвращаться назад, к тотальному дефициту. Многие начали ходить в магазин, как в музей.
   В философии есть закон: "Отрицание отрицания". Этот закон утверждает, что новая форма, отрицая пре­дыдущую, сама отрицается последующей и т.д. Так вот, когда люди почувствовали, что государство ока­залось неспособно и бессильно защитить их от голо­да и нищеты, они бросились искать пути самовыжи­вания. В конце 80-х - начале 90-х в стране начало бурно развиваться огородничество, садоводство и мел­кое фермерство. Все пустующие земли, все близле­жащие пустыри в городской черте, вблизи населён­ных пунктов были разобраны населением, и где вруч­ную, где мотоблоком, где на лошадке, раскопаны, распаханы и засажены картофелем - вторым россий­ским хлебом. На садоводческие участки также резко вырос спрос. Люди стали сами выращивать: морковь, лук, свеклу, огурцы, помидоры и делать запасы на зиму. Многие начали разводить кур, свиней, кроли­ков, держать овечек и коз. Это не только помогло решить продовольственный вопрос, но и подвигло часть родителей и детей к созидательному труду и хотя бы немного отвергло от пьянства, хулиганства и разлагающей деградации.
   Но, к сожалению, большинство людей, как и всё живое на свете, изначально стремится к покою. Как только жизнь начинает немного улучшаться, они за­бывают о пользе семейного, домашнего труда и начи­нают всё больше предаваться отдыху и удовольствию. Особенно сейчас, когда индустрия услуг достигла сво­его невиданного развития, когда полки магазинов завалены товаром, когда почти каждый гражданин, не выходя из дома, может по телевизору или компь­ютеру следить за всеми происходящими событиями в городе, стране и даже во всём мире. Очень прискорб­но, когда взрослые люди на глазах у детей целыми днями валяются на диванах и беспрестанно таращатся на экраны телевизоров, не утруждая себя ни физи­ческой, ни умственной работой.
   Кедров встал с кресла, взял с полки второй том И.Гончарова и, глядя на первую страницу, прочёл: "В Гороховой улице, в одном из больших домов, наро­донаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов.
   Это был человек лет тридцати двух-трёх от роду, среднего роста, приятной наружности, с тёмно-серы­ми глазами, но с отсутствием всякой определённой идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица". И далее: "Лежанье у Ильи Ильича не было ни необхо­димостью, как у больного или человека, который хо­чет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормаль­ным состоянием".
   Человек, общество достойны успеха и победы толь­ко в том случае, если для этого они прилагают боль­шие усилия и отменное старание. У одного из вели­ких народов есть высказывание, которое гласит: "Amati Victoria curam!" - "Победа любит старание!"
   55
   В конце 90-х на Россию обрушилась настоящая беда - наркомания! Похоже, сам сатана придумал это зелье, чтобы уничтожить человечество. У тебя пло­хое настроение? Неприятности? Проблемы? Тебя гры­зёт совесть? Тебе скучно?.. Всё очень просто: принял дозу наркотика и отдыхай в дурмане, наслаждайся грёзами - час, два, три... А затем - горькое отрезвле­ние. На человека наваливаются ужасные муки, тело терзают нестерпимые боли, жизнь кажется кромеш­ным адом. В голове стучит одна мысль: спастись, уко­лоться, только ещё разок, может, последний... А даль­ше опять всё по новой. Денег нет - надо занять, сво­ровать, отнять, кого-то ограбить, убить. Ты уже не человек, ты больное, дикое, безвольное, покорное жи­вотное, которое упрямо бредёт к своей погибели.
   Конечно же, больше всего этой напасти подверже­на молодёжь, которая слаба характером и более пад­ка на сиюминутные удовольствия. Мало того, что эти люди губят сами себя, но ведь они, находясь в нарко­тической зависимости, способны на самые страшные проступки и жуткие преступления. Никакого снис­хождения не может быть к тем, кто занимается рас­пространением наркотиков, они должны быть суди­мы самым строгим судом!
   Другая, может, чуть меньшая, но тоже беда - это повальное увлечение игральными автоматами и азарт­ными играми. И подростки, и молодёжь, и уже взрос­лые граждане вдруг сломя головы бросились к иг­ральным автоматам, ринулись в казино, в ночные клу­бы. Одни проигрывают свои "завтраки", другие - стипендии, третьи - семейные бюджеты, четвёртые - бизнес и т.д.
   Проигравшись "в пух и прах", они, как правило, не успокаиваются. Залезают в долги, закладывают имущество, воруют, грабят и, как правило, опять про­игрывают. Казалось бы, изначально здоровый чело­веческий азарт, который, как естественный инстинкт, свойственен и жизненно необходим любому человеку для достижения целей, делает из этих людей маниа­кальных игроков с нарушенной зависимой психикой. Многие из них становятся не только сами несчастны, но за собой в беду увлекают и своих близких.
   У Владимира Кедрова до сих пор звучат в ушах напутственные слова отца, который, провожая его на учёбу в институт, говаривал: "Упаси тебя Господь, Во­лодька, от игры в карты на деньги. Кто бы к тебе ни приставал с уговорами, что бы тебе ни сулили - не смей играть на деньги, никогда этого не делай. Пом­ни мой наказ!" В то время эта просьба ему казалась малозначащей, не очень существенной. Но когда ему пришлось встретиться с такими людьми, спустивши­ми в карты не только всё семейное состояние, но и пустившими под откос свою жизнь и жизни своих близ­ких, убедился в важности того отцовского запрета.
   Раз уж разговор зашёл об играх, то следует вспом­нить о новом суперсовременном увлечении детей и молодёжи - о компьютерных играх. Надо отдать долж­ное их изобретателям. Ведь благодаря занятиям на компьютере мальчишки и девчонки имеют возмож­ность приобщиться к самому массовому и современ­ному средству общения, научиться пользоваться са­мым мощным интеллектуальным банком человече­ства. Это с одной стороны, но ведь есть оборотная сторона. У каждого "добра" есть своё, может, и не­большое "зло". Так вышло и здесь. К сожалению, рынок заполонили детские компьютерные игры не лучшего пошиба. Значительная часть таких игр по­строена на пропаганде зла, вражды и ненависти. Есть ли смысл говорить о том, что это наносит психиче­ский и нравственный вред сознанию ребёнка, подрост­ка? Думаю, что это понятно любому здравомысляще­му человеку. В любом обществе должно быть нало­жено "табу" на культивирование агрессии и наси­лия. Так почему же мы не защищаем себя? Не мо­жем? Неправда! Просто тем, кто за это отвечает, как всегда, недосуг. Мы часто ведём себя как дикари: пытаясь слиток золота обменять на стеклянные бусы.
   56
   На Брянке, в двадцати метрах от дома Кедровых, у самого подножья горы весной начинал бить род­ник. Пробившись сквозь толщу скальных пород и освободившись от царства подземной тьмы, робкие бурлящие фонтанчики кристально чистой воды, ше­веля на дне песчинки и мелкие камешки, наполняли собой небольшое углубление, когда-то сделанное за­ботливой рукой человека. Через его край серебрис­тая водичка затем тонким потоком струилась даль­ше, маневрируя среди неровностей земной поверхно­сти, и устремлялась вниз вдоль ограды, теряясь в небольших кустиках ивы. Мудрость природы заклю­чалась в том, что родничок появлялся тогда, когда из-за весеннего половодья воду из протекающей че­рез посёлок речки пить было нельзя, и исчезал после того, как та входила в своё нормальное русло, и вода в ней становилась пригодна к употреблению. Влади­миру часто приходилось бегать к тому источнику с ведром и ковшом по воду. Осторожно, чтобы не за­деть дна и не замутить волшебной родниковой чис­тоты, он опускал ковшик и, наклонив его, бережно через край наполнял его искрящейся на солнце во­дой. Вода была холодной - зубы ломило, и вкусной - не напьёшься, бывало.
   Этот родничок для Кедрова был апофеозом вес­ны. К его появлению основной снег сходил, весенняя грязь на дорогах подсыхала, ледоход на реках завер­шался, и на прогалинах, под деревьями, вместе с веч­но тёмно-зелёным брусничником появлялась первая, нежная, зелёная травка. Детвора и молодёжь весну ощущают наиболее остро. Они растут сами и чув­ствуют, как вместе с ними пробуждается природа, всё вокруг оживает и пульсирует. Появление родничка олицетворяло собой всё новое, чистое, светлое и ра­достное. Владимиру тогда казалось, что и жизнь вок­руг такая же замечательная - незамутнённая и це­ломудренная.
   Проходила неделя, другая, и родник высыхал. Его дно покрывалось пылью и разным мелким лесным мусором. Как ни пытался Владимир его почистить, он даже ковырял расщелину между камнями веткой, но всё было напрасно - вода исчезала бесследно. Ему казалось, что, напоив его, она таким же родничком появлялась на противоположной стороне земного шара и поила своей свежестью какого-то мальчишку из американского штата Техас или австралийского города Ньюкасл. От этой мысли его порой щемила ревность к родничку и брала досада, что он доступен кому-то ещё, однако он старался быть великодушным и быстро об этом забывал, тем более было так много интересного впереди. Ведь наступало лето.
   До своих семнадцати лет Владимир на лето нику­да не выезжал и проводил его дома вместе с родите­лями. Правда, один раз его отправили в пионерский лагерь в посёлок Тея, за сто километров от дома. Но пробыл он там лишь первую неделю. Как только мать приехала его навестить, он уговорил её забрать его из опостылевшего ему детского лагеря.
   Ах, родничок ты, родничок! Как ты там пожива­ешь? Не замусорили ли тебя небрежные люди, не сту­пают ли в твои чистые воды грязной обувью недо­брые или невнимательные люди?
   Через десять лет после этих воспоминаний, в 2009 году, Кедров приехал на свою малую родину и отпра­вился к своему старому дому. Дом сильно обветшал, вся придомовая территория новыми хозяевами была запущена. Везде рос бурьян. На месте родничка воз­вышалась поросшая травой груда мусора.
   57
   На улице уже хозяйничал месяц май. Природа, окончательно проснувшись от зимней спячки, нена­сытно и жадно упивалась яркими солнечными луча­ми и наряжалась в летние наряды. От яркого света и первого тепла вся живность пришла в движение. Пти­цы восторженно и хлопотно щебетали и кричали на разные голоса, стремительно разрезая ноздреватый, весенний воздух своими упругими телами; коровы, выпущенные после долгой зимы на волю, жадно при­падали своими мясистыми губами к островкам про­клюнувшейся травы, радостно мычали и от избытка чувств размахивали из стороны в сторону своими грязными хвостами; собаки, растянувшись во весь рост, на сухом пригорке миролюбиво соседствовали друг с другом, подставляя свои облезшие бока напо­ристому солнцу; неведомо откуда появившиеся кру­гом насекомые резво ползали в низенькой травке и активно занимались размножением. Одним словом, жизнь вокруг бурлила и радовалась выпавшему ей денёчку.
   Владимир, придя домой с работы на обед, снял в прихожей туфли, повесил пиджак и направился в ван­ную вымыть руки. Жена вместе с дочерью на кухне накрывали на стол и о чём-то весело болтали. Татья­на заканчивала седьмой класс. Она была прилежной, симпатичной девочкой, которая всё больше станови­лась привлекательной девушкой.
  -- Папа, мы сегодня поедем в магазин? Ты, надеюсь, не забыл, что завтра у мамы день рождения? - заско­чив в ванную, быстро затараторила дочь.
  -- Да не забыл. А ты подарок присмотрела?
  -- Там есть такая розовая кофточка с перламутро­выми пуговичками...
  -- Ну, ладно. Всё. Если денег хватит, купим. Давай обедать, у меня времени мало.
   Они сели за стол. И тут в коридоре раздался теле­фонный звонок. Дочь стрелой метнулась к телефону. "Пап, тебя. По-моему, бабушка", - растерянно сказа­ла она, протягивая телефон отцу.
  -- Алло, сынок. Здравствуй, - услышал он хрип­лый рыдающий голос матери.
  -- Здравствуй, мама. Что случилось? Ты заболела?
  -- Горе, сынок, папа умер.
  -- Как умер? Почему?
  -- Он после ночного дежурства в детском саду рано утром вышел на крылечко. Упал и там, на месте, от инсульта помер.
   Кедров слушал рыдающий голос матери, а сам не­доумевал: "Как умер? Не может этого быть. Ему ещё рано. Как он мог? А как же я? Как мы? Может, это какая-то дикая ошибка?" Но ошибки не произошло. Анатолий Васильевич Кедров в 63 года, отстояв своё дежурство на работе, рано утром почувствовал смут­ное волнение и лёгкую тревогу. Он вышел на кры­лечко навстречу только что выглянувшему из-за горы майскому солнышку, улыбнулся ему. В голове у него стоял лёгкий шум, который всё сильнее переходил в
   16. Кедровый распадок 241 нарастающий звон. Ему вспомнилось детство, когда он с отцом стоял у церкви, а там сверху на всю окру­гу раздавался всеобъемлющий сладкоголосый коло­кольный звон. Ему вдруг так захотелось вернуться в детство и прижаться к тёплой и крепкой отцовской руке. Он закрыл глаза. Острая боль и одновременно яркая вспышка поразили его сознание. Ноги его под­косились, и он медленно, опираясь спиной о стену, сполз на дощатый настил. Глаза его на мгновение широко раскрылись, он увидел яркое голубое небо и на его фоне проклюнувшиеся зелёные листочки на рядом стоящей берёзе. Он улыбнулся краешком губ, облегчённо вздохнул и затих, навсегда расставшись с этим миром.
   На вторые сутки, пролетев на самолётах и про­ехав на автобусе полстраны, Владимир зашёл в ро­дительский дом. Отец лежал в гробу непривычно от­чуждённый и строгий. Его осунувшееся, бледно-вос­ковое лицо выглядело абсолютно отрешённым от окружающего его мира. Ни слова, ни плач, ни причи­тания родных и близких не могли ни на йоту расто­пить холодного выражения его лица. У Владимира временами возникало ощущение, что отец безмолвно его осуждает за что-то и как бы со стороны наблюда­ет за происходящим.
   "Как же теперь жить без отца? Почему последние годы я так мало с ним общался, так мало говорил с ним? Ведь, в сущности, я ничего не знаю о его жизни, о его мыслях, - корил он себя. - Вот если бы он сейчас ожил, вот уж я бы наговорился с ним. Сутки бы на­пролёт его слушал".
   Но так не бывает! Молодым всегда кажется, что всё у них впереди, всё они успеют, что ещё будет дос­таточно времени пообщаться и поговорить с родите­лями, спросить, если нужно, у них совета. Повзрос­левшие дети часто полагают, что родители плохо раз­бираются в современной жизни, что их жизненные примеры им не урок, что родительские советы рет­роградны. Часто родительские назидания молодыми принимаются в штыки, мол, "сами с усами". История родителей интересует молодых мало, поскольку они спешно пишут свою. А результат один: опаздывают спросить у родителей самое важное, самое нужное. А ведь жизненный опыт - вещь абсолютно бесценная и не покупаемая ни за какие деньги. Жизненному опы­ту нельзя научить даже в самом престижном универ­ситете. Поделиться им бескорыстно, искренне и дове­рительно могут только самые близкие тебе люди - родители.
   У русского народа есть пословица: "Старый во­рон не каркнет даром: либо было что, либо будет что".
   Наиболее выигрышным можно считать вариант, когда родители живут до глубокой старости вместе с детьми. Тогда повзрослевшие дети спохватываются и успевают "черпнуть" родительской мудрости и "копнуть" истории их жизни. Но даже и такое сте­чение обстоятельств не является правилом. Беда в том, что преемственность, связь поколений, уважитель­ное отношение к старшим долгое время в нашей стра­не были не в почёте. Прав был поэт, когда сказал: "Что имеем - не храним. Потерявши - плачем".
   58
   Недавно в одной из телевизионных передач пока­зали, как одна из современных иностранных поп-звёзд, проснувшись поздним утром от сна, пьёт чашечку кофе, любуясь на рассыпанные по столу бриллианты. Ведущий пояснил, что это у неё такой утренний "при­кид", "мацион", в смысле, традиция. Затем там же рас­сказали, что в свои тридцать с небольшим она разош­лась с третьим мужем и у неё есть один ребёнок, ко­торый живёт у родителей. Она очень богата, у неё имеется несколько особняков в самых лучших угол­ках мира, десятка два лимузинов, яхты и т.д., надо полагать - много другого добра. Одним словом, особа очень известна и популярна. Выглядела она смазли­во, натренированно-ослепительно улыбалась и что-то томно щебетала в микрофон. Кедров совершенно слу­чайно, перещёлкивая телевизионные каналы, увидел эту передачу, и его поразили её глаза. Они, казалось, ей не принадлежали и были отдельно от её лица и слов, что она говорила. Глаза у неё были, словно из чёрной стали - безжизненные и холодные. В глуби­не её глаз стояла безнадёжная тоска и полное равно­душие к происходящему. Было видно, что она беско­нечно устала от своей бурной и успешной жизни. Ей уже ничто не интересно. Более того, она уже, кажет­ся, понимала, что ничего хорошего её впереди не ждёт.
   Человеку, в отличии от животного, нужно душев­ное тепло. Ему мало быть сытым и спать на мягкой постели. Ему нужны: сочувствие, соучастие, сорадость, сопереживание, сострадание. Бриллианты холодны и не греют душу, яхты кажутся неуютны и уязвимы, а лимузины громоздки и ненадёжны, когда рядом нет близкого, любимого и любящего тебя человека. В та­ком случае, наверно, лучше завтракать в фартуке за чашкой горячего душистого чая с творожной ватруш­кой, испечённой тобою для твоих близких и дорогих людей, чем в бархатном халате любоваться по утрам горкой бриллиантов. Хотя на эту сентенцию прагма­тики скажут: "А лучше то и другое, то есть, нам бы и ватрушки и бриллианты". Но, как представляется Кедрову, в мире всё стремится к равновесию. И на бочку мёда обязательно найдётся бочка дёгтя. Весь вопрос в том, как найти эту золотую середину и как на ней удержаться.
   Человеческая жизнь, она вообще-то более терпка, чем сладка, более прозаична, скажем так, она более сурова, чем хотелось бы человеку.
   Её тональность, как понял со временем Кедров, бо­лее созвучна мелодиям и стихам Владимира Высоц­кого, чем песням эстрадных групп, например, "Ива- нушкам-интернешинал", "На-На" и подобным им. Они тоже нужны, но по мнению Кедрова, песни В.Вы­соцкого, Б.Окуджавы звучат нынче в эфире незаслу­женно редко. Идеология бессмысленного, бесстыдно­го веселья и тошнотворного гламура царит сегодня в теле и радиоэфирах.
   Раньше, в советские времена, песни Высоцкого зап­рещали, чтобы не будоражить умы граждан, чтобы те не знали правды и продолжали пребывать в наивном заблуждении, которое насаживалось в их головы госу­дарственной идеологией. Теперь же их редко испол­няют потому, что, на так называемой попсе, можно го­раздо больше заработать. Ведь где больше безумного, бессмысленного веселья - там больше поток денег.
   Кедров помнит, как бывало не раз, возвращаясь с родителями из леса домой с полными корзинами брус­ники, они шагали, еле волоча ноги от усталости, по таёжным тропам. Отец, почуяв в рядах уныние и упа­док, вдруг громко кричал: "А ну-ка, "братва", подтя­нись! Вовка запевай!"
   - Какой, пап, запевай, у меня язык не ворочается, - уныло отвечал тот.
   - Ничего, сейчас мы его разомнём!
   "Если друг оказался вдруг: и не друг и не враг, а так. Если сразу не разберёшь - плох он или хо­рош...", - начинал вполголоса Владимир. "Парня в горы тяни, рискни...", - подхватывала шедшая сзади сестра. Затем все нестройным хором продолжали кри­чать: "Если парень в горах не ах, если сразу раскис и вниз...". Незаметно все подбадривались, шаг ускорял­ся, и они все дружно топали, преодолевая лесистую гору. Было это в конце 60-х годов. С тех пор прошло вот уже полвека, а песни В.Высоцкого по-прежнему злободневны, берут за душу и тревожат мысль. Взять хотя бы: "Охоту на волков", "Чужая колея", "Кони привередливые". А чего стоит хотя бы одна строка Б.Окуджавы: "Может, ты не станешь победителем, но зато умрёшь как человек".
   Говорят, что в июле 1980 года, когда Владимир Семёнович умер, то на его похороны пришли тысячи россиян, но не пришёл ни один официальный пред­ставитель государственной власти. Хотя, наверняка, у каждого из них была кассета с его песнями. Жаль, что власть так относится к своим гениям. Да, у него были свои небольшие человеческие слабости. А у кого их нет? Он был талантливым, порядочным и муже­ственным человеком. Редкое по нынешним временам сочетание, не правда ли? У него слов из песен не вы­кинешь, каждое на своём месте, каждое слово точно и выверено.
   Когда китайского философа Конфуция спросили, что бы он сделал в первую очередь, придя к власти? Он ответил: "Я бы придал словам их первоначаль­ный смысл".
   Да, это так. Суды должны быть судами, милиция - милицией, демократия - демократией и т.д.
   Владимир со своим сотоварищем Иваном Мани- чевым причалили лодку к правому берегу реки Илыч у деревни Еремеево. У Ивана мать была по нацио­нальности коми, а отец - грузин. Смесь получилась удалая, как свежая брага - бесшабашная, весёлая и дерзкая. Он был среднего роста, крепкого телосложе­ния, с толстой "бычьей" шеей, и кулаки имел разме­ром с голову малолетнего ребёнка. Его тёмные карие глаза всегда блестели, а рот редко когда закрывался. Грузин, "наклепав" троих детей, семью бросил и уехал на свою родину пить виноградное вино, когда Ивану было всего пять лет. Мать подняла на ноги двух до­черей и сына одна. Из армии, получив двухнедель­ный отпуск, он приехал на её похороны. Затем он устроился в леспромхоз вальщиком леса, женился и обзавёлся уже сам троими детьми. За ударный труд его хвалили, поощряли и награждали, одним словом, всё было "тип-топ". Однако тут нагрянула в страну, с его слов, блудливая и срамная баба по имени "пере­стройка". И всё в его жизни покатилось под горку. Дела в леспромхозе с каждым днём становились всё хуже, зарплату не платили месяцами. А детей надо кормить, одевать, обувать - все трое ходили в школу.
   Когда-то он хотел обновить себе баньку и для этой цели запасся древесиной. Тут он, по случаю, узнал, что один мужик из райцентра готов за хорошие деньги купить сруб. Ну, он и решил взяться за это дело, ис­пользуя припасённый лес. Под конец работы он по­нял, что ему не хватает брёвен на последний венец. Что делать? В лесу ведь живут. Кругом лежат штабе­ля леса и гниют, но брать их нельзя - государствен­ная собственность. Решил он тайком свалить в лесу три сосны, разделать их на брёвна и доставить как- нибудь к дому. Присмотрел он их недалеко от лесовоз­ной дороги, вечером их разделал и подкатил к обочи­не. Договорился с шофёром и поздним вечером, заче- керовав брёвна тросом, машиной волоком по дороге доставил их к дому. Ровно через неделю, когда Иван только что, разложив свои уставшие косточки на ди­ване, приступил к просмотру очередного сериала по телевизору, к нему в квартиру нагрянули участко­вый милиционер и лесничий.
  -- У тебя, Маничев, свежие брёвна на срубе отку­да? - ядовито улыбаясь, прогнусавил участковый За- сухин. - Не со второго ли километра у дороги?
  -- Да я... Да я выловил их в реке. Сеть вынимаю, гляжу, а там вместо рыбы... бревно! Да не одно, а целых четыре! - попытался отшутиться напуганный Иван.
   С участковым Засухиным Маничев не ладил ещё с детства. Между ними всё время существовала пер­манентная ссора, временами, особенно в прежние мо­лодые годы, переходившая и в потасовки. И в этих потасовках верх всегда брал Иван. Но сейчас, натуж­но улыбаясь гостям, он понимал, что пришёл час его расплаты.
  -- Ты шутки свои оставь для жены. У нас есть свидетели, которые видели, как вы тащили из леса брёвна. Освободи стол, будем составлять протокол, - с железной ноткой в голосе отрезал участковый.
  -- Мужики, дело ведь житейское. Нам что, поды­хать с голоду? Вокруг вон, посмотрите - сколько леса зазря гибнет. Ну, виноват я. Давайте зарежу свинью, продам, на вырученные деньги вместе со штрафом заплачу за три сосны. Только давайте без протокола, не будем заводить дело. Не позорьте мою седую голо­ву, - с мольбой в голосе, презирая себя, обратился он к лесничему. Но тот стоял понурив глаза и отрицатель­но мотал головой.
   Маничев тогда занял у соседей денег, ездил в рай­центр, в народный суд, где ему дали полтора года услов­но с возмещением причинённого ущерба. И когда они вместе с Кедровым высадились на берегу Илыча, срок тогда у него ещё не закончился. Они возвращались с верховьев реки, где с промысловой и познавательной целью пробыли ровно неделю. Работник верхнего кор­дона Степан Игнатов попросил их завезти своей се­мье, которая проживала в Еремеево, гостинцы: ведро рыбы и мешок с дичью. Выйдя на берег, Иван напра­вился к ивовому кусту и выломал большой прут.
  -- Тебе зачем прут? Неужто у Степана хозяйка та­кая злая, что к ней и с гостинцами страшно захо­дить? - посмеиваясь, спросил Кедров.
  -- Нет, это чтобы от собак отбиваться. Здесь собак полно, без привязи бегает.
  -- А ты что, собак не любишь?
  -- А за что их любить? Они ведь несознательные - штанов не носят, в партии не состоят, в демократии ни хрена не смыслят! Так что хороший прут не поме­шает, - не задержался с ответом Иван.
  -- Ну, тогда давай его мне. А то тебе за издеватель­ство над животными действительный срок дадут с учётом твоих прежних заслуг.
   Зинаида Яковлевна, супруга Степана, встретила их гостеприимно. Поблагодарила за гостинцы, расспро­сила о муже и усадила напиться чая с печёными пи­рогами. За столом они разговорились, и хозяйка по­ведала им историю своего отца.
   Яков Фролов был хорошим охотником-промысло­виком, знатным мужиком в селе. Его охотничьи уго- дия были самыми дальними, от села по реке сто пять­десят километров. Ниже по реке были угодия друго­го охотника, Григория Стрекалова. Их основные ба­зовые охотничьи избушки находились в пяти кило­метрах друг от друга, что хоть немного облегчало их многомесячное отшельническое житие-бытие в дре­мучем лесу. Уезжали охотники-промысловики на лод­ках по реке в первых числах октября и возвраща­лись домой в середине мая, после ледохода. В пром- хоз сдавали заготовленную за зиму пушнину, дичь, рыбу и на вырученные деньги содержали свои се­мьи. Яков Фролов был не только удачливым охотни­ком, но и, как говорят в народе, мастером на все руки. Из года в год, из сезона в сезон он был лучшим. Му­жики втайне завидовали его сноровке и везению во всём. Будь это либо охота, рыбалка, строительство дома, ремонт лодочного мотора - везде у него получалось лучше всех. И даже в жёны ему досталась красивая и ловкая баба. Но больше всех зависть грызла Гриш­ку Стрекалова, который и в дальней тайге был вы­нужден наблюдать за успехами Яшки, и накаплива­ющуюся злость на него ему даже не было с кем раз­делить на протяжении всей длинной и суровой зимы. Фролов редко когда приходил в гости к Стрекалову во время зимовки, чаще тот бывал с визитом в при­бранной и ухоженной избе Якова. Так было и в этот раз на Новый год... Они помылись в бане, поговори­ли с родными по радиосвязи, которая была организо­вана с охотниками два раза в неделю по пять минут в целях экономии эфирного времени и батарей, при­готовили ужин и сели встречать Новый год. В каче­стве выпивки использовали самодельную брагу из дрожжей и сахара. Говорить особо было не о чём, всё уже сто раз обговорено. Оба быстро опьянели и усну­ли. На завтра, чуть только забрезжил рассвет, оба встали и принялись опохмеляться. Яков начал хвастать до­бытыми трофеями: пять куниц, два соболя, два горно­стая, лисица, десяток глухарей и т.д. Гришка слушал его, водил желваками, а сам подливал и подливал в стаканы браги. У него дела обстояли намного хуже, он и половины не заготовил того, о чём хвастал Яков.
  -- Ты, наверно, приговор к зверю знаешь какой, рас­скажи его мне, - хватал соседа за грудки Гришка.
  -- Какой на хрен приговор-заговор! Вот тут надо иметь, - и Яков постучал пальцем себе по лбу.
  -- Сволочь ты, Яшка, убить тебя мало. Вот сейчас как дам по башке, - поднял руку со стаканом пья­ный Стрекалов. Затем молча постоял, пошатываясь из стороны в сторону, и плюхнулся на скамью, едва не свалившись на пол. Минут через тридцать он при­шёл в себя и огляделся. Фролов, раскинув руки, хра­пел на лежанке. Он вышел на улицу помочиться. Погода стояла тёплая, с пасмурного неба сыпал мел­кий, как манка, снежок. Григорий зачерпнул при­горшню чистого снега и умыл им лицо. На душе было тоскливо, погано и обидно. Он ещё постоял минут пятнадцать, выкурил папиросу и, решив возвращать­ся к себе, зашёл в избушку. Одевшись, в нерешитель­ности потоптался несколько секунд, затем подошёл к печке и, не заглянув в топку, прикрыл у трубы зас­лонку. Отгоняя дурные мысли, молча подумал: "Что­бы тепло не выдуло". Осторожно прикрыл двери и, надев камусные лыжи, тронулся в путь по своей вче­рашней лыжне. Придя к себе в избушку, Григорий опять принялся за брагу, пока окончательно не уто­пил в ней свою тоску. Потом долго бродил вокруг занесённой под самое оконце избушки, с кем-то гром­ко разговаривал и спорил. Утром он проснулся от страха. Что-то неладное произошло вчера. Что? Он спешно собрался и ещё в темноте двинулся к Яшке. Чем ближе подходил к его избушке, тем тревожней становилось у него на душе. Вот уже видно избушку. Мысли, натыкаясь одна на другую, лихорадочно кру­тились в его голове: "Есть дымок над крышей? Похо­же, что нет. Плохо!" Ещё ближе. "Есть ли свежие следы? Нет. Ещё хуже!" Он сбросил лыжи и трясу­щимися руками толкнул дверь. На него пахнуло за­стойным, едковатым, остывшим воздухом. Он всё по­нял. Ноги у него подкосились, и он встал на колени. "Прости-и-и, Яша!" - завыл он по-волчьи, подползая к лежанке. Безжизненное, холодное тело Якова ле­жало в той же позе, что и вчера, когда Григорий по­кидал избушку, прикрыв заслонку у не протопившей­ся печки. На третьи сутки прилетел вертолёт и заб­рал мёртвое тело лучшего промысловика-охотника. Участковый милиционер констатировал смерть по неосторожности - от удушия угарным дымом.
   На следующий год Григорию предлагали пере­браться в бывшую Фроловскую избушку, но он отка­зался. Там разместился старший сын Якова - Миха­ил. Вот он-то и нашёл Григория спустя год после того случая повешенным. Григорий висел на ниж­нем суку толстой сосны, что стояла у его избушки, в рубахе и кальсонах. Одна нога была объедена оди­чавшими и оголодавшими собаками, сорвавшимися с привязи. Так из-за мелкой паскудной зависти неле­по и некрасиво закончилась жизнь двух сильных и храбрых мужиков.
   60
   - Ну что, Иван, хватит пирожки трескать, а то из-за перегруза лодку потопишь. Пойдём, нам ехать пора, - приподнялся из-за стола Кедров.
  -- А по мне так лучше переесть, чем не доспать. Давно я таких вкусных пирогов не ел. Огромное спа­сибо вам, Зинаида Яковлевна, за угощение, - прихва­тывая очередной пирожок с тарелки, поднялся и Иван.
   Они отчалили от берега, завели мотор и через пол­часа были в посёлке Приуральск. Водная часть пути у Владимира здесь заканчивалась, и дальше до дома ему предстояло добираться на машине. У Ивана же это был конечный пункт - он уже дома. Они выгру­зили с лодки вещи, часть отнесли в сарай, часть до­мой, поделили пойманную рыбу - вышло по паре вё­дер на брата, и сели за стол.
  -- Ну что, давай по сто граммов за успешное путе­шествие. Дай Бог, чтобы оно было не последним, - поднял рюмку Иван.
  -- Да, с погодой нам повезло, как раз на "бабье лето" попали. Ну, будем здоровы.
   Оба крякнули, закусили солёным огурчиком.
  -- Ты завтра на работу? В лес поедешь? - обратил­ся Владимир к приятелю.
  -- Да нет. Нет работы. В леспромхозе ни солярки, ни бензина нет. В лес ехать не на чём. Дожились, мать твою. Живём, как в той песне поётся: "Мы не пашем, не сеем, не строим - мы гордимся обществен­ным строем!"
  -- Ну, ладно. Спасибо тебе за компанию. Мне ехать пора, а то на переправу опоздаю. Бывайте здоровы, супруге от меня привет.
  -- Тебе тем же концом. Счастливой дороги.
   Кедров ехал в машине и вспоминал, как они с фран­цузской фирмой в течение трёх лет готовили проект крупного СП (совместного предприятия) по заготов­ке и переработке древесины в Троицко-Печорском районе. Был подготовлен хороший проект, который прошёл экспертизу на международном уровне. Пре­зидентом РФ Б.Ельциным был подписан указ о при­знании проекта приоритетным. Были достигнуты договорённости с крупнейшими банками о льготном кредитовании проекта, о рассрочке по внешним дол­гам. Были согласованы вопросы с экологическими организациями и институтами. Но французская сто­рона не смогла добиться рассрочки по внутренним долгам перед бюджетом, дорожным, пенсионным фон­дами. Француз М.Конен доказывал: "Если я вложу огромные деньги, и они сразу же уйдут в погашение многомиллионных (миллиардных) долгов, пеней и штрафов, а как же мне организовать производство, если оно сейчас стоит из-за отсутствия топлива, техники, запчастей, инструментов, спецодежды и т.д.? Ведь я не отказываюсь от долгов, которые есть у предприя­тий, давайте распишем их возвращение ну хотя бы в течение пяти лет". Но руководство, прежде всего рес­публиканское, было непреклонным и заявило: "Либо плати немедленно, либо убирайся восвояси. У нас та­ких, как вы, желающих заниматься лесом, будут завт­ра десятки стоять в очереди и умолять разрешить им это". Француз махнул рукой на всё, потеряв полторы сотни тысяч франков и уехал. Сейчас 2001 год, с тех пор прошло десять лет. Очереди на вложение иност­ранных инвестиций нет. Леспромхозы разрушены, по­сёлки лесозаготовителей пришли в полный упадок, люди - кто уехал, кто - помер. Вроде хотели, как лучше...
   У китайцев есть поговорка: "Никогда не откусы­вай кусок больше, чем ты можешь проглотить".
   Домой Владимир приехал уже затемно. Дверь от­крыла жена.
  -- Ну, слава тебе, Господи! А то мы уж заждались. Всё нету и нету.
  -- Да, дороги совсем плохи стали. Всю задницу себе отбил, - улыбаясь, отвечал супруг.
  -- А что ты лыбишься, довольный такой? Небось, вмес-то рыбалки по деревенским бабам с Иваном шля­лись? - нахмурив брови, строго спросила Ольга.
  -- Да нет. Просто доволен, что домой приехал. Тебя вот увидел.
  -- Смотри мне, узнаю что, всю твою башку скалкой отрехтую!
  -- Баба, бабушка, а за что ты на дедушку угаешь- ся? - потянув за Ольгину юбку, прокартавил подо­шедший внук Егор.
  -- А, чтобы твой дед с чужими тётеньками не бало­вался, - подхватив на руки внука, ласково ответила та.
  -- А я с тётеньками не балусь, - серьёзно, строго взглянув на деда, ответил Егорка.
  -- Какие твои годы, внучок. У тебя ещё всё впере­ди! - растянув губы до ушей, молвил Кедров, исчезая за дверью ванной комнаты.
   61
   Ольга родилась и выросла в Сибирском городе Ом­ске, который раскинулся вдоль Иртыша на добрые тридцать километров. Родители её, Владимир Дани­лович и Татьяна Семёновна работали экономистом и рабочей на авиационном заводе. Жили они в боль­шом частном доме на берегу речки Омка, которая чуть ниже впадала в Иртыш. Её предки по материн­ской линии - Антиповы из села Георгиевка, а по от­цовской - Савельевы из села Саргатское - все были крестьянских кровей. Семьи были многодетны, как в то время и водилось на Руси. Одни из них положили свои жизни в поле за работой, другие померли в ссылке после раскулачивания, третьи не вернулись с полей сражений. Ольга росла, как и многие её сверстницы в 50-60-е годы, без роскоши и баловства. Зимой не чуралась валенок, а в межсезонье - резиновых сапо- жек. В школе состояла сначала в пионерской, а за­тем - комсомольской организациях, занималась в раз­личных кружках по интересам, любила смотреть кино в кинотеатрах, собирала фотографии любимых артис­тов, кокетничала с мальчишками, ссорилась с подруж­ками, затем снова мирилась. Одним словом, вела ак­тивный образ жизни, как и следует в том возрасте.
   Незаметно пролетели школьные годы. В свои во­семнадцать она встретилась с Владимиром Кедровым, сердце её забилось учащённо и ей уже с той поры не принадлежало. Через год после свадьбы у них родил­ся сын, ещё через год - дочь, и после переезда в Рес­публику Коми у них покатилось самостоятельное житие-бытие, где - ровно, как по асфальту, а где - по кочкам да буеракам.
   Все основные домашние хлопоты: стирка, уборка, приготовление пищи, присмотр за детьми - в их се­мье всегда лежали на супруге. И она, надо отдать должное, неплохо с этим справлялась. У всех людей есть тщеславие и всем хочется самореализоваться на общественном поприще - и женщины в этом не со­ставляют исключение. Тем не менее такие понятия, как любовь, ласка, нежность, сочувствие, домашний уют, запах свежеиспечённых пирогов, свежего постель­ного белья, нежное прикосновение воротничка оту­тюженной рубашки - как правило, у каждого чело­века ассоциируются с матерью, с женщиной, с женой, с подругой.
   Женщина, больше чем мужчина, нуждается в люб­ви, либо, как минимум, в заботе и внимании. В одной из песен поётся: "Комарики, комарики - пейте мою кровь. Ах, зачем она нужна, коль кончилась любовь!"
   62
   В 2005 году, в первых числах июля, Кедров решил проведать маму. Он взял недельный отпуск и при­ехал в Запорожье. Она жила у дочери. Надя в 1978 году вышла замуж за украинца Валерия Бабанского, который в одно время с ней учился в Красноярске на металлурга. Тогда была одна страна СССР, и где кому учиться и жить, было без особой разницы. Александ­ра Ивановна была уже старенькой, ей исполнилось 78 лет. Она была очень рада приезду сына, всё смот­рела на него, старалась быть рядом и только чаще, чем обычно, плакала. Владимир, стараясь не обделять вниманием мать, всё же больше времени общался с сестрой и шурином, с которым они были одногодка­ми. В тот приезд Кедров не заметил особых измене­ний в облике и поведении мамы. Она по-прежнему держала прямую осанку, ходила с поднятой головой, хотя и передвигалась плохо, даже несмотря на трость, которую не выпускала из рук. Только её глаза... Её глаза говорили о том, что всё изменилось. Во время беседы один на один или во время весёлого застолья Владимиру иногда казалось, что мама одновременно находится где-то в другом измерении. По её глазам было видно, что она, присутствуя здесь, принимая уча­стие в разговоре, всё время думает о чём-то своём, видит нечто такое, что окружающим, самым дорогим ей людям, понять не дано. Кедров замечал, как мама, пока они на даче за столом весело балагурили за круж­кой пива, незаметно подходила то к одному, то к дру-
   17. Кедровый распадок
   гому деревцу, гладила их рукой и тихо с ним разго­варивала. У него тогда мелькнула мысль, что она вроде как прощается с деревцами, но он тут же отогнал такую мысль. Кедров побыл у мамы недолго. Его ждала работа, другие неотложные дела. Он вернулся домой. Через неделю получил извещение, что мама умерла. На похоронах он не был. На Украине в те дни стояла несусветная жара.
   Прошло три года. Кедров с женой был в Греции на отдыхе. Позвонил шурин Валера, сообщил, что умерла сестра Надя. Она была на четыре года моло­же Владимира. Он не смог быть на похоронах и от­правил из Санкт-Петербурга сына. Сестра была знат­ным врачом в Запорожье, умерла от лейкемии крови. Теперь он остался один из той некогда дружной, сча­стливой семьи, которая зародилась пятьдесят девять лет тому назад в далёком сибирском посёлке на при­токе Енисея. В скором времени Кедров собирается съездить на Украину, в другую страну, чтобы прове­дать родные могилки. Как всё быстро прошло, распа­лось, рассыпалось, изменилось...
   Француз Мольер как-то сказал: "Было время для любви, остались годы для молитвы".
   63
   В одном из указов Петра Великого было установ­лено следующее: "Все прожекты зело исправны дол­жны быть, дабы казну изрядно не разорять и Отече­ству ущерба не чинить. Кто прожекты будет абы как лепить, того чина лишу и кнутом драть велю - в нази­дание потомкам".
   "Ныне в стране - вольница. Никто ни за что не отвечает". На вопрос Кедрова: "Как поживаете?" по телефону ему ответил его бывший однокашник по институту Никита Заостровский. И рассказал исто­рию, как в первых числах апреля пошёл он на почту - внука с днём рождения поздравить. На улице свети­ло яркое весеннее солнце, на термометре стояло плюс пятнадцать - живи и радуйся. Идти-то ему надо было всего минут пятнадцать по центральным улицам го­рода. Но радость через пару минут у него сменилась на возмущение, потом на негодование. На всех троту­арах по пути следования стояла талая вода, смешан­ная со снегом, собачьими экскрементами, липкой чёр­ной грязью, бумажными обёртками, окурками... Вдоль тротуаров валялись пустые пластиковые бутылки, пакеты, банки, апельсиновые корки, огрызки яблок, тряпки и прочий хлам. Спешившие, говорит Никита, мне навстречу люди были похожи на загнанных и смирившихся кенгуру, которые неуклюже подпры­гивали, балансируя руками, стараясь как можно быст­рее миновать этот водно-мусорный срам и исчезнуть за дверями разных учреждений. Вымочив насквозь ботинки, Никита пришёл на почту. Из двенадцати "окошек" работало только четыре, у каждого толпи­лась очередь человек в пятнадцать. Сквозь большие стеклянные рамы жарило весеннее солнце. Все сто­явшие перед "окнами" и сидевшие за ними были сильно вспотевшие и круто взвинченные. Через со­рок минут телеграмму у него приняли, взяв за услугу 178 рублей с копейками. Затем он направился в ма­газин, у входа которого стояли две урны, переполнен­ные мусором, и вокруг них образовались островки из использованной грязной и мятой тары, время было двенадцать по полудни. За дверями стояли два мощ­ных охранника, и куча тёток - продавщицы - бегали с озабоченным видом между стеллажами с товаром.
   Заостровский купил пакет сливок, упаковку чая и ещё что-то по мелочи. Проходя мимо миграционной службы, где меняют и выдают российские паспорта, он увидел большую толпу народа. Люди стояли в оче­реди за получением паспортов на тротуаре, прямо в луже. Кому повезло больше, умостились на крылеч­ке, как раз под струями весёлой весенней капели. Чуть дальше на перекрёстке, обставленные аварийными знаками, стояли две разбитые легковые машины. Один водитель, нервно размахивая руками, указывал "га­ишнику" на большую дорожную выбоину, залитую до верха талой весенней водой. Подойдя к дому, Зао­стровский встретил соседку, проклинающую всё на свете. Оказалось, что её, только что вырядившуюся в новое демисезонное пальто, с ног до головы окатил какой-то ухарь на чёрном лимузине. Зайдя в кварти­ру и снимая обувь у порога, Никита с огорчением заметил, что подошва на одном из ботинок от сырос­ти отклеилась. Уже на кухне он обнаружил, что слив­ки оказались прокисшими.
   Одним словом, жизнь народа в городе N шла при­вычным чередом.
   А в это время депутаты городского Совета в свет­лом, уютном зале с озабоченным видом "бились" над планами социально-экономического развития горо­да аж до 2020 года и искали пути повышения эффек­тивности законодательной работы. Мэр города, при­гласив в кабинет всех своих десять замов, переводя дух, ругался на непутёвых пешеходов, из-за которых он, несмотря на всю мощь служебного "Land Cruiser", чуть не опоздал на совещание, посвящённое информи­рованности населения города о деятельности мэрии.
   Как понял Кедров из рассказа однокашника, в го­роде N жизнь одной, большей, части населения прохо­дила отдельно от другой жизни... Они шли, как бы сказали лётчики, на разных глиссадах. И ещё ему по­думалось, а не похожа ли вся наша страна на один большой город N?!
   Один арабский философ сказал: "Я защищён, меня потоп не тронет, но как мне жить, когда народ мой тонет?!"
   64
   Пятидесятишестилетнему Кедрову однажды при­снился сон, что он вроде как умер. На прощание с ним собрались родственники, близкие, друзья и зна­комые. Одни плакали и рыдали, другие тихо сожале­ли о случившемся, третьи говорили речи, по-доброму вспоминая об ушедшем. Было много цветов, венков. Одним словом, всё было сделано достойно. Похоро­нив умершего, все потихоньку разошлись и занялись своими текущими делами: кто пошёл на работу, кто - в детсад за детьми, кто - в ателье за обновкой. Всем им надо было продолжать жить. Они остались в сво­ём привычном измерении, где надо всё время шеве­литься, работать, общаться, любить, отдыхать, ссориться, прощать, радоваться, огорчаться, есть, спать и т.д. Осуждать за это их не стоит.
   Но дело в том, что Кедров, оказывается, был ещё жив. Да, он понимал, что находится рядом со смертью, но он ещё был жив. Он идёт к своему дому, но окружающие его не замечают... Не хотят замечать - потому что его для них уже нет. Он умер. Они с этим смирились и им уже не нужно, чтобы он был жив. Зачем эта неопреде­лённость? Что с ней делать? Нет - дело сделано, и воз­врата не надо!
   Кедров подходит к своему дому и понимает, что двери для него закрыты навсегда. Он смотрит на свои окна, слышит ровные, знакомые голоса и ему нестер­пимо, отчаянно хочется попасть в свою комнату, где ему всегда было так уютно, хорошо и понятно. Он был всем нужен, он был для многих желанен. Был счастлив, хотя не всегда это понимал.
   А сейчас он один, совсем один. Бесконечно один. Он уже ушёл из этого мира, но ещё не попал в дру­гой. И есть ли он, этот другой мир, и каково ему будет там, он ещё не знает. Ему хочется подняться по по­жарной лестнице и проникнуть в своё окно... Так хочется, что, кажется, душа лопнет, разорвётся в кло­чья. Но он с ужасом понимает, что там этому тоже никто не обрадуется.
   "Господи, - застонал он, - как всё ужасно! Как одиноко и больно! Как всё бессмысленно, как не хо­чется умирать! Но, видимо, надо!"
   И тут Кедров проснулся. "Слава Богу, что это был сон!" - первое, что мелькнуло в его воспалённой го­лове.
   65
   Стояло жаркое июльское лето. Вода в Большом Питу, обычно едва прогревавшаяся за лето, тут оказа­лась почти тёплой - градусов пятнадцать, наверное. Поскольку никто её градусником не измерял. Но для северной, не избалованной теплом, детворы это было нормально для того, чтобы можно было купаться и часами проводить время на берегу у пристани. Дети разных возрастов, от семи и до семнадцати лет, бул­тыхались в неглубокой протоке и грелись у костра, забывая о еде, родительских наказах и поручениях. Те, кто умел немного держаться на воде, плавали обыч­но "по-собачьи", другие же, так называемые мастера водного и подводного плавания, главным образом ста­рались не терять дна из-под ног. Вовка Кедров отно­сился к числу последних, ему было в то время десять лет. Самые крепкие и стойкие ребята в воде находи­лись минут пятнадцать-двадцать, мелочёвке хватало и пяти минут, после чего с посиневшими губами, гу­синой кожей и мелкой дрожью во всём теле они пу­лей вылетали на берег и неслись, несмотря на острые камни и палящее солнце, к живительному костру по­греться.
  -- Я вот прошлым летом был в гостях у бабушки, под Ярославлем. Вот там "класс"! Я там до средины Волги доплывал... Пароход идёт мимо, а ты лежишь и на волнах качаешься, - стуча зубами, завирал Сень­ка Безруких из шестого "Б".
  -- А у меня вот брат на Тихом океане служит, так он пишет, что их под водой без акваланга тридцать минут держат. Вот это я понимаю. Не то, что Вовка - голову вниз, в воду опустит, а вся жопа наверху. Ха- ха-ха, - прогнусавил ябедник и подлиза Яшка Нико­лаев, который страдал хроническим гайморитом.
   - Да заткнись ты со своим братом, надоел уже. Сам "хиляк" и трус, только своим братцем и хваста­ет, - поворачиваясь спиной к огню, махнул рукой Вовка Кедров.
  -- Кто, я "хиляк"? Давай... Кто дальше заплывёт! Пацаны, будьте свидетелями, - захорохорился Яшка, который был на год старше Вовки.
  -- Не буду я с тобой плавать, мне врачи запретили. Да и мне домой идти уже надо, - попытался свернуть возникший спор Вовка.
   Но не тут-то было. Его противник, как все мало­душные и комплексующие люди, был настырен и мстителен, на виду у ребят решился на отчаянный поступок.
  -- Тогда давай посмотрим, кто выше заберётся на скалу, тогда и увидим, кто из нас "хиляк" и трус.
   И он, не дожидаясь ответа, надел на ноги кеды и полез вверх по скале, которая круто возвышалась у самого берега реки.
   Под подбадривающие крики пацанов Яшка под­нимался всё выше и выше. Вот он добрался до сере­дины скалы и остановился, после чего повернул го­лову и горделиво глянул вниз, поскольку это уже было высоко и не каждому под силу. Медленно и осторож­но продвинулся ещё на полтора-два метра вверх и затих, прижавшись к скале. Затем также медленно, выверяя каждое движение, начал спускаться вниз.
  -- Ну что, видал? Теперь мы посмотрим, какой ты "герой вверх дырой"! - вытирая пот со лба, усмех­нулся самодовольный Яшка.
   Вовка обречённо полез вверх. Высоты он боялся. Думал лишь о том, чтобы сильно не опозориться. А поэтому удивился самому себе, когда довольно легко добрался до половины скалы. Казалось, дело сделано, и сотоварищи уже не поднимут его на смех. Вниз он старался не смотреть. Его взгляд упирался в каме­нистую стену, выискивая в ней небольшие уступы и трещины. Вот он ещё поднялся на полтора-два метра выше. До вершины скалы оставалось ещё каких-то два-три метра. Руки и ноги у него от напряжения ослабли. Он прижался к скале и затаил дыхание. Не удержавшись от соблазна, осторожно глянул вниз. Пацаны на берегу были похожи на счастливых бука­шек, которые наслаждаются жизнью и резвятся в своё удовольствие. Вдруг его охватила паника - Вовка понял, что спускаться вниз у него сил уже нет. "Луч­ше вверх, чем вниз", - решил он. И трясущимися руками выискивая небольшие расщелинки среди кам­ней, осторожно, стараясь не дышать, двинулся вверх. Когда до самого верха осталось всего с метр, он в ис­пуге замер. Ослабевшими руками он держался за два еле заметных выступа в скале, дрожащие ноги упи­рались в едва ощутимую ненадёжную, осыпающуюся опору на вертикальной поверхности камня, а тело было плотно прижато к пепельно-серым плитам. Гла­зами, залитыми потом, Вовка искал и не находил ни малейшего уступа, чтобы можно было перехватить­ся. Он застрял - не мог подняться вверх ни спус­титься вниз. Силы его покинули окончательно. Вов­ка даже не мог крикнуть, чтобы попросить о помощи, потому что понимал, что как только откроет рот, сор­вётся вниз. Бледный, мокрый, трясущийся, он из пос­ледних сил прижимался к скале. Он не слышал ни крика пацанов снизу, ни шума реки, всё его внима­ние было сосредоточено, как ему казалось, на послед­них мгновениях жизни. Он торопливо прощался с мамой, папой, сестрой и друзьями. Ему было ужасно страшно, но совершенно по-взрослому ощущал неиз­бежность, неумолимость смерти. Онемевшие пальцы начали медленно распрямляться, выпуская опору - Вовка зажмурил глаза и глотнул воздуха, чтобы зак­ричать.
   И в этот момент кто-то схватил его за руку, затем за шиворот и потащил вверх. Когда он, лёжа на вер­шине скалы, открыл глаза, перед ним стояли взрос­лый парень с девушкой. Оказалось, что молодая пара в это время отдыхала на вершине скалы, когда услы­шала снизу крики ребятни, взывающей о помощи. И, на Володькино счастье, молодой человек оказался расторопным, решительным и сильным хлопцем, что и спасло ему жизнь. Вскоре и тот и другой о произо­шедшем забыли. Спустя какое-то время Володька Кедров уже не помнил ни имени, ни фамилии своего спасителя, а потом и перестал узнавать его в лицо, окончательно потеряв из вида. С тех пор прошло много лет. У Кедрова уже появились свои внуки, ко­торым примерно по стольку же лет, как было тому сорванцу-скалолазу. Вспоминая тот случай, Кедров иногда думает: а не ангел-хранитель ли в человече­ском облике это был тогда на вершине скалы? Даже если и не ангел, а обычный человек, то тоже хорошо. Не правда ли?
   66
   Ну вот, Кедрову уже шестьдесят. За последние десятилетия так много слов было услышано им о го­сударственных, национальных интересах от полити­ков самого разного толка и ранга, и ими же так мало было сделано полезного, что казалось: мы уже ни­когда не выплывем из этого океана словоблудия. И тут вдруг сразу несколько успешных прорывов: по­лучение Россией права на проведение олимпийских игр в Сочи, решительная защита российских интере­сов в конфликте между Южной Осетией и Грузией, заключение договора с Украиной о продлении со­держания черноморского флота в Севастополе, под­писание с Норвегией соглашения о демаркации гра­ниц в северных морях, достижение согласия со сто­роны США о вхождении России в ВТО, строительство газопровода "Северный поток". Ю.Цезарь в своё вре­мя сказал так: "Великие дела надо совершать, а не продумывать их бесконечно".
   С конца 80-х годов прошлого столетия и до послед­него времени Россия была похожа на обиженного мальчика, которого звали в те времена, а было это в 60-е годы того же столетия, Вовкой Кедровым. Тот как-то раз, чуть не лопаясь от нанесённой ему обиды, прибежал с улицы домой и заперся в сарай. Остав­шись один, он сначала вдоволь наревелся, а затем, не­много успокоившись, надувая мокрые от слёз щёки, стал размахивать руками, нанося кулаками по нена­вистным рожам воображаемых противников креп­кие и точные удары. А обида ему была нанесена Ва­леркой Чащиным и Сашкой Груздевым, которые в присутствии детворы, среди них были и девчонки, сдёрнули ему штаны, держащиеся на резинке. Сде­лали они это из простого озорства, для того, чтобы насолить шустрому и успешному в играх пацану. Они были на два года старше Вовки и, чувствуя своё пре­восходство, весело смеялись своей проделке.
   Вот и наша страна, словно тот обиженный маль­чик, многие годы стояла в обиженной позе, потеряв уйму драгоценного времени. За этот период, по срав­нению с советским временем, поток инноваций в стра­не упал в 15 раз. Одна японская корпорация "Пана­соник" сейчас регистрирует патентов на различные изобретения и новые технологии в 4 раза больше, чем вся Россия. Как утверждают специалисты, в своё вре­мя СССР выиграл гонку за 4-й технологический ук­лад, где ведущую роль играли такие отрасли как ма­шиностроение, тяжёлая промышленность, энергети­ка и так далее. Пятый технологический уклад мы полностью упустили - это компьютеры, химия, ин­тернет, информатика и так далее. Сейчас в России 180 миллионов мобильных телефонов, и все они про­изведены за рубежом. По мнению учёных, 6-й техно­логический уклад наступит в 2014-2018 годах, и он будет основываться на биотехнологиях, нанотехноло- гиях, робототехнике. В настоящее время Индия за счёт выпуска программного обеспечения зарабаты­вает порядка 40-50 миллиардов долларов, почти столько же, сколько Россия зарабатывает на продаже нефти.
   Сегодня болтунов, подхалимов, коррупционеров, приспособленцев надо поганой метлой гнать из власт­ных структур всех уровней, начиная от муниципали­тетов и заканчивая администрацией Президента. Нашей стране, российскому народу у власти нужны умные, державные, государственные, гордые люди, которые бы не пиарились на экранах телевизоров и на страницах проплаченных газет и не продавали свою честь за "бабло", а кропотливо, усердно и добро­совестно трудились на благо Отечества. Один из зна­комых Кедрова любит повторять полюбившееся ему изречение: "Чем ленивее человек - тем более его труд похож на подвиг". У нас в стране сейчас, что ни про­фессия, то героическая. Послушаешь милиционеров - тебя убедят, что их труд сплошной подвиг. Послуша­ешь врачей: там от медсестры до хирурга - одни герои. Шахтёры про себя говорят то же самое. Учи­теля при "такой материальной базе и при таких де­тях" тоже совершают ежедневные подвиги - просто приходя на работу. Бизнесмены при существующих налогах и чиновничьем беспределе также достойны одних только наград. Поговоришь со строителями, лётчиками, работниками культуры, аграриями - пой­мёшь, что именно их труд самый героический. А если прочитаешь интервью "крупного" депутата, губерна­тора области, главы республики, то непременно убе­дишься в том, что они и есть пример для подража­ния: работают по 12-14 часов, не жалея ни себя, ни своих родственников. Правда, при этом по служеб­ным делам успевают полмира объехать, докторскую диссертацию защитить, освоить горные лыжи, боль­шой теннис и т.д. Но всё это, конечно, только благо­даря их исключительному таланту и в свободное от работы время. Пора прекратить извечные рассужде­ния о некоем особом характере русского человека, пе­рестать твердить "заумствования" о каком-то всевыш­нем предназначении России, о её особом пути разви­тия. Весь секрет состоит в том, что нужно просто много и хорошо работать, и тогда проторенный нами путь приведёт нашу страну в будущее, которое никто у нас уже не сможет отнять. Нужна действительная мо­дернизация не только производства, но и человека, а не имитация. Времени на раскачку уже не осталось, хотя надежда, как кажется Кедрову, у людей ещё теп­лится. Гордые шотландцы в своей жизни руковод­ствуются принципом: "Никто не обидит меня безна­казанно!" Российским гражданам, как представляет­ся шестидесятилетнему Кедрову, следует восстановить свою гордость, не давать себя в обиду и самим не опус­каться. Единственное серьёзное стихотворение, кото­рое Владимир помнит с раннего детства, которое на­мертво запало в его душу, звучит примерно так: "Гор­дым легче, гордые не плачут, ни от слёз, ни от душевной боли. На чужих дорогах не маячат, о любви, как ни­щие не просят. Широко расплавлены их плечи, не гнетёт их зависти короста. Это правда - гордым в жизни легче, только гордым сделаться не просто!"
   Содержание
      -- Морозное утро 3
      -- На каникулах 4
      -- Оптимисты 6
      -- Навигация 8
      -- Зимняя дорога 11
      -- Отчий дом 19
      -- Зелёные помидоры 20
      -- Свадебный кортеж 21
      -- Личный пример 23
      -- Лотерейный билет 25
      -- Атмосфера в доме 29
      -- Поездка в Москву 31
      -- Сергей Юрьевич 37
      -- Олигархи 40
      -- За коровой 45
      -- Из грязи в князи 55
      -- "Камикадзе" 59
      -- Партия - наш рулевой 63
      -- Военно-полевые сборы 70
      -- Религия 76
      -- "Выстрел в голову" 79
      -- Вожди 89
      -- Советская действительность 95
      -- Кадры решают всё 100
      -- Полёт на "АН-2" 103
      -- Трудовая обкатка 110
      -- История с Василием 114
      -- Общага 117
      -- Английский замок 119
      -- Соседи 121
      -- История с яйцами 125
      -- Ветераны 127
      -- Квартирный вопрос 131
      -- Застой 136
      -- Перестройка 140
      -- "ИЖак" 143
      -- С корабля - в кювет 144
      -- Не надо врать 155
      -- Первая рыба 160
      -- Природа и человек 168
      -- Ура! Победа за нами 171
      -- Над пропастью 177
      -- Беседа в узком кругу 179
      -- Не гость, а хозяин 180
      -- Всесильный Госплан 183
      -- Распад СССР 187
      -- Взятка 190
      -- Перекат 194
      -- "Ковент-Гарден" 202
      -- "Золотые гири" 206
      -- Родословная 210
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --
      --

МИЛИЦЫН ВЛАДИМИР АНАТОЛЬЕВИЧ КЕДРОВЫЙ РАСПАДОК

На русском языке

Редактор -- Е.Е. Афанасьева Компьютерная верстка -- Н.В. Вахнин Корректор -- Е.Е. Афанасьева

Подписано в печать 12.05.2010. Формат 84x108 '/ Бумага офсетная. Гарнитура "Komi SchoolBook" Печать офсетная. Уч.-изд. л. 12,1. Усл.-печ. л. 14,28 Тираж 1000. Заказ N 3136

Отпечатано в ООО "Коми республиканская типография" с дискет заказчика в полном соответствии с качеством предоставленных материалов 167000, г. Сыктывкар, ул. Савина, 81

  
  
  
  
  
  
  
  
   6
  
   16
  
   12
  
   8
  
   29
  
  
  
  
  
   38
  
   12
  
   30
  
   46
  
   12
  
   39
  
   59
  
  
  
  
  
   61
  
   90
  
   23
  
   89
  
   104
  
  
  
  
  
   115
  
   113
  
   119
  
  
  
   121
  
   126
  
   46
  
  
   122
  
  
   130
  
   46
  
  
   127
  
  
   149
  
   46
  
  
   131
  
  
   165
  
   46
  
  
   150
  
  
   172
  
   42
  
  
  
   177
  
   46
  
   175
  
   181
  
   46
  
   178
  
   195
  
   46
  
   182
  
   215
  
  
  
  
  
   223
  
   46
  
   216
  
   229
  
  
  
  
  
   248
  
   46
  
   230
  
   251
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"