ПОСЛЕДНИЕ десять лет жизнь в России являет собой какую-то странность, заметную почти любому. Но в чем эта странность состоит, каждый отвечает по-своему - и почти всегда довольно неадекватно. Мы хотели бы предложить свой вариант ответа на вопрос: в какой же стране мы живем?
ВОЙНА ВСЕХ ПРОТИВ ВСЕХ
Общество зримо разделилось на несколько неравных по численности слоев (не такое очевидное, но аналогичное разделение существовало и в советскую эпоху). Примерно десятая часть населения живет в соответствии со своими желаниями, то есть делает в прямом смысле то, чего хочет. Верхние 50-100 тыс. человек из них определяют судьбы страны.
К выше- и нижестоящим в этой среде относятся как к какому-то природному явлению, с которым надо просто считаться, то есть подчиняться вышестоящим, командовать нижестоящими и не пытаться оценивать это положение дел, а тем более влиять на него, тем более что это, по общепринятому мнению, "бесполезно".
Равные же ведут между собой бешеную борьбу. Когда у них возникает конкуренция из-за денег, им не приходит в голову попробовать договориться и без всякого риска получить половину. Вместо этого они с риском для жизни борются за то, чтобы получить все. Деньги, за которые идет такой опасный спор, могут быть совсем малыми - значит статус для них намного важнее выгоды и безопасности. Вероятно, наблюдая подобную конкуренцию среди верхних слоев тогдашнего английского общества, Гоббс и выдвинул свой не совсем точный тезис о "войне всех против всех".
В этой среде постоянно проходят "невидимые референдумы" о том, кто из вышестоящих является "сильнейшим". А когда верхние пятьдесят тысяч "выбирают" верховную власть, то для зоркого взгляда референдум становится почти видимым - так было летом 1991-го, осенью 1993-го и летом 1996-го.
У этих людей нет никакой корпоративной солидарности и верности прежним "сильнейшим", более того, у них практически нет никаких убеждений, и они постоянно пытаются примкнуть к победителю. И этот избираемый "сильнейший" вовсе не есть какой-то там "истинно сильнейший", а просто "выборщики" почему-то решают, что он сильнее, и тем самым превращают его в победителя.
А большая часть из остальных девяти десятых населения подстраивается под чужие желания и приспосабливает к ним свою жизнь. Они даже не пытаются сопротивляться и не проявляют никакой солидарности и взаимопомощи, присущей, кстати, бедным слоям традиционных обществ. Например, если им подолгу не платят зарплату, они не бастуют, так как не верят, что таким путем можно чего-то добиться, и не увольняются, а пытаются где-то подработать, соглашаясь на большие затраты труда за малую плату. При малейшем намеке на возможный рост конфликтности эти массы как бы перетекают в другое место; в их поведении легко обнаружить стадное начало - ведь одинаковые решения они принимают вовсе не в результате обговоренного соглашения.
В политике представители данного типа "участвуют" даже еще более идиотским образом, чем вышеописанные верхние 10%: вместо "референдумов" небольшая часть этих людей почему-то вовлекается в митинговые клаки "вождей", а остальные "болеют" за тех же вождей по телевизору. Если им указать на то, что существуют и другие способы стремиться к политически желаемому, то они вам ответят, что в них нет смысла, потому что они "бесполезны" (в смысле бесперспективны).
РОССИЯ И МОРАЛЬ
Как же мы дошли до жизни такой?
Многие говорят, что все дело в упадке морали. И вообще факт морального кризиса сейчас общепризнан. Мы тоже считаем, что именно мораль определяет нынешнее состояние российского общества. Но в противоположность популярным толкованиям полагаем, что дело тут совсем не в отступлении от привычных моральных норм, а наоборот, в последовательном их исполнении.
Чтобы иметь возможность осмысленно рассуждать на эту тему, необходимо прежде всего понять, какие отношения между людьми относятся к сфере морали, а какие нет. То определение, которое мы сейчас предложим, почти тривиально, но тем не менее ново. В последние десятилетия к нему приблизились многие исследователи, но в законченном виде его все же не дал никто.
А именно: мораль регулирует отношения власти, и никакие другие. Речь идет о власти как способности одного человека или группы людей, преодолевая любое возможное сопротивление, заставить других что-либо сделать.
Отношения же власти, надо подчеркнуть, повсеместны и пронизывают практически все сферы жизни, такие, как семья, работа, школа, магазин, медицина, бизнес, политика, профессиональное сообщество и т.д.
Определенно можно сказать, что исследователей что-то удерживало от подобного понимания морали, так как они не пришли к нему за две с половиной тысячи лет существования философии. Сами по себе барьеры, препятствующие правильной постановке вопроса, открытию простых адекватных понятий, проходят через историю любой науки, так что в этом отношении наш случай не нов. Но все-таки ни в одной области не найти примера, чтобы за столь долгий срок не было открыто такое простое, такое фундаментальное и легко абстрагируемое из феноменов понятие. Это все равно, как если бы математика пыталась более двух тысяч лет обойтись без понятия числа, а физика - без понятий пространства и времени. Поэтому неудивительно, что именно в истории моральных учений мы видим столько глупости, самообмана и пропаганды.
В чем же особенность России с точки зрения морали и почему вопрос о морали столь важен именно у нас? Коротко на этот вопрос можно ответить так: западные общества густо пронизаны институтами урегулирования конфликтов и согласования интересов, восточные находятся пока под сильной властью традиций. Россия же избавилась от большей части традиций, но еще не построила нужных институтов; кроме того, огромное количество запретов и перегородок, имевшихся в Советском Союзе, было разрушено, так что в России человек оказался ближе всего к "естественному состоянию". Поэтому Россия - самый благодарный объект для создания теории морали. Удачную метафору в этом отношении придумал Сигэки Хакамада, который говорит, что западные люди похожи на кирпичики, японцы - на глину, а русские - на песок.
ОТ ПОВСЕДНЕВНОГО ДО АБСУРДНОГО ОДИН ШАГ
Несколько примеров, подводящих к основным тезисам предлагаемой нами теории.
Один политик не любит, когда при нем "выражаются"; если слышит что-то подобное, недовольно морщится. Его сотрудники это знают и, приспосабливаясь, сдерживаются. Сам же он себе матерщину позволяет довольно часто, и сотрудники не обижаются - жизнь, мол, так устроена.
Патриарх Алексий II сидел в машине, сбившей девушку, не вышел к пострадавшей и спешно уехал. Никакого скандала это не вызвало. Больше того, верующие начали выдумывать, почему Патриарх не должен был выходить из машины: например, некоторые из них говорят, что так надо было поступить по соображениям безопасности, а кое-кто творчески развивает эту версию, утверждая, что насчет подобных случаев в верхах Церкви было давно уже выработано специальное решение.
Директор института на собрании коллектива рассказывает, почему задерживается зарплата: снижение госфинансирования, повышение платы за отопление, электричество и т.п. Предваряя возможный вопрос о своем новом "Мерседесе", он рассказывает, что его ему лично подарил Сорос за вклад в науку. Собрание не возражает - при этом все знают, что директор строит особняк на деньги, полученные от сдачи в аренду 70% помещений института.
Коллектив лаборатории не любит завлаба за тиранство и в его отсутствие постоянно перемывает ему кости. Когда же один из сотрудников в глаза высказывает начальнику недовольство, коллектив дружно встает на сторону начальника. А в приватных разговорах все наперебой объясняют "бунтарю", почему он теперь должен уволиться: с начальником так разговаривать нельзя, и теперь "пойдут склоки". На встречный вопрос: а начальнику так себя вести можно? - отвечают: но ведь он же начальник!
Профсоюзный функционер приходит на завод, на котором несколько лет никто не работает, - все перебрались на рынки и приусадебные участки. Но в традиционные дни аванса и зарплаты "работники" собираются поболтать (денег им, естественно, не дают). На вопрос функционера, почему они не бастуют, отвечают, что тогда уволят зачинщиков. Функционер удивляется - а не все ли им равно? Они хором отвечают: а трудовая книжка хорошо лежит.
Коллектив министерства полдня в ужасе обсуждает, как в ответ на матерную брань начальника департамента рядовая сотрудница ответила ему тем же.
А напоследок не пример из жизни, а анекдот. Директор звонит из Флориды главному инженеру:
- Ну как, платишь?
- Нет.
- А ходят?
- Ходят.
- Ну ладно.
Через год директор звонит опять, вопросы и ответы повторяются. Тогда он спрашивает: слушай, а может, с них плату за вход брать?
ФОРМУЛИРОВКА ТЕОРИИ
Подобные примеры на самом деле знакомы каждому - отсюда и многочисленные анекдоты. Но никаких выводов из них никто не делает - как будто на это наложен запрет.
Выводы между тем почти напрашиваются - из этих примеров довольно легко получить феноменологическую классификацию людей. Она выглядит примерно так.
Люди делятся на три основных типа. Деление это, разумеется, нестрогое, так как имеются переходные типы, обладающие качествами нескольких основных (понятно, что переходных типов четыре). Но здесь мы сосредоточим внимание на "чистых" типах.
Для их характеристики мы не будем пытаться придумать научно звучащие термины, а возьмем готовые в основном из бандитского жаргона, тем более что они наиболее емко и точно раскрывают смысл обозначаемых понятий. Относительно применения таких терминов хорошо высказался Эрик Берн: "Страница ученых слов не сможет передать простого смысла таких простых фраз, как "этот мужчина - придурок, а эта женщина - сука".
Самый массовый тип людей составляет до 90% населения (точное их количество, как и количество людей других типов, можно выявить только социологическими методами). Этих людей мы будем называть "лохами".
"Лохи" характеризуются неспособностью противостоять малейшему давлению в денежных и политических вопросах. Виды давления могут быть просто-таки смехотворными - в силу их несоразмерной эффективности. Часто бывает достаточно недовольного нечленораздельного ворчания, поднятия брови и т.п. "Лохи" легко смиряются с получением за свою работу и за дополнительные унижения на работе десятой части от той цены, которую сами считают справедливой. Их существование протекает в "стратегии" улавливания отдаленных "угроз" возникновения конфликтов и в попытках от этих угроз убежать или спрятаться на манер анекдотического страуса. Они также непрерывно и, можно сказать, активно приспосабливаются к обстоятельствам.
Участие "лохов" в политике уже было описано выше. Они гораздо больше боятся тех, кто вступается за их права, чем своих притеснителей, даже тогда, когда им, "лохам", ничего не угрожает, а, наоборот, есть шанс что-то приобрести, оказав притеснителям сопротивление. Они и друг другу-то не помощники. Элементы солидарности проявляются у "лохов" почти исключительно в семье и лишь изредка по отношению к тем, кого они считают друзьями (именно "считают", так как на реальную дружбу они вряд ли способны, ведь дружба - это отношение власти, урегулированное на основе взаимности).
По существу, людей именно такого типа Шпенглер презрительно называл "феллахами", и их же имел в виду Бердяев, когда говорил о "вечно бабьем в русской душе".
Второй массовый тип образуют те, кого мы на том же языке будем называть "ломщиками". Они составляют до 10% населения. Это люди, которые "хотят". Хотят они власти, богатства, славы, высокого социального статуса. Они не задаются вопросом, почему они этого неуклонно хотят и оправданно ли это их хотение. Здесь у них обширное "слепое пятно", наличие которого способствует настойчивости и упрямству.
"Ломщики" выстроены на манер бандитской иерархии, в которой практически каждый знает, какое место занимает он сам и какое место занимают известные ему другие "ломщики", причем знание это основано не на свидетельстве о должностях и о размерах богатства, а на чем-то другом (в их среде придуман для этого даже соответствующий термин - "крутость").
К данной иерархии, как уже было сказано в начале статьи, они относятся как к природному явлению, которое надо просто принимать и сообразовывать с ним свои действия. Единственное дополнительное отношение "ломщиков" к иерархии состоит в желании подняться в ней выше.
На самый верх среди "ломщиков" пробиваются отнюдь не самые свирепые, не самые умные, не самые циничные и вообще не какие-нибудь "самые". Процесс отбора здесь вполне случаен и управляется вышеупомянутыми "невидимыми референдумами".
Напоследок можно отметить, что "ломщики" имеют несколько общих черт с лохами. Это стадное поведение, отсутствие солидарности, мнение о "бесполезности" любых попыток изменения общественного устройства в желаемую сторону и вообще отношение к вышеописанному, так сказать, "мотивационному разделению труда" как к неизменному объективно-природному явлению.
Таким образом, популярная поговорка, утверждающая, что "человек человеку - волк" (почти то же говорит тезис Гоббса), нуждается в серьезной корректировке: кое-какой человек действительно "человеку волк", зато другой по отношению к этому волку чаще всего "баран".
Третий чистый тип образуют те, кого мы называем "философами". Их количество мы предварительно оцениваем как 1% населения. У них в отличие от "ломщиков" нет стремления получить желаемое почти бесплатно, а в отличие от "лохов", они способны сопротивляться давлению и, в частности, хотят получать за свою работу или услуги справедливую плату. То есть афористически можно сказать, что они готовы платить и хотят, чтобы им платили.
Их положение наиболее сложно: они лучше всех видят несправедливость общественного устройства и не согласны с ней примириться. Но именно благодаря тому, что "философы" не являются марионетками властных отношений, они могут оценить их роль в общественной структуре и придумать схемы перехода общества к более справедливому состоянию. Кроме того, они способны к солидарности, обладают любопытством (жаждой знания) и способностью понимать сигналы, которые окружающие их люди подают своим поведением. Эта способность изначально свойственна любому ребенку, а у "философов" - в отличие от других типов - остается неподавленной. Поэтому их труднее всего заставить играть по молчаливо подразумеваемым правилам. Они больше всего похожи на андерсеновского мальчика - не в том смысле, что они всегда кричат: "А король-то голый!", но в том, что им всегда хочется крикнуть.
По нашему мнению (которое здесь нет места обосновывать), именно они вместе с союзниками из переходных типов (то есть "полуфилософами") сумели гуманизировать жизнь многих стран, в том числе и России.
Например, сталинский режим, который в среднем не хуже режима Петра I и большинства допетровских режимов, представляется большинству нынешнего российского общества чем-то крайне ужасным (что вполне справедливо), а в прежние времена, скажем, при Алексее Михайловиче, подавляющее большинство населения воспринимало наличное общественное устройство как нечто вполне нормальное.
Описанное нами деление людей, по-видимому, свойственно всем странам, но из-за отсутствия в России традиций и институтов урегулирования конфликтов оно проявляется у нас наиболее отчетливо. Природа этого деления нам неизвестна: она может быть генетической, зависящей от воспитания, зоопсихологической или какой-либо иной. Но какова бы она ни была, мы в соответствии со всем вышесказанным утверждаем что в России мораль людей определяется их как бы природными склонностями и чуть ли не только ими и что существо российского морального кризиса в этом и состоит. Те, кто хорошо знает жизнь других стран, вероятно, согласится, что наша классификация применима и к этим странам, но, скажем, американские "ломщики" и "лохи" благодаря корректирующему воздействию институтов ведут себя все же не совсем так, как в России.
Таким образом, у всех людей в России мораль "естественно-природна", но различие в склонностях приводит как бы к различным типам морали, так сказать, "морали рабов", "морали господ" и - тут трудно придумать какое-то другое слово - "морали философов".
ЧТО ДЕЛАТЬ?
Институты разрешения и урегулирования конфликтов и согласования интересов, которые являются сердцевиной всего того, что обозначается словом "демократия", создавались не одно столетие. Каким-то образом элиты западноевропейских стран решили, что им самим выгоднее ввести в своей среде механизмы не непосредственно силового, а процедурного разрешения конфликтов. Они также пришли к мнению, что с "плебсом" нужно разговаривать вежливо и правдиво. И оказалось, что эти два решения сильнее повлияли на историю, чем последующие теории о "естественно-правовом равенстве" всех людей, чем выборность институтов власти, чем декларации прав и свобод и т.п.
Например, в России последнее начало реализовываться, а насчет первых двух положений вопрос в элитах даже еще не поставлен - если только речь не идет о естественно сложившихся формах приличий.
В какой сфере надо пытаться выдвигать эту проблему? Разумеется, в политике. Политика - в противоположность популярному мнению - самая "негрязная" область жизни, по крайней мере в России. (Подобную мысль у нас уже довольно давно высказал Георгий Щедровицкий.)
Во-первых, дела в политике ведутся честнее всего хотя бы потому, что в ней меньше всего скрывают цель - то есть власть.
Во-вторых, политика даже в своих зачаточных формах вынуждена прибегать к писаным процедурам. Вообще можно сказать, что где появилась политика, там появилась и демократия (в деспотиях никакой политики нет). Можно даже выдвинуть сильную гипотезу о том, что после демократии возникнет какое-то более справедливое общественное устройство (которое, скажем, будет учитывать моральное и интеллектуальное неравенство избирателей), а политика тем не менее останется.
Одним из важных политических институтов, отсутствующих в России, являются политические партии с реальной членской базой (одна такая партия, притом выражающая интересы самых социально инертных слоев, - это уродство российской политической системы). Партия может стать школой солидарности, школой агрегирования и осознания интересов, школой (хотя бы совместного) легального противостояния "наездам" и вообще коллективной защиты каждого из своих членов, то есть она может хотя бы немного научить последних "философскому" отношению к жизни (интересно, что и здесь мы получаем во многом противоположное популярному понимание "философского").
Для создания реальных партий в короткие сроки нужно значительное финансирование, сравнимое с тем, которое выделяется на крупные избирательные кампании. И оно должно не только разворовываться ведущими участниками, а хотя бы наполовину идти на сам партийный проект. Для обеспечения этих условий нужно найти вменяемых вождей и инвесторов, которые поймут, что результата здесь по сравнению с выборами достичь будет несколько труднее, зато его объем и прочность значительно возрастут. Например, при появлении реальных некоммунистических партий они почти неизбежно будут участвовать в формировании правительства, несмотря на то что Конституция этого формально не предусматривает.
Другим перспективным проектом "для исправления нравов" является давно предлагаемое Глебом Павловским создание российского аналога Rand Corporation. В интересующем нас здесь аспекте реализация этого проекта привела бы к более существенному, чем сейчас, участию "философов" во власти и, в частности, к тому, что российские элиты обратят наконец внимание на рассмотренные выше вопросы.