Милявский Валентин Михайлович : другие произведения.

Cумасшедший мир и мир сумасшедших

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.35*5  Ваша оценка:

   СУМАСШЕДШИЙ МИР И МИР СУМАСШЕДШИХ.
  
   Валентин Домиль.
  
   Кто-то из классиков страсть к сочинительству назвал чесоткой души.
   Приступы творческого зуда преследовали меня с детства. Из-за лени и неумения сосредоточиться на чем-то одном я ничем не обнаруживал этого. И мог бы дожить до преклонных лет, довольствуясь ролью рассказчика. Автора отчасти выдуманных, отчасти имевших место историй. Крайне утомительных для собеседника.
   Склеротики, как известно, любят утверждать, что раньше было все не так как сейчас.
  -- Врачи в психиатрических больницах, - говорил
   бы я, - были намного умнее. А больные, соответственно, глупее. И, время от времени, случалось такое, чего нынче и во сне не увидишь.
   Перестройка разбудила меня, как декабристы
   Герцена. Я сел за компьютер и написал "Дурдом" - небольшую повесть из психиатрической жизни.
   Запоздалые откровения психиатра никого не удивили. Эка невидаль - дурдом. Тут вся страна сходит с ума. И ничего. Не удивляемся
   Все свелось к поискам прототипов. Те, кто не нашел себя, обиделись. Кто нашел, - оскорбились.
   Отъезд на историческую родину избавил автора от необходимости доказывать и тем и этим, что он вовсе не то хотел сказать. Что, если кто-то узнал себя в ком-то, ровным счетом ничего не значит. Поскольку в повести речь шла не о конкретных людях, а о типичных для психиатрического сообщества представителях. Не более того.
   Неприятное чувство дискомфорта, знакомое всем, кого не так поняли, побудило меня взяться за "Записки".
   Я собирался назвать их "О дурдоме с любовью".
   Поимо преемственности, заглавие должно было подчеркнуть наличие у меня целого ряда положительных свойств и качеств. Таких, как душевная теплота и расположенность к людям.
   Довольно скоро я поймал себя за руку, уличив в элементарном плагиате. Не сделай я этого сам. Сделали бы другие.
  -- Ага! - Сказали бы они. - Мало того, что он ос-
   корбил ни в чем не повинных людей, сделав из них прототипов. Так он ещё перетягивает их по частям из одного жанра в другой.
   Тогда я перелопатил все, что мне было известно о
   жизни вообще и жизни психически больных в частности. И был вынужден согласиться с теми, кто не видит принципиальной разницы между миром сумасшедших и сумасшедшим миром. Ни в главном, ни в сюрреалистических деталях.
   Что печально до чрезвычайности. И смешно тоже.
   И тогда я решил изменить направленность своих "Записок". Остановиться на подробностях противоестественной связи сумасшедших миров. И смешных, и грустных.
   Во-первых, смешное лечит. Во-вторых, если кто-то над чем-то смеется, вовсе не значит, что ему не хочется плакать.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   "Никакое начальство не пользуется
   таким почтением от своих подчинен-
   ных, как доктор психиатр от своих
   помешанных".
  
   Вс. Гаршин. "Красный цветок".
  
  
   1. Как я стал психиатром.
  
   Психиатром я стал случайно. После окончания института меня распределили в Акмолинскую область тогдашней Казахской советской социалистической республики.
   В те годы направление на работу в столь отдаленные романтические места рассматривалось как признание заслуг и своеобразное поощрение. На Целину направляли лучших. В моей судьбе роковую судьбу сыграли менее возвышенные обстоятельства - месть партийной дамы. Партийная дама была не то парторгом, не то членом партийного бюро факультета и по совместительству преподавала нам детские болезни.
   Эту достойную даму раздражали особые свойства моей памяти - запечатлять ненужные подробности, почерпнутые из примечаний и сносок.
   В остальном я не отличался от большинства студентов. Запоминал прочитанное не лучше прочих и много хуже некоторых. Но лишь до тех пор, пока мне на глаза не попадалась какая-нибудь мелочь набранная петитом.
   Эта никому не нужная дребедень, включенная автором в текст с единственной целью, чтобы придире рецензенту не пришло в голову упрекать его в недостаточной глубине изложения или отсутствия справочного материала, проникала в мой мозг и оставалась там, в деталях до тех пор, пока не переформировалась в каверзный вопрос.
   В те годы ассистентские должности были отданы на откуп общественным организациям. И бывшие институтские функционеры, едва освоившие азы преподаваемой им науки, терпеть не могли, когда их ловили на частностях.
   Если в области медицины эта публика чувствовала себя не очень уверенно, во всем остальном она была на высоте. И, при случае, могла показать кузькину или какую-нибудь другую мать, всем тем, которые…
   Поэтому, когда в коридорах власти стал составляться список будущих энтузиастов и подвижников, туда в месте с романтиками включили несколько отпетых личностей. Среди последних значилась и моя фамилия.
   Ко времени моего приезда на Целину энтузиазм "детей гнезда Хрущева", первопроходцев и освоителей улетучился. Как и они сами, в большинстве своем.
   Хлеб Родине не столько романтическое, сколько меркантильно настроенное сообщество.
   Одни попали туда в силу обстоятельств, более или менее добровольно. Другие тоже в силу, но уже под конвоем. Крымские татары, немцы Поволжья, ингуши, чеченцы…
   Все ходили под Богом. От Бога напрямую зависели климатические условия.
   Если ветер дул не очень сильно, шли дожди и остальные природные факторы тоже благоприятствовали, зерна было так много, что его не знали куда девать.
   Вернее знали, но потребление не поспевало за возможностями. У присланных на уборку солдат машину можно было выменять за бутылку водки. Сама машина после уборочной стоила ещё дешевле. Из-за бешеного износа она не годилась даже на запчасти.
   Время от времени Богу надоедало это безобразие. Климат портился. Урожай, соответственно падал со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Бог не подпадал под действие законов и инструктивных положений. Более того, его официально даже не существовало. Отвечали люди. Кого-то снимали с работы. Кого-то садили за тоже зерно…
   Безобразий было много. Самых разных. На любом уровне. Хрущев как-то брякнул, что жители села по мере развития сельскохозяйственных успехов смогут обходиться без личных коров. Зачем это хлопотное, отвлекающее от главного занятие? Если молоко можно будет купить в магазине.
   Молока, как водится, не завезли. А коров забрали. Правда, для казахов сделали кое-какие послабления.
   Казахи в силу исторических особенностей в виде феодальных пережитков, не доросли до понимания.
   Казахи должны были сделать выбор. Оставить у себя что-то одно. Кобылу или корову.
   Казахи все равно не понимали. И не хотели выбирать. Кобыла давала кумыс. А из коровьего молока они делали сливки, масло и другие деликатесы.
   Им долго объясняли. А они долго не понимали. Не понимали зачем? Кругом была степь. Коровий рай. И кобылий тоже.
   В конце концов, в частном пользовании осталась одна корова. Корова директора хозяйства. Он прятал её в охотничьем хозяйстве. Маскировал под лося.
   Ещё одна корова была у первого секретаря республики. Эта выдающаяся корова вместе с персональной дояркой сопровождала его в транспортном самолете. Куда он, туда и она.
   Первый секретарь любил парное молоко. Молоко из-под бешеной коровы он тоже любил. И сочетая эти продукты, чувствовал себя застрахованным от цирроза печени и переживаний.
   Пили на Целине много. И просто так. И в связи с официальными событиями.
   На Целину приезжали высокие гости. Вплоть до членов политбюро.
   Для такого случая брали пять совхозов. Из лучших. И представитель руководства говорил, куда он хочет.
   Помимо отрепетированных сюрпризов из области достижений и производственных успехов. Его ждал сабантуй.
   Праздничный обед в казахском стиле. С водкой. Сочетание, в общем-то, не сочетаемых компонентов, рассматривалось как проявление дружбы народов и наглядный интернационализм.
   Мне случалось бывать на таких сабантуях. Правда, без члена политбюро. Не удостоил выбором. Но не пропадать же добру.
   Приглашали меня как врача. Для выполнения профессионального долга в особо ответственных условиях.
   Следить за приготовлением пищи. И в качестве скорой помощи. На всякий случай. Сердце там. Или желудок.
   Что, впрочем, не мешало. Более того. Директор совхоза, большой шутник после каждого тоста провозглашал: - "пусть, сперва, доктор попробует, не вредно ли, а потом уж и мы….". И я пробовал.
   За количество, качество и постановку вопросам в целом отвечал снабженец Яша. Этнический еврей.
   Однажды Яша крупно подзалетел. Кто-то из совхозного начальства, не иначе как, памятуя съеденное в Москве на Выставке народного хозяйства, потребовал, чтобы были приготовлены цыплята табака.
   Яша не был на Выставке и имел об этом блюде самые общие представления. Он был уверен, что когда начнут подавать горячее, хорошо, если поймут, что это курица, а не что-нибудь другое. И сказал на кухне, чтобы готовили без фокусов.
   У Яши были неприятности. Его сочли диверсантом. Правда, без оргвыводов. Совхоз был расположен на
   26-й точке недоброй памяти Карлага. В так называемом
   "АЛЖИРЕ" - акмолинском лагере жен изменников родины. И диверсантов, правда, бывших, хватало без него.
   Как-то, по большому секрету, Яша поведал мне, что его старший брат живет в Израиле. И он тоже хочет туда, но не знает как.
   Я ему тоже поведал по большому секрету. И тоже о брате.
   Брат моего отца был директором совхоза и героем соцтруда. Когда образовался Израиль, все евреи нашего города говорили, что моего дядю зовут на историческую родину, чтобы назначить министром тамошних совхозов.
   Случись это, и дядя, непременно, забрал бы с собой брата и выхлопотал для него должность министра просвещения. Папа работал директором школы.
   Сейчас у меня не было бы проблем. Впрочем, они были бы тогда.
   Целинное житье-бытье ждет своего Толстого. И ему нужно торопиться. Пока ещё очевидцы более или менее здравствуют. Потому что, когда они умрут, останется лишь то, что было написано.
   Не знаю как насчет документов за семью печатями. В них может быть, что-то и есть. А вот газетами пользоваться нельзя. Вранье. И книжками тоже.
   На Целину приезжало много пишущего люда. И все они дули в одну дуду. Не видели ничего противоугодного. И выдумывали, в большинстве своем, героические подробности.
   Я тоже немного геройствовал. Как все. Против записи в трудовой книжке не попрешь. Не то чтобы этот факт много значил. Но кое-какие оттенки присутствовали. Можно было написать в автобиографии: "После окончания института работал на Целине…". И рассчитывать на какое-нибудь благоприятствие.
   Моим недоброжелателям это не нравилось. И, чтобы умерить мои дурацкие амбиции, они рассказывали анекдот о еврее, который бросился в бурное море, чтобы спасти тонущего ребенка.
  -- Вы герой! - Говорили ему.
  -- Да. - Отвечал он. - Но я хотел бы знать, какая
   зараза толкнула меня за борт?
   Как бы там не было, некоторое время я работал районным педиатром. Район был немного меньше Франции. Но, наверняка, больше чем Бельгия. Может быть даже больше чем Бенилюкс.
   Для любителей путешествий не работа, а наслаждение. Если работать летом. Зимой мешали морозы, бураны и бездорожье. Можно было замерзнуть в степи.
   Охладев к детству, я перешел на врачебный участок. Он быль меньше района. Каких-нибудь 45 километров, от одного аула к другому.
   На Целине с расстояниями не церемонились и ловили на них простаков запросто.
   На врачебном участке меня сменила группа москвичей. Они горели желанием работать вместе. Им хотелось, опираясь на плечо друг друга, поднимать -медицину и сеять вечное доброе.
  -- Хорошо, - сказали им, - сейте. Вы будете рабо-
   тать вместе. Точнее рядом. И распределили по соседним участкам. На расстоянии ста километров один от другого. И более.
   Потом был ещё один участок. Последний. 26-я точ-
   ка.
   Никакой 26-й точки на карте не значилось. Было село со сладким названием Малиновка.
   Новое название, несмотря на подтекст не закрепилось. И если кто-нибудь из приезжих просил подбросить его в Малиновку, шофера недоуменно пожимали плечами.
   Существовала ещё одна причина для неприятия официального названия. На 26-й точке в бывшей лагерной лечебнице разместилась психиатрическая больница. А учреждения такого рода часто впитывают в себя имя какой-нибудь местной достопримечательности.
   "Белые столбы" в Москве. "Сабурова дача" в Харькове". "Шведская могила" или просто "Шведская" в Полтаве…
   Если у кого-нибудь возникали серьезные проблемы с психикой, его отправляли на "26-ю точку".
   Ещё можно было сказать: - "По нему "26-я точка" плачет".
   Или предостеречь: - "Ты что! На "26-ю точку" захотел!"
   Ну а Малиновка в эту символику не вписалась. Не вобрала в себя.
   Занятия общей медициной мне надоели. Это была не работа. Это был натуральный ад. Я не знал ни дня, ни ночи. Казахского языка я тоже не знал. И это ограничивало возможности. Сковывало их.
  -- Что болит? - Спрашивал я на ломаном казах-
   ском языке почтенного аксакала.
  -- Все болит. - Отвечал он на русском. Тоже ло-
   манном.
  -- Что именно? - Настаивал я.
  -- Ты врач. Ты знаешь. - Ответствовал аксакал. И
   стягивал с себя рубашку.
   Я осматривал, выслушивал, ощупывал. Ставил диагнозы и лечил.
   Со временем я прослыл знающим специалистом. Ко мне приезжали из дальних аулов и просили помощи.
   Мой имидж поддерживали три медикамента. Но это были те медикаменты.
   "Горячий укол" - хлористый кальций в вену. Аспирин. После него можно было пропотеть. И скипидар для растирания.
   Больным нравилось. И они рассказывали обо мне своим родственникам и знакомым.
   Другого распирало бы от гордости. Меня же снедала черная зависть к коллегам, врачам психиатрической больницы.
   Доктора психиатры вели жизнь достойную удивления. Они ели, пили, ловили рыбу, охотились, трепались об искусстве и по другому поводу. И все это в рабочее время
   На меня же с присущей всем узким специалистам фанаберией смотрели как на плебея и черную кость.
   Мне тоже хотелось всем этим заниматься. И тоже в рабочее время. Особенно после бессонной ночи и многочасового приема в амбулатории.
   Я искал повод, чтобы уйти. И нашел. Меня обидело, не помню уж чем, районное медицинское начальство. А главный врач психиатрической больницы собирался в отпуск. И ему срочно была нужна замена..
   В силу целого ряда обстоятельств он остановил свой выбор на мне.
   На Целине такие метаморфозы были возможны. И никого особенно не удивляли.
   Правил я, как писал поэт "не хуже прочих". А, главное, хорошо спал ночью и отдыхал душой днем. Ел, пил, ловил рыбу, охотился. И смотрел, неисповедимы пути твои Господи, на присланного на мое место врача, как на плебея и черную кость.
   Тогда я не знал, что это начало моей психиатрической карьеры. Более того, - её вершина. Никогда больше я не занимал столь высокой должности Шутка ли, главный врач психиатрической больницы. Хоть и временный.
   Я собирался уйти из психиатрии. При случае. И не ушел. Психиатрия - это на всю жизнь. Как и психическая болезнь. И желание что-то изменить, значит не так уж и много.
  
  
   2. Не всякая дорога ведет к храму.
  
   О дороге к храму, чаще всего, вспоминают в начале жизни и в конце её. В молодости к этому побуждают надежды. В старости - сожаления.
   Мне тоже хотелось попасть в храм. В храм науки.
  -- Напишу кандидатскую, - думал я. - Потом док-
   торскую. Увижу что-нибудь такое. Не замеченное другими. И это "что-нибудь" назовут моим именем.
   Начал я с белой горячки. И в силу большого числа
   случаев. И из-за яркости проявлений. Видит мужик чертей. И бегает с топором в руках, в чем мать родила. То ли за ними гонится. То ли от них убегает.
   Отобрав некоторое количество репрезентативных, как сейчас принято говорить случаев, я написал статью.
   "Вий" Н.В. Гоголя уступал ей по количеству чертей на одну страницу текста. И в разнообразии представителей нечистой силы тоже.
   Великий писатель пользовался легендами. Я же исходил из клинических реалий. Потом, водка в ту пору была много лучше нынешней. Не такая галлюциногенная.
   Выводы были на уровне. Железобетонные выводы.
  -- Белая горячка, - писал я, - бывает только у пья-
   ниц. И всем алкоголикам во избежание появления оной, следует незамедлительно прекратить употребление спиртных напитков. И чтобы ни капли. Ни "по чуть-чуть".
   Со статьей я отбыл в Москву. В Москву меня звал
   ассистент кафедры психиатрии института усовершенствования врачей. Он принял мою живость во время клинических разборов за серьезные предпосылки будущих творческих успехов.
   Прочтя написанное ученый муж тяжело вздохнул. Или моя довольно специфическая физиономия ему ничего не говорила, и он впервые узрел, с кем имеет дело. Или появились новые обстоятельства. В дополнение к старым.
  -- Вы знаете, что вам может помешать? - Спросил
   он печально. И снова посмотрел на меня.
   Я кивнул головой.
   Критически оценивая мой первый опус, я твердо
   уверен в следующем. Двери в одну из московских аспирантур были закрыты передо мною по причинам далеким от качества вклада в наркологию, который я тогда сделал.
   Из книги профессора В. Каннабиха "История психиатрии" я узнал, что значительная часть открытий в этой области медицины были сделаны людьми, которые не учились в аспирантуре.
   Это меня воодушевило. И я предпринял новую попытку приобщиться к науке, избрав в качестве трамплина профессора имя рек, известного своей приверженностью к учению И.П. Павлова (У моего учителя было много достоинств и я не хочу поминать его имя всуе, говоря о вещах скорее смешных, чем значительных).
   В психиатрии, как и в любой другой медицинской специальности, существует два неразрывно связанных между собой направления.
   Описательное, имеющее своей целью регистрацию многочисленных психиатрических расстройств и их последующую атрибутацию - выделение симптомов, синдромов и отдельных заболеваний
   И, так сказать, объяснительное. Отчего, почему и в связи, с какими такими обстоятельствами появилось на свет то или иное болезненное образование? Что лежит в его основе? Что движет? И, что происходит в принципе, на корковом, подкорковом или каком-нибудь другом уровне головного мозга.
   Со времен древних греков врачи только то и делали, что описывали. Постоянно дополняя и уточняя какие-то частности..
   И объяснений было предостаточно. От порчи и сглаза, до констатации изменений на биохимическом уровне, генных аномалий, каких-то внутриклеточных расстройств.
   Все они, и колдовские ведовские и сделанные на современном научном уровне, прочти ничего не давали практической психиатрии.
   Для современного уровня знаний это закономерно. Ещё недавно футурологи утверждали, что проблема рака будет решена в конце ХХ века. А с психическими заболеваниями, и в первую очередь шизофренией, собирались разобраться к середине ХХ1.
   ХХ век прошел. А онкологам за исключением некоторых частностей похвастаться нечем.
   О сколько-нибудь серьезных сдвигах в психиатрии пока тоже не слышно.
   Коммунисты, как известно, милостей от природы не ждали. И получение сведений о причинах сумасшествия в столь отдаленном будущем их не устраивало. "Подумаешь бином Ньютона".
   Всем Фомам неверующим врезали на специально созванной сессии академии медицинских наук. А хорошие "мальчики и девочки" получили павловское учение. Единственно верное, идеологически выдержанное и все такое прочее.
   Павлов был великий российский ученый. К старости он то, чтобы загулил, а так решил расширить сферу своих интересов.
   Каждую среду в одной из Ленинградских психиатрических клиник Павлову показывали больных. И он по поводу того или иного клинического расстройства изрекал: - здесь торможение, здесь возбуждение, а здесь с сигнальными системами не все в порядке.
   Справедливости ради, свои соображения Павлов никому не навязывал. Он рассматривал их как экскурс физиолога в психиатрию. Как попытку оценки. Не более того
   Кто-то ему даже ответствовал. Нелицеприятно. Дескать, такие вопросы требуют глубокого изучения. И кавалерийские атаки неуместны, в принципе. При всем почтении к автору всемирно известного учения. Примите наше… И все такое прочее.
   Когда Павлова водрузили на пьедестал, на него стали ссылаться и использовать в качестве отправной точки.
   В части случаев это носило декоративный характер. В нужном месте статьи или монографии автор неизменно указывал, чем он руководствуется. И подтвердив тем самым чистоту помыслов, продолжал изложение в нужном ему направлении.
   Это было в порядке вещей. Ссылки на авторитетов, как профессиональных, так и общегосударственных входили в число неизбежных атрибуций любой публикации.
  -- Тут ко мне гинекологи приходили, - неодобри-
   тельно говорил цензор, которому волею запутанных обстоятельств попали тезисы докладов научной конференции врачей нашей больницы. - Так и они туда же: - "Как говорил Л.И. Брежнев…". А Брежнев, между прочим, не гинеколог, а генеральный секретарь.
   Впрочем, были медицинские учреждения, где толь
   ко тем и занимались, что шли в фарватере. И не щадя живота своего боролись с оппозиционерами отступниками.
   Психиатров они делила на "павловцев" и "антипавловцев" с вытекающими отсюда последствиями.
   Профессор имя рек выслушал меня внимательно и сказал, что в мосте, которым он собирается соединить наследие великого физиолога с практической психиатрией, недостает несколько досок. И он готов руководить мною и содействовать.
   Собственные усилия и полезные беседы с другими мостостроителями позволили довольно быстро обнаружить искомое.
   Следовало лишь сказать: - "Нет Бога кроме Павлова и профессор имя рек пророк его!". И подтвердить сказанное с помощью некоторого количества выписок из историй болезни и протоколов опытов.
   Методы исследования не отличались разнообразием, зато они были просты и надежны, как финский нож. Таких, наверняка, не было, у идеологических диверсантов из США. Не говоря уже о западноевропейских недоумках.
   Там, где нужно, они говорили "да". Там, где не нужно, "нет". Всё, что "помимо таво" было "от лукававо". И не принималось во внимание. Не учитывалось. Держалось за артефакт.
   Предметом особой гордости был плетизмограф имени заслуженных товарищей Протопопова и Миролюбова. С его помощью изучались сосудистые реакции.
   Больному в руку давали губку, обтянутую презервативом. И просили держать её покрепче.
   С помощью целого ряда приспособлений этот конгломерат соединяли с соломенным пищиком. А пищик, реагируя на колебания сосудов, выписывал вензеля на закопченной мелованной бумаге, которой был обтянут вращающийся барабан.
   Всё шло наилучшим образом. Я набрал необходимое количество аргументов. Превратил их в концепцию. И доказал её правомочность на внутренней защите.
   И тут изменилась роза дующих в психиатрии ветров. Появились новые веяния. Стали говорить, что Павлов, конечно, гений, национальная гордость и все такое прочее. Но не мешало бы его пророчества пересадить на конкретную почву. Подтвердить чем-то весомым и воплотить.
   В том смысле, что презерватив, он и в плетизмографе презерватив.
   Профессора имя рек ушли на пенсию. Своей одиозностью он мозолил глаза и не вписывался. А я остался с двумя томами не прошедшей внешнюю защиту диссертации.
   Время от времени я перелистывал её и тихо скорбел. Размышляя о превратностях судьбы, как своей собственной, так и психиатрии в целом. Возможно, в моем лице, психиатрия что-то безвозвратно утратила. Лишилась чего-то. Пошла не тем путем.
   Неудачники в большей мере склонны к анализу,
   чем люди добившиеся успеха.
   Во-первых, победителей не судят. Во-вторых,, у них есть куда более интересные занятия, чем изучение причинно-следственных связей. И поиска того места, где собака зарыта.
  -- Представляете себе, - говорите вы хорошим
   знакомым. И всем свои естеством ощущаете, что они представляют.
   Ничего не дав науке, я со злости стал размышлять, а
   что, собственно, пресловутая наука дала мне. И в моем лице практической психиатрии, которую я, так или иначе, представлял свыше 30 лет.
   Речь идет не о том, что вошло в психиатрию "весомо, грубо, зримо". О созданном многими поколениями исследователей фундаменте. А о конкретных результатах научной деятельности конкретных институтов и кафедр. Тем, чем больничным психиатрам следовало руководствоваться в их многотрудной работе. Черпать оттуда и использовать.
   Ближе всего к практике стоят аспиранты и младшие научные работники. К этому их подталкивают обстоятельства.
   Диссертационные разработки необходимо внедрить. В идеале они должны способствовать лучшей диагностике и лечению.
   Методические рекомендации рассылаются по психиатрическим больницам для апробации и откликов.
   Без откликов диссертанту никак нельзя. Во время защиты его обязательно спросят:
   - А какое воплощение нашли ваши рекомендации
   о положительной роли лечебной гимнастики при сексуальных расстройствах у мужчин? В каком проценте случаев она способствовала? А в каком, простите, нет?
   Или:
  -- А каким образом ваши сведения о структуре
   преболезненных нервно-психических расстройств по данным популяционного скрининга повлияли на поступление больных в текущем году? Ну, те ка.
   Отрицательных, идущих, так сказать, в разрез от
   кликов, как правило, не бывает.
   Врач, которому получено внедрение, не имеет ни времени, ни технических, в значительной части случаев, возможностей, ни условий для сколько-нибудь серьезного анализа.
   Особой заинтересованности у него тоже нет. И пишет он, что называется, "от потолка". Дескать, внедрили в полном соответствии и премного вам благодарны.
   Соглашаться всегда легче, чем возражать. Особенно
   если давят. Выразишь свое видение. А тебя спросят:
  -- Ты что! Не уважаешь? Тебя что! Мнение авто-
   ритетных товарищей не устраивает?
   Обычно в числе авторов рекомендаций, кем бы и в
   связи, с каким обстоятельствами они не были составлены, присутствует институтское начальство. Корифеи и лидеры. Непосредственные руководители составителя. И руководители руководителей. Это и их вклад в науку.
   Так что насчет авторитетных товарищей все в порядке.
   Встречаются, безусловно, интересные разработки. Можно натолкнуться на полезные сведения. Но все это, за редчайшими исключениями, на новацию не тянет.
   Впрочем, от диссертантов никто этого и не требует. Защитился. Получил "корочки". И, слава Богу.
   Это когда-то психиатрия напоминала земной шар до его пересечения каравеллами Колумба и Магеллана. Ищи и непременно что-нибудь и обрящешь. Опишешь что-нибудь и войдешь в историю.
   Нет, и сейчас можно войти. Запечатлеть себя. Имея, например, в родственниках или хороших знакомых автора словаря психиатрических терминов. Он возьмет тебя и вставит. Закрепит за буквой где-нибудь между Блейлером и Бонгеффером.
   Ещё можно учредить культ собственной личности в руководимом учреждении. И требовать от подчиненных почестей в виде постоянного цитирования и ссылок.
   Можно издать юбилейный или ещё какой-нибудь другой сборник с соответствующими акцентами. Чтобы обратили внимание и по возможности запомнили.
   В одном таком сборнике опубликовали социалистические обязательства известно психотерапевта.
   В другом, портреты столичных гостей и величальные к ним.
   В третьем, семейный альбом юбиляра с фотографиями лиц, давших толчок и повлиявших на мировоззрение. Вплоть до любимой бабушки - жены Лохвицкого раввина.
   Со временем это образуется. Зерна отделял от плевел. И каждому воздастся по делам его. Но это со временем. А жить то сейчас. И сколько той жизни?
   В силу целого ряда обстоятельств и субъективных и объективных, русская психиатрия находилась, да и сейчас находится, в хвосте у западной.
   Татаро-монгольское иго. Реакционный царский режим, который душил. Советская власть с её известными тенденциями и перегибами.
   Все это мешало и не способствовало. Не подталкивало к открытиям. Немцы, французы, англичане описывали. У нас описанное интерпретировалось и приспосабливалось к местным условиям.
   Старые психиатры ещё помнили, откуда все пошло. А вот тем, кто им пришел на смену, зарубежные истоки были до фени.
   Возникли и утвердились собственные звучные школы. Со своими Платонами. И Невтонами, бысрыми, как известно, разумом.
   Наиболее предметно это воплотилось в Москве.
   Во главе московских психиатров стоял император, генералиссимус, помазанник Божий, академик Снежневский.
   На некотором отдалении когорта приближенных лиц. Фельдмаршалы. Член-корры. Доктора наук.
   В их ведении находились главные направления. Формы заболеваний и типы течения.
   Потом шли командармы. Комдивы. Комбаты. Ротные... Они тоже что-то курировали и на что-то соответственно, влияли.
   Неофитам разрешалось лишь приобщиться. И, если они следовали спущенным сверху указаниям и не нарушали чина, то могли рассчитывать на место под солнцем. Если не в столице, то в провинции. Там тоже можно было нести знамя.
   Справедливости ради, московская психиатрическая школа претендовала на доскональное знание лишь одного заболевания - шизофрении. Зато она расширила границы оного до такой степени, что вся остальная нозология ютилась и жалась задвинутая в психиатрическую коммуналку.
   Были и другие школы. Но они обязаны были считаться и держать нос по ветру.
   Психиатры со стажем помнят, чем окончилась борьба между Белой и Алой розами. Между московской и ленинградской психиатрической школами.
   Ленинградцы возомнили о себе Бог весть что. Им не нравилась экспансия шизофрении. Её непомерные границы и наступательные амбиции. И были разгромлены. Превращены в прах. Рассеяны по ветру. Не без помощи государства, у которого была своя точка зрения на место этого заболевания в обществе.
   Победителей не судят. Побежденным, как известно, любое лыко в строку.
   Защитись я и, возможно, в моих сетованиях появились бы оптимистические нотки. Дескать, не все так плохо. Есть и светлые стороны. Моя диссертация, например…
   И все же, все же, все же…
  
   3. Дурдомовские байки.
  
   Дневников я не вел. Записных книжек у меня никогда не было. Иногда друзья, после третьей рюмки, просили рассказать что-нибудь такое этакое. Что-нибудь о психиатрическом житье-бытье. И я рассказывал. Эти байки сохранились в памяти. На роль серьезных источников для историков психиатрии они не претендуют. Но общий дух, как мне кажется, отражают.
  
   1.
  
   Генетика и кибернетика - продажные девки империализма. По терминологии тех лет. Отказ от их услуг был чреват. Он затормозил развитие и привел к отставанию. И, в целом, отразился.
   Решили реагировать. Чтобы не было повода. Чтобы не говорили, где вы были, в то время как?
   Наверху это обсуждалось и с чем-то соотносилось. Связывалось с какими-то реалиями. Внизу затыкали брешь. Брали что-то более или менее подходящее и затыкали.
   Мною заткнули транссексуологию. В областном масштабе.
   Мужчины, считающие себя женщинами и наоборот, могли ко мне обратиться. Чтобы я им помог. Помог в силу возможности.
   Особых возможностей у меня не было. Такие возможности есть у специально обученных хирургов. В приспособленных для этого клиниках они могут превратить мужчину в женщину и наоборот. Меняя в нужном направлении половые признаки и воздействуя на них.
   Очереди и давки возле моего кабинета тоже не было. Там вообще никого не была за исключением одного параноика. Параноик утверждал, что в него вселилась Надежда Константиновна Крупская. И требовал, чтобы его прооперировали в связи с базедовой болезнью.
   Как бы там ни было, в историю транссексуологии я вошел. В областном масштабе. И будущие историки медицины, роясь в архивах, обязательно наткнутся на мое имя, и поместят в какие-нибудь анналы.
  
   2.
   Моего приятеля, врача-психотерапевта бросили на мужское бесплодие. Его доставал своими визитами один пациент. Он требовал оценки роста числа сперматозоидов, который должен был наступить в результате проводимого лечения.
   Рост был до обидного мал по сравнению с необходимым для оплодотворения минимумом. Можно сказать, что его не было совсем. До такой степени это не соответствовало кондиции и не приближало. Тем не менее, больной настаивал. Он полагал, что "наша советская медицина все может".
   Моему приятелю это надоело.
   - Ваши надежды вполне оправданы, - сказал он пациенту, - если темп роста числа сперматозоидов не снизится, можно вполне рассчитывать на успех. Этак, лет через 500-600.
   Моего приятеля осудили. Ему указали на что-то. И что-то, соответственно, вынесли. После чего его перебросили. Перебросили с мужского бесплодия на хромосомную патологию, которая подняла голову после Чернобыльской катастрофы.
   Впрочем, на сроках роста числа сперматозоидов у пациента это не отразилось.
  
   3.
  
   Шизофрения - это не только бред и галлюцинации. Это ещё характер. Довольно специфический
   У части шизофреников дефицит побуждений и безволие. Севшая им на нос муха может осуществлять там свои отправления и потребности сколько ей угодно.
   Другая часть энергична и деятельна. С достойной лучшего применения активностью они пробивают какую-нибудь идею. Чаще всего дурацкую.
   Жизнь ещё та сводня и пакостница. Она свела обладателей двух разновидностей шизофренического характера в одну семью.
   Жена возила мужа по всем сколько-нибудь известным сексопатологам и требовала, чтобы его излечили от импотенции.
   Она размахивала руками, моля о помощи и взывая. Муж в это время напоминал древнегреческую статую, извлеченную из земли после двухтысячелетнего пребывания. Он безмолвствовал и ни на что не реагировал, даже тогда, когда жена требовала от врача:
  -- Скажите этому истукану, что в постели нельзя
   быть индифферентным! В постели нужно трудиться.
   Потом они развелись. Жену увлекла другая идея. И
   она начала её энергично воплощать. Мужа подобрала вдова без комплексов. И вскоре начала нахваливать его, вызывая у подруг зависть и вздохи. Она утверждала, что ни у кого из её знакомых нет такого олимпийского спокойствия и уникальных мужских качеств. Неисповедимы пути твои Господи.
  
   4.
  
   Шофер свернул с трассы и поставил машину возле лесопосадки. К машине подъехал автоинспектор. Подъехал по долгу службы. Для выяснения обстоятельств.
   Шофер был не один. С ним была дама. И они занимались любовью.
   Чтобы привлечь внимание шофера автоинспектор дотронулся до него жезлом. Возможно, если стать на сторону шофера ударил. Ударил по заднице. Сильно ударил. Хотя и слабый удар в такой ситуации весьма неприятен.
   После этого у шофера развилась импотенция. От него ушла жена. Помимо импотенции к уходу её подтолкнули подробности. Они повсюду обсуждались и выглядели как анекдот.
   Лечение проходило туго. Можно сказать, что результата не было совсем. Из-за сложности случая. Зато у шофера изменился характер. Раньше шофер был чересчур легкомысленным. Он пил, проявлял повышенный интерес к женщинам и даже дрался. Теперь его стала интересовать мораль и принципы.
  -- Человек, - говорил шофер, - всегда должен ос-
   таваться человеком. Даже при исполнении. Я бы с таким автоинспектором в разведку не пошел.
  
   5.
  
   У Гриши Фукса была уличная кличка "гавказин". Что отражало некоторые его свойства. Во время беседы Гриша сочетал слова с громким лаем.
   Он делал это не из хулиганских побуждений или спьяна. Хотя много пил и легко заводился. На Гришу влиял синдром Жиль де ля Туретта. Больные с таким мушкетерским заболеванием лают, бранятся, выкрикивают неподходящие слова и звуки. Еще у них отмечаются подергивания мышц лица и тела.
   Гриша Фукс дергал шеей как артист Броневой в роли Мюллера и выделывал замысловатые фортеля другими частями тела, не желая этого.
   Папа Гриши Моисей Абрамович требовал принятия незамедлительных мер..
  -- Назначьте Грише антабус, - говорил он сурово,
   - я настаиваю.
   Антабус Грише был противопоказан. Мешали дру-
   гие заболевания. Папу это не устраивало. Папа был уверен, что если Гриша бросит пить, он перестанет лаять.
  -- Где же творчество? - Спрашивал он. - Я не ви-
   жу творчества.
   С годами синдром Жиль де ля Туретта у Гриши
   Прошел. Он перестал лаять. Но продолжал пить. И спился, в конце концов.
   Когда мы виделись с Гришей в последний раз, он протянул мне на прощанье руку. На руке у Грише была размытая временем татуировка - "нет щастья в жизни".
   Действительно, "щастья" в этой жизни маловато.
  
   6.
  
   Головной болью никого не удивишь. Несмотря на то, что, по словам специалистов, вариантов головной боли столько же, сколько и людей, которые жалуются на неё.
   А вот, если, не переставая, дергается половой член, это уже нечто. Особенно если за жалобой просматривается система взглядов.
   Больной утверждал, что его дергающийся член каким-то образом влияет на размер озоновой дыры.. Увеличивает её. И, если не прервать эту убийственную взаимосвязь, с людьми произойдет тоже, что и с динозаврами. Они вымрут. Вымрут все до единого
   Я встретил его через несколько лет и осторожно спросил: - "Ну, как?".
  -- О! - Сказал больной восторженно. - Можете, не
   беспокоится за человечество. Мой член уже не дергается. Он, вообще, не поднимается. И я горд этой жертвой.
  
   7.
  
   Истерия - это не только болезнь, но и состояние души. При истерии, если верить Фрейду, происходит превращение фантазий и вымыслов в ощущения.
   Например, какая-нибудь утонченная особа не может видеть окружающих её рож и слепнет. Не желает слышать выражений и реплик, которые ранят её чувствительные нервы, и глохнет. Не хочет нести на себе тяжесть семейных хлопот, связанных с беготней по кухне и приготовлением яичницы недостаточно любимому мужу. И у неё тут же развиваются параличи в необходимых для этого частях тела.
   Причем, и это существенно, внутри организма нет ничего особенного. Ничего такого, что можно было бы обнаружить с помощью измерительной аппаратуры и выслушивания грудной клетки.
   В чистом виде истерия встречается у женщин. У мужчин истерия бывает тоже. В основном, за счет женских качеств характера, которые у них могут присутствовать.
   В прошлом лечение истерии было более энергичным чем сейчас. Осуществлялось изгнание дьявола, который вселился.. Производилось усмирение бесноватых с из выкриками, корчами и темпераментными позами.. А также ниспослание благодати с помощью слов и решительных жестов.
   Сейчас этого нет. Проявления истерии тоже измельчали. Если что и встречается, то, как исключение. Как нетипичный, хоть и яркий эпизод.
   Женщина не вставала с постели. Её до этого довел муж. Уже не помню чем именно. Но платил он по большому счету. Отдавая всё и удовлетворяя прихоти, излагаемые шепотом на фоне умирающего выражения лица.
   И вот пришел врач. Те, кто приходили до него, включая приглашенных за большие деньги светил, ничего не могли сделать.
   Этого врача не приглашали. Он пришел сам. Пришел из поликлиники, чтобы познакомиться.
   Это был корабельный врач, которого отправили на пенсию. И он подрабатывал, потому что пенсия его не устраивала.
   Врач подошел к женщине. Посмотрел на неё исподлобья. И гаркнул своим ужасным корабельным голосом:
  -- А ну, корова, вставай! Нечего тут разлеживать-
   ся!
   Женщина испуганно вздрогнула. Зашевелилась. За
   дергалась. Встала и пошла.
   Муж не оценил подарка судьбы. Он не был готов к этому психологически. Чтобы обрести почву под ногами, он начал требовать, чтобы врача наказали за грубость. Ещё он требовал, чтобы ему возместили расходы на химчистку. У врача была грязная обувь. И идя по ковру, он здорово наследил. Что поделаешь? Какие времена, такие нравы.
  
   8.
  
   Довольно долго дед пользовал страждущих индивидуально. Что-то шептало на ухо. И делал пассы руками.
   Затем рост числа клиентов и вызванным этим дефицит времени повлиял на методологию.
   Дед выходил во двор, где толпились люди, и поднимал руки. Постояв в таком положении некоторое время и ниспослав благодать, а также флюиды, дед произносил со всей возможной торжественностью:
  -- Кому поможет, пусть поможет.
   Больные замирали. Всем хотелось, чтобы помогло.
   Собственно из-за этого они сюда и приехали.
  -- Кому не поможет, - продолжал дед, - на то воля
   Божья.
   Слова деда сопровождались глубоким вздохом. С
   Богом, как известно, шутки плохи.
  -- Кому станет лучше, но не совсем, приходите
   снова.
   После этих слов дед удалялся среди глубокого мол-
   чания и взглядов.
   Деда сменяла бабушка с тазиком. Определенной таксы не было. Но полагали, что эффект лечения напрямую зависит от оставленной суммы и пациенты не скупились.
   К деду ездили отовсюду. Что, помимо прочего, влияло на доходы сотрудников ГАИ. А также способствовало росту благосостояния окрестного населения за счет сдачи квартир под жилье, и оказания разнообразных услуг.
   Однажды на деда напали бандиты. И он их усыпил. Всех до единого. Скорее всего, это враки. А то, что дед напоил до полной обездвиженности комиссию, которая должна была разобраться в его деятельности и разоблачить, факт. Потом этой комиссией занималась другая комиссия.
  
   9.
  
   У одной женщины был невроз. Какие-то нервные припадки в виде страха смерти. Несмотря на это храбрая женщина вела обычную жизнь и даже делала покупки, рассчитанные на длительное пользование.. Она купила стиральную машину и начала стирать белье.
   В это время к женщине пришел врач, чтобы лечить её от нервных припадков с помощью биоэнергетики и гипноза.
   Неожиданно сломалась стиральная машина. Что-то произошло с её чувствительными механизмами при прохождении электрического тока.
   Женщина связала поломку не с фабричным дефектом, а с идущей от врача энергией. И сказала ему об этом.
   Дескать, я знала, что вы маг. Но не думала, что до такой степени. И потом, причем здесь стиральная машина. За неё, между прочим, уплачены большие деньги.
   Другой бы на месте врача, прочел научно-популярную лекцию и ушел от невежественной женщины, хлопнув дверью.
   Но врач этого не сделал. Он сказал, что такое бывает. Что он просто не рассчитал своих биоэнергетических возможностей. И тут же вызвал мастера, который устранил поломку.
   После этого случая авторитет врача вырос благодаря разговорам. У него не было отбоя от желающих лечить больную нервную систему. И врач лечил, причем с большим успехом.
   Перед началом сеанса он просил отключить все имеющиеся в комнате электрические приборы.
   Это производило впечатление и в свою очередь способствовало.
  
   10.
  
   Он начинал в Сибири. Работал ассистентом на одной из тамошних кафедр психиатрии. А его отец был простым участковым врачом.
   У отца было хобби - гипнотерапия. Он занимался гипнозом в свободное от работы время. Как гипнотизер отец пользовался большой известностью среди больных, которым другие методы лечения уже не помогали.
   Перед смертью отец попросил сына вернуться в родные пенаты. И вместе с должностью участкового врача передал ему свою гипнотерапевтическую практику.
   От больных страдающих нервными болезнями не было отбоя. Кроме личных способностей и психотерапевтических качеств успеху способствовало ещё одно немаловажное обстоятельство. Больные были уверены, что свои целебные возможности, а также гипнотический дар, доктор получил от отца. По наследству…
   Со временем доктор запил. На это печальное обстоятельство повлияло головокружение от успехов, а также длинные осенние вечера и отдаленность от культурных центров.
   Какое-то время не мешало. А потом, когда пьянство доктора стало бросаться в глаза и влиять на общее впечатление, стали поговаривать, что доктор пропил наследственный гипноз.. И это отразилось на количестве жаждущих исцеления пациентов, а также больно ударило по карману.
   Перепуганный доктор прошел курс противоалкогольного лечения и бросил пить. Кроме того он добился направления на курсы по психотерапии. Где -приобрел много полезных приемов и навыков, которых у него раньше не было.
   Но это не повлияло на разговоры и не остановило оттока больных. Вера к врачу ушла. Ушла вместе с водкой.
   Sic tranzit gloria mundi. Так проходит мирская слава.
  
   11.
  
   Наша больница шефствовала над лечебно-трудовым профилакторием для алкоголичек. Пресловутым ЛТП.
   Гвоздем программы регулярных посещений была неофициальная часть. Банкет.
   В ту пору селедку законопослушные граждане видели разве что во сне. А в учреждениях МВД она входила в пищевой рацион.
   Выполняя свои нехитрые обязанности, шефы сгорали от нетерпения. Прельстительные картины застолья преследовали их. Заставляли торопиться.
   Пили все за исключением профессора..
   Начальница ЛТП и её заместитель по политической части - "комиссар ша", две упитанный дамы в погонах буквально лежали на профессоре и упрашивали его:
  -- Ну что же вы? Хоть капельку! За дам!
   Профессор маленький, тщедуший затравленно ози-
   рался по сторонам и ни у кого не находил сочувствия. Хотя мог бы рассчитывать на оное, имея дело с людьми искренне к нему расположенными и зависимыми, в части своей, по служебной линии.
   Профессор был вынужден передать представительские функции доценту. У доцента не было опыта профессора и его знаний. Зато доцент мог до такой степени, что его приходилось удерживать.
   Замена отразилась на качестве помощи за счет падения уровня академизма. Но повлияла на общую атмосферу и улучшила взаимопонимание за столом. Возросло также потребление селедки за счет тостов и здравиц.
   Пили в основном за смычку. За смычку медицинской науки и практики.
  
   12.
  
   Три алкоголика прошли курс лечения антабусом в наркологическом отделении психиатрической больницы. Сразу же после выписки они зашли в ближайший магазин. Действительно ли выпивка стала для них смертельно опасной. Или их только пугали врачи наркологи.
   В магазине бывшие алкоголики купили бутылку водки и разлили её "на троих".
   Два "дурака" выпили. А третий - "умный", решил подождать. Он хотел посмотреть, что получится.
   "Дураки" вскоре умерли в "страшных" мучениях. А "умный" не пьет уже много лет. Боится сволочь.
  
  
   13.
  
   Один ответственный работник заболел белой горячкой. Он бегал по палате за поросенком, которого там не было. И рвался из рук санитаров, когда они его удерживали.
   Потом ответственный работник выздоровел и рассказал историю своего заболевания.
   Вместе с водителем он вез в машине дары полей и ферм. Их нужно было доставить вышестоящему ответственному работнику в день его юбилея.
   В числе даров был поросенок. Живой поросенок. В то время как вышестоящий ответственный работник рассчитывал получить поросенка уже обработанного и готового для приготовления популярного блюда под названием поросенок с кашей.
   На каком-то этапе поросенок удрал, и его долго ловили. Это вызвало нервотрепку и словопрения. А также упреки. Что, в свою очередь, подтолкнуло к обострению алкоголизма в виде запоя от обиды. А также повлияло на сюжет белой горячки, которая была следствием перечисленных выше обстоятельств.
   Пребывание в психиатрической больнице не отразилось на судьбе ответственного работника. ОН по-прежнему чем-то заведует, если не спился. Судьба поросенка более трагична. Его, в конце концов, съели.
  
   14.
  
   Другого ответственного работника вызвали на ковер к начальнику по поводу какого-то служебного упущения.
   Начальник долго кричал, указывая на многочисленные причины, которые вызвали.
   Когда причины иссякли, а гнев продолжал бурлить, начальник обратил внимание на ширину брюк своего визави.. Они были не то чересчур широкими. Не то узкими, тоже чересчур. И служили наглядным выражением либерализма, а также свидетельствовали о нежелании быть как все.
   - Если бы некоторые, - сказал начальник, - меньше думали о ширине своих брюк, а больше о работе, то не было всего того, что есть, что нам мешает, а также препятствует.
   Упрек выглядел как обобщение и имел под собой подтекст.
   Из-за переживаний по этому поводу и мнительности у обладателя либеральных брюк развился невроз. Его тянуло нагнуться и проверить с помощью пальцев их ширину. Хотя брюки были перешиты и соответствовали нормативам номенклатурной эстетики. Он делал это, несмотря на удивленные взгляды и реплики.
  
   15.
  
   На Целине отставного генерала, бывшего комдива и Героя назначили директором совхоза. Решили использовать его командный опыт, чтобы усилить кадры, которые хромали. И улучшить, тем самым, производственный процесс. Тем более, что генерал хотел и даже напрашивался.
   До генерала совхоз работал так себе. Давал какую-то сельскохозяйственную продукцию государству. А то, что не доходило, распределялось с учетом должности и индивидуальных возможностей.
   Генерал всё это разрушил из лучших побуждений. А также как человек, который не мог мириться и терпеть.
   В результате этого в совхозе вместо ожидаемых успехов и бурного развития наступил спад, который грозил перейти в развал работы.
   Если не брать, зачем давать? И, вообще, кому нужна такая политэкономия?
   Генерал долго искал причину, хотя она была на поверхности. В конце концов, как человек старой закваски генерал решил, что его окружают вредители. Возможно троцкисты или бухаринцы. Он начал борьбу с ними. И проиграл её.
   Под напором превосходящих сил генерал заперся в кабинете и заявил, что откроет дверь только Н.С.Хрущеву, лично.
   Генерала взяли, несмотря на отчаянное сопротивление и доставили в психиатрическую больницу.
   В больнице генерала раздели. Раздели до половины. Брюки сняли, а мундир со Звездой Героя и остальным иконостасом генералу удалось отстоять. Дескать, не вы давали.
   Некоторое время в таком виде генерал расхаживал по больнице среди изумленно взиравших на него психов.
   Вскоре генерала перевели в другую больницу. Более подходящую для психически больных с заслугами. А нам всыпали, не объяснив толком за что.
   Во всяком случае, не за права человека. Тогда их ещё не было.
  
   4. Когда диагноз больше чем диагноз.
  
   Рассказывают, будто Геринг, когда ему доложили, что у одного из генералов прослеживаются еврейские корни, раздраженно заметил, что он сам знает, кто у него еврей, а кто нет.
   По отношению к психически больным общество в чем-то напоминает Геринга. Оно тоже хорошо знает своих сумасшедших.
   У каждой эпохи свои критерии. Своё видение. Своя оценка. И психиатры, в большинстве случаев, руководствуются общепринятым представлениям. Облекают их в соответствующую форму. Предают профессиональный шарм.
   С другими медицинскими специальностями этот номер не проходит. Предположив, что пациент перенес инфаркт или страдает мочекаменной болезнью и назначив соответствующее лечение, терапевт исходит из достаточно четких диагностических критериев. Он не только видит то или иное проявление болезни, но, более или менее отчетливо, представляет себе, с какими именно изменениями в организме связаны жалобы больного.
   Существует большая или меньшая вероятность ошибки. Качество диагностики зависит от уровня профессиональной подготовки врача. Сложности случая. Ещё каких-то обстоятельств. В целом же, любой диагноз, однозначно может быть подтвержден морфологически. И на заключительном этапе чья-то субъективная, пусть даже очень авторитетная точка зрения, сама по себе мало что определяет. И наряду с прочими может подтвердиться или будет опровергнута результатами вскрытия.
   В психиатрии диагнозы, как правило, ставятся по аналогии. Сопоставив свои представления о состоянии того или иного больного с тем, что написано в руководстве или учебнике, врач психиатр диагностирует или не диагностирует то или иное психическое заболевание.
   Аналогия вещь тонкая и очень субъективная. Один находит нечто похожее, другой нет.
   Ну а там где отсутствуют четкие диагностические критерии, резко возрастает и вероятность диагностических ошибок, и возможность для разнообразных спекуляций. Как мелких. Поставить или не поставить кому-то неудобный диагноз. Так и крупных. Концептуальных. В масштабах государств и эпох.
   Нельзя сказать, что психиатры не старались разобраться в хаосе умозрительных представлений. Не пытались как-то упорядочить их.
   В одном из рассказов Шолом-Алейхема бедный еврей просит жену приготовить ему яичницу глазунью. Утверждения жены о том, что у неё отсутствуют необходимые составляющее, одно, другое, третье, муж игнорирует и просит сделать глазунью "без этого".
   Попробовав блюдо, где "всего этого" не было, он разочаровано замечает:
  -- Ну, что в этой глазунье хорошего? Почему её
   так хвалят?
   Когда после большого шума и восторгов тоже не
   маленьких, была, наконец, выделена группа психических заболеваний, оказалось, что за исключением, разве, прогрессивного паралича, они на манер шолом-алейхемской глазуньи не имеют "всего этого". Ни этиологии, ни патогенеза, ни патоморфологических признаков, ни общепризнанных клинических проявлений.
   Нет, что-то просматривалось. Но вот в связи с чем и по какому поводу, определить было совершенно невозможно.
   Клинические признаки обнаруживали удивительное непостоянство, перекочевывая из одной нозологической единицы в другую. Что вело к пересмотру границ и давало почву для амбиций.
   На консилиумах, сплошь и рядом, не удавалось договориться. Между участниками шла нешуточная борьба. Они побивали друг друга ссылками на авторитеты. И перебрасывались цитатами.
  -- Точно помню в руководстве имени товарища
   Снежневского, стр. 74, строка 12, снизу приводится аналогичный случай.
  -- А у нас другое руководство. Имени другого то-
   варища. Стр. 63, строка ,5, сверху. И там тоже аналогичный случай. Так что соблаговолите.
  -- Нет, это вы соблаговолите…
   В странах цивилизованных эти диагностические
   страсти-мордасти значили не так уж и много. Они были досадной помехой. Не более того.
   Герр Крепелин из Мюнхена находил шизофрению у больных с выраженными расстройствами психической деятельности и неблагоприятным типом течения заболевания.
   Герр Блейлер из Цюриха ставил этот диагноз и в тех случаях, при которых болезнь протекало более мягко и даже скрыто.
   Герр Бонгеффер из Берлина связывал большую часть психической патологии с какими-то, то ли травматическими, то ли инфекционными воздействиями на головной мозг.
   В жизни отдельно взятого заболевшего психически бюргера, это разночтение не так уж и много значило. Поскольку его последующую жизнь, семейное благополучие, карьеру, место в обществе определял не диагноз сам по себе, а психическое состояние.
   В "Союзе" в отличие от ученых власть определилась хоть и не сразу, но окончательно.
   Вот вам ориентир - И.П. Павлов и его учение. Вот хорошие психиатры - материалисты и марксисты-ленинцы. А вот шизофрения в качестве единственно правильного и идеологически выдержанного диагноза. И нечего пудрить мозги, что ничего не ясно. Партия сама знает, кто у нас с "шизой", а кто нет.
   И пошло- поехало. Тем более, что у противников шизофрении с аргументами было не густо. В части случаев она им просто не нравилась Из принципа.
   В самом диагнозе шизофрения криминала нет. И постановка его в тех довольно многочисленных случаях, где психические расстройства безусловны, ещё один неприятных штрих в общей безрадостной картине. Не более того.
   Название болезни ничего не меняет. Поскольку лечение в психиатрии, как правило, зависит не от диагноза, а от основных клинических проявлений. Бреда, галлюцинаций, мании или депрессии.
   Дело в том, что к диагнозу шизофрения привязан вполне определенный социальный статус. Шизофрения - это не только синоним сумасшествия на бытовом уровне. Но и целая система ограничений и льгот.
   Шизофреник не может служить в армии, сидеть за штурвалом самолета, водить поезда. Он не отвечает, как правило, за содеянное.
   Это не вызывает возражения и воспринимается обществом как нечто само собой разумеющееся, в том случае, когда шизофреник именует себя императором, заявляет, что является объектом преследования представителей внеземных цивилизаций, подключен к какой-то аппаратуре или продуцирует смертельную для окружающих энергию.
   Ну а что делать с изобретателями вечных двигателей, С людьми утверждающими, что они нашли универсальное средство от поноса или сыворотку от СПИДА. С выходящими из ряда вон графоманами. С безудержными коллекционерами.
   Нет! Нет! Среди них встречаются люди психически совершенно здоровые. Но и психически больные тоже. Все зависит от фона. От других более или менее существенных составляющих.
   Для них диагноз шизофрения - это больше чем диагноз. В силу пресловутого социального статуса и бытующих представлений.
   Ну, несет человек несусветную чушь, если попросить, если вызвать на откровенность. А в остальном всё как у людей. Ходит на работу. Обзавелся семьей. Воспитывает детей. И вдруг "шиза".
   Неудивительно, что многие хотят избавиться от обременительного диагноза.
   Опротестовываются имевшие место в прошлом единичные психотические эпизоды. То ли вообще ничего не было и врачи "все выдумали". То ли "вешал лапшу на уши". Спасался от тюрьмы или от армии.. Сейчас, по прошествии лет, осознал, одумался и готов ответить. Если нужно.
   Оспариваются состояния, которые можно трактовать так и этак. Идеи ревности, например.
   - Кому поверили? Ей!?
   Идеи преследования.
  -- Всю жизнь боролся и пострадал. Требую спра-
   ведливости. И прошу привлечь к ответу.
   Какие-то социальные утопии. Какие-то экстраорди-
   нарные изобретения. Все то, что не признавалось и служило объектом преследования и психиатрического террора.
   В том смысле, что Джордано Бруно тоже преследовали. Не говоря о Галилео Галилее. А земля вертится назло ретроградам и обывателям.
   Снять диагноз не менее сложно, чем установить его. Плохо если это поставлено на конвейер. Вроде отпущения грехов. Тоталитарный режим ставил чохом. А мы таким же макаром снимаем.
   Зашел в кабинет. Посетовал на происки. И вышел, имея в кармане индульгенцию. Справку по всей форме. С печатью и подписями в нужном месте.
   Для того, чтобы снять диагноз мало увидеть, нужно наблюдать.
   Где-то на Севере, лет двадцать назад, разбился военный вертолет. Экипаж отделался царапинами. Но, через несколько дней у одного из вертолетчиков развился психоз.
   В психиатрической больнице, куда он незамедлительно поступил, решили, что речь идет о реактивное состоянии. Психическое потрясение и слабые нервы.
   Довольно быстро больной пришел в себя. Можно сказать выздоровел.
   В армии его держать не стали. И отлучили от авиации. Мало ли что. А парню хотелось в небо. И он начал настаивать.
   По прошествию нескольких лет бывший вертолетчик был направлен в психиатрическую больницу на дообследование.
   Вел он себя, в целом, вполне нормально. Хотя присутствовали настораживающие частности. Какое-то тотальное благодушие. Переходящее, время от времени, в откровенную дурашливость.
   Смущало отношение к перенесенному психозу.. То ли ничего не было. То ли, что-то было, но забылось по прошествию лет, выветрилось из памяти. Так, чепуха. Не заслуживающий внимания, смешной эпизод.
   Ещё вертолетчик не хотел ждать. Он считал, что все предельно ясно. Обследование не что иное, как простая формальность. И в силу этого требовал незамедлительной выписки.
   Родители были людьми влиятельными. Отец отставной военный летчик служил вместе с будущим космонавтом. Космонавта, естественно, подключили. И он давил.
   Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы вскоре у больного не развился однозначный шизофренический приступ. И, со временем, ещё один.
   Психиатрические диагнозы у населения популярностью не пользуются. Человек психологически готов, что у него может образоваться соматическое заболевание. Всякое. Даже очень тяжелое. Его пожалеют и поймут
   Другое дело проблемы с психикой. Здесь любое предположение встречается в штыки.
   Вызов психиатра для оказания консультативной помощи может быть неправильно истолкован. А также воспринят, как подрыв авторитета и незаслуженное оскорбление.
   У одного начальника была обнаружена опухоль легкого. Довольно быстро проявили себя метастазы в головном мозгу и связанные с ними психические расстройства. Яркие зрительные галлюцинации и возбуждение.
   Сын начальника появление психиатра воспринял болезненно.
  -- Как вы посмели!? - Кричал он. - Психиатра!!!
   К кому!? Да я вас!!!
   Постановка любого диагноза предполагает ответст-
   венность. И если хирурги, гинекологи, окулисты могут стать объектом административного и даже судебного разбирательства, то в психиатрии, зачастую, суд вершит сам больной. Он и следователь, он и судья, он и исполнитель приговора.
   Причем мотивы его, сплошь и рядом, далеки от мотивом, которыми руководствуются судебные органы. Здесь своя логика. Свои принципы. Своя правда.
   Как-то на улице, среди белого дня, на меня набросился средней упитанности мужчина.. Неизвестно чем бы завершилось словесное препирательство и размахивание руками, если бы не подоспевший на помощь сослуживец.
   Под напором превосходящих сил агрессор бросился бежать. Как только мы приближались к нему, он доставал из кармана нож, подтверждая этим серьезность своих намерений.
   Погоня завершилась… в здании КГБ. Мужчина заскочил в помещение этого серьезного учреждения и потребовал, чтобы к нему вызвали "самого главного".
   Дежурный проявил профессиональную заинтересованность.
   Заинтересованность исчезла в самом начале рассказа. Как оказалось, мужчину доставали вредители из домоуправления. Они подключили к системе отопления специальное устройство.. Это устройство не только читало мысли, но и транслировало их по радио., ТВ, а также с помощью специальных громкоговорителей.
   Я же, как оказалось, лет десять назад, что-то диагностировал и от чего-то лечил. Что, в свою очередь, определило опасное развитие событий и повлияло на судьбу в целом.
   История имела продолжение. Через какое-то время больной раздобыл саперную лопатку и ударил ею по голове сотрудника КГБ.
   Как видно в списке тех, кто должен был ответить "за всё", мой номер не был первым.
   В принципе любом диагностируемом заболевании нет ничего хорошего. Диагноз может быть более или менее предпочтительным. Имеет более или менее неблагоприятные последствия.
   Все относительно, как в одном старом анекдоте.
   Из здания лаборатории один за другим выходят подавленные люди и удрученно говорят: - "СПИД". И вдруг полный нечеловеческой радости крик: - "Сифилис!!!"
   Несомненно, со временем, психиатрические диагнозы приобретут недостающую им фундаментальность и доказательную базу. Будет справедливо, если одновременно с этим наступят соответствующие изменения в мировоззрении общества. И известие о том, что кто-то заболел психически0, будет восприниматься также как известие о любом другом заболевании. Сочувственно и без всякого подтекста. Без всего того, чем это, так или иначе, сопровождается сейчас.
  
   5. Шизофреники вяжут веники.
  
   На Целине наряду с большими неудобствами и сложностями существовало много разнообразных льгот и привилегий. В их числе возможность специализироваться, где угодно и у кого угодно.
   Целинников везде принимали "на ура". Возня с ними рассматривалась как посильный вклад в общее дело. В том смысле, что " мы с вами дорогие целинники".
  -- Куда вы хотите? - Спрашивали в облздравотде-
   ле. - В Москву или в Ленинград?
   И доктор делал свой нелегкий выбор. Ему ужасно
   Хотелось в Москву - столицу нашей родины. В Ленинград - колыбель революции, ему тоже хотелось. И, вообще, хотелось вкусить от благ цивилизации и разгуляться в свободное от занятий время.
   Культурная программа на брегах Невы и Москвы-реки была приблизительно одинаковой. И всецело зависела от амбиций и финансовых возможностей. Обучение абсолютно не совпадало и даже противоречило.
   В силу этого, в Целиноградской психиатрической больнице, где я тогда работал, сформировалось два непримиримых лагеря - Ленинградский и Московский.
   "Москвичи" объявляли шизофрениками, всех, кто ни попадался под руку.
   "Ленинградцы" шизофрению в упор не видели. И все без исключения психические расстройства связывали с последствиями. А так как в жизни любого человека всегда можно было что-нибудь найти, причина находилась довольно быстро.
   В силу расхождения во взглядах и присущего неофитам максимализма, клинические разборы сопровождались потрясением кулаков, галдежом и тыканьем в нос конспектов с "аргументами и фактами".
   Несмотря на споры, истина не рождалась.
   Позднее, когда ленинградская школа, уже во всесоюзном масштабе была разгромлена, один из московских корифеев, наблюдая за нашими попытками, что-то с чем-то увязать и выйти на первопричину, говорил неодобрительно:
  -- Какие вы тут все невропатологи.
   Быть невропатологом для него означало отказаться
   от первородства и покуситься на святое.
   Рассуждая о шизофрении, и профессионалы, и люди далекие от психиатрии, находятся во власти стереотипов.
   Для профанов шизофреники - люди не здоровые психически. Иногда чересчур нездоровые. Попросту психи.
   Среди психов встречались инакомыслящие. Инакомыслящих помещали в психушки, и они становились жертвами преступного режима.
   На высоте перестройки в жертвах ходило намного больше, чем было на самом деле. И им от души сочувствовали.
   Когда перестроечный энтузиазм пошел на убыль, начали поговаривать, что неплохо пожертвовать ещё кем-нибудь. И пусть уж, как пел когда-то Галич "шизофреники вяжут веники", а не берутся управлять взбесившимся паровозом. Который на полпути с коммуны, взял да и повернул в противоположную сторону.
   Психиатры воспринимают шизофрению как нечто хоть и далекое от идеала, но необходимое. Наиболее удобное вместилище для большинства психических расстройств. Универсальный диагноз. Поскольку все остальное хуже.
   Не доказательно в деталях. И в целом не может претендовать на место в пантеоне и стать культовым.
   Появление шизофрении на психиатрическом небосклоне имело свою историю. И поучительную и драматическую одновременно.
   Изначально речь шла о молодых людях, у которых на фоне психического благополучия возникал тяжелейший психоз с бредом, галлюцинациями и возбуждением.
   Довольно скоро наступало глубокое слабоумие. По вполне понятным причинам его называли преждевременным. В отличие от старческого, чей приход на закате дней, никого, как это ни грустно, не удивляет.
   Название шизофрения предложил швейцарский психиатр Е.Блейлер. Отсюда один из синонимов шизофрении - болезнь Блейлера.
   Блейлер не только дал название заболеванию., но и значительно расширил его границы.
   Вслед за ним в рамках шизофрении стали рассматривать не только бурно протекающие, ведущие к выраженному слабоумию психотические расстройства, но и некоторые другие состояния. Не столь разрушительные и яркие. Иногда почти незаметные.
   Представления о шизофрении постоянно менялись. У неё были горячие сторонники и не менее горячие противники.
   Кто-то видел в рамках шизофрении буквально все психические расстройства. Кто-то растаскивал даже общепризнанные проявления этого заболевания по отдельным нозологическим квартирам.
   Разменивал, как высказался в свое время один психиатрический авторитет, одну большую туманность на множество маленьких.
   Что способствовало брожению психиатрических умов и вызывало смуту.
   В Советском Союзе шизофрению канонизировали. Произвели в ранг заболевания государственного значения.
   Те, кто выступал против, кому что-то не нравилось или не подходило концептуально, посягал на устои.
   Одного оппортуниста понизили в должности. Другого уволили. Третьего отправили на пенсию, поскольку он, как, оказалось, засиделся на своем месте. Кто-то покаялся публично, и его простили. О ком-то сказали, что он проводник чуждых нам идей и должен, пока не поздно, сделать соответствующие выводы. Остальным пригрозили: - "Мы вас!" И все пошло туда, куда нужно.
   Тоталитарные режимы всегда испытывали нездоровую страсть к концепциям. Концепции помогали в борьбе и спобствовали.
   Было время, когда инакомыслящих, равно как и причисленных к ним, именовали преступниками - врагами народа. С ними поступали соответственно. Частью отправляли в лагеря. Частью расстреливали.
   Существовала соответствующая концепция. Число врагов должно было расти по мере роста успехов и достижений. Из чувства зависти и злобы.
   В силу этого ужасающее количество выявленных и репрессированных "врагов" пугало. Но не удивляло. Поскольку предполагалось изначально
   Когда с "врагами", так или иначе, было покончено, пришли к выводу, что социализм как социальный строй, особенно хорошо развитый социализм, может не нравится только психически больным. Что неприятие его основополагающих истин - признак несомненного сумасшествия.
   . Тогда-то и была взята на вооружения шизофрения. В силу многообразия проявлений и крайней расплывчатости границ она оказалась идеальным объектом для манипулирования.
   Не последнюю роль сыграли пресловутые стереотипы. Раз шизофреник, значит псих. А, что за шизофрения такая, вялотекущая, мягкая или скрытая, вопрос второстепенный Шизофреник, вот что главное.
   Сама шизофрения здесь не причем. Дело в диагностике. Непомерно широкой и, безусловно, тенденциозной.
   В конце концов, человек придумавший топор, не отвечает за работу палача. Равно как и изобретатель самолета за Хиросиму и Гернику.
   Так что не стоит винить отцов-основателей современной психиатрии Крепелина, Блейлера и иже с ними. Они просто хотели навести порядок в психиатрическом хозяйстве. И ради этого делали все что могли.
   Отсутствие четких критериев, убедительных признаков побуждало к поискам новых средств диагностики. Пытались найти нечто специфическое. Такое, чтобы убеждало и давало повод говорить в каждом конкретном случае не о чем-нибудь другом, а именно о шизофрении.
   К шизофреникам принюхивались. Было выдвинуто предположение о наличие у них особого запаха. Позднее оказалось, что специфический запах исчезал после хорошей бани.
   Пытались вчувствоваться. Говорили об особом профессиональном чутье на шизофрению. О, так называемом, praecox gefuhl.
   Ощутил, так сказать, вобрал в себя и диагностируй.
  -- Я чувствую, что здесь шизофрения, - говорит
   один врач. -
  -- А я нет, - ответствует ему оппонент. - В преды-
   дущем случае чувствовал, а здесь, простите, великодушно не ощущаю.
   Ещё собиралось воедино, все что так или иначе подходило и укладывалось в господствующие представления. Иллюстрировало их. Создавало типичные и не очень клинические картины.
   Найденное атрибутировалось, давая жизнь разнообразным формам болезни и типам её течения. Что должно было компенсировать отсутствие единообразия.
   Занятие это было многотрудное и неблагодарное из-за несхожести клинических картин и пестроты проявлений.
   У одних болезнь развивалась катастрофически быстро и завершалась распадом личности, её руинированием, вегетативным, по сути своей, существованием.
   У других болезнь протекала не столь разрушительно.
   Кто-то, заболев однажды, уже не мог выйти из болезненного состояния. У кого-то, напротив, первый приступ был последним, единственным.
   Приступы мании и приступы депрессии. Разнообразные бредовые идеи. Разнообразные галлюцинации.
   Агрессивные, крайне опасные субъекты и безобидные чудаки.
   Все это клиническое многообразие, не похожие друг на друга психотические расстройства объединяло нечто общее - характерные личностные изменения.
   У кого-то они появляются в самом начале. Как некая, чуть ли не врожденная, данность.
   У кого-то характерная деформация личности обнаруживает себя позднее. При наступлении более или менее продолжительного психического улучшения. Во время, так называемой ремиссии.
   Речь идет о единственном в своем роде симбиозе противоречий.
   Эмоциональная холодность уживается у больных с повышенной чувствительностью, душевной ранимостью, какой-то особой хрупкостью и незащищенностью.
   Одно и то же явление, факт, происшествие может вызвать одновременно, как положительные, так и отрицательные эмоции.
   Получить одновременно две противоположные, подчас взаимоисключающие оценки.
   Разлад с реалиями и полный гармонии внутренний мир. Наглухо закрытый для окружающий, необычный и таинственный.
   Стремление к иносказательности, к особой символике. Своеобразная мимика, жестикуляция. Напыщенность, манерность, неестественность, нелюдимость. И многое другое.
   Немецкие психиатры ввели специальный термин vershrobenheit. Что переводится как взбалмошность, странность, чудаковатость.
   Есть и другие психический расстройства.
   Симптомы и синдромы разного ранга. Разной степени специфичности.
   Особого рода галлюцинации. Бредовые идеи, тоже определенного характера.
   Но только обнаружение характерных личностных изменений, служит наиболее доказательным аргументов в пользу наличия в данном конкретном случае шизофрении.
   Именно эти личностные изменения удерживают концепцию крайне сложного и противоречивого заболевания в более или менее определенных границах, в каких-то, хоть и не вполне доказательных для многих, рамках.
   Связано ли это все с болезнью напрямую.. Или шизофрения открывает нечто хранящееся в недрах здорового мозга какой-то части людей и по своему переформирует. Неизвестно.
   Это Америка, которую ещё нужно открыть. И тот, кто развяжет эти шизофренические веники, станет вторым Колумбом. А, может быть, и более того. Поскольку первый, всего лишь, переплыл океан. А глубина и таинственность человеческой психики сопоставима, как сказал кто-то из великих, лишь с глубиной и таинственностью вселенной
  
   6. С крестом на шее, с Христом на устах, и с камнем за пазухой.
  
   Глубокой ночью в одном из отделений психиатрической больницы произошло неприятное, но довольно рутинное событие. Один больной, Бог весть зачем, укусил другого за палец.
   Их развели по разным палатам и сочли инцидент исчерпанным. Спустя полгода потерпевший ударил обидчика шваброй по голове.
  -- За что!? - Спросили прибежавшие на крик сан
   тары.
  -- За пальчик, - ответил он и облегченно вздохнул.
   Так вздыхают люди, завершившие трудное дело. Дело, к которому они долго не могли подступиться.
   Когда речь заходит об эпилепсии, имеют в виду
   её наиболее яркие, наиболее драматические проявления: "нечеловеческий" крик, потерю сознания, эффектное падение, судороги, кровавую пену на губах.
   Люди начитанные вспоминают Достоевского и хре-
   стоматийного героя-эпилептика князя Мышкина.
   Эпилепсия много шире. Это одно из наиболее многоликих и неоднозначных психических заболеваний. И даже эпилептологи - врачи, всецело посвятившие себя эпилепсии, не определились в полной мере. И трактуют по-разному и причины, вызвавшие её появление, и симптоматику, и течение.
   Со времен седой древности и сама эпилепсия, и
   эпилептики воспринимались как нечто мистическое, потустороннее. Как промежуточное звено между небом и смертными. Как рупор Божественных откровений. Отсюда одно из названия - священная болезнь.
   Эпилептикам приписывалась способность к
   проникновению в глубины самых сокровенных тайн, судьбоносных истины.
   Эпилептиком был основатель ислама.
   - Магомет уверяет в своем Коране, - заметил как-то Достоевский, - что видел рай и бьл в нем. Все умные люди убеждены, что он просто лгун и обманщик. Ан нет. Он действительно был в раю в припадке падучей.
   Самое удивительное в эпилепсии и возможно
   самое таинственное - это эпилептический характер.
   Среднестатистический эпилептик - тяжелый пе-
   дант. Он живет сам и заставляет жить других в жестких рамках раз и навсегда установленных правил.
   Наименее амбициозные ограничиваются тяжелыми разборками по поводу того, что их комнатные туфли стоят не там, где им следует стоять с момента покупки и до скончания века.
   Те, у кого уровень притязания выше, идут в реформаторы. И требуют того же, но уже в масштабах государства.
   Внедряют, устанавливают, утверждают, расправляются с непокорными.
   Эпилептиками были Цезарь, царь Петр, Наполеон.
   Религиозность эпилептиков чрезмерна и утрирована. Именно такого сорта религиозность имеют в виду, когда говорят: - "Больший католик, чем римский папа…".
   В политическом плане эпилептики всецело "за".. В существующем, укоренившемся строе они все понимают, все принимают, равно, как и все оправдывают.
   С подчиненными эпилептик тиран и деспот. С теми от кого зависит, любезен и льстив..
   Подчеркивая свое расположение, эпилептик исходит из того, что "маслом каши не испортишь". И усиливает впечатление от сделанной им любезности с помощью возвышенных эпитетов и не менее возвышенных сравнений.
   В этом же ряду любовь к уменьшительным словам. Стол - столик. Пука - ручка или рученька. Нога - ноженька. Упомянутый выше пальчик. Сладенький, миленький, душечка.
   В липких объятиях эпилептической любви тесно и душно. И даже падкое на лесть начальство начинает немного поташнивать от чрезмерных излияний.
   А эпилептику хоть бы хны. Он подчеркнуто, расположен и просит на него рассчитывать.
   Впрочем, не следует обольщаться. В части случаев весь этот гоголь-моголь всего лишь камуфляж
  -- Ну, что же вы, миленький. Не хорошо, дорогой
   мой.
   И под дых. И в зубы…
   Эпилептики мстительны. Долго помнят обиду. И на
   думанную и действительную. И не упустят случая рассчитаться, отмстить.
   Настроение эпилептиков крайне неустойчиво. От его перепадов страдают и сами больные, и те, кто их окружает.
   Особенно это заметно во время дисфории.. С древнегреческого дисфория переводится, как испорченное настроение. Но это мягко сказано. Дисфория - это коктейль Молотова. Взрывоопасная смесь из депрессии, страха и злобы.
   И, когда дисфория возникает у нескольких эпилептиков одновременно, отделение, что называется, стоит нам ушах.
   Эпилептики возбудимы. Склонны к приступам неоправданной ярости и гнева. И в этом состоянии могут зайти далеко. Нередко, даже незначительный повод
   Может вызвать тяжелейшую аффективную реакцию, сопровождающуюся двигательным возбуждением, агрессией и разрушительными действиями..
   Эпилептики обстоятельны. У них выражена склонность к детализации.
   У меня был больной. Круглолицый низкорослый эпилептик с немного смешной украинской фамилией Сусидко. Он имел обыкновение рассказывать одну и туже историю. Историю падения с паровоза, который он вместе с другими слесарями ремонтировал. И последовавшие за этим события. Перечислять все это, не упуская ничего, вплоть до самой маленькой подробности.
   Я пытался остановить его. Перебивал. Пытался переключить на что-то другое. Просил остановиться, Выйти из кабинета. Взяв под руку, вел к выходу из кабинета. Наконец, подражая Остапу Бендеру, попавшему в похожую ситуацию во время беседы с зицпредседателем Фунтом бросал на пол, правда, не электрическую лампочку, а книжку.
   Ничего не помогало. Сусидко неумолимо следовала к финалу его скорбного повествования:
  -- Хорошенькие тетечки и дядечки, - констатиро-
   вал он приятно улыбаясь, - определили пенсию и поместили в больницу ( разумеется в "хорошенькую"). В больнице дают "таблеточки" и делают "укольчики".
   Течение эпилепсии не всегда предсказуемо. Вариан-
   ты исхода отличаются многообразием.
   Эпилепсия, в части случаев, может привести к слабоумию. Это слабоумие особого толка. Оно, по-своему, рационально и самодостаточно.
   Уходит все, что на прямую не связано с самыми непосредственными и приземленными потребностями личности. Но то, что остается, может действовать автономно. Чего не бывает при других видах слабоумия.
   Слабоумный эпилептик может забыть свой Адрес. Биографические сведения. Не говоря об общеобразовательных и профессиональных. Но будет помнить, что из полученной им передачи он съел, и что осталось. Какие лекарства принял. И когда именно. И докажет, при случае.
  -- Вот эту маленькую синенькую я пил. А боль-
   шую зеленую ещё нет.
   У части больных слабоумие отсутствует. У них пре-
   обладают личностные изменения. Так называемый эпилептический характер.
   С одной стороны повышенная раздражительность, возбудимость. С другой - вязкость, прилипчивость, тугоподвижное мышление со склонностью к детализации.
   Бывает и так. Эпилептический характер налицо. А эпилепсии, как таковой, нет. Ни припадков, ни эпилептических эквивалентов. Ничего такого, что позволило бы установить диагноз.
   В таких случаях говорят об эпилептоидной психопатии. Или о своеобразии характера. Зануда, педант, придира. Мало ли их.
   Впрочем, это не исключает возможности появления, со временем, тех или иных, более определенных проявлений болезни.
   Об эпилепсии писали много. В разное время по- своему. Расширяли и сужали круг клинических признаков. Искали причину. Пытались найти объяснение тому, что у одних больных эпилепсия вела к слабоумию, а у других сосуществовала с проявлениями гениальности. Тот же Достоевский и многие другие.
   Среди психиатров популярностью пользуется, ставшая хрестоматийной реплика одного немецкого исследователя.
   В Х1Х века он не без сострадания и одновременно насмешливо писал о "бедных эпилептиках", живущих " …с Христом на устах, с крестом на шее и с камнем за пазухой".
   Емкое определение. Относится оно, впрочем, скорее к среднестатистическому эпилептику. И не связано с многими другими проявлениями этого заболевания, с которыми приходится сталкиваться в психиатрической практике.
  
   7. Дурак дурака…
  
   В числе многочисленных градаций человечества наиболее устойчивым и повсеместным является его разделение на умных и не очень.
   О последних говорят, что они не хватают звезд с неба. Их именуют глупыми, тупыми, дураками, наконец.
   Психиатры расширили обидный лексикон, введя в обиход термин олигофрения. Тоже малоумие, но по древнегречески.
   Сложилось представление, будто глупость и олигофрения - синонимы. Так сказать "близнецы-братья".
   Это не так. Или почти не так.
   Глупость сама по себе, не выходит за рамки качеств весьма прискорбных и малопочтенных, но не исключающих, тем не менее, психического здоровья.
   Появление олигофрении связано с более или менее выраженной мозговой патологией.
   Иногда, это как бы предуготовано. Спущено свыше. Какие-то генетические пертурбации. Изначальные сдвиги.
   Свою лепту вносят разнообразные вредности. Какие-то внешние воздействия. Родовые травмы. Перенесенные в раннем детстве инфекционные заболевания. Пьянство родителей.
   Французы именуют олигофренов зачатых в пору изготовления молодого вина, когда занятое этим население много больше, чем обычно, детьми осенних урожаев.
   Педантичные немцы, у которых каждое занятие имеет определенное время, говорят о детях субботнего ужина.
   Степень умственного развития при олигофрении может быть весьма значительной и едва заметной. Слабо выраженной. Чуть ли не проблематичной.
   В первом случае речь идет об идиотии, имбецильности и глубокой дебильности.
   Идиоты и имбецилы влачат, в подавляющем большинстве своем, растительное существование. Живут они не долго. И содержатся, как правило, в специальных, более или менее приспособленных для этих целей учреждений.
   При выраженной дебильности больше шансов приспособиться. Но и здесь речь идет о весьма ограниченных возможностях.
   Чем дальше уходит отдельно взятый олигофрен от усредненного образца, тем больше вопросов..
   Легкая степень дебильности смыкается с так называемым интеллектуальным пограничьем..
   Границы "пограничья" строго не определены, во многом расплывчаты и условны.
   Сюда, в первую очередь, относят различные расстройства психического развития. Специфические и неспецифические. Отставание вызванное неблагоприятным. Педагогическую запущенность и, наконец, просто глупость.
   В пору развитого социализма к олигофрении относились настороженно из-за политического подтекста. Было принято считать, будто социализм не способствует и даже препятствует её формированию в связи с отсутствием предпосылок.
   Известный психиатр, из книги которого я почерпнул это многообещающее утверждение, говорил на полном серьезе. В пику зарубежным коллегам. Дескать, смотрите, завидуйте!
   Врал он, скорее всего, в силу тенденции. По чину самому прогрессивному строю полагалось самое умное население.
   Количество олигофренов естественно не афишировалось. Эта была б-о-о-льша-а-а-я государственная тайна.
   Завеса строгой секретности приоткрывалась во время призыва в армию.
   Армейские чины в принципе были не против дебилов. И даже ждали их для пополнения рядов доблестных строительных батальонов. Но были и другие рода войск. И возникали проблемы.
   Военкоматовское начальство в категорической форме требовало, чтобы врачи перестали вешать ярлыки на в доску своих парней. И обещали разобраться с теми, кто своими необъективными заключениями способствовали росту числа дебилов. Играя тем самым на руку капиталистическому окружению.
   Армейские "отцы-командиры" тоже не сидели, сложа руки. И тоже грозили разобраться. Они считали, что кто-то, не иначе как нарочно, отправляет на службу окончательных придурков, которым кроме метлы ничего доверить нельзя. Равно как и научить чему-либо тоже. И не забывали при этом сослаться на капиталистическое окружение.
   Попав под двойной пресс. Очутившись между Сциллой и Харибдой в пагонах, врачи пускались во все тяжкие.
   Ставились так называемые промежуточные диагнозы. Особой популярностью пользовались психический инфантилизм и педагогическая запущенность.
   В первом случае предполагалось, что в силу каких-то причин будущий солдат, несмотря на внушительные размеры, по своим психическим свойствам еще не вышел из сопливого детства. Но, даст Бог, выйдет из него через какое-то время. И тогда догонит, а может и перегонит сверстников.
   Ведь поговаривают, что не то великий Эйнштейн, не то не менее великий Эдисон. А, может быть, они оба, ничего хорошего не обещали в детстве своим родителям.
   Во втором случае, главным критерием служил тот факт, что будущий солдат, несмотря на "среднее" образование не знал ровно ничего из того, что был обязан знать. Хоть как-нибудь. Хоть понаслышке.
   Это несоответствие приводило к досадным недоразумениям.
   Один, психиатр человек решительный и бескомпромиссный, чуть было не оставил подведомственный ему район без молодого поколения трактористов. У большинства соискателей он обнаружил дебильность.
   Будущие трактористы плохо знали таблицу умножения. Некоторые не знали её совсем.
   Не знать в столь зрелом возрасте сколько будет ; 5х5 или 7х8; стыдно. Но в пору всеобщего среднего образования, когда нельзя было оставлять на второй год. Когда учителя, несчастные учителя, были вынуждены тянуть всех без исключения вплоть до аттестата зрелости. Сопоставлять официальное образование с какими-то познаниями у значительной части учащихся было совершенно бессмысленно.
   Попадались, разумеется, и дебилы. Но их среди "тупарей" и "неучей" было не так уж и много.
   В быту эта публика чувствовала себя вполне уверенно. И мало чем отличалась от сверстников.. Не отставала от них ни в плохом, ни в хорошем..
   Но сбивалась во время чтения. Писала с ошибками. Не справлялась с простейшими арифметическими задачами. Искренне была уверена, что последняя война велась Советским Союзом с Америкой. Не знала куда впадает Волга. Равно, как и то, что Пушкин - великий русский поэт. И не потому, что на этом месте видела кого-то другого, а в силу элементарного невежества.
   Психологические тесты давали сбои. Подэкспертные не понимали их сути, несмотря на титанические усилия психологов. И тогда возникала "педагогическая запущенность".
   Педагогическому начальству такая атрибутация не нравилась.
  -- Наша педагогическая наука, - говорило на-
   чальство возмущенно, - давшая миру Макаренко и Сухомлинского, не заслужила. Подобные заявления говорят о происках и подкопе под основы.
   И требовала немедленных жертв на алтарь справед-
   ливости. Чтобы неповадно было марать и пачкать.
   В психиатрии нет абсолютных истин. Особенно в таком ненадежном деле, как выявлений легкой степени дебильности у лиц тяжелой педагогической или како-то другой запущенностью.
   Если олигофрения - проблема сугубо медицинская. Глупость относится к числу не связанных с медициной общечеловеческих прерогатив.
   Изначально в слове дурак не было криминала. Так, обычное мужское имя. Правда, не узаконенное церковью.
   Дураком также называлась специальная плеть, которой мужья укрощали своих не в меру строптивых жен.
   Битые жены, несмотря на "домострой", делали обидные замечания по поводу ума, вернее отсутствия оного у своих благоверных. В силу чего произошло смещение понятий.
   Впрочем, было это давно. Во всяком случае, до 1722 года, когда царь Петр издал указ "О свидетельствовании дураков в Сенате".
   В общежитии, чаще всего дураками именуют ограниченных субъектов, у которых заметная бросающаяся в глаза переоценка собственной персоны сочетается с заниженным чувством ответственности за содеянное.
   В Швейцарии лет 50 назад вышла книга "О глупости". Автор разделил её на три части. Каждая часть носила выразительное, в чем-то даже вызывающее заглавие - глупость при низком интеллекте, глупость при обычном интеллекте и глупость при высоком интеллекте.
   Как оказалось, глупость может успешно сочетаться и с творчеством, и с научными поисками, и с предпринимательством, и с политическими амбициями.
   В романе Л.Н. Толстого "Воскресенье" фигурирует такой "дурак".
   "Товарищ прокурора от природы был очень глуп. Кроме того, он имел несчастье окончить курс гимназии с золотой медалью и в университете сумел получить награду за свой труд о сервитутах в римском праве, а поэтому был чрезвычайно самоуверенным, довольным собою, чему ещё способствовал успех у дам, и поэтому был глуп чрезвычайно".
   Представления о дураке, как о человеке маленьком, никчемном, этаком хроническом неудачнике, далеки от того, чтобы считаться универсальными.
   В погоне за житейскими благами дураки, зачастую, оставляют далеко позади так называемых умных людей. Что, в свою очередь, толкало обозленных житейской несправедливостью "Чацких" к произнесению монологов по поводу "горя от ума". И способствовало росту пессимизма среди интеллектуалов и умников.
   Глупость многолика. Разнообразие её проявлений уже никого не удивляет. Дело в масштабах.
   Разумеется, в кругу семьи дурак имеет много возможностей проявить себя. Но только руководящее кресло или высокая трибуна придают глупости значительность.
   Одно дело продать кормилицу семьи корову и купить на вырученные деньги ружье для подводной охоты. Другое, связывать перспективы развития экономики с выплатой английскими банками процентов с "клада" гетмана Полуботко.
   Много ли было здравого смысла у тех, кто собирался перебросить северные реки в Среднюю Азию. Проектировал и строил атомные станции возле истоков больших рек, рядом с многомиллионными городами.
   Это не бутылкой себя по голове стукнуть на спор с приятелем. Выдержит или не выдержит.
   Известный писатель и философ А. Зиновьев все беды послереволюционной России, и прошлые, и настоящие связывает с "идиотизмом высшего советского руководства". С "беспрецедентным историческим идиотизмом".
   Деяния высокопоставленных дураков лишь вершина айсберга. Бросающаяся в глаза часть большой прослойки присутствующей в любом обществе глупости.
   Есть эпохи, во время которых глупость не слишком выражена. Есть эпохи, которые иначе чем Дурацкие не назовешь. Когда глупость бросается в глаза и является определяющей..
   И уж не столь важно глуп тот или иной индивидуум. Или ведет себя по дурацки, чтобы не выделяться и быть как все. Ловит "кайф" от мыльных опер и мылодрам. Посещает "ведьм" и "колдунов" в надежде на немедленное исцеление. Спешит отдать сбережения доброму дяде, рассчитывая с его помощью купить дом в Париже. И прочее, прочее, прочее.
   И, естественно, считает полунормальными и поэтому опасными всех тех, кто норовит выйти из ряда вон, проявляет инакомыслие и корчит из себя слишком умного. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Известна печальная судьба князя Семена Ряполовского, которому еще в 15 веке отрубили в Москве голову за то, что он "высокоумничал".
   Может быть с тех пор это и вошло в привычку..
   Дураки чувствуют себя комфортно лишь в окружении дураков. С завидной настойчивостью и умением они ищут себе подобных. Чтобы вместе строить свой, созвучный эпохе рай. Коммунистический или ещё какой-нибудь другой.
   Ну, а кто не снами, тот против нас….
   Так что нечего "высокоумничать" "Высокоумничание" чревато.
   Глупость, будь она болезненной, связанной с олигофренией, или обычной, от Бога, существовала, существует и, скорее всего, будет существовать всегда.
   От природы человек получает пропуск. Право на жизнь. А то место, которое он займет, зависит от предъявляемых обществом требований.
   Главное, чтобы дураки вели себя по дурацки, если уж им так хочется, на бытовом, а не на государственном уровне. Где-нибудь дома, на кухне, в отсутствии жены. Или в пивной. А не в государственном учреждении.
   И тогда утверждение: "дурак дурака видит издалека", будет скорее смешным, чем опасным.
  
  
   8. Аты-баты… в психопаты.
  
   Всегда существовали выходящие из ряда вон личности. Люду куролесили, впадали в транс. Кликушествовали. Кто-то объявлял себя мессией. Кто-то следовал за ним не взирая.. Шли на костер во имя. И разжигали костры тоже не бухты-барахты.
   Многие видели в этом опасное инакомыслие. Противопоставление себе подобным. И небескорыстный выпендреж.
   Психиатры разделяли мнение большинства. Но долго не могли определится.
   Термин был найден в Х1Х веке. Причем в нескольких странах одновременно.
   В России до сих пор спорят, кто из Петров Ивановичей, Добчинский или Бобчинский первым сказал "э".
   Однозначно, о психопатах заговорили после не
   скольких громких процессов. Из-за крайней экстра-
   вагантности поступков подсудимых.
   Как сами поступки, так и мотивы не укладывались в рамки житейской логики. Не помещались там.
   Новое слово быстро вошло в обиход. Его подхватили писатели и журналисты. Не соткалась в стороне и публика. Оппонента можно было порадовать свеженьким, новоиспеченным: - "Психопат ты этакий!"
   Сначала полагали, что психопатом нужно родиться. Что такая у человека планида.
   Потом оказалось, что все это может появиться позднее. В результате дурного влияния или каких-то потрясений у лиц имеющих соответствующую предрасположенность.
   Эти новации совпали с социальным заказом. Перед психиатрами была поставлена задача, оградить армию от людей с неустойчивой психикой. Людей склонных к трудно предсказуемым и в силу этого неконтролируемым поступкам.
   . В этом есть своя логика. У человека с ружьем должна быть голова на плечах.
   Психопатов много больше, чем можно думать исходя из полузакрытых статистических данных, сокрытых в недрах психиатрических диспансеров.
   Это, следуя терминологии Гашека, официальные психопаты. Не просто так. Не с улицы. А в силу медицинского заключения, как Швейк.
   . Бравый солдат стал именовать себя официальным идиотом после того, как был признан таковым комиссией военных врачей.
   У каждого в запасе есть, как говорят в Одессе, пара случаев по поводу детей.
   Дети дерзят. Дерутся. Уходят из дому. Падают на пол или бьются головой об стенку, попав в критическую ситуацию. Врут без особой причины. И многое другое.
   На каком-то этапе, после особенно досадившей выходки милого чада, обеспокоенный папа спрашивает:
  -- Может нужно показать? Может быть нужно,
   чтобы Петю, Гришу или Сему посмотрел специалист? Сведущий в поведении детей врач или психолог.
   Бабушку возмущает такая возможность, и она говорит обиженно:
   - Не знаю. Не знаю. С тобой тоже были большие сложности. И, слава Богу, обошлись без врача. Справились своими силами.
   Мама хмурится и показывает своим видом, что знай она об этом раньше, она не спешила бы замуж. Тем более, что у неё был выбор.
   У девочек с возрастом всё это, не то чтобы проходит, но приобретает иные формы и способы выражения.
   Власти предержащие, впрочем, как и медицинские учреждения, в большей части случаев, эти женские фокусу не интересует.
   Ну, какое дело государству до того хоть и печального, но в социальном плане малозначительного факта, что чья-то жена стерва.
   И хотя, в связи с эмансипацией, роль женщин в криминальном мире растет, мальчики много чаще чем девочки попадают в поле зрения правоохранительных органов.
   И тогда уже не папа, а дядя в пагонах задает себе вопрос. И направляет юного правонарушителя на обследование. Чтобы те, кому следует, разобрались в мотивах. И снабдили следствие необходимыми доказательствами.
   Суду, в принципе, не так уж интересно, психопат ли юный мафиози или разболтанная плохо воспитанная личность с криминальным уклоном. Суд блюдет форму. И только
   Со временем, когда повсеместно утвердится суд присяжных, какой-нибудь новоявленный Плевако возьмет это на вооружение. И повествуя с надрывом о тяжелом детстве подзащитного и не менее тяжелой наследственности, выдавит скупую слезу из глаз господ присяжных заседателей.
   Но это когда-то. А пока суд в строгом соответствии с уголовным кодексом исходит из принципа сформулированного некогда отцом современной психиатрии немецким профессором Крепелиным:
  -- Можно быть психопатом, но нельзя себя вести
   как психопат.
   Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Главной кузницей официальных психопатов, как и
   официальных идиотов, является армия.
   Задолго до призыва к будущим солдатам начинают присматриваться. И накапливают материал для военкоматовских характеристик.
   Согласно этим первым вердиктам социальной благонадежности хорошие мальчики прилежно учатся, не пропускают занятий, читают рекомендованные учителями книжки. И, в целом, радуют семью и школу.
   У плохих мальчиков все тоже, только с точностью наоборот. Это в лучшем случае.
   В худшем курят, пьют, норовят наглотаться какой-то дряни или уколоться. Могут украсть, если подвернется что-то подходящее.
   И, как итог, попадают на учет в детскую комнату милиции.
   Характеристики растут, множатся и оседают в личном деле. И, когда призывник появляется в военкомате о нем многое, если не всё, известно.
   Подозрительных направляют на обследование. И вот тогда-то все и начинается.
   Психиатрическая экспертиза трудна. Выводы экспертов сплошь и рядом не удовлетворяют заинтересованные стороны.
   Речь не идет об очевидных случаях сумасшествия. С ними всё ясно. Сомнение вызывают психические расстройства на грани фола. Поведенческие, в первую очередь, отклонения. О которых можно судить и так, и этак.
   В каждом случае присутствует и вопиет много составляющих: медицинских, психологических, ситуационных. Гордиев узел проблем.
   Стесненный жесткими сроками обследования эксперт борется с желанием разрубить его. А там будь, что будет. И бывает
   Это история, как известно, пользуется услугами любой подвернувшейся под руки личности.
   В отличие от истории эксперт-психиатр руководствуется не исторической необходимостью, а Приказом военного министра и соответствующими инструкциями. В идеале он должен предотвратить и не допус- тить.
   Ну, а если в силу инструктивных ограничений и препон военный гений с потенциальными полководческими возможностями Суворова и с его же странностями, пойдет не в армию, а в криминальные структуры. Возглавит не победоносную армию, а банду. Тоже не знающую поражений…
   За потенциальные возможности, за их адекватную
   реализацию никто не отвечает.
   Давным-давно Конфуций говорил о том, что крайне
   затруднительно искать черную кошку в темной комнате, притом, что её там нет.
   Диагностика психопатии не менее трудна. Тем более, что кошка может находиться в этой комнате. А может выйти куда-то по своим неотложным кошачьим делам.
   Разумеется, существует концепция. Довольно, впрочем, туманная. Ориентированная на целое и не вбирающая в силу этого многие частности.
   Сформулирована она следующим образом:
  -- Психопатия - это ничто иное, как аномалия
   личности, характеризуемая дисгармоничностью
   её психического склада.
   За многие годы наработано превеликое множество
   вариантов пресловутой аномалии.
   Выделены отдельные формы. Фазы. Реакции. Компенсированные и не компенсированные состояния. И прочая, мало интересная для непрофессионала диагностическая кухня.
   Это и склонность к аффективным реакциям. От крайнего по любому поводу возбуждения до выраженной в такой же степени подавленности и глубокого пессимизма.
   И эмоциональная холодность. И выраженный эгоцентризм. Самые разнообразные странности. Сексуальные отклонения и многое другое.
   Причем, это касается не только отдельных свойств личности. Ну, вспыльчивый человек, может взорваться из-за мелочи. А в остальном душка и достойный член общества.
   Речь идет о психическом облике в целом. О наличии ряда нестандартных свойств и качеств. Их взаимосвязанной совокупности.
   Психоаналитики считают, что происходит это в силу спровоцированной многими причинами ломки "брони характера".
   Той самой брони, которая защищает нас грешных от внутренних импульсов и связанных с ними побуждений. Не всегда, увы, благонамеренных.
   Все дело, как оказывается, в надежности брони. Пока "броня крепка", то и "танки наши быстры".
   В былые годы, во времена "застоя" диагностика психопатии была намного проще.
   При поступлении в больные некоторые психопаты могли предъявить "паспорт". На сленге психиатров "паспортом психопата" именовались следы от самопорезов.
   Подобный "документ" гарантировал освобождение от воинской службы, даже если подэкспертный сгорал от нетерпения надеть кирзовые сапоги и встать в строй.
   В ту пору резать себя могла личность с очень большими аномалиями.
   Потом, в силу процессов проистекавших внутри общества, изменились ориентиры и критерии. И то, что раньше совершалось на высоте аффекта из-за крайней несдержанности и неспособности справиться с воплем души, стало, чуть ли не нормой.
   Резались в знак вечной дружбы. Этот ритуальный акт именовался братанием.
   Полосовали себя для того, чтобы подчеркнуть неизменность чувств. Силу любви и преданности.
   Мальчики резались из-за девочек. Девочки из-за мальчиков. Иногда те и другие назло родителям. Чтобы знали.
   В остальном, в большинстве своем, это были обычные мальчики и девочки. Немного самонадеянные. Немного взбалмошные. Ужасно самостоятельные.
   Что-то для диагностики давал осмотр. Что-то опрос. Наблюдение тоже что-то давало.
   Психологические методики. В большинстве своем американские, слегка приспособленные к местным условиям. Характеристики.
   Но все это было очень субъективно. Зависело от доброй воли. Наличия её или отсутствия.
   О себе, как известно, можно рассказать и так, и этак. Что-то скрыть. Что-то, напротив, выпятить. Подчеркнуть, так сказать.
   Какое-то время держать себя в руках и быть "пай-мальчиком". Или отпустить тормоза и предстать во всей красе.
   И характеристики писали люди. Иногда не вникая, лишь бы отделаться. Иногда со злости. В отместку за что-то. Иногда по просьбе. Дескать, напиши, как нужно. За нами не пропадет.
   Сотрудники военкомата тоже не сидели, сложа руки. Они их запускали в личные дела призывников и изымали ненужные с их точки зрения подробности.
   Делалось это для того, чтобы психиатры слишком не мудрили над диагнозом. И не усердствовали. "А то знаем мы их…".
   Все это прокручивалось. Сопоставлялось. Интерпретировалось. И комиссия приходила к выводу.
   Одна часть подъэкспертных, подавляющее большинство, "аты баты шли в солдаты". Другая, меньшинство. Тоже "аты баты", но уже в психопаты.
   И сразу возникали пересуды и слухи. Возмущались военкоматовские чины. Пресловутое меньшинство им казалось неоправданно большим.
   Шептались родители. И давали осторожные советы. Что нужно. И как…
   Новоиспеченные психопаты чувствовали себя победителями. И похвалялись перед приятелями.
  -- Там на дурке, - говорили они, - одни долдоны.
   Лопух на лопухе. Я им гоню тюльку, а они хоть бы хны.
   Ко всему этому прислушивались компетентные ор-
   ганы. На предмет личной заинтересованности. Чтобы обнаружить оную и привлечь.
   В армии из-за отсутствия душевной мягкости у старослужащих, именуемых "дедами" и других военных тягостей, молодые солдаты не вписывались в обстановку.
   Кто-то возбухал и лез в бутылку. Кем-то овладевала страсть к перемене мест. И он пускался в бега. Кто-то резался. Кто-то вешался. Ну, а кто-то брался за оружие.
   И всё возвращалось на круги своя. От психиатров, уже военных, требовалось подтвердить или опровергнуть наличие психопатии в каждом конкретном случае.
   Кто-то получал срок. А кого-то признавали психопатом и освобождали от военной службы. Чтобы по возвращению домой он мог, отойдя от потрясений, рассказывать, как в госпитале вешал тамошним лопухам лапшу на уши.
   О том, что общество меняется в худшую сторону известно давно. Внутри него постоянно что-то бродит, бурлит и булькает. Как в самогонном аппарате. И давно бы бухнуло. Если бы не расплескивалось. Не растекалось. Не разменивалось по мелочам.
   Это когда-то, если верить Морелю и ему известному учению, психопатами становились в результате вырождения на протяжении нескольких поколений.
   Сейчас это происходит намного быстрее. И если королевскому дому Габсбургов, приводимому обычно в качестве классического примера дегенерации, потребовалось несколько веков, для того, чтобы порочные качества наиболее ярких его представителей отразились на психическом состоянии потомков; нынешние психопаты не иначе как клонируются.
   Их появление, как это не печально, есть следствие нестандартного реагирования своеобразных личностей на сумасшедший пресс сумасшедшего общества.
   Раз отреагировал. Два отреагировал. Три отреагировал. И готово. Не отличить от наследственной, конституциональной, полученной при рождении от Бога. Можно ставить печать. Если есть куда.
   Потом, и это существенно, в людях подобного типа возникла потребность. На их качества, в том случае если они сочетаются с определенными талантами, появился спрос.
   Куда-то их по традиции стараются не допустить. В армию, например. Где-то они уже освоились. В политике, в бизнесе, в криминальных структурах.
   От психиатров же требуется, чтобы они уложили всё это в клинические рамки.
   Нет, уложить можно. Но не поймут и осудят.
   А так "аты-баты". Кто куда.
  
   8. Почему бабушка у психотерапевта должна быть ведьмой?
  
   В застойные времена на прилавках книжных магазинов изредка появлялись руководства по психотерапии. Маленькие, связанные с какими-то частными вопросами медицинской практики. И большие, всеобъемлющие, на любой вкус.
   Все они, вне зависимости от тематики и таланта составителя были поразительно единообразны.
   Сначала шла игра мускулов и лихая рубка голов представителей чуждой нам идеологии. Затем читателей убеждали, что советская психотерапия не только может, но и просто обязана. И, наконец, если оставалось место, приводились примеры, подтверждающие сказанное.
   Психотерапевтической практике это ничего не давало.
   Можно было показать Фрейду кузькину мать. Можно было не показывать. И даже фрондировать на кухне. Говорить, что не хлеб всему голова, а секс. Что-то искать помимо. У кого-то учиться. На кого-то ссылаться. Именовать себя учеником, последователем и даже приемником. "Старик Довженко нас заметил и в гроб, сходя, благословил…".
   Все у кого-то учатся. Фрейд учился у Шарко и Бреера. Были ученики у Дюбуа и Бехтерева. Учеников Кашпировского больше, чем сыновей лейтенанта Шмидта.
   Дело не в учителях и не в методиках. Хотя и то и другое важно. Дело в индивидуальных возможностях психотерапевта.
   При их наличии заиграет любая методика. При отсутствии не поможет и овладение всеми знаниями накопленными человечеством. В области психотерапии, разумеется.
   Из чего исходит больной в поисках врача. Из специальности, в первую очередь. Терапевт, хирург, невропатолог.
   Хочется попасть к опытному специалисту. Потом личные качества. Не злой, добропорядочный. Не трепач, не хапуга. Ну, и, чтобы человек был хороший. В принципе.
   От психотерапевта помимо всего этого требуется нечто. И это не всегда конкретное, трудно уловимое и атрибутируемое "нечто", подчас является наиболее весомым аргументом при выборе.
   Имидж психотерапевта определяют малосущественные на первый взгляд детали. У одного психотерапевта эти детали не звучат и ровным счетом ничего не значат. У другого являются определяющими.
   Что-то идет от внешнего вида. Сплошь и рядом, со вкусом одетые, пахнущие французским одеколоном и дорогими сигареты красавцы, проигрывают неухоженным, заросшим трехдневной щетиной неряхам.
   Первые пользуются успехом у богатых лам с комплексами.
   Прочим, и таких большинство, хочется чего-нибудь такого, этакого. Волшебства что ли. А волшебники редко бывают красивыми и обольстительными как Ален Делон.
   В части случаев привлекает выраженная психическая ненормальность. В Х1Х веке к знаменитому московскому юродивому Корейше приходили за советами и помощью толпы людей.
   Многие уверены, что человек не от мира сего может нечто, чего нельзя узнать в этом мире. И повлиять, соответственно. Помочь. Исцелить. Направить на путь истинный.
   Значение имеет манера поведения. Она должна быть в контексте и не противоречить.
   Одни психотерапевты резки и нелицеприятны. И выедут себя как законченные грубияны.
   Другие, напротив, готовы объять и утешить. Их общение с больным напоминает возню с нуждающимся в опеке и защите ребенком.
   Важна уверенность в своих силах. В своем, так сказать, всемогуществе.
   Наличие обширных знаний не всегда гарантирует успех. Знания необходимы, разумеется. Но, как предпосылка. Для того, чтобы определиться. Понять о чем идет речь. И не лечить словом, там где нужен нож..
   Но это не должно выступать и давить. Как техника в игре актера.
   Более того, в силу многих обстоятельств, больных не всегда доверяют официальной медицине. И откровенно предпочитают полученным в процессе обучения сведениям, дарованные свыше качества и свойства.
   Психотерапевтам приходится оправдываться.
   - Я, конечно, так уж вышло, учился в медицинском институте. Но гипноз у меня не "научный", а всамделишный, "природный". По наследству полученный. От бабки ведьмы…
   А что делать? Из института врач выходит более или менее убежденным материалистом, а пациента интересует сверхъестественное воздействие. Может быть даже колдовство.
   Это на семинарах и конференциях можно быть в авангарде и высоко нести знамя науки. А во время лечения, наедине с больным возникают варианты. И с этими вариантами следует считаться.
   Против требований широких масс страждущих не порешь.
   Какой уж тут психоанализ. Погрузить в состояние гипнотического сна ещё можно. Дескать, пока вы тут спите, ваша болезнь уходит. С моей помощью, разумеется. А вот многодневное копание в описках, обмолвках, сновидениях. Поиски эротических конфликтов в раннем детском возрасте ни к чему. И времени уходит много. И больной не поймет.
   Если больному сказать, что невроз у него развился из-за того, что его жена ушла к соседу, он оценит вашу проницательность. А вот за Эдипов комплекс может набить морду.
   И не нужно обманываться респектабельностью больного. Кругом его общения. Больной может грамотно рассуждать о теории относительности или черных дырах во вселенной. А его суть, естество так сказать, ориентировано на бабок-шептух и колдунов.
   И то, что один приемлет это в чистом виде, а другому требуется суперсовременная оболочка. Что-нибудь вроде биоэнергетики или контакта с высшим разумом и звездными мирами, не играет роли.
   Кто-то кодирует больного или колдирует. Держит его за зомби.
   У кого-то брызжет через край энергия. И он заряжает ею воду, кремы, лосьоны, фотографии. Можно приложить или приложиться. Полная свобода выбора. "хочешь, мойся, а хочешь, торгуй…". Как пели когда-то по другому поводу.
   С одной стороны чушь. А с другой стороны помогает. И часто помогает это, а не что-нибудь другое.
   Сын вождя одного африканского племени окончил Сорбонну. Стал квалифицированным психотерапевтом.
   У него на родине среди населения бытовало какое-то острое психотическое расстройство. Что-то вроде
   амока. И тамошний шаман избавлял от него с помощью ритуального танца.
   У психотерапевта, имевшего диплом одного из самых престижных медицинских факультетов мира, ничего не вышло. Ни в одном случае он не добился эффекта. Несмотря на то, что папа-вождь был этим недоволен.
   Его, основанные на последний достижениях науки приемы и методы, были чужды населению А веру во всемогущество шамана и целебные свойства его танца они впитали с молоком матери.
   По чину психотерапевту положен ореол. Большой или маленький. Видимый всеми без исключения. Или немногими.
   И это не мистика. Речь идет о восприятии определенных целебных свойств, как бы изначально исходящих от него.
   Частью это происходит осознанно. Частью интуитивно, на уровне подсознания.
   Вначале психотерапевт работает на свой ореол. Затем ореол работает на психотерапевта в силу информации, которая переходит от одного больного к другому.
  -- Не слышали!? У Григория Григорьевича был
   рак в запущенной форме… Три сеанса и как не бывало!!! Петр Петрович погибал от одышки. Ну!? Что ну! Бегает на длинные дистанции. Рекордсмен нашей улицы. А Семен Семенович поет басом в хоре. Семен Семенович!? Он и шепотом с трудом говорил! То-то.
   Получив подобную информацию, будущий пациент настраивается на нужную волну. Он уже под воздействием. Он уже под воздействием. Он почти готов.
   Осталось только выздороветь и восславить.
   Помимо всего прочего психотерапевтический ореол имеет конкретное выражение. Оно определяется размером полученного гонорара.
   Огромная практика была у Бехтерева. Фрейд, подсчитав, что его методика слишком трудоемка и требует много времени, счел возможным удвоить плату.
   В Советском Союзе врачебный гонорар именовался взяткой. И вкусив от благ сих Съев кусок другой полученной от больного курицы. И выпив рюмку водки, тоже не купленной в магазине, врач знал, что совершает уголовно наказуемое деяние.
   В большинстве случаев, всё было не столь драматично. И рука дающего, так или иначе, соприкасалась с рукой берущего. За исключением тех случаев, когда наверху пускали волну.
   . Так случилось в конце правления покойного Брежнева. Когда Черненко, тоже покойный, представил в политбюро записку, в которой говорилось, что врачи берут и берут "не по чину".
   Врачей тоже начали брать. Чуть ли не по разнарядке.
   Декларируемые государством принципы не вполне соответствовали реалиям. Более того, они противоречили им.
   С одной стороны медицина была бесплатной. И в силу этого каждый имел право. С другой, государство не доплачивало, что порождало неформальные, скорее капиталистические, чем социалистические отношения между врачом и пациентом. Подталкивало к ним.
   С одной стороны, конституция гарантирует. С другой, "Паниковский не обязан верить…". И знакомые не советуют. Они утверждают, будто в медицинском Евангелие от Гиппократа Черным по белому написано: "Кто даром лечится, тот лечится даром".
   Врачи не выдумали психотерапии. Они просто взяли её на вооружение. И при помощи разных способов, включая законодательные, стали оттеснять недипломированных конкурентов.
   Несмотря на гонения, народная психотерапия в лице её представителей - бабушек-шептух и целителей-дедушек не исчезла вместе с другими пережитками, а обслуживала превеликое множество людей..
   Опытные, житейски мудрые целители отсекали чужое - онкологию, тяжелые психические расстройства. И брали на себя ту часть патологии, при которой психотерапевтическая помощь была и уместной, и полезной.
   Законченные пройдохи и рвачи тоже встречались.
   Когда сняли запреты, альтернативная психотерапия вышла из подполья и довольно быстро взяла верх над официальной психотерапией.
   И пошли. Выскочили, как черти из табакерки колдуны, ведьмы белые и черные, экстрасенсы всех мастей рангов и направлений, контактеры, специалисты по практической магии и т.д. и т.п.
   И был спрос. Поначалу огромный. И был успех. Пусть не у всех. Пусть временный, в большинстве своем. Но впечатляющий. На уровне чуда. И всем хотелось приобщиться.
   Если чудо возможно в принципе значит можно рассчитывать. Сегодня с кем-то, а завтра со мной…
   У больного общества не может быть здоровой медицины. И дело зашло далеко. Почти как в том африканском племени. И никакие Сорбонны не помогут. Важно, чтобы бабушка была ведьмой.
  
   9. О тех, кто пьет, как все, и те, кто пить, как все уже не может.
  
   Началу моей медицинской карьеры предшествовало длительное сидение перед кабинетом главного врача небольшой районной больнице на севере Казахстана.
   Прежде чем направить меня на вакантное место заведующего врачебным участком главный хотел сказать пару приличествующих случаю напутственных слов, но не мог выбраться из-за текучки.
   Пребывая в томлении духа, я, от нечего делать, рассматривал санитарно-просветительные плакаты, которыми были увешены стены приемной.
   Один из плакатов привлек мое внимание сочетанием краткости с многозначительностью.
   На нем по-казахски было написано: - "Арак - у!"
   Что из себя представляет "арак" я уже знал. В гостиничном номере мы употребили "за знакомство" бутылку "араклык-москалык" - " московской" водки местного изготовления.
   Дока сосед утверждал, что её изготовляют под Карагандой из каменного угля.
   Как оказалось пресловутое "у" обозначало не "ой", не "ай", не черт бы меня дурака побрал". Неприятные ощущения во время пробуждения давали толчок к подобному словотворчеству.
   Слово "у" переводилось как яд. И звучало знакомо:
   - Водка - яд!!!
   Чем только не пугали пьющего обывателя. Про какие связанные с выпивкой "бяки" не рассказывали.
   И про тяжелые болезни внутренних органов. И про алкогольное слабоумие. И про продолжительность жизни, которая у пьющих много короче, чем у тех, кто воздерживается.
   А бытовые трагедии: Распад семьи. Крушение
   карьеры. Криминал. И леденящий душу финал - подзаборье вместе с Шариками и Бобиками.
   А социальный аспект - следствие поголовного злоупотребления. Оно же спаивание.
   Разрушение генофонда нации. Поголовная дебилизация. И виновные в этом. Царский режим, чуть ли не со времен Алексея Михайловича, папы шумного редко просыхавшего царя Петра. Зловредные шинкари еврея вкупе с мировым сионизмом. Дельцы разного толка, выбрасывающие на прилавок сомнительное питье (" а если б водку гнать не из опилок…"). Тоже вкупе. И так далее, и тому подобное.
   Пытались и власть употребить. Вводили ограничения вплоть до сухого закона. Чтобы раз и навсегда.
   Ничего хорошего из этого не вышло. Ни для власти, ни для тех о ком власть пеклась и заботилась.
   Пьющие изредка, удовольствия ради и в силу застольной многовековой традиции, ворчали и дисседенствовали:
  -- Товарищи, там наверху, не понимают. Нельзя же
   так с народом, в принципе.
   Тем, кто уже не мог отказаться и следовать в фарватере мудрых и полезных для здоровья решений, гнали самогон. И шли на другие жертвы.
   Совсем пропащие пили, что имело хоть какое-то отношение к спиртному. И то, что не имело тоже. Дабы вкусить и почувствовать. А там хоть трава не расти.
   Государство теряло верный, не требующий особых затрат и капиталовложений доход. Веру населения оно тоже теряло.
   Как не верти, а перестроечные противоалкогольные манипуляции были в числе наиболее тяжелых камней, брошенных на крышку гроба почившего в Бозе Советского Союза.
   Запрещали водку и перед Октябрьской революцией.
   Несмотря на то, что "веселие Руси есть пити" и длится это "веселие" никак не меньше тысячи лет, ни среди ученых, ни на бытовом уровне, за исключением крайних случаев, нет общей удовлетворяющей всех трактовки. Нет принципов, тоже общих, которые позволили бы определить место каждого "весельчака" этой трагикомедии.
   Классификации наркологов лишены единообразия и расплывчаты.
   Часть из них почитает алкоголиками всех тех, у кого наличествуют те или иные -проблемы с контролем, "Как начал, так и пошло". Не без поправок, впрочем, на серьезные обстоятельства. Тяжелая болезнь. Отсутствие денег. Из ряда вон выходящие бытовые обстоятельства. В силу чего человек может на время, или, что значительно реже, навсегда "завязать".
   Другая часть исходит из наличия или отсутствия похмельного синдрома, пресловутой алкогольной абстиненции.
   Это не знакомое многим похмелье после неумеренного потребления, по случаю и без оного. Похмелье, с которым легко и относительно безболезненно можно справиться с помощью многократно проверенного средства - "лечить подобное подобным". Как советовал несчастному Степе Лиходееву Воланд.
   А п-о-х-мель-е, от которого и чертям тошно.
   Возникает оно в результате вынужденного прекращения многодневного пьянства, именуемого запоем. И сопровождается целым рядом неприятных ощущений, от головной боли, учащенного сердцебиения, подъёма или падения артериального давления, бессонницы и дрожи в руках; до судорожных припадков и галлюцинаций, включительно.
   У населения своя градация.
   Особняком стоит группа непьющих. В их числе пролеченные алкоголики. В том числе подшитые и закодированные. Тяжело больные Из числа тех, кто осознал, что все это может очень плохо закончиться, и ухватился за здоровый образ жизни, как утопающий за соломинку. И, наконец, не пьющие в силу особенностей организма и свойств характера. Это, когда душа не принимает.
   Непьющим приходится оправдываться. К тем, кто в прошлом усердствовал, а потом после лечения прекратил, относятся с пониманием. Особенно, если они не портят застолья. Не ратуют за воздержание. И похваляются былыми подвигами.. На манер кастрированного кота из старого анекдота.
   Кот и после кастрации не ночевал дома - водил экскурсии по местам боевой славы.
   К доходягам: "сердечникам" и "язвенникам", отношение другое. Мало ли что у кого болит. Ты выпей, если друзья просят, а потом лечись сколько угодно.
   Он хочет сто лет прожить, а нам за него отдуваться. И с таким в разведку? Да ни в жизнь.
   Тех, кто не пьет из принципа, игнорируют. С ними предпочитают не водиться, и держат, чуть ли не за предателей.
  -- Мы тут себя не жалеем, а он минералкой балу-
   ется. Не спроста всё это. Ох, не спроста…
   Из-за этого непьющие чувствуют себя не в своей та-
   релке и переживают.
   - Нет, у меня способности воспринимать алкоголь. Абсолютно нет, - сетовала известная телеведущая, в конце которых непременно говорилось. - Я безумно страдала из-за этого, когда была молодой. Подружки рассказывали умопомрачительные истории о своих похождениях подшофе, в конце которых непременно говорилось: - Слушай! А дальше я ничего не помню. Кто меня привез?". Боже, как мне хотелось хоть раз что-нибудь не помнить.
   И это женщина. А мужикам то каково.
   Пьющие, а таковых подавляющее большинство, разделены на две, во многом условные и не имеющие четких границ группы.
   Это те, кто пьет "как все". И те, кто пить "как все" уже не может.
   Рабле, имея в виду хлипких французов, утверждал, что дозу следует определять исходя из толщины каблука. Если каблук во время выпивки увеличился на палец, пьющий взял свою дозу. Если нет, можно пить дальше.
   Это изыски, так сказать, французского юмора. У нас другие изыски.
  -- Пью до тех пор, пока из ушей не польется, - зая-
   вил популярный артист и певец в беседе с журналисткой. - А как европейцы пьют (бедный наивный Рабле), это баловство.
   Умение пить, не теряя себя, ценилось во все времена. Если человек брал на душу больше прочих, оставаясь на ногах и сохраняя контроль над ситуацией, про такого с уважением говорили: "могет".
   Тех кто "отключался" или нес околесицу, судили не очень строго. Дескать, с кем не бывает.
   Кому-то выпивка нравилась больше. Кому-то меньше. Кто-то пил в силу конъюнктурных соображений. В угоду начальству или расположения коллектива ради.
   У кого-то это проистекало безболезненно. К кому-то вызывали врача. И он на собственном опыте убеждался, что "арак" действительно "у".
   У одного возбухала жены и грозила "уйти к маме"
   У другого, напротив, была недовольна тем, что "слабак" муж норовил уклониться от междусобойчика.
   Главное, чтобы выпивка не мешала. Не влияла на служебную карьеру. Не портила семейных взаимоотношений. Чтобы к человеку в полной мере можно было применить ценимое в народе качество: "пьян да умен…".
   Ну, а если кто-то пьет запоем. Хватает "белочку". И после малой толики выпитого идет до конца. В глазах общества, да и в своих собственных он теряет статус пьющего "как все". Пить "как все" он уже не может. Как бы не старался. Фенита. Поезд ушел.
   Почему это происходит, никто толком не знает. Наркологи связывают появление такой зависимости с предрасположением. Говорят о каких-то, то ли унаследованных, то ли приобретенных в течение жизни сдвигах на биохимическом уровне. Об особых предпосылках ущербной личности.
   Население, в большинстве своем, видит в пьянстве не столько болезнь, сколько дурную привычку. Крайне вредную и даже смертельно опасную, но имеющую в своей основе причины психологического характера - распущенность, слабоволие, эгоизм.
   Отсюда призывы "взять себя в руки". Равно как и обещание "завязать" с понедельника. И уверенность в том, что "если бы хотел - бросил бы".
   В принципе "бросить" можно. Не без труда, разумеется.
  -- Бросить было сложно, - вспоминает ещё один
   популярный артист. - "Выходил" с врачами. Лежал под капельницей несколько дней. И потом стиснул зубы и все…не пью уже четыре с половиной года.
   Ну а если выпьет? Через пять, десять, двадцать лет? Всё вернется. Ибо алкоголизм это не надолго. Это на всю жизнь.
   В прошлом лечение алкоголизма основывалось на формировании отрицательного рефлекса. Больному вводили рвотное и давали спиртное. По идее вызванное рвотным отвращение должно было запомниться. И пересилить связанные с приемом водки приятные ощущения.
   Помогало это отчасти и лишь на время..
   Не так воспитан человек, чтобы из-за какой-то тошноты отказаться от выпивки. Подумаешь невидаль.
   Потом появился антабус. "Смертельное" средство. Пролечился антабусом. Выпил! И умер!!!
   Антабусная идиллия и связанные с нею надежды
   длились недолго. Довольно быстро алкоголики сообразили, что лобовые атаки опасны и занялись разработкой обходных маневров.
   Было найдено превеликое множество более или менее успешной нейтрализации антабусной зависимости.
   Даже клинические дебилы после нескольких дней пребывания в наркологическом отделении овладевали способами, с помощью которых можно было сделать антабус не более опасным для организма, чем таблетки от головной боли.
   На сленге алкоголиков это называлось "разрядиться". Их "заряжали". А они "разряжались".
   На смену антабусу пришел эспераль. Тот же антабус, только его не давали пить, а подшивали под кожу.
   Пролеченные таким образом алкоголики именовались "подшитыми".
   В силу разных причин "подшитые" держатся на плаву дольше чем "заряженные".
   Пребывают они в состоянии постоянного страха из-за многочисленных соблазнов. И ведут себя так, будто у них в теле осколок. И не где-нибудь, а под сердцем.
   Ещё можно "закодироваться". И если какому-нибудь выпивохе предлагают приобщиться, он с гордостью заявляет:
  -- Я не пью. Я закодировался на два года.
   И слышит в ответ:
   - А я на три.
   Иногда собеседники направляются в ближайшую
   пивную. Иногда держатся. Кто сколько может. Некоторые "от звонка до звонка" Весь срок…кода.
   Наиболее доверчивые просят "раскодировать" их перед каким-нибудь торжеством. А потом снова "закодировать".
   У тех, кто, не взирая на код, выпил рюмку другую, случаются осложнения. Более или менее выраженные вегетативные реакции. Неприятные ощущения в области сердца, удушье, чувство страха.
   Но могут и не случится. В силу неверия и оппозиционной настроенности. Пресловутого пофигизма.
   Довженковцам, ученикам и последователям великого мага возможные вариации известны. И они в ущерб себе снижают планку гарантий со 100% до каких-нибудь 95,5%.
   В случае срыва можно сказать:
  -- Бывает изредка.
   И родственники не требуют назад денег. И алкого-
   лику лестно. Выходит он не такой как все, если его код не берет.
   Ну а то, что срывы случаются не "изредка",
   а "часто", никого особенно не волнует. Люди живущие иллюзиями равнодушны к математике.
   Всё что может сделать современная медицина для алкоголика, это вывести его из запоя и удерживать от срыва какое-то время. С помощью более или менее корректных средств.
   В остальном "дело спасения утопающих, дело рук самих утопающих". Ибо выздоровления при алкоголизме не бывает. Ни после выработки отрицательного условного рефлекса, ни после антабуса в любой его форме, ни в результате кодирования.
   Это аксиома. Научный факт.
  
   10. "Выпьем с горя, где же кружка…".
  
   Когда-то я коллекционировал сведения о знаменитых выпивохах. Писателях, артистах, политиках.
   Тем самым мне хотелось оправдать извинительную в молодости невоздержанность.. Возможно, это было связано с неосознанным в полной мере желанием приблизиться, если не к достоинствам великих, то к их недостаткам.
   Ленин пил мало. Ему было не до этого.
   У Сталина отношение к выпивке было другое. Он, если верить уцелевшим собутыльникам и умел, и мог.
   Троцкий писал:
  -- В 1919 году я случайно узнал, что в кооперативе
   Совнархоза имеется кавказское вино, и предложил изъять его, так торговля спиртными напитками была запрещена в то время. Доползет слух до фронта, что в Кремле пируют, - говорил я Ленину, - произведет плохое впечатление. Третьим при беседе был Сталин. Как же мы кавказцы, - сказал он с раздражением, - будем без вина? Вот видите, - подхватил шутливо Ленин, - грузинам без вина нельзя. Я капитулировал без боя.
   Позднее Сталин стал пить намного больше. Хрущев вспоминал:
  -- Сталин выпивал рюмку коньяка или водки вна-
   чале обеда. А потом вино, вино, вино… Всех буквально воротило, до рвоты доходило, но Сталин в этих вопросах был неумолим…. Что же Сталин был пьяницей? - Рассуждает Хрущев. - Можно сказать, что был и не был. Был в том смысле, что последние годы не обходилось без того, чтобы пить, пить, пить…
   Впрочем, Хрущев подчеркивает особо, Сталин пил меньше, чем другие. Делалось это не без умысла. А вдруг пьяные вдрызг гости ляпнут что-нибудь, проболтаются.
   Причиной ранней смерти части "пламенных революционеров" (расстрелянные не в счет) были не тяготы борьбы с царским режимом, каторги и ссылки, не непосильный труд на посту, а водка.
   Записывали же это на счет "врачей-вредителей". С их "преступной" деятельностью связали несовместимые с жизнью изменения внутренних органов у "павших в борьбе роковой" … с горячительными напитками.
   Много пил Хрущев. На его счету и многодневные запои на малой родине - полумифической Калиновке. И царские охоты. И явления народу в состоянии сильного подпития.
   Возможно "кузькину мать" мировому империализму он собирался показать абсолютно трезвым. И ботинком стучал по столу в ООН, не имея "ни в одном глазу". Но у Хрущева имидж старого алкоголика. А против имиджа не попрешь. Здесь всё в строку.
   Брежнев тоже пил. Он был натурой широкой. И во всем, что ни делал, не знал удержу.
   Его лечащий врач алкогольную зависимость напрочь отрицает. Пил, конечно, но не более того.
   У Брежнева была другая зависимость. Зависимость от сильно действующих медикаментов, обладающих снотворным эффектом.
   Он, говоря на языке наркоманов, "сидел на колесах".
   И все эти "сисиьки-масиськи" и "сосиски сраные" (читай: "систематически" и "социалистические страны"), были связаны с "колесами", а не погрешностью зубных протезов и старческим шамканьем.
   Андропов и Черненок в пьянстве не замечены. Оба правили недолго, поскольку "достигли высшей власти в крайне болезненном состоянии.
   Горбачев слыл трезвенником. Возможно, ему не позволяла пить жена. Михаил Сергеевич обиделся.
  -- Ах, так! - Сказал он. - Значит вам можно, а
   мне нельзя…
   И процесс пошел. Начала набирать обороты противоалкогольная компания.
   Ельцин пил. И, судя по всему, пил много. Попросту пьянствовал. И на рабочем тоже. Что бросалось в глаза и шокировало общественность. Мировую, в том числе.
   В пьянстве Ельцина его сторонники видели определенный шарм. Проявление духовной близости с народом. Общую с ним ментальность.
  -- Ельцин настоящий русский царь, - констати-
   ровал, близко знавший его Б. Немцов, - со всеми плюсами и минусами. С бесшабашностью и загулами, с решительностью и отвагой.
   Не так в лоб, но вполне определенно пишет газета "Интернешенел Геральд Трибюн"
   - У каждого с возрастом вырабатываются свои системы поддержания работоспособности. К господина Ельцина это двухнедельные запои… Ну вот он такой самобытный. Будем его принимать как некое чудо, не судимое по обычным нормам.
   Насколько пьянство высшего руководства влияло на принятие судьбоносных решений сказать трудно.
   Генеральная линия, разработанная Лениным на трезвую голову, была настолько однозначной, что сойти с неё было трудно.
   Нет, были уклонисты. И левые, и правые… Но к спиртному это отношения не имело.
   Говорят, правда, что Хрущев здорово поддав, "подарил" Украине Крым. Но его вина, если разобраться, не столь велика. Речь, в ту пору шла об изменении административных границ. Не более того.
   В числе моих знакомых был хорошо известный в мире кино и эстрады звукорежиссер. Стены его студии были обклеены фотографиями кинодив и эстрадных идолов с лестными надписями.
   Артисты редко пели "живьем". Они пели под фонограмму. Так называемую "фанеру". И от умения звукорежиссера многое зависело.
   От него я узнал ряд пикантных подробностей закулисной жизни звезд. Кто и сколько пьет. Кто бросил после лечения. Кто не смог бросить и спился.
   Режиссер был "под мухой". И набивая себе цену, что-то, возможно, преувеличивал.
   Позднее, из популярных телепередач, откровенных мемуаров и не менее откровенных газетных публикаций, я извлек такое количество алкогольного компромата, по сравнению, с которым разглагольствования пьяненького звукорежиссера выглядели как жалкий лепет.
   Ну, обпилась водкой какая-нибудь эстрадная бабочка-однодневка. Тоже невидаль. А это образцы для подражания. Властители дум. Обитательницы сокровенных мечтаний. Кумиры и кумирши.
   Писатели тоже пьют немало. Алкоголизм вершителя писательских дум Фадеева. И его загадочное самоубийство. То ли совесть замучила. То ли пальнул с пьяных глаз.
   Запои Твардовского. Недобрый Солженицын именовал их "спасительными". Дескать, если бы его "кум и благодетель" не запивал время от времени, находясь под прессом властей предержащих, то, наверняка, свихнулся бы.
   И прочие, прочие, прочие.
   Читая романы Достоевского можно сказать,
   что это гениальное творчество эпилептика.
   Ощутимые отзвуки шизофренической психики прослеживаются в стихах Хлебникова и прозе Кафки.
   Алкоголизм, как правило, не привносит ничего специфического.
   Нет его каких-то характерных признаков ни в стихах Твардовского, ни в рассказах Ю.Казакова и С.Довлатова, ни в военных повестях В. Некрасова, ни в исторических романах Пикуля.
   Разумеется, алкоголизм влиял. Портил здоровье. Сокращал жизнь. Создавал бытовые сложности. Не давал писать, наконец. На это почти не влияло на характер творчества. На содержание и стиль.
   За редкими исключениями. Отдельные стихи Есенина. Некоторые песни Высоцкого. "Москва Петушки" Венедикта Ерофеева.
   Но и здесь речь шла об отражении каких-то переживаний, проникновении в ощущения и не более того.
   Алкогольная деградация затрагивает, в первую очередь, эмоциональную сферу. Имеется превеликое множество письменных свидетельств экстравагантных мягко говоря поступков и даже пьяного безобразия спившихся корифеев..
   Интеллектуальные нарушения появляются позднее. И самоцензура остается сохранной даже тогда, когда другие качества претерпевают значительные изменения.
   Творческая личность, особенно большой талант даже в экстремальных условиях пьянства может черпать нечто. И это нечто рождает шедевры.
   Нет "Войну и мир" пьяному гению не написать. Ни времени не хватит, ни терпения. А вот "Клён ты мой опавший клен заиндевелый…". Или там", Кони привередливые…", можно.
   Влияние алкоголя на творчество неоднозначно. С одной стороны пьянство может прекратить литературную деятельность. Иногда - это ранняя смерть. Иногда, творческое бессилие. Многолетний литературный простой, как у Шолохова.
   С другой стороны дополнительный стимул, допинг, толчок. Своеобразная острая приправа литературной кухни. Это, когда душа покоя просит. Она же щемит,, болит и зовет куда-то
   Тогда писатель идет в гости. Или зовет гостей к себе. И говорит, как некогда Пушкин: - "Выпьем с горя, где же кружка?"
   Позднее надобность в собутыльниках отпадает. Похмелье души и тела можно глушить в одиночестве.
   До последнего времени легитимная русская литература была высокоморальной. И в силу традиций, и вследствие цензуры. Которая хоть и "была дурой", но держала в определенных рамках.
   Параллельно с официальной культурой существовал и активно развивался целый ряд субкультур. И в их числе алкогольная субкультура, которая не могла не сложиться за многие годы беспробудного пьянства.
   Субкультуре алкоголизма присуще жанровое многообразие. Свое виденье мира в его плотской первооснове. И, наконец, свой стиль.
   Алкогольному стилю, писал один дореволюционный психиатр, помимо поверхностности суждений свойственны "раздражительная ругательная речь" и "порнография, свидетельствующая об упадке… надлежащего уровня стыда".
   Сказанное, несмотря старомодную высокопарность изложение, актуально и в наши дни.
   Можно взять на книжном развале очередной литературный перл и убедиться в отсутствии особой глубины суждений.
   И ругательной речи тоже. Это, когда герой посылает героиню. Героиня героя. Ну и прочие действующие лица по ходу развития сюжета.
   Сам же писатель, по утверждению расположенных к нему критиков, не матерится вовсе, а пользуется ненормативной лексикой. И, тем самым, избегает лакировки и придает достоверность происходящим событиям.
   Что же до порнографии "свидетельствующей об упадке… надлежащего уровня стыда", то без постельных сцен с подробностями ни одно уважающее себя издательство, рукопись к себе не подпустит.
   Конечно, это ширпотреб. Но и высокая литература обязана считаться с чаяниями.
   А что делать? Бронзовое "многопудье" памятников вещь хорошая. Но на него, несмотря на спрос на цветные металлы, квартиру не купишь. Дачу и машину тоже.
   Отсюда водочный запах или привкус. Как кому больше нравится. В некоторых произведениях он едва заметен. В некоторых кроме него ничего другого нет. Сплошной алкогольный стиль.
   Естественно, между вкусами изрядно поддающего населения и творчеством деятелей культуры, вне зависимости пьют они "до упора", пьют "по чуть-чуть", или не пьют вообще, две, как говорят в Одессе, большие разницы.
   Но их связь очевидна. Особенно в стране, где совсем недавно пьяные политики отводили роль Вольтеров фельдфебелям, тоже нетрезвым.
  
  
   11. Легко ли быть гением?
  
   Задолго до перестройки и связанных с нею откровений, главный врач Полтавской психиатрической больницы поведал мне ужасную тайну. Он не то лечил, не то имел возможность наблюдать за лечением Андрея Головко, в ту пору никому известного совслужащего убившего в состоянии психоза жену и дочь.
   Произошло это не то в начале, не то в середине 20-х годов и тогда трудно было предположить, что речь идет о будущем классике украинской советской литературы.
   Долгие годы я чувствовал себя причастным к высшим секретам державы.
   Впрочем, для людей сведущих это был секрет Полишинеля. И, время от времени, где-нибудь в Австралии или Канаде, на страницах тамошних украинских газет заявляли со всей определенностью:
  -- И убийство было! И психиатрическая больница!
   Хорошо натренированные литературоведы им тут
   же ответствовали:
  -- Подлая ложь! И вражеская пропоганда!
   Попытки обратиться к первоисточникам успеха не
   имели. В инстанциях, где могло что-то быть, пожимали плечами: - "Откуда?" И ссылались на огонь войны, в котором всё сгорело.
   Архив психиатрической больнице с историями болезни тоже не сохранился. Сгорел в том же огне.
   Рукописи, как известно, не горят. Вероятно, эта максима имеет отношение не только к рукописям, но и к другим атрибутам писательской деятельности.
   Где-то что-то хранится. И, время от времени, появляется на страницах печати.
   Завеса секретности, связанная с перипетиями биографии литературного метра, была отражением общей тенденции. В стране, где как выразился поэт "И жизнь хороша, и жить хорошо" сходить с ума было не с чего. Отсутствовали предпосылки.
   С особой тщательностью подходили к психическому состоянию великих.
   Там, где факт психического заболевания был общеизвестен, всё валили на царский режим.
   И Гоголь - режим. И Достоевский - режим. И Гаршин, тоже - режим.
   Проблемы с психикой у властителей дум первых лет советской власти связывали с родимыми пятнами и окружением, а также с извинительными слабостями характера.
   Их втягивали, а они не смогли противостоять.
   По мере построения социализма творческая элита избавилась от проблем с психикой. Выздоровела окончательно. Выгодно отличаясь здоровым духом от западных коллег.
   С теми постоянно что-то происходило. И это было понятно широкой общественности. Капитализм не способствовал развитию творческого потенциала. Более того, он тлетворно влиял. Чтобы противостоять этому влиянию требовались чрезмерные усилия. А усилия, как известно, чреваты.
   Все испортил Фадеев. Он перед тем как покончить жизнь самоубийством, написал письмо в ЦК. Письмо не понравилось. И Фадееву отомстили. Обозвали всенародно алкоголиком.
   В целом же, сочетание нашей соцреалистической гениальности с нашим же помешательством рассматривалось как нонсенс.
   И это притом, что ещё Аристотель говаривал, будто "ни один великий писатель не свободен от слабоумия".
   Многие века эта точка зрения была как бы беспризорной пока не появился итальянский еврей Цезаре Ломброзо, антрополог, криминалист и психиатр. Он написал книгу "Гениальность и помешательство" и провозгласил, что между этими, на первый взгляд исключающими друг друга состояниями, природой поставлен знак равенства.
   С тех пор о Ломброзо знают все.
  -- Ну, конечно - говорят они, прослышав о сумас-
   шествии великого человека, - ещё Ломброзо писал.
   Довольно долго сторонников Ломброзо не трогали. Наверное, было не до этого
   Вплоть до начала 30-х годов под редакцией доктора Сегалина выходило уникальное издание - "Клинический Архив гениальности и одаренности".
   Судя по публикациями, те или иные проблемы с психикой были у Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Достоевского, Тургенева, Некрасова, Гончарова, Фета.
   Чтобы не прослыть "русофобом" Сегалин предоставил для обозрения читателям перевод статьи некоего д-ра Ланге из Мюнхена.
   В статье приведен список из 170 фамилий выдающихся личностей, которые, так или иначе, попади в поле зрения психиатров.
   В их числе Цезарь, Наполеон, Данте, Гете, Кант, Лютер, Ницше, Шопенгауэр, Паскаль, Шуман, Бальзак, Верлен, Гельдерлин, Ван Гог, По и многие другие.
   В клиническом плане здесь представлено все, от алкоголизма, нарколмании и половых извращений, до шизофрении, эпилепсии, циркулярного психоза и прогрессивного паралича.
   Гениальные безумцы из России в списке не значатся. То ли д-р Ланге не знал о их о них, то ли не принял в расчет в силу тенденциозности полученного им немецкого классического образования.
   Когда с плюрализмом было покончено, Ломброзо объявили автором лжеучения. Не такого вредного как кибернетика, но всё же. С ним боролись и победили, разумеется, несмотря на вопросы, которые остались.
   Даже самые решительные противники Ломброзо не могут опровергнуть печального факта, что среди обладателей больших талантов, лица с теми или иными психическими расстройствами встречаются значительно чаще, чем среди населения в целом.
   Ещё одна существенная деталь. Известны семьи, где, как заметил Форель "… гений, талант, сумасшествие и даже идиотизм чередуются".
   Выраженные психотические состояния с бредом, галлюцинациями, возбуждением творчеству не способствуют.
   Исчезают предпосылки к нему, если психическое заболевание приобретает необратимый характер. Ведет к выраженной деградации личности и слабоумию..
   Гораздо больше возможностей и предпосылок при приступообразном течении заболевании. В периоды затишья.
   У творчески одаренных людей в это время может появиться, в силу каких-то личностных сдвигов и толчков, особое видение, особое проникновение, болезненное по своей сути, но исключительно плодотворное инакомыслие.
   В их числе больные шизофренией. Кафка, Хлебни- ков, Чурлянис. Первопроходцы. Творцы новых направлений.
   Много, в этом смысле, дают гипоманиакльные состояния. Обычно они приходят на смену депрессии в рамках маниакально-депрессивного психоза. Депрессия, особенно глубокая, подавляет больного, лишает его сколько-нибудь заметных творческих возможностей. При гипоманиальном состоянии больной находится во власти творческого подъема. Перед ним открываются дали и исчезают преграды.
   Почти всё великое было создано или задумано Гоголем в самом начале его творческой деятельности. В относительно короткий период времени.
  -- Виноват я разве был в том, что не в силах был
   повторить, - оправдывался он в исповеди полной ипохондрических стенаний, - то же, что говорил и писал в юношеские годы
   Характерная деталь. Непродолжительный период творческого взлета писателя совпал, отчасти, с периодом чрезмерной активности и не всегда оправданных поступков и намерений.
   Это и поездка заграницу на деньги отнюдь не предназначенные для этой цели. И частые смены места службы. И настойчивые попытки проявить себя в разных видах искусства.
   Прежде чем обратиться к литературе Гоголь собирался учиться живописи, хотел стать актером..
   В этом же ряду желание "сказать ещё не сказанное свету". И исполненное удивительной экспрессии обращение к своему гению:
  -- О, не разлучайся со мною! Живи на земле со
   мной хоть два часа, как прекрасный Бог мой. Я совершу… я совершу. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земное блаженство! Я совершу… О поцелуй и благослови меня…
   Затем появилась тоска, "которой нет описания". Жалобы "на затмение памяти" и "странное бездействие ума". И навсегда исчезли "… животворные минуты творить и обратить в слово творимое".
   Перепадам настроения был подвержен Некрасов. Время от времени он превращался в "полутруп" и неделями лежал на диване, изводя близких молчанием.
   Письма Некрасова изобилуют жалобами на "мрачное состояние духа".
  -- Поглядываю на потолочные крюки, - писал он
   Тургеневу.
   Не венчанная жена Некрасова Авдотья Панаева вспоминала:
  -- Если бы кто-нибудь видел, как он… лежал у се-
   бя кабинете в страшной хандре, твердя в нервном напряжении, что ему все опротивело, а, главное, он сам себе противен.
   В таком состоянии Некрасов чуть было не бросился
   в Волгу. С радостью принимал вызовы на дуэль, настаивая на максимально жестких, предполагающих большую вероятность смертельного исхода условиях. Рвался в Севастополь на войну.
   Существует точка зрения, что характерная для Некрасова тематика, все его стоны, плачи, рыдания касались вещей, которые его не так уж, сами по себе, беспокоили, но приобретали особое значение, как предмет, на который можно было излить свою тоску.
   Таковы лирики, - писал Чуковский, - была бы тоска, а о чем тосковать, от чего тосковать найдется.
   Периоды кипучей деятельности, чередующиеся с более или менее продолжительными периодами тоски и отчаяния, наблюдались у Фета.
  -- Не понимаю сознательного преумножения…
   страданий, - писал Фет в своей последней записке, - добровольно иду к неизбежному.
   Бросился в пролет лестницы Гаршин. Его творческая деятельность связана с небольшим периодом психического благополучия. Затишьем между тяжелейшими приступами депрессии и мании.
   Среди великих немало эпилептиков. Толстой, Достоевский, Флобер.
   Может быть, поэтому Ломброзо рассматривал гениальность как одно из проявлений эпилепсии.
   Не следует думать, будто любой нездоровый пси-
   ически человек потенциальный гений. Вовсе нет. Речь идет о людях действительно одаренных. Людях, у которых на грани между психическим здоровьем и болезнью возникают какие-то дополнительные возможности, способствующие реализации таланта. Какие-то глубокие на уровне подсознания тропы. Какое-то вместилище, где до поры до времени хранится взрывоопасная субстанция, питающая своей энергетикой и бури творчества, и бури безумия.
  -- Опустошающие бури его страстей, - писал
   Нордау о французском поэте Верлене, - были необходимыми предпосылками появления нескольких строк, которыми он обогатил человечество.
   Генетики утверждают, будто один из десяти тысяч новорожденных имеет потенциальную возможность стать гением. Реализует же её, в лучшем случае, один из десяти миллионов.
   Очевидно для этого необходимы какие-то дополнительные факторы, какие-то особенные стимулы. И в их числе, нравится это кому-то или нет, психическая ненормальность.. Не всегда связанные с каким-то психиатрическим диагнозом, и не укладывающаяся, сплошь и рядом, в жесткие рамки психиатрических классификаций и схем.
   У кого-то это вполне конкретное психическое заболевание: у кого-то - извинительные странности великого человека.
   Не следует вслед за Ломброзо ставить знак равенства между сумасшествием и гениальностью.
   Во-первых, среди причисленных к гениям были люди в психическом плане совершенно нормальные.
   Во-вторых, у части из них психическое заболевание развивалось вследствие каких-то внешних воздействий совершенно случайных и никак конституционально не связанных. Вроде сифилиса головного мозга у Глеба Успенского и Ницше.
   В-третьих, напряженные поиски сами по себе далеко не безопасны. Недаром сказано: - "… кто умножает познание, умножает скорбь". Своего рода профессиональная болезнь людей, пребывающих в состоянии психического перенапряжения и находящихся из-за этого на грани срыва.
   Как бы там ни было, многочисленные совпадения случаев исключительной одаренности и разнообразных психических расстройств не являются досужим вымыслом. Равно как и более заметное по сравнению со средне статистическими данными наличие в кругу их родственников психически ненормальных людей.
   И ещё никто, ни чисто психологически, ни на генетическом уровне не нашел этому доказательное объяснение.
   Существуют отдельные соображения. Отдельные более или менее убедительные гипотезы. И не более того. Так что Ломброзо может спать спокойно. Его имя, судя по всему, еще долго не выйдет из обихода. И любители ссылок на авторитеты, столкнувшись описанием подобной ситуации, с чистой совестью смогут сказать:
   - Типично ломброзианский случай!
   Гением нельзя стать по желанию. Как врачом или учителем. Для этого необходимо сочетание большого числа трудно предсказуемых и до конца не определенных факторов. Этакий счастливый билет.
   Платить же за него по простому общечеловеческому счету приходится дорого.
   Мгновения вдохновенного творчества в исторической перспективе обещают место в пантеоне великих. А вот в чисто бытовом плане могут обречь на страдания. Из-за того, что пути к истине и пути к безумию Бог весть почему, пересекаются. Пересекаются самым неожиданным образом и в самом неожиданном месте
  
   12. Странное творчество.
  
   В начале 60-х годов Никита Сергеевич Хрущев посетил выставку художников-абстракционистов. Выставка ему не понравилась. И тогда, в сердцах, генсек обозвал неформалов "пидорасами". Обнаружив тем самым слабые познания не только в живописи, но и в сексопатологии.
   В это же время в "Медкниге" можно было приобрести прекрасно иллюстрированную монографию немецкого психиатра Реннерта "Художественное творчество больных шизофренией".
   Журнал "Крокодил" выбрал наудачу несколько фотокопий рисунков шизофреников. Перемешал их с таким же количеством фотокопий картин абстракционистов. И предложил просвещенным читателям высказаться по поводу "ху из ху?"
  -- Нет проблем, - подумал я, - чего там.
   Тщательно изучил "материал". Сделал выводы. И
   сообщил о них в редакцию, рассчитывая увидеть свою фамилию в числе наиболее догадливых.
   Я не просто сел в лужу. Я был раздавлен, уничто-
   жен, превращен ни в что. Ни один из моих ответов не оказался правильным. Давай я их наугад. Не мудрствуя и не пыжась, результат, наверняка, был бы лучше.
   Впрочем, если верить "Крокодилу", я был не один. Таких "знатоков" и "тонких ценителей" было много. Почти все.
   Занятия психиатрией расширили мой кругозор. Но и сейчас, по прошествию многих лет, я не могу однозначно указать на причину поразительного сходства. Не в мастерстве, не в художественной ценности, а восприятии мира и средствах изображения.
   Поиски истоков нетрадиционных и в силу этого непонятных для большинства направлений в особенностях психики их авторов, не с "Крокодила" начались.
  -- Тенденция очертания реальных предметов при-
   ближать к геометрическим фигурам, - утверждал немецкий психолог и психиатр Кремер, - или же выражать чувствования и идеи, отказываясь от реальных форм вообще, только в линиях, кривых и пятнах при помощи сильных цветовых эффектов, эта тенденция сильно распространена в экспрессионистском искусстве и аналогичных работах больных шизофрений.
   Об этом же писали такие разные люди, как литературовед и критик, сионист Нордау. И психиатр Сикорский, запятнавший свое имя черносотенным экспертным заключением по делу Бейлиса.
   Нордау заподозрил признаков выраженной психической ненормальности у большинства представителей французского литературного декаданса. И не только французского.
   Сикорский на основании изучения, так называемой "русской психопатической литературы", выделил особое психическое заболевание. Что-то среднее между паранойей и графоманией.
   Среди родственников художника Василия Кандинского было много шизофреников. Самого художника, судя по всему, чаша сия миновала.
   Юнг, обследовавший Пикассо, однозначно заявил, что он психически совершенно здоров. Притом, что у художника был, как говорят, отвратительный характер.
   У Сальвадора Дали были серьезные проблемы с
   психикой.
   У Чурляниса была диагностирована шизофрения.
   Не следует думать, будто любой психически
   больной, взяв в руки кисть или карандаш, создает нечто специфическое.
   Большинство рисует как все. В силу возможности, в силу таланта. За исключением разве тематики, связанной с особенностями переживаний. Или цветовой гаммы. Яркой праздничной при мании. И приглушенной темной, при депрессии
   Из известных лично мне шизофреников, занимавшихся рисованием, лишь один приближался по манере изображения к тем рисункам, которые "Крокодил" в полемической борьбе позаимствовал из книжки немецкого психиатра.
   Звали его, попросту, Ваня. До болезни Ваня учился в керамическом техникуме. Там будущих специалистов в области технологии изготовления расписных макитр и глечиков знакомили с основами живописи.
   В ту пору Малевич и Шагал были под запретом. Изначально предполагалась, что "передвижники" - это хорошо. А Пикассо, несмотря на принадлежность к французской коммунистической партии - плохо.
   Поэтому ничего противоугонного Ваня не знал. И, судя по рисункам сделанным до болезни, не стремился к этому. Не искал, не экспериментировал, рисовал как все.
   Рисунки были так себе. Ни на что не претендовавшая и мало что обещавшая ученическая мазня.
   Болезнь коренным образом изменила творческую манеру. В рисунках появились неожиданные мотивы и тенденции.
   Лица персонажей состояли из треугольников. Этакие "треугольные груши". Ещё были четырехугольники, квадраты, ромбы…
   Количество рук и ног удваивалось, утраивалось, возрастая, в ряде случаев, до ещё большего количества. Они искривлялись, деформировались и размещались в самых неожиданных местах.
   Тоже происходила и с другими частями тела и органами. Глаз - в центре грудной клетки. Нос - на спине. Половой член - на лбу…
   Иногда это был набор ярких пятен и полос, среди которых с трудом угадывались очертания человеческого тела.
   Изредка контуры только намечались среди точечного фона.
   У Вани наблюдалась разорванность мышления. И в силу этого нельзя было выяснить, почему он рисует так, а не иначе. Что его побудило и направило.
   Под разорванностью мышления в психиатрии принято понимать сочетание полнейшей бессмыслицы с грамматически правильными формами изложения. Что-то вроде
  -- Я Дискоболенко, патриарх детской урологии вне
   свойства исторической возможности на отсутствие вне…
   В отличие от живописи литература более консерва-
   тивна и не так подвержена крайностям, которые хоть и присутствуют в творчестве тех, кого Ломброзо называл "литераторами дома умалишенных", но не столь заметны и меньше бросаются в глаза.
   Шизофрения сыграла злую шутку с преподавателем марксизма-ленинизма одного из провинциальных университетов. Из толкователя ленинских заветов он превратился в специалиста в области арифметики. Решил расширить границы таблицы умножения за счет сотен тысяч и миллионов.
   Этот сизифов труд по его замыслу должен был помочь артиллеристам во время стрельб. Компьютеров тогда ещё не было.
   Спустя годы в больницу стали приходить письма. Специалист в области марксизма-ленинизма и арифметики требовал вернуть "советскому народу" его достояние - расширенную таблицу умножения и грозил всевозможными карами в случае задержек, заимствований и волокиты..
   Письма были в стихах. И касались они не столько арифметики, сколько вещей с ней не связанных и отвлеченных. Вроде:
  
   Ипохондрии скажем: - "Зась!"
   Немного "Медгиз" прогрыз!
   И прочей гебефрении - "Сдаваясь!"
   Даем кататонии приз.
   Параноид молчаливый,
   Зачастую ступорозный…
   Иногда сердечко ноет,
   Злою болью говорит.
   Все те боли я, брат, радо
   Перенес бы без награды,
   Но артериосклероз
   Доведет меня до слез.
  
   Ответы следовало отправлять по адресу: Москва. Кремль. Молотову Андрею Вячеславовичу.
   Судя по всему больной, считал себя сыном соратника Сталина.
   О серьезности намерений можно было судить по заключительной фразе:
  -- Смерть немецким оккупантам и советским спе-
   кулянтам!!!
   В конце 50-х годов одну из Харьковских литературных студий время от времени посещал немолодой, по моим тогдашним понятиям, мужчина лет 35-ти. Плохо выбритый, дурно одетый, неухоженный.
   Говорили, что он несколько раз лежал в психиатрической больнице.
   Много позднее в архиве я обнаружил историю его болезни. Речь шла о шизофрении. Той её менее злокачественной формы, при которой приступы болезни чередовались с более или менее продолжительными периодами относительного благополучия.
   В пору нашего знакомства его поведение не выходило за рамки. Если что и бросалось в глаза, так это абсолютная уверенность в значительности написанного им, и наличии большого числа врагов, завистников и откровенных плагиаторов.
   Впрочем, с поэтами это случается и помимо болезни. Ну, какой уважающий себя Моцарт обходится без Сальери.
   Некоторые формальные основания для подобных утверждений у моего знакомого были. По Харькову в списках ходила его поэма "Гугеноты на Лопани" Перелицовка "Евгения Онегина" в духе Хазина. Того Хазина, который составил компанию Зощенко и Ахматовой в известном докладе Жданова.
  
   Нет, не король и не царевич,
   Не Гремин - генерал седой.
   Её супругом был Гуревич,
   Торговец сельтерской водой.
   Гуревич был в душе бароном,
   Хотя и звался он Ароном.
   Предпочитал сукну бостон
   И обожал хороший тон…
  
   На постановление ЦК КПСС это не тянуло. Но в КГБ о поэме знали. И машинистка нашей институтской многотиражки, снявшая с неё несколько копий, имела неприятности.
   Болезнь изменила тематику творчества и стиль. Из сатирика и в некотором роде обличителя, поэт превратился в напыщенного лирика. Героиней его стихов стала таинственная незнакомка. Сами стихи болезненных признаков не обнаруживали. Зато послесловие к ним обращало внимание своей экстравагантностью.
  -- Послесловие к стихотворению "2-я часть кон-
   церта Шопена". Стихотворение посвящено "Незнакомой любимой".
   Прекрасная действительность или воображение. Яр
   кое представление о прекрасном (т.е. 1-я и 2-я сигнальные системы) рождают в душе композитора восторженный резонанс, который у людей здоровых и не зараженных ложной гордостью закономерно изливается в разных возгласах, а у композитора в песне. В мозгу композитора создается дуга условного рефлекса, где условным возбудителем прекрасного является созданная им музыка. Идея моих стихов быть условным возбудителем музыкальной радости, испытанной когда-либо человеком. Таким образом, мой маленький реферат, даже если порочны его посылки, показывает всем облагораживающее влияние сульфозина на логические способности меломана. Надеюсь, вы отметите последовательность моих силлогизмов и избавите меня от обвинений в декадентстве и 17 укола серы… Что же касается остальных 16-ти, то, положа руку на сердце, они доставили мне не меньшее удовольствие, чем баллады Шопена.
   Свои соображения по поводу стихотворчества больных шизофренией я изложил в статье, которую опубликовал единственный в ту пору в стране тематический журнал - "Журнал неврологии и психиатрии имени С.С. Корсакова".
   Пришло несколько писем. Так сказать, отклики. Их авторы брали быка за рога. И требовали, чтобы я со всей определенностью, в свете написанного, высказался по поводу отдельных пассажей, встречавшихся в стихах… поэта Андрея Вознесенского. В смысле, не псих ли он?
   До Вознесенского придирались к футуристам. В ту полную революционного энтузиазма пору, отдельные несознательные граждане высказывали в социальном плане нездоровый интерес - а не больны ли психически Хлебников, Крученных, Каменский эпатирующие общество своими ни на что не похожими звукосочетаниями. Вроде Хлебниковских:
  
   Чучу биза - блеск божбы.
   Мивеа - небеса.
   Мипиони - блек очей.
   Вээава - зелень толп!
  
   Да, что там, самого Маяковского однажды затащили в компанию, где инкогнито присутствовало несколько психиатров. Они должны были определить, не псих ли поэт, натянувший на облако штаны? В то время как, всем хорошо известно, существует вполне определенная часть тела гораздо более приспособленная для этого.
   Фрейд утверждал - любой творческий процесс вне зависимости от способов его выражения, есть ни что иное, как идентификация.
   Творец, будь он гений или бездарь, психически абсолютно здоровый или имеющий проблемы с психикой, вольно или невольно, идентифицирует себя со своими персонажами, с одной стороны: и с будущими читателями, зрителями, слушателями, с другой.
   Когда речь заходит о творчестве больных шизофренией, сплошь и рядом, опираются не столько на клинические реалии, сколько на другие более или менее адекватные ассоциации.
   Внутренний мир шизофреников пытаются уподобить "римским виллам с закрытыми от солнечного света ставнями, в полумраке которых происходят празднества…".
   И все что мы наблюдаем, есть ничто иное, как закодированная информация об этих самых празднествах. Крики души. Её восторги и стоны.
   Прибегают больные к коду из-за нежелания идентифицировать себя со всеми прочими. Своеобразный отказ от продуктивного контакта. То ли из-за особой ранимости. То ли из-за скрытности, тоже особой. То ли ещё, Бог весть, почему.
   Существуют другие, более прозаические соображения. Своеобразие творчества больных шизофренией является следствием вызванных болезнью изменений психики. В первую очередь, разорванности мышления.
   Отсюда стихи, представляющие собою смысловую абракадабру. Психиатры именуют это литературное блюдо смысловой окрошкой.
   Рисунки похожие на рисунки Вани и иже с ним.
   Речь идет о крайних случаях. Что не меняет сути. И может служить отправной точкой.
   Попытки психиатров разобраться в особенностях творчества психически больных понятны. Поиски открывают какие-то диагностические перспективы. Способствуют контакту, особенно в тех случаях, когда из-за вызванных болезнью сдвигов, других путей нет.
   А вот сопоставление творчества больных шизофренией с отдельными направлениями в литературе и живописи чреваты… для психиатров. Дескать, опять, сякие такие, нехорошие не в свое дело лезете.
   Решительные протесты, не в последнюю очередь связаны с тем, что когда речь заходит о шизофреническом творчестве, имеют в виду исключительно шизофрению.
   Между, тем шизофрения всего лишь часть многообразных состояний шизофренического круга. Это и разнообразные реакции, в том числе невротические. И какие-то личностные особенности. Свойства, так сказать, души и характера.
   Мало ли их что ли, не очень общительных, легко уязвимых, противоречивых, мечтательных, склонных к утонченному самоанализу и совершенно парадоксальным выводам..
   Известный русский психиатр Ганнушкин однозначно утверждал, что "рудименты шизофренической психики можно без особого труда обнаружить у каждого". В том смысле, что все мы немного шизофреники. Равно как и маньяки, меланхолики, истерики.
   По сравнению с, так называемыми, нормальными людьми, они чаще заболевают психически. Одновременно с этим они шире представлены среди видных представителей литературы и искусства.
   Их творчество имеет свои отличительные особенности. Свой шарм. Иногда это едва заметно. Иногда бросается в глаза. Причем степень одаренности, выраженность болезненных изменений, всего лишь частность. Существенная, но не принципиальная.
   Важен общий механизм, во многом загадочный и странный. Как и само творчество. Во всяком случае в его крайних проявлениях.
   Когда-то Гоголь, во время своего непродолжительного преподавания в Петербургском университете, описал порядки присущие древнему Египту, древней Греции и древнему Риму.
   Основываясь на описаниях классику, один исследователь назвал Египет шизоидным, Грецию циклоидной, а Рим эпилептоидным. Подчеркнув тем самым наличие и в форме правления, и в жизни, и в искусстве близких к одноименным типам личности, особенностей.
   Наш мир тоже с пятнышками. В самом начале ХХ век был назван нервным. Сейчас говорят о психопатизации и даже шизофренизации общества
   Отсюда шизофренический, шизоидный, шизотимный, как кому больше нравится или не нравится, след. В творчестве в том числе.
   И это не в порицание. Любые направления имели, имеют и, наверняка, будут иметь своих гениев. Равно как и эпигонов, усердствующих конъюнктуры ради.
   Рафаэль или Рембрандт видели натуру так. А Пикассо и Дали этак. Что им не помешало занять место на творческом Олимпе.
   И у тех, и у других были ученики и многочисленные последователи.
   Большинству новации непонятны. Они им не нравятся, кажутся странными. Большинству нужно время, чтобы освоится. Так было всегда.
   Как будет на этот раз, сказать трудно. О дебилизации общества тоже поговаривают.
  
   13. Путь в никуда.
  
   В начале 50-х годов в Харькове на Сумской улице, неподалеку от памятника Шевченко стояли стенды, или, как их тогда называли, окна - окна сатиры. "Комсомольский глаз"
   Один из выпусков "глаза" попал на страницы молодежной газеты "Ленiнська змiна". В числе прочих там был и мой текст. Довольно посредственное четверостишие, призванное усилить сатирическое звучание карикатуры приблизительно такого же содержания.
   Это была моя первая публикация. С газетой в руках я носился по городу и напрашивался на комплименты.
   Кто-то, чтобы отделаться, посоветовал сходить в литературную студию. Обстановка студии мне не понравилась. Вместо того, чтобы благоговейно творить высокое, студийцы, потрясая кулаками и громко крича участвовали в дебатах.
   Приятное исключение составляла пожилая женщина. Несмотря на галдеж, она что-то записывала в тетрадку.
  -- Сочиняет, - подумал я с уважением, - творит
   несмотря на галдеж.
  -- Молодой человек, - попросила женщина, - по
   могите найти рифму к слову дредноут.
   Я обомлел. Ко мне как к равному обратилась
   поэт асса. Может быть, даже член союза писателей
  -- Дредноут, редноут, ноут, - повторял я сосредо-
   Точенно. Ничего не получалось.
   Во время перерыва я подошел к одному из крикунов.
  -- Брось, старик, не связывайся, - снисходительно
   сказал он, - известная графоманка.
   Значения этого слова я в ту пору не знал, но по вы-
   ражению лица собеседника понял, что он говорит о чем-то нехорошем.
   Позднее, в одном справочном издании я обнаружил, что графоманией именуют болезненную страсть к
   писанию, к многословному, пустому, бесполезному
   сочинительству.
   В обиходе графомания трактуется не столь одно-
   значно. Существует ряд хоть и близких, но не совпадающих в полной мере толкований.
   Это и широко распространенное в литературной среде оскорбление. Аргументация, так сказать, противоборствующих лиц и группировок.
  -- Кто графоман!? Я графоман!? От графомана
   слышу!!!
   И констатация профессиональной некомпетентно-
   сти. Недостаточной талантливости вообще, или отсутствие её проявлений в отдельно взятом произведении.
   Говорили о "сиятельных" графоманах из числа литературных руководителей. И о графоманах рядовых - членов союза советских писателей. Авторов "ура-патриотических" произведений, на писанных не в силу вдохновения, а пропитания ради.
   Ю. Карабчиевский в книге "Воскрешение Маяковского" обозвал литературный союз футуристов - "профсоюзом графоманов".
   Сама А. Ахматова, по утверждению Л. Чуковской, заметила как-то, что у Лермонтова наряду с безусловными шедеврами встречаются "графоманские стихи".
   Нелюбовь писателей к графоманам и очевидна, и понятна. С одной стороны без всяких на то прав, они покушаются на святое. Лезут "грязными лапами" в сваренный Богом для избранных суп.
   С другой, претендуют на то, что им вовсе не предназначено. Деньги, почет и восторги общества. А этих "восторгов" в наше меркантильное время, что называется "кот наплакал". На всех не хватает.
   Лем предложил содержать графоманов в специаль-
   ном концлагере. Впрочем, без лишения прав на творчество… в пределах этого учреждения.
   Может быть, он что-то предвидел. Какие-то связанные с засильем графоманов катаклизмы. У фантастов бывают предвидения. А может быть, это была глава из романа. Тоже пророческая.
   Отношение общества к графоманам, в целом, неодобрительное. В них видят скрытых шизофреников.
   Нет, если графоман от этого что-то имеет. Пользуется какими-то благами. Тогда все в порядке.
   В конце концов, каждый зарабатывает на хлеб как может. Кто-то торгует. А кто-то пишет эпопею, не уступающую по количеству печатных знаков эпопее Л.Н. Толстого "Война и мир". А уж гонораром он распорядится лучше, чем закомплексованный гений.
   А вот, если человек изводит горы бумаги, не полу
   чая взамен ничего существенного. Тогда другое дело. Тогда псих.
   То, что графоманы от литературы у всех на слуху, вовсе не значит, что они единственные представители этого беспокойного племени..
   Судя по старым выкладкам Ломброзо, они даже не самые представительные.
   В принципе графомана может заинтересовать любая область знаний, любая отрасль. С учетом склонностей и направления интересов.
   У одного поэтические задатки. У другого исследовательский потенциал Менделеева. Третий, если начнет философствовать, даст фору какому-нибудь Фейербаху.
   Ну а остальное дело техники. Нужно лишь проявить себя в полной мере. Чтобы обратили внимание и воздали должное.
   Ради этого графоман готов на все. Изводит себя непосильным трудом. Не досыпает. Не доедает. Отказывается от многих сиюминутных благ. Вступает в борьбу. В честную и не очень. И все это не в силу дурных свойств характера. Не из подлости. А во имя.
   При всем этом графоманы беззащитны и ранимы. И то, что они не приемлют критику, вовсе не значит, что они не реагируют на неё.
   Один римский император по какому-то поводу обнародовал указ, предполагавший жестокое, не соответствующее тяжести проступка наказание. Когда ему намекнули на это, император сказал:
   - Кара, конечно, суровая, но её можно легко избежать. Не нужно нарушать указ.
   От графомана требуется сущая мелочь. Всего ничего. Перестать писать. Оставить это неблагодарное занятие. И тогда никто ничего не узнает. Не догадается. И не упрекнет, естественно.
  -- Бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, -
   Размышляет чеховский Ионыч, в ту пору молодой доктор Старцев, следя за перипетиями очередного повествования мадам Туркиной, - а тот, кто их пишет и не умеет скрыть этого.
   Графоман не бросит. Это вне жанра. Он избрал свой путь и не свернет с него.
   Критикуют. Тем хуже для критиканов. Не понимают. Со временем поймут. И, вообще, чем больше терний, тем ярче будут светить звезды.
   Если очистить графоманию от наслоений, в первую очередь оскорбительного характера, остается два основополагающих пункта.
   Один безусловный - многописательство. Причем не просто многописательство. В самом многописательстве греха нет. И даже более того. А многописательство пустое, бесполезное, совершенно бездарное.
   Что же до болезненности - второй пункт. То здесь, не без определенных натяжек, разумеется, уместен принцип презумпции невиновности. В том смысле, что изначально любого графомана следует считать психически здоровым. До тех пор, разумеется, пока не появятся весомые признаки психической ненормальности.
   И здоровые могут заниматься не своим делом. Вопреки здравому смыслу. Несмотря ни на что. Просто к представителям творческих процессов особое отношение. Особая оценочная шкала.
   Если бездарный коммерсант - это плохо и даже опасно. То бездарный писатель, писатель-графоман, не "сиятельный", ни член "союза", просто графоман - человеек не от мира сего. Попросту, псих.
   Это мнение стало расхожим. Попало в справочники. Вошло в быт. Тем более, что графоманы с теми или иными психическими отклонениями, тоже встречаются. И то, что выходит из-под их пера во многом связано с болезнью. И имеет, в силу этого, свою специфику, свои характерные особенности.
   В писаниях шизофреников нелепость содержания соседствует с расплывчатостью суждений. Характерны противоречия, склонность к общим местам, наличие своеобразной, не всегда понятной символики, неологизмы и многое другое.
   Отдавая себя творчеству, графоманы-шизофреники не всегда представляют чего, собственно, они добиваются. С реализацией замыслов, в силу этого, они не спешат. Поскольку, как правило, работают не ради сиюминутного успеха, а на века.
   Сочинения графоманов-маньяков плохо скомпонованы, фрагментарны, рыхлы. В них много противоречивых, до конца не продуманных утверждений. Поверхностных ассоциаций. Ни на чем не основанных скороспелых выводов.
   Желание добиться успеха намного опережает проделанную работу. Уверенность в грандиозности сотворенного, абсолютная.
   Все, что выходит из-под пера эпилептика продумано до мелочи. Изобилует подробностями и деталями, подчас малозначительными.
   Эпилептики работают годами, если не десятилетиями. Крайне упорны в борьбе за признание.
   В произведениях психопатов - наиболее распространенной и наиболее приспособленной в борьбе за выживание группы графоманов, присутствует, выраженной в разной степени, отпечаток их личностных особенностей - демонстративная красочность и восторг истериков, подозрительность параноиков, напор эпилептоидов, необузданность гипертимов и т. д.
   Ломброзо рассматривал графоманов, как промежуточное звено между гениальными безумцами, здоровыми людьми и просто сумасшедшими.
   Поэт Доризо называл их гениями, отдавая дань титаническим усилиям. Гениями… лишенными таланта.
   Есть и другие формулировки. Образные и не очень. Связанные с реалиями и опирающиеся на бытующие в народе представления. Всякие.
   Как бы там ни было, следует признать, что существует какая-то часть населения, у которой выраженная склонность к творчеству не опирается на сколько-нибудь заметные способности.
   Не дал Бог таланта. Обелил. И забыл об этом сказать. Может быть, даже что-то пообещал. Ищите, дескать, и обрящете.
   И они ищут. Идут по избранному однажды пути. Идут в никуда.
  
   12.. Психически здоровы по должности.
  
  
   "Никакое начальство не пользуется
   таким почтением от своих подчинен-
   ных, каким доктор психиатр от
   своих помешанных".
   Вс. Гаршин "Красный цветок".
  
   1.
   В течение многих лет случайные знакомые, узнав о моей профессии, норовят рассказать один и тот же, затасканный до неприличия анекдот.
   В психиатрическую больницу приезжает комиссия
  -- Это, правда - спрашивает главного врача
   председатель, - что среди ваших коллег много
   не вполне нормальных людей ?
   - Что вы!? - Не соглашается главный. - Явное преувеличение. Можно говорить лишь о досадных
   исключениях. Мой заместитель, например. Бедняга утверждает, что он Наполеон. Чушь! Всем известно, что Наполеон - это я!
   Первое время я возмущался, спорил, что-то доказывал. Потом перестал. В общественном подсознании заложено, что у психиатров не всё в порядке с психикой. А против подсознания не попрешь. В зависимости от темперамента собеседники могут громко смеяться, ехидно подмигивать, тонко улыбаться или кивать головой в знак согласия. Это ничего не меняет. Более того, горячая аргументация лишь убеждает их в собственной правоте
   - Ишь, как разобрало. Видно, задело за живое.
  
  
   К слову, суждения подобного рода бытуют не только среди профанов. Отец современной психиатрии
   Эмиль Крепелин как-то обронил, что психопатами
   становятся либо одаренные психопаты, либо дебилы.
   Несмотря на категоричность этого утверждения, многие врачи в глубине души с ним согласны. Относя себя, разумеется, к первой группе.
   Если очистить слово психопат от наслоений. Не рассматривать его, как одно из бытующих в народе оскорблений, а как медицинский термин, то в его рамках можно неплохо устроиться.
   Психопатам, в части случаев, присуща и нестандартность мышления, и оригинальность, и какие-то эмоциональные всплески. Кипение страстей, так сказать.
   А тут еще не просто психопат, а психопат одаренный.
   Одаренными психопатами были и Пушкин, и Лермонтов, и Маяковский вместе с Есениным.
   Другое дело дебил.
  
   2.
   По прошествию лет, я начинаю понимать, что первым диссидентом, увиденным мною, так сказать живьём, воочию, был врач, которого в больнице за глаза называли "дурный Сашко".
   Диссидентом своеобразным, сугубо специфическим, но тем не менее.
   Всю жизнь, не считая войны и учебы "Сашко" прожил в небольшом рабочем поселке вблизи кирпичного завода.
   Завод этот был выстроен ещё земством для всяких хозяйственных нужд. И родственники "Сашка" работали там, на разных должностях, с момента основания завода и до последнего времени.
   Когда в больницу приезжало начальство, для его лицезрения, а также приобщения к высшим номенклатурным ценностям, сотрудников собирали в актовом зале.
   Вне зависимости от рода деятельности начальника "Сашко" просил слова и задавал один и тот же сакраментальный вопрос:
   - Чому? - Спрашивал "Сашко", - до революции на заводi робив один инженер, а цегла була неначе
   сталь. Зараз, аж десятеро, а вона, перепрошую, як гiвно?
   С этим же вопросом "Сашко", время от времени обращался в советские и партийные органы.
   Откуда в решительной форме требовали разъяснений.
   - Как так, - вопрошали органы, - когда мы все, как один, строим счастливую жизнь, есть люди,
   которые не понимают? Что, в свою очередь свидетельствует о низком уровне политпросвещения в больнице.
   Начальству почтительно объясняли
   - Ничего не можем поделать. Дурак.
   Начальство смягчалось и не возбухало…До следующего раза.
   Из-за инакомыслия "Сашко" чуть было не лишился
   престижной туристической путевки.
   Путевку, как инвалиду войны, выдало ему какое-то ветеранское учреждение.
   - Прославит нас на всю Европу, - испугались в больнице. И отказались подписать характеристику.
   Тогда "Сашко собрал свои бумаги и отправился в какой-то высокий кабинет.
   - Значит с автоматом можно, - спросил он, - а туристом нельзя?
   Должностное лицо смутилось. И "Сашко" отправился в Германию. Оттуда он вернулся крамольной мыслью
  -- Нiмцi живуть, як люди, а ми, як нiмцi.
   Читатели, чья самостоятельная жизнь началась в 60-е годы, помнят, что означала покупка холодильника,
   телевизора, стиральной машины. Событие. Эпоха.
   У "Сашка" это получалось как бы само по себе. Без особого напряжения и проблем.
   Чуть ли не первая в больнице стиральная машина. Первый холодильник.
   А, когда, пользуясь ветеранскими льготами, он купил "Волгу" больница ахнула.
   "Сашко" важно сидел за рулем и говорил попутчикам
   - Дурний Сашко на "Волз1", а розумнi пiшки.
   Насколько удачлив "Сашко" был в быту, настолько ему не везло на работе. Он, будто нарочно, совершал
   удивительные глупости.
   То, в ожидании комиссии, заставлял мазать панели рыбьим жиром, "чтоб блестели". То, собрав группу слабоумных больных, за которыми не приезжали родственники, подводил их к дороге и ласково говорил:
   - Iдiть, добрi люди, додому! Ноги доведуть до рiдноi хати.
   То, прошу извинения перед любителями изящной словесности, когда в отделении было украдено несколько пар предназначенных для больных дамских панталон, он вел поиски используя эффектное, но не совсем этичное средство - задирал подолы у санитарок.
   Какое-то время мы работали вместе и "Сашко" надоедал мне рассказами о житье-бытье.
   Время от времени он приглашал в гости, "на коньячок".
   После двух-трёх рюмок "коньячка"; секрет его изготовления я помню, но не хочу делать достоянием общественности, дабы не подрывать мощь израильской ликероводочной промышленности; "Сашко" смягчался, добрел душою и предлагал:
  -- Давай, я тоб1 засп1ваю…
   Голос у него был замечательный. Настоящий лирический тенор. И пел он с большим чувством:
  -- Дивлюсь я нас небо…
   Последний раз я встретил "Сашка" незадолго до
   отъезда. Он заметно постарел, сдал и жаловался на болезни.
  
   В остальном он мало изменился, Состоял членом какого-то радикального товариства. Выступал на собраниях. Чему-то учил.
  -- Слухай! - Сказал он мне. - Я обижен на Шев-
   ченко
   - На какого? - Спросил я, мысленно перебирая общих знакомых, носителей распространенной на Украине фамилии.
   - Та на Тараса Григоровича, - сказал "Сашко", - якби в1н не пив, то пожив би ще трохи, Та, може, сказав би щось таке, в1д чого нам, його онукам, легше жилося б…
  
   3.
   Это бы странный человек. С начальством он вел себя дерзко и не шел на компромиссы. И, чем сильнее его ругали, тем охотнее лез в драку.
   Как-то, на комсомольском собрании секретарь, долговязая любвеобильная дама, решила отчитать его за какое-то упущение. Это был опрометчивый проступок. Несколько вечеров подряд, выпив за ужином пару рюмок, доктор стучал в дверь обидчице и, не повышая голоса спрашивал:
   - Где та длинная блядь, которая меня хавала?
   На что её муж, добродушный увалень, стереотипно отвечал:
   - Её нет дома.
   По утрам доктор имел обыкновение жарить картошку. Приготовление нехитрой трапезы было сопряжено с массой сложностей, из-за досадного неумения продумать до конца процесс приготовления пищи и подготовиться к нему должным образом.
   Обнаружив отсутствие одного из необходимых ингредиентов - жира, лука или соли, он настойчиво стучал в двери соседних квартир и требовал, делая ударение на первом слоге, чтобы ему дали "маргарина".
   Находясь в состоянии перманентной войны с уже упомянутым комсомольским секретарем, он не считал нужным освобождать её от продовольственного налога. И, пока бедняга рылась в припасах, делал козу перед носом ее дочери, черноволосой, черноглазой девочки. И говорил без всякого подтекста, чисто ассоциативно:
   - У, жиденочек…
   Его не любили. Начальство за непочтительность и какое-то обостренное желание ставить впросак.
   Коллеги за отчужденность. И подчеркнутое инакомыслие.
   Ещё была у него способность выходить на точный диагноз, основываясь на едва заметных, на первый взгляд, малосущественных мелочах.
   Естественно это не нравилось. И было обидно для коллектива.
   Начальство ставило палки в колеса. Врачи сплетничали. Благо поводов для этого было предостаточно. Его жена, как говорили когда-то, не блюла себя.
   Потом доктор поступил в аспирантуру. С блеском защитился. Был приглашен в НИИ. Там не поладил с кем-то. Уехал в провинцию. Начал пить. И умер во время приступа острого панкреатита - бича обжор и пьяниц.
  
   4.
   Один из главных врачей, под началом которых мне случилось работать, делил своих подчиненных на случайных и неслучайных. На тех, кто попал в психиатрию, следуя призванию. И тех, кто стал психиатром силою обстоятельств.
   С последними всё более или менее ясно. В любой психиатрической больнице они составляют большинство.
   Это те, кто во время распределения цепляются за любую возможность и готовы стать кем угодно,
   лишь бы не покидать насиженных мест. Офицерские жены, чьи мужья пребывают в недостаточно высоких чинах, чтобы добиться для своих благоверных более престижных, более ценимых на выпускной институтской бирже специальностей. Близкие родственники сотрудников психиатрической больницы, пожелавшие следовать семейной традиции. И прочие, прочие, прочие.
   Что же до не случайных, тех, кого в психиатрию привели внутренние побуждения, то, беря грех на душу, скажу - в наш меркантильный, мало расположенный к сантиментам век, идущие в психиатрию по призванию, вызывают в моей душе противоречивые чувства.
   Разумеется, если они не вешают лапшу на уши. Не чистят перышки
   в день юбилея; или при выдвижении на какую-нибудь должность, дескать, всю жизнь мечтал.
   Нет, раньше такое бывало. Когда интеллигентные молодые люди, шли в народ, чтобы нести "вечное, доброе".
   Наверное, так же шли в психиатрические больницы.
   Сейчас, любого пришедшего в психиатрию по призванию, я бы, сперва, пропустил через сито господнее. Чего, вдруг, тебя потянуло в эти Палестины. И лишь отбросив все более или менее законные сомнения, снял бы перед ним шляпу. Святой человек.
  
   5.
   В Целиноградскую психиатрическую больницу, где мне довелось работать в начале 60-х годов, приехала группа московских психиатров во главе с профессором В.М. Морозовым.
   Тогда было модно делегировать на целину корифеев разного ранга. Дабы они приобщали науку к практике
   В.М. Морозов имел большие заслуги перед советской психиатрией. Он "одним махом семерых побивахам". Разоблачил все противоречащие марксистко-ленинскому мировоззрению и, в силу этого антинаучные, учения. И сообщил об этом urbi et orbi (городу и миру) в изданной большим тиражом монографии.
   На одном из многочисленных пикников, единственное чем психиатрическая практика могла в полной мере ответствовать психиатрической же науке; он, как-то вскользь, заметил, что почти во всех психиатрических больницах, в которых ему случалось бывать; работал один, а то и несколько врачей, которым можно было, как говорится не глядя, поставить шизофрению.
   Теперь я понимаю, что, будучи причастным, к родившейся в недрах московской психиатрии, концепции вяло текущей шизофрении, вернее ее широкого применения, профессор преувеличивал. И, вместе с тем, готов засвидетельствовать тот факт, что врачей то ли переболевших психически, то ли несущих в себе зародыш будущего психического заболевания, как магнитом тянет в психиатрию
   У Бронислава Нушича в "Автобиографии" описан любопытный эпизод. Какого-то бедолагу одни сербские власти помещали в психиатрическую больницу. Другие, пришедшие им на смену, выписывали. Ему это надоело. И во время очередной выписки он потребовал, чтобы медики выдали ему справку, удостоверяющую его полное психическое здоровье. Справка была выдана. После чего её обладатель стал утверждать, что он единственный в Сербии человек, официально признанный психически здоровым.
   Врачи психиатры, во всяком случае, до тех пор, пока они не отчебучат что-нибудь из ряда вон выходящее, психически здоровы по должности. Исходя из антитезы. Судья - подсудимый. Сторож - вор. Врач- больной.
   Разумеется, судья может занять место подсудимого. Сторож провороваться. Врач заболеть… Но - это частности. Исключение из правил. Я же имею в виду принцип.
   Быть психически здоровым по должности и больным, по сути, не бог весть что. И все же это много лучше, чем, находясь в другом месте, оставаться наедине со своими проблемами. И соваться в разные кабинеты, рискуя быть запроторенным в психиатрическую больницу уже в качестве пациента.
   Врачи с неустойчивой психикой понимают это и, в части своей, поступают соответствующим образом.
   Приобретенные навыки и знания дают возможность что-то скрыть. Что-то компенсировать. И достаточно долго держаться на плаву.
   Во всяком случае, тогда, когда заболевание развивается мягко, без ярких бросающихся в глаза проявлений - галлюцинаций, нелепого бреда, возбуждения и т.д.
   Некоторые преуспевают.
   Один врач психиатр, известный в городе, благодаря своим амбициям и бросающимся в глаза странностям, утверждал, что его вместе с другими выдающимися экстрасенсами попросили направить свою энергию на дряхлого Брежнева и помочь ему безболезненно уйти в мир иной. Что они и сделали, тем самым, открыв дорогу для будущих преобразований.
   На заре перестройки подобные утверждения были уже ненаказуемы. Более того, в глазах продвинутых и подвинутых, в части своей, больных служили неопровержимым доказательством терапевтического всемогущества. И они, что называется, валили на прием.
   Другой находился в состоянии перманентного перевозбуждения. Чередуя многозначительное бормотание с пугающими окружающих выкриками, он именовал себя единственным серьезным специалистом в области психиатрии и был всерьез уверен одна из используемых им терапевтических методик была украдена ЦРУ. И ею, теперь, пользуются во всем мире.
   Беседу с больным он завершал одной и той же фразой:
  -- Тяжелейший случай! Вам никто не помо -
   жет… Кроме меня.
   И брал бешеные гонорары.
  
  
  
  
  
  
   15. Главные врачи.
  
  
  
   "Говорит, пойду зарежу
   главврача…"
   Ал. Галич.
   1.
   В психиатрической больнице почти как в сказке Андерсена о соловье и китайском императоре. Все вокруг психиатры и главный врач тоже психиатр.
   В отличие от коллег из общесоматических больниц, которые, как правило, долго не задерживаются на своих местах, психиатрическое начальство приходит "на века". И сдвинуть это самое начальство с насиженного места можно лишь ценою чрезмерных усилий.
   В обычной больнице главный врач первый среди равных. Там отделениями заведуют известные в городе специалисты: кардиологи, невропатологи, хирурги. Так сказать, имена и отчества. Иногда, просто имена.
   В психиатрической больнице тоже есть отделения и заведующие, соответственно. Но это не те отделения и не те заведующие.
   Отделения, в большинстве своем, лишены понятных названий. Чаще всего они просто пронумерованы.
   Что же до заведующих, то их знает узкий круг посвященных. Психически больные и их родственники. Вне этого круга они уже не звучат.
   Ещё одна немаловажная деталь. Психиатрические больницы, особенно провинциальные, располагают, в большинстве своем, каким-то жильем, землею, подсобным хозяйством. Где что-то растет, мычит и даже хрюкает.
   И все это под рукой у главного. Хочу, дам. А не хочу - обращайся в инстанции…Если ты такой умный. Там больше дадут.
   В обычной больнице главный врач занят, по преимуществу, административными делами и власть его регламентирована.
   В психиатрической же, он, как говаривали герои Шолом-Алейхема, бог, царь и воинский начальник.
   Ну, кому охота покидать такое место. И за него держатся. Изо всех сил. И делают всё возможное, чтобы не дать ходу крамоле и упредить смуту.
   Это, так сказать, меркантильная сторона. Существуют и более возвышенные обстоятельства.
   За долгие годы пребывания на посту руководящее кресло входит в схему тела. И облеченный властью человек просто не представляет себе иной формы существования.
   Главному врачу общесоматической больницы проще. Ну, погорюет немного. Возьмет пол-литра на душу. И пойдет в какое-нибудь другое медицинское учреждение, где будет оперировать или ставить сложные кардиологические диагнозы.
   Главный врач психиатрической больницы связан с руководимым им учреждением более прочными нитями. В части случаев, это альфа и омега его существования. И оборвать их смерти подобно.
   Чтобы не быть голословным, я обращусь к истории психиатрической больницы, известной мне очень хорошо, и по многолетней работе, и в силу интереса к разнообразным медицинским древностям.
   Так вот, с момента её открытия в 1886 году, сменилось всего 8 главных врачей. Получается что-то около 14 лет на брата.
   Эта цифра станет ещё более впечатляющей после небольшой, но крайне необходимой сортировки.
   Двое из них, главврач 2 и главврач 3, были лицами случайными. То ли ставить больше было некого, то ли власти предержащие дали маху.
   Главврач 2, не проработав и года, махнул заграницу. Его дальние родственники вместе с книжным старьем пытались всучить мне подержанную рентгенологическую установку.
   Главврач 3, довольно известный профессор, занесенный в глушь враждебными вихрями, которые тогда веяли, оставался в своей должности не дольше предшественника.
   Он получил предложение возглавить кафедру психиатрии в одном из медицинских институтов. Куда и уехал, ничто же сумняшеся.
   Ещё двое, главврач 4 и главврач 5, вполне соответствовали и могли бы. Но их заметили и быстро выдвинули. Определили на должности более высокие и престижные.
   Главврач 7 погиб в автокатастрофе, чуть ли не на следующий день после вступления в должность.
   Эти рутинные подробности я привожу для того, чтобы обратить внимание на факт беспрецедентного по продолжительности правления остальных трех.
  
   2.
   Основатель больницы и первый ее директор (до революции главврачи именовались директорами) правил 40 лет.
   До него ничего не было. Вернее был сумасшедший дом, настолько никудышный, что даже в те не лучшие для психиатрии времена, он выглядел вызывающе.
   - Это не медицинское учреждение, выразился один из высокопоставленных визитеров, а ад
   кромешный.
   Возможно, с тех пор пошла, дожившая до наших дней, привычка сравнивать быт психиатрических стационаров с обстановкой пользующегося дурной
   репутацией потустороннего заведения.
   Засучив рукава, молодой директор взялся за дело. Он искоренял пережитки. Боролся с предрассудками. Внедрял новое. Строил.
   Его заметили и оценили. А также причисли к сонму, и ввели в анналы. Ещё на него ссылаются и приводят в качестве примера все исследователи земской медицины и историки психиатрии.
   Каждая власть имеет свою концепцию прогрессивного развития. Во время гражданской войны старый мир был, как известно, разрушен до основания. Пришлось всё отстраивать заново. И психиатрические больницы тоже.
   И первый директор, а также основатель, строил. Причем успешно. За это его занесли на "Красную доску". И дали звания "Героя труда". Что-то вроде победителя соцсоревнования или ударника.
   При старой власти он был всего лишь действительным статским советником. В табели о рангах это соответствует званию генерала.
   Вот уж, воистину, кто был никем, тот станет всем.
   По прошествию лет о человеческих качествах исторической личности судить трудно. Современники либо врут, либо не договаривают.
   Я знавал престарелую медицинскую сестру, которая утверждала, что не то в 1912, не то в 1914 году, рассердившись на неё за что-то, директор больницы топал ногами и кричал:
   - Как стоишь перед генералом, девчонка!
   Ещё он заставил уйти со своего поста, заведующего колонией (существовало такое больничное подразделение), за то, что тот в отсутствии шефа, осмелился выстроить баню, не согласовав её проект со своим непосредственным начальством.
   Так что, судя по всему, ничто человеческое ему было не чуждо.
  
   3.
  
   Второй долгожитель, главврач 6, находился у руля больницы 33 года.
   В моей памяти он остался маленьким хрупким старичком. Этаким дедушкой. Почти добрым.
   А до этого был крут. Боялись его до чрезвычайности. Одна санитарка, обнаружив у себя за спиной высокое начальство, потеряла сознание.
   И пока ее приводили в чувство, главный врач молчал, глядя сосредоточенно и сердито.
   Он, вообще, был немногословен. Зато слова его были на вес золота.
   Так, плохую работу отделения главврач 6 оценивал односложно:
   - Засрал! - Если заведующим был мужчина. Или, - Засрала! - Если отделение возглавляла женщина.
   Не менее энергично он реагировал на проступки и непомерные притязания подчиненных:
  -- Бач, яке г1вно!
   Главврач 6 был по-своему справедлив. И обложив прилюдно матом, чем- то не угодившего ему завхоза,
   считал возможным извиниться перед присутствующими. Дескать, в данном случае, вас это не касается.
   На умонастроение больничного долгожителя и последующие метаморфозы повлиял крупный скандал.
   О себе, Бог весть что, возомнила группа молодых врачей - "хунта".
   Для этого у них имелись кое-какие основания. В числе возмутителей спокойствия был некто - "инфант". Сын ответственных родителей.
   Бунтовщики шумели, требуя демократии. Им нужен был новый стиль руководства.
   Исходя из впечатлений последних лет, могу сказать достаточно определенно:
   - Нового стиля руководства не существует. Существуют лишь новые люди, желающие руководить.
   Драка была нешуточной. "Хунта" пошла с больших карт - мамы и папы "инфанта". Их робко поддерживало, находившееся в подчинении областное медицинское начальство
   На руках у главного были козыри. Начальники среднего звена. Им не нравились несанкционированные атаки. И потом, вся эта публика широко пользовалась дарами больничного подсобного хозяйства.
   Козырные "шестерки" оказались сильнее некозырных "короля" и "дамы". "Хунту" разогнали. "Инфанта" отправили в почетную ссылку. Он уехал в слаборазвитую африканскую страну для оказания медицинской помощи тамошнему населению. Всем прочим тоже досталось на орехи
   Указали и главному врачу. Дескать, смотри у нас. И он преобразился.
   В историю больницы главврач 6 вошел на гребне стройки. Во время войны больничные здания были частично сожжены, частично взорваны.
   И главный возвел их заново. Нет, ему, конечно, помогали. Давали средства. Работали строители. Коллектив тоже не оставался в стороне. Участвовал в субботниках. Что-то делалось и в другие дни недели. Но, как водится, любые свершения связывают с именем наиболее активного и видного участника.
   Главврач 6 был бессребреником. Не брал, не тянулся и практически ничем из того, что лежало под руками, и даже просило: - "ну возьми меня!", не пользовался
   Более того, когда иссякли средства и нужно было "выхватить" столбы для электросети, выделил довольно большую сумму из своих кровных.
   Жил главный замкнуто. Скорее в силу характера, чем из каких-то других соображений.
   Впрочем, у него была тайна
   То, что отец главного из ротных фельдшеров, знали все. А вот то, что он учился в школе кантонистов, куда попал из какого-то еврейского местечка, не знал никто
   Мне об этом поведала мой научный руководитель. Она была вхожа в семью главного с довоенных лет и дружила с его родителями.
   Если верить Горькому, Ленин однажды заметил, что у каждого умного русского человека, если хорошо покопаться, можно найти еврейских родственников. Внук Израиля Бланка имел основания для такого утверждения.
   Фет отвергал любые попытки современников, считать его евреем по матери.
   Балерина Анна Павлова - внебрачная дочь одного из Поляковых, попросила сказать об этом во всеуслышанье…после её смерти.
   Главврач 6 никаких распоряжений не отдавал. Он молчал. И в этом молчании была своя созвучная времени суровая логика. Мало ли, что придет в голову легкомысленной балерине.
   Впрочем, антисемитом, как часто бывает с детьми выкрестов, он не был.
   Правда, во время Павловских гонений в психиатрии он не взял на работу одного поверженного корифея, еврея по национальности.
   Но здесь, скорее всего, присутствовали другие соображения.
   В медицинских учреждениях города уже работало несколько жертв диалектического материализма. И их непосредственные начальники не чувствовали себя комфортно. Равно, как и их подчиненные.
  
   4.
   Последний ныне здравствующий долгожитель психбольничного Олимпа, главврач 8 правит 30 лет и об уходе не помышляет, несмотря на возраст и болезни.
   Прежде, чем стать главным врачом он проявил себя как оратор.
   Ораторствовал будущий главный врач не просто так, а с учетом конкретной ситуации. Исходя, разумеется, из указаний партии и правительства вообще и применительно к каждому конкретному вопросу, частности.
   Его четко выраженная марксистко-ленинская позиция не то, чтобы давала какую-то сиюминутную возможность или позволяла рассчитывать на что-то серьезное в обозримом будущем; но, несомненно, повышала котировку. Было очевидно, что товарищ понимает.
   Очень быстро, с подачи ведавших идеологией райкомовских тетушек, он был принят в партию.
   В ту пору прием в партию лиц с высшим образованием был регламентирован. Блюдя классовую чистоту партии, брали одного интеллигента в связке с 10 рабочими.
   Роль рабочих в психиатрической больнице была отведена санитарам.
   Санитаров партия не интересовала. Их интересовало подсобное хозяйство и водка.
   Врачи, жаждущие приобщиться, стояли в очереди и злились. Подобная политическая активность имела сугубо практическую подоплеку. Прием в партию влиял на карьеру. Открывал дорогу к номенклатурным должностям.
   Тем более, что наметились перспективы. Главврачу 6 предложили уйти на пенсию. Вы ведь не генсек, чтобы управлять в возрасте Мафусаила.
   Назначенный на его место главврач 7 продержался в должности один день. Он погиб в автокатастрофе.
   Желающих занять вакантное место было много. Но им, в большинстве своем, что-то мешало. Разные досадные червоточины. Что-то в них не удовлетворяло.
   А вот у будущего главврача 8 все было в порядке. Потом на него работал статус человека, который понимает. И он был коронован.
   В лучших традициях отечественной психиатрии главврач занялся строительством. И построил еще одну больницу. Третью по счету.
   Это его вклад и памятник одновременно. Приостанови он число поступлений психически больных. Кардинально измени их быт. Или повлияй на лечение. Этого бы никто не заметил. У нас любят то, что можно увидеть, пощупать и даже украсть, при случае. А вот к вещам умственным, не вполне конкретным относятся с подозрением. Псих он и есть псих. А четам на него действует, солнечные пятна или цены на овощи, нам без надобности. Главное, чтобы держать было где.
   Главврач 8 обожал бороться с недостатками. Изобличал как частные случая, так и явления в целом.
   От него доставалось не только больничным разгильдяям и головотяпам, но и президенту вместе с правительством.
   Особенно невзлюбил он беднягу Звягельского. Звягельский, как говорили, вывез в Израиль золотой запас Украины. Он упаковал его в дипломатический кейс вместе с бумагами и взятой в дорогу жареной курицей.
   С одной стороны главврачу 8 было жалко бедную Украину, которую в очередной раз обобрали, что называется, до нитки. С другой стороны злило, что это сделал не кто-нибудь, а еврей. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вплоть до жидо-массонского заговора, включительно.
   В общеполитическом масштабе главврач 8 поставил на левых; хотя, повинуясь, не то душевному порыву, не то стадному чувству, вышел из коммунистической партии.
   Критикуя и делая установки политического характера, он не давал себя увлечь, и не выходил за рамки дозволенного.
   Он просто обозначал свою позицию. Метил её как кот территорию. Чтоб самому не сбиться и, чтоб другие знали.
   Недаром в очередях и переполненных автобусах обозленные люди говорили, что при коммунистах было лучше. Сами, мол, жили и другим давали.
   Нет, были ещё какие-то комплексы. Какие-то не вполне осознанные притязания. Смутное желание увидеть себя на белом коне во главе военного парада, на трибуне перед взволнованными массами или ещё какая-нибудь другая наполеоновская муть.
   Но это так. Личное. Издержки производства.
  
   5.
   О главных врачах проще писать по прошествию лет. Лучше видно и не так хлопотно.
   В конце концов, важно не кто, а что.
   Несомненно, фараон Хеопс не был паинькой. Он казнил и миловал в духе эпохи. И о нем не лестно отзывались современники. Все это забыто. Растворилось во времени. А, вот пирамида, пирамида Хеопса - это аргумент.
   С другой стороны, суди мы о древнем Риме по Светонию, можно было подумать, что во главе могущественного государства стояли законченные придурки и извращенцы.
   Все дело в том, что книга Светония "12 цезарей" - это ни что иное, как собрание анекдотов, имевших хождение среди недовольных членов Сената, их родственников и знакомых.
   Конечно, новая больница - это не пирамида Хеопса. И все же…
   Наверное, со мною не согласятся. Особенно те, кто помнит. Это естественно. Обиды. Неудовлетворенные амбиции. Но это частности. Иногда горькие.
   А психиатрические больницы строят на века.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
   32
  
  
  
  
Оценка: 4.35*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"