Свято место пусто не бывает. Особенно, когда инструкцией по штатному уложению государственного учреждения сурово предписывается замещение лицом, исполняющим обязанности тела, начальника на время его продолжительного отсутствия. Поэтому, когда Семёна Ильича вызвали в Кремль и предложили должность, он, как человек законопослушный и патриотически-прилежный, отказаться не смог. Да и кто бы разрешил отказаться! На такую должность присматривают кандидата, заранее тщательно изучив все моральные и анатомические параметры, и, если предлагают, то, значит, всё решено уже на самом верху. Дело обстояло таким образом, что забальзамированное тело Владимира Ильича подлежало очередной плановой реставрации, и на этот период кто-то должен был замещать и исполнять его обязанности в мавзолее, пусть и чисто формально, но физически реально. Как разъяснили Семёну Ильичу, он уникально подходил по антропометрическим данным (особенно, по цвету лица), по хорошей, правильной биографии и, что особенно важно - по интеллекту и складу характера: смирному, прилежному и тихому. С Семёном Ильичём провели инструктаж, и так он оказался в мавзолее. Ничего сложного не было. На время реставрации тела вход посетителям был закрыт, и Семёну Ильичу следовало просто лежать в стеклянном саркофаге, по возможности не шевелиться и как можно старательнее замещать временно тело Владимира Ильича на его вечном посту. Разрешалось вставать три раза на завтрак, обед, ужин которые доставляли ему на место и ещё несколько раз по нуждам, но не более, чем пять раз в сутки. Читать, разговаривать, курить в саркофаге воспрещалось. Спать разрешалось только от отбоя и до подъёма в кремлёвском гарнизоне, а остальное время следовало бдеть, но с закрытыми глазами. Думать разрешалось только в контексте полного собрания сочинений великого руководителя, что, в общем-то, было несложно, ибо Семён Ильич в своё время защитил докторскую по теме ''Богатство русского языка в политическом наследии Вождя Мировой Революции''.
Первые дни Семён Ильич входил в курс дел, привыкал и обустраивался, а затем втянулся, набил руку, и всё пошло, как следует. Конечно, неподвижность временами напрягала и тревожила зудами, приливами, онемениями, но Семён Ильич стойко переносил эти профессиональные трудности и неудобства. Более того. Он приспособился к условиям и даже мог, не нарушая инструкций, давать себе отдых. Надоедало ведь лежать весь день с закрытыми глазами и не спать. Поэтому Семён Ильич научился экономить положенные ему пять вставаний в сутки по нужде, и на вырученные разы выходил по ночам покурить на площадь. Стрельнув папироску у часового или у запозднившегося прохожего, он перекуривал, глубоко не затягиваясь, добрым прищуром глядел на рубиновые звёзды над Кремлём, гасил папироску о ладошку, предварительно облизанную языком, заначивал бычок в карман и опять спускался в мавзолей. А что поделаешь? Служба есть служба.
Иногда приходил проверяющий и, строго взглянув на лежавшего Семёна Ильича, что-то записывал в блокнотик. Кормили хорошо, меню было составлено из пайков космонавта и это помогало преодолевать барокамерную тишину помещения. Особо согревала душу мысль о надбавке к жалованию за постоянное пребывание в холодном помещении. Случались моменты, когда Семён Ильич даже гордился собой. Это бывало тогда, когда ему удавалось дословно вспомнить абзац или порой целую страницу из работ замещаемого им старшего товарища.
Так прошёл месяц. Начались трудности иного рода. Семён Ильич стал слышать голоса. Врачи предупреждали его, что это нормальная реакция организма на долгую барокамерную тишину. Голоса требовали немедленного восстания и расстрела угнетателей Семёна Ильича как класса. А один голос пообещал даже Семёну Ильичу отравленную пулю, если он немедленно не освободит должность для какого-то другого назначенца. Семён Ильич не поддался на эту гнусную провокацию и должность не освободил.
Затем в мавзолей проник клоп и долго испытывал терпение и.о. неожиданными атаками. Наконец, Семён Ильич не выдержал и клопа раздавил, слегка нарушив инструкцию о нешевелении. Больше проблем не возникало. Семён Ильич успешно довёл должность до логического конца и передал её законному юридическому лицу, вернее телу Владимира Ильича, вернувшемуся с реставрации. Передал самым лучшим образом - от тела к телу. В последнюю ночь Семён Ильич умер от гиподинамии и переохлаждения. Умер героически, не оставив вверенный ему пост. Тело Семёна Ильича вынесли на тех же носилках, на которых внесли тело, вернувшееся с реставрационных процедур. Это была последняя почесть герою, честно выполнившему свой долг перед Родиной, и там, где это возможно по объективным условиям, Родина всегда такие почести оказывает.
20 марта 2009 в 15:06
- ТРУДНАЯ ДОЛЖНОСТЬ 2 -
Бизнес есть бизнес. Особенно, когда речь заходит о национальной гордости и святыне. Поэтому, когда Илью Семёновича пригласили на Банковую и предложили новую интересную должность, он сразу сказал ''вау'' и резво добавил ''йес''! Тут зевать и размышлять было нельзя: желающих на улице хоть отбавляй! Дело заключалось в том, что одну очень древнюю и ветхую мумию из Печерской лавры требовалось подвергнуть срочной консервации, дабы предотвратить её полный распад. Но, поскольку отсутствие святыни на привычном месте могло плохо повлиять на межконфессиональные отношения, на имидж государства и на грузопоток иностранных туристов, было принято решение (оба патриарха в курсе) о временном замещении мощей на время реставрации должностным лицом соответствующего ранга. Строго говоря, Илья Семёнович не подходил на должность ни по рангу, ни по комплекции, ни по задушевным качествам, но кум Ильи Семёновича в своё время оказывал некоторые услуги обоим патриархам и, в принципе, они были не против. Таким образом, Илья Семёнович очутился за стеклом одной из ниш лавры. Условия должности были конкретными: продержаться месяц, пока мощи будут в работе, а по окончании срока оплата наличными и очередное повышение, возможно, даже в раду или в правительство. Харчи и спецодежда за свой счёт. Приступать к исполнению обязанности надо было немедленно, времени на закупку провианта не оставалось, и Илья Семёнович решил, что заодно проведёт курс лечебного голодания, да и деньжат сэкономит. Тем более, лежать надо было неподвижно, а запасов и своих на Илье Семёновиче всегда было солидно. Короче говоря, Илья Семёнович завалился в нишу с твёрдым намерением как следует отоспаться за всю жизнь и сбросить килограммов сорок лишнего весу. Поначалу ему это удавалось. В глубинной тишине лавры ничто не тревожило его сон, и несколько дней он просыпался лишь затем, чтобы напиться из пластиковой бутылки минералки и наполнить освободившуюся бутылку минералкой своей. Затем начались трудности. Очень хотелось есть, и Илья Семёнович страдал невыносимо. Он пытался не думать о еде, но в стекло к нему всё время стучались коллеги из соседних ниш и спрашивали жалобными голосами, нет ли у него майонеза, горчички или хотя бы сухарика. Илья Семёнович вежливо разводил руками и в душе посылал побирушек куда подальше. Но, слава Богу, через недельку голод притупился, и Илья Семёнович с удовлетворением затянул брючный ремень на один шаг. Лежал он прикрывшись какой-то хламидой, которую нашёл в нише и иногда даже позволял себе вообще снять брюки и отдохнуть от их стеснения, ощущая голым телом священную прохладу свободы. Однажды, когда в очередной раз, сняв брюки и аккуратно уложив их в уголке ниши, он блаженно задремал, произошло ЧП. Проснувшись, он не нашёл брюк на месте. По тому, что коллеги из соседних ниш перестали заглядывать к нему, Илья Семёнович понял, кто совершил дерзкую кражу. Илья Семёнович готов был уже ломануться и набить рыло гадам, но сообразил, что бегать без штанов по штольням национальной святыни политически некорректно и за такой волюнтаризм могут и зарплаты лишить. Илья Семёнович только поскрипел зубом и успокоил себя тем, что рожу одного из ворюг он запомнил и даже, как будто, припомнил то, что видел его несколько раз на утренних пробежках в Голосеевском парке. Отложив разбирательство на лучшее время, Илья Семёнович сосредоточился на выживании.
Иногда приходил монах-служка, приносил воду в бутылках, забирал бутылки с ''минералкой'' и спрашивал, не желает ли отец покаяться и причаститься. Каяться Илье Семёновичу было не в чем. Он пока никого ещё не убил, хотя и надо было бы! Оказалось, что прохладная свобода, которая в малых дозах ласкала его чресла, в больших количествах их уже сурово подмораживала, и Илье Семёновичу приходилось сжиматься в комочек и кутаться в ветхую хламиду. И чем больше лежал Илья Семёнович в холодной нише, тем меньше хотелось ему сдаваться, ибо заветный срок выплаты наличных приближался с каждым днём. К тому же Илью Семёновича стали посещать спасительные сны. Он видел яркое жаркое солнце, экзотические острова и знойных островитянок, вулканы и большие костры, на которых жарились скворчащие аппетитные туши. В последнюю ночь Илье Семёновичу явился святой человек, мощи которого он замещал, и поманил за собой в светлую и ласковую, теплую даль.
По странному стечению обстоятельств в ту же ночь из реставрационной кельи исчезли в неизвестном направлении одного западного музея исторические мощи мумии. Когда утром к Илье Семёновичу пришли, чтобы сообщить ему неприятную новость, что в связи с форс-мажором контракт его оплачен не будет, он даже не пошевелился. Тогда решили ничего не менять. Тем более, что тело Ильи Семёновича уже совершенно удачно не отличалось по виду и консистенции от замещавшихся им мощей.