Отношения между христианами и гностиками в начале нашей эры, похоже, имели характер битвы интеллекта с верой на поле совести. Упрощенно суть спора сводилась к дилемме: либо материальный наш мир изначально хорош и совершенен, либо - изначально плох и ущербен.
Дабы избежать ложной дилеммы следовало бы рассмотреть и вариант: мир, временно, местами хорош и совершенен, а местами - нет. Или по-другому: для кого-то он совершенен, а для кого-то, - не очень.
Очевидно, что, тот, кто пребывает в благоденствии и довольстве жизнью, будет полагать мир хорошим и совершенным, а некоторые несоответствия с этим своим утверждением, предъявленные ему в споре, отнесёт на счёт несовершенства и нехорошести самих оппонентов, еретически полагающих, что мир плох и ущербен. Подобно тому, как если б некий гомункул, находясь в запаянной реторте с питательным бульоном, бурлящим в обратимой реакции, совершенно справедливо склонен был бы считать энтропию ересью, так и алхимик, владелец этой реторты, в момент кульминации своего жизненного пути, на костре, вряд ли выкрикивал бы дифирамбы совершенству мира. Таким образом, есть два тропа. Первый - допустить, что мир по природе своей нейтрален и попытка его оценки есть лишь оценка нашего самоощущения в нём. Второй - предположить некую изначальную, отличную от нуля, качественность мироустройства. Необходимо заметить, что ни гностики, ни апостолы не опровергали наличие зла в мире. Вопрос был лишь о происхождении земного зла. Гностики видели его результатом несовершенства Демиурга. Патриархи объясняли зло, в конечном счете, премудростью Творца и неисповедимостью его замыслов. Это разногласие не имело принципиальной разницы в аспекте воздействия (искоренения) на самоё зло. И те и другие учили лишь методикам избежать зло, но не уничтожить его. Этим они в корне отличались от атеистов, провозглашавших, что зло следует не избегать, но ликвидировать как класс или категорию. Можно допустить, что главная причина теологического спора между патриархами христианства и гносиса лежала в плоскости гипотетической возможности (или, скорее, невозможности) совместного созидания и утверждения на века института Общей Церкви как такового. Тут дело даже не в моральных и нравственных качествах гностиков. Не все же они были прелюбодеями, чревоугодниками, развратниками и извращенцами. В конце концов, если бы дело очень потребовало, Церковь нашла бы методы ассимилировать эти причуды гностиков, как смогла она терпеть (и терпит до сих пор!) в лоне своём нетрадиционность поведения некоторых своих кардиналов и епископов. Но нуждалось ли христианство в гностиках? Вероятно, да. Во всяком случае, приняв в свой клир гностиков, христианство было бы избавлено от необходимости бормотать что-то маловразумительное о мудрости Творца на вечный вопрос прихожан и мирян: зачем Бог сотворил дьявола и Зло? Объяснение этого вопроса желанием Творца видеть в своих творениях свободу воли и свободу выбора абсурдно, ибо свобода выбора, как способность, не требует выбор непременно и исключительно между добром и злом. Так что, либо Зло и Добро существовали до Бога, что не допускают ни гностики, ни патриархи, либо сотворены Им, что не совсем разумно. Для реализации в творениях (ангелах, духах, людях, демонах) принципа свободы выбора достаточно было бы сотворить мир с категориями Добра и Ещё Большего Добра, исключив Зло хотя бы ради недопустимости даже намёка на признак элемента садизма в Творце. Словом, Церковь нашла бы в лице гностиков хороших идеологов, а в моментах их учений незаменимое средство для лечения бОльных вопросов своей космогонии. Но, приняв это, она потеряла бы устойчивость конструкции Здания Церкви, ибо гностики ни в грош не ставили материальную сторону дел несовершенного мира, и с ними вряд ли удалось бы выстроить соборы Святого Петра, Кёльнский, Нотр-Дам и Василия Блаженного. Церковь, прагматично сделав ставку на Тело и Душу, сунула Дух с рукописью апокрифа под замок в сундук. Так вымерли гностики.
Ощутив отсутствие Духа (Пневмы), тела народонаселения христианского мира пришли вначале в средневековое замешательство, а затем, пресытившись схоластически церковной душевностью, испытали бодрое оживление Ренессанса и окончательно уже разгулялись на полях Мировых Войн. Видимо, вымершие пневматики, испустив свой Дух ''ереси'', освободили свято место для посмертной маски гносиса -- науки, этого своеобразного её близнеца, ориентированного не на Свет Вечный, а на электричество. И место это недолго оставалось пусто.
Сегодняшний феномен глобализации есть не что иное, как реванш античного гносиса, но реализованный в странной форме, в форме победы не самих учений Симона Волхва, Валентина, Птоломея, Марка и других, а победы близнеца их Знания, - титана, выросшего до космических небес в формальном отражении холодного зеркала научного соЗнания. Так тень гностиков, спустя двадцать веков, нокаутировала на мировом ринге душевность Церкви.
* * *
Вполне допустимо, что адепты Симона Волхва из Тирра могли иметь себе жизненноважными интересы быть принятыми в святое воинство Автокефалий или даже в тело Церкви на правах, скажем, Ордена Пневмы, дабы сохранить на века если не плоть своих проповедников, то хотя бы Дух своего учения. Заинтересованность Церкви в гносисе уже был допущена в первой части данного сочинения. Так что на заре нашей эры вполне существовали предпосылки к Великому Конкордату Гносиса и Церкви. Но как смогли бы преодолеть барьеры между своими доктринами апостолы раннего христианства и гносиса, если бы вдруг, гипотетически, просчитав взаимную выгоду и взалкав, пошли бы на альянс между собой?
Очевидно, что им потребовались бы некоторые новые взаимоустраивающие пункты в их учениях, не нарушавшие самих учений и устранявшие их разногласия. Такими пунктами представляются следующие:
1. Признание равноценности Духа, Души и Тела для человека как творения. Гностики вполне могли бы допустить ценность души и тела для акта спасения, ибо и та и другое являются необходимыми и незаменимыми субстанциями для пребывания Духа в человеке на весь период человеческой жизни, во время которой Дух и должен собрать некий Опыт Жизни, необходимый ему для вечного упокоения в Плероме. Гностики вполне могли бы допустить, что Святой Дух тайно, в латентном состоянии, присутствует в каждом человеке от самого Адама, а христианские патриархи вывели бы отсюда необходимость выявления и возжигания праведным поведением, поведением, идущим вразрез с греховными позывами материи, искры Духа в каждой заблудшей душе.
2. Патриархам христианства можно было бы признать несовершенство Демиурга, как это предлагали гностики, тем более что Святой Дух уже присутствовал в концепции христианской космогонии, и легче было бы считать причиной сотворения мирового зла технологический сбой в процессе, нежели сомнительно непостижимую мудрость Творца. В конце концов, каждому очевидно, что Гениальность, Величие и Всемогущество заключается не в том, чтобы не делать ошибок, а в том, чтобы увидеть их, признать и уметь их гениально исправить. Ведь и сатана, при тщательном аналитическом исследовании ортодоксальной доктрины христианства, предстаёт нам как ошибка Яхве. В самом деле. Дьявол, как существо высшего порядка (ангел) был создан самим Творцом по известному принципу - свободовольным. Но, после того как сей крылатый диссидент позволил себе воспользоваться своим святым правом свободы выбора, заложенного в него Творцом, а именно - усомнился в совершенстве Адама и Евы, показав и доказав, кстати, причины своего сомнения методом опыта с яблоком познания Добра и Зла, он был приговорён без всякого следствия и суда к Низвержению и Проклятию. И это лишь за самореализацию заложенного в него же Творцом принципа! Того принципа, наличие которого и можно-то было показать только лишь как противопоставившись Высшей Воле. Так что, пожалуй, красивее и добрее было бы представлять Демиурга неведающе что творящим, нежели изощрённо продумывающим садистически карающие акты по отношению к своими чадам и питомцами.
Похоже, что в последнее время Церковь испытывает существенный дискомфорт от острых гностических вопросов в сапоге своей доктрины. Иначе как объяснить более чем терпимое отношение современной Церкви к Науке. Да и ересиархов, похоже, уже на кострах не жгут. Во всяком случае - публично. Прогресс нравственности? О, нет! Навряд ли...
Есть ещё один, Внешний, фактор, настойчиво подталкивающий Церкви и Знания в объятия друг друга. Это - уже поминавшийся атеизм. Вернее даже крайняя его плоть, дикая ипостась в маргинальной форме - современный глобальный меркантилизм. Ибо в одно не очень прекрасное утро вполне может случиться так, что каждый, сакрально хранящий в сердце своём мысль о Боге человек, рискует проснуться за стеклом витрины маркета, где его, как когда-то невольников на рынках Александрии и Афин, выставят на продажу и таки продадут в духовные бордели, цирки и гаремы к новым хозяевам жизни. Несогласные же будут ликвидированы тем или иным, возможно даже гуманным, быстрым и безболезненным способом. А ведь известно, что даже эпоха Ренессанса со всем её мощным душевным и телесным арсеналом барокко не смогла предотвратить катастрофу двух мировых войн прошлого века. Катастрофу которая не пощадила ни священника, ни учёного, ни простеца, ни менялу, ни старца, ни дитя, ни самого атеиста.
