Надежда всегда умирает последней, наверно поэтому, надолго пережив своего родного Ильича, кое в ком она живёт, очевидно, и до сих пор. Лично во мне надежда, точно, никогда не умирала. Я всегда надеялся найти простой надёжный способ не забыть то, что нужно сделать в течение дня или недели. В детстве, помню, в такой роли выступала ниточка, которую мама завязывала мне вокруг пальца, чтобы я не забыл купить в магазине, например, соль. Не скажу, что это был удачный метод напоминания. Нитка раздражала меня своей навязчивостью, всю дорогу в магазин я силился не обращать внимания на её пощипывание и у дверей магазина мне это, наконец, удавалось. Вспоминал я о нитке уже на полпути обратно домой, без соли, разумеется.
В студенческие годы я попытался решить проблему забывчивости с помощью будильника. Я гениально придумал заводить будильник на каждое утро так, чтобы он громко и настойчиво напоминал мне о том, что надо идти на лекции. К сожалению, стипендия моя была невелика, и выделить из неё деньги помимо пива ещё и на покупку будильника так у меня и не вышло.
В армии проблема забывчивости выросла до размеров угрозы национальной безопасности. Санчасть совершенно секретного ракетного полка, в которой я исполнял обязанности фельдшера, располагалась на втором этаже штабного здания. Водопровод в санчасти был устроен по-военному немудрёно. Из стены браво торчал кран, как причинный атрибут для Ремонта Воды. Сливная раковина в принципе полагалась, но её время так и не настало. Вместо неё было ведро. Но это не всё. Существовала ещё военная тайна, хитрый технологический секрет, призванный обмануть возможных натовских шпионов и ликвидировать их посредством смерти от жажды. Для того, чтобы потекла вода, мало было открыть довольно тугой кран. Следовало ещё дать в водопроводную систему давление. Кнопка включения насоса находилась на КПП, метрах в трёхстах от штаба... Однажды, мне понадобилась вода для стерилизатора. Я открыл кран. Воды не было. Я, вроде как бы, завернул кран и пошёл просить дежурного по КПП включить давление. Тот, выслушав меня, сразу нажал секретную пусковую кнопку и насос, обычно лениво качавший тоненькую струйку, в этот раз заработал с каким-то злорадно лихим энтузиазмом. Поговорив с дежурным минут двадцать о его здоровье, а так же о здоровье его напарника, о том и о сем, я отправился в санчасть, ибо позвонил дежурный по штабу и зачем-то затребовал срочно фельдшера в штаб. В штабе царила лёгкая паника. По лестнице со второго этажа бодрым сванетским ручьём журчала вода. Я был в отличных сапогах и пройти вброд высокогорное озерцо санчасти, чтобы довернуть шею крану, не составило мне особого труда. Прямо под санчастью была комната секретной части полка. Секретчик тут же был срочно вызван в штаб из городка по тревоге. Когда он открыл железную дверь комнаты секретной части, лицо его приняло выражение невесёлой задумчивости каменного скифского идола. По всей комнате белыми лебедями живописно плавали Совершенно Секретные Документы, Шифры, Коды и Абсолютно Засекреченные Карты. Думаю, от трибунала меня тогда спасло лишь то, что по суровой инструкции всему этому добру следовало лежать в несгораемых и водонепроницаемых сейфах, а не на них. Дело осталось между нами. Секретчик был нормальный старлей и не раз потом угрюмо улыбался на подначки офицеров ''не уплывают ли там опять твои секреты?'' Не знаю уж, как он выкрутился. Лично я после этого случая ни разу больше не забывал основательно закрутить кран прежде, чем дать давление в систему, ибо терпение спецотделов лучше не испытывать лишний раз. Тем более, вскоре по-соседству с секретчиком расположился своей комнатой начфин, а с этой службой ссориться не хотелось...
В период моей сельской жизни проблема забывчивости неожиданно возникла в сфере любимых мозговых косточек для пса Тузика, которые я время от времени забываю взять с собой, когда иду к родителям. Знакомый психолог порекомендовал мне способ, при котором в комнате какая-либо вещь перемещается со своего обычного места на непривычное и, всякий раз замечая это, следует вспоминать о необходимом действии. Из вещей строго знающих своё твёрдое, заметное место в моей комнате я мог бы назвать лишь стол, кресло и софу. Двигать их довольно тяжело физически. Кроме того, есть риск автоматически поставить чашку мимо передвинутого стола, сесть с размаху на пол, по инерции минуя переставленное кресло, или броситься не глядя с ходу на отсутствующую в привычном месте софу. Так что, по-прежнему, всякий раз Тузик встречает меня испытывающе-внимательным взглядом: ''ну, а сегодня - забыл или не забыл?''
Впрочем, есть в бытии одна вещь, о которой я могу сказать с полной уверенностью, что она никогда не забудется мною к исполнению. Написать очередной шортик или новую песню - это забыть мне не удалось ни разу, как я ни старался сделать то изо всех своих сил. Видимо, творчество и искусство - вещи по сути своей разные. Искусство сочинительства можно запамятовать. Естество творчества забыть невозможно.