Разные есть города. Одни исчисляют свои лета от поросших быльём времен, в центре их - доминантой - тушей расползся Кремль, из века в век настороженно зыркающий в узкие дыры бойниц. Другие цвели торговлей, сердце их - Рынок: многолюдие и толчея, неумолчное шумное торжище. Клубится ароматами кофе. Уличные оркестры виртуозно пляшут смычками. Юные паненки - красавицы и гордячки - шурша кринолинами, прогуливаются по истертым булыжникам мостовой. В ратуше бургомистр совещается с радой: приближается враг, - на серебряном блюде вынести ли символические ключи? Или пальнуть из пушек? - есть своя прелесть... что ни говорите, есть своя неизъяснимая прелесть в городах, чьи здания не числами нумеруются, но величаются именами: "дом под левом", "камяница Лукашевичей", м-да.
Зато у нас простор и приволье: за три часа не обскачешь верхами центральную площадь.
... при этом, однако, следует понимать: всаднику от силы лет шесть, и горячий скакун его - измученный жизнью пони, уныло мотающий головой, ни за какие коврижки не заставить лошадку быстрее шевелить ногами, - рядом с наездником идёт счастливая беспричинно улыбчивая мамаша, еще несколько дам на сносях оседлали насесты лавочек, -
- солнце! небо! май! -
малышня в педальных автомобилях жизнерадостно бибикает, на каменных плитах подсолнечная шелуха, воркуют голуби, жирные птицы мира, -
и над всем этим радостным благолепием высится памятник: вождь в кепке...
Город мой!
Тебя и городом называю с известной натяжкой.
Сто пятьдесят лет назад - без малого - там-сям разбросанные в степи хутора: черноокие бойкие девки, дерзкие парни с пущенными на лоб чубами. На завалинках посасывают люльки старики в казачьих бескозырках, - здесь окраина земель Великого Войска Донского.
Рядом живописные украинские сёла: вишнёвые и яблоневые сады, крынки на изгородях, белённые известью хаты.
Усатые хохлы, распахивающие поля, - и -
- тут же -
породы отвалов,
посёлки шахт и заводов,
железоделательный завод Юза,
машиностроительный и чугунолитейный завод Боссе,
коксохимические заводы, ремонтные мастерские, депо, первый в Российской империи азотный завод,
бараки, гармошки, пьяные драки, пустыри, козы...
и вдруг - нате вам - город:
Каменные дома, электричество, трамвайные рельсы вдоль Первой линии, по ним, дребезжа, катит вагончик, гроздьями на подножках висят безбилетники.
Вагоновожатый зычным голосом объявляет:
- Следующая остановка "Площадь Ленина".
- Всё, слезайте, товарищи, приехали, центр.
На постаменте из камня - видите? - стоит Ильич. Видимо, он в Октябре: кепка, демисезонное пальто, тупоносые - по моде пятидесятых - ботинки. В глазах вождя нескрываемое удивление:
Где гвоздильный завод? Где конный двор горкомхоза? Где - наконец - особняк Богомолова, двухэтажный, с белой лепниной и башенками на высоком цоколе, - казалось, буквально вчера подъезжали к его подъезду конные экипажи, из них, кряхтя, выбирались тучные с румянцем на щёчках господа, - наше уездное немногочисленное дворянство. Шли в просторные залы, пили ликёры и вина, беседовали о политике, играли в карты, - р-р-раз: и нет их, не стало. Ни лепнины, ни башенок, ничего...
Зато театр.
С колоннами и роскошной бархатной занавесью, - настоящий.
Только публики нет.
В этом драма моего города: вся публика ошивается в совершенно других местах...
... у подножия памятника выкрикивает слова ненависти одержимый бесами господин, пять безумных старух топчут ногами конфеты производства рошеновской фабрики... - Ильич их не видит. Взгляд вождя устремлён в будущее. Там, в будущем, - в перспективе - буйствует красками лето. Орут птицы, и плещется солнце в фонтане, - видите? - оно зачерпывает воду пригоршнями, и швыряет искрящимися бриллиантами в сияющие от радости небеса. По каменным плитам вальяжно гуляют голуби, эти жирные птицы мира, бибикает малышня, беспричинно смеются мамаши...
Увидьте мой город таким - без бесов и без конфет - увидьте его в этих жгучих капельках света.