Минаев Дмитрий Николаевич. Пара слов. Исторический материализм

2.1. Исторический материализм (он же - истмат).

"Исторический материализм (материалистическое понимание истории), марксистская теория развития общества и методология его познания. Предметом исторического материализма является общество как целостная и развивающаяся социальная система, общие законы и движущие силы исторического процесса. Исторический материализм - составная часть марксистско-ленинской философии и вместе с тем специфический компонент системы общественных наук." (Большая советская энциклопедия. - М.: Советская энциклопедия. 1969 - 1978. http://enc-dic.com/enc_sovet/Istoricheski-materializm-21113.html).

"Исторический материализм есть распространение положений диалектического материализма на изучение общественной жизни, применение положений диалектического материализма к явлениям жизни общества, к изучению общества, к изучению истории общества." (О диалектическом и историческом материализме. Источник: Сталин И.В. Cочинения, Т. 14., М.: Издательство "Писатель", 1997. С. 253-282., http://grachev62.narod.ru/stalin/t14/t14_55.htm),

В более современной трактовке, исторический материализм - направление философии истории, разработанное К. Марксом и Ф. Энгельсом как единство теории развития общества и методологии его познания. Основой материалистического понимания истории, формулируемого марксизмом, является признание факторов уровня развития производительных сил и, в частности, материального производства ведущими по отношению к процессам развития и изменения общественного сознания. В этом ракурсе исторический процесс развёртывается, как последовательная и закономерная смена общественно-экономических формаций, обусловленная ростом уровня производительных сил и, соответственно, совершенствованием способа производства.

"Согласно материалистическому пониманию истории, фундаментом, базисом любого конкретного общества, т.е. социально-исторического организма, является определенная система социально-экономических (производственных) отношений. Существует несколько типов социально-экономических отношений и, соответственно, несколько качественно отличных друг от друга их систем или общественно-экономических укладов (рабовладельческий, феодальный и т.п.). Каждая такая система социально-экономических отношений является общественной формой, в которой происходит процесс производства. Производство, взятое в определенной общественной форме, есть не что иное, как определенный способ производства (рабовладельческий, феодальный и т. п.).

Естественным поэтому для марксизма является положить в основу классификации социоисторических организмов господствующие в них общественно-экономические уклады или, что в данном отношении то же самое, способы производства. Социоисторические организмы, в которых господствует один и тот же общественно-экономический уклад, относятся к одному и тому же типу. Социоисторические организмы, в которых доминируют различные способы производства, относятся к разным типам.

Типы социоисторических организмов, выделенные по такому признаку, получили название общественно-экономических формаций. Последних существует столько, сколько существует основных способов производства. Общественно-экономические формации - не просто типы общества. Они суть такие типы общества, которые одновременно представляют собой стадии развития человеческого общества. Всемирная история с такой точки зрения есть прежде всего процесс развития и смены общественно-экономических формаций." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. - 776 с. http://scepsis.net/library/id_1079.html).

"В отечественной исторической науке практически до начала перестройки были распространены только марксистские схемы периодизации прошлого. Наибольшее распространение получила ортодоксальная схема пяти формаций (так называемая "пятичленка"), которая была сформулирована в ряде катехизических текстов, начиная с Манифеста коммунистической партии до Краткого курса истории ВКП(б) включительно. Наиболее полно эта концепция была сформулирована в популярном произведении Ф. Энгельса Происхождение семьи, частной собственности и государства. Ее суть заключается в том, что человечество проходит в своем развитии пять последовательных этапов - первобытно-общинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и коммунистическую формации. Данная схема в форме непререкаемой догмы вошла во все учебные и справочные марксистские издания.

Между тем данная схема не была изобретена непосредственно ни Марксом, ни Энгельсом. В.П. Илюшечкин убедительно показал, что идея деления истории на три стадии (античную - средневековую - современную/modern) была широко распространена в европейской науке Нового времени. Мыслители XVIII-XIX вв. экстраполировали ее на весь мир, в частности истоки Марксовой периодизации истории можно найти в схемах Сен-Симона и Г. Гегеля (Илюшечкин 1996). Если говорить о зрелых сочинениях собственно Маркса, то скорее он придерживался деления на "первичную" (первобытную) и "вторичную" (антагонистическо-классовую) формации, которые должны смениться третьей формацией - коммунизмом. "Вторичная" формация делилась им на стадию "личной" зависимости (азиатский, античный и феодальный способы производства) и стадию "вещной" зависимости - капитализм (Бородай, Келле, Плимак 1972, 1975).

Так называемые "творческие марксисты" воспринимали пятичленную схему как главный ошибочный конструкт марксистской теории и именно против нее были направлены их основные критические высказывания. В очень высокой степени развитие творческого марксизма в СССР следует связывать с дискуссией об азиатском способе производства, которой посвящена обширная историография (Wittfogel 1957; Качановский 1971; Krader 1975; Никифоров 1977; Sawer 1977; Шафаревич 1977; TЖkei 1979; Gellner 1988; Dunn 1982; O'Leary 1989; Jaksic 1991; Иванов 1993).

Первая дискуссия (1925-1931 гг.) была вызвана как ростом национально-освободительного движения в странах Азии и Африки, так и стремлением Советского правительства/ВКП(б) экспортировать пролетарскую революцию на Восток. Интерес к этой теме у марксистских теоретиков был стимулирован еще и особым отношением Маркса к Востоку. Однако после разгрома "азиатчиков" (т.е. сторонников концепции азиатского способа производства) в советской науке утвердилась пятичленная схема формаций Сталина - Энгельса. В этой схеме все древние восточные общества были отнесены к рабовладельческой стадии, а все средневековые - к феодализму.

Начало второй дискуссии об азиатском способе производства (1957-1971 гг.) было обусловлено рядом обстоятельств: ростом антиколониального движения после II Мировой войны, публикацией некоторых неизвестных работ Маркса, насаждением марксизма в странах Восточной Европы, оживлением общественной и культурной жизни после ХХ съезда КПСС. В ходе дискуссии было выдвинуто несколько обоснований концепции азиатского способа производства. В конечном счете, дискуссия вылилась в обсуждение многих актуальных проблем теории исторического процесса. Особо следует отметить "ревизионистские" концепции западных авторов, в которых подчеркивалось сходство азиатского способа производства и социализма (Wittfogel 1957; Garaudy 1967), а также мнение А. Я. Гуревича о "личностном" характере докапиталистических обществ (1970, 1972).

После свержения Хрущева начался курс на "закручивание гаек" и дискуссия постепенно была свернута. Однако обсуждение поднятых вопросов не прекращалось и поэтому можно говорить, что третья дискуссия (1971-1991 гг.) состояла из "полуподпольного" периода в годы "застоя" и периода активного обмена мнениями в годы "перестройки". Было высказано много разных точек зрения об особенностях эволюции обществ Востока. Пик дискуссии пришелся на 1987-1991 гг. Аналогичная дискуссия несколько ранее началась в Китае. Многие авторы в СССР уже откровенно писали о большом значении концепции азиатского способа производства для понимания природы социализма и истории России в целом (Шафаревич 1977; Афанасьев 1989; Васильев 1989; Нуреев 1990; Стариков 1996 и др.). Однако в КНР после студенческих волнений и восстановления консервативного курса азиатчики вновь были вынуждены умолкнуть. В нашей стране дискуссия закончилась почти автоматически после распада СССР и отмены марксистской монополии на теоретическое мышление.

Дискуссия об азиатском способе производства подтолкнула к новым интерпретациям специалистов в истории первобытности и становления цивилизации. Оказалось, что сложная иерархическая организация власти возникла задолго до появления частной собственности. Изучая особенности политогенеза у самых различных народов Европы, Азии, Африки и Америки, целый ряд как отечественных, так и зарубежных историков и антропологов в период 1960-х - 1970-х годов пришел к мнению, что в ранних государствах частной собственности еще не существовало и только с формированием зрелых форм доиндустриальных обществ появляется институт частной собственности (Неусыхин 1968; Гуревич 1970, 1972, Service 1975; Claessen, Skalnik 1978; Хазанов 1979; Васильев 1982, 1983; Илюшечкин 1986, 1990 и др.).

Возник вопрос, как определять уровень развития этих обществ. В западной науке догосударственные общества стало принято именовать вождествами, а появившуюся государственность - "архаическим" или "ранним" государством. Среди отечественных автором длительное время была популярна концепция "дофеодального периода" А. И. Неусыхина (1968), позднее большинство вышеупомянутых советских ученых и их последователей (некоторые не без влияния зарубежных коллег) приняли идею о необходимости выделения трех этапов:

(1) предгосударственного общества, в котором большинство населения уже отстранено от управления обществом ("дофеодальное общество", "предклассовое общество", "военно-иерархические структуры", "протогосударство-чифдом", "вождество" и др.);

(2) "раннего государства", знакомого с эксплуатацией, но не знающего частной собственности ("раннеклассовое общество", "раннефеодальное", "варварское" или "сословное" государство и пр.);

(3) традиционное государство, знакомое с частной собственностью ("зрелое государство", "сословно-классовое общество" и т.д.).

Исходя из этих идей сформировались новые формационные схемы, отличные от схемы пяти формаций. В одних концепциях формаций шесть - между первобытностью и рабовладением исследователи располагают "азиатский (политарный) способ производства" (Семенов 1970, 1980, 1993, 1996, 1999; Коранашвили 1978, 1988; Капустин 1988; Нуреев 1989 и др.). В других, более популярных схемах формаций четыре - вместо рабовладения и феодализма "большая феодальная формация" (Кобищанов 1974, 1992, 1995 и др.) или единая докапиталистическая формация - "сословно-классовое общество" (Илюшечкин 1986; 1990).

Кроме однолинейных формационных схем, появились многолинейные, фиксирующие отличия развития западной цивилизации и незападных обществ. Многолинейный подход к всемирной истории наиболее последовательно отстаивает Л. С. Васильев (1983, 1988 и др.). Правда при этом он, как и А. И. Фурсов, уже выходит за рамки собственно марксистской теории. Внешне схожая позиция сформулирована в работах А. А. Кара-Мурзы (1989, 1990). Некоторые исследователи пытаются соединить принципы стадиальности и многолинейности. Опираясь, как правило, на концепцию исторического процесса К. Маркса (Бородай, Келле, Плимак 1974), они выделяют на добуржуазной стадии вторичной мегаформации несколько возможных моделей развития (Меликишвили 1972, 1975; Киселев 1985, 1986, 1988; Павленко 1985, 1987, 1989, 2002 и др.)

К середине 1990-х гг. можно говорить о научной смерти пятичленной схемы формаций. Даже ее главные защитники в последние десятилетия ХХ в. признали ее несостоятельность. В. Н. Никифоров в октябре 1990 г., незадолго до своей кончины, на конференции, посвященной особенностям исторического развития Востока, публично признался, что четырехстадийные концепции Ю. М. Кобищанова или В. П. Илюшечкина более адекватно отражают ход исторического процесса. Через несколько лет после этого другой известный идеолог пятичленной схемы ориенталист И. Я. Дьяконов в своей последней книге (1994) выделил восемь основных фаз исторического развития: первобытную, первобытнообщинную, раннюю древнюю, имперскую древность, средневековье, абсолютистское постсредневековье, капитализм, посткапитализм. В первом томе "Истории древнего Востока", написанном в прошлом сторонниками концепции И. М. Дьяконова, также чувствуется влияние времени. Авторы по традиции предпочитают писать о "древности" как об особой стадии, но они уже не держаться жестко за рабовладение как за основной уклад (Якобсон 1997). Только кое-где в учебной литературе по старинке еще попадаются устаревший тезис о рабовладельческом характере древних обществ.

Кризис коснулся не только советского марксистского понимания изображения исторического процесса, но и затронул концептуальное "ядро" парадигмы - категорию "общественно-экономическая формация".

В 1970-е - 1980-е гг. философы, специализировавшиеся на формационной теории, бурно дискутировали по поводу того, является ли формация типом-стадией общества или конкретно-исторической эпохой; составляют ли суть формации только экономические отношения (так называемая "узкая" трактовка термина) или все общественные отношения в целом ("широкая" трактовка); являются ли формации реальностью или же это только теоретические абстракции; может ли быть формация многоукладной или состоит только из одного способа производства.

Более того, в настоящее время мало кто решится открыто считать себя сторонником формационной методологии. Впрочем, это не значит, что многочисленные сторонники данной парадигмы исчезли. Несколько поколений исследователей были воспитаны в русле этой парадигмы. И даже исчезновение из рукописей конкретно-эмпирического характера цитат из работ классиков марксизма почти ничего не меняет. Нередко методологическая направленность многих публикаций видна невооруженным взглядом. Большего внимания заслуживают те исследователи, которые пытаются найти выход из сложившейся ситуации. Одни авторы призывают к "формационно-цивилизационному синтезу", другие - к необходимости замены "устаревшего" формационного подхода более "современным" цивилизационным. Впрочем, в последнем случае нередко за новое выдается хорошо забытое старое.

Вместо однолинейной формационной схемы предлагают использовать устаревшую конструкцию А. Фергюссона - Л. Моргана - Ф. Энгельса "дикость - варварство - цивилизация" (более всего это характерно для археологов, [см., например: Мартынов 1989, 2003]).

Высказываются и более "кардинальные" решения, например, предложение переименовать "формации" в "цивилизации", вследствие чего на свет появились "рабовладельческая", "феодальная" и др. цивилизации (Яковец 1994 и др.). Очень характерный пример - учебник постсоветского времени для школьников История цивилизаций В. М. Хачатурян. В целом, данный подход входит в русло стадиальных интерпретаций и не предполагает необходимости разработки специальной методологии цивилизационных исследований." - даёт обзор различных подходов к проблеме Н.Н. Крадин в своей статье "Проблемы периодизации исторических макропроцессов" (http://cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=51&Itemid=49).

Далее автор подробно рассматривает теории модернизации, цивилизационный подход, многолинейные теории (занимающие промежуточное положение между линейными интерпретациями исторического процесса и цивилизационным (дискретным) объяснением истории) и мир-системный подход (методологический синтез между стадиалистским видением истории и видением истории как совокупности различных крупных локальных систем).

С чем же связано подобное многообразие?

"Начнем, с фундаментального ответа на "основной вопрос философии" ("основной" ли он и тот ли дан на него ответ - это другой уровень анализа), гласящего, что бытие определяет сознание. При "переносе" этого положения на историю общества тезис начинает звучать так: "базис (экономические отношения) определяет надстройку(идеологические, политические и прочие отношения и институты)". Подмена понятий тут очевидна. Широкое понятие "бытие" заменено даже не "социальным бытием" (что тоже было бы сужением), а только экономикой, крайне узкой сферой человеческой жизни и деятельности. Страшно сказать - в процессе этого "переноса" философское понятие материального (объективного) заменено бытовым понятием материального (относящегося к выгоде). Если мы попытаемся вернуться к философскому, широкому понятию социального бытия, то в этом случае вся марксистская политэкономия - гордость марксистской мысли - потребует пересмотра." (профессор Алаев Л.Б., Марксизм и проблемы обновления теории. - Мировая экономика и международные отношения", 1991, N 4, с. 61)

"Истоки хода мысли Л.Б. Алаева совершенно очевидны, - не соглашается с ним профессор Ю.И. Семёнов. - Это - работа И.В. Сталина "О диалектическим и историческом материализме". Именно там утверждается, что исторический материализм возник в результате распространения диалектического материализм на область общественных явлений. Именно там возникновение материалистического понимания истории изображается до примитивности просто. Диалектический материализм учит, что бытие вообще - первично, сознание вообще - вторично. Из этого логически следует, что в применении к обществу общественное бытие - первично, а общественное сознание - вторично. Но эта карикатура не имеет ничего общего с реальным процессом возникновения материалистического понимания истории...

Не прав Л.Б. Алаев не только в главном, но и в частностях. В применении к обществу материалистическое положение о первичности бытия и вторичности сознания звучит вовсе не как тезис о определяющей роли базиса по отношению к надстройке, а как положение о первичности общественного бытия (социальной материи) и вторичности общественного сознания. Дихотомия "базис" и "надстройка" далеко не совпадает с дихотомией: "общественное бытие" и "общественное сознание".

В свете материалистического понимания истории то, что старые материалисты (и не только они) именовали общественной средой, распалось на две качественно отличные составляющие. Первая - система экономических отношений. Она существует независимо от общественного сознания ("общественного мнения" старых материалистов и не только их) и определяет его. Вторая составляющая - все прочие общественные отношения людей и их узлы, обычно именуемые общественными институтами, учреждениями и т.п. В отличие от экономических отношений они зависят от общественного сознания, порождаются им, являются волевыми или, как часто их именуют, идеологическими. Этот своеобразный блок общественных явлений, с одной стороны, создается людьми в соответствии с их взглядами и тем самым зависит от общественного сознания, а с другой, будучи создан, существует вне их сознания. Я впредь буду называть эту составляющую социальной (общественной) конструкцией. Она состоит из множества отдельных социальных конструктов, к числу которых относится государство, политические партии, церковь, академии, университеты, семья, родство, торговые и промышленные предприятия, фирмы, этносы, нации и т.п. и т.д.

Волевые или идеологические отношения в конечном счете зависят от материальных. Система экономических отношений, детерминируя сознание и волю людей, а следовательно, и их действия, тем самым определяет какие именно волевые отношения и их узлы они создают. По отношению к волевым связям система материальных отношений не может выступать как общественное бытие. Понятие "общественное бытие" имеет смысл только по отношению к понятию "общественное сознание" и никакому другому. Нужен был другой термин. И он был создан - "базис". Парой к нему стал термин "надстройка", который был создан для обозначения одновременно и общественного сознания и неразрывно связанной с ним и зависящей от него системы волевых отношений (социальной конструкции)." (Семёнов Ю.И., Материалистическое понимание истории: "за" и "против", http://web.archive.org/web/20090123024020/http://istmat.ru/index.php?menu=1&action=1&item=14).

Вот мы опять и вернулись к соотношению понятий "бытие" и "сознание". Что же что определяет? Пора с этим разобраться.

Построим график развития человеческого сознания (рисунок 7).

На нём ясно видно, что накопление знаний, навыков, умений идёт не по прямой, а как бы ступенчато. Достигнув определённого предела, человек становится перед выбором, продолжать ли дальше совершенствоваться или остановиться на достигнутом.

Если же в силу успешных результатов, наличия благоприятных материальных условий и, главное, желания, имеется возможность продолжать учёбу, то выбирается более узкий сектор специализации (рисунок 8). Это, так сказать, "вид сверху".

"В объёме" всё будет выглядеть вот таким образом (рисунок 9).

Вроде бы всё понятно. Бытие определяет сознание конкретного человека, он учится, развивается. Но дальше, "на переломе", ему предстоит сделать выбор - куда двигаться дальше, какой путь избрать. То есть на основании полученных знаний и опыта сознание меняет бытие конкретно взятого человека и его дальнейшую судьбу.

Как пример можно привести пресловутый "кризис среднего возраста" - долговременное эмоциональное состояние (депрессия), связанное с переоценкой своего опыта в среднем возрасте (35 - 55), когда многие из возможностей, о которых человек мечтал в детстве и юности, уже безвозвратно упущены (или кажутся упущенными), а наступление собственной старости оценивается как событие с вполне реальным сроком (а не "когда-нибудь в будущем").

Бывает, что в силу каких-то причин, человек осознаёт, что его жизнь пошла "как-то не так" и круто меняет свою судьбу: бросает старый образ жизни, приобретает новую профессию, "начинает всё с нуля". Однако чаще такое происходит не в силу каких-то внутренних порывов, а под влиянием внешних факторов, социальных потрясений, конъюнктуры рынка и так далее.

Ещё один важный момент, это влияние семьи и брака на карьеру и возможности дальнейшего роста.

"Несколько лет назад психолог Сатоши Каназава (Satoshi Kanazawa) из университета Кентербери (Новая Зеландия) проанализировал биографии 280 великих ученых мира (большинством из которых оказались мужчины) - математиков, физиков, химиков и биологов - и выяснил, что 65% из них наиболее существенный вклад в науку внесли в возрасте 30-35 лет.

В более старшем возрасте же научная продуктивность, определяемая Каназавой по количеству научных открытий и публикаций, резко падала. Уменьшение творческой активности было не таким катастрофическим только у тех ученых, которые не состояли в браке. Неженатые ученые совершали открытия и в 50, и в 60 лет.

Каназава объясняет эти данные с позиций эволюционной психологии: "Молодые люди, стремясь к славе и блестящей карьере, на самом деле преследуют одну цель - привлечь внимание женщин и в конечном итоге обзавестись семьей. После вступления в брак, когда цель достигнута, нет смысла продолжать научные изыскания".

Согласно Каназаве, женитьба - цель, а занятия наукой - лишь средство достижения этой цели. За пять лет супружеской жизни лишь четверть великих ученых опубликовали какие-либо значительные труды и они стали последними в их карьере.

Брак влияет и на карьеру женщин-ученых. По данным фонда научных исследований США 66% женщин, обладающих степенью доктора наук, не состоят в браке. Среди тех же, кто замужем, большинство сталкивается с проблемами "двукарьерного" брака, поскольку супруги таких женщин, как правило, работают на полную ставку.

Добавьте в этот брак детей - и вы получите комплексную картину возникающих проблем. Исследование Кимберли Шауман (Kimberlee Shauman), профессора социологии Калифорнийского университета, показало, что профессиональный тайм-аут, который берут женщины, рождая и воспитывая детей, оказывает значительные и необратимые изменения в их карьере". (Хочешь быть ученым? Не женись! Влияние брака на карьеру, http://www.effecton.ru/672.html).

"Если женщина ориентируется в жизни на карьеру и высокую зарплату, то скорее всего она потеряет свой брак и останется в одиночестве, это доказывает исследование Бизнес-школы Чикагского университета. Женщины, которые начинают зарабатывать больше мужа, несчастны в браке и поэтому отказываются от семьи". (Исследование: успешная карьера женщины разрушает ее брак, http://www.finmarket.ru/main/article/3339734).

Что касается России, то согласно исследованию, проведённому Ассоциацией женщин-лидеров бизнеса "Комитет 20" "участники исследования видят следующие внутренние барьеры, препятствующие карьере женщин:

- убежденность самих женщин, что их удел - это семья, тогда как работа вторична (42%);

- возможности для реализации себя не только в работе, но и в семье (40%);

- совершение "отхода назад" в карьере (декретный отпуск) (40%)". (http://kom20.ru/98.html).

Что характерно, это - общемировая тенденция.

"В феврале и марте специалисты исследовательской компании You Gov провели масштабный опрос женщин в 7 различных по традициям, культуре и религии странах - Великобритании, США, Франции, Египте, Марокко, Объединенных Арабских Эмиратах и Саудовской Аравии, поставив целью выяснить, чего же хотят женщины.

Для 4 из 5 женщин материнство является самым главным желанием в жизни. Вне зависимости от культурных особенностей страны и вероисповедания большинство респонденток уверены, что стать матерью гораздо важнее, чем сделать карьеру.

Наибольший процент в пользу материнства показали женщины Марокко (86%), наименьшей - жительницы США (71%)." (рисунок 10, Чего Хотят Женщины - словами социологов, https://iom.anketolog.ru/2014/03/24/chego-hotyat-zenwiny-slovami-sociologov).

Всё это не значит, что женщины чем-то ущербны, просто забота о подрастающем поколении - это тоже развитие, только в другом направлении и в другой плоскости. (рисунок 11). Не удивительно, что и то и другое успешно сочетать не удаётся - "не разорваться же!"

Перейдём теперь к общественному сознанию. Может быть, оно устроено как-то по-другому?

"Общественное сознание - это воззрения людей в их совокупности на явления природы и социальную реальность, выраженные в созданных обществом естественном или искусственном языке, творениях духовной культуры, социальных нормах и взглядах социальных групп, народа и человечества в целом. Общественное сознание составляет духовную культуру общества и человечества. Это не только идеи об общественной жизни, но и идеи общества о мире в целом, в том числе и о себе самом. Общественное сознание обладает сложной структурой и различными уровнями, начиная от житейского, обыденного, от социальной психологии и кончая самыми сложными, строго научными формами. Структурными элементами общественного сознания являются различные его формы: политическое, правовое, нравственное, религиозное, эстетическое, научное и философское, которые различаются между собой по предмету и форме отражения, по социальной функции, по характеру закономерности развития, а также по степени своей зависимости от общественного бытия.

Вопрос о сущности общественного бытия не так прост, как может показаться. Первая сложность заключается в том, что применительно к отношению общественного бытия и общественного сознания нельзя просто говорить о "первичности и вторичности" в общефилософском плане. Нельзя потому, что этого недостаточно. В самом деле, общественное сознание возникло не спустя какое-то время после возникновения общественного бытия, а одновременно и в единстве с ним. И если мирозданию в целом "безразлично" существование человеческого разума, то общество не могло бы без него не только возникнуть и развиваться, но и просуществовать ни одного дня и даже часа. В силу того что общество есть субъектно-объектная реальность, общественное бытие и общественное сознание как бы "нагружены" друг другом: без энергии сознания общественное бытие статично и даже мертво. И сам процесс материального производства (основа общественного бытия), который в одном из моментов существует независимо от сознания, детерминируя последнее, обладает лишь относительной свободой от власти сознания. Здесь нет никакого идеализма, но лишь утверждение того известного факта, что сознание реализуется в двух ипостасях: осмысляющей и активно-творческой способностях.

Сущность сознания в том и состоит, что оно может осмыслить общественное бытие только при условии одновременного активно-творческого преобразования его. Функция "опережающего отражения" сознания наиболее четко реализуется в отношении общественного бытия, которое существенным образом связано с устремленностью в будущее. Человека всегда повергает в смущение несоответствие между стремительным полетом духа в будущее и относительной медлительностью развития общественного бытия, прежде всего его основы - экономики. Любое будущее рисуется как некий социальный идеал, и не приходится удивляться, что возникающее несоответствие не удовлетворяет интерес творчески ищущего духа к наличной действительности, поскольку ферменты, вызывающие преобразования наличной действительности, такому духу уже перестали соответствовать. Ведь наличная реальность суть реализация идеалов, некогда витавших в головах реформаторов, а теперь эта действительность есть как бы окаменевший дух. Иначе говоря, дух определил действительность в такой мере, что он уже отказывается связывать с ней какое бы то ни было понятие разумной действительности, он не приемлет ее, он устремляется к новым высотам, а она продолжает косно сохраняться и в силу своей бюрократически-неуклюжей, мертвой сохранности слепо отстаивать право на свое существование. Это обусловливает острое противоречие между устремлениями творческого духа и соответствующими реалиями. В истории есть множество примеров, когда идеи, в частности социально-политические, опережают наличное состояние общества и даже преобразовывают его...

Подчеркивая единство общественного бытия и общественного сознания, нельзя забывать об их различии, специфической разъединенности, относительной самостоятельности. Исторически взаимосвязь общественного бытия и общественного сознания в их относительной самостоятельности реализовалась таким образом: на ранних этапах развития общества общественное сознание формировалось под непосредственным воздействием бытия, в дальнейшем это воздействие приобретало все более опосредованный характер - через государство, политические, правовые, нравственные, религиозные отношения и др., а обратное воздействие общественного сознания на бытие приобретает, напротив, все более непосредственный характер. Сама возможность такого непосредственного воздействия общественного сознания на общественное бытие заключается в способности сознания правильно отражать бытие.

Итак, сознание как отражение и как активно-творческая деятельность представляет собой единство двух нераздельных сторон одного и того же процесса; в своем влиянии на бытие оно может как оценивать его, вскрывать его потаенный смысл, прогнозировать, так и преобразовывать его через практическую деятельность людей. Поэтому общественное сознание эпохи может не только отражать бытие, но активно способствовать его перестройке. (Сознание может и искажать бытие, и задерживать его развитие, но это уже особый вопрос.) В этом и заключается та исторически сложившаяся функция общественного сознания, которая делает его объективно необходимым и реально существующим элементом любого общественного устройства." (Спиркин А.Г., Философия: Учебник. - М.: Гардарика, 1998. - 816 с., http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Spirk/67.php).

Добавим к вышеизложенному для наглядности рисунок 12.

Что же касается отдельных форм общественного сознания:

- моральной,

- эстетической,

- религиозной,

- политической,

- правовой,

- научной,

- философской,

то подробно они разбираться не будут.

Рассмотрим марксову систему формаций.

"В основе схемы смены общественно-экономических формаций, созданной К. Марксом и Ф. Энгельсом, лежит утвердившаяся к тому времени в исторической науке периодизация всемирной истории, в которой первоначально выделялись три эпохи (античная, средневековая, новая), а в дальнейшем к ним была добавлена в качестве предшествующей античной эпоха Древнего Востока. С каждой из этих эпох основоположники марксизма связали определенный способ производства, а тем самым и определенную общественно-экономическую формацию...

Продолжая разрабатывать свою схему, К. Маркс и Ф. Энгельс в дальнейшем, базируясь в основном на труде Л.Г. Моргана "Древнее общество", пришли к выводу, что антагонистическим способам производства предшествовал первобытно-общинный или первобытно-коммунистический. Согласно разработанной ими концепции социализма на смену капиталистическому обществу должно прийти коммунистическая общественно-экономическая формация. Так возникла схема развития человечества, в которой фигурируют пять уже существовавших и отчасти продолжающих существовать формаций: первобытно-коммунистическая, азиатская, античная, феодальная и буржуазная, и еще одна, которой еще нет, но которая, по мнению основоположников марксизма, должна неизбежно возникнуть, - коммунистическая." (Семёнов Ю.И., Материалистическое понимание истории: "за" и "против", http://web.archive.org/web/20090123024020/http://istmat.ru/index.php?menu=1&action=1&item=14).

Сразу отметим, что такая постановка вопроса профессором Ю.И. Семёновым, как уже говорилось выше прямо противоречит так называемой "пятичленке".

Ведь ещё И.В. Сталин в своей статье "О диалектическом и историческом материализме" подвёл черту, категорично заявив, что "истории известны пять основных типов производственных отношений: первобытно-общинный, рабовладельческий, феодальный, капиталистический, социалистический." (Сталин И.В. Cочинения, Т. 14., М.: Издательство "Писатель", 1997. С. 253-282., http://grachev62.narod.ru/stalin/t14/t14_55.htm)... а всё, что есть сверх того - от лукавого, то есть происки "врагов народа".

"Марксизм, став господствующей идеологией и средством оправдания существующих в нашей стране "социалистических" (в действительности же ничего общего с социализмом не имеющих) порядков, переродился: из стройной системы научных взглядов превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве заклинаний и лозунгов. Настоящий марксизм был замещен видимостью марксизма - псевдомарксизмом. Это затронуло все части марксизма, не исключая и материалистического понимания истории. Произошло то, чего больше всего боялся Ф. Энгельс. "...Материалистический метод, - писал он, - превращается в свою противоположность, когда им пользуются не как руководящей нитью при историческом исследовании, а как готовым шаблоном, по которому кроят и перекраивают исторические факты." (Энгельс Ф. Письмо П. Эрнсту 5 июня 1890 г. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 37. С. 351. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

При этом не только превращались в мертвые схемы действительные положения материалистического понимания истории, но и выдавались за непреложные марксистские истины такие тезисы, которые никак не вытекали из исторического материализма. Достаточно привести такой пример. У нас долгое время утверждалось: марксизм учит, что первое классовое общество может быть только рабовладельческим и никаким другим. Фактом является, что первыми классовыми обществами были древневосточные. Отсюда следовал вывод, что эти общества были рабовладельческими. Все, кто думал иначе, автоматически объявлялись антимарксистами. В обществах Древнего Востока рабы действительно были, хотя эксплуатация их никогда не была ведущей формой. Это позволяло историкам хоть как-то обосновывать положение о принадлежности этих обществ к рабовладельческой формации. Хуже обстояло дело, когда в обществах, которым полагалось быть рабовладельческими, рабов не было. Тогда рабами объявлялись такие непосредственные производители, которые ими никак не были, а общество характеризовалось как раннерабовладельческое.

Исторический материализм рассматривался как такой метод, который позволяет еще до начала исследования того или иного общества установить, что будет найдено в нем исследователем. Большую глупость придумать было трудно. В действительности материалистическое понимание истории не предваряет результаты исследования, оно лишь указывает, как нужно искать, чтобы понять сущность того или иного конкретного общества.

Однако неверно было бы полагать, что для обратного превращения исторического материализма из шаблона, под который подгоняли факты, каким он у нас долгое время был, в подлинный метод исторического исследования, достаточно вернуться к истокам, восстановить в правах все то, что когда то было создано К. Марксом и Ф. Энгельсом. Материалистическое понимание истории нуждается в серьезном обновлении, которое предполагает не только внесение новых положений, которых не было у его основоположников, но и отказ от целого ряда их тезисов.

Ни одна из идей, входящих в ядро материалистического понимания истории, никогда никем не была опровергнута. В этом смысле исторический материализм непоколебим. Что же касается его периферии, то многое в ней устарело и должно быть заменено и дополнено." (Семёнов Ю.И., Марксова теория общественно-экономических формаций и современность, http://scepsis.net/library/id_120.html).

Чтобы "подправить" теорию Маркса, профессор Семёнов вводит понятие "социор" - "конкретное отдельное общество, представляющее собой относительно самостоятельную единицу исторического развития... я буду называть социально-историческим (социоисторическим) организмом или, сокращенно, социором...

Отсутствие понятия социоисторического организма в категориальном аппарате марксистской теории истории с неизбежностью мешало пониманию категории общественно-экономической формации. Невозможно было по настоящему понять категорию общественно-экономической формации, не сопоставив ее с понятием социоисторического организма. Определяя формацию как общество или как стадию развития общества, наши специалисты по историческому материализму никак не раскрывали смысла, который вкладывали они при этом в слово "общество", хуже того, они без конца, сами совершенно не осознавая того, переходили от одного смысла этого слова к другому, что с неизбежностью порождало невероятную путаницу.

Каждая конкретная общественно-экономическая формация представляет собой определенный тип общества, выделенный по признаку социально-экономической структуры. Это означает, что конкретная общественно-экономическая формация есть не что иное, как то общее, что присуще всем социально-историческим организмам, обладающим данной социально-экономической структурой. В понятии конкретной формации всегда фиксируется, с одной стороны, фундаментальное тождество всех социоисторических организмов, имеющих своей основой одну и ту же систему производственных отношений, а с другой стороны, существенное различие между конкретными обществами с разными социально-экономическими структурами. Таким образом, соотношение социоисторического организма, принадлежащего к той или иной общественно-экономической формации, и самой этой формации есть отношение отдельного и общего...

Наши истматчики этого никогда не понимали. Во всех монографиях и во всех учебниках по историческому материализму всегда рассматривалась структура формации и перечислялись ее основные элементы: базис, надстройка, включая общественное сознание, и т. п. Эти люди считали, что если выделить то общее, что присуще первобытному, рабовладельческому, феодальном и т. п. обществам, то перед нами предстанет формация вообще. А на самом деле, перед нами в таком случае выступит не формация вообще, а общество вообще. Воображая, что они описывают структуру формации вообще, истматчики в действительности рисовали структуру общества вообще, т.е. рассказывали о том общем, что присуще всем без исключения социоисторическим организмам.

Всякая конкретная общественно-экономическая формация выступает в двух ипостасях: (1) она - конкретный тип общества и (2) она же - общество вообще этого типа. Поэтому понятие конкретной формации включено в два разных ряда понятий. Один ряд: (1) понятие социоисторического организма как отдельного конкретного общества - (2) понятие о той или иной конкретной формации как обществе вообще определенного типа, т. е. особенном обществе - (3) понятие об обществе вообще. Другой ряд: (1) понятие о социоисторических организмах как отдельных конкретных обществах - (2) понятие о конкретных формациях как разных типах социоисторических организмов общества и - (3) понятие об общественно-экономической формации вообще как о типе социоисторических организмов вообще.

Понятие общественно-экономической формации вообще, как и понятие общества вообще, отражает общее, но иное, чем то, которое отражает понятие общества вообще. Понятие общества вообще отражает то общее, что присуще всем социоисторическим организмам независимо от их типа. Понятие общественно-экономической формации вообще отражает то общее, что присуще все конкретным общественно-экономическим формациям независимо от их специфических особенностей, а именно, что все они представляют собой типы, выделенные по признаку социально-экономической структуры...

В теории общественно-экономических формаций К. Маркса каждая формация выступает как общество вообще определенного типа и тем самым как чистый, идеальный социально-исторический организм данного типа. В этой теории фигурируют первобытное общество вообще, азиатское общество вообще, чистое античное общество и т. п. Соответственно смена общественных формаций предстает в ней как превращение идеального социально-исторического организма одного типа в чистый социально-исторический организм другого, более высокого типа: античного общества вообще в феодальное общество вообще, чистого феодального общества в чистое капиталистическое общество и т. п. Сообразно с этим человеческое общество в целом выступает в теории как общество вообще - как один единый чистый социально-исторический организм, стадиями развития которого являются общества вообще определенного типа: чистое первобытное, чистое азиатское, чистое античное, чистое феодальное и чистое капиталистическое.

Но в исторической реальности человеческое общество никогда не было одним единым социально-историческим организмом. Оно всегда представляло собой огромное множество социоисторических организмов. И конкретные общественно-экономическое формации тоже никогда в исторической реальности не существовали как социоисторические организмы. Каждая формация всегда существовала лишь как то фундаментальное общее, которое присуще всем социально-историческим организмам, имеющим своей основой одну и ту же систему социально-экономических отношений.

И в самом по себе таком расхождении между теорией и реальностью нет ничего предосудительного. Оно всегда имеет место в любой науке. Ведь каждая из них берет сущность явлений в чистом виде, а в такой форме сущность никогда не существует в реальности, ведь каждая из них рассматривает необходимость, закономерность, закон в чистом виде, но чистых законов в мире не существует.

Поэтому важнейшим делом в любой науке является то, что принято называть интерпретацией теории. Она состоит в выявлении того, как необходимость, выступающая в теории в чистом виде, проявляется в реальности. В применении к теории формаций вопрос состоит в том, как схема, претендующая на то, что она воспроизводит объективную необходимость развития человеческого общества в целом, т. е. всех существовавших и существующих социально-исторических организмов, реализуется в истории. Представляет ли она собой идеальную модель развития каждого социально-исторического организма, взятого в отдельности, или же только их всех вместе взятых?

В нашей литературе вопрос о том, представляет ли марксистская схема смены общественно-экономических формаций мысленное воспроизведение эволюции каждого социально-исторического организма, взятого в отдельности, или же она выражает внутреннюю объективную логику развития лишь человеческого общества в целом, но не отдельных составляющих его социоров, в сколько-нибудь отчетливой форме никогда не ставился. Во многом это связано с тем, что в марксистской теории отсутствовало понятие социально-исторического организма, а тем самым и понятие системы социально-исторических организмов. Соответственно, в ней никогда в достаточно четкой форме не проводилось различие между человеческим обществом в целом и обществом вообще, не анализировалось различие между формацией, как она существует в теории, и формацией, как она существует в реальности и т. п.

Но если данный вопрос теоретически не ставился, то на практике он все же решался. Фактически считалось, что марксова схема развития и смены общественно-экономических формаций должна была реализовываться в эволюции каждого отдельного конкретного общества, т. е. каждого социально-исторического организма. В результате всемирная история представала как совокупность историй множества изначально существовавших социально-исторических организмов, каждый из которых в норме должен был "пройти" все общественно-экономические формации.

Трактовка смены формаций как последовательного изменения типа существующих социально-исторических организмов в известной степени находилась в соответствии с фактами истории Западной Европы в новое время. Смена феодализма капитализмом происходила здесь, как правило, в форме качественного преобразования существовавших социально-исторических организмов. Качественно изменяясь, превращаясь из феодальных в капиталистические, социально-исторические организмы, в то же время сохранялись в качестве особых единиц исторического развития.

Франция, например, превратившись из феодальной в буржуазную, продолжала существовать как Франция. Позднефеодальное и буржуазное общества Франции несмотря на все различия между ними, имеют между собой общее, являются последовательно сменившимися стадиями эволюции французского геосоциального организма. То же самое можно было наблюдать в Англии, Испании, Португалии. Однако уже с Германией и Италией обстояло иначе: даже в эпоху позднего феодализма не существовало ни германского, ни итальянского социально-исторических организмов.

Если же мы взглянем на мировую историю, какой она была до позднего феодализма, то вся она предстанет уж во всяком случае не как процесс стадиального изменения определенного числа изначально существующих социально-исторических организмов. Всемирная история была процессом возникновения, развития и гибели огромного множества социально-исторических организмов. Последние, таким образом, сосуществовали не только в пространстве, рядом друг с другом. Они возникали и гибли, приходили на смену друг другу, замещали друг друга, т. е. сосуществовали и во времени.

Если в Западной Европе ХVI-ХХ вв. наблюдалась (да и то не всегда) смена типов социально-исторических организмов при сохранении их самих в качестве особых единиц исторического развития, то, например, для Древнего Востока была характерна прямо противоположная картина: возникновение и исчезновение социально-исторических организмов без изменения их типа. Вновь возникшие социально-исторические организмы по своему типу, т. е. формационной принадлежности, ничем не отличались от погибших.

Мировой истории не известен ни один социально-исторический организм, который "прошел" бы даже не только что все формации, но хотя бы три из них. Зато мы знаем множество социально-исторических организмов, в развитии которых вообще не было никакой смены формаций. Они возникли как социально-исторические организмы одного определенного типа и исчезли, не претерпев в этом отношении никаких изменений. Они возникли, например, как азиатские и исчезли как азиатские, появились как античные и погибли как античные.

Я уже отмечал, что отсутствие в марксистской теории истории понятия социально-исторического организма было серьезным препятствием для сколько-нибудь четкой постановки проблемы интерпретации марксовой схемы смены общественно-экономических формаций. Но оно же одновременно и в значительной степени мешало осознать то несоответствие, которое существовало между ортодоксальной интерпретацией этой схемы и исторической реальностью.

Когда молчаливо принималось, что все общества в норме должны "пройти" все формации, никогда при этом не уточнялось, какой именно смысл вкладывался в данном контексте в слово "общество". Можно было понимать под ним социально-исторический организм, но можно было - и систему социально-исторических организмов и, наконец, всю историческую последовательность социально-исторических организмов, сменившихся на данной территории. Именно эту последовательность чаще всего и имели в виду, когда пытались показать, что данная "страна" "прошла" все или почти все формации. И почти всегда именно эту последовательность подразумевали, когда употребляли слова "регионы", "области", "зоны".

Средством сознательной, а чаще бессознательной маскировки несоответствия между ортодоксальным пониманием смены формаций и реальной историей было также и использование слова "народ", причем, конечно, опять-таки без уточнения его смысла. Например, как о само собой разумеющемся говорили о том, что все народы без малейшего исключения "прошли" первобытнообщинную формацию. При этом полностью игнорировался хотя бы такой несомненный факт, что все современные этнические общности (народы) Европы сложились лишь в классовом обществе.

Но все эти, чаще всего неосознаваемые, манипуляции со словами "общество", "народ", "исторический регион" и т. п. не меняли существа дела. А оно заключалось в том, что ортодоксальная версия смены общественно-экономических формаций бесспорно находилась в явном противоречии с историческими фактами.

Именно все приведенные выше факты и давали противникам марксизма основание для того, чтобы объявить материалистическое понимание истории чисто умозрительной схемой, находящейся в разительном противоречии с исторической реальностью. Ведь в самом деле, полагали они, если общественно-экономические формации в подавляющем большинстве случаев не выступают как стадии развития социально-исторических организмов, то тем самым они уж никак не могут быть и стадиями всемирно-исторического развития.

Возникает вопрос, было ли изложенное выше понимание смены общественно-экономических формаций присуще самим основоположникам исторического материализма или же оно возникло позднее и было огрублением, упрощением или даже искажением их собственных взглядов. Несомненно, что у классиков марксизма имеются такие высказывания, которое допускают именно подобную, а не какую-либо другую интерпретацию.

"Общий результат, к которому я пришел, - писал К. Маркс в своем знаменитом предисловии "К критике политической экономии", содержащем изложение основ исторического материализма, - и который послужил затем руководящей нитью в моих дальнейших исследованиях, может быть кратко сформулирован следующим образом. В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли независящие отношения - производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания... На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или - что является лишь юридическим выражением последних - с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке... Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах старого общества." (Маркс К. К критике политической экономии // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 13. С.7., http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Данное высказывание К. Маркса можно понять так, что смена общественных формаций всегда происходит внутри общества, причем не только общества вообще, но каждого конкретного отдельного общества. И такого рода высказываний у него много. Излагая его взгляды В.И. Ленин писал: "Каждая такая система производственных отношений является, по теории Маркса, особым социальным организмом, имеющим особые законы своего зарождения, функционирования и перехода в высшую форму, превращения в другой социальный организм." (Ленин В.И. Полн. собр. соч.. Т. 1. С. 429, http://uaio.ru/vil/01.htm). По существу, говоря о социальных организмах В.И. Ленин имеет в виду не столько реальные социально-исторические организмы, сколько общественно-экономические формации, которые действительно в головах исследователей существуют как социальные организмы, но, разумеется, идеальные. Однако он нигде этого не уточняет. И в результате, его высказывание можно понять так, что каждое конкретное общество нового типа возникает в результате преобразования социально-исторического организма предшествовавшего формационного типа.

Но наряду с высказываниями, подобным приведенному выше, у К. Маркса имеются и иные. Так в письме в редакцию "Отечественных записок" он возражает против попытки Н. К. Михайловского превратить созданный им "исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, - для того, чтобы прийти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общественного труда и наиболее полное развитие человека." (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 19. С. 120, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm). Но эта мысль не была конкретизирована К. Марксом и ее практически почти не принимали во внимание.

Набросанная К. Марксом в предисловии к "К критике политической экономии" схема смены формаций в известной мере согласуется с тем, что нам известно о переходе от первобытного общества к первому классовому - азиатскому. Но она совершенно не работает, когда мы пытаемся понять, как возникла вторая классовая формация - античная. Дело обстояло вовсе не так, что в недрах азиатского общества вызрели новые производительные силы, которым стало тесно в рамках старых производственных отношений, и что как следствие произошла социальная революция, в результате которой азиатское общество превратилось в античное. Ничего даже отдаленно похожего не произошло. Никаких новых производительных сил в недрах азиатского общества не возникло. Ни одно азиатское общество взятое само по себе не трансформировалось в античное. Античные общества появились на территории, где обществ азиатского типа либо совсем никогда не было, либо где они давно уже исчезли, и возникли эти новые классовые общества из предшествовавших им предклассовых обществ.

Одним из первых, если не первым из марксистов, попытавшихся найти выход из положения был Г.В. Плеханов. Он пришел к выводу, что азиатское и античное общества представляют собой не две последовательные фазы развития, а два параллельно существующие типа общества. Оба эти варианта в одинаковой степени выросли из первобытного общества, а своим различием они обязаны особенностям географической среды..."

Прервём цитирование профессора Семёнова и обратимся непосредственно к труду "первого русского марксиста":

"По замечанию Маркса, восточный, античный, феодальный и современный нам буржуазный способы производства могут быть рассматриваемы в общих чертах как последовательные ("прогрессивные") эпохи экономического развития общества (Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К. и Энгельс Ф., Соч. Изд. 2-е. Т. 13. С.8., http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm). Но надо думать, что когда Маркс ознакомился впоследствии с книгой Моргана о первобытном обществе, то он, вероятно, изменил свой взгляд на отношение античного способа производства к восточному. В самом деле, логика экономического развития феодального способа производства привела к социальной революции, знаменовавшей собою торжество капитализма. Но логика экономического развития, например, Китая или древнего Египта, вовсе не вела к появлению античного способа производства. В первом случае речь идёт о двух фазах развития, одна из которых следует за другою и порождается ею. Второй же случай представляет нам скорее два сосуществующих типа экономического развития. Античное общество сменило собою родовую общественную организацию, и та же организация предшествовала возникновению восточного общественного строя. Каждый из этих двух типов экономического устройства явился как результат того роста производительных сил в недрах родовой организации, который, в конце концов, неизбежно должен был привести её к разложению. И если эти два типа весьма значительно отличаются один от другого, то их главные отличительные черты сложились под влиянием географической среды, в одном случае предписывавшей обществу, достигшему известной ступени роста производительных сил, одну совокупность производственных отношений, а в другом - другую, весьма отличную от первой." (Плеханов Г.В., Основные вопросы марксизма // Избранные философские произведения. М., 1957. Т. 3. С. 164-165. http://esperanto.mv.ru/Marksismo/Mainquest/mainquest.html#r165-1).

"Советские философы и историки, - продолжает Ю.И. Семёновы, - в большинстве своем пошли по пути отрицания формационного различия между древневосточными и античными обществами. Как утверждали они и древневосточные, и античные общества в одинаковой степени были рабовладельческими. Различия между ними заключались лишь в том, что одни возникли раньше, а другие - позже. В возникших несколько позднее античных обществах рабовладение выступало в более развитых формах, чем в обществах Древнего Востока. Вот собственно и все.

А те наши историки, которые не хотели мириться с положением о принадлежности древневосточных и античных обществ к одной формации, с неизбежностью, сами того чаще всего даже не осознавая, снова и снова воскрешали идею Г.В. Плеханова. Как утверждали они, от первобытного общества идут две параллельные и самостоятельные линии развития, одна из которых ведет к азиатскому обществу, а другая - к античному.

Не намного лучше обстояло дело и с применением марксовой схемы смены формаций к переходу от античного общества к феодальному. Последние века существования античного общества характеризуются не подъемом производительных сил, а, наоборот, их непрерывным упадком. Это полностью признавал Ф. Энгельс. "Всеобщее обнищание, упадок торговли, ремесла и искусства, сокращение населения, запустение городов, возврат земледелия к более низкому уровню - таков, - писал он, - был конечный результат римского мирового владычества." (Энгельс Ф. Из подготовительных работ к "Анти-Дюрингу" //: Маркс К. и Энгельс Ф., Соч. Изд. 2-е. Т. 20. С.643. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm). Как неоднократно подчеркивал он, античное общество зашло в "безвыходной тупик". Открыли путь из этого тупика лишь германцы, которые сокрушив Западную Римскую империю, ввели новый способ производства - феодальный. А смогли они это сделать потому, что были варварами. (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 21, С. 148-155, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm). Но написав все это, Ф. Энгельс никак не согласовал сказанное с теорией общественно-экономических формаций.

Попытку сделать это предприняли некоторые наши историки, которые пытались по своему осмыслить исторический процесс. Это были те же самые люди, которые не желали принять тезис о формационной идентичности древневосточного и античного общества. Они исходили из того, что общество германцев бесспорно было варварским, т. е. предклассовым, и что именно из него вырос феодализм. Отсюда ими был сделан вывод, что от первобытного общества идут не две, а три равноправные линии развития, одна из которых ведет к азиатскому обществу, другая - к античному, а третья - к феодальному. С тем, чтобы как-то согласовать этот взгляд с марксизмом, было выдвинуто положение, что азиатское, античное и феодальное общества являются не самостоятельными формациями и уж, во всяком случае, не последовательно сменяющимися стадиями всемирно-исторического развития, а равноправными модификациям одной и той же формации - вторичной. Такое понимание было выдвинуто в свое время китаеведом Л. С. Васильевым и египтологом И. А. Стучевским. (Васильев Л.С., Стучевский И.А. Три модели возникновения и эволюции докапиталистических обществ // Вопросы истории. 1966. N 5, http://etargentuma.my1.ru/load/stati/istoricheskie/stati_diskussii_i_obsuzhdenija_tri_modeli_vozniknovenija_i_ehvoljucii_dokapitalisticheskikh_obshhestv/35-1-0-113).

Идея одной единой докапиталистической классовой формации получила широкое распространение в нашей литературе. Ее разрабатывали и отстаивали и африканист Ю. М. Кобищанов (Кобищанов Ю.М. Феодализм, рабство и азиатский способ производства // Общее и особенное в историческом развитии стран Востока. М.,1966) и китаевед В.П. Илюшечкин. (Илюшечкин В.П. Система внеэкономического принуждения и проблема второй основной стадии общественной эволюции. М., 1970; Он же. Система и структура добуржуазной частнособственической эксплуатации. Вып. 1-2. М. 1980; Он же. Сословно-классовое общество в истории Китая. М., 1986; Он же. Эксплуатация и частная собственность в сословно-классовых обществах. М., 1990.) Первый называл эту единую докапиталистическую классовую формацию - большой феодальной формацией, второй - сословно-классовым обществом.

Идея одной докапиталистической классовой формации обычно в явном или неявном виде сочеталась с идеей многолинейности развития. Но эти идеи могли существовать и по отдельности. Так как все попытки обнаружить в развитии стран Востока в период от VIII н.э. до середины XIX в. н.э. античную, феодальную и капиталистическую стадии кончились крахом, то целым рядом ученых был сделан вывод, что в случае со сменой рабовладения феодализмом, а последнего капитализмом мы имеем дело не с общей закономерностью, а лишь с западноевропейской линией эволюции и что развитие человечества не однолинейно, а многолинейно. (См., например, Данилова Л. В. Дискуссионные проблемы теории докапиталистических обществ // Проблемы истории докапиталистических обществ. Кн. I. М., 1968). Конечно, в то время все исследователи, придерживавшиеся подобных взглядов, стремились (кто искренне, а кто и не очень) доказать, что признание многолинейности развития вполне согласуется с марксизмом.

В действительности же, конечно, это было, независимо от желания и воли сторонников таких воззрений, отходом от взгляда на историю человечества как на единый процесс, который составляет сущность теории общественно-экономических формаций. Недаром же, Л.С. Васильев, который в свое время всячески доказывал, что признание многолинейности развития ни в малейшей степени не расходится с марксистским взглядом на историю, в последующем, когда с принудительным навязыванием исторического материализма было покончено, выступил как ярый противник теории общественно-экономических формаций и вообще материалистического понимания истории. (См. например: Цивилизации в "третьем" мире ("круглый стол") // Восток. 1992. N 3. С.14-15)

Такая пространная цитата понадобилась, чтобы наглядно показать, что даже такой последовательный сторонник и защитник формационного подхода к изучению исторического процесса, как профессор Ю.И. Семёнов находит в нём множество недостатков, разбивая в пух и прах ортодоксальную "пятичленку".

Что же получается в итоге?

Формационная модель развития общества...

- не была изобретена непосредственно ни Марксом, ни Энгельсом,

- она слишком схематична и недостаточно проработана,

- отсутствует внятная терминология (понятие "общество" и "формация" "размыты", и так далее),

- отсутствует чёткая методология.

Однако, если не полностью разрушив, но основательно "подпилив" и "подточив" стройную лесенку марксистско-ленинского учения, ведущего из темноты и невежества первобытности в светлый коммунистический рай, Семёнов заявляет:

"И устарелость и даже прямая ошибочность тех или иных представлений К. Маркса и Ф. Энгельса о первобытности, античности, религии, искусстве и т.п. ни в малейшей степени не может свидетельствовать о несостоятельности материалистического понимания истории. Даже выявление неверности тех или иных идей Маркса, входящих в его теорию капиталистической экономики, являющуюся одной из основных частей марксизма, прямо не затрагивает центрального ядра материалистической концепции истории...

Ни одна из идей, входящих в ядро материалистического понимания истории, никогда никем не была опровергнута. В этом смысле исторический материализм непоколебим. Что же касается его периферии, то многое в ней устарело и должно быть заменено и дополнено". (Семёнов Ю.И., Марксова теория общественно-экономических формаций и современность, http://scepsis.net/library/id_120.html).

Что ж, давайте вооружимся этой материалистической диалектикой и рассмотрим подход самого Семёнова к решению проблемы.

"Марксистская теория общественно-экономических формаций представляет собой одну из разновидностей более широкого подхода к истории. Он заключается во взгляде на всемирную историю как на один единый процесс поступательного, восходящего развития человечества. Такое понимание истории предполагает существование стадий развития человечества в целом. Возник унитарно-стадиальный подход давно. Он нашел свое воплощение, например, в делении истории человечества на такие стадии, как дикость, варварство и цивилизация (А. Фергюсон и др.), а также в подразделении этой истории на охотничье-собирательский, пастушеский (скотоводческий), земледельческий и торгово-промышленный периоды (А. Тюрго, А. Смит и др.). Тот же подход нашел свое выражение и в выделении вначале трех, а затем четырех всемирно-исторических эпох в развитии цивилизованного человечества: древневосточной, античной, средневековой и новой (Л.Бруни, Ф.Бьондо, К.Келер и др.).

...Такого рода вариант унитарно-стадиального понимания истории точнее всего следовало бы назвать унитарно-плюрально-стадиальным. Но данное слово чрезмерно неуклюже. Исходя из того, что для обозначения такого взгляда на историю иногда применяют слова "линейный" или "линеарный", я буду называть его линейно-стадиальным. Именно такое понимание развития практически чаще всего и имеют в виду, когда говорят об эволюционизме в исторической и этнологической науках.

...Версия унитарно-стадиального понимания истории, которая была названа линейно-стадиальной, находится в противоречии с исторической реальностью. И это противоречие не было преодолено и в самых последних унитарно-стадиальных концепциях (неоэволюционизм в этнологии и социологии, концепции модернизации и индустриального и постиндустриального общества). Все они остаются в принципе линейно-стадиальными." (Семёнов Ю.И., Марксова теория общественно-экономических формаций и современность, http://scepsis.net/library/id_120.html).

Рассмотрим подробнее вышеупомянутые теории, вернувшись к статье Н.Н. Крадина "Проблемы периодизации исторических макропроцессов".

"Теории модернизации.

Идея деления на доиндустриальную и индустриальную стадию была повторена после К. Маркса в XIX в. немецким социологом Ф. Тённисом в его работе Gemeinschaft und Gesellschaft. Впоследствии последняя концепция легла в основу теорий модернизации. В научном смысле модернизация - это процесс социально-экономического, культурного и политического преобразования традиционного общества в индустриальное, формирования либерально-демократических институтов, правового государства и гражданского общества.

Экономическая модернизация предполагает существенную интенсификацию сельского хозяйства и масштабную индустриализацию, развитие транспортных средств, связи и коммуникаций, создание рыночной экономики, демографический переход и урабанизационный рост. Культурная модернизация предполагает создание человека иного типа, ориентированного не на традиционные ценности, а на рационализм. Буржуазная экономика предполагает иное бережливое отношение ко времени; формируется новая модель поведения, ориентированная на рыночную экономику, динамические процессы, индивидуализм и персональные достижения. Усердие и трудолюбие становятся главными ценностями нового общества (Вебер 1990).

Данная модель поведения предполагает преобразование традиционной политической системы. В капиталистическом мире ослабевает зависимость индивидов и общественных групп от власти, государство начинает восприниматься не как "сила, стоящая над обществом", а как особый институт, выполняющий важные организационные функции в обществе и, в силу этого, существующий за счет доли налогов (теории "общественного договора"). Создается законодательная база, защищающая частную собственность и предпринимательство, закрепляющая демократические свободы, избирательное право и процедуры периодической смены власти. Общество приходит к необходимости разделения законодательной, исполнительной и судебной властей, появляются различные независимые от власти организации и ассоциации граждан (профсоюзы и пр.), политические партии, органы местного самоуправления, механизмы неформального воздействия масс на институты власти (Lenski 1966; Bell 1973; Rostow 1960; Toffler 1980; Gellner 1988; Парсонс 1998; Lenski, Lenski 1995; Эйзенштадт 1999; Геллнер 2001 и др.).

Сторонники теории модернизации выделяют, как правило, первобытную (доисторическую), доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную стадии развития. Переход от стадии к стадии они связывают с тремя революционными событиями: соответственно переходом к земледельческой экономике, созданием машинной техники и открытием новых видов топлива, информационной революцией.

Принято выделять несколько волн модернизации. Первичная модернизация затронула в основном общества Западной Европы XVI-XIX вв. К странам второго этапа модернизации обычно относят государства Восточной и Южной Европы, Россию, Японию и Турцию. Третий эшелон модернизации - современные страны Азии, Африки и Латинской Америки. Большинство из них так и находятся на "периферии" современной Мир-Системы. Некоторым удалось достигнуть определенных успехов на пути модернизации (Индия, крупные государства Латинской Америки). Наконец, часть стран ("азиатские драконы") добилась серьезных достижений.

Было бы неправильно считать, что механизмы политической модернизации реализовывались автоматически. Большая часть стран, прошедших через модернизацию и входящая в "ядро" и "полупериферию" Мир-Системы в той или иной степени была затронута авторитарными процессами (диктатура Кромвеля в Англии, бонапартизм во Франции, Япония эпохи Мэйдзи, кемализм в Турции, фашизм в Италии и Германии, авторитаризм в Южной Корее и т.д.). Одно из немногих исключений - США, которым удалось избежать авторитаризма на пути построения либерального общества.

Подводя итоги вышеизложенному, необходимо иметь ввиду, что в применении к доиндустриальным и неевропейским обществам познавательная ценность концепций модернизации имеет серьезные методологические ограничения, поскольку большинство из них основаны на абсолютизации экономических и политических принципов капитализма. Процессы модернизации не реализуются автоматически. Очень часто цели прямого воздействия искажаются цивилизационными (если речь идет, например, о воздействии на китайское или исламское общество) или архаическими и традиционными особенностями трансформирующегося общества. Осторожно также следует относиться к одному из основных постулатов модернизационных теорий (истоки данного предположения в либеральной идеологии XIX в.), согласно которому экономическая модернизация обязательно должна сопровождаться постепенной политической демократизацией. Здесь, скорее, следует разделять определенный скептицизм, которого придерживался П. Сорокин (1992: 336-345). Наконец, у теорий модернизации есть еще один серьезный методологический недостаток. Они рассматривают все изменения только в линейной плоскости, тогда как исторический процесс не только часто оказывается сложнее прогрессивистской модели, но и нередко подвержен определенным циклическим флуктуациям.

Тем не менее, в нашей стране с начала "перестройки" теория модернизации получила значительное распространение. Большинство работ, написанных с позиции данной методологии, было посвящено "догоняющей" модернизации России. Первое концептуальное исследование в этой области - капитальный трехтомник А. А. Ахиезера о русской цивилизации (1991). Написанная сложным логическим языком (целый том в книге посвящен понятийному аппарату) книга по сути дела описывает специфические особенности российского опыта, исходя их разрыва между традиционностью российского крестьянства и западническими модернизаторскими устремлениями политической и культурной элиты общества. Генеральная идея здесь заключается в том, что Россия так и не прошла законченную модернизацию и к началу революции 1917 г. вновь оказалась в путах традиционализма.

Впоследствии в России было написана много работ на данную тему и с подобными же выводами (Герасимов 1994; Яковенко 1995/1996; Лейбович 1996; Алексеев, Нефедов, Побережников 2000; Алексеев 2000; Алексеев, Побережников 2000 и многие др.). Количество же работ о российской модернизации на европейских языках просто бесчисленно (см. Крупина 1971; Поткина, Селунская 1990).

В целом, популярность в отечественной исторической науке теории модернизации может быть объяснима ее близостью к формационному подходу. Имеющиеся интерпретации, в целом, вписываются в генеральные концепции модернизации. Так, Н. С. Розов выделяет четыре основные экономические стадии: общества с присваивающим хозяйством, общества с агро-ремесленными технологиями, индустриальные общества и общества с сервисными технологиями. Этим стадиям соответствуют пять фаз развития общества: первобытность, варварство, ранняя древность, зрелая древность - средневековье, новое время, сензитивная, современная стадия (1998а, 1998б, 2001).

Четырехстадийную схему периодизации истории (или точнее исторического процесса) наиболее последовательно в наши дни отстаивает Л. Е. Гринин. Исследователь вводит новое понятие принципа производства благ и выделяет соответственно 4 таких принципа производства благ - охотничье-собирательский, аграрно-ремесленный, промышленный и научно-информационный. В качестве границ между принципами производства Гринин кладет производственные революции: аграрную, промышленную и научно-информационную. На основе такого подхода Гринин выделяет наиболее крупные периоды исторического процесса, хотя он пользуется для их обозначения термином формация (но, разумеется, не марксистским термином "общественно-экономические формации", а собственным - "формации исторического процесса") (Гринин 1996, 1999, 2003, 2006а, 2006б, 2007а, 2007б; Гринин, Коротаев 2008; Grinin 2007 и др.)...

Неоэволюционизм.

В своей основе данная теория также является однолинейной и придерживается традиции вслед за Г. Спенсером определять социальную эволюцию как "переход от относительно неопределенной, несвязной однородности к относительно определенной, связной неоднородности посредством последовательной дифференциации и интеграции" (Carneiro 1973: 90). Самая ранняя неоэволюционистская интерпретация основывалась на разграничении обществ по количеству абсорбируемой из внешней среды энергии. Л. Уайт выделял в культурной эволюции аграрную, топливную и термоядерную "энергетические революции". Он полагал, что в развитии человеческой культуры можно выделить два этапа: "примитивное" общество и цивилизацию (White 1949)." (Крадин Н.Н., "Проблемы периодизации исторических макропроцессов" http://cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=51&Itemid=49).

В чём же ущербность вышеперечисленных концепций? Как справедливо заметил Крадин: "Они рассматривают все изменения только в линейной плоскости, тогда как исторический процесс не только часто оказывается сложнее прогрессивистской модели, но и нередко подвержен определенным циклическим флуктуациям."

Иными словами история человечества - это не только непрерывный процесс поступательного развития производительных сил, расцвета науки и культуры, но и классовой борьбы, революций, войн, крушения отдельных государств, а то и цивилизаций.

Кстати, о цивилизациях.

"Как своеобразная реакция на ...унитарно-стадиальное понимание истории возник совершенно другой общий подход к истории. Суть его состоит в том, что человечество подразделяется на несколько совершенно автономных образований, каждое из которых имеет свою собственную, абсолютно самостоятельную историю. Каждое из этих исторических образований возникает, развивается и рано или поздно с неизбежностью гибнет. На смену погибшим образованиям приходят новые, которые совершают точно такой же цикл развития.

В силу того, что каждое такое историческое образование все начинает с начала, ничего принципиально нового внести в историю оно не может. Отсюда следует, что все такого рода образования совершенно равноценны, эквивалентны. Ни одно из них по уровню развития не стоит ни ниже, ни выше всех остальных. Каждое из этих образований развивается, причем до поры до времени даже поступательно, но человечество в целом не эволюционирует, и уж тем более - не прогрессирует. Происходит вечное вращение множества беличьих колес.

Не составляет труда понять, что согласно такой точке зрения не существует ни человеческого общества в целом, ни всемирной истории как единого процесса. Соответственно, не может быть и речи о стадиях развития человеческого общества в целом и тем самым об эпохах мировой истории. Поэтому такой подход к истории назван плюрально-циклическим.

Плюралистское понимание истории возникло не сегодня. У его истоков стоят Ж.А. Гобино и Г. Рюккерт. Основные положения исторического плюрализма были достаточно четко сформулированы Н.Я. Данилевским, доведены до крайнего предела О.Шпенглером, в значительной степени смягчены А.Дж. Тойнби и, наконец, приобрели карикатурные формы в работах Л.Н. Гумилева. Названные мыслители именовали выделенные ими исторические образования по-разному: цивилизации (Ж.А. Гобино, А.Дж. Тойнби), культурно-исторические индивиды (Г. Рюккерт), культурно-исторические типы (Н.Я. Данилевский), культуры или великие культуры (О. Шпенглер), этносы и суперэтносы (Л.Н. Гумилев). Но это не меняло самой сути такого понимания истории." (Семёнов Ю.И., Марксова теория общественно-экономических формаций и современность, http://scepsis.net/library/id_120.html).

"Считается, что основные идеи циклического понимания истории были сформулированы еще в работах Дж. Вико. Однако наиболее четко данный подход впервые был изложен в книге Н. И. Данилевского Россия и Европа. В зарубежной науке безусловный приоритет принадлежит книге О. Шпенглера Закат Европы (Spengler 1918). Однако наиболее обстоятельно цивилизационная теория была сформулирована в 12-томном сочинении А. Тойнби Изучение истории (Тойнби 1991 и др.). Тойнби выделил около 30 цивилизаций, отличающихся уникальными неповторимыми чертами. Причинами возникновения цивилизаций служили "вызовы" внешней среды. Каждая из цивилизаций проходила в своем развитии стадии возникновения, роста, надлома и распада. Внутренняя структура цивилизаций основывалась на функциональном членении на "творческое меньшинство", массы, "пролетариат".

В науке советского времени для многих творчески мыслящих интеллектуалов цивилизационный подход выглядел как спасение от марксистской теории. Многие годы едва ли не единственным открытым сторонником цивилизационного подхода в нашей стране в советское время был Л. Н. Гумилев. Он рассматривал историю человечества как процесс взаимодействия отдельных крупномасштабных систем - "суперэтносов". Можно найти много общего с концепцией Тойнби. Жизнь каждого "суперэтноса" равнялась 1200-1500 лет, в течение которых они переживали фазы рождения, взлета и упадка. Динамика этнических процессов обусловлена энергетическими толчками, активностью "пассионариев" - наиболее деятельной части населения (Гумилев 1989).

В годы перестройки и постсоветское время немалое число отечественных исследователей начали пропагандировать цивилизационный подход, полагая, что он-то и сможет стать действенным лекарством от догматического советского марксизма (Барг 1991; Шемякин 1991 и др.). В рамках диалектики "общего и особенного" предполагалось, что формационная теория акцентировала внимание на единстве мирового развития, но при этом допускалась некоторая вариативность истории: Восток имел право на некоторое своеобразие ("восточный феодализм", "некапиталистический путь развития" и т.д.). При этом можно выделить несколько различных интерпретаций цивилизационного подхода: (1) цивилизация - это локальный, региональный вариант развития какой-либо формации (например, "китайский феодализм" и т.д.); (2) цивилизация - это послепервобытная стадия (или стадии) исторического развития (по сути дела работы подобной направленности укладываются в русло стадиалистских интерпретаций истории); (3) цивилизационный подход предполагает перемещение спектра исследований с "базиса" (т.е. изучения социально-экономических отношений, классовой структуры и пр.) на "надстройку" (ментальность, идеологию, религию и т. д.); (4) история цивилизаций это история многих крупномасштабных локальных исторических паттернов. Число цивилизаций, выделяемых разными авторами, варьирует в пределах от нескольких единиц до нескольких десятков.

Из всех перечисленных интерпретаций только последняя соответствует классической цивилизационной теории Данилевского - Шпенглера - Тойнби. В отличие от стадиальных теорий она рассматривает исторический процесс в другой плоскости, не в диахронной "вертикали", а в пространственном "горизонтальном" измерении. Однако способна ли она преодолеть западноцентристские недостатки стадиалистских интерпретации истории?

Уже давно обнаружились слабые стороны цивилизационного подхода. Во-первых, не удалось выявить объективных критериев, по которым выделяются цивилизации. По этой причине их число сильно отличается у разных авторов (Уэскотт 2001), и возможны различные спекуляции (вплоть до сведения любого народа к особой цивилизации). Во-вторых, не верно отождествление цивилизаций с живыми организмами. Время существования цивилизаций различно, периоды взлета и упадка могут случаться неоднократно. В-третьих, причины генезиса и упадка разных цивилизаций различны. В-четвертых, цивилизационная уникальность не противоречит возможности распространения на них универсальных общеисторических закономерностей ("осевое время", "глобализация" и др.).

Если в последней четверти ХХ в. многие рассчитывали, что внедрение цивилизационной методологии выведет отечественных теоретиков на передовые рубежи мировой науки, то сейчас с подобными иллюзиями следует расстаться. Цивилизационная теория была популярна в мировой науке полвека назад, ныне она находится в кризисном состоянии. Зарубежные ученые предпочитают обращаться к изучению локальных сообществ, проблематике исторической антропологии, истории повседневности (Ионов 1997). Теория цивилизаций наиболее активно разрабатывается в последние десятилетия (как альтернатива евроцентризму) в развивающихся и постсоциалистических странах. За этот период количество выделенных цивилизаций резко возросло - вплоть до придания цивилизационного статуса едва ли не любой этнической группе. В этой связи трудно не согласиться с точкой зрения И. Валлерстайна, который охарактеризовал цивилизационный подход как "идеологию слабых", как форму протеста этнического национализма против развитых стран "ядра" современной мир-системы (Wallerstein 1984)" - заключает Крадин. (Крадин Н.Н., "Проблемы периодизации исторических макропроцессов" http://cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=51&Itemid=49).

Ещё более категоричен Семёнов: "К настоящему времени плюрально-циклический подход к истории (у нас его обычно именуют "цивилизационным") исчерпал все свои возможности и отошел в прошлое. Попытки его реанимировать, которые сейчас предпринимаются в нашей науке, ни к чему, кроме конфуза привести не могут. Об этом наглядно свидетельствуют статьи и выступления наших "цивилизационщиков". По существу, все они представляют собой переливание из пустого в порожнее."

В защиту поборников цивилизационной методологии могу сказать только одно - они старались "привязать" исторические процессы "к земле", к определённой территории и населению, её населяющему.

Ещё одно направление в изучении исторических процессов...

"Многолинейные теории

Промежуточное положение между линейными интерпретациями исторического процесса и цивилизационным (дискретным) объяснением истории занимают многолинейные теории (об их соотношении см.: Павленко 1996, 1997, 2002). В сущности, правильнее было бы говорить о различных измерениях мировой истории, которая разворачивается сразу в нескольких плоскостях. Каждое измерение отражает на своей координатной сетке соответствующие параметры жизнедеятельности социальных систем. Но только в совокупности (в соответствии с "принципом дополнительности") можно получить целостное представление о месте данного конкретного явления в рамках всемирно-исторического процесса.

Существует развитая многолинейная традиция, сформулированная в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса об азиатском способе производства (эти представления восходят к идеям Ш. Монтескьё). Первая концепция была сформулирована Марксом в Экономических рукописях 1857-1861 гг. в том месте, где он анализировал формы, предшествующие капитализму. Маркс выделил три формы Gemeinwesen: азиатскую, античную и германскую, которые можно интерпретировать как самостоятельные модели перехода к государственности. Вторая идея была сформулирована Энгельсом в Анти-Дюринге, где он, согласуясь с замечаниями Маркса, высказал предположение о двух путях становления государства - восточном и античном. Позднее последнюю версию поддержал в своих работах Г. В. Плеханов, который рассматривал данные способы производства "как два сосуществующих типа".

Наиболее авторитетно билинейная теория была сформулирована в Восточной деспотии К. Виттфогеля. Для западного пути развития характерно формирование общества с частной собственностью, политическим равноправием граждан, ограниченным законами правовым государством. Наиболее ярко данная модель эволюции была воплощена в античных полисах. Некоторые исследователи прослеживают ее определенные признаки в обществах горских народов. Для восточного общества частная собственность имеет подчиненное значение, положение человека определяет его власть, место в иерархии управления. В обществе нет граждан, есть только подданные (Wittfogel 1957). Многие другие "азиатчики" - сторонники азиатского способа производства - также высказывались в 1950-е -1980-е гг. в поддержку билинейной теории (Э. Вельскопф, Ф. Тёкеи, М. Годелье, Л. А. Седов, М. А. Чешков и др.)." (Крадин Н.Н., "Проблемы периодизации исторических макропроцессов" http://cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=51&Itemid=49).

"Выше уже была показана вся несостоятельность понимания человеческой истории как суммы историй отдельных единиц, объединенных лишь тождественностью действующих в них законов. Но столь же несостоятельна и концепция многолинейности развития человечества. В разных регионах развитие шло по-разному, но все эти процессы были всего лишь частями целостного процесса эволюции человеческого общества, подчиненного одним единым закономерностям." (Семёнов Ю.И. Теория общественно-экономических формаций и всемирная история. http://scepsis.net/library/id_177.html)

Семёнов как всегда категоричен, но вряд ли с ним можно согласиться, потому что он сам себе противоречит. Позднее мы подробнее рассмотрим, почему. А пока ещё один взгляд на всемирно-исторический процесс.

"Мир-системный подход.

В последние десятилетия в российской науке много пишут о необходимости "синтеза" стадиальных и цивилизационных подходов. Но то, как это предлагают сделать вчерашние ортодоксальные марксисты, принципиально невозможно. В то же время уже несколько десятилетий существует мощное теоретическое направление - мир-системный подход, в рамках которого методологический синтез между стадиалистским видением истории и видением истории как совокупности различных крупных локальных систем уже реально осуществился.

Поскольку в отечественной науке имеются хорошие обзоры мир-системного подхода, нет смысла подробно пересказывать содержание концепции в настоящей работе (Зарин 1991; Фурсов 1992, 1996, 1997; Завалько 1998а, 1998б). Необходимо отметить только наиболее важные положения и новые данные.

У истоков мир-системного подхода стоял французский историк Ф. Бродель. В его трехтомнике посвященному генезису капиталистической цивилизации идет речь о взаимосвязывающей все общества "мир-экономике". У нее имеется свой центр (со своим "сверхгородом"; в XIV в. им была Венеция, позднее центр переместился во Фландрию и Англию, оттуда в ХХ столетии за океан в Нью-Йорк), второстепенные, но развитые общества, окраинная периферия. Торговые коммуникации связывают разные регионы и культуры в единое макроэкономическое пространство (Бродель 1986-1992).

Эти идеи были развиты И. Валлерстайном (Wallerstein 1974-1989; Валлерстайн 2001). Главной единицей развития Валлерстайн избирает не "национальное государство", а социальную систему. Системы имеют определенную логику функционирования и развития. Они основаны на определенном "способе производства". И. Валлерстайн понимает термин "способ производства" как особую форму организации трудового процесса, в рамках которой посредством какого-либо разделения труда осуществляется воспроизводство системы в целом. Главным критерием классификации (и одновременно периодизации) способов производства у Валлерстайна выступает способ распределения. В этом он следует идеям К. Поланьи. Соответственно выделяются три способа производства и три типа социальных систем: 1) реципроктно-линиджные минисистемы, основанные на отношениях взаимообмена, 2) редистрибутивные мир-империи (в сущности, это и есть "цивилизации" А.Тойнби), 3) капиталистическая миросистема (мир-экономика), основанная на товарно-денежных отношениях (Wallerstein 1984: 160ff). Это стадиальная составляющая мир-системной теории.

"Мир-империи" существуют за счет дани и налогов с провинций и захваченных колоний, т.е. за счет ресурсов, перераспределяемых бюрократическим правительством. Отличительным признаком мир-империй является административная централизация, доминирование политики над экономикой. Мир-империи могут трансформироваться в "мир-экономики". Большинство мир-экономик оказались непрочными и погибли. Единственная выжившая мир-экономика, это капиталистическая. Она сформировалась в Европе в XVI-XVII вв., превратилась в гегемона мирового развития (капиталистическую мир-систему), подчинив все другие социальные системы.

Капиталистическая мир-система состоит из "ядра" (наиболее высокоразвитые страны Запада), "полупериферии" (в ХХ в. страны социализма) и "периферии" (страны третьего мира). Она основана на неэквивалентном разделении труда и эксплуатации между ядром и периферией. Полупериферия подвижна, она выполняет амортизационные функции и нередко является источником различных иннованционных изменений. На динамику экономических процессов в современной мир-системе накладывают геополитические процессы, экономические тренды и циклы (например, циклы Кондратьева и др.) разной протяженности (Wallerstein, 1974-1989).

Один из ключевых вопросов мир-системной теории заключается в том, сколько мир-систем существовало на протяжении человеческой истории. Согласно Валлерстайну подлинной мир-системой является только мир-система капитализма в течение последних нескольких сот лет. Однако не все принимают его точку зрения. В 1989 г. Ж. Абу-Луход выпустила книгу До европейской гегемонии, в которой была сформулирована гипотеза о первой мир-системе, возникшей еще в XIII в. Эта система состояла из пяти независимых "ядер": 1) Западной Европы; 2) Арабского мира; 3) зоны Индийского океана; 4) Китая и Великой степи, объединенной монголами в единое макрополитическое пространство. Значимость этой работы заключается в том, что Абу-Луход первой обосновала единство мира до эпохи гегемона капитализма (Abu-Lughod 1989). Она также попыталась выделить характерные черты досовременной мир-системы, отличающие ее от капиталистической мир-системы (Abu-Lughod 1990; Абу-Луход 2001). Впоследствии исторический аспект был значительно усилен в работах А. Г. Франка, К. Чейз-Данна и Т. Холла.

А. Г. Франк и его сторонники полагают, что мировая система ("Мир-Система") всего одна, и возраст ее насчитывает не 500, а 5000 лет. За точку отсчета он берет момент возникновения первичных цивилизаций. Франк уделяет большое внимание выявлению связей между периодами роста - упадка мировых систем и экономическими циклами Кондратьева. Для доиндустриальной эпохи, вполне логично полагает он, характерный период этих циклов был более длинным - от 200 до 500 лет. Франк и Гиллс выделяют также четыре больших цикла: доклассический (1700 - 100/50 гг. до н.э.), классический (100/50 гг. до н.э. - 200-500 г. н.э.), средневековый (200-500 - 1450/1500) и современный (с XVI в.). Внутри каждого из циклов выделены кондратьевские фазы подьема (А) и спада (В). Так, например, в рамках средневекового цикла выделены два самостоятельных субцикла: А-фаза (500-750/800) - расцвет Византии, Арабского мира, Китая (Суй и Тан), Тюркского каганата; В-фаза (750/800 - 1000/1050) - упадок Каролингов, Аббасидов, Тан, гибель уйгурского каганата; А-фаза (1000/1050 - 1250/1300) - звоевания монголов и создание досовременной мир-системы по Абу-Луход; В-фаза (1250/1300 - 1450/1500) - упадок Афро-Евразии, связанный с пандемиями (Gills, Frank 1992; Frank, Gills 1994).

К. Чейз-Данн и Т. Холл сформулировали наиболее обоснованную на настоящий момент концепцию исторического развития мир-систем. Понятие "способ производства" они предлагают заменить более точным термином "способ накопления". Способов накопления три: (1) основанный на родственных связях (по сути дела речь идет о реципрокатном обществе), (2) даннический и (3) рыночный. В соответствии с данными способами производства они выделяют три типа мир-систем с подвариантами:

(1) основанные на родстве (бесклассовые и безгосударственные системы охотников, собирателей и рыболовов; классовые, но безгосударственные вождества);

(2) даннические (первичные государства, первичные империи, мир-системы со многими центрами [например, Месопотамия или Мезоамерика], коммерциализированные даннические мир-системы [например, средневековая Афро-Евразия]);

(3) капиталистические (капиталистическая, с центром в Европе с XVII в. и современная глобальная) мир-системы (Chase-Dunn 1988; Chase-Dunn, Hall 1997, 1998; Hall 1996, 2000, 2001; Чейз-Данн, Холл 2001 и др.).

Взаимосвязь между мир-системами складывается из четырех сетей: сетей большегрузных товаров (BNG), сетей престижных товаров (PGN), политических и военных сетей (PMN), информационных сетей (IN). Самыми широкими являются сети информации и престижных товаров. Какое место занимает каждая из сетей в динамике мир-систем, является сейчас одним наиболее актуальных вопросов. Последние теоретически важные работы в этой области показывают (Korotayev 2005; Коротаев, Малков, Халтурина 2007), что значимость обмена большегрузными товарами оказалась Валлерстайном несколько преувеличенной. На самом деле еще во времена далекой древности существовали контакты между различными цивилизациями и континентами. Таким путем распространялись технологические новации (земледелие, металлургия, колесницы, вооружение), идеологические системы, престижные товары и т.д. С этой точки зрения можно говорить о формировании единого мир-системного пространства не в индустриальную эпоху, а на несколько тысячелетий раньше.

Без преувеличений можно сказать, что в настоящее время мир-системный подход является наиболее перспективной методологией для описания крупномасштабных исторических процессов. Более того, следует сказать, что данная парадигма имеет все перспективы использовать строгий аппарат точных наук для построения математических моделей систем разного уровня - от мини-систем до глобальной Мир-Системы. Правда, до недавнего времени процесс моделирования социальных систем осуществлялся в известной степени стихийно. Представители точных наук самостоятельно строили модели социальных систем (Капица 1996; 1999; Малинецкий 2001; Чернавский 2001; Малков 2002 и др.). Имеются очень удачные крупномасштабные проекты привнесения математических моделей из биологии и экологии в историю человечества (Turchin 2003; 2006; Турчин 2007). Наконец, сами представители социальных наук в сотрудничестве с математиками взялись за построение базовых моделей эволюции Мир-Системы (Коротаев, Малков, Халтурина 2005, 2007 и др.), выявлены важные закономерности, позволяющие объяснить динамику экономических и политических циклов (Нефедов 2003, 2005, 2007).

В целом, на настоящий момент можно говорить о серьезном творческом сотрудничестве представителей точных и гуманитарных наук, которое вылилось в целую серию альманахов История и Математика, сборников серии "Синергетика в гуманитарных науках", других публикаций, в формирование научной сети приверженцев данного научного направления. Все это вселяет определенную надежду хотя бы на частичное преодоление постмодернистского тупика в изучении прошлого и открывает некоторые перспективы в развитии нашего знания об основных периодах исторических макропроцессов. Однако перспективы распространения новой методологии будут зависеть не только от собственных достижений в моделировании исторических процессов разного уровня, но и от того насколько удастся подготовить аудиторию профессиональных историков к восприятию этих идей." (Крадин Н.Н., "Проблемы периодизации исторических макропроцессов" http://cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=51&Itemid=49).

"Мир-системный подход: плюсы и минусы.

Если говорить в целом о построениях Ф. Броделя и И. Валлерстайна, то их ценность заключается в пристальном внимании к "горизонтальным", т.е. межсоциорным, связям и в стремлении разработать понятия, которые позволили бы их лучше отразить. Им хорошо удалось показать, что, по крайней мере в новое время, невозможно понять историю ни одного конкретного, отдельного общества без учета воздействия на него других таких же обществ, входящих в одну с ним социорную систему, без учета места, занимаемого им в этой системе. Исследование системы социоисторических организмов как целого - необходимое условие понимания развития каждого отдельного общества, входящего в эту систему. Много интересного было сказано И. Валлерстайном и мир-системниками о взаимоотношении центра и периферии капиталистической мировой системы в нашу эпоху.

Но концентрация внимания на межсоциорных отношениях привела и Ф. Броделя, и в особенности И. Валлерстайна к абсолютизации этих связей. Это проявилось в преувеличении роли социорной системы и недооценке относительной самостоятельности составляющих ее социоисторических организмов. И тот, и другой были склонны к растворению социоисторических организмов в системе. Абсолютизация межсоциорных, "горизонтальных" связей с неизбежностью привела не только к отрицанию существования отдельных конкретных обществ, но и к игнорированию внутрисоциорных межстадиальных, "вертикальных" связей.

И. Валлерстайн начал с во многом справедливой критики теории стадий экономического развития У. Ростоу и всех вообще линейно-стадиальных концепций модернизации, с критики ортодоксального линейно-стадиального понимания смены общественно-экономических формаций. Это привело его к теоретическому (но отнюдь не всегда практическому) отказу от понятия отдельного, конкретного общества (социоисторического организма), от понятия типа вообще и особенно стадиального типа такого общества, а тем и стадий его развития, и, в конечном результате - стадий всемирно-исторического развития.

Крах линейно-стадиальных концепций модернизации и вообще линейно-стадиального понимания истории был воспринят И. Валлерстайном как крушение унитарно-стадиального понимания истории вообще. И это случилось несмотря на то, что И. Валлерстайн знал из статьи И. Хабиба о возможности не только линейного, но совершенно иного понимание смены общественно-экономических формаций.

Дальше всего в этом направлении он пошел в книге "Переосмысление социальной науки: Пределы парадигм XIX века" (1991), в которой прямо высказался за отказ от понятий развития вообще, прогресса в частности." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. - 776 с. http://scepsis.net/library/id_1086.html#2.10.4).

Что же мы видим?

Унитарно-стадиальные теории (модернизации, неоэволюционизм) рассматривают развитие общества, как непрерывный поступательный процесс снизу - вверх, минующий на своём пути определённые ступени - стадии. На самом же деле на определённых этапах истории, в отдельно взятой стране или местности возможен не только прогресс, но и регресс, в следствие влияния войн, революций, эпидемий и так далее.

Сторонники плюрально-циклического (цивилизационного) подхода к изучению исторического процесса стремятся привязать его к определённой территории, так сказать к "местному колориту".

Многолинейные теории и мир-системный подход пытаются объединить предыдущие два взгляда в некую общую систему. К тому же стремится и профессор Семёнов с его обновлённой моделью эстафетно-формационного развития, когда к понятию "общественно-экономическая формация" добавляется ещё и термин "социоисторический организм (социор)".

В общем, весь этот разнобой во взглядах на одни и те же процессы напоминает старинную индийскую сказку о слепых мудрецах и слоне:

Давно это было. Привели как-то в один город слона. Многие захотели увидеть его. Среди них были и известные на всю округу слепые мудрецы. Но как увидеть слона, если ты слеп?

- Я знаю, - сказал один мудрец, - мы ощупаем его.

- Хорошая идея, - согласились другие. - Так мы сможем узнать, какой он этот СЛОН.

Итак, шесть мудрецов пошли "смотреть" слона.

Первый нащупал большое плоское ухо. Оно медленно двигалось вперед и назад.

- Это веер! Слон похож на веер! - воскликнул он.

Второй мудрец стоял возле ноги слона и трогал ее. Она была круглой и могучей.

- М-м-м... это что-то круглое и толстое... Слон похож на дерево! - воскликнул он.

- Вы оба не правы. - сказал третий. - Да, он круглый, но не толстый и к тому же очень гибкий! Он похож на веревку! Этот мудрец нащупал хвост слона.

- Ну, нет! Слон похож на копье! Да - круглый, да - тонкий, но не гибкий! - воскликнул четвертый, который ощупывал бивни слона.

- Нет, нет, - закричал пятый, - слон, как высокая стена. Большая, широкая и шершавая. - говорил тот, ощупывая бок слона.

Шестой мудрец в руках держал хобот слона.

- Все вы не правы, - сказал он, - слон похож на змею.

- Нет, на веревку!

- Нет, змею!

- Стену!

- Вы ошибаетесь!

- Я прав!

Шестеро слепых мудрецов безудержно кричали друг на друга. Их спор продолжался целый день. Потом еще один, затем неделя, а к единому мнению они так и не пришли. Каждый мудрец представлял себе лишь то, что могли чувствовать его руки и верил он только себе. В результате, каждый думал, что только он прав и знает, на что похож слон. Никто не хотел слушать то, что говорят ему другие. Поэтому они никогда так и не узнали, как выглядит слон."

Вот и историческим процессом то же самое. Представители различных течений выхватывают либо какую-то его часть, либо направление развития или определённую закономерность, а затем начинают спорить друг с другом, отстаивая свою правоту, рассматривая одно и то же явление под различным углом с разных точек зрения и в различных плоскостях. И как они после этого могут прийти к единому мнению?

Так как же всё обстоит на самом деле?

Не будем мудрствовать лукаво и рассмотрим теорию жизненного цикла организации предложенную в конце 1980-х годов доктором И. Адизесом.

Зачем она нам понадобилась?

Так ведь и человеческое общество своего рода управляемая система, развивающаяся по определённым законам.

"Теория Адизеса концентрирует внимание на двух важнейших параметрах жизнедеятельности организации - гибкости и контролируемости (управляемости). Молодые организации очень гибки и подвижны, но слабо контролируемы. Когда организация взрослеет, соотношение меняется - контролируемость растет, а гибкость уменьшается.

В процессе роста любая организация сталкивается с определенными трудностями и проблемами. На каждом этапе развития организации их можно условно разделить на две большие категории:

а) болезни роста, т.е. проблемы, обусловленные незрелостью компании, которых очень трудно избежать;

б) организационные патологии.

Различия двух категорий проблем состоят в том, что непреодоленные болезни роста превращаются в патологии, излечиться от которых самостоятельно организация уже не в состоянии. Задача руководства организации - в недопущении возникновения патологий. При правильно выбранных стратегии и тактике развития компания может достигнуть расцвета и находиться в этом состоянии бесконечно долго. Ключ успеха в управлении организацией - это умение сосредоточиться на решении проблем, которые присущи данной стадии жизненного цикла организации. Своевременная ликвидация проблем позволяет организации развиваться дальше.

Этапы (стадии) жизненного цикла подразделяются на две группы: роста и старения. Можно выделить следующие стадии:

1. "Зарождение".

Организация не существует физически, но бизнес-идея уже возникла. Организация рождается тогда, когда идея получила положительную оценку, сформулированы определенные внутренние обязательства в отношении ее реализации, имеется готовность взять на себя риск основания нового дела.

2. "Детство".

На данной стадии внимание перемещается от идей и возможностей к результатам производства - удовлетворению потребностей, ради которых организация создавалась. Организация в `детстве` обладает нечеткой структурой, небольшим бюджетом, процедуры ведения бизнеса практически отсутствуют. Организация очень персонифицирована: слаба субординация, отсутствует система оценки исполнения заданий.

На данной стадии развития необходимо соблюдать два условия, чтобы избежать `смерти`: обеспечение постоянного притока денежных средств и преданность основателя идее построения устойчивой организации.

3. "Давай-давай" (стадия быстрого роста).

При переходе от "детства" к быстрому росту видение будущего компании изменяется от очень узкого взгляда на бизнес до панорамы почти бескрайних возможностей. Одним из видов патологии на данной стадии может быть желание основателя "объять необъятное", то есть диверсификация может включать даже те сферы бизнеса, о которых основатель не имеет ни малейшего представления. Чтобы выжить, организация должна не гнаться за любой возможностью, а четко определять, чем не следует заниматься. Для организации на этой стадии характерно реактивное поведение: она только реагирует на возможности, предоставляемые внешней средой, но пока не может их предвидеть и действует методом проб и ошибок. Чем серьезнее ошибка, тем более существенные потери несет организация. В дальнейшем такие действия приводят компанию к кризису. Для выхода из сложившейся ситуации ей необходимо пересмотреть свою деятельность и создать административную подсистему - перейти от управления по интуиции к более профессиональным действиям.

4. "Зрелость".

Отличительная черта поведения организации на данном этапе - конфликты и противоречия. Одновременно решаются следующие задачи: освоение делегирования полномочий, изменение системы руководства, смещение целей. Результат - конфликт между старыми и новыми сотрудниками, основателем и профессиональным менеджером, основателем и компанией, корпоративными целями и целями отдельных сотрудников. Если систематизация административной деятельности успешна и произошла институционализация руководства, организация движется к следующему этапу - расцвету.

5. "Расцвет".

Это оптимальная точка кривой жизненного цикла, где организация достигает баланса между самоконтролем и гибкостью. Некоторые черты организации в стадии "расцвета":

- наличие систем служебных обязанностей и организационной структуры;

- ориентация на результат;

- планирование и следование разработанным планам, умение предвидеть;

- рост как продаж, так и прибыли.

Данный этап является показателем жизнеспособности организации, ее способности достигать эффективных результатов в краткосрочной и долгосрочной перспективе. Если организационные ресурсы перестают расти, организационная жизнеспособность достигает определенного уровня - стабилизации, которая является концом роста и началом падения.

6. "Стабильность".

Это первая стадия старения в жизненном цикле организации. Компания еще сильна, но начинает терять гибкость, становится зрелой. Достигается стабильная позиция на рынке. Стабильной организации присущи следующие черты:

- низкий уровень ожидания роста;

- сосредоточение на прошлых достижениях вместо того, чтобы попытаться заглянуть в будущее;

- поощрение исполнителей, а не инноваторов.

7. "Аристократизм".

Для этой стадии характерны следующие признаки:

- акцент в деятельности компании переносится на то, "как" делается что-либо, а не "что" делается и "почему";

- существуют традиции, входит в обычай формализм;

- организация обладает значительными денежными ресурсами.

Аристократическая организация склонна отрицать существующую реальность.

8. "Ранняя бюрократизация".

Типичные черты организационного поведения:

- в организации существует множество конфликтов;

- организацию охватывает паранойя;

- внимание сосредоточивается на внутренних стычках.

Главным акцентом становятся правила и нормы без очевидной ориентации на результаты и удовлетворение потребительских ориентаций.

9. "Бюрократизация и смерть".

Компания не создает необходимых ресурсов самосохранения. Бюрократическая организация обладает множеством систем со слабой функциональной ориентацией. Отсутствует ориентация на результат, отсутствует склонность к изменениям, но существует система, предписания и процедуры.

Смерть организации происходит тогда, когда ей уже никто ничего не поручает." (Николаев И.Г. Современные теоретические подходы к развитию организации: эволюционные теории. Проблемы современной экономики, N 1/2 (17/18), 2006, http://www.m-economy.ru/art.php?nArtId=964).

Жизненные циклы организации по И. Адизесу показаны на рисунке 13.

Давайте рассмотрим, насколько они применимы к развитию человеческого общества.

Начнём с первобытнообщинного строя. На рисунке 14 точкой "0" обозначена классическая форма такого общества (социора, формации), характеризующаяся общей собственностью на средства производства, коллективным трудом и потреблением, низким уровнем развития производительных сил, отсутствием классов и эксплуатации человека человеком.

Что же произошло дальше?

"Переход к фазе поздней первобытной общины произошёл ещё в эпоху господства присваивающего хозяйства, но прочная материально-техническая база была подведена под неё только с появлением земледелия и скотоводства. Переход к этой форме хозяйства был первым из трёх крупнейших переломов в развитии производит. сил человечества - аграрной революцией. Если человек раньше лишь присваивал при помощи созданных им орудий пищу, которую находил в готовом виде в природе, то теперь, впервые поставив под свой контроль некоторые природные процессы, он начал её производить, что создало условия для сравнительно быстрого роста населения. Возникновение земледелия и скотоводства, обеспечив регулярное производство избыточного продукта, сделало возможным, а в дальнейшем и неизбежным становление классов и государства.

Фаза поздней первобытной общины была последней стадией развития первобытной формации. На смену ей пришла эпоха перехода от доклассового общества к классовому, эпоха предклассового общества. Становление классового общества было длительным, сложным и противоречивым процессом. Община постепенно трансформировалась в систему всё более обособлявшихся друг от друга домохозяйств, т. е. превращалась из первобытной в сельскую, соседскую. Парная семья трансформировалась в моногамную. Чаще всего этот процесс был опосредован возникновением большой, патриархальной семьи. Началось выделение ремесла, что способствовало развитию товарообмена. Углублялось имущественное неравенство. Началось формирование частной собственности. Появились различные формы эксплуатации: клиентелла, кабала, рабство. Свободное население всё в большей степени расслаивалось на эксплуататорское меньшинство и зависимую от него массу рядовых общинников. Зарождались и обострялись социальные антагонизмы. В значит. степени процесс становления классов и государства ускоряли войны, которые велись с целью грабежа и установления даннических отношений. Увеличивались размеры социальных объединений, которые теперь могли включать в свой состав тысячи, десятки и даже сотни тысяч людей. Общины всё в большей степени из самостоятельных социальных единиц превращались в составные части формирующихся государств.

Впервые процесс становления классового общества завершился в междуречье Тигра и Евфрата и долине Нила. Шумерская и египетской цивилизации возникли в 4-м тыс. до н. э. в энеолите (меднокаменном веке). Возникновение раннеклассовых обществ в Эгеаде (включая Зап. М. Азию), в долинах Инда и Хуанхэ относится уже к бронзовому веку, к 3-му и 2-му тыс. до н. э. Вопрос о социально-экономической структуре первых классовых обществ относится к числу спорных. Одни советские учёные считают их рабовладельческими, другие характеризуют их как общества с азиатским способом производства." (Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983. http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/4662/%D0%9F%D0%95%D0%A0%D0%92%D0%9E%D0%91%D0%AB%D0%A2%D0%9D%D0%9E%D0%9E%D0%91%D0%A9%D0%98%D0%9D%D0%9D%D0%90%D0%AF).

"За второй фазой родового общества следует переходная эпоха превращения родового общества в классовое. Возможность эксплуатации человека человеком возникла с появлением прибавочного продукта. Но она смогла превратиться в действительность лишь тогда, когда начавшееся превращение личной собственности в частную породило стремление к накоплению богатств, дало стимул к индивидуализации производства, что способствовало проникновению обмена внутрь производственных коллективов, вызвало к жизни имущественную дифференциацию. На этой стадии военнопленных, которых раньше либо уничтожали, либо принимали в род, начали обращать в рабов. Возникнув, рабство в огромной степени способствовало становлению частной собственности, индивидуализации производства, развитию обмена. Возникают зачатки общественного разделения труда между индивидами, семьями. На этой стадии развития основными экономическими ячейками общества были, как правило, большие семьи, в рамках которых парные семьи постепенно превращаются в моногамные. Господство в семье и обществе переходит к мужчине, возникает патриархат. Между большими и малыми семьями крепнут соседские связи - возникает постепенно соседская община. Род на этой стадии столь же постепенно теряет свои экономические функции и становится лишь надстроечным явлением. Чаще всего он превращается из материнского в отцовский. Известен и такой вариант развития, когда материнский род исчезает, а отцовский не возникает. Его функции выполняет соседская община (эскимосы, некоторые племена бассейна реки Амазонки). В определённых конкретных условиях формой, в которой происходит превращение родового общества в классовое, является матриархат (Ашанти, Дагомея и др.).

Эксплуатация рабов сделала возможным быстрое накопление значительных богатств в руках отдельных лиц и выделение родовой знати. Авторитет человека все в большей степени начал определяться не его личными достоинствами, а размерами принадлежащего ему богатства. В руках богатых людей оказались посты родовых старшин и племенных вождей.

С появлением частной собственности войны, главной целью которых являлся захват рабов и имущества, стали играть огромную роль. БСльшая часть добычи доставалась родовой знати, что способствовало укреплению ее власти. Таким образом, формирование рабовладельческой родовой аристократии неизбежно повлекло за собой начало становления публичной власти, стоящей над обществом. На этой стадии развития рядовые сородичи и соплеменники образовывали аппарат насилия, опираясь на который родовая знать эксплуатировала все новые массы рабов и держала их в повиновении. Становление государства происходило в форме военной демократии. Войны были фактором, ускорившим подготовленный предшествующим развитием процесс возникновения новых социальных образований - союзов племен. Общность практической деятельности, возникавшая между племенами, входившими в состав союза, была основой консолидации племен в первичную народность (например, франки, бавары, древляне, поляне и др.). Образование союзов племен, возглавляемых родовой знатью во многом уже политических объединений, способствовало развитию процесса становления классов и государства.

Выделение рабовладельческой верхушки с самого начала сопровождалось обнищанием рядовых членов общества, что выражалось и в появлении наряду с людьми, ведущими самостоятельно хозяйство, лиц, уже потерявших такую возможность, которые становятся объектом эксплуатации. Общество окончательно раскалывается на классы, между которыми развертывается борьба. Класс эксплуататоров в таких условиях уже не может навязывать свою волю обществу, без особого аппарата принуждения, насилия. С образованием такого аппарата завершается процесс становления государства и тем самым классового общества.

Возникновение классового общества у разных народов относится к различным эпохам. В долине Нила и междуречье Тигра и Евфрата оно возникло в эпоху медного века (4-3-е тысячелетия до н.э.), на территории Индии, Китая, в восточном Средиземноморье - в эпоху бронзового века (3-2-е тысячелетия до н.э.), у греков классического периода, древних римлян и целого ряда др. народов - в эпоху раннего железного века (1-е тысячелетие до н.э.), у германцев, славян и многих других этнических групп - в эпоху среднего железного века (1-е тысячелетие н.э.).

Согласно господствующей в марксистской науке точки зрения, первой антагонистической формацией является рабовладельческая, хотя в последнее время некоторые исследователи-марксисты стали склоняться к точке зрения, что в странах Древнего Востока существовала особая антагонистическая формация ("азиатская"), отличная от рабовладельческой и исторически ей предшествующая.

Многие из народов, у которых классовое общество возникло в более позднюю историческую эпоху (1-е и 2-е тысячелетия), перешли к феодализму, минуя рабовладельческую формацию. Часть ученых объясняет это влиянием высокоразвитых классовых обществ, в которых рабовладельческий способ производства уже успел к этому времени изжить себя. Другие исследователи прежде всего обращают внимание на то обстоятельство, что у народов, перешедших прямо к феодализму, производительные силы, в связи с более поздним образованием у них классового общества, были значительно больше развиты...

Процесс разложения родового строя и превращения его в классовое нашел отражение в общественном сознании. Последнее приобрело классовый характер. Единая мораль родового общества постепенно исчезла, уступив место классовой морали. С возникновением государства воля класса угнетателей находит свое проявление не только в морали, но и в праве." (Философская Энциклопедия. В 5-х т. - М.: Советская энциклопедия. Под редакцией Ф. В. Константинова. 1960 -1970. http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/4662/%D0%9F%D0%95%D0%A0%D0%92%D0%9E%D0%91%D0%AB%D0%A2%D0%9D%D0%9E%D0%9E%D0%91%D0%A9%D0%98%D0%9D%D0%9D%D0%90%D0%AF).

"Важнейшей вехой в развития готового, сформировавшегося человеческого общества является возникновение общественных классов и государства или, как любят сейчас говорить, цивилизации. Первые классовые общества, или цивилизации, возникли в конце IV тысячелетия до н.э. Таким образом, период существования и развития готового человеческого общества прежде всего подразделяется на 1) эпоху доклассового, или первобытного, общества, и 2) эпоху классового, или цивилизованного, общества.

В западной науке общество, которое у нас принято называть первобытным, чаще всего именуется примитивным (primitive). Называют его западные исследователи также племенным (tribal), примордиальным (primordial, т.е. первобытным, изначальным), бесклассовым (classless), безгосударственным (stateless), эгалитарным (egalitarian) обществом.

После появления классовых обществ первобытные общества полностью не исчезли. Они вплоть до наших дней продолжали существовать наряду с классовыми, что, разумеется, не могло на них не сказаться. Чтобы учесть это различие, крупнейший специалист по первобытной истории Абрам Исакович Перщиц предложил назвать первобытные общества, какими они были до появления классовых, - апополитейными (от греч. апо - до и политеа, или полития, - государство), а первобытные общества, продолжавшие существовать после возникновения классовых, - синполитейными (от греч. син - со-, одновременный) (Первобытная периферия классовых обществ. М., 1978. С. 5.)...

При общем подходе к истории доклассового, или первобытного, общества прежде всего принято выделять стадию собственно первобытного общества и стадию общества, переходного от собственно первобытного к классовому. В последнее время за этим переходным состоянием закрепилось название предклассового общества. Именно это общество практически имели в виду многие мыслители XVIII-XIX вв., начиная с А. Фергюсона, когда они говорили о варварах и варварстве. Термин "варварские" общества и сейчас применяется антиковедами и медиевистами для обозначения предклассовых обществ Европы и Азии. Поэтому и я буду им пользоваться в последующем изложении.

В свою очередь, стадию собственно первобытного общества нередко подразделяют на этап раннего первобытного (раннепервобытного) общества и этап позднего первобытного (позднепервобытного) общества.

Для раннего первобытного общества была характерна совместная собственность всех членов первобытной общины, вместе взятых, как на все предметы потребления, так и на средства производства. Эта общественная собственность проявлялась в том, что все члены раннепервобытной общины имели право на продукт, добытый любым из них, исключительно лишь в силу принадлежности к этому коллективу. Других оснований не требовалось. Весь созданный продукт распределялся между всеми членами общины, сообразно их потребностям. Действовал принцип: от каждого по способностям, каждому по потребностям.

В раннем первобытном обществе существовали первобытно-коммунистические, или коммуналистические, отношения распределения и тем самым собственности, и, соответственно, коммуналистический способ производства. Раннее первобытное общество было первобытно-коммунистическим, или коммуналистическим.

Смена раннего первобытного общества поздним связана с появлением распределения по труду, которое постепенно вытесняет коммуналистическое распределение. Происходит раздвоение экономики на жизнеобеспечивающую и престижную. Престижно-экономические отношения приобретают такое значение, что позднепервобытное общество можно было охарактеризовать как первобытно-престижное. Возникновение распределения по труду и престижной экономики с необходимостью предполагало появление наряду с общественной собственностью отдельной собственности членов общества и тем самым соответственно имущественного и социального неравенства. (Семёнов Ю.И. Экономическая этнология. Первобытное и раннее предклассовое общество. Ч. 1-3. М., 1993.)

С возникновением первобытно-престижных обществ, первобытно-коммунистические полностью не исчезли, они продолжали существовать наряду с первыми. Так первобытный мир разделился на два исторических мира: первобытно-коммунистический и первобытно-престижный. Первобытно-престижный мир был супериорным, первобытно-коммунистический - инфериорным, эксмагистральным.

Еще на стадии первобытно-престижного общества стали возникать различного рода методы и образы эксплуатации. Их развитие привело к переходу от первобытно-престижного общества к предклассовому. Наряду с названными выше двумя историческими мирами возник еще один: предклассовый, или варварский. Последний исторический мир был супериорным, первобытно-коммунистический и первобытно-престижный - инфериорными, эксмагистральными.

На ступени предклассового (варварского) общества уже существовали такие методы эксплуатации, как систематический военный грабеж, данничество, посредническая торговля и ростовщичество, а также помогодоминарный (от лат. dominari - господствовать) и заемнодоминарный образы эксплуатации.

Генезис частной собственности и социальное расслоение вообще, становление общественных классов прежде всего шло в нескольких формах. Становление персонально-корпоративной частной собственности, которая, как правило, была верховной, предполагало разделение людей на знать (аристократию) и простонародье (коммонеров). Это - аристарное (от греч. аристос - наилучший) расслоение. Становление персональной частной собственности, которая обычно была и полной, предполагало разделение людей на богачей и бедняков. Это - плутарное (от греч. плутос - богатство) расслоение. Становление политарной, т.е. общеклассовой, корпоративной собственности всегда начиналось как аристарное, но затем приобретало иные, очень своеобразные формы.

На стадии предклассового общества шло формирование политарного способа производства. Становящийся политаризм можно было бы назвать протополитаризмом. Протополитарный способ производства был одним из основных на стадии предклассового общества.

Близким к протополитарному способу производства был протонобиларный (от лат. nobilis- знатный) способ, который отличался от первого тем, что при нем каждому члену эксплуататорской элиты выделялась определенная доля корпоративной собственности, что часто вело к ее полному разделу. Протонобиларная частная собственность в отличии от протополитарной была корпоративно-персонализированной. Нобиларное расслоение было аристарным.

Существовали еще две основные формы эксплуатации, который в зависимости от условий выступали то как образы, то как способы производства.

Одна из них - доминатный, или доминарный, способ (образ) производства. Суть его заключается в том, что эксплуатируемый полностью работает в хозяйстве эксплуататора. Этот способ выступает в пяти вариантах, которые часто являются и его составными частями.

В одном случае человек работает только за содержание (кров, пища, одежда). Это - доминарно-приживальческий, или просто приживальческий подспособ (подобраз) эксплуатации (1). Нередко поступление женщины в такого рода зависимость оформляется как заключение брака. Это - брако-приживальчество (2). Человек может работать за определенную плату. Этот вариант можно назвать доминарно-наймитским, или просто наймитским (3). Человек может оказаться в чужом хозяйстве в качестве заложника или несостоятельного должника. Это - доминарно-кабальный подспособ (подобраз) (4). И, наконец, еще одним является доминарно-рабский подспособ (подобраз) эксплуатации (5). Рабство как вариант составной элемент доминарного способа (образа) эксплуатации качественно отличается от рабства как самостоятельного способа производства. В литературе его обычно именуют домашним, или патриархальным рабством.

Другим ранним основным способом (образом) производства был магнатный, или магнарный (от лат. magnus - великий, ср.-лат. magnatus - владыка). Он выступал в четырех вариантах, которые нередко являлись одновременно и его составными элементами. При этом способе (образе) основное средство производства - земля, находившаяся в полной собственности эксплуататора, передавалась в обособленное пользование работника, который более или менее самостоятельно вел на ней хозяйство. Случалось, что непосредственный производитель получал от эксплуататора не только землю, но и все средства труда. Работник обычно отдавал собственнику земли часть урожая, а нередко также трудился в собственном хозяйстве эксплуататора.

Таким работник мог стать раб, посаженный на землю. Это магнарно-рабский вариант магнарного способа производства (1). Им мог стать приживал. Это - магнарно-приживальческий вариант магнарного способа производства (2). Им мог стать человек, оказавшийся в зависимости от владельца земли в результате задолженности. Это магнарно-кабальный подспособ (подобраз) эксплуатации (3). И, наконец, им мог стать человек, взявший участок земли в аренду и оказавшийся в результате этого не только в экономической, но и в личной зависимости от владельца земли. Это - магнарно-арендный подспособ (подобраз) эксплуатации (4).

И доминарное, и магнарное расслоение были вариантами плутарной стратификации. Очень часто доминарный и магнарный способы производства срастались друг с другом, образуя, по существу, один единый гибридный способ производства - домино-магнарный. Доминаристы при этом одновременно были и магнаристами.

Различные предклассовые общества существенно отличались друг от друга по своей социально-экономической структуре. Были общества, в которых господствовал формирующийся крестьянско-общинный (пракрестьянско-общинный) уклад. Такие общества можно было бы назвать пракрестьянскими (1). В одних такого рода обществах отношения эксплуатации, если и существовали, то лишь в качестве придатков к этому господствующему укладу. Это - собственно пракрестьянские общества (1.1.). В других важную роль играли доминарные отношения. Это пракрестьянскодоминарные общества (1.2.).

В значительном числе предклассовых обществ господствующим был протополитарный уклад. Это - протополитарные общества (2). Их можно подразделить на два подтипа: общества, в которых протополитарный уклад господствовал почти безраздельно - собственно протополитарные общества (2.1.) и общества, в которых наряду с протополитарным укладом важную роль играл доминомагнарный, - протополитомагнарные общества (2.2.). Первые из них иногда называют "деревенскими" обществами, вторые - "городскими".

Наблюдались общества с доминированием протонобиларных отношений. Это - протонобиларные общества (3), которые подразделялись на собственно протонобиларные (3.1.) и протонобилодоминарные (3.2.). Были социоисторические организмы, в которых господствовал доминомагнарный способ производства. Это - протодоминомагнарные общества (4). И, наконец, были общества, в которых сосуществовали и играли примерно одинаковую роль протонобиларная и доминомагнарная формы эксплуатации. Такие общества можно было бы назвать протонобиломагнарными (5).

Еще один тип - общества, в которых доминомагнарные отношения сочетались с эксплуатацией рядовых его членов со стороны особой военной корпорации, которую на Руси называли дружиной. Научным термином для обозначения такой корпорации могло бы стать слово "милития" (лат. militia - войско), а ее предводителя - слово "милитарх". Лучший термин для обозначения таких социоисторических организмов - протомилитомагнарные общества (6).

Ни один из этих шести основных типов предклассового общества не может быть охарактеризован как общественно-экономическая формация, ибо он не был стадией всемирно-исторического развития. Такой стадией было предклассовое общество, но оно тоже не может быть названо общественно-экономической формацией, ибо оно не представляло собой единого социально-экономического типа.

К разным социально-экономические типам предклассового общества вряд ли применимо и понятие параформации. Они не дополняли какую-либо общественно-экономическую формацию, существовавшую в качестве стадии мировой истории, а все вместе взятые заменяли общественно-экономическую формацию. Поэтому их лучше всего было бы именовать общественно-экономическими проформациями (от греч. про - вместо).

Некоторые проформации возникли в результате внутреннего развития предклассового общества. Это - апополитейные проформации. Другие обязаны своим появлением влиянию сложившихся классовых обществ. Это - синполитейные проформации. К числу последних, по-видимому, относится протомилитомагнарное общество.

Проформации не выступали по отношению друг к другу как стадии развития. Они были альтернативными вариантами предклассового общества. Их альтернативность наглядно проявлялась в том, что они могли превращаться друг в друга. Не только пракрестьянские общества превращались в протополитарные, но и протополитарные могли трансформироваться в пракрестьянские. Протонобиларные общества преобразовывались в протонобиломагнарные, а последние - в протодоминомагнарные. В свою очередь протодоминомагнарные общества могли стать протонобиломагнарными. Возможны были и другие взаимные превращения предклассовых обществ. (Подробнее см.: Семенов Ю.И. Проблема перехода от первобытного общества к классовому: Пути и варианты развития // ЭО. 1993. N 2, N 3; Он же. Война и мир в земледельческих предклассовых и ранних классовых обществах // А.И. Першиц, Ю.И. Семенов, В.И. Шнирельман. Война и мир в ранней истории человечества. Т. 2..М., 1994. С. 7-41; Он же. Введение во всемирную историю. Вып. 2. История первобытного общества. М., 1999. С. 143-176.).

Во всех проформациях, исключая пракрестьянскую, шли процессы становления частной собственности и общественных классов. Но из пяти оставшихся предклассовых обществ только одно было способно превратиться в классовое без воздействия извне более развитых (а именно классовых) социоисторических организмов - протополитарное (в обоих его вариантах - собственно протополитарном и протополитомагнарном). Таким образом, оно представляло собой магистральную проформацию. Трансформация остальных проформаций в классовое общества было возможно лишь при условии индукции со стороны классовых обществ. Поэтому первые классовые общества могли быть только древнеполитарными и древнеполитомагнарными." ((Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1327.html)

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что, хотя классики марксизма-ленинизма, а вслед за ними и его адепты, рассматривали доклассовое общество как единую первобытнообщинную общественно-экономическую формацию, они выделяли несколько стадий его развития. Например "дикость" и "варварство" в работе Ф. Энгельса "Происхождение семьи, частной собственности и государства", каждую из которых автор разбивает ещё на три ступени: низшую, среднюю и высшую. (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 21 http://marx-engels.su/21.pdf). То есть, в рамках каждой формации общество не статично, а проходит в своём развитии определённые стадии.

Более того, сам Семёнов выделяет основные и неосновные способы производства. То есть те, которым соответствуют определённые общественно-экономические формации и те, которые остались без оных.

"Неосновные способы производства... Это крестьянско-общинный способ производства, который в классовом обществе всегда существовал в качестве составной части того или иного антагонистического способа производства (основного варианта древнеполитарного способа производства, феодального способа производства и т.п.), мелкобуржуазный и иные способы мелкого самостоятельного хозяйства. К неосновным относятся все, кроме древнеполитарного, политарные способы производства. В средние века, кроме феодального способа производства существовал еще купеческо-бюргерский способ производства.

Помимо них существуют еще несколько неосновых способов производства, оформившихся на стадии предклассового общества и существовавших во многих социоисторических организмах классового общества.

Близким к древнеполитарному способу производства был нобиларный (от лат. nobilis - знатный) способ, который отличался от первого тем, что при нем каждому члену эксплуататорской элиты выделялась определенная доля корпоративной собственности, что часто вело к ее полному разделу. Нобиларная частная собственность в отличии от политарной была корпоративно-персонализированной.

Другим был доминарный (от лат. dominare - господствовать) способ производства. Суть его заключается в том, что эксплуатируемый полностью работает в хозяйстве эксплуататора. Этот способ выступает в пяти вариантах, которые часто являются и его составными частями.

В одном случае человек работает только за содержание (кров, пища, одежда). Это - доминарно-приживальческий, или просто приживальческий подспособ эксплуатации (1). Нередко вступление женщины в такого рода зависимость оформлялось как заключение брака. Это - брако-приживальчество (2). Человек мог работать за определенную плату. Этот вариант можно назвать доминарно-наймитским, или просто наймитским (3). Человек мог оказаться в чужом хозяйстве в качестве заложника или несостоятельного должника. Это - доминарно-кабальный подспособ (4). И, наконец, еще одним является доминарно-рабский подспособ эксплуатации (5). Рабство как вариант составной элемент доминарного способа (образа) эксплуатации качественно отличается от рабства как самостоятельного способа производства. В литературе его обычно именуют домашним, или патриархальным, рабством.

Третьи способом производства был магнарный (от лат. magna - великий, ср.-лат. magnat - владыка). Он выступал в четырех вариантах, которые нередко являлись одновременно и его составными элементами. При этом способе (образе) основное средство производства - земля, находившаяся в полной собственности эксплуататора, передавалась в обособленное пользование работника, который более или менее самостоятельно вел на ней хозяйство. Случалось, что непосредственный производитель получал от эксплуататора не только землю, но и все средства труда. Работник обычно отдавал собственнику земли часть урожая, а нередко также трудился в собственном хозяйстве эксплуататора.

Таким работником мог стать раб, посаженный на землю. Это магнарно-рабский вариант магнарного способа производства (1). Им мог стать приживал. Это - магнарно-приживальческий вариант магнарного способа производства (2). Им мог стать человек, оказавшийся в зависимости от владельца земли в результате задолженности. Это магнарно-кабальный подспособ эксплуатации (3). И, наконец, им мог стать человек, взявший участок земли в аренду и оказавшийся в результате этого не только в экономической, но и в личной зависимости от владельца земли. Это - магнарно-арендный подспособ (подобраз) эксплуатации (4). Такого рода эксплуатируемых производителей в исторической литературе нередко называют издольниками, а когда они отдают хозяину земли половину урожая, - испольниками, или половниками.

Очень часто доминарный и магнарный способы производства срастались друг с другом, образуя по существу один единый гибридный способ производства - доминомагнарный. Доминаристы при этом одновременно были и магнаристами." (Семёнов Ю.И. Производство и общество // Социальная философия. Курс лекций. Учебник. - Под ред. И.А.Гобозова., http://scepsis.net/library/id_68.html).

Это утверждение Семёнова полностью противоречит марксистско-ленинскому учению, согласно которому каждой общественно-экономические формации соответствует определённый способ производства и определённый тип производственных отношений.

Чтобы как-то укрепить и подпереть трещащее по всем швам, готовое вот-вот обвалиться здание истмата, профессор вводит новые термины.

"Как уже отмечалось, согласно материалистическому пониманию истории, в основе эволюции человеческого общества лежит развитие общественного производства (производства материальных благ), а базисом каждого социоисторического организма является существующая в нем система социально-экономических (производственных) отношений. В дальнейшем я буду называть эту систему социально-экономическим строем общества.

Существует несколько качественно отличных типов социально-экономических отношений (рабовладельческие, феодальные и т.п.). Отношения определенного типа могут образовывать в обществе целостную систему - общественно-экономический уклад, а могут существовать в нем в качестве лишь придатка к существующим укладам - общественно-экономического подуклада.

Производство материальных благ всегда происходит в определенной общественной форме. Каждая система социально-экономических отношений одного определенного типа (общественно-экономический уклад) представляет особую общественною форму, в которой осуществляется процесс созидания материальных благ. Производство, взятое в определенной общественной форме, есть не что иное, как способ производства. Способов производства существует столько, сколько существует общественно-экономических укладов. Когда производство осуществляется в оболочке не уклада, а общественно-экономического подуклада, мы имеем дело не со способом, а с тем или иным образом производства.

Каждый антагонистический способ или образ производства представляет собой особый способ эксплуатации или образ эксплуатации. Существуют и такие формы эксплуатации человека человеком, которые не представляют собой ни способа, ни образа производства. Эксплуатация в таком случае происходит не в процессе производства общественного продукта, который всегда одновременно является и процессом первичного распределения этого продукта, а после завершения этого процесса в ходе перераспределения общественного продукта. Подобные формы эксплуатации я буду называть методами эксплуатации. Методы эксплуатации подразделяются на внутри-социорные (интрасоциорные) и межсоциорные (интерсоциорные).

Так как согласно материалистическому пониманию истории социально-экономические отношения составляют базис, фундамент любого общества, то естественной для марксистов является классификация социально-исторических организмов по типу господствующих в них производственных связей. Тип общества, выделенный по такому признаку, принято называть общественно-экономической формацией. Но общественно-экономической формацией может быть назван не всякий социально-экономический тип общества, а только такой, который является одновременно стадией всемирно-исторического развития.

Как уже отмечалось, кроме общественно-экономических формаций, существуют и такие социально-экономические типы общества, которые не представляют собой стадий развития человеческого общества в целом. Они могут быть стадиями развития лишь отдельных обществ. Эти типы общества, представляющие собой своеобразные дополнения к общественно-экономическим формациям, я называю общественно-экономическими параформациями (от греч. пара - возле, при).

Возникновение параформаций обусловлено неравномерностью развития человечества, в результате которой с определенного времени начинают одновременно существовать социоисторические организмы с разным социально-экономическим строем и находящиеся на разных стадиях развития. Именно в результате взаимного воздействия и прежде всего влияния более развитых социоисторических на менее развитые и возникали, в большинстве случаев, параформации.

Когда в социоисторическом организме существуют социально-экономические отношения только одного типа, то общество одноукладно. В применении к нему понятия общественно-экономический уклад и общественно-экономический строй общества совпадают. Но в социально-историческом организме могут одновременно существовать несколько общественно-экономических укладов, не говоря уже о подукладах. Такое общество многоукладно.

Обычно в таком обществе один из существующих в нем укладов является господствующим, доминирующим, остальные же - подчиненными, Господствующий уклад определяет характер социально-экономического строя общества в целом, а тем самым и тип общества, его формационную или параформационную принадлежность. Различие между господствующим и подчиненным укладами во многих случаях носит относительный характер. В процессе исторического развития тот или иной господствующий уклад может стать подчиненным, а подчиненный превратиться в доминирующий.

Однако не всякий подчиненный уклад может стать господствующим. И здесь мы сталкиваемся с иной классификацией укладов. Они подразделяются на такие, которые в принципе могут быть господствующими, и такие, которые никогда господствующими стать не могут. Первые уклады можно назвать стержневыми, вторые - дополнительными. Стержневые уклады могут быть единственными в обществе или господствующими в нем и определять тип общества. Они подразделяются на формационные и параформационные. Соответственно способы производства могут быть подразделены на формационные, или основные, параформационные и дополнительные. (Семёнов Ю.И. Общественно-экономические уклады // Теория общественно-экономической формации. М., 1982. С. 126-164. http://www.istmat.ru/index.php?menu=1&action=1&item=77)

Возможны ситуации, когда тип общества определяет не один из существующих в социоисторическом организме укладов, а прочный и постоянный симбиоз двух общественно-экономических укладов. Такой дуалистический, симбиотический, химерный характер носит ряд параформаций." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. - 776 с. http://scepsis.net/library/id_1326.html#4.2.2).

Изучая труды профессора Семёнова поневоле задаёшься вопросом: "А читал ли сам автор основоположников марксизма, тех же Маркса с Энгельсом?" Нет, понятно, что читал, но насколько внимательно? Ведь в работе "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Энгельс прямо утверждает:

"На высшей ступени варварства происходит дальнейшее разделение труда между земледелием и ремеслом, следовательно, производство все возрастающей части продуктов труда непосредственно для обмена, тем самым превращение обмена между отдельными производителями в жизненную необходимость для общества. Цивилизация упрочивает и усиливает все эти возникшие до нее виды разделения труда, особенно путем обострения противоположности между городом и деревней (причем экономически господствовать может город над деревней, как это было в древности, или же деревня над городом, как это было в средние века), и присоединяет к этому третье, свойственное лишь ей, разделение труда решающего значения - создает класс, который занимается уже не производством, а только обменом продуктов, а именно купцов. До сих пор причины образования классов были связаны еще исключительно с производством; они вели к разделению занятых в производстве людей на руководителей и исполнителей или же на производителей большего и меньшего масштаба. Здесь впервые появляется класс,

который, не принимая никакого участия в производстве, захватывает в общем и целом руководство производством и экономически подчиняет себе производителей, становится неустранимым посредником между каждыми двумя производителями и эксплуатирует их обоих. Под предлогом избавления производителей от труда и риска, связанных с обменом, расширения сбыта их продуктов вплоть до самых отдаленных рынков и создания тем самым якобы наиболее полезного класса населения образуется класс паразитов, класс настоящих общественных тунеядцев, который в вознаграждение за свои в действительности весьма незначительные услуги снимает сливки как с отечественного, так и с иностранного производства, быстро приобретает громадные богатства и соответствующее им влияние в обществе и именно поэтому в период цивилизации захватывает все более почетное положение и все более подчиняет себе производство, пока, наконец, сам не создает свой собственный продукт - периодические торговые кризисы.

Впрочем, на рассматриваемой нами ступени развития молодое купечество еще не имеет никакого представления о тех великих делах, какие ему предстоят. Но оно формируется и становится необходимым, и этого достаточно. А вместе с ним появляются металлические деньги, чеканная монета, и с металлическими деньгами - новое средство господства непроизводителя над производителем и его производством. Был открыт товар товаров, который в скрытом виде содержит в себе все другие товары, волшебное средство, способное, если это угодно, превращаться в любую заманчивую и желанную вещь. Кто обладал им, тот властвовал над миром производства. А кто прежде всего обладал им? Купец. Культ денег был в его надежных руках. Он взял на себя заботу возвестить, что все товары, а с ними и все товаропроизводители должны с благоговением повергнуться в прах перед деньгами. Он доказал на практике, что все другие формы богатства всего лишь тень перед этим воплощением богатства как такового. Никогда впоследствии власть денег не выступала в такой первобытно грубой и насильственной форме, как в этот период их юности. Вслед за покупкой товаров на деньги появилась денежная ссуда, а вместе с ней - процент и ростовщичество. И ни одно законодательство позднейшего времени не бросает должника столь жестоко и беспощадно к ногам кредитора-ростовщика, как законодательство Древних Афин и Рима, - а то и другое возникло спонтанно как обычное право, исключительно в силу экономической необходимости." (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 21, С. 165-166, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Той же точки зрения придерживается и К. Маркс:

"Средние века оставили после себя две различные формы капитала, которые достигают зрелости в самых различных общественно-экономических формациях и до насту-пления эры капиталистического способа производства считаются капиталом как таковым: ростовщический капитал и купеческий капитал. (Маркс К. Капитал. Критика политической экономии, т. 1 // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 23, стр. 759 - 760, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

"Так как торговый капитал не выходит из сферы обращения и его функция состоит исключительно в том, чтобы опосредствовать обмен товаров, то, - если оставить в стороне неразвитые формы, вытекающие из непосредственной меновой торговли, - для его существования не требуется никаких других условий, кроме тех, которые необходимы для простого товарного и денежного обращения. Или, лучше сказать, последнее является условием его существования. Каков бы ни был способ производства, на основе которого производятся продукты, входящие в обращение как товары, - будет ли это первобытнообщинное хозяйство, или производство, основанное на рабском труде, или мелкокрестьянское и мелкобуржуазное, или капиталистическое производство, - это нисколько не изменяет их характера как товаров, и в качестве товаров они одинаково должны пройти процесс обмена и сопровождающие его изменения формы. Крайние члены, между которыми служит посредником купеческий капитал, даны для него, как они даны для денег и для движения денег. Единственно необходимое заключается в том, чтобы эти крайние члены имелись в наличии как товары, - безразлично, является ли производство во всем своем объеме товарным производством или же производители, сами ведущие хозяйство, выносят на рынок только излишек, остающийся за покрытием их непосредственных потребностей, удовлетворяемых их производством. Купеческий капитал лишь опосредствует движение этих крайних членов, товаров, которые являются для него заранее данными предпосылками." (Маркс К. Капитал. Критика политической экономии, т. 3, ч. 1 // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 25, ч. 1, стр. 357 - 358, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Таким образом капиталистические производственные отношения возникли ещё в эпоху разложения первобытнообщинного строя и существовали на протяжении всей последующей истории человечества, хотя до победы капиталистического способа производства и распространения его по всему земному шару, не играл доминирующей роли.

Так же основополагающей роли не играл и упомянутый Семеновым крестьянско-общинный способ производства, наличие которого сам профессор отмечал в различных социально-историческим организмах, стоящих на разных стадиях общественно-экономического развития.

Следовательно ни о каких "одноукладных" обществах и социорах говорить не приходится. Можно констатировать лишь наличие многоукладных организмов и систем, в которых наличествует два и более способов производства.

Теперь о том, что касается формаций и утверждения Семёнова, что "общественно-экономической формацией может быть назван не всякий социально-экономический тип общества, а только такой, который является одновременно стадией всемирно-исторического развития".

Вот что пишет профессор:

"В настоящее время в нашей литературе, в частности и в исторической, усиленно разрабатывается и пропагандируется идея о двух совершенно самостоятельных и качественно отличных путях или линиях исторического развития - западной и восточной. Действительно, между западноевропейским и восточным обществами, какими они были, скажем, к середине XIX в., существует качественное, принципиальное различие.

Если сопоставить развитие Южной и Западной Европы в период с VIII в. до н.э. до начала XIX в. н.э., с развитием Востока в то же самое время, то сразу же бросится в глаза огромная разница. В Европе за это время античное рабовладельческое общество сменилось средневековым феодальным, а последнее - капиталистическим. На Востоке же не было ничего похожего: ни рабовладельческого общества, ни феодального, ни капиталистического.

Но разгадка довольно проста. Различие между Востоком, каким он был в XIX в., и Западом того же времени прежде всего заключается в том, что эти общества относятся к двум разным общественно-экономическим формациям: восточные социоисторические организмы - к самой первой классовой формации - древнеполитарной, западноевропейские - к самой последней классовой формации - капиталистической.

Поэтому говорить об особом восточном пути развития человеческого общества имеет нисколько не больше смысла, чем говорить, скажем, об австралийском пути развития. Ведь в развитии общества аборигенов Австралии мы не было даже политарной стадии, не говоря уж об античной, феодальной и капиталистической. Но это никого не смущает. Все понимают, что аборигены Австралии ко времени контакта их с европейцами (XVII - XVIII в.) просто продолжали оставаться на стадии доклассового общества. Но точно так же все общества Востока вплоть до середины XIX в. продолжали оставаться на стадии древнеполитарного общества.

Как уже указывалось, древнеполитарное общество само по себе взятое, не способно трансформироваться в общество более высокого типа. Поэтому развитие обществ Востока с неизбежностью должно было носить застойный характер. Этот вековой застой был прерван европейской колонизацией." ((Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1327.html#4.3.5)

В результате у Семёнова получается следующая схема всемирно-исторического развития (рисунок 15), ещё более ущербная, чем "ортодоксальная марксистская" - сталинская.

Если у "ортодоксов" развитие человеческого общества шло более-менее равномерно, то у Семёнова оно выглядит на редкость скособоченным и однобоким. Создаётся иллюзия, что всеми своими достижениями человечество обязано лишь Европе, тогда как во всём остальном мире царили лишь застой и отстой.

"Согласно Ю.И. Семенову, после перехода социора или группы социоров на новую прогрессивную историческую стадию развития они образуют мировой центр, который имеет возможности к дальнейшему развитию. Но линии развития философ выделил две: магистральную (по которой шли общества Ближнего Востока, Др. Греции и Др. Рима, феодальной Европы и капиталистической Европы) и латеральную (общества Византии, Др. Руси, России, СССР, и т.д.). Это позволило автору сделать следующий вывод: "Уже довольно давно модным стало критиковать европоцентризм. В этой критике есть моменты, заслуживающие внимание. Но в целом европоцентристский подход ко всемирной истории последних трех тысячелетий существования человечества совершенно оправдан...начиная с VIII в. до н.э. магистральная линия развития человечества идет через Европу. Именно там все это время находился и перемещался центр мирового исторического развития, там последовательно сменились остальные три мировые системы - античная, феодальная и капиталистическая." (Семёнов Ю.И. Философия истории. М.: Современные тетради, 2003 - С.486. http://scepsis.net/library/id_1947.html).

Здесь мы встречаемся с типом историософского мышления, которое из факта существования мировой капиталистической системы выводит идею последовательного прогрессивного развития от древних обществ до современных. Но вряд ли на факте силового преобладания западноевропейской цивилизации можно построить аргументацию в защиту прогрессивного однолинейного развития человечества. Ведь от той же линии культурно-исторического преемства, которую рисует автор (Др. Восток-Эллада, Рим - Западная Европа, США) можно нарисовать и другую линию, которую сам автор считает побочной, латеральной (Др. Восток - Эллада, Рим - Византия - Др. Русь - Московское Царство - Петровская Империя - СССР). При этом концепция одного исторического центра не выдерживает критики: в ХХ веке именно СССР и США долгое время представляли двухполярную систему мира. Почему же автору именно такая (европоцентристская) точка зрения представляется наиболее перспективной? Очевидно, что ответ надо искать в его концепции истории нашей страны в ХХ веке.

Ю.И. Семенов не без основания считает, что Россия в начале ХХ века была подвергнута угрозе превращения в экономическую периферию капиталистического мира. Далее в России произошла революция, которая с точки зрения автора была антикапиталистической. Но была ли она социалистической? Нет, отвечает Семенов: "Объективной задачей Октябрьской рабоче-крестьянской революции было уничтожение паракапитализма и зависимости страны от ортокапиталистического центра. Эта объективная задача революции была осознана ее участниками как борьба за создание в России социалистического общества. Социализм в России не возник. Цель, которую ставили перед собой активные деятели революции, не была достигнута. Если исходить из того, что революция в России, действительно по своей объективной задаче была социалистической, то придется признать ее поражение. В стране на смену одному антагонистическому способу производства пришел другой, тоже антагонистический способ производства." (Семенов Ю.И. Философия истории. М.: Современные тетради, 2003. - С.502-503. http://scepsis.net/library/id_1949.html)

Этот антагонистический способ производства автор работы называет "индустрополитаризмом", строем, при котором вся экономика находится в подчинении класса чиновников и главного чиновника - политарха, использующего свое положение как для устрашения общества, так и для личного обогащения...

"Неополитарный строй обеспечил СССР положение одной из двух сверхдержав. Однако возможности этой экономической системы были ограничены. Она не могла обеспечить интенсификацию производства, внедрение результатов нового, третьего по счету переворота в производительных силах человеческого общества - научно-технической революции Примерно с 50-х годов темпы экономического развития страны стали непрерывно уменьшаться, пока к середине 80-х годов не упали почти до нуля. Это свидетельствовало о том, что неополитарные производственные отношения превратились в тормоз на пути развития производительных сил. Непрерывно нарастал кризис экономики и всего общества. Объективной необходимостью стала ликвидация ставшей совершенно неэффективной неополитарной системы. И она с неизбежностью началась." (Семенов Ю.И. Философия истории. М., Современные тетради, 2003 С. 508. http://scepsis.net/library/id_1949.html)

Таким образом, перед нами стоит такая концепция исторического процесса, которая полностью оправдала и усилила всю критику СССР, высказанную от лица троцкизма, еврокоммунизма и неолиберализма. СССР, согласно "глобально-стадиальной концепции", не был социализмом, а был диктатурой, где только репрессии обеспечивали производительные силы, именно СССР вызвал к жизни нацистские и фашистские режимы и, наконец, к 80-м годам стал совершенно "экономически неэффективен" и пал от чисто внутренних причин. Однако, описание Семеновым социалистического строя не выдерживает критики, т.к. основано на исторических мифах, внедренных в сознание в период перестройки 80-х - 90-х годов. Эти мифы подробно описал С.Г. Кара-Мурза в своих работах "Манипуляция сознанием" и "Советская цивилизация", в которых выступил с принципиальной критикой классического марксизма.

Экономический детерминизм и социальная антропология марксизма привели Ю.И. Семенова к описанию СССР как классового общества, в котором не был построен социализм, описываемый им как государство без эксплуатации и социального разделения. Это положение основывалось прежде всего на мифе об эксплуатации государством рабочего класса, который, тем не менее, получал в результате распределения доходов все, что не мог получить в капиталистических странах: бесплатное жилье, бесплатное образование, бесплатную медицину. Другой миф о диктаторской природе советского общества основывался на обобщении автором работы исторических сведений о диктатуре как форме государственного устройства и в Древнем Риме I-II вв., и в феодальной Франции ХVI в., в "политаризме" Ивана Грозного, и, наконец, в гитлеровской Германии и сталинском СССР. Все эти диктатуры были политическими формами Смутного времени в истории и характеризовались жестокостью и насилием, но автор выводит из их существования тезис об экономическом единстве всех этих обществ, называя их политарными, только чтобы еще раз подчеркнуть догматический марксистский тезис о зависимости политики от экономики. В СССР диктатура пришлась на период индустриализации и внутренней борьбы двух течений в советском большевизме, а также на период Великой Отечественной войны и послевоенного восстановления хозяйства. Никакого "абсолютного права на жизнь и смерть своих граждан" не было уже ни у Хрущева, ни у Брежнева, ни у последующих руководителей.

Историософия Семенова также имеет еще одну общую черту с неолиберализмом - это ее детерминизм. Каждая историческая стадия с необходимостью следует из предыдущей. Это приводит автора к признанию того, что исторический процесс неизбежно ведет к установлению в мире единой капиталистической системы и образованию "сверхсоциора" - глобального капиталистического сообщества, в рамках которого начнется процесс перехода к глобальному социалистическому обществу.

Другим мифом, опирающимся на европоцентристские представления об истории, стало утверждение Семенова о Западе как центре мирового исторического процесса. В действительности "миф развития через имитацию Запада" появился именно в результате силового давления Западной Европы как отдельной цивилизации на другие страны. Он оправдывал колонизацию этих стран и эксплуатацию их природных ресурсов. Впрочем, и Семенов выделяет положительные стороны в колониализме в следующих словах: "...у колониализма помимо обрисованной выше стороны существовала и другая. Она состояла в вырывании колонизируемых народов из векового застоя, в приобщении их к достижениям самых развитых к тому времени обществ. Англичане, например, не только грабили Индию. Они строили в ней фабрики и заводы, железные дороги, создавали телеграфную сеть, внедряли европейское образование и науку, готовили кадры местной интеллигенции, ученых, врачей, инженеров, современных администраторов и т.п. Но главное - в Индии началось формирование капиталистических отношений." (Семенов Ю.И. Философия истории. М., Современные тетради, 2003 С. 485. http://scepsis.net/library/id_1947.html).

В этом панегирике рабству и угнетению выразилась черта классического марксизма - преобладание детерминизма и поклонения Европе над страданиями и судьбами целых народов, чье историческое развитие протекало вдалеке от "магистрального" пути грабежа и насилия со стороны европейцев...

Таким образом, несмотря на громадную работу, проведенную автором работы по систематизации и изучению мировой истории, следует признать неубедительной абстрактную схему мирового исторического развития, обрисованную автором. Уже в самой попытке построения безошибочного и абсолютно детерминированного мирового исторического процесса мы видим рационализм Ю.И. Семенова, выражающийся в стремлении зафиксировать сущность исторического процесса, исключить дальнейшее развитие научных представлений, представить мировую историю как нечто уже познанное, и познанное в соответствии с абсолютно верным критерием - материалистической философией истории." (Самохин А.В., Ю.И. Семенов, его книга "Философия истории" и причины возникновения "глобально-стадиальной концепции". http://www.situation.ru/app/j_art_533.htm)

"Существуют многочисленные попытки модернизировать формационную теорию. Большей частью они ограничиваются частностями. Но некоторые претендуют на широкомасштабное обновление формационно-стадиальной картины исторического процесса. Результатом одной из таких попыток является концепция, разрабатываемая Ю.И. Семеновым.

Исследователь открыто относит себя к приверженцам материалистического понимания истории и полагает, что плюралистическое понимание истории несостоятельно. Критически относится он и к той формационной модели исторического процесса, которая до недавнего времени господствовала в марксистском обществознании, именуя ее ортодоксальной...

Что можно сказать об этой попытке модернизации формационной теории? Прежде всего отметим, что она предпринята и реализована с учетом данных современной исторической науки, других наук и в целом достаточно аргументирована в аспекте раскрытия многообразия, полицентризма и вместе с тем единства историчекого процесса, множественности логик развития его подсистем при наличии, так сказать, металогики (магистральной тенденции) их общего движения. В целом верно, что прогресс человечества осуществляется в форме прорыва к новым горизонтам отдельных народов или очагов цивилизации. А уж потом в этот прорыв втягиваются другие народы или человечество в целом. Примерно так же происходит движение к прогрессу в рамках одного общества. Вначале вырывается вперед одна часть общества (одни социальные слои или классы), а потом уже к этому уровню культуры и благосостояния подтягиваются другие слои, за счет которых и осуществлялся прорыв. Образно выражаясь, история, хотя и процесс стихийный, но сплошь и рядом действует как умный полководец, способный при ограниченных ресурсах создать решающий перевес сил в решающий час на решающем участке фронта (конечно, за счет людей и ресурсов с других участков). В принципе не вызывает возражений общая оценка характера исторического процесса как "унитарно-эстафетно-стадиального", хотя она, на наш взгляд, таит опасность абсолютизации унитарности. Исторический процесс скорее полиунитарен, т е. унитарен при множественности самостоятельных (конкретных или локальных) цивилизаций. Перспективным представляется путь диверсификации понятия "общественно-экономическая формация" (формации, протоформации, параформации и проч.), его связи с понятием цивилизации. Такие понятия, как "историческое гнездо", "историческая арена", "историческая зона", "центр мирового исторического развития", "центральное историческое пространство" и некоторые другие, позволяют более конкретно и адекватно передать поливариантность, полиструктурность и, если позволительно так выразиться, многопотоковость мирового процесса.

Вместе с тем, ряд конкретных решений автора не кажутся убедительными. Вся картина истории с массой новых, не всегда оправданных терминов выглядит излишне усложненной. Вызывает, в частности, возражение ограничение содержания понятия "формация" только тем общественно-экономическим строем, который изначально несет на себе печать мирового или всемирного явления. Все остальные случаи автор вынужден отсекать, давая им различные названия (параформации и проч.). Не проще ли было дифференцировать формации по критерию: всеобщее-общее-особенное: всемирные (общецивилизационные), особенные или региональные, присущие каким-то группам обществ (цивилизаций), частные или единичные, т.е. неразвившиеся в тип (не получившие сколько-нибудь широкого распространения) формации? Или другой пример. Рассуждения о квазифеодальных отношениях лишь запутывают проблему. Чтобы не возводить в абсолютную модель феодальных отношений западноевропейский тип этих отношений и тем самым не впадать в возможную ошибку, целесообразней было бы, учитывая региональные особенности феодальных отношений, говорить о разных типах этих отношений (западный тип, восточный и т.д.). Уязвимо и утверждение о принципиальной неспособности политарных (азиатских) и квазифеодальных и прочих отношений породить буржуазные отношения. То что Западная Европа раньше других регионов вступила в новую, капиталистическую формаций и наложила на нее свою печать, еще не говорит о тупиковом характере цивилизаций в других регионах. Возможно, все дело в темпах развития, степени насыщенности межцивилизационных, межрегиональных этнодемографических, экономических, политических и культурных связей или в каких-то иных специфических обстоятельствах. Несколько настораживает здесь откровенная европоцентричная ориентация автора. Капитализм возник в Западной Европе или, по словам автора, в западноевропейской исторической зоне. Это так. Но возник он не в силу самодостаточности развития самой Европы, а мирового развития в целом. В частности, не без влияния (не без переоткрытия) достижений античного мира, а также достижений арабо-исламской цивилизации, не без аккумуляции (сплошь и рядом варварской на первых стадиях своего развития) сил и средств остального мира." (Панарин А. Философия истории, http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Panarin/11.php).

Что ж, отрадно сознавать, что не мне одному сразу бросились в глаза однобокость и недоработанность концепции Ю.И. Семёнова. Возможно, она не выглядела бы такой ущербной, если бы приняла следующий вид (рисунок 16).

Здесь "феодально-рабовладельческой" названа та формация, что у Семёнова именуется "политарной" (государственной). Как уже говорилось выше, это название он сам и придумал. Ни у Маркса, ни у Энгельса мы такого термина не находим, как и особого наименования формации, соответствующей азиатскому способу производства. Сам способ упоминается неоднократно, а вот присущая ему формация ни разу, что позволило последующим идеологам коммунизма, начиная от Ленина и Сталина, благополучно "забыть" как о формации, так и об азиатском способе производства.

Так являются ли политарная, рабовладельческая и феодальная формации последовательно сменяющими друг друга вехами всемирно-исторического процесса, или это - всего лишь разновидности одной и той же докапиталистической формации, которую Ю.М. Кобищанов называет "большой феодальной формацией", а В.П. Илюшечкин - "сословно-классовым обществом"?

Попробуем разобраться...

Рабовладельческий (серварный) способ производства.

"С появлением рабства, достигшего при цивилизации своего наивысшего развития, про-изошло первое крупное разделение общества на эксплуатирующий и эксплуатируемый клас-сы. Это разделение продолжало существовать в течение всего периода цивилизации. Рабство - первая форма эксплуатации, присущая античному миру; за ним следуют: крепостничество в средние века, наемный труд в новое время. Таковы три великие формы порабощения, ха-рактерные для трех великих эпох цивилизации; открытое, а с недавних пор замаскированное рабство всегда ее сопровождает." (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 21, С. 175, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

"Первый из "классических" способов производства, именуемый обычно рабовладельческим, прежде всего предполагает существование людей - полных и безраздельных собственников средств производства. Но для осуществления процесса производства кроме средств производства нужна еще и рабочая сила. Рассматриваемый полный собственник средств производства получает ее в свое распоряжение путем приобретения в собственность самого работника. Став полным собственником личности работника, он тем самым становится и полным собственником его рабочей силы. Так происходит социальное, а затем и физическое соединение средств производства с рабочей силой.

Подобного рода производство с необходимостью предполагает полное внеэкономическое принуждение. Так как человека, который находится в полной собственности другого человека, обычно называют рабом, то производство, совершающееся в такой общественной форме, принято именовать рабовладельческим. С этим связано ставшее привычным определение рабства как способа производства. А между тем это неверно.

Рабство, взятое само по себе, вовсе не способ производства, а особое экономическое, а тем самым и правовое состояние людей. Рабы - люди, всегда являющиеся полной собственностью других людей, но совершенно не обязательно занятые в производстве материальных благ. Рабы могли быть домашними слугами, домоправителями, стражниками, учителями, писцами, врачами, государственными служащими, даже министрами и военачальниками и т.п.

Поэтому наличие в том или ином социоисторическом организме рабства, а тем самым рабов и рабовладельцев само по себе отнюдь не означает существование в нем описанного выше способа производства, а тем самым и двух связанных с ним классов. Непонимание этого влечет за собой множество недоразумений и ошибок.

Прежде всего, необходимо строгое отграничение рабов, занятых в материальном производстве, от всех прочих категорий невольников. Но и этого недостаточно. Даже наличие рабов-производителей само по себе взятое еще не свидетельствует о бытии в обществе способа производства, называемого рабовладельческим. Нужно, чтобы данные социально-экономические отношения образовывали в обществе особый общественно-экономический уклад. Без целостной системы тех или иных производственных отношений соответствующего способа производства попросту не существует.

Настоятельно необходим особый термин для обозначения рабов-производителей, порожденных особым способом производства и составляющих особый класс общества. Лучше всего, вероятно, было бы использовать для этого латинское слово, обозначавшее раба, - "серв". Но дело в том, что это слово сейчас употребляется в исторической науке для обозначения западноевропейских средневековых крепостных крестьян. Поэтому для обозначения описанной выше категории рабов будет использоваться термин "серварий", созданный по аналогии со словом "пролетарий". Соответственно, я буду называть данный способ производства серварным, представителей противостоящего сервариям класса - серваристами и говорить о серварных отношениях и серваризме. Подобно тому, как не всякий раб, даже занятый в производстве, - серварий, не всякий рабовладелец - серварист. Римский крестьянин, имевший двух-трех рабов, занятых в производстве, не принадлежал к классу серваристов, то есть не был серваристом.

В Древней Греции ремесленная мастерская, в которой работали серварии, называлась эргастерием, в Древнем Риме поместье, в котором трудились такого рода работники, именовалось виллой. Общий термин для обозначения серварных хозяйственных ячеек в литературе отсутствует, хотя он, безусловно, нужен. В качестве такого термина я буду использовать слово "сервариум". Экономическим организмом серварного способа производства был полис. Исчезновение полиса означало конец серваризма.

До сих пор я имел в виду тот основанный на труде рабов-производителей способ производства, который существовал в античном мире и известен под названием не только рабовладельческого, но и античного способа производства. Но кроме него в истории существовал и другой рабовладельческий же способ производства, наиболее ярко представленный хозяйством Юга США первой половины XIX в. Хозяйственные ячейки этого способа производства именуются плантациями. Поэтому его можно назвать плантаторским. Имея сходство с серварным способом производства, он в то же время существенно отличался от серварного: его хозяйственные ячейки (плантации) входили в совершенно иной экономический организм - капиталистическое рыночное хозяйство. И к жизни его вызвали совершенно иные силы, чем породившие античный серваризм, - силы складывавшегося мирового капиталистического рынка." (Семёнов Ю.И. Основные и неосновные способы производства. http://www.situation.ru/app/j_art_343.htm).

"Институт рабства, установленный колонизаторами в испано-португальской Америке, не только существовал на протяжении всего колониального периода, но и пережил его на многие десятилетия. Вначале рабство было отменено на Гаити (1790), затем в Мексике (1829), испанском Сан-Доминго (1831), Колумбии (1851), Уругвае (1853), Венесуэле (1854), Перу (1855), Аргентине (1864), на Кубе (1886), в Бразилии (1888). В английских колониях Карибского бассейна с рабством было покончено в 1833 г., во французских колониях - в 1848 г., в США - в 1863 г.

Рабство, по словам К. Маркса, самая бесстыдная форма порабощения человека (См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 15, с. 335. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm), пронизывала все поры колониального общества, оказывая влияние на все стороны его жизни. Если колонии Нового Света служили подспорьем развивающемуся капитализму в Европе, то рабство в этой части света было оборотной стороной медали эксплуатации европейских рабочих или, как говорил К. Маркс, "для скрытого рабства наемных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента рабство sans phrase [без оговорок] в Новом свете" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 769. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Особенно бесчеловечно эксплуатировались рабы на плантациях. Плантаторы выступали в роли рыцарей первоначального накопления. К. Маркс первым раскрыл капиталистическую сущность плантационного хозяйства. Он писал, что на "плантациях, - которые с самого же начала рассчитаны на торговлю, на производство для мирового рынка, - существует капиталистическое производство, хотя только формально, так как рабство негров исключает свободный наемный труд, т. е. самую основу капиталистического производства. Но здесь перед нами капиталисты, строящие свое хозяйство на рабском труде негров" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. II, с. 329. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Во многих колониях рабство являлось основой экономики, источником благосостояния колонизаторов, латифундистов, плантаторов, собственников рудников. Работорговля и рабовладельчество создавали определенный "стиль" жизни, для которого были характерны ничем не ограниченные жестокость, произвол, насилие. Хосе Марти писал, что "каждое утро вместе с солнцем поднимался над кубинской землей бич рабовладельца" (Марти X. Избранное. М., 1956, с. 268), его щелканье раздавалось и во всех других колониях Америки. Рабов клеймили, некоторых подвергали изощренным пыткам, увечили. Особенно страдали женщины. Рабовладельцы не только насиловали их, но и нередко заставляли заниматься проституцией, присваивая себе, подобно сутенерам, их доходы. Восстания рабов сопровождались массовыми казнями, за беглыми рабами велась подлинная охота, их травили собаками, а при поимке обрезали уши, носы, кастрировали, избивали до смерти.

Рабовладельческая система повинна не только в порабощении и гибели миллионов африканцев, но и в том моральном ущербе, который она наносила обществу в целом, порождая расовые предрассудки, создавая расовые барьеры, расовую дискриминацию, жертвами которых было и в значительной степени продолжает еще оставаться небелое население во многих районах земного шара. Как справедливо отмечал французский ученый Марсель Пренан, существование рабства всегда сопровождалось расизмом, который провозглашал неполноценность народов, подвергавшихся рабству (Prenant M. Raza у racismo. La Habana, 1940, p. 11).

С работорговлей были связаны королевская власть, церковь, суды, колониальные чиновники, многие посредники. В ней принимали участие крупнейшие банкирские дома, торговые фирмы, члены королевских семейств, аристократы Испании, Португалии, Англии, Франции, Дании, Голландии, немецких и итальянских государств. Все, кто только мог, кто располагал капиталом и связями, пытался поживиться за счет купли, транспортировки и продажи негров. Сделки финансировались банковскими домами и страховыми компаниями.

Рабов поставляла Африка. Главные центры работорговли находились в португальских колониях. Работорговля осуществлялась как бы треугольником. Из портов метрополий направлялись корабли работорговцев, груженные оружием, порохом и другими товарами, в Африку, где их обменивали на рабов. Из Африки корабли с рабами шли в колонии, откуда с колониальными товарами возвращались в Европу.

Сколько было завезено рабов в Америку за три с половиной столетия? Точных данных на этот счет не существует. По мнению авторитетных ученых, работорговцами было продано от 50 млн. до 200 млн. человек. Достигло же Америки не более 20 млн., из них 3/4 мужчины (Фостер У. З. Негритянский народ в истории Америки. М., 1955, с. 35-36; MЖrner M. Race mixture in the history of Latin America. Boston, 1967, p. 17-18; Franco I. L. AfroAmИrica. La Habana, 1961, p. 163-164. О значении негритянского фактора в современном этническом составе Латинской Америки говорят следующие цифры: потомки африканских рабов составляют 14% всего населения континента: 10% - в США, от 28 до 36% - в Бразилии, 46% - на Антильских островах, 6% - в Колумбии, 14% - в Эквадоре и 8% - в Венесуэле. В других странах процент значительно меньший. См.: Franco I. L. La presencia negra en el A Nuevo Mundo. La Habana, 1968, p. 19-20), остальные погибли в пути. Рабов поставляли европейцам продажные вожди племен. Невольников сортировали: стариков и детей убивали, оставшихся в живых связывали группами друг с другом и гнали пешком к факториям, расположенным на океанском побережье. Больных, отстающих убивали. Из факторий рабов увозили на невольничьих кораблях "цивилизованных" христианнейших европейцев прочь от родной земли.

Рабов, которых называли "черной слоновой костью" или "индийскими предметами" (piezas de Indias), набивали в корабли, словно это были ящики или бочки. Закованных в кандалы, их укладывали вплотную друг к другу (нередко заставляли даже сгибать ноги в коленях). По словам одного капитана невольничьего судна, "негру на корабле отводилось меньше места, чем покойнику в гробу"." (Григулевич И.Р. Крест и меч. Католическая церковь в Испанской Америке, XVI-XVIII вв. - Москва: Наука, 1977 - с.295. http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000106/st007.shtml)

Что же мы видим: марксисты, начиная от самого основоположника учения и кончая профессором Семёновым, констатируют соседство наряду с капиталистическим самого что ни на есть отсталого (по сравнению с тем же феодализмом) рабовладельческого (серварного) способа производства.

Тот же К. Маркс пишет:

"Возделываемые рабами культуры предметов южного экспорта - хлопок, табак, сахар и т. д. - являются доходными лишь в том случае, если они производятся большими группами рабов в массовом масштабе и на обширных пространствах естественно плодородной почвы, требующей лишь примитивного труда. Интенсивные культуры, зависящие не столько от плодородия почвы, сколько от вложенного капитала, образованности и инициативности работника, противоречат самому существу рабства. Отсюда быстрое превращение таких штатов, как Мэриленд и Виргиния, ранее применявших рабский труд для производства товаров на экспорт, в штаты, разводящие рабов, чтобы затем экспортировать их в отдаленные районы Юга. Даже в Южной Каролине, где рабы составляют четыре седьмых населения, культура хлопка в течение ряда лет почти совсем не развивается вследствие истощения почвы. Больше того, Южная Каролина под давлением обстоятельств частично уже превратилась в штат, разводящий рабов, так как она ежегодно продает рабов в штаты крайнего Юга и Юго-Запада уже на 4 миллиона долларов. Как только наступает такой момент, становится необходимым приобретение новых территорий, для того чтобы одной части рабовладельцев с их рабами предоставить новые плодородные земли, а другой, оставшейся части, создать новый рынок для разведения, а следовательно, и для продажи рабов. Так, например, не подлежит сомнению, что если бы не присоединение к Соединенным Штатам Луизианы, Миссури и Арканзаса, рабство в Виргинии и Мэриленде давно бы исчезло." (Маркс К. Гражданская война в Северной Америке / К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения.: Издание 2-е. М., 1959. Т.15. С. 337-347.

Выходит, что в эпоху развивающегося и, даже, развитого капитализма рабовладельческая формация живёт и процветает, цветя пышным цветом на ещё большей территории, в ещё больших масштабах, чем в античную эпоху, перемалывая миллионы жизней обращённых в рабство несчастных... пусть и на периферии капиталистического мира. И как это вписывается в стройную концепцию исторического материализма? А никак! Марксисты просто констатируют факт: ну да, рабовладельческие производственные отношения имеют место быть... А почему, из-за чего, в чём причина такого "отката" в развитии производительных сил? Ведь даже Маркс прямо говорит: хищническое использование природных ресурсов, примитивный труд. При этом о какой-то производительности и квалификации работников даже говорить не приходится.

Конечно можно было бы свести всё к какому-то нонсенсу, исключению из правил, если бы подобные "рецидивы" в мировой истории не повторялись с завидной периодичностью. В новейшей истории наиболее известным являлся рабский труд заключённых в концентрационных лагерях во время второй мировой войны. Примером тому может служить концлагерь "Дора-Миттельбау" (Dora Mittelbau):

"Первый транспорт прибыл в "Дору" в августе 1943 года. Вслед за ним стали прибывать десятки новых. Комендант Бухенвальда беспрекословно выполнял директиву Берлина об обеспечении концерна "Миттельбау" ("Миттельдойче баугемайншафт", генеральный директор Рикге, директор завода Зовацкий). В результате такого темпа в сентябре месяце в лагере насчитывалось уже 3 тысячи человек, в ноябре - 9 тысяч, а к январю 1944 года эта цифра возросла до 12 тысяч.

С первых же дней пребывания в "Доре" узники почувствовали всю невыносимость жизненных условий в новом лагере. Но основным бичом были, конечно, нечеловеческие условия труда. Прежде в этом месте производились разработки известняка. В течение ряда лет сквозь гору был пробит полукилометровой туннель с несколькими десятками перпендикулярных выработок. В самый короткий срок здесь должны были быть выполнены работы по расширению существующих штолен и превращению их в производственные цехи, пригодные для изготовления реактивного оружия.

В начальный период существования лагеря никто не думал строить бараки для заключенных под землей. Работы на поверхности ограничивались лишь выгрузкой вагонов и строительством жилья для эсэсовцев. Занимались этим несколько "ауссенкоманд". Единственным достоинством этих команд была возможность дышать свежим, неотравленным воздухом.

Все остальные заключенные работали не менее чем по 12 - 14 часов под землей в самых ужасных условиях. Грузили камни, возили вагонетки, бетонировали полы и т. п. Особенно трудной и вредной была работа в глухих забоях на проходке новых штолен. Такие участки имелись в наиболее отдаленной от входа части подземного лабиринта, а именно: в юго-восточной части туннеля "А - Дора", где в то время еще не было выхода на поверхность. Здесь царил ужасный хаос. Рытвины с застоявшейся водой, каменные бугры, груды породы, песка, щебня, строительного мусора. Основные инструменты рабочих - кирка, лопата, носилки и тачка. Пыль и газы от частых взрывов были здесь настолько густы, что в нескольких шагах все предметы скрывались в пелене тумана даже при свете мощных прожекторов. Слабые вентиляторы, стоявшие в десятке метров от забоя, ничего не давали, лишь разгоняя отравленный воздух несколько дальше по подземелью.

Приближение зимы обострило проблему жилья. И вот по решению коменданта лагеря и директора Зовацкого узники были переведены под землю, где "жилплощади" в это время было еще более чем достаточно. Переход под землю вполне устраивал руководителей лагеря: решались сразу проблемы жилья, отопления (в туннеле было хотя и сыро, но не очень холодно), зимней одежды и даже охраны лагеря.

Настало самое страшное время в истории "Доры".

Большинству из вступающих впервые под своды подземелья "4в" теперь уже не суждено было увидеть солнечный свет. Для "жилых" блоков были выделены три штольни в юго-восточной части подземелья. (Позднее к ним добавилась еще одна штольня у южного входа туннеля "Б"). Это были недавно оконченные и еще не отделанные выработки, имеющие лишь по одному выходу в тупиковую часть туннеля "А".

Страшную картину представляли собой эти жилища - склепы заживо погребенных людей. Несколько недель здесь не было совершенно ничего. Тысячи узников спали на голом сыром каменном грунте, накрывшись тонким одеялом и положив под голову деревянные башмаки или кусок породы. Позже, в начале декабря, в "жилых" штольнях были установлены пятиэтажные деревянные нары в виде отдельных клеток-боксов на 45 и 90 человек. канализации под землей еще не было. Вместо уборных у стен стояли ряды вечно переполненных бочек, от которых распространялось ужасное зловоние.

Если и не было очень больших вспышек эпидемии, то только потому, что людей прежде убивали нечеловеческие условия труда. Вблизи "жилых" помещений проводились основные буровзрывные работы. Общей вентиляции не было. И именно сюда гнали воздух вентиляторы. Теперь большая часть узников дышала отравленным воздухом все 24 часа. Особенно трудно приходилось работающим у забоев. Эти люди были обречены. Через 10 - 15 дней у них возникали заболевания легких, внезапные приступы судорожного кашля. Спазмы давили горло, лицо синело, язык высовывался изо рта, глаза наливались кровью. Особенно часто такие приступы начинались во время сна. Несчастные вскакивали среди ночи и начинали метаться, судорожно глотая воздух. После нескольких таких приступов у больных начинала идти из горла кровь. Через 3 - 5 дней все кончалось. В страшных мучениях человек умирал.

Обычная смертность в лагере осенью и затем зимой 1943/44 года составляла 70 - 80 человек в сутки. Но бывали дни и даже периоды, когда это число достигало 150 и даже 200 человек. Несмотря на высокую смертность, медпункт и блоки для больных были постоянно переполнены тяжелобольными и дистрофиками. Прибывающие узники слишком быстро превращались в трупы. Число нетрудоспособных катастрофически росло. Одних только "легких больных" и "ходячих" дистрофиков бродило под землей более тысячи человек. Само собой разумеется, содержание бесполезных людей приносило прямой убыток монополиям. Однако "несознательные" узники не желали считаться с доходами концерна "Миттельбау" и упрямо отказывались "вовремя" умирать." (Безыменский Л. А. Особая папка "Барбаросса". - М.: Издательство АПН, 1973. http://www.litmir.co/br/?b=240868&p=59)

Что тут скажешь? Редкий рабовладелец относился так к своим "подопечным", как "цивилизаторы" из Третьего рейха.

Принудительный труд заключённых и военнопленных существовал в разное время при различных способах производства во всех общественно-экономических формациях. Однако, он, как правило не играл решающей, доминирующей роли, за исключением стран античного мира. Но и тут не всё так просто.

"Греческое, этрусское, латинское и карфагенское исторические гнезда вместе взятые образовали новую историческую арену - средиземноморскую. В эту систему входили и греческие полисы, расположенные на берегах Чёрного моря. В отличие от древнеполитарного мира, который никогда не был единым, весь античный мир составлял собой одну систему - античную, средиземноморскую." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1327.html#4.3.5)

С этим утверждением можно поспорить. Начнём с Древней Греции... И тут первое, что бросается в глаза - необычное социальное устройство Спарты.

"Возникновение Спартанского государства... тесно связано с передвижением дорийских племен. Данные развития греческого языка показывают, что ахейцы были наиболее древним и широко расселившимся греческим племенем. В Пелопоннесе, в частности на территории позднейшего Спартанского государства, до его возникновения говорили на ахейском языке, родственном ионийскому. Захватившие Пелопоннес дорийские племена частью уничтожили местное ахейское население, частью его поработили, частью с ним ассимилировались...

Дорийское вторжение должно было резко обострить дальнейшее развитие процесса социальной дифференциации в ахейском обществе. Весьма вероятно, что ахейская знать частично вошла в состав вновь образовавшегося господствующего класса дорийских завоевателей. Геродот, хорошо знакомый с историческими преданиями, рассказывает, как спартанский царь Клеомен I на вопрос о том, кто он, ответил жрице богини Афины, что он ахеец, а не дорянин. Следовательно, для Геродота одна из двух династий спартанских царей была ахейского происхождения. В другом месте Геродот (IV, 145-150) подробно излагает предание о миниях, которые переселились с острова Лемноса в Лаконику и вошли в состав спартанского гражданства...

Hе менее существен вопрос, когда, при каких обстоятельствах и в какой форме произошло порабощение широких слоев населения Лаконики господствующим классом. Своеобразие положения илотов интересовало и древнегреческих историков. Судя по их данным, в частности данным Эфора, первоначально илоты порабощены не были. Начало порабощению илотов положил царь Агис, принадлежавший ко второму по счету поколению после вторжения дорян в Лаконику. По данным других историков, илоты были порабощены при третьем поколении царей.

Исторические предания связывают порабощение илотов с периодом исключительного обострения социальной борьбы, продолжавшейся в течение пяти поколений. Отсюда ясно, что порабощение земледельческой массы населения потребовало максимального напряжения сил поработителей. Можно думать, что именно в этих условиях и произошло сближение ахейской знати с дорянами. Уцелевшая часть ахейской знати, по-видимому, была включена в состав дорийских фил: победители, таким образом, объединились вместе с частью господствующего слоя побежденных в единую военно-политическую организацию. Судя по данным последних археологических исследований, Спарта до так называемой Второй Мессенской войны вообще мало чем отличалась от других современных ей греческих общин. Присущие же ей характерные особенности, отличавшие ее от окружающих общин, возникают позже. По-видимому, только позднее это объединение получило название "общины равных" или общины спартиатов. Именно этот военно-организованный коллектив распределил земли долины Еврота между отдельными семьями на равные наделы - клеры, поступившие в наследственное пользование каждой семьи. Права верховного собственника, однако, сохранились за общиной спартиатов, осуществлявшей постоянный и реальный контроль над владельцами наделов.

Покоренное спартанцами земледельческое население, получившее название илотов, было прикреплено к клерам, на территории которых ему надлежало под контролем специально уполномоченных государством лиц вести хозяйство. Самим спартанцам длительное пребывание на их клерах было запрещено. О первоначальном положении илотов нам известно весьма мало. По-видимому, лишь в следующем, VII в. до н. э. положение порабощенных илотов приблизилось к положению рабов. Однако в отношениях к илотам и рабам наблюдаются коренные различия. Илоты не только не представляли собой частной собственности спартиатов, но и не эксплуатировались ими непосредственно, поскольку спартиаты не могли жить на своих клерах и, следовательно, не могли непосредственно вести свое хозяйство; илоты, таким образом, самостоятельно вели хозяйство на клере и в порядке государственной повинности должны были отдавать спартиатам определенную часть урожая. Только государство обладало властью над жизнью и смертью илотов. Это выражалось в существовании государственного обычая криптий (см. ниже), а также в том, что эфоры при вступлении в должность совершали обряд объявления войны илотам. Нельзя назвать илотов в полном смысле слова и государственными рабами, так как продажа илотов государством фактически была невозможна. Наряду с илотами в Спарте существовали и рабы в буквальном смысле этого слова. Позднегреческий писатель Поллукс, автор своего рода толкового словаря, так определяет илотов: "Среднее положение между рабами и свободными занимали лакедемонские илоты, фессалийские пенесты и критские клароты и мноиты". (Паневин К.В. История Древней Греции. - Санкт-Петербург: Полигон, 1999. http://www.sno.pro1.ru/lib/panevin_istoriya_dreney_grezii/panevin_istoriya_dreney_grezii.pdf).

Честно говоря, прочитав эти строки, я впервые узнал о каких-то пенестах, кларотах и мноитах. Так о ком же здесь идёт речь?

"Фессалия, граничившая на западе с Эпиром, на севере с Македонией и омываемая морем на востоке, представляла обширную равнину, разделенную на две части невысокими горами поперечного хребта... Фессалия славилась своим плодородием. Пахотные поля давали самый высокий в Греции урожай пшеницы. На заливных лугах паслись табуны лошадей, гордость фессалийской знати...

Во II тысячелетии до н. э. население Фессалии было отчасти вытеснено, отчасти покорено сначала ахейцами, затем дорийцами и, наконец, эолийцами, к которым принадлежали и фессалийцы. Жившее здесь население равнины было превращено в рабов - пенестов. Завоеванные земли стали собственностью отдельных знатных родов, овладевших как пахотными землями, так и заливными лугами.

В эпоху дорийского завоевания переселенцы, как и всюду, захватили наиболее плодородные низменные места. Прежнее эолийское население - пенесты, - хотя и сохранило частично свои территории и свое племенное устройство, но лишилось свободы и стало зависимым от победителей, поставляя контингенты в их войска и платя им дань.

Население собственно Фессалии делилось на четыре группы. Первую группу составляли "династы" - члены немногих знатных родов, владельцы больших земельных территорий, фактически сосредоточившие в своих руках власть. Ко второй группе относились средние и мелкие свободные землевладельцы, бывшие клиентами одного из "династов". Они служили в войске, в зависимости от своего имущества, всадниками или гоплитами. Эта группа населения не должна была заниматься торговлей или ремеслами под угрозой лишения гражданских прав. Даже на народные собрания они собирались не на рыночной площади, как в других греческих полисах, а на особой "свободной агоре", где всякого рода торговля была запрещена. Третью группу составляли ремесленники и торговцы, представлявшие лично свободную, но политически бесправную группу. Положение основной массы производителей, пенестов, входивших в четвертую группу, мало чем отличалось от положения спартанских илотов в VII - VI вв. до н. э. Пенест, как и илот, сидел на отведенном ему участке земли, владел домом и движимостью; он не мог уйти со своего участка, обязан был отдавать определенную часть урожая землевладельцу и беспрекословно исполнять его приказания, но владелец не мог ни убить пенеста, ни продать его за границы своего участка. Восстания пенестов, как и восстания илотов, были обычным явлением."

"...И в Спарте, и на Крите в I тысячелетии до н. э. господствовавшей этнической группой были доряне, властвовавшие над покоренным ими населением, состоявшим из ахейцев, этеокритян ("исконных критян") и др...

Население Крита распадалось на две основные группы - свободных и несвободных. Свободные состояли: из полноправные граждан дорийского племени; из так называемых "подданных", соответствовавших спартанским периойкам, сохранявших личную свободу, но не пользовавшихся политическими правами; из вольноотпущенников, которых по закону никто не мог лишить свободы, и из проживающих на Крите чужеземцев...

Несвободное население Крита распадалось на обремененных тяжелыми повинностями земледельцев (мноитов), живших на государственных землях. Может быть, в этих мноитах следует видеть потомков древнего населения минойского Крита. Далтт, на Крите существовали рабы, принадлежавшие частным лицам. Этих рабов можно подразделить на две категории. Одни из них, правовое положение которых соответствовало положению спартанских илотов, обрабатывали участки (клеры) своих господ и должны были доставлять им часть продуктов. Такие прикрепленные к клерам рабы назывались афамиотами или кларотами. Клароты могли обзаводиться семьей и даже иногда вступать в брак со свободными женщинами; они имели свой домашний скот и могли приобретать домашний инвентарь. В домашних работах использовались покупные рабы." (Паневин К.В. История Древней Греции. - Санкт-Петербург: Полигон, 1999. http://www.sno.pro1.ru/lib/panevin_istoriya_dreney_grezii/panevin_istoriya_dreney_grezii.pdf).

Таким образом не одно - Спарта, как мне представлялось вначале, а целых три государства - Спарта, Фессалия и Крит... причём не самые слаборазвитые... на протяжении значительного участка своей истории (вплоть до Пелопонесских войн в начале VI в. до н. э.) полностью выпадают из так называемого единого античного мира, поскольку господствующий способ производства в этих социально-исторических организмах (социорах) никак не подпадает под понятие "рабовладельческий (серварный... или античный, как его не называй) способ производства".

Например, французский историк и политический деятель Анри Валлон, рассказывая о судьбе пенестов, прямо утверждает: "В силу точного договора с ними они не могли быть проданы за пределы своей страны, ни подвергнуты смерти; они должны были возделывать землю, платя оброк. Прикрепленные, таким образом, к земле и защищенные от произвола, они были не столько рабами, сколько крепостными, права и обязанности которых регулировались взаимным договором. Под этим наименованием они распределялись между свободными или группировались вокруг могущественных домов Алевадов и Скопадов, обладавших таким огромным влиянием в Фессалии. Твердо установленная арендная плата ("пенестикон"), которую они платили за свои земли, гарантировала им все выгоды более урожайных годов или разведения культур более высокого качества и производительности. Вполне законное стремление к улучшению своего положения, вызывая у них энергию и ловкость, делало некоторых из них более богатыми, чем их господа." (Валлон А., История рабства в античном мире. Смоленск: Русич, 2005. - 640 с, ил. http://www.sno.pro1.ru/lib/vallon_istoriya_rabstva/2.htm).

А как же обстояло дело в других греческих государствах?

"Не только в Афинах, но и в целом ряде других греческих полисов органы государственной власти обнаруживают стремление осуществлять известный контроль над сельским хозяйством. Дело в том, что само государство являлось крупным земельным собственником. В Аттике каждый дем владел частью общинной земли, пахотной или луговой, которую сдавал в аренду частным лицам. Формы и условия аренды были разнообразны: аренда краткосрочная, долгосрочная (на 40 лет), пожизненная.

Способ эксплуатации земли был различен. В Спарте, Фессалии, на Крите применялся принудительный труд зависимого и бесправного населения (илотов, пенестов, кларотов); в других местах земля обрабатывалась ее владельцами. Рабский труд находил применение в хозяйствах различного типа, но в мелкие и средние хозяйства предпочитали нанимать свободных рабочих из разорившихся крестьян.

В отличие от Рима число рабов, занятых в отдельных хозяйствах, не было велико. Считают, что в Аттике было не более 16 000 рабов, занятых в сельском хозяйстве. Даже в тех хозяйствах, продукция которых шла на рынок, количество рабов не было значительно.

Примером земледельческого хозяйства, работающего исключительно на рынок, является хозяйство Перикла. По свидетельству Плутарха, Перикл целиком продавал весь ежегодный урожай, а потом покупал на рынке все необходимые продукты. Конечно, имение Перикла во главе с рабом-управляющим являлось образцом передового земельного хозяйства в V в. до н. э. Наряду с такими хозяйствами были и хозяйства крестьян - мелких земледельцев, потреблявших значительную часть своих продуктов непосредственно. Афины в V в. до н. э. были полисом, где преобладали мелкое землевладение и свободный крестьянский труд. Наряду с этим встречались большие по размеру поместья аристократических родов, в которых более широко применялся свободный наемный труд, а также труд рабов." (Паневин К.В. История Древней Греции. - Санкт-Петербург: Полигон, 1999. http://www.sno.pro1.ru/lib/panevin_istoriya_dreney_grezii/panevin_istoriya_dreney_grezii.pdf).

Общественно-экономическое устройство, сложившееся в греческих государствах коренным образом изменилось после Пелопоннесской войны (431 - 404 гг. до н. э.) и наступившего после неё социально-экономического кризиса.

"В IV в. до н. э. Греция в связи с дальнейшим развитием производительных сил, с распространением более интенсивных форм рабовладельческого хозяйства переходила на высшую ступень той же рабовладельческой формации, для которой необходимы более обширные экономические и политические объединения. Эта тенденция к объединению нашла позднее свое выражение в державе Александра Македонского и в эллинистических государствах...

Но в IV в. до н. э. процесс преодоления раздробленности протекал в условиях жестокого социального кризиса, какого еще не знал век Фемистокла, Кимона и Перикла. Пелопоннесская война произвела во всей Греции страшное опустошение и нанесла ей непоправимый материальный ущерб...

Количество неимущих составляло в Афинах IV в., видимо, не менее 60% общего их населения. Многие даже знатные женщины принуждены были, по свидетельству Ксенофонта, добывать себе пропитание, нанимаясь в кормилицы, батрачки и пр., а бывшие владельцы имений превращаться в чернорабочих ("Воспоминания", II, 8,1)...

Падение покупательной способности народных масс, вызванное долгой войной, нарушение внешних торговых связей и развитие местного ремесленного производства в колониях повели к резкому сокращению спроса на продукцию ремесла в старинных промышленных центрах материковой Греции. "Рабочие и ремесленники мучаются от одной ночи до другой, - говорил софист-демократ Продик, - и при этом едва в состоянии поддержать свое существование; они постоянно горюют о своей доле и проводят даже ночи в жалобах и слезах". "Бедным... нечем заплатить даже за собственные похороны", - добавляет Аристофан ("Плутос", 555; комедия поставлена в 388 г. до н. э.). Вместе с тем труд свободных ремесленников начинал все более страдать от конкуренции с крупными рабовладельческими предприятиями, сведения о которых мы имеем только с самых последних лет V и с начала IV в. до н. э.; они стали появляться, по-видимому, в связи с обилием квалифицированных рабов-греков из числа проданного в рабство населения целых городов, как Потидея, Платея, Делос и др.; таковы, например, известная мастерская щитов Лисия с 120 рабами, оружейные мастерские отца Демосфена с 63 рабами-металлистами.

Даже государства стали широко использовать рабский труд. Как можно судить на основании строительных надписей, из 38 известных ныне имен каменщиков, работавших при постройке Эрехтейона в Афинах (строительные работы были закончены в 407 г. до н. э.), 15 являются, несомненно, характерными рабскими именами (Francotte H. L'Jndustrie en Grece. Paris, 1900, I, с. 205 и сл.). Имена рабов встречаются и в дошедших до нас счетах, связанных с постройками святилищ Деметры и Персефоны в Элевсине и других строительствах этого времени. Спрос на труд свободных рабочих и ремесленников настолько уменьшился, что появилась категория рабочих-эписитиев, т. е. нанимавшихся на работу за одно только пропитание...

Одновременно с тем после Пелопоннесской войны в Греции наблюдалась и невиданная еще (по размерам) концентрация богатств в руках немногих лиц. Громадные массы драгоценных металлов были пущены в оборот во время войны и наводнили всю Грецию. Персидские субсидии, полученные Алкивиадом, Лисандром, правящими кругами Спарты, даже второстепенными командирами пелопоннесского флота, были столь велики (Исократ исчисляет их в 5000 талантов), что золотые дарики стали ходовой монетой в Греции. Огромную добычу в виде золота и серебра в монете, слитках, драгоценных вещах привезли в Спарту ее навархи и гармосты...

...Громадное количество драгоценного металла, истраченного греческими государствами на военные нужды, попало преимущественно в руки различных поставщиков, подрядчиков и предпринимателей, хозяев оружейных мастерских, судовладельцев и подобных дельцов, а в Спарте также и видных должностных лиц (царей, эфоров, геронтов, навархов и гармостов), сумевших присвоить себе также значительные остатки от щедрых персидских субсидий и большую часть военной добычи. В связи с этим для начала IV в. до н. э. характерно появление очень крупных состояний, которые неизвестны были в предшествующее столетие или по крайней мере составляли исключение (Каллий, Никий)...

Немалая часть этих крупных денежных капиталов вкладывалась в IV в. в разные коммерческие и ростовщические спекуляции...

Спекулировали также и землей. Вышеупомянутый внезапно разбогатевший Аристофан, сын Никофея, купил приблизительно в это же время весьма значительный для Аттики участок земли в 300 плефров (около 30 га). Позднее Демосфен говорит об очень большом имении некоего Фениппа, которое занимало 3600 плефров (около 360 га). Такое обширное владение могло составиться лишь из массовой скупки земельных участков разоренных войной и кризисом мелких владельцев, так как раньше только мелкая форма землевладения являлась в Аттике господствующей (насколько об этом можно судить по надписям на залоговых камнях, купчим сделкам, зарегистрированным у полетов, инвентарям наследств, упоминаемых в судебных речах, и т. д. (Guiraud P. La рropiёtё fonciere en Grece, Paris. 1893, с. 392.)).

Особенно резкие формы эта мобилизация земельной собственности должна была принимать в тех областях Греции, где еще преобладало сельское хозяйство: в Фессалии, Беотии и Лакедемоне. В Фессалии родовая знать, возглавляемая Скопадами и Алевадами, отступает перед новыми богатыми землевладельцами, такими, как неродовитый Ликофрон, ставший тираном в Ферах (401 - 390 гг. до н. э.), и его преемник Ясон (390-370 гг. до н. э.); последний однажды собрал с подчиненных ему в Фессалии селений 1000 быков, 10 000 овец и других животных для жертвоприношения Дельфийскому Аполлону (Ксенофонт. Греческая история, VI, 4, 29). В Беотии господствовавшая прежде олигархия богатых землевладельцев - "всадников" тоже должна была уступить место новым слоям из среды более мелких земельных собственников, вводивших более интенсивные земледельческие культуры -огородные, плодовые, винодельческие. Эти новые землевладельцы были связаны общими интересами с растущим торгово-ремесленным населением беотийских городов, стремившихся после долгого застоя выйти к морю, завести свой собственный флот. Интересы этих новых социальных групп и будут возглавлять крупные государственные деятели Фив 380 - 360-х гг. до н. э. - Исмений, Мелон, Пелопид, Эпаминонд и др.

Особенно крупные изменения в области землевладения проявились в Спарте, где, по словам Платона, скопилось больше золота и серебра, чем во всей Элладе ("Алкивиад", I, 122 е.). Случайно нахлынувшие в эту земледельческую страну богатства могли найти здесь применение только во вложении их в земельную собственность путем скупки клеров у обедневших и осиротевших в связи с войной спартанских семей. Спартанская олигархия охотно пошла навстречу потребностям своих разбогатевших членов и около 400 г. до н. э. эфор Эпитадей под видом разрешения "завещания и дарения" клеров провел закон, фактически легализовавший их продажу. Скупка земель с этого времени происходила в Спарте в столь стремительных и бурных темпах, что уже в первой половине IV в. до н. э. число полноправных спартиатов упало до 1500 человек, а во второй половине того же IV в. до н. э. даже до 1000. "Земельная собственность в Лакедемоне, - пишет Аристотель ("Политика", II, 6, 10-11), - досталась также в руки немногих лиц... и 2/5 территории владеют женщины" (как наследницы или в виде приданого). Уже около 395 г. до н. э. на главной площади Спарты в толпе из 4000 человек можно было насчитать только 40 полноправных (Ксенофонт. Греческая история, III, 3, 5), т. е. обеспеченных земельным владением спартиатов: громадное большинство прежних уже опустилось в состояние "неполноценных" - гипомейонов.

Для обработки новых больших земельных владений богатые спартиаты стали обзаводиться большим числом покупных рабов. Но значительная часть новых богатств не находила себе производительного применения в хозяйстве и шла на всякого рода прихоти и роскошь, что быстро ликвидировало хваленую простоту и суровость спартанских нравов. Лаконика и Мессения застраивались роскошными усадьбами (как раз в это время зарождался вычурный, так называемый "коринфский стиль" в архитектуре), постоянные пиры стали главным времяпрепровождением спартанской знати, за искусных рабов-поваров платили баснословные цены. Впрочем, та же самая погоня за пышностью, роскошью, "потехами и важничанием", как выражается Платон ("Государство", 572 в), стало распространенным явлением и в Афинах, и в других государствах Греции, на что неустанно жалуются и ораторы (Лисий и Демосфен), и философы (Платон и Аристотель), и публицисты (Исократ), и авторы комедий (Аристофан в своих поздних произведениях)." (Паневин К.В. История Древней Греции. - Санкт-Петербург: Полигон, 1999. http://www.sno.pro1.ru/lib/panevin_istoriya_dreney_grezii/panevin_istoriya_dreney_grezii.pdf).

Казалось бы, социально-экономическое устройство греческих государств "выровнялось" и приобрело классическую форму соответствующую рабовладельческой (античной) формации. Но не тут-то было, ещё в конце IX века германскими учёными Эдуардом Мейером и Максом Вебером была высказана идея "паралеллизма" экономического, политического, правового или общесоциологического развития античности и Средневековья, с одной стороны, и современности - с другой.

"Эту тему М. Вебер затрагивал уже в ранних своих работах, чтобы сделать ее профилирующей в "Протестантской этике..." и, наконец, вынести на передний план в "Аграрной истории Древнего мира"...

И хотя при этом М. Вебер сделал ряд замечаний, касающихся прямого отождествления Э. Мейером античного капитализма с новейшим, в целом он не только не отвергал, но, наоборот, решительно отстаивал сам факт существования капитализма в античности, внося здесь свои критические коррективы лишь в тех случаях, когда игнорировались типологические различия между этими двумя "капитализмами". Так что, задаваясь вопросом о том, "...знает ли Древность в достаточной, в культурно-историческом смысле, мере капиталистическое хозяйство?" (Вебер М. Аграрная история Древнего мира / Пер. под ред. Д. М. Петрушевского. - М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1923., с. 14), М. Вебер отвечал на него безусловно положительно, приводя новые и новые примеры в обоснование своего общего заключения.

Тем не менее он в своей привычной манере начинает свое обсуждение этого вопроса с его конкретизирующего уточнения: "...если мы видим в древности 1) возникновение городских промыслов с целью экспорта некоторых изделий, требующих высокоинтенсивной и высокой по качеству работы, 2) постоянную зависимость от подвоза хлеба издалека, 3) торговлю рабами, 4) сильное преобладание специфически торговых интересов в политике, то спрашивается: являются ли эти резкими толчками приливающие и отливающие "хроматистические" эпохи эпохами с "капиталистической" структурой?" (там же, с. 15).

Но хотя М. Вебер оговаривается, что ответ на этот вопрос "зависит от определения понятия "капиталистический", для него самого "остается во всяком случае неоспоримым" одно: а именно то, что "...под "капиталом" всегда следует разуметь частнохозяйственный "приобретательский капитал" ("Erwerbskapital")... следовательно, блага, которые служат цели приобретения "прибыли" в процессе обращения благ" (там же). А раз это так, то здесь "...в о всяком случае необходимым условием является, чтобы производство имело своим базисом "меновое хозяйство" ("verkehrswirtscgaftliche" Basis). Следовательно, с одной стороны продукты (по крайней мере отчасти) должны становиться предметами оборота. Но и, с другой стороны, средства производства должны были быть предметами оборота" (там же, с. 15-16)...

В качестве связующего звена между "ойкосом" ["домашним хозяйством"] и античным капитализмом М. Вебер выдвигает "вотчинное производство", существование которого, по его словам, "есть переходное явление", причем таящее в себе две возможности: переход "или от "ойкоса" к капитализму, или наоборот, к натуральному хозяйству" (там же, с. 17). "...Это ведь, - поясняет он свою мысль, - всегда есть симптом относительной слабости капитала, в частности, слабости производственного капитала, которая находит свое выражение в перекладывании потребности в средствах производства на зависимые хозяйства ив устранении необходимости иметь 1) капитал на покупку инвентаря, 2) капитал или на покупку рабов, или на заработную плату - при помощи эксплуатации подневольного труда и (обыкновенно) объясняется (сравнительно) мало развитой интенсивностью хозяйственного оборота" (там же).

Следующий этап (или форма) античного капиталистического производства - "...Производство при помощи купленных рабов (т. е. производство в условиях, в которых рабы являются нормальным предметом оборота, безотносительно к тому, были ли они действительно (in concreto) приобретены путем купли) на собственной или арендованной земле..."; это, "...с экономической точки зрения, конечно, "капиталистическое" производство: земля и рабы составляют предмет свободного оборота и, конечно, представляют собою "капитал": рабочая сила, в отличие от того, как это делается в производстве с помощью "свободного труда", покупается, а не нанимается, а если (в виде исключения) нанимается, то не у ее носителя (рабочего), а у господина" (там же). Здесь, как видим, формализм "чисто экономического" подхода доводится до предела, то есть до полной "элиминации" социального аспекта проблемы, которая была немыслима у автора "Капитала" (впрочем, далеко не только у него одного).

Надо сказать, что сам М. Вебер не только не исключал возможных возражений по этому поводу, но постарался предупредить их: "...если понятие "капиталистического хозяйства" не ограничивать совершенно немотивированно определенным способом эксплуатации капитала - именно эксплуатацией чужого труда путем договора со "свободным" - рабочим, - возражает автор книги своим потенциальным критикам, - не вносить, следовательно, социальных признаков, но вкладывать в это понятие чисто экономическое содержание и признавать наличность "капиталистического хозяйства" везде там, где объекты владения составляющие предмет оборота, эксплуатируются частными лицами с целью приобретения прибыли способами, присущими меновому хозяйству, - тогда нет ничего бесспорнее далеко идущего "капиталистического" отпечатка, лежащего на целых, - и как раз на "величайших", - эпохах античной истории" (там же, с. 18). Однако, если слишком далеко зайти по этому пути "обесчеловечения" экономической науки, то придется отказаться от ее определения не только в качестве политической экономии, что фактически уже произошло в начале XX века, но и в качестве "социальной экономии", которым предпочитал пользоваться и сам М. Вебер...

Согласно веберовской концепции античного капитализма, "...среди составных частей капитала, разумеется, отсутствуют все те средства производства, которые созданы техническим развитием последних двух столетий и составляют нынешний "постоянный капитал" (там же, с. 19). А это как раз те "более многочисленные и более грандиозные производительные силы", чем все, созданные предшествующими поколениями "вместе взятые", о которых писали авторы "Манифеста..." как об основных достижениях буржуазии Нового времени. Но, "с другой стороны", как подчеркивает М. Вебер, вместо отсутствующих в древности составных частей капитала "...надо прибавить одну важную составную часть, которая отсутствует теперь: рабов, попавших в рабство за долги, и рабов купленных " (там же). Впрочем, если более строго придерживаться политэкономической терминологии, следовало бы подчеркнуть, что рабов тогда пришлось бы рассматривать не среди "составных частей капитала" вообще, а в качестве составных частей именно переменного капитала. Но ведь и сам автор "Капитала" писал, что "рабы, крепостные и т. д." "принадлежат непосредственно к числу средств производства" (Маркс К. Капитал: Критика политической экономии. Т. 1. - М.: Издательство политической литературы, 1983., с. 726), - парадокс, свидетельствующий о том, какие чисто терминологические трудности возникают в случае попыток применить к античной экономике категории экономики капитализма. Так что в этом пункте М. Вебера придется причислить скорее к последователям К. Маркса, чем к его убежденным противникам.

Однако это - совсем не единственный пункт, свидетельствующий об "опасной близости" автора "Аграрной истории Древнего мира" к автору "Капитала". Если сопоставить то, что писал М. Вебер об экономике античного общества, с тем, что написано в XXIV главе "Капитала" о "так называемом первоначальном накоплении", нам придется не раз натыкаться на поразительные созвучия, побуждающие задаться вопросом о "неофициальных" источниках веберовского вдохновения. Эта глава начинается характерным пассажем, обнажающим пункт, в котором К. Маркс оказывался перед необходимостью покидать строго экономическую позицию в поисках "внеэкономического" источника "накопления капитала", выводящего за пределы капиталистического общества с его имманентной логикой диалектического саморазвития "товара".

"Мы видели, - пишет он, - как деньги превращаются в капитал, как капитал производит прибавочную стоимость и как за счет прибавочной стоимости увеличивается капитал. Между тем накопление капитала предполагает прибавочную стоимость, прибавочная стоимость - капиталистическое производство, а это последнее - наличие значительных масс капитала и рабочей силы в руках товаропроизводителей. Таким образом все это движение вращается, по-видимому, в порочном кругу, из которого мы не можем выбраться иначе, как предположив, что капиталистическому накоплению предшествовало накопление "первоначальное" ("previous accumulation" по А. Смиту) - накопление, являющееся не результатом капиталистического способа производства, а его исходным пунктом" (там же, с. 725).

Так вот, судя по всему и М. Вебер, ищущий не просто "зачатки", но достаточно развитые формы капитализма, и не только "в недрах" феодализма, но и за его пределами, заходит гораздо дальше К. Маркса, двигаясь, тем не менее, по тому же, "предуказанному" им пути. И не об этом ли свидетельствует поразительные совпадения его констатаций вне-экономических источников античного капитализма с теми, что автор "Капитала" увидел в Европе XVI- XVII веков? И не это ли тождество "первоисточников" давало автору "Аграрной истории Древнего мира" основание говорить об античном и средневековом "капитализмах" как о вполне самостоятельных (имевших "достаточные основания" существования в самих себе) "разновидностях" капитализма, укорененных в специфической "констелляции" исторических условий, вновь и вновь вызывавших их к жизни?

Говоря о внеэкономических причинах возникновения "античного" и "средневекового" типов капитализма, М. Вебер, как правило, до предела заостряет проблему политического насилия и его роли в истории. Причем достаточно многое из того, что он пишет по этому поводу, заставляет задуматься о марксистских импульсах его вдохновения, восходящих именно к XXIV главе "Капитала", где экономическому детерминисту К. Марксу, пришлось искать "условия возможности" накопления капитала где угодно, но только не в собственно экономической сфере. Вот тут-то (как и в иных аналогичных случаях) автор "Капитала" вспоминает, что "как известно, в действительной истории большую роль играют завоевание, порабощение, разбой, - одним словом насилие" (там же, с. 726). Причем, не просто "большую", но, как оказывается, определяющую роль, поскольку в роковые минуты становления новых исторических форм иных способов "первоначального накопления" капиталов просто не было в наличии. Это - роковое "место встречи" К. Маркса, Ф. Ницше и М. Вебера, испытавшего далеко ведущее влияние как первого, так и второго.

Читаем едва ли не центральное, с точки зрения его "дальнобойности" место из упомянутой XXIV главы, которое так часто цитировалось что, подчас, уже забывается - в каком месте и по какому поводу (одновременно вполне конкретному и в то же время "абстрактному": теоретико-методологическому и мировоззренческому) оно появилось в "Капитале": "Различные моменты первоначального накопления распределяются, исторически более или менее последовательно, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией... Но все они пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция" (там же, с. 761)...

В последней главе "Капитала" достаточно широко и впечатляюще представлена еще одна тема, развитие которой могло навести на мысль о неслучайной связи античного капитализма с рабовладением. Это - роль и место использования рабского труда в процессе "первоначального накопления" в Западной Европе и Америке. "Англия получила право вплоть до 1743 г. поставлять в испанскую Америку 4800 негров ежегодно. Ливерпуль вырос на торговле рабами. Последняя является его методом первоначального накопления... В 1743 г. Ливерпуль использовал для торговли рабами 15 кораблей, в 1751 г. - 53 корабля, в 1760 г. - 74, в 1770 - 96 и в 1772 г. 132 корабля". (там же, с. 769). Подобный размах работорговли, свидетельствовавший о ее экономической целесообразности в Новое время, невольно подталкивал исследователей к более далеко идущему умозаключению: если, таким образом, оказывается, что современный капитализм и рабовладение не так уж исключают друг друга, то так ли уж невероятным было бы предположение о существовании капитализма, основанного на рабстве, в глубокой Древности? Тем более, что чисто экономический анализ понятия капитализма, проделанный М. Вебером, убеждал его в том, что это последнее не исключает вывода об экономической "релевантности" рабовладения, способного - при определенных обстоятельствах - стимулировать не только хозяйственное, но также политическое, и, так сказать, культурно-историческое развитие отдельных народов и стран.

Таким было общее заключение, которое витало в "теоретическом воображении" молодого, но уже многообещающего автора статьи (не оставшейся незамеченной) "Социальные причины падения античной культуры", опубликованной еще в 1896 году, но уже содержавшей основополагающие идеи и конструктивные схемы положенные как в основание "Города", так и в фундамент "Аграрной истории Древнего мира".

А теперь вспомним веберовский перечень способов "помещения капитала во времена классической древности": разработка рудников" (осуществлявшаяся главным образом рабами) (...) плантационное производство" (опять-таки с помощью рабского труда); отдача внаем (иногда обученных) рабов или устройство их как самостоятельных ремесленников или торговцев "за оброк", как бы сказали русские", "наконец, капиталистическая эксплуатация обученных ремеслу рабов, принадлежащих в полную собственность или же взятых в залог, производившаяся в "мастерских" или без них..." (Вебер М. Аграрная история Древнего мира / Пер. под ред. Д. М. Петрушевского. - М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1923., с. 19). Он, этот перечень, должен подчеркнуть роль рабского труда в формировании и функционировании античного капитализма.

Однако в противоположность Т. Моммзену и Э. Мейеру, склонным акцентировать черты, роднящие античный капитализм с современным ("новейшим"), М. Вебер ни на минуту не забывает о специфических особенностях первого, резко противополагающих его последнему. "...Экономическое своеобразие капиталистической эксплуатации находящихся в собственном владении рабов (Sklavenbesitzes), в отличие от системы "свободного труда, заключается прежде всего в громадном повышении (Steigerung) количества капитала; затрачиваемого на содержание живой рабочей силы и вкладываемого в покупку ее; когда, в случае застоя в деле, раб оказывается незанятым, капитал этот не только не приносит процентов, - как и машина, - но и "съедает", кроме того (в буквальном смысле слова), непрерывно присоединяемые к нему прибавки. Из этого одного уже следует замедление 1) оборота капитала и 2) процесса образования капитала вообще" (там же, с. 21-22).

В тесной связи с этим обстоятельством оказывается включение в это, казалось бы, "чисто экономическое" рассуждение - его политической составляющей, которая до тех пор оставалась на заднем плане (хотя и молчаливо предполагалась, учитывая "синтетичность" веберовской социологии). Ибо "...настоящая же, "капиталистическая" эксплуатация раба, как простого орудия производства, находила себе границу в своей зависимости от правильной поставки рабов на рынок, т. е. от успешности войн" (там же, с. 22). Ведь "...полная капиталистическая эксплуатация его рабочей силы была возможна при не только юридической, но и фактической безсемейности раба, т. е. при системе казарм, которая, однако, делала невозможным пополнение класса рабов из собственной среды. Иначе стоимость и содержание женщин и воспитание детей ложились бы мертвым балластом на основной капитал" (там же, с. 22-23).

Развивая мысль о решающем значении "военно-политической" составляющей в истории античного капитализма М. Вебер пишет: "Военное (...) расширение территории государства и большие победы обыкновенно способствовали расширению рабовладения, удешевлению рабов и вместе с тем усиливали побуждение к капиталистической эксплуатации рабов в собственном производстве (плантации, мореходство, горное дело, .... и т. д.)" (там же, с. 30). На этом основании он делает вывод о том, насколько "сильно" "...политические судьбы и особенности отдельных стран должны были влиять на степень развития свободного и несвободного труда в их отношении друг к другу, на размеры капиталистической эксплуатации этого последнего и на ее направление (...) обременение военными повинностями свободного населения являлось премией за рабский труд больше всего там, где включавшему в свой состав вооруженных за свой счет крестьян и мелких горожан ополчению из свободных граждан приходилось вести хронические войны крупного стиля, как это было во времена расцвета эллинской демократии и в республиканском Риме" (там же, с. 30-31).

Но, как со всей решительностью утверждает М. Вебер, "...одно военное устройство, как таковое, само по себе не имело решающего значения для степени развития рабства, и, следовательно, не определяло окончательно степени и направления в развитии античного "капитализма". Напротив, громадное влияние имели тут общие политические основы античной жизни и в особенности обусловливаемый, в конце концов, политическим строем характер государственного управления, в частности, управления финансового" (там же, с. 31). В целом же, как неоднократно повторял М. Вебер, античный капитализм, в противоположность современному, "промышленному", стоял "на политическом якоре". И стоило только разрубить канат, связывавший древний капитализм с этим "якорем", как оказывалась разрушенной и другая - "золотая" (торгово-экономическая) цель, связывавшая его с военно-политическим "якорем". Так, в изображении М. Вебера, ярко окрашенным плохо скрытой полемикой с "формационным" толкованием капитализма и его истории, выглядит судьба античного капитализма." (Предисловие "Веберовская социология истории" / Вебер М. Аграрная история Древнего мира. Издательство "КАНОН-пресс-Ц". 2001. http://simposium.ru/ru/node/10162)

Правомерен ли такой взгляд на "античный капитализм"? Ведь сам К. Маркс писал: "Торговые народы древнего мира существовали, как боги Эпикура в межмировых пространствах, или, вернее, как евреи в порах польского общества. Торговля первых самостоятельных, колоссально развившихся торговых городов и торговых народов, как торговля чисто посредническая, основывалась на варварстве производящих народов, для которых они играли роль посредников." (Маркс К. Капитал. Критика политической экономии, т. 3, ч. 1 // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 25, ч. 1, стр. 363, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Рассмотрим в этой связи Карфагенскую республику. Профессор Семёнов утверждает, что "Карфагенское общество принято рассматривать в курсе истории Древнего Востока. Финикийские социоисторические организмы действительно были древнеполитарными, точнее древнеполитомагнарными. В новых условиях, создавшихся в первой половине I тысячелетия до н.э., стало возможным превращение древнеполитомагнарных обществ в магнарные, а затем - и в рабовладельческие. По этому пути пошло развитие Карфагена, который поэтому с полным основанием должен быть включен не в восточный, а в античный мир. Его история была неотъемлемой частью истории последнего, а не первого." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1327.html#4.3.5).

"В середине V в. Карфаген представлял собой чрезвычайно сложный государственный организм, конгломерат городов, областей, племен и народностей, находившихся на различном уровне общественного развития, экономически и политически слабо связанных между собой. В состав Карфагенской державы входили западная Сицилия, южная оконечность Пиренейского полуострова, острова Питиусские, Мальта, Пантеллерия, Гоццо, Сардиния. В Северной Африке под властью Карфагена находилась громадная территория от Филеновых Алтарей до Атлантического побережья. Этнически новое государство было чрезвычайно разнородным: мы находим здесь ливийские племена Северной Африки, западных финикиян, иберов, элимов и сардов. Наконец, источники указывают еще одну группу населения Северной Африки - ливиофиникиян." (Шифман И.Ш. Карфаген / Сост. и авт. вступ. статьи И. Р. Тантлевский. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. - 518 с. http://www.sno.pro1.ru/lib/shifman_karfagen/19.htm).

"Кар-фа-ген-ское государ-ствен-ное устрой-ство было капи-та-ли-сти-че-ским режи-мом, как это и долж-но быть в такой граж-дан-ской общине, в кото-рой нет зажи-точ-но-го сред-не-го сосло-вия и кото-рая состо-ит, с одной сто-ро-ны, из неиму-ще-го город-ско-го насе-ле-ния, живу-ще-го поден-ны-ми зара-бот-ка-ми, а с дру-гой сто-ро-ны, из опто-вых тор-гов-цев, вла-дель-цев план-та-ций и знат-ных намест-ни-ков...

С финансовой точки зрения Карфаген занимал во всех отношениях первое место среди древних государств. Во время Пелопоннесской войны этот финикийский город превосходил, по свидетельству первого греческого историка, все греческие города своим богатством, и его доходы сравнивались с доходами великого царя; Полибий называет его самым богатым городом во всем мире. Точно так же как в более позднюю эпоху в Риме, полководцы и государственные деятели Карфагена не считали для себя унизительными научное ведение сельского хозяйства и его преподавание. О высоком развитии сельского хозяйства свидетельствует агрономическое сочинение карфагенянина Магона, которое считалось позднейшими греческими и римскими сельскими хозяевами за свод основных законов рационального земледелия; оно было не только переведено на греческий язык, но по распоряжению римского сената переработано по-латыни и официально рекомендовано как руководство италийским землевладельцам. Характерна тесная связь этого финикийского полевого хозяйства с денежным; как на основной принцип финикийского земледелия указывают на правило, что никогда не следует приобретать земли больше того количества, какое можно интенсивно обработать. Карфагенянам послужило на пользу и то, что страна была богата лошадьми и быками, овцами и козами; в этом отношении Ливия, благодаря своему кочевому хозяйству, едва ли не превосходила, по мнению Полибия, другие страны. Карфагеняне были наставниками римлян как в искусстве извлекать всевозможные выгоды из почвы, так и в искусстве эксплуатировать своих подданных; при посредстве этих последних Карфаген собирал поземельную ренту с "лучшей части Европы" и с богатых, отчасти даже слишком щедро наделенных природою, североафриканских стран, к которым, например, принадлежали земли в Бизаките и подле Малого Сирта. Издавна считавшиеся в Карфагене почетным промыслом торговля и процветающие при ее помощи кораблестроение и промышленность уже в силу естественного хода вещей ежегодно приносили местным поселенцам золотую жатву, а сверх того, как уже было ранее замечено, карфагеняне все более и более захватывали в свои руки монополию и сумели сосредоточить в своей гавани как всю торговлю, которая велась в западной части Средиземного моря из чужих стран и из внутренних карфагенских провинций, так и все торговые сношения между Западом и Востоком...

Хотя и нет возможности составить себе представление о капиталах, стекавшихся в этот Лондон древнего мира, но по меньшей мере об источниках государственных доходов может дать некоторое понятие тот факт, что, несмотря на очень дорого стоившую систему организации карфагенского военного дела и несмотря на беспечное и недобросовестное управление государственным имуществом, все расходы вполне покрывались данью, которая собиралась с подданных, и таможенными сборами и что граждане не облагались прямыми налогами; даже после второй Пунической войны, когда государственное имущество Карфагена уже было расшатано, текущие расходы и ежегодная уплата Риму 340 тысяч талеров могли быть покрыты без наложения податей лишь благодаря некоторой упорядоченности финансового хозяйства, а через четырнадцать лет после заключения мирного договора государство уже было в состоянии предложить немедленное погашение остальных тридцати шести срочных платежей. Но не в одной только сумме доходов сказывается превосходство карфагенского финансового хозяйства; среди всех значительных государств древнего мира только в одном Карфагене мы находим экономические принципы более поздней и более просвещенной эпохи; этим мы намекаем на государственные займы, между тем как в денежной системе мы находим кроме золотых и серебряных монет также лишенные материальной стоимости денежные знаки, с употреблением которых не был знаком древний мир. Если бы государственное управление было денежной спекуляцией, можно было бы утверждать, что никто никогда не выполнял своей задачи более блестящим образом, чем Карфаген." (Моммзен Т. История Рима. - СПб.; "НАУКА", "ЮВЕНТА", 1997., http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1271862180).

Существует и иное мнение:

"Социально-экономическая структура карфагенского общества, в том числе и проблема рабства, до сих пор специально не изучалась ни в советской, ни в зарубежной литературе. Существуют лишь весьма неполные по материалу и во многом устаревшие очерки в сводных работах Н.А. Машкина (Машкин ?.?., Карфагенская держава до Пунических войн. ВДИ, 1948, N 4.), О. Мельтцера (Meltzer О., Geschichte der Karthager. Bd. II. Berlin, 1913) и Ст. Гзелля (Gsell. St. Histoire ancienne de l'Afrique du Nord. Vol. IV. Paris, 1928).
Недостаточная изученность этого вопроса на конкретно историческом материале способствовала появлению на страницах изданий, предназначенных, как правило, для весьма широкого круга читателей, разного рода домыслов и фантастических предположений. В частности, очень широко распространена в зарубежной карфагенистике точка зрения, согласно которой Карфаген был обществом капиталистическим. Имелись даже попытки представить Карфаген своеобразным вариантом фашистского корпоративного государства.
Авторы подобных построений либо игнорируют источники, либо вычитывают из них то, что в источниках не сказано. Предпосылкой для возникновения этих воззрений, помимо присущей буржуазной историографии тенденции опрокидывать в прошлое капиталистические отношения, послужило смешение капиталистического производства с товарным.
Как известно, товарное производство - это производство для обмена или продажи. Исторически оно возникает лишь с появлением общественного разделения труда, обособлением отдельных хозяйственных ячеек и, наконец, развитием частнособственнических отношений. Капиталистические производственные отношения начинаются там, где действие закона стоимости распространяется на взаимоотношения между эксплуататором и эксплуатируемым. Однако в Карфагене, насколько об этом можно судить по имеющимся данным, господствовало внеэкономическое принуждение к труду. Именно поэтому К. Маркс находил в земледельческом товарном хозяйстве Карфагена "больше сходства с плантаторским хозяйством, чем с формой, соответствующей действительно капиталистическому способу эксплуатации". (Шифман И.Ш. Рабство в Карфагене / Каллистов Д.П., Нейхард A.A., Шифман И.Ш., Шишова И.А. Рабство на периферии античного мира. Л., Издательство "Наука", 1968. http://www.sno.pro1.ru/lib/rabstvo_na_periferii_antichnogo_mira/10.htm).

Вообще-то целиком цитата выглядит вот так:

"И даже в тех земледельческих хозяйствах древнего мира, в которых обнаруживается наибольшая аналогия с капиталистическим сельским хозяйством, в Карфагене и Риме, больше сходства с плантаторским хозяйством, чем с формой, соответствующей действительно капиталистическому способу эксплуатации. Мы вообще не найдем в древности в континентальной Италии повода для формальной аналогии, - которая к тому же во всех существенных пунктах представляется сплошь обманчивой для всякого, кто понял капиталистический способ производства и кто не открывает подобно г-ну Моммзену капиталистического способа производства уже во всяком денежном хозяйстве, - мы найдем ее, пожалуй, только в Сицилии, потому что последняя существовала как земледельческий данник Рима и потому земледелие в основном было нацелено на экспорт. Здесь встречаются арендаторы в современном значении слова." (Маркс К. Капитал. Критика политической экономии, т. 3, ч. 2 // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 25, ч. 2, стр. 349, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

То есть сам основоположник марксизма вовсе не исключает наличия в определённых условиях при рабовладельческом строе капиталистических производственных отношений. Что же касается конкретно Карфагенского государства, то мы видим, что при минимуме фактов каждый из оппонентов, рассматривая одни и те же "косвенные улики", трактует их в свою пользу, подгоняя их под модель общественно-экономического устройства, сформированную на основе своих убеждений.

Сторонник марксизма-ленинизма видит классический рабовладельческий строй, его противник - вполне сформировавшийся капитализм. Какую роль при этом играют рабовладельческие производственные отношения, остаётся только гадать.

Выше уже не раз упоминался Древний Рим, обратимся теперь к нему.

Как известно, история Древнего Рима подразделяется на три больших периода: Царский период (VIII - VI вв. до н. э.), период Республики (ок. 510 - 31 гг. до н. э.), период Империи (31 г. до н. э. - 476 г. н. э.).

"В VI - III вв. до н. э. рабский труд проникает в различные отрасли хозяйства - рабы обрабатывают поля, трудятся в ремесленных мастерских, в домашнем хозяйстве. В рабов обращали военнопленных, рабами становились кабальные должники. Запрещение долгового рабства в Риме в 326 г. до н. э. сделало порабощение пленных основным источником пополнения класса рабов.

Раннерабовладельческие отношения называют патриархальным рабством и отличают от классического рабства. При патриархальном рабстве производство направлено на создание не товара, а лишь средств существования господина и его фамилии, господствует натуральное хозяйство, а связи с рынком находятся в зачаточном состоянии. Поскольку товарные отношения были слабые, а необходимость в прибавочном труде раба ограничена потребностями господина и его семьи, то эксплуатация раба не достигала крайних пределов. Несмотря на использование рабов в разных отраслях производства, в целом их было мало и они еще не стали основными производителями.

Рядом с рабами трудились и сам хозяин, и его дети.

Раб не рассматривался в качестве вещи, за ним сохранялись некоторые (хотя и самые минимальные) права человеческой личности. Раба не включали в инвентарь имения, рабы отвечали за некоторые поступки перед судом (в более поздний период его наказывал хозяин), могли выступать поручителями и быть усыновленными. Они имели право участвовать в некоторых религиозных культах и празднествах. Согласно религиозным представлениям, рабам давался отдых в праздники, а слишком жестокое обращение с рабами, напрасное пролитие крови признавались неугодными богам.

Грань между свободой и рабским состоянием не была резкой, она смягчалась и затушевывалась существованием переходных от рабства к свободе разных категорий зависимости: клиентской связи, домашнего рабства, кабального должничества...

На рубеже III - II вв. до н. э. в социально-экономической жизни Рима произошли глубокие изменения. Патриархальная система рабства к этому времени развилась в так называемое классическое рабство, т. е. рабовладельческий способ производства достиг наибольшей зрелости, а римское общество в целом приобрело рабовладельческий характер...

В IV - III вв. до н.э. переход от патриархального к классическому рабству на территории Италии произошел в греческих городах-колониях Южной Италии и Сицилии. Господствующим развитое рабство стало в большинстве областей Апеннинского полуострова только во II в. до н.э.

Оформление классического рабства в Италии имело всемирно-историческое значение, так как позднее это рабство в его италийско-римской форме распространилось по всему Средиземноморью и сыграло важную роль в исторических судьбах населявших его народов. Переход к классическому рабству был глубоким социально-экономическим и культурным переворотом в обществе, производстве, образе жизни. Каковы причины этого переворота?

Многие ученые (У. Уестерман, М. Финди, К. Хопкинс) главной причиной перехода к развитым формам рабства считают удачные войны римлян. По их мнению, успешные военные действия привели к наплыву рабов в Италию и к проникновению рабства в разные области жизни. Подобное объяснение нельзя признать исцерпывающим, так как оно исходило не из наблюдения процесса внутреннего развития римского общества, а из чисто внешнего фактора. Основные же причины коренятся не в войнах, а в характере социально-экономических, политических и культурных изменений в римско-италийском обществе. В греческих колониях и в некоторых этрусских городах зрелые рабовладельческие отношения сложились в IV - III вв. до н. э. как закономерный результат внутреннего развития; это повлияло на становление классического рабства в других областях Апеннинского полуострова, в частности в Лации и Риме.

Внутренняя эволюция общественно-политических отношений в Риме в IV - III вв. до н. э. вела к возникновению новых форм классического рабства. Концентрация земли в одних руках, распространение частной собственности, развитие ремесел, торговли, денежного обращения, зарождение товарного хозяйства требовали дешевой рабочей силы. Но где ее можно было получить? Рабочей силой внутри страны были в раннее время плебеи, зависимые клиенты, должники. Однако борьба плебеев с патрициями завершилась запрещением долговой кабалы, ослаблением экономической зависимости клиентов; значительная часть клиентов и плебеев получила небольшие земельные наделы. Заставить же работать свободного мелкого собственника, добившегося равноправия и наделенного участком земли, на другого было трудно. Такой рабочей силой мог быть лишь лишенный всех прав и всякого имущества раб, полученный откуда-то извне. Отсюда усиление агрессивности Рима, его бесконечные войны, массовое ограбление и порабощение завоеванного населения...

В отличие от патриархальной системы при классическом рабстве производство направлено на создание прибавочной стоимости. В рабовладельческом хозяйстве (поместье или ремесленной мастерской) организуется товарное производство, которое колеблет устои натурально-хозяйственных отношений. Ранее изолированные хозяйства устанавливают более или менее тесные связи с рынком. Во II - I вв. до н. э. владельцы вилл и мастерских стремятся не только к получению большего прибавочного продукта, но и к товарной его реализации. Стремление к получению большего прибавочного продукта приводило к усилению эксплуатации рабов, усложнению внутренней структуры хозяйства, росту предпринимательского начала в экономике.

Возрастала и численность рабов. Рабы стали многочисленным классом римско-италийского общества. Рабовладение распространилось в решающих отраслях хозяйства - в сельском хозяйстве, горнодобывающем деле, металлургии, строительстве. Однако труд свободных и полузависимых работников продолжал применяться во всех сферах и составлял во II - I вв. до н. э. другой важнейший сектор римского народного хозяйства.

Усиление эксплуатации рабского труда, продиктованное интересами товарного производства, привело к ухудшению общественного и юридического положения рабов. Остатки человеческих прав, некоторые моральные ограничения эксплуатации рабов, существовавшие при патриархальном рабстве, в новых условиях начинают стеснять рабовладельца. Теперь он заинтересован в том, чтобы работник был передан в его полное и бесконтрольное распоряжение и мог быть подвергнут любой, даже самой чрезмерной, эксплуатации...

При развитой системе рабства происходил переход от мелкого производства (в земледелии и ремесле) к более крупному, централизованному хозяйству, где получила применение простая и отчасти сложная кооперация труда. Если при патриархальной системе господствующим типом хозяйства были мелкий участок или мастерская, где работали 2 - 3 - 5 человек, то во II - I вв. до н. э. они сменяются имениями в 100 - 250 югеров земли с рабочим персоналом в 13 - 20 единиц. Отказ от мелкого хозяйства, переход к более крупному производству означали общую интенсификацию экономики, привели к расцвету римское сельское хозяйство, ремесло и строительство.

Раб был основным производителем, и потребности развивающегося хозяйства требовали постоянного притока новых масс рабов. Потребность в рабах в римском обществе была постоянной, и удовлетворялась она из разных источников...

Во II - I вв. до н. э. рабы, как уже было сказано, становятся весьма многочисленным классом. Однако численность населения в древности, в том числе рабов, точно неизвестна. Ученые расходятся в определении численности рабов и свободного населения в классическую эпоху. Французский историк XIX в. А. Валлон считал, что соотношение рабов и свободных в Италии II - I вв. до н. э. было 1:1, т. е. 50% рабов и 50% свободных. Немецкий историк конца XIX - начала XX в. Ю. Белох определял это соотношение как 3 : 5 (37,5% рабов и 62,5% свободных). Американский историк У. Уестерман полагал, что соотношение между свободными и рабами 1 : 2 (33% рабов и 67% свободных).

Подъему сельского хозяйства II - I вв. до н. э. способствовало установление рыночных связей между городом и деревней. Город в значительной степени обособился от деревни. Будучи центром ремесла, торговли, политической и культурной жизни, город нуждался в сельскохозяйственных продуктах, а деревня - в ремесленных изделиях. Это создавало экономическую основу для торгового обмена между ними. Землевладелец был заинтересован в получении большого урожая всех культур, он имел возможность продать его на городском рынке и купить на вырученные деньги необходимые ремесленные изделия, орудия, предметы роскоши и т. д. Поэтому он с большим вниманием относится к своей земле, более энергично заставляет работать своих рабов. Иначе говоря, развитие рыночных связей интенсифицировало сельское хозяйство. Рабское имение, связанное с рынком, ведущее интенсивное и рациональное хозяйство, становится господствующим типом.

Однако нельзя и преувеличивать степень товарности римского имения. Такие выдающиеся ученые, как Эд. Мейер, М.И. Ростовцев, У. Уестерман, считали, что товарное производство в Риме этого времени настолько развилось, что превратилось в капиталистическое, при котором товарно-денежные отношения получают всеобщее распространение. Вряд ли эти утверждения соответствуют исторической действительности II - I вв. до н. э. Несмотря на формирование товарного производства, в Италии II - I вв. до н. э. во многих секторах сохранилось натуральное в своей основе хозяйство. Товарное производство и натуральное хозяйство сосуществовали в рамках даже одного имения. Исследование структуры товарного поместья показывает, что в нем имелись все сельскохозяйственные отрасли. Имение обеспечивало себя всеми сельскохозяйственными продуктами, оно их не покупало и не продавало, т. е. они не пускались в товарное обращение. Однако среди этих многочисленных отраслей выделялась какая-нибудь одна, например, виноградарство, или оливководство, или плодоводство и т.д., продукция которого шла на рынок, т. е. товарной отраслью была, как правило, только одна, а остальные были нетоварными. Таким образом, в своей основе античное хозяйство и его ячейка - римское имение - были натуральными, товарные отношения охватывали производство и обмен неглубоко, основная масса продуктов потреблялась там же, где и производилась, не вовлекаясь в рыночный оборот.

Достижением римлян в области сельского хозяйства был переход от мелкого к крупному землепользованию. При господстве мелкого производства невозможно быстрое движение вперед, так как земледелец, возделывающий небольшой участок земли, лишен возможности ставить опыты, вводить новые сорта, усовершенствования. Он вынужден делать все сам: и пахать, и обрезать деревья, и ухаживать за виноградником, т. е. он не мог сосредоточиться на одной операции и достигнуть в ней совершенства. В мелком хозяйстве нельзя было использовать преимущества простой и сложной кооперации. В сельском хозяйстве II - I вв. до н. э. господствующим типом хозяйства становится рабовладельческое имение в несколько сот югеров земли, которые возделывают полтора-два десятка рабов, руководимых из одного центра рабовладельцем, имеющим достаточно средств на различные усовершенствования. Используя преимущества простой и элементы сложной кооперации, рабовладелец достигал больших успехов, чем мелкий хозяин. Рабский труд был доходным лишь при условии непрерывного принуждения рабов к труду, и поэтому он был наиболее рентабельным, если коллектив рабов был относительно небольшим, где контроль мог быть более эффективным. Однако в обширных имениях, так называемых латифундиях (от лат. latus fundus - обширное имение), рабов было так много-, что контроль за ними был затруднен. В таких крупных хозяйствах преимущества рабского труда нейтрализовались низкой его производительностью. Во II - I вв. до н.э. подобные хозяйства были менее доходными и более отсталыми, чем рабовладельческие имения средних размеров, и не играли большой роли в экономике Италии.

Наряду с рабовладельческими виллами средних размеров существовали и мелкие хозяйства свободных римских земледельцев - сельского плебса. Такой плебей обрабатывал 10 - 30 югеров сам, со своей семьей, помогали ему иногда 1 или 2 раба.

Мелкие сельские хозяйства дольше всего сохранялись в Северной Италии. В полуостровной части страны они были оттеснены на второй план рабовладельческими виллами. По уровню производства, рациональной организации и доходности эти мелкие хозяйства уступали рабовладельческим виллам и потому были весьма неустойчивы. Многие земледельцы теряли свою землю в результате задолженности, неурожаев, иногда военных действий или насилий богатого соседа. Большая часть разорившегося сельского плебса шла в город, где пополняла ряды городского населения, часть же, оставаясь в сельской местности, превращалась в арендаторов, батраков, в сезонных наемных рабочих.

Бурный подъем ремесла в Италии начался на рубеже II - I вв. до н. э. Широкое проникновение рабского труда в ремесло, особенно труда высококвалифицированных ремесленников из эллинистических стран, оживление рыночного обмена между городом и деревней, рост городов и городского населения стимулировали развитие ремесленного производства. В отличие от сельского хозяйства, где решающую роль приобрел рабский труд, в ремесленном производстве большее значение имели свободные ремесленники, хотя в Риме и других городах Италии существовали ремесленные мастерские с персоналом в 10 - 20 единиц, из которых все или половина могли быть рабами. Преобладающими все же были мастерские свободных ремесленников, где рабский труд применялся мало. Всевозрастающую роль в ремесле начинал играть труд вольноотпущенников, которые или сами содержали мелкие ремесленные мастерские, или работали по найму...

В I - II вв. Римское государство достигло наибольшего территориального расширения. В его состав вошли Северная Африка, большая часть Западной, Южной и Юго-Восточной Европы, Восточное Средиземноморье до Армении и реки Евфрат. Впервые в мировой истории побережье Средиземного моря было объединено в рамках одного государственного образования. На территории бывшей Римской империи I - II вв. в настоящее время существует около 30 государств. Римская империя стала мировой, по тем масштабам, державой...

Сельское хозяйство западных провинций до римского завоевания было отсталым: преобладали зерновые культуры малоценных сортов, удобрения применялись редко, господствовала примитивная двухпольная или залежная система земледелия. Римляне, италики, греки, проникая в завоеванные провинции, приносили с собой навыки рационального ведения сельского хозяйства по примеру италийских рабовладельческих имений. В связи с этим изменилась структура посевных площадей: стали распахивать новые земли, во многих рабовладельческих имениях начинают выращивать виноград, оливковые и плодовые деревья. Галльские вина, испанское оливковое масло успешно конкурируют с лучшими италийскими и греческими сортами. Насколько обширным был размах оливководства и виноградарства в западных провинциях, показывают археологические данные: маслодавильни, найденные в Северной Африке, занимают площадь в несколько сот квадратных метров; на рельефах из Галлии запечатлена перевозка вина в огромных деревянных бочках.

Совершенствуется земледелие. Вводятся новые сорта зерновых и кормовых, распространяется культура пшеницы, осваиваются новые виды удобрений. В частности, в Галлии довольно широко использовались минеральные удобрения. Совершенствуется сельскохозяйственная техника: именно на просторах галльских латифундий получила применение довольно совершенная галльская жнейка; был изобретен колесный плуг; для помола зерна начали применять водяные мельницы. Все эти достижения были результатом широкого распространения рабовладельческих имений, вытеснивших мелкое землепользование свободных или полузависимых земледельцев. Рост городов и городского населения в самих провинциях, возможность вывоза сельскохозяйственных продуктов в Италию и другие области Империи способствовали проникновению в провинциальное сельское хозяйство товарного производства и рациональных приемов земледелия.

Как известно, уровень сельского хозяйства восточных провинций в эллинистический период был довольно высок. Тем не менее включение их в состав громадной Римской державы, экономические связи с Италией и западными провинциями, упорядочение налоговой системы стимулировали развитие сельского хозяйства стран Восточного Средиземноморья по восходящей линии, хотя оно и не развивалось столь бурно, как на Западе. Египет был житницей Империи, и его хлебом кормилась большая часть римского городского населения. Предметом экспорта были также тонкие греческие вина, высококачественное оливковое масло. Однако в общем восточные провинции сравнительно мало экспортировали сельскохозяйственные продукты.

Интенсивное развитие сельского хозяйства на Запале, как уже говорилось, было связано с широким распространением здесь рабовладельческих имений среднего и крупного размера (латифундий). Рабовладельческие поместья, связанные с рынком, пришли на смену участкам мелких свободных земледельцев, хозяйству разлагающейся общины или крупным владениям племенной знати, земли которой обрабатывали зависимые от нее соплеменники, клиенты и рабы. Однако мелкое земледелие свободных земледельцев или же сидящих не землях крупных собственников сохранилось, а сами мелкие земледельцы все более и более превращались в колонов. Латифундии поглощали во II в. и. э. не только мелкие крестьянские участки, но и средние по своим размерам рабовладельческие имения, охватывая пространства по нескольку тысяч югеров. Эти громадные территории обрабатывались или рабами, руководимыми из одного центра - виллы (централизованная рабская латифундия), или колонами, которые арендовали небольшие участки земли у латифундиста и занимались земледелием по своему усмотрению, а господин не вмешивался в этот процесс (децентрализованная латифундия с колонами). В некоторых латифундиях часть территории обрабатывалась живущими на вилле рабами в централизованном порядке, а остальная часть дробилась ка мелкие участки и сдавалась в аренду колонам. Кризис рабовладельческого способа производства и падение производительности рабского труда, нехватка рабов и т. п. приводили в дальнейшем к расширению колонатного земледелия.

Рабовладельческие латифундии получили широкое распространение в Галлии и Испании, в то время как в Италии, Африке, восточных провинциях децентрализованная латифундия с колонами становится ведущей формой сельскохозяйственного производства. Развитие этой формы в восточных провинциях было связано с традициями эллинистической эпохи и с широким господством общинных отношений восточного типа, В Италии же переход к колонатному земледелию был вызван упадком средних интенсивных хозяйств рабовладельческих имений, на смену которым пришли латифундии. Латифундии по сравнению со средними рабовладельческими поместьями были более отсталыми хозяйствами: хорошо организовать труд громадных масс рабов (до нескольких сот человек) гораздо сложнее, чем двух-трех десятков рабов. Латифундист находил выход в том, что дробил часть своей территории, а иногда и всю ее на мелкие участки и сдавал их в аренду колонам. В качестве арендной платы колоны вносили в I в. н. э. определенную денежную сумму. Для получения этой суммы колон должен был продать производимые им сельскохозяйственные продукты на рынке. Необходимость продавать на рынке часть урожая отвлекала колона от обработки земли. Рыночная конъюнктура, падение или подъем цен заставляли его иногда в полцены продавать свои продукты. Иначе говоря, сельскому хозяину вносить денежную арендную плату было неудобно, это часто приводило даже к его разорению. Источники содержат сведения о росте недоимок с колонов. Отчаявшиеся колоны нередко бежали из поместий. Стремясь ликвидировать это ненормальное положение, латифундисты вместо денежной платы стали брать плату из доли урожая. Во II в. н. э. колон был обязан давать третью часть пшеницы, ячменя, вина, масла и олив, четвертую часть гороха, по секстарию меда (секстарий - 0,55 л) и т. д. Кроме того, колоны должны были отработать несколько дней на полевых работах в хозяйстве землевладельца.

Перевод арендной платы из денежной в натуральную был выгоден как колону, так и землевладельцу: колон был меньше связан с рынком и мог лучше обрабатывать землю. Он был заинтересован в лучшей обработке земли, так как ему самому шло до 2/3 урожая. Повысились соответственно и доходы латифундистов, была исключена проблема недоимок, неизбежная при денежной плате. С другой стороны, получив продуктовые взносы колонов, землевладелец мог их реализовать на рынке. Богатому собственнику было легче, чем колону, поглощенному обработкой собственного участка, реализовать продукты на рынке. Во II в. н. э. аренда из части продукта становится господствующей, хотя в ряде мест сохранялась денежная плата.

Наряду с частными земельными владениями получает распространение императорское землевладение во всех провинциях. Однако основной массив императорской земельной собственности сосредоточивался в восточных и африканских провинциях, в то время как в Италии и на Западе роль частной земельной собственности была много большей. Императорская собственность в каждой провинции состояла из громадных латифундий - сальтусов, которые не подчинялись властям соседних городов и управлялись специальным чиновником-прокуратором (территории, изъятые из-под власти соседних городов-муниципий, назывались экзимированными, т. е. изъятыми). Очень часто крупный сальтус со всем его населением брал в аренду богатый подрядчик, называемый кондуктором, который подчинялся прокуратору. Кондуктор руководил всем сельскохозяйственным производством, а прокуратор получал лишь готовый продукт. Кондукторы часто злоупотребляли своим положением, произвольно повышали взносы колонов, количество отработочных дней. Как правило, прокураторы принимали сторону богатого кондуктора в ущерб интересам обездоленных колонов. Наряду с сальтусами существовали императорские латифундии, обрабатываемые рабами. Императоры были крупнейшими рабовладельцами Империи, они располагали любым числом рабов и перед ними никогда не стоял вопрос о нехватке рабов. Поэтому использование рабов на императорских землях было более продолжительным, чем на землях частных земле- и рабовладельцев.

Императорские и частные латифундии в виде централизованных рабских хозяйств или децентрализованных владений с колонами были ведущей формой землевладения во II в. н. э. Наряду с ними существовали и другие формы. В западных провинциях были распространены средние рабовладельческие интенсивные поместья, хозяйства мелких собственников, особенно отставных легионеров-ветеранов. Мелкое землевладение играло очень большую роль в северных и придунайских провинциях Римской империи (в Паннонии, Далмации, Мезии, Фракии, Дакии). Эти провинции позже других вошли в состав Империи, и.там дольше, чем в других местах, сохранялось общинное землевладение. Однако и здесь возникли рабовладельческие имения и латифундии. Археологами на территории современных Венгрии и Румынии открыты остатки вилл громадных латифундий с обширными хозяйственными помещениями, рабскими тюрьмами и т. д...

Процветанию различных ремесел способствовало не только расширение сырьевой базы, но и более широкое проникновение в них рабского труда. Если в предшествующее время основным предприятием была ремесленная мастерская в 10 - 20 рабочих единиц, то во II в. н. э. ее размеры увеличиваются до нескольких десятков работников. Увеличение ремесленной мастерской привело к более дробному разделению труда, к его специализации и кооперации. Однако роль свободного труда в римском ремесле была несколько большей, чем в сельском хозяйстве.

В ряде отраслей рабский труд был господствующим: в горном деле, в строительстве, в каменоломнях и глиняных карьерах. Большая часть трудоемких операций в других ремеслах (переноска тяжестей, топка печей, простейшие операции вроде размешивания глины и т. п.) также выполнялась рабами. Рост ремесленного производства привел к появлению некоторых новых его отраслей. Стеклодувное дело зародилось еще в конце I в. до н. э., но особенное распространение оно получило в I - II вв. н. э.; подлинно массовым производством стало изготовление обожженного кирпича, нашедшего широкое применение вместе с бетоном - основным строительным материалом. Для II в. н. э. характерен особый подъем провинциального ремесла. Если в I в. до н. э. - I в. н. э. ремесленные изделия италийских мастерских находили довольно широкий сбыт в провинциях, то во II в. уже местные мастерские удовлетворяли основные потребности своей провинции. Некоторые провинциальные города стали экспортировать изделия своих мастеров в другие провинции и даже в Италию. Особенно преуспели в своем экспорте галльские города: льняные ткани и шерстяные плащи, галльская керамика начинают появляться повсеместно на Западе и в Италии. Средиземноморскую известность получили изделия сирийских городов: пурпурные ткани, ювелирные украшения, предметы из цветного стекла, роскошные ткани...

Для экономической жизни Империи характерно зарождение ремесленной деятельности в латифундиях. Их владельцы заводили на вилле ремесленные мастерские - керамические, ткацкие, деревообделочные, стеклодувные. В некоторых галльских латифундиях разрабатывали рудники, выплавляли металл и создавали собственную металлообработку. Латифундиальное ремесло становилось серьезным конкурентом городского, оно способствовало некоторому обособлению сельской местности от городов как экономических центров, подрывало связи города и деревни, подмывало основы товарного производства. Но изделия поместного ремесла не могли отличаться высоким качеством, поскольку как бы ни была велика латифундия, внутри нее нельзя было организовать такого разделения труда и специализации, как в городских мастерских, так как целью поместного ремесла было в конечном счете не изготовление товарной продукции, а удовлетворение внутренних нужд данного поместья и ближайшей округи...

Никогда еще торговые сношения многочисленных народов Средиземноморья не достигали такой степени интенсивности и размаха, как в эпоху Антонинов. Одной из наиболее глубоких причин процветания римской торговли был рост товарного производства, связанный с широким распространением в провинциях рабовладельческих хозяйств, поставляющих продукты на рынок.

Торговые связи устанавливаются как внутри провинций, так и между провинциями. Италийские торговцы проникают в Испанию и Сирию, Дакию и Египет, Мавританию и Британию; галльские судовладельцы и купцы наводняют Италию, прирейнские области и испанские провинции; пальмирские негоциаторы достигают Дакии и Египта. Многочисленные торговые лавки и склады для хранения товаров становятся неотъемлемой частью каждого города. Как показали раскопки Помпеи и Геркуланума, лавки занимали нижние этажи зданий и тянулись вдоль всей улицы. В некоторых городах возводились специализированные помещения для торговли каким-либо одним товаром, например мясом или шерстью. В начале II в. н. э. в Риме был построен грандиозный Траянов рынок. Это величественное сооружение - подлинный античный супермаркет состоял из 5 ярусов-этажей и включал около 150 лавок для продажи разных товаров.

Показателем интенсивности торговых отношений является вовлечение в товарный оборот не только предметов роскоши, но и товаров массового потребления - вина и масла, хлеба и льна, металла и посуды, изделий из бронзы и стекла. Возможность вывоза этих товаров стимулировала их производство в провинциях, способствовала специализации и укреплению товарных отношений. Испания специализируется на изготовлении оливкового масла, вина, металлов; Галлия - шерстяных изделий, вина, бронзовых фибул, изделий из стекла; Египет вывозит хлеб, льняные ткани, гранит, папирус, стекло; Сирия - вино, пурпурные ткани, предметы роскоши. Однако нельзя преувеличивать воздействие римской торговли на производство: в целом оно по-прежнему оставалось натуральным в своей основе. Торговали обычно излишками продукции. Наибольшее значение получила торговля металлами, предметами роскоши, а также продуктами сельского хозяйства. Массовая торговля готовой ремесленной продукцией велась, как правило, только в пределах соседней округи. Широкому внедрению торговли препятствовало несовершенство транспорта и путей сообщения: грузы перевозились на двух- или четырехколесных повозках, запряженных волами, или на ослах и мулах; по рекам - на небольших баркасах, а по морю - на кораблях, грузоподъемность которых редко превышала 1000 т. Перевозки грузов на значительные расстояния были рискованным предприятием. Порой было выгоднее перевести на новое место всю ремесленную мастерскую, чем ее продукцию. Широкое распространение ремесла в провинциях и латифундиях не могло не привести к некоторому экономическому самодовлению провинций, хотя и способствовало торговле, например сельскохозяйственными продуктами и сырьем. Иначе говоря, средиземноморская торговля эпохи Антонинов была далека от подлинно мировой торговли и не оказывала на производство столь решающего воздействия, как в современном мире. Тем не менее средиземноморская торговля II в. н. э., видимо, достигла высшего пика своего развития в древности. Купцы и торговцы объединялись в коллегии, которые располагали значительными денежными средствами, кораблями, имели доверенных агентов в разных провинциях. Общему размаху торговли не могло не способствовать совершенствование меняльного дела и кредитных операций: вместо того чтобы везти массу наличных денег с собой, торговец оставлял их у менялы своего города, получая от него соответствующее свидетельство, по которому ему выдавали необходимую сумму в другом месте.

Наряду с внутри- и межпровинциальной торговлей в пределах государственных границ возрастают объемы внешней торговли с окружающими Империю соседними странами и народами. Внешняя торговля была необычайно выгодной, так как римские торговцы за бесценок скупали в соседних странах нужные им товары и втридорога продавали их на своих рынках. Расцвет некоторых римских городов был связан как раз с такой торговлей...

Свободное крестьянство никогда не исчезало даже в Италии, в стране наиболее зрелых рабовладельческих отношений. В западных, дунайских и африканских провинциях, которые в момент присоединения к Римской империи переживали разложение общинных порядков, роль мелких земледельцев-общинников была довольно высока. Земледельческое население Империи постоянно пополнялось за счет поселения в разных провинциях отслуживших ветеранов. Крестьяне - римские граждане - были собственниками небольших земельных наделов и, возделывая их, применяли иногда труд одного или нескольких рабов, вели в ряде случаев своего рода полурабовладельческое хозяйство. Существовали, и их было, видимо, большинство, хозяйства и без рабов. Вздорожание и уменьшение притока рабов раньше всего ударили по таким маломощным полурабовладельческим хозяйствам и приводили их к разорению, превращению в замкнутый натуральный мирок, в котором крестьянин и его семья с трудом сводили концы с концами.

Для II в. н. э. характерно довольно активное внедрение арендных отношений и распространение колоната. Колон стал столь же заметной фигурой средиземноморской деревни, как и раб, и свободный крестьянин. Юридически колон - свободный человек, имеющий право уйти от землевладельца после истечения срока договора, обычно заключаемого на 5 лет. Однако, как правило, колон за пятилетний срок настолько опутывался различными долговыми и другими обязательствами, что практически не мог оставить свое место и продолжал возделывать арендованный участок долгие годы. Во многих поместьях колоны жили в течение нескольких поколений и превратились в пожизненных арендаторов. Это было выгодно землевладельцу, так как обеспечивало обработку его земель и избавляло от необходимости искать новых арендаторов. Живущий в течение длительного времени в имении, колон крепко был привязан к его владельцу, а землевладелец превращался в его господина: он давал ему земельный участок, некоторые орудия труда, покупал его продукцию, разбирал споры колонов между собой, их жалобы на поместную администрацию. Господская вилла постепенно заменила колону и городские власти, и императорскую администрацию, и из человека свободного и равноправного с землевладельцем колон превратился в зависимого от его воли.

Кто арендовал землю и превращался в колона? Им мог быть свободный и потерявший свою землю крестьянин, и бывший поденщик, и вольноотпущенник, и городской плебей, вернувшийся в деревню. Превращение этих людей в арендаторов-колонов приводило в конечном счете к постепенному понижению их социального статуса, потере некоторых прав свободной личности и к превращению юридически в зависимого от воли землевладельца человека.

Колонами становились и посаженные на землю рабы. Такая практика известна со времен Веспасиана. Как уже говорилось, землевладельцы были вынуждены в рядеслучаев давать рабам в пекулий землю, скот, хижину. Положение такого раба, живущего отдельным хозяйством, обрабатывающего клочок земли и вносившего определенную плату за нее господину, фактически мало отличалось от положения свободного арендатора-колона. Римские юристы иногда называют таких посаженных на землю рабов квазиколонами, т. е. почти колонами. Квазиколоны сидели на участках относительно прочно. Они уже не смешивались с остальными рабами, живущими на вилле, их не вносили в инвентарные книги имения, не передавали по завещанию, т. е. посаженные на землю рабы занимали более высокое положение, чем прочие рабы.

Одним из источников колоната были поселения пленных варваров в пограничных провинциях, особенно в северных и северо-западных. Многие области пограничных провинций были опустошены многочисленными набегами варваров. Для того чтобы ввести их в сельскохозяйственный оборот, римские императоры (широко применял эту меру Марк Аврелий) селили здесь побежденные "варварские" племена при условии небольшой платы за пользование землей и некоторых отработок (при проведении дорог, предоставлении транспортных средств и т. п.). Формирование колоната как специального института было тесно связано с распространением громадных латифундий второго типа (т. е. латифундий с колонами) и упадком рабовладельческих вилл. В последующие столетия колоны превращаются в основную массу сельских работников, в то время как роль рабского труда все более и более снижается...

Процветание многих ремесел во всех провинциях Римской империи привело к повышению удельного веса ремесленников в социальной жизни средиземноморского общества. Хотя в большинстве случаев ремесленная деятельность была организована в средних или крупных мастерских, в которых основными работниками были рабы, однако существовали также многочисленные мастерские, где работал сам мастер-хозяин, члены его семьи и один-два раба. В I - II вв. н. э. участились случаи выделения в пекулий рабам небольшой мастерской, часть дохода от которой шла господину. Многие рабы, получившие такой пекулий, впоследствии выкупались на свободу, становились уже владельцами мастерской. Значительная часть ремесленных мастерских и лавок в римских городах II в. н э. принадлежала таким вольноотпущенникам или их потомкам. Эти трудолюбивые и бережливые люди, обязанные достигнутым положением своему труду, обеспечили процветание многих видов римского ремесла. Дошедшие до нас надгробные памятники на их скромных могилах носят надписи, где трогательно прославляются профессии гончаров, сукновалов или кожевников." (История Древнего Рима: Учеб. для вузов по спец. "История"/ В.И. Кузищин, И.Л. Маяк, И.А. Гвоздева и др.; Под ред. В.И. Кузищина. - 4-е изд., перераб. и доп. - М.: Высш. шк., 2002. - 383 с. http://yanko.lib.ru/books/hist/hist_anc_roma-kuz-2002-a.htm#_Toc195971027).

Так что же нам показывает такой беглый экскурс в историю Древнего Рима? То, что и там, при всей развитости рабовладельческих производственных отношений, античный способ производства отнюдь не был единственным, а если и был доминантным, то довольно короткое время и не на всей территории Римского государства. Но правы ли Т. Моммзен, М.И. Ростовцев, У. Уестерман и другие исследователи, говоря о римском "капитализме"?

"Во II столетии земледелие в Италии только тогда давало хотя бы небольшой доход, когда велось так, что издержки по обработке доводились до минимума, а для этого было необходимо, чтобы дело велось в очень широких размерах и чтобы применялся труд не свободных работников, а рабов. При таких условиях мелкое землевладение стало быстро исчезать и владельцы небольших участков в лучшем случае обращались к возделыванию винограда или оливкового дерева, т. е. добывали продукты, составлявшие предметы вывозной торговли, а то и прямо сбывали свою землю крупным помещикам.

В колоссальных размерах зато развивалось в Риме денежное хозяйство. Уже во время Катона не только в Риме, но и в провинциях действовало множество банкиров, которые являлись посредниками в самых разнообразных торговых и промышленных предприятиях и во всевозможных денежных расчетах. Внешняя торговля получила весьма широкое развитие отчасти в силу естественных причин, отчасти и потому, что во многих покровительствуемых Римом государствах римляне и латины не платили таможенных пошлин. О размерах заморской торговли Рима можно судить по тому, что серебро оказывалось уже недостаточным средством обмена и в огромном количестве обращалось золото: в 157 г. запасы римского государственного казначейства лишь на 1/6 состояли из серебра, а на 5/6 из золота.

Промышленность, во всех отраслях которой употреблялся рабский труд, тоже развивалась, но далеко не столь значительно, как торговля, необычайное же развитие получили различные торговые и промышленные предприятия. Стремление к приобретению богатства, к увеличению своего благосостояния охватило мало-помалу всю нацию. Считалось долгом совести и порядочности аккуратно вести свои денежные дела и увеличивать, а не проживать полученное наследство. Общим экономическим правилом было участвовать небольшими долями состояния во многих предприятиях, а не вкладывать весь капитал в какое-нибудь одно, этим и объясняется замечательная прочность римских состояний. И богатства отовсюду стекались в город Рим, который в это время в денежном отношении стал для всех других государств тем, чем теперь является в Европе Англия. Богатства частных лиц были громадны, и состояние, какое в Греции имел лишь один богатейший человек, в Риме считалось самым средним.

Гражданское равенство, уже нарушенное образованием фактически замкнувшегося кружка правящей знати, еще более пострадало от образования могущественной денежной аристократии...

Таковы были плоды капитализма, и это были еще не самые худшие. За чрезмерным развитием денежного хозяйства не замедлили явиться и более ужасные его результаты: во все стороны общественной жизни проникла глубокая безнравственность, человеколюбие и патриотизм заменились господством подлейшего эгоизма... Начинали таять духовные силы нации, падала она и в физическом отношении, - в общем, население Италии за II столетие уменьшилось, причем уменьшилось именно число свободных, число же рабов возросло...

Торговля же и денежные обороты римских капиталистов были по-прежнему значительны и даже еще усилились. Рядом с политическою олигархиею, которая правила через сенат, создалась могущественная олигархия капиталистов, в руках отдельных лиц скопились колоссальные богатства, которые давали возможность их обладателям оказывать заметное влияние и на политические дела. Коринф был разрушен именно по настояниям этой финансовой олигархии, которая и захватила в свои руки огромные торговые обороты Коринфа. По требованию той же группы капиталистов основана была Нарбонна, город, важный в торговом отношении, хотя по политическим соображениям сенат не сочувствовал основанию этой колонии." (Моммзен Т. История Рима. - СПб.; "НАУКА", "ЮВЕНТА", 1997. http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1271072582).

Хотел было привести цитаты других вышеупомянутых авторов на ту же "римско-капиталистическую" тему, но тут наткнулся на книгу профессора В.Ю. Катасонова "От рабства к рабству: Древний Рим и современный капитализм", поэтому лучше приведу выдержку оттуда:

"В античных странах - Греции и Риме - на смену патриархальному рабству приходит классическое рабство, которое характеризуется высокой степенью эксплуатации рабов. Рабский труд используется для производства товарной продукции, классическое рабство существует в условиях определенного развития рыночных, товарно-денежных отношений. И хотя классическое рабство сначала появилось в Греции, а лишь потом - в Древнем Риме, именно в последнем оно получило наибольшее развитие. За пределами античного мира в ту эпоху классическое рабство в сколь-нибудь больших масштабах не существовало. О различии между патриархальным и классическим рабством можно сказать очень коротко: если в первом случае хозяин смотрел на раба почти как на члена своей семьи, то во втором случае - почти как на вещь.

Нас наиболее интересует та часть истории Древнего Рима, когда зародилось и приобрело достаточно зрелые формы классическое рабство. Это вторая половина республиканского периода и императорский период. Своего пика классическое рабство в Древнем Риме достигло во II-I вв. до н.э., когда оно отодвинуло свободный крестьянский и ремесленный труд на второй план.

До начала XIX века, когда еще в научный и политический обиход не было введено слово "капитализм", да и сам капитализм не получил должного развития, историки, естественно, не проводили никаких параллелей между древностью и современностью. А вот начиная с середины XIX в. некоторые историки обратили внимание на то, что наряду с классическим рабством в Древнем Риме существовал капитализм. Среди них - выдающийся авторитет в области истории древнего Рима - немец Теодор Моммзен, известный своей многотомной "Историей Рима" (Первые три тома, охватывающие период от основания Рима до падения республики, вышли в 1854 - 1857 годах, пятый том, посвященный римским провинциям, появился в 1885 году, четвертый том, в котором предполагалось изложить правление императоров, написан не был. Одно из последних изданий книги в нашей стране: Моммзен Теодор. История Рима. Пер. с немецкого. - СПб.: Наука, Ювента, 1994. В данной работе мы пользуемся текстом книги Теодора Моммзена "История Рима" (кратким вариантом), размещенным в Интернете на сайте "Библиотека Гумер - история". Моммзен Т. История Рима. - СПб.; "НАУКА", "ЮВЕНТА", 1997. http://ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1271072582).

Этот автор часто использует слово "капитализм" для описания хозяйства и финансов древнеримского общества.

Существование капитализма в древнем мире впервые серьезно обосновал выдающийся немецкий историк Эдуард Мейер в своих книгах "Экономическое развитие древнего мира" (1895) и "Рабство в древности" (1898). Об этом же говорил не менее выдающийся историк, социолог и философ Макс Вебер. Он известен нам как автор издававшейся много раз на разных языках книги "Протестантская этика и дух капитализма". Свои мысли о существовании капитализма в древнем мире он изложил в своей мало известной российскому читателю работе "Аграрная история древнего мира" (1907).

Примерно в то же время (начало XX века) о капитализме древнего мира писали немцы Вернер Зомбарт (работы "Буржуа", "Евреи и хозяйственная жизнь") и Карл Каутский ("Происхождение христианства"), а также итальянский юрист и экономист Джузеппе Сальвиоли ("Капитализм в античном мире").

Из отечественных авторов можно назвать блестящего русского историка и археолога академика Михаила Ивановича Ростовцева (1870-1952), который после революции 1917 года эмигрировал из России. Работая в западных университетах, он написал в 20-30-х годах прошлого века большое количество работ, в которых касался этой темы. У нас изданы некоторые из них (Наиболее последовательно мысль о существовании капитализма в древнем мире выражена Ростовцевым в доступной всем отечественным читателям монографии "Общество и хозяйство в Римской империи" (в 2-х томах. Пер. с нем. - М.: "Наука", 2000-2001. http://coollib.com/b/224112/read).

Из последних работ на тему капитализма древнего мира можно назвать обширную статью Питера Темина "Экономика Римской империи раннего времени" (Peter Temin. The Economy of the Early Roman Empire // Journal of Economic Perspectives. Vol.20, N 1. - Winter 2006. https://www.aeaweb.org/articles.php?doi=10.1257/089533006776526148).

Все упомянутые выше авторы различают ранний капитализм, который существовал в древнем мире (Вавилон, античная Греция, Рим), и поздний, или зрелый капитализм, который стал складываться в Европе после Реформации и победы буржуазных революций. Уже тысячи лет назад существовали наемный труд, капитал, рынок, прибыль и другие атрибуты капиталистической модели общества. Ранний капитализм, по всеобщему мнению, созидательным потенциалом не обладал, а лишь обострял противоречия тогдашнего общества...

В раннем Риме имело место в основном патриархальное рабство - в отличие от рабства "классического", которое появилось в эпоху поздней республики. Кстати, существует массовое заблуждение, что во многих странах того времени существовало "классическое" рабство, т.е. такое же, как в Древнем Риме. Как отмечают исследователи, в странах Древнего Востока рабы имели право на семью и личное хозяйство, дети их становились свободными. Рабы становились членами семьи, а хозяин нес ответственность за их здоровье и жизнь.

"Классическое" же рабство - феномен почти исключительно античного мира, прежде всего римского. Такая форма рабства появилась в период так называемого "расцвета" рабства в Италии. Этот период начался примерно со II в. до н.э. и охватил два-три века. То есть он закончился, по мнению некоторых историков, в конце I в. до н.э.; по мнению других историков - в конце I в. н.э. (т.е., так или иначе, конец "расцвета" рабства примерно совпадал с временем земной жизни Иисуса Христа). В это время происходили наиболее успешные внешние завоевания и присоединение к Риму новых провинций.

По мнению историка М. Финли, в период "расцвета" рабства в Италии было около 2 млн. рабов. По оценке другого историка - П. Бранта, число рабов в это время находилось в диапазоне 2-3 млн. человек. Учитывая, что свободных граждан в Италии в это время проживало 4-5 млн. человек, получается, что отношение числа рабов к числу свободных граждан определялось как 1: 2,5 или 1: 2 (М. Finley. Ancient Slavery and Modem Ideology. New York, 1980, p. 80; P. Brant. Italian Manpower, 225 B.C. - A.D. 14. Oxford, 1971, pp.4, 121-124.)

Следует иметь в виду три дополнительных обстоятельства.

Во-первых, в другие периоды римской истории абсолютное и относительное количество рабов в метрополии было существенно меньше того рекордного уровня, который был достигнут в указанный период "расцвета рабства". Так, в середине V в. до н.э., по данным Дионисия Галикарнасского, при общей численности населения Рима с прилегающими территориями в 440 тыс. человек количество рабов вместе с вольноотпущенниками составляло не более 50 тысяч. В это время у римлян, которые привыкли все делать собственными руками и у которых еще не было неуемной жажды богатства, не было и особой потребности в рабской рабочей силе. В случае захвата пленных римляне обычно их убивали или, в крайнем случае, продавали. Если римские воины и брали с собой домой рабов, то это выглядело некоей "экзотикой". Такие "трофейные" рабы использовались в домашнем хозяйстве, нередко они становились по статусу чуть ли не членами семьи римлянина, обзаводились имуществом, создавали собственные семьи. В товарном производстве рабы тогда почти не использовались, да и само товарное производство существовало в зачаточной форме. То есть рабство имело незначительные масштабы и носило исключительно патриархальный характер.

Как отмечает известный историк древнего Рима С. Николс, уже в конце I в. до н.э. и еще более явно в I в. н.э. в Древнем Риме стали сокращаться масштабы рабства. Потенциал провинций Римской империи как источников поставки "свежих" рабов был близок к исчерпанию. Военно-экономический потенциал Римской империи, столь необходимый для "освоения" новых территорий и новых источников рабов, был также близок к своему полному исчерпанию.

Во II - III вв. н.э. рабы стали составлять небольшой процент численности населения Италии. Рабы стали дорогими, их стали использовать только как домашнюю прислугу у богатых римлян. Далее и вплоть до конца существования Римской империи в 476 г. н.э. рабов было крайне мало, а подавляющую часть населения стали составлять колоны. Советская историческая наука утверждала, что колонат представлял собой одну из форм рабовладельческих отношений. Однако многие зарубежные и отечественные историки, среди которых следует выделить Эдуарда Мейера и М.И. Ростовцева, считали, что колонат представлял уже разновидность крепостной зависимости.

Во-вторых, следует иметь в виду, что рабовладение было распространено преимущественно в метрополии - Италии. Может быть, по уровню развития рабства с Италией были сопоставимы Сицилия и некоторые области Испании. Остальные территории, входящие в состав Римской империи, в гораздо меньших масштабах использовали рабский труд. Таков был вывод русского историка М.И. Ростовцева. В начале имперского периода римской истории (конец I в. до н.э. - середина I в. н.э.) численность населения Римской империи, по разным оценкам, составляла от 50 до 70 млн. человек. Оценки доли рабов в этом населении варьируются от 4 до 8 процентов.

В-третьих, согласно многим оценкам, из общей численности рабов, имевшихся в Италии в период "расцвета" рабства, примерно половина была задействована в качестве "домашних рабов" и в хозяйствах, обеспечивающих собственное потребление хозяев-рабовладельцев. Таким образом, даже в эпоху "расцвета" рабства в Римском государстве патриархальное рабство не исчезло, а лишь дополнилось "классическим". То есть в хозяйствах, ориентированных на рынок, на получение денег, было задействовано около 1 млн. (максимум - 1,5 млн.) рабов. Это составляло примерно 20-25% общей численности населения Италии.

Таким образом, "классическое" рабство в римском обществе было важной, но не единственной формой общественно-экономических отношений. Определение Древнего Рима как типичной рабовладельческой общественно-экономической формации (марксистский подход) является большой натяжкой. На ранних этапах развития Римского государства рабство имело преимущественно натурально-патриархальную форму и играло подчиненную роль в хозяйстве. В период так называемого "расцвета" римского рабства оно дополнилось "классической" формой (использование рабского труда в товарном производстве). В поздний период исторического развития римского государства рабство было заменено колонатом - разновидностью крепостничества.

"Классическому" рабству можно дать еще название "капиталистическое" рабство (использование рабского труда для получения рабовладельцем денежного капитала). Как показал исторический опыт Древнего Рима, "капиталистическое" рабство не могло существовать на больших пространствах (оно ограничивалось в основном Италией) и очень длительное время (даже в Италии оно просуществовало два - максимум три века).

Мы видим, что "капиталистическое" рабство в Древнем Риме имело весьма ограниченный потенциал развития. Это была модель типично экстенсивного хозяйственного развития. После того, как приток "свежих" рабов в метрополию стал сокращаться, все более явно стали проступать разрушительные свойства указанной модели хозяйства.

Не менее ограниченный потенциал своего развития продемонстрировал также капитализм нового времени. Однако в отличие от древнего "капиталистического" рабства современный капитализм пытался и пытается компенсировать свою несостоятельность вовлечением в рабство гораздо больших масс населения. Если в те времена ресурсы дешевой, почти бесплатной рабочей силы черпались из провинций Римской империи (общая численность их населения - 30-40, максимум 50 млн. человек), то сегодня Запад черпает такие ресурсы из всех уголков мира (миллиарды рабочих рук). А это означает, что потенциал разрушения у современного капитализма может оказаться несравненно более мощным, чем у "капиталистического" рабовладения Древнего Рима (О характере и масштабах рабства в современном мире у нас будет еще разговор впереди. Здесь лишь сошлемся на известного историка, социолога и политолога А. Зиновьева. По его мнению, масштабы рабства в древнем Риме (имеются в виду не только абсолютные, но и относительные масштабы рабства, причем, в первую очередь, рабства "классического") были меньше, чем масштабы современного рабства на Западе (см.: Зиновьев А.А.,. Запад. Феномен западнизма. - М., 2000. http://www.litmir.co/bd/?b=93704))." (Катасонов В.Ю., От рабства к рабству. От Древнего Рима к современному капитализму. - М.: Кислород, 2014 - 448 с. http://www.litmir.co/bd/?b=192474).

Хоть я и не во всём согласен с Катасоновым, особенно с тем, что касается современного капитализма, чудовищной эксплуатации и всего прочего, его взгляд на рабство в Древнем Риме кажется мне абсолютно верным, в отличие от мнения профессора Семёнова:

"В Греции кризис общества начался еще в IV в. до н.э., что во многом способствовало ее подчинению вначале Македонии, а затем Риму. В Риме переход к серварной формации произошел на несколько веков позднее, чем в Греции. Соответственно позднее начался и ее кризис. Выразился он в начавшейся на грани I и II вв. н.э. постепенной сменой рабовладельческих отношений доминомагнарными. Именно доминомагнарный уклад имеют в виду историки, когда говорят о колонате. Однако серварные отношения полностью не исчезли. Они продолжали еще долгое время сохраняться, но уже в роли второстепенных.

А еще раньше, в I в. до н.э. - I в. н.э., началось постепенное обволакивание всех существующих социально-экономических связей политарными. Становление политаризма невозможно без постоянного, систематического террора. В этом заключена глубинная причина и проскрипций, начало которым положил Луций Корнелий Сулла, и политики массовых репрессий Тиберия, Калигулы, Клавдия, Нерона. Завершение становления политаризма нашло свое внешнее выражение в переходе от принципата к доминату.

Результатом почти полного исчезновения экзогенного рабства было резкое падение производительных сил общества. Произошло их возвращение чуть ли не к исходному уровню. Все это прежде всего относится к западной части Римской империи, которая входила в состав античной зоны центрального исторического пространства, ибо восточная ее часть, исключая Греции, всегда была в основном политарной и составляла периферийную зону этого пространства. Но процесс политаризации довольно далеко зашел к тому времени и в Греции, которая вступила в полосу кризиса задолго до Рима.

Различие социально-экономических отношений на западе и востоке Римской державы, принадлежность их к разным зонам обусловил распад империи на две части и разную их историческую судьбу. Восточная Римская империя (Византия), отчасти давно уже бывшая, отчасти ставшая к V в. н.э. политарным обществом, сохранилась. Политаризм в Византии носил очень своеобразный характер. В целом ряде отношений это общество отличался от обычного древнеполитарного, но в главном и основном оно относилось к тому же самому типу. Это нашло свое выражение, и в том, что на протяжении тысячи лет своего существования Византия пережила несколько периодов подъема и упадка. И византийское политарного общество, как и любое другое общество данного типа, было тупиковым.

Для последнего периода эволюции вначале западной части Римской империи, а затем самостоятельной Западной Римской империи было характерно сосуществование политаризма и магнаризма. Западноримский политаризм существенно отличался от обычного палеополитаризма. Он возник и существовал как своеобразная надстройка над социально-экономическими отношениями иного типа, вначале серварными, затем доминомагнарными. И западноримский магнаризм был во многом иным, чем магнаризм в палеополитарных общества. Этот уклад не возник заново в рамках чисто политарного общества, а появился в результате трансформации серварного уклада, который существовал еще до становления политарных отношений.

В позднем западноримском обществе политарный и магнарный способы уклады не просто сосуществовали. Можно говорить о своеобразном симбиозе этих двух укладов, который и определял специфику этого общества. Оно относились к особой дуалистической, симбиотической, химерной параформации, которую можно назвать античнополитомагнарной.

Как уже указывалось, в любом классическом древнеполитарном обществе совмещение политарных отношений с магнарными нарушало его внутреннее равновесие и обрекало на развал. Неустойчивым был симбиоз политаризма и магнаризма и в позднем западноримском обществе. Все это неизбежно должно было бы завершиться его распадом. Трудно сказать, что последовало бы за ним.

В древнеполитарных обществах, в которые упадок не приводил к гибели цивилизации, обычно рано или поздно начинался процесс возрождения и развития политарных отношений и они вступали в период нового подъема. Во всяком случае, трудно было ждать зарождения в недрах западноримского общества принципиально новых социально-экономических отношений, который обеспечили бы подъем человечества на новую стадию развития.

Таким образом, в развитии общества, которое обычно именуют античным, сменилось три разных социально-экономических типа: 1) общество пресерварное (предсерварное), доминомагнарное, 2) общество серварное и 3) общество постсерварное, античнополитомагнарное. Последнее не было способно к прогрессу.

Казалось, развитие человечества зашло в тупик. Но кроме древнеполитарных обществ и зашедшего в тупик античного общества продолжали существовать предклассовые социоисторические организмы, причем разнообразных типов, составлявшие своеобразный исторический резерв.

Западная Римская империя была обречена на гибель. И она с неизбежностью рухнула. Решающую роль в ее падении сыграли германцы. Вторжение германских племен и союзов племен на территорию Римской империи было составной частью Великого переселения народов, в котором участвовали и другие демосоциорные ассоциации и союзы: гунны, сарматы, славяне и т.д. Все эти народы находились на стадии предклассового общества. Их общества были не геосоциальными, а демосоциальными, т.е. мобильными, способными перемещаться с одной территории на другую. Великое переселение народов было перемещением демосоциорных союзов, сверхсоюзов и прадержав." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1327.html#4.3.4).

Если отбросить в сторону словесную шелуху и многочисленные введённые Семеновым термины, то остаётся непонятным, почему крушение рабовладельческого строя на Западе Римской империи было шагом вперёд, а те же процессы происходящие в её восточной части - движением назад. Тем более, что профессор утверждает, что Восточная Римская империя (Византия) отчасти уже была, отчасти стала к V в. н.э. политарным обществом. "Политаризм в Византии носил очень своеобразный характер", хотя и "отличался от обычного древнеполитарного, но в главном и основном оно относилось к тому же самому типу".

Рассмотрим политарную общественно-экономическую формацию.

"Все возникшие в IV-II тысячелетиях до н.э. социально-исторические организмы относились к одному и тому же типу. Господствующим в них был азиатский, или древнеполитарный способ производства. Соответственно общества Древнего Востока относилось к древнеполитарной общественно-экономической формации. Палеополитаризм возник из предшествовавшего ему протополитаризма.

Древнеполитарный способ производства существовал в трех вариантах. Один из них был основным, самым распространенным, и когда говорят об азиатском способе производства, то только его и имеют в виду. В этом смысле его можно считать классическим.

При классическом варианте древнеполитарного способа производства эксплуатируемым классом являются крестьяне, живущие общинами. Крестьяне или платят налоги, которые одновременно представляют собой земельную ренту, или, что реже, наряду с ведением собственного хозяйства, обрабатывают землю, урожай с которой поступает государству. Этих крестьян также нередко в порядке трудовой повинности используют на работах различного рода (строительство и ремонт каналов, храмов, дворцов и т.п.). Как явствует из сказанного, древнеполитаризм в данном варианте - двухэтажный способ производства. Политарный общественно-экономический уклад включает в себя в качестве своего фундамента крестьянско-общинный уклад.

Существовавшие в недрах крупных политарных социоисторических организмов крестьянские общины не были их простыми подразделениями. В их основе лежали иные социально-экономические отношения, чем те, что образовывали базис классового социоисторического организма, в который они входили. Поэтому крестьянские общины обладали некоторыми особенностями социоисторических организмов, выступали в ряде отношений как подлинные социоры. В частности они имели свою особую культуру, отличную от культуры классового социоисторического организма, в состав которого входили. Они были субсоциорами.

Крестьянские общины были глубинной подосновой древнеполитарных обществ. Древнеполитарные социоисторические организмы возникали, исчезали, сливались и раскалывались. Но общины при этом сохранялись. А когда погибала цивилизация и происходил возврат на стадию предклассового общества, крестьянские общины превращались в пракрестьянские, которые в дальнейшем с новым переходом к классовому обществу снова трансформировались в крестьянские.

Происшедший впервые на Древнем Востоке переход от предклассового, протополитарного общества к древнеполитарному, классовому был гигантским шагом вперед в истории человечества. Однако техника, которую использовали крестьяне-общинники, мало чем отличалась от той, которая существовала на предшествующих этапах развития - в позднем первобытном и предклассовом обществах. На этом основании нередко делается вывод, что с переходом к классовому древнеполитарному обществу сколько-нибудь существенных сдвигов в развитии производительных сил не произошло. В основе данного вывода лежит сведение производительных сил к технике и соответственно прогресса производительных сил к росту производительности труда. И основание, на котором зиждился этот вывод, и сам вывод ошибочны.

Увеличение продуктивности общественного производства может быть достигнуто не только за счет прогресса техники и роста производительности труда. Кроме технического (технологического) способа повышения продуктивности общественного производства, а тем самым и уровня развития производительных сил, возможно, существуют и иные.

Детальное исследование сохранившихся вплоть до наших дней позднепервобытных и предклассовых земледельческих обществ, живших в природных условиях, сходных с теми, что были характерны для древневосточных социоров, показало, что, вопреки привычным представлениям, время, которое члены этих обществ уделяли земледельческому труду, было сравнительно небольшим: 100 - 150 дней в году. В классовых же обществах Азии, которые еще в XIX в. были политарными, земледельцы работали в поле не менее 250 дней.

Развитие производительных сил в позднепервобытном обществе сделало возможным появление протополитарных отношений. Стремление протополитаристов получить возможно больше прибавочного продукта привело к возникновению мощного государственного аппарата и превращению протополитаризма в настоящий политаризм.

Утверждение политарных отношений привело, во-первых, к возрастанию продолжительности рабочего дня, во-вторых, к увеличению числа рабочих дней в году. В результате при той же самой производительности труда резко выросла продуктивность общественного производства. Отношения эксплуатации, утвердившись, сделали создателей материальных благ совершенно иной производительной силой, чем они были раньше. Последние теперь оказались способными трудиться не только по много часов в день без сколько-нибудь длительных перерывов, но и работать систематически, постоянно, изо дня в день по много дней подряд, работать не только в меру сил, но и через силу.

Такой способ повышения продуктивности общественного производства, а тем самым и уровня развития производительных сил можно назвать темпоральным (от лат. tempus- время). На приведенном выше примере можно наглядно видеть, что новые производственные отношения не просто влияют на производительные силы, не просто способствуют их развитию, а создают, вызывают к жизни новые производительные силы.

Подобного рода развитие производительных сил общества возможно было только до какого-то более или менее определенного уровня. Этот уровень зависел, в частности, и от природных условий. В странах, в которых в силу климатических особенностей земледельческие работы в течение определенного сезона, например, зимой, невозможны, увеличить число рабочих дней земледельца за счет этого периода времени было нельзя. Для стран, где земледельческие работы возможны в течение всего года, а такими были многие восточные, такое ограничение отпадает. В качестве ограничивающего момента там выступают прежде всего особенности природы самого человека.

Производители материальных благ физически не могли работать сверх более или менее определенного числа часов в сутки и сверх более или менее определенного числа дней в году. Начиная с определенного предела возрастание прибавочного продукта могли происходить только за счет изымание части жизнеобеспечивающего продукта. Движение пресса эксплуатации на каком-то уровне должно было остановиться. Происходило это, разумеется, не автоматически. Останавливало его движение сопротивления самих производителей.

Там, где это происходило слишком поздно, производительные силы разрушались, деградировали, и классовое общество не только приходили в упадок, но и гибло. В других случаях происходил распад крупного социоисторического организма на мелкие, что вело к ослаблению мощи государственного аппарата и соответственно его способности высасывать прибавочный продукт. Все это давало возможность непосредственным производителя оправиться, а затем все начиналось сначала...

В античную эпоху древнеполитарные общества не только сохранялись, но продолжали возникать из предклассовых. Политарный мир в то время не только и не просто существовал, но и расширялся за счет первобытного. Во внешней исторической периферии шел интенсивный процесс расширения классовой периферии за счет первобытной, прежде всего варварской. Если в эпоху Древнего Востока классовая периферия, которая вся была внешней, существовала в виде сравнительно изолированных исторических гнезд, то в античную эпоху - в виде исторических арен, которые в Старом Свете, как правило, были более или менее тесно связаны друг с другом. В Новом Свете две исторические арены были во многом изолированы друг от друга...

Становление классовых обществ, как в центрально-восточноевропейской, так и в североевропейской зонах шло под мощным воздействием уже существовавших классовых социально-исторических организмов. Все классовые общества североевропейской зоны и часть обществ центрально-восточноевропейской зоны испытали влияние западноевропейской мировой системы. В частности это выразилось в принятии ими католичества и латиницы. На остальных обществах центрально-восточноевропейской зоны существенно сказалось влияние Византии. Ими были приняты православие, и кириллица.

Но все территории, на которых возникли рассмотренные выше новые классовые общества либо были всегда предклассовыми, либо стали таковыми в результате варварских завоеваний. Поэтому на них синтеза классовых и предклассовых социально-экономических структур не произошло и произойти не могло. Они не могли стать и не стали феодальными.

Но так как в большинстве своем эти общества, во-первых, как и германские, были не протополитарными, а протомилитомагнарными, во-вторых, долгое время находились под огромным влиянием вначале мировой античной, а затем мировой феодальной систем, то они не стали и классическими древнеполитарными, как общества Востока. Результатом мощной социорной индукции была их прогрессизация, но эта прогрессизация имела своим следствием не ультрасупериоризацию, как в случае с Западной Европой, и даже не супериоризацию, а латерализацию.

В этих обществах, как и в западноевропейских, существовали и боролись тенденции перерастания милитарных связей, с одной стороны, в политарные отношений, с другой, в нобиларные. Но в отличие от Западной Европы там не намечался процесс синтезирования всех этих отношений с магнарными. Доминомагнарный уклад продолжал сохраняться. А милитарные отношения в одних обществах стали превращаться в политарные связи, в других - в нобиларные.

В результате возникли два разных типа общества, две разные общественно-экономические параформации. Одна из них базировалась на симбиозе политарного и магнарного укладов, другая - на симбиозе нобиларной и магнарной систем социально-экономических отношений. Медиполитомагнарная (от лат. medi - средний) параформация утвердилась в североевропейской зоне центрального исторического пространства (Подробнее см.: Семенов Ю.И. Проблема перехода от первобытного общества к классовому: Пути и варианты развития // ЭО. 1993. N 2, N 3), нобиломагнарная - в центрально-восточноевропейской зоне. Обе эти параформации имели своей основой не какой-либо определенный общественно-экономический уклад, а симбиоз двух социоэкономических укладов. Они были дуалистическими, симбиотическими, химерными.

В силу того, что североевропейские и центрально-восточноевропейские социоисторические организмы относились к другим социально-экономическими типам, чем феодальные западноевропейские, то они и развивались по другим законам.

Таким образом, на исходе первого тысячелетия нашей эры на Земле оказалось несколько качественно отличных исторических миров. Продолжал сохраняться первобытный, прежде всего варварский, мир. Не только сохранялся, но и продолжал расширяться за счет предклассовых обществ древнеполитарный мир. Но теперь основная часть предклассовых обществ стала превращаться не в древнеполитарные, а в классовые общества иных типов. Исчез античный мир, но возник качественно новый - феодальный. И, наконец, появилось множество классовых социальных организмов, которые не были ни древнеполитарными, ни феодальными. Их можно было бы объединить под названием парафеодального мира (от греч. пара - около, возле).

Феодальный мир, который был супериорным, существовал в виде одной единой системы, которая была мировой системой и одновременно центральной зоной центрального исторического пространства. Прафеодальный мир составлял две периферийные зоны центрального исторического пространства - североевропейскую и центрально-восточноевропейскую. Этот мир был инфериорным, латеральным. Кроме феодальных и прафеодальных обществ в центральное исторической пространство входило несколько политарных обществ, составлявшие еще две его периферийных зоны - византийскую и исламскую. Все остальные древнеполитарные общества и все без исключения первобытные общества представляли собой внешнюю периферию...

Развитие капитализма в XVI-XIX веках шло одновременно вглубь и вширь.

Развитие вглубь - вызревание и окончательное утверждение капитализма в его колыбели, в Западной Европе. Этот процесс был необычайно сложным и противоречивым. Формирование национальных рынков, которое началось еще в конце средних веков, а затем превращение этих рынков в капиталистические, оказало огромное влияние на социально-экономическую структуру общества. Произошло существенное изменение ранее бытовавших феодальных отношений, причем столь радикальное, что возникает вопрос, можно ли теперь называть их феодальными.

Общеизвестно, что с возникновение национальных рынков тесно связано становление абсолютных монархий. Абсолютизм обычно понимается историками как явление чисто политическое, как новая форма государственной власти. Однако все обстоит гораздо сложнее. Становление абсолютизма было одновременно и становлением новой системы социально-экономических отношений, отношений политарных. Эти отношения, которые можно назвать абсолютополитарными, возникая, обволакивали все остальные социально-экономические связи. Становящийся абсолютополитарный уклад включал в себя в качестве в качестве подчиненных все остальные существующие в обществе уклады: крестьянско-общинный, купеческо-бюргерский, а затем и капиталистический.

Становление политаризма невозможно без систематического массового террора. И волна страшного террора свыше действительно начиная с XVI на более чем сотню лет захлестнула всю Западную Европы. Речь идет прежде всего о терроре инквизиции. Инквизиция, как известно, возникла еще в средние века. Но ее костры ярче всего пылали не в темной ночи средневековья, а на заре нового времени, что всегда поражало историков вообще, историков культуры в особенности.

Историк Е.Б. Черняк в книге "Вековые конфликты" (М., 1988) указывает, что, начиная с этого времени, инквизиция, приобрела иной характер, чем раньше. В средние века инквизиторы стремились выявить и уничтожить действительных отступников от веры. В новое время задачей инквизиции стало создание врагов, обвинение ни в чем не повинных людей в ереси и истребление этих созданных ее же собственными усилиями еретиков. Именно с этим связано повсеместное применение пыток. Но обвинение в ереси невозможно было предъявить всегда и всем. В результате наряду с преследованиями еретиков началась охота за ведьмами и колдунами. "В течение всего XVI в. и первой половины XVII в. по всей центральной и западной Европе, - пишет французский исследователь Жан Делюмо в книге "Ужасы на Западе", - множатся процессы и казни колдунов; в период 1560 -1630 гг. безумие преследования достигает своего апогея". (Делюмо Ж. Ужасы на Западе. М., 1994. С. 352. http://www.psylib.org.ua/books/delum01/index.htm). Обвинения в ведовстве были удобны тем, что от них не был застрахован никто. Обвинить можно был всех и каждого.

Преследование колдунов и ведьм не только не пресекалось государством, а всемерно им поощрялось. Церковь и инквизиция были по сути дела орудиями в его руках, хотя внешне они могли выступать в качестве вдохновителей. "Происходившие процессы и казни, - пишет Ж. Делюмо, - не были бы, конечно, возможны, без их постоянного инициирования церковными и гражданскими властями". (Там же. С. 354). Инквизиция была важнейшим, хотя не единственным орудием террора в руках становящегося политарного государства. Право политаристов на жизнь и смерть подданных проявлялось в разных формах, из которых знаменитые "lettres de cachet" (буквально - секретные письма, реально - королевские указы о заточении без суда в тюрьму или о ссылке каких-либо лиц) были, пожалуй, самыми невинными.

Характеризуя в целом эту эпоху, Ж. Делюмо писал: "В Европе начала Нового времени повсюду царил явный или скрытый страх". (Там же. С. 3). И этот страх был прежде всего результатом описанного выше массового террора. Кстати сказать, неоднократной цитированный выше автор, не давая четкого ответа на вопрос о причинах "безумия", охватившего Западную Европу, в то же время отмечает, что "различные формы демонического наваждения помогали укреплению абсолютизма". (Там же. С. 355).

Крупнейший отечественный историк Е.В. Тарле прямо связывал политику массовых репрессий в Западной Европе раннего нового времени с абсолютизмом. Как указывал он, характерная черта абсолютизма заключалось в том, что везде и всюду выискал и карал врагов. "Если не было революционеров, преследовались умеренные реформисты; не было реформистов - преследовались вообще всякие лица, даже идеализирующие данный строй, но осмеливающиеся делать это хоть немного не по-казенному, хоть немного по-своему; не было и таких, - преследовались круглые шляпы, курение папирос на улице, участие в масонских ложах и т.д. и т.д. Такова историческая логика абсолютизма, который был в движении не только потому, что ему было важно двигаться к известной цели, а и потому, что он не мог не двигаться". (Тарле Е.В. Падение абсолютизма в Западной Европе и России. 2-е доп. изд. Пг., 1924. С. 71. http://www.on-island.net/indtarle.html).

Но показав, что абсолютизм всегда преследовал еретиков и диссидентов, Е.В. Тарле не мог найти причину этого явления. Как считает он, эти преследования не вызывались "решительно никаким потребностями ни его (абсолютизма - Ю.С.) самого, ни тех классов, которые являлись его поддержками". (Там же. С. 68). Его изумляла "даже не жестокость, а именно полная бессмысленность этих преследований", которые разоряли "иногда не только гонимых, но и правоверных", наносили "тяжкий удар торговле, промышленности, всему государству в его целом". (Там же). Единственное объяснение, которое он предлагает: абсолютизм все проделывал от нечего делать, из-за желания "занять свои досуги". (Там же. С. 71). Как мы видели, в действительности для массовых репрессий были серьезные основания: без них абсолютизма просто бы не было.

Только массовый террор мог обеспечить утверждение в Западной Европе новой формы политаризма - абсолютистского политаризма (абсолютополитаризма). Характеризуя французский абсолютизм, Ф. Минье писал: "Корона распоряжалась совершенно свободно личностью при помощи бланковых приказов об арестовывании (lettres de cachet), собственностью при помощи конфискаций". (Минье [Ф.] История Французской революции с 1789 до 1814 г. СПб., 1906. С. 7. http://www.e-reading.club/book.php?book=1005497)

С абсолютистским политаризмом связана политика меркантилизма, которая на первых порах способствовала развитию капитализма, а затем стала ему препятствовать. Рано или поздно политаризм пришел в противоречие с потребностями экономического развития. И там, где он набрал чрезвычайную силу, началось свертывание рыночных и капиталистическо-рыночных отношений, наступил не просто застой, а экономическая деградация. Так произошло, например, в Испании.

В других странах Западной Европы влияние абсолютистского политаризма не было столь губительным, но и там он стал тормозом развития. Неизбежным стало его уничтожение. И оно произошло насильственным путем. Основные вехи этого процесса - Нидерландская революция XVI в., Английская революция XVII в. и Великая Французская революция XVIII в...

Что же касается центрально-европейской зоны, то к концу XVIII в. все составлявшие ее социоисторические организмы перестали существовать. Чехия была поглощена державой Габсбургов. Возникшая в результате объединения Польши и Литвы Речь Посполитая была разделена между Австрией, Пруссией и Россией. Но своеобразие социально-экономического строя этих территорий - принадлежность к парафеодализму - продолжала сохраняться. В результате своеобразный характер приобрело и развитие там капиталистических отношений.

Крупнейший русский историк С.М. Соловьев выделял в истории Руси-России несколько основных этапов. На первом этапе между членами княжеской семьи господствовали "родовые отношения", для следующего этапа характерен "переход родовых отношений между князьями в государственные". (Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Книга 1 (тома 1-2). М., 1962. С. 58. http://militera.lib.ru/common/solovyev1/index.html). Завершение этого этапа С.М. Соловьев связывал с царствованием Ивана IV.

Эти положения С.М. Соловьева нередко истолковываются неверно. Ему приписывается взгляд согласно которому в Древней Руси господствовал родовой строй и не было государства. (См.. например, Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен до 1917 года. М., 1993. С. 403-404 и др. http://rex-history.ru/history-r/342-shapiro-istoriografia.html). В результате его упрекают в том, что его схема противоречит исторической действительности. "В рассматриваемый Соловьевым период, - писал, например, известный специалист по русской историографии Николай Леонидович Рубинштейн (1897-1963), - родовые отношения уже сменились территориально-племенной организацией, русские земли переходили к системе государственных отношений феодального общества. Схема заслоняла от него эти явления". (Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М., 1941. С. 332. https://vk.com/doc-23433303_413256449?hash=cbff61e290532ff808&dl=39c0bec102d65cc32a). В действительности С.М. Соловьев говорил о господстве родовых отношений не в древнерусском общества, а между членами княжеской семьи, что далеко не одно и то же. И он отнюдь не считал, что государство в России утвердилось лишь с Иваном IV.

С.М. Соловьев, выделяя названные выше этапы, имел в виду совсем другое, для адекватного выражения чего в исторической науке не только того, но и нашего времени нет понятий. Говоря о "родовых отношениях" в княжеской семье, он фактически имел в виду те социально-экономические отношения, которые были выше названы нобиларными. Говоря о переходе от них к государственным связям, он фактически имел в виду становление в России политарных отношений, которые действительно окончательно утвердились лишь в правление Ивана IV. И опричный террор был вовсе не результатом плохого характера или психического заболевания этого монарха. Как уже неоднократного указывалось, становление политаризма в любом его варианте с неизбежностью предполагает массовый террор и создание атмосферы всеобщего страха.

В истории Руси-России произошла смена одной классовой параформации другой. Для первой из их был характерен симбиоз нобиларного и магнарного укладов. Она была нобиломагнарной. Переход ко второй был связан с возникновением системы политарных отношений, но особого рода, отличной от всех других видов политаризма, не исключая и абсолютистского политаризма, который в это же время формировался в странах Западной Европы. Так как становления этого вида политаризма было неразрывно связано с утверждением в России самодержавия, то его можно назвать самодержавным политаризмом, или, короче, державополитаризмом.

Эта державополитарная система была подразделена на собственно политарную и политопоместную (политокрепостическую) системы социально-экономических отношений. Поэтому эту, вторую параформацию можно назвать державополитопоместной. Российские поместья в ряде отношений были близки к западноевропейским манорам, что позволяла историком считать Россию феодальной. Победа политаризма в России обеспечила ее единство и избавило ее от той участи, которая постигла все социоисторические организмы Центральной Европы.

Из всех социоисторических организмов, образовывавших в начале второго тысячелетия центрально-восточноевропейскую зону центрального исторического пространства, лишь Россия, ставшая впоследствии особой зоной этого пространства, не только сохранила самостоятельность, но и расширила свою территорию на западе, юге и на востоке (где ее границы дошли до Тихого океана, а затем под ее властью оказалась и часть Америки). В результате российская зона центрального исторического пространства из восточноевропейской превратилась в евразийскую.

Вследствие реформ Петра Великого Россия приобщилась к многим достижениям Западной Европы: получили распространение мануфактуры, стала вначале усваиваться, а затем и развиваться наука и философия и т.п. В течение XVIII в. Россия превратилась в одну из великих европейских держав. С конца этого столетия в стране в результате влияния Запада начал формироваться капитализм. Следствием была неудавшаяся попытка совершить буржуазную революцию (1825 г.).

Османская империя, охватывавшая почти всю исламскую и значительную часть центрально-европейской зон центрального исторического пространства, была типичной древнеполитарной державой. Пережив в начале XVI в. пик подъема, она уже с конца его вступила в полосу упадка. Османская империя стала терпеть поражение за поражением, терять одну территорию за другой, все в большей степени распадаться на фактически независимые социоры и впадать в зависимость от других держав, прежде всего западных. Капитализм, начавший, хотя и довольно поздно, проникать в Османскую империю, только способствовал ее разрушению...

Процесс классообразования, с неизбежностью начавшийся после революции [1917 года - М.Д.] в России, пошел по линии возникновения общеклассовой частной собственности, выступавшей в форме государственной, и соответственно превращения основного состава партийно-государственного аппарата в господствующий эксплуататорский класс. В России возник политарный способ производства, возникла политосистема и появился политарх.

Этот новый политарный способ производства, имея много общего с тем, что с конца IV тысячелетия до н.э. существовал в странах Востока, в то же время значительно отличался от него. Материально-технической основой древнего политаризма было доиндустриальное сельское хозяйство. Новое политарное общество было, как и капиталистическое, обществом индустриальным. Его можно было бы назвать индустриально-политарными (индустрополитарным) или просто неополитарным. Неополитаризм возник на почве, подготовленной капитализмом. И дело не только в технике производства и структуре производительных сил.

Само развитие капиталистических отношений создало возможность появления политарного общества нового типа. В последней трети XIX в. начали возникать монополистические объединения капиталистов, которые имели тенденцию к укрупнению. Возникали все более и более крупные монополии. Несколько позднее стала проявляться еще одна тенденция - сращивание монополий с государством, соединение их в единый организм...

Россия не была ортокапиталистической страной, но по уровню монополизации промышленного производства и государственного регулирования экономики она стояла не только не ниже, но, наоборот, выше ряда ортокапиталистических социоисторических организмов. Это в значительной степени способствовало формированию в ней политаризма не столько аграрного, сколько индустриального типа.

Политаризм во всех его разновидностях предполагает верховную собственность политаристов на личности всех остальных членов общества. А это означает существование права класса политаристов на жизнь и смерть всех своих подданных. Право это могло проявляться в разных формах, но оно всегда существовало. Любой вариант политарного классообразования предполагает репрессии. Но особенно они были неизбежны в стране, в которой имела место народная по своим движущим силам революция и где была разбужена самостоятельная активность широких масс.

Первый цикл массовых репрессий в СССР пришелся на 1928 - 1933 гг. Он обеспечил завершение в основном процесса становления в СССР неополитарного строя. Господствующий класс обрел право на жизнь и смерть рядовых граждан. Но для эффективного функционирования политарной системы необходимо было, чтобы политарх имел право на жизнь и смерть не только представителей эксплуатируемого класса, но и членов господствующего, т.е. людей, входивших в состав политосистемы. Такое право И.В. Сталин получил в результате жесточайших репрессий 1934 -1939 гг., пик которых пришелся на 1937 г. На смену олигархическому способу правления пришел деспотизм. (Подробнее обо всем этом см.: Семенов Ю.И. Россия: Что с ней произошло в двадцатом века // Российский этнограф. Вып. 20. М., 1993. http://scepsis.net/library/id_128.html)...

Объективной задачей Октябрьской рабоче-крестьянской революции было уничтожение паракапитализма и зависимости страны от ортокапиталистического центра. Эта объективная задача революции была осознана ее участниками как борьба за создание в России социалистического общества. Социализм в России не возник. Цель, которую ставили перед собой активные деятели революции, не была достигнута. Если исходить из того, что революция в России, действительно по своей объективной задаче была социалистической, то придется признать ее поражение. В стране на смену одному антагонистическому способу производства пришел другой, тоже антагонистический способ производства.

Но в реальности Октябрьская революции 1917 г. была не социалистической, а антипаракапиталистической и антиортокапиталистической." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1327.html)

О Революции в России и сформировавшейся в СССР общественно-экономической формации, вернее - формациях, поскольку, на мой взгляд, их было несколько (хотя в теоретические построения Семёнова, как и других марксистов, эти формы развития общества не вписываются), речь пойдёт ниже.

Что же касается концепции политарной общественно-экономической формации. Из всего вышеизложенного мы видим, что она (эта концепция), хотя и имеет рациональное зерно, не полна, не точна и недостаточно проработана.

Допустим, Семёнов абсолютно прав, и на смену первобытно общинному строю приходит политаризм, который он именует древним, в отличие от неополитаризма, возникшего в результате Октябрьской революции в Советской России. Но как тогда именуются те политаризмы, что сменили античный (рабовладельческий) строй в Византии и феодальный в абсолютистской Франции (абсолютополитарный - уклад, а строй?)?

"Несколько забегая вперед, скажу, что, по моему мнению, существовал не один-единственный политарный способ производства, а несколько сходных и в то же время отличных друг от друга политарных способов производства." (Семёнов Ю.И. Дилетантизм против науки (размышления об одной рецензии). http://scepsis.net/library/id_2757.html) - пишет профессор. Тогда возникает вопрос, как эти политаризмы соотносятся друг с другом и где их место в древнеполитарной классовой формации, которую Семёнов считает самой первой? Если они, конечно, к ней относятся. А то выскакивают то там то сям на самых разных стадиях развития человеческого общества. Непорядок.

Ещё один вопрос, на который профессором не даётся ответа - насколько велика должна быть доля государственной собственности на средства производства и степень влияния командно-административной системы, чтобы общество было признано политарным? Отчего французский абсолютизм с его королевскими мануфактурами объявляется политарным обществом, а Великобритания, национализировавшая в 1946 году свою угольную промышленность (созданному тогда Национальному угольному управлению (National Coal Board) с 42 районными угольными конторами, объединёнными в 9 окружных угольных управлений подчинялись 958 подземных шахт, на которых работало 700 тыс. человек и добывалось 200 млн. т угля в год) так и остаётся, как и прежде ортокапиталистическим государством?

А, кстати, как обстоит дело с гитлеровской Германией, фашистской Италией и прочими государствами эпохи так называемого "государственного империализма"? Какое в теории им отводится место? И насколько вообще должна быть высока степень государственного регулирования, чтобы объявить какой-либо социор если не политарным, то хотя бы параполитарным или паранеополитарным, или же ортокапоиндустрополитарным?

А что? Чем это наименование хуже термина "протомилитомагнарный", "державополитопоместная" или "политокрепостическая" (кстати, как правильнее "политокрепостическая" или, всё же, "политокрепостническая"?)?

Кстати, наличие таких мозголомных и зубодробительных терминов - ещё один недостаток концепции Семёнова. С другой стороны, он немедленно превращается в достоинство, когда кто-либо из оппонентов пытается эту теорию опровергнуть, тут же запутывается в мудрёной терминологии, сам попадает в ловушку, в результате получая от профессора достойный отпор.

Остаётся только поаплодировать, если бы не одно "но". Дело в том, что и сторонники Семёнова, глубоко ему симпатизирующие, попадают в те же самые сети. Примером тому может служить сайт http://ru-history.livejournal.com/3914253.html. Чтобы не быть голословным, приведу изображённые там схемы и графики (рисунки 17 - 28).

Всё это очень интересно, однако:

1. Вышеприведённые графики плохо согласуются с теорией Ю.И. Семенова. Более того, они ей противоречат, а те, кто их рисовал слабо знакомы с работами профессора, не раз подчёркивавшего, что "История человеческого общества есть единое целое, а общественно-экономические формации прежде всего являются стадиями развития этого единого целого. Общественно-экономические формации могут являться стадиями в развитии отдельных социальных организмов, могут и не являться ими. Но последнее ни в малейшей степени не мешает им быть ступенями эволюции человеческого общества в целом." (Семёнов Ю.И., Теория общественно-экономических формаций и всемирная история / Общественно-экономические формации. Проблемы теории. М., 1978. С. 55-89. http://scepsis.net/library/id_177.html).

2. На графике же и схемах наглядно видно, что на территории России развитие общества идёт не по классической, а по "параллельной" линии, когда одна параформация (выражаясь языком Семенова) сменяет собой другую. На смену парафеодализму приходит паракапитализм, который в свою очередь сменяется неополитаризмом. При этом ни о каких классических серваризме, феодализме, капитализме вообще не идёт речи. Однако, это не ошибка недобросовестных "рисовальщиков". Они-то как раз правы. Это сама теория Семёнова "даёт сбой", показывая своё несоответствие с действительностью.

3. В довершение и сами графики не полны, не точны и не в полной мере отражают ход развития человеческого общества.

Чтобы не быть голословными и не вступать в беспредметный спор, попробуем изобразить реальную картину исторического процесса. Для этого вернёмся к рисунку 14, а вернее, нарисуем новую "загогулину" развития... в данном случае рабовладельческого общества (рисунок 29).

Всё вроде бы понятно: как неоднократно отмечалось выше, переход первобытнообщинной к рабовладельческой формации сопровождается ростом производительных сил, развитием новых производственных отношений, которые в свою очередь способствуют дальнейшему прирастанию этих самых сил. Рабовладельческое хозяйство постепенно завоёвывает господствующее экономическое положение. Новые формы хозяйствования, основанные на применении труда рабов, побеждают старые формы благодаря более высокой производительности труда.

Главной производительной силой при рабовладельческом способе производства являлась простая кооперация рабского труда. Только эксплуатация больших масс рабов смогла создавать такой объём прибавочного продукта, который позволял рабовладельцам удовлетворять свои потребности и прихоти, освобождал их от необходимости трудиться, обеспечивал потребности общественного развития.

Однако подобная общественно-экономическая формация имела весьма ограниченный потенциал развития, поскольку это была модель типично экстенсивного хозяйствования. После того, как приток "свежих" рабов в метрополию сократился, поступательное развитие производительных сил, исчерпав себя, замедлилось, затем остановилось, а после и вовсе пошло на спад, как и указано на графике.

Не ограничиваясь простой констатацией фактов, рассмотрим подробнее процессы, происходящие в недрах рабовладельческой формации. Сначала в точке 1, соответствующей переходу от патриархального к классическому античному рабству, а затем в точке 2, соответствующей развитому серваризму, при котором начинают зарождаться уже феодальные производственные отношения.

Итак, что мы видим? В точке 1 рабовладельческий (серварный) способ производства по отношению ко всем прочим, как и раннерабовладельческом обществе, играет весьма малозначительную роль, поскольку ведущими, как и прежде, остаются формы хозяйствования, основанные на труде не рабов, а свободных крестьян и ремесленников (рисунок 30).

Однако, если общинно-крестьянский способы производства рассматривался выше в работах того же профессора Семёнова, то кустарно-ремесленному производству и промыслам, игравшим значительную роль в те стародавние времена, и сохранившие... правда, в весьма урезанном виде... свою долю в общем производстве вплоть до настоящего времени, уделяется ничтожно мало места. Как правило, о нём даже не упоминается.

И вообще, для Маркса, Энгельса, как и для других марсистов, весьма характерно выхватывать из общего хода исторического процесса какие-нибудь "яркие примеры", которые подтверждают их бредовые теории, и мельком упоминать, или совсем не замечать очевидных фактов, которые их не подтверждают или вовсе им противоречат.

Примеров этому уже приведено немало, а будет приведено ещё больше.

Но вернёмся к рисунку 30.

Мы видим, что наряду с уже перечисленными рабовладельческим, общинно-крестьянским и кустарно-ремесленным начинает развиваться, играя всё большую и большую роль, капиталистический способ производства. О его роли в античном обществе уже говорилось выше. К ней мы ещё вернёмся, чтобы рассмотреть поподробнее, но позже.

Сейчас же более детально рассмотрим феодальный способ производства. Насколько правомерно говорить о нём, когда рабовладельческие производственные отношения ещё толком не развились, чтобы охватить значительную часть общественного производства?

В данном случае "феодальный" трактуется в широком смысле этого слова, как "собирательный" термин для обозначения всех тех способов производства, которые были поименованы Ю.И. Семёновым, как доминарный, магнарный, домино-магнарный, протонобиломагнарный и так далее.

Конечно, похвально стремление профессора "разложить всё по полочкам", дав яркую характеристику и звучный термин каждому из способов хозяйствования. Однако, оправдано ли такое нагромождение мудрёных словосочетаний и зубодробительных определений, за которыми теряется суть происходящих общественно-экономических процессов.

Раньше я не заострял на этом внимание, но давайте рассмотрим вопрос подробнее.

Смоделируем ситуацию, допустим некий землевладелец выделил участки земли:

1. свободному земледельцу-землевладельцу, который брал у него нечто в долг и теперь готов его отработать работая на своего заимодавца,

2. крестьянину-арендатору, чей собственный надел недостаточен для прокормления большой семьи, вследствие чего тот, работая на своего "благодетеля", пытается таким образом поправить свои дела,

3. колону - то же арендатору, но уже законодательно прикреплённому к земле,

4. наёмному работнику, потерявшему всё в результате войны или набега варваров, и теперь вынужденному наниматься к "чужому дяде" в поисках хлеба насущного,

5. клиенту - бывшему рабу, посаженному на землю.

Очевидно, что все эти землепользователи находятся с владельцем земли в разных юридических отношениях, а следовательно от результатов труда они получат разные доли. Это то, что касается присвоения готового продукта, а вот как быть с его производством? Относится ли труд этих земледесьцев к разным способам производства, или их можно свести к одному-единственному?

Для наглядности нарисуем ещё одну схему (рисунок 31).

Не смотря на имущественное расслоение, юридический статус в современном им обществе и взаимоотношения с "работодателем", всех фигурантов из списка можно расположить вдоль некой шкалы, один из отрезков которой, наряду с общинно-крестьянскими и рабовладельческими, можно обозначить, как "феодальные производственные отношения". То есть, владение определённой частной собственностью - землёй и орудиями производства, сопровождающееся, в отличие от свободного земледельца, той или иной частичной зависимостью от "сюзерена", классическим примером которой является зависимость крепостного крестьянина.

Наверняка список зависимых земледельцев можно пополнить, добавив к приведённым примерам ещё полдюжины, если не десяток новых, включая сюда уже вышеупомянутых илотов, пенестов, кларотов и мноитов Древней Греции, а так же всех остальных зависимых фигурантов придуманных Семёновым доминарных, магнарных, домино-магнарных, протонобиломагнарных способов производства. Суть вопроса не в этом. Насколько вообще, с точки зрения марксизма, правомерно говорить об этих "изобретениях" Ю.И. Семёновым, как об обособленных способах производства?

Взять хотя бы наш пример. То, что свободный земледелец, крестьянин-арендатор, колон, наёмный работник и клиент находятся с владельцем земли в разных юридических отношениях, и их способы распределения результатов труда различны, не подлежит никакому сомнению. А вот как дела складываются с производством?

Все они получили от землевладельца "фронт работ" - определённый земельный участок, орудия труда... конечно, они могли быть и собственными, как и хозяйственный инвентарь, тягловая скотина и... что там ещё может потребоваться для сельскохозяйственных работ?.. Однако, принципиального значения это не имеет, взял ли земледелец что-то в долг у работодателя или у соседа, такого же крестьянина, как и он сам, всё равно за "прокат" так или иначе придётся расплачиваться. Для нас, в данном случае важен другой факт - что все эти средства производства будут одного технического уровня.

В общем, средства производства одни, производственные отношения... за исключением должника-земледельца (он ещё относится к свободным земледельцам общинно-крестьянского "разлива" до тех пор, пока его долговая кабала не станет фатальной, "вечной", из которой ему ни за что не выкарабкаться) и наёмного работника (ну это - чистый пролетарий, только сельский)... примерно одинаковые, лишь способ присвоения различен, но и он у большей части фигурантов производственного процесса сводится к отношениям, характерным для феодального способа производства.

Напомним, что же это такое:

"4. Крестьянско-общинный и феодальный способы производства.

Когда в наших учебниках от рабовладения переходили к феодализму и пытались объяснить учащемуся разницу между тем и другим, то обычно подчеркивали, что раба можно было убить, а феодально-зависимого крестьянина - лишь продать и купить. Конечно, доля истины в этом есть: внеэкономическая зависимость крестьянина при феодализме была менее полной, чем зависимость раба. Но не в любом серварном обществе раба можно было убить. А купить и продать можно было не всякого феодально-зависимого крестьянина, а лишь крепостного. Даже согласно общепринятым представлениям, крепостничество и феодализм не одно и то же. Крепостничество во Франции, например, в основном исчезло в XIV-XV вв., а феодализм, как считается, просуществовал почти до конца XVIII в.

Суть различия между серварием и феодально-зависимым крестьянином заключается прежде всего в том, что серварий работал в чужом хозяйстве, а крестьянин сам вел хозяйство, причем во многом вполне самостоятельно, то есть был хозяином. Важнейшей хозяйственной ячейкой феодализма было крестьянское хозяйство, часто называемое крестьянским двором. Крестьянин был собственником двора, собственником основных средств производства - тягловых животных, плуга, бороны и т. п.

Крестьянский двор входил в состав особого хозяйственного организма - крестьянской общины. Поэтому можно говорить о существовании особого общественно-экономического уклада - крестьянско-общинного, а тем самым и крестьянско-общинного способа производства. Земля, на которой вел хозяйство крестьянин, могла быть собственностью общины. В таком случае каждый крестьянский двор получал надел, которым единолично пользовался. Кроме надельных земель были участки, которыми сообща пользовались все члены общины. Но чаще всего пахотная земля находилась в обособленной собственности отдельных крестьянских дворов. В собственности общины находились лишь луга, леса, пустоши, места рыбной ловли, образовывавшие альменду.

Крестьянский двор в идеале не был ячейкой эксплуатации человека человеком. Ничего эксплуататорского не было и в природе крестьянской общины. Крестьянско-общинный способ производства не был способом эксплуатации. Но крестьянские дворы входили, кроме крестьянской общины, еще в один экономический организм. Этот хозяйственный организм именуют по-разному - поместье, вотчина, манор.

Земля классического манора делилась на две части. Первая часть - земля, на которой хозяин манора, которого обычно называют феодалом, вел свое собственное хозяйство. Эта часть называлась доменом и была полной собственностью феодала. Вторая часть - земля, на которой вели хозяйство крестьяне. Эта земля, как уже отмечалось, была собственностью либо общины, либо отдельных крестьянских дворов. Но она же одновременно была и собственностью феодала.

Здесь мы встречаемся с явлением разделенной собственности. Собственность в данном случае раздвоена, расщеплена. У одного и того же объекта собственности - два собственника. Одним из них был крестьянин (или крестьянская община), другим - феодал. Их положение в этой системе отношений собственности различно. Крестьянин (или крестьянская община) - подчиненный собственник земли, феодал - верховный собственник крестьянской земли.

Верховная собственность на землю никогда не существует без верховной собственности на личности людей, обрабатывающих эту землю. Верховный собственник земли - всегда одновременно верховный собственник личностей подчиненных собственников земли, а тем самым и их рабочей силы. Здесь, как и в случае с серваризмом, существует внеэкономическая зависимость эксплуатируемого от эксплуататора, но только не полная, а верховная. Поэтому крестьянин в отличие от сервария - собственник своей личности и рабочей силы, но не полный, а подчиненный. Таким образом, раздвоена собственность не только на землю, но и на личности работников.

Верховная собственность феодала на землю крестьян и их личность проявляется в том, что он безвозмездно присваивает часть крестьянского труда. Одна форма такого присвоения - натуральная рента (оброк): крестьянин отдает феодалу часть продукта, созданного в его собственном хозяйстве. Другая форма - отработочная рента (барщина): крестьяне при помощи собственных средств производства обрабатывает землю домена, урожай с которой полностью поступает феодалу.

Соотношение крестьянского двора и манора есть соотношение хозяйственной ячейки и хозяйственного организма. Перед нами здесь особого рода общественно-экономический уклад и тем самым особый способ производства, который принято назвать феодальным.

Крестьянский двор, таким образом, входит в два разных хозяйственных организма: в крестьянскую общину и в манор - и тем самым в два разных общественно-экономических уклада: крестьянско-общинный и феодальный. С этим связана двойственная природа самого рассматриваемого производителя материальных благ. С одной стороны он крестьянин, с другой - работник манора, манорарий. Он - крестьянин-манорарий, что отличает его одновременно и от других типов крестьян, и от иных работников манора. Среди манорариев были не только крестьяне, но и рабы, а также иные зависимые лица.

Входя в разные экономические организмы, крестьянский двор выступает в них в разных ролях. Как составная часть крестьянской общины он представляет собой ячейку по производству необходимого продукта, как элемент манора - ячейку по производству прибавочного продукта. Нетрудно заметить, что в подобном случае крестьянско-общинный уклад не представляет собой самостоятельного уклада, а входит в феодальный в качестве его своеобразного основания. Соответственно феодальный уклад включает в себя крестьянско-общинный уклад в качестве своеобразного первого этажа. Феодальный уклад в отличие от серварного, если можно так выразиться, является двухэтажным," - считает профессор Семёнов. (Семёнов Ю.И. Основные и неосновные способы производства. http://www.situation.ru/app/j_art_343.htm).

Иной точки зрения придерживается Ю.М. Кобищанов:

"Особое значение теория большой феодальной формации придает категориям ячеек производства и систем воспроизводства, их становлению и развитию. Ячейка производства - это непосредственная форма взаимодействия рабочей силы с орудиями и другими средствами и объектами производства. Поскольку способ производства, согласно К. Марксу, есть способ соединения рабочей силы со средствами производства, постольку каждому способу производства соответствуют исторически присущие ему типы ячеек производства. В эпоху господства мелконатурального производства (в его постепенном, не прямолинейном и чрезвычайно длительном развитии) эти ячейки делятся на мелкие и условно-крупные.

Первые - домохозяйства земледельцев, скотоводов, ремесленников, где производство соединено с семьей. В них существовало разделение на мужские и женские работы, но взрослые большую часть времени проводили вместе и вместе трудились, а дети помогали им и учились мастерству у старших. Труд носил творческий характер, результаты его были очевидны. Годичный цикл протекал как непрерывное правильное чередование ритуалов и обязанностей, трудов и праздников, пьянящих радостей и тяжелых испытаний. Жизнь проходила в гармонии с природой и общественным окружением. Любовь к труду соединялась с любовью к собственному хозяйству, дому, земле-кормилице, домашним животным, которых хозяин сам выходил, к орудиям труда и быта, которые он сам сладил и украсил, к своим чадам и домочадцам.

В мелких ячейках производства все стороны жизнеобеспечения, все работы и заботы, радости и тягости были увязаны в неразрывную цепь. Основной подтип такой ячейки - классическое крестьянское хозяйство. Оно лежит в основе феодальной экономики. Но это не исключает существования более крупных ячеек: наоборот, мелкие сочетаются с крупными, так как полное воспроизводство производительных сил и производственных отношений феодализма невозможно только в первых или только во вторых.

Последние называем условно-крупными, чтобы не смешивать их с крупнотоварными. Ячейки условно-крупного производства основаны на простой кооперации труда мелких производителей. Их задачи состояли в производстве работ, которые не под силу членам одного семейного домохозяйства, и в упрочении связей между мелконатуральными производителями. Работы и связи могли носить как общинный, так и феодально-повинностный характер, причем одно не исключало другого. В обоих случаях такие ячейки формировались чаще всего по общинному принципу (родственники, друзья, побратимы, соседи, члены одной половозрастной группы) либо по смешанным принципам (клиенты вождя, князька или "большого человека", живущие вместе и ставшие как бы побратимами) (Африка: возникновение отсталости и пути развития. М. 1974, стр. 110 - 120, Кобищанов Ю.М. Мелконатуральное производство в общинно-кастовых системах Африки. М. 1982. стр. 65 - 106). Трудом подобных коллективов поднималась целина, выпасались большие стада домашних животных, строились дома и монументальные сооружения, включая пирамиды Египта, Шумера и Мексики. Барщинные работы при позднем феодализме - характерный пример деятельности ячеек условно-крупного производства. Конкретная форма ячейки зависит также от формы общественного разделения труда, кооперации труда.

В феодальных обществах находим три основные формы разделения труда: половозрастную, рентную (повинностную) и товарную. Первая возникла еще в первобытнообщинной формации, а при феодализме распространяется на большую часть впервые возникающих занятий. Товарная форма разделения труда более характерна для капитализма. Что касается рентной формы, то она специфична для феодализма. Этому не противоречат хорошо известные этнографам факты наличия повинностной формы разделения труда в других обществах, например африканских, находившихся накануне раннего феодализма: у них не было государства, но существовали касты и кланы ремесленников, связанные с общинами земледельцев и скотоводов повинностной формой разделения труда (Африка: возникновение отсталости. стр. 132 - 172, Кобищанов Ю.М. Мелконатуральное производство. стр. 121 - 144).

Деревенские ремесленники вели подвижный образ жизни, обслуживая те хозяйства, где они были нужны. Община не могла без них обойтись и содержала их круглый год и на протяжении поколений, независимо от того, сколько услуг и продукции требовалось от ремесленников. Вместе с тем земледельческая или скотоводческая община заботилась о том, чтобы ремесленники не оставляли своих занятий и не растворились среди сельскохозяйственного населения...

В условиях господства мелконатурального производства могучим фактором повышения производительности труда были развитие его общественного разделения (прежде всего в повинностной форме) и кооперация труда (прежде всего в виде простой кооперации мелких производителей). Значение их возрастало по мере специализации ячеек мелконатурального производства. Рост производительности труда мелких производителей создавал объективную возможность их специализации, тем более что их можно было эксплуатировать лишь тогда, когда они производили больше того, что потребляли. Но и конкретные формы эксплуатации человека человеком зависят от форм разделения труда и его кооперации, ибо кооперация труда между ячейками производства в общине выражается не только в трудовой взаимопомощи, но и в отчуждении избыточного продукта труда в целях взаимопомощи и про запас.

Господство мелконатурального производства приводило к тому, что наиболее рациональными формами участия мелких производителей в расходах общины являются совместная общественная работа и складчина, то и другое порой от случая к случаю. Однако регулярность сельскохозяйственного производства и связанная с ней регулярность общественных работ и празднеств стимулировали регулярность коллективных работ и складчины. Они превращались в примитивные повинности. К тому же результату вела регулярность войн (допустим, весенние и осенние набеги). Складчины, дары, "помочи", общественные работы на благо общины постепенно или резкой переменой превращались в подати и повинности. Мы находим это во всех феодальных обществах. Так развитие мелконатурального производства внутри общин приводило к разделению труда и произведенного продукта на две части: ту, которая оказывалась внутри ячейки мелконатурального производства, и ту, которая привлекалась на общественные нужды. Возникали необходимые предпосылки феодальной эксплуатации. Чтобы такая возможность стала действительностью, нужно было преодолеть сопротивление общинников и общинной морали. На это уходили иногда столетия, иногда тысячелетия.

Пока земледелец-общинник не начал подвергаться феодальной эксплуатации, его в принципе нельзя относить к классу собственно крестьян. Настоящий крестьянин - это мелконатуральный производитель, который и подвергается именно феодальной эксплуатации. Некоторой эксплуатации такого рода подвергается и протокрестьянин, но в этом случае степень эксплуатации невелика. Протокрестьянина характеризует незавершенность его производственного статуса как мелкого производителя, натурального или полунатурального. Верный показатель - состояние домохозяйства земледельца, этой ячейки мелконатурального производства. С тем же связано состояние семейных отношений, сила или слабость внутрисемейных связей.

Кристаллизация крестьянского домохозяйства как ячейки мелконатурального производства тесно связана с развитием малой патриархальной семьи. Не случайно почти у всех классических пахарей, составлявших при феодализме класс крестьян, семья была патриархальной. Ведь пахота - занятие мужское, повышающее роль мужчины в семейном хозяйстве. Пахарь трудится в компании с тягловыми животными, а подъем целины кольями при ручном земледелии - коллективная работа группы мужчин, жены которых в остальное время пропалывают участки и собирают урожай. Труд пахаря более индивидуален, чем труд ручного земледельца; связь первого с женою и детьми прочнее, чем у второго, особенно при экстенсивном сельском хозяйстве.

Общинная мораль и весь первобытнообщинный способ труда, распределения, ритуалов, празднеств и прочего сопротивлялись веками не только установлению феодальной эксплуатации, но и кристаллизации ячеек мелконатурального производства, их автономии, их центробежным тенденциям, разрушающим архаичную общину. Недаром на протяжении всего периода феодализма сохраняются различные формы общинной организации.

Отметим здесь три ошибки, распространенные в литературе. Во-первых, комбинирование труда рассматривается либо лишь как производительная сила, либо как только производственное отношение; на самом деле оно - и то, и другое. Во-вторых, единственной предпосылкой появления эксплуатации считается рост производительности труда; то есть игнорируется роль типов ячеек производства и комбинирования труда. В-третьих, в качестве ячейки производства называют общину земледельцев, не замечая того, что она сама состоит из производственных ячеек - домохозяйств. Фактически община - это коллектив для натурального воспроизводства.

Феодальные отношения и отношения владения

Возможны два способа принуждения мелкого производителя. Первый - экономический, осуществляемый посредством передачи во владение скота, аренды земли, неэквивалентного обмена, ростовщичества. Второй способ - внеэкономическое принуждение мелконатурального производителя: организованное (преимущественно государственное) и духовное (моральное, религиозное и пр.). Оба они допускают два вида эксплуатации мелкого производителя: временно отрывая его от своей ячейки мелконатурального производства и заставляя работать в ячейке условно-крупного производства (на общественном или помещичьем поле, на строительных и других работах), то есть непосредственно отчуждая прибавочный труд; отчуждением прибавочного продукта, производимого в самой ячейке мелконатурального производства. Первый вид дает отработочную ренту, второй - натуральную. Оба они суть виды феодальной эксплуатации. В обоих случаях отчуждается труд рабочей силы, воспроизведенной и по-прежнему воспроизводящейся в ячейках мелконатурального производства...

Развитие монополии феодального класса на землю подчинялось тому же историческому закону: экономические отношения по поводу земли чаще всего, на том или ином историческом этапе, дополняются отношениями личной зависимости. Последние тем лабильнее, чем свободнее, чем более развита феодальная монополия на землю. Примеры дают разные регионы феодального мира. Когда во второй половине XV - начале XVIII в. Россия присоединила к себе намного более обширные чем ее первоначальная территория земли на востоке и юге, принадлежавшие прежде татарским ханствам, они были сравнительно слабо заселены. Сюда начали переселяться русские крестьяне. Повсюду в России ощущалась нехватка рабочих рук, тем более что действия ряда ее правителей, смуты и иноземные нашествия катастрофически уменьшали население. Тем временем монархия и класс помещиков установили совместную монополию на землю, хотя на деле полного согласия внутри феодального класса достичь не удавалось, так что крестьяне вплоть до конца XVI в. могли выбирать, под власть какого барина вольготнее податься. Главным дефицитом в рамках феодального производства являлась именно рабочая сила - земледелец, которого помещики еще не сумели закабалить, зато государство в XVII - XVIII вв. закрепостило в несколько приемов.

В истории Китая наблюдались сходные явления: переселения крестьян на новые земли севернее р. Хуанхе и южнее р. Янцзы; депопуляция основных провинций, наступавшая периодически в результате внутренних войн и "варварских" нашествий. Вслед за ними делались попытки прикрепить оставшихся крестьян к земле, формально находившейся под жестким контролем государства, а фактически брошенной и выпавшей из сферы производства. Частные землевладельцы в свою очередь закрепляли за собой земли и закабаляли тех, кто их обрабатывал. В сущности то же происходило в Римской империи, где видим последовательно стре- мительныи территориальный рост, сопровождавшийся и "очищением" земли от прежнего населения, и заселением опустевших земель в основном свободными земледельцами, а частично невольниками; установление государственного и поместного (в сальтусах и латифундиях) контроля над обрабатываемыми землями; дефицит рабочих рук в сельском хозяйстве; развитие соответствующего законодательства, закрепощавшего крестьян. Тут свои коррективы в процесс установления личной несвободы крестьян вносила их борьба против феодалов.

Один из наиболее живучих европоцентристских предрассудков XVII в. - представление о поголовном рабстве на Востоке, под которым подразумевалась феодальная Азия. На деле для основных азиатских стран, относительно густо населенных и с относительно высоким уровнем развития феодализма, были достаточно характерны свободная аренда земли и преобладание лично свободного крестьянства над лично зависимым.

Принципиальное различие типов экономики при феодальной и капиталистической формациях требует и более четкого терминологического различия понятий, соответствующих категории "собственность". Последний термин целесообразно сохранить для капитализма, тогда как для феодализма и поздних ступеней первобытнообщинной формации, переходных к феодальной, более подходит термин "экономические отношения владения". (Имеется в виду совокупность социально-экономических отношений феодального общества.) Из этого следует, что отношения землевладения, как и владения теми, кто обрабатывает землю, есть одно из выражений владения производительными силами общества.

Попытаемся представить себе "будущего феодала", который каким-то образом приобрел землю, но без людей, либо пригнал туда невольников, но не имеет земли для их поселения, либо имеет и землю и людей, но не поселяет их семьями на земле и не снабжает орудиями, скотом, семенами и всем необходимым для создания ячеек мелкого производства. Это будет нелепое предположение. Ведь для ячейки мелконатурального производства характерны слитность и самовоспроизводимость заключенных в ней элементов производительных сил, прежде всего рабочей силы, обрабатываемых участков, скота, изделий домашнего ремесла. Поэтому для правового оформления феодальной эксплуатации мелких производителей эксплуататорам достаточно ухватиться лишь за некоторые или даже за один из основных факторов производительных сил - людей, землю, продуктовый скот, оросительные сооружения, но при условии, что обеспечена сохранность и самовоспроизводимость ячеек производства. Право же эксплуататора на землю, воду, скот, рабочую силу и личность труженика, долю произведенного им продукта - это лишь юридическое выражение экономических отношений владения...

Сказанное выше позволяет предложить следующее определение феодального способа производства: он заключается в экономических отношениях владения ячейками мелконатурального производства и системами натурального производства. А эти отношения выражаются в ренте, получаемой благодаря эксплуатации мелких производителей, преимущественно при помощи внеэкономического принуждения, и в господстве внерыночного перераспределения продуктов труда и условий производства."

Теперь что касается рабства:

"Историки нередко переводят разноязыкие термины источников, характеризующие принудительно трудящегося человека, словом "рабы", а дальше включают аппарат статистики. Добрую треть века я протестую против такой операции, на которой строилась система доказательств "рабовладельческого" характера древних обществ. Но сегодня уже ни один серьезный ученый не утверждает, что хотя бы в одном из этих обществ преобладали среди трудящихся рабы (Общее и особенное в историческом развитии стран Востока: материалы дискуссии об общественных формациях на Востоке (азиатский способ производства). М. 1966. Стр. 45). Сравнительно недавно это признал публично даже такой последовательный сторонник теории рабовладельческой формации в древнем мире, как В.Н. Никифоров.

Класс рабов - это экономический класс непосредственных производителей, полностью лишенных средств производства, рабочая сила которых (равно как производимый ею необходимый и прибавочный труд) отчуждаются в процессе производства нетоварным путем. Этим рабы отличаются от мелконатуральных производителей, которые не отделены от средств производства, хотя их труд тоже отчуждается нетоварным путем - через внеэкономическое принуждение, и от наемных рабочих, лишенных средств производства, но продающих свою рабочую силу для ее воспроизводства, то есть через экономическое принуждение. Отсюда видно, что одни черты экономического положения раба роднят его с мелконатуральным производителем, другие - с наемным рабочим.

Неудивительно, что в истории существовали смешанные, переходные и промежуточные формы между этими тремя типами. Вот несколько таких форм: рабы-пастухи в сальтусах римской Италии, Африки и дунайских провинций; наймит, запродавшийся во временное подчинение богачу; батрак с приусадебным участком и небольшим собственным стадом, которое он бесплатно пасет на земле хозяина. Но ни эллинистического земледельца, ни римского колона нельзя считать представителями одной из переходных форм: это были просто феодально-зависимые крестьяне; классический колонат - одна из разновидностей феодальной зависимости.

Для раннефеодальных государств было характерно положение, когда в одном обществе рабы и мелконатуральные производители, а также переходные между ними группы в одинаковой форме лично зависимы в правовом отношении. Таковы, допустим, сервы в странах Западной Европы VI - IX веков. Однако с точки зрения политической экономии важны не особенности правового статуса, а то, является ли раб непосредственным производителем (земледельцем, пастухом, ремесленником) или же он есть непроизводительный элемент (слуга, стражник, актер). Таков основной критерий, пользуясь которым можно установить относительное значение рабовладельческого уклада в производственном базисе данного общества.

Экономический базис античного, как и средневекового, мира был многоукладным при ведущей роли феодального способа производства. Вот Римская империя периода расцвета, считаемая классическим примером рабовладельческого общества: рабы составляли там меньшинство работников в сельском хозяйстве, ремесле и на крупных строительных работах. Значительная часть рабов являлась оброчной. Большинство же трудящихся принадлежало к мелким производителям. Так было, впрочем, во все периоды римской истории. Поэтому и царский Рим, и республику, и империю нельзя считать рабовладельческими в чистом виде. Экономическую основу римского общества составляла эксплуатация мелких производителей, но главным образом путем внеэкономического принуждения. Следовательно, это общество было по сути феодальным. Оно, как и древнегреческое, проделало сложный путь от раннефеодального царского (у греков - микенского, затем архаического времени и феодально-общинных образований Спарты, Фессалии, Крита) через ослабление феодальной эксплуатации (у греков - при демократии), затем через паразитизм привилегированных общин-городов - к новой, полной феодализации (при тиранах, эллинистических царях и в поздней Римской империи), когда основная масса мелких производителей была спрессована в класс феодально-эксплуатируемых крестьян.

Феодальный уклад был там ведущим, рабовладельческий - дополнительным, хотя и не единственным. В передовых центрах феодальной формации (Вавилон, Афины середины I тыс. до н. э., Александрия, Антиохия, Пергам, Родос, Рим конца античности, Константинополь, Багдад, Фустат-Каир IX - XIII вв.) зарождается и развивается протокапиталистический уклад в виде наемного труда, товарного пригородного земледелия, торгового скотоводства, городского предпринимательства, работающих на рынок крупных мастерских, торгового капитала, прибылей, банков. Так было в Нововавилонском царстве VI в. до н. э. Там развивалось товарное производство чеснока, овощей и фруктов на междурядьях в рощах финиковых пальм, что напоминает Ирак, Египет и Судан нового и новейшего времени. В Вавилоне существовали крупные банкиры, векселя, развитые финансы, подорванные в конце VI в. до н. э. инфляцией (Белявский В.А. Землевладение дома Эгиби. В кн.: Доклады отделений и комиссий Географического общества СССР. Л. 1968 . Вып. 5; его же. Потомки Эа-илута-бани - Вестник древней истории, 1968, N 1; его же. Шаттинну, сын Балатсу потомок Бэляу. В кн.: Страны Ближнего и Среднего Востока (история, экономика). М., 1969; его же. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. М., 1971. http://www.kulichki.com/~gumilev/MOB/index.html).

Римская империя знала и пригородное товарное земледелие, и банковское дело, и компании судовладельцев, и страхование торговых судов, и образование ранних форм капитала в городской недвижимости, особенно в виде доходных домов, и спекуляцию недвижимостью, и финансовый крах в результате торговли с Востоком, размеры которой были сопоставимы с той, которую вела с ним Европа XIX века. Эллинистическая Малая Азия знала забастовки рабочих, Рим конца республики - компании судовладельцев, спекуляцию городскими многоэтажными домами, прибыль на квартплате. Однако даже в Древней Греции, эллинистическом мире, Карфагене и Риме исторически ведущим был не рабовладельческий и не протокапиталистический, а феодальный уклад, основанный на законах феодального способа производства. По отношению к феодальному укладу рабовладельческий и протокапиталистический занимают в феодальном обществе периферийное положение.

Но при известных условиях исторически второстепенные уклады могут, активно воздействуя, получить гипертрофированное развитие за счет исторически ведущего уклада. Обычно этот процесс начинался нашествиями периферийных народов на центры цивилизаций (дорическое нашествие на микенскую Грецию, разгром Ассирийской державы при участии скифов и мидян, нашествие кельтов и экспансия италийских, главным образом оскско-умбрийских, племен на города этрусков и греков в Италии, македонское завоевание Малой Азии, Месопотамии и Египта, Великое переселение народов в Европе на первом рубеже средневековья). Это ослабляло феодальную систему.

Общины и племена, подвластные ослабевшим или разгромленным царствам, освобождались от их власти (Эллада, Италия второй половины I тыс. до н. э.). Затем на развалинах феодальной системы пышным, хотя и эфемерным цветом расцветали рабовладение, наемный труд, товарно-денежные отношения, совершались технические и технологические открытия, зарождались ранние виды капитала (торгового, банковского, городской недвижимости). Так было в Вавилоне времени Нововавилонского царства, в Александрии, в городах Малой Азии и Месопотамии эпохи эллинизма, в Римской республике, где на сравнительно короткий исторический период получили гипертрофированное развитие рабовладельческий и протокапиталистический уклады, а многочисленные члены привилегированной общины - граждане - освободились от эксплуатации. Но с течением времени феодализм восстановил и упрочил свои позиции. Кроме того, нельзя отрывать привилегированные общины (Вавилон эпохи Нового царства, Александрию империи Лагидов, Афины периода архэ, Рим и даже города Италии времен республики и ранней империи) от крестьянской ближней периферии, за счет которой они жили.

Этими основными идеями не ограничивается теория большой феодальной формации. Конкретные региональные разработки, посвященные Европе II тыс. до н. э. - I тыс. н. э., Африке того же и более позднего времени, Океании и другим регионам мира, а также отдельным странам, позволяют выявить различные закономерности развития, уточнить его глобальный характер, по-новому ставить проблему исторического прогресса." (Кобищанов Ю.М. Теория большой феодальной формации / Вопросы истории. N 4-5, 1992 г. https://www.mgpu.ru/materials/5/5640.doc).

Но прежде, чем детально рассмотреть процессы, происходящие в недрах феодальной формации, завершим исследование тех, что происходят в рабовладельческой.

"В раннем Риме преобладало натурально-патриархальное хозяйство, слабо связанное с рынком. Принадлежащие богатым римлянам-рабовладельцам хозяйства обеспечивали их всем необходимым для удовлетворения сначала жизненных потребностей, а затем и более изысканных. Однако пресловутый "закон возвышения потребностей" привел к тому, что со временем богатым римлянам-сибаритам этого уже оказалось недостаточно: многие предметы роскоши можно было только купить. Это различные пряности, благовония, золото и изделия из него (в пределах Италии и примыкающих к ней территорий золото вообще не добывалось), шелковые ткани, изделия из кости, драгоценные камни и украшения, некоторые сорта вин, редкие птицы и животные, экзотические растения, фарфоровая посуда, оружие и т.д.

Для всех этих удовольствий и "изысков" нужны были деньги, и натурально-патриархальные хозяйства стали преобразовываться в товарные хозяйства. Рабы стали производить для своих хозяев не предметы потребления и личные услуги, а деньги. Таким образом, на смену патриархальному рабству пришло рабство, которое историки называют "классическим".

На территориях римской метрополии (Рим и прилегающие к нему области Апеннинского полуострова) производились на продажу (в том числе на экспорт) вина, оливковое масло, металлы, шерсть.

Однако таких экспортных производств было недостаточно, поэтому деньги стали зарабатываться также международной торговлей. Благо, для римлян торговля в рамках подконтрольных Риму территорий была беспошлинной. Часть рабов была занята в торговом судоходстве и сухопутной транспортировке товаров. Римские торговцы обслуживали не только метрополию, они также занимались поставками товаров для других территорий без захода в порты Италии. Кроме торговли обычными товарами также активно торговали "живым" товаром - рабами. Торговля как бизнес могла бы получить большее развитие, если бы не такой негативный фактор, как пиратство. Многочисленные суда корсаров (пиратов) курсировали вдоль берегов Италии и по всему Средиземному морю, грабя торговые суда разных стран, в том числе итальянские. Таким образом, высокая прибыль от торговли частично "съедалась" потерями от пиратских грабежей.

Историки Рима говорили о возникновении во II в. до н.э. капитализма - преимущественно не промышленного, а торгового. Моммзен писал про это время: "Внешняя торговля получила весьма широкое развитие отчасти в силу естественных причин, отчасти и потому, что во многих покровительствуемых Римом государствах римляне и латины не платили таможенных пошлин (...) Промышленность, во всех отраслях которой употреблялся рабский труд, тоже развивалась, но далеко не столь значительно, как торговля (...) Стремление к приобретению богатства, к увеличению своего благосостояния охватило мало-помалу всю нацию (выделен мною. - В. К.)" (Моммзен Т. История Рима. С. 117.).

Целый ряд авторов обращают внимание на то, что капитализм Древнего Рима был весьма специфическим: тогдашний хозяин-капиталист использовал в качестве рабочей силы только рабов, "живое имущество". В то же время в Древнем Риме формально существовали предпосылки для формирования модели капитализма, основанного на использовании наемной рабочей силы: с одной стороны, многие патриции скопили большой капитал; с другой стороны, многие плебеи разорились, превратились в люмпен-пролетариев, населявших Рим и другие крупные города Италии. Однако соединения (по крайней мере, массового) капитала со свободными рабочими руками в Древнем Риме так и не произошло. Если бы такое соединение произошло, то тогда в Древнем Риме получил бы развитие капитализм, который мы могли бы условно назвать "промышленным". Видимо, у богатых "верхов" Рима не было достаточных стимулов и желания заниматься предпринимательством. Да и люмпенизированные "низы", которые уже привыкли к праздному образу жизни ("хлеба и зрелищ"), не представляли качественной рабочей силы. Одним словом, капитализм производительного типа, основанный на наемном труде, в Древнем Риме не состоялся. У богатых "верхов" была более простая и выгодная альтернатива - ростовщический бизнес, который избавлял их от необходимости иметь дело с наемной рабочей силой и рисками промышленной (ремесленной) и торговой деятельности." (Катасонов В.Ю., От рабства к рабству. От Древнего Рима к современному капитализму. - М.: Кислород, 2014 - 448 с. http://www.litmir.co/bd/?b=192474).

Таким образом, развиваясь рабовладельческий строй достигает своей наивысшей точки развития (точка 2).

"На ранних этапах развития Римского государства, как мы отмечали выше, рабовладение имело ограниченные масштабы и носило патриархальный характер. Большое распространение имели личный труд в крестьянских хозяйствах, а также наемный труд плебеев в хозяйствах патрициев. Вспомогательную роль играл также труд зависимых клиентов и должников. Однако в дальнейшем под влиянием двух основных взаимосвязанных факторов - расширения внешних завоеваний Рима и активизации борьбы плебеев за равные с патрициями права - началось все более широкое использование рабов в качестве рабочей силы. Преобладание рабского труда над свободным трудом стало наблюдаться в большинстве областей Апеннинского полуострова только во II в. до н.э.

Большая часть рабов занималась тяжелым физическим трудом (сельское хозяйство, строительство, рудники) (Все-таки основная часть рабов Древнего Рима была занята в сельском хозяйстве (труд в средних и крупных хозяйствах - виллах и латифундиях). Для сравнения: в Древней Греции основная часть рабов трудилась за пределами аграрного сектора (в ремесленных мастерских и в горной промышленности)). Небольшая часть непосредственно обслуживала элиту - "домашние рабы". Совсем небольшая часть была даже задействована в государственном управлении: элита настолько была погружена в процесс потребления и получения удовольствий, что со временем утратила и желание, и способность заниматься государственными делами, перепоручив их рабам. О сферах применения рабов мы можем прочитать у Моммзена: "Труд рабов применялся во всех отраслях деятельности: рабы исполняли ремесленные работы, рабы вели обширные предприятия своих господ, управляли банковыми операциями, учили детей" (Моммзен Т. c. 136.). Положение рабов было различно. Как отмечает К. Каутский, "если патриархальное домашнее рабство является (...) самой мягкой формой эксплуатации, то трудно представить себе что-нибудь более ужасное, чем рабство для удовлетворения жажды прибыли" (Каутский К. c. 65.). Каутский приводит в качестве примера использование рабов на испанских серебряных рудниках, где эксплуатация носила крайне жестокий характер в силу товарного характера производства. Это такое сочетание капиталистического производства и рабовладения, которое можно назвать капиталистическим рабовладением (Многие исследователи отмечают, что положение рабов в Древнем Риме (особенно в период расцвета классического рабства в II - I вв. до н.э.) было тяжелее, чем в Древней Греции и на Древнем Востоке. При этом они основную причину этого видят в особой дешевизне рабов в Древнем Риме (за счет поступления пленных, захватываемых в войнах). Мы не отрицаем этой причины, она действительно способствовала развитию римского капитализма.)

Оно вновь в яркой и массовой форме проявилось в Соединенных Штатах в первой половине XIX века, прежде всего в южных штатах. К счастью для римских рабов, производств с ярко выраженной ориентацией на получение прибыли 2000 лет назад было не так много.

Была еще социальная "прослойка", состоящая из людей, которые с юридической точки зрения были свободными римскими гражданами, а с социально-экономической точки зрения были люмпен-пролетариями. Они сосредоточивались в Риме, где их число составляло, по разным оценкам, от 200 до 350 тыс. человек. Были люмпен-пролетарии и в других городах Италии.

Свободное крестьянство постепенно "вымывалось" из социальной структуры под натиском дешевой продукции, производимой с помощью рабского труда, а также дешевого импорта или поступлений из провинций подати в натуральном виде (сельскохозяйственная продукция). Постепенно некогда цветущее сельское хозяйство Италии стало приходить в упадок. Дешевый хлеб был нужен для ублажения городской черни (политика "хлеба и зрелищ"). В провинциях хлеба было много, он попадал в Рим в виде поземельного налога (десятины), реквизиций и с помощью других способов отчуждения (своеобразные "продразверстки"). Также импортировался дешевый хлеб из Египта.

Римское государство, проводя свою "социальную" политику, сбывало откупщикам хлеб по низким ценам, а те - непосредственно населению городов. Хотя откупщики и "наваривали" деньги на своем бизнесе, но отпускные цены были все равно низкими и разоряли местных крестьян. В этих условиях выживали крупные хозяйства, имевшие низкие издержки производства. То есть те, которые использовали в массовом порядке рабский труд. А земли крестьянства переходили в руки ростовщиков и крупных землевладельцев. Первые из них занимались земельными спекуляциями, вторые организовывали на присоединяемых землях фермерские хозяйства, ориентированные на экспорт (виноделие, оливки и оливковое масло, овцеводство). Со временем хлебом Италия себя уже перестала обеспечивать, села на "иглу" зернового импорта.

Уничтожение мелкого крестьянского хозяйства подрывало социальную основу Римского государства. Моммзен писал о Риме эпохи поздней республики: "Рим падал, потому что один из двух основных факторов, на которые издревле опиралось государство, был в корне разрушен: хозяйство мелких землевладельцев было теперь совершенно подавлено капиталом, который оперировал колоссально развитым невольничьим трудом" (Моммзен Т. c. 136.).

В уже упоминавшейся работе Питера Темина "Экономика Римской империи раннего периода" отмечается, что существовал еще некий промежуточный класс, включающий торговцев и работников "сферы услуг", который обслуживал элиту тогдашнего общества. Тем не менее, эта группа свободных граждан, по мнению Питера Темина, была настолько незначительна, что говорить о наличии "среднего класса" в Древнем Риме не приходится.

Этот промежуточный класс быстро сокращался, так как услуги элите все больше оказывали "домашние" рабы, а внутреннюю торговлю все больше "подбирали под себя" всадники. Положение разоряющегося крестьянина и представителя "среднего класса" было незавидно: у него маячила перспектива пополнить ряды люмпен-пролетариата.

Итак, в Древнем Риме были в достаточном количестве свободные граждане, лишившиеся земли или своего дела. С другой стороны, были большие богатства в руках верхушки. То есть потенциально было все необходимое для развития капитализма в его производительной (а не ростовщической) форме. Однако такой капитализм, как мы выше уже отмечали, в Древнем Риме не сложился. Скорее всего, он не сложился потому, что был менее "конкурентоспособен" по сравнению с товарным производством, основанном на рабском труде.

Однако в некоторых масштабах наемный труд использовался, но не регулярно, преимущественно для внутренних нужд богатых работодателей. О такой форме трудовых отношений, существовавших в Римской империи, мы узнаем из Нового Завета. Например, в Евангелии от Матфея есть притча о работниках, которых хозяин нанимал на работу в винограднике (первых - в третьем часу, следующих - в шестом, а последних - в девятом часу) и всем заплатил по одному динарию (Библия, Мф. 20: 1-16.). Это типичный случай "разового", нерегулярного использования наемной рабочей силы в Римской империи (Это очень напоминает то, что сегодня называется "частичной занятостью" и что становится все более важной особенностью современной "рыночной экономики". Это неустойчивое состояние человека между положением наемного работника и люмпен-пролетария.). Тот пролетариат, который существовал в Англии и других европейских странах в XIX - XX вв., в Древнем Риме отсутствовал." (Катасонов В.Ю., От рабства к рабству. http://www.litmir.co/bd/?b=192474).

На рисунке 32 хорошо видно, что на пике развития античного общества при неизменности состава общественно-экономических укладов, значимость отдельных способов производства существенно меняется. Так, если раньше рабовладельческий и капиталистический способы производства, в отличие от общинно-крестьянского и кустарно-ремесленного, играли подчинённую, незначительную роль, то теперь их доли изрядно "набухли" и "утолщились", вытесняя "исконные", "традиционные" экономические уклады, восходящие ещё к первобытнообщинному строю.

Однако подобное "развитие" имело и оборотную сторону:

"Кризис политической власти развивался параллельно с кризисом экономическим. Уже во II в. н.э. Италия - метрополия Римской империи утрачивает свою роль экономического центра империи. Вина, оливковое масло, ремесленные изделия не находят спроса на внешних рынках. Рим стал центром паразитического потребления. Громадные богатства, скопленные в метрополии, тратились непроизводительно. С III в. н.э. экономический кризис охватывает провинции империи (прежде всего в силу того, что их хозяйство подвергалось постоянному ограблению со стороны метрополии). Ослабевают хозяйственные связи между отдельными районами Италии, сворачивается торговля между метрополией и провинциями, обозначается тенденция к снижению товарности римских латифундий и росту натурализации хозяйственной жизни, пустеют города, обесцениваются деньги, растут цены, полноценные деньги уходят из оборота в сокровища, усиливается прямой товарообмен. Как и на заре рабовладельческого общества, главной ценностью опять становится земля. В то же время колоны не в состоянии вносить плату за аренду участков и бегут с земли, обширные сельскохозяйственные угодья пустеют и зарастают бурьяном. Слабеет военная мощь Рима. Власть в Риме не в состоянии расширять пределы империи, выколачивать налоги в провинциях и даже обеспечивать защиту своих внешних границ от нашествия варваров. Она не может эффективно бороться с социальными выступлениями сначала в провинциях, а затем и у себя дома - в Италии. Римская империя в конце IV в. н.э. распадается на две части - западную (на территории которой остается город Рим) и восточную (с центром в Константинополе). Борьба между Римом и Константинополем за первенство и влияние на пространстве бывшей великой империи еще больше подтачивает силы Рима. Кончается все тем, что Рим был завоеван варварами в 476 г. н.э." (Катасонов В.Ю., От рабства к рабству. http://www.litmir.co/bd/?b=192474).

"Триста лет длилась борьба, во время которой вся основная часть готских народов (исключая скандинавских готов и бургундов) двинулась на юго-восток и образовала левое крыло растянутой линии наступления, в центре которой верхнегерманцы (герминоны) прорвались на Верхний Дунай, а на правом крыле искевоны, получившие теперь название франков, - на Рейн; на долю инге-вонов выпало завоевание Британии. В конце V века путь в Римскую империю, обессиленную, обескровленную и беспомощную, был открыт для вторгнувшихся германцев.

Выше мы стояли у колыбели античной греческой и римской цивилизации. Здесь мы стоим у ее могилы. По всем странам бассейна Средиземного моря в течение столетий проходил нивелирующий рубанок римского мирового владычества. Там, где не оказывал сопротивления греческий язык, все национальные языки должны были уступить место испорченной латыни; исчезли все национальные различия, не существовало больше галлов, иберов, лигуров, нориков - все они стали римлянами.

Римское управление и римское право повсюду разрушили древние родовые объединения, а тем самым и последние остатки местной и национальной самодеятельности. Новоиспеченное римское гражданство ничего не предлагало взамен; оно не выражало никакой национальности, а было лишь выражением отсутствия национальности. Элементы новых наций были повсюду налицо; латинские диалекты различных провинций все больше и больше расходились между собой; естественные границы, сделавшие когда-то Италию, Галлию, Испанию, Африку самостоятельными территориями, еще существовали и все еще давали себя чувствовать. Но нигде не было налицо силы, способной соединить эти элементы в новые нации; нигде еще не было и следа способности к развитию и сопротивлению, не говоря уже о творческой энергии. Для громадной массы людей, живших на огромной территории, единственной объединяющей связью служило римское государство, а это последнее со временем сделалось их злейшим врагом и угнетателем. Провинции уничтожили Рим; Рим сам превратился в провинциальный город, подобный другим, привилегированный, но уже не господствующий более, переставший быть центром мировой империи и даже резиденцией императоров, а также их наместников; они жили теперь в Константинополе, Трире, Милане. Римское государство превратилось в гигантскую сложную машину исключительно для высасывания соков из подданных. Налоги, государственные повинности и разного рода поборы ввергали массу населения во все более глубокую нищету; этот гнет усиливали и делали невыносимым вымогательства наместников, сборщиков налогов, солдат. Вот к чему пришло римское государство с его мировым господством: свое право на существование оно основывало на поддержании порядка внутри и на защите от варваров извне; но его порядок был хуже злейшего беспорядка, а варваров, от которых оно бралось защищать граждан, последние ожидали как спасителей.

Состояние общества было не менее отчаянным. Уже начиная с последних времен республики, римское владычество основывалось на беспощадной эксплуатации завоеванных провинций; империя не только не устранила этой эксплуатации, а, напротив, превратила ее в систему. Чем более империя приходила в упадок, тем больше возрастали налоги и повинности, тем бесстыднее грабили и вымогали чиновники. Торговля и промышленность никогда не были делом римлян - покорителей народов; только в ростовщичестве они превзошли все, что было до и после них. То, что имелось ранее и что сохранилось от торговли, погибло из-за вымогательства чиновников; то, что уцелело от нее, относится к восточной, греческой части империи, которая выходит за рамки нашего рассмотрения. Всеобщее обнищание, упадок торговли, ремесла и искусства, сокращение населения, запустение городов, возврат земледелия к более низкому уровню - таков был конечный результат римского мирового владычества.

Земледелие, решающая отрасль производства во всем древнем мире, теперь снова, более чем когда-либо, приобрело такое значение. В Италии громадные комплексы имений (латифундии), после падения республики охватывавшие почти всю территорию, использовались двояким образом: либо под пастбища, и там население было заменено овцами и быками, уход за которыми требовал лишь небольшого числа рабов; либо в качестве вилл, где руками массы рабов велось садоводство в больших размерах - отчасти для удовлетворения потребностей живущего в роскоши владельца, отчасти для сбыта на городских рынках. Крупные пастбища сохранились и были даже расширены; поместья-виллы и их садоводство пришли в упадок вместе с разорением их владельцев и запустением городов. Основанное на рабском труде хозяйство латифундий перестало приносить доход; но в ту эпоху оно было единственно возможной формой крупного сельского хозяйства. Мелкое хозяйство снова сделалось единственно выгодной формой земледелия. Одна вилла за другой дробились на мелкие парцеллы, последние передавались наследственным арендаторам, уплачивавшим определенную сумму, или их получали partiarii [дольщики. Ред.] которые были скорее управляющими, чем арендаторами, и получали за свой труд шестую, а то и всего лишь девятую часть годового продукта. Преобладала, однако, сдача этих мелких парцелл колонам, которые уплачивали ежегодно определенную сумму, были прикреплены к земле и могли быть проданы вместе со своей парцеллой; они, правда, не были рабами, но и не считались свободными, не могли вступать в брак со свободными, и их браки между собой рассматривались не как законные, а, подобно бракам рабов, как простое сожительство (contubernium). Они были предшественниками средневековых крепостных.

Античное рабство пережило себя. Ни в крупном сельском хозяйстве, ни в городских мануфактурах оно уже не приносило дохода, оправдывавшего затраченный труд, - рынок для его продуктов исчез. А в мелком земледелии и мелком ремесле, до размеров которых сократилось огромное производство времен расцвета империи, не могло найти применение большое число рабов. Только для рабов, обслуживавших домашнее хозяйство и роскошную жизнь богачей, оставалось еще место в обществе. Но отмирающее рабство все еще было в состоянии поддерживать представление о всяком производительном труде, как о рабском деле, недостойном свободных римлян, а таковыми теперь были все граждане. Результатом было, с одной стороны, - увеличение числа отпускаемых на волю рабов, излишних и ставших обузой, а с другой стороны, - увеличение числа колонов и обнищавших свободных (напоминающих poor whites [белых бедняков. Ред.] бывших рабовладельческих штатов Америки). Христианство совершенно неповинно в постепенном отмирании античного рабства. Оно в течение целых столетий уживалось в Римской империи с рабством и впоследствии никогда не препятствовало работорговле у христиан: ни у германцев на севере, ни у венецианцев на Средиземном море, ни позднейшей торговле неграми [По словам епископа Лиутпранда Кремонского, в X вене в Вердене, следовательно в Священной германской империи, главным промыслом была фабрикация евнухов, которые с большой прибылью вывозились в Испанию для мавританских гаремов (Лиутпранд Кремонский. "Воздаяние", кн. VI, гл. 6.)]. Рабство перестало окупать себя и потому отмерло. Но умирающее рабство оставило свое ядовитое жало в виде презрения свободных к производительному труду. То был безвыходный тупик, в который попал римский мир: рабство сделалось невозможным экономически, труд свободных считался презренным с точки зрения морали. Первое уже не могло, второй еще не мог быть основной формой общественного производства. Вывести из этого состояния могла только коренная революция.

В провинциях дело обстояло не лучше. Больше всего сведений мы имеем относительно Галлии. Наряду с колонами здесь существовали еще свободные мелкие крестьяне. Чтобы оградить себя от насилия чиновников, судей и ростовщиков, они часто прибегали к покровительству, патронату какого-нибудь могущественного лица; так поступали не только отдельные крестьяне, но и целые общины, так что императоры в IV веке неоднократно издавали эдикты о запрещении этого. Но что это давало искавшим покровительства? Патрон ставил им условие, чтобы они передавали ему право собственности на их земельные участки, а он взамен этого обеспечивал им пожизненное пользование последними. Эту уловку усвоила святая церковь и усердно применяла в IX и X веках в целях расширения царства божьего и своих собственных земельных владений. Правда, тогда, примерно в 475 г., епископ Сальвиан Марсельский еще возмущается против такого грабежа и рассказывает, что гнет римских чиновников и крупных землевладельцев сделался столь невыносимым, что многие "римляне" бегут в местности, уже занятые варварами, а поселившиеся там римские граждане ничего так не боятся, как очутиться снова под римским владычеством (Сальвиан Марсельский. "De gubernatione dei" ("Об управлении божьем"), кн. V, гл. 8.). О том, что в то время родители из-за бедности часто продавали своих детей в рабство, свидетельствует изданный против этого закон.

Германские варвары в награду за то, что освободили римлян от их собственного государства, отняли у них две трети всей земли и поделили ее между собой. Раздел происходил согласно порядкам родового строя; ввиду сравнительно небольшой численности завоевателей, обширные земли оставались неразделенными, во владении частью всего народа, частью отдельных племен и родов. В пределах каждого рода пахотная земля и луга были поделены между отдельными хозяйствами равными участками по жребию; повторялись ли переделы в дальнейшем - нам неизвестно, во всяком случае в римских провинциях они скоро прекратились, и отдельные участки были превращены в отчуждаемую частную собственность - аллод. Лес и выгоны оставались неподелёнными в общем пользовании; это пользование ими, а также способ обработки поделенной пашни, регулировались древним обычаем и постановлениями всей общины. Чем дольше жил род в своем селе и чем больше постепенно смешивались германцы и римляне, тем больше родственный характер связи отступал на задний план перед территориальным; род растворялся в общине-марке, в которой, впрочем, еще достаточно часто заметны следы ее происхождения из отношений родства членов общины. Так незаметно, по крайней мере в странах, где удержалась община-марка - на севере Франции, в Англии, Германии и Скандинавии, - родовая организация переходила в территориальную и оказалась поэтому в состоянии приспособиться к государству. Но она все же сохранила свой естественно сложившийся демократический характер, отличающий весь родовой строй, и даже в той вырождающейся форме, которая была ей навязана в дальнейшем, удержала вплоть до новейшего времени живые элементы этого строя, а тем самым оружие в руках угнетенных.

Если, таким образом, кровная связь в роде вскоре утратила свое значение, то это было следствием того, что и в племени и во всем народе его органы тоже выродились в результате завоевания. Мы знаем, что господство над покоренными несовместимо с родовым строем. Здесь мы видим это в крупном масштабе. Германские народы, ставшие господами римских провинций, должны были организовать управление этой завоеванной ими территорией. Однако невозможно было ни принять массы римлян в родовые объединения, ни господствовать над ними посредством последних. Во главе римских местных органов управления, вначале большей частью продолжавших существовать, надо было поставить вместо римского государства какой-то заменитель, а этим заменителем могло быть лишь другое государство. Органы родового строя должны были поэтому превратиться в органы государства, и притом, под давлением обстоятельств, весьма быстро. Но ближайшим представителем народа-завоевателя был военачальник. Защита завоеванной области от внутренней и внешней опасности требовала усиления его власти. Наступил момент для превращения власти военачальника в королевскую власть, и это превращение совершилось.

Остановимся на Франкском королевстве. Здесь победоносному народу салических франков достались в полное обладание не только обширные римские государственные имения, но также и все огромные земельные участки, оказавшиеся при разделе не включенными в общинные владения крупных и мелких округов [Gau] и общин-марок - в частности все более крупные лесные массивы. Первым делом франкского короля, превратившегося из простого верховного военачальника в настоящего монарха, было превратить это народное достояние в королевское имущество, украсть его у народа и раздать его в виде подарков или пожалований своей дружине. Эта дружина, первоначально состоявшая из его личной военной свиты и остальных подчиненных ему военачальников, скоро увеличилась не только за счет римлян, то есть романизированных галлов, которые вскоре стали для него необходимы благодаря своему умению писать, своему образованию, своему знанию романского разговорного и латинского литературного языка, а также и местного права; она увеличилась также за счет рабов, крепостных и вольноотпущенников, которые составляли его придворный штат и из среды которых он выбирал своих любимцев. Все они получали участки принадлежащей народу земли, в первое время большей частью как подарки, позднее как пожалования в форме бенефициев, причем первоначально, как правило, до конца жизни короля (Бенефиций (beneficium, буквально: "благодеяние") - форма земельного пожалования, получившая широкое распространение во Франкском государстве в первой половине VIII века. Передававшийся в форме бенефиция участок земли с жившими на нем зависимыми крестьянами переходил в пожизненное пользование получателя (бенефициария) на условиях выполнения определенных служб, чаще всего военной. В случае смерти жалователя или бенефициария, а также в случае невыполнения последним обязательств и запущенности его хозяйства, бенефиций подлежал возврату собственнику или его наследникам и для возобновления бенефициальных отношений требовалось повторное пожалование. К раздаче бенефициев прибегала не только королевская власть, но и церковь, а также крупные магнаты. Бенефициальная система способствовала формированию класса феодалов, особенно мелкого и среднего дворянства, закрепощению крестьянских масс, развитию вассальных отношений и феодальной иерархии. Впоследствии бенефиции стали превращаться в наследственные лены (феоды). Роль бенефициальной системы в истории формирования феодализма раскрыта Энгельсом в работе "Франкский период" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 19, стр. 495 - 546)). Так за счет народа создавалась основа новой знати.

Мало того. Ввиду обширных размеров государства нельзя было управлять, пользуясь средствами старого родового строя; совет старейшин, если он уже давно не исчез, не мог бы собираться и был вскоре заменен постоянными приближенными короля; старое народное собрание продолжало для вида существовать, но также все более и более становилось собранием лишь подчиненных королю военачальников и новой нарождающейся знати. Свободные, владевшие землей крестьяне, которые составляли массу франкского народа, были истощены и разорены вечными междоусобными и завоевательными войнами, последними особенно при Карле Великом, точно так же как раньше римские крестьяне в последние времена республики. Эти крестьяне, из которых первоначально состояло все войско, а после завоевания территории Франции - его основное ядро, так обеднели к началу IX века, что едва только один из пяти крестьян в состоянии был выступить в поход. Место созываемого непосредственно королем ополчения свободных крестьян заняло войско, составленное из служилых людей новой народившейся знати, включая и зависимых крестьян, потомков тех, кто прежде не знал другого господина, кроме короля, а еще раньше вообще не знал никаких господ, и короля в том числе. При преемниках Карла разорение франкского крестьянского сословия было довершено внутренними войнами, слабостью королевской власти и соответственными посягательствами магнатов - к ним прибавились еще назначенные Карлом графы округов [Gaugrafen] (Графы округов (Gaugrafen) - во Франкском государстве королевские чиновники, поставленные во главе округов или графств. Каждый граф был наделен судебной властью в своем округе, собирал в нем налоги и ведал войском, которым командовал во время походов. За свою службу он пользовался третью королевских доходов, получаемых в данном округе, и вознаграждался земельными пожалованиями. Впоследствии графы стали постепенно превращаться из назначаемых королевских должностных лиц в крупных феодальных сеньоров, обладающих суверенной властью, особенно после 877 г., когда официально была установлена передача графской должности по наследству.), стремившиеся сделать свои должности наследственными, - наконец, набегами норманнов. Через пятьдесят лет после смерти Карла Великого империя франков столь же беспомощно лежала у ног норманнов, как за четыре столетия до того Римская империя лежала у ног франков.

И почти такой же она оказалась не только по своему бессилию перед внешними врагами, но и по своему внутреннему общественному порядку или, скорее, беспорядку. Свободные франкские крестьяне очутились в таком же положении, как и их предшественники, римские колоны. Разоренные войнами и грабежами, они должны были прибегать к покровительству новой народившейся знати или церкви, так как королевская власть была слишком слаба, чтобы защитить их; но это покровительство им приходилось приобретать дорогой ценой. Как прежде галльские крестьяне, они должны были передавать покровителю право собственности на свой земельный участок, получая последний от него обратно в виде зависимого держания на различных и меняющихся условиях, но всегда только взамен выполнения повинностей и уплаты оброка; раз попав в такого рода зависимость, они мало-помалу теряли и свою личную свободу; через несколько поколений они были уже в большинстве своем крепостными. Как быстро исчезало свободное крестьянское сословие, показывает составленная Ирминоном опись земельных владений аббатства Сен-Жермен-Де-Пре, находившегося тогда близ Парижа, а теперь - в самом Париже (Имеется в виду составленный в IX в. полиптик (опись земельных владений, населения и доходов) монастыря Сен-Жермен-де-Пре, известный под названием "Полиптик аббата Ирминона". Энгельс приводит данные из полиптика, по-видимому, по книге: Р. Roth. "Geschichte des Beneficialwesens von den altesten Zeiten bis ins zehnte Jahrhundert". Erlangen, 1850, S. 378 (П. Рот. "История бенефициальной системы с древнейших времен до десятого века". Эрланген, 1850, стр. 378)). В обширных владениях этого аббатства, разбросанных по окрестностям, находились тогда, еще при жизни Карла Великого, 2788 хозяйств, заселенных почти исключительно франками с германскими именами. В это число входило 2080 колонов, 35 литов, 220 рабов и только 8 свободных поселенцев! Объявленный Сальвианом безбожным обычай, согласно которому покровитель заставлял крестьянина передавать свой земельный участок ему в собственность, а затем отдавал этот участок крестьянину лишь в пожизненное пользование, теперь повсюду практиковался церковью в отношении крестьян. Барщинные повинности, которые теперь стали все более и более входить в обыкновение, имели своим прообразом как римские ангарии, принудительные работы в пользу государства (Ангарии - повинности, возлагавшиеся в Римской империи на жителей и обязывавшие последних предоставлять лошадей и носильщиков для обслуживания правительственных транспортов; впоследствии приобрели более широкий характер, являясь тяжелым бременем для населения.), так и повинности, выполнявшиеся членами германской общины-марки по сооружению мостов, дорог и для других общих целей. Таким образом, масса населения, спустя четыреста лет, вернулась как будто бы целиком к своему исходному положению.

Но это лишь доказывало, во-первых, что общественное расслоение и распределение собственности в Римской империи периода упадка вполне соответствовали тогдашнему уровню производства в земледелии и промышленности, следовательно, были неизбежны; и, во-вторых, что этот уровень производства в течение последующих четырехсот лет существенно не понизился и не повысился, а потому с такой же необходимостью вновь породил такое же распределение собственности и те же самые классы населения. В последние столетия существования Римской империи город утратил свое прежнее господство над деревней и не вернул его себе в первые столетия владычества германцев. Это предполагает низкую ступень развития как земледелия, так и промышленности. Такое общее положение с необходимостью порождает обладающих господством крупных землевладельцев и зависимых мелких крестьян. Как мало было возможности навязать такому обществу, с одной стороны, хозяйство римских латифундий с рабами, с другой стороны - новейшее крупное хозяйство с барщинным трудом, доказывают грандиозные, но прошедшие почти бесследно эксперименты Карла Великого с знаменитыми императорскими виллами. Эти опыты продолжали только монастыри, и только у них они были плодотворны; но монастыри были ненормальными общественными организмами, основанными на безбрачии; они могли давать исключительные результаты, но должны были именно поэтому сами оставаться исключениями.

И все же за эти четыреста лет был сделан шаг вперед. Если и в конце периода мы встречаем почти те же основные классы, что и в начале, то люди, составлявшие эти классы, все же стали другими. Исчезло античное рабство, исчезли разорившиеся, нищие свободные, презиравшие труд как рабское занятие.

Между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин. "Бесполезные воспоминания и тщетная борьба" гибнущего римского мира канули в вечность. Общественные классы IX века сформировались не в обстановке разложения гибнущей цивилизации, а при родовых муках новой цивилизации. Новое поколение - как господа, так и слуги - в сравнении со своими римскими предшественниками было поколением мужей. Те отношения между могущественными земельными магнатами и зависимыми от них крестьянами, которые для римлян являлись формой, выражавшей безысходную гибель античного мира, были теперь для нового поколения исходным моментом нового развития. И затем, какими бесплодными ни представляются эти четыреста лет, они оставили один, крупный результат: современные национальности, новое формирование и расчленение западноевропейской части человечества для грядущей истории. Германцы действительно вновь оживили Европу, и поэтому разрушение государств, происходившее в германский период, завершилось не норманно-сарацинским порабощением, а перерастанием системы бенефициев и отношений покровительства (коммендации (Коммендация - одна из распространенных в Европе, начиная с VIII - IX веков, форм перехода крестьян под "покровительство" феодалов, или мелких феодалов под "покровительство" крупных на определенных условиях (несение военной службы и других служб в пользу "покровителя", передача ему своей земли с получением ее обратно в виде условного держания). Означая для крестьян, которые часто принуждались к этому акту силой, утрату личной свободы, а для мелких феодалов - вступление в вассальные отношения с крупными, коммендация способствовала, с одной стороны, закрепощению крестьянства, а с другой - закреплению феодальной иерархии.)) в феодализм и столь громадным увеличением населения, что менее чем через двести лет были без ущерба перенесены страшные кровопускания, причиненные крестовыми походами.

Что же это было за таинственное волшебное средство, при помощи которого германцы вдохнули умиравшей Европе новую жизненную силу? Была ли это особая, прирожденная германской расе чудодейственная сила, как это измышляет наша шовинистическая историография? Отнюдь нет. Германцы были, особенно тогда, высокоодаренной ветвью арийской группы и притом находившейся в полном расцвете жизненных сил. Но омолодили Европу не их специфические национальные особенности, а просто их варварство, их родовой строй." (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 21, С. 148-155, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Таким образом, общественно-экономическое развитие выходит на новый виток (рисунок 33).

Рассмотрим вновь спектр общественно-экономических укладов на заре развития феодальной формации, когда она окончательно сложилась и приняла устойчивое состояние (точка 3) и в наивысшей точке развития феодализма, когда сложившиеся производственные отношения и образовавшаяся надстройка начали тормозить дальнейшее развития общества (точка 4).

Что же мы видим? Парадоксально, но весь "джентльменский набор" укладов чуть ли не один в один (как по своей распространённости, так и по значимости и месте в общественном производстве... возможно, есть какие-то процентные отклонения на разных территориях и различных странах, но кто их считал?) совпадают как в точке 1 (рисунок 30), так и в точке 3 (рисунок 34).

А как же обстоят дела с точками 2 и 4 (рисунки 32 и 35)? Тоже почти стопроцентное совпадение.

Однако, глядя на эти схемы, некоторые из читателей возразят: "Позвольте, откуда на рисунке 35 появилось рабство, да ещё в таком значительном объёме, когда оно, как общественный строй, благополучно "почило в бозе" ещё на заре средних веков?" Попробуем прояснить ситуацию.

"Хотелось бы обратить внимание на один принципиальный момент, связанный с эволюцией феодализма в Европе. Почему-то принято считать, что по мере смены форм эксплуатации феодалом его крепостных происходило ослабление этой эксплуатации. Мол, переход от барщины к натуральному оброку, а от него к денежному следует рассматривать как социальный "прогресс". Во многих наших учебниках пишется примерно так: "прогрессивная" Европа, осознавая неэффективность феодального способа производства и испытывая муки совести по поводу рабского положения крепостного, стала добровольно отказываться от такого способа производства и чуть ли не планомерно строить "светлое капиталистическое будущее", основываясь на принципах "свободы, равенства и братства". А буржуазные политические революции лишь венчали те прогрессивные изменения, которые постепенно и мирно происходили в "экономическом базисе". Чтобы еще больше оттенить "прогрессивный" характер этих "мирных" и "гуманных" изменений в западноевропейском обществе, читателю непременно напомнят о крепостном праве в России, которое просуществовало аж до 1861 года!

Однако в реальной жизни было не совсем так или даже совсем не так. Обратим внимание на работу Ф. Энгельса "Заметки о Германии" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 18. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm), в которой он писал о том, что в XVI - XVII вв. Западная Европа пережила "второе издание крепостничества". Причем "второе издание", по признанию Энгельса, было более жестким и жестоким, чем первое. Писал Энгельс об этом как о некоем парадоксе: ведь впереди маячили перспективы более "эффективного", а, стало быть, и более "прогрессивного" устройства жизни на капиталистических началах. А тут вдруг "включаются" все средства закабаления крепостных, с них начинают драть не две, а семь шкур. А парадокса никакого не было. Вокруг феодала начинали развиваться товарно-денежные отношения, появлялись новые соблазны и новые потребности. Причем не только материальные потребности в дорогих товарах (в основном заморских), но также в роскошных замках и дворцах, изысканных произведениях искусства. Появились также "нематериальные" потребности. Речь идет не о потребностях культурного или духовного характера, требующих внутренних усилий и внутренней работы человека. Это "нематериальные" потребности, требующие больших денег. Они - прообраз "виртуальных" активов современного капитализма, спрос на которые в десятки и сотни раз превышает спрос на физические товары. Об этих новых "потребностях" феодалов мы читаем: "...среди предметов обмена главную долю составляют вообще не продукты труда, а людские услуги, силы, качества и привилегии (звания). В XV - XVI в.в. невиданных размеров достигает наемное холопство, проституция, торговля чинами, регалиями и доходными местами. Растет продажность людей и прибыльное использование их слабостей и пороков" (Соловьев Э.Ю. Главы учебного курса "Реформация и становление новоевропейской цивилизации". Лекция 3 "Коммерциализм в Западной Европе XIV - XVI вв. Опасность регрессии к доходному крепостничеству и плебейскому варварству". http://krotov.info/history/16/liorente/soloviov.html).

Для новых соблазнов и потребностей требовалось все больше и больше денег. Феодалов охватила "жажда денег". Но в отличие от будущих капиталистов, которые воспринимали деньги, прежде всего, как капитал, т.е. "самовозрастающую стоимость" (определение Маркса), феодалы относились к деньгам как к всеобщему средству платежа и обмена. Если капиталисты добывали деньги, пуская их в оборот и получая прирост в виде ссудного процента, торговой или промышленной прибыли, то феодалы продолжали использовать свой старый, проверенный способ - эксплуатацию своих крепостных.

Феодалы полученные от крестьян деньги не инвестировали, а тратили. Был, правда, такой тип феодалов, которые не тратили, а накапливали. Образ такого феодала создан А.С. Пушкиным в "Скупом рыцаре". Но это было не накопление капитала, а накопительство денег. Накопитель денег не пускал их в "дело", а просто откладывал гедонистическое потребление на более отдаленный момент времени. И чаще всего умирал на своих сундуках с золотом...

Интенсивность эксплуатации крепостных крестьян росла пропорционально растущим запросам феодала. Нагрузка на крестьян еще больше усиливалась в связи с тем, что феодалам деньги нужны были не только для растущих удовольствий, но и для покрытия долгов перед ростовщиками (последние любезно предлагали свои "услуги" феодалам). Крепостной не справлялся со своими растущими обязательствами перед хозяином (а некоторые из хозяев уже овладели искусством "цеплять" своих крепостных на "долговой крючок"). Крестьянин даже в тех странах, где он объявлялся лично свободным, оказывался в долговой кабале - сам вместе со всей своей семьей.

Вот что пишет о периоде позднего феодализма, в том числе о возрождении ранних форм крепостничества в Европе, отечественный философ Э.Ю. Соловьев: "Повсеместно расцветает ростовщичество. Им занимаются теперь не только евреи, как в Средние века, но и представители всех этносов и сословий.

Основная установка ростовщичества - безжалостная эксплуатация чужой нужды - проникает в самые различные формы хозяйственной практики. На свет появляется, например, аграрное ростовщичество. Захватив общинные земли, крупные феодалы дробят их, а затем продают в рассрочку ими же ограбленным крестьянам. При этом назначаются такие ежегодные платежи, что большинство держателей наделов попадают в вечную кабалу. Крестьянин, даже если он еще признается лично свободным, закрепощается через свое бездоходное хозяйство и вместе с потомством сидит в нем, как в долговой яме. Утверждение коммерциализированного земледелия, основанного на кабальных отношениях, - самый внушительный результат развития рыночной экономики в Западной Европе XV-XVI веках. В ряде стран (в Германии, Дании, Венгрии, Польше) дело доходит до возрождения крепостнических порядков, исчезнувших в VIII-IX веках. Вместо свободы распоряжения своими силами и продуктами, которое рынок, говоря гегелевским языком, предполагает "по самому своему понятию", повсеместно наблюдается рост насилия и подвластности, обогащения господ и крайнего обеднения зависимых низов" (Соловьев Э.Ю., там же. http://krotov.info/history/16/liorente/soloviov.html).

Мы согласны с тем, что в эпоху позднего феодализма ростовщичеством занимались "не только евреи, как в Средние века, но и представители всех этносов и сословий". Отметим лишь, что "представители всех этносов и сословий" (прежде всего, феодалы) свою ростовщическую деятельность не афишировали, занимались этим тайно. Часто в качестве посредников и подставных фигур использовали тех же ростовщиков-евреев (Пасынков A.C. Феномен ростовщичества (гл. 5. "История ростовщичества в Средние века. Тайны тамплиеров, Черная чума, Колумб и флорин"). http://samlib.ru/p/pasynkow_a_s/usurydata.shtml)

Обозначенные выше этапы развития феодализма - лишь внешние проявления более глубоких изменений в обществе того времени. Главное, что в недрах феодального общества постепенно создавались условия для замещения духовной власти церкви властью денег. По мере ослабления духовного авторитета и духовной власти церкви (а в Европе это - католическая церковь) происходило все большее оживление и распространение "вируса" капитализма ("жажды денег"), а это, в свою очередь, приводило к усилению закрепощения крестьян и все большей их эксплуатации.

В заключение хотелось бы еще раз вернуться к оценке роли бурного развития товарно-денежных отношений в недрах феодального общества. В этой связи обратимся к работе К. Маркса "Очерк критики политической экономии" (1857 - 1858) (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 12. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm). В ней он вспоминает древний мир (в том числе Древний Рим) и отмечает, что на древние общества обрушивалось множество серьезных испытаний: захватнические войны, внутренние междоусобицы, политические перевороты. С большинством из этих бедствий государственные деятели и народы справлялись. Но было одно испытание, с которым древний мир справиться не смог, - испытание товарно-денежными отношениями. Эти отношения "разъедали античный мир подобно кислоте". Однако деньги, товары и торговля существовали еще на этапе становления античного общества. Маркс сам приводит множество подтверждающих это примеров из истории раннего античного мира, в частности, в своей работе "К критике политической экономии" (1859). Маркс не рассмотрел за товарно-денежными отношениями позднего античного общества "вирус" капитализма. Позднее Маркс в "Капитале" (1867) писал, что феодальное общество точно так же оказалось перед испытанием товарно-денежных отношений. Но это был все тот же "вирус" капитализма, а товарно-денежные отношения были его внешней, маскировочной формой. Общественный организм западноевропейской христианской цивилизации, смертельно зараженный "вирусом" капитализма, двигался к своему концу. А его место занял общественный организм западной (капиталистической) цивилизации. Сначала умерла древнеримская цивилизация, затем умерла средневековая европейская цивилизация. Не умерли лишь "вирусы" капитализма, глубоко гнездившиеся в сердцах людей, не умерло и сопутствующее им во внешнем, материальном мире рабство...

Вместе с тем резкий взлет работорговли начался в эпоху первоначального накопления капитала в Европе и в результате так называемых "великих географических открытий". Период активной международной работорговли продолжался более трех столетий. Он начался в первой половине XVI века и закончился примерно в середине XIX века. Это была преимущественно трансатлантическая торговля в рамках так называемого "золотого треугольника". Тремя центрами этой международной торговой системы были:

1. Европа - такие страны, как Испания, Португалия,

Нидерланды, Великобритания, Франция. Из портов европейских стран выходили суда, груженые такими товарами, как ружья, спиртные напитки, ткани, лошади, инструменты и т.п. Суда направлялись к берегам Западной Африки.

2. Африка - там европейские товары обменивались на местных рабов. Рабы принадлежали местным племенным вождям. Рабами были туземцы, попавшие в плен в результате местных войн. Рабов также ловили сами африканцы, специализировавшиеся на этом бизнесе. Суда, нагруженные рабами, отправлялись через Атлантический океан в европейские колонии в Карибском море и Южной Америке.

3. Америка - здесь африканские рабы обменивались на драгоценные металлы, продукцию местных плантаций (кофе, сахар, хлопок, табак). Суда, груженые колониальными товарами, направлялись в Европу, где они продавались за деньги и (или) обменивались на новые партии европейских товаров. На первых порах европейские колонизаторы пытались обходиться в Америке местными рабами - индейцами. Однако индейцы плохо подходили на роль рабов. Они постоянно сопротивлялись, устраивали восстания, а в результате нещадной эксплуатации быстро умирали. После этого колонизаторы начали "зачистку" американских колоний от индейцев и проводить курс на их замещение чернокожими африканцами. Первые партии африканцев по трансатлантическому маршруту были доставлены в Америку в 1510 году.

Европейские работорговцы потеснили на рынке "живого товара" арабов, которые до начала XVI века были основными поставщиками рабов из Африки (рабы поставлялись как в страны Ближнего и Среднего Востока, так и в Южную Европу). Первыми среди европейцев работорговлей стали заниматься португальцы, которые начали еще до Великих географических открытий колонизацию западного берега Африки. Ими в 1440-х годах в Европу были привезены первые чернокожие рабы. Особую активность в торговле "живым товаром" из Африки европейские торговцы стали проявлять после основания крупных торговых компаний в Голландии, Англии, Франции (1621 - 1631 годы), получивших привилегии на поставки рабов от королей ("Вест-индские торговые компании"). В 1698 году английский парламент разрешил заниматься работорговлей частным лицам. Еще раньше католическая церковь дала свое благословение на занятие этим бизнесом. Например, в 1452 году папа Римский Николай V своей буллой санкционировал захват португальцами африканских земель и обращение их жителей в рабство. Мы уже отмечали выше трогательную "заботу" католической церкви о рабах: она требовала их крещения для того, чтобы невольники, которые долго не жили, могли "спасти душу".

После открытия Америки португальские работорговцы стали поставлять основную часть "живого товара" в Южную Америку, в первую очередь в Бразилию. Вслед за португальцами работорговлей занялись испанцы, французы, голландцы и англичане.

Оценки количества рабов, поставленных по трансатлантическому маршруту в колонии на территории Америки, варьируются от 7 до 28 млн. человек. Различия отчасти объясняются тем, что одни оценки отражают количество отправленных, а другие - количество полученных рабов. Эти цифры могли сильно отличаться друг от друга в силу высокой смертности рабов в течение изнурительного путешествия через океан (нормальной считалась "естественная" потеря примерно 20% "живого товара"; однако во время эпидемий на кораблях эти потери могли превышать 50%).

Оценки количества рабов, которые были поставлены и получены в результате торговли "живым товаром", должны дополняться другой статистикой. Статистикой человеческих смертей. Во-первых, смертей в процессе последующей эксплуатации поставленных на плантации или в рудники рабов. Во-вторых, смертей во время трансатлантических перевозок. В-третьих, смертей в процессе "добывания" "живого товара" в странах-экспортерах. Рабы "добывались" в ходе войн и военных рейдов. Проводились также многочисленные кампании по "устрашению" местного населения, которые сопровождались массовыми убийствами. Судя по всему, на одного раба, который трудился на плантациях в Америке, приходилось несколько умерших или убитых туземцев. Согласно одной из оценок, суммарные людские потери в результате трансатлантической работорговли составили 112 млн. человек (Шапинов В. Империализм от Ленина до Путина. - М.: Алгоритм, 2007. С. 15. См. также: Рено Ф., Даже С. Африканские рабы в далеком и недавнем прошлом. - М.: Наука, 1991.). Несмотря на столь высокие "издержки", норма прибыли по операциям с "живым товаром" в рамках "золотого треугольника" составляла сотни и даже тысячи процентов.

Использование рабского труда. Прежде всего, рабы, завезенные из Африки в Южную и Центральную Америку, использовались на плантациях по выращиванию тропических и субтропических культур - кофе, хлопка, табака, сахарного тростника. Кроме того, они были задействованы в добыче драгоценных металлов. На страны Южной и Центральной Америки, по оценкам, пришлось 90% всех черных рабов, которые вывозились из Африки. На первом месте среди всех американских государств была Бразилия - 20% всех африканских рабов. На Северную Америку пришлось 10%.

Белые колонисты в Америке сколотили большие состояния. Обеспечивалось это за счет низких издержек на содержание рабов, большой интенсивности труда, продолжительного рабочего дня. Например, в начале XIX века чернокожие невольники на плантациях сахарного тростника на Ямайке работали 4 тыс. часов в год - это примерно в 2 раза больше, чем фабричный рабочий в Европе. В Североамериканских Соединенных Штатах они эксплуатировались на хлопковых плантациях южных штатов. Дешевый хлопок поставлялся на хлопчатобумажные фабрики Манчестера, Ливерпуля, других английских городов. В XIX веке рабы создавали сеть железных дорог в этой стране. В 1860 г. чернокожие составляли 13% населения страны, причем 89% из них были рабами. 95% черных рабов находилось в южных штатах. Они обеспечивали высокий уровень жизни белых колонистов. По уровню жизни белого населения южные штаты выглядели гораздо более богатыми по сравнению с северными.

Впрочем, использование рабского труда не ограничивалось только эксплуатацией африканских невольников в Южной, Центральной и Северной Америке. Местные туземцы использовались в качестве рабов в колониях, расположенных в самой Африке, а также в Азии. В Африке рабы использовались в шахтах и карьерах для добычи драгоценных металлов (прежде всего, золота), других металлов, выращивания тропических культур. В Азии колонизаторы обратили в фактических рабов громадное население Индии, Индонезии, Филиппин, Вьетнама и многих других стран. Обращено было в рабство и местное население Австралии, ставшей колонией Великобритании.

Более того, в рабов превращались и белые европейцы ("белые рабы"). Мы сейчас оставляем в стороне серьезный вопрос о превращении бывших "огороженных" и ограбленных крестьян Европы в крепостных и об использовании труда этих "новых" рабов в самой Европе. Отметим, что это был очень существенный "внутренний" источник первоначального накопления капитала в Европе. Но кроме этого труд "белых рабов" использовался в колониях европейских стран. Речь идет о "белых рабах" из Великобритании, которые оказывались в североамериканских штатах. В результате "огораживания" в Великобритании оказалось большое количество бродяг. Их помещали в тюрьмы, а затем направляли на "исправительные работы" за океан. Кроме бродяг в разряд "белых рабов" попадали бедные англичане, которые "искали счастья" в Новом Свете. Поскольку денег для путешествия в "обетованные земли" у них не было, они договаривались о "путешествии в кредит". Обязательства по такому "кредиту" они должны были покрывать работой в качестве слуг на новом месте. Таких "искателей счастья" называли "кабальными слугами". Работать на хозяина им приходилось в течение нескольких лет. Некоторые окончательно запутывались в долгах и становились пожизненными "белыми рабами". Как отмечает Э. Вильямс, в XVII - XVIII вв. "кабальные слуги" составляли половину всех английских переселенцев в Америку (Вильямс Э. Рабство и капитализм. / Пер. с англ. - М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1950.).

Развитие капитализма в Европе, мирового капиталистического рынка дало сильный импульс к возрождению физического рабства, которое в Средние века начало постепенно сходить с исторической сцены. Вот что по поводу этого "ренессанса рабства" пишет Б. Кагарлицкий: "Разумеется, рабство полностью не исчезло на протяжении Средневековья, но оно играло второстепенную роль в странах Азии и Северной Африки, почти полностью исчезнув в Европе. И все же именно формирование новой мировой экономики и развитие торгового капитализма способствовали возрождению рабства в качестве признанного социального института по обе стороны Атлантики. К XVIII веку рабство и работорговля достигают в процессе становления нового, свободного мира и формирующегося либерального капитализма значительно больших масштабов, чем в средиземноморском мире Античности" (Кагарлицкий Б. От империй - к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. - М.: Изд. дом Гос. ун-та - ВШЭ, 2010. С. 279-280.).

Без преувеличения можно сказать, что в конце XVIII - начале XIX вв., по крайней мере, половина трудоспособного населения планеты использовалась в качестве рабов для обеспечения накопления капитала горсткой будущих мировых олигархов." (Катасонов В.Ю., От рабства к рабству. От Древнего Рима к современному капитализму. - М.: Кислород, 2014 - 448 с. http://www.litmir.co/bd/?b=192474).

От себя хочу добавить, что жирная синяя черта, обозначающая рабовладельческий способ производства на рисунке 35 - это и есть то самое позднефеодальное колониальное рабство эпохи географических открытий и первоначального накопления капитала, о котором говорилось выше. Просто в рассматриваемый период оно оказалось вытеснено из центра на периферию западноевропейской феодальной системы.

"Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Ост-индский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента.

Прежняя феодальная, или цеховая, организация промышленности более не могла удовлетворить спроса, возраставшего вместе с новыми рынками. Место ее заняла мануфактура. Цеховые мастера были вытеснены промышленным средним сословием; разделение труда между различными корпорациями исчезло, уступив место разделению труда внутри отдельной мастерской.

Но рынки все росли, спрос все увеличивался. Удовлетворить его не могла уже и мануфактура. Тогда пар и машина произвели революцию в промышленности. Место мануфактуры заняла современная крупная промышленность, место промышленного среднего сословия заняли миллионеры-промышленники, предводители целых промышленных армий, современные буржуа.

Крупная промышленность создала всемирный рынок, подготовленный открытием Америки. Всемирный рынок вызвал колоссальное развитие торговли, мореплавания и средств сухопутного сообщения. Это в свою очередь оказало воздействие на расширение промышленности, и в той же мере, в какой росли промышленность, торговля, мореплавание, железные дороги, развивалась буржуазия, она увеличивала свои капиталы и оттесняла на задний план все классы, унаследованные от средневековья...

Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его "естественным повелителям", и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного "чистогана". В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли. Словом, эксплуатацию, прикрытую религиозными и политическими иллюзиями, она заменила эксплуатацией открытой, бесстыдной, прямой, черствой.

Буржуазия лишила священного ореола все роды деятельности, которые до тех пор считались почетными и на которые смотрели с благоговейным трепетом. Врача, юриста, священника, поэта, человека науки она превратила в своих платных наемных работников.

Буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно-сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям.

Буржуазия показала, что грубое проявление силы в средние века, вызывающее такое восхищение у реакционеров, находило себе естественное дополнение в лени и неподвижности. Она впервые показала, чего может достигнуть человеческая деятельность. Она создала чудеса искусства, но совсем иного рода, чем египетские пирамиды, римские водопроводы и готические соборы; она совершила совсем иные походы, чем переселение народов и крестовые походы.

Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Напротив, первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения, вместе с сопутствующими им, веками освященными представлениями и воззрениями, разрушаются, все возникающие вновь оказываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть. Все сословное и застойное исчезает, все священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на свое жизненное положение и свои взаимные отношения.

Потребность в постоянно увеличивающемся сбыте продуктов гонит буржуазию по всему земному шару. Всюду должна она внедриться, всюду обосноваться, всюду установить связи.

Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, - отрасли, перерабатывающие.

Уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература.

Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств сообщения вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации. Дешевые цены ее товаров - вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам. Под страхом гибели заставляет она все нации принять буржуазный способ производства, заставляет их вводить у себя так называемую цивилизацию, т. е. становиться буржуа. Словом, она создает себе мир по своему образу и подобию.

Буржуазия подчинила деревню господству города. Она создала огромные города, в высокой степени увеличила численность городского населения по сравнению с сельским и вырвала таким образом значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни. Так же как деревню она сделала зависимой от города, так варварские и полуварварские страны она поставила в зависимость от стран цивилизованных, крестьянские народы - от буржуазных народов, Восток - от Запада.

Буржуазия все более и более уничтожает раздробленность средств производства, собственности и населения. Она сгустила население, централизовала средства производства, концентрировала собственность в руках немногих. Необходимым следствием этого была политическая централизация. Независимые, связанные почти только союзными отношениями области с различными интересами, законами, правительствами и таможенными пошлинами, оказались сплоченными в одну нацию, с одним правительством, с одним законодательством, с одним национальным классовым интересом, с одной таможенной границей." (Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии. / Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 4., стр. 425. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)

Прервём эту хвалебную песнь Маркса, оду его величеству капитализму и рассмотрим подробнее "загогулину" развития капиталистической формации (рисунок 36), остановившись, как и прежде, у её основания (точка 5) и в наивысшей точке развития (точка 6).

Но прежде, чем рассмотреть подробнее весь набор общественно-экономических укладов в точке 5, отметим следующее:

"Во-первых, для Европы в целом и для каждого крупного ее региона сельское хозяйство являлось главной отраслью экономической деятельности; в нем было занято от двух третей - или даже более - экономически активного населения (в Нидерландах) до 90 - 95% в Восточной и Северной Европе.

Во-вторых, самым важным фактором производства оставался ручной труд.

Земля, качество посевного материала и влажность климата, разумеется, играли важную роль; использование рабочего скота было повсеместным, причем часто оно было абсолютно необходимо; удобрение почв было крайне желательным. Однако наиболее значимым производственным ресурсом был человеческий труд. Основными элементами физического капитала в сельском хозяйстве были плуги различных модификаций, соответствовавших типу почвы и способу обработки земли, серпы и цепы для молотьбы, но все они требовали применения большого количества человеческого труда.

Наконец, можно сделать еще одно обобщение, которое носит не столь очевидный характер и относится далеко не ко всем регионам. Для Европы в целом средняя производительность в сельском хозяйстве в XVI в. была, по-видимому, не выше, чем в XIII в., а в XVII в. она даже несколько снизилась. По крайней мере, так можно предположить, исходя из данных об урожайности зерновых. К сожалению, у нас нет достоверных сведений о производительности в расчете на единицу земельной площади или единицу труда (за исключением некоторых районов Италии, где производительность на единицу земельной площади, вероятно, несколько выросла, но произошло это, по всей видимости, за счет роста производительности труда). Урожайность главных зерновых была не более сам-4 - сам-5 для всей Европы в целом, варьируясь от сам-2 - сам-3 в отдельных районах Восточной Европы до сам-10 и выше в наиболее развитых районах Нидерландов и, возможно, некоторых других. Даже эти низкие показатели урожайности, скорее всего, упали в XVII в. в большинстве регионов. (На сегодняшний день использование передовых технологий сельскохозяйственного производства обеспечивает урожайность сам-40 - сам-50.) Живой вес скота в целом составлял не более одной трети или половины от веса современных животных, хотя он был несколько выше в наиболее развитых регионах. Надои молока были сравнимы с современными.

Показатели урожайности далеко не идеальны с точки зрения оценки производительности сельского хозяйства. Урожайность в расчете на акр земли может возрасти, например, в результате увеличения расхода семян при посеве, а производительность единицы труда может повыситься вследствие использования меньшего труда при неизменном количестве семян. Однако представляется невероятным, чтобы эти показатели увеличились сколько-нибудь значительно; более того, они могли претерпеть снижение в конце XVI в. или в первой половине XVII в.

Хотя прямые эмпирические свидетельства о падении производительности как земли, так и труда в лучшем случае спорны, есть много теоретических причин предполагать, что это действительно было так.

Во-первых, вместо сокращения количества труда в расчёте на бушель семян или на акр земли фактически наблюдалось увеличение, связанное с ростом численности населения. Хотя это могло привести к умеренному росту валового выпуска, это могло означать и более низкий средний выпуск в расчете на человеко-год труда (т.е. более низкую производительность труда). Во-вторых, имеются свидетельства о расширении площади используемых земель в результате распашки пустошей и пастбищ. В случае с пустошами, обычно менее плодородными, чем ранее обрабатывавшиеся земли, естественно ожидать более низкого уровня урожайности, а значит, и падения производительности земли. Напротив, в некоторых случаях урожайность распаханных пастбищ могла быть несколько выше, поскольку навоз животных мог повысить плодородие почвы. Но сокращение пастбищ привело к другим, менее благоприятным последствиям, а именно, к сокращению поголовья скота, особенно крупного рогатого. Есть как прямые, так и косвенные свидетельства падения потребления мяса в XVI в., имевшего неблагоприятные последствия для питания и здоровья населения. Более того, сокращение поголовья скота подразумевало сокращение объема удобрений для уже освоенных земель. Таком образом, возник своего рода порочный круг.

Для того, чтобы полнее оценить масштаб проблемы, необходимо принять во внимание ряд региональных различий, которые интересны не только сами по себе, но и ввиду их значения для будущего развития.

На северной и западной периферии Европы - в Финляндии, в большей части Швеции (за исключением самого южного района - Скании), Норвегии, Шотландии, Уэльсе, Корнуолле и большей части Ирландии - преобладало натуральное сельское хозяйство. Земли были редко заселены, особенно в северных регионах, где находились огромные массивы девственных лесов. Там все еще применялась примитивная подсечно-огневая технология, хотя в более населенных регионах использовался несколько менее затратный метод, предусматривающий оставление земли под паром. Важную роль играло примитивное скотоводство, особенно в гористой местности. Главными зерновыми культурами были рожь, ячмень и овес (пшеница не вызревала в холодном, сыром климате с коротким летом); лен и конопля выращивались для последующей выделки полотна, из которого изготавливалась грубая домотканая одежда. Из-за относительного изобилия земли структура землевладения была подвижной, причем большая часть земли находилась в руках семей лидеров родовых кланов или сеньоров. Социальная организация была иерархической, но без личной зависимости крестьян.

В Европе к востоку от Эльбы и севернее Дуная (включая европейскую Россию), напротив, личная зависимость или крепостное право являлись характерной особенностью общественных связей уже в начале рассматриваемого периода, а впоследствии их роль возрастала более или менее непрерывно, поскольку могущественные феодалы постоянно - и весьма успешно - покушались на земли и свободу немногих остававшихся свободными крестьян, прибегая при этом как к законным, так и к незаконным средствам.

Это был регион Gutsherrschaft, т.е. системы прямой эксплуатации больших имений в пользу местных феодалов. Статус крестьян, и без того низкий в XV в., в России и в части Польши приблизился к почти рабскому. Они были обязаны до 5 или б дней в неделю работать на земле феодала и в некоторых случаях покупались или продавались отдельно от земли. Сельскохозяйственная технология была сравнительно примитивной и опиралась на двух-или трехпольную систему. Урожайность была низкой даже по меркам того времени, составляя в среднем не более сам-3. На землях, прилегающих к Балтийскому морю или к судоходным рекам, впадающим в него, производство на экспорт для рынков Западной Европы было потенциальным стимулом для специализации на производстве зерна (в основном пшеницы) или других культур, пользовавшихся спросом. В остальных регионах (т.е. в большей части Восточной Европы) производство было направлено преимущественно на удовлетворение локальных потребностей.

Средиземноморский регион, несмотря на относительно однородный климат и схожие почвы, отличался таким разнообразием условий, что обобщения для него сформулировать невозможно. Только в Италии землевладение варьировалось от мелких, но прогрессивных ферм, принадлежавших крестьянам и независимым фермерам-арендаторам Пьемонта и северных районов, до огромных имений, обрабатываемых бедными издольщиками и наемными рабочими, на Сицилии и на юге полуострова. Промежуточное положение между двумя этими крайностями занимали различные виды землевладения с преобладанием издольщины (mezzadrid). Италия имела самое диверсифицированное сельское хозяйство в Европе. Зерновые, хотя и играли важную роль, были распространены здесь относительно меньше, чем в других регионах. Рис, который отличался более высокой урожайностью, чем другие злаки, выращивался в долине реки По и вдоль Адриатического побережья. Виноград и оливки, культивируемые по всему средиземноморскому бассейну, также занимали видное место в сельскохозяйственном производстве Италии, где также выращивались фрукты (включая цитрусовые на юге), овощи, кормовые и промышленные культуры, например, растения, из которых изготавливали красители для текстильной промышленности. Однако, несмотря на значительную диверсификацию, развитие итальянского сельского хозяйства не поспевало за ростом численности населения. Чрезмерно интенсивное возделывание сельскохозяйственных культур и выпас скота приводили к истощению почв, результатом чего стали вырубка лесов и эрозия почвы.

Земли Испании столь же различны по качеству, как и в Италии, с плодородными прибрежными регионами на востоке и юге, горными массивами на севере и в других районах, и с высоким плато (meseta), которое простирается через всю центральную часть Иберийского полуострова и составляет характерную черту испанской географии. Испанское сельское хозяйство получило богатое наследство от мусульманских завоевателей. Арабы и мавры, которые населяли Валенсию и Андалузию вплоть до христианской реконкисты, были великолепными садоводами и подняли на высокий уровень искусство ирригации. К сожалению, испанские монархи, снедаемые религиозным фанатизмом, расточили это наследство...

Производительность испанского сельского хозяйства была, возможно, самой низкой в Западной Европе. В XVII в. в результате сокращения численности населения многие фермы были полностью заброшены.

В других частях Западной Европы (во Франции к северу от Центрального массива, в Германии к западу от Эльбы, в Дании и Скании, в большей части Англии) преобладала система открытых полей, унаследованная от манориальной системы Средневековья. Исключения составляли холмистые и гористые районы (например, значительная часть территории Швейцарии) и большая часть западной Франции, где небольшие закрытые поля перемежались с открытыми. Специальное исключение должно быть также сделано для Нидерландов, о которых будет сказано ниже. Для описания этой системы землевладения иногда употребляется немецкий термин Grundherrschaft. Территориальные сеньоры трансформировались в простых лендлордов, получавших ренту в натуральной или денежной форме, в то время как отработки, объем которых сократился уже в конце Средних веков, были окончательно ликвидированы, хотя в некоторых регионах феодалы сохраняли специальные права и привилегии. Более широкое распространение получала практика передачи прав на земельные участки, в результате чего выросло число мелких крестьян-собственников и независимых фермеров-арендаторов. Было подсчитано, что около двух третей английских крестьян имели твердые права владения землей - фригольд, копигольд или права пожизненной аренды.

Хотя и имела место некоторая консолидация собственности в руках крупных землевладельцев - в XVI в. в Англии было огорожено около 10% земель, в основном под пастбища для овец, - все же крестьяне оказались в чистом выигрыше.

Мелкие держатели и независимые арендаторы-фермеры были особенно многочисленными вблизи городов, где их продукция была жизненно важна для снабжения городского населения. Повсюду существовало два основных типа владений, но со многими вариациями и градациями. Долговременная аренда была распространена в Англии (где некоторые лизгольды были даже наследственными), некоторых частях Германии и северной Франции.

Крестьяне платили фиксированную ренту натурой или, что было чаще, деньгами, имели свой собственный скот, инвентарь и семена и принимали независимые решения, кроме тех случаев, когда они были вынуждены подчиняться обычаям общины и коллективным решениям, принимаемым относительно использования открытых полей с чересполосицей.

Другим типом владения была издольщина, называвшаяся во Франции метайяж (metayage), особенно распространенная в бассейне Луары. В рамках этой системы землевладелец являлся собственником всего (или части) скота и инвентаря, нес часть риска и бремени принятия решений (а порой был единственным, кто принимал решения) и забирал себе часть урожая, обычно половину. (Он мог также взять на себя продажу на рынке доли крестьянина, что приводило к эксплуатации и злоупотреблениям.) Один из вариантов этой системы, называемый фермаж (fermage), применялся на севере центральной Франции и в некоторых других частях Европы: состоятельный фермер мог арендовать все поместье, или даже несколько поместий, за фиксированную плату, а затем сдавать землю в субаренду мелкими участками на короткий срок крестьянам или издольщикам. Благодаря этому владельцы земли теряли все функциональные связи с сельским хозяйством, становясь получателями ренты. В руках способных фермеров эта система могла дать значительные результаты в отношении улучшения технологии и увеличения урожайности. Но она допускала также непомерно высокую арендную плату и эксплуатацию крестьян.

Наиболее прогрессивным сельскохозяйственным районом Европы были Нидерланды, особенно северная их часть, ядром которой была провинция Голландия. В конце XV в. голландское и фламандское сельское хозяйство было уже более производительным, чем в среднем по Европе, благодаря высокому спросу со стороны близлежащих городов и рабочих текстильной промышленности. Ввиду специфики заселения территорий население Голландии уже в Средние века имело большую свободу, чем население бывших манориальных районов. В течение XVI -XVII вв. сельское хозяйство Голландии претерпело решительные изменения, что позволяет ей претендовать на звание первой "современной" сельскохозяйственной экономики. Модернизация сельского хозяйства была тесно связана с поразительным ростом голландского превосходства в торговой сфере. Два этих феномена не могли бы существовать друг без друга. Ключом к успеху трансформации голландского сельского хозяйства явилась специализация, которая сделалась возможной благодаря большому спросу со стороны процветающих и быстро растущих городов, а затем обеспечила, например, возможность сбыта голландских сыров на рынках Испании и Италии. Вместо того, чтобы производить как можно больше товаров (как сельскохозяйственных, так и промышленных), необходимых для своего собственного потребления, как это делало большинство крестьян повсюду в Европе, голландские фермеры старались произвести как можно больше продукции на рынок, в свою очередь покупая на рынке многие потребительские товары, а также инвентарь.

В некоторых случаях фермеры полностью продавали выращенную ими пшеницу, закупая для собственного потребления более дешевую рожь.

Однако большая часть голландских фермеров специализировалась на продукции с высокой добавленной стоимостью, особенно животноводческой и молочной. Разведение скота требовало выращивания (или покупки) большего количества кормов (сена, клевера, турнепса, бобовых и т.д.). Специализация на выращивании скота также означала получение большого количества удобрений. Однако интенсивная природа голландского сельского хозяйства требовала даже еще большего количества удобрений. Спрос на удобрения был настолько велик, что некоторые предприниматели находили выгодным специализироваться на сборе, например, городских отходов и голубиного помета, которые они продавали, транспортируя их по каналам или на телегах. Эта деятельность, кстати, способствовала чистоте улиц и более высокому уровню санитарии в голландских городах.

Голландские фермеры специализировались не только на производстве молочной и животноводческой продукции. Многие из них занимались садоводством, особенно в непосредственной близости от городов. Некоторые выращивали ячмень и хмель для пивоварения, другие специализировались на технических культурах, таких как конопля, вайда и марена. Даже цветы стали предметом коммерческой специализации. Луковицы тюльпанов так высоко ценились, что спекуляция на них породила "тюльпаноманию" в 1637 г. Но голландские фермеры не прекратили выращивание зерновых. Городской патрициат был согласен платить сравнительно высокие цены за пшеничный хлеб. Тем не менее, благодаря эффективности голландского флота и агрессивности купцов низшие классы (включая многих фермеров) получили возможность покупать более дешевое зерно, в основном рожь, поставляемую из Балтийского региона. В середине XVII в. значительная доля голландского потребления зерновых, возможно, 25% или даже более, обслуживалась импортом.

Прибыльность голландского сельского хозяйства подтверждается продолжавшимися попытками расширить обрабатываемые площади за счет оттеснения моря, осушения озер и заболоченных территорий, а также распашки торфяных болот после извлечения торфа. Эта деятельность началась в Средние века, но значительно расширилась в XVI -XVII вв. и была особенно интенсивна в периоды повышения цен на сельскохозяйственную продукцию. В нее были вовлечены не только фермеры. Осушение земель требовало больших капиталовложений, и городские купцы вместе с другими инвесторами создавали компании по улучшению земель, которые они потом продавали или сдавали в аренду фермерам.

Здесь возникает трудный вопрос. Почему голландская сельскохозяйственная технология не получила широкого распространения в XVI -XVII вв.? Некоторое ее распространение имело место. Турнепс стал выращиваться в Англии еще в 1565 г., как и другие кормовые культуры, например, клевер.

Осушение болот в восточной Англии началось в XVII в. во многом благодаря голландскому примеру, голландским инженерам и технологии и даже голландскому капиталу. Некоторое распространение оно получило также на территориях северной Франции, прилегающих к южным Нидерландам. Однако в целом производительность несельскохозяйственных отраслей в остальных странах Европы была сравнительно невысокой, а развитие рынков не было достаточно значительным для того, чтобы оправдать специализацию и интенсивное использование труда и капитала, которые были характерны для голландского сельского хозяйства." (Камерон Р. Краткая экономическая история мира. От палеолита до наших дней. РОССПЭН. 2001. http://megaobuchalka.ru/4/11192.html).

Таким образом, в различных европейских странах... не говоря уже об Америке, что Северной, что Южной... капитализм с самого начала своего существования развивался крайне неравномерно.

"Неравномерность и скачкообразность в развитии отдельных предприятий, отдельных отраслей промышленности, отдельных стран неизбежны при капитализме. Сначала Англия стала, раньше других, капиталистической страной и, к половине XIX века, введя свободную торговлю, претендовала на роль "мастерской всего мира", поставщицы фабрикатов во все страны, которые должны были снабжать её, в обмен, сырыми материалами. Но эта монополия Англии уже в последней четверти XIX века была подорвана, ибо ряд других стран, защитившись "охранительными" пошлинами, развились в самостоятельные капиталистические государства." (Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма / Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 27, стр. 359. http://uaio.ru/vil/vilall.htm).

"Теория Маркса о развитии капиталистического способа производства так же относится к земледелию, как и к промышленности. Не надо смешивать основных черт капитализма и разных форм его в земледелии и промышленности.

Разберем, в чем состоят характерные основные черты и особенные формы процесса, создающего капиталистический строй земледелия. Причина зарождения этого процесса двоякая: 1) товарное производство и 2) то, что товаром является не продукт, а рабочая сила. Когда эта сила вовлекается в обмен, все производство становится капиталистическим, создается особый класс пролетариата. Рост товарного производства и развитие наемного труда в земледелии происходит в иной форме, нежели в промышленности, поэтому применение сюда теории Маркса может показаться неверным, но надо знать, в какой форме земледелие становится капиталистическим. Для этого прежде всего надо выяснить 2 явления:

I. Как растет торговое земледелие? и

II. Как проявляется образование рабочего класса?

I. Основным явлением этого процесса служит быстрый рост индустриального населения и вынос предметов производства на рынок. Значит, для широкого развития товарного земледелия необходимо широкое развитие неземледельческого населения. Проявляется этот процесс в различных формах и наблюдается в странах, ввозящих и вывозящих хлеб. Быстрый же рост индустриального населения создает недостаток хлеба в промышленных странах, т. е. невозможность при неизменной системе техники обойтись без ввоза хлеба из иных стран. Повышение спроса на хлеб, при частной собственности на всю землю, ведет к образованию монопольной цены.

Это важно для объяснения ренты.

Самый процесс образования торгового земледелия происходит не совсем так, как в фабричной промышленности: в промышленности это происходит в простой и прямолинейной форме, в земледелии же мы видим другое: там преобладает смешение торгового и неторгового земледелия. Здесь соединяются различные формы. На рынок выносится главным образом один какой-либо продукт в каждой данной местности. С одной стороны, производство помещика и особенно крестьянина есть товарное, с другой - оно сохраняет свой потребительный характер.

Необходимость получить деньги вызывает переход от натурального хозяйства к торговому. Власть денег тяготеет над крестьянами не только в Западной Европе, но и в России. Земская статистика показывает, что даже там, где очень сильны остатки патриархального хозяйства, - подчинение крестьянина рынку достигает громадных размеров.

II. Процесс образования класса наемных рабочих представляет распадение крестьянства на 2 слоя: 1) фермеры, которые смотрят на земледелие, как на промышленность, и 2) наемные рабочие. Процесс этот называется часто дифференциацией крестьянства. В России в особенности этот процесс выступил очень выпукло. Замечен же он был еще во времена феодальной системы экономистами.

Особенности образования.

Процесс этот происходит неравномерно. Вместе с образованием класса наемных рабочих мы видим существование патриархальной системы и образование новой, капиталистической. Наемный рабочий класс связан с землей так или иначе: формы процесса, следовательно, будут очень разнообразны." (Ленин В.И. Марксистские взгляды на аграрный вопрос в Европе и в России / Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 7, http://uaio.ru/vil/vilall.htm).

"Вторая половина XIX в. и начало XX в., до 1917 г., характеризовались в России развитием капитализма, сменой крепостных отношений капитализмом, незавершенностью буржуазно-демократического решения аграрно-крестьянского вопроса. На основе анализа совершавшегося, но не завершившегося процесса смены крепостнических отношений капиталистическими, Ленин выдвинул вопрос о путях этого завершения, придав ему кардинальнейшее, решающее значение для всей классовой борьбы XIX и XX вв. и для определения задач пролетариата в этой борьбе.

Анализ объективных условий борьбы классов, стремившихся к раскрепощению России, в особенности в революции 1905 - 1907 гг., привел Ленина к конкретизации вопроса о том, "как уложится" буржуазный строй России, привел его к постановке вопроса о "прусском и американском" типе капиталистической революции России и о борьбе двух путей или двух методов капиталистического преобразования...

Проблема двух путей остается центральной на всем протяжении второй половины XIX и начала XX вв. Всю борьбу общественных классовых сил Ленин рассматривал как этапы в борьбе двух путей раскрепощения. Несколько велико для нас значение ленинской концепции "двух путей", свидетельствует весь конкретный анализ классовой борьбы, проведенный Лениным." (Ванаг Н.Н. Проблема двух путей развития капитализма в работах Ленина // Историк-марксист. Т. 22. 1931.)

"Почему столыпинская аграрная политика может пользоваться "относительным успехом"? Потому что в крестьянстве нашем уже давно созданы капиталистическим развитием враждебные классы крестьянской буржуазии и крестьянского пролетариата. Возможен ли полный успех столыпинской аграрной политики и что таковой означает? Он возможен, если обстоятельства сложатся исключительно благоприятно для Столыпина, а означает он "решение" аграрного вопроса в буржуазной России в смысле окончательного (до пролетарской революции) укрепления частной собственности на всю землю, и помещичью и крестьянскую. Это будет "решение" прусского типа, действительно обеспечивающее капиталистическое развитие России, но неимоверно медленное, надолго отдающее власть юнкеру, в тысячу раз более мучительное для пролетариата и крестьянства, чем другое возможное объективно, тоже капиталистическое "решение аграрного вопроса".

Это другое решение Дан, не вдумавшись в дело, назвал "радикальным". Словечко дешевое, и мысли в нем ни капли нет. Столыпинское решение тоже очень радикально, ибо оно радикально ломает старую общину и старый аграрный строй России. Действительное отличие крестьянского решения аграрного вопроса в русской буржуазной революции от столыпински-кадетского его решения состоит в том, что первое уничтожает помещичью частную собственность на землю безусловно, а крестьянскую -- весьма вероятно (этого частного вопроса о крестьянской надельной земле мы пока не будем касаться, ибо все рассуждение Дана неверно даже с точки зрения теперешней пашей, "муниципализаторской", аграрной программы).

Спрашивается теперь, действительно ли это второе решение объективно возможно? Несомненно. На этот счет согласны все думающие марксисты, ибо иначе поддержка пролетариатом стремления мелких собственников конфисковать крупную собственность была бы реакционным шарлатанством. Ни в одной другой капиталистической стране ни один марксист не напишет программы с поддержкой крестьянского стремления конфисковать крупную земельную собственность. В России и большевики и меньшевики согласны насчет необходимости такой поддержки. Почему? Потому, что объективно возможен для России иной путь капиталистического аграрного развития, не "прусский", а "американский", не помещичьи-буржуазный (или юнкерский), а крестьянски-буржуазный." (Ленин В.И. По торной дорожке! / Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 17, стр. 29 - 30. http://uaio.ru/vil/vilall.htm).

"Спору нет, что прусское землевладение, не будучи разбито буржуазной революцией, стало основной буржуазно- юнкерского хозяйства. Юнкерское хозяйство Восточной Пруссии стало путеводной звездой Столыпина...

Аналогия с Пруссией лежит в области революционной и контрреволюционной борьбы классов за методы решения проблемы буржуазного развития (в одном случае аграрного вопроса, в другом - национального объединения). Сущность "прусского" пути развития капитализма заключается в победе контрреволюционных сил общества и соответственно этому контрреволюционного метода решения путей развития капитализма, оставляющего во главе капиталистического хозяйства помещика-крепостника, постепенно заменяющего крепостнический способ эксплоатации буржуазным. Революционный метод разрешения этой задачи, который противостоял бисмарковскому, потерпел окончательно поражение в 1871 г.

Революционный метод решения задач буржуазного преобразования Ленин назвал "американским" путем. Его содержание сводится к тому, что революция удаляет из общественного организма феодально-крепостнические или рабовладельческие, как в Америке, "наросты" и открывает путь к широкому и свободному развитию капитализма в стране. Этот путь Ленин назвал "американским", основываясь на опыте гражданской войны 1861 - 1865 гг. в Америке, решавшей, по представлению основоположников марксизма, также задачу национального существования Соединенных штатов. Борьба между буржуазным Севером и рабовладельческим Югом, обнаружившим также капиталистические тенденции (по крайней мере Энгельс не сомневался в "буржуазной природе плантаторов") (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 13, с. 76.), шла за верховенство северян или рабовладельцев в капиталистической Америке. В гражданской войне при своеобразных условиях решалась также проблема двух возможных путей развития капитализма. Это с достаточной ясностью вытекает из следующих замечаний Маркса в письме к Энгельсу от 10 сентября 1862 года:

"Юг может заключить или заключит мир только под условием, что он получит пограничные рабовладельческие штаты. Тогда к нему перешла бы и Калифорния, а за ней последовал бы и весь Северо-запад, так что вся федерация, за исключением Новоанглийских штатов, снова образовала бы одно государство, но на сей раз уже под признанным верховенством рабовладельцев. Это означало бы реконструкцию Соединенных штатов на основе, предлагаемой Югом" (Там же, с 107.).

Революционная война Севера была средством для уничтожения господства юга в пограничных рабовладельческих штатах (Там же, с. 110.), этого "нароста" на буржуазном теле Америки. Война смела рабство, покончив революционным путем с рабовладением, открыв дорогу широкому и свободному развитию капитализма в Америке." (Ванаг Н.Н. Проблема двух путей развития капитализма в работах Ленина // Историк-марксист. Т. 22. 1931.)

"К началу XIX в. сельское хозяйство Великобритании уже было самым производительным в Европе. Этот факт непосредственно связан с ранним развитием британской индустриализации. Хотя аграрное население продолжало расти в абсолютных цифрах до 1850-х гг., оно на протяжении долгого времени обеспечивало рабочими руками несельскохозяйственные отрасли. Этот переток аграрного населения в города стал особенно заметен во второй половине XVIII в. и первой половине XIX в. (Как правило, из деревни в город переезжали не сами фермеры, а их дочери и сыновья.)

Кроме того, британское сельское хозяйство удовлетворяло большинство потребностей страны в продуктах питания и некоторых видах сырья, таких как шерсть, а также ячмень и хмель для пивоваренного производства. В первой половине XVIII в. оно давало даже излишек зерна для экспорта. Хотя после 1760 г. такого излишка уже не было, британские фермеры продолжали обеспечивать большую часть национального потребления продуктов питания - даже после отмены Хлебных законов. В действительности период с середины 1840-х до середины 1870-х гг. можно считать эрой "расцвета фермерского хозяйства", когда британское сельское хозяйство, как и британская промышленность, находились на пике своего развития. Технические усовершенствования - легкие железные плуги, паровые молотилки, механические уборочные машины и широкое использование удобрений - увеличили производительность даже в большей степени, чем введение плодопеременного хозяйства и сопутствующих технологий. Приблизительно после 1873 г., вследствие растущего импорта дешевого американского зерна, британские фермеры сократили свои посевы пшеницы, но многие из них переключились на производство мясной и молочной продукции с более высокой добавленной стоимостью, часто используя импортное зерно в качестве корма для скота.

Процветающий аграрный сектор служил также рынком сбыта для британской промышленности. До середины XIX в. сельское население страны предъявляло даже больший спрос на продукцию основных промышленных отраслей, чем иностранные государства. Хотя имелось мало примеров вложения доходов, полученных от сельского хозяйства, в промышленность (за исключением угольной отрасли, когда богатые землевладельцы вкладывали деньги в разработку шахт, находившихся на территории их поместий), сельскохозяйственные доходы внесли значительный вклад в создание общественной инфраструктуры: каналов и дорог в XVIII в., железных дорог в XIX в. Таким образом, можно говорить о том, что сельское хозяйство Великобритании сыграло важную роль в подъеме британской промышленности.

Роль сельского хозяйства в континентальной Европе отличалась от его роли в Великобритании, а также не была одинаковой в разных регионах Европы. В целом, как говорилось в главах 9 и 10, существовала сильная корреляция между производительностью сельского хозяйства и успехом индустриализации, причем степень достигнутого прогресса убывала при движении с северо-запада Европы на юг и восток. Аграрные реформы часто являлись предпосылкой значительного повышения производительности. Однако аграрные реформы бывают разные, и не все они приносят ожидаемый результат.

Как таковая аграрная реформа подразумевает изменение системы землевладения. Примером аграрной реформы могут служить огораживания в Англии, приведшие к замене системы открытых полей относительно большими фермами. Французская революция, упразднившая Старый режим и утвердившая во Франции крестьянское землевладение, для которого был характерен небольшой размер ферм, дает пример другого типа аграрной реформы. Реформы французского типа были проведены и в ряде территорий, оккупированных французами, особенно это относится к Бельгии и левобережью Рейна. С другой стороны, прусские реформы, проведенные в 1807 г. и позднее, хотя и освободили крепостных, обязали их отдать большую часть земель своим бывшим господам, что привело к созданию еще больших, чем прежде, поместий. В Швеции и Дании крепостное право было отменено во второй половине XVIII в., после чего в этих странах начались огораживания, в результате которых к середине XIX в. был создан класс состоятельных крестьян-собственников.

В других странах аграрные реформы были менее успешны. В монархии Габсбургов Иосиф II пытался в 1780-х гг. облегчить бремя, лежащее на крестьянах, но безуспешно; полного освобождения крестьян пришлось ждать до революции 1848 г. В Испании и Италии робкие попытки провести аграрные реформы вошли в противоречие с потребностью правительства в финансовых средствах и потерпели провал. Балканские страны унаследовали свою систему землевладения от периода турецкого господства и не предприняли никаких серьезных попыток изменить ее. Характерной чертой Сербии и Болгарии был малый размер крестьянских владений: население росло, а право первородства, которое могло бы предотвратить дробление владений, отсутствовало. С другой стороны, хотя для Греции и Румынии также был характерен небольшой размер крестьянских владений, в них существовали и крупные поместья, которые обрабатывались фермерами-арендаторами. Ни одна из этих систем не способствовала достижению высокой производительности сельского хозяйства.

Российская империя имела ту отличительную особенность, что в ней были проведены две различные по своему типу аграрные реформы в течение жизни двух поколений. Освобождение крестьян, неохотно проведенное в 1861 г. после поражения в Крымской войне, не привело к принципиальному изменению структуры российского сельского хозяйства. Бывшие крепостные, получив независимость от своих господ, были подчинены крестьянской общине, миру. Чтобы покинуть общину, крестьянам необходимо было получить специальный паспорт, но даже если они уходили, они были обязаны платить свою часть налогов и выкупных платежей. Техника оставалась неизменной, а обрабатываемые участки периодически перераспределялись между семьями с учетом изменений в их составе. С учетом этого неудивительно, что производительность оставалась низкой, а крестьянские волнения возрастали. После революции 1905-1906 гг. правительство отменило дальнейшие выкупные платежи и начало так называемую Столыпинскую аграрную реформу. Реформа была ориентирована на введение частной собственности на землю и консолидацию земельных наделов. В результате "ставки на сильного" производительность российского сельского хозяйства начала расти, но вскоре вся страна была потрясена бедствиями войны и революции.

Функционирование французского сельского хозяйства на первый взгляд кажется столь же противоречивым и парадоксальным, как и развитие французской промышленности. Хотя Франция и является классическим примером страны мелкого крестьянского землевладения, которое часто обвиняли в технической отсталости и отсутствии связи с рынком, в ней было также множество прогрессивных фермеров. В 1882 г., когда morcellement (дробление владений) достигло своего апогея, в стране насчитывалось около 4,5 млн участков площадью 10 гектаров и меньше, но на них приходилось лишь 27% земель сельскохозяйственного назначения.

Они были расположены преимущественно в менее плодородных районах юга и запада страны. С другой стороны, более 45% земли было консолидировано во владения площадью 40 и более гектаров, которые располагались главным образом в более плодородных районах севера и востока Франции. Эти процветающие фермы производили излишек, направляемый на рынок, который мог прокормить растущее городское население при постоянно улучшающемся качестве питания. Более того, несмотря на легендарную привязанность французских крестьян к земле, более 5 млн человек оставили сельское хозяйство и освоили другие профессии (так же, как и в Великобритании, это были в основном дети фермеров, а не сами фермеры). Есть также некоторые свидетельства того, что сбережения, сделанные в сельском хозяйстве, использовались для инвестиций в промышленность или, по крайней мере, в инфраструктуру. Наконец, виноделие, которое является прежде всего отраслью сельского хозяйства, сохранило свое значение как важный источник валютных поступлений.

В Бельгии, Нидерландах и Швейцарии сельское хозяйство к началу индустриализации уже многие годы было ориентировано на рынок. Все три страны находились в числе лидеров по уровню производительности сельского хозяйства на континенте. В Швейцарии численность занятых в сельском хозяйстве составляла в среднем 500 тыс. человек, достигнув максимума в 650 тыс. человек в 1850 г., а затем сократившись примерно до 450 тыс. в 1915 г. Но его доля в совокупной рабочей силе снизилась с 60% в начале XIX в. до примерно 25% в 1915 г. Аналогичные процессы происходили в Бельгии и Нидерландах.

Большие различия существовали в функционировании сельского хозяйства различных германских государств, а позже и объединенной Германской империи. На юго-западе Баден и Вюртемберг имели большое количество мелких крестьянских владений, таких же, как и во Франции, но не все они обязательно были неэффективными. На севере и востоке, в Мекленбурге и в прусских провинциях Померания, Восточная и Западная Пруссия крупные поместья, как правило, использовали наемный труд, но не все они были высокоэффективными. Эти крупные поместья, по крайней мере, с XV в. экспортировали зерно в Западную Европу... Они продолжали выполнять эту функцию и в XIX в. - до тех пор, пока широкомасштабный импорт американского и русского зерна не вызвал падения цен и перехода к протекционизму, как было показано в предыдущей главе. К этому времени численность населения Германии выросла в такой степени, что избытка зерна для экспорта больше не было бы даже в том случае, если бы цены оставались на прежнем уровне. К 1890-м гг. Германия уже импортировала около 10% объема внутреннего потребления зерна.

Освобождение крепостных в Пруссии в 1807 г. не привело сразу же к каким-либо значительным переменам. До тех пор, пока крестьяне оставались на своих наделах, они продолжали исполнять свои обычные повинности и пользоваться своими обычными правами. Но вследствие постепенного роста численности населения и еще более быстрого роста спроса на труд в прирейнских регионах, который начался в середине столетия, произошло существенное перераспределение населения с востока на запад. Абсолютная численность сельскохозяйственной рабочей силы продолжала расти до 1914 г., достигнув в 1908 г. 10 млн человек, но в пропорциональном отношении ко всей рабочей силе она сократилась с 56% в середине века до менее 35% к 1914 г.

Сельское хозяйство внесло большой вклад в экономическое развитие Дании и Швеции, но не Норвегии. Однако, если посмотреть на весь первичный сектор, который включает наряду с сельским хозяйством также лесное хозяйство и рыболовство, картина окажется совершенно иной. Во всех этих странах первичный сектор давал основную массу продовольствия и растущее число рабочих рук для других секторов (а также, особенно в случае Норвегии и Швеции, приток рабочей силы эмигрантов в сельское хозяйство США). Первичный сектор также обеспечивал рынок для местной промышленности и, по крайней мере в Швеции, где государство строило железные дороги, внес - через налогообложение - свой вклад в формирование капитала. Однако наиболее важный канал влияния первичного сектора скандинавских стран на экономическое развитие был связан с экспортом. Как отмечалось в главе 10, лес и лесопродукты составляли большую часть шведского экспорта до 1900 г., а в середине столетия заметное место в структуре экспорта занимал овес. После упадка торговли овсом Швеция экспортировала некоторое количество мяса и молочных продуктов. Лес был также одним из главных товаров норвежского экспорта, но еще более важным был экспорт рыбы. В 1860 г. на рыбу приходилось 45% совокупного товарного экспорта, а накануне Первой мировой войны его доля все еще составляла более 30%. Как уже упоминалось, почти весь датский экспорт состоял из сельскохозяйственных продуктов с высокой добавленной стоимостью.

Финляндия, которая входила в состав Российской империи на правах Великого княжества, иногда включается в состав скандинавских стран. Однако, в отличие от Дании, Швеции и Норвегии, она не претерпела в XIX в. каких-либо значительных структурных изменений. Она оставалась преимущественно аграрной страной с низкопроизводительным сельским хозяйством и низким уровнем доходов. Ее главным предметом экспорта был лес, а в конце столетия она стала вывозить и древесную массу.

Для монархии Габсбургов, подобно Германии, были характерны существенные региональные различия. В начале XIX в. около трех четвертей совокупной рабочей силы в австрийской части империи (включая Богемию и Моравию) были заняты в сельскохозяйственном секторе, а в венгерской части эта доля была еще выше. К 1870 г., когда соответствующий показатель в Австрии упал примерно до 60%, Венгрия едва достигла показателя, который был характерен для Австрии в начале столетия. Накануне Первой мировой войны эта доля в самой Австрии и Богемии снизилась до 40%, но в Венгрии она по-прежнему оставалась выше 60%.

Рост сельскохозяйственного выпуска на протяжении всего столетия, как в абсолютном выражении, так и в расчете на одного рабочего, как представляется, был вполне удовлетворительным в обеих частях империи. Крестьянское население представляло собой вполне емкий, если не сказать динамичный, рынок для продукции текстильной промышленности и другие потребительских товаров. Венгерская часть монархии "экспортировала" сельскохозяйственные продукты, особенно пшеницу и муку, в австрийскую часть в обмен на промышленные товары, а также инвестиции. Неспособность империи в целом обеспечить значительный сельскохозяйственный экспорт может быть объяснена двумя основными факторами: трудностью транспортировки и емкостью внутреннего рынка, который поглощал основную часть продукции. Состояние австро-венгерского сельского хозяйства, как и австро-венгерской промышленности, красноречиво отражало положение империи "между западом и востоком".

Как уже отмечалось, Испания, Португалия и Италия, - к которым мы теперь можем добавить Грецию, схожую с ними во многих отношениях, - не проводили в XIX в. сколько-нибудь существенных аграрных реформ. Большая часть населения этих стран даже в начале XX в. была занята в сельском хозяйстве, уровень производительности и доходов в экономике оставался одним из самых низких в Европе. Их население не могло служить в качестве перспективного рынка для промышленной продукции, не говоря уже о снабжении последней капиталами. Хотя все четыре страны экспортировали некоторое количество фруктов и вина, для производства которых они имели подходящий климат, все они оставались частично зависимыми от импорта продовольственного зерна.

Для небольших государств Юго-Восточной Европы даже в большей степени, чем для рассмотренных выше средиземноморских стран, оставалось характерным отсталое и: непроизводительное сельское хозяйство, которое не создавало рынка для промышленных изделий, не производило достаточного количества продуктов и сырья и не давало рабочих рук для городской промышленности. Однако оно обеспечивало небольшой избыток продукции для экспорта...

Российская империя также оставалась накануне Первой мировой войны преимущественно сельской и аграрной страной. Тем не менее, сельское хозяйство играло в России несколько иную роль, чем в Юго-Восточной Европе или в Средиземноморье. По-прежнему отсталое российское сельское хозяйство обеспечивало продовольствием население страны и создавало излишек для экспорта, который оказался решающим для рывка России к индустриализации в конце XIX в. - начале XX в. Прежде считалось, что экспортный излишек обеспечивался за счет крестьян, которые выплачивали высокие налоги ("голодный экспорт"), но результаты недавних исследований показали, что производительность сельского хозяйства и уровень жизни сельского населения росли, по крайней мере, после 1885 г. Если это действительно было так, то Россия находилась на пути экономического развития, по которому ранее прошли страны Западной Европы и Соединенные Штаты.

Сельское хозяйство играло важную роль в процессе американской индустриализации и в достижении Соединенными Штатами статуса ведущей экономической державы мира. С колониального времени сельское хозяйство не только в избытке снабжало городское население продуктами питания и сырьем, но также обеспечивало большую часть американского экспорта. Южные колонии поставляли в Европу табак, рис и индиго в обмен на промышленные товары, в которых нуждалась их растущая экономика. Новая Англия и среднеатлантические колонии обменивали рыбу, муку и другие продукты питания в Вест-Индии на сахар, черную патоку и испанские серебряные доллары, которые в конечном итоге стали основой американской денежной системы. В первой половине XIX в. хлопок стал "королем" экспорта; более 80% объемов его производства направлялось за границу, преимущественно в Ланкашир. После Гражданской войны, когда территории к западу от Миссисипи были соединены с атлантическим побережьем железными дорогами и когда упали фрахтовые тарифы на океанские перевозки, главными предметами экспорта стали кукуруза и пшеница. В этот период около 20 - 25% всего сельскохозяйственного выпуска уходило на иностранные рынки, в то время как для промышленных товаров соответствующая доля составляла только 4 - 5%.

Американское сельское хозяйство с самого начала было ориентировано на рынок. Хотя имелись примеры надомного производства предметов домашнего обихода, например, домотканой одежды, американские фермеры очень рано переключились на приобретение продукции сельских ремесленников и небольших предприятий, которые изготавливали орудия труда и другие промышленные товары. Было подсчитано, что в 1830-е гг. расходы сельских домохозяйств составляли более трех четвертей всех потребительских расходов. Хотя эта пропорция сокращалась вместе с ростом городского населения, абсолютные показатели продолжали расти. В конце столетия такие компании, занимающиеся торговлей по почте, как Sears Roebuck и Montgomery Ward, нашли выгодным снабжать сельское население стандартными потребительскими товарами массового производства.

Быстрый естественный прирост населения, преимущественно сельского, также поставлял рабочую силу для несельскохозяйственных занятий. Этот источник рабочей силы был дополнен, особенно с 1880-х гг., эмигрантами из Европы (большинство из которых также были представителями сельского населения), но все же большая часть несельскохозяйственной рабочей силы была местного происхождения. В этом отношении показательно, что многие известные бизнесмены (например, Генри Форд), политики и государственные деятели (в частности, Авраам Линкольн) имели сельские корни.

У нас нет достаточных данных для того, чтобы установить со сколько-нибудь приемлемой степенью уверенности вклад американского сельского хозяйства в формирование несельскохозяйственного капитала. Вероятнее всего, этот вклад был незначительным. (С другой стороны, почти все - и весьма значительные - капиталы, вложенные в сельскую инфраструктуру и оборудование, были аккумулированы в сельскохозяйственном секторе.) В любом случае ясно, что сельскохозяйственный сектор американской экономики сыграл положительную роль в промышленной трансформации Соединенных Штатов.

Соединенные Штаты не проводили и не нуждались в проведении аграрной реформы европейского типа, но они получили огромный стимул к развитию аграрного сектора благодаря использованию государственных земель. После Войны за независимость федеральное правительство приобрело право собственности на большую часть территорий к западу от Аппалачей, а после покупки Луизианы и последующих территориальных приобретений - и на большую часть земель к западу от Миссисипи. С самого начала правительство проводило политику продажи земли частным владельцам (и некоторым компаниям) по низким ценам - другими словами, политику свободного рынка земли. Однако поначалу минимальные участки были достаточно велики (640 акров), что отпугивало частных покупателей среднего достатка, особенно когда продажа велась за наличные или в краткосрочный кредит. Однако постепенно политика изменилась: земля стала продаваться дешевле и меньшими участками. Эта тенденция получила логическое развитие в Законе о свободном поселении 1862 г., согласно которому поселенцы могли получать бесплатно 160 акров земли при условии, что они проживали на ней и обрабатывали ее в течение пяти лет.

Пожалуй, ни в одной другой стране сельское хозяйство не играло такую жизненно важную роль в процессе индустриализации, как в Японии. Ко времени революции Мэйдзи ее население составляло приблизительно 30 млн человек; по европейским стандартам, плотность населения страны была достаточно высокой. К началу Первой мировой войны население превысило 50 млн, в результате чего плотность населения стала очень высокой. Несмотря на этот факт и недостаток пахотной земли, японское сельское хозяйство было достаточно эффективным, чтобы снабжать население продовольствием на протяжении большей части довоенного периода (после 1900 г. некоторое количество риса импортировалось из колоний) и обеспечивать большую часть японского экспорта... Благодаря земельному налогу, введенному в 1873 г., сельское хозяйство финансировало большую часть правительственных расходов (94% в 1870-х гг. и почти 50% в 1900 г.) и тем самым, косвенным образом, являлось одним из источников формирования капитала. Несмотря на свою бедность, крестьянское население Японии представляло собой самый большой рынок для японской промышленности. Наконец, оно также давало рабочую силу для промышленности: доля занятых в сельском хозяйстве сократилась с 73% в 1870 г. до 63% в 1914 г., в то время как доля промышленной рабочей силы возросла за тот же период с менее чем 10% до почти 20%." (Камерон Р. Краткая экономическая история мира. От палеолита до наших дней. РОССПЭН. 2001. http://megaobuchalka.ru/4/11192.html, http://studopedia.info/4-61521.html).

Таким образом, развитие капитализма в сельском хозяйстве протекало медленно, и вплоть до 1917 года во многих европейских странах не было завершено до конца. Поэтому в точке 5 даётся следующая "палитра" способов производства (рисунок 37), аналогичную набору цветов в точках 1 (рисунок 30) и 3 (рисунок 34).

Единственное отличие состоит в том, что в данном случае (точка 5) общинно-крестьянский способ производства заменён на мелко-крестьянский. Община, как таковая, к тому времени была разрушена, а вот мелкие крестьянские хозяйства сохранились, продолжая играть в сельскохозяйственном производстве ведущую роль.

"Как мелкое крестьянское хозяйство, так и независимое ремесленное производство частью образуют базис феодального способа производства, частью же, после его разложения, продолжают существовать наряду с капиталистическим производством. В то же время они образуют экономическую основу классического общества в наиболее цветущую пору его существования, после того как первоначальная восточная общая собственность уже разложилась, а рабство еще не успело овладеть производством в сколько-нибудь значительной степени." (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, стр. 346. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)

"Мелкие земельные собственники, которые своими руками обрабатывали свои собственные поля и довольствовались скромным благосостоянием... составляли тогда гораздо более значительную часть нации, чем теперь... Не менее 160000 земельных собственников, составлявших вместе с семьями, вероятно, более одной седьмой всего населения, жили обработкой своих мелких freehold-участков" (freehold - полная собственность на землю). "Средний доход этих мелких землевладельцев оценивается в 60 - 70 фунтов стерлингов. Высчитано, что лиц, обрабатывавших собственную землю, было больше, чем арендаторов чужой земли" (Macaulay. "His tory of England", 10th ed. London, 1854, v. I, p. 333, 334). Еще в последнюю треть XVII столетия 4/5 англичан за нимались земледелием (там же, стр. 413). - Я цитирую Маколея, потому что он, как систематический фальсификатор истории, по возможности "замазывает" такого рода факты." (там же стр. 728).

"Еще в последние десятилетия XVII века йомены, независимые крестьяне, были многочисленнее, чем класс арендаторов. Они были главной силой Кромвеля и, даже по признанию Маколея, представляли выгодный контраст по сравнению с кутилами-дворянчиками и их слугами, сельскими попами, на обязанности которых лежало покрывать брачным венцом грехи отставных барских любовниц. Даже и наемные сельские рабочие были все еще совладельцами общинной собственности. Приблизительно к 1750 г. исчезают йомены ("A Letter to Sir Т. С. Bunbury, Brt.: On the High Price of Provisions". By a Suffolk Gentleman. Ipswich, 1795, p. 4. Даже фанатичный защитник крупного фермерства, автор "Inquiry into the Connection between the Present Price of Provision and the Size of Farms etc.". London, 1773, p. 139, говорит: "Я больше всего скорблю... об исчезновении наших йоменов, этой категории людей, которые действительно поддерживали независимость нашей нации; мне грустно видеть, что земли их находите теперь в руках монополистов-лордов и сдаются в аренду мелким фермерам на условиях не намного лучших, чем для вассалов, причём эти фермеры при первом же злосчастном случае могут быть прогнаны".), а в последние десятилетия XVIII столетия исчезают всякие следы общинной собственности земледельцев." (там же стр. 734). - Так обстоят дела в Англии.

И даже после пресловутых огораживаний:

"Последствия революции в земледелии, т. е. превращения пахотной земли в пастбища, применения машин, строжайшей экономии на труде и т. д., еще более обостряются теми образцовыми лендлордами, которые вместо того, чтобы потреблять свои ренты за границей, благоволят жить в Ирландии, в своих владениях. Чтобы не нарушать закона спроса и предложения, эти господа извлекают "теперь почти весь необходимый для них труд из своих мелких фермеров, которые, таким образом, вынуждены, когда бы от них этого ни потребовали, трудиться на своих лендлордов за такую заработную плату, которая в общем ниже заработной платы обычных поденщиков, не говоря уже о неудобствах и потерях, возникающих вследствие того, что фермеру приходится оставлять свои собственные поля в критическое время сева или

уборки" (Reports from Poor Law Inspectors on the Wages of Agricultural Labourers in Ireland, Dublin, 1870). (там же стр. 719).

"Мы не говорим здесь о таких отношениях, когда формально существует земельная рента, это соответствующее капиталистическому способу производства выражение земельной собственности, но когда нет самого капиталистического способа производства, когда сам фермер не является предпринимателем-капиталистом и характер его хозяйствования не является капиталистическим. Таково, например, положение в Ирландии. Фермер здесь в общем мелкий крестьянин. То, что он уплачивает в виде арендной платы земельному собственнику, зачастую поглощает не только часть его прибыли, то есть его собственного прибавочного труда, на который он имеет право как собственник орудий своего труда, но и часть нормальной заработной платы, которую он получал бы при других условиях за такое же количество труда. Кроме того, земельный собственник, который здесь совершенно ничего не делает для улучшения почвы, экспроприирует у арендатора его небольшой капитал, вложенный им в землю по большей части собственным трудом, - точно так же, как сделал бы ростовщик при аналогичных условиях." (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 25, ч. 2, стр. 175. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)

Но это - Ирландия, а как же дела обстоят в Англии?

"Уменьшение числа средних фермеров можно заметить в особенности по рубрикам переписи: "Сыновья
фермеров, внуки, братья, племянники, дочери, внучки, сестры, племянницы", короче говоря, - члены семьи
самого фермера, работающие у него. По этим рубрикам числилось в 1851 г. 216851 человек, в 1861 г. только
176151 человек. - С 1851 по 1871 г. число аренд размером меньше 20 акров уменьшилось более чем на 900,
число аренд от 50 до 75 акров сократилось с 8253 до 6370; то же самое и со всеми арендами меньше 100 акров." (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, стр. 690. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)

Странные какие-то в Англии фермеры-капиталисты, если им приходится работать самим, да ещё вместе со своей роднёй.

Мелко-крестьянский способ производства господствует во Франции:

"Парцельные крестьяне составляют громадную массу, члены которой живут в одинаковых условиях, не вступая, однако, в разнообразные отношения друг к другу. Их способ производства изолирует их друг от друга, вместо того чтобы вызывать взаимные сношения между ними. Это изолирование ещё усиливается вследствие плохих французских путей сообщения и вследствие бедности крестьян. Их поле производства, парцелла, не допускает никакого разделения труда при её обработке, никакого применения науки, а следовательно и никакого разнообразия развития, никакого различия талантов, никакого богатства общественных отношений. Каждая отдельная крестьянская семья почти что довлеет сама себе, производит непосредственно большую часть того, что она потребляет, приобретая таким образом свои средства к жизни более в обмене с природой, чем в сношениях с обществом. Парцелла, крестьянин и семья; рядом другая парцелла, другой крестьянин и другая семья. Кучка этих единиц образует деревню, а кучка деревень - департамент. Таким образом, громадная масса французской нации образуется простым сложением одноимённых величин, вроде того как мешок картофелин образует мешок с картофелем...

После того как первая революция превратила полукрепостных крестьян в свободных земельных собственников, Наполеон упрочил и урегулировал условия, при которых крестьяне беспрепятственно могли пользоваться только что доставшейся им французской землёй и удовлетворить свою юношескую страсть к собственности. Но причина теперешнего оскудения французского крестьянина - это именно его парцелла, раздробление землевладения, форма собственности, упроченная во Франции Наполеоном. Это именно те материальные условия, которые сделали французского феодального крестьянина собственником парцеллы, а Наполеона - императором." (Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта / Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 8, стр. 207 - 210. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)

В других же европейских странах, как уже отмечалось выше, в сельском хозяйстве вообще господствуют феодальные отношения.

"Барщина соединялась в Дунайских княжествах с натуральными рентами и прочими атрибутами крепостного состояния, но она составляла основную дань, уплачиваемую господствующему классу. Там, где это имело место, барщина редко возникала из крепостного состояния, наоборот, обыкновенно крепостное состояние возникало из барщины. (Это относится также и к Германии, в особенности к Ост-Эльбской Пруссии. В XV веке немецкий крестьянин, хотя и обязан был почти повсюду нести известные повинности продуктами и трудом, но вообще был, по крайней мере фактически, свободным человеком. Немецкие колонисты Бранденбурга, Померании, Силезии и Восточной Пруссии и юридически признавались свободными. Победа дворянства в Крестьянской войне положила этому конец. Не только побежденные крестьяне Южной Германии снова сделались крепостными, но уже с половины XVI века свободные крестьяне Восточной Пруссии, Бранденбурга, Померании и Силезии, а вскоре и Шлезвиг-Гольштейна были низведены до положения крепостных. (Maurer. "Geschichte der Fronhofe, der Bauernhofe und Hofverfassiing in Deutschland". Bd. IV; Meitzen. "Der Boden und die landwirtschaftlichen Verhaltnisse des preussischen Staates nach dem Gebietsumfange vor 1866"; Hanssen. "Leibeigenschaft in Schleswig-Holstein".) [примечание Ф. Энгельса к 3 изданию]" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, стр. 248. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)

Таким образом, хоть толщина разноцветных полосок, соответствующая доле отдельных общественно-экономических укладов в общем производстве для отдельных стран и разнится, в точке 5 (рисунок 37), её можно принять тождественной точкам 1 (рисунок 30) и 3 (рисунок 34).

В отличие от основания, в наивысшей точке графика (точке 6) "спектр" общественно-экономических укладов (рисунок 38) имеет мало общего с теми, что соответствуют точкам 2 и 4 (рисунки 32 и 35). Пусть набор цветов и остался тот же, но толщина линий соответствующих способов производства оказалась различной. Большую часть экономики подмял под себя капитализм.

Однако, с такой точкой зрения не согласен профессор Катасонов:

"Принято считать, что использование рабского труда было важным фактором первоначального накопления капитала. Однако значение рабского труда не ослабло, а даже возросло на следующем этапе, когда капитализм уже сложился. Между тем, следует иметь в виду: "молодой" капитализм в Европе и в Северной Америке в XVIII - XIX вв. развивался не параллельно физическому рабству, а благодаря такому рабству. Потребности "молодого" капитализма требовали дешевого сырья и дешевых товаров, на основе которых развивался промышленный и торговый капитал Европы и Северной Америки. Дешевое сырье и дешевые товары давали рабовладельческие хозяйства Южной и Центральной Америки, а также отчасти Африки и Азии. Бразильский исследователь Антонио Карлос Маццео отмечает, что плантационное хозяйство, основанное на рабском труде, было бы невозможно без существования капиталистического рынка в Европе. "Рабовладельческая экономика Нового Света "отнюдь не представляет собой какой-то особый способ производства, существующий отдельно от капитализма, напротив, перед нами специфический тип капитализма" (Цит. по: Кагарлицкий Б. От империй - к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. - М.: Изд. дом Гос. ун-та - ВШЭ, 2010. С. 279). Он сравнивает американское рабство XVIII - XIX вв. со "вторым изданием крепостничества" в Восточной Европе, где несвободное состояние крестьянства стало наилучшим средством для того, чтобы удовлетворять западный спрос.

Использование рабского труда на плантациях и рудниках позволяло субсидировать экономику Запада. Без такого субсидирования капитализм из ростовщической и торговой формы не смог бы перерасти в промышленный капитал. Благодаря такому субсидированию создалась иллюзия того, что капитализм самостоятельно способен что-то создавать, что английская промышленная революция - объективный результат внутреннего развития капиталистического способа производства.

О решающей роли рабского труда в первоначальном накоплении капитала и подготовке условий для создания крупного машинного капиталистического производства писал еще К. Маркс в своем письме П.В. Анненкову (28 декабря 1846 г.): "Прямое рабство является такой же основой нашей современной промышленности, как машины, кредит и т.д. Без рабства нет хлопка, без хлопка нет современной промышленности. Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, а мировая торговля - необходимое условие крупной машинной промышленности" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 27. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)

Сегодня признается, что работорговля и рабский труд, который использовался колонизаторами Европы и Северной Америки, были главными факторами, обусловившими высокий современный уровень жизни стран Запада, так называемого "золотого миллиарда". Известный французский этнограф и социолог К. Леви-Строс прямо заявил: "Запад создал себя из материалов колоний" (Цит. по: Вальцев С.В. Закат человечества. - М.: Книжный мир, 2000. С. 232.).

Западная цивилизация была создана буквально на крови и костях бесчисленного количества тех, кто жил за пределами Западной Европы. Мы уже называли суммарную цифру человеческих потерь, вызванных трансатлантической работорговлей, - 112 млн. человек. К ней надо прибавить еще от 90 до 120 млн. человеческих жизней в результате безжалостной колонизации Америки - Южной, Центральной и особенно Северной (Шапинов В. Империализм от Ленина до Путина. - М.: Алгоритм, 2007. С. 15.). Кроме того, в основании фундамента западной цивилизации - кости миллионов самих европейцев - жертв "огораживаний", а также "белых" рабов, которые вывозились из Европы (преимущественно Великобритании) в Североамериканские штаты.

Забегая вперед, отметим, что в XVIII веке Европа из фазы первоначального накопления капитала стала переходить в фазу промышленного развития ("промышленной революции"). Молодому капитализму нужны были рынки сбыта, и Европа пошла на второе "завоевание" колоний. Целью первого завоевания было получение "живого товара", рабской рабочей силы. Целью второго - источники дешевого сырья и рынки сбыта. Выражаясь современным языком, происходила насильственная "интеграция" колоний в мировое капиталистическое хозяйство. Результатом такой "интеграции" стали нищета и смерть местных жителей. Так, в Бенгалии - провинции Индии было уничтожено хлопчатобумажное производство, которое не выдержало конкуренции со стороны машинного производства Англии. В 1769 - 1770 годы там возник голод, который унес жизни 7 млн. человек (треть населения Бенгалии). В 80 - 90-е годы XIX века голод туда вернулся вновь, и умерло еще 10 млн. человек. Постепенно влияние англичан распространилось на всю Индию, и голод стал общенациональным бедствием этой страны. За последнюю четверть XIX века там умерло от голода 26 млн. человек, т.е. в среднем за год получается более 1 миллиона смертей (там же, с. 15 - 16). К таким же неисчислимым человеческим жертвам привели усилия Запада по "интеграции" в мировое капиталистическое хозяйство Китая в результате серии "опиумных войн" в XIX веке (Кагарлицкий Б. От империй - к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. - М.: Изд. дом Гос. ун-та - ВШЭ, 2010.)...

А вот еще одна книга - "Великое расхождение: Китай, Европа и создание современной мировой экономики", которая принадлежит перу американского исследователя Кеннета Померанца (Pomeranz, Kenneth. The Great Divergence : China, Europe, and the Making of the Modern World Economy, Princeton University Press, 2000.). Он в своей работе пытается понять, какие причины обусловили экономическое отставание Китая от стран Запада. Ведь еще три столетия назад Китай, как минимум не уступал европейским странам по уровню экономического развития. Пытается он объяснить и неожиданный взлет в мировой экономике североамериканских колоний. По его мнению, Америка является в первую очередь плодом Африки, а не Европы, как это принято считать. До 1800 года гораздо больше африканцев, чем европейцев, пересекло Атлантику в направлении Северной Америки (разные источники указывают, что число черных переселенцев превышало число белых переселенцев в 2 - 5 раз). Хотя черных рабов в Европе в эпоху становления капитализма было очень немного, они, по мнению Померанца, также сделали серьезный вклад в экономический подъем Европы. Европейские торговцы имели в Африке рынок сбыта тканей, которые там обменивались на рабов. В Америке рабы обменивались на драгоценные металлы, которые притекали в Европу и питали первоначальное накопление капитала. Европа также "питалась" и продолжает "питаться" за счет прямых поставок из Африки таких товаров, как пальмовое масло, нефть, медь, хром, платина, золото. В производстве и добыче таких товаров до недавнего времени активно использовался труд африканских рабов, которых даже не надо было вывозить за пределы континента. Особое место занимают поставки золота. Английская монета "гинея" называется так потому, что золото для ее чеканки добывалось в западноафриканской стране Гвинее. Также планировалось, что с 1880 года английский фунт стерлингов будет называться "рэндом" (южноафриканская монета) - в знак того, что английская валюта зависела от поставок желтого металла с юга африканского континента. Рабский труд в золотых шахтах ЮАР применялся, как известно, еще после Второй мировой войны...

Самое главное: встав на путь насилия и смерти, эта западная цивилизация с этого пути сойти уже не может. Убийства, войны, рабство - источники существования западной цивилизации. На эту органическую связь прошлого и настоящего насилия, прошлого и настоящего рабства в рамках западной цивилизации обращает внимание О.А. Платонов: "Ограбление других стран и неравноправный обмен с ними стали парадигмой развития западной цивилизации, объясняющей ее внутреннюю суть. Возникнув на такой основе, западная цивилизация уже не может существовать иначе, как эксплуатируя народы других стран. Именно на этом покоится ее экономическое процветание" (O.A. Платонов. Русская цивилизация. - М.: "Роман-газета", 1995. С. 7.). Запад, конечно, старается камуфлировать эту связь прошлого и настоящего. В том числе пытаясь придать современному рабству видимость "цивилизованной трудовой деятельности". (Катасонов В.Ю., От рабства к рабству. От Древнего Рима к современному капитализму. - М.: Кислород, 2014. Стр. 141 - 146. http://www.litmir.co/bd/?b=192474).

Таким образом, профессор считает, что "палитра" цветов и их "толщина" в точке 6 (рисунок 38) должна быть абсолютно идентична, или близко соответствовать тем, что показаны в точках 2 и 4 (рисунки 32 и 35).

Прав он или не прав? Чтобы это выяснить, а так же разобраться, что же такое наёмное рабство и пресловутая эксплуатация человека человеком, о которых вот уже полтораста лет талдычат Маркс и его последователи, обратимся к фундаментальному труду "основоположника" - знаменитому "Капиталу".

Но прежде, чем рассмотреть и раскритиковать эту библию коммунистической веры со всеми её томами, приложениями и дополнениями, подведём некоторые итоги.

1. Согласно взглядам марксистов бытие определяет сознание. Бытие - первично, сознание - вторично, из чего следует, что в применении к обществу общественное бытие - первично, а общественное сознание - вторично.

2. Точно так же производственные отношения, образующие экономическую структуру общества, его реальный базис, определяют политические, правовые, религиозные, художественные, философские взгляды и соответствующие им политические, правовые и другие учреждения, составляющие надстройку над этим базисом. Базис - первичен, надстройка - вторична.

Оба эти утверждения марксистов, как уже было показано выше, не верны и не имеют ничего общего с действительностью. В реальности человеческое общество является саморазвивающейся системой с обратной связью, поэтому в нём не только общественное бытие формирует общественное сознание, но и наоборот сознание влияет на бытие.

Аналогично не только базис определяет надстройку, но и она, в свою очередь, влияет на базис. Пока эта обратная связь существует, общество развивается.

"Надстройка порождается базисом, но это вовсе не значит, что она только отражает базис, что она пассивна, нейтральна, безразлично относится к судьбе своего базиса, к судьбе классов, к характеру строя. Наоборот, появившись на свет, она становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвидировать старый базис и старые классы.

Иначе и не может быть. Надстройка для того и создаётся базисом, чтобы она служила ему, чтобы она активно помогала ему оформиться и укрепиться, чтобы она активно боролась за ликвидацию старого, отживающего свой век базиса с его старой надстройкой. Стоит только отказаться надстройке от этой её служебной роли, стоит только перейти надстройке от позиции активной защиты своего базиса на позицию безразличного отношения к нему, на позицию одинакового отношения к классам, чтобы она потеряла своё качество и перестала быть надстройкой". (И. В. Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, стр. 7. http://ivstalin.su/index.php?nomrub=5)

Как только обратная связь "надстройка - базис" начинает давать сбои, "буксует", происходит торможение общественно-экономического развития.

"На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или - что является только юридическим выражением этого - с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции. С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке." (Карл Маркс, К критике политической экономии / К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, Том 13, с. 8. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Таким образом, основоположники марксизма-ленинизма признавали влияние надстройки на базис, констатировали факт его решающего значения для социальной революции, не раскрыв сути этого процесса. Средневековый учёный и государственный деятель Ибн Халдун (Вали ад-Дин `Абд ар-Рахман Ибн Мухаммад Ибн Халдун, 1332 - 1406) и то подошёл к этой проблеме тщательнее и всестороннее. Причём "копнул" куда глубже, чем сами основоположники марксизма ещё за пять веков до их рождения. (Кто не поверит мне на слово, пусть ознакомится со статьёй Н.С. Розова "Закон Ибн Халдуна. К чему может привести рост коррупции и силового принуждения в России" (Политический класс. 2006, 16. http://www.nsu.ru/filf/rozov/publ/ibn-khaldun.htm)).

3. Но не станем углубляться в историю, лучше подробнее рассмотрим со всех сторон один из основополагающих камней в фундаменте исторического материализма - концепцию последовательной смены общественно-экономических формаций, которые, по мнению марксистов, являются особыми историческими ступенями в развитии человечества, особыми исторически определенными формами существования общества, большими историческими эпохами в развитии человечества, особыми социальными организмами с присущими каждому из них особыми закономерностями.

Наибольшее распространение получила так называемая "пятичленка" - ортодоксальная схема пяти формаций: первобытно-коммунистической, античной (рабовладельческой), феодальной, капиталистической и коммунистической, каждой из которых соответствует свой, строго определённый, способ производства и свои собственные производственные отношения.

Однако, наряду с этой концепцией, позднее были сформулированы теории как о шести (Семёнов), так и о четырёх (Кобищанов, Илюшечкин) общественно-экономических формациях, так или иначе связанные с оставшимся "бесхозным" (без собственной формации) азиатским способом производства, рассмотренным ещё К. Марксом.

Не вдаваясь в подробности этих построений, как и других подобных схем, можно заключить, что формационная модель развития общества...

- слишком схематична и недостаточно проработана,

- в ней отсутствует внятная терминология (понятия "общество" и "формация" "размыты", и так далее),

- отсутствует чёткая методология.

Выше было показано, что профессором Ю.И. Семёновым была сделана попытка "реанимировать" марксистскую модель на более "продвинутой" "расширенной" основе, введя ряд "инноваций":

- понятие "социор" (социально-исторический (социоисторический) организм, представляющий собой конкретное отдельное общество, представляющее собой относительно самостоятельную единицу исторического развития),

- определение общественно-экономической формации, как не всякого социально-экономического типа общества, а лишь такого, который является одновременно стадией всемирно-исторического развития,

- понятие "неосновные способы производства" (крестьянско-общинный, купеческо-бюргерский, древнеполитарный, нобиларный и так далее),

- и вытекающее из него понятие "параформация" - тот социально-экономический тип общества, который не является стадией всемирно-исторического развития,

- и, наконец, главное изобретение Семёнова - концепция политарной (государственной) формации, соответствующей азиатскому (политарному по определению самого учёного) способу производства. К нему нам ещё придётся вернуться, поскольку построенный в СССР социализм профессор таковым не считает, а именует неополитаризмом.

Характеризуя взгляды Семёнова в целом, следует отметить, что он...

- разбивает вдребезги ортодоксальный марксизм-ленинизм, не оставляя от него камня на камне,

- раскритиковывает в пух и прах альтернативные теории общественно-экономического развития,

- самостоятельно пытается переосмыслить историю человечества, добившись на этом поприще определённых успехов,

- абсолютно верно характеризует построенное в СССР общество как несоциалистическое.

Другой вопрос: "А было ли оно политарным или неополитарным?", как утверждает Семёнов.

Но к этому мы ещё вернёмся, а пока отметим многочисленные "огрехи" в теоретических построениях профессора:

- Одним из главных из них можно назвать на редкость запутанную терминологию, изобилующую множеством труднозапоминающихся мозголомных и зубодробительных терминов, что приводит к тому, что не только оппоненты Семёнова, но и его последователи, стоит им только попытаться объяснить что-то из его воззрений самостоятельно, моментально теряются и запутываются. Наглядным примером тому могут послужить приведённые схемы и графики (рисунки 17 - 28), которые противоречат не только реальному развитию человеческого общества, но и теоретическим построениям самого Семёнова.

- Как уже отмечалось, эти графики и схемы наглядно показывают, что на территории России развитие общества шло не по классической, а по "параллельной" линии, когда одна параформация (выражаясь языком Семенова) сменяет собой другую. На смену парафеодализму пришёл паракапитализм, который в свою очередь сменился неополитаризмом. При этом ни о каких классических серваризме, феодализме, капитализме речи вообще не идёт. Причём, это не ошибка недобросовестных "рисовальщиков", это сама теория Семёнова "даёт сбой", показывая своё несоответствие с действительностью.

- С критикой "альтернативных" теорий развития человеческого общества у профессора тоже всё "не слава богу": его критика предвзята, голословна и не подкреплена какими-либо вразумительными аргументами. Причём, что интересно, критикуя своих оппонентов и разбивая их в пух и прах, Семёнов не стесняется заимствовать их идеи. Так теория мира-системы "приватизирована" им чуть ли не целиком, и в слегка перефразированном виде, снабжена новой, уже семёновской терминологией, включена в его теоретические построения, как составная часть.

- Создать целостную, удобоваримую марксистскую теорию, как было показано выше, Семёнову не удалось. Если у основоположников марксизма-ленинизма всё достаточно понятно, легко и просто: развитие человеческого общества повсеместно, во всём мире идёт от простого к сложному и от простейших форм эксплуатации, связанных с прямым насилием (физическим и юридическим подчинением эксплуатируемого эксплуататору) - рабство, к более изощрённым капиталистическим, когда капиталист эксплуатирует "свободного" наёмного рабочего, то у Семёнова всё выглядит на редкость запутанно-перепутанно, что наглядно видно из рисунка 15. Схема развития человеческой цивилизации предстаёт перед нами на редкость скособоченной и однобокой. А уж воинственный европоцентризм профессора просто зашкаливает, превосходя все разумные пределы. Так же не раскрывается происхождение политаризма (по версии Семёнова) в Византии, абсолютистской Франции и России времён Ивана Грозного. Не понятно, как эти "рецидивы" вписываются в его эстафетно-стадиальную концепцию развития человеческого общества.

- Что же касается до недавнего времени господствовавшего в СССР неополитаризма, то взгляд профессора на него, как будет показано в дальнейшем, слишком поверхностный, основательно не проработанный и не соответствующий действительности. Главным образом потому, что построенный в Советском Союзе "социализм" не стоял на месте, а продолжал развиваться, пройдя последовательно несколько стадий.

4. Кстати, о пресловутых "стадиях".

Стоит марксистам, начиная с основоположников и кончая современными последователями этого учения, взяться за описание развития исторического процесса, каких бы сторон человеческой деятельности он не касался, как их сочинения начинают изобиловать множеством "стадий", "ступеней", "этапов" и так далее, в результате чего развитие человеческой цивилизации, как и его общественно-экономическая составляющая начинают изображаться в виде некой "лестницы-чудесницы", ведущей к светлому будущему (рисунок 39). У марксистов - к коммунистическому (рисунок 40).

Не избежал подобной "участи" и общественный деятель Ю.П. Мягких (рисунок 41). Хотя, именно он, будучи инженером, попытался изобразить процесс общественного развития, как и своё видение мира, так сказать, "в объёме" (рисунок 42). (Мягких Ю.П. Теория развития объектов, природы и общества. Ошибка Маркса, Ленина, Горбачева или что такое социализм, коммунизм, демократия и будщее человечества? http://www.xsp.ru/ch/pub/outpub.php?id=725).

Как я понимаю, в диметрической проекции те же схемы будут выглядеть вот так (рисунок 43).

Все эти графические построения, возможно, и имели бы какой-то смысл, как направления движения, вектора изменения... или что-то в этом роде... поскольку, как уже было показано выше, развитие человеческого общества происходит более плавно (рисунок 44). В реальности никаких резких "качественных скачков" не происходит, и весь этот "кубизм" возникает лишь в головах теоретиков, в их оторванном от реальности "перпендикулярном" мышлении.

И это несмотря на то, что ещё Ульянов-Ленин в работе "Карл Маркс" отметил: "Развитие, как бы повторяющее пройденные уже ступени, но повторяющее их иначе, на более высокой базе ("отрицание отрицания"), развитие, так сказать, по спирали, а не по прямой линии; - развитие скачкообразное, катастрофическое, революционное; - "перерывы постепенности"; превращение количества в качество; - внутренние импульсы к развитию, даваемые противоречием, столкновением различных сил и тенденций, действующих на данное тело или в пределах данного явления или внутри данного общества; - взаимозависимость и теснейшая, неразрывная связь всех сторон каждого явления (причём история открывает всё новые и новые стороны), связь, дающая единый, закономерный мировой процесс движения, - таковы некоторые черты диалектики, как более содержательного (чем обычное) учения о развитии." (Ленин В.И., Полное собрание сочинений, изд. 5, т. 26, стр. 43-93. http://uaio.ru/vil/vilall.htm).

Впрочем, и тут "вождь мирового пролетариата" не может удержаться от упоминания неких "ступеней", "скачков" и тому подобного, хотя, казалось бы, ещё в 1919 году не питал иллюзий по поводу быстрого перехода от одного строя к другому - от капитализма к социализму:

"Сущность Советской власти выступает теперь тем яснее: никакая иная власть, поддерживаемая трудящимися и пролетариатом во главе их, теперь невозможна нигде в мире, кроме как Советская власть, кроме как диктатура пролетариата.

Эта диктатура предполагает применение беспощадно сурового, быстрого и решительного насилия для подавления сопротивления эксплуататоров, капиталистов, помещиков, их прихвостней. Кто не понял этого, тот не революционер, того надо убрать с поста вождей или советчиков пролетариата.

Но не в одном насилии сущность пролетарской диктатуры, и не главным образом в насилии. Главная сущность ее в организованности и дисциплинированности передового отряда трудящихся, их авангарда, их единственного руководителя, пролетариата. Его цель - создать социализм, уничтожить деление общества на классы, сделать всех членов общества трудящимися, отнять почву у всякой эксплуатации человека человеком. Эту цель нельзя осуществить сразу, она требует довольно продолжительного переходного периода от капитализма к социализму, - и потому, что переорганизация производства вещь трудная, и потому, что нужно время для коренных перемен во всех областях жизни, и потому, что громадная сила привычки к мелкобуржуазному и буржуазному хозяйничанью может быть преодолена лишь в долгой, упорной борьбе. Поэтому Маркс и говорит о целом периоде диктатуры пролетариата, как периоде перехода от капитализма к социализму. (См. Маркс К. Критика Готской программы / Маркс К. и Энгельс Ф., Сочинения, 2 изд., т. 19, стр. 27. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

В течение всего этого переходного времени сопротивление перевороту будут оказывать и капиталисты, а равно их многочисленные приспешники из буржуазной интеллигенции, сопротивляющиеся сознательно, и громадная масса слишком забитых мелкобуржуазными привычками и традициями трудящихся, крестьян в том числе, сопротивляющихся сплошь да рядом бессознательно...

Уничтожение классов - дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы, которая после свержения власти капитала, после разрушения буржуазного государства, после установления диктатуры пролетариата не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии), а только меняет свои формы, становясь во многих отношениях еще ожесточеннее." (Ленин В.И., Привет венгерским рабочим / Полное собрание сочинений, изд. 5, т. 38, стр. 385. http://uaio.ru/vil/vilall.htm).

В свете этих, довольно-таки разумных воззрений, тем более непонятен последующий "кавалерийский наскок" так называемого "военного коммунизма". Чем он был вызван? Головокружением от успехов? Попыткой решить все проблемы одним махом?

"Наша предыдущая экономическая политика, если нельзя сказать: рассчитывала (мы в той обстановке вообще рассчитывали мало), то до известной степени предполагала, - можно сказать, безрасчетно предполагала, - что произойдет непосредственный переход старой русской экономики к государственному производству и распределению на коммунистических началах...

Наша новая экономическая политика, по сути её, в том и состоит, что мы в этом пункте потерпели сильное поражение и стали производить стратегическое отступление: "Пока не разбили нас окончательно, давайте-ка отступим и перестроим все заново, но прочнее". Никакого сомнения в том, что мы понесли весьма тяжелое экономическое поражение на экономическом фронте, у коммунистов быть не может, раз они ставят сознательно вопрос о новой экономической политике...

Конечно, задачи на экономическом фронте во много раз труднее, чем задачи на фронте военном, но общее сходство этих элементарных абрисов стратегии имеется. На экономическом фронте, с попыткой перехода к коммунизму, мы к весне 1921 г. потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение, нанесенное нам Колчаком, Деникиным или Пилсудским, поражение, гораздо более серьезное, гораздо более существенное и опасное. Оно выразилось в том, что наша хозяйственная политика в своих верхах оказалась оторванной от низов и не создала того подъема производительных сил, который в программе нашей партии признан основной и неотложной задачей." (Ленин В.И., Новая экономическая политика и задачи политпросветов / Полное собрание сочинений, изд. 5, т. 44, стр. 155. http://uaio.ru/vil/vilall.htm).

Впрочем, в данном конкретном случае нас не интересуют оправдания Ленина, Сталина или Троцкого, касающиеся того, по каким объективным причинам этот "коммунизм" вводился, а то что сам переход от одного строя к другому оказался процессом болезненным и длительным. Как, собственно, и предыдущие подобные "переходы".

Взять хотя бы ту же Францию, с её так называемой "Великой французской революцией", штурмом Бастилии, казнью короля и королевы, Марсельезой, комиссарами и якобинской диктатурой с её разнузданным террором, что так любили воспевать большевики и прочие революционеры, и освобождённым из Бастилии маркизом де Садом (тем самым - Донасьеном Альфонсом Франсуа, графом де Садом (1740 - 1814 гг.)) в качестве председателя революционного трибунала (о чём поклонники и последователи той французской революции вспоминать не любят).

Что же случилось после этих драматических событий, начало которых - День взятия Бастилии (14 июля 1789 года) до сих пор ежегодно отмечается во Франции как Национальный праздник?

Далее последовали:

- переворот 18 брюмера (9 ноября 1799 года), приведший к власти генерала Бонапарта, который 18 мая 1804 г. был провозглашён императором Наполеоном I,

- поражение и низложение "Буонопартия", реставрация Бурбонов 6 апреля 1814 года,

- тирумфальное возвращение поверженного императора и знаменитые "Сто дней" (20 марта - 22 июня 1815 года), кончившиеся поражением под Ватерлоо, новым низложением Наполеона и повторной реставрацией Бурбонов,

- Июльская революция 1830 года, свержение короля Карла X и восшествие на престол Луи-Филиппа I,

- Февральская революция 1848 года, свержение короля Луи-Филиппа I и установление Второй республики,

- 2 декабря 1851 года президент Французской республики Шарль Луи Наполеон Бонапарт, пришедший к власти в результате победы на выборах (20 декабря 1848 года) совершает государственный переворот, в результате которого он 2 декабря 1852 года был провозглашён императором французов под именем Наполеона III,

- поражение Наполеона III во франко-прусской войне и Сентябрьская революция 1870 года, приведшая к созданию Третьей республики, окончательная ликвидация монархии во Франции.

Вот как трясло надстройку при развитии капиталистического базиса, и нельзя сказать, что все эти общественные потрясения шли ему на пользу.

К слову сказать, Англия тоже при переходе от феодализма к капитализму успела пережить и революцию, и гражданскую войну, и казнь короля (Карла I), и провозглашение республики, и диктатуру (Оливера Кромвеля), и реставрацию (сына Карла I - Карла II), при этом тело успевшего к тому времени умереть Кромвеля было извлечено из могилы, повешено и четвертовано.

Для чего эти примеры? Для того, чтобы наглядно показать, что никаких резких "прыжков" со "ступени" на "ступень" в реальности не происходит. Развитие общества идёт непрерывно и относительно плавно, причём по спирали, и вовсе не так, как пытался изобразить в своей книге Ю.П. Мягких (рисунок 45).

На самом деле, как уже говорилось выше, развитие человечества происходит так, как показано на рисунке 44. Вы спросите: "А где же тут спираль?"

Всё дело в том, что прогресс человеческой цивилизации не ограничивается только ростом производительных сил и развитием производственных отношений. Наряду с ними развиваются техника, технологии, наука, культура, религия. Причём, не просто параллельно, а во взаимной связи (прямой и обратной, что характерно, как мы уже выяснили, для всех саморазвивающихся систем), то способствуя этому "параллельному" развитию, то его тормозя.

Например, влиянию протестантской религии на развитие капиталистического общества (на чём мы останавливаться не будем) посвящены работы уже упоминавшегося Макса Вебера (Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. 1905. https://chisineu.files.wordpress.com/2012/09/biblioteca_protestanskaya_etiketa_weber.pdf), а так же Вернера Зомбарта (Зомбарт В. Буржуа. М.: Наука. 443 с. http://bookz.ru/authors/zombart-verner/zombartv01/1-zombartv01.html) и доктора философских наук Ю.М. Бородая (Бородай Ю.М. Почему православным не годится протестантский капитализм. http://gumilevica.kulichki.net/BUM/bum03.htm).

Мы же рассмотрим взаимосвязь "параллельного" развития техники (а так же технологий и науки (особенно прикладной), как тесно с ней связанных) и культуры с общественно-экономическим развитием. На графике (рисунок 46) наглядно видно, что научно-технический и культурный прогресс по отношению к социально-экономическому "слегка запаздывают".

Это связано с тем, что во время становления и формирования новой общественно-экономической формации направлены на упрочение своего экономического и социального положения. И только с течением времени, когда происходит аккумуляция богатства в руках немногих, у этих "счастливчиков" появляется возможность потратить "лишние" деньги на науку и культуру.

Одновременно у власть имущих появляется желание самоутвердиться, "увековечив" себя в картинах, скульптурах, архитектуре и других произведениях искусства. Господствующий класс поступает в точности, как прописано у Ибн Халдуна, с той только разницей, что у средневекового учёного речь шла о правителе (государе), здесь же об "элите" в целом:

"Третья - фаза отдыха и покоя, когда пожинают плоды владения, дабы удовлетворить естество человеческое, стремящееся стяжать богатство (мал), увековечить свой след и обрести широкую известность. Все силы он кладет на то, чтобы собрать подати (джибайа), свести доход с расходом (дабт ад-дахл ва-л-харадж), потратить средства с расчетом и рачительно, возвести роскошные постройки, огромные ёмкости для сбора воды (масани'), просторные города, высокие сооружения" (Ибн Халдун. Введение (ал-Мукаддима). http://smirnov.iph.ras.ru/win/publictn/texts_2/ikh_t.htm).

Первоначально на все эти "излишества" у захвативших власть феодалов и капиталистов (о рабовладельцах уже говорилось выше) элементарно не хватало ни времени, ни ресурсов. Сперва им нужно было утвердиться, упрочить свою власть, перераспределить её, создать собственную "надстройку", государственные институты. И лишь после этого у них появляется желание и, главное, возможность воплотить свои подспудные желания "чего-то этакого" в реальность.

Причём именно на закате той или иной эпохи эти мечты принимают порой на редкость гротескные, причудливые формы. Отсюда и роскошные дворцы Версаля, и пронзающие небо небоскрёбы Нью-Йорка. При желании, примеров можно привести множество, в том числе из современной нам действительности.

Но оставим в стороне архитектурную экзотику и вернёмся к общественному прогрессу. Вопрос по-прежнему остаётся открытым. "Где же та пресловутая спираль, которой на рисунке не видно?!"

Всё дело в том, что эти графики и схемы нужно рассматривать в 3D-, или даже в 4D-формате (рисунок 47).

Возможно, это изображение слишком схематично, зато оно наглядно показывает, что техническое, а затем и культурное развитие общества как раз таки и даёт завершающий "доворот", "докручивание" очередного витка спирали развития человеческого общества. При этом не имеет особого значения, идёт ли речь об отдельном государстве, регионе или человеческой цивилизации в целом. Модель развития будет одной и той же, разница будет лишь в количественных или временных параметрах.

Ту же самую спираль развития можно представить и по-другому в виде отдалённо похожем на систему координат пространства Минковского (рисунок 48). Только в центре системы координат вместо пространственно-временного конуса находится спираль общественного развития, а оси координат, показывающие направление экономического, технического и культурного прогресса направлены к оси развития во времени под углом.

Чтобы "выпрямить" эти оси координат экономическое, техническое и культурное развитие нужно поделить на время, то есть рассматривать, как прогресс с течением времени.

Что интересно, такой взгляд на общественные процессы позволяет ответить на множество вопросов, в частности касающихся концепций экономического, технического, культурного и прочих детерминизмов.

Обратимся к мнению всё того же профессора Семёнова:

"Экономический детерминизм, экономический материализм и вообще экономический подход к истории (от Дж. Миллара, Р. Джонса и Дж. Роджерса до Э. Лабрусса и У. Ростоу)

Материалистическое понимание истории нередко называли и называют в немарксистской литературе экономическим пониманием истории (См., например: Зелигман Э. Экономическое понимание истории. СПб., б.г.; Он же. Экономическое объяснение истории. Киев, 1906.), экономическим материализмом, и, наконец, экономическим детерминизмом. Когда-то марксисты и сами не отказывались от использования этих терминов. Достаточно сослаться хотя бы на работу известного приверженца марксизма Поля Лафарга (1842 - 1911), носящую название "Экономический детерминизм Карла Маркса" (1909; русск. перевод: Соч. Т. 3. М.-Л., 1931), книгу русского, затем советского историка, считавшего себя марксистом, М.Н. Покровского "Экономический материализм" (Пб., 1920) и, наконец, ранний труд будущего видного советского специалиста по отечественной истории академика Милицы Васильевны Нечкиной (1899 - 1985) "Русская история в освещении экономического материализма" (Казань, 1922).

Но в настоящее время сторонники материалистического понимания истории от названных терминов и прежде всего словосочетания "экономический детерминизм" обычно открещиваются. И тому есть причины.

Прежде всего, нужно принять во внимание то, что взгляд на экономику как на важнейший и даже определяющий фактор развития общества возник еще до появления марксизма...

По существу, идея решающей роли экономики лежала в основе рассмотренной ранее концепции четырех стадий развития человечества: охотничье-собирательской, скотоводческой, земледельческой и торгово-промышленной...

Взгляды сторонников экономического подхода к истории были весьма разнообразными. Прежде всего, среди них не было единства в том, что понимать под экономикой. Как известно, слово "экономика" имеет несколько значений. В самом широком смысле под экономикой понимают общественное производство, как оно существует в том или ином социоисторическом организме в целом, в единстве всех его сторон и моментов, включая технику и технологию разных отраслей хозяйства, их взаимосвязь и взаимоотношения, уровень производительности и формы организации труда, и, наконец, общественные отношения по производству. Именно такой смысл нередко вкладывают в это слово, когда говорят об экономике той или иной страны.

В более узком смысле под экономикой понимают организацию, структуру или состояние той или иной отрасли производства или вообще формы хозяйственной деятельности. Именно такой смысл вкладывают в данный термин, когда говорят об экономике сельского хозяйства, экономике транспорта и т.п. И, наконец, под экономикой можно понимать существующую в обществе систему социально-экономических, производственных отношений.

Сторонники упомянутой выше четырехчленной схемы периодизации истории человеческого общества имели в виду прежде всего формы хозяйства. С каждой такой формой они связывали определенные отношения собственности и структуры власти. Дальше они не шли. Поэтому, когда перед ними возникал вопрос о причинах смены форм хозяйства, то многие из них склонялись к демографическому детерминизму. Р. Джонс, говоря о том, что экономика определяет форму общества, имел в виду прежде всего систему социально-экономических отношений. Но ответить на вопросы, почему в обществе существуют именно такие, а не иные экономические отношения, и почему происходит смена систем социально-экономических отношений, он не смог. Сторонники историко-экономического направления в большинстве случаев под экономикой, если не теоретически, то практически понимали прежде всего систему социально-экономических отношений. В ней они искали ответы на мучившие их вопросы.

Одни из них прямо заявляли о том, что экономический фактор является определяющим в истории. Их с полным правом можно назвать экономическими детерминистами. К числу их прежде всего относятся английский историк Джеймс Торольд Роджерс (1823 - 1890), перу которого принадлежат такие выдающиеся работы, как "История земледелия и цен в Англии" (Т. 1-8. 1866-1888), "История труда и заработной платы в Англии с XIII по XIX в." (1884; русск. перевод: СПб, 1899), "Экономическая интерпретация истории" (1888), "Индустриальная и коммерческая история Англии" (1891).

"Труды, подобные предпринятому мною, - писал он в предисловии к первому тому "Истории земледелия и цен в Англии", - весьма существенны для экономической интерпретации истории, которое, я смело берусь утверждать это, имеет первостепенное значение для понимания прошедшего, все равно, идет ли речь о юридических древностях, дипломатических интригах или военных походах. Немного можно насчитать таких событий в истории, на которые не был бы пролит яркий свет с помощью фактов, составляющих предмет изучения одних лишь экономистов".(Rogers J. E. T. A History of Agriculture and Prices in England. Vol. 1. Oxford, 1866. P. VI.).

Таких же взглядов придерживался его соотечественник Уильям Джеймс Эшли (1860 - 1927), среди трудов которого особо выделяется "Экономическая история Англии в связи с экономической теорией" (1886; русск. перевод: М., 1887). Но подчеркивая огромную роль экономики, эти ученые так и не смогли создать сколько-нибудь стройной концепции исторического развития. Не смогли этого сделать и те историки, которые прямо называли себя "экономическими материалистами".

Другие сторонники историко-экономического направления, практически исходя в своих исследованиях из положения о примате экономики, в то же время никогда его не прямо не провозглашали и не обосновывали. Наоборот, некоторые из них даже объявляли себя приверженцами плюралистического, т.е. многофакторного, подхода к истории, который выражался в признании существования нескольких одинаково важных факторов исторического развития. Поэтому от них еще труднее, чем от первых, можно ожидать создания сколько-нибудь последовательной концепции исторического развития.

Среди них прежде всего следует назвать известного русского историка, этнографа и социолога Максима Максимовича Ковалевского (1851 - 1916). Взгляды его всегда были довольно противоречивыми и к тому же претерпевали известные изменения. Практически в своих многочисленных трудах он исходил из того, что система социально-экономических отношений представляет собой фундамент общества. И в некоторых работах он и прямо это утверждал.

"Историку, который пожелал бы картину внутреннего быта той или другой страны в ту или иную эпоху ее существования, - писал он в книге "Общественный строй Англии в конце средних веков" (М., 1880), - необходимо остановиться прежде всего на вопросе о распределении в ней недвижимой собственности. Эта последняя всегда являлась и доселе является одним из материальных фундаментов всякого господства, общественного и политического; от сосредоточения ее в руках того или иного сословия зависело и зависит распадение общества на влиятельные и невлиятельные классы... Если и в наши дни поземельное владение является необходимым условием власти, то тем более так было в XV в....". (Ковалевский М. Общественный строй Англии в конце средних веков. М., 1880. С. 1.)

И в то же время он выступал против исторического монизма (монофакторализма), т.е. выделения одного из факторов истории как определяющего, решающего. А когда он пытался объяснить эволюцию экономической структуры общества, то приходил к демографическому детерминизму. "Продолжительные изыскания, - писал он, - привели меня к тому заключению, что главным фактором всех изменений экономического строя является не что иное, как рост населения". (Ковалевский М.М. Развитие народного хозяйства в Западной Европе. СПб., 1899. С. 2.)

Однако сколько-нибудь четкой грани между названными двумя группами сторонников историко-экономического направления провести невозможно. И у первых встречаются элементы полифакторного подхода, причем иногда не декларативного, а реального, а среди вторых были такие, у которых полифакторализм носил во многом декларативный характер.

Однако все они без исключения отстаивали положение о важнейшей роли в истории экономического фактора. Кроме указанных выше исследователей, крупнейшими сторонниками историко-экономического направления были во Франции - Анри Сэ (1864-1936), в Австро-Венгрии - Карл Теодор Инама-Штернегг (1843-1908), в Германии - Густав Шмоллер (1838 - 1917), Карл Вильгельм Бюхер (1847 - 1930) и Карл Лампрехт (1856-1915).

Широко было представлено историко-экономическое направление в русской исторической науке. В какой-то степени его предтечей в России был замечательный мыслитель Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889), из под пера которого вышло несколько прекрасных историко-публицистических работ: "Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X" (1858), "Кавеньяк" (1858), "Июльская монархия" (1860), и др. (Избр. философ. соч. Т. 2-3. М., 1950-1951)...

Кроме уже упомянутого выше М.М. Ковалевского, к историко-экономическому направлению в России принадлежали (по крайней мере, в течение определенного периода своей творческой деятельности) - Иван Васильевич Лучицкий (1845 - 1918), Павел Гаврилович Виноградов (1854 - 1925), Иван Михайлович Гревс (1860 - 1941), Дмитрий Моисеевич Петрушевский (1863-1942), Владимир Константинович Пискорский (1867-1910), Митрофан Викторович Довнар-Запольский (1867 - 1934), Александр Николаевич Савин (1873 - 1923),.. Евгений Викторович Тарле (1875 - 1955) и многие другие специалисты по всеобщей и отечественной истории...

Таким образом, если относить к экономическому детерминизму любую концепцию, считающую экономику определяющим фактором в развитии общества, то материалистическое понимание истории выступит всего лишь как одно из его направлений.

Но все же главная причина отказа если не всех, то значительной части марксистов от термина "экономический детерминизм", заключается в том, что экономический детерминизм нередко стал истолковываться как учение, которое рассматривает экономику в качестве единственного фактора истории, причем такого, который автоматически и полностью, до мельчайших деталей определяет все остальные стороны жизни общества, лишая их даже тени самостоятельности. Для обозначения такого понимания общества и истории, кроме приведенного выше словосочетания, применяется также и термин "экономический материализм", а еще чаще - "вульгарный социологизм"...

Марксизм никогда не считал экономику единственным фактором истории. Для него несомненным было, что в истории действуют многие факторы, среди которых экономический в конечном счете является определяющим. Материалистическое понимание истории никогда не отрицало, хотя и относительной, но тем не менее огромной самостоятельности духовной, политической и иных сфер общественной жизни. Если толковать экономический детерминизм столь примитивно, как это нередко делают, то материалистическое понимание истории к нему не может быть отнесено, как и многие другие концепции, в которых экономика рассматривается в качестве главного фактора общественного развития...

Традиции историко-экономического направления развивали и развивают многие современные западные исследователи, не принадлежащие к числу марксистов. Среди них прежде всего следует отметить бельгийского историка Анри Пиренна (1862 - 1935), вначале русского, а затем американского историка Михаила Ивановича Ростовцева (1870 - 1952), американского экономиста и социолога Эдвина Роберта Андерсона Селигмена (1861 -1938), американского историка Чарльза Остина Бирда (1874 - 1948), английских историков и экономистов Ричарда Генри Тоуни (1880-1962), Джона Дугласа Хоурда Коула (1889-1959), Михаила Постана (1898/9-1981), французского социолога и экономиста Франсуа Симиана (1873 - 1935), французских историков Альбера Матьеза (1874 - 1932), Жоржа Лефевра (1874 - 1959), Эрнеста Камилла Лабрусса (1895-1989), Жана Бувье.

В русле этого направления работали основоположники исторической школы "Анналов" Марк Блок и Люсьен Февр...

В какой-то степени к историко-экономическому направлению были близки уже упоминавшихся выше Ф. Бродель и И. Валлерстайн, хотя первый объявлял себя сторонником полифакторного подхода." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1307.html)

Иного взгляда на проблему придерживается доктор экономических наук Р.М. Нуреев:

"Экономический детерминизм, существующий в современной экономической науке, представлен двумя основными направлениями: традиционной неоклассикой и примитивным марксизмом. Поскольку влияние первого направления является доминирующим, начнем наш анализ именно с него.

1.1. Достоинства и недостатки неоклассического подхода к исследованию развития

Основой современной неоклассики является, как известно, классический либерализм. Все представители этого направления строят свои концепции на основе единого представления о природе человека, об обществе, о правительстве и т.д. Согласно этой парадигме, человек имеет собственные интересы, он сам способен отстаивать их в активной автономной деятельности, причем наиболее эффективным образом. Общество при таком подходе рассматривается как совокупность индивидов; "общественные интересы" - как производные от личных; лучшим считается то общество, которое в наибольшей степени позволяет индивидам свободно реализовать их частные интересы. Правительство, по мнению классических либералов, создается свободными людьми для защиты установленных конституцией прав, именно этой функцией государство и должно ограничиваться. Поскольку не существует объективных методов, позволяющих за индивидов определять их предпочтения, то именно индивиды должны сами решать, что правильно и что ложно, максимизируя свою функцию полезности.

Свобода - ключевая категория либеральной доктрины - трактуется как отсутствие принуждения, как синоним автономности и независимости. Публичная власть возникает только в результате соглашения индивидов, и только индивиды могут определить разумные границы этой власти. Равенство понимается как создание равных возможностей (а не как равенство результатов); при этом акцентируется внимание на равной защите прав, установленных конституцией. Суд должен осуществлять защиту прав в соответствии с конституцией и наказывать тех, кто нарушает права других. Экономическая эффективность достигается тогда, когда ресурсы достаются тем, кто может их наилучшим образом использовать (уплатив, соответственно, наибольшую плату). Результатом является Парето-эффективность - ситуация, в которой ни один человек не может улучшить свое благосостояние, не ухудшая тем самым положение других людей.

Достоинство неоклассики оборачивается ее недостатками, как только она пытается анализировать вопросы развития. Став в XX веке основным направлением экономической мысли, неоклассика попыталась анализировать не только современное состояние экономики, но и дедуцировать экономическое развитие рыночной экономики из ее основных принципов. Поскольку поведение индивида выводится из его природы, то естественным представляется, что торговля является таким же естественным свойством человека, как и его способность говорить, есть или пить. Более того, последовательный методологический индивидуализм приводит к тому, что развитие общества является следствием действий атомизированных индивидов, из которых выводятся "естественные" законы развития. Поскольку в современном мире экономическая сфера является доминирующей, то социальные и политические связи рассматриваются производными от этой сферы, причем наивно полагается, что материальные интересы определяли развитие общества на всех этапах человеческого развития...

Предполагается, что экономика всегда стремится к равновесию, поэтому вмешательство государства рассматривается как нарушение эффективности, как второе наилучшее (second best) по сравнению с первым, которое возникает автоматически в условиях совершенной конкуренции. При таком подходе даже простые инновации ведут к нарушению равновесия, а фундаментальные исследования возможны лишь путем преодоления провалов рынка.

Неоклассики отвергают резкое вмешательство государства в экономику. Оно, с их точки зрения, базируется на низком понимании экономических процессов и ведет к крупным политическим изменениям, отнюдь не всегда благоприятным для экономики. Классический либеральный подход, наоборот, исходит из глубокого анализа происходящих процессов, осмысления тенденций экономического развития и не требует резких политических изменений. Он лишь стремится создать благоприятные условия для рыночного развития, такие условия, которые способствуют раскрытию потенций и возможностей развития личности.

Хотя нарисованная нами картина кажется упрощенной, однако она фактически вытекает из основных методологических предпосылок мейнстрима. Даже те немногие экономисты-неоклассики, которые специально занимались проблемами экономической истории, вынуждены преодолевать эту упрощенную картину (например: Hicks J . A Theory of Economic History . L . 1969. Русск. перевод: Хикс Дж. Теория экономической истории. М., 2003).

1.2. Марксистский подход и его вульгаризация учениками

Не следует забывать, что американский и западноевропейский институционализм сложился и как реакция на тот марксизм, который существовал в конце XIX-первой половине XX века. С высоты XXI века мы можем отчетливо видеть, что это есть некая пародия на реальный марксизм, однако такая пародия, которая реально существовала и которая возникла не без помощи учеников и последователей К. Маркса.

Предметом исследования К. Маркса было материальное, общественно-организованное исторически определенное производство. Он характеризует способ производства как диалектическое единство производительных сил и производственных отношений, а сами производительные силы - как меру власти человека над природой. С точки зрения Маркса, первой производительной силой человечества являются не средства производства, а рабочий, трудящийся, работник, обладающий общими и профессиональными знаниями, производственным опытом, трудовыми навыками, человек во всем богатстве его способностей и творческих сил. Маркс выделяет качественно различные этапы их развития, которые совершаются внутри и посредством производственных отношений (естественные производительные силы, общественные производительные силы, всеобщие производительные силы). Однако понимание этих этапов возникло лишь в конце XX века (Историю развития представлений о производительных силах подробнее см.: Нуреев Р.М. Экономический строй доэкономических формаций. Душанбе, 1989. Гл. 2, 3, 6, 7.). В начале XX века господствовало совсем другое представление. Именно благодаря Г.В. Плеханову, взгляд на орудия труда как определяющий момент производительных сил, получил тогда широкое распространение.

К. Маркс раскрывает не только самостоятельное содержание производственных отношений как отношений между людьми по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ на разных этапах исторического развития человечества, но и стремится показать их качественное отличие как от технико-экономических, так и от юридических отношений. Особую трудность представляет разграничение экономического и юридического аспектов отношений собственности, уяснение роли и места отношений собственности в системе производственных отношений. Различия эти в самом первом приближении заключаются в следующем.

1. Если производственные отношения, составляющие экономическое содержание собственности, ограничиваются лишь отношениями между людьми, то право собственности включает в себя, как правило, два ряда отношении: "человек - вещь" и отношение "человек - человек", складывающееся по поводу первого отношения.

2. Если производственные отношения обусловлены прежде всего уровнем развития производительных сил, то право собственности регулируется традицией или юридическими законами, определяющими порядок пользования, владения и распоряжения движимым иди недвижимым имуществом.

3. Если производственные отношения являются материальными отношениями, существующими объективно, независимо от воли и сознания людей, то право собственности есть волевое отношение, отражающее уровень развития юридического сознания в той или иной стране.

4. Если производственные отношения охватывают лишь отношения между людьми по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ, то отношения собственности - более широкий круг отношений, в том числе и те, которые не связаны непосредственно с экономическими отношениями (Подробнее см.: Шкредов В.П. 1) Экономика и право. М. Экономика, 1967. 2) Метод исследования собственности в "Капитале" К. Маркса. М. Изд-во МГУ. 1973.).

Отношения собственности раскрываются в марксистской политической экономии через систему производственных отношений. "Поэтому ... стремиться дать отделение собственности как независимого отношения, как особой категории, как абстрактной и вечной идеи, значит впадать в метафизическую и юридическую иллюзию" (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 4. С. 168. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Однако в 1930 - 60-е годы господствовало представление, восходящее к "Краткому курсу ВКП(б)" И.В. Сталина о том, что собственность является основой производственных отношений (или, в позднейшей терминологии, рассматривалось как исходное и основное отношение экономической системы). К. Маркс, характеризуя структуру общества, выделяет четыре уровня: производительные силы - производственные отношения (базис) - юридическая и политическая надстройка - формы общественного сознания.

К. Маркс и Ф. Энгельс употребляли понятие "способ производства" в разных значениях, в том числе и как технологический способ производства (ремесленный, мануфактурный, машинный или фабричный, промышленный способ производства и т.д., см. рис. 2), и как социально-экономический (первобытнообщинный, азиатский, античный, феодальный, буржуазный и коммунистический способы производства).

"В общих чертах, - писал К. Маркс в Предисловии "К критике политической экономии", - азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической общественной формации" (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 13. С. 7. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Обращает на себя внимание тот факт, что в этой классической работе периодизация всемирной истории дана в совершенно непонятной, на первый взгляд, форме.

Во-первых, непонятно, почему четырем способам производства соответствует всего лишь одна формация, во-вторых, почему сама эта формация названа как-то странно: не общественно-экономическая, а экономическая общественная (слово "экономическая" почему-то поставлено на первое место). В-третьих, непонятным является и сам перечень способов производства: нет ни первобытнообщинного, ни коммунистического строя, зато указан какой-то азиатский способ производства, а рабовладельческий строй назван античным.

Первый ответ, который невольно напрашивается, заключается в том, что перевод этой фразы с немецкого сделан некорректно, неточно, неверно. Однако если мы посмотрим оригинал и ознакомимся с историей перевода этого места, то легко убедимся, что это не так. Перевод этого места во втором издания сочинений Маркса и Энгельса сделан... В.И. Лениным, точнее, дан в том же самом виде, в каком его сделал В.И. Ленин для своей работы "Карл Маркс" (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 57. http://uaio.ru/vil/vilall.htm

Характерно, что к переводу этой фразы в такой лаконичной и отточенной форме В.И. Ленин пришел не сразу. Первоначально он давал другой перевод (см.: Там же. Т. 1. С. 136), который был подвергнут довольно резкой критике со стороны Н.К. Михайловского и от которого автор перевода в своей поздней работе отказался.). Поэтому проблема заключается не в форме перевода, а в содержании фразы. Попытаемся ответить на сформулированные вопросы по порядку.

1. Дело в том, что наряду с традиционным для позднего марксизма употреблением понятия "общественно-экономическая, формация" в смысле определенной ступени прогрессивного развития человеческого общества, возникающей на основе определенного общественного способа производства, а следовательно, характеризующейся определенным уровнем развития производительных сил, определенным типом производственных отношений и возвышавшейся над ними надстройкой в виде исторически определенных общественных учреждений, идей, а также формами общественного сознания; наряду с таким употреблением понятия "общественно-экономическая формация" у Маркса встречается и употребление этого понятия в другом, более широком смысле - как группы формаций, близких по типу производственных отношений, характеру классового деления, сущности государства, формам общественного сознания. Так, К. Маркс в ряде работ объединяет все классовые формации в одну (В Предисловии к работе "К критике политической экономии", в котором Маркс дал развернутую характеристику материалистического понимания истории, понятие "формация" у потребляется в двояком смысле слова. "В общих чертах, - писал К. Маркс, - азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации. Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства... развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества" (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 13. С. 7-8. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm). Из контекста видно, что в первом случае в понятие формации вошли все антагонистические способы производствами поэтому Маркс ничего не пишет ни о племенной, ни о коммунистической формах собственности, которые появились еще в "Немецкой идеологии", во втором - лишь один буржуазный. Этим не отрицается связь, которая существует между понятиями "способ производства" и "формация", но лишь подчеркивается, что антагонистические формаций имели ряд общих черт.).

Употребление понятия "формация" в широком смысле слова характерно и для "Набросков ответа на письмо В.И. Засулич", где Маркс употребляет понятия "первичная (архаическая) формация" и "вторичная формация". "Земледельческая община, - пишет К. Маркс в 3-м наброске ответа на письмо В.И. Засулич, - будучи последней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой ко вторичной формации, т.е. переходом от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности. Вторичная формация охватывает, разумеется, ряд обществ, основывающихся на рабстве и крепостничестве" (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 19. С. 419. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm). Во 2-м наброске Маркс отмечал, что капитализм также основан на частной собственности, что "народы, у которых оно (капиталистическое производство. - Р.Н.) наиболее развилось, как в Европе, так и в Америке, стремятся лишь к тому, чтобы разбить его оковы, заменив капиталистическое производство производством кооперативным и капиталистическую собственность - высшей формой архаического типа собственности, т.е. собственностью коммунистической" (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 19. С. 412-413. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

История развития человечества делится К. Марксом на три "большие" формации: первичную, основанную на общей собственности (первобытнообщинный строй и "азиатский способ производства" в качестве переходного этапа ко вторичной формации), вторичную, основанную на частной собственности (рабство, крепостничество и капитализм) и коммунистическую общественную формацию (Подробнее об этом см.: Бородай Ю.М., Келле В.Ж., Плимак Е.Г. Наследие К. Маркса и проблемы теории общественно-экономической формации. М., 1974. С. 61-75.).

2. Ключ к решению второй проблемы дает известное положение Ф. Энгельса о двух сторонах производства и воспроизводства непосредственной жизни, сформулированное им в "Предисловии к первому изданию работы "Происхождение семьи, частной собственности и государства". "Согласно материалистическое пониманию, - писал Ф. Энгельс, - определяющим моментом в истории является в конечном счете производство и воспроизводство непосредственной жизни. Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной стороны, производство средств к жизни: продуктов питания, одежды, жилища я необходимых для этого орудий; с другой - производство самого человека, продолжение рода. Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обусловливаются обоими видами производства: ступенью развития, с одной стороны - труда, с другой - семьи. Чем меньше развит труд, чем более ограничено количество его продуктов, а следовательно, и богатство общества, тем сильнее проявляется зависимость общественного строя от родовых связей. Между тем в рамках этой, основанной на родовых связях структуры-общества все большей больше развивается производительность труда, а вместе с ней - частная собственность и обмен, имущественные различия, возможность пользоваться чужой рабочей силой и тем самым основа классовых противоречий... Старое общество, покоящееся на родовых объединениях, взрывается в результате столкновения новообразовавшихся общественных классов; его место заступает новое общество, организованное в государство, низшими звеньями которого являются уже не родовые, а территориальные объединения, - общество, в котором семейный строй полностью подчинен отношениям собственности и в котором отныне свободно развертываются классовые противоречия и классовая борьба, составляют содержание всей писаной истории вплоть до нашего времени" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 21. С. 25-26. Характерно, что это место вплоть до 50-х годов выходило с примечанием Института марксизма-ленинизма, в котором утверждалось, что Ф. Энгельс в этом вопросе "допускает ... неточность, ставя рядом продолжение рода и производства средств к жизни в качестве причин, определяющих развитие общества и общественный порядок", потому что "способ материального производства является главным фактором, обусловливающим развитие общества и общественных порядков" (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М. Госполитиздат. 1953. С. 4, примечание)).

В свете высказывания Ф. Энгельса о двух сторонах производства и воспроизводства непосредственной жизни становится понятной и вторая часть проблемы: почему вторичная (антагонистическая) формация названа в Предисловии "К критике политической экономии" "экономической общественной". В рамках первичной формации большую роль играли материальные, общественные, но не чисто экономические факторы (производство самого человека, продолжение рода). В результате развития труда в рамках родовых отношений были созданы предпосылки для становления классового общества, для коренного изменения в соотношении двух сторон производства и воспроизводства непосредственной жизни, когда семейный строй полностью подчинен отношениям частной собственности.

Переход к коммунистической общественной формации Маркс рассматривал и в свете соотношения двух сторон производства и воспроизводства непосредственной жизни. Ведь главной целью этой формация и основным средством ее достижения является всестороннее развитие личности, которое хотя и предполагает достижение полного материального благосостояния, однако не может быть сведено только к нему.

3. Отвечая на первый вопрос, мы по существу получили и значительную часть ответа на третий: в цитированном выше месте Предисловия "К критике политической экономии" К. Маркс указывает лишь антагонистические способы производства. Взгляды на начальный - первобытнообщинный - способ производства уточнились в 70-60-е гг. XIX в. благодаря исследованиям И. Бахофена, А. Гактсгаузена, М. Ковалевского, Л. Моргана и других. Понятие "азиатский способ производства" служило для обозначения государственной системы сельских земледельческих общий. Термин "азиатский" в данном контексте никогда не имел строго регионального значения и служил для обозначения универсальной стадии развития человечества. Маркс относил к азиатскому способу производства не только древний и средневековый Восток (Индию, Турцию, Персию, Китай и т.д.), но и государства Африки (Египет), Америки (Мексика, Перу), Европы (этруски и др.) на определенном этапе их развития (Подробнее см.: Нуреев Р.М. Экономический строй докапиталистических формаций. Душанбе, 1989.). Поэтому термин "азиатский" является своего рода иррациональной категорией: обозначая часть, он в то же время характеризует целое. Применение наряду с содержательным термином ("государственная система сельских общин") условного ("азиатский способ производства") широко распространено в науке. Мы уже давно оперируем такими парными понятиями, как античность - рабовладельческий способ производства, средневековье - феодализм, новое время - капитализм, новейшее время - социализм - первая фаза коммунистической формации. Специфика здесь заключается не в том, что Маркс и Энгельс использовали два понятия ("система сельских общин" и "азиатский способ производства"), а в том, что содержательно термину противопоставлен термин не временной, а пространственный, географический. Происхождение этого термина объясняется, видимо, тем, что на современном Марксу и Энгельсу Востоке они находили остатки этих государственно-общинных форм.

Используемый классиками марксизма термин "античный способ производства" обозначает рабовладельческий способ производства. Следует, однако, помнить, что в условиях рабовладельческого строя рабы составляли хотя и важный, но далеко не единственный элемент сложной социально-экономической структуры античных обществ. Деление на рабов и рабовладельцев никогда не охватывало всего общества, количество рабов никогда не превышало половины населения даже в самых развитых рабовладельческих государствах. Поэтому термин "античный способ производства", применявшийся Марксом и Энгельсом, имеет определенное значение и с точки зрения современной науки.

Диалектика производительных сил и производственных отношений нашла отражение в так называемом законе соответствия производственных отношений характеру производительных сил, который включает взаимодействие сторон, то есть предполагает не только зависимость производственных отношений от производительных сил, но и активное обратное воздействие производственных отношений на производительные силы. Однако, формулировка закона указывает на ведущую сторону взаимодействия...

Непонимание диалектики производительных сил ставило перед учениками Маркса довольно сложную задачу. Г.В. Плеханов, например, считал, что конечной причиной развития производительных сил является географическая среда ("Развитие производительных сил, - писал Г.В. Плеханов, - само определяется свойствами окружающей людей географической среды". (Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. В 5-ти томах. Т. 1. М. 1956. С. 689))". (Нуреев Р.М. Экономический детерминизм и его критика институционалистами. http://www.situation.ru/app/j_art_695.htm).

Не углубляясь в критику взглядов доктора Нуреева, отметим, что они в значительной степени отличаются от воззрений профессора Ю.И. Семёнова.

"Географический детерминизм и иные, близкие к нему концепции (Т. Бокль, Э. Жюйар, Л.И. Мечников, Ф. Ратцель, Э. Семпл, X. Маккиндер, А. Мэхэн, А.Л. Чижевский и др.)

Получивший после работ Ш. Монтескье широкое распространение географический детерминизм имел значительно число сторонников в XIX в. Из них можно упомянуть Генри Томаса Бокля (1821 -1862) с его необычайно популярной в свое время "Историей цивилизации в Англии" (1857 - 1861; русск. переводы: Т. 1-2. СПб. 1862-1865; 1896; 1906; Т. 1. М., 2000; Т. 2. 2002 и др.). Согласно его взглядам, важнейшие факторы развития общества - климат, пища, почва и ландшафт (картина природы).

Плодородная почва, обеспечивая избыток пищи, ведет к перенаселению, нищете работников и чудовищному богатству властителей. Ландшафт действует на "накопление и распределение умственного капитала". (Бокль История цивилизации в Англии. СПб., 1896. С. 45.)...

Во Франции уже в XX в. была предпринята попытка слить историю с географией и тем создать "геоисторию". Один из видных представителей этого направления - Этьен Жюйар рассматривал географическую среду как фактор, определяющий психологию людей, их поведение, их отношение к труду, а тем самым и экономический строй общества.

Классический географический детерминизм послужил исходным пунктом для целого ряда весьма своеобразных концепций, в которых на первое место выдвинулся не отдельный человек, испытывающий влияние среды, а совокупность людей: население определенной территории, народ, наконец, общество как целостное образование, взаимодействующее с природой.

Сдвиг в этом направлении заметен у Льва Ильича Мечникова (1831 - 1888), изложившего свои взгляды на всемирную историю в труде "Цивилизация и великие исторические реки (Географическая теория прогресса и социального развития) " (1-е изд. на французском языке, 1889; русск. изд.: СПб., 1898; М., 1924; 1995). Автор формулирует закон "трех фазисов исторического развития". Первые цивилизации возникли в долинах крупных рек: египетская, как выражался Геродот, была "даром" Нила, ассиро-вавилонская возникла на берегах Тигра и Евфрата, китайская - в бассейнах Хуанхэ и Янцзы, индийская - Инда и Ганга. Это были древние века, или речная эпоха.

"По прошествии многих веков, - пишет Л.И. Мечников, - поток цивилизации спустился по берегам рек к морю и распространился по его побережью. Так наступила вторая эпоха в истории развития цивилизации, которую можно назвать морской эпохой, или Средиземноморской, так как цивилизация охватила главным образом берега этого внутреннего морского бассейна, расположенного между Африкой, Азией и Европой". (Мечников Л. Цивилизация и великие исторические реки. М., 1924. С. 133-134.). Средние века, или средиземноморский период, охватывал двадцать пять веков - время с основания Карфагена до Карла Великого.

В результате одного из самых величайших событий в истории человечества, каким было открытие Нового Света X. Колумбом, было быстрое падение средиземноморских наций и государств и соответственно быстрый рост стран, расположенных на побережье Атлантики (Португалии, Испании, Франции, Англии и Нидерландов). Центры цивилизаций переместились с берегов Средиземного моря на берега Атлантического океана и начался новая, третья и последняя эпоха всемирной истории - новое время, или период океанический.

К сожалению, Л.И. Мечников ничего не сказал ни о причинах возникновения первых цивилизаций, ни о силах, которые определили переход от одного великого периода в развитии цивилизованного человечества к другому.

Попытку детального обоснования географического детерминизма предпринял итальянский философ и социолог Гуго Маттеуцци в книге "Факторы эволюции народов" (1900).

У Г.В. Плеханова, создавшего своеобразный гибрид исторического материализма и географического детерминизма, в качестве решающей силы исторического развития стала рассматриваться не географическая среда сама по себе, а взаимодействие между ней и обществом. Подобный же взгляд был изложен, например, в книге Джона Фрэнсиса Хоррабина "Очерк историко-экономической географии мира" (М.-Л., 1930).

Высказанная Г.В. Плехановым мысль о том, что азиатский способ производства обязан своим возникновением особенностям географической среды была детально разработана в труде Карла Августа Виттфогеля (1896 - 1988) "Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тоталитарной власти" (1957). Эту идею разделял и видный советский экономист академик Евгений Самуилович Варга (1879 - 1964), что видно из его статьи "Об азиатском способе производства" (Е.С. Варга. Очерки по проблемам политэкономии капитализма. М., 1964).

Еще одну попытку соединения материалистического понимания истории с географическим детерминизмом предпринял историк, академик Леонид Васильевич Милов в книге "Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса" (М., 1998). Автор считает, что особенности географической среды, влияя на характер трудового процесса и объем общественного продукта, определяли не только темпы развития России, но и своеобразие ее социально-экономического и политического строя и специфику ее исторической эволюции.

В последующем от географического детерминизма отпочковался т.н. экологический детерминизм или инвайронментализм (энвайронментализм)...

В работах немецкого этнографа Фридриха Ратцеля (1844 - 1904), в частности в его книге "Земля и жизнь. Сравнительное землеведение" (русск. переводы: Т. 1-2. СПб., 1905 - 1909 и др.) имеются высказывания, которые мало чем отличаются от тех, что встречались в трудах Ж. Бодена и Ш. Монтескье. Он отмечает "влияние природы на тело и дух отдельных индивидуумов, а через них и на целые народы". (Ратцель Ф. Земля и жизнь. Сравнительное землеведение. Т. 2. СПб., 1906. С. 661.). Народы севера и юга в силу различия климатических условий имеют разный характер, что и определяло в истории победу первых над вторыми. Климат влияет и на социальный строй. Условия тропиков порождают рабство и другие подобные формы зависимости.

Но наряду с этим Ф. Ратцель все большее внимание уделяет влиянию особенностей и положения территории, которую занимает тот или иной народ, государство, общество, на их взаимоотношения с другими народами, государствами, обществами. "Всякая жизнь государства, - писал он, - имеет корни в земле. Земля руководит судьбой народов со слепой жестокостью. Народ должен жить на земле, которую он получил от судьбы, на ней он должен умереть, и ее закону он должен подчиняться". (Ратцель Ф. Земля, общество и государство // Землеведение. 1907. Кн. 3-4. С. 233.). "История показывает нам осязаемо, - утверждал автор, - до какой степени земля является действительной базой политики". (Там же. С. 232.).

Тем самым Ф. Ратцель положил начало своеобразному ответвлению географического детерминизма - геополитике - концепции, объясняющей политику, а тем самым и историю тех или иных стран их географическим положением. Взгляды Ф. Ратцеля по этому вопросу наиболее полно были изложены в работах "Антропогеография" (Т. 1-2. 1882-1891), "Политическая география" (1897) и "Море, источник могущества народов" (1900). Сам Ф. Ратцель словом "геополитика" не пользовался. Этот термин был введен шведом Юханом Рудольфом Челленом (1864 - 1922) - автором работ "Великая держава" (1914), вышедшей на немецком языке, и "Государство как форма жизни" (1916), опубликованной вначале в Швеции, а через год в Германии.

В конце XIX - начале XX в. много внимания обоснованию географического детерминизма уделила американская исследовательница Эллен Черчилл Семпл (1863 - 1932) в работах "Американская история и ее географические условия" (1903; 1933), "Влияние географической среды. На основе системы антропогеографии Ратцеля" (1911; 1937) и "География Средиземноморья, ее отношение к древней истории" (1931). Сама

Э. Семпл объявляла себя последовательницей Ратцеля. Однако она считала, что принципы антропогеографии Ратцеля не образуют единой целостной системы, одни из них разработаны, а другие - нет. Кроме того, у него нет достаточного их обоснования. Свою задачу Э. Семпл видела в создании последовательной и обоснованной концепции географического детерминизма, которая к тому же носила бы эволюционный характер.

И действительно, книга Э. Семпл "Влияние географической среды" содержит наиболее детально разработанную теорию географического детерминизма. Она выделяет классы воздействий географической среды на человека и общество, отличает прямое и косвенное влияние географической среды и т.п. Э. Семпл принимает идеи геополитики, но все же ее работы носят более общий характер.

Другие последователи Ф. Ратцеля целиком занялись одной лишь геополитикой. В работе англичанина Хэлфорда Джорджа Маккиндера (1861 - 1947) "Географическая ось истории" (1904; русск. перевод: Элементы. Евразийское обозрение. N 7. 1996) была предпринята попытка нарисовать с позиций геополитики картину мировой истории. В ней получила достаточно отчетливое выражение мысль о том, что суть мировой истории заключается в борьбе между морскими и континентальными народами и державами. Идея борьбы теллургократии (сухопутного могущества) и талассократии (морского могущества), "Земли" и "Моря" нашла выражение в работах американца Альфреда Тейяра Мэхэна (1840 - 1914) "Влияние морской силы на историю. 1660-1783" (русск. переводы: СПб., 1896; М.-Л., 1941; СПб., 1995; М., 2002) и "Влияние морской силы на Французскую революцию и империю" (русск. перевод: т. 1 - 2. М.-Л., 1940; М., 2002).

В последующем эта идея была подхвачена и разработана многими другими адептами геополитики: французом Видалем де ля Бланшем (1845 -1818), приверженцами немецкого фашизма (нацизма) Карлом Хаусхофером (1869 - 1946) и Карлом Шмиттом (1888-1985), американцами Никласом Спайкменом (1893-1943) и Дональдом Майнингом. Перу К. Хаусхофера принадлежит много работ, среди которых "Границы в их географическом и политическом значении" (1927), "Панидеи в геополитике" (1931), "Статус-кво и обновление мира" (1939), "Континентальный блок" (1941) (русск. переводы:. Хаусхофер К. О геополитике. Работы разных лет. М., 2001). Взгляды К. Шмитта были четко изложены в статье "Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря" (1959; русск. перевод: Элементы. Евразийское обозрение. N 8. 1996)

В России идеи геополитики разрабатывались Григорием Николаевичем Трубецким (1874 - 1930) в книге "Россия как великая держава" (СПб., 1910); Евгением Николаевичем Трубецким (1863 - 1920) в работе "Национальный вопрос, Константинополь и София" (М., 1915; послед. изд.: Трубецкой E.H. Смысл жизни. М., 1994), Вениамином Петровичем Семеновым-Тян-Шанским (1870 - 1942) в труде "О могущественном территориальном владении применительно к России" (Пг., 1915; послед. изд.: // Рождение нации. М., 1996).В последующем эту эстафету подхватили евразийцы (С.Н. Трубецкой, П.Н. Савицкий и др.)

В СССР геополитика была под запретом. В настоящее время в России у нее немало приверженцев. Достаточно упомянуть книги Константина Эдуардовича Сорокина "Геополитика современности и геостратегия России" (М., 1996), Александра Гельевича Дугина "Основы геополитики. Геополитическое будущее России" (М., 1997) и Камалудина Серажудиновича Гаджиева "Геополитика" (1997) и "Введение в геополитику" (1998).

Идеи геополитики разделяет и пропагандирует Геннадий Алексеевич Зюганов. В книге "Держава" (М., 1994) он следующим образом излагает основные положение геополитики: "На протяжении всей истории человечества в основе государственного строительства лежат два альтернативных, непрерывно соперничающих подхода к освоению земной поверхности. Они могут быть обозначены как подход "континентальный", сухопутно-экспансионистский, характерный для материковых государств, и подход "морской", основывающий экономическую экономическое процветание и государственную мощь метрополии на эксплуатации заморских территорий, что делает принципиально важным господство на водных коммуникациях". (Зюганов Г.А. Держава. 2-е изд., дораб. и доп. М., 1994. С.63.)

Эти положения, Г.А. Зюганов повторяет и в книгах "Уроки жизни" (М., 1997) и "География победы. Основы российской геополитики" (М., 1997). Он считает их верными и, исходя из них, пытается набросать дальнейшие пути развития России. Идеям геополитики не чужд и Владимир Вольфович Жириновский, о чем свидетельствует его объемистая книга "Геополитика и русский вопрос" (М., 1998).

Сейчас у нас все чаще и чаще геополитику трактуют как особую научную дисциплину, имеющую свой собственный объект исследования, что ошибочно. Геополитика не наука, а концептуальное направление, представляющее собой своеобразную разновидность географического детерминизма. И это течение столь же несостоятельно, как и любые другие варианты географизма. Геополитика выросла из абсолютизации, раздувание одного весьма реального момента - необходимости учета при выработке и внешней и внутренней политики того или иного государства наряду с другими факторами и его географического положения, его места в региональной и всемирной системах геосоциоров.

К географическому детерминизму уходят истоки концептуальных построений, в которых в качестве решающих факторов исторического процесса выступают космические явления, например, изменения солнечной активности. В России такие идеи развивал Александр Леонидович Чижевский (1897 - 1964) в книге "Физические факторы исторического процесса" (Калуга, 1924) и недавно опубликованной обширной работе "Земля в объятиях Солнца" (Чижевский А.Л. Космический пульс жизни. М., 1995). В предисловии к последней книге данная точка зрения именуется космическим детерминизмом. Несмотря на явную абсурдность это концепции, у нас то и дело появляются статьи, рекламирующие ее как величайший вклад в историческую науку. (См, например: Беликов Д. Солнце в небе - к ледникам // Век. 2000. N 41.) Идея космического детерминизма разрабатывается в книге Владимира Николаевича Сидоренко и Ирины Владимировны Сидоренко "Эссе на тему: Феномены проявления солнечной активности и золотой пропорции в истории России" (2-е изд. М., 2001)". (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1307.html)

Влияние космоса мы тут рассматривать не будем, что же касается географии и её влияние на развитие человеческого общества, приведём точку зрения, отличную от мнения профессора Семёнова:

"Занимаясь экономикой, всеобщей историей и философией, Карл Маркс и Фридрих Энгельс не раз обращались к географии. Мы хотим обратить внимание читателя только на некоторые проблемы географии, в теоретической разработке которых определяющее слово принадлежит основоположникам марксизма; при этом мы обращаемся, как правило, лишь к "Капиталу" Маркса, столетие со времени выхода первого тома которого исполняется в 1967 г. Один из основных вопросов географии - вопрос об отношении человека к географической среде и о ее влиянии на развитие общества. Еще в "Немецкой идеологии", написанной более чем за два десятилетия до "Капитала", основоположники марксизма писали, что "всякая историография должна исходить из этих природных основ и тех видоизменений, которым они, благодаря деятельности людей, подвергаются в ходе истории" (Соч., т. 3, стр. 19). В круг "природных основ" они включали геологические, оро-гидрографические, климатические и другие условия, или, говоря иначе, географическую среду, которая, следовательно, составляет постоянное и необходимое условие общественного развития. Напомним, что в то время термина "географическая среда" еще не было; он был введен в науку в восьмидесятых годах прошлого столетия крупнейшим французским географом, бойцом Парижской коммуны Элизе Реклю.

В первом томе "Капитала" Маркс говорит, что "слишком расточительная природа "ведет человека, как ребенка, на помочах". Она не делает его собственное развитие естественной необходимостью. Не области тропического климата с могучей растительностью, а умеренный пояс был родиной капитала. Не абсолютное плодородие почвы, а ее дифференцированность, разнообразие ее естественных продуктов составляют естественную основу общественного разделения труда; благодаря смене тех естественных условий, в которых приходится жить человеку, происходит умножение его собственных потребностей, способностей, средств и способов труда" (Соч., т. 23, стр. 522). И в данном случае Маркс рассматривает природную среду как обязательное условие производственной деятельности человека.

В том же разделе "Капитала" Маркс очень четко определяет место географических условий в развитии капитализма: "Раз дано капиталистическое производство, то, при прочих равных условиях и при данной длине рабочего дня, величина прибавочного труда изменяется в зависимости от естественных условий труда и в особенности от плодородия почвы. Однако отсюда отнюдь не вытекает обратного положения, что наиболее плодородная почва является наиболее подходящей для роста капиталистического способа производства. Последний предполагает господство человека над природой" (там же).

Однако значение географической среды никогда не может быть сведено на нет. "Между отдельными странами, областями и даже местностями, - говорит Энгельс, - всегда будет существовать известное неравенство в жизненных условиях, которое можно будет свести до минимума, но никогда не удастся устранить полностью. Обитатели Альп всегда будут иметь другие жизненные условия, чем жители равнин" (Соч., т. 19, стр. 5-6).

История взаимоотношений между географической средой и человеком, между природой и обществом в широком смысле слова есть история производительных сил общества. Ведь человек по мере своего обособления все решительнее вступал в борьбу с природой, и с каждым новым шагом вперед по пути развития производительных сил власть человека над природой все более и более усиливалась. Первоначально природа "...противостоит людям как совершенно чуждая, всемогущая и неприступная сила, к которой люди относятся совершенно по-животному и власти которой они подчиняются". Природа в то время выступает в своей относительно первоначальной форме, она "еще почти не видоизменена ходом истории" (Соч., т. 3, стр. 29). Естественно, что на заре своего общественного развития человек пользовался лишь готовыми дарами природы, наиболее доступными для непосредственного использования. Съедобные плоды растительного мира, мелкие животные, яйца птиц, рыба составляли повседневную пищу первобытного человека. Земля, "первоначально обеспечивающая человека пищей, готовыми жизненными средствами, существует без всякого содействия с его стороны, как всеобщий предмет человеческого труда" (Соч. т. 23, стр 189)

Человеческое общество по мере своего развития все решительнее влияет на географическую среду. Особенно резко изменился и продолжает изменяться растительный и животный мир нашей планеты. Дикие формы флоры и фауны все более уступают место культурным растениям и домашним животным. Однако в ходе преобразования географической среды в условиях капитализма относительно быстро происходило "расточение сил земли". В условиях досоциалистических социально-экономических формации человек не мог заботиться о планомерном преобразовании природы, он брал от природы все то, что было ему доступно и в данный момент выгодно, не задумываясь о последствиях и не заботясь о будущих поколениях. Поэтому деятельность человеческого общества, особенно последних двух-трех столетии, оставила печальные последствия, значительно ухудшив качественное состояние природы. За это время человечество не только безвозвратно истребило много полезных животных оно значительно сократило площадь лесов, что в свою очередь повело к обмелению рек и сухости климата, ухудшило, а порой и совсем уничтожило плодородие почвы на больших пространствах.

Поэтому проблема сознательного преобразования природы могла быть поставлена в человеческом обществе при трех необходимых условиях: во-первых, при достаточно высоком уровне развития производительных сил; во-вторых, при достаточно высокой степени развития науки, уже познавшей основные законы природы, .и, в-третьих, при наличии общественной собственности на средства производства, на силы и богатства самой природы.

Человечество должно заботиться не только о том, чтобы овладеть силами и богатствами природы, но и о том чтобы использовать их разумно, постоянно улучшая и совершенствуя географическую среду. Ибо говорит Маркс, "даже целое общество, нация и даже все одновременно существующие общества, взятые вместе, не есть собственники земли. Они лишь ее владельцы, пользующиеся ею, и... они должны оставить ее улучшенной последующим поколениям" (Соч., т. 25, ч. 2)

Еще одна географическая, точнее историко-географическая тема в произведениях Маркса и "Энгельса касается вопросов, связанных с географическими открытиями XV-XVII вв., их местом в социальной жизни общества и в науке. Много страниц своих работ Маркс и Энгельс посвятили выяснению роли крупнейших географических открытий этого времени в общественном развитии, и в особенности истории возникновения и развития капитализма как общественно-экономической формации. "...Географические открытия, - говорит Энгельс, - произведенные исключительно в погоне за наживой, то есть, в конечном счете, под влиянием интересов производства, доставили бесконечный, до того времени недоступный материал из области метеорологии, зоологии, ботаники и физиологии..." (Соч., т. 20, стр. 50). Ставшие фактом, они в свою очередь способствовали ускоренному развитию капиталистического способа производства.

В первом томе "Капитала" Маркс отмечает рост торговых потребностей "нового мирового рынка, созданного великими открытиями конца XV века". И далее: "Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих - такова была утренняя заря капиталистической эры производства" (Соч., т. 23, стр. 759, 760).

В третьем томе "Капитала" автор еще раз возвращается к выяснению роли географических открытий в общественном развитии. "Не подлежит никакому сомнению... - говорит Маркс, - что великие революции, происшедшие в торговле в XVI и XVII веках в связи с Географическими открытиями и быстро продвинувшие вперед развитие купеческого капитала, составляют один из главных моментов, содействовавших переходу феодального способа производства в капиталистический" (Соч., т. 25, ч. I, стр. 365). Кроме четких и ясных теоретических обобщений о роли географических открытий в истории человеческого общества в "Капитале" и в других произведениях основоположников марксизма имеется много интересных фактов, ссылок и толкований отдельных сторон и эпизодов географических открытий. При написании "Капитала" Маркс неоднократно обращался к сочинениям географов, путешественников и мореплавателей, в которых находил необходимые иллюстрации при изложении тех или иных вопросов своей экономической теории." (Г. Тихомиров "Капитал" Маркса и география. журнал "Земля и люди", апрель-июнь 1967 г. http://pegion.ru/98a0ef37ef1d.htm),

Что же касается геополитики...

"До сих пор в научной литературе нет четкой и полной формулировки понятия "геополитика". Это характерная черта всех формирующихся наук...

Многие исследователи видят в геополитике науку, изучающую комплекс географических, исторических, политических и других факторов, взаимодействующих между собой и оказывающих большое влияние на стратегический потенциал государства.

В СССР долгое время геополитика считалась буржуазной лженаукой, оправдывающей территориальную экспансию империалистических государств. В 80-х гг. XX в. произошла переоценка этого направления научной мысли. Философский энциклопедический словарь 1989 г. уже не дает такой жесткой негативной оценки геополитики, но определяет ее как западную политологическую концепцию, утверждающую, что "политика государств, в особенности внешняя, в основном предопределена различными географическими факторами: пространственным расположением, наличием либо отсутствием определенных природных ресурсов, климатом, плотностью населения и темпами его прироста и т.п." (Философский энциклопедический словарь. - 2-е изд. М., 1989. С. 116.)

Шведский ученый Рудольф Челлен (1864 - 1922) ввел в научное обращение понятие "геополитика". Выступающую же под этим именем науку он определял как "доктрину, рассматривающую государство как географический организм или пространственный феномен". (Dorpalen Andreas. The World General Haushofer. Geopolitics in Action. N. Y., 1942. P. XII.).

Более обстоятельное определение дано в немецком журнале "Zeitschrift fЭr Geopolitik": "Геополитика есть наука об отношении земли и политических процессов. Она зиждется на широком фундаменте географии, прежде всего географии политической, которая есть наука о политических организмах в пространстве и об их структуре. Более того, геополитика имеет целью обеспечить надлежащим средством политическое действие и придать направление политической жизни в целом. Тем самым геополитика становится искусством, именно искусством руководства практической политикой. Геополитика - это географический разум государства". (Там же. С. 24-25.)

Геополитика рассматривает государство не в статике - как постоянное, неизменное образование, а в динамике - как живое существо. Такой подход предложил немецкий теоретик Фридрих Ратцель (1844-1904). Геополитика изучает государство в основном в его отношении к окружению, прежде всего к пространству, и ставит целью решать проблемы, возникающие из пространственных отношений. По мнению Ф. Ратцеля, в отличие от политической географии геополитику не интересуют такие вопросы, как положение, форма, размеры или границы государства, его экономика, торговля, культура. Все это в большей мере относится к сфере политической географии, которая чаще ограничивается описанием статического состояния государства, хотя может постигать и динамику его прошлого развития." (Нартов Н.А. Геополитика: Учебник для вузов. - М.: ЮНИТИ, 1999. - 359 с. http://uchebnik-online.com/soderzhanie/textbook_230.html, Алехин Э.В. Геополитика: Учебное пособие. - Пенза: Пенз. гос. ун-т, 2005. - 117 с. http://lib.sale/geopolitika/ponyatie-geopolitiki-59640.html).

"Демографический детерминизм (Л. Гумплович, А. Кост, Э. Дюркгейм, Д.И. Менделеев, A.A. Богданов, Р. Карнейро, О. Дуглас, Дж. Матрас, Дж. Саймон, Л. Шевалье, Н.И. Моисеев и др.)

Популярным в XIX и XX вв. продолжал оставаться и демографический детерминизм. К демографическому фактору обращался, например, Л. Гумплович. В плодовитости людей он видел причину грабительских набегов, войн, покорения одних народов другими, а тем самым и возникновения общественных классов и государства. С расцветом общества и увеличением благосостояния его членов начинается "забота о достижении будущего благосостояния потомства путем ограничения естественного размножения народа". (Гумплович Л. Основы социологии. СПб., 1899. С. 347.). Рост населения останавливается, затем наступает его убыль. Все это порождает экономическую слабость и политический упадок, что делает общество легкой добычей тех народов, которые в силу природной плодовитости растут.

Демографический детерминизм разрабатывался в работах французских социологов Адольфа Коста (1842 - 1901) "Принципы объективной социологии" (1899) и "Опыт народов и предложения, на нем основанные" (1900) и Анри Секретана (1853 - 1916) "Население и нравы"...

В России идеи демографического детерминизма отстаивал Дмитрий Иванович Менделеев (1834-1907) в работах "Заветные мысли" (Ч. 1-3. СПб., 1903-1905; М., 1995; 2 и 9 главы опубликованы: Менделеев Д.Н. К познанию России. М., 2000) и "К познанию России" (СПб., 1906; М., 2002). "...Человечество взятое в целом, - писал он, -...проникнуто инстинктивным стремлением к сохранению и развитию человеческого потомства...". (Менделеев Д. К познанию России. 5-е изд. СПб., 1907. С. 64.). Именно эта "любовь к потомству" и "привела к разделению труда и к тем неравенствам, которые неизвестны в диком животном или начальном патриархальном быте (хотя в нем уже видны на то начатки) и ведет к разделению жителей по их экономическому положению на разные классы...". (Там же. С. 64-65). Д.И. Менделеев был противником марксизма. Но к демографическому детерминизму склонялись, как мы уже видели, и некоторые российский ученые, считавшие себя марксистами (A.A. Богданов)." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: 'Современные тетради'. 2003. http://scepsis.net/library/id_1307.html).

Не будем пока касаться демографии, как и всего с нею связанного - закона народонаселения К. Маркса, мальтузианских теорий и современных концепций ограничения рождаемости, перейдём к другой, более важной и интересной теме.

"Технический, или технологический, детерминизм (Л. Уайт, Г. Ленски, О. Тоффлер и др.)

Мысль о том, что ведущая роль в развитии истории принадлежит технике, высказывалась довольно давно. Но окончательно концепции технического, или технологического, детерминизма оформились лишь во второй половине XX в., что было связано с началом и последующим развитием научно-технической революции.

В предельно последовательной форме концепция технологического детерминизма была развита и изложена в книге уже знакомого нам известного американского этнолога и культуролога Л.О. Уайта "Эволюция культуры. Развитие цивилизации до падения Рима" (1959).

Главным для Л. Уайта является понятие культуры. В отличие от других сторонников суперорганической концепции культуры он рассматривает ее не только как духовное, но и как материальное явление. Л. Уайт выделяет в культуре четыре компонента: идеологический, социологический, сентиментальный и технологический. Ведущим среди них является последний. Технологический фактор в общем виде определяет форму и содержание всех остальных. Он детерминирует и социальную систему, и философские взгляды, и общественные чувства. Изменения в технологии вызывают изменения во всех остальных секторах культуры. Технология - базис и движущая сила культурной системы...

Американский социолог Г. Ленски в книге "Власть и привилегии. Теория социальной стратификации" (1966), обращаясь к механизму развития общества, выстраивал такую цепочку детерминации: "технология - экономика - политика - распределительная система". (Lenski G. Power and Privilege. New York, 1966. P. 436.). Тем самым он фактически выступал как поборник технологического детерминизма.

Специально вопрос о технологическом детерминизме рассматривается в его совместной с Дж. Ленски книге "Человеческие общества: Введение в макросоциологию" (1974). Авторы критикуют, с одной стороны, точку зрения, согласно которой технология объясняет почти каждую социокультурную форму, с другой, концепции, преуменьшающие или даже отрицающие важность технологии.

Собственная их точка зрения изложена следующим образом: "В целом, современная эволюционная теория не принимает детерминистический взгляд на роль технологии: она рассматривает технологию жизнеобеспечения лишь как одну из сил в поле действия сил, которые вместе определяют общую модель социетальных характеристик. Эта позиция может быть коротко выражена в двух пунктах: 1. Технологический прогресс есть главный детерминант этого сочетания всеобщих тенденций - в населении, культуре, социальной структуре, материальных продуктах, который определяет общие контуры человеческой истории. 2. Технология жизнеобеспечения есть наиболее мощная единственная переменная, влияющая на социальные и культурные характеристики общества - не в смысле определения каждой и всякой характеристики, а в смысле определения целостного комплекса этих характеристик". (Lenski G. and Lenski J. Human Societies: An Introduction in Macrosociology. New York, 1974. P. 103.). Это, конечно, не крайний, но тем не менее технологический детерминизм. Технология - не единственный, но главный фактор развития общества.

На неизбежно встававший вопрос о том, а чем же определяется технология и ее развитие, Г. Ленски отвечает: "Я склонен полагать, что в основе всех или большинства тенденций лежит одна, объясняющая все. Эта тенденция - рост объема информации, которой располагает человечество, особенно той, что необходима ему для воздействия на материальный мир, т.е. технология". (Lenski G. History and Social Change // American Journal of Sociology. 1976. Vol. 82. N 3. P. 555.). В результате технология сводится к сумме знаний и в качестве движущей силы истории выступает человеческий разум.

Так же обстоит дело почти у всех, если не у всех сторонников концепций как индустриального, так и постиндустриального общества, которых принято считать техническими детерминистами. Все они говорят об огромной или даже решающей роли техники и технологии. Но как только дело доходит до вопроса о том, что лежит в основе их прогресса, то обычный ответ - накопление информации, прогресс знания, прежде всего применительно к новому и новейшему времени, разумеется, научного. Впрочем, многие при этом предпочитают говорить о развитии общества как результате взаимодействия множества факторов.

В качестве примера можно рассмотреть хотя бы взгляды О. Тоффлера, которого очень многие исследователи характеризуют как технологического детерминиста. Он действительно много пишет о том, что технология представляет собой важнейшую силу социальных изменений. "Эти поразительные экономические факты, - подводит итоги О. Тоффлер всему сказанному им на предшествующих страницах книги "Футуршок" (1970), - приводят нас к тому, что технология является великим, ревущим двигателем перемен". (Тоффлер А. Футуршок. СПб., 1997. С. 21.).

Но буквально через несколько страниц мы читаем: "...Если технологию можно сравнить с большим двигателем, мощным акселератором, то знания - его топливо". (Там же. С. 25.). А конечный его вывод: "Я решительно отвергаю, что я - технологический или экономический детерминист, и каждому, кто внимательно меня читает, это должно быть ясно. Я не считаю, что какая-то одна-единственная сила приводит в движение систему, будь она технологическая, экономическая, сексуальная, расовая или экологическая". (Toffler A. Previews and Premises. New York, 1983. P. 208.)" (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1307.html).

Странно, но говоря о технологическом детерминизме Семёнов почему-то позабыл упомянуть о концепциях индустриального (Арон, Гэлбрейт, А. Берли и др.), постиндустриального (Белл, Ж. Фурастье и др.), технотронного (3. Бжезинский), программированного (Турен), информационного (Е. Масуда) общества? Коснёмся некоторых из них:

"Большое распространение в XX в. получили теории, обосновывающие значение науки и техники в развитии общества. Они в той или иной мере отражают реальные тенденции и социальную роль научно-технического прогресса в современном мире. Действительно, в наше время исключительно велика роль передовой науки, техники, технологии в развитии материального производства, в удовлетворении многих потребностей людей. Все большее значение приобретает научно-технический прогресс в развитии городского и сельского быта, а также в материальном обеспечении функционирования политической и духовной сфер общественной жизни.

Это нашло свое отражение в проблематике социальной философии. Появились разного рода теории, раскрывающие экономическое значение современного научно-технического прогресса и его социальные последствия. В социальную философию прочно вошло понятие "научно-технической революции", характеризующее роль современной науки и техники в развитии общества, в его глубоких социальных преобразованиях.

Наряду со всесторонним и объективным анализом проблем современной научно-технической революции имеют место односторонние толкования, превращение сегодняшней науки и техники не только в доминирующий, но чуть ли не в единственный фактор общественного прогресса. Теории, абсолютизирующие роль научно-технического фактора в развитии общества, получили название технократических (термин "технократия" происходит от греческого techne - искусство, ремесло, мастерство и kratos - власть, господство). Они составляют целое направление в развитии современной социальной философии, получившее название технологического детерминизма.

Развивающиеся в рамках данного направления технократические теории при всех их различиях едины в том, что объявляют современную технику и технологию основополагающей причиной всех социальных изменений. Согласно этим теориям, научно-технический прогресс решающим образом влияет не только на производительность общественного труда и экономическую эффективность материального производства, но и на развитие социальной структуры общества, политических процессов, а также процессов, происходящих в духовной сфере общественной жизни.

Ясно, однако, что наука, техника и технология, играющие огромную и все более значительную роль в развитии общества, являются далеко не единственным фактором общественного прогресса. К тому же их роль в развитии разных сфер жизни общества неодинаковая и, конечно же, не везде определяющая. Даже в экономической сфере, где их роль очевидна, необходимо учитывать наряду с научно-техническим фактором производства также его человеческий фактор, т. е. уровень квалификации и культуры работников, их способности и производственный опыт. Надо учитывать также характер экономических отношений, играющих в развитии материального производства весьма важную роль. В других сферах жизни, в том числе политической и духовной, технический фактор вообще не может быть главным. Он скорее направлен на техническое обеспечение происходящих там политических и духовных процессов. Тем не менее существование различных технократических теорий, абсолютизирующих роль техники и технологии в развитии общества, является фактом.

К таким теориям относятся: теория единого индустриального общества (Р. Арон), стадий роста (У. Ростоу), нового индустриального общества (Дж. Гэлбрейт), постиндустриального общества (Д. Белл), сверхиндустриального общества (О. Тоффлер), технотронного общества (З. Бжезинский). В этих теориях больше общего, чем различий. Различаются они лишь незначительными оттенками, обусловленными главным образом тем, что создавались на разных стадиях научно-технического прогресса. Каждая из этих теорий отражает особенность той или иной стадии.

По сути, все названные выше теории толкуют научно-технический прогресс как самодовлеющий фактор, действующий во многом независимо от других социальных обстоятельств и определяющий развитие общества. По мнению Д. Белла и многих других представителей технократических теорий, современный мир вступает в эпоху постиндустриального развития, приходящего на смену существующему индустриальному обществу. Это показывает развитие стран Западной Европы. Японии и особенно США. Нарождающееся постиндустриальное общество является, считает Д. Белл, результатом третьей технологической революции, суть которой заключается в повсеместной компьютеризации и телекоммуникации производства и других сфер общественной жизни. (Первая технологическая революция, пишет Д. Белл, была связана с открытием силы пара, вторая - с внедрением в производство электричества и химии. Обе эти технологические революции привели к многократному увеличению производительности общественного труда, умножению богатства и повышению благосостояния людей (Белл Д. Третья технологическая революция и ее возможные социоэкономические последствия: Реферат. ИНИОН АН СССР. М., 1990. С 3-4.)).

Постиндустриальное общество изображается как принципиально новая организация экономики и быта людей, позволяющая достигнуть нового уровня и качества их жизни. Говорится о том, что наряду с постиндустриальным продолжают существовать индустриальные общества, основанные на традиционной технике и технологии, а также доиндустриальные. Им соответствуют индустриальные и доиндустриальные формы организации общественной жизни и культуры.

Постиндустриальное общество характеризуется прежде всего как общество знаний, высоких технологий и услуг, направленных на удовлетворение широкого круга материальных и духовных потребностей людей, коренным образом меняющих условия их труда, быта и отдыха. В сферу услуг включаются многочисленные отрасли, предприятия и организации. Наряду с системой материальных и духовных ценностей данная сфера становится важнейшим слагаемым национального достояния.

Решающую роль в становлении постиндустриального общества играет система коммуникаций, в которой на первый план выходят телекоммуникации. "С наступлением компьютерной эры, - пишет Д. Белл. - вообще отпадает необходимость в жесткой фиксации рабочего места", а современные рынки - "это не территории, а коммуникационные сети" (Там же. С. 7.). В результате такой организации общества резко возрастает число активных участников бизнеса, растет скорость и частота деловых контактов. Основной, по мнению Д. Белла, вопрос перехода к постиндустриальному обществу заключается в создании "новых социальных структур", реагирующих на новые условия производства и меняющих ценностные ориентации (Там же. С. 8.). И такие социальные структуры неизбежно формируются, хотя и не сразу, а через преодоление многих трудностей и противоречий.

Теория постиндустриального общества является типичной технократической теорией, совокупность таких теорий составляет направление технологического детерминизма. Другие теории данного направления мало чем отличаются от нее, представляют скорее ее различные вариации. Так, О. Тоффлер, говоря о сверхиндустриальном обществе, в своих работах "Футуро-шок" и "Третья волна" рисует будущее человечества, по сути дела, в плане развития того же постиндустриального общества, в котором, благодаря всеобщей автоматизации производства, существенно повышается уровень потребления и многократно расширяется сфера услуг, исчезают идеология и партии.

З. Бжезинский предсказывает наступление технотронного общества, которое должно утвердиться в результате информационной или компьютерной революции, что приведет к господству новой интеллектуальной, политической и научной элиты. Это общество будет характеризоваться, по его мнению, не только качественно новым уровнем производства, но и новой психологией и новой культурой.

Нельзя не согласиться с тем, что современный научно-технический прогресс действительно преобразует общественное производство и оказывает серьезное влияние на все сферы развития общества. Однако он представляет собой лишь один из факторов общественного развития, хотя и весьма важный. Развитие и совершенствование современного общества происходит под влиянием многих других условий - социальных, политических, духовных. Нужно учитывать значение каждого из них, а также то, что они действуют не изолированно, а в тесной связи друг с другом." (Философия (под ред. проф. В.Н. Лавриненко), Серия: Institutiones": Юристъ; 1998, http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/lavr/index.php).

Вроде бы всё понятно, но как же тогда быть со знаменитым марксовым: "Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница - общество с промышленным капиталистом" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 4, стр. 133. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm)?

На этот вопрос отвечает Намир Махди Аль-Ани:

"Технологические детерминисты не являются единственными, кто признает за техникой детерминирующую функцию в качестве фактора общественного развития. Так, например, марксисты также утверждают, что техника выполняет такую функцию, однако в отличие от первых, они не абсолютизируют ее значения, не придают технике статус главного или единственного, детерминирующего общественное развитие начала.

И в самом деле, хотя К. Маркс и полагает, например, что "ручная мельница дает общество с сюзереном во главе, паровая мельница - общество с промышленным капиталистом", он, тем не менее, считает, что роль техники как фактора общественно-исторического процесса не абсолютна, а относительна. Дело в том, что техника рассматривается им не как главный и определяющий, а как фактически подчиненный и определяемый элемент производительных сил, которые, как было уже отмечено выше, пребывают, согласно его социально-философской концепции, в постоянном взаимодействии с производственными отношениями и в своем единстве с ними образуют способ производства как конечную основу существования и развития человеческого общества. Поэтому, можно сказать, что с марксистской точки зрения, техника как фактор общественно-исторического развития действует не прямо и не в "чистом виде", а только опосредованно через систему существующих производственных отношений, в структуре которых решающими являются отношения собственности. Следовательно, именно форма собственности на средства производства, в конечном счете, и определяет собой, в какое направление и насколько эффективно техника задействована в качестве движущей силы общественно-исторического процесса. Это означает, что научно-технический прогресс, с указанной точки зрения, оказывается обусловленным, в конечном итоге, способом производства вообще и производственными отношениями, в частности." (Аль-Ани Н.М. Философия техники: очерки истории и теории : учебное пособие / Н. М. Аль-Ани. - СПб, 2004. - 184 с. http://automationlab.ru/index.php/2011-05-12-06-16-44/307-8------).

К технике, технологиям и научно-технической революции мы ещё вернёмся, а пока...

"Экологический детерминизм (Дж. Кларк, Дж. Стюард, М. Харрис, Э. Ле Руа Ладюри, Э.С. Кульпин и др.)

Л. Уайт, выдвигая на первый план технику, рассматривал ее, как и всю культуру в целом, в качестве средства, при помощи которого общество приспосабливается к окружающей его природной среде. Но понятие среды не играло в его концепции сколько-нибудь существенной роли.

Зато в построениях других исследователей, большей частью тоже из числа этнологов, оно выступило на первый план. Развиваемые ими концепции, будучи генетически связанными с географическим детерминизмом, в то же время в целом ряде аспектов отличались от него. Своеобразным связующим звеном между географическим детерминизмом и этим новым направлением были труды Ф. Ратцеля, прежде всего его работа "Земля и жизнь" (русск. переводы: Т. 1. СПб., 1905; Т. 2. 1909 и др.).

Разрабатывая понятие внешней среды, все эти ученые исходили из данных экологии, которая, возникнув в качестве науки чисто биологической, в дальнейшем стала включать в себя и такие разделы, как социальная экология. Важнейшим понятием этой науки является категория экологической системы (экосистемы), под которой понимается единый комплекс, состоящий из множества как живых, биотических (организмы и их сообщества), так и косных, абиотических экологических компонентов. Все эти компоненты связаны между собой многообразными связями, включая причинно-следственные, обмен веществ и распределение потока энергии. Экосистемы образуют иерархию, низшими звеньями которой являются биогеоценозы, а высшим - биосфера Земли...

Чтобы существовать, социоисторический организм должен приспособиться к среде, сбалансировать свои отношения со всеми остальными ее компонентами, прежде всего с теми, которые имеют жизненно важное для него и его членов значение. Если равновесие со средой по тем или иным причинам нарушается, то возникает кризис, который ставит под угрозу существование как социора, так и его членов. Чтобы продолжать нормальное существование, члены социоисторического организма должны принять меры к разрешению кризиса, восстановить, причем теперь на новой основе, его баланс со средой. Средство восстановления нарушенного равновесия - изменение культуры, прежде всего техники и технологии, а также и форм хозяйства. Как мы уже видели, в довольно абстрактной форме подобного рода идеи излагались в работах К. Каутского и Н.И. Бухарина".

Далее, как экологический детерминизм, Семёнов характеризует "все концепции, в которых в качестве если не единственного, то важного фактора развития общества выступает среда" (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1307.html).

Не вдаваясь подробно во все эти теории, отметим, что наряду с ними профессор рассматривает и другие концепции общественного развития:

- Классический волюнтаризм (Т. Карлейль, П.Л. Лавров, Н.В. Шелгунов, X. Ортега-и-Гассет, К. Поппер, Л. Мизес и др.),

- Конспиративистский вариант волюнтаризма (концепции заговора от С.А. Нилуса до Е.Т. Гайдара),

- Концепции определяющей роли социально-духовного фактора (Л. Блан, П. Сорокин, К. Ясперс, М. Хайдеггер, Ф. Фукуяма, школа "Анналов" и др.), среди которых вскользь упомянут и культурный детерминизм,

- Биологические и социально-биологические концепции (Э. Уилсон, Ж. Дюби, И.П. Павлов, 3. Фрейд, В. Райх и др.),

- Провиденциализм и русская религиозная философия конца XIX - начала XX вв.,

- Концепции угасающей или пульсирующей силы общественного развития (Ж. Гобино, H.A. Васильев, О. Шпенглер, А. Тойнби, Л.Н. Гумилев и др.).

Возможно, следовало бы подробнее остановиться на культурном детерминизме, как и на остальных социально-духовных концепциях. Изложем одну точку зрения (например, всё того же Ю.И. Семёнова), другую...

Но давайте лучше предоставим слово "первому русскому марксисту" Г.В. Плеханову:

"Подлинные и последовательные материалисты... не склонны всюду лезть с экономическим фактором. Да и самый вопрос о том, какой фактор господствует в общественной жизни, кажется им неосновательным вопросом... Неуместность вопроса о том, какой фактор господствует в общественной жизни, стала очень заметной уже со времени Гегеля. Гегелевский идеализм исключал самую возможность подобных вопросов. Тем более исключает её современный нам диалектический материализм...

Что такое - социально-исторические факторы? Как возникает представление о них?

Возьмём пример. Братья Гракхи стремятся остановить гибельный для Рима процесс захвата общественных земель римскими богачами. Богачи сопротивляются Гракхам. Завязывается борьба. Каждая из борющихся сторон страстно преследует свои цели. Если бы я захотел описать эту борьбу, я мог бы представить её, как борьбу человеческих страстей. Страсти явились бы, таким образом, "факторами" внутренней истории Рима. Но как сама Гракхи, так и их противники пользовались в борьбе теми средствами, которые давало им римское государственное право. Я, конечно, не позабуду об этом в моём рассказе, и, таким образом, римское государственное право тоже окажется фактором внутреннего развития римской республики. Далее: люди, боровшиеся против Гракхов, были материально заинтересованы в поддержании глубоко укоренившегося злоупотребления. Люди, поддерживавшие Гракхов, были материально заинтересованы в его устранении. Я укажу и на это обстоятельство, вследствие чего описываемая мною борьба явится борьбою материальных интересов, борьбою классов, борьбою бедных с богатыми. Следовательно, вот у меня уже и третий фактор, и на этот раз самый интересный: знаменитый экономический фактор. Если у вас есть .время и охота, вы, мой читатель, можете пространно рассуждать на тему о том, какой именно из факторов внутреннего развития Рима господствовал надо всеми: в моём историческом рассказе вы найдёте достаточно данных для поддержания любого мнения на этот счёт.

Что касается меня, то пока я не выйду из роли простого рассказчика, - я не стану очень горячиться по поводу факторов. Их сравнительное значение меня совсем не интересует. Как рассказчику, мне нужно одно: по воможности точно и живо изобразить данные события. Для этого я должен установить известную, хотя бы только внешнюю связь между ними и расположить их в известной перспективе. Если я упоминаю о страстях, волновавших боровшиеся стороны, или о тогдашнем государственном устройстве Рима, или, наконец, о существовавшем в нём неравенстве имуществ, то я делаю это единственно в интересах связного и живого изложения событий.

Достигнув этой цели, я почувствую себя совершенно удовлетворённым, равнодушно предоставляя философам решать, - господствуют ли страсти над экономией, или экономия над страстями, или, наконец, ничто ни над чем не господствует, так как каждый "фактор" пользуется золотым правилом: живи и жить давай другим.

Всё это будет в том случае, если я не выйду из роли простого рассказчика, чуждого всякой склонности к "лукавому мудрствованию". А что будет, если я не ограничусь этой ролью; если я пущусь философствовать по поводу описываемых мною событий? Тогда я уже не удовольствуюсь одною внешнею связью событий; тогда я пожелаю открыть их внутренние причины, и те самые факторы, - человеческие страсти, государственное право, экономика, - которые я прежде оттенял и выдвигал, руководимый почти одним только художественным инстинктом, получат в моих глазах новое, огромное значение. Они представятся мне именно этими искомыми внутренними причинами, именно теми "скрытыми силами", влиянием которых и объясняются события. Я создам теорию факторов.

Та или другая разновидность такой теории, действительно, должна родиться всюду, где люди, интересующиеся общественными явлениями, переходят от простого их созерцания и описания к исследованию существующей между ними связи.

Теория факторов растёт, кроме того, вместе с ростом разделения труда в общественной науке. Все отрасли этой науки - этика, политика, право, политическая экономия и проч. - рассматривают собственно одно и то же: деятельность общественного человека. Но они рассматривают её каждая с своей особой точки зрения. Г-н Михайловский сказал бы, что каждая из них "заведует" особою "струною". Каждая "струна" может быть рассматриваема, как фактор общественного развития. И в самом деле, мы можем теперь насчитать почти столько же факторов, сколько существует отдельных "дисциплин" в общественной науке.

После сказанного, надеемся, понятно, что такое социально-исторические факторы и как возникает представление о них.

Социально-исторический фактор есть абстракция, представление о нём возникает путём отвлечения (абстрагирования). Благодаря процессу абстрагирования, различные стороны общественного целого принимают вид обособленных категорий, а различные проявления и выражения деятельности общественного человека - мораль, право, экономические формы и проч. - превращаются в нашем уме в особые силы, будто бы вызывающие и обусловливающие эту деятельность, являющиеся её последними причинами.

Раз возникла теория факторов, необходимо должны начаться споры о том, какой фактор нужно признать господствующим.

Между "факторами" существует взаимодействие: каждый из них влияет на все остальные и, в свою очередь, испытывает на себе влияние всех остальных. В результате получается такая запутанная сеть взаимных влияний, прямых действий и отражённых воздействий, что у человека, задавшегося целью объяснить себе ход общественного развития, начинает кружиться голова, и он чувствует непреодолимую потребность найти хоть какую-нибудь нить для выхода из этого лабиринта. Так как горький опыт убедил его в том, что точка зрения взаимодействия приводит лишь к головокружению, то он ищет другой точки зрения; он старается упростить свою задачу. Он спрашивает себя, не является ли какой-нибудь из социально-исторических факторов первой основной причиной возникновения всех остальных. Если бы ему удалось решить этот вопрос в утвердительном смысле, то его задача, действительно, была бы несравненно проще. Положим, он убедился, что все общественные отношения всякой данной страны, в своём возникновении и развитии, обусловливаются ходом её умственного развития, который, с своей стороны, определяется свойствами человеческой природы (идеалистическая точка зрения). Тогда он легко выходит из заколдованного круга взаимодействия и создаёт более или менее стройную и последовательную теорию общественного развития. Впоследствии, благодаря дальнейшему изучению предмета, он увидит, может быть, что он ошибался, что нельзя признать умственное развитие людей первой причиной всего общественного движения. Сознаваясь в своей ошибке, он в то же время заметит, вероятно, что ему всё-таки полезно было его временное убеждение в господстве умственного фактора над всеми остальными, так как без этого убеждения он не сошёл бы с мёртвой точки взаимодействия и ни на один шаг не подвинулся бы в понимании общественных явлений.

Было бы несправедливо осуждать такого рода попытки установить ту или другую иерархию между факторами общественно-исторического развития. Они были так же необходимы в своё время, как неизбежно было появление самой теории факторов...

Но как бы ни была законна и полезна в своё время теория факторов, она не выдерживает теперь критики. Она расчленяет деятельность общественного человека, превращая различные её стороны и проявления в особые силы, будто бы определяющие собою историческое движение общества. В истории развития общественной науки эта теория играла такую же роль, как теория отдельных физических сил в естествознании. Успехи естествознания привели к учению об единстве этих сил, к современному учению об энергии. Точно так же и успехи общественной науки должны были повести к замене теории факторов, этого плода общественного анализа, синтетическим взглядом на общественную жизнь.

Синтетический взгляд на общественную жизнь не составляет особенности современного нам диалектического материализма. Его мы находим уже у Гегеля, для которого задача состояла в научном объяснении всего общественно-исторического процесса, взятого во всём его целом, т.е., между прочим, со всеми теми сторонами и проявлениями деятельности общественного человека, которые людям абстрактного мышления представлялись в виде отдельных факторов. Но Гегель, в своём качестве "абсолютного идеалиста", объяснял деятельность общественного человека свойствами всемирного духа...

Он показал, что люди делают свою историю вовсе не затем, чтобы шествовать по заранее начертанному пути прогресса, и не потому, что должны повиноваться законам какой-то отвлечённой (по выражению Лабриола - метафизической) эволюции. Они делают её, стремясь удовлетворить свои нужды, и наука должна объяснить нам, как влияют различные способы удовлетворения этих нужд на общественные отношения людей и на их духовную деятельность.

Способы удовлетворения нужд общественного человека, да в значительной степени и сами эти нужды, определяются свойствами тех орудий, с помощью которых он в большей или меньшей степени подчиняет себе природу; иначе сказать, они определяются состоянием его производительных сил. Всякое значительное изменение состояния этих сил отражается также и на общественных отношениях людей, т.-е., между прочим, и на их экономических отношениях. Для идеалистов всех видов и разновидностей экономические отношения были функцией человеческой природы; материалисты-диалектики считают эти отношения функцией общественных производительных сил...

Итак, люди делают свою историю, стремясь удовлетворить свои нужды. Нужды эти даются первоначально, конечно, природой; но затем значительно изменяются, в количественном и качественном отношениях, свойствами искусственной среды. Находящиеся в распоряжении людей производительные силы обусловливают собою все их общественные отношения. Прежде всего состоянием производительных сил определяются те отношения, в которые люди становятся друг к другу в общественном процессе производства, т.-е. экономические отношения. Эти отношения естественно создают известные интересы, которые находят своё выражение в праве. "Каждая правовая норма защищает определённый интерес", - говорит Лабриола. Развитие производительных сил создаёт разделение общества на классы, интересы которых не только различны, но во многих, - и притом самых существенных отношениях, - диаметрально противоположны. Эта противоположность интересов порождает враждебные столкновения между общественными классами, их борьбу. Борьба приводит к замене родовой организации государственной, задача которой заключается в охранении господствующих интересов. Наконец, на почве общественных отношений, обусловливаемых данным состоянием производительных сил, вырастает обычная нравственность, т.-е. та нравственность, которая руководит людьми в их обычной житейской практике.

Таким образом, право, государственный строй и нравственность всякого данного народа непосредственно и прямо обусловливаются свойственными ему экономическими отношениями. Этими же отношениями обусловливаются, - но уже косвенно и посредственно, - все создания мысли и воображения: искусство, наука и т. д.

Чтобы понять историю научной мысли или историю искусства в данной стране, недостаточно знать её экономию. Надо от экономии уметь перейти к общественной психологии, без внимательного изучения и понимания которой невозможно материалистическое объяснение истории идеологий. Это не значит, конечно, что существует какая-то общественная душа или какой-то коллективный народный "дух", развивающийся по своим особым законам и выражающийся в общественной жизни. "Это чистейший мистицизм", говорит Лабриола. Для материалиста в данном случае речь может итти только о преобладающем настроении чувств и умов в данном общественном классе данной страны и данного времени. Такое настроение чувств и умов является результатом общественных отношений. Лабриола твёрдо убеждён в том, что не формы сознания людей определяют формы их общественного бытия, а наоборот - формами их общественного бытия определяются формы их сознания. Но, раз возникнув на почве общественного бытия, формы человеческого сознания составляют часть истории. Историческая наука не может ограничиться одной анатомией общества ; она имеет е виду всю совокупность явлений, прямо или косвенно обусловленных общественной экономией, до работы воображения включительно. Нет ни одного исторического факта, который своим происхождением не был бы обязан общественной экономии; но не менее верно и то, что нет ни одного исторического факта, которому не предшествовало бы, которого не сопровождало бы и за которым не следовало бы известное состояние сознания. Отсюда - огромная важность общественной психологии. Если с нею необходимо считаться уже в истории права и политических учреждений, то без неё нельзя сделать ни шагу в истории литературы, искусства, философии и проч.

Когда мы говорим, что данное произведение вполне верно духу, например, эпохи Возрождения, то это значит, что оно совершенно соответствует преобладавшему в то время настроению тех классов, которые давали тон общественной жизни. Пока не изменились общественные отношения, психология общества тоже не изменяется. Люди привыкают к данным верованиям, данным понятиям, данным приёмам мысли, данным способам удовлетворения данных эстетических потребностей. Но если развитие производительных сил приводит к сколько-нибудь существенным переменам в экономической структуре общества, а вследствие этого и во взаимных отношениях общественных классов, то изменяется и психология этих классов, а с нею и "дух времени", и "характер народа". Эта перемена выражается в появлении новых религиозных верований или новых философских понятий, новых направлений в искусстве или новых эстетических потребностей.

По мнению Лабриола, надо также принять в соображение, что в идеологиях играют часто очень большую роль переживания понятий и направлений, унаследованных от предков и сохраняемых лишь по преданию. Кроме того, в идеологиях сказывается также и влияние природы.

Искусственная среда, как мы уже знаем, чрезвычайно сильно преобразует влияние природы на общественного человека. Из непосредственного влияние это делается посредственным. Но оно не перестаёт существовать. В темпераменте всякого народа сохраняются некоторые, созданные влиянием естественной среды, особенности, которые до известной степени видоизменяются, но никогда не уничтожаются вполне приспособлением к общественной среде. Эти особенности народного темперамента составляют то, что называется расой. Раса оказывает несомненное влияние на историю некоторых идеологий, например, искусства. И это обстоятельство ещё более затрудняет её и без того уже не лёгкое научное объяснение." (Плеханов Г.В. О материалистическом понимании истории. ("Новое слово", 1897, N 9.) / Плеханов Г.В. Сочинения в 24 томах, Издание 2-е, Госиздат. 1-я Образцовая типография. Москва, т. 8, Стр. 241 - 252. http://libelli.ru/marxinew/pl_ss_24.htm).

Подведём итоги, но сперва напомним читателям, что же такое детерминизм?

"Детерминизм (от лат. determino - определяю) - общее учение о взаимосвязи и взаимообусловленности явлений и процессов реальности. Представления о детерминизме входят в структуру научного метода - они нацеливают исследование на анализ и раскрытие условий, причин и закономерностей, любых изменений в природе, обществе и мышлении. Основу детерминизма составляют концепции причинности и закономерностей." (Детерминизм / Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001. http://iph.ras.ru/elib/0929.html).

"Понятие "детерминизм" применяется в разных смыслах: философском, системном, статистическом. Философское содержание принципа детерминизма в социальных науках включает утверждение объективного характера детерминированности социальных процессов, различение динамических и статистических законов. Детерминизм в этих рамках предполагает наличие исторической необходимости, т.е. такой связи явлений, в которой проявляется доминирующая тенденция. В процессе исторического развития каждое последующее поколение людей действует в условиях, унаследованных от прошлого. Преемственность поколений определяет общее направление истории, которое не может быть произвольно изменено. Идеи, вдохновляющие людей на социальное действие, порождаются условиями общественного бытия, и от степени их соответствия этим условиям зависит возможность их реализации. Детерминированность общественной жизни является основой научного предвидения социальных явлений. Историческая необходимость не исчерпывает всего богатства явлений, а выражает только самое общее направление их развития. Индивидуальный характер и многогранность каждого конкретного социального явления - результат множества действующих факторов.

Детерминизм в рамках системного подхода, который занимает приоритетное положение в социальных науках, означает целостность образующих социальную систему элементов, именно в их системном характере усматривается основание их специфики и развития. В статистическом анализе, распространенном в социологии, демографии и др. социальных науках, детерминизм наполняется иным содержанием. В крупных совокупностях социальных явлений выявляется статистическая закономерность или тенденция развития, подчеркивается значение случайности во взаимодействии многих элементов и выявляются причины отклонений от предполагаемого хода событий на основе анализа статистических распределений. В социальных науках признается вероятностный и вместе с тем закономерный характер социальных связей." (Детерминизм в социальных науках / Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под редакцией В. С. Стёпина. 2001. http://iph.ras.ru/elib/0930.html).

Таким образом, "детерминизм" - не просто ругательное слово, которое сплошь и рядом используют последователи марксистского учения, начиная от самых дремучих ортодоксов ленинско-сталинского разлива до профессора Семёнова, в качестве ярлыка для клеймения своих идеологических противников, но и метод, позволяющий вычленить из общей массы те факторы, что оказывают существенное влияние на развитие человеческого общества, и определить степень этого влияния в количественных показателях.

Такой подход позволяет рассмотреть процесс развития человечества, цивилизации или региона в определённой плоскости - по отношению к экономическому, техническому, культурному прогрессам. Причём, вопреки утверждению Г.В. Плеханова более чем столетней давности, современная вычислительная техника и информационные технологии позволит справиться с "запутанной сетью взаимных влияний, прямых действий и отражённых воздействий", от которой у современника "первого марксиста" непременно "начинает кружиться голова". Всё-таки сейчас на дворе двадцать первый век, а не девятнадцатый!

Конечно, для этого придётся предпринять значительные усилия: написать соответствующую программу, собрать достоверные статистические данные, задать алгоритм... Но эта задача вполне решаема. Возможно, мы станем свидетелями подобных вычислений, в результате которых будет выявлено влияние если не всех, то наиболее значимых факторов общественного развития в том или

5. Вернёмся опять к рисунку 47, где показана спираль общественного развития. Как мы уже выяснили, общественно-экономическия формация - ни что иное, как участок этой спирали, вырванный из общего контекста марксистами, потому что он, по их мнению, соответствует некоему набору признаков. Главнейшие из них: способ производства, производственные отношения, базис, надстройка и так далее. При этом ортодоксы марксизма-ленинизма утверждают, что определённому способу производства должна соответствовать определённая общественно-экономическия формация, и никак иначе, когда мы ясно видим, что это не так.

Но если наличие "бесхозных" способов производства (которые не имеют собственных формаций) мы обнаружили, возникает вопрос, а не найдётся ли в истории человечества неких достаточно устойчивых форм общественно-экономического устройства, остававшихся незыблемыми на протяжении довольно значительного времени. В данном случае не имеет значения, являются ли эти образования переходными от одной "классической" формации к другой или существуют рядом с ними. Главное, что они имеют от них коренные отличия, если не в способе производства, то в организации этого производства, системе распределения конечного продукта, то есть в базисе, а так же в сопутствующей ему надстройке.

Характерно, что выше сам Семёнов уже давал нам несколько примеров подобной общественной организации:

"На стадии предклассового общества шло формирование политарного способа производства. Становящийся политаризм можно было бы назвать протополитаризмом."

Далее профессор довольно подробно описывает несколько разновидностей протополитарного и протонобиларного способов производства и соответствующих им форм общественного устройства, отмечая при этом, что...

"Ни один из этих шести основных типов предклассового общества не может быть охарактеризован как общественно-экономическая формация, ибо он не был стадией всемирно-исторического развития. Такой стадией было предклассовое общество, но оно тоже не может быть названо общественно-экономической формацией, ибо оно не представляло собой единого социально-экономического типа.

На мой взгляд, с Семёновым можно было бы поспорить, потому что, как уже отмечалось выше, не существует никаких "стадий всемирно-исторического развития", тем более в концепции самого профессора. Но не станем на этом заострять внимания, поскольку Семёнов занимался историей предклассовых обществ долгие годы, если не десятилетия, и гораздо лучше в них разбирается. Не хочет обзывать формациями найденные им же самим социальные организмы, ну и не надо. Хотя, казалось бы все признаки налицо, тем более во всемирно-историческом масштабе.

Нас больше интересует не то, что случилось в незапамятные времена, а то, что произошло в России, особенно после 1917 года. И в этой связи, как это не покажется странным, нам понадобится рассмотреть несколько форм организации общества, по мнению марксистов не "дотянувших" до полноценных общественно-экономическая формаций.

1. КАРФАГЕН.

Общественное устройство Карфагенской республики уже обсуждалось выше. К сожалению, при имеющемся минимуме фактов точно идентифицировать его не представляется возможным. Рассматривая одни и те же "косвенные улики", сторонники марксизма-ленинизма видят в этом обществе классический рабовладельческий строй, тогда как их противники - вполне сформировавшийся капитализм.

Поэтому обратимся к другому государству, чьё общественно-экономическое устройство в чём-то сходно с карфагенским. По крайней мере должно быть сходным, ведь речь идёт о Венецианской республике.

Строго говоря, речь о ВЕНЕЦИИ пойдёт, как об образе собирательном, характерном (в той или иной степени) для всех торговых республик, а таких наберётся немало.

Древние торговые города, такие, как Тир, Сидон, Газа и другие, здесь мы рассматривать не будем, но и без них наберётся немало торговых республик, хотя бы в той же средневековой Италии:

- Амальфитанское герцогство (Амальфи (Amalfi)) - 958 - 1137 гг.,

- Анконская республика (Repubblica di Ancona) - XII век - 1532 г.,

- Гаэта (Caieta, с 915 г. - Гаэтанское герцогство) - VIII век - 1140 г.,

- Наияснейшая Генуэзская республика (Repubblica di Genova) - XI век - 1797 г.,

- Пизанская республика (Repubblica di Pisa) - 1085 - 1406 и 1494 - 1509 гг.,

- Дубровницкая республика (лат. Respublica Ragusina, итал. Repubblica di Ragusa, Республика Святого Влаха) - 1358 - 1808 гг.,

Кроме этих итальянских морских республик можно было бы упомянуть города Ганзы и Новгородскую республику, которые имели похожее общественное устройство, но остановимся на Венеции.

Светлейшая Республика Венеция (она же - Республика Святого Марка; вен. SerenЛsima Republica de Venesia, итал. Serenissima Repubblica di Venezia) - 697 - 1797 гг.

Что же о ней известно?

"Венеция возникла как город на месте нескольких прибрежных поселений на рубеже IX - Х вв. Общинное самоуправление сформировалось еще ранее. Уже в VII - VIII вв. союзом островов управляли несколько выборных трибунов (по одному от острова), а народное собрание выбирало главу союза - герцога (несколько переделанное название этого титула duce стало позднее специальным обозначением правителя города - дожа).

К Х в. положение Венеции настолько укрепилось, что Византийская империя, которая была господствующей политической силой на Адриатическом море, признала город государственно самостоятельным. К середине XI в. завершилось в основном становление городской коммунальной организации. В отличие от других городов Северной Италии, где коммунальный строй не отличался устойчивостью и довольно быстро превращался в олигархическую или единоличную синьорию, горожане Венеции неуклонно стремились ограничить власть и положение собственных правителей. В 1032 г. был положен запрет на выдвижение в дожи по родству с предыдущим (традиция держалась того правила, что своего преемника выдвигает сам правитель). Тем самым был положен предел возможному превращению города в наследственную монархию. В конце XII в. при выборах дожа стали прибегать к народному голосованию путем создания особой коллегии выборщиков. С 1192 г. дож обязывался приносить присягу в верности венецианскому народу.

Социальный уклад венецианской коммуны несколько отличался от других областей Италии. Это сказалось на формировании и функционировании республиканских институтов в городе. Городская жизнь была практически не связана с крупными феодальными владениями. Знать была представлена преимущественно городским патрициатом, сложившимся на ростовщичестве и торговле. К Х в. венецианский патрициат приобрел социальную однородность, здесь отсутствовали столь критические для других итальянских коммун междусословные противоречия. Расширение венецианских владений в итоге начавшейся морской и колониальной экспансии города, опираясь на созданный мощный военный и торговый флот, позволило патрициату стать земельными собственниками. Вследствие этих и многих других причин, хотя венецианское общество и знало типичное для Средневековья деление на знать и народ, первые не противопоставляли себя второму. Не было здесь и непримиримой борьбы за власть. Почти на протяжении тысячи лет единственной социально и политически руководящей силой оставался городской патрициат. Цеховые организации и самоуправление не приобрели никакого политического значения и не претендовали на него. Сложившийся на этой основе политический строй не нуждался поэтому ни в каких двойных и тройных институтах для выработки компромисса интересов и отличался высокой степенью стабильности. Основные властные и правительственные институты, которые оформились во второй половине XIII в., почти неизменными просуществовали до XVIII в., времени заката самостоятельной Венецианской республики." (Омельченко О.А. Всеобщая история государства и права. Т. 1, 2 ТОН - Остожье, 2000. http://www.bibliotekar.ru/istoriya-gosudarstva-i-prava-2/191.htm).

"Европейское Средневековье было, безусловно, временем доминирования крестьянского земледельческого труда. Однако эта констатация применима далеко не ко всем странам Европы. Она справедлива по отношению к так называемым "территориальным государствам" типа Франции, Польши или России. Иная картина наблюдалась в ориентированных на международную торговлю европейских городах-государствах. Таких зональных анклавов было два - италийско-левантийский, связанный с торговлей на Средиземном море, и германо-ганзейский - на Балтике. Земледелец в их социальной инфраструктуре уже не играл сколь-либо значимой роли. На первое место выходят профессии, относящиеся к профилю услуг (Вебер М. Избранное: Образ будущего. М., 1994).

Главным сервисным центром средневекового мира являлась Венеция. Откуда такая предрасположенность? Сколотившая несметный капитал на посреднической торговле и финансовых махинациях Венецианская республика имела крупнейший бюджет среди всех европейских государств. По расчетам Ф. Броделя, на начало XV в. он составлял примерно 1,6 млн дукатов. В то же время бюджет Французского королевства оценивался в 1 млн дукатов. При этом население Франции составляло приблизительно 15 млн человек, а Венеции - максимум 1,5 млн Таким образом, средний венецианец был в 16 раз богаче среднего француза. Имея такое состояние, венецианские граждане предпочитали традиционному крестьянскому труду сервисную сферу (Бродель Ф. Время мира. М., 1992. Т. 3.).

Венецианское государство рассматривалось К. Шмиттом как типологический пример, выражающий "номос" морского существования. "Почти половину тысячелетия, - свидетельствовал немецкий философ, - республика Венеция считалась символом морского господства и богатства, выросшего на морской торговле. Она достигла блестящих результатов на поприще большой политики, ее называли "самым диковинным созданием в истории экономики всех времен". Все, что побуждало фанатичных англоманов восхищаться Англией в XVIII - X веках, прежде уже было причиной восхищения Венецией. Огромные богатства, преимущество в дипломатическом искусстве, с помощью которого морская держава умеет вызывать осложнения во взаимоотношениях континентальных держав и вести свои войны чужими руками, основной аристократический закон, дававший видимость решения проблемы внутриполитического порядка, толерантность в отношениях религиозных и философских взглядов, прибежище свободолюбивых идей и политической эмиграции" (Шмитт К. Земля и море: Созерцание всемирной истории // ).

К. Шмитт обнаружил общие типологические черты, объединяющие средневековую Венецию и Великобританию Нового времени. В этот же ряд аналогий из античной эпохи может быть перемещен Карфаген, а из современности - Соединенные Штаты Америки. К перечню шмитовских индикаторов следует также добавить преимущественное развитие сферы услуг. Сервис исторически находился в корреляционной зависимости с торговой ориентированностью перечисленных государств. И эта связь не случайна. Чем более была представлена страна в мировой торгово-финансовой деятельности, тем значительнее оказывался в ней сектор сервисной занятости населения." (Якунин В.И., Сулакшин С.С., Багдасарян В.Э., Кара-Мурза С.Г., Деева М.А., Сафонова Ю.А. Постиндустриализм. Опыт критического анализа. Монография - М.: Научный эксперт, 2012. - 288 с. http://rusrand.ru/files/13/08/08/130808052717_blok.pdf).

Оставив в стороне средневековый сервис, а также панегирики венецианским демократии, свободолюбию и толерантности, отметим, что в республике не всё так было радужно и гладко, как пытаются нам представить вышеупомянутые авторы, воспевающие оды этому общественно-экономическому устройству.

Народовластие в Венеции было, но оно шло рука об руку с РАБСТВОМ. Да и сами свободные граждане не были равноправны.

"В 1297 г. Венеция стала как бы цитаделью богачей благодаря "закрытию Большого Совета" (lа serrata) (В 1297 г. была проведена реформа (так называемое "закрытие Большого Совета"), устранившая от дела управления даже часть богатых купеческих фамилий. Венецианская республика превратилась в олигархическую республику - прим.ред.). Венецианские нобили сделались замкнутой кастой, и на века. И врата этой цитадели открывались перед кем-либо в редчайших случаях. Ниже нобилей категория простых граждан (cittadini) была, несомненно, более доступна. Но Синьория очень рано создала два типа гражданства: de intus и de intus et extra ; первое - "частичное", последнее - полноправное. Да еще требовалось 15 лет постоянного проживания в городе, чтобы иметь право добиваться первого, и 25 лет - для получения последнего. Из этого правила мало было исключений ; оно было не только формальным, но и отражало определенные подозрения. Сенатский декрет 1386 г. даже запретил новым горожанам (в том числе и полноправным) непосредственно торговать в Венеции с немецкими купцами в "Немецком дворе" (Fondego dei Tedeschi) или вне его." (Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. ХV - ХVIII вв. т. I. 1986. http://scibook.net/evropyi-ameriki-istoriya/poddayutsya-modelirovaniyu-formyi-zapadnogo-32271.html).

"Ниже нобилей стоит "народ", "популяры". Это, прежде всего, основная масса населения, которая организуется в цехи. В руках этой социальной группы сосредоточивается производство и обслуживание морской торговли. Значение этого социального слоя настолько ниже значения знати, насколько экономическое значение производства в Венеции того времени было ниже значения торговли. При всем том это все-таки "граждане".

Граждане противостоят негражданам, иностранцам, "обывателям", habitatores, как называли в Венеции долго проживавших здесь иностранцев; однако и они в конце концов становились "гражданами" и особенно те из них, которые принадлежали к представителям "свободных профессий" - врачи, адвокаты, грамотные люди вообще (I capitolari, ed. cit., v. I, pp. 287, 297, 299.).

Основная масса крестьянства на территории дуката была, по-видимому, свободной. Некоторые документы Государственного Венецианского Архива от XII в., опубликованные еще М.М. Ковалевским, говорят об этом достаточно убедительно. Нельзя согласиться только с тем, что взаимоотношения землевладельца и крестьянина, сидевшего на его земле, регулировались нормами римского права, как это думает М.М. Ковалевский (Экономический рост Зап. Европы, т. II, стр. 68 и след.). Мы уже указывали выше, что за старыми терминами надо искать новых социально-экономических отношений. Едва ли можно сомневаться в том, что кое-где в небольших землевладельческих районах дуката сохранялись еще и крепостнические отношения (Нельзя понять оснований, которые позволяют Кречмайру говорить о росте этой группы населения дуката (цит. соч., т. I, стр. 371)). Это во всяком случае можно утверждать относительно церковных и светских владений за пределами дуката, в "марках" и особенно во Фриуле и Истрии.

Несомненно, по-прежнему было довольно много рабов преимущественно в качестве домашней прислуги. Диплом Фридриха Барбароссы гарантировал венецианским богатеям неприкосновенность их достояния, заключается ли оно в различных видах имущества, или в рабах и рабынях (MGH L. Const., v. I, p. 376.). На рабах, помимо обслуживания своих господ, лежала также и тяжелая обязанность приводить в движение веслами тогдашние военные суда, галеры. "Галеотти", как их тогда называли, могли быть рабами и не в полном смысле этого слова: в Венеции существовала форма временного закладничества, превращавшая на определенный срок в раба и свободного человека. Среди "галерников" такой элемент не был, по-видимому, редкостью (I galeotti. Annali dei signori Reifenberg (AV, v. XVIII. p. II))" (Соколов Н.П. Образование Венецианской колониальной империи. - Издательство Саратовского университета, 1963. http://annales.info/evrope/sokolov/vki03_07.htm#VII_1).

"Большая галера (galia grosse) была главным типом торгового судна на Средиземноморье в тот период. Впервые большие галеры начали строить в Венеции в конце XIII века. Большая торговая галера предназначалась для транспортировки дорогих и нетяжелых грузов между Венецией и арабскими портами на востоке Средиземного моря, например, специй и тканей. Вскоре на больших галерах стали перевозить паломников па Святую Землю. Торговые галеры курсировали и между Средиземноморьем и северной Европой. Эти галеры имели высокий надводный борт, что позволяло их использовать и в качестве боевых кораблей. Во время войны большие галеры включали в состав боевых флотов. Такой порядок практиковался, например, в Венеции. Владельцы галер получали компенсацию за свои корабли, но должны были обеспечить галеры экипажами и вооружением...

Первоначально гребцами на итальянских галерах служат вольнонаемные граждане. На каждой гребной скамье сидели три гребца, каждый греб своим веслом. Такая гребная схема получила название alia sensile. Нехватка гребцов и инфляция вскоре привели к тому, что гребцы взвинтили жалованье за свои услуги. В 1511 году гребец получал дукат в месяц, а в 1570 - 10 дукатов. Это заставичо морские державы заменить вольнонаемных гребцов каторжниками и рабами (forzati). Разумеется, каторжники не могли сравняться в работоспособности с профессиональными наемными гребцами. Чтобы сохранить ходовые качества галер пришлось увеличить численность гребных команд, а также внедрить новую гребную схему - alia scaloccio когда несколько гребцов гребли одним веслом." (С.В. Иванов Галеры. Эпоха ренессанса 1470 - 1590 / журнал "Война на море" N 14, 2005 г. https://litlife.club/br/?b=197369&p=1).

К сожалению, нет точных данных, какая доля в общественном производстве Венеции приходилась на рабовладельческий (серварный) и какая на феодальный (общинно-крестьянский) способы производства, но нет никакого сомнения, что она была значительно меньше, чем у капиталистического (торговля и банковская деятельность). Исходя из этого, такой вид общественной организации можно было бы назвать капитализмом, если бы не одно "НО". В Венеции, как и в других торговых республиках, полностью отсутствовало промышленное производство. А если что-то похожее и было, то в лишь зачаточном состоянии.

Такой способ производства профессор Семёнов именует купеческо-бюргерским:

"Купеческо-бюргерский общественно-экономический уклад возник практически одновременно с феодальным укладом. Последний сам по себе взятый неспособен к самостоятельному развитию. В этом смысле он был тупиковым. Но он сделал возможным возникновение купеческо-бюргерского уклада, а тем самым и возможность дальнейшего поступательного развития общества. Все последующие изменения феодального уклада - результат воздействия купеческо-бюргерского уклада. По существу, развивались не феодальный уклад сам по себе взятый и не купеческо-бюргерский уклад тоже сам по себе взятый, а единая система, состоявшая из этих двух теснейшим образом связанных укладов. Только этот симбиоз был способен к самостоятельному развитию. Поэтому правильнее говорить не о феодальной общественно-экономической формации, а о симбиотической, химерной феодально-бюргерской формации. Но, следуя традиции, я и в последующем изложении буду называть эту дуалистическую формацию не только феодально-бюргерской, но и просто феодальной." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. http://scepsis.net/library/id_1327.html#4.3.5)

Трудно сказать, правомерно ли объединять купцов торговцев-капиталистов с бюргерами-ремесленниками, ведь именно цеховых ремесленников имел в виду Ф. Энгельс, когда писал:

"В XV веке городские бюргеры стали уже более необходимы обществу, чем феодальное дворянство...

В то время как дворянство становилось все более и более излишним и мешало развитию, городские бюргеры стали классом, который олицетво-рял собой дальнейшее развитие производства и торговых сношений, образования, социаль-ных и политических учреждений.

Все эти успехи производства и обмена имели, правда, по теперешним понятиям очень ог-раниченный характер. Производство оставалось скованным формами чисто цехового ремес-ла, следовательно, само сохраняло еще феодальный характер; торговля шла в пределах евро-пейских вод и не распространялась дальше левантийских прибрежных городов, в которых происходил обмен на продукты более отдаленных стран Востока. Но как бы мелки и ограни-ченны ни были ремесла, а вместе с ними и бюргеры-ремесленники, у последних хватило си-лы совершить переворот в феодальном обществе, и они, по крайней мере, находились в дви-жении, в то время как дворянство коснело в неподвижности." (Энгельс Ф. О разложении феодализма и возникновении национальных государств. / Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. т. 21, стр. 406 - 407, http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Как бы то ни было, капиталистическое производство в Венеции, как и в других подобных общественных организмах, живущих торговлей и ростовщичеством, отсутствовало. Следовательно, общественное устройство, подобное ВЕНЕЦИИ (КАРФАГЕНУ), нельзя считать "настоящим" капитализмом. Это - ПСЕВДОКАПИТАЛИЗМ.

2. ВАРВАРСКОЕ КОРОЛЕВСТВО.

Варварское королевство в данном случае тоже следует понимать в широком смысле этого словосочетания, поскольку к подобному типу общественной организации можно отнести и ранний ислам. Подробнее данный вид "недоформации" будет рассмотрен позднее, а пока лишь отметим, что это - ПСЕВДОСОЦИАЛИЗМ.

3. СПАРТА.

Ещё один тип общества, более сходный с феодализмом, чем с рабовладельческим строем. Он тоже будет рассмотрен позже.

4. И, наконец, самая необычная из "неполноценных" формаций - ГОСУДАРСТВО ИНКОВ.

Чем же так интересно это общественно-экономическое образование?

"Переход к цивилизации в Новом Свете произошел значительно позже, чем в Старом. Классовые общества стали там зарождаться почти одновременно в двух регионах, в которых в процессе дальнейшего развития образовались две исторические арены: андская и мезоамериканская...

Во всех перечисленных исторических аренах все классовые общества без исключения относились к одной и той же формации - древнеполитарной...

К началу XVI в. вся андская историческая арена оказалась под властью империи инков - Таунтинсуйу." (Семёнов Ю.И., Философия истории. (Общая теория, основные проблемы, идеи и концепции от древности до наших дней). - М.: "Современные тетради". 2003. - 776 с. http://scepsis.net/library/id_1327.html).

"Население Мексики, Мезоамерики, Перу к моменту появления там европейцев находилось на стадии "азиатской" формации." (Семёнов Ю.И. Теория общественно-экономических формаций и всемирная история. http://scepsis.net/library/id_177.html)

Однако тот же Семёнов в другой своей работе упоминает: "В исторической и социологической литературе некоторые агрополитарные общества, прежде всего империя инков, давно уже назывались социалистическими или коммунистическими." (Семёнов Ю.И., Россия: что с ней случилось в двадцатом веке. Российский этнограф. Вып.20. - М., 1993. http://scepsis.net/library/id_128.html).

Тут же приводятся ссылки на источники:

"Martens O. Ein sozialistischer Grossstaat vor 400 Jahern. Berlin. 1895; Bauden L. L'empire socialist des Inca. Paris, 1928 etc. [По-видимому, первыми это сделали французский философ Адольф Франк в брошюре "Коммунизм, судимый историей" (первое издание - 1848 г., второе, дополненное - 1871 г.) и французский же публицист Альфред Сюдр в книге "История коммунизма" (1848 г.). См.: Шер Я. Виновата ли Россия? // Философские исследования. 1993. N 1]."

Мы же обратимся к мнению академика И.Р. Шафаревича:

"Испанцы открыли государство инков в 1531 г. К тому времени оно существовало около 200 лет и достигло своего наибольшего расцвета - оно объединяло территорию теперешнего Эквадора, Боливии, Перу, северную половину Чили и северо-западную часть Аргентины. Население его по некоторым источникам составляло 12 млн.человек.

Испанцам открылась не только грандиозная, но и прекрасно организованная империя. По их рассказам, столица государства - Куско - могла соперничать с крупнейшими городами тогдашней Европы. Ее население составляло около 200 тыс.человек. Испанцы поражались грандиозным дворцам и храмам, фасады которых имели в длину 100-200 м, водопроводу, мощеным улицам. Дома были построены из крупных камней, так прекрасно отполированных и подогнанных, что казались монолитными. Крепость под Куско, построенная из громадных камней весом в 12 т. так поразила испанцев, что они отказывались верить, будто ее построили люди без помощи демонов (L. Baudin. Les Incas de Perou. Paris, 1947. с. 114, R. Karsten. Das Alperuanische Inkareich. Leipzig, 1949. с. 72-82).

Столица была соединена с отдаленнейшими частями империи прекрасными дорогами, не уступавшими римским и далеко превосходившими те, которые были в тогдашней Испании. Они шли по дамбам через болота, вырубались в скалах, пересекали пропасти при помощи висячих мостов (Baudin, с.с. 106, 113, Karsten, с. 93-96). Четко организованная служба скороходов с подставами обеспечивала связь столицы со всей страной. В окрестностях столицы, других городов и вдоль дорог были расположены государственные склады, наполненные продовольствием, одеждой, утварью и военным снаряжением (Baudin, указанное сочинение, с. 61-67, Karsten, указанное сочинение, с.с. 100-101, Гарсиласо де ла Вега. История государства инков. Ленинград, 1974., с. 61-67).

В полном контрасте с этой великолепной организацией техническая база государства инков была столь же поразительно примитивна. Большая часть орудий и оружия была деревянная и каменная. Железо вообще не употреблялось. Плуг или соха не были известны - земля обрабатывалась деревянной мотыгой. Из домашних животных была известна только лама, от которой получали мясо и шерсть, но как транспортное животное или для работы в сельском хозяйстве она не применялась. Все сельскохозяйственные работы делались вручную, а передвигаться можно было только пешком или в паланкине. Наконец, инки не знали письменности (См. Гарсиласо де ла Вега., указанное сочинение, с. 358. Существовала легенда, что письмо было запрещено основателем империи инков), хотя могли передавать большую информацию при помощи "кипу" - сложной системы шнурков с узелками.

Таким образом, низкий уровень техники в государстве инков должен был компенсироваться совершенной организацией громадных масс населения. Естественно, что благодаря этому личные интересы в значительной степени подчинялись государственным. А это делает правдоподобным, что в обществе инков мы можем встретить некоторые социалистические тенденции...

Население государства инков разделялось на 3 слоя.

1) Инки - господствующее сословие, потомки племени, завоевавшего некогда более древнее государство в районе озера Тицикака и расширившего его потом до огромной империи. Разные авторы называют их аристократией, элитой, бюрократией. Из этого слоя происходила администрация государства, офицерский корпус, жречество, ученые. К ним принадлежал, конечно, и неограниченный владыка страны - Инка. Принадлежность к этой группе наследовалась, и это был основной источник ее пополнения, но в нее был открыт доступ вождям покоренных племен, и даже отличившийся на войне солдат имел надежду стать инкой.

2) Основная часть населения - крестьяне, пастухи, ремесленники. Они были обязаны государству двумя видами повинностей - военной и трудовой, о которых мы скажем позже. Иногда они могли быть использованы и для других нужд государства: например, как мы увидим ниже, для заселения вновь завоеванной территории, а женщины - как материал для человеческих жертвоприношений.

3) Государственные рабы - янакуна. По преданию, они происходили от племени, которое некогда подняло восстание против государства инков, было побеждено и приговорено Инкой к истреблению, но пощажено по просьбе его супруги с тем, чтобы их потомки навеки заняли самое низшее положение в стране. Они обрабатывали государственные земли, пасли принадлежавшие государству стада лам, были слугами в домах инков (Karsten, с. 124-125).

Основным видом собственности империи инков была земельная собственность. Теоретически вся земля принадлежала Инке и от него давалась в пользование как инкам, так и крестьянам. Земли, полученные инками в дар от Инки, наследовались, но, по-видимому, они управлялись администрацией, а инки, считавшиеся их собственниками, лишь пользовались их плодами. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что доходы от оставшейся в наследство земли (но не сама земля) поровну делились между всеми наследниками - очевидно, среди них не было одного хозяина. Эти земли обрабатывались крестьянами, каким образом - будет сказано ниже.

Крестьяне также получали землю в пользование от государства. При этом основной единицей был "тупу" - участок, необходимый для прокормления одного человека. Женясь, индеец получал от администрации один тупу, на каждого родившегося сына - еще один, и половину - на дочь. После смерти владетеля земля возвращалась в государственный фонд (Baudin, с.с. 68-69, Karsten, с.с. 126-127, 58, с. 274). Другая часть земель не делилась на тупу, а считалась принадлежащей богу солнца и служила для поддержания храмов и жрецов. Наконец, еще одна часть земли принадлежала инкам или непосредственно государству. Все эти земли в определенном порядке обрабатывались крестьянами. Контроль над всеми сельскохозяйственными работами осуществлялся чиновниками. Так, они ежедневно подавали сигнал, по которому крестьяне приступали к работе: для этого были построены специальные башни, с которых чиновники трубили в рог, сделанный из раковины (Baudin, с. 70-71, 58, с. 247).

Крестьяне были обязаны отбывать воинскую повинность и ряд трудовых повинностей: обрабатывать земли храмов и инков, строить новые храмы, дворцы Инки или других инков, чинить дороги, строить мосты, работать для государства в качестве ремесленников, работать в государственных золотых и серебряных копях. Некоторые из этих повинностей требовали переброски крестьян в другие районы страны, тогда их пропитание брало на себя государство (Baudin, с. 88-89).

Для ремесла сырье поставляло государство, ему же сдавались изделия. Например, ламы стриглись государственными рабами, затем чиновники раздавали шерсть крестьянам, которые должны были ее прясть и сдавать пряжу другим чиновникам.

Закон разделял жизнь мужчины-крестьянина на 10 периодов и предписывал каждому возрасту его повинность. Так, от 9 до 16 лет полагалось быть пастухом, от 16 до 20 - гонцом или слугой в доме одного из инков и т.д. Даже последнему возрасту - старше 60 лет - предписывались свои работы: плести веревки, кормить уток и т.д. Особую группу составляли калеки, но и им (как сообщает хроника Хуаман Пома Аяла) назначались определенные работы. Аналогичные предписания существовали и для женщин. Закон требовал от крестьян непрерывной занятости. Женщина, идя в соседний дом, обязана была брать с собою шерсть и прясть ее по дороге (Baudin, с. 80, Karsten, с. 129-131). Согласно хронике Сиеза де Леон и Акосты, крестьян занимали и совершенно бессмысленной работой, лишь бы они не оставались праздными: например, заставляли передвигать земляной холм на другое место (Baudin, с. 81, Karsten, с. 132). Гарсиласо де ла Вега сообщает, что занятие находили и калекам (Гарсиласо де ла Вега, с. 300). Он же приводит закон о тунеядцах: кто плохо возделывал свое поле, получал несколько ударов камнями по плечам или же подвергался порке розгами (Karsten, с. 276). Полностью нетрудоспособные и старики находились на попечении государства или сельской общины.

Для работы крестьяне объединялись в группы по 10 семей, 5 таких групп в большую группу и т.д. вплоть до 10.000 семей. Во главе каждой группы стоял чиновник: десятский, пятидесятский и т.д. Низшие члены этой иерархии назначались из крестьян, высшие были инками (Karsten, с. 96-97, H. Cunow. Geschichte und Kultur des Inkareiches. Amsterdam, 1937., с. 77).

Не только работа, но и вся жизнь обитателей государства инков находилась под надзором чиновников. Специальные ревизоры (лактакамайок, "деревенские инструкторы") непрерывно ездили по стране, наблюдая за населением. Для удобства надзора крестьяне, например, обязаны были держать дверь открытой во время еды (закон предписывал время еды и ограничивал меню) (Baudin, с. 96, Karsten, с. 132). Другие стороны жизни тоже были строго регламентированы. Чиновники выдавали каждому индейцу из государственных складов два плаща - один рабочий и один праздничный. В пределах одной провинции плащи отличались только в зависимости от пола владельца, в остальном они были одинакового фасона и цвета, но жители разных провинций отличались по цвету своих плащей. Плащи полагалось носить, пока они не истлеют. Изменять покрой или цвет одежды запрещалось. Были законы и против других излишеств: запрещалось иметь в доме стулья (разрешались только скамьи), строить дома большего, чем положено, размера и т.д. В каждой провинции была своя, обязательная для ее жителей, прическа (Baudin, с. 91, Karsten, с. 132). Эти предписания распространялись не только на крестьян: например, количество и размеры золотой и серебряной посуды, которую мог иметь чиновник низшего разряда, было строго ограничено в зависимости от его положения (Baudin, с. 91-92).

Под особо строгим контролем находились жители вновь завоеванных областей. Туда переселялись жители центральных провинций, причем им предоставлялось право входить в дома туземцев в любое время дня и ночи, они обязаны были сообщать обо всех замеченных признаках недовольства.

Крестьяне не имели права покидать свою деревню без особого разрешения. Контроль облегчался различием цвета одежды и характера стрижки волос в разных провинциях. Специальные чиновники надзирали за проходящими через мосты и заставы. Но государство производило принудительные переселения населения в больших размерах. Иногда переселения вызывались экономическими соображениями: жители перемещались в провинцию, опустевшую после эпидемии, или в более плодородную область. Иногда же причина была политической - как при переселении жителей коренных областей в завоеванную провинцию или наоборот, расселение завоеванного племени среди более лояльного населения империи (Baudin, с. 99-100, Cunow, с. 58).

Под контролем государства находилась и семейная жизнь. Все мужчины, достигшие определенного возраста, обязаны были вступать в брак. Раз в год каждую деревню для этого посещал особый чиновник, проводивший публичную церемонию заключения брака, в которой обязаны были участвовать все, достигшие в этом году брачного возраста. Многие испанцы, описывавшие нравы государства инков, утверждают, что мнение вступивших в брак по поводу партнера при этом не спрашивалось, а Сантильян (автор, писавший в конце XVI в.) сообщает, что возражения наказывались смертью. С другой стороны, согласно патеру Моруа, мужчина мог сослаться на то, что уже дал обещание другой девушке, и тогда чиновник рассматривал вопрос еще раз. Ясно, однако, что о мнении женщины никто не справлялся (Karsten, с. 158, 160)...

Естественно, что такая регламентация жизни, всепроникающий государственной контроль - были бы невозможны без разветвленного бюрократического аппарата. Бюрократия строилась по чисто иерархическому принципу: чиновник имел связь лишь со своим начальством и подчиненными, чиновники же одного ранга могли сноситься лишь через посредство их общего ближайшего начальства (Baudin, с. 96). Основой функционирования этой бюрократии был учет, осуществлявшийся при помощи сложной и до сих пор не разгаданной системы шнурков с узелками - "кипу"...

Полное подчинение жизни предписаниям законов и контролю чиновников привело к ее необычайной стандартизации: одинаковые одежды, одинаковые дома, одинаковые дороги... Многократное повторение одних и тех же описаний характерно для старых испанских хроник, описывающих жизнь государства инков (Baudin, с. 130). Столица, застроенная одинаковыми домами из одинаковых черных камней и разделенная на ровные одинаковые кварталы, производила, вероятно, впечатление города-тюрьмы (Baudin, с. 117).

Как следствие духа стандартизации все, что хоть как-то выделялось, рассматривалось как нечто опасное и враждебное: рождение двойни или скала необычной формы. В этом видели проявление злых, враждебных обществу сил. И события показали, что страх, который любые незапланированные явления вызывали в государстве инков, оказался вполне оправданным: громадная империя оказалась бессильной перед менее чем двумястами испанцев. Ни огнестрельное оружие, ни неизвестные индейцам лошади испанцев не могут объяснить это необычайное явление: те же факторы имели место, например, при покорении зулусов, которые, однако, долго и успешно боролись с крупными английскими военными соединениями. Причину гибели империи инков надо, по-видимому, искать в другом - в полной атрофии инициативы, в привычке только выполнять распоряжения начальников, в духе косности и апатии.

На близкое явление указывает Ондегардо, испанский судья, служивший в Перу в XVI веке. В своих книгах он неоднократно сетует на то, что полная регламентация жизни и устранение из нее личных стимулов привели к ослаблению, а часто и полному уничтожению семейных связей, так что, например, дети отказывались хоть как-то заботиться о своих родителях (Baudin, с. 127). Бодэн, французский специалист по истории Латинской Америки, видит и во многих чертах современных индейцев наследие царства инков - в равнодушии к судьбе государства, безынициативности, апатии (Baudin, с. 124-125).

В какой же мере можно назвать строй государства инков социалистическим? Безусловно, оно могло с гораздо большим правом претендовать на такое название, чем любое из современных государств, относящих себя к этой категории. Мы видим в нем ярко выраженными многие социалистические принципы: почти полное отсутствие частной собственности и, в частности, полное отсутствие частной собственности на землю; отсутствие денег и торговли; полное устранение личной инициативы изо всей хозяйственной деятельности; детальная регламентация всей личной жизни, заключение браков по предписанию чиновников, государственные раздачи жен и наложниц. Но мы не встречаемся ни с общностью жен, ни с тем, что дети принадлежат всему коллективу в целом: жена, хоть и данная крестьянину государственным чиновником, была только его женой, а дети росли в семье (если исключить девочек, которые оказывались "избранными"). Тем не менее, государство инков было, по-видимому, одним из самых полных воплощений социалистического идеала, какой только был когда-либо достигнут." (Шафаревич И.Р. Социализм как явление мировой истории.- Соч. в 3 тт. Т.1, М., 1994, http://shafarevich.voskres.ru/a12.htm).

Приведём ещё одно мнение:

"Труд облагораживает человека. Он является его самым почетным и ценным правом. Как и свобода, труд - самое прекрасное украшение человека. Владыки же Тауантинсуйу принижали труд, они превращали его из права в обязанность, из достоинства в тяжелое бремя. В империи придавалось большое значение тому, чтобы каждый ее житель всегда был при деле. Это обусловливалось не только экономическими потребностями Тауантинсуйу и непрерывно возрастающими аппетитами правящего класса. Немалую роль играло и то соображение, что у людей, которые сверх головы заняты делом, нет времени для размышлений о своем жизненном уровне, о незавидном социальном положении, о плохих бытовых условиях, в которых они живут отнюдь не по своей вине. Следует, впрочем, признать, что в империи делалось все возможное для того, чтобы предупредить какие-либо проявления социального недовольства. Ни один ее гражданин не был обойден при получении того минимума, который обеспечивал ему элементарное существование.

В мирное время взрослый здоровый человек в государстве "сыновей Солнца" сам заботился об удовлетворении своих жизненных потребностей. Однако заботы о старых и больных, вдовах и сиротах, о калеках и в особенности о ветеранах войны брало на себя государство. Причем делало оно это весьма последовательно, стараясь ни о ком не забыть. Тот, кто не мог работать, имел право получать все необходимое для жизни, то есть основные продукты питания, одежду, обувь, из фондов империи, из ее закромов и амбаров, из разбросанных повсюду складов ремесленных изделий.

Больные и инвалиды, старцы и дети, вдовы и сироты - все получали поровну из государственного фонда социального обеспечения. Уровень жизни всех здоровых пурехов и их семей был почти одинаковым. Иными словами, у всех было одинаково много или, что, пожалуй, точнее, одинаково мало продуктов питания. И одеты и обуты они были, по сути дела, одинаково. У всех были одинаковые хижины и одинаковая домашняя утварь.

И действительно, создавалось впечатление, будто в индейских селениях Перу времен инков не было ни бедных, ни богатых. Казалось, что по части удовлетворения потребностей люди равны между собой. Как будто бы и не существовало имущественного неравенства! А поскольку частная собственность практически, казалось бы, отсутствовала, то отсутствовали и условия, порождающие такие отвратительные черты характера человека, как жадность или, что еще хуже, зависть. Ведь они появляются одновременно с возникновением частной собственности.

Учитывая, что благодаря упомянутой системе "социального обеспечения" ни один человек в империи "сыновей Солнца" - ни тот, кто трудился, ни тот, кто уже не мог трудиться, - не голодал, не ходил нагой и босой, что империя помнила о каждом своем гражданине (и каждый соответственно получал все необходимое для жизни), многие исследователи делают ошибочный вывод о социалистическом характере государства и общества "сыновей Солнца".

Так, например, труд одного известного французского экономиста так и называется - "Социалистическое государство инков". На самом же деле это просто полное непонимание отношений, господствовавших в Тауантинсуйу. Известно множество определений социализма, однако ни одно из этих определений не дает нам основания квалифицировать как социалистическое или даже просто как социально справедливое такое общество, в котором существовал привилегированный класс во главе с "сыном Солнца", "Единственным Инкой". Этот класс присваивал себе большую часть продукции, произведенной многомиллионным народом, он являлся единственным творцом и мерилом законности. Ему одному - без каких бы то ни было ограничений - принадлежала монополия на богатства страны, в том числе на золото и коку. Представителям этого класса было даже предоставлено право иметь неограниченное количество наложниц. Простому народу, хатун руна, было позволено только трудиться в поте лица на привилегированные слои и их высочайшего представителя, владыку государства, служить в его войске, рожать детей для этого государства. Они имели лишь право, вернее говоря, обязанность: вести крайне монотонную жизнь, выполнять налоговые обязательства в отношении империи, на основе миты надрываться на золотых и серебряных приисках. За свой труд народ, каждый его представитель, от государства получал одно: уверенность в том, что он не умрет от голода, когда будет уже не в состоянии тянуть эту лямку, когда от изнурительного труда на шахтах он полностью потеряет здоровье или же на поле сражения лишится зрения или конечностей.

Социализм предполагает общественную собственность на средства производства. В Тауантинсуйу средства производства, и прежде всего основное из них - земля, - принадлежали не всем, а лишь одному Инке, который давал землю пурехам как бы в долг, во временное пользование.

Пурех, этот "лично свободный гражданин" государства "сыновей Солнца", в ничтожной мере мог воспользоваться упомянутой свободой. Он был лишен права самому решать свою судьбу. Общинник не выбирал своих представителей, начальство, не выбирал он и Инку. Система власти, разветвленный государственный аппарат, давивший на пуреха огромным весом и высасывавший из него, как некий чудовищный вампир, соки, - все это было навязано ему сверху. По сути дела, даже личные вопросы человека: покинет он или нет свое селение, будет на основе миты надрываться на шахтах или нет, прольет ли он кровь на тропе войны и, наконец, женится он или нет - за него решали, причем со всей полнотой власти, другие. Ему же, почти бесправному колесику безупречно отлаженного "десятичного" государственного механизма, оставалось лишь одно: бесперебойно функционировать. Человек должен был выполнять то, что ему приказывали, и он действительно выполнял все указания безоговорочно." (Стингл Государство инков. Слава и смерть сыновей солнца. М. Прогресс. 1986. http://www.indiansworld.org/vi-indeyskiy-socializm.html#.V3aYNDIkqUk).

Так к какому же типу общественного устройства относилось государство Тауантинсуйу (исп. Tahuantinsuyu, Tahuantinsuyo, на языке кечуа - "четыре соединённые между собой стороны света")? Как мы видим, различные исследователи называют его и первобытнообщинным строем, и рабовладельческим обществом, и феодализмом, и политаризмом, и социализмом, и даже коммунизмом. На самом деле это - ПСЕВДОКОММУНИЗМ.

От "настоящего" коммунизма, так нигде пока и не построенного, это общество отличается наличием инков - наследственной длинноухой аристократии, "монашек" - "невест солнца" и прочего "местного колорита", и никак не походит на "бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов общества,.. высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление" (Третья Программа КПСС (принята на XXII съезде КПСС в 1961 г.). http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/III_program_KPSS.htm).

С другой стороны, общественное устройство государства Инков коренным образом отличается от семёновского политаризма, поскольку в нём ПОЛНОСТЬЮ ОТСУТСТВУЮТ ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. Мало того, ПОЛНОСТЬЮ ОТСУТСТВУЕТ ВНУТРЕННЯЯ ТОРГОВЛЯ и ДЕНЕЖНЫЙ ОБОРОТ, имеется, правда, внешняя торговля, но она носит исключительно натуральный характер.

В силу перечисленных признаков, ГОСУДАРСТВО ИНКОВ само по себе, одним своим существованием, полностью разрушает пресловутый исторический материализм - концепцию последовательно сменяющихся общественно-экономических формаций. В самом деле, если возможна трансформация бесклассового первобытнообщинного общества в такой вот "недоделанный" коммунизм, то возможно и его перерождение в "настоящий" коммунизм. Всего-то и нужен "пустяк" - революция трудящихся масс и свержение власти "ушастых"!

Может, К. Маркс, Ф. Энгельс и прочие теоретики, стоявшие у истоков марксизма-ленинизма, даже не предполагали такого поворота событий, ничего не зная ни об Инках, ни об их государстве?

Вовсе нет, ещё К. Маркс в своих экономических рукописях 1857 - 1859 годов пишет:

"Деньги могут существовать и исторически существовали раньше капитала, раньше банков, раньше наемного труда и т. д...

С другой стороны, можно сказать, что встречаются весьма развитые и все-таки исторически менее зрелые формы общества, где имеют место высшие экономические формы, например кооперация, развитое разделение труда и т. д., но не существует никаких денег, как это было, например, в Перу." (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е., т. 46, ч. 1, стр. 38. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

"В Перу и Мексике золото и серебро не служили деньгами, хотя они встречались в виде украшений и хотя там существовала развитая система производства." (там же, стр. 119).

"Поэтому в условиях восточного деспотизма и кажущегося там юридического отсутствия собственности фактически в качестве его основы существует эта племенная или общинная собственность, порожденная по большей части сочетанием промышленности и сельского хозяйства в рамках мелкой общины, благодаря чему такая община становится вполне способной существовать самостоятельно и содержит в себе самой все условия воспроизводства и расширенного производства. Часть прибавочного труда общины принадлежит более высокой общине, существующей, в конечном счете, в виде одного лица, и этот прибавочный труд дает о себе знать как в виде дани и т. п., так и в совместных работах для прославления единого начала - отчасти действительного деспота, отчасти воображаемого племенного существа, бога.

Общинная собственность подобного рода, поскольку она здесь действительно реализуется в труде, может проявляться либо таким образом, что мелкие общины влачат жалкое существование независимо друг около друга, а в самой общине отдельный человек трудится со своей семьей независимо от других на отведенном для него наделе , либо таким образом, что единое начало может распространяться на общность в самом процессе труда, могущую выработаться в целую систему, как в Мексике, особенно в Перу, у древних кельтов, у некоторых племен Индии." (там же, стр. 289).

Есть упоминания о государстве Инков и в 1-м томе "Капитала":

"Вещи сами по себе внешни для человека и потому отчуждаемы. Для того чтобы это отчуждение стало взаимным, люди должны лишь молчаливо относиться друг к другу как частные собственники этих отчуждаемых вещей, а потому и как не зависимые друг от друга личности. Однако такое отношение взаимной отчужденности не существует между членами естественно выросшей общины, будет ли то патриархальная семья, древнеиндийская община, государство инков и т. д." (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е., т. 23, стр. 97. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

...и во 2-м:

"Вполне замкнутое натуральное хозяйство, например, перуанское государство инков, не подошло бы ни под одну из этих категорий." (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е., т. 24, стр. 133. http://libelli.ru/marxism/me_ss2.htm).

Следовательно, и К. Маркс и его последователи имели достаточно полное и всеобъемлющее представление об общественно-экономическом устройстве Инкской империи. Так почему же оно не нашло отражения в их общественно-экономической теории? Почему ревностные эпигоны марксизма на протяжении более чем полутора сотен лет старательно обходят инкскую тему в своих теоретических построениях, а если и касаются, то всячески стараются отождествить ГОСУДАРСТВО ИНКОВ хоть с какой-нибудь из известных "классических" общественно-экономических формаций?

На самом деле всё легко и просто, тот ПСЕВДОКОММУНИЗМ, что был построен в Тауантинсуйу никак не вписывается ни в ортодоксальную "пятичленку", ни в "четырёхчленку" (Кобищанов, Илюшечкин), ни в "шестичленку" (Семёнов)! И тут перед нами вновь встаёт вопрос о так называемой "многолинейности" развития человеческой цивилизации.

Тот же профессор Семёнов, отмечая, что "в разных регионах развитие шло по-разному", пытается доказать, что "все эти процессы были всего лишь частями целостного процесса эволюции человеческого общества, подчиненного одним единым закономерностям." (Семёнов Ю.И. Теория общественно-экономических формаций и всемирная история. http://scepsis.net/library/id_177.html)

Так вот, одно лишь общественное устройство ГОСУДАРСТВА ИНКОВ, сводит на нет все эти жалкие потуги, полностью разрушая марксистскую концепцию человеческой истории, не оставляя от неё камня на камне! Инкский ПСЕВДОКОММУНИЗМ - последний и решающий гвоздь в крышку гроба исторического материализма! ином историческом периоде. Причем не одного какого-то отдельного, а целой группы.

© Copyright Минаев Дмитрий Николаевич (dik-da@list.ru) Размещен: 13/09/2015, изменен: 17/07/2016. 702k. Статистика. Глава: Философия Философия. Марксизм-ленинизм Иллюстрации/приложения: 14 шт. Скачать FB2

Минаев Дмитрий Николаевич : другие произведения.

Пара слов. Исторический материализм