Минаев Вячеслав Викторович : другие произведения.

Горбунья на верблюде

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть о любви и творчестве
  ГОРБУНЬЯ НА ВЕРБЛЮДЕ
  
  (Записки Андрея Занозы)
  Повесть
  
  Вступление
  
  Приблизительно год назад мне принес две амбарные тетради, исписанные неразборчивым почерком, гигант со странностями - Иван Великанов. Он, стесняясь и краснея, скомкано и длинно говорил. Из сказанного я понял, что это записки его старшего брата Андрея Занозы. Он, Андрей, сейчас далеко. Когда уезжал, передал Ивану тетради и сказал: 'Почитай, Великан. Тут и о тебе написано...'.
  Странный здоровяк, выпив несколько пол - литровых кружек чая и съев все конфеты с печеньем в вазочке, попросил меня посмотреть дневник и, если он годится для публикации, напечатать в каком-нибудь журнале. Записки показались мне небезынтересными, местами забавными. Я набрал их на компьютере. Дал названия записям-главам. Вот они.
   В. Минаев
  
  1. Что-то типа любви...
  
  Если б я был свободен и вы - без оков,
  Если б вы жили рядом - в моей стороне,
  Не жалел бы я сердца и ласковых слов.
  Мы сходили б с ума по весне, по весне.
  И вертели бы мы, и крутили бы мы
  Что-то типа любви, что-то типа любви...
  
  Если б я был моложе иль вы повзрослей,
  Вам желалось бы очень, а мне бы моглось,
  Нам жилось бы не скучно, жилось веселей.
  Всё тогда бы сошлось и, конечно, срослось.
  И чудили бы мы, и мутили бы мы
  Что-то типа любви, что-то типа любви...
  Стих обращен к НЕЙ.
  Первый раз я увидел Ольгино фото и прочитал ее стихи в литературном губернском журнале. На фотографии ОНА с чертиками в смеющихся глазах. Изящный поворот головки. Завлекающая полуулыбка. Породистая, шальная, кокетливая. Одним словом - артистка. Такие же у НЕЕ и стихи: легкие, праздничные, неожиданные. Похожие на какой-нибудь карнавал не то в Венеции, не то в Рио-де-Жанейро.
  Когда начали зарождаться мои чувства к Ольге, я жил с мамой и младшим братом в городе Сугробске. Обитали мы в трехкомнатной угловой квартире на последнем этаже пятиэтажки.
  Мама (Татьяна Александровна) стала жаловаться на больные ноги и одышку. И мы на семейном совете решили продать квартиру и купить небольшой дом с участком земли. Мой младший брат Иван - инвалид с детства. У него проблемы с головой, но физической силы в нем немерено. Представьте верзилу ростом два метра без одного сантиметра.
  Участок земли как раз для него. Чтоб копал, сажал... Обеспечивал всю семью овощами и фруктами.
  Раз переезд неизбежен, я предложил маме перебраться поближе к Губернску. Купить домик где-нибудь в пригородном селе. Мол, тишь и благодать, воздух хороший и культурный центр рядом.
  Признаюсь, я хотел увидеть ЕЁ. Быть поближе к НЕЙ.
  Но не только, конечно, это. Я по чуть-чуть графоманю: пишу короткие рассказы и стихи. Это увлечение, хобби. Я себя никогда не насилую. Если пишешь много, заставляешь себя, подстегиваешь выдавать на-гора столько-то строк в день ли, месяц -
  это уже труд, каторжный труд.
  Так вот, раз я графоманю (пишу), то у меня, как и у большинства мне подобных, появляется желание встречаться с такими же, то есть пишущими. Чтоб читать свое, слушать собратьев по перу, обсуждать написанное, говорить о литературных новинках и тому подобное.
  У нас в Сугробске была литературная студия. (Есть ли сейчас? Я уехал оттуда два года назад.) Собирались раз в месяц, а то и реже. Как бог на душу положит. Приходили, в основном, пенсионеры. Читали мало, разборов стихов и рассказов практически не делали.
  Часто на таких посиделках вспоминали советскую власть, Брежнева, 'Докторскую' колбасу по два двадцать. Ругали нынешних демократов. Рассказывали о своих болячках и чем их лечат. Просто сплетничали.
  В Губернске литературная жизнь побойчее сугробовской. Да и лиц молодых поболе будет.
  Итак, я уже два года, как проживаю в селе Рабово. Моя мама с братом поселились в небольшом домике с участком. Я недалеко от них - в коммуналке на двух хозяев. Соседствую с тихой и доброй бабушкой Настей.
  P. S. Давно собирался вести дневник. Все ждал, когда начнется легкое посасывание в области солнечного сплетения (там, наверное, живет душа), появится зуд в кончиках пальцев правой руки.
  Осень 200... г.
  
  2. Братья
  
  Сегодня выпал первый снег. Самую чуточку. Потом зарядил дождь. Серый, унылый день. Ранние сумерки. Радует, что дома тепло, светло и чисто. В доме - лето.
  Немного о себе - красивеньком, умненьком, любименьком. Шучу! Я обычной внешности. Лысею, толстею, крошатся зубы, появляются новые морщины, старые становятся глубже. Зимой стукнет сорок пять лет.
  Говорят: бабе сорок пять - баба ягодка опять. И мужик молодец - в сорок пять огурец. Моему брату Ивану идет сорок первый год. Он до сих пор пребывает в детстве и, по-моему, счастлив. Хоть часто из-за своей наивности и доверчивости попадает во всяческие неприятные истории и глупые ситуации. Он, как дитя, любит сладкое. У него водятся 'конфетные' деньги: мама небольшую сумму от его пенсии выдает сладкоежке на мороженое, конфеты, зефир, халву...
  Брат по причине инвалидности (стоит на учете в психдиспансере) не работает. Поэтому зимой, когда нет 'огородных' дел, он моет в доме полы и посуду, стирает одежду, готовит простенькие блюда...
  Я же сейчас работаю в охране (сутки через трое). Зарплата символическая, но мне пока хватает.
  Мы с Иваном от разных отцов. У меня фамилия Заноза (в школе дразнили 'Спиноза'), у брата - Великанов. Он - здоровяк. Ему эта фамилия подходит.
  Своего отца я никогда не видел, даже на фотографиях. Он - если верить скупым рассказам мамы - бабник, любитель выпить, игрец на гитаре (пел романсы на собственные стихи и музыку).
  Почему большинству женщин нравятся подлецы и наглецы? (Моя мама не исключение.) Так называемые 'плохиши'. Может, женщины где-то на подсознательном уровне чувствуют, что потомство от 'плохишей' более приспособлено к реальной жизни?
  Работал мой биологический отец корреспондентом в районной газете. Как-то его направили на курсы по повышению квалификации в областной центр, и он оттуда уже не вернулся. Видимо, нашел себе другую женщину. Фотографии с Занозой (все до одной) мама отдала его родственникам. Она желала убить о нем память, но я - постоянное напоминание о легкомысленном хохле.
  Еще сохранился текст романса на пожелтевшем и ветхом от времени листе грубой бумаги. (Я его обнаружил в стопке старых писем и открыток.) Романс моего отца похож на современную попсу. Словно из репертуара группы 'Руки вверх'. Незатейливый сладенький сюжет: встречи влюбленных под березой... Рифмы в тексте банальные: 'любовь - вновь', 'береза - роза'...
  Недолго мама прожила и со вторым мужем - Великановым (отцом брата Ивана). Он был дальнобойщиком. Как-то отправился в очередной рейс и не вернулся. Погиб в ДТП.
  Несколько лет спустя, после смерти Великанова, мама сошлась с дядей Сережей - крупным, рельефным мужчиной. Он трудился на стройке прорабом. Был молчуном. Говорил только по делу. Много курил (предпочитал папиросы 'Сальве'). Раз в неделю - в воскресенье дядя Сережа выпивал бутылку водки.
  Умер он от сердечного приступа на городском стадионе во время футбольного матча. Видимо, сильно переживал за проигрывающую футбольную команду.
  Когда случилась эта беда, мне шел двадцать первый год. Более наша мама замуж не выходила.
  Вот такая грустная история. Но, если оглянуться на соседей, знакомых, друзей - кругом такие истории. Бывает и хуже.
  Но маме повезло с нами - с сыновьями. Мы ее любим и бережем.
  Осень 200... г.
  
  3. Горбунья на верблюде
  
  Мне сегодня ночью на работе приснился странный сон. Я на часок задремал перед бледным рассветом.
  Пустыня. Зной. Едет по раскаленным пескам горбунья на верблюде. Горбунья - обычная старушка. Таких много в России. Какая-нибудь рязанская или саратовская: маленькая, сухенькая, в выцветшем платьице и в желтом блеклом платочке на трясущейся головке.
  Она тихо едет на верблюде. Едет к оазису, что виднеется вдалеке. Едет час, второй, третий... Вечереет.
  Большое солнце садится за оазисом. Ночь...
  В моем сне горбунья так и не доехала до оазиса. Может, это был мираж? Обман?
  Утром после смены я зашел к своим - маме и брату. Иван дрых. Он выпивает на ночь 'свою' таблетку и обычно, раскатисто храпя, спит до обеда.
  Рассказал маме свой сон. Она умеет их разгадывать. Выслушав меня, она поинтересовалась:
  - Ты на работе не выпивал?
  - Нет! Ты же знаешь, я на работе ни-ни.
  - Даже не знаю, что и сказать. Может, ждет тебя какой-то обман? Лошадь снится к обману, цыгане - тоже...
  - У меня верблюд и наша деревенская старушка.
  - Не знаю, сынок. Не знаю.
  Может, горбунья на верблюде и мираж - это я и моя жизнь? Я до сих пор, словно дитя, словно мой несчастный брат Иван Великанов, живу, ожидая некое чудо. Чудо, которое изменит, перевернет мою скучную, серую жизнь. Оазис - это чудо, но горбунья до него не добралась. Наступила ночь. Ночь - символ конца, мрака, смерти?
  Если это вещий сон, то я, получается, никогда не обрету чуда? А может, в моем случае оазис-мираж - это ОНА (Ольга) - женщина моих грез. Оазис существует, но не всякий до него добирается. ОНА - есть. ОНА - не выдумка, но для меня недосягаема, так как замужем (муж - хороший человек, при деньгах), имеет двух красивых и умных детишек. ОНА значительно моложе меня...
  P. S. Вечером стало невыносимо тоскливо. Может, погода виновата? Суточный дождь вперемешку со снегом, холод собачий.
  Купил водку. Выпил всю бутылку. Телевизор не смотрел. Включил приемник. Поймал первую попавшуюся волну. Лежа в темной комнате, слушал слащавую попсу, которую терпеть не могу. Тер кулаками глаза, влажные от слез.
  Осень 200... г.
  
  4. Знаковое имя
  
  Что со мною происходит? Несколько дней назад я, словно суеверная, мнительная и плаксивая старая дева, поддался слабости: носился со своим сном, как Дунька с трудоднями. Может, виновато затянувшееся одиночество? Уже более года ни с кем не встречаюсь. Произошла некая переоценка ценностей. Понял, что уже не могу и не хочу, как в молодости, как еще несколько лет назад, довольствоваться короткими связями с женщинами.
  Короткий роман предполагает игру. Лицедействует она, лицедействует он. Оба кривляются, словно обезьяны в зоопарке перед посетителями. Пускают друг другу пыль в глаза, желают показаться: она - загадочнее и сексуальнее, он - умнее и бывалее, распускают веерами пестрые павлиньи хвосты.
  'А почему у тебя не длительные отношения с женщинами, а короткие?' - спрашиваю у себя. Задумываюсь... Понимаю и отвечаю: женщины начинали меня раздражать. Кто поведением, кто разговорами, кто манерой одеваться... Какая-то мелочь начинала доставать, плющить и, как итог - жирная точка. Я переставал очередной женщине звонить, заходить на огонек и отношения постепенно шли на нет.
  Чаще стал включать разум. Если раньше на короткие 'грязные' связи меня толкал основной инстинкт, проще говоря - животная похоть, то сейчас я стал холоднее (может, возраст?), рассудительнее и, как это ни парадоксально, чище в мыслях и поступках.
  Понимаю, что не за горами зима-старость. Хотелось бы встретить 'свою' женщину, которая была бы мудра и добра, знала бы, где высказать свое 'фи-и', а где умно промолчать. Чтоб к ней тянуло физически. Хоть я и брезгливый, но чтоб после нее, допустим, мог облизать ложку. Это важно. Чтоб мы (это уже сказочное желание) одинаково думали и, как глухонемые, понимали друг друга по еле уловимым жестам, читали желания по глазам...
  Размечтался дуралей!
  Я не старый дев. Был когда-то женат. У меня есть сын. Ему идет восемнадцатый год. Почему не сложилось с бывшей женой Ольгой? После десятка с хвостиком лет совместной жизни - вместо ровных отношений и взаимоуважения - появилось обоюдное раздражение по мелочам. Видимо, мы были чужими. С годами стали это понимать и расстались. Разрыв был болезненным, но время лечит: костер отпылал, пепел унес ветер (какой, однако, пафос).
  Она (бывшая) живет с сыном в далеком от меня городе. Написал ей стих, но так и не выслал. Не хочу обижать. Вот он:
  Не пиши обидных писем.
  Не бравируй счастьем лживо.
  Женские уловки - лисьи -
  Для меня давно не диво.
  
  Не пророчь беду... печали...
  Не совсем же я отпетый?
  ...Ты осталась в сердце светом
  Тусклых фонарей из стали.
  
  ...Птицу счастья, что ль, поймали? -
  - Мы смешны на старом снимке.
  ...Поезда, увы, умчались,
  Пароходы скрылись в дымке...
  P. S. У каждого мужчины бывают женщины со знаковым именем. У меня такое имя - Ольга (написал слово 'Ольга' и ком подкатил к горлу). Первую мою школьную влюбленность звали Ольгой. Первая женщина - Ольга. Бывшая жена - Ольга. После развода - несколько чокнутых романов с Ольгами.
  Теперь, когда знакомлюсь с женщиной, если она называет себя, представляясь, Ольгой, я внутренне вздрагиваю, сердце замирает... ОНА - тоже Ольга!
  Осень 200... г.
  
  5. Литературные посиделки
  
  Раз в неделю в Губернске в небольшой комнате старого ветхого здания собираются любители изящной словесности. Поэты, прозаики, барды самых разных возрастов, профессий и социальных слоев. Среди них двое-трое мэтров - членов Союза писателей.
  На улице начинало смеркаться, но было светло от фонарей, витрин магазинов, рекламных иллюминаций и фар машин...
  К шести вечера собиралось около десяти человек. В основном, люди предпенсионного возраста. Поэтессы приблизительно одних лет - чуть за пятьдесят - были в красном и его различных оттенках (словно сговорились). Наряды от сумрачно-бардового с угольным отливом до прозрачного и легкого розового.
  Почитали малость стихи, сделали короткий их разбор и стали доставать - кто из сумки, кто из пакета - грибочки, пирожки, вино...
  Оказывается, сегодня именины у одного из литературных мэтров Губенска.
  Я вспомнил литературные посиделки в Бесарабии. (На юге Украины наша семья прожила более сорока лет.) Тогда стоял утомительно знойный август. Мы собрались днем на последнем этаже высотки в пустующей однокомнатной квартире. Лифт, как всегда, не работал. Поэтому, сопя, кряхтя и потея, с остановками, каждый добирался 'под небеса', как мог. Праздновался день независимости Украины. Сбросились и купили дешевой водки (по всей видимости, 'левой'), домашнего разливного вина, несколько консервов типа 'Кильки в томате', брынзы (домашний сыр), зелени и хлеба.
  Выпили, закусили. Начались разговоры.
  Полина Пожар (молдавская фамилия) неожиданно затянула цыганский романс на молдавском языке.
  - Пой на ридной мове! - грубо оборвал ее Антон Павловский.
  Всю свою жизнь он - болгарин - кропал скверные стихи на русском. Теперь пытается творить на 'ридной мове' - на украинском языке. В его сочинениях много 'москализмов' (мое определение), то есть русских слов и получается, как говорят в народе, смесь бульдога с носорогом. Разразился спор между украиноязычными и русскоязычными литераторами. Стало жарко. Две поэтессы достали из сумочек веера. Стали ими быстро и нервно обмахиваться. Председатель литстудии Илья Кобаци ежеминутно вытирал красное потное лицо носовым платком. Полина Пожар попросила у меня папиросу. (Я тогда курил одесские папиросы с фильтром 'Сальве'. Они по крепости не уступают 'Беломору'.) Закурила. Закашлялась до слез. В тот момент она походила на мультипликационного Карлсона: маленькая, кругленькая, с короткими взъерошенными рыжими волосами, вздернутым носиком. Походила на Карлсона, которому отказали в сладком.
  Со временем немногочисленная группа литераторов маленького курортного городка Аккермана распалась на два блока: русскоязычный и украиноязычный. Антон Павловский постарался.
  Хорошо, что здесь - в России, в частности в Губернске нет этого деления. Деления по национальному признаку, по тому, на каком языке ты думаешь, говоришь и пишешь.
  В самый разгар сегодняшних посиделок в тесную от людей и мебели комнатушку ввалился, словно медведь в теремок, мой брат Иван Великанов. В его руках было по увесистому пакету с гнилыми фруктами и ягодами, собранными на губернском Центральном рынке.
  Когда мы жили на Украине, потом в России - городе Сугробске - он везде и всегда собирал эту фруктово-ягодную гниль. Пропускал это месиво через соковыжималку и пил, покряхтывая, косея, 'сок-ассорти'.
  Иван достал из пакета несколько темно-коричневых (видно, прихватили заморозки) крупных груш и положил их на длинный праздничный стол.
  - Видимо, эти груши кое-чем околачивали! - улыбнулся известный губернский прозаик.
  Те, кто поняли шутку - засмеялись.
  Иван остаток литературного вечера сидел, словно бедный родственник, на краешке стула у самых дверей. Робко брал со стола сладости, молча их ел. Когда я поворачивался в его сторону - этот верзила мне заговорщицки подмигивал.
  Может, я как-то в присутствии брата проболтнулся про литстудию? Мне было неловко за Ивана: клоунский прикид, пакеты с гнилью... Да уж!
  
  6. Заборный поэт
  
  Мой брат не случайно оказался на литстудии в Губернске. Он старается во всем мне подражать. Тоже пишет стихи, мини-прозу, рисует.
  Я пишу по-любительски - не дотягиваю до крепкого профессионального уровня, брат же Великанов - графоман в чистом виде. Почти на все его литературные опыты можно сделать смешные, прикольные пародии. Стихи, рассказы - неуклюжи, нелогичны, косноязычны. Рисунки в большинстве - мазня школьника начальных классов. Но порой у Ивана бывают некие интуитивные прорывы, балансирующие на грани идиотизма и гениальности.
  Многие начинают графоманить (писать) в период полового созревания. У подростков происходит сдвиг в сознании, когда просыпается основной инстинкт. Правда, бывают исключения. Для меня, например, толчком к творчеству стало рождение сына. Частенько великовозрастные человеки начинают писать после пережитого стресса, психологического шока. Одной моей знакомой - женщине средних лет - горе - врачи поставили тяжелый диагноз: чуть ли не рак. Она стала кропать пачками стихи, похожие на бред сивой кобылы. Чуть погодя 'поэтесса' прошла дополнительное обследование: диагноз не подтвердился, она оказалась практически здоровой. Шок прошел - женщина перестала рифмовать. Другой мой знакомый - солидный чиновник пенсионного возраста был свидетелем трагедии: на его глазах погибло несколько человек. Начал марать бумагу. Марает уже лет десять. Видимо, вошел во вкус. Графомания, как и другие мании, болезнь. Правда, от нее особо вреда окружающим, к счастью, нет. Да и материальные затраты незначительны: бумага и ручка. То бишь графомания доступна всем социальным слоям общества: от сельского дворника до крутого столичного олигарха.
  Мой брат - Иван Великанов - первые свои стихи выводил цветными мелками на высоком и длинном заборе долгостроя. Сам же прятался в кустах и наблюдал за реакцией прохожих. Обычно на его творчество реагировали школьники младших классов. Они заразительного гоготали и на этом же заборе, перепугано оглядываясь по сторонам, калякали матерные слова.
  Как-то раз мой малахольный брат написал на всё том же злополучном заборе крамольную, антиукраинскую частушку. (Где он ее услышал? Не знаю.) Ему не повезло. Рядом проходил мент. Страж порядка задержал пиита, выяснил что к чему, надавал зуботычин и сдал 'провокатора' в желтый дом.
  Ивана принудительно лечили более трех месяцев. Он сильно похудел и пожелтел от ежесуточных горстей таблеток и духа неволи.
  Это было для него уроком. Теперь он пишет мелким почерком и только на бумаге.
  
  P.S. В период принудлечения Иван вляпался еще в одну неприятную историю. Он проиграл в карточного дурака более трех миллионов долларов США. Точную цифру я уже не помню Сначала играли на щелчки по носу, потом на пинки под зад... в итоге астрономическая сумма! (Для нашей семьи во всяком случае.)
  Я поговорил с тем дегенератом-алкашом, что облапошил брата, и мы с ним сошлись на бутылке 'Портвейна 777'. Я принес пузырь 'чернил' (дешевое вино) и долг по-барски был прощен.
  Осень 200... г.
  
  7. Девочка из прошлого
  
  Я частенько оглядываюсь на свою южно-украинскую жизнь. Уже, получается, живу воспоминаниями. Может, старею? Ведь юность живет ожиданием будущего, предчувствием чуда; старость - ворошит прошлое. У меня весы жизни склоняются в сторону того, что было, что прошло, и возврата к которому уже никогда не будет. Никогда! Больно!
  С трепетом вспоминаю друзей детства, юности, молодости и зрелости. Многие уже канули в Лету.
  Раз во сне мелькнуло лицо девочки из юности, из школьной поры. Точнее, даже не лицо, а большие серые, с бархатной дымкой глаза, точнее, очи (очи - более красивое и возвышенное слово). Последний год учебы в школе - 10 класс. Теплая, ласковая осень юга. Окна класса были распахнуты настежь. Солнце, легкий ветерок и щебет птиц вливались в помещение.
  Я сидел за последней партой - на 'камчатке' - в одиночестве. Вполуха рассеянно слушал скучное, однообразное наставительное бормотание учителя, с интересом поглядывал на улицу. И тут, в сумрачном зеркале оконного стекла увидел отраженный девичий взгляд - насмешливый, изучающий. Она сидела через парту от меня, ближе к преподавательской кафедре. Считалась одной из самых красивых девчонок класса. Видимо, ей тоже было неинтересно слушать сухой, мертвый урок, никак не привязанный к реальной жизни. До перемены мы, робко отводя глаза в сторону, стесняясь, рассматривали друг друга в зеркале стекла.
  Признаюсь, я ее выделял из всех девочек нашего класса. Настолько она мне нравилась, что даже как-то раз обидел ее грубым словом. В этом есть парадокс. Нет, чтобы девочке портфель носить, угощать конфетами и мороженым, приглашать на медленные танцы во время школьных дискотек. Может, мое грубое слово являлось протестом против зависимости от нее? Рубанул сплеча и все - волен, словно ветер в поле.
  Как-то мы с ней убирали класс: подметали, мыли полы. Она мне тоже сказала грубость. Я промолчал, так как чувствовал себя виноватым.
  Взаимная, только начинающая зарождаться симпатия сменилась отчуждением.
  Мы жили в маленьком курортном городке. Наши пути-дороги пересекались и после школы. Но некая нехорошая напряженность присутствовала при этих коротких встречах.
  За несколько месяцев до отъезда в Россию я ее увидел на базаре. (Базар, особенно в выходные дни, культурный центр городка, место встреч. Люди, в особенности женщины, демонстрируют свои новые наряды, узнают свежие новости и сплетни, наконец, делают покупки. Мало ли еще что.)
  Она разглядывала безделицу на лотке. Такая же стройненькая, аккуратненькая, миленькая и глазастенькая, как и в давнюю школьную пору. Я уверенно подошел, поздоровался и без всяких предисловий, прямо в лоб, по-солдафонски пригласил на чашку кофе. (По периметру базара много всяческих небольших и уютных кафешек и баров.) Она стушевалась, чуть коснулась меня кистью изящной ручки и тихо ответила: 'Нет!'.
  Возможно, я слишком напористо и неожиданно, чтоб не сказать нагло, повел себя?
  Она тогда была свободна. Один из наших одноклассников сообщил мне, что она недавно развелась с мужем. Он, одноклассник, истекая слюной, словно кобель во время собачьей свадьбы, выдохнул из себя: 'Такой кусок счастья и ничей!'
  Я тоже был ничей.
  Я уже около пяти лет в России. На Украину до сих пор так и не съездил. Может, как-нибудь вырвусь в Бессарабию? Поброжу по старым тихим улочкам городка, выпью домашнего вина с друзьями-литераторами, искупаюсь в море и, может быть, снова встречу ее. Приглашу на кофе и она скажет: 'Да!'. И тогда я, почти тридцать лет спустя, попрошу у нее прощение...
  Осень 200... г.
  
  8. Принцесса и клоун
  
  Ох уж эти женские глаза! В них тонут мужчины: короли и шуты. Тонут целые армии и флотилии, весь сильный пол подлунного мира.
  Недавно незнакомка своим взглядом снесла башню (и так неустойчивую) моему брату Ивану. Этот верзила поехал в Губернск. Набив два объемных пакета полугнилыми фруктами на Центральном рынке, он стоял довольный на остановке. Ждал рабовский автобус (ездил Великанов в Губернск по льготному проездному. Ездил за 'сырьем' для сока 'ассорти'.)
  И тут рядом с остановкой, пританцовывая, проплыла ОНА - молодая красивая женщина во всем желтом: от вязаной с цветным бисером шапочки на гордо поднятой головке до маленьких замшевых сапожек на стройных ножках. Да, в руке у нее была алая роза.
  (Я пересказываю скомканную, сумбурную исповедь несчастного Великанова.) Мужчины на остановке остолбенели, женщины - напряглись. Она прошла. Кто-то глубокого вздохнул, кто-то от избытка чувств и эмоций тихо одобрительно выругался, кто-то зло зашипел (женщина), а мой брат, поймав на себе ее игривый, с кошачьим прищуром взгляд, тупо пошел за нею, за женщиной в желтом с алой розой. Представьте себе картину: идет, выбивая дробь каблучками, маленькая, аккуратно и чисто одетая леди, вызывающая восхищение, а за ней, шаркая ободранными кроссовками сорок шестого размера, следует, словно тень, нелепо одетый горбящийся гигант с двумя тяжеленными торбами-мешками. Это похоже на цирк. Назовем картину 'Принцесса цирка и клоун'.
  Так они шли минут пятнадцать-двадцать. Женщина, несколько раз повернув то направо, то налево, остановилась возле высоких металлических ворот. Нажала пальчиком на звонок. Ей, лязгнув затвором, открыли. 'Принцесса', бросив быстрый прощальный взгляд на 'клоуна', впорхнула в калиточный проем. Калитка, жалобно скрипнув, закрылась. Все!
  Великанов минуты три стоял неподвижно. Когда наваждение прошло, он понял, что находится в незнакомом для него районе Губернска.
  Смеркалось, начал накрапывать мелкий холодный дождь. На улице, как назло, ни души.
  Иван лишь к одиннадцати ночи вышел на площадь железнодорожзного вокзала. Последний автобус и электричка в сторону Рабова давно ушли. До утра бедолага - жертва основного инстинкта - просидел на вокзале. Ночью к нему приставали попрошайки - цыганята. Под утро к Великанову вразвалочку подошли два молоденьких нагловатых мента. Заглянув в торбы с фруктовой гнилью, они поняли, что с этого убогого нечего взять и оставили его в покое.
  Бедная моя мама! Она всю ночь не сомкнула глаз. Иссосала, словно леденцы, несколько таблеток валидола, ожидая этого балбеса. Когда же Иван на рассвете ввалился в дом, они - мама и мой брат обнялись и вместе заплакали, словно Великанов был на долгой кровопролитной войне и вернулся живым, невредимым.
  Осень 200... г.
  
  9. Попса
  
  Кто-то ночью лужи застеклил... (то есть лужи покрылись тонким и хрупким, как стекло, льдом). Эта строка могла бы стать началом стиха о надвигающейся зиме, но я предпочтение отдаю прозе. В ней - в прозе можно точнее передать свои мысли и чувства (если таковые есть). В классическом же стихе из-за жесткого следования ритму и рифме автора частенько заносит на 'Кудыкину гору', уводит от того, что он первоначально хотел сказать, донести. На мой субъективный взгляд, ритм и рифма - тяжелые оковы. Они связывают автора. Кто писал белые стихи (без рифмы), знает, что их значительно легче кропать, чем рифмованные. Если же еще отбросить 'ритм', то ВО-ОЩЕ полная свобода, полный кайф.
  Тем более за триста лет словесности российской процентов девяносто рифм стали банальными, избитыми. Из года в год, из десятилетия в десятилетие, из века в век рифмуют 'Любовь - кровь', 'морозы - березы', 'свечи - плечи', 'море - горе', 'человек - век' и тому подобное.
  По-настоящему мало, очень мало оригинальных, самобытных поэтов, истинных поэтов со своим лицом, почерком. Да и они являются последователями, продолжателями того или иного классика. Они, получается, тоже вторичны. Новое, свежее, неожиданное сказать практически невозможно.
  Все сказано!
  
  Все сказано о неразделенной любви, о далеком отчем доме, о березках под окном, о прогулках при луне, о счастливом детстве и тому подобном.
  В России графоманы каждый год выпускают тонны самиздатовских книг, книжечек, книжулек. (Я в этом тоже участвую: издал в свое время книжку сказок и книжульку стихов. Сказки - еще куда ни шло, а стихи - попса!)
  Читал сочинения южно-украинских поэтов - моих приятелей, листал книжки сугробовских пиитов, слушал губернских авторов - все это, за редким исключением, похоже на попсу.
  Что я вкладываю в понятие 'попса'?
  'Попса' - это когда по одному из центральных телеканалов смотришь и слушаешь полтора часа концерт звезд эстрады, посвященный, допустим, 110-летию водоканала, и по окончании представления поднимаешься с дивана или из кресла с ощущением полной, стопроцентной пустоты.
  Хоть бы одна строфа (куплет) тронула, коснулась сердца. Да что там строфа! Хоть бы строка. Чтоб, допустим, после очередного 'Субботнего вечера' ходить по квартире и напевать удачную строку или куплет. Этого давно со мною не происходит.
  Может, я слишком переборчивый? Угрюмый зануда?
  Мой брат Иван Великанов в восторге от попсы. Мама же любит смотреть 'мыльные оперы' в несколько сот серий. Сериал - это та же попса, только кино.
  Своими соображениями я как-то поделился со знакомым губернским поэтом-сатириком. Он в высказываниях был еще более резок и беспощаден, чем я. Сказал, почти дословно, следующее: '...Порой возникает чувство, что для всех звезд нынешней эстрады пишет тексты один и тот же стихоплет. Ни поэт, а стихоплет! Все тексты (заметьте, не стихи) похожи друг на друга, как Дауны. Этот стихоплет знает три десятка общеизвестных затасканных и, извиняюсь, затраханных слов. Ставит эти слова в разном порядке и получаются якобы разные песни. Песни вроде бы о главном, но в то же время ни о чем. Вакуум...'.
  Я поэта-сатирика поддерживаю.
  Недавно перед тем, как заснуть, слушал приемник. Девяносто пять процентов попсы. Но одна штучка, назовем ее 'композиция', добила меня окончательно. Около трех минут звучал незатейливый мотивчик и время от времени девичий голосок повторял (не пел, а говорил) два 'волшебных слова': 'Счастье есть!..'. Это тупик!
  Уверен, в пещерные времена, в век дубины и палки-копалки у наших далеких предков были такие же песни.
  Представьте себе картину: сидит в пещере у огня троглодит. Само собой в шкуре и дико заросший. Ритмично бьет по своей дубине палкой-копалкой жены и периодически орет на своем троглодитском: 'Хочу жрать! Хочу жрать!'.
  Вот такая песня. Вот такая попса...
  P.S. Признаюсь, изначально хотел написать про 'большое ухо', но из-за 'Кто-то ночью лужи застеклил...' меня понесло-понесло. Да, много негативного сказал. Видимо, наболело.
  Зима 200... г.
  
  10. Большое ухо
  
  Мой брат Иван весной этого года приболел. Он частенько весной и осенью неважно себя чувствует (сезонные обострения): появляются навязчивые идеи, плохо спит, возбужден...
  Мама тогда мне позвонила и попросила прийти и поговорить с братом.
  Еще когда мы жили на Украине, лечащий врач Ивана Великанова - Александр Александрович (по-простому Сан Саныч) советовал мне и маме выслушивать больного. То бишь становиться 'большим ухом'. А выслушав, посоветовать что-нибудь разумное, дельное, простое.
  'Так как если не выслушивать больного, - говорил Сан Саныч, пощипывая рыжую бородку, - недуг может обостриться и будет протекать тяжелее и дольше...'.
  Принцип 'большого уха' был одним из методов лечения душевнобольных человечным психотерапевтом Сан Санычем. У мамы быть 'большим ухом' не всегда получалось, и поэтому она частенько просила меня.
  Я пришел к своим в полдень.
  Брат спал, раскатисто храпя. (Храп был слышен даже у наружной двери.)
  - Иван, пора вставать, - я коснулся его плеча.
  - А-а? Чо? - он повернулся на другой бок и мгновение спустя снова затарахтел трактором.
  - Ива-ан!
  - Я щас, щё минутку, - ответил он, чуть приоткрыв замутненные снотворными таблетками пустые глаза.
  В его маленькой комнате имел место беспорядок. Когда мой брат здоров - он аккуратен. У каждой вещицы свое место. А тут на журнальном столике, рядом с акварельным рисунком (в примитивистической манере) покоились несвежие дырявые носки.
  - Иван, 'Гулливер' хочешь? - я зашуршал фольгой, разворачивая конфетину.
  - Щас-щас! - он медленно, вяло шевеля руками и ногами, поднялся, поставил ноги на пол. Сидя на диване с закрытыми глазами, целиком проглотил конфету, протянул руку: - Еще есть 'Гулливер'? ('Гулливер' его любимые конфеты.)
  - Да. Две штуки. Иди умойся и почисти зубы.
  - Щас, - он, громко топая по скрипучим половицам, поковылял на кухню.
  - Я, Иван Великан, 'большое ухо'! Говори! - начал я после того, как брат освежился ледяной водой и натянул на себя спортивные штаны китайского производства, само собой маленькие и короткие ему.
  - Сегодня я тоже буду 'большим ухом', - обронил он, доедая третью - последнюю конфету. Зевнул в пол-лица, потер кулачищами глаза, потянулся до хруста в суставах и с хитринкой спросил: - Ты зачем куришь, Андрей?
  - Курю, чтоб не пить!
  - Вчера был в 'Космосе' (рабовский магазин) - начал Иван, - там один сморщенный дедок попросил пачку сигарет 'Смерть тракториста'. Ему дали 'Беломор'. 'Беломор' крепкие сигареты?
  - 'Беломор' - папиросы, а не сигареты, - уточнил я, - он крепкий. Термоядерный, как говорят курильщики о сердитых сигаретах или папиросах.
  - Хорошо было бы, - продолжал брат, - если бы куреву давали плохие названия. Типа 'Смерть тракториста'.
  - Да, Князь (так я иногда звал Ивана в честь князя Мышкина из романа Федора Достоевского 'Идиот'), тогда бы точно меньше курили.
  - Придумай, Спиноза (так порой окликал меня брат, перевирая мою фамилию Заноза. Он знал, как меня дразнили в школе), пару плохих названий. Или слабо?
  - Дай минуту на размышление, Князь.
  - Даю, Спиноза.
  Я задумался.
  - У меня была знакомая женщина, - начал я, - так вот, она дымила, как крупный промышленный завод. Около трех пачек в сутки. Почему не в день, а в сутки? Да потому, что она частенько курила и по ночам. Ей тогда стукнуло всего лишь тридцать пять, а кожа, уже была как у мертвеца, уже имела зеленовато-землистый оттенок. Хотя десяток лет назад она была весьма-весьма привлекательной девицей: 'кровь с молоком'...
  Великанов, покачиваясь из стороны в сторону, сидел с закрытыми глазами.
  - Князь, ты меня слушаешь?
  - Да, Спиноза, я весь 'большое ухо'.
  - Мое название женских сигарет таково: 'Как хороша была красотка'. Я перефразировал тургеневское 'Как хороши, как свежи были розы...'.
  - Нормально. Я полночи, Андрей, не спал, думал. Придумал два названия. Вот: 'Последняя затяжка коммуниста' и 'Одышка олигарха'.
  - Ты знаешь, Князь, я не ожидал от тебя столь забавных названий.
  - А то! - Великанов, самодовольно улыбаясь, показывая отсутствие одного из верхних резцов, поскреб себе бок.
  Следующий час говорил только мой брат, я слушал.
  Он выговорился и, мне кажется, ему стало легче. Иван оживился и даже затеял незапланированную уборку в доме: пропылесосил и помыл во всех комнатах пол.
  P. S. В замутненной голове брата порой бывают яркие всполохи, подобные краткому и ослепляющему свету фотовспышки, и он время от времени выдает интересные, абсурдные мысли и идеи. Его мозг, каламбурно выражаясь, открывает велосипед и изобретает Америку.
  Зима 200... г.
  
  11. Взгляд
  
  Западную Европу завалило снегом, а у нас кот наплакал. Хотя Россия у иностранцев ассоциируется со снегом и морозом. Мороз у нас, в Поволжье, сейчас тоже никакой - чуть ниже нуля.
  Зима для меня подобна старости, умиранию. Снега - седина, пепел. Лето ж, как поет известный бард, - маленькая жизнь. Но зимой хорошо, бессуетно думается, вспоминается прошлая жизнь, подводятся итоги.
  Сегодня ночью мне приснилась бывшая жена. Во сне она была юной. Если верить маме, умеющей сносно разгадывать сны, моей бывшей сейчас плохо. Мама считает, что если человек снится маленьким, юным, молоденьким, то есть значительно моложе своих реальных лет, то это к удару, болезни, неприятностям.
  Я прожил с матерью своего сына около тринадцати лет. Давненько ее не видел. Напоминание об Ольге - старые фотографии. Иногда, рассматривая их, ловлю себя на мысли, что, кроме легкого раздражения, ничего не испытываю к женщине, с которой прошла часть моей молодости и зрелости. Со мною такое было и до Ольги, и после развода с нею. Встречался с той или иной девушкой или женщиной, а после расставания оставалось некое чувство досады, словно в чем-то испачкался и все никак не могу отмыться. Может, это были 'грязные' связи? Основанные не на любви, а на 'голом' физическом влечении.
  А порой бывает короткий взгляд незнакомки остается в сердце на долгие годы, на всю жизнь. Он - этот взгляд - ласковый или игривый, печальный или загадочный - нечто светлое, чистое, незамутненное. Взгляд - миг некоего таинства, нетронутого бытом, выяснением отношений, взаимными упреками, руганью и оскорблениями.
  Несколько лет назад, когда наша семья еще проживала в г. Сугробске, я мотался по Губернску, оформляя документы на российское гражданство. С Губернском я и сейчас толком не знаком, а тогда и подавно не знал города. Ехал из одной конторы на вокзал, чтобы с него на автобусе отправиться в Сугробск.
  Итак, я ехал на троллейбусе, а может, и на автобусе, сейчас уже точно не помню. Сидел лицом к задним дверям машины. Вошла девушка лет двадцати (мне тогда было лет сорок): стройненькая, аккуратненькая, с тонкими чертами лица и большими, глубокими, светлыми глазами. Мы встретились взглядами и я замер, окаменел. Она, видимо почувствовав мое состояние, чуть стушевавшись, взялась изящной ручкой за поручень и отвернулась, провожая взглядом людей, дома, деревья: все то, что мелькало за окном автобуса или троллейбуса.
  Так, в состоянии ступора я проехал несколько остановок. Перед тем как выйти, девушка бросила на меня непродолжительный влажный и затуманенный взгляд, а в нем: 'Извините, но мне надо выходить. Это моя остановка. Извините, но нам не по пути... Прощайте!'.
  Она меня пожалела? Видимо, в моих застывших, обреченных глазах, высокопарно выражаясь, читалась вселенская тоска и боль. Она меня пожалела, как жалеют бездомных собак, ущербных детей и беспомощных стариков... А может, я ошибаюсь?
  Я после этого шока грубо подумал о себе: 'Что, старый козлище, на молоденьких заглядываешься? Она тебе в дочери годится. А, ты?..'
  Но со временем понял, что это было не физическое влечение, а чистое, девственное душевное волнение. Душа, и всё! Тело - тут не при чем. Почему окаменел - тоже понял. Она - эта незнакомая девушка - очень похожа на девочку из школьной поры. На ту, которую я - глупый и грубый - когда-то обидел. На ту, с которой мы, волнуясь, робко разглядывали друг друга в зеркале оконного стекла. Это была встреча с юностью. Да, с юностью.
  Около года назад я написал небольшое стихотворение. Стих о том взгляде. Вот он:
  Это был не бульварный роман,
  Не изящный и легкий сонет
  И не песня про синий туман,
  Не хип-хоп и не томный балет.
  
  Не пейзаж и не мраморный бюст
  И не плоский, тупой анекдот,
  Не красивость, вспорхнувшая с уст,
  И не шоу, что любит народ...
  
  Это было трехстишье одно:
  Незнакомки лазоревый взгляд -
  В небесах распахнулось окно
  И открылся эдемский мне сад...
  Зима 200... г.
  
  12. Жанна
  
  Признаюсь, изначально хотел делать записи, касающиеся исключительно себя: о прошлом и настоящем, о тревогах, волнениях и сомнениях, о смешении трагического и комического - трагикомичном, но ловлю себя на мысли, что очень хочется, желается писать о своем окружении, особенно о брате - Иване Великанове.Он хоть и не в себе, но забавный, по-своему оригинальный человек.
  Начну с того, что его любимые литературные герои - бравый солдат Швейк и Незнайка, побывавший на Луне. Говорят, что человек похож на своего любимого литературного героя. И это правда. В Иване есть черты, свойственные Швейку и Незнайке. Я бы к этим двум персонажам добавил бы еще князя Мышкина - одного из самых ярких героев Федора Достоевского.
  В прошлых записях я вспоминал свою бывшую жену. Сейчас перед глазами Жанна Баклажанова - первая женщина моего чудаковатого брата. Она грубо и бесцеремонно расталкивает огромную толпу людей, с которыми пересекался мой жизненный путь, подскакивает к письменному столу и, дыша водкой и табаком, по-обезьяньи кривляясь, поносит меня на чем свет стоит. Я с ней, с Жанной, никогда не ругался. Игнорировал эту недалекую падшую женщину. Так она нападала, как я описал, на брата.
  Познакомились Баклажанова и Великанов, как это ни странно, в детско-юношеской библиотеке (произошло это около десяти лет назад на Украине).
  Иван пришел в культурное учреждение, чтобы в очередной раз взять 'Швейка'. Библиотекарши на месте не оказалось. Она побежала в ближайшую булочную за плюшками к чаю.
  Жанна, недовольно что-то бурча себе в нос, протирала тряпкой столы (она работала уборщицей). Увидев двухметрового верзилу в библиотеке для подростков, она издала нечто похожее на вопль одобрения: 'В-а-ау-у! - и добавила: - Какой роскошный мужчинка!..'.
  Иван покраснел до кончиков ушей и, задрав голову, стал тупо рассматривать тусклую старомодную люстру на потолке. Минуту спустя Великанов бегло глянул на маленькую костлявую женщину с крючковатым птичьим носом и, поймав на себе тяжелый цепкий взгляд из-под рыжей челки, еще больше смутился.
  - Кхе-кхе-кхе, - пытался прочистить он горло.
  Она резко метнула тряпку на пол и быстро приблизилась, точнее, подскочила к 'роскошному мужчине'. Не спрашивая согласия, взяла Ивана маленьким, но сильным указательным пальцев, словно крючком, за ремень штанов и потянула за стеллажи с книгами. Образно говоря, маленький буксир потащил огромный корабль в тихую гавань.
  ...Великанов еле-еле удерживался на ослабевших, дрожащих ногах, шел пятками. Лоб покрылся холодной испариной. Если бы он не схватился руками за стеллажи, то точно бы свалился.
  Жанна - эта рыжая бестия, чертовка, расстегнув жертве ширинку, копошилась внизу.
  Пахло пылью и плесенью от книг, хлоркой и табаком от насильницы. Перед помутившимся взором Великанова строем стояло полное собрание сочинений Ф. Достоевского темно-коричневого тона. Рядом с собранием одиноко кричал, истошно вопил ярко-желтым переплетом том 'Идиота'.
  ... Так мой брат в тридцать с небольшим лет потерял невинность.
  P. S. Иван с Жанной вместе прожили несколько месяцев, но это уже другая история. Признаюсь, невеселая история.
  Зима 200... г.
  
  13. Образ женщины
  
  Пожалуй, у каждого мужчины, кроме знакового, рокового для него женского имени, есть тяготение к определенному образу представительницы прекрасного пола. Кому-то нравятся крошки, пипочки, а кто-то тащится от дылдочек (чтоб она была выше его на полголовы). Одни западают на крашенных блондинок, другие на брюнеток или рыжих (кому-то нравятся наголо бритые девицы). Кто-то пропадает, гибнет в жгучих черных очах, кто-то - в холодных небесных или русалочьих зеленых. На вкус и цвет товарища нет.
  Я тоже отдаю предпочтение определенному типу ('тип' - нехорошее слово, лучше - 'образ'), образу женщины. Она среднего роста с аккуратной фигуркой, с тонкими чертами лица, с большими выразительными и глубокими глазами. Да, забыл о волосах. Копна 'цветом в осень'.
  Написал портрет и поймал себя на том, что этот образ (не тип) сродни моей маме в молодости. Разглядывая старые пожелтевшие семейные фотографии (полувековой давности), понимаю, что особенно трепетные, нежные чувства я испытывал к девушкам и женщинам, похожим на маму.
  Мама не была писаной красавицей, но в ней было нечто, что ценнее, дороже, порой холодных 'мраморных' классических черт лица и форм тела. От ее облика шел свет. Этот свет остался, не погас и на фотографиях полувековой давности.
  Девочка из школьной поры, незнакомка, под взглядом которой я окаменел несколько лет назад, сидя в автобусе или троллейбусе и наконец ОНА - автор карнавальных стихов - далекая, недосягаемая, живущая в моем сердце до сих пор, - все они, кто в большей мере, а кто и в меньшей, похожи на мою маму в молодости.
  P. S. Возможно, психолог скажет: 'Это нормально, когда молодой человек ищет девушку, похожую на маму, а та же девица выбирает парня, напоминающего ей отца... Если, конечно, их родители были хорошими матерями и отцами. Вызывали у детей в большинстве положительные эмоции...'.
  Зима 200... г.
  
  14. Республика?
  
  Сегодня я встретил своего брата Ивана Великанова возле нашего сельского магазина 'Космос'. Он стоял, облаченный в свои самые новые и лучшие вещи и, сияя, как весеннее солнце, сосал леденец на палочке - 'чупа-чупс'. Возле брата, переминаясь с ноги на ногу, облизываясь, дергался маленький чумазый цыганенок.
  - Дай, дядька, чупа-чупсу! - канючил мальчишка.
  - Щас! Еще чуть-чуть пососу и дам, - вяло отмахивался ручищей от попрошайки верзила-сладкоежка.
  - Здравствуй, Князь! - я протянул брату руку для пожатия. Он безучастно, рассеянно ее даванул пятерней-лопатой.
  - Ты сегодня получил 'конфетные' деньги?
  - Да, Спиноза, - буркнул он и, грустно вздохнув, протянул цыганенку остатки леденца - маленькую горошину карамели на пластмассовой палочке.
  - Ты сейчас домой, Князь?
  - Да, Спиноза.
  - Пошли вместе. Я к вам зайду. С мамой повидаюсь.
  Иван расстегнул молнию на куртке и достал увесистый сверток из-за пазухи.
  - Вот! - в его по-детски распахнутых глазах были не искры счастья, а целые праздничные фейерверки.
  Я успел разглядеть в свертке конфеты, зефир, халву...
  Он суетливо, нервно, с долей страха и подозрительности огляделся по сторонам и спрятал сладости. Криво улыбнувшись, сообщил:
  - Цыганенок хотел, чтоб я ему подарил свои штаны. Вот.
  - А ты, Князь?
  - Он в порванной грязной одежде. Мне стало его так жалко. Я уже начал расстегивать ремень, чтоб снять джинсы, но тут он, этот несчастный, увидел у меня в руке 'чупа-чупс'. Говорит: 'Штаны не надо. Дай лучше, дядька, пососать леденец'. Ну-у, я и дал ему 'чупа-чупс'. Ты, Спиноза, сам видел.
  - Видел. А если бы у тебя не было конфеты, то ты бы снял и подарил штаны?
  - Не знаю. Наверно. Я не задумывался.
  - И пошел бы ты, Князь, по центру села Рабово зимой без штанов. Тебя не то, что люди, куры, если бы увидели, осмеяли бы. А какой-нибудь 'добрый' человек позвонил бы в милицию. Тебя, Князь, забрали бы и посадили бы в 'обезьянник'. Выяснили бы, что к чему, и в больницу. Месяца на три.
  - Я... я как-то не подумал, - Великанов, поежившись, сжался, ссутулился.
  - Да и цыганенок этот, если бы натянул на себя твои джинсы - утонул бы. Его чумазая мордашка выглядывала бы из них, а ремень можно было бы затянуть на шее...
  - Хе-хе-хе! - повеселел Иван. - Он походил бы на новогодний подарок с ножками.
  - Эх, Князь, Князь! Ты сам подарок! Нет, ты подарище!
   - Есть немного. Хе-хе-хе!
  Еще на Украине моего брата Ивана Великанова и его дружка Кешу - молодого человека с маленькой треугольной, заостренной к маковке головкой и явными признаками слабоумия - как-то облапошила цыганка. У Ивана и Кеши время от времени были 'дни сладостных мечтаний'. Они покупали в магазине сладости, удобно усаживались на диван и, шурша фантиками, обертками, поедали вкусности. При этом предавались маниловским мечтам и грезам.
  У приятелей намечался очередной 'день сладостных мечтаний' и они отправились за конфетами. По пути в магазин им встретилась толстая, как бочка, цыганка. Она сладкоежек убедила в том, что ей деньги нужнее, так как у нее семеро голодных детей.
  Иван с Кешей отдали все до последней копейки несчастным цыганским детям. Мать-героиня, кроме денег, умудрилась снять с Кешиной руки дешевые электронные (китайского производства) часы.
  Я тогда зашел в комнату, где на диване сидели поникшие, расстроенные 'мечтатели'. Они в дуэте напоминали мне советских украинских комиков Тарапуньку и Штепселя.
  Маленький, щупленький Кеша говорил:
  - Если бы я был президентом Росси, то дал бы бедным цыганам участок в тундре. Они бы кочевали по тундре, пели песни, плясали и пасли бы стада оленей. Ведь олень похож на маленькую лошадь, только с рогами. А цыгане лошадей любят. Значит, и оленей тоже бы любили... Да, участок в тундре. Где-нибудь на Чукотке. А то у каждого народа есть своя земля, своя страна, своя республика, а у бедных голодных, раздетых цыган нет. Это несправедливо...
  - Да, это несправедливо, - согласился мой брат Иван Великанов.
  P. S. Простота хуже воровства (народное).
  Зима 200... г.
  
  15. Новогодняя ночь
  
  Этот Новый год я встречал со своими родными: мамой и братом Иваном. Мама хоть и старенькая, слабенькая, нас с братом побаловала. Налепила домашних пельменей, сварила нежный и легкий, с обилием пряностей куриный холодец (он популярен на юге Украины), сделала несколько видов салатов ('Оливье' - само собой).
  На праздничном столе было много фруктов и сладостей. В том числе полуторакилограммовый торт. Из спиртного рябиновая настойка и бутылка 'Советского' шампанского.
  Мама, пригубив игристое вино, с нами - сыновьями - встретила Новый год и, несколько минут спустя, отправилась на боковую. Мы с братом всю ночь не спали, смотрели телевизор, говорили о том, о сем. К утру я потихоньку, малыми дозами, в удовольствие уговорил бутылку настойки и шампанское. Иван съел весь торт (конфеты - не в счет) и опустошил трехлитровую банку вишневого компота плюс объемный баллон 'Кока-колы'. Спиртное Великанову пить нельзя. После глотка-другого у него в голове происходит некая химическая реакция, и он становится весьма буйным. Похож на мультипликационного кота Леопольда, принявшего упаковку 'Озверина'.
  За час до Нового года по московскому времени, то есть в одиннадцать ночи соседи - Гамлет и его сын Карапет - устроили возле своего дома стрельбу из петард. Было много шума: вопли, хлопки, вспышки, словно началась война. Горцы, наверное, очень желали, чтоб их услышали на Кавказе. Чтоб от этой стрельбы, допустим, сошла снежная лавина с горы Арарат и напомнила о их существовании.
  Брат Иван Великанов под утро признался:
  - Ночью, когда соседи 'петардили', я тоже, сидя в кресле, тихо и скромно пару раз пукнул...
  Мне думается, что свою малую родину Гамлет и его семейство могли бы вспомнить и без шума. Достаточно в положенный час, минуту, секунду пригубить бокал вина и мысленно перенестись на землю своих дедов. Для этого не надо стрелять, орать и рвать на себе, допустим, бурку. Что сделаешь? Каждый живет, радуется и горюет, как умеет. Другой сосед моих родных Слава Труду (так мы его зовем между собою) - в прошлом алкоголик, ныне - трудоголик - отмечал тихо. Правда, 1 января в полдень он - зеленый, словно елка, заглянул к нам и с кислой помятой физиономией поинтересовался:
  - Сосед, сто граммов не нальешь? Голова трещит...
  - Нет. Все выпили, - ответил я ему, - сходи к Розалии (жена Гамлета). Она разливным 'армянским коньяком' приторговывает...
  Слава Труду болезненно сморщился, словно у него заболели все зубы разом, и разочарованно махнул рукой. Неуверенно поковылял на полусогнутых тощих ногах к себе.
  Прошлый Новый год я встречал в одиночестве, практически в одиночестве. Мама, пожаловавшись на вялость, легла спать часов в одиннадцать. Брат Иван Великанов лежал в 'своей' больнице. Я тогда сильно болел ЕЮ - женщиной, с которой никогда не буду вместе. На протяжении всех праздничных каникул моими подружками были Тоска Зеленая и Меланхолия Черная.
  Тоска Зеленая - коротышка и толстушка, похожая на жабу. Она в просторном зеленом балахоне, Глазки у Тоски маленькие, мутные, болотного тона.
  Меланхолия Черная - высокая, костлявая и сутулая брюнетка. Она в длинном до пят иссиня-черном облегающем платье. У нее темный 'ночной' взгляд.
  Я соображал с подружками на троих. Тосковал и предавался меланхолии.
  Сейчас к одиночеству отношусь спокойнее. Даже начинаю к нему привыкать. Нахожу в нем плюсы. Одиночество - это полная свобода. Правда, тягостная, давящая на душу свобода...
  Зима 200... г.
  
  16. Бабушка Настя
  
  Бабушка Настя - Анастасия Афанасьевна - моя соседка по коммуналке. Она недавно разменяла девятый десяток. Практически всю жизнь прожила в глухом мордовском селе среди вековых лесов. Она - мордовка, путающая мужской и женский род, как и жена горца Гамлета - Розалия. Средний род для бабушки Насти вообще не существует. Слова 'мясо', 'пиво', 'пальто'... она склоняет, как Бог на душу положит.
  А впрочем, ей было не до русского языка. В своем селе она говорила на родном мордовском. Тяжелый крестьянский труд с утренней темени до вечерних сумерек (ее юность пришлась на войну и нищету 40-х годов прошлого века) не располагал к чтению русской классики.
  Иногда на кухне за чаем она мне рассказывает истории из своей прежней жизни. Этих историй с десяток. Она их называет 'сказками'. Получается, вся ее долгая жизнь вмещается в несколько простеньких незамысловатых, косноязычно поданных 'сказок'. Из-за возрастной забывчивости бабушка Настя свои истории мне поведала уже по несколько раз. Самая любимая и светлая ее 'сказка' про поездку в город Губернск. К ней даже есть иллюстрация: маленькое пожелтевшее фото 40-х годов ХХ века. На снимке стройная миловидная девушка в светлом ситцевом платьице, в белых босоножках и кокетливой шляпке. Она тогда ездила к своему отцу, у которого уже была другая семья. Отец, по-видимому, чувствуя свою вину, приодел дочь, сводил в кинотеатр и накормил лимонами. Да-да, лимонами. Настя, живя в селе, слышала про сладкие, сочные и пахучие плоды из южных стран - апельсины, но никогда их не видела и не пробовала. Девушка высмотрела в буфете кинотеатра лимоны и упросила отца купить ей два. Он, пожав плечами, выполнил каприз дочери. Настя заворожено глядела кино о трудовых подвигах советского народа и, плача, давилась лимонами. Один она съела вместе с кожурой. Другой не осилила. 'Одна глаз у меня была вправа, дгугая - влева...' - так выразилась Анастасия Афанасьевна, вспоминая свои ощущения при знакомстве с экзотическим фруктом.
  Почему бабушка Настя живет в коммуналке? Она устала от постоянного шума (скандалов и матерщины) в доме дочери, что живет в двухстах шагах от нее. Дочь Клавдия - мужеподобная, неряшливая баба - забирает у матери более половины пенсии. Относится к Анастасии Афанасьевне грубо, часто орет и матерится. Бабушка Настя говорит, что дочь Клавдия видом и характером в покойного мужа.
  После поездки в Губернск к отцу девушка вышла замуж и уже ничего светлого, праздничного в ее жизни не было. Только каторжный труд, пьянство, матерщина и рукоприкладство мужа, воспитание детей, внуков и правнуков.
  Несколько лет назад бабушка Настя напросилась в сожильцы к одной одинокой старушке. Они вместе вели хозяйство, заботились друг о друге, жили в мире и покое. Около трех лет назад Настя ее похоронила и комнатка подружки ей досталась по наследству. Теперь дочь Клавдия постоянно прессует мать: хочет, чтоб она продала комнату и перешла жить в ее дом. Анастасия Афанасьевна тихо, но упорно сопротивляется.
  - Целыми днями диван гладишь! (Следует мат.) Мне хоть по дому поможешь (снова нецензурная ругань), - кричит Клавдия.
  - Ты хоть бы при соседе моей не материлась, - пытается ее остановить Настя.
  - Мат нам строить и жить помогает. Пусть слушает, чистоплюй малахольный (это в мой адрес). И не надо вздыхать и стонать (матерщина)! - продолжает ор дочь.
  - Это в молодости стонут и вздыхат от любови, а в старости от болезнев. Мне уже скоро восемьдесят два лет, - сопротивляется бабулька.
  - Вот бабе Зине девяносто три, а она до сих пор щи варит (мат)! - напирает, не унимается Клавдия.
  После подобных сцен я понимаю бабушку Настю. Понимаю, почему она ушла от дочери, внуков и правнуков и жила у чужой женщины. Бабулька как-то оговорилась, что и внуки, и правнуки все какие-то нервные, издерганные. Что, мол, у дочери (это мое короткое определение) филиал дурдома. Да, и глава филиала Клавдия - редкая бензопила в юбке.
  Зима 200... г.
  
  17. Картина
  
  Перед Старым Новым годом я заглянул к маме и брату. Иван Великанов мастерил небольшую и простенькую картинную раму из оставшихся от ремонта забора реек.
  - Когда сделаю раму и вставлю рисунок, увидишь. Заценишь! - важно сказал он мне и хитро подмигнул.
  Я с мамой пил чай, а брат пилил, постукивал молотком, наждачил на веранде. Через некоторое время он меня поманил рукою в свою комнату. На стене висела новая картина, закрытая старым выцветшим маминым платком.
  - Я тебе, Спиноза, расскажу, как появился у меня этот замечательный рисунок, а потом его покажу.
  - Я весь большое ухо, Князь, - бросил я, удобно устроившись в кресле.
  - Вчера зашел ко мне Алекс Пипецкий, - начал мой брат.
  Справка об Алексе Пипецком.
  Он губернский прозаик и поэт. Весьма плодотворный литератор и большой любитель жидкостей, содержащих алкоголь. Его девиз: 'Ни дня без строчки, ни для без бочки!' Более года назад Алекс на Центральном рынке Губернска познакомился с вдовой из нашего села Рабово. Она продавала домашнее молоко. Я не знаю, какую чушь нес Пипецкий, но простая, бесхитростная одинокая сельская женщина пригласила его в гости. Он приехал к ней и уже второй год гостит. За это время он нигде толком не работал. Куда устраивался - выдерживал не более недели. Точнее, его выдерживали, терпели не более недели: кому нужен постоянно пьяненький работник? Правда, вру, в ночных сторожах Пипецкий продержался недели две, но тоже, как и с предыдущих работ, его поперли. Не секрет, большинство сторожей в одиночестве вечерком, чтоб скрасить долгую ночь, прикладываются к бутылочке. Алекс Пипецкий пил больше, чем трое его сменщиков вместе взятые. В доме своей рабовской подруги литератор ничего не делает, ссылаясь на то, что его руки художника заточены исключительно под ручку и пишущую машинку. Живет по принципу: 'Ты - мне, я - себе'. При случае может пустить фальшивую слезу и довольно правдиво сыграть недомогание или болезнь.
  Если описывать его фигуру и 'пейзаж лица', то он ближе всего по фактуре к покойному комедийному актеру Савелию Крамарову плюс большой, свернутый набок, шнобель (нос).
  Если говорить о его творчестве, то я уже отмечал, что он очень плодовитый. Пипецкий выпустил с полсотни поэтических сборников, но, на мой субъективный взгляд, все стихи подобны стекляшкам. Лучше издать одну книжку в пятьдесят стихов, но чтоб каждое стихотворение было подобно пусть не драгоценному, но хотя бы полудрагоценному камешку.
  Я отвлекся от рассказа Ивана Великанова. Возвращаюсь к нему.
  - Вчера зашел ко мне Алекс Пипецкий, - начал мой брат, - с порога поэт вдохновенно продекламировал, точнее, тихо и сипло пропел: 'Закрутила, завертела, засвистела и запела...'. Сделав паузу и округлив пьяненькие кроличьи глаза, закончил более громким голосом: '...Ме-е-те-ель!..'.
  (Признаюсь, мой брат рассказывал про Алекса Пипецкого проще. Я добавляю побольше красок. - Прим. А. З.)
  - Иван Великан, - обратился он ко мне, - погода шепчет: 'Займи и выпей'. Дай двадцать рублей на гранчак огненной воды! (Огненная вода - спирт низкого качества, разведенный водой из крана. Этим пойлом приторговывает Розалия - жена горца Гамлета. - А. З.)
  - У меня, Алекс, осталось всего лишь пятьдесят рублей из 'конфетных' денег, - с сожалением ответил я ему, - а еще полмесяца впереди...
  - Я верну тебе эти несчастные двадцать рублей! - напирал Пипецкий.
  - Ты у меня, Алекс, брал три месяца назад пятьдесят рублей. Так их до сих пор и не вернул.
  - Уважаемый, Иван Великан, плюнешь мне на плешь, если я завтра в этот же час не принесу все долги. Дай двадцать рублей! - губернский поэт изобразил нечеловеческую боль, страдание на своей несвежей физиономии.
  - Но... - начал я.
  - Никаких 'но'! - перебил он меня, - дай двадцать рублей! Умираю! - красные мутные глазки просителя увлажнились, по щекам потекли слезы.
  Мне стало жаль Пипецкого и я вместо двадцати дал ему тридцать рублей. Полчаса спустя в нашу дверь снова позвонили. Это был опять Алекс Пипецкий - оживший, веселый с ярким праздничным рисунком, на котором экзотические цветы и бабочки. Поэт стал нахваливать принесенный рисунок: 'У тебя, Иван Великан, будет в доме вечное лето, будет кусочек райского уголка. Вставишь этот шедевр в дорогую золоченую раму и повесишь на видное место. Плюнь мне на плешь, если я не прав...'.
  Меня рисунок сразу же очаровал. Ведь я сам рисую и знаю цену прекрасному. Я отдал Алексу последние двадцать рублей и простил все прежние долги. Сегодня я смастерил простенькую раму и вставил в нее шедеврик. Со временем я подкоплю денег и куплю достойную раму для 'Вечного лета'. Так я назвал рисунок. Он небольшой (42х53 см), но очень оживил мою комнату, мою келью. Он словно окошечко в другую, иную жизнь, где вечное лето, где яркие карнавальные краски, где всегда тепло и светло. Где нет снега и холода, длинных темных ночей и коротких тусклых дней. Где нет долгих дождей и жирной грязи с горами мусора. Где нет вечно пьяных угрюмых и неряшливых людей в серых одеждах... - тихо, в задумчивости закончил свой рассказ Иван.
  (Монолог Ивана был проще. - А. З.)
  - Давай позовем маму и ты, Князь, нам обоим покажешь 'Вечное лето'.
  - Давай позовем, Спиноза. Ма-а! Ма-а! - несколько раз крикнул Великанов.
  Я сидел в кресле, мама, вытирая руки полотенцем, стояла в дверном проеме. Мой брат с торжественным выражением лица сдернул платок с картины.
  - Эх, Емелюшка! Емелюшка! - разочарованно вздохнула мама, - кусок обоев вставил в раму и любуется им. Сосед Гамлет стены в сенях оклеил такими обоями. Я осенью арбузы у него покупала и видела их. Емелюшка!
  Иван сник, скукожился, стал на голову ниже себя прежнего, того, что еще был минуту назад.
  - Сынок, извини меня. Я не хотела. Так получилось, - мама приобняла брата.
  - Все нормально, ма... Все нормально.
  - Мне на кухню надо. Я молоко поставила на плиту. Будет манная каша с изюмом. Твоя любимая, Иван, - мама ушла.
  - Я чем больше узнаю людей, тем больше люблю Царя. Да, тем больше люблю Царя, - произнес Иван.
  (Царь - маленький беспородный пес. Его подкармливают мои родные. - А. З.)
  - Я тоже, Князь, чем больше узнаю людей, тем больше люблю пауков, змей, крыс, жаб и прочих душек.
  - Шутишь, Спиноза?
  - Почти нет.
  - Получается, Пипецкий опять мне подложил свинью? Когда-нибудь мне это надоест, и я его больно ударю...
  - Ты, Иван, лучше не пускай его в дом. Гони этого алкаша и альфонса вон...
  Зима 200... г.
  
  
  18. Влад
  
  Когда мне было лет пять-шесть, в одной сельской избе я увидел большую деревянную раму, под стеклом которой соседствовало множество пожелтевших черно-белых фотографий.
  Мы уже жили в Рабово. У меня на работе за шкафом пылилась картина с изображением юного Володи Ульянова и его матери. Я вытащил ветхий лист фотокопии с революционным семейством и на ее место вставил десятка два наиболее дорогих мне снимков. Среди них: юная мама, мой брат, я - маленький и большой, сын и бывшая жена, друзья детства и юности, собратья по перу и даже фотокопия со снимка 1912 года, где запечатлен прадед Георгий Спиридонов с бабушкой Машей. (Прадед - в расцвете сил, бабушка - в нежном возрасте.). Сей фотовернисаж в раме из бука я повесил над своею кроватью. Почти в центре картины маленькое любительское черно-белое фото с пятью молодыми людьми: Паша Прицепа, Егор Стрельцов, Влад Брикетов, Денис Козаченко и я - Андрей Заноза.
  Почему я вспомнил своих друзей детства и юности? Недавно пришло письмо от знакомого из Украины, где он коротко сообщил о смерти Влада Брикетова. Признаюсь, пути-дороги пятерых друзей к двадцати пяти - тридцати годам разошлись. Каждый жил своими заботами и проблемами. У каждого был свой новый круг знакомых, друзей, коллег.
  Я порой думаю, что друзьями мы стали по воле случая, так как все, кроме Егора Стрельцова, жили в одном стоквартирном доме и были одних лет.
  Разбившийся насмерть в ДТП Влад Брикетов, он же Колбас (так мы его дразнили) в детстве походил на розовощекого поросеночка. Признаться, он сильно комплексовал от своей полноты. Его же мама - тетя Кама, врач невропатолог - постоянно внушала сыну и нам, мальчишкам, что Владик в меру упитанный, а мы - чуть ли не дистрофики.
   Как-то раз я пошел к Колбасику. У дверей его квартиры замялся и перед тем как нажать на кнопку звонка, услышал следующий разговор:
  - Поел и в туалет! - отчитывала Владика его старшая сестра Лена, - посидел, облегчился и снова за стол! Только ешь и гадишь!
  Владик что-то тихо бурчал в ответ. Его слов я не расслышал, только: 'бу-бу-бу'. Видимо, он сидел в туалете.
  Годам к восемнадцати он из поросеночка превратился в кабанчика. Говорят в народе, что только двоечники рано женятся. Влад Брикетов нарушил это правило. Он с отличием (красный диплом) окончил морской колледж и в девятнадцать лет взял в жены девушку по имени Лиана. Я тогда еще над женихом подтрунивал: 'На каждую Лиану есть своя обезьяна'. Он, матерясь и изображая злость, гонялся за мною.
  Годам к двадцати он сформировался и телесно, и духовно. Главными ценностями для Влада стали: работа, деньги, женщины, хорошая одежда, много еды и вина, машина - желательно иномарка. Брикетов был патологически жадным до материальных, физиологических сторон жизни. Много, не жалея себя, работал, много пил и ел, маниакально любил женщин. Он напропалую гулял от первой жены Лианы, не унимаясь, ходил налево и от второй, Елены.
  Незадолго до распада СССР Влад занялся бизнесом. Он имел маленький бар в центре городка и два магазинчика на рынке. В смутные бандитские девяностые годы он их лишился. В последнее время работал мастером на мясокомбинате.
  Погиб Влад Брикетов чуть более года назад. Со слов знакомого, он после бурной новогодней ночи отправился на 'Мерсе' к своей маме на домашний борщ. Не справился с управлением и врезался в столб. Смерть наступила сразу. Он не мучался.
  Мне, порой, кажется, что вместе с уходом Влада я потерял часть своего детства и юности. Потерял часть себя. Потерял навсегда. И некто, кроме розовощекого и пухленького Владика-Колбасика, эту часть не вернёт, не восполнит. Увы.
  Зима 200... г.
  
  19. О тараканах
  
  Искусство - это бегство в детство. Для меня во всяком случае. Когда кропаю стишата или рассказики - нахожусь в другой реальности, которая фантастичнее, сказочнее обычной жизни. Ухожу на энное количество минут или часов от быта, проблем, забот... Живу жизнью своих героев, перевоплощаюсь, переношусь в другое время и место. Графоманя, я могу позволить себе (литературному герою) все, что угодно. Бумага все стерпит. Согласен, я, как и мои приятели литераторы, с тараканами в голове. А кто без тараканов? Раньше придерживался философии: 'Мир - балаган, а люди - клоуны'. На мой субъективный взгляд, у каждого из нас, из человеков, водятся в голове тараканы. Правда, у творческих натур они разноцветные - всех цветов радуги. Поэтому делаю вид перед рабовскими знакомыми, что у меня обычные тараканы. Никому не показываю и не читаю своих стихов и рассказов. Они этой блажи не поймут. Они слишком прагматичны, чтоб не сказать приземлены. Они живут просто. Их проблемы и заботы касаются только того, что можно съесть и выпить, что можно надеть и чем развлечься... Развлекаются обладатели обычных тараканов желтой прессой (кто с кем из 'звезд' живет, кто с кем спит, что есть и пьет...); книгами 'великой писательницы современности Дарьи Донцовой и ей подобными авторами; примитивными, изнуряюще-долгими сериалами; трехаккордной музыкой с безграмотными пустыми песенками текстами - то есть попсой.
  Обладатели обычных тараканов не виноваты в отсутствии вкуса. Им его просто не привили, не развили. Для них все золото, что блестит.
  На мой взгляд, если бы все люди, если бы каждый из человеков писал бы стихи или пел, рисовал или играл на каком-нибудь музыкальном инструменте, то планка качества масскультуры сильно бы поднялась. Не было бы места бездарям среди любимцев народа. Да и сами люди - пишущие, поющие, рисующие... - стали бы чище, красивее и одухотвореннее. Мир людей поднялся бы на новую, более высокую ступень развития.
  P. S. Перечитал написанное. Мои размышления отчасти похожи на монологи брата Ивана. С кем поведешься - того и наберешься...
  Зима 200... г.
  
  20. Царь
  
  Днем у магазина 'Космос' встретил пса моих родных - Царя. Брат с мамой его хорошо кормят, но он все равно любит попрошайничать то у одного, то у другого, то у третьего... из магазинов. Пес придает своей мордашке, глазам такое горестное, сиротское выражение, что сердобольные люди (особенно старушки), выходя из магазина с покупками, обязательно делятся с 'несчастным'.
  О Царе. Позапрошлым летом во дворе моих родных появился малюсенький зачуханный и блохастый щенок. Он с улицы пролез в одну, известную только ему, щель. Мама его сытно накормила, а брат унес к магазину (может, кто-то подберет). Не прошло и часа, щенок снова оказался у входных дверей дома.
  - Ма-а, видишь, масик выбрал нас. Пусть с нами живет. А-а? - упрашивал мой брат маму.
  Мама не хотела брать ни кошку, ни собаку, потому что когда они умирали или пропадали, она сильно переживала, плакала и даже болела. Мама боялась привыкнуть, прирасти к очередному животному и вновь при его потере мучиться, но брат Иван Великанов ее уговорил.
  Они щенка баловали: кормили разными вкусностями, поили домашним молоком, купали с зоошампунем, ловили блох и принципиально не сажали на цепь.
  Недели две спустя после появления щенка у меня с братом состоялся следующий разговор:
  - Спиноза, как бы ты назвал нашу с мамой собаку?
  - А у вас есть вариант, Князь?
  - У соседа Гамлета пса зову Барон. Слава Труду назвал собаку Маркизой. (Барон - рыжий беспородный пес. Злобный и глупый. Звеня массивной цепью, он лает на всех подряд, а по ночам воет. Маркиза - крупная, тощая и вислоухая сука без всяких признаком, намеков на голубую кровь.) Я тоже хочу назвать нашего щенка красивым благородным именем. Например, Император.
  - Слишком длинно, Князь. Четыре слога. Замучаешься, пока выговоришь.
  - А как, Спиноза?
  - Назови его просто Царем. Царь - один слог и по статусу царь выше баронов и маркиз.
  Я, признаюсь, подшучивал над братом Иваном Великановым. Меня всегда раздражало и где-то даже бесило желание большинства обывателей давать своим братьям меньшим, породистым и беспородным, 'дворянские' клички. Мой брат, не заметив иронии, принял доводы в отношении клички Царь за чистую монету.
  Мама предлагала назвать щенка Шариком или Дружком, но Иван ее уговорил и маленький шерстяной, часто повизгивающий, живой и теплый комочек стал именоваться Царем.
  Царь рос-рос, но не вырос. Он размером с крупного кота. Иван Великанов смастерил псу будку, но тот в ней не живет, не спит, не греется в непогоду. 'Его величество' бродяжничает по центру села Рабово. Домой приходит подкрепиться, отметиться. Спит пес на сеновале у соседей. Мама, накормив Царя, частенько берет его на руки. Прижимает Царскую мордашку к своей щеке и сюсюкается с ним. Брат Иван Великанов на полном серьезе говорит:
  - Я Царя больше люблю и уважаю, чем соседей Гамлета и Слава Труду...
  Я же пса пафосно зову Царь Блоходав 1. Он откликается и дружелюбно машет хвостом.
  Зима 200... г.
  
  21. Соседи
  
  Соседи моих близких - горец Гамлет и Слава Труду - с давних пор соревнуются, пытаются удивить друг друга и остальных соседей своим достатком, богатством.
  Дам физические портреты этих двух персонажей. Слава Труду. Некоторых человеков матушка Природа вырезает тонкими, дорогими резцами и раскрашивает в праздничные цвета. Славу Природа вырубила топором из полена и макнула в ведро с серой краской.
  О Гамлете с трудно выговариваемой фамилией. Как-то раз летом я его увидел в огороде в одних шортах. Так вот, если б из губернского зоопарка убежала обезьяна, то Гамлет на некоторое время мог бы ее вполне заменить. Уж слишком волосатый.
  Черкну о внутреннем мире Славы Труду. Редкий скупердяй. Вечно ноющий, плачущий о том, что, мол, пенсия маленькая. Никогда первым не поздоровается. Никогда не скажет 'спасибо' за десяток данных ему гвоздей или налитые сто граммов. Мало того, может упрекнуть, что водка некрепкая или рюмка маленькая.
  О душевном 'богатстве' Гамлета я могу только догадываться. Однажды я его увидел сидящим на пне возле нового, крашенного в революционно-красный цвет, туалета. Горец был погружен в думы. Предполагаю, он не размышлял о бренности земного пути; не гадал, через сколько миллионов лет погаснет звезда по имени Солнце; не задавался извечными вопросами: 'Быть или не быть?', 'Что делать?', 'Кто виноват?'...Он, скорее всего, прикидывал, где можно подешевле купить бычка или пару-тройку свиней. Забить их и подороже сбросить разделанные туши.
  Гамлет вместе со своим сыном Карапетом - нагловатым и туповатым малым - занимаются всем, что приносит деньги. Они ничем не брезгуют. Главное, чтоб было побольше бабла (денег).
  Мой брат Иван Великанов, пообщавшись с Гамлетом и Слава Труду, очень точно и в то же время коротко их охарактеризовал: 'Соевые конфеты, завернутые в фантики из-под шоколадных'.
  Итак, два эти соседа соревнуются в достатке. У Гамлета большой гараж (бывшая собственность совхоза) и несколько машин, а у дочери Слава Труду Светланы богатенький спонсор, который ниже ее на полголовы и старше в два с хвостиком раза.
  Моя мама, увидев из окна 'Мерс' Светланиного благодетеля, всегда в шутку говорит: 'Вторая папа Светы приехала'.
  Гамлет поменял обычные деревянные окна (рамы были в нормальном состоянии) на нобелевские.
  Слава Труду за деньги дочериного спонсора покрыл крышу (шифер мог бы еще с десяток лет послужить) серебристой жестью.
  Гамлет заменил стандартную антенну на спутниковую 'тарелку' (эта 'дура' в диаметре - более метра).
  Слава Труду обшил большой высокий сарай сайдингом (каприз дочери).
  Гамлет сделал новый забор из плоского шифера.
  Слава Труду стал топить баню газом.
  Гамлет выкармливает с десяток свиней (запашок - не приведи Господи).
  Слава Труду недавно завел вторую корову...
  Как-то раз я говорил с братом Иваном Великановым о соревновании соседей и сболтнул лишнее. Мол, если бы Гамлет повесил своему псу Барону на шею лучший галстук, а Слава Труду купил бы корове седло, то они бы друг друга порядком удивили. И соседей, конечно.
  Иван Великанов запомнил мною сказанное и передал соседям. Гамлет от избытка эмоций забыл русский язык и стал, захлебываясь, орать на своем наречии. Слава Труду же глухо, в нос что-то пробурчал и посетовал на мизерную пенсию.
  Гамлету под пятьдесят. Его мучает язва желудка. У Славы Труду шалит давление и проблемы с глазами. Но они не унимаются и соревнуются. Сил все меньше, а дури все больше!
  P. S. С возрастом появляется все больше болячек (болезней), давит груз лет, выматывают работа и быт. Надо беречь, охранять и поддерживать в нормальном состоянии накопленное годами...
  На мой субъективный взгляд, надо, наоборот, освобождаться от всего лишнего: 'ведер без дна', 'чемоданов без ручек'... Они мешают идти налегке дальше по жизни.
  Зима 200... г.
  
  22. Попс
  
  Я шел к своим родным. С неба сыпалась снежная крупа, словно кто-то там - на верху мелко крошил пенопласт. Снега в этом году выпало мало. Сугробов как таковых нет. Еще три недели - и весна (календарная).
  Возле магазина 'Космос' трое мальчишек бегали, кричали, смеялись, били друг друга ранцами. Один из них изловчился и свалил другого попой. Да-да, попой. Он разбежался, подпрыгнул, в полете развернулся и, выбросив вперед свой тощий зад, ударом в спину сбил своего приятеля. Тот упал лицом в пушистый сугроб и захныкал. Через мгновение все трое снова прыгали и смеялись.
  Вспомнился один эпизод из прежней бессарабской жизни. Я тогда зашел в комнату брата Ивана Великанова. Он был не один. На диване рядом с Иваном сидел его приятель Кеша. На журнальном столике гора конфет и кучка фантиков. У них был 'день сладостных мечтаний'. Кеша - в рубашке телесного тона с пуговицами разных форм, размеров и цветов. По-моему, он в этой рубашке и спал. Не припомню, чтоб он в теплое время года был в какой-то другой сорочке или, допустим, футболке. Впрочем, это деталь, мелочь, не относящаяся к делу.
  - Спиноза, мы с Кешей придумали новый вид спорта! - радостно выкрикнул мой брат.
  - Какой же, Князь?
  - Кеша, расскажи ему.
  - Кхе-кхе, - откашлялся обладатель рубашки с разными пуговицами и тихим вялым голосом повел речь. - Есть спорт бокс. В нем соперники бьют друг друга руками. А мы придумали новый вид спорта, где бьют друг друга исключительно попами...
  Заметив мою улыбку, Кеша чуток стушевался, стал теребить тощей и бледной птичьей ручкой-лапкой пуговицу на рубашке.
  - Кхе-кхе. Так вот, - продолжил он, - суть в том, что на ковер типа борцовского выходят два попсера..
  - Попсера? - переспросил я.
  - Да, попсера. Наш с Иваном спорт называется попс - от слова 'попа'. Кто им будет заниматься, тот будет именоваться попсером. Так вот, кхе-кхе, выходят два попсера и начинают толкаться попами. Больше ничем нельзя бить, только попой. Ковер пусть будет круглым, метров пять в диаметре. Если один попсер сбил другого с ног и тот коснулся двумя руками ковра, то это чистая победа. Если коснулся одной рукой ковра - потерял, допустим, пять баллов. Если встал на колени - тоже минус пять баллов. Если вышел за пределы ковра - минус, допустим, два балла. Все тонкости попса можно продумать в ходе развития этого нового замечательного вида спорта...
  - Как ты думаешь, Спиноза, надо нам запатентовать новый вид спорта? - вмешался мой брат.
  - Не знаю, Князь. Но попс - забавный, смешной спорт. Это однозначно.
  - Соревнования по нему можно устраивать на народных гуляниях, - продолжал Кеша, - чтоб людей посмешить, поднять им настроение. Прыгают же в мешках и канат перетягивают... И главное, кхе-кхе, - добавил приятель моего брата, - в попсе минимальный травматизм, - в тонких нервных пальцах он вертел оторванную от рубашки красную пуговицу с хвостиком черной нитки.
  Зима 200... г.
  
  23. Павлушенька
  
  Недавно мне приснился странный сон. А впрочем, какая голова - такие и сны. Словно я на Украине, в своем родном городе Аккермане подхожу к пятиэтажному дому, с которым связаны тридцать лет моей жизни, а его угол до второго этажа в обоях. Их клеит тетя Лида - мать моего приятеля детства Павла Прицепы, а сам Паша мелькает в окне темной комнаты. Он тоже клеит обои, только внутри квартиры.
  Признаюсь, во сне я сильно удивился тому, что обои наклеивают снаружи дома. Что только не приснится?
  Паша Прицепа, Прицеп, Прыщ, Павлович, Павел Павлович, Павлуша, Павлушенька, как ты поживаешь? Не женился ли в пятый-шестой раз? Когда я уезжал с Украины (пять лет назад), Паша был в четвертом официальном, документально оформленном браке, Ему шел тридцать девятый год.
  Павел Павлович Прицепа у меня ассоциируется с женщинами и туалетом. Объясню. Когда Павлушеньке (так его ласково зовет мама - тетя Лида) исполнилось двенадцать лет, он стал проявлять недюжинный интерес, любопытство к женщинам. Все летние школьные каникулы он просидел в грязном, смрадном общественном туалете, подглядывая за тетками-бухгалтерами из сельхозтехники (это предприятие находилось рядом с нашим домом).
  Олег - рослый, смуглый, курчавый парень (похожий на цыгана) из старшего класса как-то спросил у Паши:
  - Хочешь, Прыщ, увидеть голую тетку?
  - Хочу, - потупив глаза и покраснев, тихо ответил Паша.
  Олег взял за руку 'любознательного' и повел к сортиру. (Если бы Паша проявлял такой же интерес к учебе, как к женским гениталиям, то учился бы исключительно на одни пятерки. В школе же он был слабым троечником.) Они подождали, когда в отхожее место зайдет очередная бухгалтерша. Подошли к двери. Олег, что есть дури дернул ее на себя. Шпингалет согнулся, и дверь распахнулась...
  Тетка вылупила на нежданных гостей глаза. В них, как мне думается, был первобытный ужас вперемешку с удивлением и стыдом.
  - Гляди, Прыщ! - хладнокровно сказал Олег Паше.
  Мгновение спустя 'жертва' опрокинулась назад на загаженный и заплеванный пол. В судороге скривив рот, заверещала: 'А-а-а!'.
  - Бежим! - крикнул 'экскурсовод' и потянул за собою обалдевшего Пашеньку.
  Паша вырос. Окончил мореходное училище и по распределению попал в Керченское морское пароходство. В Керчи он приглядел тридцатилетнюю женщину - единственную дочь начальницы отдела кадров пароходства и боцмана. Женщина была старше Паши на восемь лет. Он ее охмурил и женился. Ее родня посодействовала устройству зятя на хорошее судно с приличной зарплатой. Их совместная жизнь длилась недолго. Возвратившись из очередного рейса, наш моряк обнаружил в своем семейном гнездышке другого мужчину. Точка!
  Вторая Пашина жена была его моложе. Ее родители успешно трудились на мясокомбинате, а бабушка, владея виноградником площадью в пятьдесят соток, имела достойный доход от продажи вина. У Паши родилась дочь, но жизнь тоже не заладилась, и они развелись. Поговаривали, что он дрался с женой и давал оплеухи маленькой дочери.
  Паша устроился на крупный городской завод слесарем-сборщиком. На предприятии трудилось много женщин. Он 'казановничал'. Его за глаза звали Султаном. Между делом Павлович сдал на права в автошколе, хотя машины ни у него, ни у его родителей не было. Тетя Лида в ту пору с досадой пожаловалась моей маме: 'Павлушенька выучился ездить на машине. Хочет жениться на женщине с машиной. Но те, шо с машиной, за него не хотят идти, а те, шо без машины, хотят, но Павлушеньке не нужны'.
  Третий раз Павлович женился на дамочке значительно старше себя. У нее была просторная четырехкомнатная квартира. Но долго они вместе не прожили. Он сбежал от дамочки в Москву якобы на заработки. Из столицы России (СССР рухнул) он позвонил и сообщил третьей жене, что в него страстно, просто безумно влюбилась генеральская дочь и он, мол, не может ей отказать. Это была сказка, сочиненная Павлом Павловичем. Его старший брат-москвич, приехав в Аккерман, рассказал, что Паша, проживая у него, полтора месяца пролежал на диване, лузгая семечки и смотря видик. Мол, нигде не работал, никуда не ходил.
  Четвертая жена Павловича была значительно его моложе. Замуж выходила в первый раз и, следовательно, сыграли свадьбу с гостями, машинами, рестораном.
  Надо заметить, что все четыре Пашины свадьбы были проведены со всеми полагающимися атрибутами и церемониями. Его родители влезали в большие и длительные долги. Занимали у одних, потом у других и отдавали первым кредиторам, слезно просили у третьих и отдавали вторым... Тетя Лида из кожи вон лезла, только чтоб Павлушеньке было хорошо.
  Незадолго до моего отъезда из Украины четвертая жена Паши родила сына. Павлович же работал сантехником. Так или иначе его жизнь снова была связана с туалетом.
  Зима 200... г.
  24. О творчестве
  
  Знакомый губернский поэт как-то мне признался: 'Мучился бессонницей и сочинил девять стихов...'.
  Вечером и ночью на работе, во время суточных дежурств, обдумал полтора десятка миниатюр, так или иначе связанных с творчеством. Излагаю их на бумаге.
  
   КОШКА
  
   У рок-музыканта Андрея Макаревича есть песня о кошке. Суть песни в том, что все животные и птицы сбиваются в стада и стаи, ' И только кошка гуляет сама по себе и лишь по весне с котом...'
   Один известный российский биолог сказал, что когда человечество стало объединяться в большие стаи ( 40-50 тысяч лет назад), то оно стало глупеть. Мозг гомо сапиенс уменьшился, так как человеческие стаи старались избавиться от самых умных, от слишком агрессивных и непохожих на них ( Умные и непохожие - это, как правило, учёные и художники; агрессивные - убийцы и насильники.)
   Булат Окуджава в одной песне тоже говорил о тяге к 'кучкованию':
  
   '... Дураки обожают собираться в стаю,
   впереди главный - во всей красе...'
  
   Но вернёмся к кошке, что гуляет сама по себе -,точнее, к хорошему художнику. (Понятие 'художник' ёмкое. Это и литератор, и живописец, и актёр, и музыкант...) Он - хороший художник, как и кошка, по своей сути не стадное животное. Он чувствует всем своим существом, каждой клеточкой, что стадо может убить его индивидуальность, так как представителей стада раздражает непохожесть художника, ибо большинство любит единомыслие и единообразие.
  Для Союза Писателей (советского) такие мастера слова, как Хармс, Бабель, Платонов... были подобны белым воронам - изгоям, юродивым.
  Самобытному, оригинальному художнику вредны всяческие союзы и партии, так как
  они загоняют его в клетку, подрезают крылья, держат на коротком поводке, иначе говоря, ограничивают свободу его творчества.
  Настоящий художник - кошка, которая гуляет сама по себе...
  
  
   ДОМ
  
  Художественные произведения сродни архитектуре. Когда они написаны мастерски - похожи на удачно построенные здания. Это характерно и для короткого стиха, и для объемного романа.
  Слабая 'вещичка' похожа на нелепую скособоченную хижину, где вместо окон - двери, и, наоборот, нет трубы, где-то в стенах трещины, а то вообще куски старой фанеры или листы ржавого железа. Ветер критики дунет, и вся хижина завалится набок, подняв клубы пыли и оставив после себя гору хлама и мусора.
  Может получиться произведение-здание по солиднее, посерьезнее. Но оно порой отталкивает серостью, убогостью, какой-то приземленностью, как советские многоэтажки-близнецы.
  А есть произведения-дома, выполненные в гремучей смеси архитектурных стилей. Тут и барокко, и антика, и готика... Русская резьба по дереву и... пещерная живопись. Главное - чтобы не отказали вкус и чувство меры 'архитектору', то бишь писателю.
  Вы, наверное, встречались с яркими праздничными домиками в гирляндах ( на детских площадках и ярмарках ) напоминающими елочные украшения или, допустим, аппетитные пластмассовые фрукты. Такие домики, увы, мертвы. В них летом жарко, а зимой - холодно. Они не для жизни. Так, бутафория. Есть 'архитекторы', что строят лишь воздушные замки. Они порой десятилетиями вынашивают замысел, устно рассказывают о своем красивом доме-романе, какой он, мол, будет в будущем. Но так его и не строят. Одни слова, слова, слова...
  Литераторов много. И все они возводят свои домики, дома, дворцы. Главное - не лепить замки из песка. А то набежит волна времени и запросто слизнет такое строение, словно его никогда и не было...
  
  О СЛОВЕ
  
  У любого слова есть цвет и запах, вкус и вес. Слова бывают звонкие и глухие, мягкие и твердые, как и буквы, из которых они состоят. А еще они бывают огненные и ледяные.
  Цвет у слов от прозрачного, словно утренний воздух в деревне, до иссиня-черного крыла ворона. Запах - от чистого дыхания младенца до зловоний канализации мегаполиса . Вкус - от белого домашнего хлеба до черного горького шоколада. Вес - от пылинки, повисшей в воздухе, до неподъемного креста, что каждый из нас несет на себе. Звучание - от пения жаворонка в небесной синеве до барабанной канонады войны. Слова бывают вязкие, как мед, и твердые, словно оружейная сталь. Теплые, как ладонь матери, и студеные, словно ветры Антарктиды.
  Слово 'мама'. Оно в розовой тональности, оно нежнее красок рассвета. Запах - легкий, пряный. Вкус наливного, чуть перезревшего яблока. Звучание - мягкое, две буквы 'м'. На вес оно не тяжелое, но и не легкое. Слово тянется патокой: два слога, и оба одинаково вязкие. Слово 'мама' теплое, словно парное молоко. Но самое важное - это одно из самых дорогих и любимых слов русского человека. Его первое слово.
  
   ВИНО И ХЛЕБ
  
  Правильнее было бы поставить впереди названия миниатюры слово 'хлеб', но так лучше звучит. Хлеб - это каждодневный труд, будни, основа жизни. Вино же - праздник, веселье, отдохновение.
  Для меня 'вино' - синоним творчества, вдохновения, ибо оно опьяняет, наполняет сердце восторгом, радостью. Вы на полотне и бумаге, в звуках и камне выражаете свое пусть небольшое, но отличное от других 'я', свое видение мира.
  Хлеб - труд, будни, основа жизни - дает духовную пищу для вина-творчества-праздника. Одно рождает, дополняет, поддерживает другое. Они неразделимы, как день и ночь, жизнь и смерть, мужчина и женщина. Хлеб без вина - каторга, серое однообразие, ночь длиною в жизнь... Вино без хлеба - праздность, леность, полный упадок, 'обломовщина'.
  Хлеб - кряжистый бородатый мужик с косолапой походкой и мозолистыми натруженными ручищами. Вино - озорное, непоседливое дитя с хлопушками и воздушными шариками всех цветов радуги. Хлеб и вино идут, взявшись за руки. Они - одно целое!
  
   ЛЮБИМЦЫ
  
  Если условно представить, что человечество - это мать, а отдельные его яркие, выдающиеся представители - дети. То политики, вожди, полководцы, царственные особы, как правило, не обласканные дети. Зато художники, поэты, музыканты... - любимцы.
  Сильным мира сего не прощают ошибок и слабости, их осуждают, проклинают, казнят, предают анафеме... Творческим натурам прощается практически все: пьянство, распутство, дурной характер, неадекватное поведение...Потому что все это - шалости обожаемого дитя.
  
  ПАРОВОЗ
  
  У каждого крепкого автора есть одно или несколько наиболее удачных произведений. Это и будет 'паровоз', который тянет за собой во времени и пространстве остальные, менее удачные стихи, рассказы, романы, пьесы, словно длинный-предлинный состав. 'Паровоз' - лицо автора, его визитная карточка, гарантия остаться в литературе, занять свое место, свою нишу.
  Например, Ханс Христиан Андерсен - великий сказочник, известный во всем мире. А ну назовите десять его сказок! Сложно? Вспомнятся, прежде всего 'Снежная королева', 'Гадкий утенок', 'Голый король', 'Огниво' и еще несколько. Это и есть андерсеновский 'паровоз', остальные сказки - длинный состав, десятки вагонов. Если у автора нет знаковых произведений - 'паровоза', тогда его 'состав' стоит на запасном пути или вообще в тупике. Если же есть удачные, как говорил Антон Чехов, вещички, тогда '...паровоз вперед летит!'. Та же ситуация и в остальных видах искусств.
  
  А ПОЧЕМУ У ТЕБЯ ТАКИЕ БОЛЬШИЕ УШИ?
  
  Критика - вещь нужная, но не всегда.
  Человек рождается, формируется, вырастает. У него свой природных цвет волос и глаз, форма носа и ушей, особенности сложения тела.
  Способности к творчеству тоже даются от природы - родителей - Бога. У каждого художника есть свой потенциал, своя высота, выше которой он, как ни пытайся, не поднимется.
  Стоит ли, допустим, критиковать поэта за штампы, банальные рифмы, словесную неуклюжесть?.. Это похоже на приставание Красной Шапочки к Волку, переодетому в бабушку: 'А почему у тебя такие большие уши?..'.
  Можно, конечно, при помощи медицины изменить цвет кожи, удлинить ноги, нарастить волосы... Так же слабый поэт при поддержке более сильного может улучшить свои тексты посредством кардинальной их переработки. Но с другими, чужими образами и рифмами - это уже будет не он, не его сущность, не его мир.
  Если в несколько слов: тело, ум и сердце - без вмешательства медиков - неизменны. И не стоит требовать от человека невозможного, только врага наживешь.
  
  ВЫВЕСКА
  
  Если у магазина плохой фасад, невыразительная вывеска - в него заглянет меньше покупателей. Та же ситуация в литературе и еще в нескольких видах искусств.
  Литература. Книга. Если книга плохо оформлена и имеет скучное, не интригующее название - ее прочтет значительно меньше людей. Та же домохозяйка скорее будет смотреть киносериал, разгадывать кроссворды, пить чай с соседкой.., чем возьмется за 'серенькую' книгу с таким же 'сереньким' названием.
  Человека встречают по одежке, книгу - по обложке (В. М.).
  В свое время А. П. Чехов шутил (дословно не помню): '...Самое трудное - это придумать название рассказу...'.
  Вывод: Мало написать достойный рассказ, интересную повесть или роман, надо еще найти удачное, емкое, многоговорящее название своему труду.
  
  БРИЛЛИАНТЫ И СТЕКЛЯШКИ
  
  Когда мне было 10 - 12 лет, я с друзьями играл в 'клады' Мы собирали разноцветные стекляшки от битых бутылок. Самыми ценными считались оранжевые и красные осколки от автомобильных фар. Эти 'самоцветы' ссыпались в консервную банку и зарывались в землю. Ты искал по рукотворной карте 'клад' соперника, он по такой же писульке пытался найти твой 'тайник'. Кто первый обнаруживал 'сокровище' - тот побеждал и становился на одну жестянку со стекляшками богаче.
  К чему я это? В детстве любая стекляшка-бриллиант, всякая блестящая дрянь - золото. И взрослые люди, если в чем-то плохо разбираются, ведут себя наивно, смешно, как дети. Поэтому для большинства из нас, профессионально не связанных с искусством, масскультура (кино, сериалы, поп-музыка, бульварное чтиво...) является проявлением, продуктом подлинного творчества, настоящего искусства. Единицы могут отличить 'бриллиант' от 'стекляшки'. Этим и пользуются 'творцы', а их 'шедевры' имеют высокий успех у большинства непосвященных.
  
  РЕЛИГИЯ?..
  
  Один футбольный болельщик, заполняя некую анкету, в графе 'религия' написал: 'Арсенал' ('Арсенал' - английский футбольный клуб). Я хоть и не футбольный фанат, но этого человека понимаю. Для меня как для индивида, недостаточно верующего в Бога (Библию не читал, молитв не знаю, постов не соблюдаю, в храмах бываю редко...), например, религией является искусство. Конкретнее - литература, язык. Для такого, как я, молитвой может служить миниатюра о русском языке И. С. Тургенева. Иконами являются портреты любимых русских и зарубежных писателей и поэтов (классиков).
  Религия, как правило, не материальна. Она дает человеку только духовное удовлетворение, мир с самим собою, внутреннюю гармонию. Не секрет, что большинство творческих людей (художников, писателей, артистов...) - небогатые люди. Для многих из них искусство - территория души, сердца, интеллектуальных игр... Они искусству служат, поклоняются. Оно им помогает жить, терпеть, сопротивляться, чего-то добиваться и, конечно, верить, надеяться, любить...
  
  ИДЕАЛЬНОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ
  
  Любая творческая идея имеет свою лучшую форму воплощения. Одну идею можно точнее и полнее выразить в романе, другую - в фотографии, третью - в скульптуре, четвертую - в частушке, пятую - в телесериале...
  Литература. Берешь в руки, допустим, некий роман некоего автора. Читаешь. Тебя утомляют и раздражают длинноты, топтание на месте, словоблудие автора. С горем пополам дочитываешь и понимаешь, что идея у романа, в общем-то, хорошая, интересная, но не надо было автору пачкать триста страниц, достаточно было написать рассказ в тридцать страниц и он бы 'выстрелил', не заставил бы тебя - читателя зевать, перепрыгивать с абзаца на абзац, не дочитав, заглядывать на последние страницы. То есть в данном примере идеальной формой воплощения задумки был бы рассказ, но автор выбрал роман.
  Встречаются и рассказы с огромной концентрацией мыслей и чувств, героев и событий... Они похожи на конспекты. Но 'концентрированный' рассказ все же лучше 'разбавленного' романа, так как он не отнимает лишнего времени у читателя.
  
  
   КОРОЛЕВА
   Древний грек Аристотель подсчитал, что в литературе порядка тридцати шести сюжетов.
  Возьмем, к примеру, историю Золушки. Этот сюжет обыгрывался, обыгрывается и будет обыгрываться всеми, кому не лень, пока существует человечество. Известная писательница, особенно в среде домохозяек, Барбара Картленд во многих своих романах (вошла в книгу рекордов Гиннеса как самый плодовитый автор), мне думается, без особых мучений совести не единожды пересказала историю бедной, но смазливой и правильной девушки. 'Золушка', обычно, находила свое счастье в лице пусть достаточно потасканного и потрепанного жизнью, но зато богатого и благородного дядечки голубых кровей. Мастерица в жанре 'Сопли и слезы' только меняла место и время действия, имена, обычаи и предметы быта. А это уже ДЕТАЛИ. Барбара Картленд (и ей подобные литераторы) - или редкая д-д-дамочка, которой повезло с издателями, что ее пропиарили, или очень расчетливая с-с-сударыня, хорошо разбирающаяся в психологии 'блондинок в розовом'. Благодаря последним писательница прославилась и обогатилась...
  Но вернемся к ДЕТАЛЯМ. Получается, некоему автору можно взять сюжет, что обыгрывался другими литераторами уже до фига с хвостиком раз, но, используя свои ДЕТАЛИ, создать нечто свое, отличное от других. Желательно, чтоб ДЕТАЛИ были свежими, эксклюзивными, а не трафаретными и банальными - всем (даже 'домохозяйкам') набившими оскомину.
  И тогда якобы 'новая картина' заиграет всеми немыслимыми красками (деталями). Да здравствует КОРОЛЕВА - ДЕТАЛЬ!
  
   О 'СТИХАХ' И 'КЕКСЕ'
   'Стихи' и 'кекс' (читай: матерщина и секс) - занимает важное место в жизни большинства людей. И, на мой субъективный взгляд, есть некое ханжество, когда в литературных произведениях причесываются и прилизываются, припудриваются и подкрашиваются 'темные' стороны человеческого бытия.
  Для многих простых мужиков (да и женщин тоже) 'стихи' (матерщина) - важная составляющая их речи. Они говорят 'стихами' не только когда им отдавят ногу, не дольют в стакан водку, иль пошлют к черту, но и в спокойном, умиротворенном состоянии. Частенько они используют нецензурную речь вследствие скудного словарного запаса. Проще склонить на разные лады слово 'хрен', чем искать ему синонимы. Сантехник иль грузчик... (если он, конечно, в прошлом не учитель русского языка и литературы) не будет подбирать красивые и емкие слова, он скажет просто, незамысловато 'стихами' и его поймут ему подобные.
  К чему я все это? А к тому, что литературные герои должны говорить на характерном для них языке. 'Стихи' должны присутствовать в литературном произведении. Пусть не в 'чистом' виде, но хотя бы в завуалированном.
  О 'кексе' (сексе). Не 'кексом' единым жив человек, но все же благодаря нему жизнь человека (и не только его, но и животных, птиц, насекомых...) становится ярче, наполненнее и, если хотите, радостнее, счастливее.
  Картина жизни без него - 'кекса' - сера и постна. То же самое, что Новый год без елки, шампанского и Деда Мороза...
  Желательно, чтоб 'кекс' присутствовал и в литературных произведениях, но только к месту, в небольшой и оправданной ('кекс' с 'изюмом') дозировке.
  Без 'стихов' и 'кекса' и жизнь, и литературные произведения похожи на человека без возраста и пола, с неясными занятиями.
  
  
   О 'ПОПУГАЙСТВЕ'
   'Талантливый' попугай может повторить за человеком слово, и даже короткое предложение; за зверем, птицей, насекомым... характерные для тех звуки...
  В искусстве, конкретно в литературе, достаточно 'попугаев' - повторяющих за другими, выдающих чужое за свое...
  На мой субъективный взгляд, есть сознательное и бессознательное попугайство.
  Первое. Как правило, бездарный, но честолюбивый, наглый и беспринципный автор выдает чужие образы, мысли, идеи... за свои кровные, при этом, совершенно не мучаясь угрызениями совести. Этот тип пойдет по головам, только бы добиться поставленной им цели.
  Второе. Бессознательное попугайство. Литератор прочитал или услышал нечто интересное, оригинальное... ОНО отложилось в памяти. Прошло время. В момент написания стиха, рассказа... ОНО - интересное, оригинальное (из-за короткой памяти автора) - вылилось на бумагу как свое, родное. Если данный 'попугай' не страдает тяжелой формой склероза, то его будет мучить чувство, что ОНО уже было сказано кем-то до него, сказано раньше (принцип 'дежавю'). И возможно, такой литератор даже вспомнит, откуда он ОНО передрал и, соответственно, выдал за свое.
  Успокаивает то, что 'попугай' никогда не запоет 'соловьем'. Можно точно воспроизвести несколько звуков, но не всю песню.
  Есть еще третье явление, очень похожее на попугайство (плагиат). Это когда идея, образ, мысль... 'витает в воздухе' и в одно и то же время два автора (один, допустим, живет на Камчатке, а другой - в Калининграде) пишут об одном и том же, только своими, характерными для них, словами, средствами, приемами...
  .
  
   ЗВЁЗДЫ И ОКУРКИ
  
   Большинство современных звёзд масскультуры (эстрада, телесериалы, всяческие шоу...) - не звёзды, а окурки!
   Глухая ночь.
   Окурок бросили с балкона.
   Полёта яркий след.
   Упал в траву,
   Погас.
   Быть может,
   Вывод прост
   И нету в нём резона:
   Окурок может стать звездой
   Лишь в тёмный час... ( В. М. )
  
  Они - окурки устраивают грязные скандалы ради чёрного пиара; делают дешёвые шоу из своей личной жизни; наносят друг другу удары в спину и ниже пояса: распускают про своих конкурентов несусветные сплетни и слухи, расправляются с ними физически; обращаясь к пластическим хирургам, становятся существами без пола и возраста; молодые женоподобные люди из этой среды частенько живут с нагловатыми мужеподобными старухами при деньгах; девицы с искусственной, деланной красотой прыгают в постель к могущественным 'упырям'... и всё это ради дешёвой популярности, бабла (денег) и места под софитами.
  Окурки, как правило, выдающиеся приспособленцы и коньектурщики.
  Они, обладая средними, а порой и посредственными, способностями, дарованиями, знают кого 'лизнуть' и на кого 'гавкнуть', где промолчать и где повысить голос, когда прогнуться и когда 'упереться рогами'...
   Окурки всегда у 'кормушки' (материальные блага), так как, без исключения, желают любой ценой подороже продаться.
  Они нередко оказываются на вершине 'Олимпа' и с этой высоты усердно гадят на головы по настоящему одарённым художникам.
   От их 'творчества', образа жизни и мыслей особенно большой вред для неокрепшего подрастающего поколения.
   Они развращают общество: навязывают фальшивые ценности; стирают, размывают границы между правдой и ложью, добром и злом, нравственным и безнравственным...
   Как вредны наркотик, алкоголь, табак... для тела, так творчество и жизненный пример окурков опасны для душевного здоровья людей.
   ...Настоящие звёзды: Рафаэль, Бах, Толстой...Они погасли (умерли физически), но их свет будет идти к нам, освещать жизненный путь людей пока существует человечество.
  
   КУЛЬТ ТЕЛА?
  
   Частенько настоящий, честный художник, идущий своею тропой, не потакающий вкусам большинства, то есть не коньектурщик, влачит жалкое существование, живёт в материальном отношении хуже лоточного торговца. Мне думается, это потому, что большинству людей не интересно честное и умное искусство. Его основная масса человечества, просто, не понимает и не пытается понять, так как для этого надо думать, уметь чувствовать и, конечно, иметь вкус. Большинству подавай что-нибудь попроще, поярче, покрикливее...
  Труд хорошего художника ещё потому не в чести, что в обществе всячески раскручивается и поощряется КУЛЬТ ТЕЛА. Всё делается во имя тела и его потребностей: еда, одежда, секс, жильё, средства передвижения, зрелища...
  Сегодня человек - кучеряво выражаясь, увы - зверобог. В нём преобладает звериное,
  животное начало над божественным. Может, когда-нибудь он станет богозверем и тогда телесное и духовное в нём гармонично уравняется, станет 50 на50.
  
  Зима 200... г
  .
  
  25. Яка-Кобеляка
  
  Сегодня утром на общей кухне пил чай со своей соседкой бабушкой Настей. Она, пристально посмотрев на меня, заметила:
  - Мордатый ты стал, как футбол.
  - Чай пью, - отшутился я.
  - От чая не поправишься. Жениться тебе надо. Тоды похудешь и красивше станешь...
  - Да куда еще красивее.
  Анастасия Афанасьевна хотела поправить платок, но он полностью развязался и сполз на плечи, обнажив коротко стриженную, чтоб не сказать лысую, голову пожилой женщина. Она всплеснула руками, как птица и, смутившись, пожаловалась:
  - Попросила Димку (правнук А. А. - подросток), чтоб она меня постриг покороче. У меня волос шибко лез. А она, дуралей, оголтала полностью. Обманула меня Димка, а потом ржал, словно конь...
  Я пытался себя сдержать, но не смог. Мышцы лица судорожно растянулись в улыбку. Я успел ее замаскировать поднесенной к губам ладонью.
  - Когда гляжусь в зеркалу, вспоминаю свою мужу Яшку. Она вернулась из тюрьмы с такой же башкой...
  И бабушка Настя снова мне рассказала о своем непутевом муже Яке-Кобеляке (так она его звала). Передам эту 'сказку' своими словами.
  Яка-Кобеляка в подростковом возрасте спер в сельпо ящик с гуталином. Его поймали и посадили в тюрьму. Вышел он на волю в первые послевоенные годы. Его отец из поверженной Германии привез трофейный мотоцикл. Солдат не прожил и года - скончался от ран и деревенского самогона. И 'стальное сокровище' - мотоцикл достался Яшке. Ему тогда было чуть за двадцать. Молодой, здоровый, видный - ходил в первых парнях деревни, где из мужчин остались лишь старики да подростки. Всех мужей и женихов Война - дочь Смерти косой выкосила.
  В выходной день Яшка садился на мотоцикл и объезжал своих невест. Подъехав к дому первой, он свистел в два пальца. Свистел громко, пронзительно, разудало, словно былинный Соловей-Разбойник. Она, невеста, выходила на высокое крыльцо.
  - Чо тебе? - спрашивала.
  - Дашь? - интересовался Яка-Кобеляка.
  - Не-е-а!
  - Нальешь?
  - Не-е-а!
  - Пошла ты... - грубо бросал жених невесте и заводил мотор 'фашиста'.
  У дома второй невесты был следующий разговор.
  - Чо хошь?
  - Дашь?
  - Обманешь?
  - Обману!
  - Тоды нет!
  - Нальешь?
  - Налью!
  Опрокинув гранчак самогона, Яшка держал путь к третьей зазнобе. Третьей была главбух колхоза. Она ему годилась в матери. Встречала перезревшая невеста Яку-Кобеляку с улыбкой, бутылкой и закуской. Обладатель мотоцикла, кроме главбуха, еще 'окучивал' Кукушку - мать четырех сыновей от четырех отцов.
  В кругу своих друзей-событильников Яшка, выпив, откровенничал:
  - Главбух на бабу не похожа. Мужик мужиком. Но если выпить пару стаканов самопляса, то вроде бы ничего, сойдет.
  - А Кукушка? - спрашивал кто-нибудь из парней.
  - 'Ванечка у меня от Гриши. Гришенька от Вани. Феденька от Васи, а Василек от Феди...' - передразнивал свою полюбовницу Яшка.
  Кукушкой женщину прозвали за то, что она рожала детей и тут же их отдавала-подкидывала на воспитание матери. Сама же жила исключительно для себя. Кроме нарядов, застолий и мужчин, Кукушку ничего не интересовало.
  Когда Яшка увидел Настю (Анастасию Афанасьевну) в белой кокетливой шляпке, то сразу же решил на ней жениться. Сыграли свадьбу. Настя за всю жизнь с ним так ничего хорошего и не увидела. Яка-Кобеляка пил и гулял, работал спустя рукава. Весь дом, хозяйство, дети были на хрупких плечах молодой женщины.
  За несколько лет до смерти Яков, потеряв руку на лесопилке, только пил и спал. Ему было около пятидесяти лет, когда он умер от цирроза печени.
  Зима 200... г.
  
  26. Женитьба
  
  На днях мой брат Иван Великанов привел из интерната для душевнобольных женщину средних лет - толстенькую коротышку - и с порога заявил маме:
  - Я хочу жениться на Гале!
  Интернат находится в пяти минутах ходьбы от дома моих родных. В заведении постоянно живут десятки больных мужчин и женщин, от которых отказались близкие и дальние родственники. Есть среди обитателей 'желтого дома' и те, кто не имеет ни близких, ни дома, есть и социально опасные. Последних держат под замком, под тщательным надзором.
  Новоиспеченная невеста моего брата Галя Галушко, видимо, своим примерным поведением заслужила доверие со стороны врачей и остального медперсонала интерната, и ее в определенные часы отпускают за пределы заведения. Отпускают в магазин, чтоб купила себе или кому-то из 'закрытых' конфет, сигарет... да мало ли еще что. Например, яркую китайскую помаду, дешевые бусы из искусственного жемчуга (пластмассовые бусины размером с лесной орех), цыганской расцветки платок...
  В магазине, покупая конфеты, и познакомились Иван Великанов с Галей Галушко. Он ее угостил 'Гулливером', она его - леденцами. Рядом они довольно смешно смотрятся. Как говорят в народе: она ему в пупок дышит. Я бы в шутку назвал их пару - 'полтора большого человека'.
  Мама на желание брата жениться сказала следующее:
  - Я уже старая, больная женщина. Восьмой десяток идет. Тебе, Иван, больше сорока лет, но ты до сих пор ребенок и таковым будешь всегда. Даже в сто лет, если доживешь. Твоя Галя тоже ребенок. Я двоих детей не потяну. Если хочешь, чтоб я еще пожила, тогда оставь эту затею с женитьбой. Тебе, Иван, надо жену-маму. Нормальную, здоровую психически. И главное, добрую, заботливую, домашнюю...
  Иван Великанов молча выслушал и ушел в свою комнату. Двое суток он неподвижно бревном лежал на диване и глядел в потолок. Ничего не ел и не пил. Мама забеспокоилась и позвонила мне:
  - Иван хандрит. Приди, пожалуйста, и поговори с ним.
  - Нужно 'большое ухо'? - уточнил я.
  - Да, сынок.
  Я купил в 'Космосе' несколько конфет 'Гулливер' и зашел к своим родным.
  - Здравствуй, Князь! - поприветствовал я брата.
  Он поглядел на меня пустым, отрешенным взглядом, промолчал.
  - Я тебе конфет принес.
  Никакой реакции - бревно бревном.
  - Я буду говорить, а ты, Иван Великан, меня слушай. Можешь не отвечать. Просто слушай. Мама все правильно тебе сказала, но я еще добавлю от себя. Тебе не обязательно, допустим, завтра жениться на Гале. Спешка нужна только при ловле блох и при поносе.
  'Бревно' улыбнулось.
  - Повстречаетесь какое-то время, а там будет видно. Пусть Галя к тебе приходит в гости на чай с конфетами. Устраивайте с ней 'дни сладостных мечтаний'. Такие же, какие ты устраивал на Украине со своим приятелем Кешей. Я думаю, что наша мама не будет против. Лады, Князь?
  'Бревно' снова улыбнулось...
  На следующий день я снова зашел к родным.
  Мама в сенях по-заговорщицки шепотом мне сообщила, что у Ивана гостья - Галя Галушко. Я тихо приблизился к дверям комнаты брата, прислушался.
  - В конфете все должно быть прекрасно: и фантик, и форма, и содержание. Поняла, Галушка? - изрек Иван Великанов.
  - Поняла, поняла, Вареник. Слушай, а если в снег добавить варенье, то будет фруктовое мороженое или нет?
  - Давай попробуем, Галушка!
  - Давай, Вареник!
  - Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!
  Зима 200... г.
  
  27. Снова ОНА
  
  Как говорил великий Гомер: 'Любовь - не картошка, ее не выбросишь в окошко!'. Шутка. Гомер никогда бы не сказал подобную глупость. Тем более Древняя Греция не знала картофеля. Его две тысячи лет спустя привезли в Европу моряки из недавно открытой Америки.
  Вспомнил про любовь? Может, потому что на улице солнце, тает снег, капель...
  Одним словом - весна!
  На днях в нашей сельской рабовской библиотеке взял свежий номер губернского литературного журнала. А в нем подборка ЕЕ стихов. Сердце, выражаясь языком женских романов, всколыхнулось, трепетно забилось раненой птицей. ОНА для меня уже долгое время идеальная женщина. ОНА мне нравится на физическом уровне (видел ЕЕ фото в журнале и на стенде 'Литературная жизнь Губернска' в Союзе писателей), а также на духовном (ЕЕ восприятие мира, жизни в стихах).
  В моей жизни было несколько больших влюбленностей. Последняя - два года назад в замужнюю женщину. Длилось это сумасшествие более двух лет, до моего переезда из города Сугробска в село Рабово. Признаюсь, я тогда нарушил свое внутреннее правило, свой принцип: 'Не заводить романов с замужними женщинами'. Тогда страсть, похожая на умопомрачение, была сильнее меня. После переезда я еще с год перезванивался с Ольгой (так ее звали). Но, видно, народная мудрость права: 'С глаз долой - из сердца вон'. Во всяком случае, в моей истории она, эта мудрость, сработала. Нет, вру. Охлаждение к Ольге началось за несколько месяцев до отъезда. Те яркие, выпуклые Ольгины недостатки, которые вначале придавали ей некий шарм, со временем стали меня раздражать, вызывать отторжение. Горячее сердце остывало, и начинал работать холодный разум. Глупое сердечко обмануть легче, голову - сложнее. К чему я все это рассказал? А к тому, что если бы я с НЕЙ (моей новой влюбленностью) встретился раз, другой, третий... пообщался бы, пригляделся бы, то, возможно, отключив сердце и включив разум, развенчал бы тот идеал, который сам вымечтал, создал, словно воздушный замок. Мне стало бы легче. Я был бы свободен. Я бы вылечился от НЕЕ. А пока я тащусь от НЕЕ, как хохол от сала (грубая шутка, но зато точная).
  Весна 200... г.
  
  28. О писателях
  
  Поздним вечером мне позвонил брат Иван Великанов и попросил, чтобы я завтра, если смогу, зашел к нему. Ну, и к маме, само собой. Брат сказал:
  - Я хочу с тобой, Спиноза, поговорить о писателях.
  - Тебе нужно 'большое ухо', Князь?
  - Да. Приходи, пожалуйста...
  На следующий день в комнате Ивана, удобно устроившись в кресле, я пил маленькими глотками горячий и крепкий черный чай. Иван Великанов, лежа на диване, сосал принесенный мною 'Чупа-чупс'.
  - Как ты, Спиноза, относишься к слову 'член'? - спросил со смеющимися глазами сладкоежка.
  - Не нравится мне это слово.
  - А почему, Спиноза?
  - 'Член' у меня ассоциируется с мужским половым органом. Еще с политбюро Советского Союза.
  - Еще, Андрей, есть такое понятие, как 'член Союза писателей'.
  - Да, Иван, есть. Лучше бы 'член' заменили, допустим, на 'лицо'. Лицо Союза писателей - лучше звучит. Не вызывает генитальных ассоциаций.
  - Я как раз об этом думал несколько дней, - брат, быстро привстав с дивана, опустил на пол ножищи-ласты. - Помнишь, Спиноза, при советской власти был лозунг: 'Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи' или что-то подобное.
  - Помню, Князь, помню. На длинных алых полотнищах белыми буквами.
  - Так вот, - Великанов, размахивая палочкой от леденца, затараторил, читая с мятой бумажки, - надо сделать разделение в рядах писателей на 'Ум Союза писателей', 'Честь Союза писателей' и 'Совесть Союза писателей'. Если литератор головастый, значит - 'Ум СП'. Если кристально честный и порядочный - 'Честь СП'. Если душевный, совестливый - 'Совесть СП'. Вершина - три в одном, то есть когда литератор и 'Ум', и 'Честь', и 'Совесть СП'. По подобное звание надо давать талантливым и порядочным литераторам. Если хочешь, Спиноза, живым классикам...
  - Это не я Спиноза, а ты. Намудрил, Иван Великан, однако.
  - А то! - важно бросил брат и повалился на диван.
  - Допустим, Князь, твоя выкладка правильная. Наш общий знакомый Алекс Пипецкий числится в Союзе писателей. Он кто по твоей квалификации?
  Иван Великанов нахмурил брови.
  - Он просто член!
  Мне стало смешно, и я улыбнулся. Брат Иван загоготал, да так громко, что на шум прибежала наша мама.
  Весна 200... г.
  
  29. Генитальная лирика
  
  Я шел с суточного дежурства уставший и опустошенный. Утром перед пересменкой мне компостировал мозги начальник охраны - полковник Полевой. Между нами, охранниками, - полковник Половой. Надо заметить, редкий самодур, довольно мутный, скользкий тип. Но черт с ним. Дома меня ждал другой сюрприз.
  - Тама к тебе гость пришла, - сказала мне в коридоре бабушка Настя.
  На кухне с кислой физиономией сидел Алекс Пипецкий. (Недавно мы с братом его вспоминали. И на тебе, он тут как тут.) При виде меня Пипецкий оживился и полез обниматься.
  - Я выпустил сборник генитальной лирики, - зачастил он.
  - Какой лирики?
  - Ге-ни-таль-ной, Андрей, - сказал Алекс по слогам.
  - Шо ты хош, Пипецкий, из-под меня? - спросил его я на южно-украинский манер.
  - Андрей, помоги свободному художнику! Купи у меня один сборник, а лучше два или три. А-а-а?
  - Сколько? - спросил я. Мне хотелось поскорее с ним развязаться и прилечь отдохнуть часок-другой.
  - Для тебя всего лишь пятьдесят рублей.
  - Даю тридцать.
  - Сорок, - торговался поэт.
  - Двадцать пять, - куражился я.
  - Тридцать пять! - настаивал гость.
  - Двадцать и ни копейки больше!
  Алекс только было открыл перекошенный рот, хотел что-то возразить, но я его грубо оборвал:
  - Двадцать и баста!
  - Хорошо-хорошо-хорошо, - согласился он, сложив ладони и по-холуйски кланяясь.
  - Мне сборник помог выпустить один губернский предприниматель. Большой поклонник Баркова и современного прозаика Владимира Сорокина... - тыча мне в лицо книжкой, сыпал слова Пипецкий. - Вот послушай, Андрюша, из этого сборника. Цикл 'Блонда с лазоревым взглядом', - размахивая тощей бледно-голубой ручкой, поэт начал декламировать?
  Не морочь мне голову, красотка.
  Не пили и стружку не снимай.
  Я в печали. Я желаю водку.
  Ты моей морковкой не играй...
  - Алекс, даю двадцать рублей и иди похмелись, - перебил я его, - а мне надо отдохнуть.
  - Но?
  - Никаких 'но'! Вечером на свежую голову я полистаю, почитаю твою книжку.
  - Тридцать рублей и я испаряюсь, - начал новый торг генитальный поэт.
  Я выгреб всю мелочь: 'серебро' и 'золото'. Около тридцати рублей. И он нехотя ушел.
  Вечером я взял в руки ярко-желтую книжицу стихов Алекса Пипецкого. Сборник назывался: 'Розы, мимозы и хрен'. Подзаголовок 'Генитальная лирика'.
  Выпущен он был под псевдонимом Шурик Лобков. Пипецкий, являясь членом губернского Союза писателей, не мог позволить себе такую вольность как публикация подобных сочинений под настоящим официальным именем. Ханжи из СП его бы заклевали и выгнали из своих рядов за подобные перлы.
  Для начала я заглянул в содержание книжки. Некоторые стихи имели название, но в основном без оного - именовались по первой строке. Вот несколько первых строк:
  'Не гляди с укором, пидор нежноглазый...'
  'Ищу пупок средь складок жира...'
  'Начнем житуху с чистой простыни...'
  'Синяки с утра идут на водкопой...'
  'Твой бермудский треугольник...' (имеется в виду самое интимное место у женщины)
  'Я пошляк плешивый, дятел похотливый...'
  'Я желаю поджениться...' и тому подобное.
  Приведу одно стихотворение полностью. Оно более 'стерильное', более печатное, менее генитальное.
  
   Семь
  Маша Гулькина - бухгалтер.
  У бабеночки бюстгалтер
  Аж размерчика седьмого.
  Охмурит она любого
  Председателя райкома,
  Пастуха и агронома.
  Ей завидуют все вдовы,
  Разведенки и коровы.
  Злые слезы льет Анфиска
  С силиконовою сиськой.
  Лифчиков большие горы
  Маше дарят ухажеры.
  Шить из лифчиков панамы
  Маше подсказала мама.
  Носят их все ухажеры
  И жених Марии - Жора...
  Надо отметить, что обычные пейзажные, любовные, гражданские... стихи Алекса Пипецкого - однотипны, безлики, трафаретны. Таких стишат много, как блох на стае бездомных собак. В генитальной же лирике есть кураж, полет, свобода от догм, полная раскрепощенность. Стихи эти - ядреные, румяные, с огоньком. Возможно, Алекс Пипецкий в подобных (генитальных) стихах полностью, до самого дна своей темной и грешной души оголился, полностью высказался. В этих стихах он не фальшивый, он - настоящий. Пусть пошло, вульгарно, натуралистично, но, на мой субъективный взгляд, лучше живой чертополох, чем искусственная, мертвая роза.
  P. S. Вечером мне позвонил брат Иван Великанов и сказал, что к нему заходил пьяненький Алекс Пипецкий. Гость извинился за 'рисунок' (кусок обоев) и подарил сборник генитальной лирики.
  Весна 200... г.
  
  30. Егор
  
  Сегодня вечером разглядывал свой фотовернисаж (два десятка черно-белых и цветных фотографий в одной большой раме). Признаюсь, взгрустнул. На одном маленьком любительском снимке я и четверо моих приятелей детства и юности. Нам по восемнадцать-девятнадцать лет. В центре фото - Егор Стрельцов с гитарой (мы его звали Егой). Он на гитаре никогда не играл. Шестиструнку взял в руки для форса.
  Стрельцов жил в соседнем дворе, но дружил с нами, часто к нам приходил. У меня перед глазами картинка тридцатилетней давности: Егору лет двенадцать. Он важно достает из кармана маленькую жестяную баночку из-под вазелина, откупоривает ее грязным ногтем. В баночке приблизительно двадцать копеек медью и жеванная-пережеванная жвачка в виде двух серых горошин. Егор ловко бросает в рот одну из горошин и, прищурив по-кошачьи глаза, начинает с флегматичной невозмутимостью, словно верблюд, жевать. Толстенький Владик Брикетов, глядя ему в рот, канючит:
  - Ега, дай пожевать?
  - Нет, Колбасик!
  - У тебя же еще есть жвачка.
  - Нет! Ты ее, Колбас, проглотишь, и у тебя попа слипнется.
  -Смотри, чтоб у тебя не слиплась, жмот.
  В Советском Союзе в то время жевательную резинку не выпускали. Ее обычно привозили командировочные из заграницы. В нашем южно-украинском случае - моряки дальнего плавания. Стоила жвачка очень дорого.
  Егор к окончанию школы вымахал под метр девяносто. Сильный, статный и выносливый, словно лось, но, увы, без царя в голове. Он пошел учиться на сварщика в ПТУ (профессионально-техническое училище). В молодежной среде это заведение именовали 'бурсой'.
  В восемнадцать лет Егор со своим дружком из бурсы в состоянии сильного опьянения разбили стекло киоска 'Союзпечать'. Была ночь, и хотелось курить. Кроме пачки сигарет, Стрельцов прихватил с собою несколько журналов типа 'Крестьянка'. Зачем журналы? Непонятно. Он никогда и ничего не читал. Милиция вычислила воришку при помощи служебной собаки. Она привела стражей порядка прямо к дверям квартиры Стрельцовых.
  Егору дали три года 'химии'.
  На волю он вышел синим от татуировок. Ходил гоголем. Держался героем. Многие глупые и пустые девицы покупались на его уголовное прошлое, на тюремную романтику, на манеру себя подавать как бывалого уркагана, на его жаргон - он ботал по фене... После отсидки он не только пил, но еще начал колоться и покуривать травку.
  Когда Егору было тридцать лет, он сошелся с какой-то невзрачной и порочной на вид женщиной. Она ему родила дочь. Жили они в съемной лачужке с низкими потолками, глиняным полом, покрытым крашеным рубероидом, и малюсенькими подслеповатыми окошечками. На небольшом земельном участке, что рядом с лачужкой, Егор выращивал мак и коноплю.
  Перед глазами еще одна картинка, связанная с Егором. Года за три до отъезда в Россию я с ним столкнулся у своего дома. Пригласил к себе. Мы, сидя на балконе, пили кофе, курили, говорили. Перед тем как уйти, Стрельцов попросил:
  - Андрей, насыпь мне кофе в спичечный коробок. Я с женой дома покайфую.
  Я выполнил просьбу и поинтересовался:
  - Сколько лет дочке?
  - Четвертый год идет, - ответил он, пряча в карман коробок с кофе.
  - Давай я дам твоей дочке несколько детских книжек с яркими картинками. Мой сын их уже давно 'отчитал' и 'отсмотрел'.
  - Да ну-у, - он нахмурил брови и скривил рот, - ей это не надо, Андрей.
  Я был удивлен и с трудом это скрывал. Получается, детство дочери Егора проходит без сказок, без книжек с праздничными иллюстрациями. А может, я зря расстраивался? Яблоко от яблони недалеко падает?
  Весна 200... г.
  
  31. Свечи
  
  Юные девицы - худенькие, стройные с пышными копнами волос - похожи на тоненькие, длинненькие, мгновение назад зажженные и горящие ярким пламенем свечечки. Они, как правило, быстры и резвы. Без повода звонко, колокольчато смеются. Глуповаты и наивны. Большинство из них верят в принцев и строят воздушные замки. Они - особенно сельские девчата - с умилением глядят сериалы вроде 'Доярка из Хацапетовки'.
  И моя мама более полувека назад была такой же: стройная, худенькая и смешливая. Тогда - в начале пятидесятых годов прошлого века - в городе Сугробске, да и не только в нем, пожалуй, во всем Союзе эталоном девичьей, женской красоты были роскошные формы: широкие бедра, пышная грудь, румянец во все лицо... Я думаю, что это было связано с недавней войной, голодом и разрухой. В ту пору, если ты девица с параметрами 90х60х90, да еще и бледная - значит, больная (чахоточная).
  Мой дед - мамин отец - Александр Шутихин в подпитии, глядя на свою дочь, порой бурчал:
  - Балерина хренова! Все девки как девки, а эта... тьфу!
  Сейчас же - в двадцать первом веке - полнота, целлюлит не приветствуются.
  Мама порой жалуется:
  - Стала словно верблюд! Вся в каких-то наростах, буграх. Сбросить бы полцентнера. А-а, нет.
  Моя соседка по коммуналке бабушка Настя тоже болезненно полная. А в юности, как и моя мама, была стройной и худенькой. Они - моя мама и бабушка Настя - были тонкими и длинными свечками, горящими ярким пламенем. Прошло более полувека и они стали оплывшими, догорающими, с наростами расплавленного и застывшего воска, с маленькими 'подмигивающими' огоньками свечками-пеньками.
  Да, пафосно и банально выражаясь, время жестоко и неумолимо.
  Порой гляжу в зеркало и вижу в нем 'полную луну'. Так меня, подкалывая, называет одна из губернских поэтесс. Бабушка же Настя выражается проще:
  - Ты стал, как футбол (то есть мяч).
  Да, за последние два года я сильно поправился. Растет пупок (живот). На только что зажженную свечу я уже давно не похож...
  P. S. Это у свиней - чем толще, тем породистее, а у людей - уродливое ожирение...
  Бывают пожилые люди поджарые, худые, но они тоже свечки-пеньки, только по тоньше, по мельче...
  Весна 200... г.
  
  32. Рубль
  
  Конец марта. Пора дождей и жирной грязи. Кругом мутные лужи и непролазная жижа. Из-под тающего снега на обочинах дорог появляется мусор: бутылки, консервные банки, пачки из-под сигарет, гигиенические прокладки... Весь этот сор до поры до времени копился и покоился в сугробах. Теперь обнажается. Все-таки мы, россияне, - редкие засранцы.
  Погода переменчивая: то нахрапистый льдистый ветер, то мокрый снег, то дождь унылый. Солнышко улыбчивое - редкий гость.
  Весною, в дождливые и ветреные дни мой брат Иван Великанов становится беспокойным, плохо спит. Недавно он сорвался в Губернск на Центральный рынок за сырьем (гнилыми фруктами) для сока 'ассорти'. Иван решил одним выстрелом убить двух зайцев. Перед походом на рынок он отправился в 'свою' больницу, чтобы показаться врачу, проконсультироваться.
  Сидя в автобусе на высоком заднем сиденье этаким орлом, он увидел на полу у дверей рубль. До больницы было еще далеко, но этот глупый верзила встал со своего места и наступил башмаком сорок шестого размера на монету. Взять рубль прилюдно, как потом объяснил Иван, ему было неловко, неудобно, а стоять этаким столбом у входных-выходных дверей вроде бы ничего. Его толкали, ругали, обзывали. Великанов то краснел, то бледнел, то шел пятнами, но все равно с места не сдвинулся. Одна женщина обронила:
  - Немцы в сорок первом себе такого не позволяли...
  Все загоготали.
  Из-за рубля Иван проехал свою остановку.
  На конечной остановке, поймав на себе презрительный взгляд кондукторши, бедолага поднял с влажного и грязного пола монету.
  - Плати за проезд!
  - Я уже платил!
  - Это новый рейс, - наезжала кондукторша на обладателя рубля, - плати или выходи!
  Мой брат вышел. Губернска он толком не знает. Район города был ему не знаком. Он заблудился. В больницу не попал, на рынок тоже. Когда сгущались сумерки, Великанов пешком доковылял до ж/д вокзала. Хотелось пить и есть. Ночью, ожидая утреннюю электричку, он проел все деньги, что у него имелись, в том числе и злополучный рубль.
  Зайдя в вагон электрички, Иван с облегчением вздохнул, но мытарства еще не закончились. Около часа, что шел электропоезд до родного Рабово, мой брат то бегал от кондукторов из вагона в вагон, то прятался от них в туалете...
  P. S. Март беден на краски. Белые, серые и черные тона. Вечерами беру в руки увесистый альбом с репродукциями картин Гогена. Медленно листаю. Экзотика. Карнавал ярких, сочных красок, наполненных жарким таитянским солнцем. Становится лучше. Становится легче. Хочется жить.
  Весна 200... г.
  
  33. Лотерейный билет
  
  Весна - пора любви. Люди вялые, сонные, бледные. Но в них начинает просыпаться, шевелиться, словно медведь в берлоге, основной инстинкт.
  Коты дико, истошно орут. Собаки бегают сворами: впереди сучка, а за нею свитою кобели. Из-под грязного рыхлого снега выглядывают, помимо сора, побеги ярко-зеленой новой травы, пока слабой и хилой. Скоро набухнут на деревьях почки - зародыши будущих листьев... К чему я все это написал? Просто так, захотелось. Весна же, как-никак. Получилось трафаретно. Но как получилось, так и получилось.
  Сегодня днем за чаем мне бабушка Настя рассказала новую 'сказку' о лотерейных билетах. Перескажу ее своими словами. Итак, Клавдии - дочери Анастасии Афанасьевны - толстой и круглой, словно гигантский пузырь, неряшливой и вульгарной бабе недавно приснилась, извиняюсь, большая куча говна. Вроде бы она в нем вся перепачкалась. Намазала ножом на хлеб фекалии, как мажут кабачковую икру. Приблизила бутерброд ко рту и проснулась. Клавдия не умеет разгадывать сны, но то, что говно снится к деньгам, - знает. После подобных ночных видений дочь бабушки Насти обычно зычным генеральским голосом зовет внука Димку - шустрого малого - и отправляет его в Сбербанк за 'собачьими билетами' (быстрая лотерея с изображением собак разных пород). На этот раз Клавдия поступила так же: позвала внука и дала ему тридцать рублей на два билета.
  - Купишь и принесешь мне. Я сама сотру и проверю, есть выигрыш али нет. Понял?
  - Понял, понял, - недовольно ответил мальчишка, ибо до Сбербанка идти двадцать минут быстрым ходом - путь неблизкий.
  Обув высокие резиновые сапоги и взяв большой зонт, Димка с кислой и пасмурной, такой же, как погода на улице, миной отправился в путь. Минут через сорок пять - пятьдесят внук вернулся. Клавдия нервно соскоблила ногтем пленку в нужных местах на двух билетах и воскликнула:
  - Тридцать рублей выиграла по одному! Другой - пустой. Иди еще два билета возьми.
  Мальчик психанул:
  - Ба-а, может, я завтра схожу? Дождь на улице. Грязюка.
  - Нет! Сегодня! - зарычала медведем баба. - Говно привиделось - это знак свыше. Куй железо, пока горячо. Собирайся. Если много выиграем, я с тобой поделюсь. Не только на конфеты будет. Велосипед куплю...
  - Ладно, - Димка взял тридцать рублей и снова отправился в путь. Через час он вернулся. Клавдия нервно, возбужденно, с красным потным лицом, с дрожью в пальцах-сосисках проверила билеты.
  - У-у, со-ба-ки! Только пятнадцать рублей.
  - Ба-а, я не пойду! Устал грязь месить!
  - Пойдешь!
  - Я весь мокрый. Дождь на улице.
  - Пойдешь! Как твои любимые футболисты из 'Заката' в любую погоду мяч пинают? И в дождь, и в снег.
  - Не 'Закат', а 'Зенит'. Им деньги большие платят, ба-аб.
  - Сон в руку. Чую я, Дим, что выиграем. Иди, внучок, иди. Разрешаю тебе самому билет проверить. Если не выиграешь, то принесешь пустой билет. Покажешь. Отчитаешься.
  - Ба-а!
  - Чо 'ба-а', чо 'ба-а'? Ты же спортсмен, футболист. Иди. Это спортивная ходьба. Не буди во мне дракона! Звездуй по-светлому!
  Димка отправился в Сбербанк уже в третий раз. Он взял один билет за пятнадцать рублей. Добросовестно сошкрябал ногтем в положенных местах - пусто, без выигрыша. Пацан расстроился. Зашел за здание Сбербанка. Достал из потайного кармашка сворованную у деда сигарету и закурил. В сердцах пнул пластмассовый баллон из-под пива, что валялся рядом. Баллон полетел к глухому высокому забору долгостроя. Падая, поднял легкой воздушной волной небольшую голубоватую бумажку, похожую на конфетный фантик. Димка из любопытства подошел и поднял 'фантик'. У него в пальцах мокла от дождя, трепетала на ветру бабочкой тясячерублевая купюра.
  В сдвинутом, ошалевшем состоянии мальчишка взял на всю тысячу шестьдесят шесть лотерейных билетов. Все (видно, без беса не обошлось) оказались пустыми.
  Клавдия неделю ругала, пилила и даже материла внука:
  - Сон был в руку (матерщина)! Ты должен был принести эту (мат) тысячу мне! А ты все пробазарил (отборный многоэтажный мат), х...болист!..
  Весна 200... г.
  
  34. Горбунья
  
  Вчера был в литературной студии при редакции губернского журнала. Читали и обсуждали стихи. Критиковали слабые, хвалили удачные... После сбросились по сотке (сто рублей). Два поэта сбегали в ближайший магазин - прикупили продукты и спиртное. Поэтессы быстро нарезали тонкими ломтиками колбасу, сыр, хлеб... Накрыли 'шведский' стол. Выпили по первой, потом по второй, по третьей - расслабились. Кто-то разрумянился, кто-то побледнел. Потом всей компанией - и мужчины, и женщины - пошли курить в мужской туалет. Я задержался в туалете - после первой сигареты закурил вторую (когда выпью, дымлю больше) - и услышал тихий приглушенный разговор двух наших поэтесс.
  - Она редкая сучка! - сказала первая.
  - Не сучка, а сука! - уточнила вторая.
  - Да, согласна, сука. При живом муже, который ее любит и балует, крутит хвостом. Путается со всеми подряд. То с художником, что ей книжку оформлял, то с музыкантом, что пишет песни на ее стихи... Редкая лярва эта...
  И тут было названо ЕЕ имя. Имя женщины, которой я болен уже несколько лет.
  Меня впереди, после окончания студии, ждала дорога до родного Рабово. Неблизкий путь с пересадками в густых сумерках. Но я, нарушив свой принцип: не пить много перед дорогой, принял на грудь лишнего. Меня развезло. Я, как говорят алкаши со стажем, до дома добрался на 'автопилоте'.
  Ночью в постели меня то знобило и бросало в холодный пот, то становилось невыносимо жарко и душно, не хватало воздуха.
  Всю ночь снилась изматывающая, изнуряющая душу хрень. Под серое унылое утро привиделась ослепляющее яркая картина: пустыня, белое пятно солнца на выцветшем небе. Едет моя старая знакомая горбунья на верблюде. Едет-едет-едет старушка, подслеповато глядя на горизонт, где виднеются три березки. Да, березки! Не пальмы. Мгновение спустя уже я на верблюде. Старушка куда-то делась. Я держу путь на три березки. Опускаю глаза на горб животного, потом их устало поднимаю и вижу, что 'белоногих' впереди уже нет. Испуганно оглядываюсь по сторонам. Деревья слева. Ловко поворачиваю верблюда влево, словно всю жизнь на двугорбом проездил. Еду-еду-еду. Отвлекся, смахивая рукой пот со лба, льющийся в глаза, разъедающий их, гляжу: березок нет. Они уже позади меня, а подо мною горбатая старушка. Она резво семенит ножками-спичками по золоту барханов, поворачивая головку, скалится, обнажая несколько черных, гнилых зубов, косит на меня мутным от бельма глазом... На миг сознание меня покидает и уже я скачу жеребцом по пустыне, а на мне сиди горбунья. Она ухарски размахивает фанерной, выкрашенной в серебристый тон саблей и деревянным маузером черного, угольного цвета. На головке наездницы не блеклый желтый платок, а ярко-алая косынка. Под птичьим носом старухи - пышные чапаевские усы. Она тонким сиплым голосом, как у звезды эстрады Витаса, вопит: 'Уря-я-я!'. Потом начинает пронзительно, по-разбойничьи свистеть в два пальца...
  Монотонно и занудливо запикал китайский будильник. Я проснулся. В ногах скомканные простыня и одеяло. Подушка на полу. Мои майка и трусы влажные от пота.
  P. S. Кому-то снятся большие говенные кучи (Клавдии), а кому-то (мне) - горбатые старухи. Какие головы - такие и сны...
  Весна 200... г.
  
  35. Стервозная дура
  
  Сегодня суббота. Включил телевизор. По телеканалу 'Россия' шел 'Субботний вечер' - маленький российский карнавал попсы.
  Хриплым голосом пела (словно пропитым и прокуренным) похожая на потасканную мартовскую кошку француженка S...
  Вслед за нею вышел вечно юный, сладенький, как пирожное, пожилой мальчик - N... Они пели о любви. Она - на французском, он - на русском. Любовь?! А есть ли она? Я выключил телевизор.
  Один мой давний знакомый - редкий циник, поэт-пародист - Кирюша Кривохрен как-то выплюнул: 'Любви нет! Есть только похоть и товарно-денежные отношения...'. Я с ним отчасти согласен. В девяносто девяти процентах любовь и дружбу заменяют отношения по принципу: 'Ты - мне, я - тебе'. Большинство людей всю жизнь довольствуются 'суррогатными' отношениями. Они их из-за своей душевной сердечной слепоты считают 'настоящими'. И только редкие чудаки могут сказать на закате жизни: 'Я умел любить и дружить!'.
  Уже несколько дней мой брат Иван Великанов в большой печали. Намедни его подружка Галя Галушко призналась:
  - Я, Вареник, люблю другого. Он недавно поступил к нам в интернат. Зовут Георгием, Жорой. Я втюрилась по уши. Это, Вареник, любовь до гроба. Нам в интернате даже обещали дать отдельную комнатку, если мы будем себя хорошо вести...
  - А как же я, Галушка?
  - Ты, Вареник, найдешь себе другую и будешь с нею счастлив. Прощай навсегда! Я больше к тебе приходить не буду...
  Приблизительно такой состоялся у них - Ивана и Гали - разговор.
  Брат, горестно, глубоко вздыхая, глядя на меня бездомным псом, пожаловался:
  - Не везет мне с женщинами, Андрей. С Жанной Баклажановой, например...
  
  * * *
  Циник Кирюша Кривохрен делил женщин на четыре категории. Порядочные - их катастрофически мало. Вымирающий тип. Они добрые и мудрые, не корыстные. Как правило, домоседки и хозяюшки. Вторая категория - дуры. У них все кувырком и наперекосяк и на работе, и дома, и в личной жизни. Третьи - стервы - они самые беспринципные и потому самые удачливые. Эти готовы идти по головам для достижения цели: денег, положения в обществе, богатого мужа, любовника... Но самый тяжелый случай - это четвертая категория - стервозные дуры. Они ломают, пускают под откос не только собственную жизнь, но и отравляют существование своим близким: родственникам, коллегам по работе, подругам (если таковые есть), мужчинам, с которыми создают семьи, детям и внукам...
  Жанна Баклажанова - стервозная дура в чистом виде. К этой же категории можно отнести и Клавдию - дочь моей соседки по коммуналке бабушки Насти.
  Начну с того, что Жанне надо было родиться в Италии, потому что она, кроме вареных макарон, ничего толком не могла приготовить. У нее вечно подгорало или недожаривалось, переваривалось или оставалось сырым, случались частые пересолы. Она была из тех женщин, которым легче сделать мужчине минет, чем омлет.
  Как говорят в народе: 'Маленькая собачка - всегда щенок'. Баклажанова в пору сожительства с моим братом была похожа на маленькую и худенькую девочку-подростка. Во всяком случае со спины или если на ее глядеть издали. Сколько ей было лет, я не знаю. Она как-то говорила Великанову: 'Если бы я не сделала аборт и стала матерью в пятнадцать годков, то мой сынок (или дочка) был бы тебе, Ванька, ровесником'...
  Получается, Баклажановой было лет сорок пять, когда она сожительствовала с братом. Я напрямую не спрашивал у нее о возрасте. В этом вопросе я солидарен с Кирюшей Кривохреном, который как-то обронил: 'Интересоваться у дамочки, сколько ей лет, - это то же самое, что у джентельмена спрашивать, сколько сантиметров его 'хобби'.
  Как-то раз Иван Великанов пригласил меня с мамой на свои именины. Тогда он, бедолага, жил у Жанны. Ее дома не оказалось. Брат, извиняясь, пряча глаза, накрыл скромный стол: вареная картошка, соленая килька, квашеная капуста и конфеты со сладкой водою.
  - Жанна вот-вот должна прийти. Она обещала, - говорил он, рассеянно глядя в окно.
  В маленькой однокомнатной запущенной квартире был беспорядок. На диване, когда мы зашли, возвышалась гора несвежего и мятого белья. Иван поспешно его свалил в шкаф. На кухне в раковине кисла и источала дурной запах грязная посуда, в углу стояло и лежало несколько пустых бутылок из-под пива и водки, в горшке с засохшим кактусом белели папиросные окурки...
  - Твоя Жанна редкая засранка и ты, живя с нею, таковым становишься, - констатировала мама.
  - Ма-а, все нормально! - бодрился брат.
  Мы втроем немного посидели, попили чаю с конфетами, поговорили. Я и мама уже начали собираться домой, когда появилась Жанна. От нее за версту разило табаком и спиртным. Бросив недобрый замутненный взгляд на именинный стол, она рыкнула на Ивана:
  - Ты что, идиот, не мог колбасы, сыра купить?
  - Я денег не нашел, - оправдывался он.
  - А, да, забыла. Я их с собою взяла и они уже тю-тю, кончились. Ни фига не осталось, - повернувшись к свекрови, Баклажанова грубо потребовала: - Мать, дай денег! Жить не на что! А-а?
  - Денег я не дам. Ты их пропьешь. Схожу и куплю вам продуктов.
  Мы с мамой пошли в магазин. Взяли на все те небольшие деньги, что при нас были, крупы, макароны, сахар, консервы...
  Возвращаясь, увидели следующую картину. На балконе второго этажа стояли Иван с Жанной. Она в пьяной истерии отвратительно материлась и, подпрыгивая мячиком, хлестко лупила Ивана по лицу. Он, наклонив голову, тупо молчал. Лишь изредка промямливал:
  - Ну больно же!
  - Идиот! (Матерщина.) - вопила Баклажанова.
  - Сынок! - обратилась ко мне мама. - Иди забери его, несчастного. Пусть он снова с нами живет, чем с этой дурой и карикатурой...
  'Дура и карикатура!' - коротко и, главное, точно охарактеризовала мама горе-невестку. И в самом деле, Жанна - маленькое, злобное и порочное рыжее существо с птичьим крючковатым носом. Все ее тощее тельце в веснушках. Голос от дрянной водки и крепкого 'Беломора' глухой и хриплый, как у портового грузчика. Да и матерится она, словно отпетый уголовник.
  
  * * *
  - С твоей бывшей сожительницей Жанной даже ангел не смог бы жить, не смог бы ее терпеть. А если бы смог, то со временем превратился бы в черта! - сказал я сникшему брату.
  Он улыбнулся глазами.
  - И насчет Гали Галушко не расстраивайся. Будет и на твой улице праздник. Когда-нибудь...
  Весна 200... г.
  36. Море и речушка
  
  Юность живет ожиданием 'завтра', будущего, ожиданием чуда. Старость ворошит 'вчерашнее', прошлое. Я тоже живу былым, практически отмечтался. Не жду чуда, не верю в манну небесную. Устал ждать и верить. Ночью, когда не спится, одиноко лежа в кромешной темноте и гулкой тишине, время от времени нарушаемой жужжанием холодильника на кухне, я, пафосно выражаясь, листаю книгу своей жизни. Она, увы, с каждым днем, месяцем, годом становится все толще и толще. Когда-нибудь ее допишет господин Фатум и последней главой этой книги станет моя смерть. У каждого из нас своя книга. У одного она подобна детективу, у другого - женскому роману, у третьего - похожа на сборник анекдотов, у четвертого типа бухгалтерской книги... У каждого человека - уже умершего, живущего и еще не родившегося - своя история.
  А к чему я все это написал? Просто слова лились на бумагу.
  Бессонными ночами я частенько вспоминаю маленький курортный городок в Бессарабии - Аккерман. В нем я прожил сорок один год, но, признаться, не прикипел, не прирос к нему - городку, к Бессарабии. Чувствовал себя гостем. И, видимо, не зря. По ряду причин мы: я, мама и брат вернулись в Россию. И пока не жалеем. Во всяком случае, здесь, в России, титульная нация - русские и нам никто не тыкает в лицо: 'кацап', 'москаль'... Некоторые новые российские знакомые округляют глаза, недоумевают:
  - Как это так? Уехать от теплого Черного моря в холодную и немытую российскую глубинку?..
  Море я так по-настоящему и не полюбил. Может, потому, что у меня слово, понятие 'море' вызывало карикатурные ассоциации. 'Море' - и сразу картина: пляж, а на нем плотными, нестройными рядами лежат, словно шпроты в банке, человеческие тела. Тут и тщедушные, бледно-голубые, как советские цыплята ('синие птицы'), и заплывшие жиром, розовые, словно хрюшки, человеки. Я тоже не Аполлон, но, наверное, чуточку эстет и поэтому не мог без внутреннего содрогания и отторжения глядеть на этот уродливый массовый стриптиз. На диких пляжах (вдалеке от пансионатов и санаториев) было меньше людей - посвободнее, но тут сорили. Мусор же не убирался годами.
  Еще при слове 'море' я вспоминаю электричку, на которой аккерманцы добирались до побережья и обратно в город. Обычно ее штурмовали, словно крепость. Неимоверная давка. Пляжники потные, нервные, уставшие от целого дня, проведенного на солнце. Одному ткнули локтем под ребра, другому - отдавили ногу, третьему - помяли пляжную шляпу, четвертого - послали... Кто-то хватается за сердце, кому-то не хватает воздуха, кто-то теряет сознание... Коротко - ад земной.
  Море мне нравилось майское. Отдыхающих еще нет. Пансионаты и санатории приводятся работниками в порядок: уборка территории и пляжа, покраска, побелка, ремонт и тому подобное.
  Море кажется свежим, отдохнувшим за зиму от людей. Оно бодряще холодное, а солнце - ласковое, еще не злое.
  Мы с мамой в последние годы редко ездили на море, а брат Иван Великанов частенько. У него было много свободного времени и бесплатный проезд. К сентябрю брат становился шоколадным от загара.
  В России, в Сугробске нам море заменила маленькая и мелкая, но быстрая и чистая скромница-речушка Сугробка. Признаюсь, за те три неполных года, проведенных в Сугробске, я полюбил эту речушку. Полюбил вековые ветлы, что росли на ее берегах, камыши, буйное разнотравье, соловьиное соло и лягушачий хор, величественную Лысую гору на горизонте...
  Мы с братом частенько в теплую пору делали вылазки на речушку. Он рыбачил, я - пил пиво. Много купались. Бывало, разводили костер и пекли картошку. В том тихом безлюдном месте, где мы отдыхали, вода была по пояс. Дно, как на ладони, песчаное, упругое.
  Одной сугробовской знакомой я как-то признался, что Сугробка мне милее Черного моря. Она мне не поверила, а зря. Я не темнил, не фальшивил. Сказал то, что чувствовал.
  Мои деды и прадеды жили в этом маленьком городке на этой маленькой речке. Может, это генная память? Раз меня радовали и умиляли эта пышная летняя зелень и зимняя белизна снегов.
  Весна 200... г
  
  37. Ден
  
  Денис Козаченко (я его звал Деном) вымахал выше всех - был самым рослым из пятерых друзей. Он - юный длинноволосый романтик - чистый и светлый, с годами стал жестким и где-то даже циничным бритоголовым дядькой. Я думаю, причина данного перевоплощения - первая несчастная, безответная любовь. В восьмом классе он стал встречаться с одноклассницей. Я точно не знаю, что там произошло. По всей видимости, ей, девочке, за которой ухаживал Ден, надоели молчаливость, вздохи и рукопожатия кавалера. Ей хотелось большего - ну, допустим, страстных поцелует у горячей чугунной батареи в темном подъезде, а этого все не было и не было. Первая любовь редко бывает счастливой. Они болезненно расстались.
  Я последний раз видел первую любовь Дениса незадолго до отъезда в Россию. Ей уже было под сорок лет. Толстая и вульгарная баба. Да, в кого только не превращаются милые стройные школьницы с годами.
  Ден, после расставания с девочкой, впал в глубокую и долгую депрессию. Он более года просидел, никуда не выходя, в своей комнате, словно монах в келье. Школу он, естественно, не посещал. Некоторое время спустя поступил в ПТУ (бурсу) на столяра-плотника. После окончания училища долгое время столярничал в разных городских конторах.
  Трафаретно выражаясь, у Дена - золотые руки. За что бы он ни брался - все у него ладилось, спорилось. Он лучше всех во дворе бренчал на гитаре, довольно хорошо рисовал и резал по дереву.
  После распада Союза он перепробовал массу занятий и профессий. Там, где другой человек добивается мастерства годами, Козаченко хватало нескольких месяцев. За десять с небольшим лет мой приятель сменил несколько занятий: клал кафельную плитку, делал камины новым украинцам, имел свою небольшую фирму по продаже импортной парфюмерии (в кризисный 1998 год Ден обанкротился), был директором магазина бытовой техники, торговал на морском побережье пляжными принадлежностями, изготовлял и продавал домашнюю колбасу...
  Возможно, я что-то упустил. Ну, да ладно. Что касается его личной жизни, то она не сложилась из-за самого же Дениса. Когда ему было немного за двадцать, его познакомили - на первый беглый взгляд - с миленькой и домашней девушкой Тамарой. Они поженились. Родили девочку, чуть позже мальчика. Когда Тамара была беременна мальчиком, Ден открыто и нагло загулял со смазливой барышней нетяжёлого поведения. Был момент, когда он хотел даже уйти из семьи. Тамара его измену, загул молча проглотила, но, видимо, затаила обиду.
  Прошло время. Денис находился в длительной командировке (где-то вдалеке от дома делал камины) и тут Тамара тоже бросилась во все тяжкие...Когда Козаченко вернулся из командировки, жена спокойно сообщила ему о своей измене. Они расстались. Во время развода Ден хотел отсудить у Тамары не часть дома, не имущество, а обоих детей. Не всякая мать так любит своих чад, как это умел Козаченко. И только за эту сильную, трепетную любовь, на мой взгляд, можно было бы многое простить Дену. Его метания в отношении профессий, его слабость к женщинам, сложный характер, да мало ли еще что. После развода, с Деном осталась жить дочка Карина, с Тамарой - сын Николай. Мой друг вкалывал по двенадцать часов в сутки без выходных только для того, чтобы дочка ни в чем себе не отказывала. Не забывал Козаченко и сына: покупал ему вещи, игрушки и сладости с фруктами...
  Так сложилось, что мы с Денисом приблизительно в одно время женились и в один и тот же год развелись. Перед отъездом в Россию я с Деном более года плотно общался: мы ходили на пиво, ездили на море, много-много говорили о жизни, женщинах, о важных мелочах. Мы друг друга поддерживали в трудное для нас обоих время.
  После измены Тамары мой друг снова, как в юности, впал в глубокую и длительную депрессию. Но теперь она была не тихая и вялая, а с налетом агрессивности. Его кидало в крайности. То он грубо ругал бывшую жену, то признавался мне, что до сих пор его к ней тянет, и он хочет с нею сойтись, начать все с чистого листа...
  Чем сейчас занимается Денис? С кем живет? Что его тревожит и мучает? Кого любит? Не знаю. Я каждое лето собираюсь съездить в Бесарабию, но все как-то не получается.
  Весна 200... г.
  
  38. Едоки арбузов
  
  Завтра 1 Мая!
  Сегодня прохладно и ветрено. Вчера было тепло, солнечно. Погода непостоянна, переменчива. Несколько дней назад ночью неожиданно завьюжило - выпал обильный тяжелый и влажный снег. Он лег белым холодным покрывалом на траву, на только-только начинающие пробиваться из упругих почек робкие ярко-зеленые листочки. Ветки деревьев, не выдерживая белого груза, с треском ломались и падали на теплую землю, покрытую тающим снегом. По всей снежно-земляной жиже вяло и сонно ползали дождевые червяки. Странное, гротескное, признаюсь, было зрелище.
  После зимы - холода и тьмы - наступила весна: свет и тепло. Жители Рабово, да и не только его - всей России-матушки вылезли из душных квартир и домов и рассыпались разноцветным горохом по огородам, садам и дачным участкам. Трудятся: копают, удобряют, сажают... Сельские жители и дачники чем-то похожи на хомячков. Все лето они трудятся, а осенью собирают урожай: овощи, фрукты, картошку. Делают консервации. А потом все это в погребок - в погребок. 'Хомячки' делают запасы на зиму.
  Мой брат Иван Великанов тоже 'стаханит'. Лопатой ('вножную') докапывает огород. После мы с ним начнем сажать картошку и все остальное. А осенью, если будет урожай, все выращенное спустим в погребок. Мы тоже хомячки.
  Вчера был у своих. Зашел в комнату брата. Он после дневных работ в огороде рисовал фломастерами. Признаюсь, забавное зрелище: двухметровый верзила, держа в мощных, здоровенных ручищах тонкие цветные палочки фломастеров, высунув кончик языка и мурлыча себе что-то в нос, выводит на белом листе бумаги нечто карнавально-яркое и по-детски наивное, примитивное. Когда Иван закончил рисовать, я глянул на его работу. Увидел следующее. Три красномордых толстяка в семейных трусах, сидя полукругом на маленьких, но крепких табуретах, поедают арбузы. У их ног несколько больших пудовых ягод. Но, видимо, уже съедено много: кругом валяются зеленые корки, россыпи черных семечек. В руках троицы огромные ножи. Арбузные же ломти напоминают куски свежего, кровоточащего мяса. Иван хорошо передал атмосферу арбузной ('мясной') трапезы. Преобладающие тона в рисунке - красный с зеленым. В этом цветовой контраст.
  - Картина называется 'Едоки арбузов', - тихо прокомментировал из-за моего плеча Великанов.
  Еще проживая на Украине, я как-то взял в библиотеке альбом с репродукциями Ван Гога. Мы вместе с братом его долго и вдумчиво рассматривали. Я еще тогда сказал Ивану, что одна из самых моих любимых картин великого голландца 'Едоки картофеля'. Мол, мне нравится темная, бедная на краски тональность картины. Угрюмые, грубые, топорные лица 'Едоков картофеля'. Что они - едоки - на людей не похожи. Есть в них что-то от упырей, животных, подземных жителей. Мол, их души и сердца так же грубы и темны, как и внешний облик, как та обстановка, что их окружает. А впрочем, они не виноваты, что такие. Время было такое. Девятнадцатый век.
  - Мне нравится, Князь, рисунок. В нем есть настроение, - похвалил я брата.
  Он, краснея, улыбнулся, показав отсутствие переднего резца.
  - Я запомнил, что ты, Спиноза, говорил об одной картине Ван Гога. Решил нарисовать что-то подобное.
  - Тебе это удалось, Князь. И в наше время, в XXI веке, не перевелись едоки картофеля и арбузов...
  Весна 200... г.
  
  39. Май
  
  На улице ласковый май. Написал и сразу вспомнилась группа 'Ласковый май'. Очень популярная среди подростков приблизительно два десятилетия назад. Тогда серьезные музыканты считали эту группу, точнее, то, что она исполняет, большим примитивом. Сегодня, сейчас творчество 'Ласкового мая' на фоне современной дегенеративной попсы (моя мама говорит в шутку не 'попса', а 'жопса') выглядит классикой жанра.
  Впрочем, это было отступление. Сделаю еще одно о майских котах. Раньше коты и кошки справляли свадьбы в марте. В этом же году - в мае. Аномалии в природе порождают ненормальности в поведении животных, да и людей тоже. У соседа моих родных Славы Труду загуляла молоденькая кошка. Коты сбежались со всей округи. Многих 'женихов' я раньше не видел. Тут и сиамский с подпалинами, и черный, как смоль, и белый - 'блондин' с голубыми глазами, и несколько помойных котов - нелепых расцветок, зачуханных и блохастых... Все они, в том числе и помойные, хотят любви и ласки. 'Невеста' от внимания дюжины 'женихов' очумела: закатывает глазки, катается с боку на бок, призывно мурлычет. 'Женихи' поют на разные голоса серенады, устраивают дуэли. У них, как и у кошки, тоже больной, очумелый видок. Одним словом, паранойя. (У Николая Носкова есть песня про 'любовную паранойю'.)
  Мое сердце и душа в относительном покое. Я давно ничего не жду. А вот плоть, тело прошлой ночью загуляло, словно майский кот. Мне приснилась ОНА. У нас было ЭТО. Как бокал наполняется вином, так я наполнился давно забытыми радостью и восторгом. Эмоции были пронзительными, вулканическими. В кульминационный момент я пробудился. Ночь. В комнате мгла. Я один в постели. Долго не мог, не хотел поверить в то, что это всего лишь сновидение, а не явь. С чувством сосущей тоски я снова забылся сном. Эта ночь, эта близость с НЕЙ, путь призрачная, эфемерная, рожденная весной, мне очень дорога. Есть бесконтактное каратэ. У меня случилась бесконтактная близость. Шутка. Горькая шутка. ОНА и раньше мне снилась, но ЭТОГО не было. Лишь короткие сновидения, в которых ОНА меня сторонилась, не замечала, пренебрегала мною.
  P. S. Бессарабский знакомый поэт-сатирик Кирюша Кривохрен как-то сказал:
  - Молодого мужчину тянет к женщине, зрелого - к женщине на диване, пожилого - к дивану.
  Пройдет еще несколько лет, и я прирасту к своему одиночеству. Мне, возможно, не захочется делить свой диван с женщиной. С чужой женщиной.
  Весна 200... г.
  
  40. Будка для Царя
  
  Уже было темно, когда я вышел из электрички на станции Рабово. Я возвращался из Губернска, где сегодня собирались студийцы-поэты. Мы по обыкновению читали стихи, делали их разбор, потом сбросились и накрыли стол, выпили.
  Я шел шаткой, нетвердой походкой домой в кромешной тьме. Время от времени дорога освещалась проезжающими машинами. Совершенно спонтанно решил заглянуть по пути к своим родным. Войдя во двор, малость опешил, испугался. Из вечно пустующей собачьей будки высунулась темная кудлатая голова. Мгновение спустя она спряталась. И тут тишину разрезал, словно нож яблоко, тонкий и пронзительный, с нотками истерии собачий лай.
  - Царь! Ты чего это? - узнал я любимчика моих родных, - ты что бросаешься на своих?
  Пес размером с крупного кота выскочил из будки и усердно замахал хвостом. Стал, радуясь, прыгать на меня, пытаясь лизнуть руку.
  Мама вскипятила воду и заварила мне чай. Поставила на стол тарелку с еще теплыми пирожками.
  - Бери, сынок, ешь. Вот эти с картошкой, а эти с куриной печенкой.
  Я проголодался. Уминая пирожок за пирожком, запихивая их в рот, словно дрова в печку, поинтересовался:
  - Что? Царь Блоходав 1 живет в будке?
  - Нет. Это первый раз он в нее залез. Вечером накрапывал дождь. Пес прибежал весь мокрый и какой-то несчастный. Сирота сиротой. Я его пожалела и бросила ему пирожок с мясом в будку. Он залез в нее и просидел до твоего прихода. Часа четыре, наверное.
  - Может, привыкнет и будет в будке жить? - говорил я, жуя пирожки, - как у всякого порядочного пса, будет свой уголок. А то Иван Великан мастерил ее, будку, долго, мучился, переделывал, улучшал. Зря, что ли?
  И в самом деле, брат не с первой попытки возвел 'дворец' для Царя. Иван для начала собрал немалую кучу стройматериалов. Тут был и лист фанеры - старой, посеревшей, с трещинами и 'волной'; кусок ДСП с зеленым пластиковым покрытием; несколько старых заборных штакетин; лист ржавого железа (крыша для 'дворца'), да мало ли еще что...
  Наконец будка была сделана. Брат Иван решил совершить маленькую, но важную, на его взгляд, церемонию. Он поймал соседского рыжего кота-подростка и на глазах пса аккуратно его забросил внутрь собачьего жилища (люди, когда въезжают в новую квартиру ли, дом ли, частенько первым делом впускают в жилье кошку). Царь котов на дух не переносил и, следовательно, бросился вслед за рыжим недругом. Иван не известно, для чего (он сам потом не мог объяснить свой поступок), закрыл отверстие в будке металлической крышкой от бака-выварки. И тут (со слов брата) послышались душераздирающие звуки: урчание, лай, переходящий в визг, шипение (дюжина змей позавидует) леденящие кровь ведьмины завывания, шум борьбы, треск и скрежет... Несколько секунд спустя будка завалилась на бок и из образовавшейся щели выскочил пулей повизгивающий, с поджатым хвостом Царь, за ним взъерошенный кот с вылупленными глазами. Я был прав, назвав собаку Блоходавом. В Кошкодавы Царь явно не годился. Даже кота-подростка не одолел. Бежал зайцем с поля боя.
  Брат Иван с горем пополам смастерил новую будку. Ту, в которой сегодня ночью я увидел Царя. Будка получилась просторная и высокая. В ней мог бы жить большой пес. Если бы Блоходав 1, бродяжничая по селу, пригласил бы к себе в гости во 'дворец' стайку бездомных псов, живущих, плодящихся и умирающих на одной из нескольких больших помоек Рабово, то под крышей его жилья уместилось бы с полдюжины таких же мелких, как хозяин, блоходавов.
  Может, любимчик моих родных когда-нибудь привыкнет к своему 'дворцу' и будет меньше странствовать по селу и его окрестностям?
  Весна 200... г.
  
  41. Сказка о любви
  
  Весь день было тепло и светло от ласкового майского солнышка (хотел написать 'солнце', но в мае именно 'солнышко', а не жаркое, порой злое летнее солнце). Вечер тоже был хорош. Я шел из продуктового магазина, когда увидел на лавочке у дома мою соседку по коммуналке - бабушку Настю. Она сидела в длинном пестром старомодном платье. На седовласой, чуть трясущейся головке - темный платок, из-под которого высовывался лист лопуха (кто-то Анастасии Афанасьевне посоветовал прикладывать лопух при головных болях). Я поздоровался. Она кивнула головой и указала рукой на место рядом с собою.
  - Как дела, бабушка Настя? - сказал я дежурную фразу и присел рядом, закурил сигарету.
  - Умирать мне пора, Андрей, а не хочется. Все у меня и вездя болит, силов нету, а жить хочется.
  - Раз хочется, значит, надо жить.
  - Ну, эта сколько Бог мне отмерит...
  Перекладывая из одной ссохшейся ручки в другую белесую палку-клюку, что спилил ей и очистил от зеленой коры за двадцать рублей правнук Димка, Анастасия Афанасьевна вспомнила своего непутевого мужа Яку Кобеляку, сына, умершего ребенком (мальчику шел четвертый год), поругала взбалмошную дочь Клавдию и безалаберных внуков с правнуками. Неизвестно откуда достала небольшой плод бордового граната и попросила его 'располовинить'. Я разломил фрукт. Пальцы окрасились соком.
  - Бери половину, Андрей, - угостила она.
  Помолчав, бабушка Настя поведала мне очередную свою 'сказку'. Я ее передам своими словами, ибо рассказчица, как уже говорилось, путает женский и мужской род, а среднего - совсем не знает. Мне по ходу истории часто приходилось уточнять и переспрашивать. Итак, 'сказка'!
  Моей троюродной сестре Гале повезло. За ней ухаживал Коля. Она была очень хороша, он тоже симпатичный. Многим девчатам нравилась его бравая и легкая походка. Он ушел служить в армию на четыре долгих года. Тогда служили дольше, чем сейчас. Она его верно ждала. Часто писала письма. На танцы не ходила. Ухажеров отваживала. Твердо говорила им 'Нет!'. Ничто не могло разрушить их большую и светлую любовь. Даже пуки! (Тут я долго уточнял, что это такое. Анастасия Афанасьевна издала губами звук 'П-п-р-р' и я догадался, о чем речь.) Итак, еще до ухода Николая в армию он помогал копать картошку Галиным родным. Они были вдвоем на огороде, когда жених ухарски взвалил себе на плечо полный мешок с урожаем и тут не к месту - 'пук'. Они оба покраснели и долго напряженно молчали, не глядя друг другу в глаза...
  За месяц до службы Коля пришел к Гале. У ее родителей был хороший, ухоженный фруктовый сад. Ветки яблонь ломались от обилия сочных, наливных плодов. Хозяева, чтобы сберечь деревья, ставили под ветки подпорки-палки с 'рогаткой' на конце. Девушка захотела угостить парня плодом любви. Потянулась на цыпочках за самым-пресамым. И тут от ее усилий раздалось: 'пук!'. Жених с невестой снова, как и в первый раз, залились алой краской и долго боялись посмотреть друг на друга...
  Коля ушел в армию. Вернулся. Они сыграли свадьбу. У них родился мальчик, потом девочка. Два эти пука они вспоминали смеясь, не краснея.
  Дети выросли, обзавелись семьями. Родились внуки. Жить бы да жить Коле с Галей, радоваться детям и внукам, но он тяжело заболел.
  - Если я, Галя, раньше тебя умру, ты за мною уйдешь тоже? - спрашивал он.
  Она деревенела. По лицу, искаженному болью, текли слезы. Молчала.
  - Если бы ты раньше меня ушла, то я бы купил ящик-два водки и пил бы до тех пор, пока не сгорел бы, - тихо говорил Николай, лежа в постели с восковыми лицом и руками, - Не смог бы без тебя, Галя, жить...
  Прошло немного времени. Она поехала на велосипеде в поле на дневную дойку коровы и ее сбила машина. Ухарь скрылся, не оказав помощи. Галя лежала в дорожной пыли и медленно умирала, истекая кровью. Врачи потом сказали, что если бы помощь была оказана сразу, то, возможно, ее бы спасли. Галю похоронили. Коля сдержал свое слово. Он пил водку, как воду, хотя раньше был трезвенником. Ну, выпивал по выходным и праздникам. Мужик же. А так знал всегда меру. А тут как с цепи сорвался. За неделю до Колиной смерти я видела его распластавшимся в траве за магазином. Он был мертвецки пьян. На его отечном, лиловом лице совокуплялись две зеленые мухи. Вот так-то. Вот такая любовь. Бывает она все-таки. Редко, но случается. Не всем это дано - любить...
  А моя покойный муж Яшка? Тьфу! Кобелино такой-сякой, пьянь... - бабушка Настя матернулась, поправила лопух на голове, сплюнула семечку граната и твердо, начальственно мне сказала:
  - Иди, Андрей. Я хочу посидеть один. Иди, дорогая.
  Весна 200... г.
  
  42. Цветные коты
  
  Конец мая. Цветёт сирень. Мама ходила за хлебом и по пути нарвала большую охапку белой и светло-фиолетовой сирени. Пахучие букеты во всех комнатах дома моих родных. Но, правда, к аромату сирени примешался еще и запах рыбы. У моих сегодня рыбный день.
  Мы с братом Иваном доедали жареную треску, когда он мне сообщил, что хочет кое-что показать. Глаза его загадочно блестели, рот растягивался в улыбку. Он был возбужден. Мы зашли в его комнату.
  - Ну что, показывай, Князь.
  - Картина, Спиноза, называется 'Майские коты'.
  - Не мартовские, а майские? - переспросил я.
  - Да, Андрей, майские! Они в этом году гуляли в мае, а не в марте.
  - Не томи, Князь!
  - Показываю, Спиноза! - Иван подал мне в руки по-детски яркий и пестрый фломастерный рисунок.
  Я когда-то давно говорил брату о спектре цветов. Чтоб он их лучше запомнил, четко повтори несколько раз предложение-подсказку, которое знает каждый, даже начинающий, художник. Вот оно: 'Каждый (красный) охотник (оранжевый) желает (желтый) знать (зеленый), где (голубой) сидит (синий) фазан (фиолетовый)'.
  Иван, видимо, сказанное мною запомнил и нарисовал на днях следующий сюжет: на крыше дома шесть котов и кошка. Разноцветные. На вершине покатой крыши, словно на острие пирамиды, стоит на двух задних лапках, как человек, зеленая изящная кошка. Одной передней лапкой она подбоченилась, в другой - держит сигарету, вставленную в длинный мундштук. Что-то в ней есть от кокетливо-капризной дамочки времен нэпа (20-е годы ХХ века. Советская страна). Слева от нее три кота: желтый, оранжевый и красный, справа тоже три: голубой, синий и фиолетовый. Красный ухажер неистово бьет лапой в бубен, оранжевый - наяривает на гитаре, а желтый, по всей видимости, - поет серенады о любви. Голубой кот, встав на колени, протягивает даме сердца трех мышей. 'Лакомство' он держит за хвостики. Синий воздыхатель держит в лапе, словно цветы, три рыбки. А фиолетовый, увы, хочет застрелиться. Он направил дуло пистолета себе в грудь. И вот-вот раздастся смертельный выстрел...
  Над котами светлое небо, полная улыбающаяся луна и звезды, словно снежинки, разных немыслимых конфигураций.
  - Мне, Князь, нравятся твои цветные коты, - искренне похвалил я брата.
  - Не цветные, а майские, - уточнил он.
  - Влюбленный человек мог бы такое нарисовать, - вслух подумал я.
  Глянув на Ивана, испугался. Он был пунцовый. На его лбу выступили капельки пота.
  - Что с тобой?
  - Ты прав, Спиноза, я влюбился, - с трудом выдавил он из себя. - Я-я недавно ей помог донести сумки с продуктами.
  - Кому 'ей'? Гале Галушко?
  - Нет. Ее зовут Таней, как нашу маму. Она работает нянечкой в интернате для душевнобольных.
  - И что?
  - Она меня пригласила в гости. И я позавчера был у нее. Купил зефир в шоколаде на свои 'конфетные' деньги. Мы с ней пили чай и говорили-говорили. Когда я уходил, она - Таня - меня поцеловала в губы...
  - В губы? - глупо переспросил я.
  - Да. В губы, - брат дрожал.
  - Успокойся, Князь. Успокойся. Присядь. А лучше приляг.
  Он послушно лег на диван. Я его, как дитя, укрыл одеялом и вышел из комнаты.
  Мама сидела поникшая, сумеречная в темной кухне без света. Услышав мои шаги, подняла глаза и тихо сказала:
  - Твой брат заболел. Его надо положить в больницу. Отвезешь его, сынок?
  - Да, мама, отвезу. Собери его вещи. Не переживай. Все будет нормально...
  Весна 200... г.
  
  43. Красный круг
  
  Мой брат Иван обычно заболевает после сильных эмоциональных встрясок. Это может быть и неприятность, и радость. Его психика не выдерживает, происходит некая химическая реакция в голове и как результат - больничная койка в 'желтом доме'.
  Сегодня я его навещал. Иван после психотропных уколов и таблеток неуклюж, заторможен. Речь невнятная, как у сильно выпившего человека. Я ему привез пакет продуктов. Половина из них - сладости. Почти всех больных подкармливают родственники (если таковые есть и если они не отказались от несчастных), так как в лечебнице очень плохо с едой: каши на воде без масла, чай - без сахара...
  Мы сидели в комнате для свиданий. Брат в три рта уплетал передачу. Я же ждал, когда он утолит голод, и мы сможем поговорить. Наевшись, он молча протянул мне тонкую школьную тетрадь. На листах в клеточку несколько десятков кошек, нарисованных шариковой ручкой, жили полноценной человеческой жизнью. Они прогуливались на задних лапах, играли в карты и домино, ездили на велосипедах и машинах, ели ложками из тарелок, дрались, целовались...
  - Это, ик, кошачий город, ик, - прокомментировал, икая, Иван.
  Я вспомнил Бессарабию. Тогда, несколько лет назад, брат угодил в психлечебницу. Иван, чтобы себя чем-то занять, тоже в школьной тетрадке шариковой ручкой рисовал город. Только не кошачий, а хреновый. Хрены, похожие на члены (мужские половые органы) жили на тетрадных листах полной, многосторонней жизнью. Тогда Иван свои рисунки показал толстой краснолицей нянечке с золотым перстнем на одном из пальцев ноги. Она долго, пунцовея, гоготала. Казалось, вот-вот, словно пузырь, лопнет. Успокоившись и отдышавшись сказала:
  - Ты, Вано, комик! Чарли Чаплин, бля, отдыхает!..
  Если сейчас брат попал в больницу, как мне думается, из-за влюбленности, из-за поцелуя в губы, то тогда из-за картины 'Красный круг'. 'Красный круг'? Раз обронил 'а', то скажу и 'б', и 'в', и 'г'...
  У моего брата был день рождения. Мы его отмечали в кругу семьи: мама, я, именинник и еще Кеша - приятель брата. Я, признаться, не помню, что мы с мамой подарили Ивану. Запомнился большой торт весом в два с половиной - три килограмма, сделанный на заказ, и, как ни странно, подарок Кеши. Он, видимо, осознавая важность момента, крепко пожал имениннику руку, привстав на цыпочки, поцеловал своего приятеля три раза в щеки и вручил японский флаг (на белом фоне красный круг) размером с большой носовой платок. Мама на меня мельком глянула. В ее глазах были вопросительные знаки: 'Мол, как к этому относиться, как понимать?' Я, сдерживая смех, заметил:
  - Оригинальный подарок! Не всякий человек с большой, бурной фантазией додумается до такого...
  Кеша задрал нос. Иван был в растерянности.
  - Красный круг на белом, - продолжал говорить я, - мне на ум пришел 'Черный квадрат' Малевича. Пожалуй, одна из самых загадочных картин ХХ века. У художественных критиков множество трактовок 'квадрата'. На мой субъективный взгляд, маэстро Малевич просто пошутил, так как подобное может намалевать и пятилетний ребенок. Имея известность, имя, можно позволить себе подобную шалость на склоне лет. Ведь 'квадрат' - одно из последних полотен...
  - Что-то ты, сынок, мудрено говоришь, - перебила меня мама.
  - Спиноза, когда выпьет, всегда кучеряво балаболит, - объяснил именинник.
  - Я про 'Квадрат' Ивану Великану давно уже рассказывал. Он знает. А ты, Кеша, в курсе? - повернулся я к приятелю брата.
  - Да. По телевизору показывали акцию. Молодежь несла огромное белое полотно, а в центре был нарисован черный квадрат. Что они хотели этим сказать, я уже не помню.
  Прошло около месяца после Ивановых именин. Бессарабские художники -профессионалы и любители - организовали выставку 'Палитра Бессарабии'. Устроили ее в вестибюле самого крупного кинотеатра города Аккермана. Я не знаю, каким образом, но на одной из стен устроители повесили картину 'Красный круг' художника Ивана Великанова. Мой брат, как потом выяснилось, натянул флаг страны восходящего солнца на подрамник и обил его рейкой, выкрашенной в красный цвет - получилась картина.
  Художники посмеивались, шутили, глядя на флаг в раме, а один важный чиновник от культуры устроил большой скандал. После выставки Иван в очередной раз разочаровался в людях и попал в 'свою' больницу, где и рисовал 'хреновый' город.
  P. S. Я до сих пор испытываю вину перед братом. Ведь это с моей подачи Иван 'создал' 'Красный круг', а потом приболел...
  Лето 200... г.
  
  44. Дуня
  
  Приключение японского флага похоже на байку из жизни художников. В памяти всплывает небольшая курьезная история, произошедшая в кругу бессарабских литераторов. Это быль, но похожа она на байку. Итак. Знойное лето. Небольшой древний городок Аккерман. Южно-украинский, точнее, бессарабский базар - шум, толчея, запахи, яркие краски...
  По базару бредет сухонький сутулый старичок в мешковатом мятом костюме, несвежей сорочке, при аляповатом, старомодном галстуке. Время от времени он поправляет на голове не менее мятую, чем костюм, светлую в пятнах шляпу, стирает с красного, узкого лобика и лысины большим замусоленным платком пот и пыль. Постоянное выражение его физиономии такое, словно минуту назад он выпил стакан уксуса.
  Базарные торгаши и покупатели одеты легко - по-пляжному. Аккерман - курортный городок. Старичок же парится, но зато при костюме. Он - 'главный редактор города', 'живой классик', 'Демьян Дунаев' - так дедушка представляется в дешевых пивных, винных погребках, на 'точках' (торговля вином на дому)... везде! (по паспорту он - Дмитрий Писюкаев).
  - Здрасти, Толя! - Дунаев приподнимает шляпу.
  - Добрый день!
  - Ты знаешь, Толя, шо недавно скончался наш общий старинный друг, классик украинской и мировой литературы Славко?
  - Славко Паниев? Впервые слышу.
  - Да, друже, умер! Мне телеграмма из Киева пришла, - Демьян суетливо шарит по карманам, - вот, черт, дома, видать, забыл... Надо его помянуть, но у меня ни копейки.
  - Пошли! У меня есть пара 'мятых' (мелкие купюры), - приглашает побледневший, расстроенный Анатолий.
  Они спускаются в прохладный винный погребок. Пьют по стаканчику-другому 'сухаря' (сухое вино), закусывают пирожками с горохом. Дунаев, размахивая руками, произносит длинную, витиеватую речь.
  Через несколько дней на том же базаре.
  - Здрасти, Илюша!
  - Привет!
  - Наш-то славный Славко Паниев того, умер!
  - Да шо ты говоришь? Еще ж зимой был живчиком.
  - Скончался. Мне письмо от его вдовы пришло, - Демьян Дунаев долго трясущимися руками шарит по карманам, выворачивает их наружу - сыплется всяческий мелкий сор, падает на землю большой грязный носовой платок. - Вот, черт, дома, видно, забыл! Илюша, надо его помянуть...
  - Да! Надо! - отвечает побагровевший от неожиданной дурной новости председатель литературной студии города.
  - У меня ни копейки, Илюша!
  - Пошли!
  Тот же погребок. Вино, пирожки, пьяная, спутанная речь 'главного редактора города'.
  
  * * *
  Проходит месяц. На литературную студию города (встречи устраиваются в пустующей однокомнатной квартире) является сам Демьян Дунаев. Он написал новую главу автобиографического романа 'Демьян Дунаев'. Пишет он сей труд уже более сорока лет и конца ему невидно (объем рукописи - более двух тысяч машинописных страниц). На студию 'метр' приходит редко. Может, раз в год. Поэтому первые пять минут все студийцы терпеливо внимательно слушают Дунаева. Потом кто-то из пожилых литераторов начинает дремать от монотонного бормотания 'живого классика', кто-то, зевая, рассматривает потолок, кто-то рисует ручкой на листе бумаги абстракции...
  Пока Демьян Дунаев читает свою 'нетленку', я к его портрету добавлю несколько штрихов. Когда-то, очень давно, он работал учителем русского языка и литературы. Чуть позже - корреспондентом в районной газете, был комсомольским вожаком... Но стал частенько 'наступать на пробку' и началась деградация личности.
  Его поместили в 'желтый дом' для лечения от алкоголизма. Возомнив себя не то Емельяном, не то Стенькой, Демьян с такими же, как он, пытался 'поднять восстание' в психбольнице. Его выперли из нее с диагнозом: 'слабоумие на почве алкоголизма'. Он выпустил пару альманахов 'Дунайская волна'. В них, помимо стихов и прозы, были напечатаны астрологические прогнозы, рецепты блюд и прочее, не имеющее никакого отношения к литературному творчеству. Отбирал 'живой классик' стихи и прозу для альманахов не исходя из их качества, а отталкиваясь от личных симпатий и антипатий к авторам.
  Так же издал 'классик' книжицу своих весьма слабых графоманских рассказов большим тиражом. С этой книжкой он носился по всем 'забегаловкам' Аккермана. Бил себя в грудь: 'Перед вами живой классик! Главный редактор города!'. Выменивал свой 'труд' на стакан дешевого вина, садился к выпивающим в барах 'на хвост' (то есть канючил, пока не наливали). Как-то раз он со стопкой рассказов заглянул в солидный бар. Стал приставать к одному бритоголовому, чтобы тот налил за 'писательский подвиг'. Тот от Демьяна долго отмахивался, словно от назойливой мухи. Не выдержав общества 'живого классика', крутой дядька схватил Дунаева одной ручищей за ворот пиджака, другой за мотню штанов и выбросил зануду вон из бара на грязный, заплеванный асфальт.
  Какое-то время 'классик', брызгая слюной, хвастался тем, что перетаскивает в своем дворе большую кучу кирпичей с одного места на другое, потом обратно. Нелепые физические нагрузки продолжались долго. В его же дворе всегда было мусорно, не прибрано. Лучше бы двор убрал.
  'Отредактировав' за деньги одному незадачливому городскому литератору тонюсенькую брошюрку стихов, Демьян 'доил' несчастного (выпрашивал деньги на выпивку) несколько лет кряду, пока тот его сначала вежливо, а потом грубо не послал...
  Итак, Демьян Дунаев в нос бубнит 'свежую' главу из автобиографического романа. Ему вторит большая зеленая муха, залетевшая с улицы. Наружная дверь квартиры открывается и входит Славко Паниев. У председателя студии от неожиданного визита 'умершего' крепкая большая лысина покрывается холодной испариной. Кто-то поперхнулся конфетой-леденцом. Ти-ши-на! Дунаев, почувствовав напряжение, прерывает чтение и медленно поворачивает голову к входу. Бросает рукопись и, грубо оттолкнув в сторону 'покойника', закрывается на щеколду в туалете.
  В комнате возгласы, смех, ругань в адрес Демьяна Дунаева.
  Спустя время председатель студии тихо подходит к туалетной двери и вежливо в нее стучит. Тишина.
  - Дуня, ты не прав! - осуждающе говорит председатель.
  - У меня шо-то с желудком, Илюша, сипло жалуется 'живой классик', сидя в тесном и темном туалете.
  - Трубы горят (выпить хочется), Дуня?
  - Ох, как горят!
  - Наш 'покойничек' принес с собою канистрочку вина. Ты как насчет стаканчика-другого?
  - Щас, Илюша, щас! Ты включи, родной, свет в туалете.
  - Дуня, выходи уже. Бить тебя не будем. Кстати, уже полканистры осталось...
  Минуту спустя Демьян Дунаев крадущейся походкой приближается к разогретой вином и доброй вестью компании. Выпив стаканчик, другой, третий... Дунаев начинает истерично орать:
  - Эй, мороз-мороз, не морозь меня...
  А на улице знойное бессарабское лето...
  P. S. Под Новый год мне пришло письмо с Украины, где сообщалось, что в октябре скончался Илья Васильевич Кабаци - председатель литстудии города Аккермана. Как литератор он звезд с неба не хватал, но был на редкость воспитанным, порядочным человеком, терпимым к чужим, даже большим, недостаткам.
  Месяц спустя, в ноябре ушел из жизни Демьян Дунаев (Дмитрий Писюкаев). Он прожил более восьмидесяти лет. Труд своей жизни - роман 'Демьян Дунаев' он так и не закончил... Впрочем, это небольшая потеря для литературы.
  Лето 200... г.
  
  45. Графиня
  
  Сейчас середина июня. Уже несколько дней немилосердно жжет солнце. Земля трескается. 'Культурные' растения поникли. Домашние животные не находят себе места. Собаки, например, задыхаются и поскуливают. Мухи же наглеют: зло, остервенело кусаются. Как выразилась мама: 'В дом лезет духота и мухота'.
  На днях сделал запись о 'Дуне' и сразу пришла на ум история, тоже похожая на байку, о Графине. О ней мне рассказал Кирюша Кривохрен, когда я жил в Бессарабии. Итак. Еще в застойные времена юная эксцентричная девица Стелла всех своих знакомых горячо уверяла в том, что ее бабка была настоящей графиней, не меньше. Надо заметить, что мода на дворянские корни появилась значительно позже - после развала Союза, после переоценки истории, после того, как компартия потеряла свою силу, влияние и ушла в тень. Тогда, в смутные девяностые годы, все, кому не лень, пытались выдать себя за 'белых', то есть за дворян. Много было проходимцев, которые поднимали свой социальный статус, наживали капитал за счет 'голубой' крови, что якобы текла в их жилах.
  Возможно, Стелла говорила правду о бабке графине. Первой же ее любовью был известный городской хулиган Витька Панченко по прозвищу Пан. Он - не из дворян. Его мать - грубая, мужеподобная женщина - всю жизнь торговала рыбой на городском рынке. Отца же Виктора никто из соседей не помнил трезвым. Сам же Пан слыл человеком со странностями. Лет в двадцать, незадолго до кончины Брежнева рослый и поджарый молодой человек в холодную пору ходил в своеобразном прикиде: высокие черные офицерские сапоги, длинный черный кожаный плащ, на шее - немецкий крест времен правления Адольфа Гитлера и длинная, падающая на глаза челка, крашеная в рыжий цвет...
  В один из советских праздников он нажрался в городском ресторане 'Белый парус' и в сдвинутом состоянии заскочил на стол. Выбивая чечетку, выбрасывал правую руку вперед и орал: 'Хайль Гитлер!'. Чуть погодя дебошир расстегнул плащ и все присутствующие увидели на уровне его живота раритетный немецкий автомат времен второй мировой. Как разбегаются во все стороны, прячутся в щели тараканы, заметив занесенный над ними тапок, так вся публика, находящаяся в питейном заведении, кинулась под столы, в подсобки и даже в окна... Немецкий автомат был в нерабочем состоянии, но Виктору Панченко дали срок. Первый срок. Судмедэкспертиза признала его душевнобольным. Годам к сорока он сделал еще несколько ходок в места не столь отдаленные. В этот период жизни Пан и пил, и кололся. Приблизительно за год до моего отъезда в Россию я встретил старшего брата Виктора. Он мне рассказал, что Пан стал фанатично верующим человеком: постоянно читает Библию, молится, ходит в церковь... Вот такие метаморфозы.
  Один древний грек изрек: 'Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты'. Мне думается, список можно продолжить. Скажи, что ты читаешь, ешь, носишь... и я скажу, кто ты. А, да, скажи, кого ты любишь иль с кем живешь?.. Я сделал отступление о Викторе Панченко потому, что его любила Стелла-Графиня. Они были одного поля ягоды. Стелла имела свои заморочки - творческие. Она писала стихи и афоризмы. Но главной ее страстью были бездомные, увечные собаки. Она их подбирала на улице и несла домой. Мыла, кормила, лечила и даже малость дрессировала. В первые годы независимости Украины молодая тридцатилетняя женщина осталась одна в трехкомнатной квартире. Впрочем, не совсем одна. С нею жило несколько беспородных собак. В одной комнате - сучки, в другой - кобели, в третьей - самой большой - хозяйка приюта. Со слов Кирюши Кривохрена, Графиня нигде не работала. Ей материально помогал старший брат, живущий в Одессе. Вроде бы он был не то бандитом, не то каким-то боком был связан с криминальным миром. К этому же времени женщина заполнила стихами и афоризмами (мелким почерком) толстую общую тетрадь. Денег, что Стелле давал брат, хватало впритык только ей и собакам. И поэтесса стала искать спонсора для издания своей книжки. Она сделала визит к своему старому знакомому Пете-индейцу (в молодости он нарядами и прическами косил под вождя краснокожих, которых успешно играл актер Гойко Митич). Мутный, скользкий и нагловатый Петя благодаря всяческим махинациям (он ничем не брезговал) был в ту пору одним из самых богатых людей города Аккермана.
  Графиня и Петя-индеец сидели за столиком ресторана, что возвышался небольшим замком над белой льдистой гладью днестровского лимана. Была пусть не холодная, но зима.
  - Хороший у тебя, Петя, ресторан, - пригубив горячий кофе, заметила Стелла, - он удачно вписывается в местный ландшафт.
  - У меня еще три таких же, Стелла. Один у базара, другой у вокзала, третий - на берегу моря... С чем ко мне пожаловала, Графиня? Знаю, так просто бы не пришла.
  - Я, Петя, хочу выпустить сборник стихов и афоризмов. Своих. Мне надо сто баксов. Поможешь? Спонсируешь книжку?
  - Хе-е! Я недавно купил бэушный речной пассажирский корабль. Хочу из него сделать стационарную турбазу на берегу морской косы. Мешок денег нужен, чтобы его привести в товарный вид. Не поверишь, 'капусты' на гвозди не хватает...
  - На гвозди, говоришь?
  - Да, Графиня, на них самые.
  - Ты в молодости слыл жадноватым, а сейчас еще более скупердяистым стал.
  Ресторатор сморщился.
  - Хорошо, Графиня, я дам тебе не сто, а тысячу баксов. И на книжку хватит, и твоим 'породистым' шавкам перепадет. Только при условии, что ты на собачьей упряжке из своих питомцев проедешь от дома до базара и обратно. А-а, да. Сделаешь фотоснимок на фоне моего ресторана, что рядом с рынком. Это будет документом.
  - Ну ты, Петруша, загнул!
  - Я все сказал, Графиня.
  Прошло месяца два. В апрельском номере одной из частных городских газет появилась небольшая статья с фотографией. В заметке говорилось, что некая гражданка Стелла 1 апреля - в день смеха - съездила на базар за килограммом гвоздей на собачьей упряжке из трех крупных дрессированных дворняг. К статье прилагалось фото, где молодая улыбающаяся женщина сидела в легкой и низкой коляске, сделанной из бэушной детской. За женщиной, собаками и коляской возвышался замок-ресторан Пети-индейца.
  Со слов Кирюши Кривохрена, Графиня сделала повторный визит к скупердяистому ресторатору. Он, бегло прочитав статью в газете и глянув на фото, снова сморщился. Поэтесса с брезгливым выражением лица положила на стол пакет с гвоздями, повязанный розовым бантом, и тихим голосом сказала:
  - Не напрягайся, Петруша. Вот тебе гвозди. Ты же жаловался, что на них 'капусты' не хватает, - чуть коснувшись рукой его плеча, добавила: - Расслабься, вождь краснокожих. Мне денег от тебя не надо. Тысяча баксов останется у тебя. После статьи в газете нашелся щедрый человек. Он уже дал деньги на книжку...
  Приблизительно через полгода, в сентябре, по окончании курортного сезона речной корабль Пети-индейца сгорел дотла. Остался лишь металлический ржавый остов. Поговаривали о том, что ресторатор не хотел платить дань одесскими браткам и они пустили 'красного петуха'.
  P. S. Наша с Кирюшей Кривохреном общая знакомая поэтесса Людмила Овдиевская как-то мне рассказала о взаимоотношениях едкого сатирика и Стеллы. Мол, на протяжении двух десятков лет Кирюша несколько раз пытался соблазнить Графиню. Он тогда бороздил дальние моря. Был, как говорят в Одессе, плавиком (моряком). У сатирика после каждого рейса водились немалые деньги. Кирюша накрывал богатый на закуску и выпивку стол, зажигал источающие аромат свечи, включал японский магнитофон с тихой чувственной восточной музыкой, зашторивал окна и приглашал Стеллу. Они выпивали, закусывали, читали стихи, говорили о литературе, о жизни. Поэтесса была более стойкая к чарам зеленого змия, чем сатирик. Он обычно, перебрав спиртного, засыпал, уронив голову на стол. Она, чуток посидев рядом с ним, гасила свечи, выключала магнитофон и, пошатываясь, уходила прочь в ночь...
  Лето 200... г.
  
  46. Собачья свадьба
  
  Вчера случилась короткая гроза. Но дождь, увы, только умыл землю, а не напоил. Сегодня я опрыскивал картофельные кусты химраствором - травил колорадских жуков. Жара, ветер, а им хоть бы что. Они совокупляются на верхушках кустов, словно обезьяны на пальмах. Глядя на 'влюбленные' парочки жуков, я вспомнил недавнюю собачью свадьбу. В ней участвовал и пес моих родных - Царь.
  Тогда мой брат Иван Великанов повесил псу на шею старый галстук, которым долгое время завязывали мешки с картошкой. До этого, около тридцати лет назад, я данный галстук повязал себе (единственный раз) на выпускной вечер в школе. Более галстуков я не носил. Нет, вру. Второй раз был при галстуке (уже другом) на нашей с Ольгой - матери моего сына - свадьбе. Где свадебный галстук? Я не знаю. Может, кому-то отдал? Не помню. Но вернусь к Царю Блоходаву 1. Галстук на псе сидел плохо: волочился по земле даже после того, как важный атрибут чиновничьего туалета был вдвое укорочен братом. Иван Великан нашел выход. Он вместо галстука повесил жениху на шею маленькую белую бабочку. Ее брату еще в Бесарабии подарил на один из дней рождения Кеша (странный Кеша всегда преподносил оригинальные презенты). Иван бабочку берег, но для любимого пса не пожалел.
  Итак, этой весной я из окна своей комнаты мельком видел собачью свадьбу. Впереди, важно задрав голову, кокетливо вытанцовывала крупная и рослая соседская сука Маркиза. За нею нестройной вереницей семенили с полдюжины взъерошенных и облизывающихся беспородных псов разных мастей и калибров. Процессию замыкал самый мелкий и модный (бабочка на шее) Царь. Любимца моих родных к Маркизе остальные 'женихи' не подпускали. Но все же Блоходав I сделал отчаянную попытку: приблизился к 'невесте' и, радостно, восторженно махая хвостом, пробежал под ее животом. (Признаюсь, комичное было зрелище.) Один из псов цапнул 'пижона' с бабочкой и он, тонко обиженно поскуливая, бросился прочь... 'Процессия' завернула за угол дома...
  Лето 200... г.
  
  47. Невезучий
  
  Сегодня я навестил брата Ивана. Его лечащий врач сказал, что он идет на поправку. Еще недельки две и его выпишут из больницы. Ивану Великану я привез увесистый пакет с продуктами. Мы приблизительно с час сидели в комнате для свиданий. Говорили.
  - И что она во мне нашла? - спрашивал больной у себя и у меня.
  - Ты говоришь о Тане, которая поцеловала тебя в губы?
  - Да, о ней, Спиноза. Она меня уже три раза навещала. Привозила фрукты и конфеты. Тихая и ласковая со мной... Я вот думал, смог бы я, будучи женщиной, поцеловать такого мужчину, как я?
  - Ну и что, Князь, смог бы?
  - Не знаю. Я по жизни, Спиноза, какой-то невезучий. Как говорит наша мама, неловкий, малахольный.
  Наша семья в Рабово живет около трех лет. За это время мой брат Иван несколько раз попадал в глупые и нелепые ситуации.
  Примерно год назад он съел два пирожка с мясом на ж/д вокзале Губернска. Поздним вечером у него начались сильнейшие боли в животе. Позеленевший Иван почти всю ночь, постанывая, просидел на туалетном ведре. Ранним утром мама вызвала рабовскую 'Скорую помощь'. Она приехала почти через час. Пьяненький медбрат с опухшим, помятым лицом и красными глазами, мельком глянув на больного, заявил:
  - У тебя, родной, сифилис.
  Рассерженная мама послала к черту пьяную команду 'Скорой помощи' и сама занялась лечением сына.
  Зимой, полгода назад, Иван захотел 'красной рыбы'. (Так он называет консервы 'кильки в томате'.) Купил баночку, открыл, стал есть. 'Странный какой-то запах и вкус у 'красной рыбы', - думал 'гурман', наворачивая 'братскую могилу'. На дне банки он обнаружил сигаретный окурок. Его вырвало.
  За месяц до того, как попасть в 'свою' больницу, мой брат купил в хозмагазине две лампочки. Одна сразу перегорела, другая - через два дня. Невезучий...
  P. S. Наша мама молит Бога, чтобы ОН послал мне и брату добрых, порядочных женщин. Кажется, Ивану Великану уже повезло. Пусть ему и дальше не везет в мелочах, важнее, чтобы подфартило в главном - в любви, личной жизни, чтобы рядом с ним была ЕГО женщина.
  Лето 200... г.
  
  48. Печальная сказка
  
  Сегодня на улице был зной и никакого намека на ветерок, на свежесть.
  Я ужинал, когда из своей комнаты, поохивая, вышла бабушка Настя. Она, постукивая палочкой, доконагала до кухни и присела рядом со мною.
  - Чай будете? - спросил я.
  - Да. Налей, Андрюша.
  За чаем я рассказал Анастасии Афанасьевне о своем брате. Что, мол, болеет с детства, проблемы с головой. Бабушка, горестно вздыхая, поведала мне очередную свою сказку о двоюродном брате своего зятя - Василии.
  Итак, сказка. Всю жизнь Василий каторжно вкалывал трактористом в колхозе. При этом умудрялся пить горькую до полного бесчувствия. Бывало приезжал домой с какой-нибудь халтуры поздним вечером и вываливался из кабины трактора. Жена с детьми подхватывали пьяного отца семейства и волокли к постели. Продолжалось это долгое время. За несколько лет до пенсии тракторист тяжело заболел. Тут сказались и каждодневный угарный труд, связанный с химическими удобрениями, и, само собой, беспробудное пьянство, крепкий табак. Врачи у Василия обнаружили какие-то серьезные нелады с легкими. Дали первую группу инвалидности. Василий осунулся - кости да кожа. У него постоянно прыгала температура: то ему душно зимой, то знобит в летнюю жару. Слабость и боль стали постоянными его подругами. По дому он ничего делать не мог - сил не хватало. Трудоголику и алкоголику было отказано в труде и спиртном. Жена забирала всю его пенсию до копейки. А за 'спасибо' Василию никто не наливал. Бедолага пробовал занять себя телевизором, кроссвордами и желтой прессой, но это не спасало от хандры.
  - Свихнуться можно, сучий потрох! Работать не могу, пить нельзя, - жаловался он соседу.
  От вынужденного безделья и всяческих ограничений у него стали появляться странности в поведении. За обедом Василий в первое блюдо (допустим, щи) вываливал второе (пусть будут - макароны по-флотски) и выливал третье (как правило, сладкий чай) и во все это месиво мелко крошил хлеб. Потом со словами: 'Быстрее в пузе перемешается!', чавкая, словно поросенок, ел.
  В это же время он стал подбирать с земли, вытаскивать из ветхих деревянных строений старые ржавые гвозди. Их бывший тракторист ровнял молотком на куске рельсы, очищал от ржавчины грубой наждачкой, покрывал лаком для металла и фасовал в разнокалиберные жестяные баночки из-под кофе.
  Прошло время. Как-то, когда никого не было дома, Василий умудрился сильно напиться и вышел в огород за закуской (зеленым луком) в весьма странном одеянии: на голом бледном и тощем торсе - ярко-алый лифчик; на бедрах - черная мини-юбка (одежда из гардероба внучки больного). Трусов на мужчине не было и его 'достоинство' бесстыдно выглядывало. О пьяном стриптизе Василия соседка рассказала его близким. Жена и дочь с внуками, уходя из дому, стали закрывать несчастного на замок. Он же в отместку им начал гадить (ходить по большой и малой нужде) в кастрюли с едой.
  В конце концов медкомиссия признала Василия душевнобольным и семья его сдала в рабовский интернат. Прожил в желтом доме он недолго - чуть более года.
  - Васька повесилась! - выдохнув, закончила сказку Анастасия Афанасьевна.
  Лето 200... г.
  
  49. ЕЁ мелодия
  
  По воскресеньям, если не забываю, смотрю по губернскому телеканалу передачу 'Наши таланты'. На протяжении двадцати минут показывают восемь коротких номеров. В основном детишки и люди преклонных лет читают стихи, поют и танцуют. Все они, за очень редким исключением, любители. Глядя 'Наши таланты', я испытываю смешанные чувства: и смешно, и грустно. Смешно, забавно глядеть на угловатых детей и подростков, грустно - на старичков и старушек, в большинстве выживших из ума. Частенько в передаче участвует маленькая, сухенькая, сморщенная бабулька (она чем-то похожа на горбунью из моих снов). Ей, наверное, лет восемьдесят. В старомодном платье и сиреневом парике с янтарными бусами на тощей шейке, она тонким сиплым голоском поет о неразделенной любви. Песни старые, забытые. Видимо, они были популярны более полувека назад. Головка 'звезды 'НТ' при этом трясется, вот-вот ее ножки-спички подломятся и она, рассыпавшись, рухнет на пол сцены.
  Нередко в 'НТ' выступает рослая и толстая баба лет шестидесяти. В ней, наверное, пудов десять будет. 'Десятипудовка' любит танцевать под восточные мотивы. Талии у нее нет. Покачиваясь из стороны в сторону, она выделывает кренделя руками.
  Есть еще одна 'звезда' - маленькая кривоногая женщина средних лет, похожая на обезьянку с килограммом косметики на лице, шее и груди. Мне запомнился ее танец с большими кухонными ножами. При этом она пела хриплым - пропитым и прокуренным - голосом. От этого нелепого, карикатурного номера у меня пошли мурашки по телу. Тогда 'обезьянка' заняла первое место и получила небольшой денежный приз.
  Время от времени в передаче участвует малец четырех-пяти лет. Каждый раз он в новом нарядном прикиде. 'Артист' под музыку не поет, а невнятно, невпопад говорит. Маленькое его некрасивое личико выражает муку и боль. В глазах - зеленая тоска, брови - 'домиком'... Видимо, для мальчика эти выступления - пытка. Его же родственнички, мучая сына и внука, пытаются насильственно сделать из ребенка артиста... К чему я все это написал? После 'НТ' транслируется музыкальная передача с участием профессионалов 'Мелодия'. В ней поет, музицирует и читает стихи губернская творческая элита. Эту передачу я смотрю реже. Смотрю в том случае, если среди выступающих и немногочисленных зрителей (два-три десятка человек) есть знакомые лица. Телеоператор частенько показывает крупным планом двух девиц-зрительниц. Они, надо полагать, постоянно посещают эту светскую тусовку. У первой - елейное выражение лица, у второй - кислое. Бывают девицы - кровь с молоком, а эта, вторая, - подобна прокисшему молоку. Ну да Бог с ней. Может, у нее неприятности.
  Два дня назад, в воскресенье, я увидел по телевизору ЕЕ. Признаюсь, сразу не узнал. Глядя несколько долгих минут на хорошенькую женщину, сидящую в первом ряду, испытывал беспричинную тревогу, беспокойство. Когда же ведущая 'Мелодии' объявила ЕЕ номер, назвав имя и регалии, мое сердце, банально и пошло выражаясь, затрепетало бабочкой. Она пела романс на свои стихи. Музыку написал волоокий гитарист с косичкой. Он ей аккомпанировал. Как удав гипнотизирует кролика перед тем как проглотить, так ОНА ввела меня в состояние транса... Я снова потерял покой и сон. Этой ночью до бледного рассвета не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, с живота на спину. Много курил. Кашлял, словно старый дед. С первыми криками петухов забылся тяжелым с видениями сном. Перед самым пробуждением мне заглянула в глаза и криво беззубо улыбнулась горбунья, сидящая на верблюде. Потом старая тонко и пронзительно заверещала - это зазвонил будильник.
  Лето 200... г.
  
  50. Камчатка
  
  Сейчас на улице пасмурно и ветрено. Тучи на небе, словно огромные куски грязной ваты.
  Сижу у окна, курю и делаю эту запись. Порой проходят по улице люди, в обликах которых мало человеческого. Нечто дремучее, низкое и скотское есть в их фигурах и лицах, походках и движениях. Они, как правило, неряшливы и в темных одеждах. Пьющие. Опустившиеся.
  Глядя на замусоренные и неухоженные улицы, серость и убогость села Рабово, вспоминаю Камчатку. Мне тогда было чуть за двадцать. Восьмидесятые годы. Горбачев. Сухой закон. Душа моя металась, тосковала, и я совершил побег от теплого Черного моря к холодному Охотскому. Пересек, высокопарно выражаясь, на железной белой птице (самолете) шестую часть суши (СССР). Это было бегство от себя, от беспричинной тоски, что меня мучила. Уже на Камчатке в маленьком рыболовецком поселке я понял, что от себя не убежишь. Ни водка, ни женщины, ни другой пейзаж за окном... не спасут. Это сейчас я нахожу спасение, отдушину в графомании.
  Камчатка: мало солнца, серое небо, снег и холод, повальное пьянство и блуд, поножовщина. Этот суровый неприветливый край стал для меня тогда изнанкой Советской страны - грязной, вшивой и пьяной.
  В маленький поселок с крупным рыбоперерабатывающим заводом в период путины (ловли рыбы и крабов) съезжались сезонники со всего Союза. Среди них было немало мутных и скользких типов, не друживших с законом. Было много охотников за длинным рублем и малая толика странных, потерянных, запутавшихся в себе и жизни чудаков. Я относился к последним.
  Пробыл на Камчатке я около года. В конторе, где работал, сделали сокращение штатов. Я попал в число уволенных. Особо не мучаясь и не сожалея, вернулся в солнечную Бессарабию к теплому морю, Грех провести свои лучшие годы - молодость - в медвежьем углу.
  Признаюсь, и сейчас иногда бывают беспричинные позывы собрать рюкзачок и рвануть куда-нибудь на край земли. Но бросать старенькую маму и больного брата совестно.
  Лето 200... г.
  
  51. Хухрымухры и Царь
  
  На днях мне пожаловалась мама:
  - Уже недели две не видела Царя. Пес забыл свой дом, забыл нас. Волочится, словно хвост, по всему Рабово за Хухрымухры...
  Хухрымухры - кличка мужичка, похожего на маленького болезненного лешего. Зовут же его - Альберт, фамилия - Хухрымухрыдинов. Альберт в прошлом скотник и дояр, ныне подрабатывает к небольшой своей пенсии сторожем в одной из сельских 'контор'. Хухрымухры - мелкий и щупленький. Сильно сутулится и хромает. Вся его голова и тело, словно мхом, покрыты пепельно-рыжим волосом. Пучки волос торчат из ноздрей и ушей. Мохнатые, ветвистые брови маскируют косой взгляд мутных, невыразительных глаз. Хухрымухры в теплое время носит старые мятые пиджаки и брюки. Штанины брюк он обычно заправляет в носки. Словарный запас у 'лешего' весьма мал. В основном он пользуется матерными, нецензурными выражениями. Родом Альберт из медвежьего угла - поселка, затерявшегося в вековых лесах. Возможно, поэтому мужичок заядлый грибник. Он хорошо знает окрестный лес и подрабатывает сбором грибов.
  Когда-то у Хухрымухрыдинова была семья, но он сильно пил и жена его выгнала из дома. Сейчас он, подобно мне, живет в коммуналке. Говорят, частенько 'наступает на пробку'. Доходит до того, что пропивает за несколько дней всю пенсию и зарплату, а потом голодает - сидит на картошке в мундире.
  Почему я так тщательно описываю Хухрымухры? Да потому, что он лучший друг Царя - пса моих родных. Альберт и Царь в последние полгода были неразлучны. Блоходав I ходил с Альбертом на суточные дежурства, делал вылазки в лес за грибами... Видимо, Царь и Хухрымухры были родственными душами. Да и внешне они были похожи. Оба маленькие, щупленькие и какие-то пришибленные. Почему я написал 'были'? Да потому, что любимца моих родных и лучшего друга Хухрымухры пса Царя вчера застрелили из ружья.
  На предприятии, где сторожем подрабатывает Хухрымухрыдинов, делали очередной отстрел собак. Площадь предприятия большая, много заброшенных зданий и всяческих закутков и 'хвостатая охрана', имея постоянную, сытую кормежку, размножается, словно кролики. Отстрел делают, чтобы уменьшить количество ртов. Если его не делать, то будет не серьезная контора, а что-то вроде собакофермы.
  Мама, узнав о гибели Царя, всплакнула, а Хухрымухры, со слов соседей, сильно запил.
  Лето 200... г.
  
  52. Самый человечный человек
  
  Сегодня был у своих. Маму встретил у калитки дома. Она держала путь к соседке. Судорожно улыбнувшись и стыдливо смахнув слезу, она пропела (иначе и не скажешь), что мой брат и ее сын Иван утром приехал из 'своей' больницы.
  - Иди, сынок, повидайся с ним, - радостно добавила она.
  Я коснулся рукой калитки, хотел уже было ее открыть, но передумал. Решил сходить в магазин и купить что-нибудь сладкое для Ивана Великана.
  Я тихо, словно вор, зашел в дом с большим увесистым куском халвы в пакете. Хотел сделать маленький сюрприз брату. И тут услышал громкие голоса, идущие из его комнаты. В гостях у Ивана был генитальный поэт Алекс Пипецкий. Не выдавая себя, я присел на табурет в кухне.
  - Я перед тем, как ты пришел, смотрел телек, - говорил Иван Алексу, - показывали мультик про Винни Пуха. Про именины ослика Иа. Очень расстроился!
  - Отчего, Великан?
  - У Пятачка лопнул воздушный шар, который он хотел подарить ослику, а Винни Пух, пока шел, съел весь мед и подарил пустой горшок. Иа итак печальный, а тут еще это с подарками.
  - Ты самый человечный человек, Великан! Таких, как ты, я не встречал на своем жизненном пути! - брызгал слюной пьяненький Пипецкий. - Что ты сейчас, Иван, сделал?
  - Я поймал муху и выпустил её в форточку. Не могу убить. Жалко.
  - Я восхищен тобой, Великан! Ты Гулливер в стране злых, подлых и завистливых лилипутов. Душонки у них мутные и мелкие, а ты гигант. Да что там! Ты 'Пик Коммунизма!' Ты огромный слоняра, окруженный стаей Мосек!.. - и тут Пипецкий зарыдал. - У меня не только большая печень, но и большое сердце. Я все чувствую и все понимаю про людей...
  - Что с тобой, Алекс?
  - Меня, Ванюша, баба выгнала. Я с ней почти два года, а она... Ваша баба - рабовская. Я ей сонеты посвящал, а она... Дай пятьдесят рублей! Хочу горе свое залить!
  - У меня, Алекс, сейчас нет денег.
  - Иван, ты самый человечный человек. Найди пятьдесят рублей! А-а-а?
  Я вошел в комнату.
  - Пошли, Алекс, выпьем по сто двадцать пять граммов. Ты за то, что вернешься к своей одинокой старенькой матери в Губернск, а я за возвращение, за выздоровление брата.
  Мы с Пипецким 'раздавили' чекушку водки в 'Космосе' и он с красным лицом и мокрыми глазами сел в автобус. Когда машина двинулась, поэт с большими печенью и сердцем махнул мне рукой и с долей истерии крикнул в открытую форточку:
  - Ты тоже человечный человек! Прощай!
  Проводив генитального лирика, я поспешил к своим. Хотелось поговорить с братом Иваном и мамой. Они чинно сидели за столом и с сияющими лицами пили чай с халвою. Рядом с ними женщина сорока - сорока пяти лет. Не красавица и не страшненькая. Обычной внешности. Таких много.
  - Знакомься, Спиноза. Это моя Таня, - радостно сыпал слова выздоровевший, - а это, Таня, мой старший брат Андрей.
  Мы вчетвером сидели до сумерек. Татьяна почти не говорила, отвечала односложно: 'да' и 'нет'. Видимо, стеснялась.
  Начинало темнеть, когда мы с Татьяной вышли на улицу. Нам было по пути. Мы разговорились.
  - Скажите, Татьяна, откровенно, что вас привлекло в моем брате?
  - Ивану идет пятый десяток, а он какой-то незамутненный, чистый.
  - Может, в вас говорит материнский инстинкт?
  - Возможно. Мне Бог детей не дал. Была замужем. Прожили около десяти лет. Муж ушел к другой. Она ему родила сына и дочь.
  - Мой брат болен.
  - А кто сейчас здоров? Тьма тьмущая пьющих, наркоманов, уголовников... Мне с вашим братом, Андрей, хорошо. Он добрый, ласковый. Я хочу встретить с ним старость, если, конечно, доживу до нее...
  - Давайте на 'ты'.
  - Давай...
  P. S. Кажется, у брата налаживается личная жизнь. У мамы, возможно, появится новая невестка. Я рад за них.
  Лето 200... г.
  
  53. ОНА
  
  Случилось. Я был с НЕЮ. Другой бы на моем месте ликовал, потирал руки, а я запил на несколько дней. Позвонил на работу и попросил, чтобы меня подменили. Стояла жара, в тени под сорок, а я пил, не закусывая, теплую водку (не было никакого желания ее охлаждать) и пускал слезу, словно прыщавая девица, у которой случилась первая неразделенная любовь. Пил, лежа на диване этаким бревном. Рядом с моим лежбищем валялось несколько опустошенных поллитровок. Громко, надрывно орало радио. Звучал жалобный, душещипательный шансон. Я всегда над подобной музыкой подтрунивал, иронизировал, а тут обливался слезами, слушая про 'любовь' и 'кровь', про 'розы' и 'морозы'... А когда зазвучал романс Николая Носкова, где он с пронзительной тоской затянул: '...И под ее атласной кожей бежит отравленная кровь...', я заревел, точнее, зарычал медведем... Признаюсь, после рычания и обильных слез мне стало немного легче.
  На третий день я перестал пить. Душевная боль от водки только усиливалась, становилась невыносимой, хоть в петлю лезь. Видимо, в отношении спиртного я в маму. Она как-то говорила, что когда выпьет, пусть даже с наперсток, ей становится грустно, плакать хочется. Перестал жрать 'горькую', ничего не ел, только пил теплую воду из трехлитровой банки, что стояла рядом на полу. Так пролежал несколько дней на диване, тупо глядя в потолок. А, да, еще слушал шансон по приемнику...
  Душевный раздрай мне пошел на пользу. С болью, выворачивающей меня наизнанку, со слезами, звериным рычанием я очистился от 'сердечного нарыва'. Он зрел-зрел долгие годы, мучил меня. На днях он лопнул, вытек и я почувствовал облегчение, почувствовал какую-то белокрылую легкость, душевную просветленность. С такими душой и сердцем можно начинать жизнь с чистого листа. Я радовался, что способен на слезы, способен на долгое, глубокое чувство. Значит, в свои сорок пять я еще не живой труп.
  Да, у меня случилась пьяная недельная истерика. Соседка по коммуналке бабушка Настя заволновалась, забеспокоилась обо мне. На третий день робко постучалась в мою комнату и предложила куриный бульончик. Потом зашла, присела рядом на стул и спросила:
  - Женщина?
  - Да, бабушка Настя. Леди из серебряного века.
  - Что? - переспросила она.
  - Это сложно. Не буду объяснять.
  - Не надо объяснять и так все ясно. Иди, Андрей, похлебай бульончик.
  - Спасибо. Сейчас.
  Около двух недель назад был юбилей губернского литературного журнала. Презентация очередного номера издания проходила в одном из Домов культуры города. Выходили поэты и поэтессы - читали стихи. Поэзию разбавляли бардовскими песнями. Ведущий праздничного вечера объявил ЕЕ, сделав маленькое отступление:
  - Одна из лучших наших поэтесс скоро уезжает на постоянное место жительства в Москву. Послушаем ее. Скоро она будет радовать своим творчеством столичную публику...
  Я сидел в многолюдном зрительном зале. Меня била легкая дрожь. Я видел ЕЕ не на фото, не по телевизору, а в живую.
  После литературного вечера авторы журнала рванули в близлежащий бар. Я оказался в их компании, оказался за одним столом с НЕЮ. ОНА разглядывала меня с интересом, не стесняясь, в упор. Выпили, закусили, стали читать по очереди стихи. ОНА быстро захмелела, я - тоже. Мы вышли покурить на воздух.
  - Я скоро уезжаю в Москву и хочу сегодня оторваться по полной. Хочу оторваться с тобою, - женщина сделала паузу и спросила глазами.
  - Андрей! - представился я.
  - Да, с тобою, Андрюша...
  ОНА поехала ко мне в Рабово.
  Женщина моих сердечных мук и бессонных ночей как-то буднично разделась, легла на диван и, подавив зевоту, сказала:
  - Не комплексуйте, милый друг! Смелее!
  Я дрожал. Казалось, еще мгновение и потеряю сознание или лишусь рассудка.
  После близости она повернулась ко мне спиной и заметила:
  - А ты, Вовочка, пирожное!
  - Не Вовочка, а Андрей!
  - А, да, Андрюша...
  Ночью в каком-то сдвинутом, бредовом, лихорадочном состоянии мне привиделось, что рядом со мною лежит горбатая старуха. Я вроде бы даже горб нащупал.
  Утром я проснулся один в скомканной постели. Подушка была испачкана ЕЕ помадой. Одеяло сползло на пол.
  Почему я запил, впал в депрессию?
  ОНА в стихах - светлая, чистая и легкая, а в жизни - взбалмошная, циничная, приземлённая...
   Может, сорвался потому, что 'ларчик' слишком просто открылся? Может, оттого, что случилось то, о чем я и мечтать не мог? Не знаю.
  Лето 200... г.
  
  
  
  
  54. Невеста
  
  Вчера был в Губернске. Из Сугробска в Союз писателей к метру областной поэзии приезжала моя давняя (около шести лет знакомы) приятельница Наташа. Она готовит к выпуску третью книгу стихов. Консультировалась у пожилого седовласого, слегка пьяного и чисто выбритого поэта. Он делал разбор ее стихов: подсказывал, уточнял, советовал и, конечно, поучал.
  Я прихватил с собою литровый пакет красного сладкого вина и несколько бананов. На улице стоял зной под сорок градусов в тени. В старом же толстостенном здании, построенном в XIX веке, было свежо и прохладно. Мы втроем (метр, Наташа и я) пили охлажденное в маленьком холодильнике вино, закусывали бананами, читали стихи, говорили о литературе. Потом сварганили черный чай. Тут пошли в ход конфеты и печенье, что привезла Наташа.
  Наташа - приятная женщина моих лет. Разведена. Знаю, что я ей симпатичен. Головой понимаю, что лучше женщины, чем она, мне не надо. Наташа ладная, умная, чистоплотная, хорошая хозяюшка (в прошлый свой приезд в Губернск она угощала меня блинчиками с творогом и изюмом. Знатные были блинчики). Знаю, что она никогда мне не скажет: 'Что, опять свои маразмы пишешь?!' Как это делала моя бывшая жена Ольга. Наташа - очень позитивная. Но сердце мое глупое, увы, молчит. Если бы я с нею сошелся, она рано или поздно это почувствовала бы. Зачем мучить ее и себя?
  Было часов шесть вечера, когда я вскочил в рабовский автобус. 'Железяка' за день нагрелась. В распахнутые форточки вливался пыльный и жаркий, пахнущий асфальтом и выхлопными газами, воздух. Все сиденья оказались занятыми. Много людей стояло в проходе. Пассажиры были красными и потными. Водила крутил по магнитофону тюремные песни. Я знал в Сугробске одного молодого мента (вместе охраняли объект). Он был поклонником подобных песен.
  - В них есть душа! - оправдывался он.
  До самого Рабово я был на ногах (минут сорок). Рядом со мною, стоящим, сидела девица с большим декольте и без лифчика. И мой взгляд, когда я наклонял голову, нырял в темный омут меж небольших полуобнаженных грудей. Кроме мужского любопытства я при этом ничего не испытывал. Ни малейшего полового влечения или желания. Может, старею?
  Приехав в Рабово, я зашел к своим.
  - Твоя с братом невеста сегодня ночью пела! - пошутила мама.
  --У Ивана Великана Татьяна есть. Она уже не общая, а моя невеста. Надо будет как-нибудь ее поймать и поцеловать.
  - А вдруг это не она, а он. Ты поцелуешь, а она превратится в мужчину, - пошутила мама. Потом помрачнела лицом. - Я переживаю, сынок, что ты уже долго один. Неужели нет подходящих?
  - Моей нету...
  'Невеста' - темная, бородавчатая жаба, что уже второй год живет под крыльцом дома моих родных. Ночами она вылезает из щели меж досок. Лакомится комарами и мошками; наверное, любуется звездами; поет свои жабьи песни... Днем подставляет солнцу свое пузико. Оно, пузико, бывает желтеет в щели.
  Это только в сказке поцелованная царевичем лягушка оборачивается в девицу-красавицу. В реальной жизни же частенько хорошенькии невесты с годами превращаются в жен-жаб.
  P. S. Я пытаюсь привыкнуть к мысли, что ОНА - не моя женщина. Что мне такая, подобная не нужна, но мне это пока плохо удается.
  Лето 200... г.
  55. Побег
  
  Последнюю запись я сделал более месяца назад. Сейчас начало сентября.
  На днях пришло письмо от друга детства, юности, молодости и зрелости Дена (Дениса Козаченко). Он, змей, сейчас живет на берегу озера Байкал. Работает егерем. Признаюсь, меня не слишком удивил поступок друга. Его рывок из Европы (он жил в городе Владимире) на Дальний Восток. Его всю жизнь кидало в крайности, впрочем, как и меня. Ден зовет меня в гости. Пишет, что у него там отменная рыбалка и охота, удивительные по своей красоте и чистоте места. Мол, живет в медвежьем углу, чаще встречает косолапых, чем человеков. Может, мне рвануть к нему на постоянное место жительства? Жить вдалеке от людей, цивилизации, вдалеке от человеческого вертепа. Я знаю, от себя не убежишь, не скроешься (пример тому - Камчатка), но все же, может, поменять обстановку?
  В молодости, после поездки на Камчатку, находясь в депрессии, у меня появлялись мысли об уходе в монастырь. Я бы заперся в монашеской келье, но, увы, к сожалению, недостаточно верю в Бога. Вспоминаю Всевышнего только в трудные минуты и бессонные ночи. Не знаю ни одной молитвы. Молюсь по-своему: 'Спаси и сохрани, Господи! Убереги от зла, от темного и низкого. Прости мои вольные и невольные грехи...'.
  Тайга - это тоже заточение, отшельничество. Может, встречу адекватную, приятную женщину. Создам семью. Мне надоели взбалмошные, богемные дамочки с многочисленными сквознячками и стаями тараканов в гордо поднятых головках.
  P. S. За маму и брата Ивана я спокоен. Рядом с ними Татьяна. Я ей доверяю. Буду приезжать к ним в гости. Пожалуй, все. А, да, забыл! Горбунья на верблюде! Может, это я! Я, как и она в моих снах, ищу свой оазис. Ищу свой берег, место, уголок, где мне будет хорошо и покойно, где я буду в мире с самим собою, где не будет тосковать и метаться моя согбенная душа... А может, оазис - это женщина?..
   Осень 200... г
  
  
   Последняя вычитка с лёгкой редакцией - март 2013г.
  .
  
   2008-9 годы с.Грабово
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"