Минаев Вячеслав Викторович : другие произведения.

Дурашки или дом на окраине

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЮЖНОУКРАИНСКАЯ ПОВЕСТЬ-АНЕКДОТ. Все герои повести карикатурные персонажи. Первая часть повести о жажде наживы. Вторая - о выборах президента.
  Вяч Минаев
  
  Дурашки
  
   Часть первая: " Переполох в доме "
  (Бессарабская повесть-анекдот) bsp; Конец света предсказывали много раз. А когда будет конец тьмы?.. ( В.М. )
   ( Вторая часть о выборах президента...)
  Глава 1
  Эта история произошла в микрорайоне Дубки города Турчанска. Немного о Дубках. В так называемый период застоя, в один из общегородских субботников, далеко за городом, в степи была посажена дубовая роща. Здесь же заложили фундаменты нескольких жилых многоэтажных домов, загса, больницы, магазина... Но настали смутные времена - великая империя, занимающая шестую часть земли, раскололась и финансирование строительства микрорайона прекратилось. С горем пополам возвели один двенадцатиэтажный дом о шести подъездах. Остальное "заморозили". Хотя магазин, на половину построенный, работал, но в нем, кроме хлеба, мыла, соли, "Кильки в томате", да манной крупы, траченной червем, редко бывало что-то путное. Больницу тоже почти закончили, но почему-то работал только морг. ЗАГС же и около десятка домов так и остались в зародышевом состоянии - кое-где были "выгнаны" первые этажи, но дальше этого не пошло.
  Итак, Дубки представленные единственным жилым домом, возвышающимся над всем и вся этаким гигантским фаллосом, имели вид маленького городка после жестокой бомбежки времен второй мировой...
  Но зато в Дубках был чистый воздух, не загаженный автомобилями. Здесь, как в деревне, пахло коровьими "лепешками", потому что в двух километрах от дома раскинулось огромное село Мыкоза, пастухи которого часто выгуливали стада на сочных и буйных травах микрорайона.
  Детишкам тут было раздолье. Они играли в войну и прятки в разрушающихся строениях. Ловили в густых зарослях рослого алого чертополоха ящериц и ежей. Плавали в корытах и на самодельных плотах по "вековечной" огромной луже, что подпитывалась неисправным водопроводом и пересыхала только в очень засушливые годы, жгли костры в ближних лесополосах, делали набеги на виноградники... Молодежь тоже не скучала. В степи, местами, росла дикая конопля. В баре "Русалка" (обшарпанный строительный вагончик с огромной губастой и сисястой русалкой, написанной на лицевой стене заведения художником весьма примитивистического направления) можно было выпить сто грамм разведенного спирта или бокал кислого пива даже тринадцатилетнему подростку - только плати... Молодежь устраивала пикники в лесополосах. Да и сама степь, окружающая Дубки - летом служила огромной зеленой пастелью для делающего первые шаги в поло?вой жизни юношества.
  Взрослое население микрорайона тоже имело свои развлечения. Тот же бар "Русалка", карты, домино, посиделки в дубовой роще на лавочке. Особенно жильцы дома любили вечерять под вековым, раскидистым дубом, который был посажен, возможно, еще при последнем самодержце Николае Втором.
  Ни государственный, ни частный транспорт в Дубки не ходил. Поэтому до города дубковцы добирались кто на чем. Большинство на своих "двоих", некоторые на велосипедах и единицы - на машинах.
  Так бы и жил дом спокойной и мирной жизнью, если бы не...
  Глава 2
  Роза Моисеевна - пышнотелая, смуглая женщина, четвертая жена Хаима Ивановича Айсберга, стоя на балконе, принимала воздушные ванны перед сном. Она делала дыхательные упражнения по системе малоизвестного, но подающего большие надежды экстрасенса Авдотьи Бугайло и подсчитывала на сколько зим их родне хватило бы картошки, что находилась в длинном фургоне, который был припаркован недалеко от дома.
  На сумеречном небе появилась одинокая бледная звезда. "Подмигивает, как мужчина женщине, который думает о женщине, как мужчина", - размышляла Роза Моисеевна, глядя на светящуюся точку. - "А как будет звезда в мужском роде? Звезд? Звездак? Звездюк?.. Надо у Хаима спросить. Если звезды бывают женщины, значит есть и мужчины..."
  Но тут какая-то черная легковая машина - Роза не видела разницы между "Мерседесом" и "Запорожцем" - на бешеной скорости врезалась в мутные воды лужи-озера. Кое-как выбравшись из "водоема" ни то "запорожец", ни то "Мерседес" затормозил у фургона с картофелем. Из черной машины выскочило несколько рослых и мускулистых молодцов с прическами "под Котовского" в солнцезащитных очках - хоть уже и был поздний вечер.
  Один из них стал резво выбрасывать мешки с картошкой из фургона. Его друзья лихо вспарывали мешки далеко не перочинными ножами.
  "Глупцы! Такие хорошие мешки портят!" - с гневом подумала женщина. С противоположной стороны подкатила машина лимонного цвета. Из нее выпрыгнули не менее рослые и мускулистые патлатые "мальчики" и открыли стрельбу по лысым.
  Роза Моисеевна, при всей своей полноте, пулей заскочила в квартиру и закрыла дверь на все задвижки.
  - О-о, Боже! О-о, Боже! И это все из-за картошки... Глупцы! - причитала она.
  - Что там, Роза? - спросил, почесывая свое хилое, желтое тельце, Хаим Иванович Айсберг. - Слышу гром. Не гроза ли?..
  - Хуже, Хаимушка!
  - Град?
  - Хуже!
  - Камнепад?
  - Хуже!
  - Конец света?
  - Хуже! Стреляют! Стреляют из настоящих пистолетов... Ох-ох! Что будет? - женщина в ужасе выпучила глаза, которые и без того были навыкате. Казалось, что еще мгновенье - и они выскочат из орбит и с неприятным для слуха хлюпаньем шлепнутся на пол.
  - О-о, Боже! Глупцы! Что будет?
  - Страна босяков... Да, босяков, - спокойно изрек Хаим Иванович. Его тельце на старой дубовой тахте было неподвижно, глаза прикрыты. Надо сказать, что на тахте, на которой покоился старик, умерло три прежних его жены. Айсберг жил уже очень долго (родился в конце 19 века) и не собирался на погост. Он пережил 14 своих собак, 8 котов, 2 попугаев, мартышку Революцию и осла Лаврентия, не считая вшей, клопов и сменяющих друг друга вождей - отцов народа...
  Выстрелы за окном прекратились. Успокоившаяся Роза просяще-кокетливо обронила:
  - Хаимушка, приголубь свою девочку.
  Когда Хаим Иванович хотел уже было пролить свою неиссякаемую нежность на прелести молодой жены, в дверь кто-то начал нагло бить ногами.
  - Босяки! - сплюнув, обронил старик, оставаясь в костюме Адама.
  
  Глава 3
  Роза Моисеевна взяла три вместительные авоськи. В этот важный момент она забыла, что у нее только две руки. Соседка по площадке Изольда Федоровна Невинная - руководительница детского театра и мать трех дочерей от разных отцов - сыпала триста слов в минуту, размахивала руками, подпрыгивала на месте, словно делала утреннюю зарядку.
  - Розочка, быстрее, быстрее! Все разберут! Нам ничего не останется, Розочка!
  Роза от неожиданности растерялась и плохо соображала. Ко всему еще у нее кружилась голова от спертого духа детской мочи и горохового супа, что шел мощными волнами из распахнутых дверей Невинной. Из этих же дверей выглядывали три любопытствующие девичьи рожицы. Младшая, как всегда, была голенькой и хлюпала розовым носиком-пипочкой. Из него параллельно друг другу текли две густые сопли, которое девочка ловко слизывала язычком с верхней пухленькой губки.
  - Что стоите смотрите, спиногрызки! - заверещала мать на дочерей. - Ищите фонарик! Ночь же на дворе!
  Девочки фальшиво запищали и бросились искать фонарь, которого никогда не было в доме руководительницы детского театра.
  Роза и Изольда пришли вовремя. Жильцы дубковского дома фургон с картошкой опустошили только на треть.
  Была фантасмагорическая ночь: не мотыльки слетелись на свет огня, а десятки фонариков - этакими большими светляками - на дармовую картошку. То тут, то там свет выхватывал красные и потные, пыхтящие и бурчащие себе что-то под нос знакомые физиономии соседей. Каждый хватал и тащил к себе домой столько, сколько мог унести. Некоторые уже делали вторую ходку. Слабосильные мужчины волокли мешки по земле, а те, что помощнее взваливали себе на плечи. Женщины набивали авоськи. Между дубковцами суетливо бегал и отвлекал их от дела корреспондент местной частной газеты "Известия Караваева" ("ИК") Зиновий Звездюк - маленький мужчина с большой лысой и шишкастой головой. В этот неординарный момент выражение его физиономии было таким, словно его мучает хронический запор с геморроем в придачу.
  - Народ! Это ваша собственность? А-а? Народ? - задавал он то одному, то другому вопрос. Его отпихивали, посылали. Когда Звездюк узнал о стрельбе, то стал собирать информацию для острого материала в рубрику "Криминал ИКа". Записав подробности стычки между лысыми и волосатыми, корреспондент успокоился. Расстегнул вместительный ридикюль, с которым он обычно ездил по фермерским хозяйствам, и доверху набил его картошкой. Не забыл наполнить и карманы костюма-тройки.
  Ночь шла на ущерб. В близлежащем селе Мыкоза заголосили петухи. Фургон был пуст, только кое-где валялись подавленная виновница стрельбы и бессонной ночи дубковцев.
  - Поделись бутылкою своей, и она к тебе еще не раз вернется... - нарушило предрассветную тишину пьяное пение дубковских сапожников Лелика и Болика. Они возвращались из богатой на винные запасы Мыкозы. Одеты они были как близнецы: потертые с заплатами джинсы и линялые адидасовские футболки китайского производства. Непутевые их головушки украшали кепки, только у одного на кепке красовался американский орел, а у другого - бычья морда. Они, как и положено мужчинам в пятьдесят лет, донашивали вещи за своими сыновьями-акселератами. В руках у Болика булькал вином полуторалитровый пластмассовый баллон. На дне его еще было немного "чернил".
  Тут по Дубкам пронесся вой милицейской сирены. Через мгновенье милицейская машина была на месте вечерней стрельбы. Лелика и Болика грубо затащили в машину и надели наручники.
  
  Глава 4
  - Рассказывайте все, блин! Иначе, плохи ваши дела, - обратился к понуро сидящим Лелику и Болику тучный капитан милиции, напоминающий нагулявшего вес кабанчика, которого уже давно пора колоть.
  - А шо, начальник, рассказывать? Нам нечего сказать, - ответил Лелик.
  - Кепки снимите, свиньи! Вы в помещении или где? - рыкнул капитан, хотя сам был в фуражке.
  Задержанные нехотя сняли кепки. Лелик оказался выбритым до синевы. У Болика же - нечесаная и немытая грива волос.
  Худенький прыщавый сержантик с оттопыренными ушами выскочил из-за стола, за которым он приготовился записывать допрос, и, семеня ножками, подбежал к капитану, начал шептать что-то на ухо.
  - Говори громче, Дуськин, - поморщившись, сказал капитан Поцелуев. - Я ничего не слышу. Один писк, блин.
  - Товарищ капитан, - громче зашептал Дуськин. - Это, наверное, Колобок и Петя-Индеец. Словесные портреты сходятся.
  - И в чем же они сходятся, блин?
  - Колобок лыс, а Петя-Индеец - волосат, - выдохнул сержант.
  - До нас, милейшие, дошел слух, что прошлым вечером, - четко выговаривая каждое слово, как автоответчик, повел речь Поцелуев, - была стычка между двумя крупными бандитскими группировками. Между людьми Колобка и Пети-Индейца... Из-за чего устроили стрельбу? А-а, милейшие, а-а? - тон капитана изменился, он стал вкрадчивым, миролюбивым. - Что не поделили? Зоны влияния, а-а?
  - Нам нечего делить, кроме бутылки, - ответил Болик.
  - Прям уж таки. А картошка чья? Стычка была из-за картошки, золота, наркотиков, оружия, а-а? Картошка чья?
  - Наверное, кто-то потерял...
  - Целый фургон?
  - Ну-у, да-а!
  Тут без стука в кабинет Поцелуева уверенно вошел молодой стройный и красивый, как голливудская звезда, лейтенант. Такие обычно становятся зятьями начальников милиции.
  - Товарищ капитан, - обратился вошедший к Поцелуеву. - По последним сведениям от наших людей, стычка между бандитами была из-за крупной, очень крупной суммы долларов США.
  - Ясненько! - поигрывая длинной массивной цепочкой фальшивого золота, что крепилась к ремню и спускалась в оттопыренный карман, сказал довольный Поцелуев. - Доллары были в одном из мешков? А-а? Признавайтесь, уважаемые!
  Лелик и Болик насупились, скисли.
  Раздался робкий стук в дверь.
  - Кого там черти, блин, несут? - рыкнул капитан. Сержант открыл дверь. Неуверенно вошел корреспондент "ИКа" Зиновий Звездюк, приподнял шляпу.
  - Зиня, скажи им, что мы не мафия! - повскакивали со своих мест Лелик и Болик. - Зиня, скажи, что мы твои соседи!
  - Ты кто? - грубо спросил капитан.
  - Я? Я Зиновий Христофорович Звездюк, журналист, работаю в "ИКе"... А это Лелик и Болик. Точнее Леонид и Борис. Они сапожники. В нашем доме в Дубках мусоропровод не функционирует. Так они в мусоросборнике сделали себе мастерскую и дубковцам ремонтируют обувь...
  Поцелуев разочарованно крякнул, сняв фуражку, поскреб маковку.
  - Встать! - заорал он на сапожников. Лелику он дал звонкий подзатыльник, а Болика - пнул под зад.
  - Дуськин, на 15 суток их! Пусть параши, блин, чистят!
  Сержант, по-собачьи оглядываясь на капитана, дубинкой вытолкнул задержанных из кабинета, покрикивая:
  - Пшли-и! Пшли-и!..
  
  Глава 5
  На следующий день город Турчанск читал свеженький хрустящий номер "ИКа" с материалом Зиновия Звездюка "Кровавое побоище в Дубках".
  В статье было следующее:
  "Я, Зиновий Христофорович Звездюк когда-то написал обширную философско-аналитическую статью-поэму "Дом-корабль" о строительстве микрорайона Дубки. О доме-первенце, который этаким огромным белым кораблем возвышается над зеленым морем степи... Так вот, в среду, в 20 часов 32 минуты, когда миролюбивые дубковцы пили вечерний чай, лузгали семечки, забивали "козла" и любовались прекрасным, редкой красоты закатом светила, когда трудолюбивые мыкозовские пастухи собирали стада крупно- и мелкорогатого скота с сочных пастбищ Дубков, чтобы гнать их в родное, милое сердцу село, когда воздух был чист и свеж, как утренняя роса, когда микрорайон погружался в предсонный покой и негу, раздались, леденящие кровь, выстрелы. Да-да! Смертоносные выстрелы!
  Бессовестные, бесчестные, бездушные бандиты-паразиты на болезненном теле нашего общества устроили разборки. Видите ли, их главари, иначе говоря, паханы Колобок и Петя-Индеец не поделили фургон с хернобыльским корнеплодом. Человеческая жизнь для них п-фу - дешевле гнилой картофелины (поверьте мне, я знаю). Это не люди, а нелюди!
  Наша доблестная, славная милиция в лице отважных капитана Поцелуева и сержанта Дуськина сразу же выехала на место кровавой бойни. Бесстрашные стражи порядка после долгого и отчаянного сопротивления задержали двоих особо опасных рецидивистов.
  В ходе следствия мудрый и дальновидный капитан Поцелуев выдвинул следующую версию (дословно): "Я, капитан милиции Поцелуев города Турчанска, считаю, что разборки между козлами Колобка и Пети-Индейца, набросившихся друг на друга петухами, были из-за сумасшедших бабок, блин, точнее долларов США..."
  К счастью никто из миролюбивых и хлебосольных жителей Дубков не пострадал. Искренне ваш Зиновий Звездюк".
  
  Глава 6
  Был жаркий полдень. Мыкозовский пастух Микола Крендель, облаченный в сэкондхэндовский малиновый костюм, расположился на летней площадке бара "Русалка". Маскировочная сетка сверху, защищающая от поднявшегося в зенит солнца, крепкие и грубые стол и стул, полуторалитровый баллон красного охлажденного вина, краюха черного ржаного хлеба, кругляш брынзы и объемный пучок зеленого лука с солью делали обед пастуха простым, сытным, в удовольствие. Он, не торопясь, потягивал вино (воды Крендель не признавал с 14 лет), отламывал небольшими кусочками хлеб с брынзой и, макая их вместе со стрелками лука в соль, аккуратно клал в щербатый рот, тщательно пережевывая. Это была чинная трапеза труженика. Время от времени Микола брал со стола театральный бинокль цвета слоновой кости и осматривал стадо, пасущееся невдалеке.
  "Все ж, у кого сиськи больше - у этой "селедки" (так Микола называл русалку, что украшала стену вагончика) или у моей Марьи?" - сидя в заведении, до головной боли терзался одним и тем же вопросом Крендель.
  Тут пастух услышал топот ног и возбужденнее возгласы. К бару приближалась компания завсегдатаев. Они энергично жестикулировали, гоготали, беззлобно матерились. Обладатель малинового костюма и театрального бинокля узнал художника Льва Созерцалова - по сутулой и худосочной фигуре (это ему приписывали авторство русалки на вагончике), Жору-Тампакса - в прошлом прапорщика, ныне торговца гигиеническими прокладками (он, как всегда, был в пятнистом маскировочном костюме) и Петю Брынзовского - сторожа дубковского морга - по вертлявой, вприпрыжку, походке.
  - Привет, Микола! - поздоровался с пастухом Жора-Тампакс - крупный, рыжий мужчина с жиденькой косичкой волос, выглядывающей из-под панамы.
  - Винные источники в Мыкозе еще не иссякли?
  - Не-е, Жора. Скорее снова "Союз" будет, чем "чернила" у нас закончатся.
  - Присаживайся, едрена корень, за наш стол. Рождение моей внучки обмоем.
  Мужчины сдвинули два стола, взяли у барменши Жанны (по всей видимости, она была прообразом русалки) литровую бутылку спирта, банку томатного сока и тарелку с соленой килькой.
  Надо сказать, что рождение внучки Жоры-Тампакса обмывали уже с десяток раз. Девочке шел второй год.
  - Так когда твоя зайка родилась? - после пятого стаканчика поинтересовался у торговца прокладками крепко захмелевший, уткнувшийся острым носом в киличьи головки, Петя Брынзовский.
  - Ни то после похорон Черепкова из 72 квартиры, Петруша, - отвечал Жора-Тампакс, задумчиво почесывая бурый пористый нос указательным пальцем с жирной грязью под ногтем. - Ни то в день смерти тети Маши из первого подъезда.
  Невдалеке от "Русалки" остановилась черная "Волга". Из нее выскочил подвижный, как Луи де Фюнес, Арнольд Арнольдович Барбаросов - директор завода оборонного значения, который уже несколько лет простаивал. Директор, не открывая рта, одними жестами отдал распоряжение двухметровой девушке-водителю-телохранителю. Та открыла багажник, взвалила на крутое плечо мешок картошки и пошла за шефом.
  - У Полчеловека все как не у человеков, - заметил Жора-Тампакс. - За дармовой картошкой, едрена корень, в ту ночь не спустился, цаца какая! - сплюнул обладатель косички и потушил обмусоленный окурок в тарелке с килькой. - Одно слово - Полчеловека!
  А.А. Барбаросова окрестили Полчеловеком за жесткий, тиранический нрав.
  "По-моему, правая грудь чуть больше левой, - думал о бюсте настенной русалки художник Лев Созерцалов, ежеминутно забрасывая длинную челку с глаз набок резким поворотом головы. Его газелевые очи были печальны. - Или мне так кажется. В прошлый раз было наоборот. Левая была больше правой..."
  Вечерело. Пастух Микола выпил на посошок и, раскачиваясь, побрел собирать свое стадо, чтобы гнать его в Мыкозу.
  "О-о! Зиня на хвост сел!" - отметил, пробудившись на миг, Брынзовский, который дремал, уткнувшись физией в небольшую лужицу томатного сока.
  - Я хочу выпить за наши Дубки! - вдохновенно щебетал 3иновий Звездюк. - За Дубки! За этот райский уголок! Только здесь можно из своего окна увидеть пастораль: холеное, многоголовое стадо парнокопытных, пасущееся на сочных, девственных лугах и сеющее пахучие лепешки... Да здравствуют Дубки! Ура-а-а-а!
  - А я говорю, что у Жанны больше! - был упрям Жора-Тампакс. Он был багров. Его маленькие мутные глазки налились кровью.
  Барменша Жанна, увядающая женщина с обильной косметикой не только на лице, но и на шее и груди, походила на старого клоуна. Она стреляла на засидевшихся глазками, кокетливо, с хрипотцой хихикала.
  - Нет, у русалки больше! - настаивал Зиновий Звездюк. - Я отсюда вижу и сопоставляю... Я меньше пил...
  - Лева, едрена корень, скажи члену-корреспонденту, что я прав, - обратился к Созерцалову Жора.
  - По-моему, они одинаковы, - ответил художник, вытянув правую руку с сигаретой в пальцах и орудуя ею, как средством измерения величины предметов на расстоянии...
  Дубки погружались в сумерки. Со всех сторон неслась однообразная, жизнеутверждающая песнь сверчков. Где-то за лесополосами, в Мыкозе, лениво перелаивались собаки.
  
  Глава 7
  В ста шагах от дома, под раскидистым вековым дубом, на лавочке сидело несколько женщин. Они чинно, с чувством собственного достоинства, лузгали семечки и вели неторопливые беседы.
  - Картошкой на первое время запаслись. Я мешок приволокла и Петя две авоськи, - сказала, до этого все время молчавшая, Брынзовская - широкоплечая, краснолицая женщина средних лет с рыжими юношескими усиками над верхней губой.
  - Мы тоже с Розочкой три ходки сделали, - подала голос Изольда Невинная. - Если бы человек мог обходиться только духовной пищей, тогда в этой жизни все было бы намного проще. А то постоянно болит голова - чем кормить спиногрызок на завтрак, что дать в школу старшим, что приготовить на ужин.
  - Был бы человек, как верблюд - было бы волшебно, - мечтательно обронила Роза Айсберг. - Он, горбатик, выпил десять ведер воды и ходит довольный. Вот, если бы люди так могли. Если бы не три раза в день ели, а, допустим, раз в неделю... Экономия была бы.
  - Да, а остальное время духовные наслаждения, музыка, поэзия, театр...- поддакнула Изольда.
  Роза приставила к губам пальцы, выпучила по-жабьи глаза, сплюнула шелуху от семечек и заговорщицки тихо сообщила:
  - Мой муж, Хаим, предполагает, что в одном из мешков были доллары США.
  - В каких мешках? - переспросили, тоже шепотом, мать и дочь Сороки, как жерди высокие и тощие женщины с круглыми сутулыми спинами. Их хрящеватые носы от напряженного внимания заострились, а глаза стали по-крысиному пытливы.
  - В тех, что были с картошкой. Зачем тогда устраивать стрельбу, потрошить мешки? Возможно, что кому-то из нашего дома очень и очень повезло. Кто-то стал крайне богат. Интересно, кто этот счастливчик? - выложила Роза.
  С минуту женщины молчали. Монотонно лузгая семечки, громко сплевывая, сопя.
  - Не к добру это все, не к добру, - сипло вздохнув, нарушила молчание мать Сорока. - Мне днем, перед картофельной ночью, шесть черных котов дорогу перебежали, четыре человека с пустыми ведрами встретились. Не к добру, к беде... И стая ворон, которая летела на городскую свалку, как-то гадко кричала. Среди них я приметила одну белую ворону. Ох, к беде это! Помяните мое слово.
  - Прислушайтесь, что рассказывает Эдик-Пожилой мальчик детям, - сменила тему дочь Сорока.
  Невдалеке от женщин, возле ряда вкопанных скатов, стоял сорокалетний мужчина. Ростом он был под два метра, богатырского сложения. Казалось, что одежда на нем с чужого плеча - брюки коротки, рубашка, того и гляди, лопнет на спине. Он разговаривал с группой мальчишек 8-10 лет.
  - Не трогай пчелу. Если она укусит, то будет смерть желудка.
  - Это как? - спросил у Эдика перепуганный мальчик.
  - Спроси у врача в морге. Кстати, вы знаете, что жил один дядька, который в жару свою башку клал в холодильник.
  - А зачем?
  - Он плохо, вернее, его башка плохо переносила жару. И чтобы не скакало давление и не было головной боли, он в самые жаркие часы клал ее, башку, в холодильник рядом с пивом.
  - А рядом с Фантой можно?
  - Нет, только с пивом или с квасом. С другим нельзя...
  - Ну-у, и дурень же он, - пискляво сказала Невинная и свободной от семечек рукой поскребла спину. - Сорок лет бугаю, а говорит несусветные глупости.
  - Он до сих пор мальчик, - веско бросила мать Сорока.
  - А-а, что же он не женится? Его так любят дети двора... Такой статный, как гуcap, - удивилась Роза.
  - А кому он нужен?! - фыркнула Клавдия Брынзовская. - Мой Петюнчик - никчема, а этот еще хуже. Он же до сих пор собирает вкладыши от жвачек и игрушечное оружие. Ум, как у 10-летнего... Хотя мешок картошки в ту ночь прихватил. Тоже запас сделал.
  - Картошки нынче плохой урожай. Будет дорогая.
  - Да, жука много было, а дождей - кот наплакал...
  - Это сколько же картошки можно купить на мешок долларов? - воскликнула Невинная.
  - Если стодолларовые купюры, то весь Турчанск бы зимовал с картошкой, - убежденно сказала Брынзовская.
  
  Глава 8
  - Мне, бабушка, пожалуйста, десять кулечков с семечками и десять пустых кулечков, чтобы сплевывать, - попросила старушку старшая дочка Невинной, Анжела - девочка самая обычная - тощая акселератка на пятнадцатисантиметровых каблуках с тремя сережками в одном ухе и пухлыми губками, накрашенными помадой в темно-сливовый цвет. - Нет, газетные, бабушка Дарья, не надо. Мне, пожалуйста, зелененькие.
  - Какова разница? - удивленно спросила старушка, суетливо насыпая семечки в кулечки.
  - Я люблю зеленый цвет. У вас же еще есть зеленые.
  - Бри раз любо. Мне не жалковато...
  За Анжелой, выстроилась очередь из жильцов дома.
  Дарье Тунгусовой показалось странным, что, когда закончилась зеленоватые кулечки, очередь разочарованно вздохнула и, потеряв интерес к семечкам, разошлась. Ну, и на том спасибо. В миске осталось семечек с маленький стаканчик. Дарья и сама их слузгает, глядя по телевизору "Дикую Розу".
  * * * * *
  - Дед Гриц - позвала мужа торговка семечками.
  - Что, мать? - глухо отозвался он из туалета.
  - У мня седня сама хороша торговля бла, - радовалась она, говоря, как в микрофон, в щель между туалетной дверью и косяком. - Семки размели сразу жо.
  - Дашь на сто грамм? - откашлявшись, заискивающе спросил дед Гриц.
  - Дам ужо. Тако не кажный день быват.
  В дверь стариков сначала робко, потом настойчиво стали стучать (звонок несколько лет назад, вместе с проводами, вырвало дубковское хулиганье, а на новый не было лишней копеечки). Бабушка Дарья, по-партизански тихо, подкралась к двери и глянула в глазок, вернее в отверстие (глазок тоже кто-то выкрутил с год назад), прислушалась.
  - Только ничего, Анжела, не говори. И ты, Роза. Я сама поведу речь. Тут нужна осторожность, - вполголоса говорила дочери и соседке по площадке Изольда Невинная.
  Старушка узнала соседок по дому, но насторожилась.
  - Ктой тамо? - спросила она на всякий случай.
  - Это мы, Дарья Ивановна. У вас "Дикую Розу" можно посмотреть?
  Четыре женщины сидели у старого цветного телевизора и смотрели душещипательный сериал. На экране все - и дома, и деревья лица героев - были зеленого оттенка.
  - Чтой-то с тевизиром приключилось у вас? - спросила гостей старушка.
  - Да, Дарья Ивановна, у меня ни звука, ни изображения, - ответила Изольда. - А-а у Розы антенну украли. Картошкой запаслись? - неожиданно переменила тему разговора руководительница детского театра.
  - Е-е чуток.
  - Ночью?
  - Не поняла?
  - Той ночью, когда весь дом в фургоне брал?
  - А-а, да! Дед мой мешок принес. Я потом его сердешными таблетами поила. Десятый этаж, а лифта не работат.
  - А в мешке картошка была? - не унималась Изольда.
  - А как жо, картопля. А чму ж там бывать? Давайте ко лучше "Розу" поглядим, - предложила старушка.
  Невинная нетерпеливо поскребла рукой спину.
  - Бабушка, а где вы это взяли? - выпалила, все время заставлявшая себя молчать и нервно теребившая серьги в ухе, Анжела, показывая старушке долларовую купюру.
  - А-а, эта! Вы у мого деда поспрашайте... Погодте, щас Рикардо Розу нежить будет.
  Роза Айсберг стала нетерпеливо подталкивать локтем в бок Невинную. Та поскребла спину и поинтересовалась:
  - А где ваш дед?
  - Нужду справлят.
  Невинная вскочила и двинулась к туалету. За дверью санузла раздавались соответствующие звуки.
  - Дед Гриц, вы еще долго?
  - А кто это? - прокашлявшись, отозвался он.
  - Это я, Изольда Федоровна Невинная.
  - Ты тоже по большому хочешь? А-а? Что у тебя, милая, туалет не работает?
  - Нет, все нормально, работает. Это телевизор не работает.
  - Что тебе, милая?
  - У меня к вам дело.
  - Щас. Что-то съел. Теперь бегаю через каждые 10 минут. Все нутро выворачивает. Напасть какая.
  - Я подожду возле дверей, - сказала Изольда.
  - Подожди уж.
  Когда дед Гриц открыл дверь, Изольда сморщилась от густого, угарного духа, отвернулась, но краем глаза успела заметить на полу туалета приличную горку мятых, испачканных долларов. Ей от этой картины стало дурно больше, чем от тяжелого, настоянного годами запаха (вода особенно не баловала жильцов верхних этажей дома).
  - Дедушка, а где вы взяли эту бумагу? - спросила она, брезгливо подняв одну из купюр с пола туалета.
  - А-а, это? На деревьях растут, - застегивая ширинку, ответил старичок.
  - Вы шутите, дедушка?
  - Не-е, не шучу.
  - Тогда, я начинаю думать, что вы больны.
  - Да, милая, болен, - громко икнув, заключил он. - Живот с утра пучит...
  Тут показались бабушка Дарья, Роза и Анжела.
  - Фильм закончился. Всего полчаса, - обреченно обронила Роза Айсберг.
  - Ну что, мать, дашь на сто грамм? - спросил дед у своей жены.
  - Дам ужо.
  - Спокойной ночи! - сказала Тунгусовым Невинная таким тоном, каким, обычно, посылают к черту и, выходя последней, зло хлопнула дверью.
  
  Глава 9
  В одной из комнат просторной квартиры, на разложенном диване, развалился Эдик, которого в Дубках прозвали "пожилым мальчиком". Разметав руки и ноги, Эдик глядел в потолок. Глаза его были мечтательно затуманены. После смерти родителей он жил один. Будучи инвалидом детства, он получал кое-какую пенсию, которой ему хватало, чтобы заплатить за квартиру и сидеть на жвачке и хлебе с водой. Автор не оговорился, упомянув жвачку. Эдик при любом возможном случае ее покупал. Вся мебель, стены были обклеены вкладышами от жевательной резинки, а также плакатами и вырезками из журналов со всевозможными чудовищами, черепами и молодцами, вооруженными до зубов. Вся стена над диваном была увешана коллекцией игрушечного оружия китайской штамповки. Здесь были и пистолеты, и автоматы, и мечи в ножнах, и луки... Коллекция - большая гордость Эдика. Он испытывает, своего рода, экстаз, глядя, какими восхищенными, квадратными глазами, смотрят на его оружие мальчишки двора.
  Заквакал дверной звонок, грубо разрушив воздушные, розово-голубые замки, которые успел настроить в своих детских мечтах Эдик. Он взял свой любимый автомат и тихо, по-кошачьи, несмотря на свои большие габариты, приблизился к двери: - Пароль?
  - Клод Ван Дамм! - хором ответило за дверью несколько мальчишеских голосов.
  - Это старый пароль. Говорите новый или не впущу.
  На площадке, за дверью, настала тягостная тишина. Чуть позже возбужденный шепот и, наконец, кто-то неуверенно обронил:
  - Джеки Чан?!.
  Эдик открыл шесть замков.
  - Входите, братья по оружию, - басом пригласил он гостей. Эдик снова лег на диван, трое мальчишек присели с краю.
  - Посмотри, Шварц (так обращались к Эдику "братья по оружию" - он их об этом просил), в каких кулечках семечки продают, - сказал, судя по росту, старший из гостей.
  - Что это?
  - Это доллар. Настоящий!
  - Американские деньги?
  - Да. Я точно знаю. У отца в кошельке видел.
  - А кто такие кулечки дает? - поинтересовался Эдик.
  - Баба Дарья из четвертого подъезда. Я слышал, что в фургоне, в одном из мешков, была валюта мафии. Может, баксы у бабы Дарьи и деда Грица? Они той ночью тоже картошку брали...
  - Нам бы мешок денег! - воскликнул Эдик.
  - А что бы вы, Шварц, сделали бы? - робко поинтересовался рыжий, веснушчатый мальчик.
  - Я бы... Я бы... купил бы настоящий танк! Да, танк! И ездил бы на нем в магазин...
  - Милиция не разрешила бы, - сказал обладатель доллара.
  - Ну, тогда... Ну, тогда бы купил самый классный видик и миллион кассет с боевиками и мультиками... А то хоть я и люблю "Незнайку на Луне", - гигант погладил пухлую и истрепанную книгу, - но все же раз 20 его перечитывал... Слушайте, а если нам... - Эдик взял лист бумаги и стал на нем, не говоря ни слова, писать, молча показывая написанное своим друзьям, словно у него в квартире установлено подслушивающее устройство. Мальчики кивали головами и тоже, не издавая ни звука, писали в ответ.
  
  Глава 10
  Было то время суток, когда вечер незаметно переходит в ночь. Уже зажглись окна в дубковском доме, но еще слышен детский гам на улице.
  В дверь стариков Тунгусовых постучали - три удара подряд и еще один - после паузы. Так всегда барабанит соседка напротив. Это условный знак. Бабушка Дарья, не спрашивая, открыла дверь и опешила. На пороге, как ей показалось в первое мгновенье, стояли три маленьких негра и один огромный. Великан упирался головой в верхнюю перекладину дверной коробки. Они грубо оттеснили старушку, закрыли за собой дверь и направили на нее оружие. Один из маленьких негров пискляво и перепуганно, словно не он, а на него делали налет, заикаясь, выпалил:
  - Мо-олчи, бабочка, а то дыню продыряв-вим!
  - Мать, кто там? - раздался голос деда Грица из туалета.
  Все негры приставили свои автоматы и пистолеты к голове старушки. Самый маленький бандит, не доставая до лба, упер дуло в правую ноздрю Тунгусовой.
  - А-а-а! Соседка за солу пришла, - выдавила из себя бабушка Дарья. Когда у старушки прошел первый испуг и она уже несколько свыклась со своей ролью жертвы, то заметила, что негры не совсем негры. У них были белые кисти рук, а на головах, при близком рассмотрении, оказались черные женские чулки, но было уже поздно. Бандит-гигант играючи взвалил себе на плечо мешок, который стоял в дальнем углу комнаты, и выскочил вон. За ним, гигикая и свистя, побежали бандиты-коротышки.
  - Мать, кто там? - опять глухо поинтересовался из туалета Тунгусов.
  - Дед, нас-то ограбили! - хватаясь за сердце, истерично крикнула она в щель между дверью и косяком.
  В санузле раздался шум. С легким скрипом открылась дверь и вышел недовольный, с кислой миной, дед Гриц:
  - Что ты говоришь?
  - Мешок с запасом липуты унесли, - сказала она и тихо заплакала.
  
  Глава 11
  Не прошло и получаса после бандитского налета на Тунгусовых, как в их дверь кто-то стал бить ногами. Старушка заспешила к входным дверям, а то еще взломают:
  - Кто там?
  - Милиция!
  - Слава Богу!
  - Привет, бабка! - в квартиру без приглашения ввалился крупный, грузный мужчина. Он был в одних полосатых шортах и шлепанцах на бocy ногу.
  Все остальные открытые части тела, кроме лакированной головы, были покрыты густой растительностью. На шее гостя болталось несколько золотых цепочек: на одной - крест, на другой - иконка, на третьей - скорпион, на остальных - черт знает что.
  - Здрасти!?.
  - Гони мешок с баксами! - рявкнул он.
  - Какой мешок? Какой вакса? - перепугалась Дарья. - Дед, подь сюды! К тебе должно буть.
  Тунгусов, хмурясь, вышел к гостю.
  - Дед, гони мешок с баксами! - выказал нетерпение обладатель голого черепа.
  - У нас был мешок картошки. Есть мешок семечек. Мы запас сделали со старухой, а ваксы нет.
  - Какая вакса, пердун! Баксы, "зелень", "капуста", доллары! Из чего сегодня ты, бабка, делала кулечки? А-а? Я - Валет! Мне мутить воду нe надо! Урою!
  - Не бузи, Валера.
  - Не Валера, а Валет! Дед, не буди во мне зверя. Сегодня весь дом лузгал семечки из зеленых кулечков... Показывайте, пердуны, где они!
  - Заходи в кухню. Только не бузи. Щас, покажу. Возле газовой плиты, в кастрюле без ручек, росло деревце. Вместо листьев свисали долларовые купюры.
  - Вы, хрычи, из ума выжили! На папоротник баксы нацепили. - Валет сорвал три десятка банкнот, - деревце стало голым.
  - Где мешок, пионеры?
  - Нет у нас больше.
  - Даю минуту на раздумья. Если мешка не будет, обрежу уши и заставлю съесть. Время пошло... - глянул на свои золотые часы дубковский криминальный авторитет.
  
  Глава 12
  На 58 секунде в разбитую дверь бабы Дарьи и деда Грица стали снова ломиться. Нa пороге, поигрывая дубинками, стояли капитан Поцелуев и сержант Дуськин.
  - И ты тут, кучерявый, блин?!
  - Мы, капитан, вместе с бабушкой последние новости смотрим, - стал оправдываться Валет. - Мой-то "ящик" сломался.
  - Только не надо мне втирать про "ящик", Валет. У тебя, наверное, даже в параше телек есть, а ты - сломался. На "зелененькое" тебя потянуло?
  - Что ты, начальник! Я так, новости глянуть.
  - Ладно. Будешь свидетелем, - бросил Поцелуев рэкетиру и обратился к Тунгусову. - Дед, я все знаю. Покажь лучше сам, где мешок с валютой, а то под статью попадешь. На баланде сидеть будешь. Где мешок?
  - У нас с бабкой был мешок картошки. Его сперли лилипуты. Есть еще мешок семечек.
  - Покажи, дед.
  - На кухне, в углу, за шторой.
  - Дуськин, глянь, что там.
  Сержант, до этого усердно ковырявший прыщ на лбу, бросился на кухню. Запустил руку внутрь мешка, крикнул: - Семечки, товарищ капитан!
  - Принеси в комнату и высыпь на пол. Может, валюта мафии на дне?
  Дуськин, кряхтя, приволок мешок, опрокинул. В центре тесной комнатки выросла большая черная гора подсолнечника.
  - Дуськин, обыщи все углы, закутки.
  - Есть, товарищ капитан!
  Красный и потный от усердных поисков, сержант доложил Поцелуеву:
  - В туалете нашел 11 долларовых купюр. Ими, извиняюсь, подтирали жо... зад. А так больше нигде нет, товарищ капитан.
  - Где остальную валюту прячешь, дед? - развалившись на диване и лузгая семечки, поинтересовался Поцелуев. Тунгусов, испуганно вытаращив глаза, молчал.
  - Дед, признайся лучше сам, где прячешь валюту мафии, а то под следствие посадим, допрашивать усердно будем.
  - Не знаю, о чем вы говорите, лейтенант!
  - Не лейтенант, а капитан, - побагровел Поцелуев.
  - Извиняйте, стар. Не вижу сколько звезд.
  - Где твоя бабка взяла долларовые банкноты, из которых кулечки для семечек делала. А-а? Старый?
  - Все по порядку?
  - Да, дед. Дуськин, записывай, блин.
  Сержант достал из папки бумагу, ручку и удобно устроился за столом.
  - Пенсия у меня маленькая, у бабки - тоже, - начал Тунгусов. - Вот и приходиться собирать бутылки, ходить за грибами в лесок, что недалеко от Мыкозы...
  - Короче, дед! - оборвал его Поцелуев.
  Старик съежился, откашлялся, вытер испарину со лба и продолжил:
  - Недавно были грибные дожди. Вот я и собрался в лесок. В эту пору хорошо идут, прямо прут из земли, шампеньены. Да, хорош нынче шампеньен.
  - Короче, дед! - нетерпеливо рыкнул капитан.
  - Хорошо, лейтенант.
  - Ка-пи-тан!
  - Так вот, набрал я полное ведрышко грибков и решил передохнуть. Прилег под деревцем. Достал из авоськи воду, хлеб и соль. Стал есть лежа. Ноги уж больно разгуделись. Лежу я себе, лежу...
  - Короче, дед! - заорал Поцелуев и, что есть дури, стукнул ногой по полу. Соседи снизу стали стучать по батарее. Мол, зачем шумите? Дайте отдохнуть.
  - Ляжу я себе, гляжу вверх и вижу странные какие-то листья у кустарника. Ляповатые листочки. Четырехугловатые. Цифра "один" на каждом. Морда какая-то. Ни то баба, ни то мужик. Я и выкопал чудное деревце. Принес домой. Мы его с бабкой посадили в кастрюлю.
  - Ты, что, дед, с сеновала упал? - заревел медведем капитан. - Ты, старый дурень, хочешь сказать, что на деревьях доллары растут?
  - Да! Ей богу, правду говорю. Вот Валера - свидетель. Он сегодня перед вами оборвал деревце.
  - Это правда, Валет?
  - Да, я взял пару штук... Ради понта.
  - Показывай!
  Валет нехотя полез в карман шорт и достал пачку долларов, что забрал у стариков. Подумав, протянул одну банкноту.
  - Давай все! - рявкнул Поцелуев. Рэкетир нехотя отдал все.
  - Tы гляди, хрустят. Совсем новые. Чем, дед, докажешь, что они растут на дереве?
  - Щас принесу, - шаркая тапочками, Тунгусов вышел. Минуту спустя, появился с растением. - Вот, новые листики лезут. Поцелуев приблизился к чуду, стал рассматривать.
  - Ты гляди, блин! Надо же, - воскликнул капитан, заметив в углу маленького листочка цифру "один", английские буквы. - Мы конфискуем дерево. Это своего рода машина растительного происхождения для печатания баксов малого номинала, - потирая руки, нервно почесывая зад, сказал он. - Дуськин, бери кастрюлю с деревом. Только аккуратно.
  - Черт с деревом, - обронил Тунгусов. - Нас сегодня ограбили лилипуты. Бабка, моя чуть разрыв сердца не получила. Мешок картошки унесли...
  - Какие еше лилипуты - задержавшись, поинтересовался Поцелуев. - У нас в Турчанске их отродясь не было. Твоя бабка, блин, наверно, в девичестве с сеновала упала. Пока, старики! Баксами больше зад не подтирайте. Это роскошь, блин.
  
  Глава 13
  Тринадцатую главу, как таковую, автор писать не стал, потому что являясь, своего рода язычником, верит в вещие сны, пустые ведра, домовых, черных котов, инопланетян и прочее...
  
  Глава 14
  Прошло уже около 2-х часов, как мыкозовский пастух Микола Крендель сидел в баре "Русалка". По обыкновению он был в малиновом костюме, лицо его, как у человека, поклоняющегося Бахусу, было лилового оттенка. Стадо же Кренделя паслось в 20 шагах от заведения - тихо и мирно поедало сочные травы Дубков.
  На столе перед пастухом лежала пустая полуторалитровая пластмассовая бутылка из-под красного вина (Микола ее не раз ставил, но бутылку все время опрокидывал легкий ветерок), несколько пластинок брынзы, долька чеснока и корочка черного хлеба. Инородно в этом натюрморте смотрелся театральный бинокль.
  После традиционного своего обеда Крендель сидел не шевелясь, словно прислушивался, как переваривается, усваивается съеденное и выпитое.
  Некоторое время спустя громко, утробно икнув, он вышел из оцепенения и достал из внутреннего кармана пиджака кусок мятой пожелтевшей газеты, которую подобрал в степи у железной дороги. Когда Микола с головой погрузился в чтение и осмысление статьи под названием "Влияние северного сияния на рождаемость детей у эскимосов", его бодро шлепнули по плечу.
  - Ну-у!? - протянул просвещающийся, равнодушно глянув на Жору-Тампакса.
  - Что там пишут? - присев напротив, спросил торговец гигиеническими прокладками.
  - Да-а, так. Одно место читаю уже седьмой раз, а въехать не могу. Уж больно кучеряво написано.
  - Брось ты это! Давай-ка лучше рождение моей внучки обмоем.
  - Давай, - согласился пастух и в его красных мутны глазках мелькнула искра.
  Приятели допивали бутылку водки, когда бывший прапорщик предложил сыграть в карты. Микола согласился, но добавил:
  - За так я не играю.. Давай на что-то.
  - Бутылка водки. Идет? - предложил Жора.
  - Да-а, - подумав с полминуты, ответил пастух. Жора-Тампакс достал из нагрудного кармана замусоленную, распухшую от долгого употребления, колоду карт: - В дурачка?
  - Ну-у-у! - поразмыслив, ответил пастух. - Другие игры я не знаю.
  - А че ж так долго кумекал? - поинтересовался Жора-Тампакс.
  - Соизмерял.
  - И где ты это слово выудил?
  - До тебя в газете прочитал. Оно мне понравилось.
  
  Глава 15
  В ближней лесополосе раскаркались вороны.
  Женщины, сидящие на лавочке под вековым дубом, лузгали семечки и делились последними новостями.
  - Вороны "кар" да "кар". Видно, к концу света, - заметила мать Сорока.
  Остальные: Клавдия Брынзовская, Роза Айсберг, Изольда Невинная и дочь Сорока тяжело, обреченно вздохнули.
  - Все знаки конца света налицо. Кругом блуд, пьянство, воровство, наркоманы, болезнь эта... как ее? Чума 20 века?
  - СПИД, - подсказала Невинная.
  - Да, СПИД. А чего далеко ходить. Недавно ограбили Тунгусовых. Баба Дарья говорит, что ворвались к ним несколько лилипутов и один здоровяк. Все в масках, при оружии. Мешок картошки у старых уволокли.
  - Я сомневаюсь, что там была картошка, - нетерпеливо перебила говорившую Изольда. Она суетливо, с шумом поскребла спину и с болью, досадой в голосе бросила: - Там, скорее всего, были доллары! Да-а! Доллары! Тунгусова семечки насыпала в кулечки из долларов. И в их туалете я видела на полу груду мятых, использованных...
  - Деньги - деньгами, - влезла в разговор дочь Сорока. - А пастуха из Мыкозы избили тоже лилипуты.
  - Это того, что в малиновом костюме ходит? - уточнила Роза.
  - Да, того. Так набили морду, что глаза заплыли. Ничего не видит. Но это еще что. У него 23 коровы, 14 коз и одного козла увели лилипуты.... И откуда они взялись на наши бедные Дубки?
  - Да, у одного горе, а у другого - счастье. Вон весь дом говорит, что Жора-Тампакс за неделю открыл 3 новых точки по продаже прокладок. Взял трех реализаторов. Может, у него мешок с долларами? - выбросив под лавку горсть семечковой шелухи, сказала Роза Айсберг.
  - Кобель он, Жора. Если даже у него и мешок, все равно он доллары на проституток и водку потратит, семье - фига. Взял же в продавцы трех одиноких женщин, - со злостью выпалила Брынзовская. - И я слышала, что уже пристает к ним с намеками, лапает. Ручонки шаловливые у старого рыжего козла.
  - Bce они кобели и козлы! - сделала вывод Невинная. - Недавно Полчеловека видела с девицей под два метра.
  - Может, это телохранитель Барбаросова? - выдвинула версию дочь Сорока. - Сейчас модно, чтобы тебя охраняла женщина.
  - Любовница она ему, хоть он ей и в пупок дышит, - сплюнув, заключила Клавдия.
  Вечерело. В стороне, в 50 шагах от лавочки с женщинами, местные мальчишки во главе с Эдиком разожгли огромный костер. Слышались их голоса.
  - Что весь мешок будем печь?
  - Весь! Чтоб всем хватило. Бесплатная же...
  Эдуард, играясь, поднял полный мешок. Тряхнул. Из него дробно посыпалась картошка Тунгусовых.
  
  Глава 16
  К городскому базару, к лотку на бойком, людном месте, где стоял сам Жора-Тампакс, подъехала черная иномарка с тонированными стеклами. Медленно открылась дверца, блеснула крепкая лысина. Из машины вылез Валет.
  - Привет, Жорик!
  - Здоров, Валет, коль не шутишь!
  - У меня к тебе дельце, - перешел на шепот рэкетир. - Я знаю, что произошло тем вечером, ночью.
  - Именно тем, едрена корень? - уточнил торговец.
  - Да, именно тем. Так вот, я буду молчать, но мое молчание стоит полмешка. Слышишь, полмешка.
  - Полмешка?
  - Да! Я зайду к тебе вечером, к часам восьми.
  - Заходи, едрена корень, договоримся. У тебя же семь девочек.
  Валет скривился, как от зубной боли. Он уже на протяжении 20 лет мечтал о сыне, но жена все время рожала дочерей. Сейчас мать-героиня опять беременна. Может, будет наследник? Преемник дел отца. Это последняя надежда Валета. Его жена уже не молода.
  * * * * *
  Дверной звонок в квартире Жоры-Тампакса истошно завопил, мгновенье спустя, словно что-то проглотив, умолк.
  "Незнакомец, - решил бывший прапорщик. - Близкие соседи, знают, как звонком пользоваться".
  На пороге стоял Валет с футляром от контрабаса.
  - Заходи. Я приготовил, что обещал. А зачем музыка? - поинтересовался Жора-Тампакс.
  - Для конспирации. Я в детстве учился играть на этой дуре. И сейчас бывает играю, когда полнолуние... - разоткровенничался бандит.
  Дома, насвистывая мелодию песни "Мани" группы "АББА", Валет открыл футляр контробаса, достал из него мешок и позвал жену. Ей он доверял, как самому себе, а, может, даже больше. Потому что себе, как и остальным, он не доверял.
  - Радуйся, мать! Теперь наши девочки и, надеюсь, мой будущий наследник обеспечены... - приобняв женщину за плечи, торжественно, с пафосом, сказал он и свободной рукой вывалил содержимое мешка в футляр.
  - Тьфу-у! - сплюнула огорченно она. - Ты что, решил меня разыграть? Но это плоско. Солдатская шутка.
  - Ничего не понимаю, - удивился Валет, глядя на горку упаковок с гигеническими прокладками, тампаксами. Секунду спустя кровь мощной волной ударила ему в голову. Он побагровел и удавом прошипел: - Я из него, козла рыжего, решето сделаю!
  Придя в себя, бандит положил в футляр контрабаса автомат Калашникова, пять полных обойм патронов и отправился к обманщику.
  * * * * *
  Жора-Тампакс и Валет, сидя на кухне бывшего прапорщика, допивали бутылку водки, закусывая вафлями "Артек", когда торговец предметами женской гигиены поведал историю о своем быстром коммерческом взлете.
  - Я сидел с Миколой-пастухом в "Селедке", как мы сейчас с тобой, - начал Жора-Тампакс. - Пили, как мы сейчас с тобой, едрена корень. Отмечали рождение моей внучки. Решили перекинуться в картишки. Сначала играли по мелочи, но когда Крендель проиграл мне 10 ящиков водки, то поставил против них 3 коз из стада. Играли. Играли до поздней ночи. Пастух проиграл мне 12 коров и 7 коз. Хоть он и настоящий мужик, но заплакал.
  - Я слышал, что на него сделали налет какие-то лилипуты, - вставил Валет.
  - Это все сказки. Я ему рассказал про них, про Тунгусовых и он попросил, чтобы я ему, едрена корень, наколбасил дыню. Он потом в Мыкозе всем рассказывал, что на него напало с десяток лилипутов. Наколбасили несчастного и угнали часть стада.
  - Да, и скотину спустил, и по портрету схлопотал. А ты куда свое стадо дел?
  - Оптом продал одному коммерсанту. Вот от этого я и пошел в гору.
  - Да! А я думал, что у тебя мешок "капусты". Что тебе, Жорик, той картофельной ночью подфартило.
  - А я думал, что доллары у Тунгусовых. Но недавно услышал про какое-то дерево. О нем в доме говорят. Будто не дереве вместо листьев - баксы.
  - Это не лажа. Я сам видел этот папоротник. Он теперь у Поцелуева дома. Но у него вместо баксов, хоть он и трясется над папоротником, хоть и удобряет его куриным пометом, лошадиными "яблоками", коровьими лепешками и прочим дерьмом, растут монгольские тугрики. Уже мешок тугриков. И капитан не знает, что с ними делать. Дуськин советует ему съездить в Монголию за кожей.
  После третьей и последней бутылки водки Жора-Тампакс подарил Валету еще восемь упаковок предметов женской гигиены с "крылышками" и они, мирно, по-брежневски поцеловавшись, расстались.
  Говорят потом всю ночь соседи бандита слушали заунывное, однообразное, как мелодия кочевника, скрежетание, но в стены и по батареям не стучали - боялись гнева "короля" Дубков.
  
  Глава 17
  Через некоторое время после крупного карточного проигрыша Кренделя Жоре-Тампаксу, в газете "ИК", в рубрике "Криминал" появилась статья Зиновия Звездюка "Лилипуты! Кто они?"
  "Неспокойно стало в когда-то благодатных, осмелюсь сказать, райских Дубках. Жители дома еще не забыли жуткой стрельбы, как результате мафиозных разборок, а тут новая напасть - появились алчные и жестокие лилипуты. На их лилипутских душах уже два злодеяния, два грабежа. Первой их жертвой стали пенсионеры Тунгусовы. Старики ужинали - мирно ели манную кашу, когда к ним ворвалась группа негодяев. Злодеи были в масках и при оружии. Результат: у пожилых людей не будет на зиму картошки, т.к. лилипуты, угрожая расправой, унесли мешок корнеплода.
  Вторым их злодеянием было нападение на стадо, вернее, на пастуха Миколу Кренделя из Мыкозы. Мало того, что они зверски избили Кренделя, так еще и угнали полстада парнокопытных в неизвестном направлении. Автор статьи только может, вздохнув, горестно воскликнуть: "О, времена! О, нравы!"
  Капитан Поцелуев о случившемся сказал следующее: "Все это очень туманно, блин. В Турчанске никогда не было лилипутов, т.е. не жили. Я подозреваю, что это "гастролеры", т. е. бандитская группировка, которая чухает из одного населенного пункта в другой, совершая вооруженные грабежи. Другой версии, блин, пока нет. Мы этих козлов поймаем..."
  У меня, Зиновия Звездюка, своя концепция на этот счет. Как-то я сидел в свободное от газетных трудов время в дубковском баре "Русалка", пил пиво, закусывая воблой. Был вечер редкой красоты. Допивая пятую кружку я заметил странное свечение над дальней лесополосой. Дубки - место глухое. Я еще тогда подумал: "Может, это летающая тарелка с гуманоидами?"
  Вполне возможно, что лилипуты - это внеземная цивилизация. Иначе говоря, инопланетяне. Вы спросите: "Зачем им корнеплод и парнокопытные?" Отвечаю: "Они хоть и маленькие, а тоже кушать хотят! Ваш Зиновии Звездюк".
  
  Глава 18
  Лев Созерцалов и Петр Брынзовский уже с час сидели у воды на окраине города - рыбачили. Рядом с загаженным берегом стоял построенный еще до войны мясокомбинат. Когда ветер дул в сторону города, то приторную вонь разлагающихся отходов предприятия доносило до центра Турчанска. Рядом же с комбинатом впору было надевать противогаз. Наши друзья здесь рыбачили регулярно и к тяжелому духу, как и люди, проживающие рядом, попривыкли.
  - Что-то сегодня не того. Даже поплавок не дернется, - плюнув на червяка и нацепив его на крючок, расстроенно вздохнул Брынзовский. - Может второй пузырь, Лева, начнем?
  Созерцалов достал из потертого и раздутого дерматинового дипломата бутылку водки, поцеловал ее и изрек:
  - Я когда сижу у воды всегда вспоминаю одну и ту же мысль. В одну и ту же реку два раза не войдешь.
  - Ну? Не понял...
  - Время бежит, как вода этой реки и в прошлое возврата нет, - объяснил Лев. Открыв бутылку и наполнив пластмассовые одноразовые стаканчики, добавил: - Когда сижу у воды, общаюсь с природой. Моя жизнь, мое прошлое всплывает в памяти картинками. А картинки - это разные незначительные происшествия, ошибки, удачи, любовь, люди...
  - Ты когда выпьешь, Лева, то начинаешь мудрить, - бросил Петр, подозрительно глянув на Созерцалова. - Вид у тебя, как у больного, старого пса, что жил у моей тещи.
  - Во мне, Петя, умер философ. Да! И не только философ. Большой мыслитель равный, пожалуй, Льву Толстому. Я - одаренный человек. Почти как Леонардо да Винчи.
  - Ну-у! - протянул сторож дубковского морга и посмотрел на художника, как врач на больного.
  - В этой короткой, как вспышка молнии, жизни я все перепробовал. Имеется в виду творчество. В детстве я играл на бас-балалайке и, Петя, подавал большие, поверь, надежды, как юное дарование.
  - Угу.
  - В юности я играл в любительском городском театре. Самая интересная мною сыгранная роль - это крокодил Гена в детском спектакле... Красив я, как Ален Делон. Только по-славянски.
  - Ну-у!
  - Занимался я фотографией, карикатурой, сочинял декадентские стихи...
  - Ну.
  - Недавно закончил автобиографический роман "Лев Созерцалов". По объему он - 96 общих тетрадок, исписанных мелким почерком...
  - Да уж!
  - Сейчас занимаюсь переводами с китайского. Меня заинтересовали поэты средневекового Китая. А также, по мере сил, занимаюсь живописью.
  - Угу.
  - Кстати, скажу тебе, Петя, по большому секрету. Только поклянись мне самым святым.
  - Угу. Клянусь, что молчок. Если начну трепаться, то чтоб пойло в меня не вливалось, - пообещал Брынзовский.
  Они выпили остатки водки, закусили килькой в томате и Созерцалов, сделав загадочные глаза, вплотную придвинувшись к приятелю, шепотом спросил:
  - Ты знаешь, кто написал русалку на стенке нашего бара?
  - Не-е-е, - тоже шепотом ответил окосевший Петр.
  - Я! - Созерцалов хлопнул себя в грудь.
  - Молодец! Мне, мне ее сиськи нравятся!
  - Сиськи ему нравятся! Темнота! - презрительно скривив рот бросил Созерцалов. - Я второй Пиросмани!.. Что такое женская грудь? - откинувшись на спину и заложив руки за голову, рассуждал захмелевший художник. - Что такое женская грудь с точки зрения марсианина?
  - Ну-у?
  - Это два уродливых отростка. Эти, как их, инопланетяне, эти лилипуты не поймут всей красоты женской груди земной женщины. Ты знаешь, кто я?
  - Ну-у, Лева?
  - Т-с-с! Я марсианин. Только никому... т-с-с, - еще немного побурчав Созерцалов умолк. Чуть погодя, послышалось сопение. Художник спал.
  Брынзовский нетвердыми пальцами, с горем пополам, кое-как нацепил на крючок последний кусочек тонкого, прозрачного червяка и закинул удочку подальше от берега. И тут в первый раз клюнуло. Петр от неожиданности подпрыгнул на месте, пукнул, подсек и вытащил из воды огромного рака.
  - Ну, хоть рак есть. Под пивко будет, - радовался неожиданной удаче Брынзовский.
  - Отпусти меня, Петя, - шевеля усами, человеческим голосом попросил рак.
  - О-о! Уже голоса! Добухарился! - рыбак в ужасе зажал ладонями уши, стал, мыча, раскачиваться, как Ванька-Встанька.
  - Нет, еще не допился, но можешь. Отпусти меня и я выполню самое заветное твое желание.
  - Желание? - переспросил Петр.
  - Да! Если хочешь - мечту!
  - Люди. Особенно трезвенники, - осмелел Брынзовский, - когда у них просишь медь на стакан вина или на рюмку водки отказывают. Ни у кого, как назло, ни копейки. Ни у знакомых, ни у чужих. Я хочу, чтобы когда я попрошу, мне всегда давали "мятый" на пойло. Любой человек, пусть даже эфиоп какой-нибудь, неразумеющий по нашенскому.
  - Если я выполню твою мечту, то ты, Петя, через 2 года, 3 месяца, 14 дней, 5 часов и 4 минуты умрешь в канаве.
  - Ну, что же тогда делать? - спросил, перепуганный точной, до минуты, датой своей смерти, Брынзовский.
  - Давай лучше сделаем так...
  Пробудившись через полчаса, художник возбужденно, с сумасшедшим огнем в глазах, рассказал другу о приснившемся.
  - Ты знаешь, Петруша, вроде бы, я организовал новую партию "Дубы Турчанска" и она победила на выборах. Но она не стала руководящей партией страны. "Дубы Турчанска" под моим руководством добились политической и экономической независимости Дубков. И Дубки стали малюсенькой, но богатейшей и процветающей страной мира, типа Монако. А я - президент этой страны!
  - Ну, да?
  - А у нас в степи, возле дома, обнаружили колоссальные месторождения золота, нефти, газа, каменного угля... и вот таких, - Созериалов показал другу свой маленький, костлявый кулачок, - и вот таких алмазов!..
  - И молочные реки, - добавил Петр.
  
  Глава 19
  - Здрасти, милая! Займи пару яиц, - попросила Розу Айсберг Изольда Невинная. Мать троих дочерей зашла в коридор и нетерпеливо топталась на месте, пока ее подруга копалась в холодильнике на кухне. - Спасибо, Розочка. Я вечером верну. - Невинная из любопытства глянула через плечо соседки в зал и у нее сперло дыхание. Она на несколько секунд потеряла дар речи. Придя в себя не удержалась и выплеснула: - У вас коллекция вин и шампанских на сотни долларов. Их еще недавно не было!
  На верхних тумбах старомодной "стенки" плотными рядами - этакой пестрой и разномастной армией - стояли полные бутылки дорогих импортных вин, коньяков, водок, шампанского.
  Изольда суетливо заглянула в комнату и воскликнула: - И на полу, и на подоконнике, и на столе. Кругом бутылки! Вот это да! - она дико выпучила глаза, шумно поскребла спину. - Их за жизнь не выпьешь. А если и выпьешь, то сгоришь...
  - А-а, - только и смогла ответить Роза и обреченно махнула рукой.
  Невинная, бережно держа в руке два куриных яйца, молча, с вопросом в глазах "Откуда?", уставилась на соседку. Роза в ответ растерянно, кисло улыбалась.
  * * * * *
  Невинная не выдержала и рассказала об увиденном матери и дочери Сорокам.
  - Может Розе повезло той картофельной ночью? - осторожно обронила мать Сорока.
  - Если ей повезло, то она хорошо маскируется, - сделала вывод дочь.
  - Мы с ней не только соседки, но и близкие подруги. И она бы мне призналась. Не стала бы скрывать, - была озадачена Изольда. - Тем более той ночью мы вместе ходили за картошкой. Странно все это...
  - Давайте-ка завалимся к ней вечерком. Якобы поговорить, посудачить за жизнь и ненавязчиво расспросим. А-а? - предложила мать Сорока.
  - Можно. Тем более, я ей яйца должна. И обещала сегодня отдать. Давайте встретимся в семь у подъезда.
  * * * * *
  В начале восьми вечера в квартиру семейства Айсберг позвонили. Дверной звонок вывел длинную соловьиную трель, два раза икнул и умолк.
  - Добрый вечер, девочки! - поприветствовала Роза гостей и пригласила в зал. Хозяйка была деланно веселой, но ее выдавали покрасневшие глаза. "Видно плакала", - злорадно подумала Невинная и удивилась своему недоброму чувству к подруге.
  Четверо женщин разом уселись на диван - он жалобно скрипнул пружинами, придавленный тремя центнерами.
  - С чем пожаловали? - поинтересовались Роза, шумно высморкавшись в подол зеленого халата с красными драконами.
  - Да так, за жизнь побалакать, - ответила на правах старшей мать Сорока. - Ты знаешь, Роза, что Клава Брынзовская ушла с работы?
  - Нет. Первый раз слышу.
  - Так вот, она теперь уже грузовик не водит. Говорит, устала баранку крутить. Теперь берет на продажу молоко и торгует возле нашего магазина.
  - Молоко?
  - Да. В день флягу продает. У нее очень хорошее, жирное молоко. Не чета магазинному и цена божеская. Говорит, что скоро маслом, брынзой, творогом и сметаной торговать будет.
  - Умница. Не женское это дело на грузовике работать, - поддержала разговор Роза.
  Неожиданно пронзительно зашелся дверной звонок.
  - Это Хаим, муж мой, - встрепенулась и побежала к двери хозяйка.
  Открылась дверь. Послышалась какая-то возня, невнятное бормотание.
  Приглушенный звон стекла. Чуть погодя, в зал заглянул Хаим Иванович Айсберг.
  - Брежнев святой! - выкрикнул он. Хаим был в мятом костюме грязно-зеленого оттенка. На груди в ряд висели 4 октябрятские звездочки с юным кучерявеньким Ульяновым. От старика на гостей пошла волна вони и перегара.
  - Брежнев святой! - повторно визгливо крикнул пошатывающийся Хаим Иванович. В его красных бегающих глазках был какой-то нездоровый животный блеск.
  - Святой, святой, - перепуганно повторила Невинная.
  Роза, обливаясь слезами, увела мужа в спальню. Некоторое время слышался шум борьбы, стоны, неясные выкрики. Наконец наступила тишина. Отчетливо и монотонно, словно капала вода из плохо закрытого крана, тикал жестяной будильник. Вернулась Роза. Лицо ее горело, она прятала глаза.
  - Он болен? - нетактично спросила дочь Сорока.
  - Горе у нас, - вздохнув, сказала Айсберг, вытирая полой халата глаза.
  - Поделись с нами и тебе станет легче, - посоветовали Сороки.
  - Хаим, как мне рассказала его дочь от первого брака, еще до войны как-то упал с осла. И, видно, ушиб голову. С ним тогда начались странности. Он ходил по городу и считал, сколько живет на каждой улице воробьев. Потом, осенью, собирал конские каштаны. Семнадцать мешков набрал. Хотел открыть ими торговлю, как средством против моли. Эти странности продолжались до конца войны...
  - У него опять что-то с головой? - спросила Изольда Невинная.
  - Да. Недели две назад, ночью, когда мы спали, я нечаянно попой столкнула Хаима с дивана. Он ведь спит с краю. Муж упал и ударился затылком о пол. С тех пор и началось. Стал ходить на городскую свалку и собирать бутылки из-под спиртного. Щас опять мешок приволок. Вечерами сидит и наполняет их чаем и водой с марганцовкой. А как выпьет, то ходит и кричит одно и то же - "Брежнев святой!" Что мне с ним делать - ума не приложу...
  
  Глава 20
  Дубковских сапожников Леонида и Бориса (в простом обиходе Лелика и Болика), почитателей любых напитков, содержащих хоть малую толику алкоголя, "зеленый змий" завел в центральный городской парк Турчанска (это в часе быстрой ходьбы от Дубков). Был поздний мрачный вечер. В воздухе пахло дождем. У друзей были пустые карманы и тяжелые от хмеля головы. Сапожники заметили в темноте неподвижный силуэт человека.
  - Земеля, третьим будешь? А-а? Ик-ик, - обратился к неизвестному Лелик.
  - У нас же денег нет. Чем мы его угостим? - недовольно пробурчал в ухо напарнику Болик.
  - Тс-с! Земеля, если не хошь быть третьим, то займи тогда пару "мятых". Завтра на этом же месте, в этот же час вернем. А-а? Земеля? Ты гляди, даже разговаривать не хочет, - Лелик сердито пнул незнакомца и, ударив ногу, взвыл, выругался. - Зараза! Ты что, глухонемой? Дай хоть мелочь на опохмелку. Трубы горят! Сволочь! - Лелик еще раз пнул молчуна. Тут раздался металлический скрежет и правая рука неизвестного опустилась на голову воинственного сапожника. Тот сипло выпустил воздух и упал лицом на асфальт. Болик отскочил от обидчика друга на несколько шагов и испуганно заорал:
  - Ты что это дерешься? Тружеников честных калечишь! Плати теперь штраф! Плати! А то милицию позову!
  - А что он пи-на-ет-ся? - по слогам, как робот, проскрипел неизвестный и приблизился к распластанному на асфальте, как камбала на дне, Лелику. Поднял бесчувственного сапожника, встряхнул его и поставил на ноги. Пострадавший некоторое время мычал, но, придя в себя, не замедлил выпалить:
  - Я требую, земеля, компенсации! С тебя стакан вина! Нет! Два стакана! Еще Болику.
  - И-дем-те, - сказал "третий".
  Была ночь. На небе ни звезды. Только где-то на краю темного небосвода одинокая, сиротливая звездочка, которая судорожно подмигивала, словно подавала сигнал "SОS", словно боялась утонуть, исчезнуть в холодном мраке.
  Лелик, Болик и "третий" сидели в "Русалке" и пили водку, обмененную у барменши Жанны на горсть царских золотых червонцев. Все пальцы рук сапожников были унизаны старинными массивными перстнями из желтого металла. Украшения светились, играли зелеными, красными, голубыми искорками драгоценных камней.
  - А ты еще знаешь, где есть клад? - спросил у нового друга Лелик.
  - Нет, лю-без-ней-ший. Боль-ше нет кла-дов, - отвечал "третий".
  Барменша Жанна выпучив глаза, в которых смешались удивление и страх, изучала странного гостя. Ей сегодня за две бутылки дрянной водки отсчитали 26 золотых монет. От счастья у нее перехватывало дыхание, тяжело дышалось. Она долго и усердно поправляла на себе лифчик седьмого размера. Это продолжалось до тех пор, пока не сломался замок бюстгальтера.
  - Жалко, - сказал Болик. - Хотя и этого достаточно, - он провел руками по оттопыренным от золота карманам, чтоб неделю пить.
  - И на закусь еще останется, - добавил Лелик, кладя себе в рот соленую кильку вместе с головой и хвостом.
  В начале третьего ночи жителей дубковского дома разбудил резкий металлический голос, который доносился со стороны бара "Русалка". Неизвестный исполнял романс "Гори-гори, моя звезда". После чего старушка Дарья Тунгусова долго не могла заснуть. Все время крестилась, хваталась за сердце и шептала: "Боже, милуй. Конец света... Боже, милуй. Конец света..."
  * * * * *
  Поздним утром сапожников разбудил стук в дверь мастерской. Они часто, особенно после перепоя, оставались ночевать в помещении бывшего мусоросборника. Так было спокойнее для них и их семей. Зачем лишний раз выяснять отношения со своей половиной и, как результат, быть битым веником или шваброй? Жизнь сама по себе коварная баба и без твоих близких может звездануть тебя, в неподходящий момент, ниже пояса.
  Стук в дверь повторился. Друзья охая, кряхтя, вспоминая "мать" открыли не зачиненную дверь. На пороге стояла мать Сорока.
  - Мне надо прошить тапочки! - сказала женщина, с нахальным любопытством, заглядывая внутрь помещения. - А это что такое?..
  Весь пол мастерской был усыпан золотыми украшениями и монетами.
  
  Глава 21
  Лелик и Болик, сделав уборку на рабочем месте - собрав с пола золото, обнаружили, что им нечем похмелиться. Сунулись в "Русалку", но бар как назло был закрыт.
  - До Мыкозы ближе, чем до города. Пошли пить "чернила" в село, - предложил Лелик.
  - Так денег же нет?! - с долей истерии в голосе выпалил Болик.
  - А клад! - резонно заметил Лелик.
  - А-а-а! - согласился напарник, расчесав растопыренной пятерней свою, давно немытую, спутанную гриву.
  Сапожники до раннего вечера ходили с одной на другую винные "точки" Мыкозы и, как они называли этот процесс, "дегустировали" вина. Платили они за вино более чем по-барски, за каждый выпитый стакан друзья снимали со своих натруженных пальцев по перстню. К концу "дегустации" их руки уже не отягощали украшения, да и карманы опустошились.
  Сапожники не торопясь, в развалочку приближались к Дубкам.
  - А где же наш третий, что клад показал? - подумал вслух Лелик, высморкавшись в два пальца.
  - На кой хер он тебе сдался? - спросил Болик.
  - Как-то не по-человечьи получается, Болик. Он нас, можно сказать, озолотил. А мы его потеряли. Давай его поищем в лесополосе у "Селедки". Может до сих пор дрыхнет? Он вчера за двоих пил. А-а?
  - Давай, - нехотя ответил друг.
  За баром "Русалка" друзья увидели черную "Волгу" Арнольда Барбаросова. Из приемника машины несся один из последних хитов, исполняемый табуном девчат: "Нет любви, нет в жизни счастья..." Вдруг невдалеке затрещали кусты и из них выскочила Анжела Невинная - дочка руководительницы детского театра. За ней довольно резво, несмотря на короткие ножки, гнался Барбаросов. Оба смеялись. Точнее, Анжела - кокетливо хихикала, а Арнольд - ржал, как конь. Он все время повторял одно и тоже: - Чисто нимфа, нимфа...
  "Третьего" сапожники нашли в кустах лесополосы между баром и моргом.
  - Кажись того, околел. Холодный, - пнув найденного, обреченно вздохнул Болик.
  - Как говорит мой сын, передозировка, - со знанием дела, важно заметил Лелик, - по нашему, принял лишнее на грудь и сгорел.
  - Пошли, Лелик. Мы его не видели, - испуганно оглядываясь, сказал напарник. Видно до его проспиртованного мозга только сейчас дошло, что "третий" мертв и их ждут большие неприятности.
  - Не по-человечьи как-то, Болик. Он наш благодетель. Он нас озолотил, а мы его, как собаку, бросаем. Давай в морг его отнесем. Тем более - рядом. Напарник вздохнул и цвыркнул слюной между передними резцами.
  Сапожники попытались поднять "благодетеля", но из этого ничего путного не вышло.
  - Тяжелый, как боров, - смахнув рукавом испарину со лба заметил Болик. - Давай Брынзовского позовем. Он сторожем в морге работает.
  Друзья поначалу не узнали своего соседа Брынзовского. Петр перекрасился в блондина. На нем была новая костюмная тройка канареечного цвета, белая свежая сорочка и маленькая малиновая "бабочка" на тощей шее. Из пикантного кармашка жилета свисала длинная серебряная цепочка карманных часов.
  - Шо вам? - холодно, тоном директора морга, спросил Брынзовский.
  - Петя, здесь рядом жмурик, - начал Лелик.
  - Петр Петрович, - поправил сторож, достал пачку "Кэмэла" и, не угощая соседей, закурил.
  - Петрович, надо помочь...
  - Петр Петрович, - снова уточнил крашеный блондин, звеня цепочкой, достал из кармашка часы, глянул, который час, присвистнул и добавил:
  - Короче!
  - Тут рядом мертвяк! - выпалил Болик.
  - Ну-у? Что вы из под меня хотите, граждане соседи?
  - Носилки нужны...
  Брынзовский дал носилки. Он не столько помогал сапожникам, сколько бестолково ими руководил. Наконец они кое-как дотащили неизвестного до морга и уложили его на нижних нарах у входа.
  
  Глава 22
  Как прекрасно утро в лесу! Заливаются на разные голоса птицы, на густых, сочных и ароматных травах роса с горошину. Загораются багрянцем от лучей солнца верхушки вековых деревьев... Разве все упомнишь и перечислишь.
  А как неповторимо море на заре. Пустынный берег, плач белых чаек, восходящее светило похоже на этакое гигантское наливное яблоко. А вода, вода бодряще-прохладна... А утро в горах, а в степи, а в пустыне... Нет! Все это не то. Нет! Ничто не сравнится с утром в морге, особенно для патологоанатома, любящего свою работу.
  Таким человеком был врач дубковского морга - костлявый, сутулый мужчина. Он же обладатель длинного острого носа и очков с толстыми линзами. За внешний вид и дотошность в работе его, за глаза, прозвали "Дятлом".
  Патологоанатом сидел в своем маленьком, чистеньком кабинетике, который по размерам больше годился под чулан для инвентаря уборщицы, и заполнял служебный журнал, слушая городские новости.
  Вещал Зиновий Звездюк (он подрабатывал на радио): "...Намедни вандалы совершили ужаснейшее преступление. Оно будет вписано кровью в историю нашего славного города и края. Есть подозрение, что это происки гастролеров-лилипутов. Если раньше их алчные душонки жаждали корнеплода и парнокопытных, то теперь они замахнулись на самое святое, самое сокровенное для жителей нашего урожайного края. Они подло надругались над нашей памятью, над нашими историческими корнями. Они сперли памятник основателю Турчанска. Как публично заявил занимающийся этим делом, капитан милиции Поцелуев (цитирую дословно): "Говнюков привлек бронзовый металл, блин, из которого была отлита дураковина..."
  Стражи порядка дали телефон: 00-00-00. Если вам что-то известно о местонахождении талисмана нашего города и всего края, то звоните по нему в любое время суток. Держитесь, лилипуты, за вас взялся гроза хулиганов - капитан Поцелуев. У микрофона был Зиновий Звездюк".
  В дверь кабинета настойчиво постучали.
  - Входите, - буркнул патологоанатом, не отрываясь от журнала.
  На пороге стоял сторож морга Петр Брынзовский.
  - Что тебе, Петя?
  - Петр Петрович,- поправил Брынзовский.
  Врач оторвался от записей. Бросил поверх очков вопросительно-удивленный взгляд на вошедшего и, поперхнувшись, закашлялся.
  - Кхе-кхе-кхе. Ну и пижон же вы, Петр Петрович. На попугая смахиваете.
  - Вы тоже на одну птаху похожи.
  - На какую же? - На дятла!
  Врач снова закашлялся:
  - Кхе-кхе! Что вы хотели, Петр Петрович?
  - Вчера вечером в лесополосе, рядом, нашли дохляка. Я с соседями затащил его к нам.
  - Хорошо. Я сейчас гляну.
  * * *
  - Ну и темный же вы, Петр Петрович, человек, а еще "бабочку" нацепили, - заметил врач, заглянув под серую простыню. - Это же памятник основателю Турчанска. Он бронзовый. Вы что, не можете человека отличить от куска металла? А-а? Надо позвонить в милицию. Памятник сейчас в розыске. Эх, Петр Петрович, а еще в блондина перекрасились...
  
  Глава 23
  Мутные воды дубковской лужи-озера забурлили, пошла волна с грязной пеной на верхушках. Тихое, ласковое утро микрорайона спугнула завывающая сирена. К магазину подкатила и резко, ухарски, затормозила милицейская машина. Из нее выкарабкался капитан Поцелуев, следом выскочил сержант Дуськин.
  Капитан вразвалочку подошел к новому, отливающему яркими, эмалевыми красками ларьку "Молоко", что недавно появился у дубковского магазина. За прилавком невозмутимо, этакой скифской бабой, стояла Клавдия Брынзовская.
  - Твой ларек? - спросил Поцелуев.
  - Ну?
  - Угости молочком, а то как-то тяжко, - дыхнул перегаром на продавщицу страж порядка. Выпив трехлитровую банку молока, капитан перевел дух и заметил. - А это не коровье, это козье. Я знаю в молоке толк. До армии в Мыкозе жил, коз пас... Все документы в порядке?
  - Ну!
  - Если будут проблемы, ссылайся на меня, блин.
  - Ну!
  - Да, приготовь баночку. Я домой возьму.
  В дубковском морге Поцелуев и Дуськин опознали памятник, выяснили детали. По пути к машине милиционеры заглянули в "Русалку", не расплачиваясь взяли по пачке дорогих сигарет, и перекинулись несколькими словами с барменшей Жанной, а также внимательно выслушали мать Сороку. После этого их движение изменило ранее намеченную траекторию. Они пошли не к машине, а в обратную сторону - к мастерской Лелика и Болика.
  - Что скажете, засранцы? - рявкнул на сапожников капитан.
  Те скукожились, вжали головы в плечи, зашмыгали носами.
  - Что скажите, говнюки, насчет золотишка? А-а? Блин!
  - Мы того, как его, - робко начал Лелик.
  - Молчать! Я буду задавать вопросы, а вы - отвечайте четко и ясно.. Мешок с валютой мафии попал к вам и вы, долдоны, его обменяли на золото? Так? Блин.
  - Мы валюту в глаза не видели, - нестройным дуэтом ответили друзья.
  - Хорошо. Валюту вы не видели. А где золото взяли? А-а? Блин.
  - Один добрый человек дал. Добродетель...
  - За ваши пьяные, мутные зеньки? А-а? - стал багровым Поцелуев, - Дуськин, помни их дубинкой.
  Сержант сначала легко, играясь, бил сапожников, но встретившись с разъяренным взглядом начальника, стал вкладывать в удары всю свою силу, дурь.
  Те заохали, начали просить пощады.
  - Говорите правду, олухи! - не унимался капитан.
  - Мы одному мужику предложили выпить. Денег не было, - затараторил Лелик. - Как его. Он показал где закопан клад. Вырыли золото, ну это. Всю ночь сидели в "Селедке".
  - В какой "Селедке"?
  - В "Русалке".
  - А-а! Дальше, блин.
  - На следующий день мы его, благодетеля, нашли того, околевшим, в лесополосе. И оттащили в морг. Как его, это, Брынзовский подтвердит.
  - Вы что, кретины, меня, блин, за идиота держите? Хотите сказать, что вы с памятником водку пили и он вам золото дал? А-а, блин? - капитан так разошелся, что стал пинать и давать подзатыльники Лелику и Болику. - Дуськин, в машину их! - медведем заревел Поцелуев.
  Лелик и Болик 15 суток чистили городские общественные туалеты. Поцелуев с Дуськиным постоянно их дубасили, но сапожники упрямо твердили одно и то же: "Нас озолотил памятник!.."
  
  Глава 24
  Был вечер. Мать и дочь Сороки чаевничали. Они уже пили по восьмой чашке, благо туалет был рядом.
  - Брынзовские раньше копейки считали, а теперь у них свой ларек, - вела речь мать Сорока. - И откуда на них кусок счастья свалился?
  - Откуда-откуда. Видать мешок долларов у них. Их ларек с холодильником. Наверно, не меньше тысячи долларов стоит, а то и больше, - вставила дочь.
  - Да, и товар ассортиментный, - с шумом отхлебывая чай, продолжала старшая. - Все есть. И молоко, и сметана, и брынза, и творог, и масло. Все. Только сыра "голландского" нет. А так все есть. И заметь, она ушла с работы и он, пьянь подзаборная, на днях уволился из морга.
  - Раньше Петька Брынзовский как бомж ходил, а теперь как из "новых". Сигареты с верблюдом на пачке курит, - допив чай и сплюнув на пол чаинку, зло обронила младшая.
  - Да, нечисто все это, нечисто. Нет на них коммунистов... И сапожники Боря и Леня бандитами, мафиозями оказались. Их в тюрьму забрали. Говорят, что они связаны с бандой лилипутов. Им лилипуты за похищение памятника золото отвалили. Я сама видела их руки. Все пальцы в перстнях и пол был усыпан золотом... Мы чай грузинский развесной без сахара пьем, а кто-то - шампанское вместо воды. На лекарства не хватает... Ты была у гинеколога, Лиза?
  - Да, мам!
  - Ну, что сказал?
  - Стыдно говорить.
  - Скажи. Я мать или не мать, Лиза?
  - Стыдно.
  - Я женщина или не женщина?
  - Советует замуж выйти. А то, говорит, к сорока будешь ходячей болячкой.
  - Я тоже говорю, мужика тебе надо...
  - Мам! - умоляюще промямлила дочь и по ее лицу пошли красные пятна.
  - Что, мам? Сколько можно в девках ходить? Тебе уже 36 год пошел.
  - Женихов же нет. Одни пьяницы и тунеядцы.
  - А у тебя на работе, в библиотеке?
  - Мам, я же в детской работаю, - выпалила дочь и заплакала. - Там одни прыщавые акселераты, которые до 11 класса комиксы смотрят...
  - Успокойся, Лизок. А ваш библиотечный разнорабочий Баобабов?
  - Мам, он же шесть раз женат был. Грубый и пошлый, кобель... У него любимое присловье: "Баобаб-с любит баб-с!"
  - Да, уж. А в нашем доме никого подходящего нет, - тяжело, обреченно вздохнула ставшая. Она, не торопясь, чинно нацедила из ведерного электросамовара десятую чашку, икнула и с выражением лица, какое, должно быть, было у Архимеда, когда он крикнул "Эврика!", стрельнула:
  - Во-о-о! Выходи замуж за Эдика!..
  - За какого Эдика?
  - За Пожилого мальчика.
  - Ма-а-а, ну он же дурак! - сделав плаксивую мину, выдавила из себя младшая.
  - Дурак дураком, а мужчина видный, как Швахнегр.
  - Шварцнеггер, - уточнила дочь.
  - У него трехкомнатная квартира, мы его грузчиком куда-нибудь устроим. А?
  
  Глава 25
  Был обеденный час. Многие жильцы дубковского дома были на работе в городе. К окну первого этажа, что выходило на степь, тихо подошли маленькая девочка и крупный мужчина. Он поднял девочку к форточке. Малышка ловко ее открыла и обезьянкой влезла внутрь квартиры.
  - Лора, открывай. Ну-у! - недовольно, сердито бурчал в замочную скважину обладатель нескольких золотых цепочек и глянцевой лысины.
  - Сейчас, па-а, - раздавался писк из-за дверей, - Еще один замок и цепочка, па-а!
  Наконец дверь открылась и мужчина, хмуро оглянувшись на соседние двери, зашел внутрь квартиры.
  - Ну и вонь! - сморщившись, тихо с хрипотцой сказал он.
  - Па-а, я пойду домой? Мне нечем дышать, - робко попросила девочка.
  - Выйдем, Лора, вместе. Посиди у открытой форточки, а я пока делом займусь.
  В зале двухкомнатной квартиры было тесно от мебели. Непрошеный гость ходил бочком, но все равно столкнул животом пепельницу, полную окурков, что стояла на краю стола. Мужчина грубо, нецензурно выругался, но собирать окурки, спички и пепел с рыжего паласа не стал.
  Не обнаружив ничего стоящего для себя в большой комнате, он заглянул в маленькую. В ней не было мебели, только четыре огромных двухкамерных холодильника. В первом мужчина обнаружил увесистые куски сливочного масла. Во втором - разнообъемные банки со сметаной. В третьем - кругляши домашней брынзы... В четвертом - продукты питания. Начиная от "Кильки в томате" и заканчивая "салями" и консервированными ананасами...
  На кухне тоже ничего стоящего не было. У обладателя голого черепа, от нервного напряжения, пересохло во рту и он зашел в ванную, чтоб попить воды. Когда же он открутил кран и приник к нему губами, то в рот полилась не вода, а молоко. Мужчина перекрестился, но, по-прежнему, шло молоко. Закрыв кран для холодной воды, он открутил кран, подающий горячую воду. Но тоже побежало молоко. Попробовав, он озадаченно сказал:
  - Черт знает что! Там коровье, а в этом кране козье молоко... Так и крыша поехать может... Теперь все ясно!
  Он с девочкой бесшумно вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь.
  - Все ясненько. Все ясненько, - потирая руки, напевал неизвестный.
  
  Глава 26
  Лиза Сорока, возвращаясь с работы домой, зашла не в свой подъезд, а в соседний. В ее подъезде не работал лифт, а на 11 этаж карабкаться, своим ходом - дело утомительное. Поднявшись на 12 этаж, девушка вылезла на крышу. Она уже почти дошла до чердачной дверцы своего подъезда, когда заметила в стороне, у края крыши, возле шеренги разномастных антенн - плодов буйных фантазий телелюбителей - странного великана. Он размахивал ковровой выбивалкою, пыхтел, сопел, выкликивал:
  - А-а! На-а! А-а! На-а!
  На его голове была легкая шелковая косынка цыганской расцветки, повязанная на пиратский манер. Лицо же было разрисовано яркими красками, как у какого-нибудь папуаса.
  Лиза хотела проскользнуть незамеченной, но неизвестный остановил ее бег выбивалкой, которой закрыл дорогу, как шлагбаумом.
  - Пароль? - мужественным голосом спросил он.
  - А-а?
  - Пароль? Или пойдете обратно.
  - Кар-карлсон, который живет на крыше.
  - Нет. Но я вам прощаю ошибку, как благородный рыцарь. Скажите мне спасибо, незнакомка.
  - Спасибо! А вы кто? - осмелев, поинтересовалась Сорока.
  - Зовите меня просто, Шварц.
  - Шварц? А кого вы только что изображали?
  - Конана-варвара.
  - А-а. Вы такой большой, такой могучий, такой... - она развела руки в стороны.
  - Да, что есть, то есть.
  - Вы из нашего дома?
  - Да. Из 73 квартиры.
  - Вы этот, как его, по-пожи... Вы Эдик?
  - Да. В земной жизни я - Эдик...
  Лиза Сорока, лежа в постели, с чувством щипала пальцами подушку и, улыбаясь, бубнила:
  - А он ничего, забавный... Эдуард... большой и забавный...
  
  Глава 27
  Валет не торопясь, без суеты подошел к киоску "Молоко" Брынзовских. За прилавком невозмутимо, подобно манекену, стояла Клавдия.
  - Есть дело! - сказал, поблескивая голым черепом, бандит и заговорщицки подмигнул.
  - Ну?
  - Это не уличный разговор, - добавил Валет и подмигнул другим глазом.
  - Ну?
  - Я зайду к вам вечерком. На чашечку горячего молочка.
  * * * * *
  На пороге стоял Валет.
  - Проходи, сосед, - пригласил гостя Петр Брынзовский. Они зашли в кухню. Присели на табуреты.
  - Кружечку простоквашки выпьешь? - вежливо предложил хозяин.
  - А покрепче ничего нет?
  - Нету. Я завязал, сосед. Только простоквашкой балуюсь. И знаешь, человеком стал себя сознавать.
  - Я гляжу, Петюнчик, хорошие сигареты куришь? - не спрашивая, вытащил из лежащей на столе пачки сигарету и прикурил Валет.
  - Да, раньше всяким вонючим кизяком дымил, а теперь "Кэмэл". Три костюма себе прикупил. Желтый, голубой и красный, как пожарная машина. Перстень золотой взял. 15 грамм. Я о нем с юности мечтал. Жена себе к зиме козлиную шубу до самой земли купила... Дом - полная чаша.
  - Полная чаша молока. Да? Колись, Петюнчик. Я все знаю!
  - Все?
  - Все!
  - И про рака?
  - Да! И про молоко в кране!
  - Да, уж-ж.
  - Мое молчание будет стоить половину вашего с Клавой дохода...
  Они допивали трехлитровую банку простокваши, когда пришла Клавдия. Петр, волнуясь, скомканно объяснил жене причину визита соседа. Валет лишь отделился короткой репликой:
  - Полдохода мне и я нем, как рыба.
  Клавдия с полминуты молчала. Потом решительно взяла с батареи массивную самодельную мухобойку и со всего маха шлепнула ею гостя по лысине. Валет побагровел, вскочил с табурета, но стоял недолго. Брынзовская свободной рукой вмазала ему в глаз. От крепкого удара тяжелого кулака бывшей водительницы самосвала, гость рухнул на пол. Когда криминальный авторитет пришел в себя и попытался подняться, Клавдия пнула его ногой в голову, как футболист по мячу. Он охнул и на четвереньках пополз к входной двери. Женщина следовала за ним и с чувством лупила мухобойкой.
  - Тебе все ясно, кучерявый? - сердито бросила она.
  - Все ясненько! Все ясненько, - тараторил Валет.
  - Молодец, - похвалила напоследок выползающего гостя Брынзовская и закрыла дверь на пять замков и цепочку.
  - Нехорошо как-то, Клав. Не по-соседски как-то, - робко обронил Петр и получил звонкий подзатыльник от жены.
  
  Глава 28
  Анжела Невинная, стоя у окна, ковырялась в носу и с любопытством наблюдала за собачьей свадьбой. Молодая породистая сука - бело-рыжая шотландская овчарка игриво носилась по пустырю у вековечной лужи, а за ней вереницей по пятам следовало с десяток беспородных, одичавших кобелей. Тут были молоденькие и глупые кобельки, и старые важные псы. Были здоровые и сильные, как волки, а также маленькие и трусливые, как шакалята. Она, красивая сука, кокетливо прыгала, становилась на задние лапы, звонко лаяла. Она делала выбор... Но тут появился ее хозяин с поводком в руке и все прекратилось. Человек грубо разогнал "женихов" и увел "невесту".
  - Анжела, почему ты не убрала в комнате? - спросила зашедшая из кухни в комнату мать.
  - Я была занята.
  - Я тебя просила убрать еще два часа назад. А ты? Я ужин готовлю. А ты?
  - Я была занята... Тут убирай, не убирай - все равно будет бардак и вонь!
  - Приличные мужчины любят хороших хозяек, - наставительно сказала Изольда Федоровна.
  - Если ты хорошая хозяйка, то почему у тебя нет приличного мужчины? - презрительно смерив взглядом мать с ног до головы бросила дочь.
  - На моем жизненном пути, Анжела, еще не встретился тот единственный и неповторимый, который оценил бы меня по достоинству.
  - Который оценил бы твои вечно разваривающиеся макароны и гороховые супы с луком, - добавила девушка.
  - Для одухотворенного человека главное - духовная пища, а не плотская.
  - Ма, я устала от твоих прописных истин. И вообще, я выхожу замуж.
  Изольда Федоровна побледнела:
  - Ты же еще школу не закончила! А как институт культуры? Я что тебя с твоим мужем кормить буду? - обрушила мать на дочь лавину слов.
  - Нас не надо кормить. Он такой бурды есть не будет.
  - Кто он? - собравшись, спросила руководительница детского театра.
  - Директор.
  - Какой еще директор?
  - Арнольд Барбаросов.
  - Так он же старый и злой? - выпучила глаза женщина.
  - Зато богатый. Я не хочу быть такой же восторженной нищенкой, как ты!
  У Изольды Федоровны задрожали губы. Мгновенье спустя она зарыдала. Анжела обняла мать:
  - Прости, ма, прости. У меня выскочило. Я не хотела. Прости.
  Изольда, вдоволь наплакавшись, благословила дочь.
  
  Глава 29
  Многие сказки (в нашем случае сказочная история) заканчиваются свадьбой. В Дубках праздновали в один и тот же час, за одним и тем же столом сразу две свадьбы. Лиза Сорока выходила замуж за кумира дубковских мальчишек - Эдика, а Арнольд Арнольдович Барбаросов брал в жены школьницу Анжелу Невинную.
  Столы, поставленные в дубовой роще, ломились от закусок и вин. Все свадебные расходы великодушно взял на себя Барбаросов. На празднике была "живая" музыка. Квартет, состоящий из контрабаса (Валет), бас-балалайка (Лев Созерцалов) и десятка бутылок, наполненных водой (Лелик и Болик), исполнял песни на слова и музыку разносторонне одаренного дубковского творца Льва Созерцалова.
  На свадьбе были и гости. В их числе капитан Поцелуев и сержант Дуськин. Они были в штатском. Капитан недавно вернулся из Монголии и стражи порядка, на манер комиссаров революции, с ног до головы были в коже.
  Поцелуев, выпив несколько бокалов вина и плотно закусив, сказал цветастую, заученную дома у зеркала, речь:
  - Я хочу молодоженам вручить по дипломату с монгольскими тугриками. На эти деньги можно совершить шикарное свадебное путешествие по Монголии, пожить в юрте, покататься на коне Пржевальского, отведать нежной и сочной баранины... Одним словом, блин, экзотика! - сделав паузу он продолжил. - И еще. По нашим точным сведеньям никакого мешка с дол?ларами не было, блин!
  - Как не было?! - всполошились дубковцы.
  - А так. Прошу тишины! - постучав вилкой по бокалу, Поцелуев пояснил. - Дело в том, что криминальные авторитеты Колобок и Петя-Индеец контролируют торговлю завозным картофелем. Владелец фургона с хернобыльской картошкой заплатил, блин, только Пете-Индейцу, а о Колобке забыл, поэтому-то бритоголовые стали потрошить мешки, а люди Пети-Индейца, волосатики вступились за товар - отсюда и стрельба. Вот такие, блин, дела!
  - А-а-а-а! - разочарованно вздохнули дубковцы.
  - Дубковцы, слово хочет сказать наш молодожен, директор Арнольд Арнольдович Барбаросов, - перекричал застольный гам Зиновий Звездюк.
  Наступила тишина. Жених поправил черную, размером с два спаренных лопушка, "бабочку" на шее, почесал маковку и торжественно сказал:
  - Уважаемые жители Дубков и наши гости! Я хочу сообщить новость. Мой завод, который простаивал более шести лет, к новому году начнет работать. Я налаживаю выпуск воздушных шариков, напальчников и приспособлений безопасного секса. Я заявляю, что ровно через год мы завалим ими китайский и турецкий рынки! Я приглашаю всех безработных дубковцев на мой завод. Вас я буду брать в первую очередь!
  - Ура-а-а-а! - заорали дубковцы.
  До утренней зари жители Турчанска слышали музыку, пение и крики "горько!" со стороны Дубков...
  
  Глава 30 (последняя)
  Если вам, читатель, интересно знать, как сложилась дальнейшая судьба героев истории, то можете прочитать последнюю главу. Если же нет, то ставьте точку на чтении и займитесь чем-нибудь более полезным, разгадайте, например, скандинавский кроссворд или посмотрите очередную серию "мыльной оперы", помойте посуду или выпейте рюмочку... Мало ли чем можно заняться?..
  Итак. Зиновий Христофорович Звездюк - корреспондент "Известий Караваева" ("ИК"), благодаря бойкому и живописному слогу был выдвинут боссом на должность главного редактора газеты.
  Капитан Поцелуев стал начальником турчанской тюрьмы. Дуськин служит вместе с ним.
  Лев Созерцалов нашел спонсора и издал свои труды в десяти увесистых томах.
  Жора-Тампакс, по-прежнему, торгует гигиеническими прокладками и, при случае, отмечает рождение внучки.
  Брынзовские открыли молочный магазин в центре Турчанска, который называется " У Клавы".
  Лелик и Болик сапожничают и дегустируют вина в Мыкозе.
  Валет, наконец-то, дождался рождения сына. В Дубках была грандиозная пьянка.
  Лиза Сорока и Эдик живут дружно. Наш великан работает на заводе Барбаросова грузчиком. Молодожены взяли мальчика в детдоме. Малыш от Эдика в восторге.
  К Хаиму Ивановичу Айсбергу вернулся рассудок после того, как он просидел пять часов в кабине сломавшегося лифта.
  Арнольд Арнольдович Барбаросов потихоньку завоевывает турецкий и китайский рынки.
  Анжела Невинная учится заочно в столичном институте культуры.
  Изольда Федоровна Невинная поставила новый спектакль по пьесе Льва Созерцалова "Баобаб".
  Микола Крендель все также предпочитает воде вино. В карты не играет.
  Старики Тунгусовы живут в Германии. Их туда забрал сын. Дубки им снятся в кошмарных снах...
  
  
  
  1999 г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ВЯЧ МИНАЕВ
  
  
  
  
  
  
  ДУРАШКИ
  
  
  
  Часть вторая: "Сон Созерцалова"
  (Бессарабская повесть-анекдот)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава 1
  Минуло три года, три месяца и три дня.
  Все это время жизнь в Дубках текла размеренно, чинно, без особой суеты.
  На дворе стоял февраль. Погода была непостоянна и капризная, словно вздорная и легкомысленная кокотка. С утра на землей стелился густой молочный туман и верхушка дубковского дома издали напоминала айсберг, качающийся на седых волнах какого-нибудь очень северного моря-океана. Потом мог зарядить мокрый снег, после него обжигающе-ледяной дождь. К обеду прояснялось, выглядывало из-за угрюмых туч нежное южное солнышко, а к вечеру холодало - дул пронизывающий ветер. Он срывал сохнущее белье с балконов, шляпы и кепки с прохожих, рвал и надувал пузырями пакеты у идущих в магазин дубковцев...
  В тесной кухоньке Лев Созерцалов сидел на коленях у своей жены Дарьи - крупной, крепко сбитой женщины средних лет. Надо заметить, что она вкалывала на нескольких работах: сторожем в детсаду "Петушок", машинисткой на дому, торговала собственными пончиками на турчанском базаре... Ее за двужильность прозвали "Дарья-богатырка". Лев же по-прежнему нигде не работал: он творил, творил, творил.
  Дарья, чуть покачивая мужа, кормила его румяными и пышными пончиками с яблочным повидлом.
  - Скушай, мой золотой, еще один. А то ты у меня такой худенький, легкий, как былиночка. Отведай, золотой.
  - Дарь, не лезет уже. На первом пончике сижу!
  - Чем занимался сегодня, мой гений?
  - Да, так. Поэмицу одну задумал накалякать из жизни фей.
  Лев Созерцалов днем, стоя на балконе, увидел новую соседку - Натали Грудень. Она приехала недавно из Турции. Говорят, там долгое время жила. Это была крашеная блондинка с очень, ну, очень пышным бюстом и губками бантиком, облаченная во все красное и его самые немыслимые оттенки.
  Созерцалов, провожая ее взглядом, обалдел. Когда она зашла в соседний подъезд, он огорченно вздохнул и изрек:
  - Не женщина, а пожарная машина. Только такая фея может погасить сексуальный огонь!..
  Тут-то и посетила художника муза. Он решил написать поэму о фее в красном.
  - Я так думаю, - продолжал Лев, - если пукнет фея, то в воздухе будет пахнуть розой. Они ведь, феи, не иначе как кушают лепестки роз. А-а? И писают французскими духами...
  - Какой ты у меня умненький, Левушка, прям, как Боренька Бурда. Съешь ка еще пончик и запей йогуртом...
  Семейную идиллию нарушил звонок в дверь.
  В квартиру Созерцаловых, вместе с уличной сыростью, ввалился Жора Тампакс. В левой руке он держал бутылку водки, размахивая правой - декламировал:
  - Новый мир тебе открылся!
  Познакомься с ним скорей!
  Ты свободна, ты летаешь!
  Там-тарам-тарам-там-там! Вот!
  - Кто это? - спросил угрюмо Лев.
  - В смысле? - насторожился Жора.
  - Чьи стихи?
  - А-а! По телеку рекламу показывали про прокладки. Там бабенция бегает, летает...
  - На метле? - уточнил Созерцалов.
  - Не-а, без. Летает от того, что пользуется хорошими прокладками. Лева, я че пришел. Придумай мне рекламные куплеты для базара. Чтоб мои реализаторы ими покупателей зазывали. Лева, моя одна знакомая торговка говорит стихами. Например: "Покупайте, люди всяки, пиво, раки, козинаки". И торговля у нее бойчее идет, ядрен батон... (У Жоры изменилось любимое выражение. Если он раньше говорил "ядрена корень", то теперь с присловьем случилась небольшая метаморфоза. Стало - "ядрен-батон". Увы, меняется жизнь, меняются люди, меняются их привычки).
  - Присаживайся, Жорик. Дар-р, дай-ка еще пончиков. Под водочку - пойдут.
  После второй стограммовки Созерцалов поинтересовался у Тампакса:
  - Какой у тебя, Жорик, на базаре псевдоним?
  - Не понял, Лева?
  - Кличка, прозвище, погремуха...
  - А-а, ядрен-батон, Жоржо! Меня зовут на французский манер Жор-жо! Правда звучит?
  - Звучит, - согласился художник и погрузился в думы.
  - Вот! - чуть погодя воскликнул Созерцалов. - Вот, что вышло: Пиво, раки, козинаки - хорошо! Но прокладки лучше от Жоржо!
  - Гениально! - поддакнул торговец.
  Покровительственно похлопав друга по плечу, Созерцалов выдал:
  - Это тебе, Жоржо, не "Мороз и солнце. День чудесный..." Это покруче будет!
  - Да, круто, Лева, сочини еще пару штук.
  - За куплет - пузырь!
  - Согласен. Я тебе буду должен еще две бутылки.
  - Нет, расчет сразу.
  - А-а, кто ж побежит за водкой? - огорчился Жора.
  - Дар-р, возьми деньги у Жоржо и сгонцуй в "Русалку". Мы сегодня водку будем пьянствовать.
  - Хорошо, золотой. Уже бегу.
  ... Друзья выпили еще две бутылки водки под пончики...
  - Я одинок, Жоржо, - говорил заплетающимся языком поэт. - Все большие художники одиноки. Да-а, одинок, как хрен!
  - Как кто?
  - Как хрен!
  - А-а, ядрен-батон.
  Созерцалов, уронив голову на стол, засопел. Из уголка его рта потекла слюна. Жора, еще некоторое время, для приличия, посидел рядом со спящим другом. Чуть погодя удалился домой.
  Лев спал сладко и крепко. Рядом с его головой, по белой и гладкой поверхности стола, еле-еле передвигая лапками, полз одинокий рыжий прусак. Также, должно быть, много-много лет назад по снежной, холодной равнине, пошатываясь, брел последний голодный, умирающий мамонт...
  Дарья не тревожила мужа. А Льву в это время СНИЛОСЬ...
  
  Глава 2
  Дубки отделились от Турчанска, от страны. Границы же остались "прозрачными", без погранпостов. Дубровская республика была небольшой, чтоб ни сказать малюсенькой. В длину - 7 км 321 метр, а в ширину - 3 км 457,5 метров. На карте мира новая республика выглядела и размером, и формой туфелькой-инфузорией рядом, допустим, с медведицей Россией.
  В дубковскую республику входили Дубковск (так переименовали микрорайон Дубки, представленный одним жилым домом) - столица, богатое село Мыкоза и м-а-ленький хуторок.
  Население - 2505 человек, плюс-минус 250 душ.
  В республике процветали земледелие, скотоводство, виноделие и самогоноварение. На хуторе выращивали мак и коноплю.
  По последним данным, на каждый десяток жителей приходилась одна собака, 2 курицы, 15 мышей и 200 тараканов. Ежей и ужей не подсчитывали.
  Должность главы государства, временно, до выборов, исполнял Арнольд Арнольдович Барбаросов. При его непосредственном участии на третий месяц независимости была введена национальная валюта "Дубки" (аналогично доллару США) и "желуди" - разменная монета. Тысячу "дубков" называли, ни "штукой", ни "куском", а "дубом".
  На купюрах всех номиналов был изображен огромный вековой дуб с дуплом. Предполагалось, что через месяц, после выборов президента республики, из дупла будет выглядывать физиономия главы государства.
  С первых же дней независимости в Дубковске стала выходить - не побоюсь этих слов - столичная газета "Правда южного края" - сокращенно "Пюк". Ее возглавил, само собой, звезда журналистики - Зиновий Христофорович Звездюк.
  Итак, республику лихорадило от предвыборной компании. До избрания президента оставалось меньше месяца.
  
  Глава 3
  Луиза Невинная, средняя дочь Изольды Федоровны, тринадцатилетняя девочка с пухлой и розовой от прыщей мордашкой стояла у информационного щита, недавно установленного у входа в дубковский магазин. Она внимательно изучала портреты и программы кандидатов в президенты дубковской республики.
  В верхнем правом углу щита была агитационная листовка Льва Созерцалова. На ней он был в древнегреческой тоге с лавровым венком на голове. В очах творца - вдохновение. Он явно не на земле. Правой рукой художник опирался на массивную "золотую" арфу, в левой держал свиток, на котором можно было прочесть следующее: "Если я, Лев Созерцалов, буду президентом - республика станет Меккой искусств, на планете Земля начнется новая бриллиантовая эпоха возрождения!!! Все дубковцы начнут сочинять стихи, писать маслом, выпиливать лобзиком, вышивать крестиком, ходить на ходулях и лепить снежных баб, если выпадет снег..."
  Из правого нижнего угла щита на Луизу глядел Валет. Он был запечатлен фотографом на крыше дубковского дома. Отец семерых дочерей и одного сына был в темных очках, с длинной и толстой гаванской сигарой в золотых зубах. Пузо свисало над ремнем, руки в карманах широких полосатых брюк. За Валетом виднелась шеренга разномастных антенн. Вдали, у Мыкозы паслось стадо баранов. Программа его была проста и лаконична: "Буду вашей надежной крышей! Сто пудов!"
  В верхнем левом углу щита расположился плакатец с Георгием Барабановым (Тампаксом). На нем он был молоденьким прапорщиком: фуражка по-ухарски набекрень, только вот в глазах - испуг, оторопь, словно из фотокамеры в момент съемки вылетела не птичка, а корова. Под портретом: "Молодым - секс, пожилым - кекс!.. Сильным и здоровым - любовь! Слабым и больным - морковь!"
  Под Жорой был приклеен яркий плакат с Миколой Кренделем, который в потертой Джинсе и рыжей ковбойской шляпе восседал на крупном черном быке-осеменителе. В левой руке кандидат держал двухведерный бочонок из дуба. Правая - вскинута с поучительно поднятым указательным перстом. Микола широко, на всю республику улыбался. Во рту недоставало передних резцов. Он отдаленно напоминал эстрадную звезду Шуру. Лозунг был следующим: "Я утоплю Турчанск в вине! Пейте натуральные мыкозовские вина и будете таким, как Я!!!"
  В центре щита - Арнольд Арнольдович Барбаросов. Он был схвачен фотографом сидящим в просторном кабинете за длинным столом. А.А., глубоко задумавшись, подпирал голову рукой. Позу можно было бы назвать: "Думы о судьбе Отечества..." Обещал дать зарплату и пенсию как в Греции и многое другое...
  Ниже было свежее объявление: "ВЫПОЛНУ ЛЮБЫ ЩЮКАТУРНЫ РОБОТЫ. Село Мыкоза, ул. Деникина (бывшая Чапая) ? 3".
  Тут к щиту подошли две женщины с авоськами. Одна из них, глянув на листовку Валета, заметила:
  - Был двухстворчатым шкафом, а теперь трехстворчатый. Вон репу какую отъел, отпил... - говорившая оценивающе смерила с ног до головы Луизу и добавила: - Совсем еще сыкуха, а губы накрасила, тени навела, собака Баскервилей! Тьфу на тебя!..
  Девочка покраснела, опустила глаза, нервно почесала коленку, на которой из-под розовых колготок проглядывала большая клякса зеленки.
  Женщины вразвалочку пошли к дому. Обидчица Луизы до самого подъезда кого-то зло ругала. Девочка, показав длинный, остренький язычок спинам соседок, вытащила из пакета баллончик с красным аэрозолем и размашисто написала в центре щита, задев Барбаросова: "ПОЦЫ!" Луиза сердилась на мужа сестры. Он редко давал ей на жвачку.
  К шести вечера на улице было темно, как в глубоком колодце. Поскрипывал от ветра единственный в Дубковске старый, ржавый фонарь, который горел последний раз еще при Горбачеве. Моросил мелкий суточный дождь-зануда.
  К информационному щиту бесшумно, по-воровски, подкрались семь девочек с маленькими фонариками и цветными фломастерами.
  - Я разрисую Созерцалова, а вы Тампакса и Барбаросова, - руководила самая рослая. - Вы помните, что папа говорил. Накалякать солдафону рога, крылышки за спиной, "фонарь" под глазом... Папу не разрисовывай, глупая...
  Георгий Барабанов через минуту походил на опереточного получертика-полуангелочка. У Льва появились косички с бантиками, ногти и губы стали ярко-красными. Барбаросов превратился в панка с рыжим гребнем на голове и гитлеровскими усиками...
  - Кренделя не трожьте. Он теперь папин друг. Пусть пока живет... Надо еще расписать листовки у подъездов, на столбах и деревьях...
  
  Глава 4
  Двухкомнатная квартира Зиновия Христофоровича Звездюка - редактора столичной газеты "Правда южного края" ("ПЮК") - стала редакцией газеты и штаб-точкой патриотов недавно образовавшейся республики.
  К полудню в квартире Звездюка собралось двадцать три человека, не считая ручного голубя и белой крысы.
  С крысой на плече пришел Созерцалов. Он приобрел ее для имиджа. Художник был в белоснежных туфлях и черной шляпе, от него за версту несло одеколоном. С голубем спустился с крыши дубковского дома Ангел (он жил в голубятне Созерцалова) - беженец из какой-то кавказской республики. Он был худощав, лыс, горбонос. Похож на орла, только общипанного.
  Также в числе собравшихся был постоянно угрюмый, малоразговорчивый бомж - Черт. Он жил в подвале дубковского дома. К Звездюку пришел погреться. Чертом его прозвали за внешность. Он был отталкивающей наружности. Словно все людские, какие только есть, пороки собрались, переплелись как змеи во время брачных игр, в его фигуре, лице, глазах...
  Собравшиеся выкрикивали лозунги, галдели, перебивая и перекрикивая друг друга, много курили, пили ведрами спиртное и дешевый кофе.
  Пол загажен окурками и плевками. Окурки были и в горшке с толстым, старым кактусом. От сигаретного дыма ело, жгло глаза. Пустые бутылки, бутылочки, флаконы, пластмассовые баллоны из-под лимонада, пива, водки... тройного одеколона стояли и лежали вдоль стен, в углах, под большим шатким столом.
  - Братэллы! (новый вид обращения среди патриотов ввел З. Звездюк. Она - братэллка). Братэллы! Внимание! Мы, наша республика будет процветать, как княжество Монако!..
  - Ура-а-а!
  - У нас, братэллы, - брызгал слюной другой. - Земля жирная, словно сало, сочные, буйные пастбища, бесчисленные стада холеных парнокопытных, океан вина и море самогона, а также большой современный морг, которым пользуется даже Турчанск...
  - Мы все, братэллы, все дубковцы, - горланил третий, - самые талантливые, самые умные и спортивные в мире!
  - Да, и у нас самые красивые женщины! - блеснув толстыми стеклами очков и выпустив дым носом, добавила особь неопределенного пола в розовом парике с тонкой ментоловой сигаретой в нервной руке.
  - Я призываю вас, братэллы, создать свои республиканские вооруженные силы и военный флот!
  - Так у нас же выхода к морю нет иль там к какой-нибудь речке-вонючке, - робко вставил самый трезвый.
  - А-а, вековечная лужа! Я настаиваю!..
  - Надо написать гимн республики! Лева, попробуешь?
  - Легко!..
  Часы уже показывали без пяти полночь, а собравшиеся не спешили расходиться.
  Кто-то из соседей забарабанил по батарее, но и это не охладило пыл полуночников. Раздался звонок в дверь штаб-точки. Все гурьбой ринулись ко входу. На пороге стоял сосед снизу. Он робко пролепетал:
  - Товарищи, уже 12 часов ночи. Можно, извиняюсь, потише?
  - Пошел ты!.. - крикнули нестройным хором патриоты.
  - А-я-яй! Пещерные вы люди!
  - Ах-х, так?! По рылу ему, по рылу!
  Соседу разбили нос в кровь, пинками спустили его с лестницы. Через минут двадцать опять задребезжал звонок. Это был сосед по лестничной площадке:
  - Зиновий Христофорович, уважайте, пожалуйста, соседей. Уже три месяца никому не даете спокойно спать...
  Звездюк враскорячку приблизился к соседу и бросил:
  - Ты нам не братэлло, ты гавнэлло! - и верблюдом харкнул в лицо очернителя.
  Тот всхлипнул и заплакал. Два десятка физиономий, высовывающихся из-за редактора "Пюка", заржали, табуном жеребцов...
  К двум часам ночи большинство электората разошлось спать. Остались самые стойкие. Начались доверительные отвлеченные разговоры.
  - На днях с балкона видел нашу новую соседку, Натали Грудень, - после очередного стакана вина обронил Лев Созерцалов. - Интересная, между прочим, особа, если глядеть издали. Блондинка.
  - Тебе, Лева, кто больше нравятся - блондинки или брюнетки, - поинтересовался Зиновий Звездюк.
  - Брюнетки крашенные в блондинок.
  - Мне рыжие, ядрен-батон, - вставил Жора.
  - А, МНЭ ВСЭ! - добавил Ангел. - А, НАТАЛЫ, Я ТАК ДУМАЮ - РОДОМ С ПЛАНЭТЫ МАРС. ОНА ВО ВСОМ КРАСНОМ.
  - У Грудень талия тоньше моей шеи, ядрен-батон, а ЦЫЦКИ во-о, херсонские арбузы. - Жора развел руки в стороны, словно показывая какую он недавно выловил рыбину.
  - Бабочка без бюста, что я без вдохновения, Жоржо без тампаксов, а ты Зиня без член-корреспондентства, - философски заметил Лев.
  - ГРУДЭН - ЗНОЙНА ЖЭНЩЫНА. МЕЧТА ПОЭТА. ДА, ЛОВА?
  - Да, мечта большого творческого объединения поэтов и прозаиков, Ангел.
  - Что вы в ней нашли? - сделал кислую мину Черт. - Она обычной броской блядской красоты. Порядочной прикидывается. Небось, в Турции с янычарами не один гектар кустов смяла... Вот Сонечка Нетаковская, да!
  - Это ты о странном создании?
  - Да! Женщины, подобные Сонечке жили в девятнадцатом веке. А-а, Грудень ваша тьфу-у! У нее на сердце, а мужское общежитие!
  - Зато твоя Сонечка, - окрысился Звездюк, - на свое первое свидание надела семь трусов и пять лифчиков! Да-а-ас!
  - Ложь!
  - Гавнэллом буду!..
  На улице занимался серый и тихий, словно мышь, рассвет.
  
  Глава 5
  Семейство Айсбергов отдыхало после ужина: жареная курочка и красное вино. Роза копалась в ларце с драгоценностями, Хаим просматривал "Пюк": "Недавно в дубковском морге побывал Вольдемар Владленович Босяко. (Для Дубковска - Валет) - кандидат в президенты нашей свободной республики. Осмотрев помещение, холодильные камеры, пообщавшись с персоналом, он заявил: "... Мы улучшим жизнь людей после жизни... Еще я планирую - это есть в моей программе - построить новое огромное кладбище, так как в нашей республике такового еще пока нет. Мы хороним по-старинке в Турчанске..."
  Ему задали вопрос о стабильности курса нацвалюты по отношению к "Евро". Ответ был прост и ясен: "Хе-е "Дубок" он везде дубок. Он и в Африке бао-бабки. Сто пудов!"
  Мы верим в вас Вольдемар Босяко!
  Зиновий Звездюк".
  На другой странице был материал о Льве Созерцалове. Живой классик недавно посетил мыкозовскую свиноферму, где говорил исключительно стихами. Сначало "ямбом", потом "амфибрахием", к концу перешел на "хорей". Аудитория свинофермы визжала от восторга, хлопала в ладоши, кричала: "Еще! Еще! Еще!
  Одна молодая женщина - любительница изящной словесности - уписалась от избытка чувств...
  О Миколе Кренделе было сообщено кратко. Он вышел в "народ": обошел все винные "точки" Мыкозы, агитируя за себя и принимая везде по стаканчику на грудь. Последнюю и самую проникновенную речь он толкнул в дубковском ресторане "Русалка".
  Георгий Барабанов (Тампакс) у векового дуба бесплатно раздавал средства женской гигиены. Когда заканчивалась десятая коробка, все лицо предпринимателя было в разноцветной помаде от благодарственных поцелуйчиков представительниц прекрасного пола.
  Люди же Барбаросова детям республики раздавали цветные воздушные шарики, их родителям - средства безопасного секса, дедушкам и бабушкам - карманные календарики с портретом благодетеля Арнольда Арнольдовича...
  Хаим, побурчав "босяки", отложил газету в сторону.
  Тихо, ненавязчиво бурчало радио. Сначала передали короткие новости по Турчанску и области. Чуть позже, после рекламы, начался концерт, посвященный дню защитника Родины.
  - Работницы центрального базара, - тараторила дикторша, - сердечно поздравляют своего коллегу, всеобщего любимца Жоржо Барабанова. Для бывшего солдата прозвучит его любимая композиция группы "Ласковый май" "Белые розы". Зазвучала трехаккордовая музыка: "... Белые розы, белые розы..."
  - Розочка, выключи, пожалуйста, радио.
  - Нет, Хаимушка. Я люблю "Ласковый май". Это песня обо мне. Я же белая роза...
  Хаим внимательно посмотрел на жену. Она в задумчивости разглядывала и примеряла на пальцы украшения.
  - Ты сейчас такая загадочная, мой цветочек. Истинно Монна Лиза.
  - ПАСИБА, Хаимушка, - огорченно вздохнув, она капризно обронила, - почему у меня не по десять пальцев на каждой руке? Так бы все свои кольца и перстни надела. Ах-х-х...
  Дверной звонок выдал соловьиную трель.
  - Кого там леший принес, - недовольно пробурчал Хаим Иванович.
  На пороге стояла пестро одетая, низкая и полная, словно тумбочка, цыганка с целым выводком почему-то рыжих, но темноглазых цыганят.
  - Брильянтовая, - обратилась непрошеная гостья к Розе, - дай что-нибудь покушать и, если есть, старые вещи.
  - Хаимушка, тут к нам...
  Не успела Роза договорить, а цыганка с детьми уже ворвалась в квартиру.
  - В чем дело?! - начальственно рыкнул Айсберг. - Вон за дверь!
  - Я погадаю, брильянтовый. Всю правду скажу. Только не выгоняй.
  - Ладно. Гадай, - смягчился Хаим Иванович. - Вали Кулема, потом разберема.
  - Я гадаю по глазам. О-о-о, я вижу ты мудр, как дедушка моего мужа. С царем в голове. Только царь с придурью. Тебе больше века и проживешь еще 101 год и 3 дня. И будет еще две жены, три собаки и две кошки с котятами, много-много тараканов. О-о-о, вижу-вижу! Будет попугай по кличке Гоша. О-о-о!
  - Ну, хватит-хватит! Розочка, дай-ка ей луковицу маленькую, а от меня лично дедушке твоего мужа... Кто у тебя муж?
  - Ян Задралвмах. Живем на хуторе.
  - А, дедушке или мужу дарю кепку из крокодиловой кожи. Ее носил мой дед, потом отец, теперь я. Ей полтора века, а она, еще хороша...
  - Спасибо, брильянтовый, спасибо! - благодарила цыганка.
  Прошло с полчаса - опять запел дверной звонок.
  Это был агитатор. Он вручил Розе увесистую пачку программ, портретов, призывов и календариков от кандидатов в президенты республики.
  - Хаимушка, что с ними делать-то?
  - Мягкую бумагу, мой цветочек, в сортир, а плотную положи у буржуйки. На растопку пойдет.
  
  Глава 6
  Роза, ожидая подружек, решила испечь к чаю булочки с маком и изюмом. Замесила тесто, включила электродуховку. Через три минуты из всех щелей духовки стремительно побежали рыжие пруссаки - целый полк тараканов.
  Она огорченно вздохнула, смахнула слезинку и стала печь булочки.
  Хаим Иванович в это время в ближней лесополосе делал дыхательную гимнастику по методу Авдотьи Бугайло для укрепления мужской силы. Далее он планировал совершить десять кругов неторопливым шагом вокруг дубковского морга.
  Подружки завалились скопом. Сели за стол, стали пить чай, есть и нахваливать булочки.
  - А с чем это они у тебя, Роза? - спросила мать-Сорока.
  - С изюмом.
  - Как будто изюминка на таракана похожа? Да, ладно. С мясом, так с мясом. Кстати, - продолжала старшая Сорока, - в магазине фарш беру КУРЯЧИЙ. Дешевый, а есть можно.
  - Это из окорочков Буша, - вставила Изольда Невинная.
  - Сомневаюсь, скорее из курячих ЖОПОВ.
  - Мам! - хотела остановить ее дочь.
  - Что, мам? Я правду говорю, правду. А сервилат ваш турчанский из коровьих и свинячих сисек и писек! Вот! Правду говорю!
  Лиза Сорока пошла пятнами.
  - Давайте сменим тему, - предложила Невинная, - как муж Эдик? Работает?
  - Работает.
  - Ест, наверное, за пятерых?
  - Да.
  - Он у нее не прихотливый, но прожорливый, - добавила старшая Сорока, подумав, продолжила. - Я ему как-то коровью лепешку поперчила, посолила и разогрела. Так он трескал - за уши не оттащишь. Потом говорит: "Спасибо, мама! Очень вкусный омлет..."
  - Мам, ну, что ты несешь?!
  - Что, мам, я правду говорю, правду!
  - Давайте сменим тему, - почесав спину, обронила Изольда. - Я, например, очень устала от предвыборной компании. Кругом эти агитационные листовки. И в подъездах, и на улице, и на столбах... Сколько от них мусора. И в газетах. В "Ике" и "Пюке" нечего почитать. Раньше о звездах кино и эстрады печатали, а теперь один рожи кандидатов. О звездах интереснее. Кстати, как вам наши новые соседки Натали Грудень и Сонечка Нетаковская?..
  Изольда, как женщина, у которой не сложилась личная жизнь, была до неприличия любопытна, проявляла нездоровый интерес ко всяческим сплетням, пикантным мелочам, касающимся ее соседей и сослуживцев.
  - Говорят, Грудень за морем путаной была, - заметила Роза. - А теперь, вроде бы, на пенсию путанскую вышла.
  - Так она же еще бюкса в теле. Какая пенсия, - была озадачена мать-Сорока.
  - Мам, что за слово "бюкса"?
  - Цыц, Лизавета!
  - Путаны, те же балерины, до сорока лет на пенсию выходят, - со знанием дела сказала Невинная. - Дальше просто или вокзал или междугородняя трасса за гроши.
  - А Сонечка противоположность Натали, - заметила Роза, допивая четвертую чашку чая и доедая пятую булочку.
  - Да, она тютьти-фрутьти. Дамочка. Наряды какие-то нелепые, шляпки, муфточки. Видно из бабушкиного сундука, - икнув, зло бросила старшая Сорока.
  - Мам!
  - Что мам?! Я правду говорю, правду!
  Подружки Розы до прихода ее мужа выпили ведро чая и съели все булочки. Расцеловавшись, ушли.
  Этажом выше, над Айсбергами, гудели: музыка, крики, хохот, топот ног. У Розы с Хаимом раскачивалась, мигая лампочками, люстра. К утру утихомирилсь. Но после вакханалии, наверху стали громко, мягко говоря, пукать. После каждой "очереди" раздавался пьяный мужской гогот и истеричное женское хихиканье.
  Айсберг, ворочаясь на скрипучей тахте, бурчал:
  - Босяки! Страна босяков!
  
  Глава 7
  - Шо там пукнул "Пюк"? - сострил вслух предприниматель Петр Петрович Брынзовский, подмигнул барменше Жанне и развернул свеженький, хрустящий номер газеты. Он сидел в помещении вагончика-ресторана "Русалка", потягивал небольшими глотками горячий шоколад и курил дорогую ароматную сигарету.
  Прочитав в газете текст гимна республики Льва Созерцалова, он обронил:
  - Шо-то он мне напоминает. Похожее я уже где-то слышал?..
  Со скрипом открылась дверь ресторана. Галдя, перебивая друг друга, вошли Созерцалов, Барабанов и Звездюк. Они заказали пиво и присели за столик к Брынзовскому.
  - Братэллы, давайте перед вакханалией, - зачирикал весенним воробьем Зиновий, - споем новый гимн республики.
  Мужи Дубковска встали и, гордо задрав носы, запели:
   Хоть мала республика родная.
   Много в ней вина, свиней, дубов.
   Я другой такой страны не знаю,
   Где так много умненьких голов...
  - Гениально! - подытожил Звездюк.
  - Плох тот графоман, который не хочет стать бо-о-ольши-и-им писателем, - изрек Созерцалов.
  - Кстати, не по теме скажу, ядрен-батон. Вчера видел Натали Грудень. Она стояла на своем балконе и смотрела в подзорную трубу на Мыкозу.
  - Может, крепких мужиков высматривала?
  - Скорее жеребцов, ядрен-батон!
  - Надо бы к ней вечерком на чаек заглянуть. Проинтервьюировать.
  - Я тоже давно подумываю об этом. Не женщина, а пожарная машина...
  Друзья с жадностью принялись за пиво с соленой килькой.
  Брынзовский, развернув "Ик", сказал:
  - О-о, и в этой газете гимн напечатали. Лева, гимн грандиозный, но што-то похожее я уже где-то слышал. И музыка знакомая.
  - Все в этом мире, Петруша, повторяется! Все!
  - Петр Петрович, - поправил Брынзовский. - О-о, тут о Жорике статья. Прочитать?
  - Прочти! Вслух.
  Пока читал Брынзовский, Жора багровел, зеленел, шел пятнами. Когда же чтец сообщил что "... Георгий Барабанов, служа прапорщиком, будучи начальником продовольственных складов, откармливал двадцать собственных свиней, урезая солдатский паек вполовину..." Жора заревел гиппопотамом:
  - Ложь! Наглая клевета! Свиней было восемнадцать! Кто написал это? Какая свинья подложила свинью?
  - Петро Пискун, - прочитал Брынзовский.
  - Поймаю - удавлю! Если говорить взаправду, то я был командиром подводной лодки, ядрен-батон, - остыв, Жора хрипло прошептал. - Только т-с-с! Никому!
  - Ну ты, родной, загнул!
  - Во-о, грузит!
  - Гавнэллом буду! Это моя легенда, будто я в армии был прапорщиком, - доказывал Тампакс, допивая четвертую кружку пива, - а на самом деле командиром атомной подлодки.
  - Чем докажешь?
  Георгий Барабанов спешно расстегнул рубашку и показал под ней не первой свежести тельняшку.
  - Ну-у, это как-то не того!
  - Вот еще! - Жора стал всем совать в нос свой рыжий от веснушек и волос кувалдовый кулак, на котором была татуировка "Жора+Софа". Знак "плюс" отдаленно напоминал якорь. - Софа - это засекреченное название подлодки, ядрен-батон...
  - О-о, тут еще о Леве есть информация, - шурша "Иком", перебил пьяную тираду Тампакса Брынзовский.
  В статье было написано, что у живого классика по отцовской линии прапрадед, был лесным разбойником - грабил достойных людей. Имел бороду лопатой и большой окровавленный топор за поясом. А по материнской линии Созерцалов из князей Долгоносовых, которые были из отъявленных прохиндеев, самодуров, пьяниц, карточных шулеров, распутников... Будто бы пробабушка Льва еще девушкой согрешила с 96-летним князем. Она Долгоносову перед сном не только мыла ноги и пятки чесала...
  - Чушь! - воскликнул художник. - Кто этот грязный писака?
  - Подпись "Серж Свистун".
  - Зиня, кто такой Свистун?
  - Да, Зиня, ты знаешь Пискуна? Ядрен-батон?
  - Первый раз слышу. Гавнэллом буду!
  - Зиня, а че ты моргалки прячешь и дрожишь? А-а, ядрен-батон?
  - Мне стыдно за своих коллег.
  - Темнишь, член-корреспондент. Не за себя ли тебе стыдно? Стилем-то твоим попахивает, твой язык, - напирал Лев.
  Барабанов схватил редактора "Пюка" за грудки:
  - Признавайся, гавнэлло!
  - Меня заставили, заставили силой. Обещали замо-очить, если не напишу.
  - Кто заставил?
  - Не могу сказать.
  - Тебе, гавнюк, заплатили?
  - Самую мелочь.
  - Сколько?
  - О-обещали ку-упить "Запо-орожец" для ре-редакции, а мне лично гра-амоту.
  Болезненно бледный Созерцалов, со сжатыми до синевы губами, взял со стола кружку с пивом и вылил ее содержимое в штаны редактора. Жора же ногой выбил из-под Зиновия стул. Тот, по-бабьи вереща, грохнулся на пол.
  Очерненные друзья встали и, пошатываясь, пошли к выходу. Лев, задержавшись в дверях, посоветовал Звездюку:
  - Лучше бы ты, Зиня, хрен на базаре за двадцать копеек показывал, чем это... Эх-х!
  
  Глава 8
  В Турчанске отмечали день города.
  На стадионе прошел футбольный матч между сборными предпринимателей и налоговой инспекции. Налоговики с хоккейным счетом выиграли. В центральном парке днем выставлялись экзотические животные (удавы, крокодилы, слоны...), которых принесли, привели их хозяева. В доме культуры был слет непризнанных гениев. В барах, ресторанах, забегаловках рекой лилось пиво и вино, ручьем водка и коньяк, хот-доги, мороженое, семечки... шли "на ура".
  В марте смеркается рано.
  Сонечка Нетаковская сиротою стояла у памятника основателя Турчанска. В тонких, нервных ее пальчиках дрожал лепестками чахлый, парниковый тюльпанчик.
  - Почему вы не живете в наше время? Если бы вы жили сейчас в Дубковске, то я бы хотела, чтоб вы стали нашим президентом. Вы настоящий, настоящий рыцарь!
  - Кхе-кхе. Сы-ро се-год-ня, - кто-то сказал металлическим голосом по слогам.
  - Кто здесь? Кто? - встрепенулась Сонечка.
  - Не тре-вож-тесь, су-да-ры-ня. Э-то я, па-мят-ник.
  - Вы говорите? У меня плохо с головой?
  - Нет. Все нор-маль-но. Я нес-коль-ко раз в год, су-да-ры-ня, о-жи-ва-ю и де-ла-ю ноч-ны-е про-гул-ки. Сос-та-ви-те мне ком-па-ни-ю?..
  Сонечка пригласила памятник к себе домой на жасминовый чай.
  - Вы, наверное, проголодались? Я к чаю сделаю вам бутерброд, - она суетливо открыла хлебницу. В ней лежала сморщенная сосиска. - Странно! Сегодня в обед купила хлеб. Где же он?
  - В хо-ло-диль-ни-ке, су-да-ры-ня, пог-ля-ди-те.
  Хлеб оказался в морозильной камере. Он покрылся инеем, стал твердым, хоть орехи им коли.
  Сонечка покраснела, виновато пролепетала:
  - Какая я рассеянная! Сочиняла стишок и все перепутала. Сосиску положила в хлебницу, а булку в холодильник.
  - Бы-ва-ет, су-да-ры-ня. Сти-хи-то сво-и пуб-ли-ку-е-те?
  - Да. Лет пять назад одно в "Ике" было. Они у меня о любви и смерти. Подписываюсь: "Дева в белой шляпе с черной вуалью"...
  - Ро-ман-тич-но!
  - Я люблю все романтичное. Рыцари, замки, любовь и кровь. Хочу романтизма, а его нет!
  - Да. Ны-неш-ни-е муж-чи-ны в боль-шин-стве вя-лы-е, хлюп-ки-е... Цветы да-ряд толь-ко на 8-е маар-та.
  - Таких, как вы, уже нет.
  - А, ка-кой я?
  - Высокий, статный. С орлиным взором, нос с горбинкой, гусарские усы...
  - При жиз-ни я был дру-гим. Был не-вы-сок. Слег-ка пол-ный. Нос кур-но-сый, у-сов не но-сил.
  - Что-то я не понимаю?
  - Та-ким ме-ня у-ви-дел скульп-тор. Фан-та-зи-я ху-дож-ни-ка. И в э-том об-ли-ке я се-бя чувст-ву-ю не у-ют-но. По-верь-те. Ис-то-ри-я. Лю-ди, пи-шу-щи-е ис-то-ри-ю, од-них не зас-лу-жен-но воз-но-сят, дру-гих под-ло у-ни-жа-ют. Та-ков че-ло-век, су-да-ры-ня...
  - Да, я чем больше узнаю людей, тем мне больше нравятся рыбки!
  - Ка-ки-е рыб-ки?
  - У меня в зале, на журнальном столике стоит трехлитровая банка с водой. В ней живут два маленьких карасика. Ее зовет Джульетта, а его Ромео. Правда романтично?!
  - Прав-да.
  - Хотите я вам, что-нибудь сыграю на фортепьяно?
  - Хо-чу.
  - Идемте в комнату.
  ... Полилась музыка.
  - Э-то вальс Шо-пе-на но-мер семь, - уточнил он, когда умолк последний звук.
  - Да. Сейчас, к сожалению, один из ста разбирается в классической музыке. Хотите свой романс спою?
  - Хо-чу.
  Сонечка не успела спеть и двух куплетов, задребезжал телефонный звонок. Из трубки раздался глухой, простуженный голос:
  - Ты опять, звезданутое создание, воешь на луну? Достала!..
  - Вы поб-лед-не-ли. Что-то слу-чи-лось?
  - Да, нет. Голова закружилась. Сосед через стенку пожелал спокойной ночи.
  - Вос-пи-тан-ный.
  - Да. Очень воспитанный.
  - Мне по-ра, су-да-ры-ня.
  Задержавшись у выхода памятник сказал:
  - Сво-е счасть-е вы, су-да-ры-ня, най-де-те у му-сор-но-го ба-ка и-ли в ле-та-ю-щей та-рел-ке при-шель-цев из кос-мо-са...
  
  Глава 9
  Был вечер.
  Натали Грудень в бархатном халате тона гнилой вишни уже битый час прихорашивалась у трюмо. Она ждала Вольдемара Владленовича Босяко. Он обещал заглянуть вечерком на огонек и подробно рассказать о своих взглядах на дальнейшее развитие свиноводства и виноградарства в стране.
  Тонко зазвенел колокольчик - хозяйка не любила электрозвонков.
  Грудень кокетливо показала язычок своему отражению в зеркале и, не торопясь, павой поплыла к дверям.
  На пороге стоял Жора. Он был похож на жениха. В одной руке шампанское, в другой.., а в другой - банка свиной тушенки. Выражение физиономии было торжественно глупым.
  - Можно, ядрен-батон?
  - Заходи, раз пришел.
  Торговец снял маскировочного окраса куртку и кепку, не разуваясь потопал на кухню.
  - Раздавим шампунь?
  - Наливай, раз принес.
  Только Барабанов сорвал с горлышка бутылки серебристую фольгу и тут зашелся дверной колокольчик.
  - Кто бы это?
  - Не знаю.
  - Что делать?
  - На, на балкон!
  - На балконе холодновато! Может в шкаф?
  - Нет! Все туалеты помнешь! На балкон!
  - Может куда-нибудь не туда, ядрен-батон?!
  - Ты упрямый. В прошлой жизни, случаем, не был ослом?
  - Хорошо-хорошо! - бывший прапорщик, забыв о куртке и кепке, выскочил на балкон.
  Незваным гостем оказался Лев Созерцалов. Он элегантно поцеловал женщине ручку и протянул бордовую, стосантиметровой длины, розу. Запах созерцаловского одеколона напрочь перебил еле уловимый аромат цветка.
  - Оля-ля, вы, наверное, поэт?
  - Не только. Я прозаик, драматург, переводчик с китайского, живописец-примитивист, драматический артист, музыкант, фотохудожник.., а с недавнего времени я еще и гимнист!
  - Как-как?
  - Я автор гимна нашей свободной республики!
  - О-ля-ля, для меня это большая честь.
  Лев раздеваться не стал. Он только снял свои белоснежные туфли и черную шляпу. Нерешительно вошел в зал, присел на краешек дивана. Он хотел уж было прочитать Натали свою новую поэму о фее в красном, но тут снова предательски залился колокольчик.
  Лев зайцем бросился на балкон.
  - Ни секса, ни кекса, - огорченно вздохнув, обронила Натали.
  Крашеную блондинку с пышным бюстом ослепила фотовспышка.
  - О-о-о-ля-ля! - испуганно воскликнула она, закрывая глаза.
  Фотографировал Зиновий Звездюк.
  - Не пугайтесь! - редактор "Пюка" схватил ладонь Натали и крепко ее сжал, поддерживая и успокаивая женщину. Почувствовав холодную и влажную, подобную лягушке, руку нового гостя, Грудень брезгливо отдернула свою: - Что вы хотите?
  - Я слышал, что вы недавно приехали из Турции. Хочу написать статью о жизни наших девушек в султанских гаремах!
  - Я не жила в гареме.
  Зиновий заскочил в коридор квартиры, прикрыл дверь:
  - Ну, тогда может расскажите о других, - он достал из кармана диктофон. Хотел его включить. Увы, напомнил о себе беспокойный колокольчик.
  - На балкон! - шепотом скомандовала Грудень.
  - Что?
  - Вон на балкон!
  Зиновий на цыпочках засеменил к балконной двери.
  Это пришел Вольдемар Владленович Босяко.
  - Я не стал покупать цветы. Они все равно завянут. Не стал покупать конфеты - от них полнеют. Не стал покупать вино - от него глупеют... На те, ягодка, зелененькую, - криминальный авторитет Дубровска протянул Натали потертую пятидолларовую купюру.
  "Да-а, уж, - подумала Грудень, - в Турции мне в двадцать раз больше давали".
  Натали, скинув халат, нетерпеливо ждала Валета в постели. Тот же не торопясь, мурлыча в нос, раздевался. Когда на нем остались только увесистый золотой жгут и белые носки в голубенький цветочек, зашелся смехом наш старый знакомый - колокольчик.
  - Ты кого-то ждешь?
  - Нет!
  - Спрячь меня! Скоро выборы. Мне не нужен компромат...
  - На балкон!
  Вольдемар Владленович, забыв о своих вещах, быком ринулся на балкон.
  - Здрасти, королевна! Дай-ка что-нибудь поесть моим детишкам, - цыганка указала рукой на семерых рыжих зачуханных мальчуганов. - Или вещи какие-нибудь... Ты любишь мужчин и они тебя любят, - говорила гадалка, пристально глядя в болотные глаза Натали. - Было у тебя их много. Лысые и кучерявые, дряхлые и юнцы, миниатюрные и гиганты, белые, черные и желтые... Счастлива по-женски ты была особенно с двумя. Вижу-вижу. Это были 124-й и 3007-й. У тебя еще будет много мужчин, королевна. Тебе почти все нравятся, и ты не знаешь слова "нет". Ты из дающих... О-о-о, какая хорошая черная шляпа!
  - Бери за гадание. Бери все!
  Жена Яна Задралвмаха сложила в мешок из-под картошки все вещи Валета, куртку и кепку Жоры, шляпу и туфли Льва. Раскланялась. Выходя из квартиры, добавила:
  - Тот, который был у тебя передо мной, станет бо-о-льшим человеком.
  ... В балконную дверь постучали с улицы.
  - Ты кто? - была удивлена Натали.
  - Я АНГЭЛ. ЖЫВУ В ГОЛУБЯТНЭ НА КРЫШЭ. ГЛЯЖУ ВЫЛЭЗ ОДЫН НА КРЫШУ, ПОТОМ ДРУГОЙ, ТРЭТЫЙ, ЧЭТВЕРТЫЙ СОВСЕМ ГОЛЫЙ... ДВЭНАДЦАТЫЙ ЭТАЖ. ДУМАЛ СОН. ПОДОШЕЛ К КРАЮ. ГЛАЖУ С БАЛКОНА ЛЭСТНИЦА НА КРЫШ. СТАЛО ЛУБОПЫТНО. ЧТО ЭТО ВСО ЗНАЧЫТ?
  - Любопытный ты, как старая баба!
  - ЗАЧЭМ, ДОРОГАЯ, ОБЫЖАЭШЬ?
  - Ладно, проходи, раз зашел. У меня шампусик есть и тушенка. Сегодня - кино и немцы. В одном фильме или книге к одной стерве мужики косяком валили. Она их еще в мешки трамбовала...
  Прошло полчаса. Из спальни Грудень неслись возгласы:
  - О-ля-ля, ты ту-уро-о-ок!
  - Я ГОРЭЦ!
  - О-о-! Нет, ты турок!
  - Я ГОРЭЦ!
  - Ту-у-ро-о-ок!.. Мой, о-о-о, я-яныча-а-аррр!..
  
  Глава 10
  - Ты, Ян, цыган, а рыжий. Почему? - поинтересовался Микола Крендель, глубоко затягиваясь "беломориной", набитой травкой.
  - Меня младенцем подкинули цыганам, - отвечал Задралвмах, ковыряясь мизинцем в желтых от табака зубах. - Они меня вырастили. Стал среди них своим. Женился на цыганке...
  - Цыган и рыжий! Хи-хи-хи...
  - У тебя я вижу приход начинается. Хихочки, хахочки пошли.
  - Да. Хи-хи-хи, хороша конопля.
  - Знаю, что хороша. Ко мне из Турчанска за ней на мерсах приезжают.
  - А на "запорах" не приезжают? Хи-хи-хи!
  - И на "запорах" приезжают. Я хочу в этом году больше земли засеять коноплей и маком. Спрос с каждым годом увеличивается... Ты, Микола, надолго у меня?
  - Думаю, на недельку. Валет мне сказал, шоб я пока где-нибудь отсиделся. Не высовывался.
  - Это все из-за выборов?
  - Да. Хи-хи-хи. Говорят, недавно Валет с голым задом и хреном наперевес по Дубковску бегал. Соседка его, дверь рядом, собралась с собакой погулять вечером, а тут Вольдемар Владленович в одних белых носочках. Хи-хи-хи! Вся республика об этом тренькает. Ну, шо, хи-хи-хи, пойду я в бар "чернила" пить.
  Микола Крендель привез с собой на хутор Яна Задралвмаха десять ведер вина. На чердаке дома они установили пятидесятилитровый бак, от которого шла трубочка из-под медицинской капельницы. Под баком, с трубочкой во рту, на большом ворохе сена, рядом с теплой печной трубой и расслаблялся кандидат в президенты.
  Первые два дня Крендель кое-как спускался из "бара", выкуривал "косяк" с хозяином хутора и поднимался опять на чердак. На третий день он был пьян в стельку. Не смог подняться и сходил по малой нужде под себя.
  Март шел на ущерб. Была теплая ночь, цвели абрикосы.
  Крендель, глядя в маленькое чердачное окошечко, любовался звездным небом, мечтал, даже пытался сочинить стих о том, что месяц - это пастух, а звезды - стадо. Когда он в полузабытьи искал рифму к слову "звезды", его бесцеремонно, этаким мешком с комбикормом, подняли за руки и ноги и понесли. От испуга и злости Микола вспомнил всех, святых и грешных. Плевался, кусался, лягался, но схватка у незнакомцев была бульдожьей. Лоб у Кренделя похолодел, словно его окунули головой в прорубь...
  
  Глава 11
  За неделю до выборов в столичной дубковской газете "Пюк" можно было прочитать следующее: "...У всех на носу 1 апреля, у всех на языке выборы президента республики. Я себе и всем гражданам свободной республики задаю вопрос: "Неужто опять лилипуты? Неужто опять они будут пить нашу кровушку и трепать истрепанные нервы, сеять страх и панику в рядах братэлл и братэллок? Отвечаю за себя и всех: Нет! Нас голыми руками, ногами и задами не возьмешь! Не на тех, понимаете ли, нарвались!
  Я, Зиновий Христофорович Звездюк - самый главный редактор страны, задал каверзный вопросец кандидату в президенты Вольдемару Владленовичу Босяко:
  - Вы намедни голышом бегали по Дубковску. Как это понимать?
  - Да, я этого не скрываю. Бегал голышом. Я с детства занимаюсь спортом. Помню, еще мальчишкой я всех метче стрелял из рогатки. Никто из ребят двора не мог выбить, точнее разбить, из пяти пять. А я, сто пудов! Мы стреляли по фонарям. Наш район так и назывался "Район разбитых фонарей". Также я любил и люблю умственные виды спорта. Я был в классе чемпионом по шашкам, вернее по народной шашечной игре "Чапаев". Сто пудов! Когда подрос, мог на спор одним махом выпить большой флакон "Тройного одеколона" или "Шипра"...
  - В народе этот вид спорта называют литрболом, - уточнил Звездюк.
  - Да-да. Литрболом. У меня вся жизнь связана со спортом. А на днях я решил стать моржом. Да-да! Ты не ослышался. Зимой вода в проруби очень холодная, сейчас потеплее. Весна все-таки. Вот я и решил начать водные процедуры. Разделся у турчанского мясокомбината. Залез в воду, искупался, получил заряд бодрости. Вылез, а вещей нет. Я и сделал пробежку до хаты, чтоб снежным бабом не стать, сто пудов.
  - Кто же мог украсть ваши вещи, Вольдемар Владленович?
  - Я думаю, что лилипуты. Носки же не взяли. У них размер ноги маленький, с гулькин нос. Все наши беды от лилипутов, сто пудов!..
  Я, Зиновий Звездюк, считаю, что комментарии излишни. Кстати, о лилипутах. Два дня назад, ночью пропал любимец Мыкозы, кандидат в президенты Микола Миколаевич Крендель. Где его не искали. Увы, нигде нет. Он отдыхал, набирался сил на хуторе у Яна Задралвмаха...
  Что же это получается? Сначала вещи пропадают, потом люди, и какие люди - наша гордость! Что дальше?
  Братэллы и братэлки, будьте бдительны!
  Ваш Зиновий Звездюк".
  
  Глава 12
  Сонечка Нетаковская вышла выбросить мусор. Приближаясь к мусорным бакам, она издали увидела возле них неряшливо одетого мужчину. Он вяло, брезгливо рылся в одном из контейнеров.
  "Тихий ужас. Какой он отталкивающей внешности. Таким же, наверное, был Квазимодо", - подумала девушка.
  Незнакомец выудил из мусора заплесневевшую корочку хлеба и стал ее, аппетитно похрумкивая, уминать. У Сонечки от увиденного участился пульс.
  - Вы хотите кушать?
  - Да, есть немного, - глухо ответил незнакомец, не поднимая глаз.
  - У меня дома есть макароны "по-флотски". Только вместо мяса тушеная морковь. Хотите?
  - Да, - ответил Черт.
  ... После макарон они пили чай.
  - Я не простой бомж, кхе-кхе, - рассказывал Черт. - У меня два высших образования. Философское, а второе - культура и язык Монголии, кхе-кхе. Как я дошел до такой жизни вы, Сонечка, уже знаете.
  - Откуда этот запах? Может с улицы? Жгут что-то? - засуетилась Нетаковская.
  - Это от меня, - признался он, и тихо заплакал.
  - Ой, простите, Генрих. Я не хотела вас обидеть.
  - Ничего-ничего. Я к этому привык.
  - Давайте я нагрею воды и вы помоетесь. А-а, Генрих?
  - Можно. Я уже с год не мылся. Чухаюсь весь.
  После мытья Черт-Генрих снова пил чай. Он сидел за столом в кремовом кремпленовом костюме. Костюм был Сонечке памятью об умершем дедушке.
  - В подвале страшно? - допивая третью чашку чая, спросила она.
  - Ничего, только много блох. Сыро. Темно. Кхе-кхе.
  - Тихий ужас! От сырости и холода, кашляете?
  - Наверняка.
  - Костюм, который на вас, ваш. Я еще из старого своего желтого свитера свяжу вам длинные, теплые носки и двойную шапочку с бумбочиками.
  - Это не поможет, кхе-кхе.
  - Не поможет? - была озадачена Сонечка. - Да, вам нельзя в подвале. А, если, а-а, если у меня на кухне? Я дам вам раскладушку, ночуйте на кухне. Согласны?!
  - Как-то неловко, Сонечка.
  - Ловко, ловко... - уговаривала она.
  
  Глава 13
  В продолжение, как и в первой части истории, отсутствует 13 глава. Автор по-прежнему остается "язычником". В меру поклоняется СЛОВУ (цензурному и нецензурному), доброму вину, крепкому табаку, женским прелестям и, само собой, Матушке-природе...
  
  Глава 14
  "...Шо это? Чертовщина! Вроде бы чуток выпил, а вже черти мерещатся. Во-во, харя какая зеленая... Уши лопухами, носяры, как пятаки у кабанчиков. Ух-х, ма-а-а!" - не на шутку испугался Микола, увидав перед собой двух покрытых зеленоватой шерстью существ.
  - Кыш, нечистая, кыш-ш! - он вяло взмахнул рукой и ненароком ударил по уху одного зеленого.
  "Значит, не мерещится. Значит, они взаправду есть..." - вмиг протрезвев, судорожно подумал Крендель.
  - Вы кто? - спросил скрипучим голосом один из "чертей".
  Микола, с трудом приподняв тяжелую от хмеля голову, обнаружил себя не на чердаке, а в небольшой круглой комнате со стенами стального тона.
  - Вы кто? - повторился вопрос.
  - Кре-енде-ель я-я, Кре-ендель, - заикаясь, ответил кандидат в президенты.
  - Крендель? - округлил глаза зеленый. - Вы имеете какое-нибудь отношение к витой, сдобной булке в виде восьмерки?
  - Ка-ака-я е-еще бу-улка-а? Я-я че-ело-овек! Во-от, чело-о-овек!
  - Вы живете целый век?
  - Ка-а-ак по-о-олучится-я!
  - Надо освободить его от страха, - сказал второй из зеленых. - Пусть успокоится.
  Одно из существ массажировало Кренделю маковку, другое чесало пятки. Микола истерично гоготал с минуту. Успокоившись, спросил:
  - А, вы, зелененькие, кто будете?
  - Мы из созвездия АЙДАБАРАН. Меня зовут Ёкалэ Мэнэ, - представился толстый. - Я командир летающей тарелки. А это мой помощник Ёпэрэ Сэтэ.
  - Ну, и имена!
  - У тебя, землянин, не лучше.
  - А как вы научились трендеть по-нашенскому? - осмелел пастух.
  - Мы читаем подсознание землян. Можем им управлять при желании.
  - Вы можете внушить какую-нибудь мыслю толпе людей?
  - Легко!
  - У меня есть дружбан, - сыпал Микола. - Он сказал, что если станет президентом нашей дубковской республики, то даст мне стадо в тридцать три барана. Мы договорились с ним, я должен отдать ему голоса своих избирателей. Зовут его Вольдемар Владленович Босяко. Выборы через несколько дней. Первого апреля. Ёкалэ и Ёпэрэ, поможете? А-а, братэллы? Сможете внушить избирателям? Он единственный и самый лучший из всех кандидатов для нашей республики президент!..
  - Что взамен? - поинтересовался Ёкалэ.
  - Да? - поддержал своего командира тонкий Ёпарэ.
  - Шо взамен?! А-а, взамен я научу вас пить философскую жидкость. Во-о!
  - Философская жидкость?
  - Я ею называю вино, самогон, пиво. Все это располагает к философии.
  - Маловато! - был неприклонен Ёкалэ.
  - О-о! Я вас еще научу пускать дым из носа и РОТА. Научу курить табак.
  Зеленые скривились.
  - А, на третье, - не унимался Микола, - научу вас художественному мату!
  - Это как?
  - Например, - Крендель прикурил папиросу и выдал: - На хрена вы, хрены, выхреначиваетесь на хрен!..
  - Классно! - воскликнули гуманоиды, и у них от удовольствия зашевелились уши.
  
  Глава 15
  Первого апреля в дубковской республике прошли выборы. Из апрельских номеров "Пюка" можно было узнать: "...Выборы прошли с шуточками, прибауточками. Все-таки ж 1 апреля. Иностранные наблюдатели были удивлены - львиная доля (98%) избирателей проголосовала за Вольдемара Владленовича Босяко. Сейчас говорят, что это стало возможным, благодаря М.М. Кренделю, который 31 марта "ушел в тень" и попросил народ голосовать за Босяко.
  Вот что сказал первый президент дубковской республики член-корреспонденту "Пюка":
  - Я тут прикинул хрен к носу и решил открыть на территории республики, на окраине столицы, за моргом межрегиональный сэкэнхэндовский рынок. Думаю, сто пудов, что республику в ближайшие месяцы ждет космический экономический взлет!.."
  "...13 апреля в дубковскую республику приезжала делегация из далекой Монголии. Гости были встречены хлебом-солью и вином. Страна степей, кибиток, лошадей Пржевальского первой признала нашу республику державой. Глава монгольской делегации заметил (перевод): "В вашем доме, как в лучших домах и кибитках Улан-Батора..."
  "26 апреля начал свою работу новый рынок. Здесь можно купить вещи (б.у.) - от нижнего белья до электроприборов от ведущих фирм мира, а также просроченные продукты питания. В честь открытия межрегионального рынка был проведен конкурс на звание "Золотая глотка". Десять богатырей республики (самые стойкие к спиртному) состязались в народном виде спорта - литрболе. Победителем стал любимец Мыкозы Микола Крендель. Он только после ведра славного мыкозовского вина почувствовал легкое головокружение. Вот, что сказал победитель: "Я, Микола Крендель, за 25 лет сознательного и регулярного принятия "на грудь", стал здоров, багров и крепок, как дуб. Моя жена подсчитала, что я за все эти годы пропил два десятка новых "запоров"... Я лично не жалею. Здоровье дороже железяк"!
  "Я, Зиновий Христофорович Звездюк - самый главный редактор республики, после приятного вечера в столичном ресторане "Русалка", обнаружил у вековечной лужи окаменевшие фекалии мамонта. Некоторые мракобесы считают, что это застывший цементный раствор. А, я настаиваю! Это фекалии, т.к. на территории дубковской республики, в ледниковый период паслось, иначе говоря, столовалось на сочных, буйных наших травах последнее стадо последних мамонтов. Вот так-то вот! А вы говорите раствор, раствор..."
  
  Глава 16
  Был солнечный майский день. Дубковский сэкэнхэндовский базар кипел, бурлил.
  По торговому ряду, лузгая семечки, важно шествовал начальник турчанской тюрьмы майор Поцелуев. На три шага отставал от шефа старший сержант Дуськин. Он, как бы, соблюдал субординацию и, в то же время, прикрывал собою откормленный, холеный зад начальника.
  Поцелуев остановился у одного торгового стола. Тут, не по годам телесноразвитая школьница сняла при всех юбчонку, ослепив торгашей и покупателей апельсинового тона трусиками. Не торопясь стала натягивать на себя белесые бэушные джинсы.
  - Доня, поквабся, - торопили ее мама, - а то не того как-то!
  Девочка, краснея и потея, кое-как влезла в джинсы. Казалось еще мгновение, и они лопнут по швам, но все, к счастью, обошлось.
  - А-а, ну повернись-ка ко мне спиной, доня, - глядя на ядреный зад дочери, женщина всплеснула руками и воскликнула: - Они тебе к лицу, доня! Берем! Сколько с нас? - обратилась мамочку к продавцу.
  Тот назвал цену.
  - Это дорого! Давайте дешевле?!
  - Это же настоящая Америка! Не могу.
  - Тут на бирке написано: "маде ин Китай"?
  - Ну ладно, только для вас. Для вашей красавицы-дочки...
  Поцелуев, глядевший на школьницу, как на новые ворота, крякнул и подумал (Да! Он иногда думал): "Хороша, блы! Розан!.."
  Он теперь вместо "блин" употреблял "блы". Ибо так короче и загадочнее - майоровские звезды обязывали.
  Поцелуев и Дуськин шли дальше.
  Справа слышалось: Какой пастой лучше бивни чистить?
  Слева: Купите себе болт от трактора "Беларусь"! Раз вам вещь от Кардена не нравится!
  Сзади: Пожаста, сто грамм и пончик!
  Спереди: А эта юпочка ширее. Да, Петюнчик?
  Начальник тюрьмы остановился у нижнего женского белья.
  - У тебя есть красный комплект 6-го, блы, размера?
  - Есть. Вот!
  - Лиф маловат будет...
  - Это пятый размер.
  - Нужен шестой, блы. Хотя, может, моя газель и в этот влезет. Сколько?
  - Десять дубков или два бакса!
  - Держи десять тугриков.
  - Не-е, этого дерьма не надо!
  - Дуськин, блы, скажи ему!
  Старший сержант высунулся из-за спины шефа и проинформировал торгоша:
  - Ты шо, мужлан, газет не читаешь? Республика дружит с Монголией. Тугрики скоро станут третьей национальной валютой, после дубков и "зелени".
  Продавец был непреклонен. Хмуро молчал.
  - Кстати, - продолжал Дуськин. - Ты знаешь, кто перед тобой стоит? Это же майор Поцелуев. Начальник тюрьмы. Ты в тюрьму хочешь? Баланду хочешь трескать? Мы найдем, шо тебе пришить!..
  - Ладно, - нехотя согласился продавец, - берите комплект. У меня племянник монеты собирает. Тугриков у него не хватает.
  Блюстители порядка шли дальше.
  - Давай, милок, десяток яиц, - слышалось сбоку, - на ЭНТУ ХАНСЕРВУ?
  - Давай, бабушка. Бартер, так бартер.
  - А-а, ЧОЙ ЭНТО на ней псина НАХРИСОВАНА? ЭНТО ШО, милок, для собак?
  - Не-а, бабушка. Это рыбьи консервы для людей...
  - Самогон, пирожки с ливером! Самогон, пирожки с ливером! - слышалось с другого бока.
  - Дуськин, арестуй! - рыкнул Поцелуев.
  Подчиненный взял под локоток продавщицу самогона и пирожков, подвел к начальнику.
  - Наливай, да пополней! - скомандовал майор.
  Выпил, крякнул. - Знатный самогон! - взял лоснящийся от масла, поджаристый пирожок. - Пирожки с котятами? - пошутил Поцелуев и загоготал так, что плешь побагровела.
  - Нет, упаси Бог! Из печенки и сердца... Ну, легких чуток.
  - Лицензия на продажу спиртного есть? - строго поинтересовался майор.
  - Братэлло майор, может еще одну для настроения пропустите?
  - Уговорила, блы, - Поцелуев выпил еще стограммовку, крякнул и, как ему показалось, нежно ущипнул торговку за грудь.
  - ПШЛЫ, Дуся, ДАЛЕ, блы! - скомандовал майор.
  Маленькая, плюгавая старушка продавала сырое сало. Товар покоился на полиэтиленовом пакете - прямо на земле.
  - Бабка, я не вижу печатей на сале? Печатей лаборатории? Где они? - поинтересовался Поцелуев, наклонившись над женщиной.
  - НЕТУКА, сынок.
  - Дуся, конфискуй самый большой шмат, - приказал майор.
  - Сынок?! - взмолилась старушка.
  - Бабка, ты, я вижу, не видишь разницы между нарами и Канарами, блы!..
  Старший сержант взял самый увесистый кусок и положил себе в пакет.
  - СВОЛОЦЮГИ ТАКИ! - проскрипела им вдогонку торговка. - РЭКЭТЯКИ!
  
  Глава 17
  Подружки вполглаза глядели бесконечный сериал "Страсти-мордасти", лузгали семечки и делились последними новостями.
  - Розочка, что это за странные звуки? - спросила мать Сорока. - На гитаре что-ли кто-то бренькает за стеной?
  - Не-е, это не гитара. Это балалайка. Хаим хочет научиться на ней играть.
  - Он у тебя музыкальный?
  - Да, в 20-е годы прошлого века был он пионервожатым. В совершенстве играет на пионерском горне и барабане. У нас до сих пор они в чулане пылятся. Лет десять назад, - она понизила голос, - он наступил на грабли и стал по утрам барабанить, а по вечерам трубить в горн. Сколько я гадостей от соседей наслушалась. Жуть!
  - Да кому это понравится, - вставила Изольда Невинная. - А сейчас на что он наступил?
  - Вчера наступил на собачью какашку. Весь наш коврик у дверей испачкал. Соседи сверху не могут собаку по-людски выгулять. Гадит их кобель нам под дверь, писает на косяк...
  - Кстати, о собаках, - поддержала тему дочь Сорока. - Одна женщина из Мыкозы поменяла на нашем базаре несколько кур на упаковку консервов. На баночках еще собачья морда. Так вот. Она была на девятом месяце. Ела эти консервы. Так у нее ребенок с хвостиком родился и не плачет, а поскуливает...
  - Это все к концу света, к концу света! Правду говорю, правду, - выпучив глаза, резонно заметила мать Сорока.
  Подружки перекрестились.
  - Как бы там ни было, а жить стало лучше! У нас на базаре продукты в два раза дешевле чем в Турчанске, а всего лишь на год-два просрочены, - тараторила Изольда, поскребывая спину. - Все окрестные села и даже турчанцы у нас скупаются. Ихнии коммерсанты злятся, обещают поджечь или взорвать нас!
  - Шо ни говорите, а базар - это сила! Дубковцы при деле. Есть чем пузо набить и чем зад прикрыть, - добавила мать Сорока.
  А я с дешевыми продуктами стала есть в два раза больше. Поправилась на семь кг, - расстраивалась Роза. - Когда-то меня звали балериной. Сорок восемь кг весила.
  - Когда было шестнадцать лет? - спросила старшая Сорока.
  - Да. А теперь девяносто восемь кг. Хорошо, что это Хаиму нравится.
  - Теперь в тебе две балерины. Да и не 16 лет, а 16 плюс 40, - недобро прокомментировала мать Сорока.
  - Не 40, а 38, - уточнила Роза, поджав губы.
  - Давайте не будем о возрасте, о весе, о плохом, - влезла Невинная. - Я вот слышала, что скоро часть магазина отдадут под ресторан. Все равно же он полупустой.
  - Да, я тоже слышала, - поддакивала Лиза. - Днем это будет столовая для торгашей и покупателей базара, а вечером ресторан, не хуже "Русалки"!
  - Это мой Хаим Валету предложил сделать, - гордо сказала Роза. - Он ходил к президенту со своими ценными предложениями. Говорят, что Вольдемар Владленович очень простой в общении.
  - Да он, как все! - поддержала подругу Изольда. - Как мы! Ходит по столице, семечки лузгает, во все дырки заглядывает, интересуется жизнью простых людей.
  - Да. Он народный президент. Недаром же Крендель все свои голоса ему отдал.
  - Говорят Крендель, после своего исчезновения, странноватым стал. Мысли людей читает, гадает на курином помете, судьбу предсказывает на лошадиных яблоках... Знахарь, колдун?!
  - В секту, наверное, в какую-то вступил.
  - О сектах. Валет Хаиму говорил, что монголы хотят построить у нас в Дубковске мужской монастырь...
  Подружки воздохнули и суетливо перекрестились.
  
  Глава 18
  В конце мая в дубковскую республику приехала группа туристов - монгольских чабанов. Для начала их повезли в Мыкозу дегустировать вина и "огненную воду" местного производства. После дегустаций одного гостя не досчитались. Выяснилось, он уснул в одном из винных подвалов у бочки.
  После посещения Мыкозы, в Дубковске туристов ждал приятный сюрприз: на вековом дубе важно восседала барменша Жанна (бар "Русалка") в пышном зеленом парике, с золотистым чешуйчатым мешком в виде рыбьего хвоста на ногах и обнаженной, обильно напудренной грудью. Она изображала пушкинскую русалку. По бутафорской цепи, висевшей на дереве, с ленцой прохаживался дрессированный персидский кот. Лелек и Болек, предварительно "наступив на пробку", изображали леших. Организаторы представления решили, что один леший хорошо, а два еще лучше.
  Зиновий Звездюк, усердно жестикулируя, проникновенно, с пафосом читал: "...Там чудеса, два леших бродят. Русалка на ветвях сидит..." Монголы нестройно зааплодировали и стали что-то, перебивая друг друга, говорить.
  - Какой счастливый день! Какой счастливый день! - перевел Генрих-Черт (он при туристах был переводчиком).
  - О-о-о! Это еще не все! Идемте дальше. На десерт будет, - тараторил Звездюк.
  - На сладкое будет.., а, впрочем, сами увидите...
  Чабанов повели к вековечной луже. Здесь серая рельефная горка, очень похожая на застывший цементный раствор, была огорожена четырьмя столбиками с толстыми цепями, выкрашенными в золотистый тон. На табличке: "Фекалии последнего мамонта". Рядом букеты цветов.
  - Что называется, - начал речь Звездюк, - нагадить и розами присыпать...
  - Какой счастливый день! Какой счастливый день! - били в ладоши, восхищались туристы, после подробного рассказа Зиновия Христофоровича о мамонтах и их фекалиях.
  Вечером из распахнутых окон нового столичного ресторана "Пиковый валет" лились песни монгольских цыган. Романс "Монгола мать" исполнялся уже в шестой раз сыновьями хуторянина Яна Задралвмаха.
  
  Глава 19
  Случился ласковый майский денек.
  Сонечка Нетаковская в степи, далеко от дубковского дома собирала полевые ромашки для лечебных отваров, чаев. На сердце у нее было светло и покойно. Думая о Черте-Генрихе она тихо напевала:
   "... Ты целуй меня везде.
   Двадцать восемь мне уже.
   Ты бери меня скорей,
   Увози за сто морей..."
  Ей подпевали травы и цветы, птички и букашки.
  - А я могу тебя, дивное создание, увезти за сто звезд, хе-хе-хе, - послышалось их густых зарослей кустарника.
  - Ой, кто здесь? - испуганно воскликнула девушка.
  - Не бойся. Это я! - чуть погодя из зарослей показалась зеленая, ушастая физиономия с беломориной в зубах.
  - Тихий ужас! Вы кто? - Сонечка от увиденного, выронила кулечек с ромашкой.
  - Кто-кто?! Дед Пихто! Хе-хе-хе! Не бойся. Я Ёкале Мэнэ. Командир летающей тарелки.
  - Вы гуманоид?
  - Да. Есть немного, хе-хе-хе. Из созвездия Айдабаран.
  - Вы все время смеетесь! У вас там все такие?
  - Не все. Я тут просто расслабился. Косячок выкурил, а до этого пару стаканчиков чернил на грудь принял.
  - Вы пьете чернила?
  - Это философскую жидкость так называют, вино.
  - А-а-а!
  - Вы очень красиво поете и слова красивые. Мне нравится. И вы понравились. Это, как говорят земляне, любовь с первого раза. Полетите со мною за сто звезд, Сонечка?
  - Мое сердце принадлежит другому, - непреклонно ответила она.
  - Твой Генрих некрасив по человеческим меркам, а я супермен по айдабарановским.
  - А откуда вы, Ёкалэ, знаете про Генриха?
  - Я читаю твое подсознание, хе-хе-хе.
  Ёкалэ двадцать одну минуту уговаривал Сонечку стать его женой, а она ни в какую. Командир летающей тарелки не выдержал и выпалил:
  - На блина ты, Соня, выблиначиваешься на блин?!
  Девушке, от услышанного, кровь волной-цунами ударила в голову. Потемнело в ее красивых глазах. Она, со словами "тихий ужас", упала в обморок.
  Привел Сонечку в чувство жучок. Он, царапаясь полз по ее лбу. Взобрался на девушкин носик, словно альпинист на "Пик Коммунизма", расправил крылышки и полетел.
  - Тихий ужас! Привидится же такое, - поднявшись с травы, подумала она, - Видно, перегрелась на солнышке. Надо было надеть шляпку...
  
  Глава 20
  В начале лета мэр Турчанска Иван Иванович Хитрозад позвонил президенту дубковской республики Вольдемару Владленовичу Босяко и договорился о встрече, иначе говоря, назначил "стрелку".
  Иван Иванович Хитрозад - уникальный человек. О нем можно было бы написать поэму белым стихом, назвать его именем маленький, но крепкий и упрямый, подобный ослу, буксир, на худой конец, в честь его, вывести новый сорт редиски - "Хитрозадовский" или установить бронзовый бюст на родине мэра в селе Мумукино.
  Иван Иванович был предпенсионных лет, маленького роста, плотного сложения с елейным выражением лица (таким, во всяком случае, он получался на фотографиях). У него было море, точнее океан достоинств, но были и маленькие, он же человек, слабости. Хитрозад жутко любит фотографироваться. Все турчанские газеты пестрели от его снимков. Обожал публичные выступления. Он еще до армии, будучи подпаском, выпив один-другой стаканчик вина, толкал душещипательные речи перед овечьими отарами. Односельчане уверяют, что его "базары" увеличивали надои молока. Также Иван Иванович играл за сборную по баскетболу города Турчанска. Баскетболисты и их тренер за спиной Хитрозада плевались, ругались, скрипели зубами, но стоически его терпели, Иван Иваныч - шишка, да и команде материально помогает.
  Но самая большая слабость у мэра - женщины. Все хитрозадовские пассии были на пол головы, а то и на голову выше его. Как правило, все в теле - грудастые и задастые. Сколько слухов ходило и ходит по Турчанску и области о хитрозадовском казановстве, жуть!
  В большом и просторном кабинете, в мягких креслах, обитых кожей, сидели Иван Иванович и Вольдемар Владленович. Потягивая охлажденный банановый сок, говорили тет-а-тет.
  - Вы подумайте, Вольдемар Владленович. - Мусороперерабатывающий завод в вашей республике - это большие, очень большие перспективы для экономического роста, благосостояния всех дубковцев.
  - Нам, Иван Иванович, сэкэнхэндовский рынок сто пудов дает.
  - А рынок, как мы уже говорили, придеться закрыть. Предприниматели Турчанска вас отблагодарят. Сумма кругленькая.
  - Сто пудов! Рынок я закрою, но под завод нужна площадь?
  - Да, нужна. И не только под завод, но и под саму мусорную свалку.
  - Пардон, но мы так не договаривались, Иван Иванович.
  - Вас, дорогой, ждет еще одна кругленькая сумма от наших экологов.
  - Добро, но у нас кругом виноградники, элитные сорта?
  - Вас что, Вольдемар, учить надо? Проведите антиалкогольную компанию. Виноградники, само собой, под эту катавасию, вырубите.
  - Значит под топор?
  - Я этого не говорил.
  - Сто пудов! Все равно я мыкозовские чернила не часто пью. Предпочитаю водку.
  - Приятно иметь дело с умным и дальновидным политиком. Через неделю в коммерческом турчанском банке "Шиш" на ваше имя будет открыт счет. Ваши дети будут обеспечены и внукам, может быть, что-нибудь останется...
  Раскланявшись, Вольдемар Владленович вышел из кабинета мэра Турчанска.
  Хитрозад нажал на кнопку в столе.
  Вошла секретарша - крупная, крашеная блондинка бальзаковского возраста с ярковыраженными женскими прелестями.
  - Коньячку? - спросила она.
  - Да, Эмма.
  Она подала шефу рюмку, присела ему на колени.
  - Какая ты у меня стопудовая. Давай наоборот?!
  Мэр сел секретарше на колени. Сахарно улыбаясь своим мыслям, неторопясь, в удовольствие выпил коньяк.
  - Вольдемар Владленович, он же Валет, может для Дубков туз, а для меня обычная шестерка. Вот так-то, Эмма!
  - Бонопарт вы наш! Бонопарт!.. - льстила женщина.
  
  Глава 21
  Лелек и Болек проснулись поздним утром в своей мастерской - бывшем мусоросборнике. От вчерашней дегустации вин в Мыкозе у них раскалывались головы, "горели трубы"...
  Один из друзей трусцой сбегал в ресторан-столовую "Пиковый валет" и взял двухлитровый баллон разливного крепленого вина. "Подлечившись" они принялись за работу.
  - Ты слышал, Боля, что у нас в республике началась антиалкогольная компания? - прошивая туфли с квадратными носками, спросил сапожник у сапожника.
  - Не слышал, а видел, Леля. В Мыкозе, за свинофермой вырубают виноградник. Так, глядишь, все вырубят. Работяга самогон будет жрать вместо доброго вина.
  - Да уж-ж. И Микола Крендель уже ведро свое не выпьет. Кончится конкурс "Золотая глотка". Я когда был моложе, мог больше ведра выпить и ни в одном глазу.
  - Трендишь?!
  - Тещей родной клянусь!
  В дверь мастерской постучались.
  - Входите, открыто! - крикнули сапожники.
  На пороге стоял главный редактор "Пюка" Зиновий Звездюк.
  - Ну, что, братэллы сапожники, заменили мне подошвы на туфлях?
  - Вот, Зиня! - Лелек подал ему рыжие мужские туфли небольшого размера с новыми подошвами.
  - Не Зиня, а Зиновий Христофорович, братэлла! Соблюдай субординацию. Я же главный редактор страны... Однако странные подошвы?!
  - ЩАС в Улан-Баторе такие в моде!
  - Вроде, братэллы, они женские? - сомневался Звездюк.
  - Легче, Зиня, убедить монгола, не зная монгольского, чем тебя.
  - Зиновий Христофорович, - уточнил журналист и поправил свой желтый в красный горошек галстук.
  Когда Звездюк ушел, Болек заметил:
  - Как тебя, Леля, угораздило на мужские туфли женские подошвы поставить, а-а?
  - Не знаю? Скажи спасибо шо две левых или две правых не поставил.
  - ПАСИБА, Леля!
  - ПОЖАСТА, Боля!
  Некоторое время они трудились молча. Тишину нарушил Болек. Отрыгнув перегаром, он сказал:
  - На днях сосед по подъезду делал у меня срочный ремонт. Сидел. Пока ждал, всю свою жизнь рассказал и многое другое.
  - И-и, шо?
  - А, то, шо, - понизил голос Болек, - скоро у нас будет, как при вожде всех народов.
  - Ну, и?
  - Задирать будут. Вон Валет Брынзовских из их квартиры выжил. Не знаю как, но и магазин у них забрал. Теперь, он называется "У Вольдемара". Валет корефанится с цыганом Яном...
  За дверью послышалась дробь каблучков.
  Болек сделал страшные глаза, кивнул на дверь и умолк, нагнув голову.
  Без стука вошла Натали Грудень.
  - Ну-у, и вонь же у вас! - первое, что она сказала.
  Взяв починенную обувь, предложила:
  - Я могу за ремонт рассчитаться натурой!
  - Это как? Вином?
  - О-ля-ля, телом, - Натали плотоядно облизнула губы.
  - Мы, мадам, не по этому делу! - хором ответили сапожники.
  - Жаль, мальчики. Вы мне оба нравитесь.
  Когда женщина в красном вышла, Лелек сказал:
  - Пожарная машина открыла бордель. Наши бабы от 15 до 45 подрабатывают этой самой. Их услуги дешевле, чем в Турчанске. Вот и турчанские мужики едут к нам. Море желающих.
  Сапожники тяжело вздохнули и опрокинули по стаканчику вина.
  
  Глава 22
  Знойным июльским днем Валет и Микола Крендель расслаблялись на хуторе у Яна Задралвмаха. Они сидели в тени виноградной арки, неторопясь пили ледяное красное вино, закусывали копченой курочкой, овечьей брынзой, зеленью.
  - ...Скорее на луне яблони зацветут, чем я брошу свое дело, - говорил Ян.
  - Ты прав, рыжий, - поддержал его Валет. - Конопля, мак, вообще наркота - промысел выгодный.
  - Вот ты, Вольдемар, виноградники вырубишь, а вместо них можно травку засеять. Как ты на это смотришь?
  - Я подумаю.
  - Подумай-подумай. Львиная доля твоя. Кстати, Вольдемар, у меня сыновья, у тебя дочери. Уразумел?
  - Я подумаю.
  - Думай-думай. Только не долго.
  - А какая у нас республика? - влез в разговор Крендель. - Демократическая, социалистическая или феодальная?
  - Какой ты, Микола, однако грамотный!
  - Что, я восемь классов не заканчивал?
  - Феодальные республики бывают? - спросил у Вольдемара Ян.
  - Не знаю, - хмуро ответил Валет. - Но скоро будет княжество.
  - А кто царьком будет, братэлло? - не унимался Микола.
  - Не царек, а князь! Я! Вольдемар-I! Звучит?
  - Звучит! - хором поддакнули собутыльники.
  - Я уже и скульптуру себе заказал. В полный рост. В Дубковске будет стоять. Созерцалову 1000 дубков отвалил. Он сейчас творит.
  - Одного "дуба" маловато будет. Дубки обесценились. Ведра вина не купишь.
  - Хватит с него. Голь на выдумки хитра...
  Запищал мышонком мобильник будущего Великого князя.
  - Слушаю. Это ты, Натали? Девочки? Девочек пришлешь вечером. Двоих. Каких? Нет, рыжему малолеточку по-кислотнее. А Кренделю бюксу в теле средних лет. И сама с ними приезжай. Ты же знаешь! Для меня ты самая рахат-лукум. Жду! Целую в пупок и в мизинчик на левой ножке...
  
  Глава 23
  Электричка, раскачиваясь и гремя на рельсовых стыках, словно телега на ухабах, медленно ползла в сторону Турчанска. За окнами раскинулись земли дубковского княжества. Вырубленные лесополосы - пни, пни, пни... Выжженные знойным южным солнцем поля с горками выкорчеванной мертвой виноградной лозы. Чуть дальше паслось баранье стадо на поле, усеянном разноцветными, похожими на первомайские шарики, использованными пакетами, кульками... Их принес со свалки ветер. Наконец показалась и сама, местами дымящаяся, свалка - в вагонах электропоезда засмердило. С гор мусора тучей поднялась испуганная стая ворон. Из халабуды нелепой архитектуры, собранной и сколоченной из всяческого хлама, выскочила ватага чумазых детишек. Спустив до колен драные штанишки и юбчонки, они стали показывать пассажирам электрички голые тощие попки, строить рожицы, складывать дули, кричать нецензурщину. Несколько беспризорных собак, лая, понеслись за "железной змеей"...
  Маленький карапуз, сидящий на коленях у матери и внимательно глядевший в окно, громко, на весь вагон, сказал:
  - КА-КА!..
  
  Глава 24
  Третьи сутки в дубковском доме не было воды.
  Семья Эдика-Пожилого мальчика, вместе с большинством дубковцев, по большой нужде ходила в степь. Но тут еще другая напасть - с утра отключили электричество, а газа в Дубковске никогда не было.
  Душным августовским вечером семья Эдика поужинала консервами "Завтрак туриста" и, запив все теплой, приторной "Колой" турчанского производства, села играть в подкидного дурака на желуди.
  К ночи, ветер, изменив направление, принес хмурые дождевые тучи, а с ними и едкую вонь с мусорной свалки.
  - Малюск, приказ генерала, напяливай на башку противогаз, - скомандовал Эдик.
  - ШО, опять газовая атака? - спросил приемный сынок Емелюшка.
  - Да, малюск! Генерал сейчас тоже наденет.
  - У генерала голова с кулак, а кулак с голову, - зло заметила теща.
  - Мам! - возмутилась Лиза.
  - ЧЕ, мам? Я правду говорю, правду!
  Эдик и Емелюшка до позднего вечера ходили по квартире в противогазах с игрушечными автоматами через плечо.
  Семейство Эдика легло спать, в полночь в дверь квартиры кто-то стал бить ногами, руками и, по всей видимости, головой тоже. Эдик бесшумно подошел к двери и спросил:
  - Пароль? Ваш Пароль?
  - ШО-О? Ядрен батон! - буркнули за дверью.
  - Пароль? Скажите правильный пароль!
  - Какой карамболь, братэлло? Ты лучше стакан вина налей и закусь предоставь... Это седьмой этаж? - поинтересовался неизвестный.
  - Нет, братэлло, четвертый.
  - Ядрен батон, еще три этажа топать...
  Пьяный в кромешной тьме стал стоически подниматься вверх. Видно, оступившись, он упал и выдал на весь подъезд двенадцатиэтажный мат, в конце которого был "ядрен батон".
  Под утро Лиза проснулась от шума включенного телевизора. В комнате ярко горел свет. На кухне играло радио, бежала из крана вода... Взглянув на мужа, женщина вздрогнула - Эдик спал с противогазе.
  Вода залила все комнаты - паласы и дорожки были мокрыми. Лиза в состоянии тихой истерики, не зная, что ей делать - плакать ли, радоваться ли, дрожащим голосом запела:
  - Хоть мала республика родная. Много в ней вина, свиней, дубов...
  
  
  Глава 25
  - Мы здесь все собрались радостные, сытые, с цветами, - с пафосом тараторил Зиновий Звездюк, - чтоб открыть памятник Вольдемару Владленовичу нашему Босяко! Похлопаем, братэллы и братэллки, нашему Великому князю Вольдемару-I.
  Редкая толпа любопытных дубковцев, окружившая памятник, закрытый серой простыней, по всей видимости взятой из морга, вяло зааплодировала, кто-то пронзительно в два пальца свистнул, кто-то смачно выругался.
  - Памятник нашему Вольдемару-I создал наш дубковский творец Лев Созерцалов, - продоложал Зиновий. - Дадим живому классику несколько слов. Похлопаем, братэллы и братэллки, дубковскому Микеланжелло!
  - То, что вы увидите через несколько минут, - говорил, взвешивая каждое слово, бархатным голосом Созерцалов, - создано в стиле социалистическо-новоэсенгевского сюрреализма. Это сю-сюрприз нашему князю и всем дубковцам...
  Не дав закончить речь художнику, из толпы зрителей выскочил взъерошенный и перепуганный Хаим Иванович айсберг. Бренча на балалайке, он визгливо запел:
   Вольдемар у нас хороший,
   Как цветочек аленький.
   Сам большой и власть большая,
   А умишко маленький...
  С полминуты стояла свинцовая тишина. Разрядил обстановку квакающий смех полной старушки с букетом полевых цветов, стоявшей в первом ряду зевак. Айсберг зачастил дальше:
   Грудью, Грудень Натали,
   Мужиков всех завали...
  Толпа громко зааплодировала. Кто-то даже крикнул: "Браво"!
  Тут подскочили к балалаечнику двое бритоголовых верзил. Зажав старику рот и, отобрав у него инструмент, они куда-то его поволокли, по пути пиная и давая зуботычины.
  Загремел всеми медными трубами духовой оркестр, исполняя гимн страны.
  Спала простыня с памятника, словно одежда с женщины, жаждущей мужской ласки. Перед изумленной толпой открылась железобетонная статуя девушки с веслом (надо полагать, ее выменяли за банку вина в ближайшем пионерлагере). Вместо отбитой мужественной женской головки, статую венчала голова, по всей видимости, недавно убиенного, крупного поросенка.
  Толпа заржала, засвистела, загигикала, кто-то истошно заорал "Браво!!!" Через минуту, на рыльце свиной головы села первая зеленая муха.
  Валет, наблюдавший за торжеством со своего балкона, процедил:
  - Что ж ты, художник, от слова "худо", позоришь мою лысину... Тюремный дурдом по тебе плачет, засракуль...
  
  Глава 26
  Ёкалэ и Ёпэрэ, сидя в летающей тарелке, пообедали домашней мыкозовской брынзой с зеленью и хлебом, обильно запили вином. Стали смотреть и слушать в полглаза и в полуха мировые новости.
  - Что-то скучно, Ёпэрэ, - зевнув, обронил Ёкалэ. - Найди ка по "ящику" турчанский канал.
  Подчиненный, нажав несколько кнопок, сказал:
  - Скоро, командир, будут новости региона.
  - Добро, братэлло.
  Появилась на телеэкране заставка: "Плохие и очень плохие новости". Мгновение спустя диктор сообщил:
  - Сегодня наши "Плохие и очень плохие новости" посвящены княжеству Дубки. Властям княжества Дубки были выделены крупные денежные средства на строительство мусороперерабатывающего комплекса, но, увы, ничего не строится. Видно, денежные средства пошли не по назначению... Зато монголы за короткий отрезок времени построили возле Мыкозы мужской монастырь... Три подъезда, т.е. половину, дубковского дома, - продолжал диктор. - Великий князь Вольдемар-I отдал под филиал турчанской тюрьмы. Ведутся соответствующие строительные работы...
  ...Из княжества люди бегут, уезжают, порой продавая за бесценок свое жилье, хозяйство, имущество... Переехал из Дубковска в Турчанск небезызвестный политик и предприниматель Арнольд Арнольдович Барбаросов со своей молодой, очаровательной супругой Анжелой... Перебрались на постоянно жительство в Монголию Генрих и Сонечка Нетаковские. Генриху предложили читать философию в Улан-Баторском университете... Вчера, в 9 часов вечера в подъезде собственного дома был жестоко избит бритоголовыми отморозками, пока еще живой, дубковский классик Лев Созерцалов... На сегодняшний день население дубковского княжества уменьшилось вдвое. Теперь на каждый десяток дубковцев приходится девять безпризорных собак, пол курицы, 35 мышей и 500 тараканов... Ежей и ужей не подсчитывали...
  - Да-а-уж, Ёпэрэ Сэтэ, зря мы этому Бармалею Босяко помогли к власти придти.
  - Согласен, с вами, командир.
  - Что-то грустно! По косячку, Ёпэрэ Сэтэ?
  - Можно, Ёкалэ Мэнэ...
  
  Глава 27
  Душной августовской ночью Зиновию Христофоровичу Звездюку не спалось. У редактора было ощущение, словно внутри головы чешутся мозги. Он долго массажировал плешивую маковку, но это не помогало - зуд не прекращался. Жутко зачесалось в левом ухе, мгновенье спустя что-то из него вывалилось на подушку. Зиновий быстрым движением включил бра над кроватью и увидел бегущего по краю подушки маленького рыжего пруссака.
  - Не уж-то тараканы в голове завелись? - был озадачен Зиновий. - От такой собачьей жизни не удивительно...
  Всю ночь редактор не спал.
  Утром, с зарей он отправился в Мыкозу к знахарю, провидцу и колдуну Миколе Кренделю. Тот, выслушав жалобы журналиста, приложил фонендоскоп к маковке больного.
  - Да-а, что-то внутри башки шевелится. Видно насекомые, тараканы. Слышно даже, как размножаются. У них ЩАС брачные игры...
  - Что же делать, Микола???
  - ШО-ШО?! Купи на базаре дихлофос и три раза в день, на тощак вбрызгивай себе в правое или левое ухо. В какое-то одно. Ты правша?
  - Нет. Левша.
  - Все как не у людей. Вбрызгивай, знать, в левое. Увидишь. Они табуном попрут из башки...
  - А если не попрут?
  - Для профилактики можешь еще ставить себе клизму со скипидаром перед стулом.
  - Куда?
  - Туда, член-корреспондент, туда. В задний, что ни есть самый, проход.
  - Ясно. А-а, поможет?
  - 99!
  - Что 99?
  - Процентов, Зиня?..
  Зиновий Христофорович Звездюк, в расстройстве чувств, заглянул на обратном пути в бар-ресторан "Русалку". Роняя слезы в пиво, выпил семь кружек.
  Хлопнув дверью заведения, он, пошатываясь вышел на воздух. Был поздний вечер. Зиновию хотелось с кем-то поговорить, излить душу, ее боль.
  Сначала, размахивая руками, он откровенничал с фекалиями мамонта, но скоро ему это надоело и он побрел к памятнику Великого князя Вольдемара-I.
  Статуя девушки с веслом была без свиной головы. Видно, кто-то из дубковцев спер ее на холодец или домашнюю колбасу.
  Театрально раскланявшись с памятником, заплетающимся языком он выдал:
  - ЧО с тобою базарить, Вольдемар? Ты же без башки! Тюфу-тьфу-тьфу! - самый главный редактор княжества три раза плюнул и засеменил к себе домой.
  Подходя к своему подъезду, он услышал заунывный собачий вой. Он несся со стороны мусорной свалки. Зиновий с тоской поглядел на полную, желтую, словно лимон луну, кисло вздохнул и тоже тихо завыл:
  - У-у-у! У-у-у! У-у-у! Тьфу! Меньше, Христофорович, надо есть собачих консервов. Надо бросать к едрени фени это член-корреспондентство! Гадюшник! Мышиная возня!.. Уеду в деревню, КУРЕЙ разведу... Чем это!
  
  Глава 28
  - А где голуби, Ангел? - спросил у обитателя голубятни Эдик-Пожилой мальчик, поднявшись с группой пацанов на крышу дубковского дома.
  - ГДЭ-ГДЭ?! ХУДОЖНЫК ЛЭВ съел, а я ему помог, - ответил горец, почесав давно не бритый подбородок.
  - Птицу мира, Ангел, съели. Значит быть войне? - выдал один из мальчишек.
  - Я НЭ ПРОТЫВ. ПРОТЫВ кого война БУДЭТ? Я хочу ВОЭВАТЬ ПРОТЫВ ВАЛЭТА. Он ОТ МЭНА ЖЭНЩЫНУ увел. НАТАЛЫ!
  - Он нам тоже не нравится. Мы за этим и пришли, - говорил Эдик. - Мы хотим тебе предложить участвовать в военном перевороте... Тем более ты знаешь, где обычно отдыхает Босяк. Что скажешь, Ангел?
  - Нужны ПУШКЫ!
  - В моей коллекции много разных пушек.
  - Так они ж игрушечные! - нетерпеливо воскликнул один из мальчишек.
  - Ну и что, малюск? - Эдик был спокоен. - Мы возьмем неожиданностью, обманом...
  - Сблефуем! - поддакнул один из заговорщиков.
  - Сблефуем, - повторил Пожилой мальчик. - Тем более есть пушки, стреляющие пистонами. Шума будет на весь дом...
  - Я СОГЛАСЭН! - Ангел протянул Эдику руку.
  
  Глава 29
  Великий князь Вольдемар I и начальник филиала турчанской тюрьмы майор Поцелуев гусарили у Натали Грудень. Они глушили водку, обильно закусывали, щупали борделевских девочек, травили сальные анекдоты...
  - Сердце песни, БЛЫ, музыки просит, - заметил Поцелуев.
  - Сто пудов, - Босяко набрал на мобильнике номер. - Кто-кто?! Вольдемар I. Приведите ко мне Иваныча-соловушку и побыстрее!
  Через несколько минут в комнату ввели Хаима Ивановича Айсберга. Он, шаркая ножками, переломился в поклоне и, приторно улыбаясь, поблагодарил:
  - ПАСИБО вам, Вольдемар вы наш Владленович, за счастливую старость!!!
  - Ладно, соловей, хватит сюсюкать. Спой ка что-нибудь, да по-кислотнее.
  После каждой частушки старик, выпучив глаза, кричал:
  - Босяко, святой!
  - Святой-святой, - прокровительственно поддакивал князь, добавляя, - и мудрый!
  - Иваныч, отдохни. Выпей водочки, закуси, - предложил Валет Хаиму после дюжины частушек. - И балалайка пусть отдохнет.
  Айсберг, морщась, выпил рюмку водки, с жадностью набросился на курочку.
  Милую вечеринку нарушил звон бьющихся оконных стекол. На 12-й этаж, с балкона ворвалась группа неизвестных в детских новогодних костюмах и масках. Их было четверо, они были при оружии. Здоровяк в костюме бэтмана и трое, маленьких, щупленьких, в костюмах трех поросят, стреляя из пистолетов в потолок, нестройным хором закричали:
  - Всем на пол! Лицом в низ!
  Девицы, словно их насилуют, заверещали.
  Майор Поцелуев попытался было выхватить из кобуры пистолет, но получив от "бэтмана" хук в ухо, упал на пол и позволил себя обезоружить.
  - Вы кто? - прохрипел, лежа на полу, Великий князь.
  - Лилипуты!
  - Все беды Дубков, БЛЫ, от этих подлых лилипутов, - сделал вывод майор, почесывая ухо.
  - Кусок солнца! Кусок солнца ПАДЭТ на нас! - размахивая руками, истошно вопил на балконе Ангел.
  По сумеречному вечернему небу к дубковскому дому, делая несусветные петли, приближалась ослепительно-яркая точка - это была летающая тарелка.
  Ёпэрэ Сэтэ пьяный в дым, похрапывая, спал на полу кабины управления, а его командир Ёкалэ Мэнэ, сидя за штурвалом, бубнил:
  - Я тебя породил, я тебя и замочу!!!
  Еще мгновенье, еще одна мастерская петля в воздухе и тарелка врезалась в верхние этажи дома.
  БАХ-ТАРА-РАХ!!!
  
  Глава 30 (последняя)
  Лев Созерцалов свалился со стула под стол - БАХ-ТАРА-РАХ - проснулся.
  - У черт! В голове Варфаламеевская ночь! Как трещит! Дар-р! Дар-р! - вяло позвал он жену.
  - Что мой, золотой?
  - ШО ЩАС? День? Ночь?
  - Полдень!
  - Подлечиться есть чем? А-а-а?
  - Да, золотой, бутылочка пива!
  - Холодное?
  - Лед!
  - Неси, да поскорей!
  Лев, лежа на полу, постанывая, медленно выпил пиво и снова позвал, но уже бодрее, супругу:
  - Дар-р! Да-р-р!
  - Что, мой гений?
  - Дом наш цел?
  - Какой дом?
  - Где мы живем! Наш дубковский дом!
  - Цел! - была удивлена жена. - А, что ему будет-то?
  - Гуманойды нас не бомбили?
  - Нет! Левушка, тебе надо меньше пить.
  - Нет! Мне не надо больше закусывать пончиками с яблочным повидлом. Все беды от закуси. Так Гомер говорил...
  - Как знаешь! Что еще?
  - Пока все. Ну и приснилась же страшилка...
  Созерцалов вышел на улицу. Пять раз обошел вокруг дома, внимательно его разглядывая. Дом был цел. Зашел в "Русалку".
  Навстречу дубковскому творцу поднялся из-за стола окосевший Зиновий.
  - Привет, Лева! Сочини мне стихи!
  - Тараканы беспокоят? - перебил редактора поэт.
  - Да, дома много. А что?
  - А в голове?
  - А при чем тут голова? - на вопрос ответил вопросом Звездюк.
  - Приснится же страшилка...
  - Какая страшилка? Лева, сочини мне стихи для дамы моего сердца. Я, видишь ли, собираюсь жениться. В пятый раз, в последний...
  - Я множко художник и множко поэт.
  Могу дать бесплатный - за пиво совет!
  - Добро! Пиво с меня!
  - И лещ!
  - Добро, Лева!
  Созерцалов задумался. Через полминуты выдал:
  - Ты прекрасна, как майская роза!
  Не боишься собак и мороза!
  Буркотает в сердечке любовь!
  Видно, ром в моих жилах, не кровь!
  - Колоссально, Лева!
  - За колоссальность еще одну кружку...
  По столу вяло, еле-еле ползла крупная изумрудно-зеленая муха. Видно от кухонного живительного тепла бара она проснулась и решив, что уже пришла весна, вылезла из одной ей известной щели. Муха прильнула к пивной лужице на столе.
  В компании Созерцалова и Звездюка муха, а может и МУХ был полноправным "третим"...
  
  Весна 2002 года. БЕССАРАБИЯ
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"