Аннотация: Чем более странным нам кажется сон, тем более глубокий смысл он несет. Зигмунд Фрейд.
Сны, как утверждают компетентные люди, всегда отражают действительность. Кулешов об этом, конечно же, слышал, читал монографию одного из ученых, где подтверждались такие суждения, но его смущало категоричное слово "всегда", он очень хотел убедиться в столь устойчивой связи на чем-нибудь ощутимом, наглядном, доказательно-кардинальном, в идеале - на собственном опыте. И такая возможность у него появилась: его очень часто, почитай, что каждый четверг стал навещать занимательный сон. Сон никак не был связан с его повседневностью, но именно это и было интригующим для Кулешова: неужели он - феномен, исключение из общепризнанных правил? Или неверно исходное мнение?
А снилось ему, будто он - капитан корабля, капитан океанского лайнера, устремленного к туманному горизонту. Будто он, Кулешов Степан Афанасьевич, стоит на положенном месте и, приложив кисть руки к козырьку капитанской фуражки, внимательно смотрит в океанскую даль.
Он видит себя, капитана, видит также матросов, которые драят швабрами палубу. На себя, на матросов, на весь пароход Кулешов смотрит откуда-то сверху и регистрирует свои ощущения. Они настолько значительны, что, проснувшись, Степан Афанасьевич тотчас приступает к анализу их, пытаясь найти отпечатки действительности.
У капитана он отмечает двоякие чувства: благодушие и тревожность. Сам Кулешов благодушием не отличался, но капитан благодушен. Он с умилением смотрит, как матросы старательно шмыгают швабрами и преданно глядят на него, готовые в любую минуту доказать свою преданность. Все эти палубоскребы оказались здесь не случайно, а только по протекциям верных друзей.
Благодушие капитана было понятно: ему нравится и усердное натирание палубы, и показ раболепия.
Тревожная напряженность, обнаруженная Кулешовым, тоже была не беспочвенна. На корабле есть и другая команда - нижняя, команда механиков, мотористов, масленщиков. Ее набирали по иным принципам - по безупречному знанию дела. Подобрать таких, чтобы и специалист был отменный, и чтобы он был влюблен в капитана, не получилось, и когда капитану приходилось спускаться в машинное отделение, там он ловил на себе не раболепные, а, скорее, недружелюбные взгляды. На него открыто и смело смотрели люди в замасленной робе, они как бы сами присматривались к нему и сами ему давали оценку. Капитану от испытующих взглядов делалось как-то не по себе, и он, исполнив причину, по которой появлялся внизу, спешил подняться на мостик, где опять встречал подобострастные взгляды и поведение. Он был бы очень доволен, даже, вероятно, и счастлив, если бы не было нижней команды. Но эта команда нужна кораблю. Нужней, пожалуй, чем все вместе взятые натиральщики палубы.
Капитан после посещения машинного отделения долгое время находился в глубоком расстройстве, его руки были нервно напряжены, и Кулешов ощущал, что тревожная напряженность почему-то передается ему. Если Степан Афанасьевич как-то мог объяснить причину нервозности капитана - разногласия с нижней командой, то почему это чувство передается ему, Кулешову, было совсем не понятно. Не понятно было с позиции той именно связи, в существовании которой были уверены все специалисты в области сновидений и в существовании которой он хотел удостовериться лично: с позиции признания данного сна отражением действительности.
Степан Афанасьевич был служащим муниципальной конторы, ведающей благоустройством района, и там, как считал он, все было в рамках нормального. В этом он лишний раз убеждался, когда слышал разговоры и знакомых, и случайных людей, сетовавших на одолевавшие их неустройства: на задержку зарплаты, на произвол руководства, на постоянную "чистку" кадров и, как следствие, на неуверенность в завтрашнем дне.
Дома у Кулешова тоже было относительно благополучно. Жена, двое детей. Дети учатся в школе, жена работает... Зарплаты у них их не ахти, но на жизнь им хватало. Не особенно гладко было, правда, у тещи: во рту у нее почти не осталось зубов, нужна стала новая челюсть, а стоимость челюсти равнялась месячной пенсии, назначенной теще. Кто-то ей подсказал, что существует закон, согласно которому пенсионерам должны делать такие работы бесплатно. Она разыскала этот закон, ходит с ним по различным инстанциям, и везде ее посылают подальше. Везде говорят ей - плати. Или жди, как ждут у моря погоды. А чего ждать, где, сколько - никто ей толком не объясняет. Только смеются над ней: все уже зубы проела, а цену законам не знаешь. Цену законам старушка знала отлично, но прежним, еще советских времен. За их нарушения тогда жестоко карали, и она продолжала видеть в законе нечто священное. Но времена изменились, изменились и сами законы, изменилась их ценность, изменилось отношение к ним. Сейчас наловчились плевать на законы, обходить их и справа и слева, и не отказываются их исполнять, но и не исполняют. Любимый прием: ожидайте. Весьма популярен он в медицине, которая остается по закону бесплатной. Надо к врачу - хорошо, ожидайте, запишем. УЗИ? ЭКГ?.. Записали на следующий месяц... Направление в больницу?.. Записали. Тоже в течение месяца... Говорите, что долго? Можете не дожить?.. Уж как-нибудь постарайтесь... Больных не становится меньше, а вот врачей сокращают.
Бесплатного люди ждут месяцами, а за плату - хоть завтра, а хоть и сейчас! И такое - с относительно простыми болячками, а если, не дай бог, нужна операция - тут туши свет!.. На всю страну клянчат денежной помощи.
Старушка тупо не понимала, что очутилась в новой, ей чуждой стране и продолжала на что-то надеяться. Кулешов сочувствовал теще, но не думал, что из-за ее неприятностей сам стал жить в постоянной тревоге и напряжении.
"Но если не работа, не дом то, что же тогда?.." - недоумевал Степан Афанасьевич, и его невинный ранее интерес к сфере неведомого перерастал в потребность найти однозначную ясность - дело становилось слишком болезненным.
Думая о причинах своего напряженно-тревожного состояния, Кулешов все чаще приходил к заключению - сон. Напряженность на корабле и есть причина его дискомфорта в реальности. Подтверждением этого вывода являлось и то, что по мере ухудшения обстановки на корабле, Кулешов все сильнее хандрил.
А на корабле становилось все хуже. Новый главный механик (прежний по болезни списался на берег) с тревогой доложил капитану:
- Назревает буза: нижняя команда начинает спиваться...
- На корабле сухой же закон! - усомнился в его словах капитан.- Откуда спиртное?..
- Там собрались такие умельцы, что гонят спирт прямо из моторного топлива, - объяснил новый главный механик и добавил, понизив до шепота голос: "Болтают, когда перепьются, что с верхней палубы надо всех сбросить за борт, и самим управлять кораблем..."
Известие было из категории шоковых, таким, что Кулешов мгновенно проснулся и лежал до утра с чуть сомкнутыми веками, думал о сне. Он вспоминал его элементы, но никакой связи с реальностью не обнаруживал. На таковую не было даже намека.
Себя он оценивал самокритично: это только во сне он бравый и представительный, а наяву - типичный городской обыватель, не очень здоровый и не молодой уже человек. Даже по своим физическим данным он был далек от мореходного дела: низенький, неуклюжий, плешивый, с нестабильным артериальным давлением. "Причем здесь корабль? Причем капитан?" - ломал он свою облысевшую голову, и ответа не находил.
Тревожность уже стала теперь постоянным его состоянием, и к ночи она непременно усиливалась. Степан Афанасьевич стал бояться ночей, а сны добавляли к этому повод: те части их, которые были приятными, в которых капитан умилялся, глядя на старания верхней команды, стали проноситься быстрее, и большую часть ночи, он проводил в обществе недружелюбной нижней команды. А она, не довольствуясь молчаливым укором и угрюмыми взглядами, стала выдавать свою неприязнь и словами. И там, дескать, плохо и здесь нелады. Говорили так определенно и внятно, что нельзя было их не понять: во всем плохом и неладном они обвиняют его, капитана.
Иногда Степан Афанасьевич пытался как-то защитить капитана: дескать, он - капитан, он осуществляет общее руководство. Для конкретики существуют помощники: старший помощник, штурман, боцман... Капитанское дело, убеждал он себя и кого-то еще, - указывать путь кораблю. Но сам же он понимал, что оправдания эти притянуты за уши: если ты взялся за руководство, если за него тебе платят, с тебя и весь спрос.
А снившийся ему капитан избрал страусовую тактику поведения: стал крайне редко появляться внизу, и то ненадолго. Появится, поздоровается, похлопает кого-нибудь по плечу и тут же наверх, на мостик. А после одного неприятного случая и вовсе перестал спускаться в машинное отделение.
Похлопать подчиненного по плечу капитан считал поощрительным жестом, за что подчиненный должен быть ему благодарен. Но в тот раз поощряемый так моторист скорчил недовольную мину и неожиданно похлопал сам капитана. Не по плечу, по спине. На белом кителе осталась его мазутная пятерня. Раздался язвительный хохот, и растерявшийся капитан пробкой вылетел из машинного отделения.
Кулешов проснулся в ту пятницу крайне опустошенным, сказался больным и даже не пошел на работу.
- Эти алкаши совсем теперь спать не дают, - удрученно думал он о членах нижней команды. И еще он подумал, что если не принять каких-либо мер, то эти сны его доконают. Подумал, что нужно как-то избавиться от этой напасти. Но как?..
На грани отчаяния Степан Афанасьевич вынужден был открыться супруге, и по ее настоянию он вместе с ней отправился к женщине, слывшей знахаркой. "К этой знахарке,- уверяла жена, - обращается даже полиция, когда заходит в тупик при поисках хитрых преступников".
О знахарках Кулешов имел очень смутное представление, путал их с ведьмами, и знал о них, большей частью, по сказкам, слышанным в детстве: сутулая бабка, живет она где-то в лесу в избе на куриных ногах, имеет метлу, ступу как средства передвижения. Но такси подъехало к пятиэтажному дому современной постройки, и женщина, которая встретила их на пороге, тоже была современного вида: стройная, короткая стрижка, платье с большим вырезом на арбузной груди, на лице - макияж. Ни метлы, конечно, ни ступы. Но кое-что говорило про причастность ее к магической публике. В небольшой комнате, куда она провела Кулешовых, царил полумрак, окно было скрыто за плотной портьерой, над круглым столом, расположенном в центре, висел белый шар размером в футбольный мяч, он был слегка освещен изнутри, и был единственным источником здешнего освещения. В комнате было тихо, слышался только ход настенных часов, и пахло цветами.
Знахарка скупыми словами и жестами разъединила супругов. Жене она показала на стул возле двери, а ему предложила сесть за столом напротив себя, и Кулешов, подавляя предубеждение к такого рода целителям, поделился с ней своими проблемами.
Женщина сразу повторила слова, над смыслом которых Степан Афанасьевич безуспешно ломал свою голову.
- Сны всегда что-то значат, - сказала она. - Они отражают натуру. В твоем случае - недовольство. Чем-то народ недоволен.
Народ, в толковании знахарки, мог означать что угодно: и только экипаж корабля, и нечто другое, большее, вплоть до всего населения страны. Кулешов тщеславно подумал о большем.
- Но почему такие сны снятся именно мне?.. - спросил с недоумением он. - Я же не капитан! И тем более - не Президент! Не губернатор! Я даже не мэр!.. Я - обыкновенный простой горожанин, как многие.
Степан Афанасьевич вопрошающе смотрел на знахарку.
- Кто-то на тебя навел порчу, - отвечала она, делая разнообразные пассы перед лицом Кулешова.
Никаких изменений в себе ни во время этих маханий руками, ни после он не почувствовал.
- Толку от этой знахарки! - ворчал Степан Афанасьевич, возвращаясь домой.
А сон повторялся и повторялся, теперь уже чаще - два раза в неделю: к четвергам присоседились вторники. Своими пугающими картинами и намеками он выматывал Кулешова, и как только возникала бунтарская тема, он просыпался. Сердце его в такие минуты учащенно стучало, дыхание было тяжелым, прерывистым. Степан Афанасьевич принимал большие дозы снотворных и успокоительных средств, но сон повторялся, и переносить его становилось все тяжелее.
Кулешов, опять по настоянию жены, согласился обсудить ситуацию с психиатром, со специалистом, обращение к которому считается почему-то постыдным. Им оказался суетливый пожилой человек с козлиной бородкой, он слушал исповедь Кулешова с активным участием: то и дело понимающе потрясал бородой, чмокал губами, выставлял ладони вперед: дескать, все мне понятно, можно дальше не продолжать. Но Степан Афанасьевич высказывал все, и тем облегчал свою душу.
- Понимаете, доктор, - говорил он, невзирая на нетерпеливые жесты врача,- сейчас сон продолжается до момента, когда говорят о бунте. Как только произносится "бунт", я просыпаюсь...
- Синдром генетической памяти и навязчивых состояний, - комментировал душевед. - Ничего необычного. В нашей практике и не такое случалось. Это все поправимо... Я вам выпишу медикаменты, и еще давайте сделаем так: проснувшись, вы начинаете думать о том, какое развитие этих событий может быть дальше. Прокручиваете в голове все пришедшие к вам возможные варианты, выбираете самый благожелательный, и закрепляете его в своей памяти.
- А это зачем?
- Не будем забывать то, что сон есть отражение реальностей жизни. В искаженном, естественно, виде, - повторил врач пугающую теперь Кулешова зависимость. - После того, как вы остановитесь на выбранном варианте, мы с вами обсуждаем его, и стараемся найти причину этого сна, найти его корни в действительности. Затем будем делать обратный маневр: внося коррективы в действительность, изменим состав и ход сновидений.
Кулешов, уходя от врача, размышлял: как же они будут вносить коррективы в действительность? Как на действительность может влиять он, простой обыватель или даже сам врач?..
Сомневаясь в успехе программы, предложенной козлобородым врачом, он все же приступил к ее выполнению. Проснувшись ночью от приступа страха, он восстанавливал фрагменты увиденного и перебирал варианты его развития в положительном направлении.
На корабле был уже полный развал и разгулы анархии. Нижняя команда все наличное топливо направляла на самогон. "Какие возможны здесь варианты?.. - прикидывал Степан Афанасьевич. - Безусловный кирдык!.. Кораблекрушение, гибель всего экипажа вместе с пьянчугами... А тут еще - курс корабля не известен... Неясна даже цель его плавания... А ведь именно эта неясность мешает сплотить экипаж... Желать можно только устранения этой неопределенности. Нужно, чтобы курс был выражен четко, нужна мобилизующая цель... Но я только лишь капитан. Я - исполнитель. Это для экипажа я командир, но я не могу сам направить корабль, это не мой личный корабль. Выходит...".
И у него получалось, что ни в действительности, ни во сне он не может влиять на обстановку в целях ее улучшения.
Степан Афанасьевич нервничал, временами впадал в меланхолию, и только выпив лекарства, назначенные психиатром, как-то брал себя в руки и опять начинал размышлять. "Сны, - думал он, - отражают действительность: об этом говорят и знахарка, и психический доктор, об этом написано в книжках. Выходит, что - истина. А раз это истина, значит, есть что-то общее между моим сном и действительностью... Пока ничего я не вижу, но будем искать!". И Кулешов с еще большей энергией продолжил искать эту общность. Он решил пристрастно перелопатить действительность, которая существенно изменилась: страна стала другой.
Кулешов был убежденный приверженец старой, Советской системы. При ней, считал он, хотя и имелись свои недостатки, но было и главное в глазах большинства населения: работа, стабильность, порядок и, как следствие этого, уверенность в завтрашнем дне. Кое-кого такой расклад не устраивал, им захотелось "неба в алмазах", причем не для всех, для себя, они заботились лишь о себе. Они-то, эти рвачи, и затеяли ломку всего устоявшегося.
Кулешов часто задавался вопросом: почему ломка Советского строя, строя, выдержавшего невероятно тяжелые испытания, оказалось удивительно легкой задачей для пресловутых "кое-кого"? "Такого быть не должно: за восемьдесят лет целевого и методичного внедрения идей социализма многие люди уже осознали его преимущества перед миром стяжательства и наживы, признали его справедливость и уже начали ощущать его блага: бесплатная медицина, бесплатное образование, бесплатное обеспечение жильем, бесплатные спортивные комплексы... Было достигнуто многое!.. Почему все это рухнуло в одночасье?.."
Из ответов, приходивших в его голову, приемлемым был лишь один: вожди успокоились, решили, что главное сделано, что теперь все пойдет самотеком, и почили на лаврах. "И просчитались. Оказалось, что почивать пока рано, что по щелям еще прятались социальные паразиты и прощелыги. И они своего часа дождались. Они сбросили полусонных тетерь с пьедесталов и установили... Впрочем, им и самим непонятно, что установили они взамен свергнутому... А народ только сейчас стал понимать, чем обладал он и чего потерял. Все, что было создано коллективным трудом, оказалось в руках наглецов, оказалось недоступным для самих созидателей".
То, что наступило сейчас, Степан Афанасьевич называл емким и полюбившимся словом - бардак. Бардак: в оплате труда, в назначении пособий и пенсий, бардак с ценами, бардак в создании и соблюдении законов... И вообще - парадокс парадоксов: народ в мытарствах и бедности, а слуги народа - в богатствах и праздности!
Благополучие свое, что на работе, что дома, Кулешов считал ненадежным. "В том-то и дело,- думал он, - благополучно - пока! Назавтра может быть всякое. И если верить в наличие связи между сном и реальностью, окружающий нас поголовный бардак и есть причина тревожащих снов".
Степан Афанасьевич склонен был согласиться с таким объяснением событий, но перед ним появился вопрос: а что с этим делать? Практически, это было лишь то, о чем говорили знатоки сновидений: ученые своими трактатами, знахарка, доктор с козлиной бородкой. То есть: между сном и реальностью существует тесная связь. Какая?!.. Он опять оказался на старте своих изысканий, был в положении путника, который, вернувшись домой после долгих скитаний, стоит перед запертой дверью, не имея ключа от замка.
И он нашел-таки ключ!..
Как-то вечером Кулешов сидел вместе с домашними у телевизора и краем глаза смотрел одну из низкопробных, по его мнению, и не понятных ему передач. Не понятных не по сложности содержания - там был сплошной примитив, было все для людей с задержкой в умственном становлении, для тех, кто умирает от смеха, увидев, как упал человек, поскользнувшись на банановой корке, - не понятных - зачем такой примитив демонстрируют здравомыслящим людям?
Команды, составленные из известных артистов, там в чем-то соревновались. Преодолевали препятствия, пачкали грязью друг друга, поедали живых гусениц и червей. Такие передачи, стали часто появляться на телевидении, и Кулешов не мог понять - зачем они, для кого?.. Когда человек ест живого червя, можно предположить, что он или безумно голоден или просто безумен. Но когда достоверно известно, что он не голоден и не безумен, а ест червя ради чьей-то забавы, это Кулешов считал извращенностью. Зачем распространять извращенность?.. "Телевидение предназначено, - полагал Степан Афанасьевич, - для распространения полезного, нужного, для воспитания людей, для их совершенствования. Искусство зажигательно тем, что ему подражают. Чему подражать призывают постановщики таких передач?.."
Кулешов сердито смотрел на экран. Сейчас там участники одной из команд намеревались пройти по бревну с двумя ведрами воды. Бревно было узким и скользким, при этом соперники их, участники другой команды, всячески старались им помешать. Сложные положения, в которые попадали участники этой непонятной игры, по замыслу ее постановщиков должны были вызывать у зрителей смех.
"Рассчитано на детей!" - поморщился Кулешов и посмотрел на детей, они хохотали. Но не только они: его теща тоже давилась от смеха. "Этой-то до смехоты ли сейчас?! - удивился Степан Афанасьевич. - У нее целый ворох серьезных проблем, а она...". Он перевел взгляд на супругу, та была тоже не дома, а где-то с артистами, тоже как бы пыталась перебраться на другой конец по бревну, не расплескав воду из ведер. "И эта туда же!.. Высшее образование, а тоже повелась на дешевку!.."
Человек, хорошо знающий Кулешова, мог бы заметить, что Степан Афанасьевич в своих оценках и мыслях односторонен и чрезмерно пристрастен. Он сам, бывало, смотрел с удовольствием программы, тоже не имевшие особой идейной нагрузки - "Шансон", например, или его метастаз - "Три аккорда", который проклюнулся на центральном канале. Они также могли быть подвергнуты критике другими людьми: на вкус и на цвет, как известно, товарищей нет. Весьма вероятно, причиной его пессимизма были гнетущие сновидения. Под их влиянием он и продолжал находиться.
"Какая же все-таки чепуха! - думал Степан Афанасьевич, наблюдая за дурачившимися молодыми людьми, среди которых были титулованные работники сферы искусства. - И такую чепуху транслируют по главному каналу страны, для всего населения! Зачем?!.."
Зачем эти люди дурачатся, было понятно - артисты, они на работе, им поставили такую задачу, и они ее исполняют. Вопрос был в другом: "Зачем такую задачу им ставить? Зачем привлекать к ее исполнению такие таланты, зачем несусветную чушь транслировать на всю страну по главным телевизионным каналам? Неужели больше нет ничего интересного для показа? Что в этом дурачестве полезного, познавательного?..".
Степан Афанасьевич знал, что раньше, то есть в Советское время, программу перед подачей на публику досконально изучали строгие судьи-искусствоведы. Искали в ней смысл, идею, взвешивали ее актуальность, полезность. Сейчас, Кулешов был уверен, таких критериев нет. Сейчас критерий единственный - деньги, а на остальное чихать, "пипл схавает!". И действительно "хавает"!.. Степан Афанасьевич вспомнил, как на работе их бухгалтер хвалился, что раньше победителя "Поля чудес" он угадал все задания, а озеленитель мечтает попасть на игру, где на кон поставлены три миллиона.
Он опять покосился на тещу - кайфует! Ее узкие плечики сотрясались от смеха при каждом неловком движении или падении артиста. "Что ей с того, что во рту не осталось зубов, а до новой челюсти как пешком до луны!.. Что до того, что на глазах тает пенсия!.. Ей сейчас не до этого, ей сейчас хорошо!.. Талантливые артисты сумели отвлечь бедолагу от тяжелых невзгод... Стоп!.."
Мысли Кулешова споткнулись на слове "отвлечь". "А ведь в этом весь смысл!.. - его осенила догадка. - Вот где зарыта собака!.. Все очень точно продумано: и программа, и классные исполнители, и на всю Россию показ! Все с одной целью - отвлечь! Запудрить людям мозги! Отвлечь от изнурительных будней! Конгениально!.. Экономический кризис, коррупция, галопом скачет инфляция - все это в сторону! Об этом можно вскользь, мимоходом!.. Констатация фактов и только, без раскопок корней!.. Долой пессимизм здравомыслия, да здравствуют зрелища!.. Да, телевидение - великая, грандиозная штука!.. Его верховоды крепко парят мозги обывателям!"
Догадка была и плодовитой, и продуктивной: в появившейся массе идей, ассоциаций, оценок Степан Афанасьевич без труда обнаружил искомое. "Так вот в чем кроется общее сна и реальности - в отвлечениях! - подумал он тотчас. - Вот, что мне надо перенять на корабль!"
Взбудораженный этим желанием, он уже с нетерпением ждал неотвязного сна, и тот пришел вовремя. Кулешов видит, как он - капитан срочно собирает корабельный совет.
- Создалось чрезвычайное положение, - сказал он, когда главный механик опять назвал обстановку критической. - Прошу предлагать, что следует предпринять в такой непростой ситуации?..
- Надо закрутить гайки потуже! - выкрикнул третий помощник капитана, пружинистый молодой человек с рельефными бицепсами и крупными, как у акулы, зубами. Все поняли, что под гайками он имеет в виду дисциплину, но не все согласились.
- Куды ж их сильнее закручивать?!..- возразил басом боцман, суровый по виду моряк с серьгой в левом ухе. - И так закрутили их намертво, того и гляди резьба полетит... Надо напомнить им о старых традициях - на корабле не смотря ни на что должон быть порядок!
- Ты им еще о патриотизме напомни! - засмеялся старший помощник.- Скажи им о чувстве гражданского долга!.. Ушли безвозвратно те времена, когда верили все такому красивому бреду!.. Нам сейчас надо выиграть время, чтобы как-то добраться до берега! Доберемся, а там!..
Что будет "там", старпом представлял себе смутно, но что сейчас - было ясно: грядет катастрофа, и он предложил:
- Надо их чем-то отвлечь от крамольного замысла!
Старпом, на удивление, предугадал замысел Кулешова.
- В этом-то вся загвоздка!.. - сказал капитан, с подозрением взглянув на помощника. - Чем, ты считаешь, можно отвлечь?..
- Развлечениями!- старпом снова опередил заготовленный козырь. - Пока не надо их трогать! Закроем покуда на пьянство глаза: они и в пьяном виде могут управляться с машинами. А чтобы не маялись они вольнодумством, надо подпустить к ним артистов, музыкантов, певцов, плясунов... Таких у нас в верхней команде - навалом. Вся верхняя команда только из них и составлена!
После коротких дебатов предложение старпома было одобрено, и боцману было поручено провести его в жизнь. Бывалый моряк к поручению отнесся с особым старанием, и в дополнение к спирту, добытому из солярки, отправил механикам ящик с ликером, хранившимся здесь еще с советских времен. И теперь на весь океан с корабля день и ночь разносятся песни.
- Пускай веселятся, - с брезгливой усмешкой говорит капитан. - Чем бы дитя ни тешилось... Бог даст, прибьемся же мы к какому-то берегу...
Этот сон Кулешову больше не снился, а тревожное состояние постепенно ушло и забылось. Оттого, несомненно, что искомая связь обнаружилась, и попытка внедрения в сон весьма ходового приема реальностей оказалась удачной.