Аннотация: Роберт передал мне тетрадь, мои руки тряслись сильнее обычного, и стоило коснуться обложки, как все воспоминания нахлынули, затянули. Я был немногим старше Роберта...
Море устлано звездами,
а небо серого жемчуга,
повито прозрачными тучами,
как платьем шелковым женщина...
Утро первого дня.
По равнине гулял ветер, кружа в вихре кленовые листья. У причала мерно покачивалась лодка, а над морем вот уже третий день висели угрюмые тучи.
Я устал ждать дождя. Тучи, будто мрачный предвестник моего скорого конца молча стояли на пороге и ожидали. Воздух был таким тяжелым, что я с трудом дышал. Ради лишнего глотка воздуха мне даже пришлось бросить то единственное, чем я занимал себя все последние годы, с тех пор как ты ушла - трубку.
Ох, сердце... Какая боль. Несчастное, оно тоскует о тебе, моя несравненная. Ты была моим утешением, моим ангелом покаяния. Жаль, что мы встретились слишком поздно, когда наша любовь уже не могла принести плодов. Но у меня есть Роберт - твой внук. Маленький непоседа! Крохотная копия тебя: ему интересно все на свете. Клянусь, если он хочет чего-то узнать - его не остановить! И он зовет меня дедом. Невероятно, но моя привязанность к нему куда крепче, чем к родным внукам. Возможно, потому, что он приезжает в мой оторванный от жизни мир много чаще и с гораздо большим удовольствием, чем мои собственные дети и внуки вместе взятые. Роберт очень похож на тебя, я говорил? Сегодня Джонатан и Катарина как раз должны привезти мальчика. Он проведет у меня каникулы. Твой сын с женой уезжают к её родителям, и Роберт будет здесь, со мной, все две недели. Надеюсь, он ещё не слишком взрослый, чтобы начать скучать в обществе старика. Но ты не волнуйся, в соседней деревне есть мальчишки, ровесники Роба. Шофер будет отвозить его, когда он захочет, а Элеонор - повариха, помнишь? - испечет ребятам пироги с картошкой. Они у неё замечательные, все такие же неповторимые, как пятнадцать лет назад. Да, мало что изменилось: только Роб подрос, да тебя... не стало.
Раньше мы сидели на этой террасе вдвоем, смотрели на море, встречали закаты. Бывает, я, будто наяву, чувствую твою теплую ладонь в своей. А помнишь, как ты пела вечерами: "Ветер холодного севера, гуляет меж крыл серебряных...". Я хорошо помню. Но только твой голос. Слова как-то подзабыл...
Ты слышала - гудок машины?! Роберт приехал. Пойду, надо встретить. До скорого, моя любовь, мы ещё поговорим, позже.
Полдень того же дня.
Боже мой! Я окончательно выпал из времени. Не из часов, не дней и даже не месяцев, нет! Я пропустил целые годы! Когда я увидел Роба, уже было решил, что сошел с ума - мальчику семнадцать лет! Семнадцать! Да помни я это, ни за что не стал бы настаивать на его приезде - молодому человеку, статному, умному, нечего делать с дряхлым стариком. Я чувствую перед ним вину, хотя он и заверяет меня, будто только рад быть здесь. Такой воспитанный мальчик... Очень похож на тебя.
Мы говорили с ним о тебе. Он спрашивал о дне нашей встречи! Ну я, конечно, не стал говорить, что нечаянно ворвался в твою каюту вместо своей и застал тебя в самом прекрасном виде (хотя ты, помню, все последующие годы пыталась убедить меня, будто уже тогда находилась в том возрасте, когда женщина никак не может привлечь мужчину подобным видом. Я, однако, все так же, как и тогда, готов клясться, что это не так!). Думаю, Роберт, все же ещё слишком юн для такой истории. Я сказал ему лишь то, что повторял тысячу раз: на борту лайнера "Венера" ко мне сошла с небес настоящая богиня, и я влюбился без памяти. В сущности, так все и было! Да... ты была моей богиней родная. Если бы ты знала, как сера стала без тебя жизнь. Что это небо, затянутое тучами.
Уже поздно, а я, кажется, переутомился. Пойду спать. До встречи.
Вечер четырнадцатого дня.
Я давно не говорил с тобой, с самого первого дня, как Роберт приехал. Я умолк от стыда. Боже, каким глупцом я был, что даже старость не научила меня ничему! Как мне заслужить твое прощение, как мне простить себя самого? Так просто все было, когда ты была рядом. Так легко забылись тогда ошибки молодости, что мне почудилось, будто этот грех снят с моей души. Глупец, старый дурак! Я виноват. Я каюсь! Позволь, я объясню.
На следующее утро, после приезда Роберта, Элеонор - повариха, подала завтрак на террасу. Когда я вышел, Роберт уже ждал меня, а в руках держал тетрадь, ту самую, что я хранил. По забывчивости, я, наверное, оставил её когда-то на видном месте... а Роб, он ведь такой любознательный, я не могу винить его. Он начал читать, а когда увидел меня, подскочил и набросился с расспросами: "Дедушка это правда? В молодости ты видел дракона? Я думал, ты ещё не родился, когда они уже вымерли! Ты правда их видел? Умоляю, расскажи!". Одна ты, любовь моя, знаешь, как тяжело мне далось забвение тех лет и оттого, стыд мой перед тобой не меньше, чем стыд за те дела.
Я не хотел говорить ничего, не хотел вновь переживать годы своего позора. Мне было так совестно.
Роберт передал мне тетрадь, мои руки тряслись сильнее обычного, и стоило коснуться обложки, как все воспоминания нахлынули, затянули. Я был немногим старше Роберта...
Лето, пятьдесят пять лет назад.
... и в тот день праздновал свой первый значимый юбилей - двадцатилетие. Тем утром отец преподнес мне главный подарок, и я стал полноправным наследником его огромной промышленной империи. Деньги, власть, высший свет... и, конечно, женщины. О да! Как любой порядочный молодой человек того времени, я был беззаветно влюблен и писал пылкие письма своей возлюбленной, которые, конечно же, не отправлял из-за стеснения. Её звали Маргарет. Длинные, ниже пояса, светлые волосы, упругая грудь, которая буквально сводила с ума, прячась за глубоким декольте и тонкий аромат лилий, что исходил от её кожи. Кроме того Марго была дочерью второго богатейшего человека в стране и наш брак был предопределен ради слияния двух корпораций-гигантов. На свое счастье я был не просто влюблен, но влюблен в нужную девушку, что делало жизнь несравненно прекраснее, чем у любого из моих сверстников. Раз Марго все равно предстояло стать моей женой, меня, наверное, не должно было волновать, взаимны ли мои чувства, но ведь я был влюблен и считал своим долгом, нет, целью существования, покорить сердце будущей жены. И однажды, когда Марго обмолвилась о своей страсти к драконам, я мгновенно понял, что у меня есть верное средство! Я ведь говорил, что Марго была дочерью второго магната? Первым же был мой отец. И как богатейший человек страны он мог позволить себе то, что было лишь у единиц во всем мире - драконов. Да... у нас жило два дракона: самец Гермес и самка Эйфория. Отец говорил, что они самые большие на континенте, но я всегда сомневался - он обожал приукрашивать нашу и без того роскошную жизнь, будучи убежденный, что чем бы ни обладал человек, он всегда способен получить большее. При этом, как это не удивительно, отец не был жадным.
Итак, в триумфальный день моего двадцатого рождения, я, уже будучи полноправным совладельцем компании нашей семьи, впервые в жизни сидел во главе огромного стола и поднимал бокал за самого себя, а не меньше сотни гостей рукоплескали мне стоя. Это был успех! Газеты с самого утра пестрели заголовками, и весь город говорил, наконец-то, не об отце, а обо мне.
Именно в этот день моя нареченная Марго впервые заговорила со мной по собственному желанию и неподдельному интересу, а не по правилам приличия высокого общества как делала прежде. И речь пошла о драконах. Я был на вершине блаженства от одной мысли, что смог захватить Марго рассказами о Гермесе и Эйфории. Я поведал ей всё: о цвете чешуи и породе, о скорости и дальности полета, о том, что испытал, когда отец привез их домой в огромных стальных клетках из-за моря. Разумеется, я не забыл вскользь упомянуть и о том, что они самые большие на континенте (в тот миг я безгранично верил в это и сам). "Покажи мне их", - попросила тогда Марго, и я, зачарованный её красотой, не мог отказать. Да у меня и не было причин для отказа.
Тайком сбежав с собственного праздника, я привел Марго на вершину холма, где стоял простой дом смотрителя. Оттуда открывался вид на бескрайнее море, в ветре пахло свободой и соленой водой.
Над поверхностью, не меньше чем в тридцати метрах кружили два дракона. Их величие лишало дара речи. Драконы были настолько хорошо приручены, что жили свободно и не представляли угрозы. Единственное, что не дозволялось делать - летать на них. То был строгий приказ отца, причина же мне была неизвестна. Но я и не собирался на них летать, считая саму мысль об этом безумной.
Марго, переполненная чувствами, внезапно сжала мою руку и спросила можно ли их подозвать. С улыбкой я свистнул, драконы обернулись к нам и спустя несколько секунд уже приземлились рядом. Находясь так близко, они казались исполинскими, хотя на самом деле были немногим больше слона. Присвистнув вновь, я похлопал ладонью по ноге и Гермес тут же склонил голову к земле, позволяя погладить чешую. У Марго дрожали руки, я обхватил её хрупкие плечи и подвел ближе. Сперва неуверенно она поднесла ладонь к морде Гермеса, но вскоре её стало невозможно отвлечь. Гермес и Эйфория смотрели на меня с удивлением - они не привыкли видеть незнакомых людей - и тогда я, извинившись, почти официально представил им Марго. Как свою будущую жену и их хозяйку, разумеется.
- Я познакомил их с тобой, - ответил я на немой вопрос Марго.
- Представил меня им? Они не разумные существа и не могут тебя понять, - со снисходительной улыбкой ответила она, и я даже не смог возразить. Меня сражал один лишь звук её голоса.
Время текло божественно неспешно. Я не отрывал взгляда от Марго, а она от драконов.
Внезапно она спросила, летал ли я когда-нибудь на драконе. Сперва, я мог лишь засмеяться, но потом, когда понял, что Марго говорит серьезно...
- Только дурак полезет на дракона, не то, что взлетать, - ответил я со всей возможной уверенностью.
- Это рассказывают детям. Моему крестному брату отец привезет дракона и научит летать на нем. На дракона боится сесть только трус.
Я попытался возразить и объяснить, что запрет отца не может иметь отношение только лишь к детским страшилкам, но Марго не хотела слушать. Она дала понять, что я - наследник своего отца и полноправный совладелец компании, веду себя как ребенок. "Для тебя не должно быть запретов, иначе ты не заслуживаешь ничего", - так говорил её отец, и Марго уверенно процитировала мне эти слова.
Я судорожно сглотнул и понял - если я откажусь, моя единственная возлюбленная до конца дней будет считать меня трусом. Более того, я сам всегда мечтал оседлать Гермеса - своего доброго друга - и взмыть на нем как можно выше от земли. Глядя драконам в глаза я неуверенно спросил, позволят ли они это. Эйфория и Гермес одновременно припустили веки, и это явилось для меня достаточным ответом.
Земля неслась быстрее, чем можно представить, берег мелькал подобно картинкам синематографа, от воды летели соленые брызги. Марго прижималась к моей спине, крепко обхватив за пояс, я чувствовал запах её волос. Гермес нес нас низко, над самой поверхностью моря, Эйфория летела позади. В первые мгновения я не понимал, что чувствую, но потом осознал - я жил. Я ощущал жизнь как никогда прежде. Небо перестало быть верхом мечтаний, границы мысли стали бесконечно широки, мир - предельно просто и идеален. Я ловил руками ветер...
Мы приземлились на холме, откуда виднелась неизвестная деревня. Гермес и Эйфория тут же вновь поднялись в воздух и кружили неподалеку, так, чтобы мы их видели. Марго все прижималась ко мне, будто боялась упасть, и я хорошо понимал её - я и сам едва мог устоять.
У подножия холма, вдоль старой проселочной дороги, текла река, и вместе с Марго мы спустились к воде - смыть с лица пыль.
Воздух стал удушливым, небо на горизонте серело, надвигалась гроза.
Я снял золотые часы - подарок матери - нагнулся к воде и только зачерпнул её ладонями, как внезапно все перепуталось: меня кто-то толкнул в реку, закричала Марго...
Вода заливала легкие, я не мог дышать, темнело. Грести, надо грести, вздохнуть хотя бы раз. Ноги сковало, руки не слушались. Что-то рывком вытянуло меня на берег, песок попал в рот, неожиданно запахло гарью, закричали люди, на лицо мне упало что-то липкое, горячее. Безумие, я в агонии. Боже, помоги мне. Я умираю?
Что-то мешало глазам. Раздражало. Я слышал плеск волн. Я умер? Нет, нет. Рядом кто-то стонал. Я сделал усилие и открыл глаза. Неподалеку я заметил девушку. Это была Марго. Живая. Как холодно. На мне кроме нижнего белья ничего не было. Как и на Марго.
Я позвал её, но она осталась сидеть у воды. Тогда я, превозмогая боль во всем теле, встал и медленно пошел к ней. Она плакала. Я ничего не помнил после того, как меня вытащили из воды, и попытался расспросить Марго, но она только жалобно всхлипывала. Наши вещи валялись неподалеку... и только сейчас я заметил: на берегу лежали мертвецы. Я едва подавил тошноту: двое из четверых были порваны на куски. На щеку мне упала капля крови, по песку скользнула тень, я поднял голову - это Гермес кружил над нами. Я начинал понимать, что случилось, а от догадок меня избавила Марго. На нас напали воры, сняли все, даже одежду, начали избивать, а Гермес бросился нас защищать... Куда пропала Эйфория, Марго не знала. Наверняка, самка улетела ещё до того, как все началось.
Тогда я услышал сигналы, мотор автомобилей и громкие крики. Кто-то ехал по дороге в нашу сторону. Стараясь не смотреть на тела, я собрал вещи и велел Марго немедленно одеться. Вскоре звуки стали ближе, и я увидел целую вереницу машин во главе с автомобилем отца. Видела их и Марго.
- Это ты виноват!!! Ты посадил меня на это чертово животное!
Я обернулся, совершенно не понимая, о чем она говорит. Ведь она сама настояла!
- Ты представляешь, что будет, если общественность узнает: наследники ведущих корпораций улетели на драконе и были ограблены и раздеты где-то в глуши!!! Отец... отец лишит меня всего. Твой лишит всего тебя... Мы все потеряем... Боже... Мы скажем, все было иначе: дракон схватил нас и отнес сюда, а эти... эти люди... пытались нас спасти, а чудовища сожрали их, мы чудом спаслись, прыгнув в реку... спрятались за камышом и монстр улетел... О Боже, никто ничего не узнает, мы не будем опозорены... Да... так все и было...
Так все и было...
Вечер четырнадцатого дня.
И я не мог дальше говорить... Прости, прости. Роберт смотрел на меня, и я видел в глубине его глаз твою осуждающую тень. Он ждал, когда я продолжу, ждал с таким интересом, с таким волнением... Милый мальчик. Так в тот миг был похож на тебя... А я не мог, я потерял нить, забыл, что было, когда машина отца остановилась возле меня. Заставил себя забыть и не захотел вспомнить... А Роберт позвал меня и я дрогнул, понял, что я уже здесь, а не там, что все давно свершилось и незачем тянуть время, чтобы сделать выбор. И я продолжил говорить как много лет подряд...
Лето, пятьдесят пять лет назад.
- Что? Ничего такого не было! Ни смей говорить так!
- Скажу! И ты подтвердишь, иначе...
Она говорила и говорила: что мы лишимся наследства, что её отправят в закрытый пансионат, что она откажется быть моей женой, а даже, что наложит на себя руки... Как она могла? Она ведь знала - если дракон убьет человека без причины, животное казнят. И она готова была свалить всю нашу глупость и непослушание на невинное существо, лишь бы сохранить свою роскошь и репутацию! Я ненавидел её в тот миг. Гермес спас нас! Он был мне другом, я не мог предать его и бросить на растерзание, и потому, когда машина отца затормозила, и он, разгневанный каким я его ещё не видел, вышел навстречу, я сказал... правду.
Отец смотрел на меня, молча, с горечью. "Разве этому я тебя учил?" - так спрашивали его глаза. Но он не высказался вслух: все было сказано, все сделано и все это слышали. Мы вернулись домой. Гермеса посадили в клетку.
Как отец ни старался он не смог скрыть произошедшего и уже на следующий день весть о "детской глупости единственного наследника крупнейшей промыш-ленной империи" разлетелась по всем газетам страны. Рьяные защитники из Общества прав человека требовали справедливости, разбитые горем матери погибших воров подали на отца в суд. Моя мать каждый день была на грани истерики и в итоге направила матерям воров встречный иск, требуя возместить нашей семье материальный и моральный ущерб от ограбления. Этот поступок мгновенно вызвал широкий резонанс. Общественность разделилась. Из моей маленькой вольности разросся скандал. Отец со мной не разговаривал, мать каждый день плакала, партнеры отца по бизнесу единогласно попросили отстранить меня от дел компании, по крайней мере, до тех пор, пока не закончится суд, не уляжется скандал, и пока я не вырасту из "детских забав, чреватых тяжкими последствиями".
Отец Марго ещё до начала событий увез её в уединенное семейное поместье и попытался тайно выдать замуж за сына своего второго партнера, но не тот вежливо отказался от ветреной невесты. Марго привезли обратно. Стало ясно, что после скандала ни она, ни я уже не найдем себе других супругов - репутация, ныне разрушенная, ценилась в нашем обществе не меньше денег. Итак, меня и Марго наскоро обвенчали. Стоит ли говорить, что от моей пылкой любви остался лишь прогорклый привкус? Марго была рада не больше моего. Мы даже не говорили друг с другом.
Осень, пятьдесят пять лет назад.
Лето прошло в печали, суете и невыносимой духоте. Ныне небо каждый день затягивало низкими тучами, шли дожди. Тревог прибавилось, когда стало ясно, что Эйфория вынашивает потомство. Разведение драконов без разрешения и так было запрещено, а в нашей ситуации грозило очередной трагедией. Я сделал все, чтобы скрыть положение драконицы, но когда она высидела первое яйцо, не смог это утаить. "Чудовище создало себе подобных" - так написали в газетах.
Тогда же завершился долгий, многомесячный процесс, в который отец и я вложили все силы и средства: Гермеса признали представляющим угрозу жизни людей. Я защищал его, как мог, доказывал суду, что без его помощи мы могли бы погибнуть, но тщетно. Зверя, убившего беззащитных людей не могли оправдать. Суд предписал усыпить его... и уничтожить потомство.
Мы проиграли.
В тот день я видел Гермеса в последний раз. Он посмотрел на меня с печалью.
В ту же ночь я решил выкрасть яйца и увести Эйфорию как можно дальше, в горы, где её было бы не найти.
Драконица должна была крепко спать в эту ночь, но когда я приблизился к загону, то увидел свет, а потом раздались голоса. Я бросился туда и понял, что опоздал: исполнители приговора пришли за потомством Гермеса. Эйфория была вся в цепях и сидела смирно пока не поняла, что люди собрались забрать её детенышей, двое из которых все ещё не вылупились. Тогда она взревела, раскинув крылья, накрыла брюхом кладку и загородила новорожденного дракона, а огромный шипастый хвост как кнутом в один миг смел всех, кто оказался слишком близко. Снова кричали люди, снова ревел дракон. Отец, забрызганный чужой кровь выбежал из загона. Я стоял поодаль и не мог заставить себя сделать ни шагу. Вскоре на подмогу исполнителям приехали люди на трех машинах.
К утру бездыханную Эйфорию вытащили из загона. Яйца так и остались там, но забирать их уже не было смысла. Казалось, на этом всему следовало закончиться, но нечаянно запущенная мною цепь трагических событий не желала прерываться.
На следующий день отцу по надежным каналам сообщили: Общество защиты прав человека решило добиться уничтожения всех оставшихся в мире сорока драконьих особей. Мировая Общественность готова была поддержать их.
Когда в загоне, ближе к ночи, все убрали, я пошел туда, но так и не рискнул войти и уже повернул назад, как вдруг услышал хрип. Не меньше получаса я прислушивался и искал, пока за одним из стропил не нашел крохотный трясущийся комок - единственный вылупившийся детеныш Гермеса и Эйфории остался жив.
Я назвал маленькую драконицу Фортуной и спустя несколько дней отправил со своим верным другом Томасом. Он уезжал в экспедицию и пообещал позаботиться и проследить за тем, чтобы малыш прижился на дикой природе, вдали от людей. Быть может, надеялся я, окажется, что где-то живет ещё один детеныш и пройдут годы, но они найдут друг друга и тогда все будет хорошо.
Вечер четырнадцатого дня.
Так все и было, вот что я сказал Роберту, когда закончил. Я не стал говорить, что через несколько лет все драконы были истреблены - думаю, он и сам догадался, раз их теперь нет... Да, моя дорогая, так все и было. Всю жизнь я пронес в сердце вину, ненависть и невероятную печать за то, что сотворил. Полюбить Марго я так и не смог, и даже наши общие дети чувствуют это и вероятно потому даже теперь, когда я стал стар и немощен, так пренебрегают моим обществом. Что ж, я не виню их. Они не заслуживали моего безразличия, а я был излишне поглощен сперва жалостью к себе, затем чувством вины, а потом и тем и другим. Марго умерла, едва ей исполнилось сорок лет, но тебе это, разумеется, известно. Она всю жизнь ненавидела меня. А через десять лет я встретил тебя, моя единственная возлюбленная и ты вернула мне свет. Помню, как ты утешала меня, сидя на этой террасе, дома бывшего смотрителя, и глядя со мной туда, где над сверкающим, словно усыпанном звездами море, в день своего двадцатого рождения, я смотрел на своих любимых товарищей - Гермеса и Эйфорию. Помню, как ты говорила, что я не должен винить себя ни в их гибели, ни в гибели других драконов и людей, что я сделал все возможное, чтобы исправить свою ошибку. Ты всегда верила в меня, моя дорогая. Все недолгие десять лет, что мы провели рядом, ты возрождала во мне надежду на избавление. Прости меня... ведь я так и не смог признаться, так и не сумел отплатить тебе за твою безграничную веру в меня. Я был трусом пятьдесят пять лет назад и остался им спустя годы, когда встретил тебя. Но я так боялся, что ты покинешь меня... Ты - единственный человек, кто не смотрел на меня с неприязнью и осуждением. И я не смог рискнуть и признаться. Я солгал тебе, как и всем, кто не знал правды, всем, кому можно было солгать. Как солгал теперь Роберту.
Сердце... какая боль. Глаза закрываются от усталости. Нет, я не хочу спать, я хочу, наконец, уснуть. Я знаю, что ухожу. Предательские серые тучи так и висят надо мной, я знаю, они ждут меня, но я не могу уйти сейчас. Не могу пойти к тебе, родная, не сняв с себя бремя лжи и молчания, иначе я не посмею взглянуть на тебя. Я заставил себя забыть истину. Пора возродить её в памяти. Я скажу Роберту. Роберт!
Лето, пятьдесят пять лет назад.
- Отец... отец лишит меня всего. Твой лишит всего тебя... Мы все потеряем... Боже... Мы скажем, все было иначе: дракон схватил нас и отнес сюда, а эти... эти люди... пытались нас спасти, а чудовища сожрали их, мы чудом спаслись, прыгнув в реку... спрятались за камышом и монстр улетел... О Боже, никто ничего не узнает, мы не будем опозорены... Да... так все и было...
Конец всему? Нет, нет. Моя жизнь не может закончиться так нелепо! Я только стал совладельцем корпорации, собрался жениться на лучшей девушке в мире, я не могу все это потерять!
- Так все и было, - уверенно подписался я под словами Марго.
Отец смотрел на меня, молча, с горечью. "Разве этому я тебя учил?" - так спрашивали его глаза. Я понял, что он корит меня не за безрассудный полет, но он не высказался вслух, хотя знал, что я солгал: все было сказано, все сделано и все это слышали. Я вынудил его встать на мою сторону, он должен был в первую очередь защитить семью, а значит и меня. Мы вернулись домой. Гермеса посадили в клетку.
Как отец ни старался он не смог скрыть произошедшего, и уже на следующий день весть о "кровожадном чудовище, похитившем наследников крупнейших корпораций и убившем невинных людей" разлетелась по всем газетам страны. Воров, из которых наша с Марго ложь сделала героев, посмертно наградили медалями за храбрость. Отец выплатил их матерям огромную сумму "в скромное утешение", газеты нарекли меня бесстрашным рыцарем, а Марго - прекрасной принцессой. Наше спасение от дракона сделали легендой. Мы блистали и купались в роскоши.
Отец без единого шанса проиграл дело о защите и до самой своей смерти он не сказал мне ни слова. Я был на суде лишь раз и только для того, чтобы повторить то, что сказал отцу.
В день, когда судом был вынесен приговор об умерщвлении Гермеса и Эйфории, мы с Марго обвенчались в лучшей церкви страны. Казнь драконов пришлась на следующий же день. Приказ об уничтожении оставшихся сорока особей был подписан и исполнен в течение последующих пяти лет. Драконов отлавливали и истребляли, но людей за время этой охоты погибло много больше. Тщательное расследование доказало, что вероятность выживания хотя бы одной особи равна нулю. Никакой удачи не было ни для одного из них.
Вечер четырнадцатого дня.
Я бежал от позора и к нему в объятия пал. У меня был один миг, чтобы сделать выбор - и я солгал. Затем один год, чтобы признаться себе - я ошибся, а следом десятилетия стыда - и я выдумал те годы заново и сам поверил в свою ложь. Я возненавидел себя, жену, даже мать, которая не уставала хвалить меня за самое гнусное, что я сделал в жизни.
С тех пор прошло пятьдесят пять лет... Я стар, я умираю, но путь, который я завершил сегодня, важнее жизненного, потому как у этого пути есть смысл. Я прошел долгую дорогу: от ошибки до осознания, от раскаяния до покаяния.
Сегодня жемчужно-серые тучи нависают надо мной молчаливым судьей, и я вижу, как над морем вновь парят два дракона.
Начинается дождь, горизонт подергивает мутной дымкой. Солнце усердно пробивается через серую тень. Неужели тучи уйдут?