Местный театр был заброшен после войны. Он выглядит хорошо снаружи, но внутри стоит запустение и разруха. Стёкла классических деревянных дверей выбиты, осколками разлетевшись по затёртому полу. Деревянные арки и распорки, служившие лишь декорациями, сломаны. Столбы, ранее покрытые мрамором, сверкавшим в лучах золотых ламп, теперь открывали бетон - и тот, однако, разгромлен и раскрошен. Красные кожаные диваны были вскрыты, словно тушка животного; внутренности их были разбросаны между осколков дерева и стекла.
Анна достала было пистолет из-за пояса, скрытого под кожаной курткой, но Эрик, до того оглядывавший окружение, жестом остановил её.
- Что такое? - спросила Анна, раздвинув руки в удивлении.
- Нам не от кого защищаться, - спокойно ответил её спутник. - У тварей не хватает смелости войти сюда. Даже подойти близко.
Эрик повернулся к ней. Его лицо выказывало спокойствие; вечное спокойствие, словно вечная усталость, словно ничто не могло задеть или взбудоражить его.
- Нам стоит оставить оружие здесь, - сказал он спокойно и протянул руку за пояс.
- Что? Ты--
- Так будет лучше, - Эрик положил свой пластиковый пистолет на растерзанное сидение, держащее на себе едва стоящую внутреннюю дверь.
Анна удержала свой взгляд на его лице, пытаясь угадать эмоции, но через пару секунд сдалась и положила свой пистолет на сидение рядом.
- Что это за место, вообще? - спросила она, оглядывая невероятно высокий потолок - одно из самых целых мест в интерьере.
- DasDramatheater. Театр драмы, один за самых новых на этой земле. Я рос, наблюдая за тем, как его строили.
Видя взгляд спутницы, удивлённо бродящий по всему интерьеру, он добавил:
- Он больше внутри, чем снаружи.
- Да уж, - ответила Анна, не отрывая глаз, - я заметила.
- Никогда не видела таких?
- Не в Америке, нет.
Отвлекшись от осмотра, Анна взглянула на Эрика.
- А что, если он откажется помогать? Что, если мы ему не понравимся, или что-то в этом духе?
Эрик взглянул на лестницу, поднимавшуюся к широкому входу в зал.
- Значит, тогда и узнаем.
Он взглянул на неё; вновь спокойствие, вновь усталость.
- Пойдём. Он знает, что мы здесь.
Зал был поистине огромен. Потолок стоял высоко, как небо; в темноте его, однако, не было бы видно, если бы не лампы, которым не положено гореть: в этом районе не было электричества уже который месяц. Они горели тускло, но их яркости было достаточно для того, чтобы разглядеть, что находилось вокруг... включая его.
Даже стоя у входа, далеко от широкой сцены, можно было понять, насколько он был велик. Для Анны, выросшей на мультфильмах Уолта Диснея, он был словно срисован с Чудовища, который танцевал с Красавицей, принцессой Бэлль: тёмная шкура, покрытая тёмной шерстью на голове, лице и руках - той их части, которая была видна под огромной рубахой под цвет шкуры с рукавом до локтей. Он сидел на сцене на коленях, склонив голову, закрыв глаза и опершись руками на огромные ноги, показывая поверх каштановых штанов острые когти. Он совершенно не двигался - казалось, даже не дышал.
Вокруг стояло низкое гудение. Так звучат монахи-буддисты во время медитации в храме, но никого кроме троих вокруг не было. Звук словно исходил отовсюду; не было одного конкретного источника, казалось, что им наполнен вес зал. Тем не менее, его не было слышно на улице или даже в вестибюле театра. Гудение было низким, словно человеческий голос, но ниже, чем можно было услышать даже от самых глубоких баритонов.
Эрик повернулся, взглянул на неё своим словном уставшим взглядом, и медленно пошёл вперёд, к сцене, глядя лишь на него. Через секунду Анна последовала за ним.
Стройные некогда ряды красных сидений были искажены, но, на удивление, всё ещё сохраняли строй, словно солдаты в военном походе, подбитые снарядами противника. Некоторые сидения свисали с громадной потолочной люстры, горевшей, как тухнувшее Солнце, некоторые протискивались сверху между двумя ещё стоявшими рядами, некоторые лежали в проходах. Боковые люстры, в большинстве своём, всё ещё висели ровно, издавая тусклый свет, некогда бывший ярко-золотым, подчёркивая в те времена богатство вида всего театра.
Пол перед сценой и сама сцена были на удивление чисты. Разруха, которая пронизывала прихожую, словно не дотянулась дальше середины рядов, и редкая частица мусора мешала идти по изодранной и местами рваной, но всё ещё яркой красно-золотой дорожке.
Эрик остановился там, где заканчивался первый ряд, глядя снизу вверх на него, всё ещё сидевшего на коленях - не смиренно и не умиротворённо: в его позе чувствовалась сила, огромная, но обузданная. Он был хозяином этого места - и прекрасно знал это.
Гудение вокруг стало звучать чуть ниже.
Двое стояли; Эрик глядел на него, Анна металась взглядами между обоими, пытаясь понять, что ей делать. Наконец Эрик сказал, уверенно и чётко, но не громко:
- Нам нужна твоя помощь.
В тоне гудения послышался неявный скачок, но через секунду всё вернулось на место.
Несколько секунд слышался лишь гул. Эрик всё так же глядел на него.
- Недалеко от этого театра несколько дней назад произошло убийство. Моего друга. Он путешествовал один, в спешке, пытаясь донести нам какую-то важную информацию. То, что он нёс нам, было украдено. Мы не знаем, кем, и мы не знаем, куда. То, что мой друг пытался сказать нам, я уверен, было связано с нашей последней работой.
И, после молчания, добавил:
- Мы пытались уничтожить всех, что пришли после Больших Огней.
Вновь тишина, лишь гудение, в тоне которого послышалось едва различие изменение. Эрик старался выглядеть таким же собранным, как и всегда, но теперь на его лице были заметны штрихи напряжённости. Он не старался сознательно скрыть их; его маска уже давно стала им самим.
Наконец, низкий голос, несколько выше тона гудения, прозвучал словно по всему залу, говоря медленно, чётко, с необъятной уверенностью:
- Дай мне причину помогать тебе.
- Её нет. Мой приход сюда - это прыжок веры; у нас немного вариантов в данный момент.
- Тогда тебе стоит искать их в другом месте, - ответил он сразу после слов Эрика.
Гудение стало заметно ниже. Теперь оно словно проходило через кожу и плоть в самые кости и звучало там.
- Тогда скажи мне, что ты не причастен к этому.
Несмотря на то, что в его голосе не было высокого тона, в словах Эрика звучало то, что Анна никогда в них не слышала: наглость. Лицо его, она заметила позже, стало отражать то же.
Тон гудения опустился ниже.
Тот, что на сцене, молчал. Долго; брал времени столько, сколько считал нужным. Его голос оставался ровным, когда он сказал:
- Вам не рады здесь.
Лицо Эрика исказилось. Гримаса отвращения и гнева на секунду захватила все мышцы; отстранившись от этого, Эрик не стал испытывать эти эмоции меньше, когда сказал медленно и чётко:
- Вам - тоже.
Гудение резко упало вниз. Теперь, казалось, всё тело вибрировало - неприятно и, в итоге, даже болезненно. Он не двинулся, но Анне казалось, что в любой момент он может спрыгнуть вниз и растерзать обоих.
Эрик упорно глядел в его лицо, и гримаса вновь, медленно, начала захватывать территорию.
- Идите.
Казалось, Эрик хотел воевать. Очевидно было, что он не сможет побороть его руками, но возможно, он мог сделать это иначе.
Но он не мог позволить себе этого.
После нескольких секунд молчания и гневного взгляда, Эрик развернулся и, оставаясь верным своей усталой походке, вышел из зала.