Болезнь моя звалась - осень.

Эти серые сны затягивают; во время кошмаров хочешь проснуться и не можешь, а когда видишь серый сон, то и не хочешь просыпаться.

Тем не менее, меня разбудили насильно. Разлепляя веки, я поднял голову от подушки и уставился мутным взглядом на своё отражение в полированной спинке кровати. Под подушкой раздавались звуки, напоминающие воркование голубей, искажённое гулкостью чердачных перекрытий, - однообразное, пугающее мычание.

Я наконец нашарил в постели вибрирующий сотовый телефон, вынул его из-под подушки, с ненавистью взглянул на глупенький голубенький экран. Кто это? Ну, конечно же... Кто ещё может звонить в пять утра?

Аллё. Злое утро, - голос мой звучал хрипловато, приглушённо сквозь серость сна, ещё теснившегося у кровати.

Илья, - в моё ухо ворвался встревоженный девичий писк. Я поморщился. - Илья, мне срочно нужна твоя помощь!

Раиса, в пять утра тебе откажутся помогать даже Чип и Дейл, - я был намерен побыстрее свернуть разговор и проспать ещё часов до одиннадцати.

Илья, Стефан пропал!

Что? Опять? - сон как рукой сняло.

Именно! Вчера в универ не пришёл... Дома тоже не был... Дозвониться не могу. Поищи, ты же бывал в его любимых местах!

- Да у него этих мест по всему городу знаешь сколько? - рявкнул я, придерживая телефон плечом и прыгая на одной ноге, в то время как другую пытался засунуть в штанину.

Но я прошу тебя, я уже совсем извелась!..

Ты безбожно разбудила меня, - я набросил на плечи любимую рубашку в красно-чёрную клетку, - и ещё хочешь, чтобы я нёсся искать твоего Стефана неизвестно где? Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?

Да его, его мне принеси! Привези или приведи, как вариант! Ну Илья, ведь больше никто не сумеет найти его...

Ладно-ладно! Я ещё подумаю! Часа два... с подушкой посоветуюсь! И нечего мне названивать! - выкрикнув заключительную фразу, я нажал на сброс и, не убирая пальца, выключил телефон совсем. Вихрем кинулся в прихожую, напялил ботинки на босу ногу и долго чертыхался, запирая старый упрямый замок. Лестница пошла гулкой дрожью, грохнула дверь подъезда.

Пусть Раиса не думает, что я по первому её зову бросаюсь на помощь. Нечего привыкать к хорошему, а то и на шею сядет. Пускай поизводится ещё, попереживает. А Стефана действительно отыскать необходимо. Особенно если мои догадки подтверждаются и...

возможно, он тоже...

...если верить сну, то искать его надо рядом с пирамидальными тополями...

Я промчался по проходу между пыльных гаражей, нырнул под изогнутый корявый ствол клёна, сбегая вниз по пригорку; свернул в переулок, стиснутый синими заборчиками и через какое-то время остановился как вкопанный, глотая воздух ртом.

Передо мной раскинулся огромный пустырь, над которым лениво проплывали тонкие сентябрьские облака, совсем такие же, как в моём сером сне. Пустырь окаймляла редкая цепочка тополей, тревожно дрожащих серебристыми изнанками листьев.

...Так близко...

...совсем рядом с моим домом...

Я увидел вдалеке тёмную фигуру. Не на пустыре - на заасфальтированном участке по соседству, рядом со школой гимнастики. Человек был в куртке с капюшоном, но, даже не видя приметной светлой шевелюры, я всё равно узнал Стефана. Он стоял, высокий и прямой, среди кипящей листвы тополей, а у его ног лежала сломанная тень, бледная от рассветного неба.

Стефан! - крикнул я.

Он обернулся; я подходил ближе и ближе, а он всё смотрел на меня вполоборота, словно не решил ещё - поприветствовать меня или сбежать. Что-то странное пряталось на дне его глаз - серо-зелёных, прозрачных и беспокойных, как осеннее море.

Меня Раиса подняла, - эти слова звучали глупо, я уже почти утвердился в своих догадках. - Она тебя ищет второй день. А ты болтаешься едва ли не под окнами моего дома... Мог бы и зайти, я бы тебя не выдал... им... - я нёс чушь, со страхом угадывая в нём то самое, несчастливое, ту самую тоску, что подстерегала лучших из нас.

Смуглое лицо его было спокойно; он знал, что я знаю, и не видел причин для объяснений. Вместо того, чтобы отвечать на пустые вопросы, Стефан взялся за капюшон и тихо вымолвил:

Скажи... зачем мы живём?

Прочь скользнула серая ткань, вырвались на свободу непокорные светлые вихры, обнажилась шея, и я увидел на ней пятна загустевающей крови.

Что с тобой? Что ты с собой сделал? - вскрикнул я, протягивая руку; он не успел отстраниться, и мои пальцы мазнули по его шее, стирая кровь с краёв раны - резаной раны странной формы.

Этот знак похож на перевёрнутый пацифик, - только и смог выдавить я, глядя на кровавые полосы.

Это знак Врача, - спокойно, будто сообщая о самом обычном деле, сказал Стефан. - Я встретил его вчера утром, на остановке.

Я не верю в городские легенды! - с отчаянием отмахнулся я. В кармане нашёлся платок; я достал его и протянул Стефану. Тот взял его и прижал к ране.

У него действительно нет левого глаза, - сказал Стефан. - Там только металл и кресты проводов, вросших в кожу лица. Он сказал, что я болен, что пометит меня, чтобы я ждал...

Почему ты не убежал?!

Я убежал, - Стефан опустил взгляд. - Я бежал от него, но вскоре почувствовал боль - это на шее проступала его метка. Теперь его слуга легко найдёт меня... по запаху крови.

Ты болен, - я обнял его; он замер, тихий. Сказал над ухом:

Он хочет излечить меня от осени.

И ты ему веришь?

А что остаётся? - он стал отстраняться. - Так ты не ответил на мой вопрос...

Стефан! - раздался женский крик. Мы обернулись: рыжая, тёплая, подбегала к нам девушка, рот её кривился, слёзы дрожали на щеках.

Я тебя нашла! - выдохнула она, вцепляясь в моего друга.

- Вообще-то - это я его нашёл, - указал ей я.

- А ты! - Раиса гневно обернулась. - Тебе лишь бы мне перечить! Почему ты сразу не сказал, что идёшь искать его?! Я помчалась поднимать тебя с постели и наткнулась на вас, мирно беседующих на пустыре... В то время как мои нервы!..

Раиса, надо отвести его ко мне домой. У него кровь, - я страшно не любил "нервы" и постарался переключить её внимание.

- О Боже! - заохала она. - Где тебя угораздило? Я так и знала! Ты связался с какой-то сектой! - выкрикнула она, тряся Стефана за шиворот; он не сдержался и фыркнул.

Ещё и хихикает! - гневу Раисы не было предела.

Пойдём же, рану промыть надо, - поторопил я.

Нет уж! - она вскинула голову. - Нужно сразу в больницу. Не мешкая ни минуты. Я боюсь за его психическое здоровье.

Психическое психическим, а рана...

Прощай, - Раиса зашагала прочь, таща Стефана как на буксире. Тот прижимал к шее мой платок и оглядывался.

Дура, - сказал я, глядя, как подпрыгивает Раисина сумка, переброшенная ею через плечо.

Стефан, пройдя метров пять, крикнул:

Илья, но ты всё-таки подумай... Подумай над тем, что я спросил...

В этот момент солнце показалось над крышами домов, резануло холодным золотом, и пустырь с тополями словно воспарил, залитый светом. Двое уходили от меня, а я был болен, как и мой друг, но не рассчитывал на спасение -

не верил.

***

Врач был городской легендой, его породил сплин. Долгие осенние дожди навевают скорбь и тьму; тогда-то он и появляется в нашем городе. Дорога извивается, как угорь, по её тёмной скользкой спине едет белый фургон Врача; или он сам идёт в буднично спешащей толпе.

Столкнёшься с ним - взметнётся угольного цвета плащ, припорошённый светом взгляд обратится к тебе. Правый глаз - серый, сияющий, левый спрятан за спутанными прядями длинных волос.

Не таись - беги, если увидишь, и он отступает, когда ты испуган, когда ты здоров, когда цветёт в тебе жадная жизнь.

Но если ты уже познал печаль - настанет момент, когда он настигнет тебя; всколыхнутся тёмные пряди, в которых видна и седина, и болотная прозелень, и ты встретишь мёртвый, железный взгляд его левого глаза. Вспышка - и ты помечен.

Берегись теперь, хотя вряд ли избегнешь своей судьбы. Бойся лунных ночей, чердаков, верхних этажей, чёрных деревьев. У Врача есть слуга - животное, похожее на кота, клякса тёмного света. Этот зверь идёт по твоему следу, кровавому следу; он слышит запах твоей крови, запах заразы, что в ней.

Стефана нашли мёртвым через полтора месяца. Он вышел на крыльцо клиники покурить и не вернулся. Просто исчез: не пересекал территорию, не выходил за ворота. Исчез. Труп был найден в подворотне, очень далеко от больничного городка - где-то в районе вокзала, там, где теснятся старые двухэтажки. Возможно, Стефан приехал туда на трамвае.

Диагнозом поставили разрыв сердца. Шрам на шее в форме перевёрнутого пацифика у трупа почему-то отсутствовал. Зато на лице застыла странная улыбка. Тёмное дело.

Я присутствовал на похоронах, но на девять дней прийти к его родителям и Раисе не смог. Да и не хотелось смотреть, как опять будут пить и плакать, старательно увлажняя себя изнутри и снаружи. Я сам ощущал себя высохшим руслом реки: creek - очень правильное слово, похожее на "крик". Один крик, проглоченный и задавленный, стоял колом в горле, пронзал меня насквозь. Мне было трудно согнуться, ссутулиться в эти дни: крик выпрямлял меня, заставлял смотреть поверх голов и крыш в осеннее небо, ясное, яркое, слепящее.

Я решил прийти вместо поминок собственно на могилу. Бедное, старое было это кладбище: некрашеные оградки - кроватки, право, похоже на эти кроватки с железными прутьями, тюрьмы для младенцев; памятники - как печки-буржуйки, очень редко камни, мрамора почти нет. Ограда Стефановой могилы была большая: раньше здесь успели похоронить его отца и бабушку.

Свежий холмик был окружён яркими венками, напомнившими почему-то пасхальные куличи. Подходя, я увидел, что один из венков отброшен в сторону, и прямо на земле - прямо на могиле! - сидит рыжий человек, спиной ко мне, лицом к памятнику. Как на диване.

Тогда я не успел ничего подумать, во мне всколыхнулась ненависть. Мне показалось - это не кто-то, пришедший помянуть усопшего, а чужак: он так цинично, нагло расселся на могиле - безо всякого уважения. Я перемахнул через ограду и схватил его за плечо, скрежеща зубами, встряхнул так, что разлетелись длинные рыжие пряди:

Ты кто такой?

Он обернулся и удивлённо смотрел на меня; я, взъерошенный, с отросшей клочковатой шевелюрой, в старом чёрном плаще напоминал, наверное, ведьму или растрёпанную ворону. Моё взбешённое лицо отразилось в его тёмных зрачках. Он мигнул и спросил:

Так ты... видишь меня?

Я осёкся, поскольку в следующий же миг мои пальцы, сжимавшие его плечо, скогтили пустоту.

Ошеломлённый, я обернулся, ища, куда он отскочил. Его не было рядом; взгляд тщетно блуждал по бледному пейзажу, и вдруг - рыжий возник снова, он был где-то на границе обозреваемого пространства - справа в углу, сидел и болтал ногами на оградке; я замер, боясь, что, если повернусь к нему, он вновь исчезнет, скосил глаза как только мог.

Эта могила пуста, - сказал рыжий, засовывая руки в рукава фланелевой рубашки голубого цвета. - Да, так же, как и моя. Поэтому не вижу причины, почему бы мне не сидеть на этой, прости, грядке.

Ноги мои подломились, я рухнул на эту самую "грядку", с которой минуту назад согнал непрошеного гостя.

Я болен... болен...

Подняв голову, я упёрся взглядом прямо в видение. Рыжий юноша не исчезал; более того, он начинал казаться знакомым...

Я знаю тебя, - медленно, с усилием выдавил я. - Тебя звали... Афанасий Рен... И тебя убили два года назад.

После выхода нового альбома, - кивнул Рен. - Выстрелом в шею. - Он оттянул воротник и показал мне заросший рубец - метку Врача.

Я хорошо помнил, какой переполох тогда поднялся. Скандальная хроника, опубликованные фотографии места преступления... Ещё бы - убили восходящую рок-звезду, одного из немногих людей, которыми мог бы гордиться наш захудаленький городок... Афанасий Владимирович Рен - или Афанасий Wren, таким был его сценический псевдоним. А wren - это крапивник, маленькая птичка с красным пятном на груди.

Я никогда не слушал Рена, но пару песен из последнего альбома запомнил - Раиса всё время крутила их после его гибели и даже плакала. Голос Wren'а рождал странные мысли, он пел о море и ветре, о солнце и тьме; на самом деле это были песни о болезни, уже овладевавшей нашими душами...

Наверное, потому я сразу и не признал его. Так странно было встретить живого Рена в то время, как ему было положено лежать в земле, в то время как уже успел снисходительно пожалеть о потере музыканта, чуждого тебе, но немаловажного для городского престижа...

Врач вылечил тебя? - задал я главный вопрос.

Он только указывает путь к исцелению, - сказал Рен. - Исцелиться должен ты сам.

Каков же путь? - жадно допытывался я.

Он улыбнулся. Легко снялся с оградки, подошёл ко мне - я поднялся ему навстречу - и, положив руку мне на шею, справа, промолвил:

Подумай над тем вопросом, что задал тебе твой друг... Найдёшь ответ - найдёшь и путь.

Но этот вопрос не могут решить мудрецы с начала времён! - с ощущением полного бессилия выкрикнул я - и почувствовал боль. Рен отнимал руку от моей кожи: алые цветы раскрывались на его ладони.

Когда будешь готов - за тобой придут.

Метка жгла мою шею и заливала кровью чёрную ткань плаща; воротник становился тяжёлым, грязно-заскорузлым от крови. Я остался один; я скорчился в оградке-кроватке, широко открытыми глазами глядя на медальон надгробия: фигура Стефана изменила положение, он лукаво, не по-загробному, смотрел на меня, прижимая палец к губам. Я ненавидел его сейчас за то, что мне приходится давать самый бессмысленный и очевидный ответ:

Стефан... я понял, какова разгадка.

Листья понеслись через кладбище, словно сны.

- Мы живём, чтобы умереть.

Нельзя было угадать, и поэтому я угадал: всё исчезло, тьма поглотила меня. И хоть я ничего уже не видел, но чувствовал: не было конца, нет и не будет конца этой осени, отнимающей мою свободу.

***