Аннотация: продолжение первой части. Эксперимент на себе произведён - что же получилось в итоге?
Часть вторая.
"И сказал Господь Бог: вот Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь, как бы не простёр он руки своей и не взял так же от древа жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно".
(Бытие.)
Рассказывает В. М. Храмировский.
Я просыпался с каким-то странным ощущением, словно по частям, будто меня как-то хитро на куски разрезали. Сначала проснулись руки, я их в первую очередь почувствовал. Потом, вроде как и ноги на месте оказались, потом постепенно так тело просыпаться стало: желудок, селезёнка, кишки там всякие... потом, в самом конце уже и голова с мозгом проявились. Разумеется, фраза: "проснулся по частям" - это полная чушь, но по-другому мои ощущения ну просто не назвать. Нехватка слов, или, по научному говоря, лингвистический дефицит.
Ну, так вот... когда я наконец-то проснулся весь, и открыл глаза, то увидел потолок. Ослепительно белый, как мне показалось. Потом, присмотревшись, я понял, что он на самом деле потемнее, посерее. Затем взгляд сполз на покрытые тёмно-вишнёвыми обоями стены, на стоящую у стены аппаратуру, на какое-то старое кресло, стоящее возле аппаратуры, и я понял, наконец, где я, собственно, нахожусь.
А находился я в своём собственном кабинете, рядом с лабораторией. И только я это понял, как память, словно сквозь лёд прорвавшись, вернулась ко мне в полном объёме. В окно мягко светило солнце. Как я понял, было раннее утро, часов семь-восемь. После девяти, во всяком случае, лучи солнца внутрь не попадают.
На столике, возле одного из мониторов, стояла фарфоровая чашка, с нарисованным на ней корабликом адмиралтейства и надписью "Санкт-Петербург". Хозяином чашки был Глазов, стало быть, у приборов дежурил именно он, вышел вот только.
Мне жутко хотелось пошевелиться, но я чувствовал у себя на теле штук тридцать датчиков, и я боялся провода оборвать. Впрочем, двигаться не было особой необходимости, тем более, по приборам судя, всё было достаточно хорошо.
Входная дверь мягко отворилась, и в кабинет вошёл Глазов.
-Доброе утро, Владимир Мирославович, как спалось?
Спрашивать было нечего, у Гены на лице всё было написано. Он, что называется, сиял, как пятак надраенный. Пальцы на левой руке у него лихорадочно подёргивались, как всегда в моменты крайнего волнения.
-Доброе утро, господин заведующий, - сказал я, - ну, что, датчики можно снимать, я думаю?
-Датчики?
Явно не такого вопроса он ожидал.
-Ну да, те, что на мне. Не хотелось бы резким движением провода оборвать.
-И вас волнует сейчас только это?
-Ну, обо всём остальном вы мне и так, в общем-то, рассказали.
"Он что, мысли мои читает" услышал я вдруг. Точнее не услышал, как-то по-другому почувствовал, только вот слова для этого ещё не придумали.
-А зачем мне читать мысли, когда у вас на лице всё написано, - сказал я.
И тут возникла пауза.
Я просто тупо смотрел на него, а он на меня.
"Это как это, - почувствовал я вновь, - он и вправду мысли читает, что ли?"
-Похоже, что да, - сказал я вслух.
Глазов был ошарашен. Впрочем, я тоже.
-Как это у вас получается, Владимир Мирославович? - сказал он чуть севшим голосом.
-Сам пока ещё не знаю, - ответил я, - во всяком случае, на чтение это похоже мало, что-то вроде обычных мыслей, только не своих.
Я стал отцеплять от себя провода. Аппаратура моментально подняла тревогу, Глазов её быстренько успокоил.
-Ради эксперимента, - сказал я и тут же "услышал": "Произнести? Что? Вот чёрт... ну, например: Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром..."
-Как долбанёт - и нет сарая, и хрен опомнишься потом, - закончил я вслух, - вот так вот, Гена, в цирке я уже могу выступать, отгадывать мысли своих ближних.
-Вот это неслабо... - только и произнёс он, и я (тьфу ты, как бы это явление обозвать... примыслил, что ли? Ладно, бог с ней, с точностью) услышал такой рой его мыслей, что не смог ни слова разобрать, поэтому я их попросту заглушил. Как? Не знаю. Что бы не видеть - закрывают глаза, что бы не слышать - уши, а я что-то в мозге прикрыл.
"Неплохо бы одеться, - подумал я, - а то в пижаме как-то неуютно, да и холодно. Интересно, где моя одежда?"
-Она в шкафу, Владимир Мирославович, - ни с того ни с сего откликнулся Глазов, - принести?
Это была очередная порция льда за шиворот. Да, я, конечно, ожидал чего-то похожего, но одно дело мечтать да загадывать, и совсем другое дело вот так вот вдруг получить ожидаемый результат. Это вот как бомж, например, мечтал о выпивке, и вдруг ему цистерну пива подарили.
Лирику в сторону, получалось так, что я не только чужие мысли мог слушать, но и свои передавать другим, причём совершенно без какого-нибудь особого напряжения.
У Глазова в мыслях была полная сумятица. Одно на другое у него в голове громоздилось с субсветовой скоростью, тем более что думал он о трёх вещах сразу, причём сам этого не осознавая. Что вот меня поражало, так то, что я всю эту сборную солянку совершенно спокойно воспринимал.
"Гена, - смыслил (мысленно произнёс) я, - успокойтесь немножко. Попробуем поразговаривать с помощью телепатии".
"Попробуем, - смыслил он, - но я абсолютно ничего не понимаю"
"Собственно говоря, я тоже, но на то и эксперимент, что бы в начале ничего не понимать"
"Никогда бы не подумал, что придётся разговаривать таким образом! Потрясающе!"
"По крайней мере, так получается намного быстрее, чем на словах. Ладно, телепатией, или как ещё это назвать, мы ещё насладимся, сейчас есть вещи поважнее".
"Поважнее! Это какие же?!"
"Для начала, мне хотелось бы одеться нормально, а потом мне понадобиться компьютер"
"Ну, Владимир Мирославович, вы меня поражаете! Первый научно достоверный случай телепатии, а вас волнует..."
"Телепатия это хорошо, но в пижаме холодно. И если я вас поражаю, что ставлю одежду выше телепатии, то вы меня поражаете, делая обратное"
-Так ведь это же чудо! - произнёс Глазов вслух.
-Лет двести назад и компьютер показался бы чудом.
-Подумаешь, компьютер какой-то. По сравнению с вашими новыми способностями... телепатия - это же чудо!
Я с интересом рассматривал его. Гена Глазов был в тот момент сплошным сгустком энергии, глаза у него вовсю горели, только что искры не сыпались.
-В конце концов, - горячо продолжал он, - как может компьютер считаться чудом? Это же обычное порождение человеческих рук и мозга! Обычные микросхемы, процессор, программное обеспечение, ну и так далее, какое же это чудо? Совсем другое дело телепатия, которая...
-Которая в нашем случае является порождением человеческих рук Антона Викторовича и моего, не менее человеческого, мозга, не так ли?
-Ну, верно, конечно, но...
-Конечно, современные операционные системы сложно назвать чудом, но и телепатия нас поражает только необычностью, ну и неизвестностью тоже. "Пока хватит об этом, мне нужна одежда".
Последнюю фразу я произнёс мысленно, однако Глазов её не услышал. Оказалось и этим можно управлять. Но об этом я даже и не задумался, потому что сквозь покрытые обоями стены начала медленно просачиваться вешалка с одеждой. Самое интересное, что я знал, что это именно я делаю, причём даже знаю, как я это делаю. Зрелище всё-таки было занимательнейшее, хотя и не для слабонервных.
А потом я почувствовал кожей какое-то шевеление воздуха и увидел ещё одну неожиданную картину: Геннадий Глазов, убеждённый материалист, с роду не увлекавшийся никакими религиями, крайне темпераментно крестился.
Не зря Христос чудеса творил: лучшего способа заставить человека поверить в высшие силы пока ещё не придумали.
-К этому сложно будет привыкнуть, - сказал я, мягко опустив одежду на диван рядом с собой.
-Да как же это так?
"А действительно, как? - подумал я, - с точки зрения физики как это объясняется? Молекулярная диффузия, направленная гравитация и ещё что-нибудь этакое, так что ли? Объяснить можно, в конце концов, это вопрос времени и терминологии".
Тем временем, Глазов перестал креститься и медленно опустился на стул.
-Ну, Владимир Мирославович, натворили мы с вами - произнёс он медленно, - такого наука ещё не знала, это уж точно.
Я посмотрел на стоящую перед ним кружку, и представил себе, как она медленно отрывается от поверхности стола, как медленно поднимается вверх...
И кружка поднялась вверх, пролетела сантиметров пять вверх. Глазов машинально подхватил её и поставил обратно на стол.
-Как хотите, Владимир Мирославович, а это всё-таки чудеса, - сказал он.
-Ладно, считайте, что вы меня уговорили, - сказал я, застёгивая пиджак, - неплохой, кстати, научный термин - чудо. Особенно хорошо будет звучать научная работа на эту тему. Например: "Диффузорно-трансцендентные чудеса". Отличное название. Ну что ж, можно вызывать остальных.
-Вызывать не придётся, они и так все в лаборатории.
-Что?
-Представьте себе, Владимир Мирославович, сразу после окончания операции, вас перенесли сюда, облепили датчиками. Спустя два часа, когда стало ясно, что ничего страшного пока не происходит, я, как ваш заместитель, велел всем расходиться по домам, сказав, что останусь дежурить. Все как-то сразу согласились и ушли, но потом вернулись с запасами пищи и заявили, что пока вы не проснётесь, они так просто отсюда не уйдут. С тех пор прошло около трёх суток, и они до сих пор здесь, в лаборатории.
-Значит, имел место маленький бунт. Открытое неподчинение начальству, - сказал я, - хотя, конечно, приятно...
-Я как раз выходил к ним, - продолжал Глазов, - сообщал о вашем самочувствии. Антон Викторович уже начал опасаться, как бы вы в кому не впали, но, как видите...
-Так он тоже здесь?
-Я же говорю, все остались. Они сейчас как раз завтракать собирались.
-Так чего же мы тут ерундой занимаемся? Пойдёмте к ним, тем более что я уже третьи сутки ничего не ел.
* *
В лаборатории царил лёгкий бардак. Прямо на полу лежали несколько свёрнутых матрасов и спальных мешков. Операционный стол был накрыт широкой бледно-розовой простынёй, исполняющей обязанности скатерти. На месте перетащенной в кабинет техники стояли два портативных холодильника - не лень же было тащить - а так же различные консервы, пакеты с хлебом, банки с крупой, три электроплитки, чайник и тому подобное. Словом, лаборатория превратилась в кухню, спальню и столовую в одном помещении.
Когда я, в сопровождении Глазова, вошёл, то все уже сидели за столом. Увидев меня, они замерли. Восемь пар глаз буравили меня. Так, наверное, на Лазаря смотрели, когда он вышел из гроба. Затем первое оцепенение прошло. Все поздоровались, Оксана торопливо налила мне чашку чая, и я занял место во главе стола, прямо напротив входной двери, с укреплённым на ней зеркалом. Сидевший слева от меня Мохов подал мне начатый батон и пол-палки сервелата.
"Интересно, - подумал я, - что их так всех поразило? Такое ощущение, что меня уже и не ждали... так, а где нож?"
Нож тот час оказался рядом со мной. Никто этого не заметил. Все слушали рассказ Глазова о событиях, произошедших несколько минут назад. Надо признать, рассказчиком он был великолепным. Моё описание - бледная тень по сравнению с тем, как он это рассказывал. Я сам заслушался.
-Знаете, Гена, - сказал я, когда он закончил рассказ, - вы талант в землю зарываете. Вам надо писать, писать и писать.
-Как завещал великий В. Храмировский, - немедленно отреагировал Мохов.
-Да бросьте вы, - ответил Глазов, - какой из меня писатель?
-Если вы будете писать, как нам сейчас рассказывали, - сказал Антон Викторович, - то первосортный.
-Вроде Льва Толстого, - добавила Оксана.
-Ну уж не ниже, - сказал я, - меня трудно заинтересовать беллетристикой, но ваши книги я бы прочёл с удовольствием.
-Главное, - сказал Мохов, - это писать так, как сейчас говорил.
-В этом-то как раз и сложность, - сказал Глазов улыбаясь, - это надо на видеоплёнку записывать. У меня же половина рассказа - интонации и жесты, а их на бумагу не положишь.
-Значит на сцену нужно, - сказала Оксана.
-Это точно, - поддержал Антон Викторович, - я так чувствую, что в вашем исполнении любая бурда зазвучит как шедевр.
-Берегись, Петросян, Глазов идёт, - сказал Мохов.
-Вот уж действительно, - сказал я, - всякий анекдот надо уметь рассказывать. "Но всё-таки лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать" - смыслил я последнюю фразу.
Тишина была мне ответом.
"Зря удивляетесь, господа, - продолжал я, - вы же только что об этом услышали, но, похоже, из-за большой красочности рассказа не обратили внимания на суть. Если хотите спросить, то постарайтесь сделать это мысленно".
На меня посыпался целый шквал вопросов, причём одновременно. Но что интересно: я не только ухитрился полностью воспринимать эту лавину мыслей, но и одновременно отвечал на все эти вопросы, причём адресно. То есть, если я отвечал на вопрос Антона Викторовича, то этот ответ слышал, как выяснилось, только он. Как там такое свойство называется на компьютерном языке? Мультиплексия, что ли, или мультимедийность...
Со стороны было достаточно интересно смотреть на эту картину: сидят за столом десять человек, молчат, и только эмоции по лицам пробегают.
За разговорами, я доел один бутерброд, и взял было в руку нож, но потом вдруг отпустил его.
Нож повис над столом, как ни в чём не бывало. Под него по столу подполз батон. И тут ещё одна неожиданность: я-то думал, что двигательные навыки подобного рода придётся нарабатывать довольно долго, а вместо этого выяснилось, что ножом я орудую без помощи рук чуть ли не лучше, чем обычным способом. Что тоже объяснимо: каждый из нас может легко представить себя артистом или футболистом, а вот сыграть кого-нибудь или гол забить - не каждый без тренировок сможет.
Это был, наверное, единственный случай, когда изготовление банального бутерброда наблюдалось столь внимательно.
Затем завтрак продолжился своим чередом, и Глазов спросил вдруг:
-Владимир Мирославович, а что теперь?
-Что значит: "что теперь"?
-Что мы теперь будем делать? Эксперимент, можно сказать, завершён...
-Кто вам это сказал? Он ещё только начался. Эти салонные фокусы с телепатией это так, следствия, а нам ещё надо выяснить причины. Что где срабатывает в мозгу, да как. И потом, я уверен, что то, что я умею сейчас - это только начало. Память у меня, к примеру, начала обостряться, как я чувствую.
-Даты жизни Жана-Поля Марата, не подскажете, командир? - ни с того, ни с сего сказал Мохов.
"Одна тысяча семьсот сорок третий - одна тысяча семьсот девяносто третий. Более точно в учебнике истории написано не было, - смыслил я всем в ответ, - убедились?"
Борис молча кивнул.
-Так вот, это - только начало, - продолжал я вслух, а вот что будет дальше - пока не знаю. Инъекции ведь шли с интервалом, но пока надо исследовать то, что есть.
И тут Оксана резко вскочила.
-Ребята, да что же мы сидим, - её чашка опрокинулась и кофе залило скатерть, но она этого не заметила, - это же событие мирового значения, это же записывать надо!
-Чёрт, точно! - сказал Глазов, - описать историю эксперимента! Причём, каждый напишет по-своему, в силу своих чувств, в соответствии со своим восприятием!
-А ведь это уже было - сказал вдруг Мохов.
-Что было? Когда? Когда это было? Ты о чём? - загалдели все.
-А ведь верно, - произнёс Антон Викторович, - ведь эти книги действительно писались в разное время разными людьми, и описывали одну и ту же историю, хотя и по-разному.
-Что-то маловато апостолов, - сказал кто-то из лаборантов.
-Ну и как мы это назовём?
-Жаль, что название подходящее трудно придумать, - сказал Глазов.
-Да, - сказал Мохов, - представляете, как звучало бы: "Евангелие от Геннадия Глазова". Или "Новое Евангелие". Блестяще.
И тут мы не выдержали. Какая-то нервная разрядка. Мы просто расхохотались, видимо представив себя этакими новыми апостолами, а уж мне представлять себя этаким мессией - вообще смех один. Возраст не тот, внешность то же. Чудеса не в счёт, родни среди богов я не имею... а вот распять меня могут, в переносном смысле, конечно, но не всё ли равно? Пронюхают журналисты - такое начнётся... Впрочем, есть шанс этого избежать.
Да, на роль сына господнего я явно не мог претендовать. Были у меня родители, самые обыкновенные, земные... только погибли в сорок втором. Я вместе с сестрой попал в ясли-интернат, сам толком ничего не поняв ещё, мне было-то два года всего. Вот так вот...
А в висящем на двери зеркале отражались мы все, сидящие за накрытым операционным столом, и было это чем-то похоже на "тайную вечерю" - помните картину? А, нет, вру... там-то стол вдоль был поставлен.
* *
Затем началась работа. На голову мне был надет шлем-осциллограф, и я начал заниматься тем, чем обычно промышляют на эстраде разные "экстрасенсы": чтение и передача мыслей, перемещение предметов с места на место, а компьютер всё фиксировал.
Откровенно говоря, без этой демонстрации можно было обойтись, тем более что какие участки мозга, чем заведуют после реактивации, я ещё на примере орангутанга знал. Так что было в этой демонстрации много шоу и мало науки. Но шоу было занимательным, почти всем понравилось. Почти - потому что Антон Викторович через час примерно после начала работы вдруг засобирался домой, ссылаясь на какие-то срочные дела. При этом вид у него был крайне озадаченный, а мысли свои он старательно глушил, произнося мысленно таблицу умножения. Странно конечно, но...
К обеду я основательно вымотался. Оказалось, знаете ли, что передвигать по комнате стулья одинаково тяжело, независимо от того, руками вы это делаете или мозгом непосредственно. Правда, мозг, как оказалось, работает более чётко, чем руки. Я не говорю о настройке лимбов, но нитку в иголку я мозгом вдел с первой же попытки. Нет, это, конечно, видеть надо было: в воздухе висит иголка, а к ней медленно подползает нить, извиваясь как змеюка, и медленно вползает в ушко.
После обеда вся эта дребедень продолжилась, причём я сам для себя отметил один маленький факт: прежде чем начать мозгом какое-либо осознанное действие приходится сначала подавить в себе мышечную активность, причем, чем дольше вы готовились к действию, тем сильнее приходиться удерживать мышцы. Конечно, правил без исключений не бывает: когда мне кидали через всю комнату яблоко, то у меня сначала рука к нему дёргалась, прежде чем я подхватывал его... чем кстати? В общем, оно повисало в воздухе в метре от меня, после чего я непроизвольно дёргался, что бы подхватить его, что б не грохнулось.
Надоело мне это всё с непривычки просто ужасно. Без пяти шесть я всем объявил, что на сегодня хватит, и все разошлись.
Я остался один. Осмотрел ещё раз обесточенную лабораторию.
Мне была предоставлена полная свобода действий. Можно было ехать домой, можно было съездить в Петербург, провести приятный вечерок в компании какой-нибудь молоденькой путаночки... и не надо недовольно морщиться: женщины в большинстве своём любят деньги и дорогие вещи, и готовы ради них на многое, если не на всё. Разумеется, таковыми являются не все, есть и другие. Бывают браки по любви, бывает и рай в шалаше, не спорю... но их скорее меньшинство. В большинстве же человеческой массы соблюдается следующее правило: мужчины любят женщин, а женщины любят деньги.
Можно было заехать к Ирине, к единственной дочке, тем более что она живёт тут, в квартале, совсем рядом. Там меня тепло примут, но стоит ли туда идти? Не чужие люди, конечно, но всё равно, без приглашения как-то не хочется.
И я поехал домой.
* * *
Наступила ночь.
Антон Викторович не спал.
Он сидел на кухне, возле старого кухонного стола, на жёстком табурете.
На столе перед ним лежала раскрытая книга, но он не читал.
Если бы Антон Викторович курил, то сейчас на столе лежали бы уже две или три опустошённых пачки, но он не был подвержен этой привычке.
Впрочем, об этом он не задумывался в тот момент.
"Господи ты боже мой, - думал он, - неужели именно я это сделал? Именно я? Почему? Странно даже... когда речь шла об обезьяне, то сомнений у меня возникло гораздо больше. Конечно, давать сверхспособности тупой обезьяне - это страшно. Но почему-то я только сейчас, сейчас, когда уже поздно что-либо менять, понял, что сверхспособности в руках человека, разумного существа, ничуть не менее опасны, даже наоборот... и я, своими собственными руками дал эти способности, эту власть, человеку, которого я практически не знаю. Да, я работал у него в клинике, но ни тогда, ни теперь, я до сих пор не знаю, а кто он собственно? Какой он человек, какой на самом деле? С ним можно проработать всю жизнь, но так и не понять, кто же такой Владимир Мирославович на самом деле.
И вот этому человеку я дал такую огромнейшую власть. Не зная его, не зная, как он ей распорядится, как он её использует. Боже ты мой, а ведь только сейчас до меня дошло, что это же не в первый раз уже я так поступаю-то, на самом деле! И не я один. Ведь как мы ходим на выборы? Да ведь единственная мысль наша при этом - это поскорее бы отделаться. И никто, никто не думает о том, что мы ведь не просто бумажки в урну бросаем, нет, мы ведь власть даём человеку! И не над кем-то там власть, а над собой, над каждым из нас! И никто не задаёт себе простого вопроса: а кому, кому именно мы даём эту власть, как этот человек ей распорядиться? Мы ведь не знаем этого, мы вообще практически ничего о них не знаем! Господи, ну почему я до этакой ерунды не додумался раньше? Почему мы все, в большинстве своём, так крепки задним умом? Почему мы всегда сначала творим чёрт знает что, а лишь потом начинаем думать, спрашивать у себя: что же мы наделали? И хорошо, когда ещё остаётся шанс исправить ошибку, хоть как-то, но ведь далеко не всегда такое возможно. Ведь самое страшное в том, что обратного хода попросту не бывает!
Ну, хорошо, ну ладно... Храмировского я хоть как-то знаю, хоть немного. А других? Других его лаборантов? Операция ведь примитивная, по сути своей. Владимир Мирославович просто решил действовать наверняка, потому меня и пригласил, а ведь в принципе эту операцию может любой из его лаборантов провести! Ладно, телепатия и прочее; так ведь это только начало! А какие ещё возможности даст эта реактивация? Хорошо, Храмировский удержится от соблазна... хотя, кто знает? Власть - штука вредная, она способна самого хорошего человека превратить в негодяя..."
Мысли туго перемещались в мозгу Антона Викторовича, словно детали мотора в загустевшей смазке.
"И ладно ещё, если такими возможностями будет обладать мелкий жулик. Ну, украдёт он миллион, ну два, ну и только и всего. Но стоит только представить, что подобная штука попадёт в руки человека, который стремиться только к власти, ради которой готов на всё, и становиться по настоящему страшно. Потому что в этом случае мы получим такого диктатора, по сравнению с которым даже такие мерзавцы, как Наполеон, Гитлер и Сталин покажутся жалкими дилетантами. Потому что этот сверхвластитель подчинит себе всех и вся, и все будут восхвалять его, причём бесконечно долго. А если представить себе, что эта штука, реактивация эта б.....ая, ещё и бессмертие даёт, то тогда этот мегавластелин окажется попросту вечным. И что бы он ни сделал, что бы ни пришло ему на ум, все будут только одобрять, потому что всякий недовольный будет моментально уничтожаться... впрочем, откуда ему взяться, недовольному? Никаких недовольных не будет. Все будут только "За", всегда "За", и никак иначе...
И даже если он и будет править справедливо - согласно своим представлениям о справедливости, разумеется - то с течением вечности ему это может просто-напросто наскучить! И только лишь со скуки, просто для того, что бы развлечься, он может устроить такое, что и представить страшно! Тысячи и тысячи людей будут отправлены на бойню, будут убивать друг друга, и каждый из них будет убивать во имя своего властителя, и умирать они будут с его именем на устах, с именем того, кто является главным и единственным виновником этой бойни. Но никто, никто не возразит, просто потому что не сможет даже подумать о том, что можно попытаться возразить!
Одна надежда только, что рано или поздно безукоризненное подчинение ему наскучит, и он будет просто смотреть, как мы живём; изредка устраивать нам различные подлянки и смотреть, как мы из них будем выкручиваться; ставить над нами эксперимент за экспериментом и наблюдать, что из этого получиться. Но даже если и так, то всё равно это будет длиться бесконечно, и не будет ни единого шанса на освобождение, просто потому, что никто не посмеет даже подумать о возможности такого освобождения... да и не будет такой возможности, впрочем".
-Антош, ты спать-то будешь? - голос его жены, Елизаветы Павловны оторвал Антона Викторовича от апокалиптических мыслей.
-Что?
-Я говорю, ты спать собираешься? Четвёртый час уже.
* *
Уже засыпая, Антон Викторович подумал вдруг:
"А ведь в итоге получается так, что жизнь наша не так уж сильно и измениться. Ведь по сути своей, мы уже сейчас так живём, не зная, что нас ожидает впереди, какой ещё номер отколют всемогущие небеса... а вдруг случилось так, что когда-то, лет миллион назад, кто-нибудь уже провёл такую же операцию, как и я над Храмировским? История, вообще имеет свойство повторяться... не, я так скоро на Пряжку угожу".
Где-то около семи утра он, наконец, уснул.
* * *
Рассказывает В. М. Храмировский.
Ночь я провёл достаточно спокойно, даже странно. Я уж ожидал нервной ночи с бесчисленными пробуждениями, а вместо этого уснул как младенец.
Проснулся я затемно, ещё семи утра не было. Сразу скажу: более необычного утра я ещё никогда не видел.
Вы летали когда-нибудь во сне? Очень неплохие ощущения, надо сказать. Мне снилось, что я парю над землёй, как птица, огромная такая, вроде гигантского орла. А вокруг никого: только воздух и свет. И музыка, какая-то мажорно-величественная, удивительно приятная. Воздух чистый, и тёплый, а свет непонятно откуда идёт, то ли сверху то ли снизу, то ли со всех сторон, то ли это я сам свечусь... и так легко-легко, а земля где-то там, внизу, за густыми облаками, её и не видно.
А потом я проснулся. И проснувшись, засомневался в этом своём пробуждении.
Обычно я сплю на боку, а проснулся я, лёжа на спине, причём лежал я не на кровати, а над ней.
Примерно в метре.
Я застыл в неподвижности, ожидая неизбежного падения, но его так и не было. Тогда я медленно, не делая резких движений, (что бы случайно головой в окно не вылететь), перевернулся спиной вверх.
Я увидел кровать, уже успевшую принять первоначальную форму, упругую подушку, лежащую поверх всего этого одеяло.
Со стороны это выглядело, конечно, забавно: над постелью висит без каких-либо верёвок пожилой человек, но мне было не до смеха. Я просто-напросто испугался. От неожиданности. Не каждый день так приходилось летать.
Я плавно опустился на кровать. Каким образом я это сделал, я толком объяснить не мог, даже себе. Что бы вам было легче меня понять, сожмите кулак. Сжали? Вот, а теперь попробуйте сами себе объяснить, подробно, во всех деталях, как именно вы это сделали. Многие наши действия интуитивны, но что такое интуиция? Для данного случая - разумные действия, доведённые до автоматизма.
Впрочем, такую заумщину можно нести до бесконечности, но так и не прийти ни к чему определённому.
По утрам я обычно одеваюсь, и пью чай, иногда кофе. Как миллионы других людей. Я встал с кровати, и собрался потянуться к одежде.
Но она меня опередила. Сама поднялась со стула и придвинулась ко мне. Я воспарил над полом. Одежда плавно оделась на меня. Или правильно сказать "наделась"? Не знаю. Бог с ней с орфографией, это описание и без того звучит как бред сумасшедшего.
У меня, таким образом, был выбор: руками делать или непосредственно мозгом. Таким образом, старинное выражение "работать головой" приобрело для меня несколько экзотический смысл.
Застегнув руками пуговицы на рубашке, я очутился на кухне. Ну да, именно очутился: то ли сквозь стенку продиффузировал, то ли пространство свернул. Понадобилось мне очутиться на кухне - вот я и очутился.
Там я, заложив руки за спину, открыл холодную воду, подставил чайник под струю, наполнил его водой, зажёг газ, поставил чайник на плиту, взял стакан, налил в него заварки, добавил сахар.
Согласитесь, если бы не фраза: "заложив руки за спину", то это было бы обычнейшее описание.
Чайник на плите начал мелодично посвистывать. Что бы отвлечься от ожидания, я начал представлять, что там, в чайнике сейчас творится: под действием тепла увеличивается скорость движения молекул воды, нагретые поднимаются вверх, их место занимают более холодные... конечно, неплохо бы этот процесс ускорить.
И тут законы физики, похоже, совершенно сдались: чайник захлопал крышкой, из-под которой повалил густой пар. Вода вскипела, а вот законы термодинамики, в частности закон сохранения энергии, похоже, накрывался медным тазом.
Впрочем, нет, как оказалось. Я погасил газ руками, но смотрел я не на чайник, а на покрытую инеем батарею парового отопления, которая уже начала оттаивать.
Взяв чайник в левую руку, я налил кипяток в стакан, в то же время сделав (мозгом) себе бутерброд с колбасой.
Глаза у меня просто разбегались: одновременно отрезать двумя ножами булку и колбасу, достать из холодильника масло, причём, не открывая дверцу, намазать его на булку, уложить на масло колбасу, и в то же время помешивать сжатой в левой руке ложечкой чай в стакане. Странно, как голова не закружилась. Но так было намного быстрее.
В индуистских мифах, которые я читал ещё в детстве, некоторые боги и богини изображаются с двумя-тремя парами рук, с несколькими лицами. Книжка была с картинками, и я тогда ещё подумал: "мне бы так!", и вот вам, пожалуйста, как сказал Остап Бендер, сбылась мечта идиота... хотя сбылась, надо сказать в крайне странном ракурсе.
Сегодня сбор в лаборатории я назначил в два часа, а с утра я собирался навестить клинику. Конечно, мой первый заместитель по клинике Валентин Адольфович - достаточно верный мне человек, но всё-таки хозяйский глаз необходим.
На часах было 06:57. времени более чем достаточно.
Допив чай, я надел пиджак и брюки (руками), обулся, набросил плащ (мозгом), и уже двинулся к двери. Нужно было спуститься вниз, завести двигатель, прогреть, и ехать в Петербург.
Но я остановился.
Задумка моя была крайне рискованной, и, тем не менее... поймите, иногда бывает крайне сложно удержаться от нового. Когда-то, очень давно, я купил свои первые часы. Я на них смотрел каждую минуту, раз пять за день их корректировал - мне хотелось, что бы они ходили только точно. Так продолжалось около года. Потом я к ним, конечно, привык, и мне стало без разницы: как они идут: минуты две вперёд или назад...
Так и с этими новыми способностями. Я к ним привыкну, разумеется, но сейчас мне хочется пользоваться ими, и чем больше, тем лучше.
И я воспользовался.
И оказался в клинике.
В кабинете, обставленном книжными полками. В дальнем от двери углу стоял массивный письменный стол, на котором стоял выключенный компьютер, и были разбросаны какие-то бумаги. Закреплённая за край стола лампа была выключена. За столом, в старом кожаном кресле сидел человек, который спал, положив голову на руки. Я видел его рыжий затылок. Очки в стальной оправе лежали рядом с ним на книге, открытой где-то на середине.
Я немного промахнулся: вместо своего кабинета я попал в кабинет своего заместителя по клинике В. А. Шиманского, который мирно спал. Я уже собирался исправить свою ошибку, но он внезапно (другого слова не подобрать) проснулся, схватил очки, напялил их на свой мясистый нос. Его мохнатые рыжие брови начали медленно ползти вверх, всё выше и выше. Я уж думал, они никогда не остановятся, но они всё-таки замерли сантиметрах в полутора над очками.
"Что за хрень! Я же запирал дверь, как шеф сюда попал? Ключ же только у меня есть. Сплю я что ли?" - думал он. Одно радовало, что он меня узнал, и поднимать тревогу не собирался.
-Вы что сделали дубликат? - спросил он вслух.
-Я просто промахнулся.
-Как это?
-Именно телепортация.
-Это как это?
-Вполне возможна, и не только она.
-Да что же...
-В том числе и левитация, вы правы.
И тут он взорвался:
-Да перестаньте вы, наконец, читать мои мысли! Это, в конце концов, безнравственно! Не знаю уж, как вы это делаете, но прекратите!
Я его вполне понимал. Не каждому понравится, когда в ответ на вопрос, о котором вы только подумали, вы получаете ответ, причём вслух.
-Хорошо, не буду, - сказал я. Вслух.
Он вышел из-за стола, и медленно, как сапёр к мине, подошёл ко мне.
-Признавайтесь, как вы это делаете?
-Понятия не имею.
-Но это же осознанное действие.
-Осознанно лишь желание, а сам процесс идёт на уровне инстинкта.
Он медленно взял себя за густую рыжую бороду.
-Вот оно как, значит... - произнёс он задумчиво, после паузы, - значит, вы вот над чем экспериментировали в своём Кронштадте, опыт на себе... ну и что же вы теперь умеете?
-Хотите узнать?
-Хорошо бы.
-Ну, тогда приготовьтесь.
-К чему? - только и успел спросить он, и в этот момент я передал ему всю информацию, о своих способностях. Телепатически.
Минуту он стоял, как окаменев, затем его аж передёрнуло, он наклонил голову вперёд, резко потряс ей из стороны в сторону, будто пытаясь проснуться. Затем вновь посмотрел на меня.
-Не хило, - сказал он наконец, совершенно ошарашенно,- вы часом время останавливать не умеете? Не, не может этого быть, это же бред! Никакой здравомыслящий человек никогда не поверит, что такие... э-эй, прекратите немедленно, что вы делаете?
А я ничего такого особенного и не делал. Просто вода, в стоящем на подоконнике графине, внезапно покрылась сверху льдом, потом вскипела, а сам я приподнялся на пол метра над полом, и спокойно наблюдал, как из кармана его пиджака вылезла записная книжка, описала в воздухе мёртвую петлю, и плюхнулась на стол.
Затем всё вновь приняло вид привычной реальности.
-В автобус я с вами, Владимир Мирославович, больше не сяду, - сказал он, - и ваше счастье, что я вас давно знаю, и что вы мой начальник.
-А если бы нет, то что тогда?
-В самом деле не читаете, или только вид делаете? Впрочем, не важно. Если бы не это, я вызвал бы милицию, и вас арестовали бы, за такие опасные преступные изобретения. Вы представьте себе, что такие способности получит преступник? Как вы его поймаете, если он потрошит банк на расстоянии, и как вы его арестуете, если он сможет расплавить замок наручников, а сам в один момент перебраться куда-нибудь в Монте-Карло, например? Такие открытия, знаете ли, опасны, их надо в руках держать покрепче, а то человечество наворотит делов.
-Дел.
-Да какая нам разница, мы же не филологи! Я не об этом, главное - суть. Наука во имя человека - это, конечно, звучит возвышенно, но если такие способности дать простому человеку - что мы получим? Вы удержитесь от соблазна, а он?
Я не перебивал. Валентин Адольфович всегда любил выступать, с лекциями или с проповедями - не важно. Он был старше меня на три года, его родители, сразу после второй мировой отдали его в духовную семинарию, - в те годы Советская власть на это как-то сквозь пальцы смотрела. Шиманский закончил семинарию с отличием, и в шестидесятые годы говорил, что по уровню образования он выше Сталина. Однако дальше по духовной стезе он не пошёл, и подался в мединститут.
Пока я так вот думал, Валентин Адольфович продолжал:
-Я даже скажу больше, наука для широкого круга лиц вообще опасна! Ведь сколько изобретений было создано для всеобщего блага: самолёт, автомобиль, молоток наконец. И что в итоге мы видим? Всё это испохаблено, опошлено! С самолётов кидают бомбы, на автомобиль навешивают пушку и получают танк! Банальным молотком банально бьют по голове! Что ни сделаешь полезного - все, в конце концов, опошляют, всё во вред.
Я давно хотел выяснить, откуда у Шиманского такой жуткий пессимизм, однако теперь, получив такую возможность, я ей почему-то не воспользовался. Этическая сторона вопроса меня не интересовала, просто ощущение было, будто в ответ подглядываешь.
-Но если наука так губительна, - спросил я, - то зачем вы ей занимаетесь?
-Две причины. Начну со второй. Я считаю себя человеком, который может совершенно чётко осознать ответственность, которую возлагает наука на того, кто ей занимается; человеком, в чьих руках она не принесёт вреда... а первую причину, - добавил он враз утихнувшим голосом, - вы и сами знаете, она у нас с вами одинакова.
-Любознательность.
Он кивнул.
-Владимир Мирославович, - сказал он после паузы, - вы ведь не просто так сюда прибыли?
-Верно. Я собираюсь провести небольшую ревизию, что вы тут наворотили без меня.
-Ну, и с чего начнём? С документов или с обхода?
-Документы подождут. Да, кстати, если вы помните, Каин убил Авеля примитивным булыжником, и наука тут совершенно ни при чём.
-Кстати говоря, Владимир Мирославович, вы мне напомнили об одном теологическом трактате, не помню уж кто его автор. Так вот, он утверждал, что род Авелев не прервался.
-Как это?
-Получилось так, что в момент убийства супруга Авеля была беременна, и дети, а именно тройня, появились на свет уже после смерти отца.
-Что-то я такого в библии не припоминаю.
-А в библии этого и нет. Так вот, одним из оснований того, что Россия произошла от Авеля, этот теолог считал тот факт, что у нас в стране привилось сочетание "Родина-мать", а в других государствах этого не наблюдается.
-А в качестве сравнения приведено немецкое "фатерлянд" - сказал я.
-Опять вы за своё! Я же просил.
-Ладно, не буду. Заманчиво, конечно, считать себя потомком Авеля, но уж больно это всё странно звучит, особенно в устах заместителя начальника клиники. Так мы приступим к инспекции?
-Разумеется, Владимир Мирославович.
-Ну вот и славно, - сказал я, - пойдёмте.
Я взглянул на часы.
И слегка одурел.
Часы хладнокровно показывали 06:58
Разговаривали мы не менее семи - десяти минут.
"Однако не просочиться бы в канализацию", - вспомнил я фразу из книги Братьев Стругацких.
* * *
И был день. И был вечер...
рассказывает Н. Быков.
Я стоял метрах в ста от здания ПТУ возле автобусной остановки, и ждал когда Оксана выйдет из лаборатории.
Погода в тот день ну совершенно взбесилась. Да и вообще, такого тёплого ноября я в своей жизни что-то не припоминаю. Ну и чёрт с ней, с погодой. Настроение у меня было просто отличное, и даже проливной дождь не мог бы его нарушить.
Рядом со мной на остановке этой стояла какая-то женщина, лет тридцати, не знакомая мне. С ней был ребёнок, девчушка лет шести, которая поминутно пыталась выйти из-под материнского контроля, и вволю побегать, а мама всеми силами старается её удержать, говорит, что нельзя тут бегать, что машины, ну и так далее. Хотя машин как таковых не было. В том месте Кроншоссе как бы раздваивается, и остановка находится в побочном ответвлении, где редко кто ездит. Автобусы - да, ну изредка какой-нибудь гонщик обгонит тут какую-нибудь машину, медленно едущую по основной дороге. Но ни тех, ни других пока не наблюдалось.
-Оксана подойдёт минут через пять, так что вам придётся ещё немного подождать, - услышал я голос за спиной. И слегка вздрогнул. Секунду назад там ещё никого не было, а теперь там стоял доктор Храмировский.
-Добрый вечер, Владимир Мирославович, - сказал я, обернувшись, - как вы так тихо подкрались?
-Здравствуйте, - он пожал мне руку, - подкрался я с большим трудом. Вы ненадолго только внимание ослабили, а мне этого только и надо было.