Миронов Андрей Александрович : другие произведения.

Печаль моя светла

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Лирическо-мистическая зарисовка о героях русского рока
  предисловие
  
  Дабы не перегружать текст и во избежании возни с обладателями авторских прав, тексты песен А. Башлачёва, Д. Моррисона, Я. Дягилевой, Е. Летова, И. Талькова, а так же и Бориса Гребенщикова даются лишь на уровне цитирования - так, вроде можно.
  Когда на киноэкраны вышел фильм "Чапаев" - то родные близкие легендарного комдива стали писать Сталину письма, в которых говорили, что на самом деле Василий Иванович был совсем не таким, не так говорил, не так сидел, не так усы крутил и т. д. Сталин, которому было пофиг и некогда, на все эти письма клал резолюцию: "Оставить на усмотрение режиссёра фильма". Поэтому! Все имена, фамилии и названия групп, упоминающиеся в тексте, даны с изменением - во избежании протестов со стороны родных и близких, ибо Сталина на них теперь нет. Исключение - группа "Аквариум", название я сначала хотел изменить в тексте на "Аквамарин", но потом передумал, ибо Борис Борисович вполне адекватный и уважаемый мною человек и, думаю, с ним проблем из-за этого не возникнет.
  ...
  
  Печаль моя светла.
  
  На минутку отрешитесь от всех дел и попытайтесь представить себе Васильевский остров. Одно из самых старых мест Санкт-Петербурга, где достаточно перейти с одной стороны улицы на другую - впрочем, нет, там ведь и улиц нет толком, потому как именуются они линиями - так вот, стоит перейти через дорогу - и ты уже на другой линии, хотя, казалось бы, улица та же самая.
  Пройдите (если не воочию, то хотя бы мысленно) по узким, мало-шумным линиям, аккуратно обсаженных деревьями, вдохните этот особый Василеостровский воздух, которому подобного нет во всём остальном Петербурге (разве что в районе Удельной - так там вообще парк и от моря далековато) Воздух одновременно и лесной и морской. Главное - держитесь подальше от новодельных пешеходных зон, грубо обутых камнем - ужели привлечёт вас этот кабак-базар под открытым небом?
  Свернув с тенистой улочки во двор, пройдём мимо жёлтых - не от старости, просто так уж они окрашены в большинстве своём - стен домов. Подивимся надписи на воротах: "действующий проезд не парковаться!" А перед воротами теми поперёк здоровенный мусорный бак стоит, да и сами ворота в асфальт вросли и видно, что давно уж не отворялись они.
  Войдём в тёмный, сыростью пахнущий подъезд. С презрением пройдём мимо узенького лифта, габаритами больше на шкаф похожего (в детстве я так играл: забирался в шкаф, закрывал дверцы и, стоя между пахнущих нафталином пальто, представлял, что это лифт, автобус или метро)
  И, потихоньку ступая по гулкой лестнице будем подниматься наверх и попытаемся отбросить двадцать с лишним лет (сейчас у нас вроде как 2007?) представим себе восьмидесятые годы прошлого века, когда по таким же вот ступеням, особо не шумя и не галдя люди собирались на квартирник. Квартирник - обычный концерт. Хотя нет, не совсем обычный. Не совсем обычными были музыканты, игравшие там, когда сценой им служили полурасшатанные стулья; когда зрители сидели в полуметре от певца; когда организаторы действа договаривались с соседями, что бы те не жаловались в милицию; когда запись осуществлялась на громоздкий бобинный магнитофон.
  Немногим, очень немногим из тех, кто вот так играл в старых квартирах удалось пробиться на большую сцену. Лишь имена тех, кто пробился - на слуху - а многие просто не дожили.
  ...
  -А насколько мы вообще рассчитываем? На час на два? - задавший этот вопрос музыкант - молодой парень со слегка взъерошенной шевелюрой, ёрзал на стуле пытаясь устроится поудобнее.
  -Да где-то на час примерно, - хозяин квартиры, он же организатор поправлял на самодельной стойке микрофон, - а чего?
  -Просто у меня новых песен немного появилось, что бы они прозвучали тоже, да и из старых бы... что бы всё успеть, - музыкант аккуратно перебирал струны гитары, временами чуть касаясь колков, буквально на микрон подтягивая или ослабляя струну.
  -Или, может, давай так, - сказал он, - полчаса сыграем, потом перерыв небольшой, а потом ещё полчаса. Вы как, не против, вообще?
  Последняя фраза относилась к собравшимся зрителям. Зрители, устроившиеся кто на табуретках, кто на диване а кто и прямо на полу, были не против.
  -Ну что, сказал хозяин квартиры, положив палец на клавиши магнитофона - поехали?
  -Давай, - музыкант выдал пару аккордов.
  -Хозяин с хрустом вдавил клавиши. Пошла запись.
  Звон гитары заполнил собой помещение. После короткого вступления, музыкант начал петь:
  
  Хотел в Алма-Ату - приехал в Воркуту.
  Строгал себе лапту, а записали в хор.
  Хотелось "Беломор" - в продаже только "ТУ".
  Хотелось телескоп - а выдали топор.
  
  Зовут музыканта Александр Башлаков. Гитара его слегка расстроена, а может просто низкое качество изготовления гитары сказывается, и потому изредка звук слегка "плавает".
  Но, надо сказать, собравшимся здесь звук как раз не так важен. Слушают в первую очередь слова:
  
  Хотелось полететь - приходится ползти.
  Старался доползти - застрял на полпути.
  Ворочаюсь в грязи. А если встать, пойти?
  За это мне грозит от года до пяти.
  
  Зрители посмеиваются. Каждый что-то своё узнал. У каждого какие-то свои, особенные ассоциации возникли.
  Отзвучала одна песня - тут же пошла другая. И от весёлости не осталось и следа:
  
  Уберите медные трубы!
  Натяните струны стальные!
  А не то сломаете зубы
  Об широты наши смурные
  
  Ощущение, что сейчас лопнут на гитаре все струны разом, и разлетится она, фанерная, в щепки. Слова вылетают, выбрасываются из глубин души, как обезумевшие десантники без парашюта:
  
  А наши беды вам и не снились.
  Наши думы вам не икнулись.
  Вы б наверняка подавились.
  Мы же - ничего, облизнулись
  
  После заключительного аккорда, какого-то внезапного, резкого, что ли, все сидят словно оглушённые. Проходят несколько секунд - и возникает попытка аплодисментов, прерываемая новой песней:
  
  Долго шли - зноем и морозами.
  Все снесли - и остались вольными.
  Жрали снег с кашею березовой.
  И росли вровень с колокольнями.
  
  Если плач - не жалели соли мы.
  Если пир - сахарного пряника.
  Звонари черными мозолями
  Рвали нерв медного динамика.
  
  И возникало ощущение, что оттаивает что-то в душах собравшихся. Это не духовность ещё, нет, откуда ж ей взяться, когда:
  ......................................
  Купола растеряли золото.
  Звонари по миру слоняются.
  Колокола сбиты и расколоты.
  
  Но всё же первый шаг к ней. И не надо морщиться недовольно, вспоминая нравы и увлечения, царящие в рок-тусовках того времени. В своё время Сталин говорил Фадееву: "у нас других писателей нет - надо работать с этими" Всё, всё там было на "флэтах": и наркотики, и спиртное рекой, и связи беспорядочные. Но вместе с тем:
  
  Долго ждем. Все ходили грязные.
  Оттого сделались похожие,
  А под дождем оказались разные.
  Большинство - честные, хорошие.
  
  Башлаков наскоро вытирает пот со лба, оглядывает "зрительный зал" Несколько лиц вроде кажутся знакомыми, но большинство - новые люди. Одеты-причёсаны - кто во что горазд. Есть откровенные хиппи, есть, что называется "образцово-показательные" комсомольцы (но то - внешне, не внутренне)
  Молодые парни, молодые девушки - дети своего времени, его неизвестные герои. Одна девчушка даже гитару с собой притащила зачем-то.
  А песни вновь звучат. Одна за одной, потоком. И полчаса пролетают незаметно.
  -Ну что, - Башлаков перебирает пальцем струны и резко бьёт по ним сверху вниз, и почти мгновенно глушит звук, прижав струны ладонью, - сейчас перекур небольшой.
  -Так, ребята, ребята! - громко запричитала хозяйка квартиры, - Курить только на лестнице! Слышите? Кто хочет курить - тому дорога на лестницу!
  -Кто хочет много сахару - тому дорога к Горькому! - кричит кто-то, выходя на лестницу.
  Люди шумно выходили из квартиры. Кто стулья в сторону отставлял; кто, скрипя затёкшими костями, поднимался с пола - была тогда такая мода: по-турецки сидеть.
  В комнате осталось человек пять некурящих. Из них четыре девушки, между которыми немедленно началась оживлённая болтовня на отвлечённые темы. Впрочем, не совсем так: болтали между собой три девушки. Четвёртая же, молодая, с длинными русыми волосами, подвязанными "хайратиком" в разговорах участия не принимала. Да и вообще сидела так, слегка в стороне.
  Надо сказать, что в те времена считалось шиком щеголять словечками типа: "клёво, ништяк, прикид, облом" - ну и так далее. Следует ли удивляться, что в своей болтовне девушки так и сыпали этими словами.
  А потом вдруг, ни с того ни с сего, одна из девушек, по имени Настя, вдруг возьми да скажи подруге:
  -А что это мы тут сидим без музыки, пока они там дымят? Только гитара зря простаивает. Анют, может, ты сыграешь, пока у них перекур?
  -Да неудобно как-то - названная Анютой девушка смущённо улыбнулась
  -Неудобно спать на потолке.
  -Не, Насть. Всё-таки гитара чужая и вообще...
  -Не такая уж и чужая.
  -Без спросу...
  -Анют, харе уже обламывать, а? Сыграй! Если тебе, конечно, не влом.
  -Ну, сами напросились, - Аня вновь улыбнулась.
  Она робко, словно фарфоровую вазу, взяла в руки оставленную Башлаковым гитару. пальцы девушки слегка дрогнули. Казалось. Она сейчас просто уронит инструмент на пол, и тот разобьётся на тысячи осколков.
  Но этого не произошло. Пристроив гитару на коленях, надёжно прикрытых длинной плотной юбкой, Анюта несколько раз уверенными движениями пробежалась по струнам, перебирая их, как бы пересчитывая - все ли на месте? - и, окончательно решившись, запела:
  
  "People are strange, when you a stranger
  Faces look ugly, when you"re alone... "
  
  В этот момент в комнату вошёл молодой человек. Лицо его было чуть продолговатым, и в широко открытых глазах виднелось небо.
  Анюта на мгновение замерла, но вошедший, не позволяя песне прерваться, молча одобряюще кивнул, мол, продолжай, всё нормально. И Аня продолжила, доведя песню до конца.
  Все находившиеся в комнате смотрели на вошедшего, буквально поедая его взглядами.
  Кроме Анюты. Та просто смотрела.
  -А ништяково звучит, - сказал вошедший, - первый раз слышу песню Моррисона в женском исполнении. А из своих песен что-нибудь споёшь?
  -А откуда ты знаешь, что я песни сочиняю? - глаза Анюты удивлённо распахнулись.
  -Если человек умеет играть и хорошо поёт, - сказал вошедший, - То он и песни умеет сочинять. Это отличительная черта нашей страны. Так споёшь?
  -Хорошо.
  -Погоди минутку, - вошедший на полшага высунулся из комнаты и крикнул, словно сквозь вселенную, - Саша! Иди сюда, послушай! Да брось ты её, побереги лёгкие, потом подымишь.
  Когда Башлаков вошёл в комнату, Аня чуть смутилась, но Башлаков, казалось, не заметил, что его гитара находится в чужих руках.
  Вошедший молодой человек вновь одобряюще кивнул Ане, начинай, мол. Какая-то энергетика от него всё-таки так и пёрла, и Анюта, тронув струны, запела:
  
  "Фальшивый крест на мосту сгорел
  Он был из бумаги, он был вчера
  Листва упала пустым мешком
  Над городом вьюга из разных мест"
  
  Что-то неощутимое стало происходить в комнате. Через воздух словно начал протекать ток. Не разрядами. Нет, а словно весь воздух внутри стал одной большой шаровой молнией. светящейся. Искрящей. Покалывающей, и стоит тронуть - рванёт.
  Струны гитары агрессивно гудели, а голос Анюты, поначалу чуть дрожавший, уже уверенно разрывал пространство, грозя разрушить сами стены тесной для такой песни комнаты.
  
  "Упрямый сторож глядит вперёд
  Рассеяв думы о злой жене
  Гремит ключами дремучий лес
  Втирает стёкла весёлый чёрт"
  
  Последний удар по струнам - и в комнате внезапно родилась звенящая тишина. Люди стояли неподвижно вдоль стен. Анютины глаза были широко распахнуты, её щёки впали и побледнели... но тут она резко взмахнула головой, рассекая длинными волосами воздух и вновь поёт:
  
  "Разложила девка тряпки по полу,
  раскидала карты-крести по углам,
  потеряла девка радость по весне,
  позабыла серьги-бусы по гостям"
  
  И напряжение уходит прочь. Люди как бы оттаивать начинают, приходя в себя.
  
  "По глазам колючей пылью белый свет
  по ушам фальшивой трелью - белый стих
  по полям - дырявой шалью белый снег
  по утрам - усталой молью белый сон".
  
  -Всё. Дальше пока не придумала, - Анюта резко глушит ладонью струны, и, чуть улыбнувшись, протягивает гитару хозяину.
  Молодой человек с продолговатым лицом прикоснулся задумчиво к своему подбородку слегка сжатыми в кулак пальцами левой руки и тихо произнёс:
  -Да, это классно было...
  Башлаков, тем временем занял своё место (Анюта мышкой прошмыгнула в уголок, устроившись там на небольшой скамеечке), и, коснувшись струн, сказал:
  -А сейчас будет такая песня... да, магнитофон можно включать... да, так сейчас будет песня, за которую я делю ответственность со многими авторами.
  
  "Не позволяй душе лениться
  Лупи чертовку сгоряча
  Душа обязана трудиться
  На производстве кирпича"
  
  Публика одобрительно смеётся. Песня продолжается.
  
  "Ликует люд в трамвае тесном
  Танцует трудовой народ
  Мороз и солнце - день чудесный
  Для фрезеровочных работ"
  
  Снова смех. Ещё громче. Аплодисменты.
  Когда песня завершилась, и зрители устроили, что называется, "бурные, нескончаемые аплодисменты", Анюта шёпотом спросила у подруги:
  -Слушай, Насть, а что это за парень?
  -Кто?
  -Ну, который вошёл. Такое ощущение, что я его видела где-то раньше.
  -Да ты чего, Ань? Не узнала? Это ж БГ!
  -Кто? - от удивления нижняя челюсть у Анюты слегка отвисла.
  -Кто-кто... Борис Гребенников.
  -Нифига себе! А я его и не узнала...
  -Ну и дуня... тихо, он опять поёт.
  
  "В рабочий полдень я проснулся стоя
  Опять матрац попутал со стеной..."
  
  Пусть никого не смущает название песни - "Подвиг разведчика" - песня была откровенным стёбом. Над определёнными патриотично-героическими фильмами о нелёгкой судьбе разведчиков в суровом тылу врага. Правда, всерьёз эти фильмы никто и никогда не воспринимал. Потому и сама песня...
  
  "Я щит и меч родной страны советов
  Пока меня успеют обложить
  Переломаю крылья всем ракетам
  Что б на Большую землю доложить:
  Мол, вышел пролетарский кукиш Бонну
  Скажите маме: НАТО на хвосте
  Ваш сын дерётся до последнего патрона
  На вражьей безымянной высоте"
  ...
  Молодость, молодость... время чудесных глупостей, любовных приключений... жаль только, что на неминуемо проходит и горячая кровь остывает с годами... хотя, может оно и к лучшему.
  Когда концерт окончился, Анюта, сама не понимая почему, попыталась незаметно улизнуть. Возможно, причиной было то, что несколько раз их глаза - её и Башлакова - пересекались, и тогда очень трудно было оторвать взгляд, отвести глаза в сторону. Это казалось невозможным, словно какая-то незримая сила связывала их, притягивала, как магнит. Правда, когда концерт был окончен, Аня убедила себя, что ей это только показалось.
  Бочком, потихоньку, вдоль стен, она покинула шумную компанию. На цыпочках, словно пританцовывая, спустилась вниз по пахнущей табачным дымом и кошатиной лестнице. выбежала их подъезда, придержав за собой тяжёлую входную дверь.
  И остановилась. Сама толком не зная, почему. То ли просто, что бы отдышаться, то ли внезапно сообразив, что это бегство её совершенно ни к чему, что оно даже в чём-то глупо. Ведь не гонится же за ней никто.
  Не гонится же?
  Анюта оглянулась. И тут, словно подчиняясь её взгляду, дверь подъезда, скрежеча пружиной, распахнулась.
  Аня вздрогнула, едва не убежав.
  Но остановилась.
  Из подъезда вышел Башлаков.
  -Привет, - сказал он, - тебя как зовут?
  -Аня, - убегать девушке сразу расхотелось.
  В это время наверху с треском и скрежетом распахнулось окно, и из него по пояс высунулся Гребенников.
  -Сашка, где ты там? - Крикнул он.
  -Здесь я! - Башлаков подошёл поближе к Анюте, так, что его стало видно из окна, - что стряслось?
  -Саш, а ты чего гитару-то бросил?
  -О, блин! Точно... - Башлаков почему-то смущённо посмотрел на Анюту, а потом крикнул Гребенникову, - Кидай сюда её!
  -Лови!
  Гитара, подбитым истребителем полетела вниз из окна. Аня непроизвольно ойкнула, закрыв глаза.
  Но ничего страшного не произошло. Башлаков ловко поймал инструмент за ремень - даже струны не дрогнули. Затем гитара аккуратным, но и в то же время несколько небрежным движением была заброшена за спину.
  После чего Башлаков взял Аню за руку и коротко спросил:
  -Ну что, пошли?
  И они пошли.
  Уже возле входа в метро, Аня спросила:
  -Слушай, а это настоящий Гребенников?
  -Настоящий.
  -Тот, кто "железнодорожную воду" написал и "минус тридцать"?
  -А ещё "блюз простого человека" и прочие хорошие вещи.
  -Точно он?
  -Он, он.
  -Круто. А чего ж он сам не спел?
  -А он под настроение. Хочет - сам поёт, а хочет - других слушает.
  Разменяв в кассе двадцать копеек, они спустились в метро. Само собой, увлекшись разговором (хотя в метро говорить и проблематично из-за шума) они благополучно домчали до конечной, заехав совсем не туда, куда хотели. И потом, что бы лишний раз не тратиться, выбирались оттуда пешком. Мимо железнодорожной станции, через пустыри и трамвайные рельсы.
  О чём они разговаривали? Да не всё ли равно. В конце концов, слушаем же мы "Битлз" без перевода - и всё нормально понимаем. Не говоря о том же Бетховене - тот вообще без слов сочинял. Слова были не важны.
  Куда важнее было то, что Анюта осторожно вышагивала по отполированному до блеска трамвайному рельсу, а Саша держал её за руку. Или можно было считать важным то, что они присели покурить на приготовленных для ремонта трубах. И безусловно важным было то, что благополучно добравшись до коммунальной квартиры они тихонько прошмыгнули в комнату и заперли за собой дверь. Важным было и то, что было чуть позже - но стоит ли лишний раз о том писать? В конце концов. Все мы взрослые люди и прекрасно знаем, что и как происходит в таких ситуациях.
  ...
  От какого-то глухого хлопающего звука Башлаков проснулся. Лёжа на животе. Он сначала приподнял голову над подушкой, затем приподнялся на локтях, и лишь потом открыл глаза.
  Окно было распахнуто настежь. И сквозь окно в комнату густым потоком втекала ночь. Вместе с ночью, с улицы влетал в комнату ветер, раскачивая плотные тёмно-синие занавески.
  А на широком подоконнике, опершись спиной на оконный косяк, свесив левую ножку к батарее отопления, с распущенными волосами сидела Аня. И смотрела на тёмное небо.
  Вокруг была тишина. Почувствовав взгляд (а может просто пружины старенького дивана скрипнули) Аня обернулась и посмотрела на Башлакова и улыбнулась.
  -Не простудишься? - почему-то спросил Саша.
  -Не-а, тут тепло, - сказала Аня, - иди сюда.
  Башалаков слез с дивана и уселся на подоконнике спиной к улице.
  Было чуть прохладно, так, самую малость. Но уж никак не холодно.
  -Чего тебя на окно понесло?
  -Просто так, - Аня глубоко вздохнула, - чувствуешь, какой воздух свежий?
  -Чувствую, - Саша внимательно смотрел, как груди Анюты поднимаются в такт вдоху.
  Город за окном спал. Тихо, бесшумно.
  -А ты не свалишься? - спросил Башлаков, беря Аню за руку.
  В ответ Анюта коротко засмеялась, и сказала:
  -Смотри! - и встала на подоконнике во весь рост.
  -Осторожнее.
  -Ты тоже вставай, - сказала Анюта, - не бойся.
  Они стояли на подоконнике, друг против друга, лицом к лицу. Стояли на этой узкой границе между комнатой и уличной тихой ночью. Стояли, держась за руки. А потом Анюта внезапно шагнула за окно.
  Саша чуть вздрогнул, вцепился в её руки, и тут заметил, что Анюта...
  Она стояла ни на чём! Под ногами Анюты не было ничего, никакой опоры - но она не падала!
  -Иди сюда! - сказала Аня, - Только держись крепче за руку. Не отпускай!
  Оторопев от страха, Саша шагнул за край... и ничего не произошло. Они всё так же стояли рядом, лицом к лицу, но под ногами у них вместо подоконника было лишь несколько метров холодной пустоты.
  -Нифига себе! Ты что, летать умеешь? - спросил Башлаков.
  Вместо ответа Аня прижалась левым боком к правому боку Саши, и в следующий миг они взмыли над домами, над серыми крышами. Спящие в депо поезда метро, бессмысленно мигающие жёлтым светофоры и весь прочий город - всё это осталось там, внизу...
  ...
  На этот раз Башлакова разбудило ярко сияющее за окном солнце. Было далеко за полдень. Вдобавок, день выдался нетипично для Ленинграда солнечным.
  Жмурясь, Башлаков потянулся, вспоминая события вчерашнего вечера и ночи... и внезапно сел в постели.
  Анюты нигде рядом не было.
  "Она что, тоже мне приснилась? Или уже ушла?" - подумал Саша.
  Хотя... вещи её лежали в комнате. В тот же миг, окончательно разгоняя всякие сомнения, скрипнула дверь, и в комнату, одетая в какой-то странный халат вошла Аня.
  За стеной у соседей вовсю работал телевизор. Показывали новости. В комнату доносилось: "в политбюро ЦК КПСС... и другие официальные лица... центнеров с гектара"
  -Как спалось? - Анюта присела на край постели.
  -Хорошо... такой сон чудной снился.
  -Какой?
  -Будто мы с тобой над городом летаем.
  -На самолёте?
  -Не-ет, - Башлаков зевнул, - без всяких самолётов, как птицы.
  -Ништяково.
  -А тебе что снилось? - спросил Саша, подсев поближе.
  -Да фигня всякая... не помню. То ли мы на вокзале заблудились, то ли ещё что. Поцелуй меня.
  Они поцеловались.
  -Саш, я тут шла когда по коридору... ну, короче, там тётка одна из комнаты высунулась.
  -И чего? Ругалась?
  -Ты бы видел, как она на меня посмотрела! Только что не зарычала.
  Плотная ткань халатика надёжно скрывала тело Анюты, но шестое (или какое там оно по счёту?) чувство подсказывало Саше, что там, под халатиком, никакой другой одежды нет. Только горячее молодое тело - приют души.
  -Да и плевать на её взгляды, - сказал Саша, - пусть завидует.
  Какие-то странные, не то воспоминания, не то сомнения, не то что-то ещё... словно какие-то серые тени носились в его голове.
  "Всё-таки, где ж Анютка халатик этот взяла?" - почему-то подумал Башлаков. Впрочем, он тут же отогнал эту мысль, потому что когда целуешься лучше ни о чём не думать.
  В соседском телевизоре новости закончились. Пошёл прогноз погоды.
  Когда поцелуй прервался, Саша вдруг неожиданно отстранился от Ани, и, встав с постели (Аня, видимо инстинктивно. зажмурилась), взял стоявшую в углу гитару. Затем он вновь уселся на постель, прикрывшись одеялом и сказал.
  -Только что песню придумал.
  -Ну?! - Аня осторожно открыла глаза.
  Подражая доносящейся из-за стены мелодии, Башлаков тронул струны.
  
  "Влажный блеск наших глаз
  Все соседи просто ненавидят нас
  А нам на них - наплевать
  У тебя есть я, а у меня - кровать"
  //текст песни изменён//
  
  Допеть до конца Башлакову помешала Анюта. Примерно после третьего куплета она мягко положила руку на струны, заглушив их прямо посреди аккорда.
  Потом она встала с постели, взяла из рук Саши гитару, поставила её в углу.
  И распахнув халат, сбросила его с себя...
  ...
  Когда она, то есть Анюта ушла, Башлаков лениво пошарил рукой по полу и нашарил там огрызок карандаша.
  Сделав над собой усилие, Саша подсел к столу, и торопливо, пока не забыл, стал записывать слова новорождённой песни.
  "...и пусть сосед извинит,
  Что полночи звенит
  Ложечка в чашке чая" - записывал он.
  И вдруг остановился. Внезапное воспоминание, словно молния опалило его. Воспоминание о том странном сне: прервав полёт, они в каком-то дворе присели на скамейку. Обняв Анюту, он сказал: "Простудишься ты так". Тогда она тихо улыбнувшись, взмахнула рукой и с ближайшего к ним балкона жилого дома мягко и бесшумно подлетел халатик. Она накинула халатик на плечи - и они полетели дальше.
  Это был тот самый халатик.
  Вот же он, на самом видном месте валяется!
  Саша точно знал, что неоткуда было взяться этому халатику у него в комнате. Разве что из этого сна.
  Или это был... не сон?!
  -Рехнуться можно, - сказал Саша вслух. Он зажмурился, несколько раз энергично помотал головой, снова открыл глаза.
  Халатик не исчез.
  Башлаков поднял его с пола, задумчиво на него посмотрел и аккуратно повесил на спинку стула - может, ещё пригодится.
  ...
  Время, время... бежит оно незаметно, течёт ручейком - за минутой час, за днями - столетия. И ничем ты его не задержишь. Не остановишь. Не повернёшь.
  По сумрачным осенним улицам Ленинграда шли два молодых парня. Прохожие смотрели на них осуждающе, особенно пожилые люди. Выглядели парни по тем временам сомнительно: длинные нечёсаные волосы, пробивающиеся бороды. У одного из парней, пижонства ради, на носу солнечные очки здоровенные, тёмные. Второй, очков не имевший, смолил беломорину. Да и одежда на них была... если не с помойки, то уж никак не костюмы-тройки.
  В принципе не было б в них ничего, достойного упоминания. Если б не висела за спиной у одного из них - у того, кто с беломориной и без очков был - гитара на прочном ремне. Да и разговор между парнями хоть и мог со стороны показаться пьяной руганью - но на деле шёл о музыке.
  На перекрёстке парни по быстрому, без лишних слов, распрощались. Тот, что с гитарой бросил окурок в сторону урны (не попал) и двинул дворами.
  Путь его лежал через арку. Парень прошёл под гулкими сводами, прислушиваясь машинально к шуму собственных шагов.
  Войдя же во двор, парень обнаружил, что возле помойки кто-то дерётся.
  Перейдя на бег, парень отметил, что драка уже в завершающей фазе: двое пинают одного, полуповаленного.
  В следующий момент, пристроив гитару на какой-то худосочный газончик, парень с криком "Вы чё творите, казлы!" вломился в драку, как топор в полено.
  Один из соперников, испугавшись, бросился удирать, получив на прощание поджопника. Второй попытался было сопротивляться - но не долго музыка играла, вскоре и он, получив на прощание по шее, дал дёру, крича что-то обидное.
  -Вали, вали давай! - крикнул парень вслед убегающему, поднимая гитару и пристраивая её на спину. Затем он обратился к избиваемому:
  -Слышь, пацан, ты как - в порядке?
  Избиваемый сел на асфальт.
  -Ёпрст..! - только и произнёс парень
  "Пацан" оказался молодой девушкой, одетой в джинсы и какую-то несуразную хипповую кофту.
  Девушка шмыгнула носом и смущённо улыбнулась своему спасителю.
  -Эта... за что они тебя гасили? - спросил парень
  -За него, - девушка, снова улыбнулась и показала парню маленького серого котёнка, - Они его удавить хотели.
  Девушка вновь шмыгнула носом.
  -Вот... а я увидела, вписалась... ну, и огребла немного.
  -Ясно... тебя как звать-то?
  -Аня.
  -А меня - Игорь. Игорь Лютов, - он протянул Ане руку - пойдём!
  -Куда?
  -Ко мне. Надо ж тебе хоть умыться. Губа вон разбита.
  -Правда? - Аня коснулась лица, - От зараза, и правда.
  -Пойдём! - сказал Игорь, - Я тут живу недалеко.
  -Мяу! - подал голос котёнок.
  -А ты, моська пушистая, - сказал Игорь, - Помолчи! Из-за тебя человек и так уже пострадал.
  -Надо ему хоть пожрать дать, - сказала Аня, - Вон, худущий какой.
  -Было бы чем, - сказал Игорь, - У меня у самого из еды только чай, да и то позавчерашний... хотя, надо посмотреть, может и найдётся какой ништячок. Ну, что, - пошли?
  ...
  Обстановка в квартире у Лютова была далека от европейских стандартов. Но ни он, ни Анюта на такие стандарты и не претендовали.
  Впрочем, некое подобие уборки (пока Анюта умывалась на тесной кухне), Игорь всё-таки произвёл. А именно: мусор и окурки были сметены со стола и запиханы под диван, а окурки из старой консервной банки(заменявшей пепельницу) были вытряхнуты в форточку.
  Устроилась наша компания в целом не плохо. Анюта с Игорем попивали чай из гранёных стаканов, а котёнок, умявший огрызок копчёной колбасы, устроился у Ани на коленях и довольно урчал.
  -С Сашей я не очень долго встречалась, - рассказывала Аня, - А потом мы как-то расстались ни с того, ни с сего. Рассказывать - и то глупо.
  -Рассказывай, рассказывай.
  -Ну, он же музыкант... короче, поехал он куда-то в глубинку, типа гастроли. Меня с собой звал.
  -А ты?
  -А я не поехала, - Анюта осторожно улыбнулась(нижняя губа у неё всё-таки немножко распухла)
  -И фигли не поехала?
  -Ну, типа институт не хотела бросать, всё такое... знала б я, дура, что из института меня попрут через месяц - поехала б с ним. А так - поздняк метаться.
  -Да, блин, история... - сказал Игорь. Он затушил беломорину, ткнув её в донышко консервной банки, задумчиво почесал переносицу и спросил:
  -Так ты с Сашкой на квартирнике познакомилась?
  -Угу.
  -Ну-ка, пушистый, освободи место! - Лютов лёгким движением скинул котёнка на диван.
  -Зачем ты так!
  -Забей, ничего ему не будет, - Игорь встал с дивана, взял стоявшую в углу гитару, и, довольно-таки резким движением вручил (чуть ли не всучил!) гитару Ане.
  -Ну-ка, спой чего-нибудь! - сказал он.
  -Да я как-то не готова...
  -Не ссы, не выпускной экзамен. Сыграй, как можешь.
  -Игорь, да зачем?
  -Послушать хочу. А то наплести, наговорить - все могут. А вот спеть - на деле не всем дано. Не ломайся, пой!
  Аня пожала плечами - дескать, сам напросился - приладила гитару на коленях и прошлась пальцами по струнам. Минут пять у Ани ушло на подстройку гитары (видимо, давненько она в углу пылилась). Наконец, добившись более-менее приемлемого звучания, Аня запела:
  
  "А мы пойдём с тобою погуляем по трамвайным рельсам..."
  
  Лютов слушал молча. Замерев на диване. Когда песня закончилась, Лютов закурил очередную беломорину, вскочил, молча прошёлся по комнате туда-сюда. Потом он вновь сел на диван и коротко бросил:
  -Ещё сыграй.
  -Только не ври, что понравилось.
  -Нормально. Только этого бабьего воя надо поменьше. Ещё сыграй, говорю!
  -Ну, смотри, - сказала Анюта.
  
  "Мы гуляли да бродили
  Над просторами страны
  Перед Богом мы как в бане
  Обнажены да равны
  Прогуляли всё на свете
  Тусовались там и тут
  Ничего иметь не надо
  Всё равно всё отберут
  Жизнь мала - цени моменты
  Позабудь про документы
  Нас не скрутят злые менты
  Не догонит гопота.
  Нам ни к чему ваших стен суета
  Нам ни к чему ваших стен суета"
  
  Через пару куплетов Лютов вдруг внезапно крикнул:
  -Стоп, хватит!
  Аня испуганно замерла, и посмотрела на Игоря, едва не уронив гитару. В комнате на миг стало тихо - только басовая струна ещё продолжала некоторое время глухо гудеть.
  -А теперь слушай сюда, - Лютов вскочил и начал бешено шагать по комнате туда-сюда, говоря словно в такт шагам, - Тебе нужно, обязательно нужно выступать! Ты должна играть на концертах! Обязательно! Это - обязательно! Твои песни должны звучать, должны, поняла?
  -Зачем? - смущённо спросила Анюта.
  -Зачем?! Затем! Затем, что нельзя! Нельзя душить песни в себе! Нельзя! Песни должны звучать!
  Лютов на мгновение замер посреди комнаты.
  -Если песня написана - она должна прозвучать! Неважно где, в зале, в квартире... хоть в подземном переходе - но должна! А если песня написана - но её не спели - то это нахрен никому не нужно! Это всё равно, что родить ребёнка, схватить его за ноги - и об стенку головой!
  Игорь вновь зашагал по комнате.
  -Поняла?! Тебе! Нужно! Обязательно выступать!
  -Да не умею я!
  -Умеешь! Ты - умеешь! Это Пугачёв не умеет! И Леонтьева! Нихрена не умеют! Они - ничтожество и мусор! Они убивают Искусство! Головой об стенку! И они убьют его! Убьют, если мы! Мы все - ты, я, все, в ком есть эта искра, этот Гений - не начнём выступать! Несмотря ни на что! Через все преграды и стены! А иначе...
  Лютов остановился, выхватил у Ани гитару, поставил правую ногу на край дивана, пристроил гитару на колено и, вдарив по струнам, заорал:
  
  "Границы ключ переломлен пополам
  А наш батюшка Ленин совсем усох...
  
  Некоторые строки Аня даже не смогла разобрать - настолько зверским был шум гитары и рёв Игоря.
  
  "Я купил журнал "Корея" - там тоже хорошо
  там товарищ Ким Ир Сен - там тоже что у нас..."
  
  Игорь бросил гитару на диван(инструмент жалобно взвякнул), подскочил к Ане чуть не вплотную и рявкнул ей в лицо:
  -Поняла?! Вот так вот оно и будет всё время идти по плану! И вот так вот это и останется! Если мы не сделаем - то для чего тогда предназначены! Если мы не споём сегодня - то кто тогда споёт завтра?!
  -Да кто угодно!
  -Да! Да, кто угодно - споёт. Но это будут его песни, его миссия и его душа! А мы так в жопе и останемся! И никуда не денемся! Будем существовать по чужому плану, вместо того, что бы жить!
  Лютов опять начал ходить по комнате.
  -Поэтому будет так! Ты будешь петь! Мы будем петь вместе! И никаких "но"!
  Он подошёл к дивану, отпихнул гитару в сторону, и, усевшись рядом с Аней, продолжил чуть тише:
  -У меня есть группа. Называется НВП. "Новые всесоюзные панки" или "Нах. всё пошло". Скоро мы поедем на гастроли. Будет рок-фестиваль. Мы там выступим. Мы врежем по Всему этому унылому говну, по всей этой эстраде.
  -И когда... едем?
  -Завтра!
  -Завтра? Да ты спятил? Я ж совершенно не готова!
  -Ты что, совсем не врубаешься? Имей в виду, ты ведь не просто так мне попалась.
  -Почему - не просто так?
  -Потому что, если бы мы сегодня не встретились - завтра я бы уже уехал и мы никогда б вообще не встретились бы! Но мы - встретились. Вот так вот - случайно, внезапно - но в самый подходящий момент. И значит - это уже не случайность, значит - это так надо! И поэтому мы завтра едем!
  -Но не могу же я вот так вот всё бросить и...
  -Да! Именно так - вот так вот всё бросить! Бросить всё к чёртовой матери! И - вперёд! Что ты тут оставишь? Ничего! На кой хрен тебе всё это? Что ты тут забыла? А там ты будешь жить, и мы пройдём свой путь и выполним своё дело!
  Лютов вновь вскочил, зашагал по комнате туда-сюда - на этот раз молча.
  -И так будет!, - выкрикнул он внезапно остановившись, - Так что бросай всё нафиг - и иди за мной!
  -Иду!
  (Позже Аня толком сама не могла объяснить, почему она вдруг ответила так. То ли заразил её Лютов темпераментом своим бесовским, то ли цитата из евангелия - пусть и перевранная - подействовала).
  ...
  Утро на вокзале... для кого-то утро надежд, для кого-то - наоборот, безнадёжности. Говорят, что восход солнца, если его внимательно созерцать, заряжает человека положительной энергией.
  Но в то утро небо было затянуто тучами, солнца было не видно и созерцать его не получилось.
  Аня, поёжившись, огляделась.
  Пустынный перрон, мокрый от ночного дождя щербатый асфальт. Низенькие светофоры, торчащие рядом с рельсами, горят синим огнём.
  И запахи. Запах мокрого железа - от рельс; запах пожухлой осенней травы; запах креозота (или как там эту дрянь называют, которой шпалы пропитывают?) - самый, пожалуй, концентрированный запах из всех.
  Свет бледных прожекторов на высоченной металлической вышке ничем не пах - но Анюте почему-то казалось, что и этот свет пахнет - чем-то горьким и тоскливым.
  Откуда-то издалека доносилось размеренное "дрррр-дрррр" - закрыли железнодорожный переезд.
  Аня двинулась к одноэтажному зданию вокзала - и в этот же миг ожил динамик, на стене вокзала установленный. Сложно было разобрать, что объявляют - настолько похабным был звук, да ещё эхо... Аня поняла только лишь: "...поезд... пребывает... путь..."
  На какой путь, что за поезд - не понятно. Но Ане это было не так и важно. Главное - прочь.
  Лютов всё ещё спал в зале ожидания, примостившись на фанерной скамейке. Рюкзак с разным барахлом лежал у ног, видавшая виды гитара пристроилась рядом.
  -Игорь! Игорь, просыпайся?
  -М?
  -Вставай, говорю, поезд!
  -Какой поезд, ты чё?
  -Да проснись ты! Поезд сейчас подойдёт!
  -И хрен с ним, - Игорь зевнул, - Всё равно...
  -Как - "всё равно?", - Аня аж удивилась, - Нам надо отсюда уехать или нет?
  -Надо. - Игорь вяло улыбнулся, - Но ты б хоть расписание посмотрела. Сколько сейчас времени?
  -Шесть утра.
  -Во-от. Это как-оау-кой-то фирменный, - сквозь зевоту сказал Игорь, - Он в этой пердиловке не останавливается. Так что ты зря меня будила.
  Он ещё раз зевнул, потянулся.
  -Блин, всё равно теперь не усну... и всё из-за тебя, - Игорь поёжился, почесал левый бок, - Рука ещё затекла...
  Игорь поднялся со скамейки.
  -Пошли, посмотрим хоть на него, что ли? - сказал он, - Я заодно отолью... бери барахлишко.
  -Зачем?
  -Что б не спёрли, - Игорь пристроил гитару за спину.
  Аня подхватила рюкзак, и они вышли на перрон. Игорь сразу направился к растущим поблизости кустам.
  Динамик вновь разорвал тишину над вокзалом:
  -Внимание... поезд... откудатокуда... пребывает... путь... повторяю...
  Затем послышался низкий гул.
  Земля дрожала от приближающегося экспресса. Вскоре он и сам стал виден - то есть не весь он, а только луч прожектора тепловозного.
  Гул становился всё сильнее, затем раздался протяжный свист, от которого неприятно резало уши.
  Свет прожектора как плетью ударил Аню по глазам. Но взгляд она не отвела. На ходу застёгивающему ширинку Лютову, возвращавшемуся из кустов, показалось, что сами глаза у Анюты сверкнули пламенем.
  И тут случилось невозможное. Экспресс, сотни раз проскакивавший эту станцию без остановок, внезапно начал сбавлять ход.
  И - остановился.
  -Чего это он? - удивлённо спросил Лютов.
  -Остановился, - ответила Аня.
  -Что он встал - вижу. А зачем?
  -Может, за нами? - Аня пожала плечами.
  И тут они услышали громкий оклик:
  -Эй, ребята!
  Повернувшись на крик, Аня с Игорем увидели, что дверь одного из вагонов открыта, и оттуда высовывается проводник.
  -Вам ехать надо?! - крикнул проводник.
  -Да! - крикнула Аня.
  -Так бегите сюда, скорее!
  Уговаривать наших героев было не надо. Игорь с Аней бегом кинулись к вагону. Проводник с глухим лязгом откинул площадку над ступеньками. Лютов подсадил Аню.
  В этот момент локомотив вновь бешено засвистел.
  -Живее! - проводник протянул руку Игорю, - Сейчас тронемся!
  Игорь влез в вагон. С грохотом опустилась площадка, проводник посветил фонарём - и поезд тронулся.
  -Давайте ко мне в купе, - сказал проводник, - А я пока дверь закрою.
  В вагоне было тепло, и намного тише, чем в тамбуре. У двери служебного купе Аня смущённо замешкалась. Казалось как-то неловко - вот так вот вламываться.
  За спиной щёлкнул замок, грохот тамбура на мгновение ворвался в вагон, но затем вновь глухо чмокнула дверь, возвращая тишину.
  "Как в холодильнике" - почему-то подумалось Ане.
  -Да не стойте вы, проходите, - проводник, протиснувшись между Игорем и стенкой вагона, толкнул рукой дверь купе, - Будьте как дома.
  -Спасибо, - сказала Аня, проходя. Игорь с проводником зашли следом.
  -Садитесь, - проводник указал рукой на покрытый клетчатым одеялом вагонный диван, - И давайте знакомиться. Меня Слава зовут.
  -Я Игорь, а это - Аня.
  Они пожали друг другу руки.
  -Вы - музыканты? - спросил Слава полуутвердительным тоном.
  -Угу, - сказал Игорь, - С фестиваля едем.
  Аня тихонько толкнула его в бок.
  -Ну? - Слава слегка удивился, - В натуре, что ли?
  Тут только Аня обратила внимание, что проводник-то - молодой парень, едва ли старше её.
  -Ну да. Тут недавно Рок-фестиваль был. Вот мы оттуда и выбираемся.
  -Игорь! - Аня вновь толкнула его в бок.
  -Что такое? - Игорь удивлённо глянул на неё... и вдруг понял.
  -Ты б потише, - с ходу сымпровизировала Аня, - А то пассажиров всех перебудишь!
  (На самом деле, сон пассажиров Аню волновал в последнюю очередь. Но о том - позже).
  -Точно! Пассажиры - наше всё, - улыбнулся Слава, - Ребят, а может чайку замутим?
  -Давай, - ответил Игорь. - Ань, чай будешь?
  -Угу.
  Слава мастерски взял три стакана в подстаканниках, и вышел в коридор, к титану. Аня тут же шепнула Игорю:
  -Ты б за словами следил. Не сболтни лишнего, а то приедем быстро.
  -Да я врубился уже - так же шёпотом ответил Игорь.
  -Самый прикол в том, - сказал вернувшийся в купе проводник, - Что вам крупно повезло.
  Он поставил стаканы с кипятком на столик, отточенным движением покидал в них чайные пакетики.
  -Обычно ж мы тут не останавливаемся, - Слава достал коробочку с кубиками сахара, - Прошу! Да, так вот, мы ж экспресс, весь из себя гордый, что дальше некуда. Обычно мы эту станцию пролетаем со свистом - а тут опа! - тормозим, ни с того, ни с сего.
  -А чего тормозили-то? - размешивая чай спросил Игорь.
  -Без понятия, я сам удивился. Специально и вышел посмотреть, а тут смотрю - вы стоите.
  -Слава, - сказала Аня, беря в руки подстаканник, - А тебе, за то, что ты нас подобрал - ничего не будет?
  -Забейте, ребят, - сказал проводник, брякая по стакану ложечкой, - У нас бригадир мужик свой, со здоровой долей пофигизма. Тем более, что он кадр заслуженный, у него внеплановых ревизий не бывает.
  -А плановые? - спросила Аня.
  -А с плановыми у него всё схвачено, и известно о них за полгода вперёд. Так вы, говорите, с фестиваля едете?
  -Угу, - ответил Игорь.
  -Ну, и как там было?, расскажешь?
  -Там всё было круто, - со значительностью в голосе сказал Игорь.
  Он отхлебнул чаю, и, поставив стакан на столик, начал:
  -Там, короче, всё было в полный рост. Народу набралось - не протолкнись, причём не случайно кто, а весь пипл был в теме, понимающие в музыке...
  Аня держала стакан обеими руками. Тепло от стакана, казалось, скользило по ладоням, по рукам, всё дальше и дальше, вверх, до самого сердца.
  От нечего делать Аня рассматривала рассеянным взглядом убранство служебного купе. За окном плыла темнота, изредка нарушаемая проблеском случайного фонаря.
  Болтовню Игоря, которой так жадно внимал Слава-проводник, Аня не слушала. Благо, она сама прекрасно знала, как этот фестиваль выглядел на самом деле.
  ...
  Народу было не очень много, но и не мало. Далеко не Вудсток, хотя шуму зрители производили предостаточно.
  ...Их выход на сцену был по очереди третьим. Сцена - какое громкое слово... пожалуй, даже слишком громкое для этой уличной эстрады, крытой когда-то разноцветным, а ныне - местами облезлым, местами проржавевшим - навесом.
  ...Своей аппаратуры ни у кого не было, аппаратура принадлежала администрации парка культуры, в котором и располагалась эстрада... а может даже и не им вовсе, Аня точно не знала. Колонки, пожалуй, были самым целым агрегатом из всей аппаратуры, да и то одна из них временами жутко хрипела. А остальное... микрофоны выли, шнуры временами отваливались, да и само звучание было глухое, словно из бочки. "Как с заложенными ушами" - подумалось тогда Ане.
  ...Собравшаяся публика, впрочем, оттягивалась в полный рост. Игорь спел одну песню сначала - хорошо пошло. Аня аплодировала ему, стоя чуть сбоку "за кулисами" (которых, собственно и не было). А потом Игорь повернулся к ней и крикнул:
  -Ну чего ты там стоишь? Парни, тащите сюда Анку!
  Тащить её не пришлось. Аня сама вышла... и едва не сбежала обратно, страшно было стоять вот так вот перед толпой. Ей с перепугу показалось, будто народу - как на Уэмбли.
  Игорь подхватил её за руку, подтянул к микрофону.
  -Давай твою споём, - сказал он, - Элементов, дуэтом.
  Из колонок ударила музыка. Глухие удары барабанов, вой электрогитар... да, это вам не Бетховен, не Моцарт и даже не Джетро Талл. Но это была - музыка.
  
  "Деклассированных элементов в первый ряд
  Им по первому по классу надо выдать всё
  Первым классом школы жизни будет им тюрьма
  А к восьмому их посмертно примут в комсомол"
  
  -Пела Аня. Игорь подтягивал ей, причём временами как-то специально не в такт. В итоге голоса их звучали не хором - а как будто перекличка какая-то, или эхо. И это при пении в один микрофон.
  Всё время пения Аня была совершенно спокойна. Лишь когда был допет последний куплет, а музыка продолжала выписывать какие-то совершенно психоделические кружева, Аня ощутила некоторое беспокойство, и уже собиралась потихоньку удрать.
  Публика вовсю бесновалась, орала и свистела. И, поначалу, у Ани мелькнула мысль, что это - всё. Это - провал, облом, кранты - как хотите, так и называйте. В гуле толпы ощущалась угроза.
  А затем - как будто прорвало какую-то пелену перед глазами. И страх ушёл, и выяснилось, что всё ништяк, что песня всем по кайфу. И Игорь, едва музыка стихла, объявил следующую песню: "Особый резон"
  Как выяснилось, по кайфу были эти песни не всем. Этими "не всеми" оказались милиционеры. То ли у них, то ли у кого из их начальства терпение лопнуло - а то и у всех вообще. Но в итоге, после последних слов:
  
  "...на то особый отдел, на то особый режим, на то особый резон"
  
   - Милиционеры кинулись к эстраде.
  Тут-то и произошёл тот случай, о котором лучше было не распространяться перед малознакомыми людьми.
  Один из ментов лихо запрыгнул на край эстрады. Что он собирался дальше делать - неизвестно, но Анька, увидев перед собой милиционера - злого, покрасневшего, с перекошенным ртом - внезапно кинулась ему на встречу.
  Всего один шаг.
  И вскинутая вперёд рука, с растопыренными пальцами, ладонью вперёд.
  Одновременно с криком: "Стой!"
  Дальше уже совсем что-то непонятное началось. А именно: милиционер как на стену налетев, остановился. Он удивлённо посмотрел на Аньку, нижняя челюсть у мента от удивления отвисла, а потом он слегка задрожал, и отшатнулся назад.
  Остальные милиционеры стояли у края сцены. Только что они рвались вперёд, готовые вязать, крутить руки, бить и пресекать - а тут вдруг замерли, как окаменев.
  И смотрели, молча, как их, милиционеров, более быстрый коллега, отшатнувшись, падает с эстрады назад.
  Спиной на землю.
  Высота была небольшая, земля не особо жёсткая, но Ане показалось, что падал милиционер как в пропасть. Долго, долго, долго...
  Публика взревела. Не то от радости, не то от ярости. В следующий миг перед сценой началась безобразная драка, между зрителями и ментами.
  ...Из оцепенения Аньку вывел Игорь. Схватив её за руку, и крикнув чуть не в ухо: "Атас! Валим отсюда!", он бросился за "кулисы".
  Аня едва успевала за ним. Позади эстрады был спуск вниз, по небольшой дощатой лестнице. Аня каким-то чудом с этой лестницы не навернулась.
  ...А потом, уже вечером, на чьей-то квартире, где собралось человек десять-пятнадцать; где рекой лилось пиво и мерзкий дешёвый портвейн, а табачный дым густо плыл под потолком(Аня, впрочем, ни грамма алкоголя не выпила, как ни невероятным это покажется); где шумно обсуждались детали прошедшего фестиваля - прогремел последний аккорд этой истории.
  В комнату ввалился какой-то патлатый парень в драных джинсах, разноцветной футболке и какой-то дурацкой куртке, и крикнул во всю глотку:
  -Игорь, мать твою, харэ тут прохлаждаться!
  -А тебе-то чего?! - рявкнул в ответ Лютов, - Хочу и прохлаждаюсь!
  -Дебил, тебя менты по всему городу ищут! Сматывайся резче!
  -Меня? За что?! - Лютов нервно засмеялся, - Я ж вроде ничего не сделал!
  -Ничего? А менту на сцене в репу зарядил, да так, что он с копыт на землю полетел - это тоже ничего?!
  -Что ты гонишь? Какому менту? Никого я не бил! Костик, ты что, накурился? Перебрал малёхо?
  -Это ты, по ходу, перебрал, дубина! Я порожняки гонять не буду! Валить тебе надо с города по-бырому!
  -Да не бил я никого!
  -А ты им это в суде докажи!
  Слова про суд Лютова словно отрезвили. Он наскоро собрал вещички.
  -Кость, так куда нам теперь? На вокзал?
  -На вокзал нельзя! Там их сейчас дежурит - не продохнуть. Надо на трассу выходить, да тачку стопить.
  -Кого ты сейчас стопанёшь? Ночь на дворе!
  -Да по-другому всё равно никак. Всё, валим отсюда. Пошли.
  -Игорь, я с тобой!
  ...
  Дойдя в воспоминаниях до этого места, Аня тихонько хмыкнула. Она, прихлёбывая горячий чай, в который раз подумала: "А вот не скажи я тогда этих вот самых слов - ушёл бы Игорь без меня или нет? Или он и мне махнул бы коротко рукой на прощанье, как остальным, со словами: "бывайте братишки, пока"? А вот я, интересно, помахала бы ему в ответ?"
  ...
  Слава, слава... тут не о проводнике речь, тут об известности. Странная это штука. Многие всю жизнь за ней гоняются, за славой, словно за птицей какой-то неуловимой, носятся, бьются, настичь пытаются, поймать - а как поймаешь эхо в небесах? Как догонишь воду, утёкшую в песок?
  А у других - как раз наоборот. Они вроде как славы и не ищут - а она их сама находит.
  Так и с Аней случилось. Некоторое время, правда, слава эта была дурной. Пришлось им поскитаться по стране, пересаживаясь с попутных машин на попутные же поезда - как в описанном выше случае. Житьё - то ещё было. Впрочем, кое-как жили. Где подхалтурить удавалось, где подзаработать, а где - и украсть, что греха таить? Нет, не миллион из сберкассы, а так... где хлеба буханку, где пирожок, а где - и курицу.
  А потом их узнали.
  Не, не менты. Этим-то как раз наплевать на них было почему-то. Узнал их, точнее Аню, в одном из провинциальных городков сибирских парень один из местных. Игорь с Аней удивились, понятное дело, такому узнаванию - далеко ведь не телезвёзды. Выяснилось: парень тот в Ленинграде был на одном из Анькиных "квартирников", плёнку с записью этого "квартирника" парень с собой взял, домой в родной город привёз - друзьям послушать дал. Друзьям понравилось, некоторые переписать попросили. А тогда ведь - это вам не сейчас, просто так не перепишешь. С плёнки на плёнку, скорость перезаписи равна скорости воспроизведения. Магнитофоны люди со шнурами с собой таскали, а магнитофоны тогда были тяжёлые - и из-за ерунды кто б таким занимался А тут вдруг - здрасьте-пожалуйста! Сама певица пожаловала!
  В общем, стихийный концерт образовался, внеплановый. На коммунальной кухне. Просторная кухня, плит с десяток стоит, бельё на верёвках висит. Но и народу собралось не мало.
  Причём, пришли-то именно на Аню посмотреть, её послушать. А она после каждой песни на Игоря поглядывала с опаской. Артисты - они ж люди с тонкой психикой и обострённой нервной системой. Опасалась Аня, как бы Игорь не приревновал к чужой славе - на него-то внимания почти никто не обращает, а ведь он тоже музыкант, и тоже ведь песни пишет - а его-то сейчас и не слушают, обидно.
  Но обошлось. На этой квартире они в ту ночь и переночевали. А утром вдруг выяснилось, что Игоря в квартире нет, и куда ушёл - никто не знает. Аня само собой, обеспокоилась. Столько вместе пройти, проехать, пропутешествовать, а тут - нате вам! - пропал.
  Но, как выяснилось, Лютов никуда не пропал.
  Заявившись часам к двенадцати и ничего не объясняя, Игорь с порога заявил Ане:
  -Ну, подруга, давай завтракать - и двинем на репетицию.
  -Какую репетицию? Куда - двинем? - удивилась Аня.
  -Ты что - не проснулась? На обычную репетицию перед вечерним концертом.
  -Как - концертом?
  -Давай к столу, я всё расскажу. Жрать охота
  ...
  -Так вот, Анют, слушай. Я тут вчера познакомился с одним человечком, пока ты пела. Точнее, - Игорь сделал какой-то неопределённый жест ложкой, - Сразу после финальных аплодисментов. Человечек этот работает в местном ДК.
  -Ты хочешь сказать...
  -Именно. В этом самом ДК мы сегодня и выступим. Точнее - ты выступишь. С дирекцией я всё утряс, всё на мази. Это раз, - Игорь отложил ложку и стал загибать пальцы, - Далее, ребята, которые тут тебя вчера слушали по городу уже, считай, рекламу в виде сарафанного радио разнесли - это два; и три - двое из них играть умеют. Один на гитаре, второй - на ударных. Аппаратура в ДК в этом, конечно, казённая - но уж по любому не такое откровенное говно, как на том долбаном фестивале.
  -Игорь, а ты заранее предупредить не мог?
  -Аня, блин, а как? Ты тут дрыхла без задних ног - что я тебя будить буду раньше времени? Ну что - идём репетировать?
  С этими словами Игорь встал с табурета.
  Аня осталась сидеть за столом.
  Некоторое время они смотрели друг на друга молча. Затем Игорь вновь тяжело опустился на табурет.
  -Аня, послушай, что я тебе скажу. Меня ты подставить своим отказом можешь. Имеешь полное право. Я ведь тебя тоже в чём-то подставил, с этим фестивалем... ты ведь из-за меня вот так вот в скитания ударилась.
  -Я сама этого захотела.
  -Пусть так! - Лютов хлопнул ладонью по столу и повторил, - Меня ты подставить можешь. В принципе, на заведующего этим сраным ДК тебе тоже наплевать, согласен. Но вот скажи, Ань, вот на этих ребят, которые тебя приютили, которые нам помогли, считай, на пустом месте поднять денег... да блин, Аня, тебя эти ребята любят в конце-то концов! Тебя, твои песни!
  Игорь снова поднялся. Табурет скрежетнул по полу.
  -Так вот, Анют, как хочешь - но этих ребят ты подставлять не имеешь права.
  -Игорь, это опасно.
  -Что?
  -В зале наверняка будут менты. Если они тебя увидят на сцене и опознают...
  -А меня на сцене и не будет, - перебил Лютов, - это будет твой концерт. Сольник. Я тут выступаю в роли менеджера, как Эпштейн у Битлов. И потом: я пока шёл в ДК, остановил меня один сержант, документы проверил.
  -И что?
  -Как видишь - ничего. Жив, здоров, и на свободе. Видишь, как много счастья сразу? А ты хочешь всё обломать. Идём, нас уже заждались.
  ...
  На репетиции, правда, Аня с Игорем чуть не поругались. Лютов за каким-то лешим непременно старался добиться какого-то нереально жёсткого наэлектризованного звучания.
  -Игорь, ну это ж дичь получается! Полнейшая!
  -Ань, да ты пойми! - орал в ответ Лютов, - Ты пойми, что зал тут - большой! Если ты на обычной аккустике тут тренькать будешь - неслышно ж будет ничего! Просто не потянут люди такого звучания, вслушаться не смогут. Звук - он должен будоражить нервы! Он должен обстановку создавать, фон! Что б всё в полный рост!
  -Ладно, - сдалась наконец Аня, - Тебе, конечно, виднее. Пусть будет так. Не хочу ругаться, плохо мне от ругани. Только знаешь...
  -Ну?! Говори, говори!
  -В песне ведь слова - они главнее всего. Если слова за душу цепляют - то песня не зря спета. Музыка - это ж как река, по которой песня плыть должна, как корабль. А тут - волнами захлёстывает так, что и корабля не видать, вот-вот потонет.
  -Ань, что-то я не догоняю...
  -Да всё просто. Когда звук простой чистый - текст становится основным. А так, под гитарную примочку, со всеми этими дисторшн-овердрайвами любое дерьмо протащить можно - и никто и не заметит... ладно, всё.
  Аня повернулась к музыкантам:
  -Ну что, ребята, давайте ещё разок прогоним.
  ...
  Волновалась Аня, как выяснилось, зря. Концерт удался на славу.
  Да, ей многое не нравилось. И ударные казались чересчур гулкими, бухая словно в заложенный нос. И электрогитара издавала звуки, напоминавшие что-то среднее, между мотоциклом и электродрелью. Добро хоть, что микрофон был хорош - и удавалось с его помощью перекричать, пересилить весь этот дикий "саунд" и донести, довести до зала, до людей, слова. Заставить зрителей понять, почувствовать.
  Удавалось - и удалось.
  Зал просто в каком-то трансе находился. Временами Ане казалось, что нет ни сцены, ни ДК, ни зрителей - а поёт она стоя на крутом обрыве, на самом краешке скалы. Над головой - синее небо, бесконечное, бескрайнее, а на скалу - одна за одной - накатывают волны. Волны грохочут, ударяют об утёс, брызжут солёными каплями, дразнят пеной на гребнях.
  В конце концерта Аня добилась всё ж своего: последняя песня была спета под акустическую гитару. Не было бы счастья - да в пульте что-то отсохло.
  "А ты кидай свои слова в мои стены..."
  И зал взорвало. Кто - аплодировал, кто - свистел одобрительно, кто-то скандировал "Ань-ка, Ань-ка!"
  А у кого-то на глазах блестели слёзы. Нет, не только у девушек.
  ...
  Башлаков был не похож на себя. Нет, дело не во внешности было.
  "Что в нём не так? Что? - думала Аня, всматриваясь в лицо поющего Саши, - Такое ощущение, что он перегорел, будто что-то погасло в нём. Но что? Почему?"
  
  "Звенели бубенцы... как символ страстной даты..."
  
  Услышь Башлаков мысли Ани, услышь он эти вопросы - он и сам бы не смог на них ответить. Концерт шёл совсем не так, как ему хотелось. Не хуже, чем хотелось, но и не лучше. Потому что не хотелось. Совсем.
  Аня, разумеется, не могла этого знать. Когда судьба кочевая занесла её с Игорем в этот небольшой сибирский городок, и когда Аня узнала о концерте Башлакова в этом городке - Аня, чего скрывать, решила, что это - шанс; шанс, который нельзя упускать. И вот она пришла - и вдруг такое...
  Аня ожидала увидеть совсем другого Башлакова. Она помнила того Сашу, ещё из тех, ленинградских квартирников.
  
  "Как ветра осенние выдували рожь..."
  
  В жизни творческого человека должны быть чувства. И даже неважно какие. Радости или Горести, Счастье или Беды - для творчества они равно необходимы. Художник, Поэт, Актёр - он(или она) выплёскивает то, что он чувствует. Заставляет сопереживать, думать, страдать, радоваться и плакать вместе с ним.
  Но скажите: что, что, что делать тому же музыканту, тому же художнику, если чувств - нет?! Если из всех эмоций, из всех чувств осталось лишь одно, самое страшное, самое разрушающее и самое ядовитое.
  Безразличие.
  Оно - как Чёрная Дыра, которая ничего не может отдать. Ни единый луч света не может покинуть Чёрной Дыры. От неё ничего не отражается, ничего не излучается - только впитывается и поглощается. Поглощается навсегда, без остатка и без пользы. Без пользы - ибо поглощая, Чёрная Дыра уничтожает поглощаемое без каких-либо изменений для себя. Чёрная Дыра подобна безумной печи, в которой сгорают кубометры дров - но никому не становится от этого ни теплей ни светлей. Как бездонная бочка Данаевых дочерей.
  -Снулый он какой-то, - шепнул Ане Лютов, - Как будто с перепою. Или не выспался.
  -Нет, тут что-то не то, - так же шёпотом отвечала Аня, - Это даже не боль, это хуже.
  -В смысле?
  -Это - отсутствие боли.
  
  "Я хочу дожить
  хочу увидеть время
  когда эти песни станут не нужны".
  
  -Да, такие песенки не больно-то нужны, - пробормотал Лютов, - Нагнал тоски...
  Сам того не зная, Игорь попал в точку. В тот момент действительно не нужны были эти песни... собственному автору-исполнителю. Продолжая петь, Башлаков толком не слушал самого себя. Было только одно желание: скорее бы всё это закончилось. Да и то - от ощущения собственной бесполезности.
  Умолк последний аккорд. Башлаков с усилием посмотрел в зал, повёл глазами.
  "Ну что, вы всё ещё здесь? Не разбежались?"
  И ударила молния.
  Чёрные Дыры не превращаются в Сверхновые, это противоречит законам астрономии.
  Но души человеческие этим законам не подчиняются.
  Никто в зале этого не заметил. Почти никто.
  Только двое.
  Аня и Саша.
  Башлаков встряхнул головой, перехватил гитару - и вдарил:
  
  "В чистом поле дожди косые
  Эх, нищета, за душой ни копья
  Я не знал, где я? Где Россия?
  И куда же я без нея?"
  
  Есть в физике такая теория (Дирака, кажется), что ваккум - это не пустота а такой вид материи в полностью уравновешенном состоянии и потому выглядящий пустым. Но если это "равновесие" раскачать, внешним воздействием на него - то можно из вакуума получать энергию.
  В случае с Башлаковым теория оправдалась на все сто. Стоило на ваккум его души воздействовать Аней, как...
  
  "Не умею ковать железо
  Ох, до носу мне чёрный дым
  На второй мировой поэзии
  Призван годным и рядовым"
  
  Это было извержение энергии, вулканическое, неудержимое, зловещее и прекрасное.
  
  "Но можно песенку прожить иначе
  Можно крылышки оборвать
  Только вырастет новый мальчик
  За меня, гада, воевать!"
  
  И летело, мчалось, бурным обжигающим потоком.
  И летели, летели слова. Словно листья на ветру. Сравнение избитое, заезженное - но точное.
  Играла гитара, и играла улыбка на лице Саши. Он то смотрел в зал, то куда-то вдаль, как сквозь стены зала. Смотрел на струны, делая вид, будто ищет наиболее подходящее место, куда поставить палец на гриф...
  Важным было другое: после каждой песни глаза Саши и Ани встречались. И возникал между ними разговор - одними взглядами, без лишних слов:
  "Это я для тебя. Понравилось?"
  "Понравилось. Давай ещё, ты молодец!"
  "Хорошо, слушай!"
  И даже печальная немного песня про Ванюшу - даже она не портила настроя, тем более, что в конце-то:
  
  "И отряхнётся, душа немая
  не понимая, зачем зарыли"
  ...
  Это была самая что ни на есть типичная разливуха. По-простому - кабак. Столы, скамейки, средней загаженности пол. Букет соответствующих запахов: спирта, пива, табака, пота - и так далее.
  Я ненавижу подобные заведения.
  Ненавижу.
  Но после концерта Башлаков, Аня и Лютов пошли именно в такое вот заведение. Ничего удивительного, впрочем. Ещё Есенин писал: "Я иду, головою свесясь, переулком в знакомый кабак".
  Они взяли по пиву, плюс немудрёную закусь. Саша, усталый после концерта, особо на кружку не налегал. Сидел себе, полуопершись спиной на стену, расслабившись.
  Сидевшая рядом с ним Аня ощущала себя немного не в своей тарелке. Она вообще не любила шумных сборищ. К концертам-то ей удалось с большим трудом привыкнуть. Да и то, особенно в начале выступления, предпочитала она смотреть на первый ряд, представляя, что больше никого рядом нет. Так что сидела она тихо, изредка посматривая на Сашу, и, когда удавалось случайно поймать ответный взгляд - отводила глаза, жутко смущаясь.
  В кабаке было шумно, и изрядную лепту в этот шум вносил сидящий напротив Саши Лютов. Вот уж кто чувствовал себя как дома. Говорил Лютов, казалось, непрерывно - и даже не понять было, когда он успел пить - кружка его была уже пуста наполовину.
  -А вообще, Саш, - говорил Лютов, - Песни у тебя ништяковые, тут спору нет. Но вот что я тебе скажу... не обидишься?
  -Нет, - ответил Башлаков лениво.
  -Точно? Ну так вот: недотягиваешь ты немножко. Тексты - полный отпад. По этой ихней красной дате ты врезал от души - мама не горюй! Но скажи, Саш, - Лютов грохнул ладонью по столу, - Скажи, а зачем там вальс?
  -А почему нет?
  -Не, ну ты пойми, под такие тексты нужен более жёсткий ритм. Это раз, - сказал Лютов, вытянув указательный палец, - И инструментал нужен пообширнеее. Это два.
  -А по моему, - всё так же с ленцой отвечал Башлаков, - Дополнительные инструменты там нафиг не нужны.
  -Саш, ну ты с Анькой прям два сапога пара! Саш, ты это брось, тебе надо выступать с группой!
  -Игорь, да куда мне группу ещё? - усмехнулся Башлаков, - Я себя одного организовать-настроить не всегда могу, - а целую толпу... и потом: я себя в группе не представляю. Да и звучание как-то тоже. Вот, как бы не нескромно прозвучало - но вот ты представляешь себе Высоцкого, поющего не просто под гитару - а с группой?
  -Отлично представляю, Саш. Он же во Франции с оркестром каким-то выступал. Там правда инструменты тоже никаущие были: скрипка, гармошка какая-то попсовая. То есть драйвового звучания там не было! А тебе нужен именно такой, понимаешь, жёсткий, будоражащий звук - и один ты его добиться не сможешь!
  -Пока что добиваюсь, - сказал Башлаков, - Людям нравится.
  -Добивается он! Да, людям нравится, но если на то пошло - если играть для людей - то тогда уж точно нужно поднять планку! Что бы по высшему разряду, не ограничиваясь полумерами!
  -Игорь, я тебе так скажу, - Башлаков подался вперёд, - Когда я почувствую, что для этих песен, которые я пою, одной гитары станет мало - то я обязательно организую что-нибудь вроде тех же "Дорз" - с электрогитарами и прочим. Но сейчас я вот тут вот, - Саша слегка похлопал себя пальцами по левой стороне груди, и что-то мелодично звякнуло при этом - Вот тут вот чувствую, что для этих песен акустики вполне достаточно. И мне сейчас никакая группа не сможет дать больше, чем гитара даёт.
  -Сань, ты говоришь так, будто уже с десятком групп переиграл и во всех них разочаровался! Ты пойми, я ж тебе не зря говорю, - начал было Лютов, но тут его перебили. Невысокий парень в куртке и джинсах подошёл к нашей компании и приятельски хлопнул Игоря по плечу.
  -Лютый, здорово! - сказал подошедший, - Давно ты здесь торчишь?
  -Леший, ты что ли? - Игорь посмотрел на подошедшего, - Во, блин! Тебя без бороды и не узнать!
  -Да я это, я! - Леший пожал Лютову руку, - А ты тут празднуешь что?
  -Да не так, забрели... Саша, Аня, знакомьтесь, - сказал Игорь, - Это Леший, друган мой старый. Тоже музыкант, между прочим. Леший, вот ты скажи: вот не может же одна гитара полноценно заменить целой группы? Не может же, подтверди!
  -Да ладно тебе... подвинься! - Леший уселся на лавку рядом с Игорем, - Ребят, вы на него особо не обижайтесь, - фраза была адресована Ане с Сашей, - всё дело в том, что это - Лютый. Он - хороший человек, он хороший музыкант и пишет реальные тексты. Но я вам одно скажу: никогда не говорите с ним о группах и никогда в жизни его к себе в группу не берите.
  -Это почему? - удивился Башлаков.
  -Да, вот ты, Леший, объясни, - с лёгким возмущением в голосе сказал Игорь, - Почему это меня нельзя в группу брать?
  -Да потому, что ты признаёшь только одну группу - НВП. Ту, которой руководишь. И ничего больше.
  Леший вновь повернулся к Башлакову.
  -Это - Лютый, он такой человек. У него есть группа - НВП. И других групп он не признаёт, других групп для него просто нет. Если вы возьмёте его к себе, - кем угодно: ударником, басистом - без разницы, - в группу, то всё кончится тем, что из вашей группы получится всё та же Лютовская НВП. Вот он просто человек такой.
  Леший хлопнул Игоря по плечу.
  -Даже если завтра сюда приедут Роллинг Стоунз и Мик Джаггер лично позовёт Лютова в состав - то на Роллинг Стоунз с этого самого момента можно будет ставить жирный, - Леший пальцем по столу изобразил - какой, - Крест. Потому как даже из Роллингов Лютый сделает англоязычный вариант НВП.
  -Почему это - англоязычный? - сказал Игорь, - я их по-русски петь заставлю! Языку обучу!
  Лютов довольно заржал.
  -Ты их только если мату обучить сможешь, - ответил Леший, - и будет это выглядеть примерно так (он изобразил руками игру на гитаре и гнусаво запел): "ай кент гет ноу, мля! Сатисфекшн, ёпт!"
  ...
  Компания посидела ещё минут десять, потом Башлаков решил, что - достаточно.
  -Ладно, ребят, я пойду, - сказал он, поднимаясь.
  -Что там у тебя звенит всё? - спросил Лютов, - Мелочь, что ли?
  -Душа звенит, - ответил Саша, протягивая Ане руку, - пойдём.
  -Душа есть утроба и звенеть она не может, - авторитетно заявил Лютов.
  Аня же взяла Сашину ладонь и тоже встала из-за стола.
  -Анька, ты что - тоже уходишь?, - спросил Лютов.
  Возникла секундная пауза. Но напряжённой эта пауза стать не успела.
  -Да, что-то голова разболелась, - просто ответила Аня, - Я пойду.
  -Иди-иди, - сказал Игорь, - Завтра не забудь репетиция в четыре часа.
  -Не забуду, - ответила Аня, и, вместе с Сашей, вышла из кабака.
  Ладони их были вместе.
  -Игорёха, я, блин, с тебя поражаюсь, - выпучив глаза сказал Леший, - У тебя только что увели бабу, а ты спокойно сидишь!
  -Никуда она нафиг не денется, - махнул рукой Лютов, - Анька баба правильная, как натуральный... этот, как его... без лишних примесей, короче. Погуляет - и вернётся . Ты лучше скажи: зачем ты бороду сбрил?
  ...
  Шум кабака остался за спиной. На улице, уже достаточно пустынной(благо, был поздний вечер на дворе) Аня первым делом глубоко вздохнула.
  Воздух был морозным, и не очень грязным. Сказывалось малое количество автомобилей, да и ветер в тот день относил выхлоп местного градообразующего завода куда-то в сторону.
  А может просто после кабацкой затхлости воздух свежим и чистым показался - не скажу точно. Знаете, как говорят: как сделать человеку хорошо? Сделай ему плохо - а потом верни как было.
  Ну да ладно, это всё лирическое отступление.
  Некоторое время Аня с Сашей шли молча. Шли, держа друг друга за руки, ощущая тепло ладоней - но молча.
  -Ты сердишься? - нарушила молчание Аня.
  -Почему?
  -Что - почему?
  -Почему ты решила, что я сержусь? - спросил Саша, - И на что?
  -На Игоря. Мне кажется, он тебя разозлил.
  -Есть немного, - сказал Саша, - Да, я на него немного злюсь... и ещё мне его жаль.
  -В смысле - жаль?
  -Его жаль и за себя стыдно. Ань, ты понимаешь, он ведь совсем не понял о чём я пою, для чего, о чём мои песни...
  -Ну, каждый понимает как умеет.
  -Это да. Но такое ощущение, будто он вообще не умеет понимать!
  Ещё несколько шагов они сохраняли молчание. Затем Саша продолжил:
  -Знаешь, Ань, он немного не там родился. Не в то время и не в том месте. Из Игоря получился б хороший революционер. Такой боец-подпольщик, или партизан. Но дело не в том.
  -А в чём?
  -А в том, что его будто замкнуло в этой борьбе с... уж не знаю даже с чем! И кроме этой борьбы он ничего не видит и видеть не хочет, вроде его тёзки Тарькова. Но Тарьков хоть нашёл себе конкретного врага в лице нынешней власти. И потом, у него много лирических песен. Или Юрка Живчук...
  -Ну ты и сказал! - Аня усмехнулась, - У Живчука же в основном стёб в песнях, да и у Тарькова тоже.
  -Я о том и говорю. А Лютов - такое ощущение что слова стёб никогда не слышал. У него уж если борьба - то всерьёз и на всю жизнь борьба. Без грамма иронии.
  -У верблюда два горба... - задумчиво произнесла Аня. А Саша продолжал:
  -Помнишь, у меня песня была: "Подвиг разведчика"?
  -Это где: "переломаю крылья всем ракетам"?
  -Ага. И ещё: "хочу с гранатой прыгнуть под колёса, но знамя чести проглотить успеть". Так вот хорошо, что Лютов её не слышал.
  -А что б было?
  -А то и было бы, что он её воспринял бы её как руководство к действию.
  -Да ладно... - удивлённо сказала Аня, а затем, коротко хохотнула и процитировала из той же песни: "Всё под откос! Трамваи и телеги!"; да уж... слушай, Саш, а тебе далеко ещё идти?
  -А куда мы идём?
  -К тебе. Далеко ты живёшь?
  -Через две улицы примерно... а что?
  -Да что-то холодно становится. Давай бегом, хоть согреемся!
  И они побежали по сумрачной улице, кое-как освещаемой жёлтыми фонарями. Прохожих на улице не было и, заметив это, Аня коротко крикнула:
  -На счёт "три" - подпрыгни! На сколько сил хватит! Раз, два три!
  Саша подпрыгнул, со всей силы оттолкнувшись от потрескавшегося асфальта , Аня - тоже.
  И тут Саша обнаружил, что они летят. Немыслимо, невозможно, невероятно - но летят! Летят, взявшись за руки! Причём, Саша летел, что называется, в положении "присев" держа спину вертикально и поджав ноги. Летят, метрах в двух от земли.
  -Саша, смелее! - крикнула Аня, - Ложись на воздух!
  Ничего не понимая(совершенно!) Саша выпрямил ноги.
  Возможно - излишне резко. Аня только ойкнула, когда они взмыли выше домов и деревьев. У Саши аж в глазах потемнело и в ушах зашумело. Это был просто ужас - лететь вот так, на такой огромной высоте! Без парашюта, без самолёта - без ничего, просто так, сознавая опасность смертельную опасность падения...
  И вместе с тем было ощущение лёгкости, какая-то безумная радость была, эйфория или как там ещё это называется? Они летели над городом и - что странно - воздух не казался холодным, хотя ветер свистел в ушах.
  -Где у тебя дом?! - крикнула Аня.
  -Вон там, возле скверика. Видишь - трёхэтажка!
  -Давай туда!
  -А как?
  -Наклонись немножко и рукой подгребай, будто плывёшь!
  И они летели над городом, плавно снижаясь. Летели над головами припозднившихся прохожих, и Саша вдруг внезапно подумал, какая паника начнётся, если их кто-нибудь заметит.
  Но никто не смотрел вверх. Люди не любят смотреть вверх - в лучшем случае они смотрят перед собой, смотрят под ноги, смотрят в цель. В небо смотреть - для людей скучно, не модно и неинтересно.
  А Саша с Аней подлетели к скверику, снизились, приняв более-менее вертикальное положение; потом зависли примерно в метре от земли и мягко как бы спрыгнули на грунтовую дорожку сквера.
  Они огляделись, переглянулись - и тут, ни с того, ни с сего, Аня залилась раскатистым звонким смехом. Смехом словно детским и заразительным. Через мгновение хохотал уже и Саша.
  Смеясь, они пробежали от сквера к подъезду, вбежали внутрь, пробежали на второй этаж и ввалились в снимаемую Сашей комнатушку. Там Саша обхватил Аню за талию, прислонил спиной к стенке с обшарпанными обоями, и, прижавшись к девушке, жадно поцеловал её в губы. Аня ответила поцелуем. Несколько минут они так целовались - и время словно замерло для них...
  Затем, ненадолго оторвавшись от поцелуев, Саша спросил:
  -Аня, а как это было? Этот полёт... это ж... это ж было как... как сон!
  -А это и был сон, - ответила Аня, - Только обычно сны бывают во сне, а этот сон был наяву.
  -Ничего не понимаю, - начал было Саша, но Аня лишь приложила указательный палец к его губам.
  -К лешему понимание, - сказала она, - Займёмся любовью!
  ...
  То было странное время, необычное. Тогда Петербург ещё был Ленинградом, Горбачёв ещё был у власти... и всё потихоньку начинало трещать по швам.
  Так вот, на одной из обычных кухонь обычного Ленинградского дома тускло горела невесть как уцелевшая керосиновая лампа. Так же света на кухне добавлял синий цветок огня газовой плиты.
  Электричество? О, оно было благополучно отключено часа два назад.
  А за кухонным столом сидели Гребенников с Башлаковым и, не спеша беседовали, попивая чай.
  -Так ты и вправду из Америки? - спросил Саша.
  -Ну да.
  -Что, серьёзно? Так просто взял - и слетал?
  -А чего не слетать? - сказал Гребенников, - Сел в самолёт да и слетал.
  -Кто ж тебя выпустил?
  -Откуда я знаю?
  -Да ну, в нашей закрытой стране вот так вот просто взять и спокойно в загранку съездить...
  -А что сложного, Саш? Это есть миф такой, что туда не съездить. Кто хочет - тот едет.
  -Ну, и как там?
  -Да как у нас. Ну, почти как у нас. Живут побогаче, хотя и не все. А в целом - такие же люди.
  -Не, Борь, ты извини, но поверит в то, что у них там такой же бардак, как у нас...
  -Ну, это смотря где. Там есть где побогаче живут места - так там почище и продуктов разных в магазинах завались. А есть районы - такие помойные, что нам и не снилось.
  -Нью-Йорк - город контрастов.
  -Да типа того.
  -Ну, и что ты там делал?
  -Да всего понемножку. Немного потусовался с местными, немного попел в местных кафешках. Вот студия у них - классная! Ну, а ты как здесь? Что нового написал?
  -Да ничего я не пишу, - мрачно произнёс Саша, - Да, по сути и не писал никогда.
  -Не понял?
  -Да всё просто, Борь. Понимаешь, эти песни они... как это сказать-то... не мои они какие-то.
  -А чьи тогда? Ты ж их сам вроде как сочинил.
  -Я тоже так думал, - сказал Башлаков, - Думал, сам их пишу, сам сочиняю... а все эти песни - они давно уже написаны.
  Он помолчал, а затем продолжил:
  -И вот эти песни, они... они не для меня были написаны. Они просто лежали... ну вот как бы на столе. И песни эти - они женские были. А взял их - я. Я их будто украл.
  -На самом деле всё давным-давно выдумано, - с выражением произнёс Гребенников, - Кто-то давным-давно всё это выдумал, сложил всё в ящик, провертел дырку и ушёл спать.
  -"Трудно быть богом"? - спросил Саша
  -Угу.
  -Всё равно. Не хочу я чужого.
  -Саш, да брось ты хандрить!
  -Я не хандрю. Просто я раньше не понимал - а сейчас понял, что эти песни они - Анькины, Ане предназначались. А взял их я.
  -Погоди, какой Ане? Это не той девчонке, которая тогда на твоём квартирнике...
  -Она самая.
  -А где она сейчас?
  -Где-то в Сибири. С Лютовым. Концерты там даёт.
  -Я её, кстати, слышал, - задумчиво сказал Гребенников.
  -Да ну? В штатах?!
  -До штатов она ещё не добралась, - Борис усмехнулся, - Здесь, был на одной тусовке, ну, ребята на магнитофоне её и крутили.
  -И как?
  -Класс!
  -Я ж тебе говорил! Её это песни!
  -Конечно её, раз она их написала.
  -Да тут такое дело, Борь, ты пойми! Эти песни - они как бы уже есть, понимаешь? И если она их возьмёт - то они дойдут по назначению, а если я их перехвачу, то они ей уже не достанутся...
  -Что-то тебя, Саш, заносит, как будто мы вместо чая самогон хлестали, - сказал Гребенников, - Музыка принадлежит всем, рождается в небесах и разносится ветрами, кто услышит первым - тот и композитор. Так же и с песнями.
  -А это ты откуда процитировал?
  -А фиг его знает. Кстати, раз уж ты такой принципиальный в этом вопросе, то почему бы тебе не поехать к ней и не писать для неё? Вполне был бы такой честный подход и никакого воровства.
  -Не, не выйдет, - Башлаков поставил стакан на стол. Звякнула в стакане ложечка, - Она теперь с Лютовым, и мне там не место.
  -Она его что, любит?
  -Жалеет.
  -С чего ты взял?
  -Сама сказала.
  -М-да, - сказал Гребенников задумчиво, - Положеньице... так она тебя прогнала или ты сам ушёл?
  -Да нет, всё как-то само вышло. Ну, конечно, Лютов руку приложил, особенно после реабилитации.
  -Чьей?
  -Ну, там история была какая-то невнятная, с ментом каким-то он, Лютов то есть, подрался что ли, - сказал Саша, - Ну, и завели дело. А потом как-то там вышло, что дело закрыли, и Лютова, соответственно, разыскивать перестали. Ну, он на радостях воссоздал свою НВП и задвинул гастрольное турне по Сибири. И Анютку за собой потащил.
  -А она так и пошла послушно?
  -Говорю же, жалко ей Игоря стало. Как мне тогда Аня про него сказала: "Боюсь его оставить, пропадёт ведь, дурень".
  -Лучше б она тебя пожалела, Саня, - сказал Гребенников, - А то как бы ты сам без неё не пропал.
  ...
  Уже давно наступила ночь, гости большей частью разбрелись, а те, кто и остался в квартире - давно уже спали.
  Башлаков не спал.
  Он лежал на спине, одетым - раздеваться было лень, кроме того так было теплее - на старом, узком диване и смотрел в потолок.
  Было темно. Лишь малая толика света долетала до комнаты с улицы от тускло тлеющего белым фонаря.
  Но Башлакову были видны - или только казалось, что видны? - все трещинки на потолке, видна была неровная кромка старых обоев, местами на потолок заползающих.
  Не было видно только следов сна.
  Вместо сна внезапно возникла жажда.
  Саша осторожно, что бы не скрипнули пружины дряхлого дивана, поднялся и прошёл на кухню.
  Налитая в полуторалитровую банку вода обожгла зубы холодом.
  "Ещё простыть не хватало, - подумал Саша, - Осипну, потом не спеть будет".
  Он поставил банку на место.
  "А Борис так и не понял, - думал Башлаков, - Он, наверное, решил, что у меня крыша съезжает... как же - где это видано, что б поэт свои песни считал чужими?
  Ну, ладно, пусть не чужими... не в том суть... но блин, я же их своими считать не могу! Я ведь совсем о другом хотел бы петь! Вот те, ранние, они ж как сами в руки шли, от сердца на бумагу ложились - а сейчас? Чёрт его знает... но вот не лежит у меня к ним сейчас душа, не лежит, другого совсем хочется. Что мне эта тоска? Жизни радоваться надо, а у меня если и смех - то сквозь слёзы и перед слезами.
  Сам даже не пойму - откуда они так написались? Будто кто мне их диктовал, на ухо нашёптывал... и не в том дело, хороши они или плохи, это уж не мне судить. Песни - они как дети, таланты детей не должны оценивать родители, родители всегда в этом будут необъективны. Но эти песни - они ж как подкидыши получаются. Это как девушка своего ребёнка срамного подкладывает к дому виноватого отца, у которого своя семья и свои дети, и с которым ей никогда вместе не быть, и - убегает. Убегает прочь в слезах, бросая всё навсегда.
  А ребёнок - остаётся. Вроде и родной ребёнок - но чужой.
  Что вот только делать с ними? Не писать - не получится, всё равно в голове живут. А если писать - то что? Гноить в плену пожелтевших тетрадок? Оставить их следом чернил на бумаге, никогда не дав прозвучать?"
  Так думал в ту ночь Башлаков, - и тут послышался ему странный звук. Будто кто-то ногтями по стеклу постучал.
  Саша посмотрел на окно - и замер.
  За окном, напротив окна, стояла Аня.
  Стояла ни на чём, просто на воздухе.
  Башлаков зажмурился, потряс головой. Этого не могло быть... но ведь смогло же!
  В следующим миг он уже распахивал окно, с треском раздирая приклеенные мылом бумажные полосы.
  С улицы Саше в лицо дыхнуло холодом, но он не обратил на это внимания.
  Вскочил Саша на подоконник - и Аня уже была рядом, немыслимым образом вися в воздухе, она протягивала Саше ладонь.
  Башлаков протянул руку, и их ладони начали медленно-медленно сближаться. И вот они уже коснулись друг друга - но ладонь Саши прошла сквозь ладонь Ани.
  И - всё! Всё! Исчезло видение - и холод февраля обжёг лицо, руки, защекотал в ноздрях.
  "Мираж... - озадаченно подумал Башлаков, - Я ж вроде не пил сегодня даже, чай только".
  -Саша! Саша, ты что?!
  От резкого окрика Башлаков вздрогнул и оглянулся.
  На пороге кухни стояла, кутаясь в наброшенное на плечи одеяло, Галя - знакомая девушка.
  Башлаков увидел её глаза, ещё ничего не понимающие, но - распахнутые широко от страха.
  И тут пальцы ли случайно свело, что они разжались, или же нога соскользнула...
  Да только понял Саша вдруг, что летит.
  Только недолгим полёт был.
  И был удар, и боль, будто самого себя от себя же и отрывают.
  А потом всё разом прошло.
  Саша поднялся медленно с заснеженной земли, не понимая толком, что произошло.
  Потом он увидел... себя.
  Себя, своё тело, неподвижно лежащее на слежавшемся снегу.
  Он увидел бегущих к нему людей, причём - бежали они как-то медленно, как показалось Саше - словно во сне.
  А потом Саша увидел, как мир вокруг него стал вдруг бледнеть, стали размываться очертания предметов, стираться грани.
  И всё вокруг Саши залито оказалось тёплым ярким светом...
  ...
  Тревожно вскрикнув, Аня проснулась.
  Ей снился сон: она, с отцом, ещё живым тогда, пришла в какой-то бассейн.
  Причём, в помещении бассейна было как-то подозрительно тихо и темно. И никого, кроме Ани с отцом не было, а потом и отец куда-то исчез. Аня долго бродила по пустынному бассейну, подходила к висевшим на стенах тусклым лампочкам - и те гасли при её приближении, становились совсем тёмными.
  Затем Аня увидела какого-то человека, идущего к прыжковой вышке.
  Аня окрикнула его - раз, другой - безрезультатно.
  Человек поднимался по ступеням вышки, всё выше, выше, вверх, вверх...
  И тут Аня заметила, что чаша бассейна - пуста, что воды в ней нет ни капли. А попадавший внутрь здания лунный свет лишь причудливо играет на кафельных стенках бассейна, создавая иллюзию наполненности.
  А потом Аня увидела, что тот человек - он уже на вершине вышки, и готовится прыгнуть. И Аня с ужасом поняла, что тот человек не знает, что бассейн-то пуст!
  Она побежала к нему - но ноги не слушались её. Аня хотела крикнуть - но получался лишь сиплый шёпот.
  Затем человек прыгнул вниз.
  Куда он упал - Аня не видела.
  Она подбежала к бассейну, оказавшемуся вновь наполненному водой, но не прозрачной, а мутной, зеленоватого цвета. Аня прыгнула в воду, поплыла туда, куда примерно упал тот, с вышки. Но плыть становилось всё труднее и труднее, и Аня начала всё глубже и глубже погружаться в мутную, грязную, вонючую воду.
  Вода была со всех сторон, Аня пыталась выплыть вверх, туда, откуда едва-едва проникал свет - но вместо этого погружалась всё глубже и глубже. Было нечем дышать.
  Аня закричала громко... и проснулась.
  ...
  Весенний лес медленно начинал оживать после зимы.
  Уже было совсем тепло, и ветви деревьев стали потихоньку зеленеть. Да и травы местами пробивались.
  А совсем рядом ещё лежали мрачные сугробы. И тёмная талая вода ещё держалась в глубоких ямах лесных.
  Кутаясь в коричневую куртку, явно большего, чем надо, размера, Аня сидела на повалившейся берёзе. Руки Аня держала ладонями на коленях, изредка теребя пальцами несуразную, длинную - чуть не до пят - холщовую юбку.
  Аня смотрела на небольшой ручеёк, бегущий между корней, между кустов и сугробов, между кочек со свежей травой...
  Зимой до них - до Ани и Лютова - дошли две новости. Первая была хорошей: знакомые сообщили, что милиция Лютова уже не ищет. Если верить слухам, то тот милиционер, якобы избитый Лютовым, был изгнан из рядов за моральное разложение, что скорее всего обозначало постоянное пьянство на рабочем месте. Сослуживцы за него не вступились, начальство не отмазало. В итоге уже бывший милиционер обиделся, послал всех куда подальше, заявление своё об избиении забрал и от показаний отказался. И ушёл. А поскольку на этом менте всё дело шилось - то естественно, расползлось оное дело по швам.
  Впрочем, так это было или не совсем так - а Лютов получил возможность выйти из "подполья".
  Отметил он это грандиозной пьянкой, по итогам которой на трое суток в милицию таки загремел.
  Вторая же новость была о Саше.
  Сообщили с опозданием, уже после похорон Башлакова.
  В итоге бросила Аня всё и уехала к матери в деревню.
  И время как бы замерло для неё.
  В деревне не было телевизора ни у кого. Радио в материнской избе не работало, газеты Аня читать не хотела.
  Так что все новости с тех пор Аня узнавала по "сарафанному радио" да и то обрывками, краем уха.
  А ручей знай себе журчал.
  ...
  Медленным шагом, смотря под ноги, Аня возвращалась домой.
  Уже возле дома из сада её окликнула мать
  -Там к тебе пришли.
  -Кто? - бесцветным голосом спросила Аня.
  -Не знаю, бородатый какой-то. В избе ждёт.
  Всё тем же медленным шагом Аня подошла к дому, вошла внутрь.
  В комнате, на обеденном столе, свесив ноги, сидел Лютов. В руках он держал сорокавосьмилистовую тетрадь в коленкоровой обложке.
  Вместо приветствия Лютов коротко бросил:
  -Ну что, настрадалась хернёй?
  Аня не ответила.
  -Полистал я твои стихи, - сказал Лютов, небрежно бросив тетрадь на стол, - Несколько штук есть приличных, остальное... а остальное хоть сразу в печь.
  Аня всё так же молча стояла у входной двери.
  -Я ведь тебе сто раз говорил, - Лютов соскочил со стола и подошёл к Ане, - Поменьше этого бабьего воя, пожёстче надо писать, поняла?
  -Я не могу пожёстче, - всё так же бесцветно сказала Аня.
  -Не могу поднять ногу! Врёшь ты всё! Можешь, я ж знаю!
  -Мне всё равно...
  Игорь подошёл к ней вплотную, и вдруг отвесил звонкую подщёчину, затем вторую, третью, четвёртую
  Аня коротко ойкнула.
  Тогда Лютов схватил её за руку, подтащил к стоящему на деревянной скамье ведру с водой. С лязгом и звоном сбросив с ведра на пол эмалированную крышку, Лютов схватил Аню за волосы и с силой трижды макнул её головой в ведро, прямо в студёную воду. Вода полилась через край, расплёскиваясь по скамье, по полу, по половику, по лежащей под скамьёй старой клеёнке.
  Лютов отпустил Аню.
  -Ты что, совсем охренел? - крикнула Аня отфыркиваясь, - Ты что творишь, придурок?!
  Аня закашлялась, вода с её мокрых волос капала на пол. Так же Аня чувствовала, как по шее вода стекает вниз, под рубашку, холодные струи червяками ползут по спине, плечам, груди. Аня схватила полотенце, энергично стала вытирать лицо.
  -Игорь, я знала, что ты чокнутый, но не знала, что - настолько!
  -Во-от, совсем другое дело! - довольно произнёс Лютов, - А теперь пойдём переодеваться.
  -Зачем?
  -Ну не в этих же обносках ты в город поедешь!
  -Какой город? Я никуда не поеду!
  -Не дури! Ты тут со своей тоской скоро плесенью покроешься! Ты думаешь, мне Сашку не жалко? Ещё как жалко! Но только знаешь, как раньше говорили? "Приказал долго жить". Не мхом обрастать, а - жить! Причём - долго! И не то, что там хочу-не хочу, а приказал! Так что - переодевайся и поехали.
  -Да куда поехали-то?
  -Жить!
  Лютов схватил Аню за руку и повёл в соседнюю комнату.
  И тут Аню будто прорвало, и она разрыдалась.
  Лютов прикрыл за собой дверь.
  Аня, уронив голову ему на грудь, громко и сильно рыдала, а Игорь гладил её по волосам, второй рукой одновременно обнимая за талию.
  -Ну всё, всё, хватит, ну чё ты в самом деле...
  -Аня выпрямилась, посмотрела Игорю в глаза.
  Лицо её было в слезах.
  Игорь сначала поцеловал её в левую щёку, потом в правую... а потом впился прямо в губы...
  Аня не сопротивлялась, более того, жадно ответила губами на поцелуй.
  ...
  Одеваясь, Аня коротко сказала:
  -Я предательница.
  -В смысле? - отозвался Лютов, застёгивая штаны.
  -Я предала его.
  -Брось. Это он предал нас. Он сдался. А мы теперь должны жить. За себя и за него. Жить, играть и бороться.
  -И всё равно... как-то это всё...
  -Ань, не парься, - сказал Лютов, вставая с дивана, - Хороший здоровый трах есть лучшее средство от всех болезней, особенно - от депрессии. Ладно, поехали. Ты готова?
  -Может, с мамой попрощаться?
  -Долгие проводы - лишние слёзы.
  ...
  И поехали они.
  "Из города в город, из дома в дом, по квартирам чужих друзей" - как пел БГ.
  Впрочем, не только по квартирам. Рок к тому времени уже вышел из подвалов и частных квартир на большую сцену.
  И выходила Анюта на сцену, и пела. Пела под рёв перегруженных электрогитар, под немыслимые электрозвуки. Лютов считал, что настоящий рок только таким и должен быть, что возможен он только вот так, на перегрузе.
  Аня не спорила.
  Казалось, ей давным-давно уже всё осточертело. В перерывах между репетициями она как правило устраивалась где-нибудь в уютном уголке - и или смотрела неподвижным взглядом в одну точку, или же тихонько дремала.
  По-настоящему же она оживала лишь на сцене. На сцене, когда голос её напролом рвался стараясь пересилить, перекричать перегруженный электрозвук.
  
  "Я неуклонно стервенею с каждым часом..."
  
  И, казалось со стороны - да. Казалось - так и есть. Казалось - остервенела, обозлилась Аня. И со стороны действительно казалось, что всё так. Побывав на одном из таких концертов известный некогда поэт и композитор Морозцев потом вспоминал: "Выскочила на сцену пьяная в дым Анька, попрыгала с гитарой наперевес, дёргая струны, потом обматерила всех и ушла"
  Ну так воспоминания - дело такое. Зачастую, вспоминая о том, что было, люди рассказывают не то, что было на самом деле, а то как им хотелось бы, что бы было. В итоге часть подробностей неумышленно упускается, а пропуски - умышленно или случайно - заполняются собственными фантазиями, домыслами или попросту враньём.
  Вот так вот шатко да валко год и миновал. Приближался Февраль.
  ...
  А в феврале случился концерт. Концерт-годовщина, памяти Башлакова.
  Музыкантов прибыло много. Впрочем, зрителей всё одно было больше.
  Чтобы не слишком затягивать действо, решено было организаторами установить "норму": каждой группе отпускалось времени только на одну-две песни. Что, впрочем, неудивительно было для страны, в которой мыло продавалось по два бруска в одни руки.
  Перед концертом Аня словно проснулась, очнувшись от долгого сна.
  Тщательно подбирала костюм для выступления - до того надевала что в голову взбредёт. Долго спорила с музыкантами какую песню сыграть. Лично съездила ругаться с организаторами относительно времени выступления и очерёдности выхода на сцену. И в итоге добилась же своего!
  Короче, подготовкой жила Аня.
  В отличие от Лютова.
  Сначала Лютов вообще не хотел ехать на этот, по его словам, "некрофильский шабаш". А когда всё-таки решил поехать, то ни с того ни с сего возжелал спеть на концерте песню БГ "Ещё один упавший вниз".
  -Это будет самое подходящее, - заявил Лютов, - Что бы встряхнуть весь этот юбилейный гадюшник!
  Вместо ответа Аня молча поднялась с пола, на котором до того сидела спиной к стене, подошла к Игорю и отвесила ему хлёсткую пощёчину.
  -Лучше тогда уж совсем не ехать, - сказала она, - Чем глумиться на поминках.
  Едва отойдя от кратковременного шока, вызванного скорее неожиданностью, нежели силой удара, Лютов начал орать:
  -Да ты чокнутая! Ты ничего не понимаешь! Там же соберутся всякие нытики в зале, которые ничего не знают и не понимают! И вся эта тусовка тупо утонет в собственных соплях! Так что наша задача - как раз по этим соплям врезать, да как следует!
  -Тебе ещё раз по соплям врезать? Понравилось? - нехорошо улыбнувшись, спросила Аня.
  -Да пойми ты! Поймите вы, вы все! Древние славяне провожали своих павших героев весёлой тризной, а не нытьём! У них считалось постыдным ныть на похоронах!
  -Мы давно уже не древние славяне.
  -Так в этом и беда! Древних славян развратила греческая церковь. Попы подорвали исконный дух славянства! А мы должны возродить его! Возродить во что бы то ни стало! Иначе так всей страной и будем сидеть в дерьме по уши!
  -И как ты этот дух возродить собрался? Издевательством?! Оскорбить всех собравшихся и Сашину память заодно?!
  -А, чёрт с вами! - махнул рукой Лютов, - Делайте, что хотите, мне плевать! Раз ты такая умная - сама и пой тогда!
  -И спою!
  ...
  Концерт шёл своим чередом.
  Дошла очередь и до Ани.
  Как было уговорено, музыканты заиграли вступление к "От большого ума".
  Аня неподвижно стояла у микрофона. И вдруг крикнула:
  -Стоп музыка! Я сказала - стоп музыка!
  Музыканты затихли.
  Аня подтащила второй микрофон, наклонила его, набросила на плечо ремень акустической гитары.
  Стоя перед притихшим залом, явно не понимавшего: что происходит? - Аня коротко коснулась струн и тихо запела без лишних предисловий.
  Как гулял наш Саша, да по кочегаркам
  Ой, по кочегаркам, да по коммуналкам
  Ой, по коммунальным тёмным коридорам
  Но сквозь коридоры видел он просторы
  Вечером под лампой в дымное застолье
  Солнце видел Саша да туман над полем
  Не искал он в поле золотого клада
  А искал раздолья да для песен лада
  Не желал наживы, не искал навара
  Всё богатство - песни, струны да гитара.
  
  Музыканты сначала переглядывались огорошенно, а затем решили, что - пусть идёт как идёт.
  А Аня наращивала темп
  
  Что ж, что голос хриплый - пенье-то живое
  Бил по струнам Саша не рукой - душою
  Пусть слегка неловко, пусть чуть неумело
  Струн душой касался - и гитара пела
  Ой, гитара пела а душа играла
  Да по миру песня журавлём летала
  Бубенцы звенели песне подпевали
  Света добавляли да нечисть разгоняли
  
  Музыка всё ускорялась, казалось, никто не сможет её остановить.
  
  И срывало песней с сердца паутину
  Поднимало руки расправляло спину.
  Ох, душа играла - ярче солнц сияла
  Кровь по жилам гнала, мысли просветляла
  Пропадали стены, потолок был небом
  Родником был кран, сухарь душистым хлебом
  Ох душа по струнам да истекала кровью
  И обильно в раны сыпал Саша солью...
  
  и тут - как об стену - пауза.
  и резкий выкрик, как взрыв души:
  
  Музыка умолкла песня отзвучала
  Жизнь не отмотаешь, не воткнёшь сначала
  Да зачем же, Саша?!
  Что же ты наделал?!
  Что же тебе боже крылья не приделал?
  Кабы постелил он под окном соломы
  Сколько б сотворил бы ты нам песен новых...
  
  В полной тишине Аня сняла гитару с плеча, осторожно возложила её на сцену, возле микрофона. Затем в сторону, еле слышно произнесла "всё, не могу больше" и медленным шагом ушла за кулисы.
  И уже там, словно подкошенная, упала в обморок.
  В зале где-то минуту была напряжённая тишина. Лишь одинокий прожектор светил на лежащую на сцене гитару - всё прочее утопало в темноте.
  И лишь минуту спустя, отойдя от нанесённого со сцены удара, после этой, грозой прогремевшей грозой, тайфунов пронёсшейся песни, зал ожил.
  Редкие хлопки, всё сильнее и сильнее звучать стали - и вот уже шквал аплодисментов, столь нетипичных для ревущих рок-концертов.
  А Ане тем временем хотели дать нашатыря понюхать - но не нашли. И потому просто фуркнули в лицо холодной водой.
  Аня очнулась, казалось, она не понимает - что вообще происходит? Капли воды стекали по её лицу.
  А из зала гремели на четыре такта аплодисменты, словно повторяя: "Мо-лод-чи-на!"
  Аня лишь тихо улыбнулась.
  ...
  Кто мог знать тогда, что в том же самом зале осенью девяносто первого вновь прозвучит "Стоп музыка!"
  Вот только не будет тогда ни аплодисментов, ни улыбок. А только боль и страх.
  ...
  -А сейчас на сцене - "Анка и седьмые ноябри"!
  Зал взревел.
  Это был обычный сборный концерт в небольшом ДК имени угадайте кого. Всего планировалось выступление четырёх групп. Аня шла в списке третьей.
  
  "От большого ума - лишь сума да тюрьма"
  
  Музыка громыхала, временами даже слов было не слышно толком, их словно затыкали ватой глухого баса - но они рвались, рвались эти слова, словно проламывая лбом лёд, прокладывая путь наверх, к воздуху, к небу, к сердцу.
  -Добавьте громкости на микрофон, - крикнула Аня когда песня закончилась и концерт продолжался.
  Зазвучала следующая песня
  
  "Понапрасну не ругайся в небеса
  Ты обидишь их - они тебе простят
  Себе крылья всякий подбирает сам
  Кто не рухнул - те до цели долетят"
  
  Было душно. Вспотевший звукорежиссёр честно пытался выполнить просьбу Ани - но отчего-то слышнее не становилось. Тесные стены ДК упорно бухали, отзываясь на басовый гул колонок.
  
  "Железный конь, защитный цвет, резные гусеницы в ряд
  Аттракцион для новичков - по кругу лошади летят"
  
  Всё-таки слушали её, слышали, не взирая на дурацкую акустику зала. Где не успевали услышать ухом - дослушивали сердцем.
  
  "...Мечи свой бисер перед вздёрнутым рылом"
  
  Пот лил по лицу Ани, да и не только по лицу - вся спина у ней была мокрая, рубаху хоть выжми. Хотелось упасть - просто упасть и не вставать.
  Но её не отпускали. Не пускали со сцены. Аня уже спела всё, что собиралась спеть, всё, что было запланировано программой концерта - зрители требовали ещё!
  Аня встряхнула головой
  -Ну что, вы сами этого хотели - выкрикнула она в микрофон.
  
  "Опустело место свято - мы завидуем греху
  и в огне церковно злато - обращается в труху".
  
  Побледневший заведующий ДК из-за кулис корчил страдальческие рожи, указывая на часы. Аня уже было ушла со сцены - но взбесившийся зал вызвал её вновь - пришлось вернуться и петь, снова петь.
  
  "...Первым классом школы жизни станет им тюрьма
  А к восьмому их посмертно примут в комсомол"
  
  Гремела, грохотала музыка. Аня стояла на самом краю сцены, чуть запрокинув голову вверх
  Затем она медленно начала поднимать обе руки вверх, всё выше, выше, пока не стала подобна заглавной букве "Y"
  "И у обрыва раскинул руки
  то ли для объятия
  то ли для распятия"
  Вспомнились ей вдруг Сашины строки. Ей захотелось заплакать.
  Но она снова встряхнула головой, пуская волной развевающиеся за спиной волосы.
  И пела.
  
  "Я неуклонно стервенею с каждой смертью, с каждой ночью, с каждым выпитым стаканом"
  
  Звенел голос, летели слова, грохала музыка, ревел зал.
  ...
  Аня обессиленная, абсолютно выжатая, полусидела-полулежала на стареньком диване за сценой.
  Так боксёры-профессионалы сидят по углам после одиннадцатого раунда. Вот только никто над Аней полотенцем не махал.
  Так футболисты во время финального матча между основным и дополнительным временем лежат на траве.
  Казалось бы - всё! Концерт ведь всё-таки закончен. Концерт, который к ужасу ЗавДК вместо двадцати минут протянулся более чем на час.
  Но ведь не последний же это концерт - Аня это знала.
  И всё-таки...
  Да, триумф, успех - во всех смыслах слова - оглушительный.
  И всё-таки не то это было, ну не то!
  С тем, что музыканты играли временами через пень-колоду - смириться ещё можно было, благо публика особо на ноты внимания не обращала, если вообще о них слышала когда-нибудь.
  Тут было другое.
  Аня всё вспоминала слова Лешего, мол Лютов из любой группы сделает НВП своё любимое.
  И что теперь?
  Концерт - без Лютова. Он - не ударник, не басист, не менеджер, всё - без него.
  Но звучание...
  Не тексты, нет. Музыка, звучание всё тоже самое!
  Самое обидное: оно не то, не то, что хотелось Ане.
  Ей хотелось звука более чистого, более воздушного.
  А вместо этого - бешеный рёв дисторшна и гулкие басы громыхали по залу.
  И не гром это был, не тот гром, что восхитительными раскатами заполняет небо во время грозы.
  Это скорее напоминало гул и грохот тракторного дизеля, да ещё, вдобавок, работающего враздрай и сбоившего временами.
  Да, драйв, - как говорил Лютов - присутствовал.
  Но то ли от этого драйва, то ли от духоты в зале - а то и по обоим этим причинам - у Ани болела голова. Не сильно, терпимо, но всё-таки. Нудно, настойчиво и словно бесконечно.
  "Болит голова - это просто болит голова"
  Строки возникали сами по себе, без малейшего напряжения и шли прогулочным шагом одна за другой.
  Пока ещё без начала и без конца.
  Много раз, в мемуарах различных поэтов встречались примеры того, как они, эти самые поэты, при нахлынувшем вдохновении скорее ищут бумагу, какой-нибудь обрывок бумаги, газеты - и торопливо переписывают обломком карандаша нахлынувшие строки: скорее, скорее, что бы только не забыть!
  Аня продолжала неподвижно существовать на диване, вовсе не торопясь искать обрывок газеты и огрызок карандаша.
  А строки всё шли чередой.
  Аня не боялась их забыть. Как ни странно, она была уверена, что если песня к ней пришла - то уже пришла навсегда. Если хорошая песня - то не забудется. А если плохая - то туда ей и дорога.
  Да и лень Ане было мотаться в поисках карандаша. Устала.
  В то время Рок работой не считали.
  Попробовали бы те, кто так решил, на своей холёной шкурке испытать что это такое: концерт. Каково это: выступать, петь, играть - держа весь зал в напряжении. Кабы попробовали - то уровняли бы в своей табели о рангах артиста с представителем тяжёлой профессии, вроде молотобойца какого.
  ...
  Уже на выходе из ДК Аню сотоварищи подловила бойкая молодая журналистка с просьбой об интервью.
  -Не надо интервью, пожалуйста.
  -Ну почему же? Неужели вы не хотите ничего сказать?
  -Я уже всё сказала на сцене, - устало улыбнулась Аня, - Всё, что я хочу сказать, я говорю в своих песнях.
  -Но нельзя же ограничивать всё только песнями!
  -Да всё равно я сейчас ничего умного не скажу. В песни я душу вкладываю, а сейчас у нас так, тупая болтовня получится.
  -Ну хорошо, не сейчас. А - потом?
  -Потом... потом, когда-нибудь, может быть... - только и сказала Аня проходя мимо.
  Журналистке этой оставалось жить лишь десять лет. Со временем она ввяжется в одно политическое дело, станет в поиске сенсации совать нос, куда не следует. И её убьют.
  ...
  На улице было уже темно. Чёрные тучи заволокли небо и дождь лил как из душа вода - только что холодная. Изредка сверкали молнии - и тогда ночь разрывали раскаты грома, сотрясая всё.
  Счастье ещё, что ветер был не сильным, а то Анин зонтик, одолженный у подруги, быстро вывернуло бы наизнанку. В ботинках уже вовсю хлюпало и Аня шагала прямо по лужам и текущим по асфальту ручьям. До дома оставалось рукой подать, когда Аня увидела, как её навстречу от парадного вышла мужская фигура в натовских армейских ботинках, чёрных джинсах и куртке.
  -Аня, постой! - приказал Лютов(это был именно он).
  -Что стряслось?
  -Надо поговорить.
  -Так зайдём в подъезд и поговорим.
  -Нет, говорить будем здесь.
  -Как хочешь.
  -Почему ты ушла?
  -Я думаю так будет лучше.
  -Лучше не стало! Наоборот - одна большая лажа кругом!
  -Игорь, что у тебя случилось?
  -Это не у меня! Это у тебя случилось! - Лютов схватил Аню за плечи, - Что ты творишь? Какие ещё Седьмые ноябри?! Что это за бред?!
  -Игорь, это не бред, они...
  -Они - это болото! Болото, Аня! И ты сейчас вязнешь в этом болоте!
  -Причём тут болото?
  -Да всё при том! Всё при том! Когда мы играли вместе - всё было в полный рост! А сейчас, из-за этих засранцев...
  -Прекрати, они нормальные люди!
  -Нормальные? Они предали наше дело! Они предали нашу борьбу, нашу музыку! Предали всё!
  -Да ничего они не предали и не продали! Всё давно уже продано - а мы-то тут причём?
  -Короче, Аня, ты должна вернуться.
  -Вернуться? Куда?
  -К нам. Ко мне.
  -Нет, куда вернуться? К руинам и развалинам?! Игорь, ты разве не понимаешь? Всё! Всё, что было - давно разрушено и назад не вернётся. И отпусти меня!
  -Не отпущу! Аня, ты должна вернуться!
  -Я ничего никому не должна. Все мои долги - перед Богом. И отпусти меня, я сказала! Убери руки!
  -Аня, но послушай! - рук Игорь не убирал - Пока мы были вместе, в одном строю, неужели тебе было плохо?! Неужели после того, что я сделал для тебя, ты меня вот так вот бросила раз и навсегда?
  -Тебе напомнить, что ты мне сделал?! Твой постоянный диктат, постоянное давление...
  -Давление? А как ты хотела? Это - война! Тут слабости не место! Ты что, думаешь на мне этого давления нет?! Да ещё как есть! Да ещё какое - тебе не снилось! Ты лучше вспомни, кто тебя на сцену вывел, выступать научил?
  Говоря, Лютов по привычке начал жестикулировать и освободившаяся Аня отступила на шаг назад
  -Давление ей! - кричал Игорь, - Да если на тебя не давить - ты так бы и не расцвела! Тебя же в искусство надо пинками гнать - а то так и не пойдёшь! Одни отговорки на уме у тебя: не надо, не стоит, зачем, почему... так вот - надо! Надо!
  -Да кому это было надо? Кому?!
  -Всем! Всем, кто участвует в этой войне со злом, всем, кто о ней даже не догадывается и потому проигрывает!
  -Да какая война, Игорь?! Нахрена мне война твоя?
  -Аня, ты послушай! Подумай: если бы я тебя не подтолкнул, не вытолкал бы на сцену, к людям - то они, все те, кто тебя сейчас слушают - они бы тебя не знали! Ни тебя, ни твоих песен! Ты бы их всех обделила собой!
  -Но сейчас-то я пою!
  -Аня, ты не поёшь, ты в трясину скатываешься! - Игорь вновь схватил Аню за локти, - Количество концертов - всё меньше, качество - всё ниже! Я ведь слышал, что ты теперь поёшь! Всё это твоё бабье нытьё - к чёрту его! На войне нытью не место!
  -Игорь, да задолбал ты со своей войной! Забудь ты о ней! Эта война - она только у тебя в голове! Ты ведь даже не Дон Кихот, ты - хуже! Ты бьёшься с мельницами, которых даже не существует!
  -Вот! Вот, видишь во что ты скатилась! Ты уже сама не видишь этой опасности! И - хуже того! Ты ещё и меня хочешь уверить, что опасности нет. Слепая вразумляет зрячего! Короче: ты вернёшься - или ты дезертир?
  -Нет.
  Это было сказано тихо - и даже гром не грянул.
  Игорь слегка оттолкнул Аню, и быстрым шагом зашагал прочь.
  Остановился.
  Оглянулся.
  Яркая вспышка молнии засветила его мокрое, залитое дождём лицо.
  Затем он вновь, чуть не бегом кинулся к Ане.
  -Вернись, последний раз прошу!
  -Игорь, хватит уже!
  -Аня, да пойми ты, я не могу, не могу так! Я не могу без тебя!
  Раскат грома на миг оглушил их.
  Лютов стоял под дождём, казалось он сам испугался собственных слов.
  -Вернись. Я не могу без тебя - повторил он.
  Новая молния. Аня смотрела на Лютова, лицо которого было залито дождём, струи воды текли по его щекам, глазам...
  -Игорь, что ты...
  -Я люблю тебя! Люблю тебя, дура!
  Аня отрицательно покачала головой.
  -Прости, - только и сказала она.
  В ответ Лютов ударил её по щеке.
  -Скажи, что ты любишь меня! - рявкнул он.
  Рванул взрыв грома.
  Аня стояла молча.
  -Скажи, что любишь! - крикнул Игорь и ударил снова.
  Но ударил лишь пустоту.
  Лютов растерянно хлопал глазами. Затем он огляделся вокруг, он ничего не понимал. Аня только что стояла перед ним - и вдруг исчезла, словно испарилась!
  -Ты где? Аня!
  В очередном раскате грома Лютову вдруг послышался смех.
  Женский смех. Заливистый, от души, и безумно обидный. Так девки в деревнях раньше смеялись над незадачливым парнем, упавшим у них на глазах в грязь.
  И вроде гром затих - а смех всё заливался в ушах Лютова. Он озирался, беспорядочно мотая головой и вертясь на месте - и всё слышалась ему обидная фраза из сказов Бажова:
  "Эх ты, полоумный косой заяц, тебе ли меня взять? Разве ты мне пара?"
  И опять смех заливистый.
  -Я ненавижу тебя, - прошептал Лютов, сжимая кулаки. А затем заорал во всю глотку:
  -Ненавижу! Ненавижу тебя! Ненавижу!
  -Эй, парень, харэ орать! Заткнись нафиг! - прозвучал чей-то голос свыше, - Время первый час ночи! Орёт он!
  С лязгом где-то сверху захлопнулась форточка.
  Лютов замер на месте. Затем наклонил голову вперёд, обхватил лицо ладонями, и стал медленно покачивать головой влево-вправо.
  Капюшон сполз с головы Игоря. Холодная вода дождя тонкими струйками текла Лютову за шиворот.
  Затем Лютов убрал руки от лица и медленно побрёл прочь. Он шёл и шёл, всё быстрее и быстрее. Потом побежал.
  И вскоре шаги его перестали быть слышны в шуме дождя...
  ...
  Впрочем, и с "Седьмыми ноябрями" дело не заладилось. Концерты проходили, несмотря на Лютовский прогноз, сравнительно неплохо. Зато репетиции... мама родная!
  Что там творилось... ещё раз отмечу: играли кто как мог, а могли далеко не так, как хотелось.
  Сначала мелкие ссоры, потом - крупные. Потом доходило и до откровенной ругани.
  Что характерно: брёвен в своём глазу никто не замечал и замечать не желал - а на поиск таковых другими обижались. В чужих же глазах отыскивали пиломатериалы железнодорожными составами.
  Аня в этом не участвовала. Ругань она как правило пережидала в сторонке. Молча.
  А потом как-то раз словно нарыв какой-то прорвало. В самый разгар взаимного лая, Аня неожиданно встала, забрала с собой гитару, прошла через комнату и просто ушла, крепко затворив за собой дверь. Ни с кем не ругаясь и не прощаясь.
  Увлекшиеся же руганью музыканты даже не сразу заметили, что произошло. А когда заметили - то было уже поздно.
  Всё рухнуло.
  Впрочем, процесс распада шёл уже давно - по всей стране.
  Умер Майк. Версий причин смерти возникло несколько. По одной - от неумеренного пития спиртного Майка хватил удар. По другой - опять-таки в силу описанной выше причины - Майк упал на спину и заработал перелом основания черепа. Была версия и более экзотичная: согласно ей, Майк, возвращавшийся домой рано утром подвергся нападению неизвестных. Его ударили по затылку ножкой от табуретки, сбили с ног и ограбили. После чего Майк сумел подняться, кое-как добраться до квартиры и уже там силы и жизнь оставили его окончательно.
  В пользу последней версии говорило и то, что позже недосчитались кое-каких вещей. Говорили, что пропали часы, которые Майк носил на руке и прочее. Но, скорее всего, кто-то попросту взял их "на память" уже после смерти музыканта.
  Разбился Виктор. По официальной версии - уснул за рулём. Неофициальных версий страшной аварии было море просто - нет смысла их тут перечислять.
  Всё рушилось потихоньку.
  Стоит ли удивляться тому, что даже Гребенников распустил свою группу и, собрав новый "БГ-бэнд" пустился с ними в гастроли по стране?
  ...
  Аня просто сидела на берегу и никого не трогала. Берег порос травой и сидела Аня прямо на траве.
  Мимо неё текла себе река Волга. И солнце потихоньку двигалось по небу, направляясь к закату.
  А Аня сидела на бережку и иногда, просто так, от нечего делать, выискивала в траве камушек какой-нибудь и кидала его в воду. Бульк! - и нет камушка. Только круги по воде. А потом и круги растворяются, исчезают.
  Потом услышала Аня за спиной шаги. Неспешные и уверенные. В целом, ей всё равно было, неинтересно даже знать: кто там идёт? И потому оглядываться Аня не собиралась даже.
  Но потом вдруг обернулась, и то только тогда, когда шаги совсем уж рядом оказались.
  Оглянулась Аня - и немного удивилась, увидев, что подходит к ней Борис Гребенников
  -Привет, Анют, - сказал Борис, останавливаясь.
  -Привет.
  -Как оно? - Борис аккуратно уселся рядом.
  -Да так...
  -Ты одна?
  -Да, разругалась со всеми, - говоря это, Аня нащупала ещё один камушек и - бульк! - бросила его в воду.
  -Ладно гнать-то, - улыбнувшись сказал Гребенников, - Что б ты - и разругалась?
  -А я и не вру, с чего ты взял?
  -Да не может быть такого, что б ты с кем-нибудь разругалась, а уж тем более - со всеми.
  -Это почему?
  -Ты добрая, - Борис так же нащупал в траве камушек и - бульк! - отправил его в волны реки, - Такие, как ты никогда ни с кем не ругаются.
  -Значит, не такая я и добрая, - смущённо улыбнулась Аня.
  -Да брось ты, Анют! Я скорее поверю в то, что эти самые "все" переругались между собой, - сказал Борис, - А ты от них сбежала, устав слушать всю эту... папироску хочешь?
  -Нет, я ж не курю.
  -И правильно, - сказал Борис, доставая спички. Первая сломалась пополам, вторая ярко вспыхнула и сразу погасла, и лишь от третьей удалось-таки прикурить.
  -А так-то ты прав, - сказала Аня, - Как-то так всё и вышло. Я даже песенку про это сочинила.
  -Ну-ка, напой!
  -Да она дурацкая получилась... а хотя слушай:
  
  "Пауки в банке
  Искали дыры
  Чтобы вскарабкаться наверх
  Друг друга жрали
  Хватали муху за крыло..."
  
  Исполнялось это без единого инструмента, только голос.
  -Однако, - только и сказал Борис, когда песня кончилась.
  -Я ж говорила: дурацкая песенка.
  -Да не такая уж и дурацкая, - сказал Борис, затягиваясь, - Во всяком случае, это не только про твоих "Ноябрей".
  Борис задумчиво почесал подбородок.
  -В смысле? - удивилась Аня, - А о чём ещё тогда?
  -Например, о положении в стране в целом.
  -Борь, ну ты скажешь тоже! У меня и в мыслях не было...
  -А это часто так бывает, - Борис погасил окурок и нащупал в траве очередной камушек, - Пишешь песню об одном, а потом вдруг р-раз!
  Он швырнул камушек в воду.
  -И оказывается, что песня получилась совсем не про то, про что думал, написалась совсем о другом. Сейчас ведь все перегрызлись между собой, начиная с самых верхов власти. Такое творится - что и говорить не хочется.
  -Это точно, - сказала Аня, - Игорь вот может часами трепаться на эту тему, аж уши вянут. Кругом враги, вся жизнь борьба...
  -У верблюда два горба... - задумчиво произнёс Борис.
  Аня коротко хихикнула.
  -Между прочим, - продолжал Гребенников, - Один мудрый китаец говорил: "если у тебя появился враг, то сядь на берегу реки и подожди. И рано или поздно, ты увидишь тело своего врага, несомое волнами мимо тебя".
  Аня рассмеялась.
  -Игорю это точно не подойдёт, - сказала она сквозь смех.
  -А это вообще мало кому подходит, - с усмешкой сказал Борис, - Иначе в нынешнее время всеобщей свалки...
  -Все берега были бы заполнены ожидающими, - закончила за него фразу Аня, - Хотя, оно может и к лучшему.
  -Это точно, - сказал Борис, - А то и посидеть было бы негде. А так - ништяк, никого рядом, все за врагами гоняются.
  -Даже комаров нет, что странно.
  -Разве? Не, меня едят потихоньку, - Борис хлопнул себя ладонью по шее, прибив комара.
  Солнце тем временем медленно сползало за горизонт.
  -Борь, а тебя каким ветром сюда занесло?
  -Гастроли, Ань. Хочешь - завтра на концерт приходи.
  -Как это? Вроде никто не говорил, что "Аквариум" приезжает.
  -А это не "Аквариум". Он - закончился, теперь будет совершенно другая музыка.
  -Погоди... как это - закончился? Ты что, тоже с ними разругался?
  -Да нет, Ань, дело не в этом. Понимаешь... "Аквариум" ведь был не просто группой. Это был образ мысли, стиль жизни, стремление души. И каждый новый альбом был как бы историей этого всего. А теперь случилось так, что эта история завершена. И последним комментарием к этой истории стало "Равноденствие".
  -Обидно.
  -Да, есть немного. Но, с другой стороны - нельзя же стоять на месте. Это как выпускной вечер в школе: вроде и страшно немного оттого, что школа, - определённый этап развития - завершена, что будущее теперь неопределённо. А с другой стороны - будущее теперь перед тобой, оно ждёт. Оно типа всегда и было, но до того оно было отделено от тебя прозрачной стеной, что можно было его видеть, но не более. А теперь стеклянная стена позади - и делаешь шаг вперёд.
  -А если назад?
  -А назад, Аня, идти просто некуда. Прошлое уже ушло, его - нет. Вечно стоять на месте - бессмысленно. Остаётся будущее... кстати, ты не в курсе - вода тёплая?
  -Не знаю, наверное, - сказала Аня, - А с чего вдруг?
  -Да просто я сюда искупаться шёл, - сказал Борис, - А потом смотрю: ты сидишь.
  Борис разулся, подошёл к реке и попробовал воду пальцами ноги.
  -Ну и как? - спросила Аня.
  -Тёплая.
  -Тогда и я искупаюсь, - сказала Аня.
  -Давай, - Борис начал стаскивать с себя джинсы.
  -Только имей в виду, - сказала Аня, - Купальника у меня нет, так что придётся купаться в чём есть.
  Она стянула через голову лёгкую кофточку.
  -Угу, - одобрительно промычал Борис, заметив, что под кофточкой какого-либо бюстгальтера не наблюдается - равно и какой-либо иной одежды.
  -И не надо так нагло смотреть, - улыбнулась Аня, снимая юбку и оставшись в одних только простеньких светлых трусах и шагая в воду.
  -А что такого? - спросил Борис, поправив плавки и так же войдя в реку.
  -А то ты не понимаешь, - с улыбкой и неким смешком в голосе сказала Аня, - Уставился, понимаете ли!
  -А почему бы и нет? Если есть на что посмотреть - почему бы и не посмотреть? Я вообще люблю созерцать прекрасное.
  -Опершись о платан?
  -Необязательно. Так вот, у тебя прекрасная грудь - и мне вполне по кайфу её созерцать.
  -Развратник ты, Борь, - притворно вздохнув сказала Аня, ныряя в воду.
  Борис последовал за ней.
  Они неспешно плыли рядом.
  -Борь, а вот представь.
  -Что?
  -Ну вот если два врага.
  -И что?
  -Вот сядут на разных берегах.
  -И?
  -Долго им придётся ждать.
  -Мало ли... один из них может не утерпеть. Может, у кого-то из них найдётся ещё какой-то враг, который китайскую мудрость не знает. Может - помирятся... ты б не заплывала так далеко, а?
  -Почему?
  -Нужно будет ещё вернуться обратно.
  -Да я не устала.
  -Ань, давай без геройства! А то был случай...
  -Как скажешь.
  -Просто был у меня один друг... действительно настоящий друг.
  -Почему - был?
  -Утонул он, Анют. Переплывал Волгу - и не переплыл.
  -Извини, я не знала.
  -Да ладно, чего уж теперь... главное - ты ещё не утони.
  -С чего мне тонуть-то?
  -Мало ли... судорога какая.
  -Да брось ты, Борь, - слегка улыбнулась Аня, - Смотри!
  Она резко ударила руками по воде сверху вниз.
  В следующий миг она вылетела из воды вверх, как ракета при подводном запуске. Но не улетела, а замерла на месте, стоя прямо на воде и прикрывая обнажённые груди левой рукой.
  -Опаньки! - вытарщив глаза сказал Борис, - Ты как это так... ты как такое умеешь?
  -Ты тоже так умеешь, Борь, попробуй!
  -Да? - Борис хлопнул руками по воде, но лишь поднял тучу брызг.
  -Не, не так, - сказала Аня, стоя рядом, - Нужно поверить и всем телом рвануться вверх.
  -Сейчас попробуем, - Борис почему-то сделал два глубоких вдоха, и, дёрнувшись, выскочил из воды по-пояс, но вновь осел в воду.
  -Давай-давай, у тебя уже получается!
  Борис попробовал - и неожиданно для себя обнаружил, что его словно выкинуло из воды. Он стоял на водах, рядом с Аней, чувствуя как небольшие волны перекатываются под ногами.
  -Ух ты! - сказал Борис, - Неужто получилось?
  -А по-другому и быть не могло, Борь, - сказала Аня, - Так что насчёт утонуть ты не переживай.
  -Слушай, Анют, - поёжился Гребенников, - Так стоять, конечно, прикольно, только немножко холодно.
  -Это да, да ещё ветерок этот... ну что, поплыли к берегу?
  -Давай, - ответил Борис, мягко подпрыгивая и в следующий миг вновь погрузившийся в воду. Аня сделала тоже самое.
  Они выплыли на берег, оделись.
  Было уж темновато.
  И они пошагали прочь от реки.
  Было ли у них что-то в ту ночь? Понятия не имею. А знал бы - не стал бы говорить.
  ...
  "То ли Волжский разлив, то ли вселенский потоп,
  То ли просто господин заметает следы..."
  
  Концерт, собственно, близился к завершению. Аня стояла за кулисами и смотрела.
  Из зала не всегда видны подробности. Аня видела тонкую струйку пота, текущую по виску, щеке, а потом - и по шее Бориса. Но... так тоже было надо. Халтуры тут не было и быть не могло. Всё было по правде, и Ане даже показалось на миг, что это не пот, что это тонкая струйка крови...
  
  "И где б я не шёл - я всё стучусь у дверей
  да Господи мой боже - помилуй меня"
  
  Едва прозвучали эти последние слова песни, как Борис вскинул вперёд и вверх обе руки, широко расставив пальцы.
  Из зала не заметили, а кто и заметил - не поверили глазам, решили что почудилось.
  Но Ане было прекрасно видно, как Борис слегка взмыл над сценой. Невысоко, на считанные сантиметры.
  А музыка звенела вовсю, приближаясь к своему, к сожалению - неминуемому завершению. И ещё до последних аккордов Борис плавно опустился, твёрдо встав на ноги.
  А стоило музыке стихнуть, как за миг до взрыва эмоций в зале, Гребенников повернулся в сторону кулис, туда, где стояла Аня и коротко подмигнул ей.
  "Ты видела? У меня получилось!" - словно сказал он ей.
  Аня с улыбкой кивнула в ответ.
  ...
  Ещё утром, задолго до концерта, Аня сказала Гребенникову прямо:
  -Борь, давай только сразу договоримся: у тебя своя жизнь, у меня - своя. Сегодня наши жизни сошлись - завтра, может быть, они разойдутся навсегда. Что б потом не выяснять до бесконечности, кто виноват больше.
  -Как скажешь, Анют, - ответил Борис, смоля папироску, - Никто никому ничего не должен и никто ничем не обязан никому, правильно?
  -Ну да.
  Впрочем, эта договорённость не помешала им после концерта немного прогуляться вместе, разговаривая ни о чём.
  -Так тебе понравилось? - спросил Борис.
  -Ты о чём?
  -О концерте.
  Аня немного промолчала.
  -Ты хорошо всё сделал, - сказала она, - Отличный концерт был.
  -Но?
  -Что - "но"?
  -Концерт был отличным, но...
  -Да ничего.
  -Ань, в твоей фразе присутствует элемент недосказанности.
  -Да понимаешь, Борь, не хочу обижать.
  -Что, немного налажал со звуком? - с улыбкой сказал Гребенников.
  -Борь, тут не в тебе дело, - сказала Аня, - Просто...
  -Ну-ну?
  -Как бы сказать-то, блин... - Аня наклонила голову вперёд, одновременно поднеся расставленные пальцы рук к груди, - Тут дело скорее во мне... я как будто разучилась...
  Она дважды энергично повернула левой кистью у груди, словно что-то подгребая к себе.
  -Я как будто разучилась радоваться что ли.
  Сказав это, Аня посмотрела на Бориса виновато, чуть опустив руки и разведя их слегка в стороны.
  -Как это? - чуть удивлённо спросил Борис.
  -Не знаю... не то, что бы депрессуха... вроде всё нормально - а радости нет в жизни. Чего ни сделаешь - споёшь или ещё что... вроде нормально сделал - а радости нет, удовольствия не ощущаешь... эмоциональная фригидность какая-то.
  -Ангедония, - сказал Борис.
  -Как-как?
  -Ангедония, - повторил Гребенников, - Есть такой термин медицинский. Как раз про такое вот состояние.
  -Откуда ты это знаешь?
  -Да вычитал тут недавно.
  -Ты даже такое читаешь?
  -Да я много всякой дребедени читаю, - сказал Борис, закуривая, - Иногда со скуки. Вот, дня четыре назад попался под руку медицинский справочник.
  -Ан-ге-до-ния, - медленно по слогам произнесла Аня, - Странно как-то звучит.
  -Вроде как слово греческого происхожденья, - сказал Борис.
  Внезапно всю эту милую беседу нарушил громкий голос сзади:
  -Аня, ты что тут делаешь?!
  Голос принадлежал Лютову.
  Аня остановилась, обернулась назад. Тоже самое сделал и Борис.
  Лютов подошёл к ним вплотную.
  -Так, что мы тут делаем? - со злобой в голосе повторил он.
  -Гуляем, - спокойно сказал Гребенников.
  Лютов посмотрел на него.
  -Гуляем, значит? По-моему, девушка с тобой уже нагулялась. Дальше она пойдёт со мной!
  -А у самой девушки ты не хочешь спросить: с кем она пойдёт? - всё так же спокойно сказал Борис.
  -Так, ты чё, не понял? - Лютов начал задирать левый рукав.
  -Игорь, кончай балаган, - сказал Аня.
  Лютов тут же повернулся к ней.
  -Пойдём, нам надо поговорить!
  -Я тебе вроде как уже всё сказала.
  -Я сказал - пойдём! - Лютов схватил Аню за рукав.
  -Я тоже тебе сказала - нет! - Аня не сдвинулась с места, - Я никуда с тобой не пойду. И убери руки, твои дурацкие эскапады тут совершенно ни к чему!
  -Дурацкие?! Дурацкие, да?! - Игорь сорвался на крик, - Ты сказала "дурацкие"? Так что, я по-твоему дурак, да?!
  -Игорь, ты руки-то всё-таки не распускай, - всё так же невозмутимо сказал Борис.
  Лютов отпустил руку Ани, но лишь затем, что бы вцепиться в рубашку Бориса.
  -А тебе какое дело?! - рявкнул Лютов, - Не твоё дело, понял?!
  -Моё, - Гребенников сжал пальцами запястья Лютова, и буквально стряхнул его руки с себя.
  Они оба отступили на пол-шага назад.
  -Вы ещё подеритесь тут, звёзды советского рока, - сказала Аня, - Харэ свалку устраивать, ещё ментов нам не хватало.
  -Аня, ты должна, - начал было Лютов, но Аня перебила его:
  -Я никому ничего не должна, а уж тем более - тебе!
  Лютов отшатнулся.
  -Ты... Аня, ты... как ты можешь вообще, а? Как?! Как ты вообще смогла...
  -Смогла, как видишь.
  -Ты... ты что, - Лютов был в странном состоянии: злость пополам с растерянностью, - Ты меня променяла вот на него?
  Он показал пальцем на Бориса.
  -Ты от меня ушла вот ради вот него?!
  -Игорь, не гони! Ты и сам знаешь, что это не так, - сказала Аня, - Ты прекрасно знаешь, почему я от тебя ушла. И Борис тут совершенно не при чём. Я теперь птица вольная.
  Игорь молча стоял на месте, словно по щекам отхлёстанный. Он согнул руки в локтях, посмотрел на свои трясущиеся ладони. Провёл пальцами по своим спутанным волосам, путая и взъерошивая их ещё больше.
  Казалось, сейчас что-то произойдёт. Что- то страшное, ужасное и непоправимое.
  Но вместо этого Лютов молча махнул рукой, повернулся и зашагал прочь.
  Аня и Борис смотрели ему вслед.
  Внезапно Лютов остановился.
  Повернулся назад.
  -Дура! Что б тебя черти забрали! - заорал он на всю улицу, тыча указательным пальцем левой руки в сторону Ани, - Тебе без меня не жить, поняла?! Не жить!
  Аня смотрела молча.
  Лютов повернулся, сплюнул себе под ноги, заправил большие пальцы рук в узкие карманы джинсовых штанов и пошагал прочь, всем видом демонстрируя пренебрежение, презрение и пофигизм.
  -Бедный... бедный Игорь, - сказала тихо Аня, - Бедный большой мальчик.
  -Надеюсь, глупостей он не натворит, - Борис отшвырнул в сторону погасший окурок. Урны в стороне не имелось.
  -Смотря каких.
  -Необратимых. Как бы не повесился сдуру.
  -Не, не повесится, - сказала Аня, - Он слишком сильно себя любит, я его знаю. Пошли.
  И они пошли дальше.
   -Я его слишком хорошо знаю, - повторила Аня, - Максимум, чего от него сейчас можно ждать, так это что он завалится в какой-нибудь кабак и напьётся в хлам. Со всеми вытекающими.
  -Да вроде всё закрыто уже, - сказал Борис.
  -Найдёт грязи...
  Некоторое время они шли молча.
  -Вот поэтому, - сказал Аня, - Я больше не хочу любить. Больше не хочу влюбляться. Это очень больно, когда любовь рушится. Игорь - очередной тому пример.
  -Ну, любовь ведь не обязательно непременно рушится, - возразил Борис.
  -Всё рушится, Борь, - сказал Аня.
  Немного помолчала и повторила:
  -Всё рушится.
  ...
  Всё рушилось.
  Рушилась любовь.
  Рушилась страна, рушилась эпоха.
  Шёл конец августа.
  
  "Резные гусеницы в ряд"
  
  Вспороли Московский асфальт стальные гусеницы, пролилась под ними первая кровь. Пролили - и сами испугались. Тогда они не стреляли. И проиграли.
  Борис со своим бэндом гастролировал где-то в глубинах сибири, когда всё это началось. В итоге, решив, что дальше всё равно уже не сошлют, Гребенников отыграл концерт в полный рост - и не пожалел.
  Великие вопросы истории решаются "Ерен унд Блютт". Отказавшись стрелять, проигравшие определились. Оставалось только выяснить кто же победил.
  Через два года августовские победители учтут этот их опыт. Не испугаются, будут стрелять, деля между собой куски пирога власти.
  Всё рушилось.
  
  "Дом горит - козёл не видит"
  
  Горел дом. Горела, пылала во всю огромная коммуналка. Сначала тлело по углам, кое-где бывали вспышки посильнее - о них сначала замалчивали, потом разрешили о них говорить. Но говореньем не потушить ведь.
  И горючий газ скапливался, концентрация его всё нарастала, как на том роковом перегоне, где сошлись два поезда - один из Адлера, другой из Новосибирска.
  Потом концентрация стала критической,
  Августовская попытка закрыть в коммуналке все окна, превратив дом в газовую камеру провалилась.
  Грянул взрыв.
  И словно ударной волной этого взрыва, разносящего всё в клочья, Аню вновь выбросило на сцену.
  
  "И в огне церковно злато обращается в труху"
  
  Дом горел. Пожарных не было, а те, кто с виду взял на себя их роль, темпераментно растаскивали вещи, каждый сам к себе. Впрочем, потушить уже было невозможно.
  
  "Оправдайте веру, господин президент"
  
  Автору этой песни сомнительно "повезло" - он был убит раньше, чем успел разочароваться в "господине президенте".
  А Аня продолжала жить, продолжала петь.
  Лютов, как ни странно, оказался рядом. Классический союз лисы и зайца, бегущих вместе среди лесного пожара.
  Игорь исполнял одновременно роль менеджера, продюсера и в чём-то конкурента. Хотя... какая там конкуренция, слишком уж разным было их творчество.
  Исключительно деловые отношения, ничего более личного ни Аня ни Игорь не допускали. Причём, Лютов не допускал даже в чуть большей степени, чем Аня. Своего рода протестом это было: "Ты отказалась когда-то быть со мной - так пусть теперь тебе от этого будет хуже!"
  Всё рушилось.
  И рухнуло окончательно.
  
  "Красный флаг спустили ночью
  На московском на кремле
  Утром мы открыли очи
  Да теперь в другой стране"
  
  Лютов отпраздновал это как победу, со всей широтой своей революционной души. Аня с этого празднования, или, вернее сказать, пьяного шабаша, смылась довольно быстро - но её никто и не удерживал. Вечером того же дня в её записной книжке появилась короткая запись: "и.л. опять организовал оргию на могиле".
  (Как ни странно, из всей записной книжки уцелел лишь один этот листик, да и то лишь потому, что самой Аней он был вырван, скомкан и заброшен под стол, где его потом и нашли. Впрочем, об этом позже).
  Что же до самого Лютова, то для него этот праздник завершился традиционно - всё вышло как в песне:
  
  "...он напился и подрался
  он не помнит кто кого козлом впервые обозвал"
  ...
  ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА.
  Очень долго не хотелось мне её писать. Вот не хотелось - и всё. Даже не из-за того, что не знал - о чём тут будет написано, наоборот: потому, что как раз хорошо знал я о чём тут будет.
  Приступим:
  ...
  Душно было, и как-то неприкаянно что ли.
  Весь день Аня просуществовала как-то в полусне. Временами она просто задрёмывала на несколько минут - но даже эта дремота не приносила облегчения, освежения.
  А ведь не было никакого повода для такого состояния подавленного.
  Короче, прошёл день ни о чём. Ужинать Аня отказалась, пошла спать пораньше.
  Но тут, как по закону подлости, сон и не пришёл. Спать хотелось - а уснуть не удавалось.
  Подушка, слишком быстро нагревавшаяся, и уже неоднократно переворачиваемая, и уже неоднократно взбитая и чуть ли не отлупленная; одеяло, в которое Аня то заворачивалась, то чуть не сбрасывала его на пол; бесконечно сбивающаяся в складки простыня... всего этого Ане хватило с избытком.
  А сон не шёл. Только голова разболелась.
  Уже глубокая ночь была на дворе, когда Аня отбросила в отчаянии одеяло на пол и уселась на перекрученной постели.
  "Какой приятный пол, - подумала Аня, коснувшись половиц босыми пальцами ног, - Такой прохладный. Может, взять и лечь просто на пол? И уснуть в этой прохладе... голова трещит... и вообще душно тут как..."
  Аня прислушалась.
  Тишина. В доме все спали, кроме неё.
  Зажигать свет Аня не стала. Одевшись на ощупь, она, мягко ступая, вышла в сени, обулась и вышла во тьму.
  Впрочем, не такая уж и тьма была. Всё было залито светом луны.
  Аня неспешно прошла через двор и двинулась знакомой тропинкой к речке.
  Всё выглядело как-то нереально. Серебряный свет - и чёрные тени.
  Аня остановилась на берегу реки.
  Лёгкий ветерок колыхал траву, прибрежный тростник и ветки мелких кустиков. Ане казалось, будто она слышит, как вода в реке тихо шелестит по песчаному дну.
  Лунный свет отражался в реке, лик луны изредка нарушала мелкая рябь.
  Аня подошла к самой кромке воды, наклонилась, зачерпнула ладонями чуть не ледяную воду и резко плеснула её себе на лицо. Кожу обожгло холодом, но, как ни странно, это оказалось даже приятным.
  Аня сбросила обувь, и, осторожно ступая, пошла по мелководью, чуть вздрагивая при каждом шаге... потом она просто пошла по поверхности воды, прямо во водной глади, как по блестящему прозрачному стеклу. Зайдя довольно далеко, за камыши, Аня тихонько улыбнулась. Затем она наклонилась, зачерпнула ладонями воду, выпрямилась и медленно, тонкой струйкой пропустила зачерпнутую воду сквозь пальцы, роняя капли обратно в реку.
  И тут что-то сильно ударило её в затылок. Дёрнувшаяся от боли луна упала в речку, гулко разбрызгивая воду. И стало темно.
  ...
  Заряд мелкой утиной дроби, выпущенный по ошибке незадачливым охотником не смог пробить черепные кости, да и кожу не сильно повредил - спасибо скрученным в хвост волосам. Но удар оглушил Аню, упавшую прямо в воду, лицом вниз.
  Автономная нервная система от сознания не зависит. Дыхание не остановилось - но вдохнуть пришлось воду. Гортань конвульсивно сжалась, не пропуская воду - но кроме воды ничего не поступало, никакого воздуха...
  Мозг без воздуха живёт лишь шесть минут. Целых шесть минут. Необратимые изменения наступают лишь потом.
  Но охотник, испугавшись, убежал. Не попытавшись помочь.
  ...
  Аня удивлённо открыла глаза, не понимая: что произошло? Она ощущала лёгкость (чуть не сказал: "во всём теле") всем своим существом. Всё ещё не понимая, Аня посмотрела прямо на ярко-сияющую луну, манящую, словно зовущую к себе. Аня смотрела на луну - и не видела, как вниз по реке, влекомое неспешным течением, уплывает прочь навсегда её бывшее тело...
  
  ВСЁ.
  
  А нет, не совсем всё. Через пару дней после того, как нашли тело Ани, в её дом заявился Лютов. Не слушая ничьих возражений, он буквально вломился в комнату Ани, перевернул там всё вверх дном, забрав с собой все тетрадки, блокноты, обрывки бумаги - на которых хоть что-то было написано рукой Ани. Больше этих бумаг - среди которых, возможно, был и дневник Ани(возможно - потому что никто его не видел никогда, но мог же он быть!) - никто никогда не видел. Уцелел только вырванный из записной книжки листок, валявшийся под столом.
  
  Вот теперь всё.
  
  ...
  
  Послесловие:
  -Осторожно, двери закрываются!
  Ш-ш-ш-б-бух!
  Оглушающий вой и грохот уходящей электрички заполнил собой тесное пространство станции метро.
  Молодой человек в несуразном длиннополом пальто(ну кто сейчас, скажите на милость, носит пальто?) спеша шагал по длинному, отделанному белоснежным кафелем междустанционному переходу.
  Переход изгибался дугой - и из-за поворота внезапно послышались звуки гитары.
  Молодой человек прошёл ещё несколько шагов - и заметил рыжеволосую девушку с гитарой. На голове девушки имелась разноцветная вязанная шапка, одета девушка была во что-то непонятное и размахаистое.
  Девушка дёргала пальцами струны обшарпанной, украшенной разноцветными наклейками, гитары и пела:
  
  От печалей, заморочек и тревог
  Вышла девка майской ночью за порог
  Люди спали и не думали о ней
  А по небу плыла стая журавлей
  
  Лунной ночью девка шла по бережку
  Да забрасывала камушки в реку
  Раздавался еле слышный уху плеск
  А журавлики курлыкали с небес
  
  Обнажилась девка, весела, юна
  Постеснялась красоты её луна
  Серым облаком луна прикрыла взгляд
  А журавлики летят себе, летят
  
  Сколько в речке утекло с тех пор воды
  Вытер дождик на песке давно следы
  Где та девушка - да так и не нашли
  И куда-то улетели журавли.
   Молодой человек дослушал песню до конца, достал из кармана сине-зелёную купюру и небрежно бросил её в гитарный футляр, лежавший специально для этого у ног девушки.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"