Mirrinminttu. Загадка смерти Эми Робсар, жены Роберта Дадли, графа Лейчестерского

Mirrinminttu
Загадка смерти Эми Робсар, жены Роберта Дадли, графа Лейчестерского

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]

Ссылки:

Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Типография Новый формат: Издать свою книгу

Комментарии: 7, последний от 30/04/2019. © Copyright Mirrinminttu Размещен: 22/06/2012, изменен: 22/06/2012. 173k. Статистика. Эссе: История, Детектив		Оценка: *8.207** Ваша оценка:
Аннотация: 8 сентября 1560 года у подножья лестницы в Камнор Плейс была найдена мертвой 28-летняя женщина. Ее звали Эми Робсар, и она была женой великолепного Роберта Дадли, находившегося в зените фавора при дворе молодой королевы Елизаветы I. Более четырех с половиной сотен лет прошло с того сентябрьского дня, но тайна до сих пор не разгадана. Истину искали тогда, истину ищут сейчас, но все, на чем основываются доводы и домыслы - это несколько фактов, писем, и сухое заключение суда коронера

Жизнь и смерть Эми Робсар, жены Роберта Дадли, графа Лейчестера

С чего все началось.

8 сентября 1560 года у подножья лестницы в Камнор Плейс была найдена мертвой 28-летняя женщина. Ее звали Эми Робсар, и она была женой великолепного Роберта Дадли, находившегося в зените фавора при дворе молодой королевы Елизаветы I. Более четырех с половиной сотен лет прошло с того сентябрьского дня, но тайна до сих пор не разгадана. Истину искали тогда, истину ищут сейчас, но все, на чем основываются доводы и домыслы - это несколько фактов, писем, и сухое заключение суда коронера.

Итак, что нам известно о лете 1560 года. Молодая королева Англии отправляется в летний Прогресс, то есть в поездку по стране. Цели у Прогресса всегда были четкие: на состояние дел в королевстве посмотреть, себя показать, укрепить одни связи, пересмотреть другие, убедиться в лояльности друзей и склонить на свою сторону недоброжелателей. Это был гигантский обоз в 2500 лошадей и 400 телег: Ричмонд, Саттон, Фарнхейм, затем Портсмут (осмотр королевского флота), оттуда - в Саутхемптон, Винчестер, Басинг, и, наконец, Виндзор.

Конечно, были охоты, обеды, танцы, но во время Прогресса делалась политика. Особенностью Прогресса 1560 года было то, что королева, обычно серьезная и ответственная, политикой не занималась вообще, и даже предприняла всё, чтобы Сесил, политик до мозга костей, держался от нее подальше. Он считал, что находится в опале, но скорее всего, Елизавета просто решила совместить приятное с полезным: и отдохнуть от вечно озабоченного государственного секретаря, и дать ему понять, кто в их отношениях ведущий. Она и в будущем периодически будет это проделывать.

Елизавете было от чего отдохнуть. Помимо того, что она занималась своими прямыми обязанностями, ей приходилось отбиваться от навязываемого ей замужества, причем, в обе стороны. И кто только к ней ни сватался... Самыми утомительными были переговоры с имперцами, послами Великой Римской Империи. Самыми веселыми - со шведами. Шведов развлекал Дадли, с имперцами строил планы Сесил. И никого нельзя было оскорбить, ни своих, ни чужих. Сесил даже из Эдинбурга, куда она услала его вести сложнейшие переговоры, ухитрялся забрасывать ее письмами с мольбами поскорее выйти замуж. И не было у Елизаветы другой защиты, кроме Дадли, который иногда просто никого к ней не допускал, оттягивая на себя злобу и раздражение одних, и вызывая зависть других.

Королева отдыхала. С утра она исчезала на охоту, потом появлялась на банкете, потом начинались танцы. Решения откладывались, бумаги не подписывались, переговоры не велись. Сесил нервничал. Правильно нервничал, конечно, потому что в правах королей нет права на отпуск. И вот он-то, вольно или невольно, запустил слух о том, что Елизавета совершенно очарована Дадли. Потому что именно с Дадли, своим конюшим, она пропадала с утра до вечера на охоте. Замечу только, что сопровождать королеву на охоте входило в обязанности главного конюшего, так что никакого нарушения протокола не происходило.

Вообще-то, сплетни начались еще раньше, в Лондоне, когда оскорбленные имперцы изливали в рапортах раздражение на несговорчивость королевы. Они действительно не понимали, что происходит. И Сесил не понимал.

Сесил писал Николасу Трогмортону в Париж, Сесил жаловался испанскому послу, который отнюдь не был в числе друзей королевы.

Сесил и Трогмортон в то далекое лето еще не понимали, где их место. Они еще верили, что они создали эту королеву во имя Реформации, которую Бог и Судьба назначили им провести в Англии. Они еще не признавали за Елизаветой личность, свободную волю, даже ум. Поэтому в своей приватной переписке государственные мужи распускали языки, как базарные сплетницы. Кто виноват в том, что королева проводит все время в развлечениях? Тот, кто делит с ней эти развлечения - Роберт Дадли. И чем дело кончится? Попыткой брака, разумеется. Зачем иначе Дадли, смуглый красавчик по кличке 'цыган', вьется вокруг королевы? Каждый судит по себе, как говорится.

Что в то лето говорил сам Дадли: что королева стала настоящей охотницей, способной преследовать добычу с утра до вечера, не уставая от самой быстрой скачки. Дадли хвастался своими успехами, да, но профессиональными успехами. А Сесил не нашел ничего лучшего, как жаловаться всем, готовым слушать, на губительное влияние, которое Дадли оказывает на Елизавету. Придворные и послы быстро сложили два и два: с кем проводит все время королева? С Дадли. Кого размещают повсюду рядом с апартаментами королевы? Дадли. Вывод: любовник, метящий в короли.

Придворные смаковали воображаемое, и остроту скандалу добавляло то, что Роберт Дадли был женат, и что его жену при дворе не наблюдали. Одни говорили о том, что Эми серьезно больна. Другие отмахивались от теории болезни, утверждая, что Эми просто спасается от мужа, который пытался ее отравить, и продолжает попытки, недаром же она так осторожна в еде! А тут еще сам Дадли в сентябре 1559 счастливо вздыхал, что через какой-то год его жизнь будет совсем другой.

Вот и все факты, из которых получили свое начало массовые слухи и спекуляции, сотрясающие королевские дворы Европы и политические кулуары Англии тогда и еще через много лет. Всё остальное - домыслы и спекуляции. Ах, ну да, и главный факт: королева не выходила замуж.

В будущем, на все вопросы в сторону отношений с Дадли Елизавета загадочно улыбалась и говорила, что она - не ангел, чтобы остаться нечувствительной к многочисленным достоинствам сэра Роберта, которого природа одарила всеми мыслимыми качествами идеального мужчины.

Теперь факты о смерти Эми Робсар. Утром 8 сентября 1560 года она была 'в странном настроении'. Впрочем, учитывая обстоятельства ее смерти и возникшие слухи, мнение свидетелей о странном настроении могло сложиться и позже. Но фактом было то, что Эми потребовала, чтобы все ее дамы, джентльмены и слуги отправились в церковь. Было воскресенье, поэтому она из дам, миссис Одингселл, уперлась, что день этот предназначен для простолюдинов в церкви, и что она туда не пойдет. Тогда Эми просто раскричалась, что почтенная дама может убираться куда угодно, лишь бы ее, Эми, оставили, наконец, одну. А потом ее нашли мертвой у лестницы, в которой всего-то и было, что 8 ступенек. Причем, дама Одингселл, игравшая в карты с дамой Оуэн, слышали звук, словно что-то упало. Но им было велено держаться от глаз госпожи подальше, и они не прервали игру.

***

Рапорт коронерского суда.

'Inquisition as indenture held in the aforesaid county on 9 September in the second year of the reign of the most dread Lady Elizabeth, by the grace of God queen of England, France and Ireland, defender of the faith, etc., before John Pudsey, gent., a coroner of the said lady queen in the aforesaid county, on inspection of the body of Lady Amy Dudley, late wife of Robert Dudley, knight of the most noble order of the garter, there lying dead: by oath of Richard Smith, gent., Humphrey Lewis, gent., Thomas Moulder, gent., Richard Knight, Thomas Spyre, Edward Stevenson, John Stevenson, Richard Hughes, William Cantrell, William Noble, John Buck, John Keene, Henry Langley, Stephen Ruffyn, and John Sire: which certain jurors, sworn to tell the truth at our request, were adjourned fron the aforesaid ninth day onwards day by day very often; and finally various several days were given to them by the selfsame coroner to appear both before the justies of the aforesaid lady queen at the assizes assigned to be held in the aforesaid county and before the same coroner in order there to return to return their verdict truthfully and speedily, until 1 August in the third year of the reign of the said lady queen; in which day the same jurors say under oath that the aforesaid Lady Amy on 8 September in the aforesaid second year of the reign of the said lady queen, being alone in the certain chamber within the home os a certain Anthony Forster, esq., in the aforesaid Cumnor, and intending to descend the aforesaid chamber by way of certain steps of the aforesaid chamber there and then accidentally fell precipitously down the aforesaid steps to the very bottom of the same steps, through which the same Lady Amy there and then sustained not only two injuries to her head (in Englisn called dyntes) - one of which was a quarter of an inch deep and the other two inches deep - but truly also, by reason of the accidental injury or of that fall and of lady Amy's own body weight falling down the aforesaid stairs, the same Lady Amy there and then broke her own neck, on account of which certain fracture of the neck the same lady Amy there and then died instantly; and the aforesaid Lady Amy was found there and then without any other mark or wound on her body; and thus the jurors say on their oath that the aforesaid Lady Amy in the manner and form aforesaid by misfortune came to her death and not otherwise, in so far as it is possible at present for them to agree; in testimony of which fact for this inquest both the aforesaid coroner and also the aforesaid jurors have in turn affixed their seals on the day and...'

(Chris Skidmore, 'Death and the Virgin', p. 378-379)

***

О том, как Роберт познакомился с Эми.

История Эми Робсар и Роберта Дадли началась в далеком 1549 году, когда отец будущего графа Лейчестера, Джон Дадли, отправился подавлять бунт Роберта Кетта. Сэр Джон взял с собой сыновей Амбруаза и Роберта, которому было всего 17 лет. Роберт, конечно, красовался. Но он был и делом занят, являясь командиром пехоты, и, судя по отзывам, командиром, которого любили. Следуя к месту битвы, отец и сын Дадли остановились в старинном поместье Стэнфилд Холл, в котором жили сэр Джон Робсар с семейством.

Семейство было большим. Жена сэра Джона, Элизабет Апельярд, досталась ему вдовой с четырьмя детьми, да и у сэра Джона уже был внебрачный сын. Супруги имели глубокие корни в Норфолке, вели происхождение от влиятельных семей, и были довольно богаты. Через два года после брака, у них родился совместный ребенок, дочь Эми. Со временем старшие дети заключили не менее респектабельные браки, но нет семьи без своей 'черной овцы'. В семействе Робсаров на этой роли была Элис Апельярд, сестра первого мужа госпожи Робсар.

Она была замужем за подозрительным Робертом Кеттом, а вот ее племянницу Фрэнсис обручили с юристом Джоном Фловердью. Юрист был своим, основательным, не приблудным, и при собственности. Но Кетт и Фловердью враждовали относительно каких-то лугов более десятилетия. Дело закончилось тем, что Фловердью заплатил толпе, которая изгороди порушила. И как-то так вышло, что эта история выросла в целый бунт против 'гнета господ' и 'надутых лордов', во главе которого оказался Кетт.

Джон Робсар симпатий к повстанцам не имел. Как тогда водилось, они брали заложниками сыновей местных джентри, и в числе заложников оказались оба приемных сына сэра Джона, Филипп и Джон. По убеждениям он был протестантом, то есть автоматически на стороне протестантских короля и правительства, да еще не каким-то свежеиспеченным, а из горячих сторонников супремационного права короля Генри VIII, которое тот так кстати отыскал именно тогда, когда оно было ему нужно.

И вот, по дороге к воинской славе, 17-летний Роберт Дадли привлек внимание своей сверстницы Эми, дочери хозяина поместья. Обратил ли он на нее внимание? Ему было 17, еще бы он не обратил.

А через год, 4 июня 1550 года, в Лондоне уже праздновали свадьбу Роберта Дадли и Эми Робсар. Совершенно неизвестно, встречались ли молодые за прошедший год, или это была история любви с первого взгляда. Можно не сомневаться в одном: это был брак по любви. Потому что за прошедший год отец Роберта Дадли нейтрализовал своего политического соперника, Сеймура, почти сделал себя герцогом, и практически стал правителем в стране.

Даже с учетом того, что Роберт был третьим сыном, брак сына герцога Нортумберлендского с дочерью сквайра, получившего рыцарство в честь коронации короля Эдварда, был браком неравным. И это видно по тому, как свадьба праздновалась. Сравнивать есть с чем: накануне, 3 июня, праздновали свадьбу Джона Дадли, старшего брата Роберта, с Анной Сеймур. Малолетний король записал в своем дневнике, что был роскошный пир, а потом танцы, и турнир 6 на 6. На свадьбе Эми и Роберта король был тоже, и остался страшно недоволен: вместо турнира там были совершенно сельские забавы. То есть, гостями, очевидно, были джентри из числа знакомых и родни Робсаров, и им просто-напросто было весело. А искреннее веселье всегда кажется нестерпимо вульгарным тем, кто сам веселиться не способен.

И еще один факт: новобрачные были невероятно молоды, ведь в тюдоровской Англии середины 16-го века обычным возрастом для вступления в брак были 27 лет для мужчины и 25 для женщины.

Брачный контракт был сделан честь по чести, но и дата его подписания (20 мая 1550 года) тоже говорит о том, что со свадьбой торопились. Робсар выделил молодым 20 фунтов в год, Дадли-отец добавил к сумме 50 фунтов. Будущее состояние Эми (ее вдовья доля) было обозначено в размере 200 фунтов. Унаследовать имущество Робсаров пара могла только в очень далеком будущем, когда и сам Джон Робсар, и его жена умрут. Подарил Дадли молодым и их будущий дом - поместье и земли приората в Коксфорде, рядом с поместьем Робсара.

Доход в 70 фунтов в год - это довольно скромно, но надо иметь в виду, что в те годы для джентльмена еще не считалось зазорным работать. Было бы странным, если бы джентльмен просто просиживал дни в своем поместье. Роберт Дадли стал очень занятым человеком. Уже через полгода после женитьбы он был наместником и коннетаблем Кастл Райзинг, на следующий год - выборным рыцарем от графства, и в 1552 году - Лордом Лейтенантом графства. И его любили. Джон Эйлмер, местный проповедник, писал Роберту, что имя Дадли стало знакомо и уважаемо среди местного дворянства. Только после этих успехов, папаша Дадли подарил сыну еще парочку поместий.

При всем при этом, настоящая карьера делалась, все-таки, в Лондоне. В августе 1551 года Роберт стал одним из джентльменов внутренних покоев короля, получив, таким образом, неограниченный к нему допуск. Юный король получил, наконец, свои игрушки: Роберт Дадли прекрасно владел всеми видами оружия, и любил турниры. На следующий год он стал мастером гончих, в обязанности которого входила масса задач, начиная от осведомленности в родословных сотен собак, и заканчивая организацией охот. Следующей ступенькой стала должность резчика мяса при короле, карвера. Роберт был тем человеком, который должен был превратить немыслимо сложно украшенное блюдо в кусочки съедобного мяса во время королевских трапез.

И, наконец, в конце 1552 года Дадли сталь хранителем резиденции Сомерсет Хаус, которая осталась бесхозной после того, как его папенька подвел под топор Эдварда Сеймура, который резиденцию буквально создал по собственным чертежам. Вот туда Роберт с Эми и переехали.

О том, как Роберт познакомился с Элизабет.

Что касается первой встречи Роберта Дадли и будущей королевы Елизаветы, то она произошла тогда, когда Дадли стал одним из школьных товарищей наследного принца Эдуарда. Короли не росли в вакууме. Их учили, да, но главной из наук была, все-таки, наука общения. Причем, набирали в эту группу не лишь бы кого, а сыновей ноблей, которые должны были стать новым поколением аристократии при новом короле.

У Эдварда было около девяти 'сокурсников', которые вместе с ним учились и занимались спортом, из которых Барнеби ФитцПатрик, сын ирландского лорда, стал ему ближайшим другом.

Кроме него с Эдвардом занимались кузен ФитцПатрика Томас Батлер, сыновья герцога Саффолка от первого брака (Генри и Чарльз), сын Эдварда Сеймура (тоже Эдвард), юные лорды ФитцВальрин, Малтраверс, Ламли, Говард, ФитцВалтер, Монтжой и Стрендж. Лидером группки был, разумеется, принц, и вот на роль того, против которого дружили остальные, был Стрендж, сын графа Дерби. На его имени лежала тень предательства братьев Стэнли, в результате которого погиб Ричард III. Забавно: благодаря этому победили Тюдоры, но предательство семейства Стэнли никогда не было забыто. Одноклассники верили, что юный лорд Стрендж шпионит за ними и доносит лорду-протектору, и Стрендж этого не отрицал.

С принцем занимались основательно. Программу воспитания и обучения составил Энтони Кук, буржуа по происхождению, который скорее наставлял учителей, нежели учил сам, и для принца был домашней версией далекого отца. Кук был скорее англиканцем, нежели протестантом: он славил короля за освобождение Англии 'из римского рабства', но оставался католиком, как и сам король.

Манерам и религии принца обучал ярый протестант из простонародья, д-р Ричард Кокс, пробившийся в жизни от скамьи студиозуса в Итоне на королевской стипендии до должности архидьякона Или.

Д-р Джон Чек, из академической семьи и тоже протестант, преподавал классические языки, географию и математику сразу и принцу, и принцессе Елизавете. Почему-то принц называл Элизабет 'сестричка Умеренность', не иначе, как слово 'умеренность' было любимым словом молодой принцессы. По совету д-ра Чека Эдвард начал вести дневник (на английском!), куда записывал все, что считал важным.

Роберт Эскем, один из лучших эллинистов своего времени, тоже учил и принца, и принцессу. Эдварда он учил писать, и Элизабет, как более старшую, наставлял в греческом, который она начала учить раньше брата.

Кроме этого, принца учили французскому, композиции, пению и игре на музыкальных инструментах.

Ричард Кокс, Джон Чек, Роджер Эскем были учеными людьми и прекрасными преподавателями, но для Дадли лучшим из наставников стал Уильям Бакли, математик.

Через годы, когда Сесил будет сравнивать кандидатуры австрийского эрцгерцога и Роберта Дадли, он, восхваляя образование эрцгерцога, как образование, получаемое принцами, кратко отметил в графе для Дадли 'в Англии'. Несколько странно, потому что сэр Роберт получил то самое эксклюзивное образование, предназначающееся принцам - и Сесил прекрасно это знал. Не одобрил строгий Сесил и происхождение Дадли, обозначив его, как 'сын рыцаря'. Конечно. Сын генерала и адмирала, и внук министра при основателе династии Тюдоров.

Ангелами Дадли не были. Эдмунд Дадли был сборщиком королевских налогов, и, пополняя казну короля, не забывал о своих сундуках. Впрочем, не это не могли ему простить, а того, что он держал за глотки всех представителей аристократических семей Англии. Держал по приказу короля и по системе придуманных королем бондов, но Эдмунду Дадли не посчастливилось своего короля пережить. Его сын, отец Роберта, был расчетливым политиком с запредельными амбициями. Оба закончили на плахе, но, в общем-то, до них и после них многие нобли заканчивали дни на плахе. Собственно, в елизаветинский период среди молодых ноблей иметь в предках кого-то, чей череп красуется на мосту Тауэра, стало почти сертификатом значительности рода.

А вот страсть Роберта была не к политике, риторике и античной истории, а к точным наукам. Математика, навигация, картография, география, астрономия и астрология увлекли его сразу, за что ему пенял Роджер Эскем. Эскем считал, что математика служит чем-то вроде терапии для ума, отвлекая его от страстей окружающего мира. Другой ценности у нее нет и быть не может. Возможно, поэтому как-то неопределенно считалось, что Роберт Дадли не слишком умен и не слишком-то учен. А он был, просто в немодной тогда области. Зато автор самой значительной работы 16-го века по навигации, Уильям Каннингем, посвятил ее Дадли, и вовсе не из подхалимажа, а в знак благодарности за моральную и материальную поддержку, и за указание направлений, которые надо разрабатывать. Еще Дадли неплохо разбирался в экономике. Собственно, его заинтересовала работа его деда, Эдмунда, которую тот написал, находясь в Тауэре. Называлась она 'Древо процветания'. Похоже, что король Генри VIII так ее и не увидел, но Джон Дадли ее издал, и второй раз ее издал Роберт Дадли.

У Роберта и Элизабет были общие учителя, они учились одновременно под крышей замка, в котором расположился принц, но насколько хорошо они друг друга знали в те годы - неизвестно. Просто нет фактов, хотя можно предположить, что знали, и знали неплохо.

Когда Джон Дадли-старший стал герцогом Нортумберлендом, именно с ним Елизавета решала вопросы о своих земельных владениях, и именно он предложил ей обменять Дарэм Плейс (который он хотел себе) на Сомерсет Плейс. Но Роберт и Элизабет никогда там не встречались. Роберт, как хранитель, жил там с женой, а Элизабет переживала сложный период, связанный с Томасом Сеймуром.

А потом наступили и вовсе страшные для Элизабет времена. Есть одна, редко упоминающаяся деталь, относящаяся к завещанию умирающего Эдуарда VI, в котором он назначил своей наследницей Джейн Грей, лишив права престолонаследия обеих сестер. Считается, что он исключил обеих сестер потому, что, исключая одну, он не мог оставить другую, ведь обе совершенно четко были обозначены его отцом, как следующие в линии престолонаследия: сначала Мэри, потом Элизабет.

С Мэри всё понятно. Проживи Эдуард VI чуть дольше, и Мэри просто стала бы мученицей за веру, к этому всё шло - даром, что единокровная и любящая сестра. Но считается, что с Элизабет, которой Екатерина Парр привила если не протестантские убеждения, то хотя бы понимание протестантизма, у Эдуарда были, теоретически, прекрасные отношения. Но историк Крис Скидмор, ссылаясь на Vita Mariae, приводит следующий комментарий Эдуарда его совету: 'К ее несчастью, моя другая сестра имеет матерью Анну Болейн, которая больше любила совокупляться с многочисленными придворными, чем проявлять уважение к своему супругу'. Поэтому он считает, что Элизабет - 'бастард, зачатый в постели греха'.

Очевидно, речь идет о книге The Vita Mariae Angliae Reginae Роберта Вингфилда из Брантана. Кажется, именно этот Роберт Вингфилд был одним из членов двора Мэри, где ни у кого не было причин тепло относиться к Эдуарду, Дадли (которого отрядили на охоту за Мэри), или к самой Элизабет, которую, после коронации Мэри Тюдор, протестанты сделали 'своей' принцессой, альтернативой католичке Мэри. Так что все свидетельства против Элизабет из этого источника несколько сомнительны.

Но допустим, что Эдуард действительно объявил сестру перед всем своим советом дочерью шлюхи и незаконнорожденным ублюдком. Насколько Елизавета в будущем сама сомневалась в том, что является дочерью Большого Гарри и королевой по праву крови? Это объяснило бы хоть в какой-то степени ее муки в вопросе с Марией Стюарт, и ее колебания с признанием сына Марии королем Шотландии - ведь и о его происхождении ходили слухи.

А если и не сомневалась. Но вот представим ситуацию: сестра и брат, причем живут в одном доме, учатся у одних учителей, общаются. Брат несколько занудлив не по возрасту, насторожен к женщинам, но сестричке выказывает все признаки уважения и привязанности - в пределах своих скромных способностей эти чувства испытывать, конечно. И вдруг оказывается, что все эти годы он считал сестру чужой, дочерью распутницы, бастардом. Удар в спину, причем из самых тяжелых. Могло ли это не отразиться на психике Елизаветы? Не отсюда ли слепая, нелогичная верность той, которая была действительно грешна и виновата? Впрочем, всё это спекуляции. Вернемся к фактам
.
О том, при каких обстоятельствах Роберт Дадли познакомился с дикобразами.

История отношений семейства Дадли и Мэри Тюдор началась скверно. Нортумберленд велел сыну догнать и уничтожить явную соперницу своей невестки, Джейн Грей. Почему Роберт? Старый Дадли надеялся, что здесь сработают симпатии, которые тот снискал в Норфолке несколько лет назад. Но, не найдя Мэри в Саустон Холл, где она останавливалась, Роберт поддался чувству досады, и велел разграбить и сжечь поместье. Большая часть старинного здания была уничтожена, и эта выходка восстановила против Дадли всех местных джентри.

В день, когда в Лондоне провозгласили королевой Мэри Тюдор, Роберт был арестован и доставлен в Фрамлингем. Он был вынужден молить о прощении ту, за которой он охотился с намерением убить. Очевидно, Мэри, подумав, решила Роберта помиловать: изначально его поместили в Тауэре в Белл Тауэр, вместе с братом Гилфордом. Но быстро перевели в Бьючамп Тауэр, к остальным братьям - Джону, Амбруазу и Генри. Тогда все еще ожидали, что Мэри немедленно казнит и Гилфорда, и Джейн Грей, но она предпочла этого не делать, и неизвестно, как бы Мэри разбиралась с ситуацией, если бы не попытка второго восстания, в которой был круто замешан помилованный ею отец Джейн. После этого оставить пару в живых стало невозможным.

Братья Дадли провели в Тауэре 18 месяцев. Жили они комфортно. Только на продукты им выдавалось содержание в 2 фунта 3 шиллинга и 4 пенса в неделю. Некоторые университетские преподаватели жили на такую сумму полгода. Плюс, каждый мог иметь при себе двоих слуг. На содержание каждого из слуг казна тратила 13 шиллингов 4 пенса в неделю. Им было разрешено меблировать апартаменты по своему вкусу, заказывать книги, даже держать домашних животных. Известно, что Роберт пропадал в местном зверинце, где жили тигр, рысь, волк, старый лев по имени Эдуард, и дикобразы. Особенно Роберт полюбил, почему-то, дикобразов, потому что сохранились счета, из которых следует, что Роберт Дадли скормил этим зверятам изрядное количество яблок.

Конечно, братья отчаянно скучали. Какой бы комфортной ни была клетка, она оставалась клеткой. К безделью и праздности эти люди не привыкли. Им не запрещали видеться с семьями. Лейтенанту Тауэра были даны четкие инструкции, что леди имеют право приходить к своим мужьям когда угодно, и оставаться с ними как угодно долго.

Известно, что Эми навещала мужа регулярно. Неизвестно, как часто они виделись, пока Роберт был занят при короле Эдуарде, но такова была жизнь придворных. Что окружающих удивляло, так это отсутствие у пары детей. И вряд ли это оставило Роберта безразличным: он вырос в большой семье, у него в целом было семеро братьев и сестер. Но и Эми пришлось несладко. Она привыкла к комфорту и почету, а оказалась в положении женщины, свекр которой казнен за государственную измену, муж которой сидит в тюрьме, а Сомерсет Плейс, королевская резиденция, в которой она жила, отошел к новой королеве. Разумеется, если бы Эми обратилась к королеве Мэри, та бы никогда не оставила молодую женщину в таком безнадежном состоянии, но у Эми были богатые родители, и она обратилась к ним. У семьи оказался во владении дом в Кембервелле, унаследованный давным-давно матерью Эми. Там Эми и поселилась.

Поскольку Роберт провозгласил Джейн Грей королевой в Норфолке, подготовка суда над ним заняла немало времени, и его судили последним из семьи, 22 января 1554 года. Признали, разумеется, виновным, и приговорили к смерти. Собственно, братья Дадли не сомневались в помиловании (если уж не казнили сразу, то не казнят), вопрос был только в том, когда же их выпустят, и что они будут делать после этого. Но тут случилось восстание Вайатта, и в Тауэре появились новые личности. Даже принцесса Элизабет на короткое время. Но в Тауэре Дадли и принцесса встретиться не могли: покои принцессы строго охранялись. Не потому, что Мэри боялась сестры, а потому, что боялась за нее. Слишком многие в ближнем кругу королевы считали, что 'нет человека - нет проблемы'.

Братья Дадли были освобождены 18 октября 1554 года. Поспешно, из-за того, что Джон заболел. Их даже формально помиловать не успели. Бедняга умер через 3 дня после освобождения, а через несколько месяцев братья были официально помилованы. И что же дальше? А дальше хроники говорят, что Амбруаз, Генри и Роберт снова влились в придворную жизнь. Роберт позже присоединился к военной компании Филиппа на континенте, и ему была поручена доставка дипломатической и личной почты короля. Семья, тем не менее, оставалась лишенной прав имущества, потому что имущество изменников автоматически отходило к короне. Но Мэри была неисправимой гуманисткой, и позволила старшему, Амбруазу, получить свою долю. У Генри была очень богатая жена (дочь казначея Одли), так что у него проблем с финансами не было. Что касается Роберта, то Мэри либо не сомневалась, что тот выкрутится, либо, все-таки, не забыла, что у смуглого красавчика не дрогнула бы рука ее прикончить в свое время.

Итак, Роберт с братьями делали новую карьеру при новом дворе, но жилось Роберту и Эми трудно. По сути, они были совершенно без средств к существованию. Джон Робсар умер, но Эми не могла получить наследство, пока жива ее мать. Почему леди Элизабет не помогла дочери и зятю, понять невозможно. Может быть, по морали того времени, ответственность за содержание семьи лежала на мужчине. Во всяком случае, брат Амбруаз Роберту помог, отписав ему одно из поместий, которые ему разрешила унаследовать Мэри.

О том, как Роберт Дадли оказался бездомным землевладельцем.

В 1557 году мать Эми Робсар умерла, и наследство было получено, но проблемы с финансами остались.

Наследство в земле - это не мельница, мелющая золото. Хозяйство надо вести. Да и Амбруаз не просто отдал брату Хелс Оуэн. Вместе с поместьем к Роберту перешли обязательства заплатить долги его покойной матери-герцогини, выплачивать деньги сестре Кэтрин, и много чего еще. И Амбруаз, пришедший брату на помощь в трудный час, должен был получить за свой жест 800 фунтов. Не стоит недооценивать значимость жеста: пусть Роберт и остался после него даже беднее, чем был, он мог представляться при дворе, как Роберт Дадли, владелец того-то и того-то. Без этого карьера была бы невозможна, и не помогла бы даже блестящая турнирная репутация Роберта. Ведь он вращался среди испанцев, внимательных к статусу тех, с кем они имеют дело.

Хозяйство пришлось вести Эми. Очевидно, во время встреч с мужем они обговаривали общие направления, но в ее письме, написанном юристу и родственнику Фловердью, сквозит некоторое недовольство. Она пишет, что муж отбыл (осаждать Сент-Квентин), хотя она 'не приняла эту новость молча', и просит продать овец, и расплатиться с работниками, потому что 'милорд настаивал на этом так, словно его жизнь от этого зависит'. Письмо написано в августе 1557 года, хотя некоторые историки, по словам Криса Скидмора, пытаются датировать его годом 1560, и использовать это доказательством того, что Дадли красовался около королевы, забросив жену.

Скидмор прав, потому что именно в 1557 году Роберт и Эми стали владельцами земель в Норфолке, но положение осложнялось тем, что у них не было там дома. Вернее, у них вообще не было дома. Дом родителей Эми перешел к сыну ее матери от первого брака, потому что, в свое время, Джон Робсар предпочел поселиться в поместье жены (ее первого мужа, если точнее), а не восстанавливать руины, которые получил по наследству он сам.

Путаницы добавляет то, что письмо написано в 'поместье Уильяма Хайда'. Миссис Одингселл, одна из дам Эми, была сестрой некоего Уильяма Хайда из Денчворта, расположенного недалеко от Камнора, в котором Эми погибла. Отсюда вывод о дате письма. На самом же деле, Эми жила в 1557 году в поместье Уильяма Хайда из Хертфордшира. Доказательства несомненны, начиная с того, что почтенный джентльмен назвал одну из своих дочек необычным именем Дадли, назначил Роберта Дадли своим душеприказчиком, и заканчивая дорожными записями аж от 1559 года, когда Роберт ездил к жене, и явно направлялся в Хердфоршир, останавливаясь по пути в городах, ведущих именно туда.

Сам Роберт жил в Лондоне в доме, принадлежащем жене своего брата Генри. Эми бывала в Лондоне (где она покупала наряды и драгоценности), Роберт - в Хердфоршире, и нет никаких доказательств того, что их семейная жизнь не была обычной жизнью людей их круга. Кроме того, что детей так и не было. Не было вообще ничего, даже неудачных беременностей.

При осаде Сент-Квентина Генри Дадли погиб, а Роберт с Амбруазом покрыли себя славой. Мэри, в знак сочувствия потере в семье, немедленно сняла запрет на наследование ими имущества их отца, и финансовый кошмар, в котором Роберт жил последние годы, закончился. Опять же, восстановление в правах наследства не означало, что перед Робертом распахнулась некая сокровищница, наполненная серебром и золотом. Это были, опять же, владения, которыми надо было управлять, и которые надо было содержать. Но под них можно было занимать живые деньги, что Роберт и делал, расплачиваясь со старыми обязательствами.

В 1558 Роберт явно мечтает о доме, где будет все, чему полагается быть в родном гнезде - мебель, ткани, книги и картины, удобства, и вокруг лес и 'вода', но в его письме тому же Джону Флавердью есть интересная фраза: 'Если я собираюсь жить в этой стране...' Не подумывал ли Дадли отправиться в Испанию? Во всяком случае, с некоторыми испанскими придворными, входившими в свиту Филиппа, он был дружен вплоть до обмена портретами.

О том, как Роберт Дадли стал главным конюшим королевы Элизабет.

Смерть Мэри и коронация ее сестры изменили всё. Из бумаг того же Сесила видно, что тот хотел на место главного конюшего Питера Кэрью, родственника дорогого приятеля Николаса Трогмортона. Но Элизабет просто распорядилась, чтобы это место занял Дадли. Это можно рассматривать, как признание наследственного права на должность: старший брат Роберта, Джон, был главным конюшим при Эдварде VI. Только вот не было при Тюдорах никакого наследственного права на должности при дворе, было только право быть представленным ко двору, и все начинали на общих основаниях.

А должность главного конюшего, несмотря на незамысловатое название, была должностью пятого по рангу придворного при королевской особе. А уж то, что в данном случае королевская особа была женского рода, делало подходящие мужчинам должности еще более значимыми. Ведь мужчины не могли входить в персонал внутренних покоев.

В обязанности главного конюшего входили организация чудовищных по масштабу Прогрессов, управление королевскими конюшнями с персоналом, оплата которого обходилась казне в 1132 фунта, закупка лошадей, наблюдение за лечением лошадей, улучшение породы, организация спортивных состязаний и прочее в этом роде. Главный конюший всегда сопровождал коронованную особу, когда та передвигалась верхом, и место Дадли было в процессии сразу за королевой, как только процессия покидала пределы Лондона. Главный конюший был обязан также подсаживать королеву на лошадь и помогать ей спешиваться.

Остается открытым вопросом, почему королева назначила на эту должность именно Дадли? Дадли, который вполне спокойно трудился над своей карьерой при дворе ее сестры, с которой, предполагается, у Элизабет были отвратительные отношения. На основании чего Фериа, еще до смерти Мэри, прикинул безошибочно, кто войдет в ближний круг новой королевы, и включил в число этих людей Дадли? Почему Фериа написал, что Елизавета уверена, что Дадли ради нее пожертвует жизнью, если понадобится? Откуда была эта уверенность?

Число возможных вариантов ограничено. Единственное, что объединяет во взрослой жизни Элизабет и Дадли (до ее коронации) - это то, что Эми Робсар жила по соседству с Хатфилдом, который был резиденцией принцессы. Есть полуисторический рассказ о том, что в 1557 году Дадли дал Элизабет, по-соседски, 200 фунтов, когда та была совершенно без денег. Скидмор подвергает сомнению только сумму. Дадли действительно не мог дать 200 фунтов, потому что таких денег у него просто не было. Достаточно хорошо известно, какие именно суммы денег и у кого он получал под заклад унаследованных земель, и на что они тратились.

Но Скидмор не подвергает сомнению то, что Елизавета, якобы, прозябала в бедности. Даже профессор-историк-бестселлерщик Филиппа Грегори пишет о 'крошечном хозяйстве принцессы'. Крошечное, как бы не так.

Дэвид Старки неплохо прошелся по этим предположениям в своей книге о жизни принцессы до коронации. Он напоминает, что Элизабет была одной из крупнейших землевладельцев в стране, если не самой крупной - папенька, Большой Гарри, оделил обеих дочек огромным доходом в 10 000 фунтов годовых, а ведь Елизавета еще и прикупала, и обменивала владения. И вопрос о ее содержании и закреплении за ней определенных земель был решен еще при Эдуарде. Напомню, со своей стороны, что Елизавета оплачивала свое содержание и содержание своих стражей в Вудстоке, а уж описание ее эскорта при въезде в Лондон на Рождество 1556 года и вовсе поражает воображение. Бедной Лизой эта принцесса была только однажды в жизни, сразу после смерти своей матери, когда о ней при дворе просто забыли. Или предпочли забыть. К счастью, Мэри не забыла, и привезла сводную сестру с собой во дворец, как только разрешились ее собственные проблемы с отцом.

Но вот то, что Елизавета и чета Дадли встречались в 1557 году, как соседи - это более, чем вероятно. Эми жила обычной жизнью женщины из дворянской семьи, то есть управляла хозяйством, ходила в церковь, помогала бедным, но в ее жизни не было того, что отнимало обычно у других женщин массу времени - беременостей, родов, заботы о детях. И дорогие наряды она явно покупала в Лондоне не для того, чтобы пройти из дома по тропинке в церковь. Наверняка она встречалась с соседкой. Почерк Эми говорит о том, что она получила классическое образование. Обороты в ее письмах правильные, буквы выписаны каллиграфично. Могли же две молодые, образованные женщины по-соседски общаться?

Это неплохо складывается с моей личной версией того, что отношения между Елизаветой и Мэри не были такими, как это принято считать. Если обе сестры работали над спокойным переходом власти к Елизавете, чье право на трон не считалось бесспорным, то кто лучше Дадли мог служить курьером? Как показало будущее, он был совершенно бесподобен в искусстве создавать себе репутацию постозвона, под прикрытием которой тащил на своих плечах тяжелейшую заботу о безопасности страны и королевы. То, что сэр Роберт посещал жену, вряд ли вызывало у кого-то подозрения. А уж мест для передачи устных писем в деревне хватало. Опять же, люди сэра Роберта, привозящие его супруге деньги и подарки, могли передавать и информацию, и распоряжения.

То есть, Елизавета могла назначить Дадли главным конюшим и верить в его абсолютную надежность потому, что он года два мог уже выполнять для нее непростую работу в игре, где на кону стояли судьба королевства, не меньше. И во всем этом плотно участвовала Эми Робсар. Во всяком случае, нет причины, по которой она не участвовала бы.

И, наконец, еще один вариант. Абсолютно все отмечают, что с Дадли королева была не такой, как с другими. Он умел заставить ее смеяться. Они постоянно обменивались шутками, которые совершенно не казались смешными окружающим, потому что они не понимали их смысла. Известен случай, когда Елизавета публично обняла и поцеловала Дадли. Они дурачились, подначивали друг друга, давали забавные прозвища окружающим в своей переписке. А они постоянно переписывались, когда не были вместе, даже когда были в ссоре. И так продолжалось годами, десятилетиями.

Влюбленные? Я бы сказала, друзья детства. Только дружба, начавшая в детстве, дает такую степень близости, а не тайком разделяемая постель. Судите сами: 'Вот видишь, дорогуша, какими серьезными материями я тебе докучаю... Эта жертва не принесет тебе профита, не добавит тебе здоровья, и не продлит твою жизнь, но...'. Это обращение любовника? Или подданного? Нет, это тон близкого друга. Интересно, что его кличка в этой переписке была ОО - 'мои глаза' для Елизаветы. Она действительно действовала через Дадли там, где не могла действовать сама.

Так или иначе, но назначение главным конюшим решило многие проблемы Дадли. Теперь у него были апартаменты во дворце, прислуга, четыре лошади со снаряжением, и 400 фунтов в год за работу. И он любил эту работу! Из его писем Елизавете понятно, что он находился в Лондоне только потому, что это было необходимо. А это действительно было необходимо в тот непростой год, когда решалась судьбы и королевства, и королевы.

О подранках

Роберта Дадли и королеву Элизабет объединяло еще кое-что. Возможно, это было самым серьезным моментом в их альянсе. Моментом, на котором строились их необычно глубокое взаимопонимание и забота друг о друге. Они оба были подранками. Всю свою жизнь Элизабет прожила под неясной, ледяной тенью обстоятельств смерти ее матери. Люди, которые знали, что Анна Болейн была казнена по чисто политическим соображениям, вымерли. Новые поколения помнили только официальные обвинения: распутство и инцест. Для сплетников и недоброжелателей королева была дочерью шлюхи. А Роберт Дадли - сыном и внуком изменников, закончивших свои дни на плахе.

Элизабет заказала в 1574 году кольцо с секретом, портретом своей матери, но никогда не вспоминала об Анне Болейн публично. Роберт Дадли немедленно выкупил копию акта парламента 1558 года, снимающего клеймо предательства с его рода, но тоже никогда им не размахивал. Они оба сделали эти шаги чисто для себя. Не знаю, помогли ли эти капли бальзама их раненым душам.

С того самого момента, как Роберт Дадли был возведен в чин главного конюшего, он не жалел ни сил, ни средств для восстановления доброго имени своей семьи. Ведь падение герцога Нортумберленда-Дадли отразилось на судьбах десятков, если не сотен людей. Многие старые служащие дома Дадли прозябали в откровенной бедности, карьера других закончилась крахом. И Роберт, с самого 1558 года, восстанавливал справедливость по отношению к невинно пострадавшим.

В апреле 1559 года сэр Джеймс Крофт просил его за вдову какого-то джентльмена, которому покровительствовал отец Роберта. Леди Джоан Пойнтс просила за своего нынешнего слугу, который когда-то служил отцу Роберта, и теперь нуждался в услуге. Лорд Эвре хотел восстановления в должности, которую он занимал при отце Роберта. Сэр Томас Корнуоллис, который в свое время отправил семейство Дадли в Тауэр, сидел под домашним арестом, и просил Роберта о помощи. Прошения шли со всех сторон. И Роберт помогал всем. Слал деньги, проталкивал по инстанциям прошения, даже попросил за Корнуоллиса, которому позволили удалиться в одно из его поместий на пенсию.

Одни его ненавидели за эту деятельность, другие уважали. Главным врагом Роберта Дадли в те времена был герцог Норфолк - последний герцог елизаветинской Англии. А вот кузен (или, все-таки, брат?) Елизаветы, граф Хансдон, человек не склонный к дипломатической вежливости даже по отношению к королеве, всегда писал Роберту Дадли удивительно мягкие для него, уважительные письма. И он был не единственным. Многие лорды понимали, что Роберт - добрый человек, стремящийся помочь тем, кто в помощи нуждается, и заверяли его, что любая его просьба будет воспринята ими с желанием ее выполнить. По иронии судьбы, тот же Роберт Дадли в 1570 году будет делать все возможное, чтобы спасти шкуру того, кто его ненавидел в 1559-м: герцога Норфолка. Просто из человеческой жалости к этому павлину.

Элизабет, конечно, знала, какими словами разбрасываются и в ее адрес, и в адрес Дадли, и по поводу ее и Дадли. То, что она сделала Роберта Дадли кавалером ордена Подвязки одновременно с герцогом Норфолком, 23 апреля 1559 года, было лучшим ответом для одних и увесистой оплеухой для других. Для начала, среди членов ордена Дадли уже были: отец Роберта, Джон, и его дядя, Эндрю. Просто тех, кто объявлялся изменником, из ордена исключали. И теперь Роберт, получая орден, получал и моральную реабилитацию своему роду.

Позже Норфолк бил себя кулаком в грудь, что чуть не отказался от представления, но он, конечно, лгал. В те времена не было высшей чести в королевстве, как принадлежать к кавалерам ордена. За два века, со времен короля Эдварда III, членами ордена стали всего 342 человека. Это теперь орденство обесценилось, и только в одном 2008 году членами ордена стали около тысячи никому не известных людей, а тогда подобные вещи считались, практически, сертификатом чести и безупречности.

Сам орден для Дадли делал королевский ювелир Джон Эверард за 70 фунтов, и Дадли изображен на всех своих портретах с этим орденом.

Конечно, и тогда, и сейчас люди, оказывающие услугу, ожидают, что, в свою очередь, услугу окажут и им. Не был исключением и Роберт Дадли. Нет, он не ожидал, что старуха, некогда бывшая кормилицей его отца (по ее утверждению), может быть ему чем-то полезна. Но дело было в репутации, в репутации человека, заботящегося о своих. А нужные связи сэр Роберт завязывал, устраивая на службу сыновей знати, новое поколение, от которого в будущем можно и ожидать работающей системы связей. Сын графа Ормонда получил должность помощника конюха в королевских конюшнях, туда же был устроен сын вдовы лорда Дарси. Лорд Стаффорд благодарил Роберта за то, что тот взял к себе на службу сына лорда.

Были у Дадли и свои собственные доверенные лица, через которых он вел дела: Томас Блонт, Уильям Хайд, Ричард Верней, Энтони Форстер. Годы финансового голода сделали Роберта своим в коммерческих кварталах Лондона. Интересно, что те люди, у которых он занимал деньги в тяжелые времена, стали его партнерами по бизнесу, когда дела Роберта наладились. Похоже, тот применял свои таланты математика и человека, разбирающегося в экономике, не без профита для себя и своих компаньонов.

В должности главного конюшего Роберт был просто перегружен работой. Ему нравилось работать непосредственно с животными, но главный конюший - это придворный титул, а место придворного было именно при дворе королевы, и рядом с королевой. Надо было быть своим на теннисном корте, за игорным столом, на танцах, на праздничных турнирах. Турниры, надо сказать, ему самому надо было еще и устраивать. За организацию коронации Елизаветы отвечал сэр Роберт, за организацию охот - он же, не говоря уже о чудовищно трудоемком процессе подготовки и организации Прогрессов. Это он составлял расписание, лично осматривал места, где Прогресс будет останавливаться, подготавливал заранее охоты, обеспечивал лошадей и оборудование.

Неудивительно, что за весь 1559 год Роберт выбрался к жене только однажды, в конце марта, и вернулся в Лондон ровно через 2 недели.

Кое-что о путешествиях Эми Робсар

В самом деле, почему Эми сидела в деревне? Оказывается, не сидела. Крис Скидмор взялся за определение местонахождений Эми Робсар через записи расходов в бумагах Дадли. То, что муж не оставлял ее без денег и подарков - это понятно. Но расходы включают, и в количестве, расходы на ее переезды. Для начала, Роберт отправил Эми вглубь страны буквально в первые дни смены режима. Времена были тревожными, и зачем Эми сорвалась с места - неясно, к сожалению. Если бы мы знали, многое о загадочной жизни этой женщины стало бы более понятным. Во всяком случае, то, что Дадли обеспечил безопасность жены на момент конкретного перехода власти в Елизавете, говорит о том, что Эми и Элизабет были связаны какими-то политическими делами, и об этом знали. Как только состоялась коронация, Эми вернулась на старое место, в поместье м-ра Хайда. Но уже 6 июня она покинула поместье навсегда, отправившись в Лондон.

Это был массивный переезд, для которого понадобилось 12 лошадей. И местом назначения был Кимбервелл, дом, принадлежавший ее матери в Лондоне. Интересно, что Роберт жил не там. Он по-прежнему жил на Грейсчерч, хотя практически - во дворце. Туда Эми и отправилась на время, пока Кимбервелл приводили в порядок. Только Роберта в Лондоне уже не было - он был в Виндзоре.

Ездила Эми по стране и до переезда в Лондон: в какой-то момент она была в Саффолке. Все это очень странно, потому что рапорты послов упорно утверждают, что Эми тяжело болела. И почему муж не встретил ее в Лондоне, если он нашел время съездить в Кью, который ему подарила Елизавета? Правда, в Кью он ездил смотреть пьесу, которую приготовила его группа актеров, так что причина была, можно сказать, служебная. Дадли стал одним из первых патронов театра в стране, и это было отнюдь не просто титулом. Актеры ездили по стране, и делом патрона было организовать им право проезда через графства, где они намеревались давать представления, и убедиться, что спектакли проходят на уровне.

Причина могла быть в том, что в апреле-мае болел сам Роберт, подхвативший четырехдневную лихорадку - мерзкую болезнь, укладывающую больного в постель каждый четвертый день, нередко со смертельным исходом. Дадли удалось выжить, но осложнения лихорадка оставила.

Вот вернувшись из Виндзора, Роберт устроился, наконец, вместе с женой на Грейсчерч, на целых 2 недели. А потом ему надо было ехать с Прогрессом. Не осталась дома и Эми. Она поехала... в Варвикшир. Туда, куда ее мужа назначили Лейтенантом, туда, где у семьи Дадли были крепкие местные связи. Сам Роберт был более, чем заинтересован 'укорениться' там, как он выразился. Осенью того же года он пытался выкупить некоторые земли у представителя другой линии Дадли, но тот продавать отказался. Роберт не растерялся, и купил место коннетабля в Варвик Кастл. Эми жила тогда в Комптон Верней, и в июле сэр Кейв, который делил с Дадли должность Лейтенанта, представляет сослуживцу некоего способного Ричарда Вернея, которого вполне можно назначить на ответственный пост.

Сделав дело (ведь Верней был компаньоном Дадли в деловых операциях, на самом-то деле), Эми переезжает снова. На этот раз, в Камнор Плейс в Беркшире, где находился еще один компаньон Роберта, Форстер. Туда муж послал голубой шелк, вельветовую шляпу, украшенную золотым шитьем, седло для верховой езды и очки для чтения. В Камнор Плейс Эми осталась на следующие 9 месяцев. С Робертом они больше никогда не увиделись.

Как бы ни повернулась история, активные переезды Эми Робсар полностью опровергают теорию/слухи о том, что леди была смертельно больна. Ничто также не указывает на то, что у супругов были плохие отношения. Они жили так же, как десятки супружеских пар, в которых муж был занят при дворе. И все-таки, частые миграции Эми более, чем нетипичны для того времени. То ли Эми вела от имени мужа его дела, то ли пара искала место, где можно было бы начать строить гнездо, то ли Эми была тайно занята в более серьезных политических делах. Но не болезнь и не враждебность королевы держали Эми Робсар вдалеке от Лондона.

Могла быть еще одна причина: Эми была в одной игре с мужем и королевой, целью которой было заморочить голову тем, кто жаждал поскорее выдать Элизабет замуж. В этом случае, ей просто нельзя было быть при дворе.

Впрочем, есть еще одна причина. Придворная жизнь - это не то, что заботливый муж хотел бы для своей жены. Ведь и супруга Сесила, надо сказать, при дворе никогда не появлялась, и многие, многие жены придворных самого высокого ранга. Но это не вызывало ни подозрений, ни нареканий.

О том, как Эми Робсар оказалась в Камнор Плейс

В 1559 году Роберт Дадли получил от королевы должность коннетабля Виндзор Кастл, что вызвало новую волну ненависти к нему со стороны придворных снобов. Дело в том, что делать в этой должности ничего было не надо, машина обслуживания замка крутилась исправно. А вот доходы такая синекура приносила немалые. Ведь Елизавета прекрасно понимала, что у Роберта нет уровня дохода, позволяющего ему вести тот образ жизни, который ему был по должности положен. Вот она и помогала, как могла. В качестве бонуса имея удовольствие наблюдать перекошенные лица 'старых' ноблей.

Разумеется, герцог Норфолк не смог промолчать, и устроил банальную сцену. Интересно, что Крис Скидмор утверждает, что результатом такого выплеска эмоций стала ссылка Норфолка на север. Хотя, на самом деле, герцог гордо удалился в свои владения потому, что не желал участвовать в шотландской авантюре с осадой Лейта. Потом, оценив шансы на успех заново, он примкнул к военным действиям. Так что Норфолк не был отправлен прочь, он отправился заниматься своими прямыми обязанностями, что делать он, кстати, умел.

Камнор Плейс был в 1330-х летней резиденцией аббатов Абингдона, красивейшее место. После роспуска монастырей и перепродажи растащенного придворными имущества, его купил некий Джордж Оуэн, и сдал Форстерам. Нынешнее поколение Форстеров арендовало Камнор Плейс у Уильяма Оуэна. Камнор Плейс был гигантским замкнутым прямоугольником по форме, и при Форстерах он служил домом сразу нескольким семьям. В первую очередь, им самим. Покои Эми находились и в западной, и в северной части прямоугольника, объединяемые длинной галереей. Одно крыло дома полностью занимала вдова Джорджа Оуэна.

Эми, переехавшая в Камнор Плейс, была уже не той юной дамой, которая просила родственника продать шерсть по цене, которую он хотел бы для себя. Ее штат очень вырос, согласно изменению статуса ее мужа. И, поскольку Энтони Форстер был деловым компаньоном Роберта Дадли, Эми была центром небольшого кружка местных дворян. Менее, чем за год, она заказала у портного 14 (!) новых нарядов. Но интереснее всего ее последний заказ, сделанный в самом конце августа. Эми требует, чтобы ее модист изменил покрой воротника одного из платьев 'как можно скорее', и спешно доставил бы готовое платье с курьером в Камнор.

Эми в делах со своими нарядами имела прямую выгоду от того, что ее расторопный муж занимался и гардеробом королевы тоже. Не всем, конечно, потому что это не входило в его обязанности, но у него были достаточно хорошие связи во Фландрии и Испании, еще с прежних дней, которые позволяли обеспечивать королеву товаром дефицитным в виду своей необычности. Например, 'шелковые штаны', как их тогда называли - прабабушки нынешних леггинсов. Учитывая страсть королевы к спорту и верховой езде (и ее больные почки), такие 'штаны' были не роскошью, а почти необходимостью. И Роберт быстро ухватился за новинку, заказывая белье королеве. В заказах он не забывал и о жене. Правда, подобная разворотливость создавала Дадли новых врагов: покупка белья и прочих предметов туалета расценивалась действием интимного характера. Что можно понять. И в наши дни люди не остались бы равнодушными к ситуации, в которой, скажем, начальник отдела закупает эксклюзивные лифчики для генерального директора - дамы.

Забавно, что, одновременно с заказами белья и каких-то особых сорочек для королевы, в том же письме сэр Роберт заказывал во Фландрии пушки и порох. Вот и ответ на то, как сэру Грешему удалось, в свое время, организовать там займы и закупить оружие вопреки всем запретам официальным властей. Связи всегда были сильнее административной власти.

Мы никогда не узнаем, для чего торопилась получить свое последнее платье Эми Робсар. Явно, что-то должно было произойти, что-то готовилось. Что-то, чего ожидал еще в 1559 году и сам Роберт Дадли: 'через год у меня все будет по-другому'.

'Умерла или почти умерла'

После того, как испанский посол де Квадра присоединился в Виндзоре к Прогрессу, у него состоялся с Сесилем примечательный разговор. Именно тогда государственный секретарь вылил на посла поток сожалений и причитаний по поводу поведения королевы. И жалоб на Дадли с его прихвостнями, которые 'собираются убить жену сэра Роберта, и распространяют слухи, что она больна, хотя, напротив, она чувствует себя прекрасно'. На следующий день посол встретил королеву, которая была верхом, откуда-то возвращаясь, и нервно бросила послу, что 'жена милорда Роберта умерла или почти умерла', и попросила никому об этом не говорить. Хотя, прибыв во дворец, объявила об этом всем придворным.

Посол прибыл в Виндзор 6 сентября. Разговор с Сесилем мог состояться или сразу в этот день, или на следующий. Королева объявила ему о смерти Эми 8 сентября. Выходит, что Сесил знал о том, что Эми умрет, за день до того, как ее нашли мертвой? Вряд ли. По-моему, Сесил просто повторил сплетни, циркулирующие в посольской переписке еще прошлым летом. Именно послы спекулировали, и о том, что Дадли планирует убийство жены, и о том, что у Эми рак груди, что она умирает, и поэтому королева не спешит с замужеством. Как только Роберт Дадли станет вдовцом, королева выйдет за него. И вполне очевидно, что спекуляции послов были именно сплетнями, потому что умирающая женщина не мотается по городам и расхлябанным весям Англии, и умирающей жене не посылают седло для верховой езды, модную шляпу и нижние 'шелковые штаны' для той же верховой езды.

Что касается причитаний Сесила, то это дело еще более темное, чем сама смерть Эми. Он был царедворцем, пережившим непростые времена правлений Эдуарда и Мэри. Он умел выживать в любых обстоятельствах, и он умел держать язык за зубами. И он не имел никакой причины топить свою госпожу, объявляя ее главному сплетнику Европы женщиной, потерявшей остатки мозгов и достоинство царственной женщины. Выплеск эмоций? Попытка предотвратить опасность католического брака? Но Сесил был горячим сторонником имперского брака...

Уж не рассматривал ли многомудрый государственный секретарь втихую план замены неудобной королевы на более сговорчивого короля? Ведь претенденты были, причем, из твердых протестантов. Не готовил ли он для себя оправдание? Да, шла явная борьба за власть. Но не с Дадли, а с самой королевой, которая твердо решила показать своему государственному секретарю, кто именно в доме хозяин. Что касается Дадли и Сесила, то они всегда были и оставались в очевидной для всех оппозиции друг к другу, но... Но они прекрасно срабатывались вместе, вот в чем дело. И именно Сесил поспешил к Дадли в самые темные для того дни, чтобы его утешить. И именно Дадли поддерживал Сесила в опаснейшие для того дни после казни Марии Стюарт.

С другой стороны, в 1560 году все были совершенно уверены в том, что замужество Елизаветы - нечто само собой разумеющееся. Похоже, Сесил достаточно долго не знал, что королева и не собиралась никогда замуж. Почти наверняка он искренне подозревал Дадли в планах женитьбы на королеве, и перспектива его справедливо ужасала, потому что лорды не приняли бы Дадли в качестве консорта. Я не уверена, что Сесил смог когда-либо понять, что противостояние ему королевы, которое он постоянно ощущал, не является результатом влияния Дадли 'с прихвостнями', а исходит именно от нее, желающей править суверенно. Но они были необходимы друг другу, все трое, и прекрасно об этом знали.

Поэтому поведение Сесила, описанное в рапорте де Квадры, настолько не поддается никакому логическому объяснению. Не мог ли г-н посол просто выдумать весь разговор? Ведь он и в дальнейшем невольно дезинформировал своего короля, принимая желаемое за действительное и подтасовывая информацию под свои умозаключения.

Первой реакцией Роберта на известие о смерти Эми была паника. Внешняя реакция. Потому что о его чувствах никаких свидетельств, разумеется, не осталось. Как выяснилось, Дадли был не так уж иммунен к тому, что о нем говорили. Еще в 1559 году, когда началось его возвышение, он с горечью писал о циркулирующих о нем и королеве сплетнях тем, с кем он считал возможным делиться переживаниями - прелатам-протестантам, которые знали его душу. Епископ Ворчестерский, Эдвин Санди, утешал Роберта: 'пусть злые языки болтают'. И теперь, когда Эми нашли мертвой, Дадли в отчаянии писал Томасу Блонту о том, что он не сможет защитить себя от злобных наветов, если обстоятельства смерти Эми не будут расследованы основательно и беспристрастно.

Как она умерла?

Томас Блонт уже знал о случившемся, и уже был в пути, когда с ним пересекся гонец сэра Роберта. Он подтвердил, что собирается убедиться, что делом полиция занимается компетентно, и подобрать в жюри присяжных людей уважаемых и беспристрастных, чьи суждения и выводы нельзя будет потом подвергнуть сомнению. Но, первым делом, Блонт завернул в ближайший к Камнору паб.

То, что говорят посетители паба, думают обитатели деревни, это аксиома. Но только в данном случае никаких потрясающих теорий Блант в кабаке не услышал. Люди были совершенно уверены, что леди оступилась и упала с лестницы. Зато он узнал о странных событиях, предшествующих трагедии. О том, что Эми отослала всех прочь, желая остаться одна.

Блонт был заинтригован. Следующим, кого он расспросил, был Боус, который присутствовал в Камноре, когда было обнаружено тело Эми. Боус был одним из служащих Дадли, и как раз направлялся со всей возможной скоростью в Виндзор с рапортом.

Боус успел уже опросить всех свидетелей. Он подтвердил, что Эми отправила всех своих служащих прочь, и решительно пресекла поползновения почтенной вдовицы остаться при ней. Он также выяснил, что Эми очень разозлили возражения, которых она не ожидала. Более того, Эми солгала, отвечая на вопрос миссис Одингселл, кто составит ей компанию после обеда. Она назвала миссис Оуэн, которая, как выяснилось позже, и знать не знала ни о чем подобном.

Прибыв в Камнор, Блонт вызвал для разговора служанку Эми, Пикто, которая была при своей госпоже давным-давно и очень ее любила. И вот та Блонта озадачила, сказав, что не верит, что несчастье, приключившееся с ее госпожой, было результатом чьих-то, или ее самой, действий. Блонт был ошарашен. Ее самой? Пикто испугалась, попыталась отнекиваться, но, в конце концов, пролепетала, что слышала, как ее госпожа, во время молитвы, просила 'освободить ее из этой безнадежности'. Блонт стал расспрашивать других обитателей Камнор Плейс о душевном состоянии Эми. И отрапортовал Дадли, что 'то, что я слышал, заставляет меня думать, что у миледи были странные мысли. Расскажу при встрече'.

Отправляя Блонта в Камнор, Дадли не знал, как производится судебное расследование в случае неожиданной смерти. Очевидно, не знал этого и Блонт. А система к тому времени уже сработала, как и полагалось.

Согласно процедуре, первый, нашедший тело, сообщал об этом коронеру. И обязанностью коронера было немедленно прибыть, день или ночь. Перед тем, как начать осмотр тела, коронер отдавал приказ бейлифу собрать жюри присяжных из 12 мужчин старше 12 лет на определенный день - не позже, чем через три дня после происшествия. После этого коронер начинал осмотр тела.

Членов жюри утверждал сам коронер, они все клялись перед ним на Библии, что будут правдивы во всех вопросах. После этого, и коронер, и жюри начинали вместе доскональный осмотр полностью обнаженного тела, в поисках повреждений, от ран до простых синяков. Найденные повреждения замерялись и подробно описывались. Собственно, процедура вовсю работала еще в 1342 года - сохранилось описание осмотра тела женщины в Оксфордшире, которая умерла от естественных причин, но муж которой, поговаривали, ее бил. Делом жюри было установить, не послужили ли побои причиной смерти, прямо или косвенно. Оказалось, что сплетни были просто сплетнями.

Точно так же проходило расследование смерти Эми. Первым делом было установить, была ли смерть насильственной, естественной, или в результате несчастного случая. Кстати, при дознании был обязан присутствовать и владелец помещения, в котором смерть произошла. Судя по рапорту Блонта, коронер свое дело знал. И состав жюри был вполне подходящий: достойные, здравомыслящие сельские джентльмены. Больше всего Блонту понравилось то, что некоторые из них были известны своим враждебным отношением к Энтони Форстеру, арендатору Камнор Плейс. По мнению Блонта, это гарантировало то, что они будут землю носом рыть, не упуская ни одной детали.

Дадли, со свойственной ему логичностью и вниманием к деталям, вызвал в Камнор также и сводных братьев Эми, Джона Апельярда и Артура Робсара. По его мнению, они, как братья его жены, должны были быть в курсе происходящего, потому что он-то знает, что будут говорить люди, если хоть к чему-то можно будет прицепиться.

Судя по переписке Блонта и Дадли, Роберт сначала автоматически подумал, что произошел несчастный случай. Но вскоре он явно начал подозревать, что его жену убили. Он просит Блонта скопировать абсолютно все детали осмотра тела Эми, и выслать ему. Через пару дней после смерти Эми, Роберт покинул двор и удалился в Кью. Для него начались период траура и подготовка похорон жены. Хорошо, что его не было при дворе. Елизавета объявила официальный траур по Эми, и со всех углов слышалось шипение, что для жены сэра Роберта это слишком большая честь. Действительно, жест был более чем нетипичным, учитывая, что при дворе Эми Робсар просто никто не знал.

Вскоре Роберт получил новое письмо от Блонта, в котором тот пишет, что члены жюри присяжных не обсуждают деталей расследования, но он слышал от слуг слухи, что ничего, указывающего на убийство, ими не найдено, 'к великому сожалению некоторых из них, прости меня Бог'. Вскоре председатель жюри присяжных отправил вдовцу официальное письмо, что они пришли к выводу: несчастный случай. Но Дадли, поблагодарив жюри и коронера, снова написал Блонту, что просит о втором, неофициальном расследовании, в котором будут участвовать и братья Эми, и те ее друзья, которые пожелают.

Леди Эми похоронили 22 сентября в Оксфорде, после того, как расследование было закончено и вердикт вынесен. Похороны прошли по высшему разряду, разумеется. Жизнь могла вернуться в свою колею, Роберт мог вернуться ко двору, но он хотел знать, что же произошло в Камнор Плейс. Слишком много неясных моментов оставалось в тени.

Роковые лестницы

Согласно заключению жюри присяжных, Эми Робсар умерла в результате перелома шеи, упав с лестницы. Других повреждений на ее теле обнаружено не было. Крис Скидмор приводит детальнейшее расследование статистики несчастных случаев на лестницах, происходящих уже в наши дни. Насколько он смог выяснить, смертность в результате падения с лестниц занимает в статистике смертей в результате несчастных случаев второе место, сразу после автокатастроф. В 1986 году в неотложках США оказывали помощь 1,46 миллионам жертв несчастных случаев на лестницах, 6 200 из которых умерли. В случае именно падений с лестниц, было зарегистрировано 4 000 смертельных исхода из 46 000 случаев госпитализаций.

Интересно, что третья часть несчастных случаев на лестницах происходит на первой ступеньке, 25% - на второй, и 12% - на третьей. Причем, самыми опасными оказались лестницы, имеющие менее 10 ступеней. Причина, по всей вероятности, в том, что люди очень невнимательны на коротеньких лестницах. Второй причиной является изменение баланса человеческого тела при подъеме по лестнице: на первых ступеньках он только ищется. Но возможно ли, чтобы женщина сломала себе шею, упав с лестницы, и не получила решительно никаких других повреждений? Даже головной убор аккуратно остался непотревоженным. Оказывается, у 46 % пациентов, повредивших себе позвоночник, упав с лестницы, отсутствуют раны на лице и на голове.

То есть, в вердикте жюри нет ничего странного или подозрительного. Вероятно, они решили не разбираться в том, почему Эми вела себя в тот день так странно. Ведь жюри состояло из мужчин, которые могли быть убеждены, что женщины всегда ведут себя странно. Но может быть, что жюри не стало копать в этом направлении совершенно сознательно. Уже через несколько недель после смерти Эми, сэр Николас Трогмортон писал своему приятелю Томасу Чемберлену о сплетнях, касающихся смерти жены Роберта Дадли. Сам Трогмортон не верил, что сэр Роберт убил свою жену. Старый сплетник собрал все комментарии знакомых, которые признавали: Роберт смертью Эми был потрясен. Но Трогмортон предложил более коварную версию, так хорошо подходящую к истории о заброшенной жене и скандальной любви. Он утверждал, что Эми покончила с собой.

Это было серьезно. Самоубийство в те времена рассматривалось убийством. Да, убийством себя, со всеми вытекающими из этого факта наказаниями. По уголовному праву, самоубийц лишали их состояния. Всё, от булавок до недвижимости, переходило в собственность короны. Никаких похорон, никаких церковных обрядов, никакого траура. Когда, позднее, Сесил писал в своих заметках, что Роберт Дадли 'обесчещен смертью своей жены', он, вероятнее всего, намекал именно на версию самоубийства.

Но человек, планирующий самоубийство, не будет торопить портного с переделкой воротника. Не говоря о том, что Эми была женщиной верующей. Нет, она никогда бы решилась стать убийцей, невозможная мысль. Женщина ее круга, желающая умереть, молилась бы, чтобы Бог окончил ее жизненный путь. Если только не была хронически больна. Ведь любой физической болезни сопутствуют изменения психические. И ученые, люди въедливые, решили проверить слухи, ходящие в 1559 году - не была ли Эми в самом деле смертельно больна, если уж послы спекулировали на тему, что Роберт и Элизабет только ожидают смерти Эми, чтобы пожениться.
Д-р Ин Айрд предположил, что Эми не сломала шею, упав с лестницы, а упала с лестницы потому, что ее шея спонтанно сломалась. Это возможно при костных заболеваниях, ослабляющих и размягчающих кости, когда простое мускульное усилие может вызвать перелом. Но есть еще одна болезнь, вызывающая спонтанный перелом шеи - рак груди. Сейчас известно, что раковые клетки, в этом случае, распространяются наиболее агрессивно именно в позвоночник. И в посольской переписке действительно указывается точно, что Эми имела опухоль в одной груди. Против этой теории говорят седло, присланное жене сэром Робертом, и сам тот факт, что больной с пораженными раком костями не то что не побежит по лестницы, а вообще вряд ли ходить будет.

Результатом рака может быть еще одна болезнь, гиперкальцимия - 'вымывание' кальция из костей в кровь. В здоровом организме, избыток кальция удаляется из крови через почки. При гиперкальцимии, кальция выбрасывается в кровь столько, что почки справиться с таким количеством не могут. Не очень редкое состояние: около 10-20% больных раком страдают гиперкальцимией, и особенно часто она сопутствует именно раку груди. Первые симптомы - усталость, замешательство, далее - возбудимость, спонтанная потеря баланса, внезапные потери сознания.

Симпатично было бы думать, что Эми упала с лестницы, внезапно потеряв сознание, и в теорию укладывается ее вспышка гнева на миссис Одингселл. Но как же быть, в таком случае, с выводом Томаса Блонта, о котором он пишет Роберту Дадли: 'то, что я слышал, заставляет меня думать, что у миледи были странные мысли. Расскажу при встрече'?

Крис Скидмор отодвинул все теории, связанные с болезнью и самоубийством, и стал искать первоисточник, считавшийся потерянным: результаты осмотра тела Эми, рапорт коронера. И он его нашел! Нашел в очевидном месте, в отчетах Национальных Архивов в Кью, среди отчетов Королевского суда. Просто отчет был заархивирован не в 1560 году, а в 1561, когда Королевский суд вынес окончательный вердикт, подтвердивший заключение жюри присяжных. Проформа, но проформа, запутавшая историков на 450 лет.

В заключении жюри говорится, что на теле Эми Робсар не было никаких повреждений. Рапорт коронера описывает две глубокие раны на ее голове. В рапорте употребляется термин 'dyntes'. Скидмор доказательно утверждает, что в тюдоровские времена этот термин употреблялся для описания рубленых ран, нанесенных, обычно, мечом в битве. И это были глубокие раны! Одна в половину дюйма глубиной, и другая - в два дюйма. Причем, никаких следов на руках, которые говорили бы о том, что женщина пыталась при падении как-то смягчить 'приземление'. Это очень необычно. Не говоря о том, что должны были остаться синяки на ногах и боках. Но нет. Решительно ничего, кроме двух ран на голове и сломанной шеи.

Жизнь продолжается, интриги - тоже.

Роберт Дадли вернулся ко двору очень быстро. Эми похоронили 22 сентября, а уже 1 октября Роберт заказывает себе новые наряды. Но траур он носил до апреля. Возвращение Дадли было громким - в буквальном смысле слова: его появление отметили звуками фанфар. И только двое придворных посмели не снять шляпы, когда сэр Роберт шел к трону королевы под фанфары. Вскоре все пошло по-старому, и о происшедшей трагедии старались не вспоминать. Но кое-что изменилось.

Кто-то услышал, как Елизавета убеждала кого-то, что сэр Роберт обладает слишком хорошим характером и высоким положением при дворе для того, чтобы сводить старые счеты. Обычно эти слова списывают на то, что королева пыталась успокоить ноблей, предавших старшего Дадли, относительно того, что Роберт будет им мстить за отца, если королева возьмет его в мужья. Не согласна. Учитывая последующие чудные события, развернувшиеся вокруг сводного брата Эми Робсар, речь шла именно о том, чтобы прекратить интриги вокруг самого сэра Роберта.

Сам Роберт стал еще более внимателен к людям, хотя он и до этого окружающими не пренебрегал. И он начал выигрывать сердца даже тех, кто изначально его ненавидел и боялся. Очень примечательный факт: уже в 1560 году английский посол в Шотландии, Рэндольф, пишет Дадли о Марии Стюарт, о том, что они с Елизаветой - потомки одной крови, похожи друг на друга, и тот, кто любит одну, должен любить и другую. Странное письмо, не так ли? Если рассматривать его отдельно, то да. Но оно, как мне кажется, указывает на целый клубок интриг и планов, которые получат кульминацией скандально известное предложение Елизаветы Марии взять в мужья и соправители Дадли, в обмен на признание ее прав на наследование английской короны. Похоже, причем, что Дадли никогда не был расположен к этому плану, и скверно относился к Марии еще тогда, когда та была женой французского дофина.

Одновременно сплотилась и оппозиция. Центром ее был Арунделл, мечтавший о женитьбе на Елизавете, и рассматривающий Роберта своим злейшим соперником. К Арунделлу примкнули граф Пемброк, маркиз Нортхемптон и лорд Рич. В тот момент и зарубежные послы, и английские крестьяне были уверены, что королева вот-вот объявит о своей свадьбе со своим главным конюшим. Сесил именно в этот момент был подозрительно невидим и среди сторонников, и среди противников идеи. Роль активного противника взял на себя друг государственного секретаря - английский посол во Франции, сэр Николас Трогмортон.

Скорее всего, это была стратегия в духе Сесила. Все, включая королеву и Дадли, знали, что главный секретарь видит пути развития Англии совсем по-другому, чем главный конюший. И, поскольку решения принимала, все-таки, королева, Сесилу очень хотелось нейтрализовать своего противника. Николас же Трогмортон, как все знали, Робертом Дадли чуть ли не восхищался, хотя политически был к нему в оппозиции.

Упрощая: 'старики' видели возможность только в альянсе Англии с какой-то другой державой через брак королевы. С королем, они считали, агрессивные и жадные соседи будут считаться больше, чем с молодой королевой, имеющей огромное пятно на происхождении и, соответственно, правах на титул королевы. В общем, саму Елизавету они и в грош не ставили, она была для них только фигурой на шахматной доске, которую они хотели бы передвигать по собственному усмотрению.

'Молодежь', предводителем которой был Дадли, стояла за независимую Англию во главе с независимой королевой. Кто спорит, в 1559 -1560 годах Англия была слаба и уязвима. Но эти молодые люди имели неплохое представление о том, как сделать ее сильной и влиятельной. И правы были именно они, как показало время. А пока королева начала многоходовую игру с Испанией, которая довольно быстро стала настолько запутанной, что самые искушенные интриганы довольно потеряли понимание того, что, собственно, происходит. Ролью Елизаветы было обеспечение дорогого для страны времени, в чем она преуспела. Ролью Дадли и тех дворян, которых он вокруг себя собрал, было вооружение страны, обеспечение безопасности королевы, и поиск новых способов ведения войны.

'Его там не было'

Как ни странно, до конца ноября 1560 года ни Елизавета, ни Дадли словно и не подозревали о том, как выглядят их отношения в глазах посторонних. Причиной переоценки послужили слова Марии Стюарт о том, что 'королева Англии выйдет замуж за своего конюха!'. Что касается Роберта, то его, возможно, обозлило именно то, что его назвали конюхом. Это было настолько серьезным оскорблением, что служащий Трогмортона, Роберт Джонс, прибывший с рапортом о скандальном выпаде Марии, не посмел повторить эту фразу непосредственно Дадли. Только тот уже все знал, дословно. Всё, что он хотел - услышать подтверждение.

А вот Елизавету должен был подготовить выслушать Джонса сам Сесил. Как оказалось, предосторожности были излишни. Королева приняла Джонса, но на нее его рапорт не произвел решительно никакого впечатления. Она даже спросила, зачем он примчался из Париже в Лондон для того, чтобы повторять старые сплетни? Подобное говорилось и раньше. Она не намерена задумываться над абсурдными выводами, у нее есть более серьезные объекты для раздумий.

Джонс продолжал настаивать, что теперь кое-что изменилось. Жена сэра Роберта умерла при подозрительных обстоятельствах, и по всей Европе строятся гипотезы о причастности к этому самого Дадли, потому что никто не сомневается, что он метит в короли, и что королева довольно охотно его в этой роли увидит.

И вот здесь Елизавета посланца Трогмортона просто в шок ввела. Она сказала, что 'когда на жену сэра Роберта напали, его там не было, он был при дворе'. И добавила, что происшедшее с Эми 'не затрагивает ни его честности, ни ее чести'. Джонс добросовестно отписался своему патрону, зашифровав именно эти фразы. Что, собственно, королева ему сказала? О каком нападении на Эми Робсар она упомянула, если вердикт был 'несчастный случай'? Вторая фраза была более понятна: в ней королева отметает подозрения, что Эми могла покончить с собой, и утверждает, что Дадли не в чем себя упрекнуть.

В ноябре 1560 года при дворе королевы Елизаветы вряд ли нашелся бы хоть один придворный, который не сплетничал бы о том, что теперь-то королева точно выйдет замуж за своего фаворита. Просочились слухи, сначала неопределенные, что она собирается сделать его графом или герцогом. Потом - вполне определенные, что Дадли станет графом Лейчестером. Дадли, мечтающий о возрождении династии (к тому времени было уже понятно, что его единственный выживший брат, Амбруаз, останется бездетным), рассматривал возможность выкупить у кузена Дадли Кастл. Замок, находившийся во владении семьи Саттонов, был в свое время выкуплен его отцом, но потом, после конфискации имущества, возвращен королевой Мэри снова Саттонам.

Пэры разделились. Часть отчаянно интриговала против того, чтобы представитель опальной семьи занял свое прежнее место среди высшей знати страны, часть стояла за Роберта. Среди последних был и Сесил, что повергло того же Трогмортона в полное изумление. Было от чего! Тот же Сесил приватно просил сэра Николаса подзуживать лордов к протесту. Трогмортон был, конечно, высокомерным интриганом, но ему не откажешь в известной порядочности. Он написал самому Дадли.

Сэр Николас был озабочен тем, что теперь, когда король Франциск II умер, и Мария Стюарт осталась вдовой, многие хотели бы видеть ее на престоле Англии. Что означало, что Елизавету усиленно пытались представить особой недостойного королевы поведения. В тот момент Мария позиционировалась образцом добродетели, и это, вместе с ее чистым, безупречным происхождением, делало ее привлекательной для всех, кто был недоволен положением дел в Англии.

Трогмортон писал Дадли, что брак - это политический шаг, делающий королевство сильнее, объединяющий династии, и приводит некоторые примеры из истории Габсбургов. Он не высказался прямо, что сэр Роберт этому шагу мешает самим своим существованием, но для опытного придворного (а Роберт был опытным придворным, несмотря на молодость) посыл был так же понятен, как если бы он был написан черным по белому: отступи, и дай возможность выдать королеву замуж.

Для Елизаветы опасность ее положения стала очевидной благодаря тому, что один из ее потенциальных, но не слишком активных женихов, герцог Голштейнский, тоже написал ей очень честное письмо. Он просто объяснил, какой вред ее международной репутации наносится сплетнями о ней и Дадли, и что из этого последует, если она не примет меры, и быстро. Елизавета, конечно, знала, что о ней сплетничают, и наверняка этого ожидала, потому что какое-то объяснение ее явному нежеланию выходить замуж окружающие должны были придумать. Но, кажется, она не понимала, чем ей эти сплетни грозят. Ведь туман напускался именно потому, что она не хотела потерять корону какому-то там соправителю, которого будут уважать только потому, что он - мужчина. А теперь выходило, что корона, все-таки, не очень плотно сидит на ее кудрях, потому что ее имя связывают с неправильным мужчиной.

Конечно, она срочно отписала герцогу, заклиная его не верить сплетням, но нужно было сделать более громкий жест. И она его сделала. При помощи ножа, которым публично раскроила уже готовые документы сэра Роберта на получение графства. Враги Дадли ликовали. Сесил ехидно писал Трогмортону, что 'милорд Роберт чувствует больше страха, чем надежды'. Уж не Сесил ли надоумил герцога Голштинского?

Дальше - больше. Перед Рождеством 1560 года умер старый интриган, управляющий когда-то делами Елизаветы - Томас Перри. Умер он в хорошей административной должности, хотя цену сэру Томасу Елизавета знала лучше, чем кто бы то ни было. Но он был ее человеком, членом того тесного кружка, который называли валлийской мафией при дворе Тюдоров. И его связывали с Дадли какие-то таинственные дела, уходящие корнями в прошлое. Хотя Дадли он не любил. Сэра Роберта вообще в этом кружке не любили, но Елизавета в своем курятнике порядок навела быстро. Просто отставила супруга своей воспитательницы, Кэт Эшли, от двора (а ведь сэр Джон Эшли был кузеном маменьки королевы!). И пришлось Кэт молить сэра Роберта о помощи, извиняться и извиваться. Как известно, Дадли не любил отказывать, и через шесть недель теплая компания снова была в сборе. Только вот нападать на Роберта они больше не смели. А теперь должность Перри отдали Сесилу, и 'валлийская мафия' ликовала.

Хитромудрый государственный секретарь почувствовал себя победителем. А еще сердце грела должность, позволявшая ему, наконец, стать богатым человеком. Теперь надо было сделать так, чтобы сэр Николас Трогмортон резко прекратил распускать сплетни, потому что своего Сесил добился: конкурент за влияние на королеву был посрамлен и уничтожен. И Сесил даже мизинчика в этой истории не замарал. Но только вот Сесил оказался не единственным, кто попросил Трогмортона заткнуть фонтан злословия. Сэр Генри Киллигрю, дипломат и хороший знакомый Трогмортона, предупредил его, что Елизавета прекрасно знает о деятельности своего после в Париже, и все, кто к сэру Николасу близок, почувствовали на собственной шкуре тяжесть королевского неудовольствия. 'Ты плывешь против течения', - пишет Киллигрю Трогмортону.

В самом деле, события в Шотландии всколыхнули в англичанах такую национальную гордость, что внезапно приходские священники начали проповедовать своей пастве, что чужого им в короли не надо. Свои есть. И вообще начался интересный сдвиг в сторону признания Роберта Дадли в качестве вполне приемлемого мужа для королевы. Сдвиг, подкрепленный авторитетом Филиппа Испанского. Результатом было то, что сэр Роберт занял свое место рядом с королевой, и никто уже не пытался оспаривать, что он имеет на это право. Свалить, конечно, пытались, как же без этого, но уже аккуратно и без криков.

А титул графа Лейчестера Роберт получил, но королева и без всякого титула ввела его в состав своего совета. Эта парочка снова всех обставила, хотя я не думаю, что Роберт просто ухмылялся на злословие. Стоила его роль ему изрядно, но был ли у него уже выбор? Выбора не было. Не было ни у него, ни у Елизаветы, ни у Сесила, в конце концов. Они могли только или победить вместе, или погибнуть вместе. Так и сложился этот странный союз таких разных людей, к которым позднее присоединился сэр Фрэнсис Уолсингем.

О пределах терпения

Апрель 1562 года ознаменовался парадоксальным собранием кавалеров Ордена Подвязки, на котором они, во главе с Норфолком (!), написали петицию королеве, чтобы она вышла замуж за Дадли. Возражали только Арунделл, сам ищущий руки Елизаветы, да маркиз Нортхемптон. Королева ответила, что 'лорд Роберт заслуживает править хоть всем миром, и является прекрасным выбором', но на данный момент вопрос о своем замужестве она рассматривать не собирается. А в октябре Елизавета подхватила оспу.

Широко известно, что королева, считающая, что она умирает, заклинала свой совет назначить именно Дадли Лордом Протектором королевства. Менее широко известно, что выздоравливающая королева общалась со своим советом исключительно через Дадли, по своеобразной причине: только ему она не стеснялась показываться с распухшим и воспаленным лицом оспенного больного.

К 1565 году всем стало более или менее ясно, что сэр Роберт используется королевой в качестве щита между ее независимым правлением и замужеством. Шотландец Мелвилл выразил это так: 'Я понимаю Вас: выйдя замуж, вы станете просто королевой, тогда как сейчас вы и королева, и король'. И все-таки, пляски женихов вокруг Елизаветы не прекращались, что ей не было неприятно. Более того, в перерывах между флиртом с послами женихов она ухитрялась флиртовать с некоторыми англичанами.

Например, появился около нее сэр Томас Хенедж, которому она стала оказывать подчеркнутое внимание. Принято считать, что Дадли безумно взревновал и стал проводить время с Летицией Ноллис, одной из признанных красавиц двора королевы. Только не сходится эта версия, потому что Дадли с Хенеджем был достаточно дружен, и они остались друзьями. Скорее всего, дела обстояли совсем наоборот: с Хенеджем флиртовали потому, что сэр Роберт с удовольствием крутил роман с хорошенькой Летис. То, что Елизавета была в бешенстве, свидетельствуют многочисленные рапорты послов. Она довольно резко нападала на Роберта (он, разумеется, уже стал графом Лейчестером) и публично, и в приватных беседах. Не думая о том, что и у ее старого друга есть свой предел терпения.

Летис была хорошим выбором. Во-первых, она была красивее Елизаветы, ярче, при том, что обе женщины были очень похожи. Бабушкой Летис была незабвенная Мэри Болейн, но характером она, кажется, пошла в Анну Болейн. Тот же быстрый ум, ирония, острый язык и талант к флирту. Во-вторых, она была чуть ли не на 10 лет моложе Елизаветы. И, наконец, она была замужней дамой, знающей толк не только в платоническом флирте. Даже последствий этой связи можно было не бояться: Летис была беременна третьим ребенком, своим первым сыном, которого нахально назвала Робертом. Взбаламутив отношения Роберта и Елизаветы, красотка вернулась в резиденцию супруга, Вальтера Девероса.

Свое отношение к поведению вышедшего из меридиана официального фаворита Елизавета выразила в стихах:

No crooked leg, no bleared eye,

No part deformed out of kind,

Nor yet so ugly half can be

As is the inward, suspicious mind

(Your loving mistress Elizabeth R)

Лично у меня создалось впечатление, что к 1565 году Роберт Дадли устал от своей придворной роли. Он не мог не знать, какую реакцию вызовет его откровенная связь с Летис у королевы, не терпящей соперничества. Он пытался уехать с посольством во Францию, куда королева его не отпустила. И, наконец, ему удалось вырваться из Лондона поздней осенью, когда заболела его сестра, леди Катрин Гастингс, графиня Хантингдон.

Причина его желания отдалиться от двора понятна. Его королева научилась править, положение Англии выглядело достаточно стабильным. Старший из выживших Дадли, Амбруаз, стал графом Варвиком еще в 1561 году - факт, проскочивший мимо внимания придворных, радующихся тому, что Роберт Дадли не стал в том году графом Лейчестером. Снова Дадли стал графом Варвиком, честь семьи была восстановлена. Самому Роберту исполнилось 33 года. Он хотел осесть на месте, основать семью, продлить династию.

Почти семь лет он стоял между Елизаветой и посягательствами на ее свободу - задача не из легких. Семь лет его ненавидели, проклинали, ему угрожали, его пытались смешать с грязью. Семь лет он был терпелив с умной, ироничной, гордой и неблагодарной женщиной, приводившей окружающих в отчаяние своей манерой рассуждать вслух, что воспринималось неспособностью принять решение, если не банальной бестолковостью. Он ее утешал, он ее поддерживал, развлекал прекрасными праздниками, он, собственно, создал имидж будущей Глорианы и блестящего двора. Он заботился о ее здоровье, о ее нервах, о ее способности заниматься государственными делами и ладить с людьми, с которыми ей ладить не хотелось.

Теперь ему хотелось своей жизни. Как выяснилось, это оказалось задачей более сложной, чем всё, что он уже пережил, включая Тауэр.

Отсутствие сэра Роберта при дворе не осталось незамеченным. С королевой они расстались, недовольные друг другом, что тоже не осталось незамеченным. Отъезд Роберта породил не меньше сплетен, чем его постоянное присутствие возле Елизаветы. О чем только не болтали по европейским дворам. Сесил не успевал писать уверения, что все слухи - это ложь, ложь и ложь. А что могли подумать послы, глядя на похудевшую до скелетообразного состояния королеву, жадно слушающую ядовитые замечания в адрес своего друга - своего жениха в глазах многих, чего там.

Власть меняет людей. Время меняет их еще сильнее. За семь лет на троне Англии Елизавета привыкла к тому, что ее желаниям подчиняются даже те, кто подчиняться им не хочет. Отъезд Дадли стал для нее шоком. В октябре 1565 она храбрилась. В начале мая 1566 она сдалась, отправив Роберту письмо, вложенное в письмо Николаса Трогмортона, в котором тот настаивал на возвращении Дадли в Лондон. Трогмортону Роберт ответил, королеве - нет. Просто передал ей через сэра Николаса благодарность за то, что она обеспокоилась написать ему собственноручно. Зато когда он, все-таки, Елизавете написал, она не выпускала его письмо из рук три дня, то радуясь, то печалясь. Во всяком случае, так говорилось в посольской переписке.

Долг есть долг

Роберту пришлось вернуться, ведь в Шотландии закрутились события вокруг Марии Стюарт, Риччио и Дарнли, да и парламент английский собирался. Как член королевского совета, Дадли просто не мог на нем не присутствовать. И как же он на этом парламенте поприсутствовал! Дадли всем дал четко понять, что роль ширмы для королевы в ее брачных делах он играть больше не будет. К величайшему возмущению Елизаветы, он примкнул к петиции: замуж! Тогда всем петиционерам досталось, но Дадли - больше всех. Тем не менее, он только бледнел и упрямо повторял, что готов умереть ради нее, но затягивать с объявлением наследника или замужеством больше нельзя.

Правда, лично для Дадли ничего не изменилось в плане симпатий и антипатий при дворе. Тот же Норфолк был горячим сторонником брака королевы с эрцгерцогом, тогда как Дадли стоял за французский брак. Вооруженные сторонники обеих партий трясли на улицах Лондона дубинками, Сесил заламывал руки, а Елизавета проклинала и того, и другого. И тут Роберт слег. Кажется, именно с того момента его здоровье стало прихрамывать регулярно. Это заставило королеву задуматься о том, что именно произошло, и о своем поведении. Она, все-таки, была очень умной женщиной. В конце концов, до нее дошло, что ее лорды действовали из патриотических побуждений, хотя 'что касается меня, я не боюсь смерти; мы все смертны. Хоть я и женщина, моя храбрость соответствует моему титулу, как храбрость моего отца ему соответствовала. Я - ваша коронованная королева. Вы никогда не сможете заставить меня сделать что-либо принуждением. Слава Богу, я одарена такими качествами, что даже если меня изгонят из моего королевства в одной нижней юбке, я смогу выжить в любом месте христианского мира'. И ведь смогла бы.

Я, я, я... Возможно, Король-Солнце первым сформулировал тезис 'Государство - это Я', но он явно имел сестру по духу в лице Елизаветы. Но, опять же, был ли у нее выбор? Королева хотела править единовластно и суверенно, но престол кому-то передавать когда-нибудь ей все равно пришлось бы. Назначь она преемника - тот начал бы торопиться заграбастать корону поскорее. Отказаться назначить преемника - сделать страну уязвимой, да еще в условиях разделенной на католиков и протестантов знати и бюрократии. Выйди она замуж - с ней тут же перестали бы считаться. В этом смысле, брак с кем-то из собственных подданных, с тем же Дадли, был бы для нее идеальным выходом. Ее папенька давно понял, что такой брак намного менее проблематичен и исключает вмешательство в дела домашние всяких сложных международных интересов. Но когда происхождение и право на корону самой королевы под большим вопросом, такой брак стал бы источником постоянных беспорядков в королевстве, и заговоров против 'узурпаторов' извне. Только и оставалось, что тянуть время и надеяться, что дела как-то устроятся.

На этом, собственно, и закончился определенный этап в отношениях королевы Елизаветы и Роберта Дадли. Действительно ли он метил в короли, как верили многие его современники? Если учесть амбициозный склад характера, свойственный некоторым членам его семьи, то вполне может быть. Но, с другой стороны, его братья Амбруаз и Генри были вполне вменяемы в этом плане. То есть, амбиции были, но вполне на положенном по чину уровне. Да что там, даже папаша-Дадли был скорее оппортунистом, нежели узурпатором. При малолетнем короле Эдди совет стал такой лавочкой, что твердая рука там была нужна. Если бы Эдуард остался жив, он бы им всем показал, задатки были, кстати, но с малолеткой не считались. Так что Джон Дадли взял то, что было бесхозным на тот момент - разумную исполнительную власть. А потом у него появился реальный шанс сделать сына королем Англии. Какой нормальный нобль от этого отказался бы?

Был ли Роберт оппортунистом? Наверняка. Они все были, кто делал карьеру при дворе, в политике и на войне. Те, у кого амбиций не было, сидели тихо в своих замках и управляли своим имуществом. У Дадли был, все-таки, реальный шанс жениться на королеве, даже если она действительно уже в детстве решила замуж не выходить. Ведь, сложись по-другому, за Томаса Сеймура она наверняка бы вышла. Причем, мы-то оперируем только фактами протоколов относительно характера отношений красавчика Тома и юной Элизабет, но ее современники ЗНАЛИ, как там обстояли дела. Роберт уж точно знал, он тогда был в непосредственной близости к месту событий. Так что Елизаветино 'не выйду замуж' у него были все основания считать просто словами.

Что касается амбиций других членов поредевшего семейства, одна из сестер Роберта, Мэри, была замужем за Генри Сидни, карьера которого прошла, в основном, в Ирландии. Она дружила с Елизаветой, когда они все были молоды, но, в конце концов, разочаровалась в королеве настолько, что покинула двор в конце 1570-х. А ведь они с мужем рассчитывали только на то, что к ним будут с уважением относиться за многолетнюю службу, за которую скупая королева им не платила.

Другая сестра, Катрин, вышла замуж совсем молодой за Генри Гастингса, который, конечно, принадлежал по крови к дому Плантагенетов, но тоже в амбициях не заходил дальше нормального служащего лорда. А у самой Катрин амбиции, если они были, нашли выход в своеобразной работе всей жизни: она занималась образованием женщин. Вот она как раз подружилась с королевой, когда та состарилась, а в молодости Катрин Елизавету недолюбливала за то, что та недостаточно отличала Генри Гастингса чисто из ревности к происхождению, хотя он служил ей верно.

Так что сложно сказать, как далеко заходили амбиции самого Роберта. Судя по его поведению, не дальше, чем, как он считал, заслуживает имя Дадли. Уж больно достойно он себя вел, уж больно ответственным был.

Странная история Джона Аппельярда

Начало 1567 года прошло под знаком скандала вокруг Марии Стюарт и ее брака с Босуэллом. Казалось бы, какое отношение к этому имели личные дела графа Лейчестера? Тем не менее, он тоже обнаружил себя в центре скандала, связанного со смертью его жены, Эми Робсар. Почти семь лет прошло с того мрачного события, вердикт был вынесен и жизнь продолжалась. В деле пытались безуспешно копаться Арунделл с единомышленниками, запрашивали документы, изучали их, и не смогли выжать из рапортов ничего нового. В свое время сэр Роберт отвесил графу немало резких слов по этому поводу, и всё снова затихло. Но, неожиданно, забеспокоился сводный брат Эми, Аппельярд. В свое время он лично присутствовал в Камнор Плейс во время следствия, и никаких замечаний и возражений от него не поступило. Теперь же он написал Дадли, что пришел к выводу: его сестру убили, и, хотя он не подозревает сэра Роберта лично, ему кажется, что тот замял чье-то участие.

Триггером для выплеска послужили деньги. В свое время Дадли занимал и у Аппельярда, за что помогал ему проталкивать определенные коммерческие проекты. Но в какой-то момент братцу Джону показалось мало, и он упрекнул Дадли, что тот недостаточно ему помогает, хотя он, Аппельярд, 'утаил ради графа, что его сестру убили'. Очумевший от такого заявления сэр Роберт снова отправил на разведку Томаса Блонта. Дадли знал своего шурина достаточно хорошо, чтобы понять, что им кто-то манипулирует. Вот Блонт и отправился разузнать, кто участвует в игре.

История, которую услышал от Аппельярда Томас Блонт, годилась бы для романа. Или у самого Блонта был талант романиста, потому что известна она из его письменных показаний.

Джон Аппельярд встретился на реке с таинственным лодочником, лицо которого было спрятано под капюшоном. 'Я не знаком с вами, сэр, а вы не знаете меня, - сказал незнакомец, - но я имею к вам чрезвычайно важное и секретное дело. Если вы поклянетесь секрет сохранить, я продолжу. Если нет - мы расстанемся здесь и сейчас. Но предупреждаю, что в этом деле имеется для вас большая выгода - деньги и влиятельные друзья'.

Аппельярд был несколько испуган, но жадность победила, и он поклялся на Библии, что не выдаст своего собеседника. Тогда таинственный лодочник открыл лицо, и продолжил: 'Мы знаем, что лорд Лейчестер обошелся с вами скверно. Вы прогорели. Если вы присоединитесь к тем, кто кое в чем его обвиняет, у вас не будет недостатка ни в золоте, ни в серебре'. Выяснилось, что некая группа влиятельных людей хочет через Аппельярда обвинить Дадли в смерти его жены, потому что Дадли мешает их планам на брак королевы. Пообещали Аппельярду много: целую тысячу фунтов. Рассказывая эту историю Блонту, Аппельярд утверждал, что ответил лодочнику отказом: сэр Роберт всегда был к нему добр, и их совместные дела отнюдь не так плохи. Так что никакого участия в обвинении своего благодетеля он не примет и денег не возьмет, хотя и подтверждает свою клятву молчать об этом разговоре.

Что ж, испуганный помещик явно пытался себя перед человеком Дадли обелить, потому что письмо-то он обвинительное сэру Роберту прислал. Да и маловероятно, чтобы он сделал этот ход совершенно безвозмездно. Деньги он, скорее всего, взял. Блонт, профи в искусстве допроса, стал своего оппонента дожимать: если ты так предан Дадли, то скажи, кем были люди, предложившие тебе деньги за обвинение? Бедняга Аппельярд не мог и не хотел нарушить клятвы, но придумал неплохой обходной маневр. В один из визитов, Блонт нашел у него некоего Уильями Хаггинса. Сообразив в чем дело, Блонт спросил, рассказывал ли Аппельярд Хаггинсу о своем приключении. Тот подтвердил, что рассказывал. И имена называл? Называл. Более того, он, Хаггинс, не обещал и не клялся хранить эти имена в тайне, так что вот они: милорд Норфолк, лорд Сассекс, Томас Хенедж и другие прочие.

Имена были громкими. Настолько громкими, что отвести интригу небрежным пожатием плеча было никак нельзя. Дадли был в бешенстве. Настолько, что потребовал от шурина встречи, и наорал на него, что сэру Роберту было, в общем-то, несвойственно. Негодяем обозвал, и мошенником, и вообще ситуация была такой, что Блонт пишет в своих заметках: 'если бы они были одни, мой лорд пронзил бы его мечом'. Ну, сэр Роберт предпринял всё, чтобы такого искушения не возникло, встретившись с Аппельярдом на постоялом дворе. И Блонт был, все-таки, поэтом в душе, потому что сэр Роберт наверняка не таскал свой меч с собой - времена были уже не те. Максимум, что грозило его шурину, это побои.

Дадли дал делу официальный ход. Аппельярд был арестован за навет, привезен в Лондон, и заключен в тюрьму Флит до слушания дела в суде. В тот момент сэр Николас Трогмортон писал Дадли: 'ваши доброжелатели помогут вам пережить это испытание'. Сэр Николас в свое время ни одного камня не оставил не перевернутым в деле смерти Эми Робсар, так что он-то был совершенно уверен, что Дадли жену не убивал. И, возможно, понял, почему она была убита, и кем.

В конце мая 1567 года слушание дела началось. Аппельярд отрицал, что он упоминал имена Норфолка и Саффолка, и пытался свести всю историю к коммерческим разногласиям. Свою вину он признал в пространнейшем письме суду от 31 мая, в котором превозносит до небес благородство судей и заявляет о готовности провалиться сквозь землю от стыда. В чем Аппельярд не отступил, так это в своем стремлении пролить свет на смерть сводной сестры. Он попросил суд заслушать показания людей, список которых он суду предоставит, с указанием, почему именно каждый человек в этом списке должен быть допрошен. Увы и ах, данный список до наших дней не дожил. Далее, Аппельярд запросил доклад коронера, чтобы досконально его изучить. Суд удовлетворил его просьбу.

Буквоед Сесил послал Аппельярду свои вопросы, на которые тот должен был ответить письменно: 'Во-первых, где и при каких обстоятельствах вы услышали истории, о которых рассказали милорду Лейчестеру, или имена тех, кто упомянул лорда Норфолка, графа Сассекса и других, кто разжигал дело по поводу смерти жены милорда Лейчестера. Во-вторых, объясните четко, что подвинуло вас использовать разговоры о смерти жены милорда Лейчестера для обвинения кого бы то ни было. И что вы сами думаете о следствии, проведенном жюри присяжных под руководством коронера...'

Подумав пять дней, Аппельярд запросил о снисхождении. Он написал, что полностью удовлетворен тем, как было проведено следствие, и находит выводы присяжных правильными. 6 июня он предстал перед судом Звездной Палаты, который вынес решение: 'Аппельярд, показавший себя злобным негодяем, признал, что он обвинил милорда Лейчестера только по злобе, потому что тот за три года не смог продвинуть его коммерцию. Он обозлился на милорда, и обвинил его по трем пунктам: в убийстве жены, в отсылке лорда Дерби в Шотландию, и в сопротивлении браку королевы. Он просит прощения за все три обвинения'. Аппельярда простили, и он на несколько лет исчез с исторических подмостков.

Следующее упоминание его имени связано с восстанием северных лордов весной 1570 года: это он поднял бунт в Норвиче. Как ни странно, Аппельярда не казнили, а осудили на пожизненное заключение, которое позже заменили на домашний арест. Очевидно, незлопамятный Дадли похлопотал за шурина, обладающего настоящим талантом влипать в неприятности.

Роберт Дадли и Дуглас Шеффилд

О том, что Роберт Дадли не вел жизнь святого отшельника, можно легко догадаться. Первый кавалер при дворе, обходительный красавец, организатор блестящих праздников, фаворит королевы - он был желанной добычей для любой придворной леди. Насколько он пользовался тем, что ему предлагали, слухов ходило много. Например, что он платил своим любовницам за то, чтобы они молчали о связи. Звучит абсурдно, но, учитывая странное отношение Елизаветы к связям и бракам своих придворных, могло быть и правдой. Впрочем, особое место в его жизни заняли всего две женщины - Дуглас Шеффилд и Летис Ноллис. С Дуглас я и начну.

В мае 1573 года сын графа Шрюсбери писал отцу о графе Лейчестере, что 'при дворе есть две сестры, которые давно в него влюблены, и соревнуются, кто любит его лучше'. Этими сестрами были Дуглас (29 лет) и Франсис (20 лет) Говард (Говарды из Эффингема).

Дуглас, которую выбрал Дадли, была уже вдовой. Замуж она вышла в 1560 году, и вновь появилась при дворе в 1568. Неясно, почему она вернулась, ведь муж ее был отнюдь не из бедных рыцарей, и у нее было двое детей от этого брака. Тем не менее, она вернулась практически приживалкой, без регулярного источника дохода. Впрочем, на жизнелюбие Дуглас ее финансовое положение не отразилось, к тому же, она считалась довольно хорошенькой. И судьба ей улыбнулась, послав Роберта Дадли.

Поначалу это была просто связь, причем, Роберт сразу четко обозначил, что эта связь останется тайной и ни к чему серьезному не приведет. Но она привела, и довольно быстро: 7 августа 1574 году Дуглас Шеффилд родила сына. Перед этим она довольно сильно прессовала любовника на предмет брака, но он стоял на своем: он никогда ей ничего не обещал. И прибавляет: 'Ты знаешь, что я давно люблю тебя и симпатизирую тебе. Твоя искренняя и верная восторженность - вот что привязало меня к тебе. Что бы ты ни думала, мои чувства не изменились, они те же, какими были с самого начала'. Более того, Дадли совершенно откровенно пишет Дуглас о ситуации, в которой он оказался, и о том, как она его тяготит: 'если я женюсь, я потеряю Их расположение, так что я предпочту лучше вообще не иметь жены, чем потерять Их, хотя больше всего на свете я хочу оставить после себя детей, потому что я - последний в своей семье'.

Тем не менее, Дадли ни на минуту не колебался, признать или не признать сына. И королева... промолчала. Вряд ли связь Роберта и Дуглас была для нее секретом, собственно. Дуглас продолжала находиться при ней, и ей даже оказывались некоторые милости. В мае, например, королева подарила ей роскошное платье для ее дочери, а ведь баронесса Шеффилд была тогда уже порядком беременна. Есть замечания на уровне слухов, что Елизавета вообще знала всё о похождениях своего фаворита и своих дам, и вообще всю подноготную каждого из своих знакомых - она обожала посплетничать. Это же было так здорово, собрать информацию, а потом презрительно фыркать и подначивать! Тем более, когда речь идет о родне и близких друзьях...

Было решено, что сын Роберта будет воспитываться в семье Дадли, а Дуглас может встречаться с ребенком в любое угодное ей время. Но баронесса вышла замуж в 1579 году за Эдварда Стаффорда, и уехала с ним в Париж. Это была прелюбопытная парочка, они явно нашли друг друга, и в будущем то ли по злобе, то ли по глупости много чего наговорили про Дадли в ситуации, где было бы лучше промолчать, но это уже другая история, потому что в ней есть и шпионаж, и политические интриги на религиозной основе.

История Дуглас и Роберта снова всплыла в 1603 году, когда их сын потребовал для себя титулы графа Лейчестера и графа Варвика по наследственному праву - его матушка заявила, что она и Роберт были женаты еще с 1573 года. Якобы, она сообщила Дадли о беременности, и они тайно поженились в ее доме в Эшере 'где-то между ноябрем и Новым годом'. Дуглас описывает обручальное кольцо, и заявляет, что главным сторонником их брака был... герцог Норфолк. Вряд ли Дуглас в свои 60 была в маразмах, но она, по-видимому, запамятовала, что герцог Норфолк был казнен в 1572 году. Именно поэтому многие историки просто указывают годом предполагаемого брака 1571.

Дуглас представила свидетелей. Некую миссис Эрису, и служанку Магдален Фродшем. Магдален в своих показаниях от всей истории открестилась. Она сказала, что ее нашел человек по имени Друри, который сам написал ее показания и заставил ее их подписать. "'Что они от меня хотят? Я была совсем молоденькой, и ничего не помню!' Миссис Эриса подтвердила, что служанка никакого отношения ни к какой церемонии иметь не может, потому что она даже не была еще в услужении у баронессы Шеффилд на момент рождения ребенка. Дуглас утверждала, что Дадли, узнав о рождении сына, прислал ей письмо с поздравлением, которое подписал 'твой любящий муж'. Миссис Эриса подтвердила, что какое-то письмо Дугдас ей показывала, но никогда не давала в руки. Хотя через месяц она встретила Дадли по дороге в Корнуэлл, и тот спросил: 'Как там моя леди и мой мальчик?'. С другой стороны, миссис Эриса не забыла упомянуть о слезах Дуглас и ее жалобах на коварство графа. Так что дело закрыли, так и не признав права молодого Роберта Дадли на титулы отца и дяди.

Парадокс: после Роберта не осталось прямых наследников от его законного брака, тогда как его незаконный сын прославил имя Дадли в другой стране, и оставил обширное потомство.

Роберт Дадли и Летиция Ноллис

Летиция Ноллис приходилась Елизавете двоюродной племянницей. Официально, ее матушка была результатом брака Мэри Болейн и сэра Уильяма Кэри. Но при дворе судачили, что дети Мэри от этого брака были детьми доброго короля Генри VIII, чем и объясняли сильное сходство между Летис и королевой. Забавно, что бабушкой (по материнской линии) супруга Летиции, Вальтера Девероса, была та самая леди Анна Гастингс, которую любящий брат и разгневанный супруг неудачно прятали от короля в монастыре.

Высказывались предположения, что Летиция подружилась с Елизаветой во время правления короля Эдуарда, у которого ее отец был главным конюшим в 1544 - 1546 годах. Любопытное заявление... Дело в том, что Летис родилась 8 ноября 1543 года. На самом деле, Елизавета дружила с матерью Летис, своей первой кузиной - насколько могли дружить девушки с возрастной разницей в 9 лет. В любом случае, королева свою родню по материнской линии милостями не оставляла. Летиция стала, например, фрейлиной, получающей плату за свою службу.

Брак Летиции с Вальтером Деверосом вряд ли изначально был неудачным. Виконт Херефорд был старше жены на пару лет, красив, родовит и амбитен. Датой их брака кто-то обозначает 1560 год, кто-то - 1562. Во всяком случае, их дочь Пенелопа родилась в январе 1563 года. Вторая дочь, Дороти, родилась через год, и в ноябре 1565 года Летиция родила мужу наследника, Роберта. Да, того самого, ноги которого превозносили потом до небес, и который стал в 1587 году фаворитом Елизаветы. Следующий сын, Вальтер, родился в 1569.

А потом что-то произошло. Возможно, дело было просто в том, что супруг Летиции стал слишком много воевать. Его карьера ясно началась с момента разгрома восстания северных лордов в 1569-м. И с этого года начались неполадки в его семейной жизни. Двое следующих детей умерли в младенчестве, а в 1573 году Вальтер, теперь уже граф Эссекс и кавалер Ордена Подвязки с 1572 года, отбыл в Ирландию на целых три года.

Факт, что Роберт Дадли послал Летиции в подарок дичь (лань) в 1572 году, а в 1574 она охотилась вместе со своей сестрой в лесах Кенилворта, считается доказательством того, что между Летицией и Робертом что-то было уже тогда. Но дело в том, что Кенилворт и Чартли, где жила Летиция, расположены довольно близко друг от друга, и такой обмен любезностями вполне нормален между соседями. Слух о том, что 'граф Лейчестер соблазнил жену графа Эссекса' пошел из испанского посольства. А у испанцев были свои причины в 1575 году чернить Роберта Дадли.

Сэр Вальтер дома долго не пробыл, и уже в 1576 отправился обратно в свою Ирландию. Там он и умер через несколько недель. Скорее всего, граф просто подхватил дизентерию, потому что вместе с ним заболели еще два человека, с которыми он накануне выпивал. Но и сам Эссекс, и недоброжелатели Лейчестера утверждали, что дело не обошлось без яда. Вряд ли, потому что оба собутыльника сэра Вальтера благополучно поправились. И, конечно, было проведено тщательное расследование обстоятельств смерти Эссекса, хотя можно поспорить о том, заявил бы сэр Генри Сидни, женатый на сестре Лейчестера, о чем-то подозрительном, если бы таковое обнаружилось.

Сохранилось несколько писем от 1576 года, относящихся к этой истории. Первое из них написано в августе проповедником Томасом Вудом Амбруазу Дадли. В нем почтенный пастор предупреждает старшего в семье Дадли, что поведение его младшего брата репутации семьи вредит. Амбруаз вежливо ответил, что хотя 'мы все всего лишь плоть и кровь, и слабы по нашей натуре, нуждающейся в исправлении', он надеется, что все сплетни окажутся несостоятельными.

Второе письмо написано Вуду самим Робертом Дадли. 'Я не собираюсь оправдываться за то, что я, как и другие, состою из плоти и крови', - пишет он. 'Кроме того, я нахожусь на самой вершине, где, как мне известно, каждый шаг в сторону выглядит падением. Но я не буду извиняться. Я могу пасть во многих отношениях, и этому будет больше свидетелей, чем у тех, кто, хоть и не являются святыми, менее заметны в своих грехах, более великих, чем мои'. Затем Дадли рассуждает, что только Бог, которому известны все деяния, плохие и хорошие, может вынести свое суждение о человеке. Что касается людей, 'надо быть абсолютным святым, чтобы избежать нападок от ядовитых языков'.

Таким образом, в этой переписке не говорится напрямую, о каких именно грехах сэра Роберта Дадли идет речь. Была ли у него связь с Летис, или не было, доказательств нет ни тому, ни другому. Во всяком случае, замуж за Дадли графиня Эссекс вышла только через 2 года после смерти мужа. Своему другу, лорду Норту, присутствовавшему на тайной церемонии, Роберт в какой-то момент признался, что ничего не хотел в жизни больше, чем жениться на благонравной женщине, с которой он мог бы жить к славе Божьей, с миром в душе, служа Ее Величеству, ради которой он так долго откладывал устройство своей жизни. На вопрос, кого он имеет в виду, Дадли ответил, что подумывает о Летис. Но когда состоялся этот разговор? Явно тогда, когда Летис стала свободной для брака, не раньше же.

Разрешения на брак у королевы граф Лейчестер, конечно, не спросил, потому что не было у него никаких прав, кроме обязанности быть постоянно рядом с королевой. У него не было даже права подлатать свое здоровье. Весной 1578 года он отправился на воды лечить ревматизм, и результат был неплохим, но ему пришлось вернуться в Лондон прежде, чем он долечился. Королева впала в меланхолию, и стала подумывать о браке, 'который для нее неблагоприятен', как выразился сэр Кристофер Хаттон в письме к Лейчестеру. Роберт был готов держать свою приватную жизнь отдельно от придворной, но все тайное становится, в конце концов, явным. Или его делают явным при самых драматических обстоятельствах.

О проблемах критического возраста

Меланхолия Елизаветы объяснялась просто. Ей было 45 лет, и рой потенциальных женихов вокруг ее трона значительно поредел. Уж очень сомнительно было получить от дамы такого возраста наследника, а без наследника ни один иностранный регент на английском троне не удержался бы. Опять же, долгом каждого короля было обеспечить продолжение своей династии, укрепление политических интересов. Потратить годы и усилия ужиться с властной женщиной и влиятельным правительством без результата? Это было бы слишком неблагодарной задачей.

В такой ситуации настойчивость Екатерины Медичи выдать хоть одного из своих сыновей за Елизавету не могла не принести плоды. Алансону, младшему, исполнилось 24 года, и это делало брачные проекты менее абсурдными, хотя королева оставалась дамой вдвое старше. С политической точки зрения, брак с французским принцем дорогого стоил для протестантской страны, на королеву которой Римом была объявлена официальная охота. И еще один немаловажный момент: французы не видели никаких препятствий к тому, чтобы жених сам появился перед предполагаемой невестой.

Бедняжка Елизавета никогда не видела ни одного иностранного принца из тех, чьи послы ее осаждали годами. Филипп не считается. Он, собственно, был просто готов пожертвовать собой во славу империи Габсбургов, если это совершенно необходимо, так что всерьез их брак с Елизаветой никогда не обсуждался. Поэтому появление Алансона не могло не быть триумфальным, даже если бы он был менее очаровательной личностью. Казалось бы, в чем проблема? Ведь советники Елизаветы пытались выдать ее замуж уже пару десятилетий уговорами и угрозами. Почему же практически никто, кроме Сесила, не выказал энтузиазма?

Часть лордов продолжала быть за союз с Габсбургами. Дадли был в ужасе от перспектив возможной беременности королевы, которая, как он был уверен, просто сведет ее в могилу. Сесил писал, что женщины в возрасте Елизаветы и даже старше рожают вполне благополучно. Дадли, то ли более образованный, то ли более осведомленный об особенностях женской анатомии, просто отправился к королеве с прямым вопросом: девица она или женщина? Потому что женщина 45 лет еще имела шанс справиться с первыми родами, но 45-летней девственнице это было бы, при существующем уровне медицины, просто летально. Интересный факт, кстати, доказывающий, что Лейчестер никогда не был любовником Елизаветы.

Прямого ответа от королевы ее фаворит не получил, зато получил достаточно ледяного неудовольствия коронованной женщины. И в начале января 1579 года в Лондоне появился друг и посланник Алансона, Жан де Симьер, барон де Сент-Марк, немедленно получивший от королевы прозвище Мартышка за живость и проказливый нрав. Он стащил у королевы ее носовой платок, где-то раздобыл ее ночной чепчик, и отправил их своему принцу, как любовные трофеи. Лорды практически единогласно осуждали поведение барона, потому что, как они считали, истинные мужчины так себя не ведут, но Елизавета таяла.

А когда королева была в таком настроение, оппозиция ей была более, чем чревата. Сэр Фрэнсис Уолсингем после Варфоломеевской ночи всерьез боялся усиления католиков в Англии, и Дадли, кстати, был вполне серьезен в вопросах веры. Так что пусть Франсуа Алансон и не имел репутации фанатика - оба безопасника знали точно, как отреагируют католики на брак королевы с католиком. Тем не менее, Лейчестер писал сэру Фрэнсису: 'Я рекомендую тебе, насколько возможно, воздержаться от выражения подозрений, что Монсеньор вовсе не без ума от любви к ней'. И снова стресс оказался для Дадли слишком сильным. Он снова заболел, и снова королева двое суток просидела у его постели. Такие 'посиделки' были у них в ходу: когда королева страдала от почечной болезни, или маялась очередным воспалением, вызванным процессом гниения зубов, за руку ее держал дни и ночи сэр Роберт.

Но ничего не изменилось. Паспорт для въезда в страну герцога Алансона был подписан вовремя, и 17 августа 1579 года французский принц прибыл в Гринвич на 12 дней. Подданные королевы об этом ничего, теоретически, не знали - не было никаких формальных торжеств в честь гостей. С другой стороны, французов и не скрывали. Правда, многие лорды королевства подозрительно быстро нашли массу неотложных дел в провинции, и из Лондона уехали, что было плохим знаком. При дворе не было и Дадли, который уехал еще в июле. Некоторые считают это выражением протеста, но, думаю, дело было просто в том, что присутствие фаворита королевы, годами считавшегося ее любовником или женихом, было бы неуместно во время визита жениха настоящего. Более того, он знал, что ему придется эмигрировать, если брак состоится.

Вряд ли Елизавета обратила на это внимание: она влюбилась. Или пришла в восторг, как минимум. Впервые в жизни за ней ухаживал настоящий, равный ей принц, а это, согласитесь, совсем иное дело, чем какие угодно выражения любви словом и делом от собственных подданных. Судя по портретам, оспа отнюдь не деформировала лицо Франсуа, а живость его характера, знание женской психологии и общее харизматическое обаяние не оставили королеву равнодушной. К концу визита герцога, она объявила, что с ее стороны брак не вызывает никаких возражений.

Французский и испанский послы искрились радостью и предвкушением того, что эра еретического засилья в Англии походит к концу. Советники королевы собрались на экстренное заседание. 'Никогда со времен королевы Мэри паписты в этой стране не были так оживлены', - заявил Дадли. И, несомненно, доказал, что он не голословен.

Барон де Сент-Марк, друг и подданный Алансона, узнав об этом, решил пойти с козырной карты. Танцуя с королевой, он шепнул ей на ушко, что ее фаворит и ее двоюродная племянница уже год, как женаты.

Елизавета умела держать лицо. Тем страшнее были ее истерики тогда, когда она могла себе их позволить. Для начала, она запретила Дадли покидать дворец, затем написала приказ о заключение его в Тауэр. Сассекс, не слишком любивший Дадли персонально, не побоялся заметить взбешенной женщине, что даже у королевы нет права посадить в тюрьму человека за то, что он благопристойно женился. Во всяком случае, она могла запретить Дадли показываться при дворе, и уж это она сделала, c 'open and great disgraces delivered from her majesty's mouth', как он написал Сесилу, объясняя, почему не может показаться на очередном заседании.

Елизавету можно понять. Очень унизительно узнать именно таким образом, от постороннего человека, о том, что твой друг, с которым ты общаешься ежедневно, и твоя родственница давно женаты, а ты ни сном, ни духом.

Но был еще один момент, о котором королева промолчала, и молчала, почему-то, целый год. Возможно, она просто не знала, как выпутаться из ситуации, которая, как она была уверена, имела место быть. В 1580, когда лорд Стаффорд, тайно женившийся на Дуглас Шеффилд в 1579, увез ее в Париж, она срочно вызвала его из Франции, и заявила в приватной беседе, что он сделал большую глупость, скрыв от нее свой брак: его жена, Дуглас, замужем за Дадли, что делает и его брак недействительным, и саму Дуглас и Дадли виноватыми в бигамии, не говоря о том, что брак Летис тоже недействителен. По-видимому, именно эта уверенность и стояла за взрывом негодования королевы в 1579 году. Только разговор с самой Дуглас, которая, рыдая, призналась, что верила Дадли слишком сильно для того, чтобы как-то узаконить свои отношения, убедил королеву.

Вот Летис Елизавета действительно возненавидела. Ведь графиня Эссекс дала Роберту все то, что не могла дать ни одна женщина до нее: большую, довольно дружную семью. Пусть дети Летис от первого брака не были Роберту родными, в те времена это большого значения не имело. Дочерей Летис обучала сестра Роберта, старший сын Летис, унаследовавший титул графа Эссекса, относился к Дадли с большим уважением. Не могу утверждать с уверенностью, но, кажется, и сын Дадли от Дуглас Шеффилд тоже жил теперь вместе с отцом и мачехой. А в 1581 у пары родился совместный ребенок. Похоже, что и сама Летис оказалась женщиной не только интересной, но еще и такой, которую можно по-настоящему любить и уважать. Во всяком случае, когда в 1584 годы маленький сын Дадли неожиданно умер после совсем непродолжительной болезни, первым действием Роберта было кинуться домой, бросив все дела, чтобы утешить супругу, хотя и сам нуждался в утешении не меньше, если не больше. В общем, королева перестала быть главной осью, вокруг которой крутилась жизнь Роберта Дадли, и это не могло не изменить их отношений.

'Как тень моя, всегда любовь со мной'

За Алансона, приезжавшего в Лондон еще раз, Елизавете выйти не дали. Дадли продолжал категорически сопротивляться этому союзу из опасения за здоровье королевы, Седлер - считая, что никой беременности по причине возраста невесты не получится, но она превратиться в заброшенную старую жену при муже, только вступающем в лучшие годы, что сделает ее предметом насмешек повсюду. А это ударило бы и по престижу королевства. Остальные выразили готовность рассмотреть желание королевы относительно предмета, и вынести решение во славу достоинства ее и ее королевства. Елизавета сама поняла, что брака с французским католиком ей не простят.

Неизвестно, насколько понял это сам Алансон, потому что переговоры о браке тянулись до самой смерти герцога от лихорадки в 1584 году. К тому моменту они превратились из романса в политику. Во всяком случае, когда он уезжал после второго визита, королева знала, что больше они не увидятся.

'Печалюсь я, но мне мой долг велит

Любовь под маской ненависти скрыть,

Боль затаить, спокойной быть на вид

И слова лишнего не проронить.

Я есмь, и нет меня. В огне я коченею.

Я уж не я, коль быть собой не смею.
Как тень моя, всегда любовь со мной.
Играет в прятки, в руки не идет,

Не отпускает, манит за собой,

Забыть хочу - забвенья не дает.

Коль я жива - любить его должна.

Избавит от любви лишь смерть одна.

О, пощади! О жалости молю.

О, будь добрей или совсем убей!

Пока живу, пока люблю, - скорблю.

Избавь от жизни или от скорбей!

Пошли мне счастье, чтобы жизнь спасти,

Иль дай забвенье в смерти обрести'

('On Monsieur's Departure')

Кому, собственно, написан этот сонет? Алансону, которого она почти не знала? Или, все-таки, упущенным возможностям, олицетворением которых был Роберт Дадли? У нее будут другие фавориты: Уолтер Рейли, Джон Харингтон, даже пасынок Дадли Роберт Деверос. Она не перестанет отличать своего друга финансово, давая ему наиболее престижные в дворцовой иерархии посты, от самого престижного из которых он откажется. Они не прервут переписку. Но легко можно себе представить, как сильно изменились их отношения. Роберт стал семейным человеком, просто служащим на благо королевства и королевы. Елизавета осталась очень одинокой женщиной, сполна заплатив ту цену, которую требует неограниченная и абсолютная власть.

Он умер утром 4 сентября 1588 года. Она, узнав об этом, заперлась в своих покоях на несколько дней, пока двери не выломали по приказу Сесила. Два месяца она была совершенно неадекватна. Не реагировала, не отвечала, не позволяла никому быть рядом, не принимала участия в делах. И никогда, никогда не обсуждала свои чувства ни с кем, даже с теми, в чьих соболезнованиях не было неискренности. Элизабет трансформировалась в Глориану, через сверкающий панцирь которой ни одно искреннее чувство не проникало в сердце.

'Как тень моя, всегда любовь со мной. Играет в прятки, в руки не идет...' О ком ты писала, несчастная женщина, поверившая в то, что королеве пристало любить только принца? 'Я уж не я, коль быть собой не смею'...

О том, как создаются репутации

29 сентября 1584 года сэр Фрэнсис Уолсингем отправил Роберту Дадли встревоженное письмо: 'Мой дорогой милорд, вчера я получил от лорда мэра пакет, в который был вложен клеветнический памфлит, направленный против вашей чести, беспрецедентно злодейский пасквиль'. Речь шла об издании, напечатанном подпольно в Париже или Антверпене, под длиннейшим названием 'The Copy of a Letter Written by a Master of Art of Cambridge to his friend in London, concerning some talk passed of late between two worshipful and grave man about the present state, and some proceedings of the Earl of Leicester and his friends in England'.

В быту книга была названа просто 'Leicester's Commonwealth', и быстро стала бестселлером, выдержавшим многие издания. Как Book of Martyrs Фокса на века погубила репутацию Мэри Тюдор, так и Leicester's Commonwealth на века полностью исказил все, чем был и что делал в своей непростой жизни Роберт Дадли. Постепенно на эти, далеко не объективные, издания стали ссылаться, как на авторитетные источники, и правда, в конце концов, забылась.

Пасквиль заклеймил Дадли как распутника, заговорщика, предателя, убийцу, фальсификатора, отравителя, растлителя и т.д., и т.п. Он настолько личен, что для службы безопасности не составило труда проследить и источник большей части информации, и, с достаточной степенью точности, автора, и даже заказчика.

Разумеется, пасквиль был немедленно запрещен, причем самой высшей инстанцией: самой королевой. Она отчитала администрацию Лондона за то, что под ее носом распространяются подобные издания, и объявила, что содержание пасквиля не имеет ничего общего с правдой, и направлено на подрыв репутации графа.

Но сам Лейчестер на пасквиль практически не отреагировал. У него только что умер сын, что авторы книжонки объявили Божьей карой, и сил реагировать на инсинуации врагов у него не было. Приватно он, конечно, выразил желание шею автору свернуть, но, как координатор службы безопасности, Роберт прекрасно знал, что Leicester's Commonwealth протаскивают даже в Тауэр. 'В наши опасные дни кто может избежать бесстыдных и лживых слухов? Что касается меня, то я верю, что Бог даст мне милость жить в страхе Божьем, быть преданным моему суверену и честным к миру. С этим я переживу любую клевету'.

Племянник графа, Филип Сидни, воспринял появление чернящего его обожаемого дядюшку пасквиля куда как более персонально. Он безмерно уважал Роберта за его службу на благо королевства, за его жертвы во имя этой службы, за то, что он возродил дом Дадли. И оставить деяние злоумышленников безнаказанным он не собирался. Сэр Филип считал, что цель у пасквиля была одна: укусить с такой силой, чтобы уж шрам-то наверняка остался, даже когда сама рана заживет. Он имел свои подозрения относительно авторства, и вызвал пасквилянта на дуэль, полагая, что эта личность к такому вызову безразличной не останется. Напрасно. Вызов остался не принятым.

Уолсингем расследовал дело по своим каналам. Сначала он полагал, что идея возникла в окружении Марии Стюарт и была подхвачена католиками в своих целях. Позднее, когда иезуита Парсонса поймали, выяснилось, что католики только ухватились за шанс охаять убежденного протестанта, каким был Лейчестер, и лично падре только распространял пасквиль. Одному из лучших агентов сэра Фрэнсиса (Томасу Роджерсу) удалось отследить, где в Париже находится склад, содержащий более тысячи экземпляров: в особняке графа Арунделла. Это прояснило все дело.

Чарльз Арунделл был, можно сказать, кровным врагом семейства Дадли, поскольку его отец, сэр Томас Арунделл, был казнен в годы правления короля Эдуарда VI не без содействия отца Роберта Дадли, герцога Нортумберленда. Эта казнь привела к тому, что Чарльз был воспитан среди Говардов, из которых была его мать, и был воспитан католиком. В родне у него был и Эдвард де Вер, граф Оксфорд, и казненный герцог Норфолк, и незабвенная Дуглас Шеффилд. Через Дуглас и была собрана большая часть сплетен и грязи, вошедших в пасквиль как факты.

Помимо старых счетов, были новые камни преткновения. Оксфорд, Арунделл и Сассекс были сторонниками брака Елизаветы с Алансоном. Дадли и Сидни - противниками. Оксфорд выкрутил для себя женитьбу на Анне Сесил, как более старший по титулу, хотя руки девушки искал Сидни. Более того, Оксфорд обращался с женой скверно, что вызывало у Сидни весьма недобрые чувства. И Оксфорд, и Сидни были еще и поэтами, и конкурентами на этой стезе. Стиль друг друга они знали прекрасно, поэтому Сидни не сомневался, что написал пасквиль именно Оксфорд.

Сам Дадли, так мало переживавший относительно пасквиля, пересекся с Оксфордом еще в 1581 году: ему необходимо было выяснить, какие группировки стоят за определенной активностью католического подполья. Неизвестно как, но ему удалось Оксфорда расколоть. Тот признался, что вместе с Арунделлом и Генри Говардом сотрудничал с французскими католиками. Целью их было, не больше и не меньше, повторить Варфоломеевскую ночь в Англии, вырезав протестантов, начиная с королевы. И таки да, Мария Стюарт была активной стороной в этом заговоре.

Дадли выдвинул дело в королевский суд. Арунделл и Говард немедленно укрылись в испанском посольстве, откуда потоки грязи полились уже на Оксфорда. В частности, Арунделл утверждал, что Оксфорд - мужеложец, и что он лично застукал графа и поэта с пажом в компрометирующих обстоятельствах. Затем Арунделл обвинил Оксфорда в планировании убийств протестантов, и многих других грехах, очень схожих с теми, которые перечислялись потом в Leicester's Commonwealth. Тогда, в 1581 году, делу официального хода не дали, решив понаблюдать за фигурантами. Именно таким образом служба безопасности справилась с заговором Трогмортона в 1583 году, но Арунделлу удалось бежать во Францию.

Оксфорд был действительно по уши запутан в появлении пасквиля. Видимо, не мог простить Дадли того, что из-за действий службы безопасности его собственная жизнь и слабости стали всеобщим достоянием. Он лично дал Арунделлу 500 фунтов, чтобы тот собрал доказательства того, что Дадли отравил графа Эссекса и спланировал убийство своей жены Эми в 1560 году. Аренделл же посетил в Париже свою родственницу Дуглас, и сделал из ее слов вывод, что Дадли был на ней женат.

А ведь Уолсингем предупреждал Дуглас и ее мужа, что не стоит им принимать у себя 'кузена' Арунделла. Но Дуглас была зла на Дадли, а у Стаффорда были в деле свои интересы, за которые ему неплохо платили и французы (Генри де Гиз), и испанцы (через Мендозу). Не стоит строго судить Дуглас. Судя по всему, она вовсе не была законченной идиоткой. Если уж Екатерина Медичи перестроили по ее совету устройство двора своего сына-короля, то это о чем-то говорит. Дуглас была не первой и не последней женщиной, решившей, что рождение ребенка превратит доброго любовника в заботливого мужа. По-видимому, то, что получилось в результате, воспринималось ею лично большим позором. И кого она винила? Конечно, коварного любовника. А тут появляется кузен Чарльз, охотно выслушивающий ее сетования.

Со Стаффордом сложнее. Несомненно, ему отчаянно были нужны деньги. Быть послом в Париже было престижно, но дорого, а платить своим служащим Елизавета не считала нужным. Тем не менее, Стаффорд сливал довольно важную информацию испанцам, и давал доступ к посольской корреспонденции французам, а это уже было предательством. Трудно сказать, почему его особенно не беспокоили и даже не наказали позже, после отзыва. То ли Дуглас пожалели, то ли незадачливый Стаффорд использовался Уолсингемом (сам того не зная), как канал тонкой дезинформации.

Таким образом, автором пасквиля Leicester's Commonwealth был граф Оксфорд, информацию собирал по его заказу Чарльз Арунделл, а источником была экс-любовница Дадли Дуглас Шеффилд. Право, стоит ли черпать 'историческую правду' из такого мутного потока?

О том, как создаются версии.

Но Leicester's Commonwealth содержит и другую часть, куда как более благодатную для домыслов и пересудов: как умерла первая жена Роберта Дадли? Более того, за данным пасквилем последовал другой, Letter of Estate, и, в марте 1586 года, третий, Flores Calvinistici. И, поскольку все любят читать и говорить гадости о сильных мира сего, постепенно возникла история о том, как амбитный и безжалостный граф, сын и внук казненных за их злодеяния предателей, убил свою кроткую жену, чтобы стать королем Англии. Так что сводным томом всех трех пасквилей вполне можно считать 'Кенилворт' Вальтера Скотта. О праве художника на вымысел можно спорить бесконечно, но что-то, все-таки, было в смерти Эми Робсар такое, от чего невозможно просто отмахнуться вердиктом 'несчастный случай'.

Существует в Британской библиотеке один любопытный дневник, под названием 'A Journall of Matters of State happened from time to time as well within and without the realm from and before the death of King Edw. the 6th until the yere 1562'. Нашли его только в 1950-х годах. Принадлежал он, скорее всего, Джону Хейлсу, теологу и писателю, помнившему еще Кромвеля, Кранмера и Большого Гарри. В дневнике он довольно много писал о разных слухах, касающихся Дадли, и задумывался, в частности, над вопросами, возникшими после смерти Эми Робсар.

В частности: 'Сэр... Верней был там в тот день, и его видели на ярмарке, где он отчитывал своего человека, которому сказал: ты, негодяй, что околачиваешься здесь? Не мог же я уйти, прежде чем сделал дело? Ну и сделал ты дело? - спросил Верней. Да, сделал.' Сам по себе отрывок достаточно невнятный, но запись содержит и очень аккуратную разметку всех действий Эми в тот день. Итак, имя первое в списке тех, кого обвиняют в смерти Эми Робсар - сэр Верней.

Имя второе, сам Сесил. Можно считать установленным, что слухи о попытках отравления Эми пошли из имперского посольства, такие слухи циркулировали по Лондону уже в 1559 году. Откуда услышал сплетню имперский посол Брюнер - неизвестно, но он поделился им со своим испанским коллегой.

Очень подозрителен разговор между Сесилем и де Квадрой произошел в период между смертью Эми и моментом, когда о ее смерти стало известно. Мне лично этот рапорт де Квадры кажется очень подозрительным, потому что Сесил, в этом предполагаемом разговоре, выставил Елизавету совершенно обезумевшей идиоткой, что абсолютно не было в его интересах. Если только государственный секретарь, полагающий, что находится в опале, не готовил в тайне от всех государственный переворот.

Итак, Сесил, который знал о том, что Эми умерла еще до того, как об этом узнали все остальные - даже Дадли. А если точнее, то за день до смерти Эми. Разговор с де Квадрой состоялся, если г-ну послу верить, 7 сентября (он приехал только 6.09 в Виндзор), а Эми нашли мертвой 8 сентября, во второй половине дня, и королева узнала об этом в тот же день, о чем объявила послу и при дворе. Допустим, что Сесил разговаривал с де Квадрой утром 8 сентября. Эми была еще жива.

Еще интереснее тот факт, что Томас Блонт в большой спешке выехал в Камнор Плейс ДО того, как сэр Роберт узнал о смерти своей жены. Более того, Блонт встретил по дороге Боуса, тоже человека Дадли, который вез известие сэру Роберту. Что делал в Камнор Плейс Боус? Крис Скидмор выдвигает версию, согласно которой Эми убрали с дороги своего лорда чересчур честолюбивые люди Дадли, желающие видеть его мужем королевы, и верящие циркулирующим слухам, что королева и их лорд - любовники. То есть, еще одна версия, третья.

Поведение Елизаветы в истории с Эми Робсар тоже выглядит странно. 'Когда на его жену напали, его там не было', - брякнула она человеку Трогмортона, Роберту Джонсу, в ноябре 1560, когда вердикт 'несчастный случай' был уже вынесен. С чего она взяла, что на Эми напали? Опять же, если верить де Квадре, королева тоже узнала о смерти Эми Робсар раньше, чем Дадли. На несколько часов, но раньше. Выбор слов 'умерла или почти умерла' говорит о том, что человек, который ее информировал, сам доступа в Камнор Плейс не имел. Но донесение королеве было направлено еще до прибытия коронера, это точно.

И, наконец, почтенная вдова Одингселл, которая ни в какую не соглашалась оставить дом, пойдя даже на конфликт со своей леди, но оказалась настолько нелюбопытной, что даже не отложила карты, чтобы взглянуть, что же упало в холле, в пустом практически доме. Трудно поверить, что ей не было любопытно, почему Эми так страстно желает остаться одна. А если ей было любопытно, она не могла не высунуть нос, услышав, наконец, что в холле что-то происходит.

Смерть Эми Робсар, версия первая - люди Дадли.

Итак, сэр Ричард Верней. О нем известно достаточно мало. Родился он приблизительно в 1516 году, то есть был порядком старше Дадли. Семья старая, из Нормандии. Осели в Стаффордшире уже после завоевания Англии, около 1075 года. В 1200-х годах де Вернеи живут в Хертфордшире, в Нортхемптоншире, в следующем веке - в Оксфордшире, и, наконец, Ричард Верней, его четверо братьев и сестра рождаются уже в Варвикшире. В Комптон Верней семья живет где-то с 1418 года. Судя по названиям мест рождений, семья была из сельских джентльменов, живущих со своих поместий, занимающихся коммерцией, служащих на местных должностях.

Известно, что де Вернеи, как и Дадли, были в сильной оппозиции к приходу на трон Мэри Тюдор, известно, что Ричарду Вернею Дадли покровительствовал, продвигая его по службе. Должность лейтенанта-депутата Варвикшира была значительной, и на эту должность Вернея выдвинули вскоре после того, как в Комптон Верней приехала с визитом Эми Робсар. Как только Верней был назначен, Эми уехала.

Сэр Томас Блонт. Дадли обращается к нему в письмах 'мой дорогой кузен'. Не совсем кузен, конечно, родня через прадеда Роберта, Джона Саттона, или, вернее, де Саттона. Вот здесь уже аристократическая линия, и очень интересная. Жена сэра Томаса была из католической семьи, и их младший сын, Кристофер, был отослан для обучения в Лёвен, во Фландрию. Там его обучал не больше и не меньше, чем сам Уильям Аллен, кардинал и человек Марии Стюарт.

Вернувшись в Англию, Кристофер стал в 1584 году главным конюшим графа Лейчестера, и, одновременно, играл не совсем понятную роль в делах Марии Стюарт. Он переписывался с Морганом, что-то неясно обещал сделать для Марии. Судя по тому, что Кристофер в 1585 сражался вместе с Лейчестером в Нидерландах, а его бывший наставник, кардинал Аллен, помогал планировать Армаде вторжение в Англию, юный Блонт достаточно рано был вовлечен в дела Лейчестера и Уолсингема. Самое интересное, что именно Кристофер женился на овдовевшей красавице Летиции Ноллис, графине Лейчестер, в 1589 году.

Томас Блонт мелькает в делах Дадли повсюду - ведь он был старшим офицером хозяйства Дадли. Именно офицером, потому что Роберт при первой возможности стал набирать себе так называемых retainers, личную охрану. Такие личные отряды были у всех феодалов вплоть до времен Тюдоров, которые потихоньку уменьшали допустимое количество охранников на лорда, и, при Большом Гарри, прикрутили гайки до самого минимума. Разумеется, при малолетнем короле Эдди лорды радостно принялись вербовать себе отряды, и в начале царствования Елизаветы это уже было снова нормой, иметь столько воинов в хозяйстве, сколько можешь позволить себе содержать. Этакая личная гвардия в 50 - 200 человек.

Известно, что после 1564 года гвардейцы Роберта приносили ему присягу:

'I do swear to be true, faithful and loyal to his Excellency, my Lord and Master Robert, Earl of Leicester etc. And namely that I shall faithfully keep secret all such things as secretly by word or writing from time to time by his Excellency or others in his name committed to me, and shall not reveal the same to any person but with the assent and good liking of his Excellency, nor hold any intelligence by speech, writing or message with any to the contrary'.

Звучит серьезно, здесь и присяга на абсолютную лояльность, и обязательство о неразглашении. Да и действовали они больше, как государственная полиция: проверили досконально дела английского атташе в Швеции, когда тот явился домой с известием, что Эрик Шведский вступает в ряды ищущих руки королевы; предупредили Хенеджа, чтобы тот поменьше распускал язык по поводу фавора, оказываемого ему Елизаветой, а потом, когда опасность покушений на королеву возросла во много раз, и вовсе допускали к ней малознакомых их лорду личностей только после тщательнейшей проверки.

Можно рассматривать эти факты как доказательство того, что Дадли пытался выступать фильтром между королевой и ее подданными в своих интересах, но, с другой стороны, иезуиты позднее объясняли неудачные попытки убить Елизавету именно тем, что ее всегда окружают человек 30 'головорезов Дадли'.

Впрочем, вопрос в том, могли ли эти люди самостоятельно решиться убрать с дороги жену своего лорда, в надежде, что тот сможет жениться на королеве? Ни в коем случае. Никогда без прямого приказа Дадли. Может быть, приказ был отдан 'другими от его имени', как говорится в тексте присяги? Но кем? Не Блонтом же, который ими командовал, потому что переписка по поводу происшедшего между Блонтом и Дадли сохранилась в виде 5 писем, и самые предубежденные историки не смогли из этих писем выжать ни одного намека на то, что смерть Эми Робсар не была для Роберта Дадли полной неожиданностью и шоком. Дело даже не в том, что написано, в том, как написано - помарки, описки, ошибки, изменения в почерке. Проверено было все. Дадли не приказывал Блонту убить Эми Робсар. Если так, то у Блаунта должна была быть серьезнейшая причина действовать самочинно, а причины такой как-то не просматривается.

Ричард Верней? Но он не входил в штат окружения Дадли. Он писал, конечно, что 'я сам, и все, что я имею, всегда к Вашим услугам', но где Варвикшир, а где Лондон. Не тот был вес у Ричарда Вернея, чтобы гвардейцы Дадли, носящие его ливрею, послушали бы какого-то провинциального джентльмена в таком вопросе. И вообще, с чего бы это Вернею, обязанному, похоже, именно действиям Эми своим возвышением, ее убивать, да еще по собственной инициативе?

Тогда главный вопрос: почему вокруг Эми Робсар постоянно находятся то Вернеи, то Блаунт, то какая-то Лиз Одингселл, смеющая даже вступать в конфронтацию со своей леди? Ответ прост: все эти люди были в родстве с Дадли. Некая Констанс Блонт вышла когда-то за предка Дадли, Джона де Саттона V (отец которого, между прочим, был женат на Алис ле Деспенсер, дочери праправнука Хью Деспенсера Старшего). Одна из семьи Вернеев, Анна, около 1500-го года вышла за Эдварда Одингселла. Блаунты и Одингселлы тоже были в родстве еще с 1200-х годов, когда Изабель Одингселл вышла замуж за Роберта Блонта. У Одингселлов в роду были даже Плантгенеты: когда-то Вильгельм Одингселл женился Элле Плантагенет.

Таким образом версия, что бедняжку Эми пересылали, как посылку, от одного чуть ли не слуги Дадли к другому, лопается. Эми Робсар была постоянно среди своих, можно сказать. Среди родственников мужа. И вот что получается: четыре стариннейших рода, ведущих свои линии со времен Вильгельма Завоевателя (Блаунты, Вернеи, Хайды, Одингселлы), ныне живущие в далеко не роскошных условиях. В апреле 1559 года Ричард де Верней не смог приехать в Лондон, где его хотел видеть Дадли, из-за скудности средств. И вот у них появляется шанс выдвинуться в самые первые ряды аристократии королевства, если их родич, Роберт Дадли, станет мужем королевы. Убивали и из-за меньшего.

Собственно, единственным человеком, который мог в этой компании замутить интригу на свой страх и риск, был Томас Блонт. Только он мог знать совершенно точно, что шанс выиграть большой приз есть. Только у него, всегда действующего от имени своего лорда, был высший авторитет заказать убийство. И только он мог запутать следы. Вернемся к пресловутой переписке Дадли и Блонта. Если письма Дадли почти истеричны, полны ужаса и беспокойства, письма Блонта неторопливы, обстоятельны, и лишены эмоциональности. Именно Блонт, после интервью со служанкой Эми, Пикто, вытаскивает версию о том, что Эми могла просто покончить с собой. Насколько понимаю, уверения, что у леди были 'странные мысли', и что она молила Бога 'избавить ее от этой безнадежности', принадлежат именно Пикто, и никому другому.

Для человека, который без колебания пошлет своего собственного сына в смертельно опасную авантюру с кардиналом и высшими авторитетами международной политики, заставить служанку сказать то, что она должна сказать, вряд ли было непосильной задачей. Если что и могло заставить присяжных не копать в деле слишком глубоко, так это жалость. Не страх и не пиетет, а именно жалость к родне самоубийцы, которой пришлось бы жестоко расплачиваться за то, что один из них совершил смертный грех. К Дадли, который только начал выбираться из ямы бедствий, в которую попал его род.

Если Эми Робсар была убита кем-то из людей Ричарда Вернея с благословения Томаса Блонта, то совершить это убийство в обстановке полной секретности и не спеша тоже было возможно. Лиз Одингселл могла открыть второй вход на галерею, ведущую к лестнице, до того, как уселась играть в карты, обеспечив себе алиби. Ей надо было остаться дома во что бы то ни стало, поэтому она пошла на ссору с Эми. Ссору, последствий которой ей даже не нужно было опасаться.

Что говорит против этой версии?

Во-первых, то, что Эми Робсар энергично стремилась в тот день остаться одна. Это практически наверняка означает, что у нее была запланирована встреча, которую она была твердо намерена сохранить от всех в тайне.

Второе: Блонт был слишком искушен, чтобы упустить из вида прогнозы реакции окружающих на смерть жены Дадли при подозрительных обстоятельствах. С другой стороны, однажды Блонты чуть было не попали в королевскую семью и при более странных обстоятельствах, когда Элизабет Блонт родила Большому Гарри единственного признанного им бастарда, который мог бы стать и королем, если бы не умер в юности. Во всяком случае, Катарина Арагонская относилась к такой возможности очень даже серьезно. И Блонт мог поставить на 'вывози меня, кривая', потому что риск был сведен к минимуму, а награда, в случае удачи, велика. В конце концов, что для него была леди Эми, которая за долгие годы даже наследника его лорду и родственнику родить не смогла?

Смерть Эми Робсар, версия вторая - Сесил.

Его к истории со смертью Эми Робсар пристегивают два момента. Первый, считающийся документально подтвержденным - его разговор с испанским послом, в котором он утверждает, что Эми собираются убить, и что ее уже пытались убить. Второй - то, что в королевстве мало что происходило без ведома Сесила.

Относительно разговора с испанским послом лично у меня имеются сильные сомнения, вызванные содержанием разговора - впоследствии г-н посол не раз и не два писал в рапортах своему королю то, что ему хотелось видеть, а не то, что происходило на самом деле. Плюс то, что у де Квадры была утомительная привычка не датировать свои рапорты, кроме как днем и месяцем. Это могло привести к путанице в архивах. Разговор имел бы больший смысл, если бы он имел место не в 1560, а в 1559 году, когда сплетни о болезни и о попытках отравления Эми Робсар действительно были обсуждаемой темой, а уровень напряжения на жениховском форуме - наивысшим.

Сесил оставил массу записей, в которых собраны слухи, сплетни, реальная информация, прикидки 'за' и 'против', и одной из этих записей было достаточно унизительное для Роберта Дадли сравнение его с австрийским эрцгерцогом. Сесил доказуемо пытался повернуть английскую политику в несколько иное русло чем то, по которому она пошла. Так же доказуемо он не считал единовластное правление королевы хорошим вариантом. Поскольку Дадли был второй силой у трона, в интересах Сесила было нейтрализовать если не влияние сэра Роберта, то хотя бы его возможности. Не стоит забывать, что именно в 1560 году Сесил был, собственно, в опале. Только что прошедшая шотландская компания, проталкиваемая Сесилом, оставила Елизавету недовольной ни тем, как она велась, ни результатами. Убрав Дадли подальше с глаз, Сесил мог надеяться, что королева, нуждающаяся в советниках, обратится к нему. Если только он вообще не планировал сменить королеву на короля.

Каким он был человеком, этот дотошный и осторожный политик? В первую очередь, мастером выживания при любых обстоятельствах, наделенным неплохим нюхом на опасность. Начав карьеру при лорде-протекторе Сомерсете, он вовремя покинул своего покровителя, чтобы примкнуть к Джону Дадли, которого отверг ровно в тот момент, когда авантюра Нортумберленда стала выглядеть авантюрой, а не успешным государственным переворотом. При Мэри Сесил ходил к мессе и исповеди, всячески приуменьшал свое участие в истории с завещанием умирающего короля Эдварда, и подчеркивал свою непричастность к травле Мэри. Очень скоро, еще до 1558 года, Сесил переметнулся к новой восходящей звезде - Элизабет.

Второй яркой особенностью Сесила была забота о своем благосостоянии и некоторое тщеславие. Например, он вывел себе родословную с времен Харальда и Руфуса, хотя многие помнили, что его дедом был сделавший почтенную карьеру при короле Генри сержант Дэвид Сесил, ставший впоследствии шерифом Нортхемптоншира (1532) и мировым судьей в Рутленде, а отцом - Ричард Сесил, йомен и 'хозяин лучшего трактира в Стамфорде'. Впрочем, вполне возможно, что Сесилу просто пришлось придумать себе благородных предков, как он придумал их и Фрэнсису Уолсингему. Елизавета была довольно сильно зациклена на родословных, и было бы глупо терять шансы на возвышение из-за такой мелочи, как происхождение. Тем более, что Сесил увлекался геральдикой и генеалогией всерьез, и родословные делать умел грамотно, никого не задевая.

Деньги Сесил любил трепетно, почти так же трепетно, как сама королева. Забавно, что эта черта помешала им провести хоть какую-то значительную финансовую реформу в королевстве, но уж о том, чтобы монеты были полновесными, а недвижимость в цене, они заботились. Сесил умер, вообще не имея личных долгов - почти беспрецедентно в те времена. Елизавета полностью избавилась от долгов к 1574 году, чем страшно гордилась. Можно только представить, каким ударом для Сесила было то, что королева в 1560 году отказалась компенсировать ему расходы, которые он понес в делах подписания Эдинбургского договора! И деньги не вернула, да еще от двора отлучила - было от чего запаниковать.

Теперь о том, как, собственно, Сесил относился к Роберту Дадли. Говорят, он его не любил. Но дело в том, что Сесил вообще никого не любил. Как выразился кто-то из современников, "he had no close friends, no inward companion as great men commonly have... nor did any other know his secrets; some noting it for a fault, but most thinking it a praise and an instance of his wisdom. By trusting none with his secrets, none could reveal them." Сесил вполне откровенно признавал, что не любит и своего старшего сына, Томаса. Уж слишком тот был легковесным, по мнению отца. Во второго сына, Роберта, он многое вложил, но неизвестно, был ли он к нему привязан. Возможно, что нет, потому что через годы Роберт будет искать снова и снова подтверждения тому, что его сводный брат его любит. Тот и в самом деле любил, считая, что природа дала Роберту все, чем обошла его, Томаса, в плане интеллекта.
В
о всяком случае, Сесил отправился навестить сэра Роберта в момент, когда только ленивый не пытался пнуть лорда Дадли побольнее. И Дадли это оценил: 'Сэр, я очень благодарен Вам за то, что Вы здесь были, и никогда не забуду того дружелюбия, которое вы мне выказали'. Это письмо Дадли часто цитируют выборочно, особенно ту часть, где он пишет о том, что 'я так далеко от места, где я должен быть'. Часто эти слова рассматривают, как сожаление о том, что смерть жены при таких обстоятельствах лишила сэра Роберта возможности продолжать активно ухаживать за королевой. Но эта фраза имеет продолжение: 'тем не менее, это долгое время бездействия не дает мне права не выполнять мой долг, который должен выполняться в другом месте.' Так или иначе, Сесил и Дадли работали бок о бок по вопросам безопасности государства и королевы, и если у них были принципиальные расхождения по поводу того, какого политического курса надо придерживаться, то решения принимала, в любом случае, Елизавета.

Итак: мог ли Сесил убрать Эми Робсар для того, чтобы нейтрализовать влияние Роберта Дадли на королеву? Теоретически - вполне. Возможно, и практически. С тем количеством шпионов и агентов, которое имел Сесил, найти подходящего исполнителя было бы легко. И то, что в истории не проглядывает вообще ничего, указывающее в эту сторону, ничего не значит. Сесил умел прятать концы в воду.

Совсем другое дело, что физическое устранение фигуры на шахматной доске было совсем не в стиле Сесила, который обоснованно утверждал, что терпением выиграл гораздо больше, чем силой. Вот то, что он поспешил к Дадли в критический момент - это Сесил как он есть. Знающий, что его поступок будет замечен и оценен и Дадли, и королевой. Как и получилось.

Как хотите, но лично я склонна оправдать Сесила от подозрения, хотя когда-то и мне показалось, что тот мог пожертвовать Эми, чтобы избавиться от Роберта. Но если от Роберта он и не стремился избавиться, то...

Смерть Эми Робсар, версия третья - Ее Величество.

Елизавета. Кто-то информировал ее, по совершенно независимым каналам, обо всем, происходящем в Камнор Плейс, что само по себе удивительно. Почему королева, выше головы заваленная делами, заботами и кризисами, интересовалась делами леди, никак с ней не связанной?

На вопрос 'кто?' ответ, как ни странно, есть. Некий сэр Ричард Смит, который еще в 1554 году принадлежал к штату принцессы Элизабет. Допустим, имя не редкое, Смитов в Англии превеликое количество, но данный Смит стал мэром Абингдона в 1564 году, а в 1566 управляющий Дадли отправляет вельвет и тафту тому же сэру Ричарду Смиту, уточняя при этом 'the Queen's man'. Есть, правда, и другой вариант (и почему бы не оба варианта вместе?), но об этом позже.

На вопрос 'почему?' ответа нет. Вообще, похоже, у королевы в Камнор Плейс многое было готово на все случаи, потому что председателем жюри присяжных, расследующего обстоятельства смерти Эми Робсар, становится тот же сэр Ричард Смит! При том, что и Дадли, и даже Блонт на тот момент явно убеждены, что жюри состоит из людей, не имеющих никаких связей с придворными интригами. Почему Елизавета держала своих людей в непосредственной близости от жены сэра Роберта?

Здесь стоит немного вспомнить, кем была 27-летняя королева Англии. Мы говорим о молодой женщине, которая выжила в опаснейших интригах, связанных с бунтом Вайатта, которая вела свою игру под носом у бедняги Бедингфилда. О женщине, которой удалось, либо вместе с сестрой, либо самостоятельно, подготовить переход власти так, что никто пикнуть не успел. Мы говорим о женщине, придумавшей совершенно новый стиль ведения военных действий, который не только ничего не стоил казне, но даже приносил доход. Мы говорим о королеве, которая за пару лет превратила свою страну из 'сахарной косточки' для соседей в боеспособное государство, и усидевшей на троне вопреки усилиям многих. Причем, многое из этого - абсолютно вопреки советам Сесила, рекомендовавшего защищаться, примкнув к сильному, к Габсбургам.

В общем, Елизавета была более, чем способна на самостоятельную интригу, и, более того, имела в своем распоряжении людей, которые подчинялись только ей.

Дальше пойдут чистейшей воды спекуляции, потому что ответов на массу вопросов, связанных с отношениями между Элизабет, Робертом Дадли и его женой просто нет.

Елизавета была чрезвычайно мстительной особой. Получив власть, она разделалась со всеми, кто, прямо или косвенно, притеснял ее в те времена, когда она еще была принцессой, и теми, в чью пользу ее притесняли. Сестрам Грей была полностью сломана жизнь. Маргарет Клиффорд провела 18 (!) лет под домашним арестом. Королева не уставала напоминать своим епископам о том, как они объявили ее с сестрой бастардами. Она третировала Бедингфилда даже тогда, когда он был ее стражем, и решительно лишила его всего, как только у нее появилась возможность, хотя он ее даже не особенно стеснял. Она всегда относилась прохладно к 'братьям по вере' в Шотландии, потому что душой шотландской реформации был Джон Нокс, считавших женщин исчадьями ада, а нахождение женщины на троне - явлением противным божественной воле.

Вопрос: как она смогла простить Роберта Дадли, сына человека, ставшего причиной самого глубокого публичного унижения в жизни Елизаветы - оглашения ее на всех перекрестках Лондона бастардом. Если она не простила исполнителей, как она могла простить семью главного виновника? Тем не менее, граф Фериа, приезжавший к Элизабет летом 1558 года, называет с уверенностью Роберта Дадли среди тех, кто попадет в фавор при ее правлении: граф Бедфорд, лорд Роберт Дадли, сэр Николас Трогмортон, сэр Питер Кэрью, Томас Перри и Джон Харингтон и Уильям Сесил в роли государственного секретаря.

Фериа не ошибся ни в одном предположении. Он, в числе прочего, подметил еще несколько моментов: Елизавета будет править через мужчин, но не потерпит попыток собой руководить, что она 'чрезвычайно раздражена всем тем, что случилось с ней во время правления королевы'. В этом он тоже не ошибся.

Дадли должен был здорово чем-то перед ней отличиться, чтобы она стала ему доверять и отодвинула в сторону свою злопамятность и мстительность.

В 1558 году Дадли еще находится на активной службе у Мэри и Филиппа. Но Фериа причисляет его к ближнему кругу королевы. Когда он вошел в этот круг? Как? Похоже, что он все-таки был связным звеном между Мэри и Элизабет. И это снова отсылает нас к Эми Робсар, которая была поселена в непосредственной близости от дома Элизабет. Участвовала ли она в делах мужа и принцессы? Почему бы нет.

Кстати, в Вудстоке, где будущую королеву пытался сторожить Бедингфилд, в окружении Елизаветы появляется еще один персонаж - некий Фрэнсис Верней! Верней, связанный некогда с Джоном Дадли и обладающий связями, которые позволили ему доставить принцессе протоколы заседания королевского совета! Верней, с репутацией 'хронического заговорщика' ('if there be any practice of ill within all England, this Verney is privy to it'). Откуда он смог раздобыть протоколы? Только через Дадли. Но, поскольку сам Дадли не был вхож при Мэри в высшие эшелоны власти, бумаги к нему могли попасть только от самой Мэри, благо он видел ее регулярно, доставляя ей известия от Филиппа. А это отсылает нас аж к 1554-1555 году! Фрэнсис - родовое имя беркширских родичей Вернеев из Комптона. Этот Фрэнсис Верней умер около 1560 года, в возрасте всего 29 лет, и причина его смерти неизвестна. Любопытное совпадение, не так ли? Причем, известно, что он тоже до конца был 'человеком королевы'

В пресловутом журнале-дневнике Хейлса говорится 'сэр Верней', но не уточняется имя. Почему-то автоматически считают, что речь идет о Ричарде Вернее. А если это был сэр Фрэнсис? И какое дело должен был выполнить его человек? Вовсе не обязательно, что какое-то злодейство. Вполне возможно, что этот человек наблюдал со стороны за всем, что происходило в Камнор Плейс, не сам же сэр Верней сидел за кустами. Именно поэтому у Елизаветы и не оказалось точных данных в первом известии, когда она сказала испанцу, что жена сэра Роберта 'умерла или почти умерла'. Именно поэтому она могла точно знать, что 'когда на жену сэра Роберта напали, его там не было, он был при дворе', и что происшедшее 'не затрагивает ни его честности, ни ее чести'. Удивительный выбор слов.

Если прокрутить события 1559 и половины 1560 года, то в них доминируют стремление пэров Елизаветы обзавестись королем, выдав замуж королеву, и высокий уровень враждебности к Роберту Дадли, который, как предполагалось, стоит между королевой и счастьем королевства. После лета, которое Елизавета провела в охоте и танцах (снова, по большей части, в компании Дадли) страсти могли только накалиться. В 1559 году за королевой усердно ухаживает граф Арунделл, а на Роберта Дадли устраивается несколько покушений. Более того, в 1559 Роберт становится кавалером ордена Подвязки одновременно с Норфолком, которого это задело до невозможности.

Вот в логику этих пэров вполне вписалась бы идея 'опозорить смертью его жены' ненавистного фаворита. Я не могу это доказать ничем, это чисто интуитивное подозрение. Разве что подозрительно выглядят паталогический интерес Арунделла к бумагам заседания жюри, и его попытка подкупить Джона Аппельярда, да еще то, что преемник этого Арунделла, собиравший сплетни и слухи для пасквиля Leichester's Commonwealth, вытягивает историю 24-летней давности.

Если Елизавета знала, что именно произошло в Камнор Плейс, то можно понять, почему она объявила при дворе возмутивший многих траур по Эми Робсар. Возможно, она чувствовала себя виноватой за то, что ее игра стоила жизни жене ее друга. Возможно, Эми погибла потому, что действовала в интересах Елизаветы.

Я не верю, что королева сама приложила руку к этой смерти. Как ни крути, она явно с самого начала не собиралась ни с кем делиться властью, поэтому вопрос радикального освобождения Дадли от уз брака не стоял в принципе. Версия о том, что она обуздала амбиции Дадли, санкционировав убийство его жены, тоже не очень логична. Дадли, как видно из его письма Дуглас Шеффилд, всегда четко осознавал, что он - творение Елизаветы, и вряд ли посмел бы раздражать королеву, нрав которой он знал лучше, чем кто бы то ни было.

Остается вопрос, почему? Я упорно искала привязки к большой политике. Эми Робсар была молодой и энергичной женщиной с массой свободного времени. Куда-то эту энергию она должна была направлять? Если она участвовала в интригах 1554-1558 гг, то, возможно, могла продолжить работу хотя бы в плане сбора информации. Женщинам вообще легче собирать информацию, потому что их редко принимают всерьез. А собирать в те годы было что! Это объяснило бы активные разъезды Эми по стране. То, что ближайшим другом королевы был Роберт Дадли, вовсе не исключает, что Эми Дадли сама по себе была связана с королевой и ее делами.

А может, все было гораздо банальнее, и Эми, за долгие годы видевшая своего деятельного супруга считанные разы, просто нашла себе кого-то другого. И именно этим объясняется то, что супруги в 1559-1560 гг вращались по близко друг от друга расположенным орбитам, но не пересекаясь практически. Возможно, Елизавета знала Эми достаточно, чтобы опасаться подвоха. Меньше всего ей было нужно, чтобы Эми освободила Роберта в самый неподходящий для этого политический момент. Ведь брак супругов аннулировали бы без вопросов, как бездетный.

Обычно предполагается, что от Эми пытались освободиться. Но ведь могло быть и так, что за ней присматривали, чтобы удержать. Вот здесь уже складываются наряды, мольбы избавить ее от безнадежности, и стремление обеспечить себе приватность для какой-то встречи. Избранник, кстати, мог появиться и не случайно. И Арундел, и Норфолк были на тот момент холостяками, а Эми, как мне кажется, была очень и очень тщеславной молодой особой. Дадли она могла променять только на кого-то, еще выше по статусу. Если эти пэры, с их незамысловатым стратегическим мышлением, действительно решили прикончить жену Дадли, чтобы лишить его шансов жениться на королеве, кто-то из них вполне мог познакомиться с Эми Робсар и заманить ее в ловушку. И денег у них было достаточно, чтобы купить помощь Лиз Одингселлс.

Смерть Эми Робсар, версия четвертая - смерть разведчика

Если Эми Робсар убили, то напали на нее, скорее всего, в ее собственной комнате. В рапорте коронера совершенно отсутствует описание места трагедии, и не указывается, где именно на голове были расположены эти две раны, таинственно не оставившие ни капли крови - ни на идеально сидящем головном уборе, ни на лестнице, ни там, где нашли труп. Я еще могу с некоторой натяжкой допустить, что споткнувшийся и полетевший с лестницы человек мог не успеть инстинктивно выставить вперед руки. Но мне трудно себе представить, что, сломав себе при падении шею, он не получит при этом ни одного повреждения, ни одного синяка и/или ссадины.

О том, что Эми была убита в своей комнате, есть даже местная история, рассказанная антиквару Элиасу Эшмолу в 1719 году. В истории много неточностей, конечно. Например, временем смерти Эми называется полночь, хотя утром, в день своей смерти, она доказуемо была еще жива. Но в истории присутствует утверждение, что Эми была переведена, под каким-то предлогом, в другую комнату. В новой комнате была потайная дверь, через которую убийцы и вошли. Леди ударили по голове дважды, и ее шея сломалась в результате этих ударов.

До него, похожую историю местного разлива рассказывает Энтони Вуд, тоже антиквар, в 1658 году. Там тоже фигурирует новая комната, потайная дверь, разбойнички в ночной тиши, и мертвая женщина, сброшенная с лестницы для имитации смерти в результате несчастного случая.

Да, рассказы кажутся неточными. Но дыма без огня не бывает, и в обеих историях говорится о том, что Эми убили, и что умерла она не там, где ее нашли. У Скидмора встречается интереснейший пассаж: 'Amy was found dead in the afternoon, having spoken with Mrs Odingsells in the morning before her death...' (Эми была найдена мертвой днем, и говорила с миссис Одингселл утром, накануне смерти). Простите, как??? Неужели миссис Одингселл была единственным человеком, который говорил с Эми в то утро, и именно через нее поступило странное приказание леди о том, чтобы все, принадлежавшие к ее окружению, от слуг до джентльменов и дам, отправились из дома в деревню?

Было бы логично предположить, что Лиз Одингселл и есть тот человек, который был в сговоре со злоумышленниками, кем бы они ни были. Она могла привести в порядок труп, одеть пресловутый головной убор, она могла скрыть время смерти. Она могла впустить и выпустить убийцу или убийц. И потом сесть играть в карты. Понятное дело, что если с лестницы столкнуть труп (ее партнерша по игре слышала, как что-то упало), то не будет ни синяков, ни крови из ран.

Кстати, о партнерше по карточной игре, вдове Джорджа Оуэна, которому и принадлежал Камнор Плейс, сданный, во время событий, семье Энтони Форстера. Этих людей никак нельзя сбрасывать со счета. Вдова Оуэн оказалась не любопытнее дамы Одингселл, и тоже не выглянула посмотреть, что же там упало в пустом доме. Странно. И, если у Эми сменилась спальня, без участия или вдовы Оуэн, хозяйки Камнор Плейс, или Энтони Форстера, который снял это поместье у Оуэнов, это не обошлось.

Кем же были Оуэны? Скидмор обозначает даму, жившую одновременно с Эми в Камнор Плейс, как Энн Оуэн, вдову доктора Джорджа Оуэна и мать нынешнего владельца, Уильяма Оуэна. Но вот ведь в чем дело, вдовой Джорджа Оуэна была Мэри Оуэн, урожденная Мэри Лонг. Энн, или Анна Роули, была первой женой Уильяма Оуэна, но к тому времени она уже умерла, и Уильям был женат на Урсуле Феттиплейс. Это важно, потому что Мэри Лонг, партнерша Лиз Одингселл по карточной игре, была личностью более, чем интересной.

Для начала, Джордж Оуэн был сам по себе фигурой довольно значительной: личный врач Генриха VIII, который, говорят, принимал сына короля (и просмотрел инфекцию, занесенную королеве во время родов), и совершенно точно подписал завещание короля.

Но еще более интересно то, что для Мэри Лонг брак с этим придворным врачом был вторым. До него она была Мэри Лок. И семья ее первого мужа, Томаса Лока, была семьей своеобразной. Одна из Локов по замужеству, Анна, была личностью известной, верным другом и соратником проповедника-скандалиста Джорджа Нокса. Анна, взяв с собой двоих детей, даже последовала за Ноксом в Женеву. И она писала сонеты, на религиозные темы, конечно. А посвятила свою работу она герцогине Саффолк, четвертой жене незабвенного обаяшки Чарльза Брэндона. Напоминаю, что именно с потомками этого герцога, девочками Грей, королева Елизавета уже в 1560 году имела отношения более, чем неприязненные - особенно, с леди Катериной Грей.

Семейство Локов вообще было огромным, потому что отец Роз и Томаса, сэр Уильям, был женат 4 раза и имел 20 детей! Это важно, потому что люди умирают, но семейные связи остаются. А сам сэр Уильям был в довольно приятельских отношениях все с тем же деятельным Генрихом VIII, даже ключи имел от королевских приватных покоев. Случайно ли овдовевшая Мэри Лок нашла себе нового мужа именно из ближнего окружении короля Генри, став Мэри Оуэн?

Роз, тоже овдовевшая, вторым браком вышла... за Саймона Трогмортона, и это, пожалуй, самое интересное, потому что обширный род Трогмортонов был отмечен просто паталогической страстью к заговорщической деятельности. У Роз и Саймона было 8 детей, и в 1560 Саймон был еще жив. Так что связь с остальными Трогмортонами была. Напомню, что, помимо Николаса Трогмортона, работающего на Елизавету, в семействе был и Фрэнсис Трогмортон, действующий, вместе с компанией кузенов, против Елизаветы.

Вырисовывается занятная ситуация. Энтони Форстер был кем-то типа аудитора-казначея при хозяйстве Роберта Дадли. Вдруг ему приходит в голову снять Камнор Плейс в Оксфордшире, где находится дама, связанная родством с многочисленными ветвями и ответвлениями семейств, в которых многие выражают симпатии кто конкурирующей Елизавете семье Греев, кто - католикам, кто - 'женевским волкам'. И туда же отправляется Эми Робсар, леди Дадли. Это к моей теории о том, что Эми могла работать на безопасность королевства, либо вместе с мужем, либо отдельно и по поручению лично Елизаветы. Хотя, скорее всего, троица Елизавета, Лейчестер и Сесил уже тогда работали вместе.

Я допускаю, что Роберт недооценивал жену, которую знал в последние годы неважно. Отправляясь в Тауэр, он оставил молоденькую и неопытную Эми, которая еще не оформилась в личность. Эми, провожающая его во Францию, уже была достаточно смела, чтобы выразить несогласие, но еще недостаточно опытна, чтобы руководить взваленными на нее хозяйственными делами. Эми, живущая в Камнор Плейс, была уверенной особой, знающей чего хочет, и умеющей командовать. По сути, Елизавета, прожившая с ней по соседству 4 года, могла знать Эми куда лучше, чем ее знал сэр Роберт. И Елизавета могла просто приказать Дадли организовать дела так, чтобы Эми оказалась в Камнор Плейс. Не зря же именно с этого момента пошли сплетни о том, что жена графа Лейчестера находится в ссылке. Объясняли это тем, что то ли королева хочет графа себе целиком, то ли граф хочет стать королем. Кому могло прийти в голову менее тривиальное объяснение?

Никто не мог предугадать того, что Томас Блонт увидит в ситуации свой шанс на возвышение. Если Лиз Одингселл и Мэри Оуэн нашли общие интересы в том, чтобы убрать Эми с дороги, у той просто не было шансов. Одна сторона хотела избавиться от препятствия для брака сэра Роберта и королевы, другая - избавиться от дамы, узнавшей слишком много от Мэри Оуэн. Жадность и страх, убийственное сочетание. А если в схеме в виде приманки выступил либо Норфолк, либо Арундел (с собственными соображениями о том, что смерть Эми помешает браку Елизаветы и Дадли), то результат получился по-настоящему головоломным.

Заключение.

Конечно, абсолютно все приведенные мною версии предполагаемого убийства Эми Робсар - это только версии, основанные на предположениях о том, что могло случиться в Камнор Плейс. Не более того. В заключение хочу сказать, что более вразумительных соображений пока еще и не высказал никто. Более того, количество традиционных альтернатив мне кажется неоправданно ограниченным. В жизни очень редко бывает так, что к результату приводит какое-то одно, определенное действие. Обычно причин гораздо больше, и они очень причудливо между собой переплетены.

8 сентября 1560 года у подножья лестницы в Камнор Плейс была найдена мертвой 28-летняя женщина. О том, что привело ее жизнь к такому концу, мы по-прежнему не знаем.

Источники:

Chris Skidmore, Death and the Virgin, Phoenix 2010

James Anthony Frode, The Reign of Elizabeth, J. M. Dent & Sons Ltd 1911

David Starkey, Elizabeth, Vintage Books 2000

Приложение (иллюстрации)

Ричард Паркс Бонингтон, Эми Робсар и Роберт Дадли в Стэнфилд-Холл

Эми Робсар, портрет-фантазия с English Heritage

Роберт Дадли и Элизабет, миниатюры Николаса Хиллиарда

почерк Роберта Дадли, письмо Сесилу, из Chris Skidmore, Death and the Virgin

почерк Сесила, из Chris Skidmore, Death and the Virgin

почерк Эми Робсар, из Chris Skidmore, Death and the Virgin

Марк Сатчвилл, портрет-фантазия Летиции Ноллис

Марк Сатчвилл, портрет-фантазия Франсуа Алансона

Комментарии: 7, последний от 30/04/2019.
© Copyright Mirrinminttu
Размещен: 22/06/2012, изменен: 22/06/2012. 173k. Статистика.
Эссе: История, Детектив

Оценка: 8.20*7 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"
Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"

Mirrinminttu Загадка смерти Эми Робсар, жены Роберта Дадли, графа Лейчестерского

Mirrinminttu
Загадка смерти Эми Робсар, жены Роберта Дадли, графа Лейчестерского