Аннотация: Небольшой спин-офф к фанфику "Жидкое солнце" о том, что происходило с кое-кем в главе 6 до главы *** Жанры: фэнтези, детектив, приключения, философия, романтика.
Пролог
- Во что мы с тобой только ввязались...? - горестно пробормотал парень, разодетый в слегка помятое, местами порванное платье цвета чешуи высохшей русалки.
Он сидел на обломке выпирающего из земли булыжника, и с тоской уставившись лазурным взглядом в никуда, увлеченно накручивал на палец выбившийся локон золотистых кудрей, красиво, но небрежно, подобранных у шеи дорогой заколкой. Да, парень. Плечистый, высокий, с литыми мышцами, с щетиной на припудренной физиономии, и волосатыми ногами, обутыми в туфли на низком каблуке. Разве что подкрашенный, с потекшей тушью, и размазанной по губам помадой.
- В очередное приключение на наши попы, - с долей иронии ответила сидящая рядом девушка, старательно зашивающая резанную рану у себя на боку. По воспалившейся коже стекали алые капельки, однако она, зажав между зубов край майки, и немного скривившись, уверенно продолжала работу, шов за швом стягивая рану грубыми нитками.
- Мне свою попу как-то подставлять не особо хочется, учитывая наличие неких особей, как раз на нее, родимую, виды имеющих, - пробурчал парень, покосившись на возлежащий у булыжника тесак, мечтательно сощурился, видимо, прокручивая в воображении картины, далеко не безобидного характера. Затем, сочуствующе оглянулся на спутницу, тяжело вздохнув. - К врачу тебе надо, Сайв, или дала бы мне помочь, я как-то у медика одного подучился, раны сшивать умею.
- Спасибо, справлюсь, самой привычнее, - отозвалась девушка, заканчивая. Перекусив нитку и обвязав себя бинтом, она одернула майку, принявшись нашаривать лежащий рядом корсет. - Да и мне моя попа тоже дорога не меньше, но увязли мы уже по самое "не могу", так что, волей-не-волей, придется выкарабкиваться. Если до завтра не уладим, нашим великолепным попам точно очень не поздоровится.
Спрыгнув с булыжника, она подобрала с земли наспех сброшенный плащ. Аккуратно пристегнув на петлю, обернулась к товарищу, солнечно улыбаясь.
- К врачу схожу, как только выдастся удобный случай, обещаю, а пока давай-ка закончим то, что начали.
Поизучав ее побледневшее, за последние сутки личико, парень раздосадовано потер переносицу. Лениво сполз следом, беря в руки вышеупомянутый, внушительных размеров тесак, закинул на плечо, сдувая упавшие на лоб пряди.
- Знаешь, я слишком нелепо смотрюсь в этом убогом наряде, да еще с оружием на перевес. Не находишь?
- Скорее сдохнут со смеху, - съязвил тот, направляясь к узкой тропе, тянущейся неподалеку в сторону леса, откуда доносился странный, напоминавший горевшие листья звук.
А за линией деревьев, куда они направлялись, тихо шумел прибой.
Глава 1
Солнце заползало за горизонт лениво, с издевкой окрашивая облака ярко-алым, словно посмеиваясь над каплями крови, застывшими на подрагивающих, впивающихся в примятую траву пальцах. Над сбитыми едва ли не до кости костяшками и тонкой рубиновой ниточкой, стекающей по виску, щекоча кожу саднящей болью. Это оттенок прекрасного, многообразный, пусть и жестокий. Коварный, полный противоречий, но вместе с тем согревающий - огонь, выжигающий пороки целого мира до серого пепла, до белой изменчивой пыли.
Медовые глаза втягивали алое с брезгливой осторожностью, с тихим послушанием, позволяя золотистым отблескам касаться ресниц, мокрых от редкой мороси волос, липнущих к скуле, и сорванного с петли плаща, в вялой, тщетной попытке словить ускользающее тепло, тонувшее в вечернем мраке, чернильным пятном расплывающемся по небу.
Чужая рука в перстной рукавице давила на голову, не позволяя увидеть, что делает другая. Пока никаких действий, только натяжное сопение позади, сиплое возбужденное дыхание, срывающееся глухим кашлем, будто дыхание астматика, забывшего принять лекарство. Подбородок утыкался в землю, левое плечо немело, а где-то наверху слышались взмахи крыльев пернатого хищника. Охотники? Куда делась лошадь, спугнувшая почти пойманную куропатку? Где те, кто могут помочь? И помогут ли?
В животе, вместо страха, ворочается дождевым червем голод, кусая желудок изнутри беззубой пастью: недельная диета из ягод и грибов ослабила, тошнота не давала покоя уже вторые сутки, хотя желание бороться за жизнь, начинающую подгнивать у корней, не остыло, тлея в ладонях горячим угольком.
" Стыдоба! " - кричал тогда на задворках сознания низкий мужской голос, выдергивая из липкого оцепенения, которое, вероятно, испытывает муха, угодив в паучью сеть: безнадежная борьба, заканчивающаяся, в итоге, всегда одинаково - выпитым до суха телом, и довольным, сыто вьющим очередную западню ловцом.
" Где твоя выносливость, пиратка?! " - голос не унимался долго, вылизывая барабанные перепонки шершавыми нотами презрения. А в висках оправданием непозволительному смирению стучало "зачем?".
Например, зачем каждый раз бороться, пачкая смятениями душу и утопая по горло в зыбкой трясине грехов, если легче дать миру то, что требуют его подлые, лукавые законы? Если сегодня легче сломаться, молча рыдая в кулак, чем завтра вновь и вновь, превозмогая тщательно смешанную с отчаянием боль, собирать по хрупким осколкам растоптанные надежды и силу, желание вставать, а не падать, даже сотни раз спотыкаясь?
Однако тот упрямый голос громче страхов. Он будто давал звонкую затрещину, тащил волоком по поросшей колючим терновником тропинке, ищейкой выискивая правильные пути. Толкал вперед под занавес возлюбленных солнцем теней, и умолк лишь когда затянутый соленой влагой взгляд ожил, ловя потерянный фокус, становясь осмысленным и... наливаясь яростью...
На бедро легла тяжелая ладонь, приспуская плотно обтягивающие худые ноги штаны, сосредоточенное пыхтение ощущалось на обнажившейся спине. Во рту - привычный вкус крови, разведенные в стороны колени начали дрожать. Хотелось стошнить желчью, но желудок давно пуст. В памяти поплыли желтые пятна, складываясь в неясные образы, пока эфирный запах, душивший любые попытки проявить сопротивление, заполнял ноздри. Затем, вместо гадких прикосновений - булькающий стон, обжигающая жижа, багряной массой стекающая по пояснице. Свинцовый запах крови сильнее эфира, а боковое зрение уловило падающий сгусток, замешанный на раздавленных костях и вывернутых кишках. Онемение внезапно разлилось от плеча по левому боку, позволяя приподняться на долю минуты. Соколиный крик прорезал воздух, а багряная лужа растеклась по пропитанной росою земле...
Адонис скептически осмотрела бессознательного мужика, минутой ранее получившего удар в челюсть. Не ожидая подвоха от намеченной жертвы, он потерял равновесие, упал не особо удачно, поприветствовав затылком ближайшую кочку. Утробно взвыл и затих, вероятно, отходя в астрал. По-де-лом.
Девушка задумчиво потерла пострадавший кулак - челюсть у мужика оказалась весьма крепкой, принявшая всю тяжесть удара кисть ощутимо заныла, - потрогала носком сапога горе-разбойника, однако уходить после несостоявшейся драки не спешила. Ибо изнутри заныло всем известное нечто, под звучным названием "совесть". Зудящее и плаксивое, которое невозможно заткнуть, если знаком с еще одним нечто по имени "сочувствие".
Оглядев мужика, красиво распластанного на лужайке, Адонис виновато вздохнула, опустилась рядом на корточки, проверяя, на всякий непредвиденный, пульс. Уж убивать кого-то, пусть и напавшего первым, она как-то не планировала, даром, что смертей в ее жизни хватало. Но с мужиком повезло: живой. Вроде как... Или, это ему повезло, что жив? Ведь сам виноват, разве нет? Не стоило, похотливо гогоча, бросаться на нее с ножом, чего-то там бубнить о кроличьих тушках в походном котелке и следах губной помады на чьей-то волосатой заднице. Довольно необычная речь для того, кто собрался поразвлечься, вскрывая горло случайным путникам. Хочешь убить - убивай, а не толкай пафосные речи, полоумно кривляясь. Хочешь грабить - подкрадывайся незаметно, приставляя нож к глотке, а не знаменуй свое явление потенциальной жертве тем же гоготом, не озаботившись даже из кустов полностью выбраться.
Девушка вновь вздохнула; эх, до чего же порой проблемно иметь дело с собственной совестью. И ведь изжить никак, иначе умрет и человечность. Весь свет, хранившийся на дне сознания под бережной защитой с каждым днем крепнувшей воли, упрямого желания жить вопреки, и много чего, что выжимало из медовых глаз слезы, вместо злорадного смеха над теми, кто ее жалости не заслужил. Ни этих слез.
Адонис фыркнула, решив оставить мужика недолго повалятся в одиночестве, и, наконец, прежде чем искать место ночлега, ознакомиться с местностью острова, куда случайно забрела. Впрочем, "забрела", не совсем удачно подобранное слово, учитывая привычку приснопамятной удачи убегать в закат в самое неподходящее время. Девушка тащилась по воздушным тропам без малого дня три, прерываясь на скудный перекус из заплесневелого хлеба, позволяя себе вздремнуть в сплетенном заранее коконе уплотненного воздуха. Ловила попутно воздушные же потоки, дабы добраться до вожделенной суши в относительно бодром состоянии. Подкупала требующий законного отдыха организм травяным напитком из лавки целителя, обещавшего телу многодневную бодрость, на деле продлившуюся - жулик! - не более трех суток. Картину, на фоне смотавшейся удачи, довершали сломанный компас, потерянная карта и стремительно пустеющий кошелек. Усталость, поспешившая напомнить о себе болью в ногах и желание свалиться на морду хоть Морскому Королю, хоть на любую другой горизонтальную поверхность, лишь бы поскорее сомкнуть глаза.
Помниться, прошлый остров, где волею судьбы ей пришлось проторчать целый месяц, подрабатывая в магазине у местной торговки, принял гостью отнюдь не радушно. Скука смертная, люди угрюмые, из развлечений: дешевый бордель, куда можно было забежать выпить пивка, да побеседовать - без сарказма - о вечном с работавшими там женщинами и пропахшая пылью таверна, где она за гроши снимала комнату на чердаке, в соседстве с двумя сороконожками, по ночам норовившими забраться под одеяло. А последняя отдушина: соседский лесок, скупо усеянный полезными травками для мазей от синяков и царапин, если вдруг посчастливиться влезть в какую-нибудь драку и размяться.
Когда Адонис удалось собрать припасы, и, вооружившись удачей, поймать нужное направление ветра, в надежде миль восемь двигаться по курсу, ее радости не было предела. Однако, к исходу третьего дня, удача, весело отсалютовав на прощанье бутылкой рома, скрылась в неизвестном направлении, оставив девушку в полном безветрии плестись невесть куда в поисках очередного куска земли. Так что, показавшемуся на горизонте острову она обрадовалась несказанно, мечтая бухнуться в мягкую койку с чистеньким, пахнущим мылом бельем, вдоволь проспаться, а уж потом бежать знакомится с народом... на худой конец, захватить языка, если народ окажется не совсем общительным.
С высоты полета, суша хорошо просматривалась, но ночью, многого не разглядишь, кроме огоньков городка и черноты леса, даром, что святящая в небе перламутровой жемчужиной луна здорово подсобила при приземлении. Единственное удручающее момент радости: напавший мужик.
Задумчиво на него покосившись, Адонис поджала губы; будь нападавший тут не один, давно бы сбежались остальные, а так, ни костров, ни запаха дыма, или вообще каких-либо признаков пребывания тут ему подобных. Мужик на вид рослый, плечистый, да уж больно неловкий. Шатался, словно горький, непросыхающий добрую неделю пьяница. Рожа шарфом замотана, а на голову по самый нос был натянут дырявый капюшон. Подозрительно... Обычно, лесные или горные разбойники кучковались по пять, а то и десять рыл, нападая на зазевавшихся несчастливцев всей бандой, дабы добыча не сбежала, или не отбилась. Уж она-то знала наверняка. Оставленная в потасовке двухлетней давности грубо сросшаяся рана, напоминала про тот неприятный инцидент приметным шрамом на правом боку. С тех пор, если обстоятельства вынуждали останавливаться с ночевкой в не внушающих доверия местах, девушка старалась оставаться бдительной, что не раз и не два спасало от нападений. Но бросать мужика в отрубе было, опять-таки, совестно: сожрут. Судя по звукам, и мерному чавканью за деревьями, в лесу водились звери, покрупнее кроликов.
Обреченно выдохнув, Адонис протянула руку, сдергивая с незнакомца шарф, посветила выуженным из дорожной сумки фонариком, дабы вышеупомянутую рожу узреть. Пахнуло перегаром, отчего слипающиеся глаза заслезились, а нижняя челюсть в неподдельном изумлении поползла вниз.
- Тво-о-о-ю же ж... - с чувством прошептала она, направляя свет фонарика в сторону.
Такого резкого поворота событий девушка не ожидала: мужик оказался ей знаком. Очень знаком.
Что, при этом, сей знакомец забыл тут, в лесной чаще, на незнакомом ей острове, удивляло меньше, чем запах перегара, тянувший из раскрытого рта.
Покумекав, Адонис ухватила бедолагу за ворот потрепанной куртки, оттащив ближе к развалинам, мрачно вырисовывающимся в свете луны метрах в пятидесяти от дрыхнущего уже знакомца. В арку, менее потрепанного временем вида, менее разрушенную, с затертыми фресками, треснувшей стеной, съехавшей на бок и обвалившимся потолком. Видимо, это когда-то была башня смотрового типа, с узкими окнами, запечатанными толстой стальной решеткой и открытой площадкой, то ли для пушек, то ли просто так. Девушка разбиралась в архитектуре слабо, поэтому гадать не стала, отметив, что в целом, развалины несут будоражащий воображение, мистический оттенок... ломавшийся цветущей по камню зеленью, и, если не подводило зрение: цветочками, облюбовавшими обломок винтовой лестницы, глубоко засевшей в землю. Стены при этом, сходились кривым треугольником, подпираемые с севера двумя колоннами, и безносой, крылатой горгулией, без правого крыла соответственно, представляя собой вполне устойчивую крепость, неприступную с трех сторон, чего вполне хватало, дабы дождаться рассвета, успев немного вздремнуть.
Предварительно скрутив знакомцу руки его же ремнем, чтобы избежать неприятных эксцессов утром, девушка накрыла храпящее у входа в условное убежище тело плащом, запасливо натянув вокруг леску с колокольчиками: неплохая, проверенная защита от диких зверей и непрошеных гостей, если таковые в лесу все же обитают. На собственную, отточенную до уровня рефлексов реакцию, она вполне могла положиться, достаточно одного, даже самого тихого звона, а красноречиво возложенный на ложе из мха арбалет, ничего хорошего предполагаемым нарушителям покоя не сулил: стрелы били точно в цель ( да упокой Дэви Джонс души одной убитой рыси, двух волков и... не сразу убитого грабителя ).
Убедившись, что мужик теперь сладко похрапывает, Адонис забилась в дальний угол ближе к внутренней стороне стены, предварительно осветив фонариком на предмет наличия насекомых и другой мелкой живности. Скрутилась комочком, обхватив плечи руками, подтянула колени теснее к груди, наконец проваливаясь в долгожданный, заслуженный сон.
Сон шелковый, пушистый и уютный, позволяющий забыться, растворить тревоги, отогнать страхи; для странника, без очага и порога, словно спасительная капля живительной влаги среди выжженной солнцем долины, где годами не бывает дождей. Момент сладкого блаженства, восстанавливающего утраченные за день силы, ласковым котенком тыкающегося мокрым носиком в шею, и успокаивающе мурлыкающего. Сон без сновидений, без обрывков памяти, порой любящих просачиваться за выстроенную сознанием стену, дабы оберегать от излишеств внешнего мира, покрытых слоем свежей золы событий, давно оставленных в прошлом, но порой, любящих напоминать о себе осколками в иногда находящих бреж кошмарах.
И на пороге ласкового забвенья, приходил покой, с рядом глупых и смешных вопросов. Например, можно ли обнять ночь? Можно ли держать ее в руках, собирая горстями звезды, или укутаться ею, будто тонкой ситцевой накидкой, дабы согреться? Наверное можно, если пойманный за крылья сон, покорно сядет на плечо, шепча на ухо забавные небылицы, и указывая путь по сотканной из воздуха тропе, хрустящей под ногами подтаявшим снегом. Лиловая темнота, закапает в протянутую ладонь вязкими каплями, скатываясь между пальцев хрусталиками льда, звонко падая в короткую бесконечность, стелящуюся где-то внизу притихшим в безветрии морем. А у сна, между прочим, свои причуды, уникальный юмор и горько-сладкая усмешка с долей иронии. Он - дитя ночи, непоседливый капризный малыш, своевольный и немного коварный, который лишь притворяется пойманным, потому что крылышки связать нельзя. Только придержать ненадолго двумя пальцами, как снятую с цветка бабочку, пока мнимая покорность себя не исчерпает. Лишь бы не тяжелил веки, мурлыкая убаюкивающую колыбельную, а наоборот - торопил вперед, чтобы тропинка не истончилась, ведь падать в пенистую бездну не весело, скорее печально и...
- А-А-А-А-А-А!!! - бешено орал катающийся по траве мужик, остервенело вгрызаясь зубами в ремень, перетягивающий запястья, - всех вырежу, с-суки!
Помянув далеким от приличного словом устроившего шум, девушка разлепила веки, узрев довольно сомнительную картину: тот, ошалело бегая взглядом по арке, силился подняться, тут же падая. Утыкался лбом в траву, сдавленно постанывая. Оно и понятно: похмелье добрым не бывает. Как и утро.
- Водички? - осведомилась девушка, тихо присев рядом на корточках и участливо протягивая флягу с водой. Мужик вздрогнул, фокусируя на девушке взгляд заправского пьяницы. После чего замер, часто-часто заморгав. А проморгавшись, состроил настолько счастливую моську, что та едва подавила в себе желание отшатнуться.
- С-сайв? - проскулил он, тут же присосавшись к предложенной фляге.
Сайв... Детское прозвище, полученное еще в приюте до побега. Как давно она стала использовать его вместо имени?
- С-сайв...
- И тебе здравствуй, Роджерс. - Помогла ему сесть Адонис, придерживая под лопатку, - давно в разбойники подался?
Парень замер, вновь перевел взгляд на девушку, затем на свои руки. Опять на девушку. Возвел глаза к потолочной балке, долго-долго ее изучал. После чего разразился длинной нецензурной речью, словами из приличных которой были только "в", "на", и "паразиты".
- Какой богатый словарный запас. -С иронией заметила "Сайв", убирая флягу в сумку, - всего за год освоил? Что возвращает нас к первому вопросу.
- Я... это... - запнулся Роджерс, когда поток брани иссяк, а на лбу появилась складка, свидетельствующая о напряженном мыслительном процессе. - Я вчера... делал... что?
- Ммм... - не сдержала ядовитой ухмылки девушка, скрестив на груди руки, - насколько я помню, ты вылетел из кустов с ножом в руках, стоило мне развеять "ступеньки", и попытался напасть. Серьезно попытался. Судя по тому, что до того успел наклюкаться до зеленых слоников, свалился лишь с одного рефлекторного удара. Чем обязана столь дивной чести?
Роджерс нахмурился, видимо, и вправду не помня, что творил.
- Как ты очутилась на острове? - выдал он, игнорируя ее раздраженный вздох.
- Как обычно - ветер принес. Забыл мою способность? - усмехнулась девушка, демонстративно проведя ладонью по воздуху. После чего тот затравленно озирнувшись, вытянул вперед связанные руки.
- Развязывай, расскажу.
Адонис промолчала. Внимательно присмотрелась к другу, будто выискивая подвох, пока парень терпеливо ждал, продолжая протягивать руки. И странно, что не спешил освобождаться сам, чай силой не обижен. Да и запах спиртного к сиюминутным действиям не склонял.
Все же, спустя минут пять тяжких раздумий, развязывать ремень на запястьях бывшего боевого товарища девушка таки принялась. Товарища, да...
- Не убегай, дурочка! Я помочь хочу!
- Разбежался! Ты же меня сам сюда загнал!
Они познакомились полтора года назад при весьма нелепых и не особо веселых обстоятельствах. Но Роджерс оказался добрым малым, здоровяком с широкой простодушной улыбкой. Пока после пары бутылок эля не открылась его вторая сущность: бухим он совершенно терял над собой контроль, становился агрессивным и ничего вокруг себя не замечал, кроме количества морд, по которым ему удавалось попасть, пока Сайв не познакомила его затылок с недопитой бутылкой пива.
Роджерс не обиделся, списав утром головную боль на похмелье, торжественно пообещал больше ни капли в рот не брать. Исправно придерживаясь сухого закона почти пять месяцев их совместного пути. А через следующие три месяца после прощания, Сайв узнала, что тот подался в охотники за пиратами. И уж явно не ожидала встретить его так скоро, да еще в столь жалком состоянии. Роджерс был человеком слова, поэтому что заставило его нарушить обещание и упиться вдрызг, оставалось загадкой.
Правильно истолковав хмурый взгляд девушки, парень скорбно насупился, поджав от видимого стыда губы, принялся разминать онемевшие запястья, когда ремень был благополучно снят.
- Придется тебе мне поверить, - поднял он на девушку покрасневшие от долгого запоя глаза, - у меня имелись причины напиться. Думаю, тебе они не понравятся.
- С чего бы? - с иронией заметила Адонис, - ты всего-то пытался отравить меня перегаром и прирезать за милую душу корявым ножиком... Или может, еще каких-нибудь непотребств устроить...
- Не собирался я! - запротестовал тот, обиженно взмахнув руками, - да я бухим был! Сама знаешь, каким после эля становлюсь! Ни в жизнь бы на тебя в такой перспективе не глянул! Просто алкоголь в мозг ударил!
- В перспективе? - хмыкнула девушка, на что парень густо покраснел, слившись кожей с алым цветом глаз.
- В смысле... - принялся спешно оправдываться Роджерс, лихорадочно изображая ладонями в воздухе очертания женской фигуры, - я не говорю, что на тебя можно смотреть как на женщину, только под градусом... я бы и без градуса мог, - речь у горе-охотника становилась сбивчивой, но Адонис не перебивала, едва сдерживая смех.
- Я же тебя не узнал! - вопил Роджерс, - то есть... я никогда бы не стал...!
- Ладно, Эви, - девушка громко рассмеялась, вогнав парня в глубокий ступор. - Давай обсудим проблемы важнее того, в каком свете ты на меня смотришь под градусом и без. Гораздо важнее, почему ты сейчас выглядишь как бомж, и горький забулдыга. А еще затравленный огромным бурым мишкой щенок.
Неслышно огрызнувшись, Роджерс, пару раз выдохнул, готовясь толкать речь.