Дети, жившие на Балмаседе, часто плакали во время отлива, но в тот погожий летний день, 25 декабря 19... года, дети смеялись с океанским приливом всех своих маленьких чувств - в Антофагасту приехал цирк.
С лучами золотого рассвета на горизонте появился либерийский лайнер "Академик Мичурин". Разрезая холодные воды перуанского течения корабль приближался к порту Антигуо. Белый шлейф тянулся за судном, как нить паука, как снежная грань, как знойная поступь. Альбатросы, чайки, бакланы пронзительно кричали и носились над головами матросов. На мостике стоял мрачный капитан Аркадий Тарасов. Около часа назад он сделал запись в судовой журнал:
"25.12.19.... года. 3 часа 42 минуты. Скорость 5 узлов. До Антофагасты 20 миль. Клоуны украли судовую астролябию. Обезьяны вывели из строя главный судовой компас. Они уже научились устанавливать свое местонахождение. Судно идет по звездам и приборам. Эксперимент явно удался."
Когда капитан закурил короткую и толстую "Коибу", в радиорубке радист по просьбе доктора Гомеса, великого мага и волшебника цирковых представлений, отбивал морзянку: "Всем, всем, всем! Земля свободна для человеческих радостей. Власть дрессировщикам и акробатам. Цирк представляет новую пантомиму "Падение в бездну". Канатоходец срывается из поднебесной и попадает в кратер вулкана. Всем, всем, всем!". Подпись под радиограммой стояла неразборчиво-двойная: Франц или Фриц, но дон Луис Варгас Иччеверия, сам бывший коверный, отчетливо понял - можно заработать отличный куш.
В порту "Академика Мичурина" встречали почти все докеры с соседних причалов, а также цыганский табор из двадцати двух кибиток. Дон Луис Варгас, заложив руки в карманы жилета, по-креольски покачивался и пыхтел в свои роскошные рыжие усы. Как заснеженный вулкан Льюльяильяко, его лысина сверкала в лучах чилийского солнца, возвышаясь среди всей этой портовой, индейской, цыганской швали.
Докеры стояли завороженные. По трапу спускались заводные и грустные клоуны, маленькие стройные гимнастки с надувными шарами, стальные высокие атлеты с гирями в руках, эквилибристы на одном колесе, дрессировшики, фокусники, а также два брата Фриц и Франц - сиамские близнецы. Последним на берег сходил черный как смоль доктор Гомес. Одной из своих черных рук в черных перчатках он прижимал к своей черной груди черную широкополую шляпу, в другой черной руке он нес черный медицинский саквояж. Его длинные черные волосы и полы его черного плаща трепетали, казалось, на черном ветру. Довольный дон Луис Варгас думал о золотых запанках с бриллиантами, которые он купит на сэкономленные барыши: "Молодец этот Гомес! Кто-то что-то, конечно, о нем знает или говорит. Но я ничего не имею против него. Он экономит даже на одежде. В чем живут, в том и работают. От них, правда, Слава Святой Терезе, не воняет!" Два двухметровых гиганта - Гомес и Иччеверия - дважды обнялись и поцеловались. Над ними раздался адский гомон и рык - началась разгрузка клеток с цирковыми зверьми.
Среди других дешевых баров герои выбрали, может быть, самый грязный и самый портовый бар "Хей портеньо", чтобы пропустить в этой клоаке по стаканчику писко. Там отдыхали классные парни, штук около пяти. В углу сидел подозрительный незнакомец в боливийском пончо с огромной черной бородой, по виду настоящий аргентинец. Гомес и Иччеверия в соответствии с принципами конспирации уверенно сели за стойку и заказали местной отравы. За двадцать две секунды два циркача сделали два глотка писко, бородач - два глотка мате-де-кока. Все напряженно смотрели друг другу в глаза. И тут этот тип, похожий на аргентинца, спросил доктора Гомеса на чистейшем испанском языке:
-Кошку? - развязно сказал бородач. - Видели тут одну. Может быть и вашу. Он узнал связных по паролю и предложил Гомесу и дону Луису Варгасу присесть за его стол, чтобы вертикально уединиться.
Те явно классные парни , которые отдыхали в баре, невозмутимо отдыхали и дальше. За столом же бородача состоялся тихий , но серьезный разговор.
Соратники по одному нерушимому делу представились поименно и по фамилиям. Бородатого звали Хуаном, просто доном Хуаном. Уроженец пампас Энтре Риос он, как бушующий лесной пожар, прошел по некоторым странам Латинской Америки и везде оставлил неизгладимый след: свой огненный бородатый лик. Неделю назад он прилетел регулярным рейсом Эйр Боливиа из Ла-Паса, чтобы поработать и на пустынном чилийском севере. Он не скрывался и ничего не скрывал. Так было начертано в книге его судьбы.
- Вы получили задание центра? - спросил Гомес Хуана.
- Да. Я уже целую вечность катаюсь по этой пыли. Здесь я не увидел ни одного кота.
- Гомес, мне кажется, что это задание трудно выполнимо, - вставил Иччеверия.
- Я не привык сдаваться, - возмутился Хуан, - На боливийском альтиплано бывало и потяжелее. Тем более, я видел их следы.
Гомес молчал. Для него не существовало временных проблем. Его горизонтальные мысли ловили задачи и ставили знаки вопроса, как желтый суховей. Сейчас он был один в своем градусе центра. Его тело выстраивало восклицательный знак.
- Центр дал нам всем поручение. Мы должны его выполнять, - сказал доктор Гомес.
- Почти все готово, амиго,- ответил Иччеверия, - Ячейка есть. Мы всегда можем ею воспользоваться.
- Местонахождение выверено. Адреса, явки стоят как фигуры в шахматной партии. Не успею я воспользоваться свои ингаллятором, как пространство придет в адское движение, - дон Хуан тихо рассмеялся.
Друзья сделали еще по два глотка своих напитков. В этот момент дикий сизый голубь врезался в оконное стекло. Он рухнул с отрезанной головой на биллионы стеклянных осколков прямо у ног доктора Гомеса. Его окровавленная безглазая голова застряла в раме. В его когтистой лапе был зажат желтый бумажный клочок. Надпись химическим карандашом квадратно сверкала, как металлический отлив оперения мертвого голубя. Что-то явное происходило в созвездии Зайца.
- Карнавала не будет,- сказал дон Луис Варгас.
Доктор Гомес поднял записку и дважды два раза читал небесное сообщение. Три могучих созвездья - Голубь, Заяц и Пес - тайно взирали на троицу заговорщиков. "ЖДЕМ В ИКИКЕ. ДРУЗЬЯ. ЖДЕМ В АРИКЕ. ДРУЗЬЯ. ЖДЕМ В САН-ПЕДРО. ДРУЗЬЯ..." -записка пошла по молчаливому кругу.Ждать оставалось недолго. Герои сделали вывод: их встретят в Каламе.
- Карнавал будет, - сказал дон Хуан и совершил два кругообразных движения своей бородой.
Друзья уже свернули программу действий в боевой листок. Только первые две ноты застучали в их революционной песне. Всего на пару секунд во втором мутном окне бара показалось поросячье лицо. Роковая вагонетка с грохотом пронеслась по Балмаседе и со скрежетом остановилась прямо напротив "Хей портеньо". Машинист слишком резко оборвал стоп-кран.
Напряженные герои остались сидеть на своих местах.
- Мы обо всем договорились,- сказал доктор Гомес,- Вам, дон Хуан, предстоит подготовить все для сегодняшнего вечернего представления и скрыться в кульминационный момент. Вам, дон Луис Варгас, напротив придется организовывать дневное собрание. Мы все поменяемся местами для пущей таинственности и осмотрительности. Я буду искать котов.
- Пароль тот же? - спросил дон Хуан.
Гомес подтвердил своим ледяным, как Ликанкабур, лицом, и товарищи направились в выходу.
22 раза. 22 секунды. Таков был вулканический разрыв между остановкой поезда и появлением на авениде троицы. Кто-то не допил свой кофе в баре "Ла Синта", кто-то чуть не подавился куском эмпанадос у тьенде Антонио, кто-то пролил на белую рубашку бокал красного вина "Трес медалос" в ресторане "Рапа Нуи". Облака двигались по касательной к данному событию - вагонетка задавила собаку. Хорошо, что не лошадь. Жертв было бы не сосчитать.
Другая добрая собака, друг погибшей суки по портовому двору, сидела рядом с разбрызганными собачьими внутренностями и жалобно скулила. Доктор Гомес увидел многоточия и кавычки в захватывающей его открытке-картинке: записка, друзья, кровь милых зверей и взгляды созвездий. Он прочитал афишу на вагонетке "Цирк представляет..." и спросил Иччеверия:
- Что это за животные?
- Это псы, - сказал дон Хуан, - чилийские псы.
- Давайте заберем этого зайца с собой, - предложил дон Луис Варгас, показывая на грустную собаку, - Сделаем отличную собачью сценку, хотя этому зайцу уже лет триста.
- Иччеверия, перестаньте глумиться. Я знаю, зайцы едят траву и морковь, а псы жрут мясо, - сказал доктор Гомес, - Впрочем... Собаку мы заберем. Я думаю, все обезьяны обрадуются.
Абсолютно здесь и сейчас в динамике рождественского утра почувствовалось одно решительное содрогание одной божественной плоти. В каждом соприкосновении с архивонючей действительностью герои узнали вехи нового пути. Каждый чувствовал ярость и волю каждого. Три друга неожиданно растворились по улицам Кокимбо, Копьяпо и 21 мая. Все шли параллельно и по прямой. Из масляных черных пятен они превратились для трех следящих за ними агентов в акварельный дым. Филеры растерянно ринулись по кальям. Где-то мелькнул черный плащ, лысый сверкающий череп, огромная борода. То тут, то там то скулила, то гавкала собака. Ускользающая пустота осталась на месте троицы. Серые тени, как солнечные зайцы, бегали по стенам из белой адобы. День закручивался в песчаную загогулину. Из созвездия Голубя на Антофагасту щерился и пульсировал темно-синий зрак. Еще минуту назад город спал детским сном, а проснулся в лучах кровавого зарева. В порту горели пакгаузы с мазутом. Никто не усмотрел в происходящих событиях фокуса-покуса и металлической руки дирижера, но двойное действие зарождалось. Времени было 12 часов пополудни по Гринвичу.