Аннотация: Кем окажутся спутники, посланные судьбой? Друзьями? Врагами? Многое, конечно зависит от них самих, но ведь кое-что можем сделать и мы сами?
Глава 18. Сирота.
Дыхание в темноте. Травница приподнялась с лавки, служившей ей и кроватью тоже, нащупала в темноте глиняный кувшинчик, из носика которого едва выступал тлеющий фитилёк. Вытянуть фитиль наружу, вздуть тлеющую точку в язычок пламени.
Отрок лет десяти-двенадцати с нескрываемым страхом смотрел на проступающий из темноты лик знаменитой колдуньи: немолодая, простоволосая, растрёпанная со сна, в грязно-серой, заплатанной рубахе она выглядела как страшная ведьма. Впору бежать прочь со всех ног. Только бежать мальчику - некуда.
- Что случилось? - Не часто её поднимают среди ночи, но и особенного в этом нет. Все в городе знают: если калитка во двор к травнице заперта - значит её нет дома, если открыта - заходи любой. Неважно, день на дворе или ночь. А двери в домик - землянку так и вовсе никогда не запираются. Мало ли кому и когда понадобится её помощь.
- Что случилось? - повторила Травница, не дождавшись ответа. Она вспомнила этого мальчика. Вчерашний сирота. Она видела его на той тризне. - Что-то с твоей матерью или с сёстрами?
Колдунья задаёт вопросы, собираясь одновременно: накинула поверх рубахи платье, прошлась гребнем по волосам, собрала их в узел и спрятала под платок:
- Что ты молчишь? Так всё плохо? Тогда идём скорей...
- Мамы нет. И девочек... - глаза у мальчишки состоят из одних зрачков. Чужачка назвала это состояние тела коротким и злым словом: шок. Это когда человека убивает боль: физическая ли, душевная ли - не суть важно.
- Говори же! Не молчи!
- Я испугался и убежал...
- А твоя мать?
- Она, она, - слово застряло в горле и теперь душит ребёнка. Страшное слово, особенно когда речь заходит о матери.
- Она покончила с собой?
- Да. Она и девочек...
- Взяла с собой? А ты пришёл сюда?
- Я испугался, я... я не знаю.
Трёпанное временем полотнище, всё казалось состоящим из заплат. Днём - плащ, ночью - одеяло. Травница накинула его на плечи дрожащего мальчика:
- Правильно сделал. Пошли.
- Куда?
- А тебе не всё равно? - вопрос канул как вода в песок:
- Ты дала мне деньги...
- Были лишними. Пошли.
Мальчик сделала несколько шагов, остановился в дверях:
- Они говорили, что мама не любила отца, раз осталась жить, они говорили...
- Плохое?
- Очень. И про девочек...
- Конечно. Свою подлость необходимо оправдывать. Обвинив жертву. Пошли.
- Они забрали всё наше имущество. Что смогли - пропили, прожрали...
- Плюнь. Их уже не переделаешь.
- Плюнуть?
- Убито-то их ты не можешь. Так зачем самому умирать от горя на радость им? Плюнь.
- Им на радость? Нет!
Они уже за воротами, спускаются по переулку к реке, идут по ночному нижнему городу за Старый вал.
- Куда мы идём? - переспрашивает мальчик уже испуганно. - Назад я не вернусь.
- Юноша, - колдунья стоит прямо перед ним, вглядываясь в глаза. - Ты не маленький и законы знаешь: я не могу тебя спрятать. За тобой придут родственники, а я - безродная.
- Я не вернусь к ним...
- И не надо. Мы идём туда, где тебе помогут.
- Кто?
- Ты не маленький и должен понимать...
- Куда ты ведёшь меня?! - Ужас опять наваливается на ребёнка.
- Вне рода в городе или Бурой или наёмники. - Предельно спокойно начинает объяснять травница. - Я могу обратиться к Бурому и он возьмёт тебя в "ученики" - тогда ты останешься в городе и каждый день будешь видеть своих родичей.
Мальчик дёрнулся, собираясь возразить, но женщина жестом остановила его, продолжила:
- Могу обратиться к наёмникам. И, если они согласятся тебя взять, то ты покинешь город с ними и, может быть, никогда больше своих родных не увидишь.
- Наёмники послушают тебя?
- Я постараюсь говорить убедительно. Но... Ты ведь знаешь городские законы?
- Знаю! - взорвался мальчик. - Я не маленький. Я давно уже не маленький!
- Значит поймёшь мои слова правильно: чтобы уйти с наёмниками, тебе надо отречься от рода. Самому обрезать свои волосы и произнести при свидетелях слова отречения. И не просто при свидетелях: при родственниках. Сможешь?
- Смогу, - ответил мальчик не совсем уверенно.
- Тогда идём.
- Идём. А куда?
- На гостиный двор. К наёмникам, - ответила травница на ходу.
- А к Бурому?
- Ты хочешь к Бурому? - Приостановилась женщина. Её пристальный взгляд проникал вглубь, кажется выворачивая саму душу.
- Нет, - мальчик сжался. - Я так спросил...
- Жаль, что "так" - голос женщины стал сухим. - Бурой и наёмники - враги насмерть. У наёмника, что пришёл в город с караваном, всегда в кошельке есть серебро и медь. Люди Бурого охотятся за ними, как за дичью. Но и наёмники, попадись тать им в руки, душат его, как... пёс - крысу. Без пощады.
- Я понимаю, я ... так ... - мальчик смутился окончательно.
- И ещё: у наёмников тебе сразу же придётся обрезать волосы.
- Как безродному? Да.
- Да. Половина наёмников - безродные. И... Знаешь, почему твоя мать забрала с собой девочек? Знаешь?
Вопрос ударил так, что ребёнок сжался, но ведьма не намеревалась его щадить. Есть вещи, которые как гной из раны, просто необходимо выдавить наружу, иначе они отравят человека изнутри.
- Я ...
- Ты знаешь, - напирала колдунья.
- Они...
- Что хотели сделать ТВОИ (лекарка надавила на слово) родственники с ТВОИМИ сёстрами?
- Кажется... продать...
- А с тобой?
- Я не знаю, я...
- Тоже. Род уже отрёкся от тебя, ибо любой раб - безродный. Они придут со стражей на гостиный двор не за родичем, а за беглым рабом. Не за тобой, а за деньгами.
- Они ... придут?
- За деньгами? Можешь не сомневаться. Так что рода ты уже лишился, а вот свободу можешь сохранить. Если не струсишь, конечно.
Широченная, Гостиная улица, подворья, запертые по ночному времени. Травница подошла к одной из калиток, решительно постучалась. Раз, другой...
- Кого ночной ворон принёс! - возмущённый голос стража звучал совсем не сонно.
- Я - травница из Крутого переулка. Пришла к госпоже Анне.
- Нет здесь такой!
- Есть. Не ври. А то язык отсохнет.
- Нечего посреди ночи...
- Госпожа Анна - лекарка.
- И что с того?
- День и ночь различают мирные люди. Для стражника и для лекарки - различия нет.
За калиткой - возня.
- Открой, воин. Беда не спрашивает, когда приходить. Для неё нет дверей и запоров. Кто знает свою судьбу?
Опять возня, ворчание в ответ:
- Да не колотись ты! Открываю.
Наконец калитка скрипнула, приотворилась. Бородатый страж, через образовавшуюся щель, осветил пришельцев огнём факела:
- Что за малец?
- Ему нужна помощь.
- Ладно, заходите.
Вот они на подворье. Бородатые и безбородые лица воинов вокруг, дымное пламя двух факелов, вопрос старшего:
Фургон стоит на своём месте, где и всегда. А куда он денется? Травница приоткрывает полог, зовёт в пол голоса:
- Анна! Анна!
Совсем не сонный голос отвечает:
- Кто ещё?
- Это я. Травница из крутого переулка.
Ворчливый ответ:
- Ну и ночка! Заходите. Сейчас ещё светильник запалю.
- Я не одна.
- А с кем? - девушка выглядывает из фургона. - Что за малец?
- Сирота. Ему помощь нужна.
- Пусть тоже заходит. Зябко на дворе. И... мне твоя помощь тоже нужна.
На дворе действительно, по ночному времени, прохладно. Травница помогает мальчику забраться в фургон, оборачивается к сопровождавшему их воину:
- Благодарю за помощь тебя и твоего командира...
Испуганный, детский крик, вырвавшийся из фургона, оборвал её вежливую фразу, заставил броситься в повозку. Вслед за женщиной, в повозку запрыгнул и воин.
Вид зажавшегося в угол мутанта заставил вскрикнуть обоих, а страж ещё и за оружие схватился. Аня спешно вклинилась между людьми и своим первым гостем:
- Спокойно. Не надо кричать. Всё в порядке. Вы что? Псоглавцев не видели? Да не бойтесь Он не кусается. Я же не боюсь, - кое-как ей удалось успокоить воина. Кое-как травница успокоила мальчика. Ириша и Алевтина, разбуженные шумом, тоже с недоумением наблюдали происходящее.
Первым успокоился воин. Он покинул повозку, рассудив, что раз его о помощи не просят, то не стоит и навязываться попусту поднимая шум. Сказать командиру о чудовище он конечно скажет, а там: как начальство решит. Мальчик, прижимаясь к Травнице, спросил шёпотом, кивком указывая на Аню:
- Она ведьма?
- Нет, - так же шёпотом, в самое ухо ребёнку ответила травница, - она - почти Богиня.
- Почти Богиня? - от изумления мальчик даже о страхе забыл.
- А ты сомневаешься? После того, что увидел?
- А...
- Не показывай удивления. Делай вид, что всё так и должно быть. Таковы правила общения с Богами.
- Что это за урод? - голос Алевтины звучал на редкость раздражённо.
- Это Агрх, - ответила Аня и вздохнула. - Он не знает: где его дом. Так что случилось с мальчиком? - обратилась она к Травнице.
Успокоенная словами и поведением подруги, Алевтина приблизилась к монстру:
- Ты Агрх?
- Агрх, - подтвердил тот, испуганно оглядываясь по сторонам и ища: куда можно забиться.
- Мальчик - сирота, - ответила Травница. - У него нет ни отца, ни матери, ни дома. Было бы хорошо, если ваши, госпожа, покровители, приняли бы его в свой отряд.
- Такого ребёнка и на войну? - Аня даже растерялась, хотя, казалось бы, ко всему должна привыкнуть.
- Здесь ему жизни не будет, - тихо возразила Травница.
- Неужели у него нет никого из родни? - поддержала Аню Алевтина.
- Лучше бы не было, - грустно отозвалась женщина. - Сын младшего сына, да ещё и сирота - это не легко.
- Они хотят продать меня. В рабство!
- Блин! Вот это да! Родные люди! У них что? Своих детей нет?
- Именно родные. И именно ради своих детей, - грустно подтвердила Травница реплику Алевтины.
У Ани перехватило горло. Да, сказки про сирот она читала, но то - сказки, а жизнь-то, выходит покруче будет:
- Хорошо. Если иначе нельзя - попробую парней уговорить. А вот как быть с этим гостем, - она кивнула в сторону псоглавца. - Не знаешь, из каких он земель?
- Нет, - покачала головой травница.
- Его селение в горах. Высоко в горах. Там снег лежал.
- Горы и снег? На западе есть Белые горы, но я там не была и не могу ничего сказать. Они за Чёрными горами. Первыми будут Зелёные горы, потом - Чёрные, за ними - Белые. Белые горы на западе самые близкие. Но есть Белые горы и на востоке. Точнее, на юго-востоке.
- Ну да. А на севере снег круглый год лежит... - вздохнула Аня.
- Южные горы очень далеко, - серьёзно ответила Травница. - Гостей оттуда сейчас в городе нет, а вот с запада...
- Есть? И западные горы ближе всего? Да?
- Да. На вершинах Чёрных гор тоже кое-где есть снег, но немного.
- А Белые горы заснеженные? - уточнила Аня?
- Да. Про них мало что известно. Людей там почти нет. Может быть, именно в Белых горах живут эти... Как вы его назвали?
- Псоглавцы? Кстати, он понимает нашу речь, но говорит с трудом.
- Так может он попытается что-то рассказать?
- Я пыталась его расспросить. Он не помнит. Да! Я тут картинки сделала. Как в той, деревянной книге путника. Помните? Я рассказывала.
Травница взяла в руки первый листок:
- Что это?
- Картинка. Может, не очень хорошая. Меня немного учили рисовать: по анатомии, срезы, ну там в общем всякое. Я не художник и рисовала это по памяти...
- Нет, рисунок хорош, но на чём вы рисовали? Это полотно, только...
- Жёсткое? Я его накрахмалила. Просеянная пшеничная мука заваривается кипятком. Получается клейстер. Подходящую, белую ткань пропитываем клейстером, отжимаем и разглаживаем на гладкой доске, высушиваем. Готово.
- Так просто и так дёшево?
- Не очень дёшево, - отмахнулась Аня. - полотно всё-таки надо брать хорошее, тонкое, иначе перо за нитки цепляется. И мука... Хотя её немного надо.
- Перо? - опять переспросила Травница.
- Ну да, гусиное перо. Тростинка слишком хрупкая. Перо лучше. Осторожно затачиваем его... и вот!
Тина и Ириша, наравне с гостьей, с недоумением разглядывали её "изобретение".
- Ну, Анька, ты даёшь, - голос Алевтины как всегда дышит недовольством. - На накрахмаленных тряпках писать. Сама придумала? Кулибин ты наш...
- Да нет, - попыталась отмахнуться от подруги Аня, - вспомнила. У Пикуля было. Там шпионки на накрахмаленных юбках писали.
- Высокая литература, - буркнула Алевтина, в очередной раз давясь обидой: "Ну почему, что бы Анька ни сделала, все смотрят на неё с восхищением? Где справедливость?!"
Аня скрипнула зубами, давя раздражение и вдруг, в неровном свете масляных ламп увидела на лице подруги огромный, наливающийся чернотой синяк, которого не было вчера.
- Тина, откуда? Когда?
Изукрашенное лицо красавицы передёрнуло от злости и обиды:
- Заметила? Да? Это Лагаст. А ты его защищаешь.
- Лагаст? Погоди, но от костра мы ушли вместе.
- Да! Ушли! Все! - Тина всхлипнула. - И ты, и Гастас твой, и воины, а он один у костра остался.
- А ты-то как там оказалась?
Вместо ответа Алевтина разрыдалась в голос. И дела ей нет, что вокруг посторонние люди - чужаки:
- Тебе хорошо! У тебя парень есть! Защитник. Чуть не на руках тебя носит, подарки дарит. А я - одна! Совсем одна. Тадарик, козёл такой, поматросил и бросил. Жениться он видите-ли вздумал. На своей рабыне. Без законного брака ему её трахать не в кайф! Паскуда такая. Знаешь, почему Громир со своими в Пристепье возвращается? К выборам торопится. Хочет Тадарика в воеводы пропихнуть. Да если бы Тадарик только захотел... Быдло они здесь все! Пьют, жрут, блудят, детьми торгуют! Ненавижу. Ненавижу! Что молчишь, Анька? Я не права? А, по твоим словам, здесь все такие хорошие, что хоть иконы с них пиши.
- Ты права, - Аня из последних сил старается сдержать возмущение. - Этот мир и для своих неласков, чужим же здесь вообще делать нечего. А...
- А правда, что отряд Громира уходит в Пристепье? - вклинивается в крошечную паузу Травница
- Ну, правда, - отмахивается Алевтина. - А тебе это зачем?
- Да надоел мне этот город. Шумный, - удовлетворяет её любопытство женщина. - А в Пристепье тихо. Не знаешь, когда они уходят?
- Откуда мне знать? - Искренне возмущается Алевтина. - И зачем мне это? Я туда не вернусь. Никогда! Этот Тадарик...
- Я его помню, - соглашается Травница.
- В этом смысле что ли? - Тина делает неприличный жест. Усвоила уже. Но её собеседница невозмутима:
- Нет, женщина. Просто Тадарик не из незаметных. Думаю, его везде, где он побывал, помнят. Яркий он, шумный.
- Да уж, ведёт себя, как в кабаке.
- Заметный, - опять соглашается лекарка, - но и судьба ему выпала нелёгкая, - краем глаза она косится на мальчика. - Тадарик, совсем парнишкой, из дому сбежал, считал себя безродным. А уж по свету его поносило: в грязи спал, кровью умывался, а не пропал человек, не оскотинился. Не зря горожане его в воеводы прочат. И ведь выберут же! Даже не сомневаюсь. И главное: в его городе ни одного ночного злОдия нет. Бывает, конечно, что сосед у соседа что-то утянет или пьянчуга пьянчугу в кабаке ножом пырнёт - так ведь это мелочь.
- Преступность неискоренима! Один убийца порубил других убийц - вот и всё!
- Вроде бы так, - вздохнула лекарка и опять покосилась на мальчика. Глаза у того блестели надеждой: бывшего наёмника горожане прочат аж в воеводы! Вот и говори после этого, что все безродные - пропащие люди. И пожил, видать этот Тадарик, дай бог каждому, если его везде помнят.
- Не вроде, а так и есть, - давит Алевтина, ничего вокруг не замечающая. - Сам он тать и убийца и никакой разницы нет!
- Есть разница, женщина, - в глазах лекарки вспыхивает злой огонёк. - Все люди разные. Кто-то сам всё видит и понимает, кому-то слова нужны, а кого-то только меч остановить может. Тадарик из тех, кто сам всё видит и потому меч, вперёд слов, в ход не пускает.
- Да что можно быдлу объяснить!
Ане смешно: это ведь Алевтине ничего невозможно объяснить. Единственное, что понимает её подруга - фингал под глазом, ну или угрозу выкинуть вон - тот же смертный приговор, но в цивилизованной форме. Но именно такие люди больше всего кричат о жестокости окружающих, о несправедливости законов, о чужом диктате. Не значит ли это что законы совсем не плохи, раз мешают развернуться подобному... зверью?
- Госпожа Анна, - обращается к ней гостья с подчёркнутой почтительностью. - Позвольте ещё раз посмотреть ваши картинки. Я кажется начинаю понимать их смысл.
Они шептались до рассвета, разглядывая исчерченные пером листки накрахмаленной ткани. Они: Травница, Аня и Ириша. Заснул мальчик, свернувшись в клубок на лавке и прикрывшись заплатанным плащом ведьмы-ведуньи. Заснула заскучавшая от невнимания и непонятных ей разговоров Алевтина. И даже Агрх придрёмывал в пол глаза, затаившись в самом тёмном из углов повозки.
Рисунки многозначные и непонятные, напоминали иероглифы: звёзды, распятый скелет и распятая женщина, сломанный посох, жрец, извергающий свет изо рта, сцены потрошения трупов.
- Я не уверена, - вздохнула Аня. - Может быть, я неверно поняла или неверно запомнила, но мне это напоминает картинку из учебника истории Древнего мира, главу про Древний Египет. Изготовление мумии. Но там, в учебнике на картинке был псоглавец: древний бог Анубис с головой шакала. У древних Египтян он был проводником в мир мёртвых. Привратник смерти. Но в вашем мире другие боги.
- Да, про Белые горы известно мало, - немного невпопад согласилась травница, будучи вся в своих мыслях.
- А про другие?
- Про них известно главное, - усмехнулась ведунья, - там нет того, что ты ищешь. Это уже много.
- Знаете, - Аня мечтательно вперила глаза во тьму, - однажды здесь мне приснился сон: каменистая равнина, посреди неё чёрная гора, из которой вырывается смерч, а вокруг, на самом горизонте, то ли горы облаков, то ли заснеженные горы...
Они заснули перед самым рассветом и когда Гастас стукнул по доске короба фургона, солнце уже полностью всплыло из-за горизонта. Аня подняла голову, сонно огляделась вокруг. Свет пробивался через открытый клапан окна. Значит, уже день на дворе? Стук повторился Аня посмотрела на себя: одета, на сонно ворочающихся людей: тоже. Взгляд скользнул, зацепившись за белый листок "бумаги" ... Точнее за отсутствующий листок. Она его приготовила, хотела что-то нарисовать, но уснула. Кажется... И оточенное, гусиное перо пропало. Может где-нибудь на полу? Третий стук оборвал мысль. Неприлично всё-таки так долго держать человека на улице, да ещё и без ответа: "Кто там? Заходите."
.......................................
- Кто там? Заходите, - Мастер оторвался от работы. Обсидиановая пластинка уже приобрела правильную, овальную форму и теперь ему предстояло выгладить её, сняв следы резца, отполировать, а потом...
- Что поделываешь, человече?
Холодный пот прошиб мужчину от затылка до пяток. Лёгкая, как туман, пелена разделила лавку. В приоткрывшуюся дверь вошла седая, но всё ещё стройная женщина в свободном, неподпоясанном сером одеянии до пола. Она опиралась на длинный, пустотелый посох из отбеленной, резной кости. Заметив преграду, пришелица потрогала её рукой. Туманно-прозрачная стена упруго прогнулась под её ладонью:
- К прилавку-то хоть допусти, купец, - смиренную просьбы сопроводила едва заметная, снисходительная улыбка. - Дрожишь всё, прячешься. А разве от меня можно спрятаться? А я-то не за тобой, я - к тебе пришла.
- Раз пришла - проходи, - буркнул мастер, одновременно, усилием воли приближая к себе прозрачный барьер. - Только зря пугаешь. Этой преграды тебе не одолеть.
- Так я и не пытаюсь, - смиренно согласилась с хозяином гостья. - А что это ты мастеришь?
- Зеркало Мира, - буркнул мужчина недовольно. - Через него весь мир будет видно.
- Ищешь кого-то? - с иронией уточнила гостья.
- Ищу! Говори: зачем пожаловала?
- Покаяться хочу. До кражи я опустилась. В первый раз. Вот, смотри: у человека украла. - На прилавок лёг прямоугольный лоскут жёстко накрахмаленного полотна и гусиное, заточенное перо, измазанное чернилами. - Не удержалась и украла. Сама от себя такого не ждала. И ведь сделала же.
- Что за чепуха? - мужчина взял листок, отмеченный чернилами, повертел, рассматривая с двух сторон. - Для чего это? - Пальцы ощупали перо, - Писать? Зачем? Тростинка мягче...
- Перо лучше подходит к жёсткой ткани, а этот материал легче твоего дерева, дешевле кожи.
- И что? Жёсткая тряпка: вот и всё.
- Как же ты ревнив человек к тому, что не сам придумал. Кусочек ткани, который ты брезгливо мнёшь в пальцах изменит наш мир. Неизбежно и безвозвратно. Он уже меняет его и никому, даже мне, не под силу эти изменения остановить. А я и не буду останавливать. Не люблю кладбищенского покоя. Впрочем, к чему это я в слабостях начала признаваться? Кого ты ищешь?
- Человека. Мужчину.
- А с фонарём не пробовал? - не удержалась от подколки гостья, и тут же повинилась, - Прости за дерзость, человече. Если помощь нужна - не стесняйся. И не лучше ли женщину поискать?
- Без твоих советов обойдусь!
- Как знаешь, - гостья посветлела, тая в воздухе. - Как знаешь, Мастер.
.............................
- Хитрая тварь, - выругался Мастер. - Никакого с ней покоя нет. Является, когда захочет, от дела отвлекает, ерунду какую-то притащила, - он брезгливо взял перо с прилавка, повертел в пальцах, примеривая, обмакнул в чернильницу. - Ну да, писать удобно. И что? Тряпок - полно. Выходит, каждая полуграмотная тварь сможет теперь писать? И не просто писать, переписывая старые тексты, но и сама сочинять их, записывать свои домыслы! Действительно мир катится к концу. И ведь придумал же кто-то такую мерзость! Кто бы это мог быть? Впрочем, догадаться не сложно: женщина из другого мира. Та самая, которую мой ученик приволок сюда в нарушение всех законов. На ней и следа Силы нет, но мир она меняет. Нет, надо срочно спровадить её обратно. И как можно скорее!
В повозку поднялся Гастас, окинул взглядом гостей, хозяйку:
- День добрый, люди.
- Доброго дня и тебе, воин, - первой ответила Травница, как самая старшая по возрасту. - Ты вовремя пришёл. Нужна твоя помощь.
- Моя помощь?
- Анька опять собирает убогих... - визгливо-недовольные нотки в голосе Алевтины как всегда резали слух. - Всю ночь колобро...
Бешенный взгляд парня буквально пришил её к лавке:
- Ты не меняешься, женщина. Опять в чужую постель мостилась?
Отмеченное чугунным синяком лицо девушки покраснело. То ли от злости, то ли от стыда.
- В тебя всё подворье пальцем тычет, - напирал Гастас, не давая ей и слова вставить. - Шлюха! А ты всё учить кого-то норовишь. - Закончив свою отповедь, юноша перенёс внимание на гостью. - Что за забота у тебя?
- Он - сирота, - ведунья за руку вытянула мальчика на всеобщее обозрение. - Отец его был младшим сыном в семье. Он умер от болезни. Мать - покончила с собой от горя и попрёков родни. Двух младших дочерей она забрала. А отроку теперь или в омут головой, или прочь из города. Возьмите его с собой. Молод он, конечно, но такие дети быстро взрослеют.
Гастас сел на лавку, в задумчивости потёр лоб:
- Не весело.
- Гастас, - робко подала голос Аня, но вопреки обычаю, юноша, казалось, её даже не услышал.
- Малец, иди сюда.
Робея, мальчик подошёл к воину.
- Тебе сколько лет?
- Скоро двенадцать.
- Как скоро?
- Ну...
- Одиннадцать есть?
- Почти.
- Ясно. Как тебя звать?
- Ярко.
- Родичи твои знают: где ты?
- Нет, я...
- Бежал?
- Да, я не хочу...
- Это понятно. Твоя одежда - это всё, что у тебя есть?
- Да.
- Гастас, - опять попыталась вмешаться Аня, - если дело в снаряжении...
- Не в снаряжении. Не мешай. А если родня придёт за тобой?
От такого вопроса мальчик сжался.
- Да не просто придёт, а со стражей?
Мальчик прикусил губу, медля с ответом. Совсем ребёнок, выброшенный в неласковый мир. Он видел перед собой рослого воина в добротной, дорогой одежде. Коротко остриженные волосы значили, что собеседник его не имеет ни семьи, ни племени и что он сам себе хозяин. Парень отрёкся от рода, но совсем не бедствует.
- Я отрекусь от них. При страже. И волосы отрежу. Только возьмите.
- Сам отрежешь? При свидетелях?
- Сам. Хоть сейчас. Не могу я их видеть.
- Да, - соглашается с ним Гастас. - Если даже видеть не можешь, честнее просто уйти. Нельзя родную кровь проливать. Только назад ходу не будет. Отрезанные волосы не прирастить. Но если ты твёрдо решил - я поговорю с товарищами.
- Если нужно оружие или... - опять попыталась вклиниться в мужскую беседу Аня, но воин резко оборвал девушку:
- Оружие? Ему? Пусть хотя бы научится его в руках держать.
- Я научусь, я научусь, я буду стараться...
- Не сомневаюсь. Лишь бы при свидетелях ты, малец не сплоховал. Твои слова за тебя никто не скажет.