Аннотация: Прощание - всегда грустно. Завтра караван покинет Белый город,а сегодня... Может быть наёмники, живущие одним днём св чём-то правы? Или нет?
Глава 20. Сборы в дорогу.
И без того короткий сон наёмника сократил хозяин каравана, вызвав к себе командира отряда. Длинноволосый, сивый мудрец вместе с дочерью сидели за хозяйским столом. Лагаст скользнул по ним нарочито-равнодушным взглядом. Приказ хозяина его тоже не обрадовал:
- Эта девушка поедет в повозке вашей лекарки. И не смей возражать! Вот деньги вашей гордячке за стеснение, - на столе, в ряд лежали пять серебряных монет.
Лагаст покосился на деньги:
- Я не возражу - возразит госпожа Анна. Повозка её, а не моя.
- Эта повозка идёт с моим караваном!
- Хозяин, - поморщился наёмник, - с вашим караваном едут многие и вряд ли кто-нибудь из них будет рад взять в свою повозку чужого человека, лишь потому, что вам этого захотелось.
- Лагаст, - незамеченный воином Черноволосый выступил из тени. - Я бы мог сказать тебе, что после того, как этот почтенный Путник лишился своей повозки, он будет вынужден продолжить своё путешествие в моей. Нет ничего предосудительного в том, что дочь путешествует с отцом, но со мной ей ехать неприлично. Но это не твоя забота. Не буду я говорить и о том, что наёмники - народ шальной. Потому что ты - лучший командир, которого я только видел. Кем бы ни были твои люди, но ты умеешь держать их в повиновении. Даже госпожу Анну. К сожалению, женщины редко путешествуют сами. Ещё реже среди них встречаются девы, подобные госпоже Анне. И, - он доверительно подмигнул, - что плохого в том, если одна девушка повезёт в своей повозке другую и получит за это пять серебряных? Я знаю, у дочери моего друга и госпожи Анны были причины для недовольства друг-другом, но это всё в прошлом. Госпожа Анна, в отличие от большинства женщин наделена разумом. Она прекрасно понимает разницу между пленницей и спутницей. А дочь моего друга привычна к дороге и не доставит вашей лекарке никаких хлопот. Конечно, госпожу Анну надо будет уговорить. Но кто справится с этим лучше тебя? И поскольку караван отправляется в путь завтра, на рассвете - делом этим лучше заняться прямо сейчас.
- У тебя есть ещё возражения? - жёстко поинтересовался Айрисфед.
- Если есть, выскажи их, ؘ- поспешно смягчил его тон Чернобородый. - Я знаю: слова твои будут разумны. Что беспокоит тебя?
- Твой спутник, - ответил Лагаст. - Он не слишком хорошо отзывался об Анне прежде. Зачем он...
- Навязывает ей теперь свою дочь? Но это же естественно: прежде за его словами стояла досада, а теперь - забота о благополучии родного дитя. Да! Когда я забрал своего пса, госпожа Анна кажется огорчилась? Может быть её утешит то, что пёс отправляется в путь со мной и я не буду препятствовать, если ей захочется поговорить с ним. Право, мой пёс достаточно забавен. И... пожалуй я пойду с тобой и сам скажу ей об этом.
- И всё-таки я не понимаю... - они вышли из таверны на двор: Лагаст и Чернобородый впереди, за ними - Сивый с дочерью и последний - наёмный носильщик с тюком вещей.
- Что, мой друг?
Лагаст поморщился. Другом Чернобородого он не считал, а пустых слов не любил, ответил:
- Почему ваша девица не может ехать с женщинами купцов?
- Дурные примеры, мой друг. Слишком много дурных примеров для невинной девицы. В повозке госпожи Анны она будет ограждена от них.
- Дурные примеры? Вот как? - криво усмехнулся воин. - Вы не знаете о землячке госпожи Анны, о Тине? Насколько целомудренна Анна, настолько Тина законченная шлюха. Вы не знали об этом, "Друг мой"?
- Это печально, - пробормотал Чернобородый, словно бы в растерянности. - Разве госпожа Анна дозволяет разврат в своей повозке?
- Нет, - хмуро ответил Лагаст.
- Вот видишь, в повозке госпожи Анны дочь моего друга будут окружать только хорошие примеры. Найдётся ли отец желающий иного своему ребёнку? Кстати, тебя не удивил говорящий пёс?
- Я много видел и давно ничему не удивляюсь.
- Но он говорит!
- Мне не о чем разговаривать с собаками.
............................
С вечера Аня рано легла спать. Даже ужина не дождалась. Так утомила её предыдущая, взбалмошная ночь. Проснулась она тоже рано. Есть захотела, но жирная каша, оставленная для неё с вечера в миске аппетита не вызывала. "Почистив перья", девушка выпрыгнула из повозки, в зябкое утро. Трое воинов грелись у костра и подбадривали себя травяным чаем. Аня присоединилась к ним, зачерпнула в миску тёплой каши из котла. Турий - наёмник из новых, налил ей в кружку чай из малиновых веточек и листьев земляники-трускавки. Стагас - один из тех, кого она с Гастасом выручала в Пристепье - поделился лепёшкой и мёдом. Разговор у костра вертелся вокруг Громира и ушедших с ним на рассвете горожан.
- Куда он денется, раз женился! - фраза Стагаса прозвучала в диссонанс общему
- Кто? - не поняла Аня.
- Тадарик. Раз женился - то всё. Громир уверяет: выберут его весной!
О том, что Громир уходит - Аня знает давно. И понимает парней. Безродным всё равно, где жить и куда идти, а наёмники-горожане стараются далеко от своего города не отходить. Вон и Турий дойдёт с товарищами до Буднего града и назад, в Белый Клин с попутным караваном. Купцам такое не слишком сподручно, но и они ничего поделать не могут.
- А полосатый плащ с медвежьей оторочкой ему в самый раз будет, - продолжает Стагас. - Как думаешь, Вирья?
Вирья тоже безродный. Он из освобождённых. Из тех, кого наёмники вырвали из лап собачников: весь рыжий, веснушчатый, но через рыжину проблёскивает ранняя седина. И неулыбчив парень, хоть и лет-то ему немногим за двадцать.
- Наверно, - бурчит Вирья неопределённо - не из наёмников он, это ясно. Непонятны ему их дела.
- Тадарика в воеводы? - переспрашивает Аня. В системе местного самоуправления она уже разбирается и знает, что полосатый плащ, отороченный мехом лисы Тадарик надевал не из простого форса, хотя и пофорсить он не прочь. Города здесь живут пока что в народовластии. Каждым городом официально управляет Большой Совет. Выше него только Вече - общее собрание горожан. Но всё это, как говорится, де-юре. Де-факто же или фактически власть в любом городе принадлежит Малому Совету. Объяснение простое: в Большой Совет входят представители от цехов и улиц. В него может быть избран любой горожанин, но простому горожанину некогда заниматься текущими городскими делами. Ему семью кормить надо. Поэтому кроме Большого Совета в любом городе есть Совет Малый из богатеев и городской знати.
Главные вопросы решает Вече. Вопросы среднего, так сказать уровня - разбирает Большой Совет. Он собирается раз в месяц, на новую луну. А фактически правит городом, решая ежедневные, текущие вопросы Совет Малый. Знак отличия всех должностных лиц - длинный, полосатый плащ, отороченный мехом. У Тадарика, как у избранного в Большой Совет, плащ оторочен мехом лисы, у рядовых членов Малого Совета - оторочка на плаще из волчьего меха. Кроме того, есть в Совете и выборные, занимающие определённые должности: куний мех на плаще положен Хранителям Закона: судье и его помощникам, соболь - хранителям городской казны. Они же отвечают и за общественные работы. Медвежья оторочка - отличает городского воеводу.
Тадарика, как знает Аня, уже избирали в Малый Совет, но городская знать его туда не пустил: "Молод, не женат". Женитьба решила бы проблему, но помешала кровная месть. Здесь она строго регламентирована: хочешь счёты свести - милости просим, но на базарной площади, при свидетелях и на равном оружии. Всё другое - убийство и карается смертью или изгнанием (это если не поймали и не казнили). Вступать с Тадариком в честный бой - в Пристепье дурных нет. Никто не забыл, как он отвоевал своё наследство. А вот от дома отказать - вправе каждый. Если же учесть, что вся знать в городе давным-давно перероднилась, то становится понятным, что знатные невесты не для Тадарика. Но ведь есть и незнатные...
- Глупство всё это, - бурчит тем временем Вирья. - Давно бы женился ваш Тадарик...
Стагас с Турием переглядываются:
- Ты дурной или притворяешься?
- Чего дурной?
- Точно, дурной, - настаивает Стагас. - Нельзя было ему жениться. Он же последний в роду.
- Почему нельзя?
- Тадарику не жена, ему сын нужен.
- Так откуда сын без жены?
Парни опять переглядываются. Они явно смущены.
- Ну, оно так, но...
- С девкой он здесь жил, перебивает Стагаса Турий. - Красивая девка была. К ней вся городская знать ходила, - он пытливо смотрит на Аню. Аня невозмутимо смотрит на него.
- Ну да, вы же лекарка, госпожа Анна. Понимаете.
Аня понимает, отчего смущён наёмник. Привык при ней язык придерживать, хотя что такого, особенного он сказал? Ну состоял Тадрик одно время в сутенёрах при элитной шлюхе и что с того? Так она и отвечает:
- Ну и что?
Парни опять переглядываются:
- Так это...
- Эти девки, чтобы не забеременеть - травку пьют, - взрывается Турий, кивая на котелок. - Не такую конечно. И они не только сами её пьют. Они же и мужчин ею поят! Поэтому тот, кто много с такими шлюхами валандается - силу теряет.
Теперь смущены все трое. Аня кивает серьёзно:
- Понимаю, но почему мужчины на такое соглашаются?
- Так подлая же травка! - взрывается Стагаст. - Как выпьешь - невиданную мощь в себе чувствуешь, только детей от этой силы нет!
- Подлая, подлая, - с горечью поддерживает его Турий. Похоже для него, как жителя Белого Клина, это больной вопрос. - Раз выпьешь - ничего, два - ничего...
- А Тадарик пил её достаточно долго? Надеюсь, со временем это проходит?
- Говорят...
- Говорят? - Ане хочется ругаться. А толку? Она вспоминает показные шуточки Тадарика, плачущую рабыню. Бродяга, как все наёмники, жил одним днём. Только вот для него день этот не закончился. Но ведь Тадарик женится. Смешно надеяться, что именно её "лечение" принесло пользу, но время иногда действительно лечит...
- У Тадарика - прошло. Подводит она итог своим мыслям.
- Прошло?
- Через столько лет?
- Ну не ради же должности он вдруг вздумал жениться, да ещё и на рабыне, которая и так у него всегда под боком!
- Не ради должности? - в растерянности переглядываются парни.
- Почему не ради?
- А зачем?
Неозвученая мысль повисает во воздухе:
- Так значит...
- Действительно!
- С какой стати вдруг?
- Ну и погуляет Тадарик по этому поводу!
- Как сразу в голову не пришло?
- Надо парням рассказать...
Они так захвачены свежей мыслью, что Аня чувствует себя лишней. Ну и ладно. Поесть - поела, а чай с лепёшкой можно и в повозке допить и .... Неплохой это всё-таки мир, раз в нём, время от времени случаются такие чудеса: не прервётся род. И плащ воеводы будет Тадарику в самый раз, и Хозяйка его станет одной из первых дам в Пристепье...
Аня вспоминает одну из этих "дам", тихо смеётся.
"Роскошная горница": на стенах - шкуры, на полу - шкуры, окон нет, за исключением волокового оконца под самой крышей В центре комнатки - круглый очаг для обогрева и освещения - считай просто костёр. Потолок естественно махрится от наростов сажи. Напротив двери, у стены, на кровати, напоминающей набитый овчинами короб на ножках, возлежит купчиха и капризно командует прислугой: то подай, то отнеси; то принеси, то убери. И всё это - плаксивым голосом с нотками истерии, перемежая нелестными эпитетами типа: дуры, козы, птицы безголовые, а то и похлеще. На лбу у "болящей" лежит влажная повязка.
Аня тогда первым делом подошла к страдалице и сняла эту повязку, намереваясь потрогать лоб больной.
- А эта сучка откуда взялась? - Заверещала лежащая. - Что ей здесь надо?
Аня психанула. Нахлобучив повязку на голову купчихе, она развернулась, скомандовала:
- Ириша, пошли отсюда.
- Куда? - робко пискнула девочка.
- Назад. На Тадариков двор. - Она никак не предвидела того, что последовало за её словами.
Движение к и от, слившиеся из-за краткости мига между ними. Слуги с откровенной угрозой подались в сторону пришелицы и тут же, с откровенным страхом отпрянули от неё.
Болящая визжала и голосила, требуя задержать, наказать, чтобы "эти шалавы знали своё место". Ни один слуга, ни одна служанка не шевельнулись, пока Аня с Иришей выходили из купеческого дома. Сперва на двор, а потом и на улицу. Ириша тогда не понимала доброй половины слов, но людей она всегда чувствовала лучше Ани. Как-никак живёт девочка здесь. Так вот бедный ребёнок трясся так, будто его била лихорадка. Ане непонятно, как она сама сумела сохранить невозмутимость.
Примерно через час, сидя с Хозяйкой на кухне и глотая вместо чая отвар валерьянки, Аня наконец-то осознала случившееся и всю опасность, которая миновала их с Иришей просто чудом. Дикий мир открыл перед ней ещё одну сторону. Свободы здесь ни для кого не было и быть не могло. Той самой, абсолютной и совершенной, о которой так любили поговорить в Анином мире. Даже в городе закон был условен. Защищённым чувствовал себя лишь тот, кто мог защитить себя сам, или имел сильного защитника. Для родовитого - защита его род, для сильного, вроде Тадарика - его меч. Остальные либо искали покровительства, либо жили в надежде, что беда пройдёт мимо. Даже раб в городе был более защищён, чем она, безродная лекарка. Ведь у любого раба есть хозяин. Обычно богатый и родовитый, который к тому же не любит терпеть убытков. А Аня - одна. И не будь она гостьей Тадарика...
На дворе хлопнула калитка. Хозяйка насторожилась: если это посетитель - надо выйти к нему, принести пива, закуску. Один из пришедших что-то втолковывал другому невнятной скороговоркой. Упорно, настойчиво.
- А я-то что?
Вскочив, хозяйка бросилась на веранду. Аня отчего-то последовала за ней, но задержалась, притаилась за дверь.
- Пойми, Тадарик, - частил пришелец не останавливаясь, - нельзя же так: пришла и тут же ушла. Даже слова не сказала. Да не будь она твоя гостья... Жена вне себя от обиды.
- Ну, а я-то что? - повторяет Тадарик не скрывая скуки. - Твоя жена - ты и успокаивай.
- Тебе легко говорить. Ты не женат. Эти бабы...
- Твоя жена - тебе виднее.
- А лекарка? Как она смела? Ушла и даже слова не сказала. Тадарик...
- А я-то что?
- Так гостья-то твоя.
- И что?
- Ну, - мнётся купец. Ане, в щёлочку, хорошо видно его, сидящего за столом. Так же хорошо, как и хозяина дома. Надо заметить, лицо Тадарика выражает откровенную скуку.
- Так может быть ты... - купец мучительно подбирает слова.
- Что? Я?
- Ну, прикажешь ей?..
- Зачем?
- Она же твоя гостья.
- И что?
Купец сидит, уставясь в доски стола, как в зеркало, поднимает голову, умоляюще смотрит на собеседника. Купец конечно богат, родовит, но он всего лишь торговый человек. А ведь сам городской воевода дал задний ход, когда Тадарик только намекнул ему на возможность поединка. Мясник на то и Мясник.
- Тадарик, это ... пива бы?
Что ж, желание клиента - закон
- Старуха! - зовёт хозяин. - Неси пива гостю.
Заказ на столе. Купец делает несколько глотков из кружки. Рабыня хочет уйти, но хозяин останавливает её:
- Будь здесь. - После чего переносит внимание на гостя. - Так что ты хочешь, уважаемый. Или чего хочет твоя уважаемая, болящая супруга?
- Да, да! Болящая! - Хватается за подсказку гость. - Лекарка нужна, а...
- Старуха, где госпожа Анна? Дома?
- В саду, господин. Вместе с помощницей своей лекарства готовят.
- А я-то тут при чём? - Буквально пришлёпывает энтузиазм гостя хозяин. - Лекарка-то в твой дом нужна.
Лицо купца наливается кровью:
- Я что? Просить должен?
- Ну, и не проси. Мне-то что? - Непробиваемая фраза. Нет, ну в самом деле: какое дело хозяину постоялого двора до болящих, купеческих жёнок?
Аня прикусывает губу. Рядом с ней давит смех Хозяйка. Она ведь сказала, что "госпожа Анна в саду", а значит и придёт не сразу.
- Тадарик, - стонет купец, - я же уважаемый в городе муж и уговаривать безродную бабу...
- Госпожа Анна - моя гостья.
- Да знаю я, знаю! Мои слуги пальцем её не тронули. Не посмели. Теперь жена мне покоя не даёт. Требует наказать бездельников, а ты знаешь чья она дочь? Впрочем, тебе этого не понять. Ты не женат...
- Не я тебя сватал, уважаемый. Мне-то что?
Купец цедит пиво, размышляет:
- Тадарик, если дело в оплате, то я бы барашка не пожалел. Так как?
- А я-то что? Ты у госпожи Анны спроси.
- Тадарик, не хочешь ты мне помочь.
- Так в чём помочь, уважаемый?
- Целый барашек, Тадарик...
Пауза. Почти театральная. Хозяин "думает", гость - ждёт.
Хозяйка касается Аниной руки и в знак молчания прижимает к губам палец, бесшумно пятится. Понятно. По ходу пьесы её выход.
- Тадарик, ты пойми, - начинает он опять, почти испуганно, но при виде служанки обрывает фразу, облегчённо вздыхает.
- Госпожа Анна сейчас придёт, - объявляет женщина с обычной для неё невозмутимостью. Купец дёргается всем телом:
- Тадарик, - почти шепчет он, - ты скажи ей, что если кто-то из моих домашних... Это, того... Я приструню.
- Скажу.
Главное сказано. Аня зажимает рот, давя смех, бесшумно пятится к двери в сад. Её выход.
Яркие, как картинка воспоминания. Аня тихо смеётся. Непрост бывший наёмник. Ох, непрост. Голова у него не хуже, чем меч работает. И политик из него выйдет отличный. Что бы и кто бы не говорил, но народ в Пристепье далеко не дурной. Знает: на кого ставить.
- Весело? Да? - сонная Алевтина смотрит на Аню с укором. Синяк на её лице расцвёл всеми красками, а косметики, чтобы его замазать здесь нет. Вот Тина и сидит в фургоне безвылазно. Но разбудил её не Анин смех, а шум на дворе. Воины у костра собрались толпой и что-то бурно обсуждают, перебивая друг друга.
- Что это они с утра пораньше разорались?
- Горожан в Пристепье проводили. Впечатлениями делятся.
- Какие там впечатления, - бурчит Алевтина. - Это Пристепье - дыра дырой. Чего они туда так торопятся?
- Ты не знаешь? - Удивляется Аня. - Всю дорогу только об этом и разговор.
- О чём?
- О том, что Тадарик наконец-то женится и теперь горожане выберут его в воеводы.
Лицо Алевтины передёргивается от отвращения:
- Хорош воевода! Нечего сказать, дом у него - просто кабак!
Аня смотрела на подругу и не понимала, как в человеке может вмещаться столько злости. Не в дикаре, не в люмпене, а в самом что ни наесть благополучном и цивилизованном, в смысле воспитания, человеке. Ведь не в пример ей, Ане, у Тины в жизни было всё: благополучная, полная семья, любящие родители, достаток. А что выросло? Откуда всё это взялось? Эти непрерывное нытьё, зависть, вечная озлобленность, ничем не ограниченный эгоизм. Не сегодня взялось, не вчера, а тянется из "давным-давно", из самого, что ни на есть благополучного прошлого.
- Что смотришь? Тоже считаешь меня шлюхой? Да! Теперь я шлюха! Только кто в этом виноват? Твой, разлюбезный Тадарик. Это ведь он изнасиловал меня в ночь после вашей, кровавой гулянки, потом пользовался мной в полный рост, а когда я ему надоела - выкинул за ворота. И никто! Заметь! Никто не заступился за меня. Вот как оно было. Ну, что молчишь?
- Вспоминаю.
- Что?
- Как увидела тебя с Мишаней в постели. Или он тоже изнасиловал тебя тогда?
- Ну, знаешь, - насупилась Алевтина. - Мы же пьяные были. И я ему всегда нравилась.
- И поэтому ты голышом влезла в постель к парню. Так же, как потом к Тадарику. Тоже пьяная была?
- Что? Да как ты... - она осеклась. - О мёртвом! Да, Мишаня, если хочешь знать, женился бы на мне, захоти я только.
- А Тадарик не женился. Здесь другой мир, подруга. И сэкс здесь не повод для брака. Я ведь пыталась тебя предупредить об этом, на той, "кровавой" гулянке.
- Значит плохо предупреждала. - Надулась Алевтина.
- Ясное дело. Во всех твоих глупостях виноват кто угодно, только не ты: то водка, то Мишаня, то Тадарик, то... Кстати, за что Лагаст тебе глаз подбил? Тоже голой к нему в постель лезла?
- Откуда... - Алевтина осеклась.
- Всё тебя к командирам тянет. В Пристепье это был Тадарик, здесь - Айрисфед. Кстати, почему он тебя выгнал?
- Характерами не сошлись!
- Да, характер у тебя не дай Бог. А теперь попробовала Лагаста охомутать?
В глазах Алевтины плещется столько ненависти, что весь мир утопить можно, но Ане на это плевать. Здесь наверху она: у неё фургон, у неё служанка, у неё уважение окружающих и их поддержка. Отнюдь не на словах. И ненависть "подруги" для неё дешевле пыли под ногами. От последней мысли на глаза Алевтины наворачиваются слёзы.
- Люди, вы звери! - Всхлипы перерастают в рыдания. - За что? Что я сделала такого? Бедный Мишаня, и он счастливее меня, потому что не страдает! А Тадарик ... Я же любила его, а он ... он меня выкинул, чтобы жениться на своей страшной рабыне. Почему на ней? Почему не на мне? Ань, ну почему этот мир так ко мне несправедлив?
- Может быть, это ты несправедлива к нему?
- Я? Несправедлива? Ну да, тебе легко говорить. У тебя здесь есть всё. Даже парень. Прямо верный рыцарь из романа! И как ты его выглядела? И красив, и смел, и щедр и, главное: ничего от тебя взамен не требует! Такого и у нас не найти. А мне вот не везёт нигде. Он на тебе женится?
- Не женится, - горько улыбнулась Аня. - Гастас - человек чести, но именно поэтому он на мне и не женится. Он наёмник, живёт одним днём и потому не может иметь семью. Считает это непорядочным.
- Ого! Действительно благородный рыцарь. И он защищает тебя.
- Защищает...
- А меня здесь даже защитить некому, - Алевтина опять заплакала. - Я здесь совсем одна. Понимаешь?
- Понимаю.
- Да, и пинаешь меня каждый раз.
От такого поворота весь Анин лирический настрой, как ветром сдуло:
- А ты меня подставляешь на каждом шагу.
- Я? Подставляю? Когда?
- Зачем тебе надо, чтобы я, ради тебя, каждый раз бросалась на амбразуру? Почему ты не можешь вести себя потише?
Глаза Алевтины полыхнули злобой:
- Можно подумать, ты здесь хоть раз чем-то ради меня пожертвовала!
- И не собираюсь. Многим там ты жертвовала ради меня? - Теперь злость вспыхнула в глазах у Ани. - Ты всегда так артистично обижалась, что мне кажется: тебе нравится жить обиженной! Так вот: я не намерена тебе больше мешать. Можешь вся исстрадаться. Ясно? И будь добра: избавь меня от твоего нытья. Не так уж тебе и плохо.
Мировая скорбь на лице Алевтины больше ничего для неё не значит. Вот и прекрасно. Завтра, на рассвете караван отправляется в путь. На запад, за солнцем. Кстати, а где Ириша?
Аня только подумала, а девочка тут как тут. Забралась в фургон, вся взъерошенная от волнения:
- Там, там!
- Кто? Что?
- Сивый с дочерью. Они идут сюда.
- В смысле?
- С ними тот Чернобородый, что приходил за Агрхом. И Лагаст с ними.
- Лагаст? - переспросила Алевтина, зябко ежась и пятясь в дальний, тёмный угол.
- Лагаст, Лагаст, - успела подтвердить Ириша. И тут в фургон постучали. По бортовой доске. Вежливо, но твёрдо:
- Госпожа Анна.
- Да. - Аня выбралась из фургона на двор. Ириша была права. Вся компания в сборе. Что-то будет.
- Госпожа Анна, - Лагаст пытается решить вопрос одним ударом, - наш хозяин просит, чтобы эта девушка, - он указал на Блонди, - ехала в вашей повозке. Я тоже прошу вас.
Командир и просит? Да, тут не откажешь, но попробовать можно. Блонди, как спутница, Ане не нравилась категорически. С неё с лихвой хватало и Алевтины.
- А ей будет удобно здесь?
- Удобно, госпожа Анна, - ответил Чернобродый. - Девушка приучена к дороге. Спать она может на своей лежанке. Вот плата за проезд, - он протянул Ане мешочек с монетами.
- А что она будет есть? - Аня сделала ещё одну попытку. Почти удачную, так как Чернобородый растерялся. Выручил его, как ни странно, Лагаст. Наёмник не хотел ненужной ссоры с хозяином:
- Если девушка согласна есть из нашего котла...
- Она согласна, согласна, - вклинился Сивый. Чернобородый тоже уже обдумал свой ответ:
- Каждый вечер я буду приносить девушке еду, на тот случай, если ваша пища покажется ей слишком грубой. Берите, госпожа Анна, - он опять протянул ей кошель. Больше Ане возразить нечего. Она берёт плату, надеясь лишь на то, что это не овальные монеты Повелителя Мёртвых.
- Если госпожа Анна не против, по вечерам я буду брать с собой своего пса, - Чернобородый не знал куда деть свою радость. - И даже могу иногда оставлять его под фургоном на ночь. После того побега и возвращения пёс стал на удивление послушным и понятливым...
Вот и дело нашлось. Ириша перебралась на лавку, уступив лежанку гостье. Блонди тут же плотно уселась на край своего ложа, похоже намереваясь просидеть так всю дорогу. Аня с помощью Ириши хотела ещё раз пересмотреть запасы трав, но не срослось. Пришёл Гастас и предложил ей прогуляться по городу под самым что ни на есть разумным предлогом: "Может быть, перед отъездом, госпоже Анне надо что-нибудь купить?" Аня радостно закивала:
- Конечно, конечно, а... с Травницей попрощаться можно? - вспомнив о женщине она вдруг удивилась: почему та сегодня не пришла? Гастас странно усмехнулся, но разрешил:
- Можно. Зайдём.
- А это не опасно?
Опять та же странная усмешка, не менее странный ответ:
- Теперь не опасно.
Хребтовая улица, верхний город, нарядные гуляки. Лавки Аню не интересовали. К дороге она готова давно. Гастас и так сам по себе не разговорчив, а сегодня вообще предпочитает помалкивать. Только изредка поглядывает на неё исподтишка, как будто что-то обдумывает. Они поднимаются на самую гору, к святилищу. Ане нет дела до богов, но вид сверху на сливающиеся реки и город просто потрясающий, хоть и немного грозный.
Белая, каменная гора под ногами, белые горы облаков над головой. Голубые, атласные ленты рек смяты и дробятся на блики, словно зябко ёжась под резкими порывами ветра. Сияет под солнцем зеленью и золотыми проблесками лес на западном берегу, но далеко-далеко, на западе, возле самого горизонта наливается мраком фиолетовая мгла, продёрнутая золотыми нитями молний. Далеко. Но их путь-то лежит на запад.
В храме - суета. Над священным огнём служители натягивают кожаную крышу от дождя. Столбы опор вставлены в гнёзда и закрепляются растяжками. Не обращая внимания на царящую вокруг суету, Гастас подошёл к жертвеннику, протянул ладони к огню, словно озяб и вдруг спросил, не отрывая взгляда от огненных языков:
- Госпожа Анна, не будь я безродным бродягой...
- Твои родичи меня бы не приняли.
Гастас резко развернулся к ней. Взгляды скрестились, как мечи. Аня отвела глаза, горько улыбнулась:
- Прости, Гастас, но не будь, по твоим словам, ты безродным бродягой, - я не смогла бы даже вот так стоять рядом с тобой.
В голосе юноши прорезался гнев:
- Это Лагаст сказал тебе о моей родне?
- Нет, - Аня смотрела на спутника так, будто именно она была во всём виновата. - Лагаст - командир и ему некогда разговаривать со мной. Просто у меня тоже есть глаза и я вижу: как и чем живёт твой мир. Поверь, я никого и ни в чём...
- Не винишь? - Зло закончил её фразу юноша. - А твой мир - значит другой?
- Мой мир тоже жесток, - смиренно ответила Аня. - Очень жесток. Как ни странно, я поняла это именно здесь. Жесток, но по-другому. Там просто никому бы не было до нас дела.
- И твоей матери тоже?
- В этом ты прав. Моя мама - единственный человек в моём мире, который думает и заботится обо мне. Но... - В памяти всплыла песня. - У нас поют: "Била девку мати берёзовым прУтом..." Заметь, берёзовый прут это всё-таки не бич собачника Его бы я пережила.
- "Била девку мати?" - переспросил Гастас и вдруг, негромко и хрипло рассмеялся. - У нас тоже родители девок за такое прутом бьют.
- Хоть что-то общее. А девки прута бояться?
- Бесстыжие! В святом месте у чистого огня!
Оба вскинулись, удивлённо оглядываясь. Жрец, обёрнутый в белое, несшитое и некроеное полотно надвигался на парочку. Лицо его выражало гнев и брезгливость. - Не нашли другого места для блуда? Богов гневите! Не будет вам счастья и благословения!
- А ты разве Бог? - Вспыхнула Аня. - Чтобы решать за него. - Краем глаза она увидела, как рука её спутника соскользнула с рукоятки меча и горделиво упёрлась в бок. На губах воина играла насмешливая улыбка. К чему размахивать медью, если слова его спутницы ранят больнее меча?
- Безродная распутница! - Взвыл жрец. К нему быстро подтягивались служители помельче. - Вон из святого места! Здесь приносят жертвы!
- Ах, жертвы? - Аня рванула себя за волосы, вырвав несколько волосинок, бросила их в огонь. - Во славу Многоликой, Единственной и Истинной!
- Пошли отсюда, Гастас. Истинные Боги в защитниках не нуждаются. Не то что идолы.
Длань воина опять переместилась на рукоятку меча. Ненависть служителей буквально обжигала, но ни одна рука не поднялась на дерзкую девку. Даже замахнуться на неё было равносильно признанию городских богов простыми деревяшками. И уж тем более никто из присутствующих не посмел бы поднять голос против Многоликой. Кто знает: а вдруг придётся встретиться с этой ведьмой лицом к лицу?
Странный, страшный человек. Откуда он выполз? Из какой щели? Уродливый калека, истекающий злобой, обряженный в невероятные, грязные и вонючие лохмотья, он сидел прямо посреди каменной лестницы спуска, преграждая им путь из храма:
- Глупая, дерзкая девка, - захрипел он, - твоя богиня падёт рядом с тобой и истинный господин воцарится в этом мире, награждая верных и карая неразумных.
- Прочь, пёс! - прикрикнул на него Гастас. Злобный урод осклабился, отступая:
- Иди, иди, наёмник. Твой путь предопределён. И не мне тебе мешать.
Неожиданный, резкий порыв ветра сорвал покрывало с головы Ани, вздыбив её короткие волосы, вздул плащ её спутника. Немота обычно визгливых служителей богов казалась бы страшной, если бы не свистящие порывы ветра, студящего тело и наполняющего движением каждый клочок ткани.
Только у подножия лестницы, Гастас заметил растеряно:
- Не понимаю: с чего они вдруг, все онемели? Я лично ничего особенного не заметил.
- Может их удивило, что не женщина следует за мужчиной, а мужчина за женщиной? - предположила Аня, немного обогнавшая своего спутника. - Извини, я знаю, что здесь так не принято, но я их испугалась. Струсила в общем. Да и ветер хлестал уж больно яростно.
- Вы и струсили? - переспросил Гастас с иронией.
- Но тогда чего они вылупились? - Продолжала недоумевать девушка.
- Кто их знает? - равнодушно пожал плечами Гастас. - Что там им примерещилось? Но отбрили вы их здорово. Действительно, понаставили резных столбов, а про Госпожу Жизни - молчок.
- Мне бы тоже промолчать, - повинилась его спутница. - Много я знаю?
- О чём?
- О Многоликой.
- Она - всё. И начало, и конец. В неживое она вселяет души, чтобы не оборвалась нить жизни...
- А откуда она эти души берёт?
- Собирает в костяной посох. Каждую душу умершего. Собранные души она полощет безлунными, чёрными ночами в воде подземных рек и, освободив их от тягот памяти и совершённых ошибок, переносит в новые тела, как ростки в почву. Говорят, она сопровождает каждого человека шаг в шаг от рождения до самой смерти, но такое просто невозможно.
- Для истинного Бога возможно всё. Иначе какой он Бог? - резонно заметила Аня. - Но мне бы не хотелось, чтобы кто-то следовал за мной шаг в шаг.
- Мне тоже, - согласился Гастас. - Ещё говорят, что Многоликая установила все законы и никогда их не нарушает сама. А ещё говорят, что иногда она выбирает человека - помощника и даёт ему необыкновенную силу. Мастер - один из таких помощников. Он был смертным, но овладел временем и встал вровень с Многоликой. Мастер тоже иногда выбирает ученика, но люди слабы и достойного он пока не нашёл. Истинно достойного. Вот и всё, что я знаю. Я ведь не жрец и не книжник.
- А Владыка Мёртвых, кто он?
- Это знают только его последователи, а я не из их числа и... Вам действительно ничего не надо купить в дорогу?
- Ничего. Я только с Травницей хотела попрощаться.