Аннотация: Дары они дары и есть. Вроде бы даром, но у Многоликой - всегда по-трудам.
Гл.35 Дары многоликой.
День рожденья в кафе - не худший подарок от родителей на двадцатилетие. Компания не маленькая: сама Виктория, две её подружки - соседки: Света и Лера, Вероника, Аня, Алия, Александра со своим другом, тоже Александром и брат Виктории Олег семнадцати лет отроду. Вопрос с местами в кафе решили просто: сдвинули три стола в общем зале. Меню традиционное для таких мероприятий: салат-нарезка-горячее. Спиртное: по бокалу вина на нос плюс пара-тройка "своих" бутылок. В кафе невысокого класса легко идут на такие компромиссы. Почему именно это заведение? Уютно, удобно добираться, "живая музыка" и потанцевать можно. Двумя последними благами гости заведения пользовались особенно охотно, в том числе и заказывая музыку. Кстати, зал конечно не переполнен, но посетителей немало и все в компаниях.
Эту компанию Аня и не заметила бы вовсе, если бы не комично-преувеличенный акцент говорящего. Объясняясь с официантом, парень откровенно "играл на публику":
- Слюшяй, да-ра-гой, зачем такой злой? За-а-чем ребёнка обижаешь? Что ребёнку нельзя? Почему нельзя? Покушает ребёнок и уйдёт. И мы покушаем и уйдём...
"Ребёнок" - похоже девочка: свитер, джинсы, платиново-белые, прямые волосы с короткой стрижкой, да ещё и со спины не слишком позволяют разобраться с полом, но то что дитя несовершеннолетнее - это точно, зато в окружении трёх парней, почти мужчин. Большой заказ официанта успокаивает. Кстати, спиртного, парни не взяли. И ведут себя, наиприличнейшим образом: едят, говорят негромко о чём-то и по-своему. Одна девчонка вертится, как на иголках.
- Танец в честь юбилярши! - на весь зал объявляет музыкант-солист. Это в честь Виктории. Превосходно. Танцуем.
Два-три быстрых танца, один "медляк" для отдыха. Парами танцевать никто даже не пытается. Один из посетителей в приливе чувств заказывает "Владимирский централ". С "парнишей" всё ясно. Дядечка в возрасте пожелал послушать "Белые розы". Молодёжная компания выбирает песню про левую ногу. У каждого свои вкусы.
Заминка после очередного "медляка" очень уж долгая.
- Ань, а она на Габриэль похожа из "Константина". И волосы, и чёлка, и лицо отрешённое.
- Кто? - Аня непонимающе смотрит на Александру.
- Девочка. Смотри, тоже хочет песню заказать.
Отроковица топчется возле музыкантов, что-то настойчиво им втолковывая. Те растеряны, если не сказать: в шоке. С чего бы это? Малявка не отступает, настаивает. Она действительно на кого-то похожа, и киношная Габриэль тут явно не при чём. Ну, повернись же, покажи личико!
Аккорд прихлопывает многоголосый гомон всех посетителей разом. И слова:
"Дан приказ ему на запад,
Ей - в другую сторону..."
Если малявка искала внимания, то она получила его по полной мере и с горочкой. Разговоры стихли. Все взгляды только на неё:
"...Уходили комсомольцы
На гражданскую войну!"
Развернувшись лицом к залу девочка марширует в такт музыке, подпевая. На бесстрастном лице ни намёка смущения.
"Уходили - расставались,
Покидали тихий край.
"Ты мне что-нибудь родная
На прощанье пожелай"
Самое удивительное - Страх во взглядах и на лицах большинства, злоба и ненависть в редких восклицаниях:
- Дура!
- Ебанутая!
- Ириша!!! - миг узнавания подобен откровению. Как же Аня раньше не увидела, не признала? Ну, да: девочка подросла, окрепла, обзавелась современными шмотками, модной стрижкой, но всё равно это - она!
- Ириша! - Аня выбирается из-за стола, глаза встречаются с глазами. Миг взаимного узнавания, а музыка шепчет, надрывая сердце:
"А родная отвечает:
"Я желаю всей душой,
Если смерти - то мгновенной,
Если раны - небольшой,"
Вопреки первому порыву, девочка пятится назад и вбок, не отрывая от Ани возбуждённо-расширившихся глаз. Вот она возле "своего" столика. Её рука - на плече одного из парней, самого невозмутимого в троице. Он сидит спиной к Ане никак не реагируя на вызывающую песню, в то время как на лицах его собеседников откровенная, лютая ненависть изо всех сил пытается спрятаться за ширмой елейной снисходительности. В движении детских губ Аня читает своё имя.
Куда делась невозмутимость парня? Имя и не прозвучало толком, а он уже на ногах. Гастас! Он тоже изменился: подрос, окреп, отрастил волосы и даже бороду. Аня вдруг вспомнила, что в своём мире наёмник мог свободно общаться на нескольких языках. Может и здесь так же? Ириша, кстати, тоже...
"А ещё что пожелаю
Я тебе, товарищ мой:
Чтоб со скорою победой
Возвращался ты домой!"
Он пожал подруге руку..."
Гастас руку Ане не жмёт, а подхватывает на руки. В кои-то веки! Сияющие, синие глаза поглощают внимание без остатка.
- Гастас, - шепчет Аня, чувствуя, как на ресницы наплывают капли слёз, - Ты здесь!
Он сжимает её в объятиях, шепчет на ухо, сдавленным от волнения голосом:
- Станислав Андреевич Волчёнок. Здесь я Станислав. У меня и паспорт есть, и свидетельство о рождении, и военный билет, и пенсионное и даже аттестат за девять классов.
Какой аттестат? Причём здесь аттестат? Аня не понимает. Хорошо хоть имя через волнение расслышала:
- Станислав? Станислав!
- Да, Анна Владимировна.
Юноша уже вернул её на землю, ведёт к "их" столикам.
- Анна Владимировна, пожалуйста, представьте меня вашим подругам.
Аня вздрагивает: в этих словах - весь Гастас, ибо в диком мире этикет всегда стоял на первом месте. Усилием воли она обуздывает волнение, представляет:
- Виктория, она у нас юбилярша сегодня. Двадцать лет. Станислав. Александра и Александр, Станислав. Вероника, Станислав. Алия, Станислав. Мы все вместе учимся. А это - Ириша.
- Да, Ириша, моя сестра. Прошу любить и жаловать...
...Но куда же напишу я?
Как я твой узнаю путь?"
- Хватит ныть! - лезет на музыкантов потрясающий деньгами обритый наголо мужик в коже. - Давай "Танцуй Россия"!
- Ириша у нас поклонница Красной звезды, - то ли поясняет, то ли извиняется за девочку Гастас. Впрочем, Ане причина Иришиного выбора ясна: в Диком мире Алевтина постоянно, со злобной подколкой называла её "Поклонницей красной звезды". Вот и дообзывалась.
- Комсомолка, спортсменка... - пытается острить один из Гастасовых компаньонов, но с Иришей уже такое не проходит.
- Я не комсомолка, - уточняет она с комической наивностью. - У нас в детдоме нет комсомольской организации.
- Что же так плохо? - Не отстаёт "восточный человек". И Аня опять видит, как из-под маски снисходительного презрения лезет лютая, звериная злоба.
- Дебилы малолетние, потому что. - Не уступает Ириша. - Каждый ждёт и надеется, что его миллионер усыновит.
Её собеседник не смеётся, скалится:
- А ты мечтаешь, чтобы тебя нищие удочерили?
Девочка невозмутима:
- Меня удочерять не надо. Я - взрослая, я всё могу: стирать, убирать, гладить, суп варить...
- А кем ты стать хочешь? - пытается сгладить противостояние Александра.
- Лекаркой. Буду людей лечить. Фельдшером, наверно. На врача я наверно не потяну...
- Тогда тебе к нам...
Конфликт исчерпан. Две компании соединяются в одну. Гастас заказывает "горячее" на всех, три бутылки шампанского, приглашает на первый же "медляк" Викторию, как героиню праздника. Два других парня не танцуют, но оказавшись за столом тут же заводят с девушками светскую беседу: Где учитесь, о чём мечтаете? Какие планы на будущее? Иришу это почему-то бесит, но правилам вежливости девочка следует неукоснительно: села рядом с Викиным братом, спросила: "Тебе какие игры нравятся?" Больше "подогревать" разговор ей не потребовалось.
Закончился праздник около одиннадцати ночи. За Викторией и её братом приехали родители, заодно прихватив подружек по дому. Остальные участники дружно рванули к метро. Благо, станция рядом. А уж с дальнейшим маршрутом каждый определился сам. Гастас и Ириша естественно провожали Аню до самого дома.
Ириша рассказывала про дискотеку, на которую их занесло при переходе из мира в мир, про страшные маски Хэллоуина на улицах, про приключения в больнице, про свою жизнь в детдоме. Ане остаётся только удивляться: как быстро девочка из века камня и меди вписалась в современную жизнь, с каким упорным оптимизмом преодолевает трудности, как жадно вгрызается в "гранит науки".
- Знаете, что самое трудное, госпожа Анна. - жалуется она по ходу. - Люди здесь. Взрослые. У нас мало кто до таких лет доживает, а ведут себя - хуже глупых младенцев. Те хоть о своей глупости знают, а эти уверены, что всё постигли и всё познали. Разве такое возможно? Разве можно познать всё? Если ничему не учиться, никого не слушать, а только повторять: "хочу" и "дай". Нельзя же так. Если детям только права, а взрослым - только обязанности, дети взрослеть не захотят, так и останутся нечего не умеющими и ничего не понимающими, капризными детьми, вроде вашего друга, убитого собачниками...
Тема для девочки больная. Ей-то малым дитём побыть и не пришлось вовсе. Вмиг повзрослела.
- Анна Владимировна, - неожиданно прерываете монолог Гастас. - Тут такое дело...
- Да?
Ириши словно и нет больше. Как растаяла в темноте. Они стоят на тёмной улице, друг напротив друга, крепко держась за руки.
- Я как документы добыл, - продолжает парень тихо, - отслужил за другого. Теперь, чтобы всё в порядке было, мне за себя отслужить надо. Это просто. Есть человек. Он всё устроит...
- Я буду ждать. Сколько надо и... мне ведь тоже надо училище закончить. А это как раз год...
- Да, Анна Владимировна. Надо закончить. Только я после "срочной" на "контракт" пойду. Мне это уже предлагали, но я тогда не мог согласиться. Я сейчас на стройке, сторожем работаю. Точнее на двух, но это пока. Сил никаких больше нет. Я - воин и другим уже не буду.
- И не надо, - торопится поддержать его девушка. - Ты - защитник и я буду ждать тебя. Или поеду с тобой. Как ты захочешь. Куда пошлют. Ты знаешь, я смогу.
- Знаю. - Он обнял её прижал к себе, зашептал на ухо. - Я отслужу год и мы поженимся. Я не могу без вас, госпожа Анна. Это судьба, а с судьбой не спорят. - Он отстраняется от неё пытливо вглядывается в лицо, повторяет. - Через год. Всё должно быть честь по чести.
Честь по чести. Гастасу тоже нелегко в её мире. Слишком много здесь не так, по-другому.
- Честь по чести? - переспрашивает Аня, не зная, как, хотя бы на минуту отсрочить неизбежное прощание. - Тогда я должна вас родителям представить. Пусть мельком. Мама дома сейчас. Пожалуйста, зайди, ну, хоть на минуту.
- На минуту? - Он смутился и тут же взял себя в руки. - Раз по чести надо - зайдём. Ириша!
Девочка выныривает из темноты. Интересно, её фамилия тоже "Волчёнок"? Прозвище стало для Гастаса фамилией. Хотя, почему бы и нет? Имя - часть человека. Прозвище - тоже. Кстати...
- Станислав, у тебя какой номер?
- Телефона?
- У меня есть телефон, есть, мне Стас купил, только я его в тумбочке оставила и номер...
- Понятно. Я вам свой на листочке дома напишу, а Ириша мне позвонит...
Они поднимаются по лестнице через гулкую, ночную пустоту на пятый этаж. Аня достаёт ключ, походу вспоминая, где лежит блокнот для записей. Кажется, под зеркалом в ящике. И ручка там же.
- Заходите. Мама! У нас гости!
В маленькой прихожей становится невероятно тесно. Ма выглядывает через кухонную дверь. Аня нашарила блокнот, спешно пишет номер и адрес, втискивает листок с записью в руку девочки.
- Это мой лучшие друзья, мам. Добрый вечер. Извини, что поздно. Мы на минуту...
За маминой спиной, в дверном проёме кухни нарисовался Сергеевич. Приплёлся-таки отношения выяснять и теперь с раздражённым недоумением взирает на гостей. Ну и фиг с ним.
- ... Станислав, знакомься: это моя мама Ольга Дмитриевна. Мама, это Станислав и Ирина Волчёнок - мои лучшие друзья.
- Очень приятно, Станислав, - Гастас протискивается к хозяйке, тяня за собой девочку. - А это моя сестра Ириша.
- Ольга Дмитриевна. Здравствуйте, - от неожиданности, волнения и предчувствия голос женщины опускается до шёпота.
- Ну, мы пойдём? - Это Ириша подала голос. - А то метро закроют...
Ну, не молодец ли девчонка? И повод веский. Аня конечно пытается воспротивится, удержать мгновенье, заранее понимая всю бесперспективность своих усилий:
- Ребята, может быть чаю?
- В другой раз, Анна Владимировна. - Гастас жмёт ей руку. - До свидания, Ольга Дмитриевна. Аня, я позвоню тебе.
"Аня" и "тебе" - как мёдом по сердцу. Щелчок закрывающейся двери уже не звучит приговором. Шаги на лестнице...
- Кто такие?
- Станислав и Ирина Волчёнок, - повторяет Аня, всё ещё не в силах оторвать взгляд от захлопнувшейся двери.
- Это я слышал. Кто они?
- Мои друзья.
Гость уже выдвинулся вперёд, вклинившись между хозяйками квартиры:
- Это не ответ.
Придётся поворачиваться, отвечать.
- Идите нафиг, - меланхолично огрызается девушка. - Кто вы такой, чтобы требовать ответа?
- Ты, сопля...
- Зелёная? - Жёстко обрывает собеседника Аня. - Это вы здесь никто...
Мамино молчание придаёт ей храбрости.
- ...Вломились в чужую квартиру среди ночи...
- Нюрка, ты на кого...
- Не орите. Соседи сбегутся.
Мужчина осекается. После истории с судом слово "соседи" звучит как угроза, причём не пустая.
- Аня, всё-таки я тебе не чужой человек...
"Не чужой" - так себе довод, но всё-таки...
- Хорошо. Станислав - мой жених. Довольны?
- Этот сопляк? Жених? Да ты ещё за первого встречного ...
- Слышь, "не чужой" у тебя есть другая кандидатура для меня? "Другую работу" вы уже мне подогнали. Забесплатно. Займитесь лучше своей "кровиночкой". И не пора ли вам домой? Правда, вас метро не заботит, но нам спать пора.
- Ты меня выгоняешь? - В голосе мужчины прямо-таки детская обида. - Да что же это такое! Ольга...
- Володя, тебе действительно пора домой. Алла наверно уже волнуется.
Аня готова вопить от восторга. Вот это удар! Сергеевич топчется на месте:
- Ольга, ты... - Но Аня снимает с вешалки куртку с шапкой, вручает гостю:
- Всего хорошего, Владимир Сергеевич. Доброй вам ночи.
Хлопок двери, щелчок замка неохотно-медленные шаги по лестнице.
- Аня, ты серьёзно?
- Мам, я всё объясню... - Аня подхватывает мать под локоть, тащит на кухню, усаживает, по ходу касаясь чайника. Горячий. Отлично. Сложные разговоры лучше всего вести под чай.
- Мам, я их давно знаю. Ты даже представить себе не можешь, какие они классные друзья. Только мы расстались. Обстоятельства. Я боялась, что навсегда, поэтому и не говорила тебе. А сегодня мы встретились. Случайно. И поняли, что не можем друг без друга. Знаешь, Стас сказал, что училище я должна закончить обязательно...
- Анне тоже, - поддерживает друга Ириша. - Очень не нравится. У него взгляд голодного кукушонка, когда тот пытается другого птенца из гнезда вытолкнуть.
- Ты думаешь? Знаешь, а если я завтра ей позвоню?
- Она будет рада.
- А твой телефон где?
- У Кирилловны.
- Кирилловна?
- Да. Наша воспитательница. У неё он целее.
- То есть у вас есть воры?
- Разные есть, - неопределённо жмёт плечами Ириша. - Как здесь говорят: подальше положишь - поближе возьмёшь.
Пауза затягивается, впрочем, не на долго:
- Тебе тоже трудно, - подводит итог своим мыслям парень. - Мне - очень. Многое непонятно. Особенно люди.
- Да, люди, - соглашается девочка. - Они здесь как капризные дети и взрослеть не хотят. Неблагодарные. Только бы бранить всё и жаловаться. Анна - другая. Особенная.
- Другая, - улыбка бежит по губам парня. - У нас она была чужая. И здесь...
- Вместе будет легче.
- Ты права, Иришь, вместе всем нам будет легче.
- Станислав, понимаешь...
- Чех! - Две чёрные тени выросли в арке ворот.
- Так как наше дэло, да-ра-гой?
Да, дело. О "деле" то Гастас позабыл напрочь. Ириша, кстати, с самого начала была против. Как чувствовала.
- Извини, брат...
- Да ты шо? - глумливо лыбится "второй". - Уже "извини"? На попятный пошёл? Нехорошо...
Хорошего конечно мало, потому как простым отказом похоже обойтись не удастся, но Гастас уступать не намерен:
- И всё-таки, уважаемые...
Проблема в сущности не велика. Главное - отболтаться сейчас. А потом... Питер - город большой. Ищи, как говорится, ветра в поле.
- Кушал на свои и угощал на свои, - сходу уточняет Гастас. - А обещал - подумать. Вот и надумал.
- Плохо надумал Чех. Мы на тебя понадеялись, а ты - в отказ.
- В отказ, говорите? А если с другой стороны посмотреть...
Шум мотора заставляет всех, четверых вжаться в тень, накрывшую тротуар. Из дворов, через арку, на набережную проезжает легковушка.
- Разъездились, блин, - выругался второй. - Поговорить не дадут. Отойдём что ли?
С этим Гастас полностью согласен. Плохо, когда мешают беседе. Да и направились парни не в тёмный лабиринт внутренних дворов, а на открытую набережную, перешли дорогу, у реки спустились на причальную площадку к самой воде. Всё на виду, от фонарей светло, у ног плещутся волны Невы.
- Ну, так как, Чех? Может быть ещё раз передумаешь? - Напоминает о себе второй. - А то ведь если что - река рядом. И соплячка твоя, малахольная, здесь.
- Э-ээ, брат, зачем спэшишь? Зачем грозишься? Зачэм такой злой, как собака? А может быть это любовь Аллах Чеху послал? С первого взгляда. Сам слышал: девушка за Чехом на край света идти готова, только он что-то заробел.
Теперь Гастас смотрит на место совсем другими глазами. Да, вроде бы дело под фонарями происходит, навиду, но вот у кого? Редкие, по ночному времени прохожие торопятся домой и вдоль домов. Тротуар у реки и днём многолюдством не отличается, а причальная площадка с дороги и вовсе не видна. Голоса перекрываются шумом редких машин и шорохом набегающих волн. Конечно, над водой звук разносится далеко, но ведь и противоположные берег реки если не пуст, то недостижимо далёк и прорисовывается в темноте только цепочкой фонарей на набережной. Но самое противное: выбоины и наледь на граните. Не потанцуешь. А парочка наступает, да так уверенно. Второй тянет руки то к одежде, то к лицу...
- Не троньте Анну!
- Не трогать? - скалится второй - А это мысль! Мы-то теперь про неё всё знаем: где живёт, где учится...
- Зачэм так, брат, - подхватывает фразу товарища первый. - Хорош дэвушк, мэдичка. А там медички вай как нужны. Так что, брат, придётся вам вместе ехать, раз расставаться не хотите. Ведь не хотите? Да? Или...
Зажали, даже рукой не взмахнёшь...
- Завали хлебало, петухи дырявые, ушлёпки позорные, воины Аллаха, грёбанные! - грязная брань в устах девочки омерзительна и неожидана, как подлый удар в спину. Невысокая сама по себе она вдруг словно выросла, то ли потому, что возвышается над мужчинами, стоя на верхней ступеньке спуска, то ли из-за чёрных теней, тянущихся от её ног через освещённые дорогу и тротуары на стену четырёхэтажного дома на набережной.
- Ах ты, сучка малолетняя...
С тихим шелестом расходится молния куртки, правая рука шарит за пазухой, задевая верх кожаного пояса-корсета с бронзовыми бляшками. Не лишняя подстраховка, если речь идёт о деньгах. Пальцы смыкаются на литой рукоятке бронзового ножа, пристроенного вместе с ножнами под мышкой. Так просто не достанешь. Серьёзная ошибка, едва не ставшая роковой. Если бы не Ириша! И где она такие слова узнала? Неужели в Детском доме? И ведь продолжает "вызывать огонь на себя":
- Никто на вашу вонючую войну не поедет, а вы...
Лезвие без замаха входит в бок "второму". Недавно парень пытался схватит Гастаса за одежду и потому оказался ближе. Следующий удар нагнал его товарища в спину. Нефиг с ножом бросаться на Иришу. Хорошее место вы выбрали, парнишечки. Как для себя. И тут же, вслед за воспоминанием о расправе в подвале Белого Клина, в голове всплывают слова Анны о том, что самый смелый человек, которого она встречала в своей жизни - Ириша. Нет, тогда ещё безымянная девочка носила прозвище "Заморыш", хотя сама об этом и не догадывалась.
Раненый захрипел у его ног и Гастас вспомнил про деньги, которые ему обещали. Рука сама прошлась по карманам: бумажник с рублями, тоненькая пачка долларов там же, телефон, толстая, золотая цепь на шее.
- Чех, курва, блядь! Да Мираб теперь тебя из-под земли достанет...
Крики Гастасу не к чему. Два удара ножом в грудь заставляют вербовщика замолкнуть. От таких ран крови на земле почти нет. Пара-тройка кубиков гранита из разрушающейся мостовой за пазухой и в карманах добавляют телу необходимый вес. Всплеск волны и одного трупа нет. Выпрямляясь, Гастас перехватил отсутствующе-ледяной взгляд девочки, пояснил:
- Знаю, в здешней армии мародёрство - преступление, но они говорили, что у них так можно...
- Чех, брат, - "первый" корчится от боли на холодных камнях, - пощади. Я не прав. Ну, не хочешь ехать - не надо. И деньги себе возьми. Не жалко. Я никому, никогда... Пощади.
Пройтись по карманам. Доллары нашлись. Действительно: десять тысяч. Пригодятся. Два удара ножом в грудь, камни за пазуху и в воду. Поищи идиотов в другом мире. Их там много.
Ириша вдруг расцепляет сведённые от волнения челюсти:
- Кто такой Мираб? Он что-то знает о нас?
Вместо ответа Гастас криво ухмыльнулся.
- Знает? Как его найти? Ты знаешь?
- Примерно...
Задумчиво и неспеша девочка спускается к воде, просит:
- Можно мне телефоны?
- Да пожалуйста. Выбирай любой...
Но у Ириши другие мысли. Она внимательно просматривает "Контакты" в одном, в другом, показывает Гастасу номер и имя "Мираб" рядом в каждом из них.
- Если это он, то можно позвонить.
Гастас берёт телефон, смотрит размышляя:
- Наверно он. Попробуем. Только не здесь. Там. - Косится на время. - Мы ещё успеем на метро.
- Да. Успеем.
.........................................
В полупустом вагоне парень ещё раз пересматривает список номеров и имён в одном телефоне, в другом.
- Он в студенческом городке живёт. Я даже корпуса толком не знаю, но если номер верный...
Девочка кивает молча.
- ... Знаешь, Ириша, "Бог всё-таки есть", как здесь говорят. Встреча с Анной - чудо.
- Случай.
- Случай? - Гастас пробует слово "на вкус" - Ты как Многоликая говоришь, а здесь Творец правит. Мастер.
- Да, похож. - Соглашается девочка и тут же уточняет. - На поумневшего Мастера.
- На поумневшего?
- Больше чудесами не балуется. Поумнел.
- Забавно, - усмехается парень. - Тогда здешний дьявол - наш Отступник. Впрочем, Отступник мёртв.
- И что с того? Мёртвый бог удобней живого. Можно нарушать его законы, можно переписывать заветы. Ответки не будет. Не то, что с Многоликой.
- Ну, здесь о Многоликой и не слыхали...
Но у Ириши и на этот счёт своё мнение:
- Почему? Она не только Многоликая, но и Многоимённая. А Мать сыра Земля здесь всегда была в почёте. И поклоны с храмами Всевездесущей ни к чему. Поклоны на грядках - куда доходчивее.
- Шутишь, Ириша, богохульствуешь...
- Нет. Она потому и Многоликая, что любой человек носит один из её обликов и каждый, кто служит людям - служит Великой Матери. А грядка людей кормит.
- Так что? И я Многоликой служу?
- Все служат. Кроме Извергов, Изуверов. Тех, кто из веры вышел.
- Из какой веры? Атеисты что ли?
- Атеисты тоже верят. В людей. Но если из веры выходят - становятся Изуверами. И другие, если из своей веры выходят становятся Изуверами, как те...
- Какие "те"? Ах, те! Опять ты об этом. Ну, да, не спорю, не прав был. Зря связался... Знаешь, а ведь они действительно Изуверы. Только понимаешь, они мне хорошие деньги предлагали и добычу, а меня от службы в сторожах уже с души воротит...
Молчание девочки подстрекает к откровенности. А что ещё делать? Залитый светом полупустой вагон, стук колёс, мелькание освещённых станций и темных тоннелей за окнами и нервный мандраж - предчувствие неизбежной схватки с неведомым противником.
- ... Ты конечно скажешь, что там война, могут убить, но я столько лет одним днём жил! Если бы не Анна... Не могу я без неё. Муторно. А ей в той банде не место. Значит Судьба. Что там у твоих богов про любовь говорится?
- По-разному, - Ириша с ответом не спешит. Замедленные движения, расширившиеся зрачки. Она словно и не здесь вовсе. - Отступник даёт мужчине женщину на ночь, а взамен требует душу, Творец соединяет их на всю жизнь и лишь просит: "Будьте счастливы, дети мои". А у Многоликой, любовь - дар и почтение к этому дару - высшая форма служения.
- Ну, если "Высшая форма", - уточняет парень, - то может, и я ей послужу разок...
За окном - очередная станция. Остановка. Гастас вскакивает:
- Здесь.
Пустой перрон, уходящая вверх лента эскалатора. С минуты на минуту метро закроется.
- Нам ещё пробежаться поверху придётся. Здесь не рядом, а автобусы уже не ходят.
................................
Звонок поднял Мираба с постели. Знакомый номер, незнакомый голос:
- Алло.
- Алло. Кто это?
- У Азиза неприятности.
- У какого Азиза? - насторожился парень, спешно восстанавливая в памяти, запланированные на прошедший день события.
- Я внизу, в сквере. - Ночного визитёра примитивной отмазкой не собьёшь.
- Ты от ШурЫ?
- У него та же беда. Повторяю: я в сквере.
Азиз и ШурА обычно работали вместе. Сегодня (или уже вчера?) они заканчивали вербовку. Всё шло по плану. Объект интересовали деньги и документы. Парень почему-то не хотел уезжать по своему паспорту. Что-то у него не ладилось с российскими законами, только вот что именно, пацан рассказывать не спешил. В принципе, пустяк. Рабочий момент. Здесь проблем быть не могло. Что же случилось?
- Я понял. Ты один?
- Один.
Мираб нажал "красную". В конце концов, чем он рискует? Двор общежития и зимний сквер прекрасно освещены и просматриваются насквозь. Тем более ночью, когда людей на улице нет. На всякий случай он набрал номер Азиза. Длинные гудки, традиционная фраза: "Абонент выключен или находится вне зоны действия сети". Хотел разбудить соседей по комнате, но Гоги уже сидел на кровати, а Фарух взялся за ботинки: "Идём?" Кивок заменил ответ. Пять минут на сборы. Чем скорее закончится разговор, тем быстрее можно снова завалиться спать. Так что нет смысла тянуть. Двери общежития после одиннадцати закрываются, но не для Мираба. У него, как у избранного, ключи от всех дверей. Вахтёр дремлет в своём закутке. Прекрасно. Не будет пустых вопросов: кто? Куда? Зачем? Гоги привычно отсоединяет проводок, отключает камеру на крыльце. Потом подключит опять. Светиться на записи лишний раз не стоит. Разработанный замок даже не щёлкнул под ключом.
Звонивший сидел на ближайшей скамейке, навиду. Был он правда не один, но спутница его опасений не вызывала: девочка лет двенадцати-тринадцати. Подробностей за зимней одеждой не разглядишь, хотя... вроде бы светленькая, свежая и наверняка девственница. Для постели - самое то. Кстати, всплывает информация: у вербуемого есть сестра такого же возраста и тоже светловолосая. Сам пацан - черноволосый, вызывающе синеглазый и какой-то немного не русский. И имя: Станислав. Азиз его "Чехом" прозвал. Что-то всё-таки случилось. "Чех" почему-то без куртки. Она у девочки.
Гастас уже увидел парней у одного из общежитских подъездов, и шёл им навстречу, привычно выделяя главного в троице. Два мордоворота разошлись в стороны, пропуская его к командиру и параллельно беря в клещи. Они даже не прятали ножи-выкидушки.
- Мираб? - на всякий случай уточнил Гастас у горбоносого, худощавого красавца. Тот даже от приоткрытой, входной двери не отошёл, готовый в любой момент юркнуть в укрытие. Разумно.
- Где Азиз и ШурА? - вопросом на вопрос ответил Красавец.
Литое лезвие "золотой бронзы" выскользнуло из широкого рукава и без замаха вошло Мирабу под грудину, по самую рукоятку. Гастас с хрустом провернул нож в ране, высвобождая клинок и одновременно отступая в раскачке "боевого танца" между ножами атакующих, походя мазанул одного из них по лбу. Раненый отшатнулся, вскинул руку, непроизвольно стирая полившуюся на глаза кровь, а Гастас уклонился от ножа второго противника, возвратным махом, снизу-вверх рассёк ему на пол лезвия мышцы бедра с внутренней стороны. Удар в шею сверху вниз, согнувшемуся от боли парню, завершил дело. И тут его настиг удар в поясницу. Поцарапанный быстро пришёл в себя. Впрочем, это дела не меняло. Балахону, конечно, хана. Хорошо - куртка у Ириши. Но опасности нет. Кожаный пояс с бляшками, не то, что короткий нож, удар меча держит. Разворот. Юноша уходит от второго удара, от третьего. Не смотря на заливающую лицо кровь, его противник - боец сильный.
Оперевшись спиной о стену и зажав рану рукой, Мираб наблюдал за схваткой. С каждой минутой всё сильнее туманило разум, и всё болезненней давило в животе. Юная отроковица остановилась перед ним на расстоянии вытянутой руки: бледное лицо, косая, платиновая прядь, выбивающаяся из-под вязаной шапочки, сияющие, синие глаза цвета морской волны. Или не синие? Чёрные, как тьма? Разве так бывает?
- За что? - Слова давались с трудом. Невозмутимость ребёнка вызывала дрожь. Как и ответ:
- Война.
- Какая война! - Возмущение и обида отодвинули наваливающееся небытие.
- Та, которую ты звал сюда.
- Да пошла ты... Сука! - Лёгкие сжало от боли, колени подогнулись, а земля стала ближе. Кровавый кашель затряс тело.
- Что с ним? - Убийца стоял рядом, тяжело дыша. Сквозь прорехи в одежде поблёскивали свежие царапины на металле.
- Умирает.
И последнее унижения для побеждённого: рука, шарящая по телу в поисках трофеев.
Добыча так себе: денег нет, мобильный - только у Мираба. У него же не шее нашлась золотая цепь грамм на тридцать-сорок и у одного из его телохранителей Гастас снял массивный, золотой перстень с печаткой.
- Уходим? - Парень накинул куртку, скрывая порезы на одежде.