Удивительна сокровенная тайна основания Киева, города великого, города богатств неисчислимых, города, где даже и нищета оказывается куда более сытой и веселой, нежели в градах иных, не столь славных и гордых. Неведома его заветная тайна беспечным киевлянам, и покойнее было бы им так и остаться в неведении, ибо ужасна она и не только могильным холодом веет от неё! Но вот уже более тысячи лет исполнилось верной повести о тех событиях, и слагалась она на совсем ином языке, нежели те, на которых говорят теперь киевляне, но помнит её седой великан, полумедведь-получеловек, дремлющий в недрах старой Горы, помнят ручьи, давно убранные в трубы; они, раздавленные фундаментами зданий, погребенные под булыжником площадей, шепчут эту повесть родникам; те закованы в прихотливые бюветы, но порою, невнятно её лепеча, пробивают дерзко серый асфальт; помнят её, хотя и перепутали имена в женской своей бестолковости, призраки славных своей красотой ведьм киевских, те, что тревожат жаркими одинокими ночами киевлян, ждущих от них иных, конечно же слов, да и не слов вовсе.
Вот так и просочилась, накапала чернилами из дубовых орешков на пергаменные листы первой киевской летописи полуправда-полуложь: жили-были, мол, три брата, Кий, Щек и Хорив. Да, обретались тут три таких брата, и даже верно поведали древние старцы любопытному черноризцу Нестору, что поселились они возле удобной переправы через Данаприс как раз на пересечении великих торговых путей. Только вот не был Кий перевозчиком, а брал вместе с братьями мыто с купцов, переправлявшихся у его заставы: с богатых брал соразмерно, товаром и монетами, с безденежных - девками, бездетных и бедных путешественников самих, головами, забирал в рабство и всем добытым поровну делился с братьями, поэтому богатели все трое, а роды их ширились и укреплялись.
Придумала потом досужие сплетники, что братья перессорились из-за сестры своей Лыбеди, а еще будто бы из-за того, что не смогли поделить красивую пленницу. Глупости всё это, а что была у них сестра, то уже легла эта злая ведьма в могилу и пробита была в ней осиновым колом к тому печальному времени, когда братьев рассорили жрецы. Ведь каждый из них с годами выбрал себе из богов главного, которого почитал больше других и которому приносил жертвы особые - любовные и обильные. Ко времени роковой ссоры ведь и норовы братьев определились, и образ жизни каждого.
Старший, Кий, из колыбели уже приказывал няньке и в детстве только и играл, что в войну. Повзрослев, он неутомимо собирал дружину, а потом вместе с нею и рабами срубил себе небольшой острог на самой большой горе, которую так просто и называли Горой, а после смерти Кия - Киевом, со временем же - Верхним городом Киева. Мил был Кию бог Перун, гневливый всадник с серебряной головой и золотыми усами, сему богу и устроено было на Горе, рядом с теремом Кия, святилище. Здесь же построил Кий и гридницу, чтобы было где пировать со своими дружинниками, а вокруг господских построек селились в землянках его рабы, а там и вольные ремесленники, трудившиеся над оружием и утварью для двора Киева и для его дружины.
Средний брат, Щек, названный так отцом за толстые щеки, с которыми и появился на свет, упитанным ребенком любил собирать цветные камешки, а тучным отроком - римские и византийские монеты. А в силу войдя, предпочел не грабить проезжающих мимо заставы купцов, а пировать с ними и входить с ними в долю. Решился и сам отправлять караваны сушей, а корабли с товарами - рекой, начал занимать деньги братьям и родичам под выгодный процент. Себе срубил он терем на горе, которую назвали Щековицей, а под горой свел лес и устроил большой рынок, корчму, караван-сарай и гостиницы для купцов. Там, на Подоле, воздвигнул благочестивый и миролюбивый Щек божницу для Велеса, бога богатства, скота и земледелия.
А младший брат, Хорив, непутевый бродяга, только шатер и поставил на голой горе, которую гордо именовал своим градом. Названный в честь скифского бога солнца, Хорса (почитание которого переняли славяне, вытеснившие остатки скифов с этой земли), он всю жизнь якшался с косоглазыми и желтолицыми кочевниками, перенял их коварные обычаи, а поклонялся у себя в шатре другому скифскому богу - Симарглу, пакостно женолюбивой летающей собаке с туловищем змеи и птичьими когтистыми лапами. В дружинники к себе собрал Хорив сброд со всех сторон света, и были среди них поразительные монстры: один - кинокефал, гнусный псоглавец, второй - ловкий стрелок из лука с лицом на животе. Для дружины своей не построил гридницы Хорив, она, с семьями в кибитках, кочевала по окрестным лугам и кормилась грабежом землепашцев. Сам виновный в нищете собственной и своей дружины, Хорив легко поверил кощею, жрецу Симарглову, который натравливал его на богатых братьев, а Симаргла отправлял летать ночами к Перуну и Велесу, чтобы подзуживать их друг против друга.
Впрочем, воинственного Перуна и подзуживать особенно не пришлось. Его почитатель Кий как раз тогда вернулся из похода в Царьград, куда вместе с другими славянскими князьками ходил на переговоры об охране восточных границ империи. Привез оттуда подарки от императора, вынес изумление огромностью столицы Византии и горькую обиду - на то, что у себя дома и небольшое поселение у переправы вынужден делить с братьями. Принес Кий обильную жертву Перуну, посоветовался с его жрецом и приказал дружине точить мечи. Тем временем Хорив со своими нищими разбойниками захватил Подол и отправил в терем к Щеку посла с требованием откупиться, иначе сожжет на Подоле всё, куда рука его досягнет. Щек, смелый только в торговых проделках, щедро откупился, однако Кий поверил клевете жреца Перунова, что Щек заплатил Хориву за убийство его, Кия.
Ночью дружина Кия тихонько вышла из Верхнего города и, спустившись на Подол, принялась вырезать дружинников Хорива, с перепою спящих мертвым сном прямо на торговой площади. Сам Перун сел на крылатого коня, вступил в бой и одной громовой стрелой поразил убегающего Хорива, а другими отогнал и прогнал от Киева Симаргла, пытавшегося помочь своему почитателю. Воины Киевы тем временем захватили и пригнали в город семьи и скот дружинников брата. Потом Кий приказал схватить Щека, тщетно уверяющего его в своей невиновности, и бросить в поруб, яму в земле, закрытую сверху бревенчатым настилом. Вознегодовал Велес, обернулся огромным медведем и, рыча, начал взбираться на Гору, чтобы наказать обидчика. Однако Перун был начеку и принялся забрасывать его громовыми камнями. Тогда страшно вскричал Велес, обернулся змеем и заполз в глубокую пещеру под Горой. А изнеженный Щек в смрадном порубе умер через несколько дней.
Празднуя братоубийственную победу, устроил Кий грандиозный праздник Перуну и повелел принести ему в жертву всех пленников, а первыми - боярина с песьей головой и отрока с лицом на животе. Однако, уже к столбу привязанный, выпросил ловкий стрелок свой лук и стрелу, чтобы попрощаться с ними, и, Симарглом укрепленный, сумел застрелить Кия, попав ему в глаз. Так праздник победы превратился в княжьи похороны, подольские купцы, справедливо опасаясь грабежа, разбежались, сыновья Кия перессорились между собою, а спавшая мертвым сном колдунья Лыбедь вдруг пробудилась, страшно повела зелеными очами и, разом выдернув осиновый кол из груди, взвилась в серое предрассветное небо да и полетела на Лядское болото в конце Крещатого яра. Теперь надолго стало слыть то место проклятым, ведь недаром всплывали там со дня жуткие зеленые пузыри и, лопаясь, летели на город миазмами, вызывающими киевлян на братоубийственную вражду и необъяснимую для стычек между своими жестокость.
Пройдет несколько столетий, и именно в этом месте над засыпанными болотами, у Лядских ворот, пробьют городскую стену хитрые китайские тараны хана Батыя и ворвутся в великий город собранные из всех степей и пустынь Азии безжалостные убийцы и грабители.
А тогда, после гибели Киевой, прознав, как нечисто и опасно стало в городе, иноземные купцы попытались обойти Киев стороной, прорубая для этого просеки в дремучих лесах и перетягивая через них корабли волоком. Тяжкие это были труды, и в слишком уж удобном месте поставлен Киев, не обойти его, не объехать. Поэтому вскоре вернулось всё на круги своя, и принялся Киев богатеть по-прежнему. Вот только обращенные в рабство потомки дружинников Хорива, ставшие рабочим людом, населившим предместья, Гончары и Кожемяки, таили глухую ненависть к коренным жителям Горы, чиновникам и управленцам, а те враждовали с верхушкой Подола, с богачами-толстосумами, потомками купцов, сподвижников жирного Щека. И поддерживали эту вражду подданных Симаргл, прилетающий по ночам к жителям трущоб, и Велес, вернувшийся в божницу и домашние алтари Подола. А вот Перун уже не мог поддержать гордых властителей горы. Один из них, Владимир, приняв подданство могучему Христу, свергнул идола Перуна и приказал волочить, оскорбляя, к устью Днепра. Тогда покинул вспыльчивый Перун бездушное дерево идола и страшной клятвой поклялся, что отныне ничем не поможет властителям Киева. Отныне и довеку не видать им удачи в войнах, не завоюют они ни одной земли, отныне и навеки станет гордый Киев только лакомой добычей для пришельцев. И сбывается заклятие Перуново вплоть до сего дня.
15 мая 200... года. За полгода до описываемых событий. Одна из сопредельных с Украиной бывших советских республик. Пригород столицы. Тюрьма "Виорика" (бывшее учреждение п/я ЗП N ......). Комната для следователей
Отпустив конвоира, новый следователь выложил на стол не сигареты, как поступал старый, чтобы угостить и подследственного, сделав тем самым обстановку допроса более доверительной, а черную коробочку.
- Это, Спицын, для того, чтобы наш разговор никто не зафиксировал. Я не новый следователь, как ты, наверное, подумал, я из другой фирмы.
- Решили, стало быть, устроить мне побег? - скривил, пытаясь усмехнуться, Спицын, кровоточащие и опухшие губы.
- Делать мне больше нечего... Следствие по твоему делу закончено. Поскольку республика присоединилась к мораторию на смертную казнь, тебе светит только пожизненное в здешней голодной тюрьме. Да еще регулярные эксцессы, как сегодня ночью - если, конечно, не согласишься на мое предложение.
- Это вот устроили, - показал Спицын на свой заплывший глаз, - запустили кодло рецидивистов в мою камеру, чтобы подкрепить предложение твоей фирмы?
- Мне не тыкать, ты пидор! Лучше бы на жопу показал, кстати. Нет, такой метод применяют, когда надо человека на место поставить, смягчить характер... Кстати, теперь даже в кино показывают. Правда, в кинотеатрах не показывали, но на кассетах есть. Германа фильм, забыл точно, названо по имени шофера Берии... Во: "Хрусталев, машину!" Да что тебе до кино... Нам ты нужен, напротив, твердым, жестким. Кстати, говорят, ты неплохо отмахивался. Это, если хочешь знать, тебе тюремное начальство последний подарок сделало: уверено начальство, что ты согласишься и сегодня же откинешься.
- Помру, что ли?
- Эх ты, в тюрягу садишься, а языка её не знаешь! Не помрешь, а освободишься. Так согласен, что ли?
- Да на что согласен-то?
- На всё, козел! Становишься рабом фирмы, делать будешь, что прикажем. Надо - обманешь, надо - переспишь с активным, надо -трахнешь пассивного, надо - ликвидируешь. Платить тебе будем хорошо, получишь новые, чистые ксивы. Работать будешь, это сразу могу тебе сказать, на Украине, а там жизнь богаче и веселее, чем здесь.
- Надо подумать, хозяин.
- Нечего тут думать! Тебе просто повезло. Местные мне говорят: гомик гомику шею сломал, так забирайте героя - двумя паскудниками меньше в нашей солнечной стране.
- Как же, как же - большие здесь демократы! А я, прошу запомнить, и не гомик вовсе - бисексуал.
- Всё знаем. Вижу уже, Спицын, что ты согласился. Клятвы на Библии не требую: во-первых, тебе поклясться, что сплюнуть, во-вторых, вздумаешь дурить, мы тебя и на Северном полюсе достанем. Правда сущая, не подумай, что гружу. Есть у тебя чего забрать из камеры? Я могу вывести тебя прямо отсюда. Прямо сейчас.
- Эй, хозяин! У меня все же есть вопрос.
- Ну? - "хозяин" уже поднялся из-за стола. Крепкого сложения, но невысокий, сейчас он смотрел на миниатюрного Спицына, нахально оставшегося сидеть, сверху вниз.
- Кто меньше знает, тот крепче спит. Пошел! - он спрятал коробочку в карман и нажал на кнопку звонка, вызывая конвойного.
Уже в коридоре, глядя в остриженный затылок Спицына, "хозяин" подумал, что при всём желании не смог бы ответить на последний вопрос. Инструкции, пароли для агента, переходящего к нему в подчинение вместе с конспиративной квартирой, банковские реквизиты - всё написанное на нормальном русском языке и напечатанное на серийном принтере, он получил по почте вместе с весьма убедительной суммой наличных в евро. Простой бандеролью, отправленной из 114 почтового отделения города, в центре которого плюнь - и попадешь в какое-нибудь посольство.
31 ноября 200... года. 15.15. У здания Администрации Президента на Банковой
Происходящее на Банковой не шибко понравилось Валере. Барабаны грохотали исступленно, барабанщики сменялись каждые десять минут и без сил падали на грязный, в ржавых пятнах, снег. Слух о том, что омоновцам розданы боевые патроны, как ни удивительно, только подзадорил пикетчиков, первые ряды которых теперь состояли из мордатых парней и мужиков в камуфляже, с повадками десантников или спецназовцев. У Валеры создалось впечатление, что на этот раз и эти ребята прячут под широкими ватниками кое-что помощнее кулаков. За камуфляжными толпились жители палаточного городка и другие приезжие, люди неопределенного возраста с воспаленными после недели ночевок на морозе лицами. < ... > Девушек и подростков на сей раз не было в пикете, не встретились Валере и знакомые лица студентов
< ... >
- Эй, подруга, ты яйца не отморозила еще?
Боевая подруга промолчала, а до резидента дошло, что это он сморозил глупость. Сам-то оделся, как смог, тепло и поясницу, чтобы не прихватил предательский радикулит, а заодно защищая и мужское хозяйство, обвязал, скрепив английскими булавками, шерстяным платком,
- Главное, пальцы правой руки береги. Спрячь под мышку, - продолжил резидент проявлять заботу о личном составе. Освоив свою позицию, теперь приполз он посмотреть, как устроилась подчиненная. Всё путем. На крыше лежал снег, и они не напрасно напялили белые маскхалаты с капюшонами, а свои пушки, собрав, тут же обвязали бинтами: это делало засаду неразличимой с вертушки, если, конечно, не зависнет прямо над головой. Погода, впрочем, совсем нелетная. Снизу их головы и плечи, если присмотреться, выделяются, наверное, на фоне серого низкого неба, но уж лучше так, чем в коричнево-зеленом камуфляже, уж точно приметном в этих условиях.
- Кончайте трындеть, майор, - неохотно отозвалась она, наконец. - Я держу свою цель на мушке, всё помню, сделаю, что надо. Правая кисть у меня в тепле, а уж яичники, с вашего позволения, это моя забота.
- Я не трындеть приполз, - не обижаясь, пояснил резидент, - а внести коррективы. Я не хотел тебе сразу объявлять, но если появится тут Березенко, тебе одной придется зачистить обоих твоих поклонников. Г. обязательно станет линять, а студент изумится, зазевается. Поэтому бьешь сперва в Г., а потом в студента. И о контрольных в голову не забудь. Уходим вместе, как только отстреляемся, стволы сбрасываем.
- А кому не угодила Руся?
- И знал бы, не сказал. Посему ноу коммент. А чем мне кто не угодил, я расскажу на даче, когда будем отсиживаться и от скуки помирать.
Тут внизу барабаны, после секундной заминки, забухали вдвое чаще, и резидент быстро прополз на свою позицию. Поглядел в бинокль: оказалось, что это приехали два джипа с побледневшими оранжевыми ленточками. Новый ритм барабанов был своего рода приветствием. Из первого выбрался телохранитель, сразу же профессионально огляделся. Резидент усмехнулся: крышам парень внимания не уделил. Потом еще один вылез, неловко, чуть не упал. То ли помощник леди-босса, то ли начальник охраны такой никудышный. И вот... Да, это она, Роксана Березенко. Знаменитый венец из косы, недовольное лицо над оранжевым шарфом. Без бронежилета, скорее всего. Или... Наверное, есть на ней бронежилет, только супертонкий, с пластинами титанового сплава, по особому заказу. Лучше не рисковать. "Гроза" - это тебе не крупнокалиберная снайперская винтовка, да и ствол коротковат всё же.
Он повернул голову к подчиненной, пытаясь привлечь её внимание. Нет, не возникла у них та душевная связка, когда люди, не сговариваясь, стреляют залпом... И откуда ей взяться? Резидент решил рискнуть и свистнул, надеясь, что звук высокой тональности дойдет до неё сквозь грохот железных бочек. И как на грех: словно по его сигналу, барабаны смолкли. Мнимая Н. П. Придыбайло повернула к нему голову, а он ткнул пальцем в неё, снова сжал кулак и выбросил из него вверх два пальца. Она вяло кивнула.
Теперь он мог спокойно заняться своим делом. Раскинул ноги, поерзал ими и животом, выбирая наиболее устойчивое положение. Винтовка лежала рядом. Когда надо будет, он приподнимется над бордюром, мгновенно прицелится и выстрелит. Пока же за целью можно последить и в бинокль.
Барабаны загрохотали, заревели за их спинами, и пикетчики попятились, набирая дистанцию для разгона. Попятился и Леонид в заднем ряду, озабоченный больше тем, чтобы не отдавили ему ноги. Безработные из Ивано-Франковска и тернопольские челноки в рядах перед ним, весело, зло и не всегда понятно переговариваясь, подбрасывали на ладонях, чтобы показать друг другу, снаряды - у кого обломок кирпича, у кого болт или большая железная гайка...
В ушах у Леонида звенело, и только сейчас решился он посмотреть на омоновцев. Неподвижные, прикрытые двухъярусной поблескивающей стеной щитов и шлемов, они показались ему не живыми и опасными бойцами, а персонажами компьютерной "стрелялки", а те в конце игры обязательно побеждаются. Он не расслышал команды и размахнулся, только когда Валера повернул к нему мгновенно побелевшее лицо:
- Кидай же!
Они бросили свои камни одновременно, вдогонку уже взметнувшейся и на мгновение зависшей над марсианскими головами омоновцев стае метательных орудий пролетариата. Провожая взглядом свой камень, усмотрел Леонид краем глаза некую странность в полете брошенного Валерой: тот вроде разделился, будто был это не кругло оббитый обломок кирпича, а замершая грудка земли... Впереди пикетчики, рыча и матерясь, бросились вперед, застучали слышные даже в грохоте барабанов удары камней о щиты омоновцев, а Леонида больно стукнуло сзади камнем по ляжке. Он ойкнул, обернулся удивленно: на утоптанном снегу волчком крутилась зеленая ребристая граната. "Лимонка"! Валеры рядом уже не было, предатель убегал в сторону барабанщиков, петляя, как заяц. Считая секунды, Леонид оттолкнулся обеими ногами и прыгнул, чтобы упасть как можно дальше от гранаты. Больно ударился; сжав зубы, несколько раз перекатился и прижался к холодному асфальту, прикрывая руками голову. Однако взрыв лопнул далеко впереди, ближе к входу в Администрацию, и не успел Леонид удивиться, как невидимая стальная палка с размаху ударила его по спине...
Слишком просто оно на этот раз оказалось - выдвинуться на бордюр крыши, утвердить локти на нем, найти цель в прицеле, выдохнуть, совместить крестик с центром головы и медленно потянуть за спуск. "Гроза" как бы сама собою плюнула, почти не шелохнувшись в его твердых руках, затвор пошел назад и тут же клацнул, возвращаясь. Резидент проконтролировал только первый момент встречи пули с женской головкой чуть выше изящного ушка. Дальше не стал смотреть, отвел в сторону прицел: знал ведь, что ничего хорошего там не увидит. Ясно также, что в контрольном выстреле нет нужды, и он мгновенно перевел прицел на стоявшего с его стороны телохранителя: тот уже откидывал приклад "Узи", и резидент прострелил ему плечо, чтобы не рыпался. Всё еще сохраняя зрительный образ амбала, вытаращенными глазами уставившегося прямо на него, резидент решил, что располагает двумя-тремя секундами до того, как град пуль двух других "Узи" обрушится на срез крыши. Сразу нашел он высокого студента, потерявшего сегодня мать. Зафиксировав, что тот лежит как выведенный из строя, тяжелораненый или убитый, оставил в покое студента, никогда с ним не общавшегося, и легко поймал в прицел опасного для себя гомика: тот, пытаясь увернуться от пули, на бегу рыскал из стороны в сторону, и сумка на ремне смешно болталась у него за спиной. Резидент установил точку, в которой гомик зависнет на пике амплитуды, тормозя, чтобы повернуть в противоположную сторону, прикинул упреждение и потянул за спуск в момент, обеспечивающий, что гомик сам набежит на пулю. Есть! И тут же вторая пуля, Ташкина, прорвала оранжевый плащ совсем рядом с первой дырой на спине все еще бежавшего Валерия Спицына.
В тот самый миг, как застучали пули по бордюру и зашуршали над головой, он подумал, что напрасно стрелял в гомика: просто хотел оттянуть мгновение, когда придется резко развернуть ствол. Очень не хотел он разворачивать ствол, чтобы ликвиднуть коллегу, да еще и бабу: западло всё-таки, хоть и необходимо. И это была последняя мысль, промелькнувшая в его сознании, потому что он успел откинуться навзничь на асфальт крыши, успел развернуться в сторону очередной цели, но не успел выстрелить: пуля вошла ему в лоб, в самую середину.
"Вот тебе за Ташку-Какашку!" - еще раз повторила колега-баба, пряча "Беретту" в наплечную кобуру и злобно косясь на замершее в броске тело временного своего начальника. Но разве он её так дразнил? Стоя по-прежнему на коленях, пожала плечами. Внизу под Администрацией били автоматы, однако не по этой крыше. Омоновцы, значит. Выглядывать ей не хотелось: всё подробно рассмотрит в ящике. К тому же... Да, охранники Березенко успели сменить магазины, и новая порция свинца в латунных оболочках ударила по бордюру крыши. Завыли рикошеты, крупная оранжевая искра сорвалась с бетона и медленно поплыла над бордюром. Ташка опомнилась и, даже не взглянув напоследок на любимую свою "Грозу", сиротой брошенную на продавленный в снегу отпечаток её тела, принялась перекатываться к спуску на чердак.
Пуля ударилась в булыжник у головы Леонида, завизжала в рикошете, а он заплакал от бессилия: не мог и головы отодвинуть, больно было и вздохнуть. Лужа под ним, сперва горячая, быстро остывала. Внезапно мелькнуло перед глазами плохо побритое морщинистое лицо. Успел увидеть, что в белой шапочке старик и в белом халате, надетом поверх пальто. С неожиданной силой принялся спаситель ворочать Леонида, расковыривая ему раны. Наконец бросил его навзничь и заговорил быстро:
- Тампон в спине сам прижмется, а у груди придерживай ты, лично. И не засыпай мне тут, если жить хочешь! Рядом стоят три кареты "Скорой помощи", скажешь санитарам, что у тебя травматический пневмоторакс. Запомнил? А я пойду: там и другие есть.
И исчез старик. В ту сторону посмел уйти, его покинув, где еще слышались короткие очереди, треск пластика, мат и хриплое дыхание дерущихся. Но не успел Леонид заплакать, теперь от обиды и от одиночества: рядом с ним скрипнули тормоза, потом стукнули о землю носилки.
Сбросив прямо на ступеньки лестницы грязно-белый теперь маскхалат, бронежилет и камуфляжное обмундирование, осталась она в дорогом и модном комбинезончике на меху. Общее впечатление могли испортить теперь только грубые военные ботинки, однако на этот случай припасены за пазухой оранжевые гамаши, и она принялась натягивать их на голени. Во всяком случае, экстравагантно. Нагнулась над камуфляжной курткой, извлекла из кармана крошечную сумочку, еще меньше театральной. Косметической салфеткой стерла пыль и копоть с лица, припудрила красный с мороза носик, накрасила губы, сменила перчатки. Скатилась по лестнице, приготовив ключ от чердачной двери, отперла, аккуратно заперла её за собою и, уже не спеша, помахивая сумочкой, спустилась по лестнице на первый этаж.
Захлопнула за собою стальную дверь с кодовым замком, и код этот, "28", ненужно высветился в её памяти. Улица пустынна, не видно и зевак, бегущих на звуки приглушенной здесь автоматной пальбы. Она прошла мимо старой "реношки" покойного майора, в которой наверняка лежат его баксы. Повезет же угонщику или эвакуаторам! Сама она не собиралась грабить бывшего начальника: одно дело убить, спасая свою жизнь, другое - грабить убитого. Нет, так низко она не пала. "Как раз и пала ты, милая, и весьма низко, - возразила она сама себе, скривив оранжевые, под цвет гамаш, губки. - Считается, что женщины, в отличие от мужчин, не стыдятся своих половых извращений, вот и тебе тип-топ, как с гуся вода, что не рожаешь отечеству мужиков, а мочишь их одного за другим, извращенка!" А ведь как всё хорошо у неё начиналось: "серебряная медаль" после школы, отличница, спортсменка в вузе: первый разряд по стрельбе, "красный диплом", постгредьюит в Лондоне - и всего-навсего лишняя самокрутка с травкой в хорошей, как казалось, кампании!
Вот и её скромненькая "лада". Отключила сигнализацию, нырнула в остывший, но почти домашний уют. Движок и в самом деле завелся сразу. Удостоверение СБУ и ключ от чердака она выбросит, как только выберется из центра. Глядишь, еще и пригодится оно, удостоверение. Холод начал выходить из промерзших всё-таки ног, и она едва не застучала зубами. Теперь зевнула - только этого не хватало!
Она посмотрела назад - никого - и начала задним ходом разворачиваться, чтобы сразу, не колеся опасными сейчас для неё улицами Печерска, повернуть в сторону своих Кожемяк. Какой идиот над головой врубил ящик на полную мощность и открыл окно? И тут же звуки репортажа с Майдана мгновенно усилились до предела, ударив по барабанным перепонкам, а из-за угла на дикой скорости выскочил гоночный монстр с громкоговорителем на крыше; с трудом, заскрежетав шинами, он вписался в поворот и с ходу ударил в борт "лады". Ташка, не успевшая пристегнуться, влетела головой в стекло и сразу потеряла сознание. Тут сзади в гоночный внедорожник, со всех сторон опоясанный стальными трубами, врезался армейский тягач, набитый гогочущим и размахивающим оранжевыми флагами веселым народом, народ посыпался, как груши, из кузова тягача на брусчатку и на крышу внедорожника, а он с этим новым ударом протаранил и перевернул "ладу", расплющив о фонарный столб её крышу. Улица заполнилась воплями громкоговорителей, криками раненых, каждую секунду сгибались новые бамперы, разбивались фары и на мгновенье взвивались цветными стеклянными облачками габаритные огни.
Водитель тягача поднялся с брусчатки, держась за вывихнутое, должно быть, плечо. От более серьезных неприятностей младшего сержанта спасли шлемофон и меховой танковый комбинезон, но с головой не всё оказалось в порядке. Иначе он уже слинял бы, а не уставился бы на длинные ноги в оранжевых колготках, конвульсивно дергающиеся чуть ли под самой "ладой". Он припоминал, как ночью, уже под утро, точно также дергались эти оранжевые ноги в подъезде, где их шалая владелица уединилась с ним в веселую минуту. Под "ладой" начала собираться темная лужа, и сержант испуганно перевел глаза на лежащего неподвижно, головою в сугробе, полуголого толстяка. Тот называл себя штангистом, поил всю компанию и подбивал клинья ко всем девицам подряд - авось, где и отломится. "Нет, это уже не губа за самовольную отлучку на вверенной технике, - дошло вдруг до парня. - Губой теперь не отделаться - засудят теперь!"
Через разбитое окно внедорожника протиснулся крепкий мужик с полуседым ежиком на окровавленной голове. Упал на булыжник, охнул, дополз до стены и, цепляясь за неё, выпрямился и попрыгал на одной ноге в ту сторону, откуда примчался.
- Хайль, Павлик! - попытался механик-водитель вскинуть руку в дурашливом приветствии и скорчился от боли.
- Вот и оторвались, девочки-мальчики, вот и гульнули... Сейчас ахнет, служивый, вот сейчас...
И ведь ахнуло. Сперва хлопнула вспышка в двигателе "лады", потом ярким оранжевым пламенем взорвался её бензобак, а пламя перекинулось на гоночную машину. В адском шуме, накрывшем тихую улицу, треск патронов, рвущих в клочья рукоятку "Беретты", повисшей под мышкой пылающего манекена в оранжевых гамашах, был едва различим. И никто не увидел, как, верхом на длинном языке пламени, выскользнул, возмущенно фыркая, из "лады" вытянутый силуэт бледно-зеленой призрачной ведьмы.