Ему было пять лет, когда он ушел из дома. Куда пойти, Саша знал - на вокзал. Там много поездов, которые едут в разные города и страны. Он сможет уехать в Москву или даже в Швейцарию...Он, правда, не знал, где это, но знал точно - такая страна есть. Он прочитал это. Да, он уже умел читать. И прочитал это на обертке шоколада, которым его один раз угостила какая-то тетя. Там, наверное, много вкусного шоколада... А раз есть Швейцария, то есть и поезд, который туда отвозит людей. Но он пока его не нашел. А один дядя, у которого он все-таки отважился спросить, почему-то начал расспрашивать его про родителей, про дом, и он еле убежал. Убежал и спрятался...
Он очень долго сидел за газетным ларьком на вокзале. Все сидел и теребил в маленьких ручонках грязную голую куклу, которую нашел сегодня утром возле помойки. У куклы не было одной руки, а ее липкие рыжие волосы клочьями торчали во все стороны, как перья полу-ощипаной курицы. Он теребил куклу, изредка ойкая от боли, когда нечаянно задевал, ожег на руке. Тогда он опускал игрушку на колени, и начинал сосредоточенно изучать свою "бяку". Вздувшиеся волдыри казались ему водянистыми глазами, только без зрачков. Но они следили, наблюдали за ним и больно жгли всякий раз, когда он начинал о них забывать. Один из этих волдырей он проткнул валявшимся рядом ржавым гвоздем, думая, что таким образом сможет избавиться от жжения. Но боль не прошла, и он побоялся трогать остальные. Они так и остались сидеть кучками на раскрасневшейся, как печеное мясо, коже от запястья до локтя и продолжали безжалостно мучить мальчика.
Саша знал, она сделала это специально. Она хотела, чтобы на нем появились эти маленькие глазки, чтобы они всегда мучили его...
Он вспомнил, как когда-то давно, когда они шли в церковь, какая-то маленькая девочка, подбежала к нему и, глядя на сине-желтые пятна на его руках и ногах, доверчиво спросила "Что это?". А он, сам не зная зачем, ответил: "Собака укусила". "Тебе надо было...надо было ее вот так...вот так стукнуть"... Девочка подняла с земли ветку и, размахнувшись, хлестнула невидимую собаку. Потом ее позвали, и она смеясь убежала ко взрослым. Саша взял в руки ветку. Дура она была, и ничего не понимала. Он попробовал хлестнуть себя этой веткой по ладони, и только лишний раз убедился в том, что она ему не могла помочь...
Он замерз и хотел есть. Пальчики уже с трудом шевелились, а ступни ломило от холода. Тогда он подумал про еще одну счастливую находку - коробок с тремя спичками. Он лежал в кармане курточки уже несколько дней, а Саша так и не решился чиркнуть коричневой головкой по коробку. Это было нельзя. Но почему нельзя...Мать это делала часто. Всякий раз, когда курила. Но курить ему тоже было нельзя. Ему много чего было нельзя. Может потому, что он был выродком...
Мальчик задумался. Матери теперь не будет рядом. И деда тоже. Значит единственный, кто накажет его за непослушание, будет Господь Бог. Но это будет потом. Бог не наказывает сразу. Он в этом уже убедился. Да и наказывает он за какие-то странные вещи... Вот дед говорит, что Бог наказывает за грехи. А он носит в себе грех порочного зачатия... Непонятно это все. И чем больше спрашиваешь у деда, тем непонятнее становится. Нет, Бог не накажет его, если он зажжет спичку. А еще дед говорил, что Бог прощает. Значит, можно будет объяснить ему, что просто...замерз.
Мальчик достал одну спичку и нерешительно провел головкой по коричневой полоске на коробке. Ничего не случилось. Тогда он провел посильнее. Опять ничего. Наверное, спичка была испорчена. Он достал другую и уже быстрее и сильнее чиркнул ей о коробок. Спичка поломалась пополам, но так и не загорелась. Саша с досадой выбросил ее, и, уже не сильно надеясь на успех, достал последнюю, взялся почти у самой головки, резко чиркнул...
Вспыхнувший огонек обжег кончики его пальцев. Мальчик вскрикнул, уронил спичку прямо на лежавшую на коленях куклу. К счастью, загоревшаяся игрушка покатилась на тротуар прежде, чем языки пламени добрались до ног мальчика, и он, отскочив в сторону, стал испуганно наблюдать за съеживающейся и плавящейся пластмассой. Кукла-урод корчила в огне нечеловеческие рожи, источая тошнотворный запах. Саша зажал нос и наблюдал, не решаясь ни подойти ближе, ни убежать прочь.
Огонь привлек внимание какого-то человека.
- Что это ты тут устроил! - воскликнул он, подходя к догорающей кукле, - Сам-то хоть не обжегся?
Он внимательно посмотрел на мальчика, и, заметив волдыри на его запястье, негромко запричитал.
Он присел на корточки рядом с Сашей и осторожно взял его ручонку за необожженное место. Мальчик вздрогнул, попытался вырваться.
- Да не бойся, я только посмотрю...А ведь похоже, ты это не сейчас обжегся...
Он помедлил, посмотрел Саше в глаза и каким-то особенно серьезным тоном спросил:
- Сколько тебе лет, мальчик?
-...Пять...
- А где же твои родители?
-...
- Где твоя мама?
-...
- Ты потерялся? Где твой дом?
Саша знал, где его дом - недалеко, прямо по дороге, у площади, но он никогда туда больше не вернется. Он сядет на поезд и уедет в Швейцарию.
- В Швейцарию? - удивился подошедший человек, - отсюда не ходят поезда в Швейцарию.
- ...не ходят?...
- Ты вот что, сынок...Посиди-ка здесь, не уходи, а я кое-куда позвоню и тебя отвезут.
Человек ушел.
Минут через десять за ним действительно приехали, посадили в машину и отвезли. Правда, не в Швейцарию, а в милицию.
Там ему задавали много разных вопросов, но он почти не отвечал, и человек, который с ним говорил, начал сердиться. А одна женщина вдруг сказала " Не смей на него кричать!", и потом подала Саше теплый, сладкий чай и булочку...
Он уснул там же, в кресле, а когда приоткрыл глаза, увидел нависшее над собой огромное брюхо деда, и где-то высоко--высоко его злое лицо.
- Дрыхнешь, значит! Я тут весь город оббежал, его ищу, а он дрыхнет себе! Ну, я тебе дома покажу!
- Не кричите так на ребенка, - вмешалась та женщина, которая дала ему чай с булочкой, - Разве вы не видите, что мальчик итак напуган.
- А ты не вмешивайся! Своих детей воспитывай, как хочешь, а другим не указывай! Ты его не знаешь...Да у этого мальчишки сплошная дурь в голове!
Женщина угрюмо замолчала. Что это ей, в самом деле, приспичило встревать? Пусть теперь сами разбираются. Ребенок нашелся, и это главное. Остальное ее не касалось.
Дед схватил Сашу за руку и поволок к двери.
- Мне больно! - вскрикнул мальчик, когда они вышли на улицу.
- И должно быть больно. Или ты думаешь, мне нравилось по всему городу тебя разыскивать?! Погоди у меня...Дома еще не так больно будет! Ишь чё учинил!
Дед выпустил его только, когда они стали залазить в машину. Саша поспешно задрал рукав курточки и подул на невыносимо горящее запястье. Дед удивленно посмотрел на искалеченную ручонку с уже полопавшимися волдырями, которые как паутина свисали белыми ошметками с красной кожи.
- Откуда это у тебя?
Мальчик не ответил.
- Ладно, дома разберемся.
Домашние разборки не заставили себя долго ждать. Мать вышла навстречу в халате, с сигаретой в зубах и задранным вверх подбородком. Она обычно всегда задирала подбородок вверх, когда курила и была пьяна, а поскольку курила и была пьяна она почти всегда, Саше редко удавалось увидеть что-либо кроме ее острых выпирающих скул. Впрочем, сейчас она была несильно пьяна и даже сумела скрыть свое разочарование, когда Саша зашел в квартиру.
- Откуда у мальчика ожег? - грозным тоном спросил дед, и кивком указал на снимающего ботинки Сашу.
- Какой ожег? - равнодушно спросила женщина.
- Этот! - дед опять схватил мальчика за руку и, больно вывернув запястье, сунул ей под нос.
- Он утром опрокинул на себя тарелку с супом, - проговорила она, выпуская дым из тонких бесцветных губ.
Саша вдруг начал тяжело дышать...Боль провоцировала, подстегивала его, надламывала что-то в его хрупком детском сознании...
- Она врет, - проговорил он сначала тихо, а потом громче, переходя на истеричный крик:
- Она врет! Врет! Врет!
Мать подошла к нему близко-близко и задрала подбородок еще выше:
- Ты сам врешь, - процедила она сквозь зубы.
Дед отпустил руку Саши, и тот, все еще тяжело дыша, отбежал подальше, в угол комнаты.
- Анна, затуши сигарету, - строго приказал дед.
Женщина и не подумала. Только дерзко посмотрела на своего отца. Она боялась его. Боялась, и поэтому всячески старалась доказать обратное. Последовавшая пощечина выбила окурок из ее рта
- Ты хоть понимаешь, Анна, что ты делаешь? Это же твой ребенок. Твой ребенок, - он говорил шепотом. Это было самое страшное - страшнее криков, страшнее ударов и пощечин - он говорил шепотом, как источавшая проклятия змея, гнул свою сухую, жилистую шею и шипел эти проклятия... - Или ты думаешь, Бог не видит, что ты творишь? Не знает, что ты врешь и обманываешь? Врешь и обманываешь... Ты должна полюбить его - вот твоя обязанность матери и христианки. Вот твой крест и твое спасение. Или ты хочешь гореть в аду? А ты будешь гореть в аду, если не покаешься и не примешь это дитя.
Она молча слушала, потом достала из кармана халата новую сигарету и, засунув в рот , стала поджигать. Снова оплеуха и снова злобное шипение:
- Нет, я не могу допустить, чтобы моя дочь...моя дочь...
- Чего ты НЕ МОЖЕШЬ допустить?! Чтобы твоя дочь ненавидела этого выродка? Чтобы твоя дочь горела в аду?! Я итак уже 5 лет горю в аду!
Молчание.
- Ты не можешь допустить...Ха!...Конечно...Это ведь не тебя поймали в этом подъезде... Это не тебе зажимали вонючей рукой рот, не на тебе разрывали одежду и впихивали меж ног...
- Анна! Прекрати! Я все это понимаю и...
- Что ты понимаешь?! Что?! Разве ты валялся на кушетке, часами выдавливая из себя на свет это отродье?! Нет, ты просто сказал, "никакого детоубийства - будешь рожать". Это ты мог допустить! Ты мог не дать мне сделать аборт, но ты не можешь - НЕ МОЖЕШЬ запретить мне ненавидеть этого ублюдка!
- Анна, это говоришь не ты...Не ты а...
- От него даже воняет также! А ты посмотри на эти глаза, на эти губы...Он же ухмыляется! Ухмыляется как тот...И вот смотри! СМОТРИ...!
- Саша, иди к себе в комнату, - странным голосом произнес дед, хотя сам не отрывал взгляда от забившейся в истерике женщины. Мальчик не пошевелился.
- Иди к себе немедленно! - он схватил мальчика и насильно вытолкнул его в коридор, захлопнув за ним дверь. Саша сделал робкий шаг в сторону, осторожно наклонился и приложил ухо к закрытой двери. Но, так и не успев уловить и слова, он вдруг отскочил и бросился к себе в комнату, на диван, головой под подушку, уткнулся носом в пропахшую пылью простыню...
Он мало что понял из услышанного, но он узнал - узнал прежде чем смог понять...Он был отродье, выродок и ублюдок, и все дело было именно в этом. Если бы он не был отродьем, выродком и ублюдком, мать бы не била его и не обливала бы горячим супом и, быть может, даже разговаривала бы с ним, как это делают другие. Но теперь это было невозможно, потому что он не знал, как не быть отродьем, выродком и ублюдком...
***
Спустя 9 лет он понял многое из того, что уже знал. А главное, он понял то, что не быть отродьем, выродком и ублюдком невозможно. Это было для него не столько внезапным открытием, сколько ежедневным подтверждением его догадки. Хотя была во всем этом и доля откровения. Например, когда он случайно узнал, что мать (разумеется, в тайне деда) работает по вечерам в баре вовсе не уборщицей, как она говорила. Унижения, которые она терпела каждую ночь, не позволяли ей ни на секунду забывать о том своем первом унижении, плод которого был извергнут на свет из ее тела.
Но в целом в жизни мальчика за эти 9 лет так ничего и не изменилось. Мать продолжала пить, курить и ненавидеть его. Дед продолжал кричать, шипеть и молиться за спасение их грешных душ. Он сам продолжал жить...
Но что-то должно было измениться, произойти, оборваться или начаться. Сашка предчувствовал это, знал...
Человек стоял возле забора его дома и, каким-то образом Сашка еще издали догадался, что этот человек поджидал именно его. И, тем не менее, мальчик решил проигнорировать это предчувствие и этого незнакомца, как он уже давно игнорировал всех и все в этом мире. Надо было просто пройти мимо, в подъезд, на 7 этаж, в квартиру...
Тяжелая рука опустилась ему на плечо.
- Не спеши, парень. Хочу с тобой поговорить.
Сашка остановился, но даже не взглянул на него. Он вообще редко смотрел людям в глаза, потому что их это, как правило, раздражало.
- Ты в этом подъезде живешь? На 7 этаже? - прохрипел мужик.
Мальчик неохотно кивнул.
- Ну, надо же, какая встреча! А я то думал, кого ты мне напоминаешь...
Толстые пальцы вдруг обхватили скулы мальчика, и его лицо было насильно обращено к лицу незнакомца. Ничуть не испугавшись и не смутившись этого, Сашка с жадностью принялся изучать предложенное ему лицо, хищно шаря взглядом по рыхлым щекам, плоскому, похожему на распятую лягушку носу, из под которого торчали вздутые выпяченные вперед жабьи губы, искривленные уродливым шрамом в ухмылке, потом словно отыскав желаемое, вгрызся в огромные злые глаза с расползшимися зрачками.
- Ох, ты какой! Ничего...ничего...Похож на мать...Такой же смугленький, чернявенький... Слишком тощий, правда, а так, вылитая мать. Ан нет, глазки-то не мамины - мои, - человек тихо засмеялся.
В этот момент открылось окно на втором этаже и, высунувшаяся из нее, голова соседа прокричала:
- Эй, отпустите немедленно ребенка! А то милицию вызову.
- Мы просто говорим! - прокричал в ответ незнакомец, но поспешно отпустил Сашку и отступил в сторону.
- Ладно, беги к мамке. Завтра еще потолкуем. Передавай привет, - Он еще раз скрипуче посмеялся, резко развернулся и быстрым шагом направился прочь.
Какое-то время Сашка удивленно смотрел ему вслед. Такая встреча заинтересовала, и даже взволновала его ...Не достаточно сильно, что бы напугать, но достаточно глубоко, чтобы разом упорядочить и изменить ход его праздно блуждающих мыслей. Не спеша, Сашка зашел в подъезд, поднялся к себе на этаж и постучал в дверь.
Послышалось тяжелое шарканье шагов, дверь приоткрылась, полоска света прочертила в темноте лестничной площадки лицо мальчика, но тут же была заслонена грузной фигурой деда.
- И где ты только шляешься по ночам?! Нет, тебе явно не хватает хорошей взбучки!
Не обращая на него внимания, мальчик протиснулся в квартиру и стал разуваться. Руки дрожали, шнурки на ботинках вместо того, чтобы развязаться, затягивались еще туже. "Сейчас...сейчас...", - повторял он про себя и пытался стащить ботинки, не развязывая шнурков. Ничего не получалось. Чертовы ботинки, словно намертво прилипли к ногам! И как глупо было тратить время на это сейчас, когда все должно случиться ... В конце концов, устав бороться со шнурками, Сашка выпрямился и громко прошагал в обуви мимо удивленного деда в комнату, оставляя за собой ошметки липкой грязи. Ненадолго замер, ловя на себе ненавидящий взгляд матери. Он встречал этот взгляд открыто, впервые за много лет он почти наслаждался им, гордо дегустировал его, как настоящий ценитель ненависти...Приблизился к ней.
"Что все это значит...?" - начал было дед, но что-то заставило его замолчать. Казалось, ему не хватало воздуха, чтобы продолжить. И действительно, никогда еще за все эти годы атмосфера ненависти в квартире не становилась настолько удушающе- плотной. Сашка чувствовал это.
- Я встретил одного человека, - тихо, но внятно проговорил мальчик, - своего отца.
"Отца..."- он вдруг почувствовал, как при этом слове кончик его языка резко вытянулся и стал таким холодным острым и длинным, как спица, и эта спица так неожиданно вонзилась в мать, что та даже вздрогнула и побелела. Какое-то время царила тишина.
- У тебя нет отца! - вдруг слишком громко заорал дед.
- У меня есть отец, - В этом было что-то неописуемо приятное - знать, что теперь его язык - спица и самому решать, как вонзать - медленно вдавливая, или вот так - быстро и неожиданно, - "Есть отец".
Сашка не долго продумывал, как вонзить следующие слова - как-то само собой получилось...
- Что же это тогда - непорочное зачатие?
Мать затряслась, будто все ее мышцы внезапно свела судорога, встала с кресла и дрожащее-шаткой походкой вышла из комнаты.
Дед уставился на него.
- Да ты...Да ты...щенок...как ты смеешь?! - задыхаясь, пыхтел он. Ему не хватало слов, и Сашка знал, что эта нехватка будет компенсироваться побоями. Один удар, второй...
Сашка поднялся с пола, и, даже не пытаясь загородиться, принял на себя новые удары. Во рту почувствовался знакомый металлический привкус.
"Убить" - подумал Сашка, и, словно обменивая его робкую безличную мысль на наличное чувство, голос матери из соседней комнаты проревел "Ненавижу!". Последовали всхлипы, стоны, ругань. Как и все алкоголички, она не умела контролировать свои эмоции. Как и все шлюхи, она не привыкла быть сдержанной в словах.
- Ненавижу...- шепотом попробовал проговорить Сашка. Он впервые пробовал это слово, чувствовал, как оно рождается от легкого прикосновения языка к небу, выходит из приоткрытых губ.
Слово ему не понравилось. Оно было безвкусным, лишь чуть-чуть отдавало кровью. Но ведь кровь была на разбитой губе, а не в слове. Само по себе слово было пустым и никчемным. Сашка попытался вытереть губу тыльной стороной ладони, но вместо этого лишь сильнее размазал кровь от уголка рта к уху. Не подозревая о намалеванной на своем лице кровавой ухмылке, Сашка уставился на деда. Этот взгляд, эта ухмылка, это высокомерное смирение привели деда в бешенство. Одной рукой он ухватил мальчика за шиворот, другой за волосы, поволок куда-то...в угол...к стене - к висящей на стене иконе.
- А теперь, слушай меня, щенок, - захлебываясь снова запыхтел он, резким рывком задрал его голову, и чуть ли не носом ткнул в изображение Христа, - Вот - твой единственный отец. Благодаря его милости ты родился и живешь. И ты сейчас же встанешь на колени и покаешься перед ним за всю ту дурь в своей башке!
Сашка хотел вырваться. Не мог. Не мог пошевелиться. Вцепившиеся в волосы пальцы стягивали кожу с его головы, и он представил, как сейчас его лицо лопнет красными дырами, обнажая череп прямо перед этим святым иконным ликом, который будет также спокойно и безучастно наблюдать за происходящим со своих неведомых высот. Отвращение овладело им, заполнило его...Его рот заполнило кровавой слюной, которой он едва не поперхнулся. Но не поперхнулся - выплюнул. Со всей силой своего отвращения выплюнул скопившуюся слизь на святой образ...
Когда Сашка очнулся, была уже ночь. С трудом приоткрыл оплывшие глаза и долго неподвижно лежал, пытаясь понять, что с ним. Он ощущал свое тело, но как-то странно, не так как раньше - словно со стороны. Всю эту нелепую продолговатую конструкцию из костей, мышц и сухожилий, обтянутых кожей с прилипшей к ней материей от заплывшего под коркой крови лица до скованных тяжелыми ботинками ступней. Он заставил это тело пошевелиться, приподняться, и заработавшие мышцы тут же вздулись, едва не лопнув от переполнившей их боли. Вырвался слабый непроизвольный стон. Но, будто не обращая на это внимания, Сашка встал, медленно, пошатываясь, проковылял к двери. Прислушался.
Из соседней комнаты доносился сухой храп деда, тяжелое неровное дыхание матери - слабые звуки двух дряхлых жизней.
Еще не зная, что же он все-таки собирается делать, Сашка вошел к ним в комнату.
В тусклом свете ночника мальчик ясно различал развалившуюся на диване мать, а в глубине комнаты черной хрипящей грудой в кресле громоздилось тело деда. Оба, судя по стоявшим на полу бутылкам и резкому запаху алкоголя, были пьяны до беспамятства. Хотя мать дышала как-то слишком неровно, слишком беспокойно...
Сашка приблизился к дивану и слегка коснулся ее лица. Оно было невыносимо горячим, казалось, вот-вот вспыхнет.
Женщина недовольно заелозила, и резко махнула рукой, сгоняя, как ей показалось, со своего лица огромную муху. Но вместо мухи ее ладонь ударилась о такую же ладонь, и она, с трудом приподняв веки, испуганным злым взглядом уставилась на Сашку.
- Че надо...! - проревела она.
Мальчик молча отступил на пару шагов назад... Ему было интересно наблюдать за ней, за ее страхом - без ненависти, без злости, без презрения - просто интересно.
Женщина свесила трясущуюся руку с дивана; ладонь, как отлаженный механизм незамысловатого прибора, обхватила горлышко стоящей на полу бутылки. В ней еще оставалось грамм триста водки, но механизм заправки дал сбой и опрокинул бутылку женщине на грудь, так и не доставив содержимое до приоткрытого рта. Она невнятно выругалась, приподнялась, видно чтобы вытереться, но тут же снова упала на спину.
Бормотание и ругань стала громче, но еще неразборчивей. Из всех булькающих и хриплых звуков Сашка уловил только что-то на счет сигарет, покрытых матом, и себя самого, полностью замещенного матом. Но этого было вполне достаточно. Он достал из кармана куртки пачку сигарет и спички, спокойно вложил их в полураскрытую ладонь матери, отошел в сторону наблюдать. На сей раз механизм сработал лучше, и даже смог осуществить ряд сложных операций: извлечь сигарету из пачки и водрузить ее в ротовое отверстие, извлечь спичку из коробка, зажечь...Лишь на последнем этапе механизм опять дал сбой - горящая спичка упала на грудь...
Дикий, нечеловеческий крик заставил Сашку вздрогнуть. Но он не пошевелился и не закрыл глаза. Как завороженный он стал алчно наблюдать за вопящим, неуклюже свалившимся с дивана и теперь барахтающимся на полу огненным существом - существом, которое по какому-то нелепому стечению обстоятельств было ему матерью.
"Это моя мать", - подумал он.
Мать...Он знал, что люди придают этому слову какое-то особое значение. Вот только какое? Какое значение может быть у этого слова или у существа, скрытого под ним? Ведь даже не ненависть, не злость, и не жалость. Оно просто ничего не значит. Ничто ничего не значит. Сгорит - не сгорит...
На долю секунды в его голове промелькнула мысль, что еще можно попытаться растрясти деда...
Он не сдвинулся с места.
Огненное существо еще не перестало дергаться, а не насытившееся пламя уже поползло дальше по комнате в поисках новой жертвы, облизывая все попадавшиеся на пути предметы своими жгучими длинными языками.
Сашку обдало жаром. Стало трудно и горячо дышать. Он закашлялся, и это вывело его из оцепенения. В последний раз окинул взглядом комнату: полыхающие шторы, ковер, диван, огромное еще живое тело в кресле и другое, валявшееся на полу горящей уродливой куклой; и вышел, прикрыв за собой дверь.
Ему было 14 лет, и он ушел из дому. Куда пойти, он знал - к отцу. Он, правда, не знал кто это такой, зато знал точно - отец у него есть.
ЧАСТЬ 2
ПРОВОКАТОР
Она все время ревела. Надрывный плач доносился еще из коридора, и сейчас, когда ее швырнули к остальным в подвал, она продолжала, не унимаясь, реветь. Четверо подростков обступили ее полукругом и с любопытством уставились на новенькую.
- Кончай выть! - раздраженно прикрикнула Кукла, - Чё выть то? И без тебя башка трещит.
Она только что отошла от кайфа, и, как всегда в такие моменты, пребывала не в духе.
- Держу пари, на ней уже хорошенько покатались, - скрипучим голосом заявил Смычок
- Не, ее приберегут до вечера, - возразил Леший.
- А что вечером?
- Балбес! Сегодня хозяин придет. Вот ему и готовят подарок
- Да хозяин как всегда возьмет Психа, - перекрикивая усиливающийся рев, отозвалась Малявка.
- Одно другому не мешает. Но я тебе говорю, эта еще чиста как ангелочек.
- А воет как резанная свинья, - буркнула Кукла, отходя в сторону.
- Хочешь сказать, она еще не объезженная? С чего ты взял? - недоверчиво проскрипел Смычок
- Я это чувствую. Носом
- Да ну?
Принюхался.
-Чувствуешь? - продолжал Леший. - Чиста и непорочна.
Смычок еще раз громко шмыгнул носом.
- Ни хрена не чувствую. Воняет, как и от тебя.
- Ты мне не веришь? Может, хочешь проверить?
Леший дотронулся до влажной от слез щеки девочки.
- Ну, посмотри на нее, разве не прелесть? Не какая-нибудь Малявка, а уже вполне...,
Леший опустил ладони на груди новенькой девочки и стал с силой сжимать пальцы.
- Отпустите меня! - захлебываясь от слез, пролепетала та.
- Ничего, милая, привыкнешь, - тихо ухмыльнулся Леший, и снова обращаясь к Смычку проговорил, - Ей богу, девственница. А если не веришь, можешь сам посмотреть, я ее подержу.
- Валяй.
Леший ловко повалил девочку на пол и, зажимая одной рукой ее руки, попытался задрать юбку. Девочка отчаянно вырывалась, не переставая голосить, и, в конце концов. Лешему пришлось задействовать обе руки на то, чтобы усмирить ее.
- Чертова сука! Брыкается! Все, все... кажется, держу. Остальное сам, - скомандовал он Смычку, но как только тот приблизился, девочка с невообразимой силой и проворностью вырвалась из рук Лешего и бросилась в сторону. В мрачном углу подвала она заметила еще кого-то и, повинуясь охватившему ее отчаянью, она подбежала к этому человеку, упала на колени и умоляюще потянула к нему дрожащие руки, - Помогите, прошу.
Человек оказался всего лишь еще одним подростком, еще более бледным и тощим, чем остальные. Он сидел, нахохлившись, на полу и обтачивал резаком какую-то деревяшку. Заметив рядом девочку, он медленно поднял на нее безжалостный пронзительный взгляд и стал внимательно изучать ее распухшее от слез лицо так, будто это было вовсе и не лицо, а какой-то необычный, заинтересовавший его предмет.
- Ха, нашла у кого помощи просить, - усмехнулся Леший. - Он тебе не поможет, милая. Он псих...в самом что ни на есть прямом смысле. Долбанутый на всю голову. Только и может, что деревяшки обтачивать да эдак зыркать на всех.
Несмотря на это замечание, девочка продолжала все тише и тише шептать "помогите. помогите..." пока жалобный призыв не слился воедино с ее учащенным дыханием, еле слышным стоном.
Она больше не сопротивлялась. Даже когда Леший снова накинулся на нее и зажал за спиной ее руки, а Смычок все-таки стащил одежду и, удостоверившись, во всеуслышание объявил о ее девственности, она не пошевелилась, продолжала всматриваться в холодные глаза ненормального и дышать свое безголосое "Помогите"...
Издевательства длились недолго.
- Все, хватит, - внезапно сказал Леший, поднимаясь на ноги и отпуская девочку, - Теперь оставь ее.
- Ты чё? Не каждый день новенькие прибывают, - не унимался возбужденный открытием Смычок.
- Попробуй ее трахнуть, и тебе хозяин все отрежет.
- Так ведь можно...
- Я сказал, оставь ее! Хочешь, иди к Кукле или Малявке, а ее не смей трогать.
То, что у Лешего часто и быстро менялось настроение, знали все. И в такие минуты с ним лучше было не спорить. Смычок уныло поплелся к себе на полку, поскрипывая на ходу невнятные ругательства.
Леший собрал раскиданную одежду, подошел к распростертой на полу обнаженной девочке. Смерив ее высокомерным взглядом, он швырнул все тряпье ей на живот.
- Одевайся, - приказал он. Девочка не пошевелилась.
Тогда Леший сам присел рядом, приподнял ее и стал надевать рубашку.
- Ты чё, ухаживать за ней решил, - раздался насмешливый голос Малявки.
- Отвянь, - огрызнулся он в ответ, застегивая пуговицы. Девочка немного очнулась и стала дрожащими руками натягивать на себя юбку.
Потом она снова рухнула на пол лицом вниз, и, может, снова заревела бы, останься у нее на это силы.
- Да ладно тебе выть. Еще ни раз повод будет. А пока глазки побереги, - он приподнял ее безвольное тело и усадил, облокотив спиной о стенку. Сам присел рядом.
- На вот дыхни, - извлек из кармана брюк спичечный коробок с порошком и небольшую трубку, - Ни бог весть что, но немного успокоит.
- Откуда у тебя порошок? - раздался пронзительный голос Куклы.
- От верблюда.
- Дай мне.
- Тебе уже сегодня давали.
- Да та дрянь ни хрена не действует.
- Твои проблемы.
- Дай порошок, - капризно настаивала Кукла.
- Дать могу только по рылу, - отрезал Леший, - Своих клиентов лучше тряси! - он снова повернулся к новенькой.
- Давай, зажимаешь одну ноздрю и вот через это вдыхаешь.
Девочка не пошевелилась.
- Ну не хочешь, как хочешь.
Он поднес трубку к своему носу и втянул порошок.
Какое-то время он молчал. Все молчали, и по подвалу проносился только легкий шелест дыхания, изредка прерываемый судорожными всхлипами.
- Сволочь, - вдруг изрек Леший, - Опять какую-то дрянь подсунул. По типу той, которой травят тараканов.
Кукла злорадно захихикала со своей полки.
- Да заткнись ты! - прикрикнул на нее Леший, - Заткнись!
Он легонько подтолкнул локтем новенькую.
- А ты не думай, что сможешь продержаться без порошка. Тут без наркоты никто не обходится. Разве что Псих. Но на то он и Псих. У него свой кайф. Сидит себе, чет-то там вырезает, сам, небось, не понимает чё. И не понимает, чё с ним делают...Наверное это несложно и забавно проделывать такие штуки с идиотом. Не знаю...на любителя...Эй, Псих!, - повышая голос, позвал Леший, - Слышь, я тебе завидую! Завидую тому, что ты ни хрена не понимаешь. И тебе не нужен порошок, чтобы ни хрена не понимать. А вот она понимает. И я понимаю.
Он помолчал.
- Хотя, знаешь, приятель... Иногда мне кажется, что ты просто валяешь дурака и ведешь себя, как идиот. А на самом деле так же тошно от всего, как и мне. Только тебе дольше мучиться. Мне то уже недолго осталось...
- Это почему? - подал голос Смычок.
- Староват я стал. А им взрослые не нужны. Мне 17 исполнилось. До меня одного в 16 в расход пустили.
- Как так?
- Как? Хочешь, чтобы я рассказал как? Что с ним сделали, прежде чем убить...Девчонкам лучше. Их переправят... Хотя тоже ничего хорошего...Вот тебе сколько лет, - обратился он к новенькой, и не дождавшись ответа продолжил, - Лет 15? Сюда бывало и в 9 лет попадали и, говорят даже в 6. Правда, такие долго не проживали...Вон, Малявке 11, и ничего - работает. Я сюда попал в 15. Из детдома забрали. А ты, я вижу, не детдомовская. Шмотки у тебя больно хорошие. Небось, от родичей сбежала. Думала, лучше будет?... Я, когда сюда попал, тоже подумал... черт с ним...всяко разно лучше, чем, если бы меня к мясникам на органы пустили. А вот сейчас думаю, черта-с два - лучше бы на органы. Уже бы отмучался.
- Так что сделали с тем парнем? - вспомнил Смычок.
- Сам узнаешь года через 3. Или посмотришь, что сделают со мной.
- Расскажи.
- Что? Как его еще живого расчленяли? Как он орал? Спроси у Психа - он видел.
- Но он же всегда молчит.
- И правильно делает.
Леший снова повернулся к новенькой. Она сидела рядом, закинув голову, уставившись ничего не видящими глазами в пустоту перед собой, и если бы не мелкая дрожь, сотрясавшая ее хрупкое девичье тело, ее можно было принять за мертвую.
- Ты сильно не злись, что мы так на тебя набросились. Это, так сказать, подготовка. Боевое крещение. И небольшая отдушина - унизить кого-то самим, причем того, кто еще толком не знал унижения...Ты поймешь...когда-нибудь. Вечером тебе худо придется. Тут новичкам поблажек не делают.
- Бежать, - тихо прошептала девочка.
- А вот это вряд ли. У них пушки. И не надейся, что они просто выстрелят тебе в сердце или в голову. Нет, куда помягче метят. А когда поймают, мало не покажется...Я в свое время пробовал... Как друг предупреждаю, даже не пробуй бежать.
За дверью послышались шаги, поворот ключа в дверной скважине. Секунда и в дверях возникла огромная фигура, практически неразличимая из-за яркого света снаружи. Но в руке вошедшего вполне отчетливо можно было разглядеть пистолет.
Все замерли в напряженном ожидании.
- Кукла, на выход, - проревел грубый голос.
Та встала со своей полки.
- Так ведь рано еще, - надломанным голосом проговорила она.
- Иди работай. Особый клиент пришел. Тебя хочет. Хватит валяться.
Кукла понуро прошагала к двери. Ее крошечная фигурка слилась с черной фигурой громилы, и дверь захлопнулась. Ключ в замке, удаляющиеся шаги.
- Видишь, как у нас тут все просто, - удрученно пробормотал Леший, не сводя взгляда с двери, - Знаем мы этих особых клиентов...Часа через 4 ее вернут, избитую, истерзанную, выжатую до последней капли...Если вообще вернут...Бывало ведь, что и не возвращали.
Он снова пихнул новенькую в бок.
- Ты привыкнешь. Ко всему привыкнешь... Сегодня ты для хозяина. Подарок, так сказать. Хозяин...хуже клиентов, хотя он, скорее всего, не убьет. Ну полупасит немного, ну трахнет пару раз. Вот и все...Если повезет, конечно...Хотя фантазии у него о-го-го какие - может и что покруче учинить...А ты главное не сопротивляйся. И не плачь. При нас можешь плакать, а при нем не смей. Иначе это его еще больше возбудит.
- Ты чё-то разболтался, - вякнула Малявка, - Или эта порошковая дрянь на тебя так подействовала?
- Дрянно подействовало, - откликнулся Леший. - Мозги как в парашу окунули. Лучше бы это на самом деле был яд. Только не тараканий, а человечий... - он опустил голову на колени, вытянув вперед свои длинные сплошь покрытые синяками руки. Так он просидел с минуту, и вдруг почувствовал, как что-то ледяное и тонкое вползает в его ладонь. Он вздрогнул, отдернул руку и тут же закричал от внезапной боли. Не понимая, что явилось ее причиной, Леший быстро вскочил и с изумлением, быстро переходящим в злость, уставился на стоящего рядом Психа, в руке которого поблескивал длинный резак. Леший перевел взгляд на свою ладонь - так и есть - кровь...
- Ты зачем это сделал, ублюдок! - заорал он и, не надеясь на какой-либо, ответ нанес обидчику хороший апперкот здоровой рукой.
Псих молча поднялся с пола, поднял свой резак и снова уплелся в угол.
- Да он тебя не хотел резать, - скрипнул наблюдавший за этой сценой Смычок, - Просто сунул в руку, думал, ты возьмешь...Ну знаешь же, как он иногда всякие вещи сует...
Отходя от испуга, Леший даже нервно хихикнул:
- Да , знаю...Помнишь, как он в прошлый раз подсунул хозяину в руку деревянный член в натур величину. Тот так опешил, что даже забыл за кем и зачем пришел.
- А эта штука до сих пор у него в комнате на стене висит, - поделилась знаниями Малявка.
- По-моему, после этого случая хозяин особенно полюбил Психа.
- Да уж, полюбил...- горько ухмыльнулся Леший, - Прямо, отцовская любовь проснулась...
- Так ты думаешь, ЭТО правда?
- Черт его знает...
- Откуда вообще этот слух пополз? - поинтересовался Смычок.
- Не помню...Кажется Кукла говорила.
- А она откуда знает?
Леший взбесился:
- Чё ты ко мне то прикопался! Откуда мне знать, откуда она знает?! Сам у нее спроси, когда ее вернут! Если вернут...Или у Психа выпытывай! Удачи!
Все подозрительно посмотрели на Психа. Тот преспокойно сидел в углу, стругал резаком свою деревяшку и ни на кого не обращал внимания. Судя по всему, он даже не подозревал, что его только что обсуждали.
- Мне кажется, он совсем ничего не соображает. Даже то, что вырезает. Просто - что получится, то получится.
- Думаешь? - усомнился Леший, с недоверием переводя взгляд на валявшиеся в углу деревянные предметы. Некоторые из них совершенно определенно походили на фигурки каких-то человекоподобных уродцев. Другие были просто уменьшенными фрагментами человеческого тела - самыми разными: часть предплечья, фрагмент шеи, колено, рот... Действительно, казалось, во всем этом не было никакой системы, смысла и замысла. Хотя скрупулезность, с которой Псих вытачивал эти фрагменты, ни раз поражала Лешего.
Он снова посмотрел на порезанную ладонь. Кровь остановилась, но шевелить пальцами было чертовски больно.
- Говоришь, просто хотел дать мне резак...- задумчиво протянул Леший. - ...Может он еще кое-что соображает...
Он подошел к Психу. Наклонился к нему и, зачем-то четко проговаривая слова, сказал:
- Дай мне резак.
Псих даже не посмотрел на него.
- А потом дашь? Когда за мной придут?
Опять никакой реакции.
- Ладно, все ясно. Сам возьму, - удрученно заключил Леший, возвращаясь к своему прежнему месту возле новенькой.
Наступило долгое молчание. Оно продлилось час, а может и два. В мире без часов и без солнца время не воспринималось таким, какое оно есть на самом деле. Оно просто шло где-то поодаль, в стороне, и периодически громко объявляло через открывавшуюся дверь "пора работать!".
- Работать! - проорала появившаяся в дверном проеме фигура, - "Новенькая и Псих - на выход. Хозяин за вами приехал".
Девочка вздрогнула и замерла. Ее взгляд в панике заметался по комнате в поисках иного выхода, или убежища.