Мох Сфагнум : другие произведения.

Еловые Боги - глава 1 (черновик)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Без страха вступи в царство наше, и мы выйдем навстречу тебе, а черные ели проснутся. Напои нас кровью своей человеческой, и мы напоим тебя своей черной еловою кровью. Подари нам глаза свои, - и мы научим тебя видеть без глаз. Положи на алтарь наш сердце, - и мы научим тебя всей мудрости этого мира. Отдай нам себя без остатка, - и мы будем вечно стоять у тебя за спиной.
  Пролог.
  
   В конце двадцать второго века население Земли (считая с марсианскими колониями) достигло двадцати миллиардов человек, и основательно истощившиеся к тому времени ресурсы не могли более всех прокормить. Тогда было принято решение о начале великого переселения к звездам, - и корабли, первые шесть кораблей, несущие на себе тщательно отобранных добровольцев, начали свое долгое путешествие в рамках проекта "Ковчег". Много громких речей о том, что человечество вступает в новую эпоху, было сказано на церемонии старта, - а год его отдельные энтузиасты предлагали даже сделать нулевым для нового календаря, "От Взлета". Но речи отзвучали, улеглись восторги, было подсчитано, во сколько обойдется переселение к новым колониям хотя бы половины человечества... и "чересчур дерзновенный" проект заморозили до наступления "лучших времен". Шесть кораблей "Ковчега" продолжили путь к шести разведанным землеподобным мирам в одиночестве. А потом даже память о них оказалась утрачена - в числе многого, что было утрачено человечеством в Сухой Войне, войне без победителей. Засуха, вызванная необдуманным применением климатического оружия, длилась почти поколение - а искусственные вирусы, выпущенные на волю противоборствующими странами, уничтожили девяносто процентов генетического фонда планеты. Сотни лет ушли на то, чтобы хоть что-то вернуть и хоть что-то взрастить на руинах. Сотни лет - на то, чтобы заново воссоздать биосферу, подобие прежней. Сотни лет страха, сотни лет Великой Чистки - на то, чтобы вытравить из человеческого генофонда мутации, порожденные необдуманным применением генетического оружия. И когда потомки выживших решили наконец, что полной чашей расплатились за ошибки предков - выяснилось, что природа тоже умеет платить по счетам. Среди детей, рожденных после войны, начался рост числа носителей паранормальных способностей. В отличие от других мутаций, с которыми человечество справилось, сайоникс-синдром оказался упрям, искоренению не поддавался, и в конце концов с существованием его носителей пришлось просто смириться. Один из сайоников первого поколения, уроженец Индоевропейского Альянса по имени Сингх, Сингх Шанкар, - и нашел (как говорит неофициальная версия истории Ранних Веков, было то в сильном подпитии) тропу на подпространственный слой, где сходятся все пути и сокращаются все расстояния. Человеком он, согласно той же неофициальной истории, был деловитым, - и, вместо того, чтобы сделать свое открытие достоянием человечества, ссудил денег и основал на двоих с братом фирму "Нексус", небольшую транспортную компанию, осуществлявшую срочные перевозки мелких грузов через инфру (так не чуждый поэтичности Сингх Шанкар назвал открытое им подпространство). Еще сотня лет миновала - и на средства транснациональной корпорации "Нексус", управляемой семьей Шанкар, были построены первые корабли, способные нести людей через глубинные уровни инфры, и первые сайоники-пилоты повели их к новым мирам и планетам. Так началось второе великое переселение; тогда же наконец выяснилось, что из шести первых колоний сохранились, сумев выжить, только две. Одна - Хаят, населенная потомками колонистов из стран Ближнего Востока и Северной Африки, и ставшая столицей империи Звездного Сада; и вторая - Хель, где нашли свой новый дом потомки колонистов Скандинавии.
  Прошло еще сто лет; человечество расселилось по многим планетам - образовав Галактическую Федерацию. Земля Изначальная - оказавшаяся, волей судьбы, на задворках сети дорог инфры - мало-помалу опустела, сделавшись величайшим музеем истории человеческой цивилизации, столицей же вместо нее стала Святая Земля, Сальватерра. Однако, даже расселившись по Галактике, люди остались людьми - и в новом доме человечества нет мира. Неустойчиво равновесие меж Федерацией - и Звездным Садом; подданные религиозной империи, достигшей немалых высот в технологии, и отыскавшей собственный путь в инфру, мечтают вернуть Изначальную Землю - вместе с утраченной ими святыней; а корпорация "Нексус" неожиданно для всех обратила свой взор на Хель, - далекую, закрытую для посещения планету-заповедник, где одичавшие потомки колонистов с Севера верят во зло, что живет среди еловых лесов, красных скал и холодных озер их их суровой земли...
  
   Глава 1.
   Глухая зима 622 года от Прибытия, глухая ночь, беззвездная, но светлая от вьюги. Крохотное, в двадцать дворов поселение на самом краю Миддин-Эр, Серединной Земли. Маленькая девочка цепляется озябшими ладошками за край отцовского плаща, прячет подбородок в складки глубокого капора. Этой зимой Ольхе наконец-то исполнилось десять - и вот уже она, а не брат Вилле, сопровождает отца за околицу в канун нового года, в Ночь Праздника, - ночь, когда шесть с лишним сотен лет назад их предки явились на Хель, приплыв на железных ладьях с островов за межзвездным океаном. Ночь Прибытия, - так говорят на севере, в столице. Ну а вблизи границ Земли Жестоких Праздник - просто Праздник, самая холодная, самая долгая ночь. Зима - время страха, но даже зимою, Ночь Праздника очень опасная ночь. Ольха на миг отпускает отцовский плащ и оборачивается, и смотрит на деревню - вот она, далеко позади и внизу, темнеет среди заснеженных холмов, поросших черным ельником. Сейчас уж, верно, без четверти полночь, - и жители деревни загасили все свечи и лампы, притушили огонь в очагах, сбились в кучи вокруг остывающих печек. Ночь Праздника - долгая и опасная ночь, ночь немая. Нельзя говорить - звук людских голосов оскорбляет Жестких. Нельзя спать - поутру не проснешься, уснешь навсегда. Нельзя есть, нельзя пить, - это тоже опасно в ночь Праздника, ночь, когда исконные жители черных еловых лесов Миддин-Эр обращают свой взор на людей и людские дела. Если весь год ты был почтителен к хозяевам Хель, приносил им жертвы медом, молоком и кровью, оставлял условленную часть охотничьей добычи, и молчал в лесу - тебя не тронут... может быть. Но несколько окрестных ферм опустеет к утру, только кровь на снегу и останется - если Жестоким не по вкусу окажется жертва, что отец, сельский староста, прижимает к груди. Ольха украдкой заглядывает в бледное личико младенца, странно тихого - сын ткачихи родился слепым. Перед уходом за околицу Ольха завернула младенца в цветастую шаль, что мать вышила ей к летним танцам - пусть младенец и жертва Жестоким Богам, отступное за жизни родных, всей деревни, но холодно ведь, холод лютый, ужасная стужа. И на самой девочке нет теплой накидки из шкуры медведя - Еловые Боги не любят медвежьего меха. Нет и пары десятков шнурков с подвесками из медвежьих когтей да клыков, можжевеловых ягод и рыбьих костей. А из волос Ольхи мать, провожая ее за околицу, своей рукой выплела пестрые обережные нити. Нельзя обереги в Ночь Праздника, это негоже. Еловые Боги обидятся - и не пережить грядущего года тому, кто разгневает их в эту ночь. А так... может, ее и не выберут в жертву, не тронут. Она же сняла обереги, и молчит, карабкаясь по выбитым в скалах ступенькам. К полуночи надо поспеть на вершину Медвежьего Горба. Ребенок на руках у отца вертит головою, глядит на Ольху. Глаза у него без зрачков, белые, будто снегом набитые. Девочке жалко младенца - но жальче отца, жальче мать, жальче младшеньких, брата с сестрою... А безымянный ребенок не плачет - глядит на Ольху. Почему у младенца такие глаза? Будто он понимает, что ждет на вершине, понимает, что он будет жертвой и выкупом - за деревню, за мать и за брата Ольхи, за отца, за сестренку? Ей жутко. Не то что-то с этим младенцем, не то. И не оскорбит ли Еловых столь скудная жертва - младенец-калека, слепой?.. Этой весной по всем окрестным деревням прокатилась какая-то странная хворь - две женщины умерли в родах, а несколько скинули плод. Вот, в Верхних Холмах, как рассказывали приезжавшие еще по осени скупщики меда, и вовсе не сыскали годной жертвы, - а значит, окрест Холмов в новом году сгинут без вести пара-другая охотников, дровосеков и бортников. Девочка ежится, дышит на пальцы, спотыкается в наметенных на скальных ступенях сугробах. Вот наконец и вершина - и жертвенник, укромная лощина меж высоких скал, поросших черным ельником. И хотя вот уж два дня, как бушует пурга, но тут, на голом камне жертвенника, нет снега, хотя холодно до дрожи, холодно даже и летом. Отец, ни говоря ни слова, ведет их мимо каменных столбов, покрытых резами, сотнями рез. Жертвенник пуст - только эти столбы, невесть когда и кем высеченные из красного камня, а еще... еще кости. Хрустят под ногами - слой детских костей, некоторые давно уж истлели в труху, другие совсем еще свежие. Ольха семенит за отцом, стараясь не наступать на валяющиеся между прочих костей черепа - небольшие, в отцовский кулак. Вот и сердце лощины - голый круг красного камня, пустой от костей. Туда отец и опускает свою ношу, размотав расшитую цветами шаль, до ужаса неуместную здесь, среди снега и камня, и мерзлых костей. Вдалеке, над заросшими лесом горами, рокочет, но молнии нет. Ольха знает, что это такое - и жмется поближе к отцу. Сейчас на алтарях окрестных деревень их старосты делают то же, точно так же режут ножом по младенческой коже запретные знаки - шогг-резы, еловые резы, что манят Жестких Богов. Ольхе страшно - но нужно молчать. Гром рокочет утробно и гулко, он близко, совсем уже близко, где-то в зарослях черного ельника возле лощины, хотя молний по-прежнему нет. Руки отца дрожат, но, закусив губу, он режет на тельце ребенка еловые резы, и капает на стылый камень жертвенника теплая кровь. Что-то есть вокруг кроме отца и Ольхи - подбирается ближе, смотрят тысячью голодных глаз с вершин алтарных столбов, с верхушек черных елей. Кровь ручейками бежит по бороздкам, высеченным в камне, бежит - и сама собирается в резы. Поднимается ветер, пахнет еловой смолой, ею пахнет и камень, что, кажется, теплеет под ногами девочки - она чувствует сквозь подошвы сапожек. Последняя реза, - и молния бьет в скалах, слепящая, белая - тут Ольха наконец-то кричит, и отец, бросив нож, хватает ее, затыкая рот шерстяной рукавицей. Потом - бегом, вниз, вниз, прочь от жертвенника, над которым бьют молнии, прочь - по ступеням, в долину. Ольху заталкивают в укрытую меж двух камней ложбинку; отец втискивается следом за девочкой, и прижимает к себе дочь, зажимай ей рот, не давая прорваться отчаянным воплям. Хотя кто бы услышал их - за громом и грохотом, и свистом слепящего ветра? Воздух колет глаза, дерет горло, им трудно, почти невозможно дышать. А там, над верхушкой Медвежьего Горба, над жертвенником - беснуются молнии, пахнет раскаленным камнем, черным еловым ядом, и Ольхе чудится, что ее разрывает на части. Одна Ольха хочет бежать, - бежать прочь, вниз, в деревню, туда, где теплая кухня, пропахшая хлебом и яблоками, и где мать - укроет руками, позволит уткнуться в передник, защитит даже от гнева Еловых Богов. А вторая Ольха - хочет иного. Бежать, но не вниз, а наверх, на вершину, - туда, где сам воздух течет жидкой молнией, и грохот, словно кто-то дробит в мелкий щебень скалы вокруг алтаря. Бежать, схватить ребенка, унести его оттуда, вырвать из когтей того, что пирует сейчас на вершине...
   Ольха грызет колючую отцову рукавицу - и беззвучно плачет, вздрагивая в такт каждого громового раската.
   А гром наконец утихает. Как много прошло уже времени? Из-за камней видно, как на востоке алеет край неба над скалами. Значит, рассвет. Отец наконец выпускает Ольху, и они выбираются из своего занесенного снегом убежища. На вершине что-то еще потрескивает, пахнет гарью, горячей еловой смолой, но молний больше нет. Жестокие приняли жертву, ушли, - и Ольха с отцом, прокладывая себе путь по наметенным за ночь глубоким сугробам, бредут на верхушку Медвежьего Горба. Потом отец скажет ожидающим их возвращения, что Еловым понравилась жертва - и год, новый год, что начнется сегодня, вновь будет спокойным. На полпути к вершине они слышат звук, - и, разобрав, что именно за звук, Ольха вперед отца бросается наверх, увязая в снегу, помогая себе забираться руками. Вот - жертвенник... снега нет, а все старые кости сожгло дочерна, разметало, и ели вокруг - обгорели, обломаны. А посреди пожарища - шевелит ручками и гукает живой младенец, весь в гари и крови, запекшихся в корку. Отец что-то кричит далеко позади, но девочка не слушает - спотыкаясь, бежит к центру жертвенника, хватает младенца на руки. Живой. Как же так? Неужели Жестокие Боги его пощадили - да нет, что за глупости, и какая пощада - от ужаса, что час назад еще ярился тут, раскалывая скалы?..
   А ребенок наконец открывает глаза и глядит на Ольху. Та не может сдержаться - и вскрикивает. Глаза младенца больше не белесые, теперь они черные, угольно-черные, цвета застывшей еловой смолы - целиком, без белка и без радужки. Сзади наконец подбегает отец, останавливается на краю жертвенника, уперев руки в колени и хрипло дыша. Смотрит вперед - и видит свою дочь с живым младенцем на руках. На лице деревенского старосты появляется ужас, Ольху хватают за плечи, трясут. Голос отца похож на хрип, он низкий и надтреснутый:
   - Смотрела ты ему в глаза?! Смотрела?!?
   Ничего не понимая, Ольха кивает, и руки отца опускаются, а лицо вдруг разом стареет на несколько лет. И тут Ольха наконец вспоминает некоторые старые - старше деревни и старше столицы - сказки, что ей, по малолетству, вроде как не полагалось слышать, но о которых шептались порой взрослые у очагов - долгими зимними вечерами...
   Ребенок с черными глазами - ребенок, выживший после пира Еловых Богов.
   Плечи отца опускаются, разом делая деревенского старосту ниже на голову. Он отступает на шаг:
   - Завтра за ним придут. И за тобой... тоже придут.
   - Придет кто? - голос девочку почему-то подводит, и на середине фразы спотыкается. Отец отводит взгляд - избегая даже случайно взглянуть на ребенка, что его дочь прижимает к груди:
   - Они. Слуги Жестоких. Егеря.
   Отец отворачивается - и тяжело бредет к скальным ступеням, уходя от жертвенника, - а у Ольхи вдруг подгибаются колени, и она без сил опускается на успевший уже остыть камень. Ребенок, закутанный заново в шаль, наконец затихает, и только глядит на Ольху своими черными глазами без зрачков. Он явно голоден - и, не придумав лучше, девочка режет ладонь обгоревшим обломком берцовой кости, и поит его своей кровью - где ж тут раздобыть молока?.. Ребенок довольно причмокивает, а Ольха тихо качает его на руках - и вспоминает легенды, что ей не полагалось бы знать вовсе, но что она как-то подслушала. Легенда эти страшные - как все легенды Хель. В этих легендах есть дети с черными глазами и седыми волосами, выжившие после пира Жестоких Богов - дети, лишенные человеческих душ; и там есть Егеря. Те, кто живет в Шогг-Эр, на запретной земле, куда отродясь не ступала нога человека - и кто не носит оберегов в еловом лесу.
   На следующее утро в деревне появляются пятеро чужаков - приходят не по тракту, а прямо из чащи елового леса, куда ни один хелиец по воле своей не войдет - не навесив на себя без малого дюжину оберегов, и не оставив на опушке жертвы молоком, медом и кровью. Среди гостей только один старик - но волосы седые у всех пятерых. Ни на одном из них нет оберегов.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"