Вспышки сознания на фотосфере звезды моего мозга повреждают его кору миллиардами водородных бомб осознаний, желательных и не очень. Они вызывают магнитные бури на полюсах планеты психики, которые так плохо влияют на самочувствие метеозависимых мыслей, что те немедленно спутывают все свои задачи и направления в один большой, роящийся бритвенно-острыми осколками мыслей, ком. Этот ком катится вниз, в те глубины меня, которые я стараюсь забаррикадировать чем только можно. В ход идут и засовы из рассохшегося, побитого термитами дерева каких-то подавленных желаний, и пластиковые платяные шкафы, до верху забитые потрескавшимися масками, и тумбочки с этажерками и журнальными столиками, лохматящиеся книжными страницами фантазий, проводами аккумуляторов с внутренними ресурсами, тюбиками с омолаживающими морщинистый фатализм, телефонами и планшетами для связи с более высокими секторами внутреннего "я". Но все эти спешно построенные преграды никак не защитят от валуна ярких, как сверхновая, переживаний. Это вам не легчайшее перекати-поле ленивых послеобеденных волнений, которые отлично подавляются желанием поспать. Валун, сформировавшийся после вспышки осознания в фотосфере солнца моего мозга слишком плотен и тяжел, чтобы не смести на своем пути все, оставив за собой только слой моих размазанных в тончайшую бумагу баррикад, какими бы надежными и непоколебимыми они мне не казались.
Конечно, такому раздарю на планете моей психики очень поспособствовала одновременная война между пробежкой на дорожке в высоком темпе и подкрадывающимися партизанами гипогликемии, которые ранее при помощи диверсии среди мыслей заставили их сделать слишком большую для такой физической нагрузки инъекцию инсулина. Он успешно подточил их планы на здоровый образ жизни и приведение тела в хорошую форму. А государство пробежки умеет вводить субъект, управляющий процессом - головной мозг - в состояние полнейшей эйфории, когда увеличивающиеся под нажатиями по кнопке пальцев цифры скорости рождают целый океан радости, глубокой, полноводной, богатой рыбой оттенков. И субъект мозга ныряет в нее бомбочкой с высоты утеса психологический усталости, чтобы забыть в ее пучине вместе с бедами и невзгодами и все задачи, в том числе необходимые для выживания. Он просто перестает отслеживать сигналы тела о том, что что-то не так и сбрасывает сам же на себя в порыве гедонистической самодеструкции миллиарды водородных бомб осознаний.
Океан радости удивителен в своей красоте и способности преображать старое в молодое, уставшее в бодрое, сломанное в целое. Эти преображения не являются продуктом лжи кривых зеркал или просто чистой ложью. Они настоящие, свершившиеся и оконченные. В этом-то и заключается красота этого океана. Но, как и при взаимодействии с любым водным объектом, тем более таких масштабов, не делай то, чего не умеешь: прежде, чем встать за штурвал, научись плавать хотя бы на любительском уровне.
Я не умею плавать в волнах радости. Так, умею только поплескаться на мелководье вблизи берега, и то в нарукавниках предупредительных грустных мыслей. Иногда, конечно, заплываю на надувном матраце этих же мыслей до самих буйков вызывающих доверие оправданий, но одна-две высоких волн восторга, матрац переворачивается. И все, я начинаю тонуть, захлебываясь счастьем, и умираю счастливой где-то на дне, полном вулканов саморазрушения.
А тут еще это диверсия гипогликемических партизан на фоне активности беговой страны.
И вот я возвращаюсь домой на неверных, готовых, кажется, рассыпаться сине-розовым сугробом под цвет штанов, ногах. Или, когда это не получится ввиду моего упорства, и вовсе сбежать куда-то прочь, оставив обрубок туловища жалобно размахивать руками в попытках привлечь к себе внимание. Это все тот валун бритвенно-острых, приятных и не очень, чувств делает с моими ногами: превращает их в массу, чтя судьба - оказаться в ливневках (и это в лучшем случае) или сбежать прочь в одиночестве.
Не хочется попасть в цирк уродов таким затейливым способом, поэтому я воображаю себе грейпфрутовый сок, что ждет меня дома, превращаю его в цель и начинаю потихоньку доставать ключи из кармана прокуренной куртки. Представлять себе что-то, или вообще мыслить здраво, сейчас очень трудно, потому что сознание превратилось в кашу в ходе войны беговой страны с партизанами гипогликемии. Его склизкие хлопья сейчас лезут из ушей, зрачков и ноздрей пучками самоуничижения, бесперспективности и тщеты любых попыток сделать хоть что-то. Но я пока справляюсь.
Через три минуты я поднимусь на свой этаж, открою квартиру дрожащими руками, волью в себя одновременно целительный и вкусный сок, схвачу яблоко и упаду на кровать приходить в себя. Ком переживаний проломил калитку в те области моего "я", где это "я" заканчивается, и начинается Бездна. Она ноет и требует, чтобы я бросила все, отменила все планы и дела вне зависимости от их важности на ближайшее навсегда и предалась сладостному в своих проявлениях самоуничтожению.
Я заталкиваю языки с лепестками и лапами этой бездны обратно в подвал и заколачиваю очередную калитку тысячей мелкий дел, которые так сильно меня бесят, что вытаскивают обратно на берег реальности. Например, впереди ждет необходимый, желанный, но утомительный телефонный разговор, отказ от неприоритетных планов на вечер в пользу работы, очень плотный обед, съеденный быстро и без аппетита, пока временно отключившееся чувство вины за большую порцию и ее калорийность отключилось, предварительно - разогревание блюд, входящих в него, на плите, микро-уборка на рабочем столе и вокруг него в радиусе целой комнаты и, наконец, вот эта работа. Которая тоже погружает меня в океан чистейшей радости, но которую я буду не меньше рада закончить уже наконец.