Поршни плеч ползут вверх по одеревеневшей шее, увеличивая мое внутричерепное давление. Это бросается в глаза из-за моих медленно расширяющихся, несмотря на яркий солнечный свет, зрачков. Голубые кольца радужек истончаются, и глаз все больше становится похожим на синеводый ров вокруг черной крепости. А не на маленькую черную кочку посреди синего озера, как раньше.
Ров этот вспарывает твердь белых сферических холмов моих глазных яблок, по которым бегут полноводные реки усталости в красных руслах капилляров. Холм глаза надежно защищен от летающих гарпий пыли частоколом черных ресниц, укрепленным водостойкой тушью. Это значит, что когда занятие по вождению закончится, можно смело плакать от усталости, не боясь размазывания макияжа по щекам. Хотя даже не обладай тушь и подводка особой стойкостью, никто бы не заметил их стекания вместе с потоками слез на полукружья панцирей черепах-синяков под глазами. Сейчас эти две странницы космической беспредельности моей бессонницы, перевернутые кверху брюхом, быстро и уверенно плывут в сторону ближайшей черной дыры беспробудного сна.
Покинуть пределы горизонта событий этой бездонной пропасти удастся только спустя миллионы тревожных и омерзительных снов в зоне сингулярности сознания, пока благодаря излучению Хокинга, вернее, Морфея, сознание вырывается мельчайшими фотонами восстановленных сил обратно в мир привычной реальности.
Если я ничего не смогу сделать с бессонницей в ближайшие сутки, то втройне сторожевой пес Цербер доверительно пропустит планы на выходные в царство мертвых, чтобы там они канули в реку Лету. Им нет места в лодке Харона, на которой он везет подопечных в царство сорвавшихся по уважительной причине намерений. И никакое общественное признание значимости недосыпа в вопросах самочувствия физического и психического не уменьшит многотонный вес моего ожиревшего чувством вины сердца на судейских весах богини справедливости Маат, где на второй чаше будет лежать всего лишь ее перышко.
Впрочем, обо всем этом я подумаю позже, когда на негнущихся ногах буду идти в сторону ближайшего к метро кафе, чтобы выпить там стаканчик свежевыжатого яблочного сока. Серое небо будет оплакивать мою усталость мелкими до наигранности каплями мороси, деревья вздыхать красно-желтой листвой, будто провожая и себя, и меня, и медленно уходящий год в последний путь, а трясущиеся от напряжения пальцы кое-как прикуривать слишком крепкую сигарету. Еще пять минут назад обостренное до предела внимание готово было рыскать глазами среди прохожих в поисках полицейских, следящих за порядком в парке, который включает в себя запрет на курение. Ведь так важно не попасться! Не уехать в отдел! Сэкономить на штрафе заработанные скрежетом мозговых извилин кровные! Но сейчас все, на что хватало этого внимания - это не врезаться в спешащих куда-то людей, да уворачиваться от редких и медленных в полупешеходной зоне машин.
Мне казалось, что запредельно долго, но на самом деле очень коротко, но я, наконец, рухнула на диван в кафе. Оставалось дождаться свой заказ - сок - выпить его, не моргая прилипнув взглядом к одной точке, расплатиться и, собравшись с силами, направиться в сторону дома. Я еще не знала, что на рынке, куда мне нужно будет зайти за продуктами до возвращения в квартиру, моя поясница включит спазмическую сирену, недвусмысленно намекая ею, что она тоже одеревенела от напряжения, и снять боль может только хороший массаж вначале и разогревающая мазь потом.
Хорошо, что я живу не одна и дома всегда есть любимый человек, который этот массаж сделает. Осталось только дошагать эти пятьсот метров от рыночного крыльца до подъезда вместе с грузом провизии.