Папа Карло устало оперся локтями об обтянутые грубой мешковиной колени, провел маслянистыми пончиками пухлых пальцев, обсыпанных пудрой деревянной стружки, по лбу и раздосадовано отшвырнул стамеску на крепко им же сколоченный стол. Стол для себя смастерить было просто, он не нуждался в витиеватой резьбе и инкрустации перламутром, как столы аристократичных заказчиков. Ему вообще легко давались заказы с понятным предназначением, но чем больше декоративные фентифлюшки отрезали своими изгибами места у функции, ради которой предмет был когда-то придуман драпирующими немытость мамонтовыми шкурами, тем менее довольным был работодатель. Трудно радоваться красивейшему столу на изогнутых ножках, когда уровень столешницы отскакиевает от уровня полусогнутых рук, как однозаряженного магнита. Не давались папе Карло уравнения с двумя неизвестными еще со школьной скамьи (которых он тоже сколотил немало).
Вот и сейчас он уже третий раз подряд пытается вырезать Буратино из волшебного полена. Первые два деревянных ребенка никуда не годились: один был слишком уродлив в своей последовательности кубиков рук, цилиндров ног и пластинок тела, другой был слишком красив в своих изгибах и наборах пород древесины, настолько красив, что это мешало ему и сидеть, и стоять, и лежать. Исполнительного, но непривлекательного для глаза Буратино Первого он отдал на доработку своему подмастерью, который, под руководством Зеленого Змия, украссил его кружевом царапин, трещин и сколов. Буратино же Второй в руках другого подмастерья научился и сидеть, и стоять, и лежать, после обривания напильником кудрей резьбы наголо. Он был так счастлив, и у него, наконец, появилась мечта: выиграть паралимпийский забег на километр. Буратино Младший начал упорно тренироваться в беге на своих шарнирных протезах. Его старший брат завидовал его счастью, потому что сам стал выглядеть столь отталкивающе, что никому даром были не нужны его умелые, покрытые сусальным золотом, руки.
Папа Карло вздохнул, дрожжевым тестом - медленно и тучно -поднялся с табуретки и медленно прошаркал дистанцию до двери в детскую спальню. Бревенчатые сыночки спали, мирно и не очень: на лбу у младшего прорезалась веточка с почкой, своей свежестью свидетельствующая о хорошем сновидении, в щеке же старшего копошился жук-короед, выгрызающий полость для ночных кошмаров. Симптом дурного настроения был за лапку вытащен из сына и раздавлен войлочным тапочком, хрустнув под ним, как осколки надежды на счастливую жизнь отпрысков хрустят под весом собственных ошибок.
Может, стоит отказаться от подмастерьев? Или найти сравнимого с ним по уровню своего мастерства творца, чтобы тот выполнял задачи, непосильные для папы? Он не знал. Прикрыв дверь, мистер Карло сгорбленным в плечах вопросительным знаком дотек до трюмо, плеснул себе водки в давно немытую рюмку и опрокинул ее внутрь себя, желая утопить в спирте свой симптом - неумолимые и тяжелые, как надвигающийся ледник, мысли. "Надо было бабу себе заводить, а не стамеску, и детей из плоти и крови, а не опилок. Дурак."