Я выпускала изо рта гибких змей табачного дыма, которые быстро уползали в плотное облако пара над большим котлом с горячей водой, в котором сидели мы с друзьями. То ли высокая плотность этой водяной взвеси, то ли сочетание опьянения с температурой в нашей купели, то ли недостаток сил после тяжелой рабочей недели - но что-то из этих факторов стало пробкой в моих ушах, благодаря чему все шутки приятелей обтекали мою влажную голову, не попадая при этоим внутрь нее. Это не мешало смеяться мне одновременно со всеми юмористами вокруг, однако большую часть их высказываний я попросту не слышала. Впрочем, притворяться активно включенной в беседу я научилась очень хорошо, поэтому никто ничего не заподозрил ни тогда, ни позже.
Во всяком случае, приятно было тешить себя этой мыслью. Представлять себе ситуацию, когда все всё поняли, посчитали меня убийцей вечеринок с катаной уныния, но продолжали молчать в силу воспитания или тактичности, не хотелось. Хотя так обманывать себя всегда было решительно бесполезно: в отличие от внешних диалогов, внутренний между моими субличностями я слышала отлично. И с каждой непошученной в ответ шуткой - все лучше и лучше. Критическая часть меня, обрюзгшая и неповоротливая в своем огромном, перекормленном многолетней акцентуацией на собственных неудачах, реальных или только мнимых, теле, обладала исправно работающим сверлом для устранения любых пробок во внутреннем ухе. Не том, которое носит такое название в анатомических атласах, нет. Она хорошо устраняла все попытки не слушать самокритики, доходящей до самоуничижения, с помощью вечно голодного чувства вины.
Я знала, что если прямо сейчас не начну принимать активное участие в пионерболе шутками, то впаду в порочный замкнутых круг: отсутствие реплик с моей стороны предстанет перед внутренним критиком ошибкой, за которую я начну испытывать вину, а она, в свою очередь, подстегнет кобылу неуверенности в себе, чтобы из-за страха неудачи та унесла меня в бесконечные дали молчания. Пришлось настойчиво напомнить себе, что неудачная шутка или нелепая реплика всегда лучше безмолвия. Хотя бы потому, что из товарищей трезв не был никто и такую ерунду они не запомнят. Более того, под катализатором дружеской поддержки и солидарности, кто-то может что-то ответить мне на любую ерунду, и останется только зацепиться за эти слова и продолжить диалог.
Я сделала последнюю затяжку, излишне глубокую впрочем, закашлялась и потянулась к соседу по чану за пивом. Отхлебывая солидный глоток, я поймала мяч нескольких по-доброму глумливых замечаний про то, что с моим-то стажем курения можно уже и научиться это делать, и вернула его обратно (вместе с остаточным кашлем) замечанием, что я просто живу, как Бенджамин Баттон. Молодею с годами: десять лет назад, когда я только осваивала табачную продукцию, моими фаворитами были крепкие сигариллы, которых "улетало" по пачке в день, но чем больше проходило времени, тем чаще они сменялись сигаретами, с каждым годом все более и более легкими. Мол к пенсии, наконец, должна бросить курить.
Мы все вместе посмеялись, выпили "за здоровье" и непринужденно продолжили шутливую беседу. Совсем скоро мы вылезем из начинающего остывать на холоде осенней ночи чана, переоденемся и продолжим наши возлияния в теплом доме. Моя решительность и увенчавший ее успех надежно заткнули рот внутреннему критику кляпом из неоспоримого объективного факта. Долго на молчание этой мерзкой субличности рассчитывать не приходилось. Кляп скоро рассосется в ее везде проникающих кислотных слюнях, и весь процесс повторится заново. Но, во-первых, если получилось один раз побороть внутреннего противника, получится и второй, а, во-вторых, трезветь я точно не буду, поэтому мнение, пусть и близких, друзей будет волновать меня с каждым глотком все меньше и меньше. Так себе терапия, но пожалею я об этом завтра.