Я ненавижу тишину. Днем свет разбивает ее тело на множество осколков, которые могут только отбрасывать тени. Но стоит ночи проглотить светлое время суток, как городские звуки вымирают вместе с прохожими и автомобилями. В это время дня становится страшно даже просто сидеть дома, потому что никакой электрический свет не способен разбить тело гулкой тишины. Есть только мрачная бездна, которая смотрит на меня немигающим взором, вселяющим животный страх, граничащий с ужасом.
В такие минуты мне кажется, что за мной постоянно кто-то наблюдает. Его взгляд хищный и голодный, он гипнотизирует меня удавьим соблазнительно-угрожающим безумием. Мне хочется плакать от страха или забыться во сне, но сон прогнал какой-то злобный дух.
Теперь ребра ломаются в тисках невралгии, тошнота сжимает горло стальными пальцами, травмированная стопа протяжно ноет, привлекая к себе все внимание, что остается после прислушивания к ребрам. Эта боль - чуть ли не единственный звук, который я сейчас слышу. Но все же это не совсем безголосое а капелла внутреннего напряжения. Ему аккомпанируют тяжелые, как протяжные барабаны, звуки органа ужаса, своим акустическим молотом разрывающего барабанные перепонки.
Я точно знаю, что уснуть сейчас не смогу, и решаю выйти прогуляться во дворе. Не меняя домашние легинсы, надеваю ветровку поверх домашней же толстовки, кое-где заляпанной красками, как солнечными зайчиками радужного цвета творчества, нахлобучиваю на голову большие наушники, засовываю разбухшую из-за них голову в капюшон и, наконец, отправляюсь на улицу.
Мне очень страшно, хочется идти с раскрытым перочинным ножом или с перцовым баллончиком в кармане, но я все оставила дома. Опрометчивая забывчивость, которая может стоить мне здоровья в три часа ночи, но я решаю не возвращаться в квартиру, потому что знаю, что снова на улицу не сунусь. А мне очень надо проветриться в перерыве между разными моделями творческого процесса.
Наушники скребут уши звуками любимых треков в попытке заглушить вопль тишины. Но пустынные улицы, где можно лечь прямо на мокрый асфальт посреди проезжей части, где единственным признаком жизни являются переключающиеся светофоры, ударяют по глазным яблокам ключами ужаса. Они открывают двери в самые темные уголки сознания, откуда вырывается кишащая масса того, чего я боюсь.
Я даже не могу сказать, что это конкретно такое. Как будто я оказалась на границе Вселенной, балансируя на тонком лезвии реальности между материальным миром и Ничем. Это место настолько далеко от родных пенатов, что кажется невероятно огромным, сжатым в бесконечно маленькую точку. Мне с детства снятся сны про такую невозможную одновременность. Почему-то в моих снах она окрашена в розовый цвет и похожа на лизун, который прилипает к стенкам черепной коробки от любого шаловливого броска усталого сознания прочь за границы этого мира. Как будто недосып столь невыносим для него, что заставляет бежать на край предположительно существующего материального мира.
Потому что ночная тишина не имеет ничего общего с миром физических явлений. А музыка в наушниках имеет, поэтому неспособна разогнать своим светом, пусть и порой ледяным, этот моросящий мрак. Она заглушает тишину снаружи, но опускает руки перед тишиной внутри.
Я быстро устаю бояться и возвращаюсь домой, чтобы попытаться заглушить шуршащую электричеством тишину звуками печатанья на клавиатуре. Получается плохо, но, как говорится, что-то лучше, чем ничего. Что-то материальное лучше, чем Ничто. Оно неизведанно и неопределенно, неисповедимо и опасно, как и все, чего человек не знает.
Я прикрываю глаза. Ребра болят, тело знобит, но не из-за повышенной температуры, скулы сводит от скрежета зубами. Я устала и мечтаю уснуть, чтобы поскорее настало утро, но ничего не получается. Черт.