Голуби сыто гулят на карнизе о своей благополучной жизни в большом городе, воркуют о вкусовых впечатлениях, полученных во время обильного обеда на дворовой помойке, нежно журчат планами на счастливое семейное гнездышко, урчаще мечтают о выводке пушистых птенцов. Солнце куском растопленного сливочного масла лениво ползет с востока на запад, оставляя за собой колею из перистых облаков. Молодая зелень, еще не подернутая патиной пыли и не отхаркивающая осадок токсичных веществ вместе со скудным кислородом, нежится под его несмелыми весенними лучами. Толстые минуты неповоротливо тянущегося времени неуклюже перекатываются друг через друга в ленивой чехарде времени, раз за разом толкая секундную стрелку часов по циферблату.
Пару тысяч раз моргнешь - и не заметишь, как день сменится ночью, перистые облака в обиде раздуются до грозовых туч, а солнечные брызги из золотистых зайчиков на углу комода превратятся в дождевые брызги на тщательно продезинфицированном асфальте. Минуты тяжелыми каплями будут стучать по крыше и заглушать мерное дыхание часов, а ритмичное движение челюстей ребер будет вторить их тиканью, пока жилые дома не закроют веки своих окон-глаз, чтобы, убаюканные тихим шуршанием песка в песочных часах, погрузить своих обитателей в глубокий тревожный сон.
Сниться им будут любимые люди, оторванные от них властью, данной карантином, чтобы наутро, вырванные из объятий Морфея, они долго смотрели в глаза окна под вуалью тюля, в надежде, что все это скоро кончится: и тревожное ожидание, и такие же тревожные мечты, и сосущее под лопатками чувство потери самых дорогих и бездонная пропасть, взирающая в просыпающихся людей точно так же, как они взирают в окно. Или, чуть позже, в зеркало, силясь найти в неулыбчивом отражении себя портрет того, кого острее всего не хватает в эти дни. Можно сколь угодно долго не замечать тиканья часов, движения солнца по небосводу, сменяющих руг друга погодных условий, можно сколь угодно долго глупо моргать в такт мыслям о бытовых неурядицах, но чувства неполноценности, нехватки и потери будет только усиливаться, как усиливается давление воды на легкие аквалангиста с каждым новым метром вниз. Можно сделать тысячу дел или с грехом пополам сделать только одно, но одиночество будет читать тебе клятву верности на алтаре безмолвия в дни, когда ты не можешь неловко обнять дорогого тебе человека.
Сейчас эта пропасть разверзлась под большинством карнизов многомиллионного города. И смотрит, смотрит, смотрит.