Золотой пожар осени догорел желтыми листьями, чей пепел теперь тихо сыплется с неба снежными хлопьями, погребая под своим пушистым белым саваном черные кости голых деревьев. Наступает зима, и люди маленькими детьми будут бегать по ее кладбищу с надгробиями многоэтажек и склепами торговых центров. Там и тут скоро будут установлены парадные пластмассовые ели, украшенные электрическими поминальными огнями. Радиостанции будут пускать в эфир торжественные гимны рождественских песен, под звуки которых в душах слушателей будет воскресать вера в чудеса, которых в этом году случилось достаточно редко, чтобы эту веру потерять окончательно. Но все рано кто-то будет ловить своим тридцатилетним ртом снежинки вместо ловли им очередной сигареты, кто-то будет кидаться снежками, лепя их промокшими насквозь варежками на тридцатилетних ладонях, кто-то будет кататься на коньках на катках под открытым небом, со скрипом и хрустом шевеля своими тридцатилетними суставами. Что бы ни происходило вокруг, у многих в душе остается зубами отвоеванное место для детской мечты о самом лучшем подарке, для ожидания праздника со вкусом мандаринов и оливье, для озорного намерения опровергнуть сказки взрослых и не уснуть до утра, чтобы не пропустить момент, когда ненастоящий Дед Мороз будет класть подарки под семейную священную пластиковую елку. И, конечно, они не дождутся его бесшумного прихода, уснут раньше, опьяненные усталостью за целый безумный год и выпитым под бой курантов шампанским.
А пока взрослые тридцатилетние люди продолжают свои размеренно-однообразные рабочие будни, и хорошо, если есть к кому возвращаться домой после дня, проведенного в офисе, где стуком пальцев по клавиатуре шуршит песок в песочных часах жизни.