Моник Ти : другие произведения.

Порыв

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эмма познакомилась не с теми людьми, погрязла в долгах и стала наркозависимой. Она ученица одиннадцатого класса, уже достигла своего совершеннолетия, но ещё в полной мере не осознала себя взрослой. В виду своего затруднительного финансового положения, Эмма заигрывает со своим новым учителем Селифаном. Она ведь не знает, что он еле сводит концы с концами. Невинная интрижка обходится Эмме очень дорого. Селифан влюбляется в Эмму, и намерен заполучить её любой ценой... (Примечание:здесь нет открытых постельных сцен. Произведение в основном описывает события, мысли и чувства героев. Самая первая работа, не считая более ранние в бумажном формате).
   Порыв...
  
   Эмма познакомилась не с теми людьми, погрязла в долгах и стала наркозависимой. Она ученица одиннадцатого класса, уже достигла своего совершеннолетия, но ещё в полной мере не осознала себя взрослой. В виду своего затруднительного финансового положения, Эмма заигрывает со своим новым учителем Селифаном. Она ведь не знает, что он еле сводит концы с концами. Невинная интрижка обходится Эмме очень дорого. Селифан влюбляется в Эмму, и намерен заполучить её любой ценой...
  
   Здесь нет открытых постельных сцен. Произведение в основном описывает события, мысли и чувства героев. Самая первая работа, не считая более ранние в бумажном формате.
  
   Глава 1. Случай летом
  
   Магда сидела на диване, в то время как Эмма мыла пол. Её суровый взгляд всегда наводил на Эмму страх. Прошло уже пять лет как не стало её мамы. Эмме же казалось, что это произошло очень и очень давно. Отец её, Пётр Григорьевич, женился вторично около двух лет тому назад. Эмма, конечно, не была в восторге от этой затеи отца...не то, чтобы она была против... она скорее боялась перемен. Так боялась, что готова была вечно ждать и опасаться женитьбы отца, но никогда не допустить этого, даже в мыслях. Эмма знала, что с появлением в доме ещё одной женщины её жизнь лучше не станет, но она всё же надеялась, ждала улучшений хотя бы в жизни отца.
  С тех пор, как не стало Магдалины, Пётр Григорьевич был сам не свой. Эмма видела, как он терял вкус к жизни и с каждым днем всё больше. Петр Григорьевич пил, пил и пил ровно до тех пор, пока не появилась Магда. Думала Эмма, что раз уж отец её чувствует себя счастливым рядом с Магдой Арефовой, он не станет больше пить - губить себя. В браке Петр Григорьевич, действительно, повёл себя иначе. Он почти бросил пить, нашёл новую работу и как он говорил, более высокооплачиваемую. Жизнь пошла своим чередом и Эмме уже не казалось, что она живёт в ожидании чего-то непонятного и хорошего.
   Эмма чувствовала, что спокойная обыденная жизнь вернулась к ним не навсегда. И действительно, всё изменилось как-то внезапно и катастрофически, и Эмма даже понять не успела, почему? Она лишь знала одно: раз уж отец снова запил, то это навсегда. Теперь навсегда.
  - Ты там долго ещё? - спросила Магда, глядя через плечо на Эмму. Некоторую леность можно было прочувствовать в её движении, и взгляде, и ещё долю презрительного высокомерия по отношению к падчерице.
  - Уже почти...- ответила Эмма, не глядя на мачеху и как-то в спешке. Эмма вообще старалась не смотреть ей в глаза. Она просто боялась этого. Ей всегда казалось, что мачеха её просто ненавидит и считает обузой или, во всяком случае, большим препятствием на пути к великому счастью. Сама же Эмма никогда не понимала, что же для Магды великое счастье и что для этого нужно? Она лишь задавалась одним и тем же вопросом, который страшно мучил и заставлял душу её ежесекундно томиться в сомнениях: неужели для достижения этого великого счастья Магде необходимо её отсутствие? Её - Эммы Петровны, полноправной хозяйки своей жизни, своего счастья в семье и части квартиры, в которой они живут. По правде сказать, материальная сторона жизненных вопросов дотоле мало интересовала Эмму, но по каким-то своим личным соображениям она решила, что так быть не должно. Эта уверенность её закреплялась ещё и подозрениями по отношению к Магде Арефовой... Так как её отец не был богатым человеком (а скорее даже наоборот - был бедным) Эмма не могла с чистой совестью обвинить её в коварстве, однако же, долго думая над вопросом, почему же Магда Арефова вышла замуж за её отца, она всё же отказывалась признавать, что мачеха её, возможно, в чём-то и не так плоха и любит её отца. Это предположение Эмма просто напросто отсекала из своих весьма цельных раздумий. Она не верила, что такой холодный, расчётливый и самовлюблённый человек, как Магда, может испытывать какие то искренние чувства по отношению к другому. "Даже если не ради денег она вышла за отца, ― ради обеспечения себе комфортного существования" - думала Эмма всякий раз, когда злилась на мачеху.
   Закончив уборку, Эмма отправилась на улицу. Она делала это регулярно. Всякий раз после каждодневной "уборки". Регулярное это занятие своё она называла "побродить", ибо никогда не знала заранее, куда идёт и зачем? Сегодня всё было иначе.
   Чаще всего Эмма шла и думала о том, как она ненавидит эту "каждодневную хозяйственную повинность", которой её обременила мачеха почти что сразу, как вошла в их семью. А смысл её был прост и понятен сразу же. Магда потребовала справедливого распределения работ по дому и назвала это хозяйственной повинностью. Так как в их семье женщинами являются только они, двоя, то Магда сказала, что данная повинность не может распространяться на кого-либо ещё. Под словом кто-либо она, разумеется, подразумевала своего мужа Петра Григорьевича, её отца. А мужскую работу, которая иногда требовалась в доме и выполнялась Петром Григорьевичем, она никогда ни при каких обстоятельствах не называла повинностью и уж тем более хозяйственной. Магда Арефова оказалась человеком, у которого всё расписано по минутам и который чрезвычайно любит и ценит порядок - порядок во всём. Магда предоставила Эмме выбор: готовка или уборка. Эмма выбрала уборку с учётом своих кулинарных способностей и опыта в приготовлении пищи. Эмме, конечно, было бы не впервой готовить еду, ведь жили же они как-то после смерти её матери и до появления Магды Арефовой. Но Эмма очень устала от собственной стряпни, и ей очень-очень хотелось попробовать что-нибудь, приготовленное не ею. Ради этого она была даже готова заниматься "наинеприятнейшим занятием, которая только может быть на земле". И выбрала уборку. Уборка включала в себя всё, что связано с притиранием пыли и грязи, плюс ещё и стирку одежды и белья. Магда сказала, что это будет справедливо, особенно с учётом того, что стирка будет производиться посредством стиральной машинки, а остальные обязанности полностью возлагаются на нее. Это - покупка продукции, соответственно, приготовление пищи, оплата коммунальных услуг и прочие дела, которые могут возникнуть в житейской сфере в будущем. Что касалось генеральных уборок, ремонтных работ в квартире, так это вообще не обсуждалось. Предполагалось, что в таких случаях, как и во всех нормальных семьях, в этом примут участие все, по мере возможности. Так оно и было.
  Эмма, конечно же, не возражала такому соглашению между нею и мачехой, наоборот, она этому была даже рада. Несмотря на то, что в её душе царил хаос с тех самых пор, как умерла её мать, она всё же хотела хоть какой-то определённости. Эмма знала, что угодить мачехе будет непросто, но она и представить себе не могла насколько непросто! Временами она просто ненавидела Магду за её придирчивость, мелочность и постоянный надзор за порядком. Особенно Эмму раздражал тот факт, что Магда нередко критиковала её за несоблюдение чистоты. Эмма же считала, что имеет полное право сорить, так как вся уборка лежит на ней. За это и многое другое она злилась на мачеху и недолюбливала её. Впрочем, старалась виду не давать. А распределение "хозяйственных повинностей" между членами семьи презрительно называла фальшивой мудростью. Но это всё являлось мелким недопониманием между ними, и Эмма это понимала. Проблема таилась глубже - она не принимала Магду, и ей казалось, что и Магда не принимает её.
   Причиной того, что будоражило сердце Эммы, был Максим. Это происходит с ней...с ними уже почти что три месяца. И сегодня она вышла не просто "побродить"
  -Черт возьми!.. Ты чего так долго?
   Это был Максим, недовольный, и в лице вечно выражающий движение.
  - Я... - начала было говорить Эмма, но Максим догадался и перебил.
  -Это опять та стерва?..
  - Ты же знаешь!
   И тут же полный укоризны взгляд обрушился на Максима... Но он - человек словоохотливый и попытался оправдаться:
  - Да, полвека знаю! Штучка ещё та...- он любил частенько преувеличивать всё. И не живя полвека и почти не зная Магду Арефову, он так отзывался о ней.
  Эмма старалась пропускать его грубость по отношению к некоторым людям мимо ушей. "Ну, не любит - ладно, ненавидит - пускай. С кем не бывает? Все мы кого-то недолюбливаем, кого-то презираем и кого-то ненавидим"- думала она и всегда придерживалась этой точки зрения. Она понимала негодование Максима.
  - Ну, разве она стоит того, чтобы Максим ждал?!- подумала Эмма с некоторым восторгом и восхищением глядя на него. Хотя сейчас он навряд ли был достоин восхищения.
   Максим взял её за руку и повел в сторону посадки, которая виднелась в пятьюстах метрах от центральной улицы, на которой они находились.
   Эмма не любила, когда он проявлял свои чувства на людях, и всегда выражала словами свое сильное недовольство. И Максим понял, как себя надо везти рядом с ней. Взяв Эмму за руку, он посмотрел ей в глаза и, не увидев одобрения на лице, отпустил, весьма резко и грубо. Потом он внезапно зашагал быстрее.
   Эмма знала, за что он злиться, и посмотрела ему в глаза, чтобы ещё раз увериться в своих подозрениях. Но она ошибалась. Лицо Максима не выражало ничего необычного: ни недовольство, ни радость от встречи, ни спешку. Как будто всё, так и должно быть. А его грубость должна быть прощена без всяких разговоров на эту тему, так как это не грубость вовсе, а его обычная манера поведения. Вот какое требование она прочла в его лице.
   Они идут десять минут. Максим молчит и Эмма тоже. Она не знает, сколько это ещё будет продолжаться и в какой конец посадки он её заведёт. Кругом безлюдно, страх сам и напрашивается. Сейчас Эмма была бы не прочь, если бы кто-нибудь взял её за руку или обнял, или поцеловал... Она ждала этого момента и знала, что в любом случае он поцелует её, а если она не позволит, скажет: "сказала бы раньше - стал бы я тащиться сюда?" Впрочем, это одна из его готовых грубых фраз, которую он так часто использовал в разговоре с ней. Да и не только с ней! Он говорил так всякий раз, когда шёл куда-либо и когда ему в чём-либо отказывали.
   Эмма еле-еле успевала за Максимом, и она постеснялась попросить его идти помедленнее. Может быть из-за того, что чувствовала свое вторжение в его мысли? Он, казалось, был чем-то озабочен и непрестанно размышлял. Не есть ли это лишь иллюзия, плод её фантастических желаний? Она знать этого не могла и предпочитала молчать. Следует сказать, пожалуй, что Максим не отличался романтичностью и не любил философствовать.
   Они почти пересекли посадку и остановились там, где деревья рядом с ними выглядывали в сторону сельской местности. Ближайший к ним дом располагался на расстоянии где-то полтора километра. Они оба стояли молча и смотрели вдаль. Необъятные просторы раскрывались перед ними и, казалось, о чем-то говорили. Солнце пекло чрезвычайно сильно, и особенно сейчас, в июле, здесь, на этой стороне посадки, где растут одни только молодые деревья. Они ещё не достигли зрелости, и листья у них редкие, но необычайно красивые. Здесь, в окружении молодых берёз и солнечного света, Эмма стала успокаиваться и минутный страх, который возник, когда они шли сюда, покинул ее. Она расслабилась, и для полного спокойствия ей не хватало лишь одного: вздохнуть полной грудью и не думать ни о чём, даже о Максиме!
   Но Максим не природой наслаждаться пришёл сюда. Ему нужна была она. Не постояв и минуту, он впился в её губы. Причем он сделал это так же быстро, как тогда отпустил её руку. В той же грубоватой манере. В такой же неестественной и неприятной для Эммы спешке.
  - Но...- попыталась она что-то сказать, когда его рука проползла с плеч до талии и ниже и попыталась расстегнуть молнию на платье (оно находилось у неё с боку, и шла от бёдер вверх до подмышек).
  - Какое "ну"?! - сказал он и вновь поцелуем заставил её молчать. Принялся за своё.
   Он почувствовал некоторое сопротивление с её стороны, нерешительность и... страх. Но он решил уже до отъезда в Сочи, что это его не остановит. Он долго ждал. Его нетерпение и желание выросли до таких размеров, что согласие Эммы уже не требовалось. Максим чувствовал, что дошёл до апогея своего терпения, и сейчас он хотел во что бы то ни стало удовлетворить свою страсть.
  - Не надо... здесь...так...- сказала Эмма тихим прерывистым голосом, делая длинные паузы между словами.
  -Надо, - сказал он властным голосом, не терпящим возражений. Так он показал, что не желает говорить. Разговор их должен быть таким же законченным, как и его предложение. Он снял с неё платье и увидел, как она цепко держится за неё, не позволяя бросить на траву. А он так хотел сделать хотя бы это беспрепятственно, такую малость...
  - Тогда зачем я здесь?- закричал он неистовым голосом. Эмме на миг показалось, что его не могли не слышать даже за километр. От испуга она отпрянула назад и руками закрыла уши. Платье упало на землю, в самый сырой её участок, место недавней лужи. Но её это больше не волновало. Она смотрела лишь на него - её любимого Максима, который ещё так недавно был таким милым и добрым по отношению к ней, нежным, хотя и резким в поцелуях, и внимательным к её проблемам. Но сейчас она видела другого человека перед собой. Она не была уже даже уверена, что в нём ещё есть что-то человеческое. Его бешеные глаза были зациклены на её полуобнажённом теле и не выражали ничего, кроме злобы и вожделения. Он широко шагнул в её сторону, и по его страшным глазам, Эмма поняла: сделай она хоть шаг от него - он взорвется. Гнев его, похоже, не знает границ.
   Теперь он увидел в её глазах смирение и подчинение - подчинение его воле. Боже, как ему нравилось это ощущение! Оно было чуждо ему до сих пор. Это - ощущение силы и власти, торжества его и только его воли. И как ему нравилось видеть и чувствовать её беспомощность! Он бы всё отдал за один только этот миг. Он хотел убедиться ещё раз, что видит именно то, что видит... И Максим продолжил начатое...медленно и вдохновенно...он хотел до мелочей прочувствовать то, о чём шепчет ему ум и сердце; хотел поймать каждую дольку наслаждения, которая бы не обрушилась на него в этот жаркий солнечный день. И данная ситуация обещала предоставить ему много удовольствия этих долек наслаждения, которые в целом составляют одно большое - рай для него одного.
   Он не желал, чтобы какой-то элемент одежды оставался на ней. Так ему нравилось, так он хотел ... и так делал. Эмма больше не сопротивлялась никаким его действиям. Как Максим и желал, она полностью подчинилась его воле и желаниям. Это всё, что ему было нужно в данный момент, чтобы получить полное удовлетворение своих не только физических, но душевных потребностей. В сердце его зашевелилось что-то, словно букашка по ней пробежалась, когда он понял, что Эмма всё-таки отдастся ему. Но не просто так, потому что сама этого хочет, а оттого, что в какой-то степени он её заставляет. А ведь заставляет же!.. пусть даже пока только словами...грубыми и сильными. Это больше всего возбуждало Максима и заставляло сердце биться всё быстрее и быстрее, доставляя ему всё больше и больше удовольствия. А потом внезапно он почувствовал, что в темя хлынула кровь толи холодная, толи горячая. Он не мог понять точно, какая это была кровь, и почему она возрождала в нём столь необычные, невероятной глубины ощущения, и удивительно приятные. Знал он лишь, что это не есть что-то хорошее...
   Сейчас самым непонятным и странным было то, что он ещё даже не начал её любить ... Похожее ощущение он уже испытал однажды, но тогда всё было иначе. Он думал, что это естественно, что это часть того самого наслаждения, ради которого люди любят друг друга, идут на преступления, а некоторые даже убивают. Он был уверен, что это неотъемлемая часть удовольствия, которую дарует любовь. Он искренне так думал и, вероятно, потому ещё, что в первый свой раз он испытал нечто похожее. Но он не помнил, что тогда унижал кого-то...и сейчас, стараясь разгадать природу своих ощущений, он не может не признаться себе, что его возбуждает именно её беспомощность. И ему приятнее думать, что Эмма с ним сейчас вопреки своей воле. Впрочем, в последнем Максим не был уверен на сто процентов, но сам факт воодушевления при мысли о насилии, доказывал ему чудовищность этих инстинктов.
   Он не сказал ей ничего, кроме тех грубых "надо" и "зачем я здесь" От разговорчивого и вечно шутящего Максима не осталась ничего. Теперь он представлялся Эмме странным непредсказуемым мужчиной, молчание которого вызывает в ней страх. А когда он уходил, она с ужасом прочла на его лице значительную долю презрения. Но она так устала, что не хотела не о чём думать и переживать. Эмма как-то замкнулась в себе и не могла ни говорить что-либо, ни делать. Хотела лишь сидеть и сидеть на сырой, затоптанной ими траве, пока не произойдёт что-то хорошее. Потребность на мгновение "отдохнуть от жизни" появилась у неё как раз тогда, когда Максим ушёл, бросив её одну на посадке.
   Время шло. Эмма не торопилась идти домой. Она долго провожала глазами Максима, затем просто продолжала смотреть на тропу, по которой он прошел. Было тихо. Одевшись, Эмма вновь села на траву, но уже не на тот затоптанный и мокрый участок. Он напоминал ей о Максиме, о приятных и самых ужасных вещах, которые с ней происходили в его присутствии. Солнце садилось. Эмма в злости и негодовании откинула свои длинные почти рыжие волосы к переду; они закрыли почти всё её лицо, хотя и не отличались особой густотой. Сквозь волосы она смотрела вдаль, на горизонт, на маленькие домики, которые располагались далеко-далеко от неё. Она по прежнему гнала все мысли; а их было много-много, и они буквально осаждали её голову тысячами вопросов, подозрений...В широком спектре оглядев окрестности, Эмма выбрала для себя на горизонте одну точку и хотела смотреть туда и только туда. Это был маленький домик; оттуда, где она сидела, казалось, - просто точка. Ее растрёпанные, оттого и пышные волосы, не пропускали много света, и глазам её было очень комфортно смотреть сквозь них. Казалось, так ей видно всё. А яркий свет неоконченного дня ей только мешал.
   Долго-долго Эмма смотрела на тот домик вдали, что выбрала сама. Постепенно картинка становилась всё более расплывчатой и, наконец, вместо теней от волос и домика, она увидела просто свет. Вначале он показался ей белым, затем он вдруг сделался лиловым. Это было некое сияние, и оно ей очень нравилось, но по мере того, как она смотрела на него, оно преобразовывалось, и видела Эмма уже не чистый лиловый свет, а полосатый. Лиловый остался внизу, затем шли синий, желтый и чуточку красный поверх всех цветов.
   Эмма тут же резким движением откинула волосы назад и встала на ноги. Перед ней предстала картина заката солнца, необыкновенной красоты. Желтый, оранжевый и красный цвета виднелись в прекрасном гармоничном сочетании. И она решила не впадать в депрессию так быстро.
  "Может быть, в конце то концов с ней сегодня не произошло ничего плохого?.. Может быть, между ней и Максимом не всё ещё кончено?.. Может быть, у него были важные дела, и он не смог проводить?.." - думала Эмма. Последнее предположение её было наиглупейшим и наивным как нельзя более. Она очень хорошо осознавала это ...и с оскорблёнными чувствами отправилась домой.
   Дома её уже никто не беспокоил: часть её дел по дому была выполнена, забота о выполнении домашнего задания отсутствовала. Лето - самое время для размышлений. Во всяком случае, для неё, в период каникулов, особенно летних, на это отводилось чрезвычайно много времени.
   Эмма молча прошла в свою комнату. Она старалась идти как можно тише, чтобы не отвлечь Магду, которая как раз в это время готовила. Эмма не знала, что говорить и как везти себя, если вдруг Магда спросит, где она была? Эмма с ужасом представляла свою растерянность в такой ситуации, но сейчас старалась просто не переживать заранее. Тем более, что Магда не имеет обыкновение задавать вопрос "где ты была?" Она считала понятным ответ - "гуляла". Словно Эмма всегда отвечала бы так, если местом её недавнего нахождения вдруг поинтересовались бы.
   Отец Эммы спал на диване, и, как ей показалось, опять пьяный. Она и его не хотела ненароком потревожить. В чём Эмма нуждалась сейчас, так это в тишине и темноте. Она задвинула шторы в комнате, чтобы сделать атмосферу более мрачной. Эмма медленно подошла к своей кровати и легла на левый бок. Взгляд её был направлен на серые обои стены; никаких узоров она не видела, так как именно туда падала тень от рядом стоящего шкафа. Эмма чувствовала некоторую тяжесть в голове. Это, казалось, был результат продолжительного пребывания на солнце без головного убора. Эмма положила правую руку на лоб и думала о том, что если бы могла, то не пошла бы сегодня на ужин и лежала бы тут до самого утра, может, даже и до следующего вечера. Всё, казалось, лучше, чем снова видеть Магду и пьяного отца за столом, снова участвовать в картине "мнимая счастливая семья".
  
  
   Глава 2. Спустя неделю и более...
  
   Неделю уже она не видела Максима, неделю уже она в раздумьях...Эмма не знала, как поступить: продолжать ждать появления Максима или же пойти к нему самой? День за днём она ломает себе голову над этим вопросом, ждет, все надеется, что он придет к ней сам. Хотя в глубине души она уже давно поняла: этого не произойдет никогда. Теперь она уже потеряла Максима...навсегда.
   Затаив дыхание, Эмма стояла возле ярко красной двери мастерской. Не решалась постучать. Там часто находился Максим. Он шёл туда сразу же после учёбы, и ел и пил, и жил практически только там. Мастерская принадлежит его отцу, и хлеб свой насущный он зарабатывает починкой часов. А Максим там вроде охранника-помощника. Ему очень нравится наблюдать за работой отца и помогать чем может дальнейшему развитию их бизнеса.
   Вдруг дверь распахнулась, и она увидела его.
  - Ты что здесь делаешь? - спросил он недовольным голосом.
   Эмма молчала. Она поняла, что теперь теряет дар речи при одном лишь взгляде на него.
  Максим поморщил брови и сказал:
  -Зайди, - при этом он не стал ждать ни секунды, пока она будет собираться духом. Он тут же схватил её за запястье левой руки и втащил внутрь помещения. Потом он оттолкнул её от себя, жестами призывая уступить ему дорогу. Оказалось, он пошёл, чтобы запереть дверь на замок.
   Лёгкое чувство беспокойства тут же вкралось в душу Эммы, но это продолжалось недолго. Ровно столько, сколько длилось его молчание.
  -Я просил тебя здесь не появляться?
  Эмма опустила голову в знак подтверждения того, что да, он действительно просил её не делать этого. Так же этим она признавала свою вину...
  - Тогда что же ты здесь делаешь?!
  Эмма молчала. Ей было очень тяжело слушать его упрёки, видеть третирующий взгляд... и теперь ей показалось, что в этом человеке никогда не было и не могло быть ни капли нежного чувства по отношению к ней. И пока она думала обо всём этом, он уселся на стуле и сказал приказным тоном:
  - Ну, давай, рассказывай.
   Что он просит рассказать, Эмма и понятия не имела. Ясно было лишь одно: она должна сейчас что-то сказать, иначе он опять начнёт выходить из себя. А она даже вспоминать боялась о том, как он кричал на неё тогда...на посадке.
  - Почему ты не пришёл?.. - спросила она чрезвычайно тихим и робким голосом.
  - О! А с чего бы это? Я разве обещал?
  Эмму повергли в шок эти слова, напрочь лишив её возможности говорить. Да и что можно вообще сказать, услышав такое?
  -Так и будешь молчать? - спросил Максим. Он хотел этими грубоватыми вопросами заставить её говорить. Эму доставляло удовольствие видеть её растерянной и униженной.
  - Я думала...
  -Ладно тебе делать из себя мученицу! - сказал он, понимая, что она сейчас действительно начала разговор на реальную тему - тему его предательства. - Ты же прекрасно знала, что наши отношения - это ненадолго.
  - Но как же...
  - Мне даже врать не пришлось,- добавил он с самодовольной улыбкой.
  -Зачем врать?.. Я не думала, что ты...
  -Я уезжаю, - произнес он очень членораздельно, одновременно акцентируя внимание на обоих словах - Помнишь?
   Он не ждал ответа на последний вопрос: знал, что она будет молчать. Он лишь хотел напомнить...ещё раз полюбоваться на её оскорблённое выражение лица - трёх месячный его труд. Максим не замечал раньше за собой таких вот пороков! Он и вообразить не мог, что ему может нравиться унижать и оскорблять людей, играть на самых истинных, искренних и святых чувствах. Но сейчас, находясь в полной гармонии с самим собой, со всем своим внутренним миром, он не мог и не хотел пропускать ни единой возможности отблагодарить себя за столь щедрый дар - возможность понять свою сущность. Максим никогда не занимался самокопанием, никогда не интересовался ни религией, ни какими-либо другими вопросами, которые хоть в малейшей степени относились бы к философии. Но то, что сейчас творилось в его душе, было удивительнейшим явлением. Он не знал, что может так чувствовать свою душу, так её понимать. Максим только теперь стал осознавать смысл слов, сказанных ему некогда одним религиозным проповедником, каким-то странным другом его отца. Он утверждал, что все земные наслаждения - пустяк, если их не понимает душа. О всех остальных мудростях этого человека Максим уже и забыл, но эта - вкралась к нему в душу. Отныне Максим решил прислушиваться ко всем чаяниям своей души. И так и только так можно познать истинное счастье. И сейчас, найдя ключ к таинствам мироздания своей души, он решил не отказывать себе в некотором удовольствии, в преступном деле....К этому, как ему показалось, призывают даже "великие мыслители". Впрочем, он знал, что они всё-таки не призывают удовлетворять свои самые страшные пороки ради воссоединения с душой. Но об этом он думать не хотел.
   Максиму очень не нравилось то, что Эмма всё время разговаривает с ним, низко опустив голову. Он хотел видеть её глаза, грусть и слёзы в них, хотел поймать в них всякую толику унижения, сожаления - всё, что указывало бы на то, как она глубоко несчастна...Двумя пальцами - указательным и средним он поднял подбородок Эммы, чтобы всё-таки увидеть в них то, чего он так хотел.
   Он не ошибся. Глаза Эммы, действительно, были полны слёз...только они не текли - удерживались остатками воли и терпения. Но когда он заставил её посмотреть на него - на его холодные бесчувственные глаза, Эмма не выдержала и опустила веки. Тогда только два маленьких шарика покатились по её щеке. И теперь он - Максим опустил голову перед ней. Но не потому, что вдруг в нём проснулась совесть, и ему стало невыносимо стыдно за свою подлость. Нет, всё было совсем наоборот. Он тщательно старался скрыть свою улыбку - улыбку, которая поднимала его до небес, вдохновляла на новые и новые подвиги. Но какие подвиги?! Опять те, что заставляют других страдать?.. Любить его чёрствую бесчувственную душу?.. Этими подвигами являлись победы - его любовные победы над женщинами. Он не мог жить без них и чувствовать себя счастливым. И с каждой новой "победой" он возрождался, начинал жизнь заново. И сейчас ему не терпелось сделать тоже самое: избавиться от "надоедливой Эммы" и найти более красивую, более интересную и, может быть, даже более умную девушку. С женщинами постарше Максим не связывался. Считал себя молодым и достойным большего. Но не от страха ли, что опытная женщина разобьёт ему сердце, а не он ей? В любом случае, свои страхи Максим тщательно скрывал даже от самого себя.
   Максим дивился самому себе, своему необычайному воодушевлению при виде Эмминых слез. Он просто не мог не улыбаться, не мог заставить себя сделать серьёзное и жестокое выражение лица. А он хотел этого хотя бы на минутку, чтобы ещё раз посмотреть на нее. По каким-то странным своим соображениям, он очень не желал, чтобы Эмма видела его улыбку. Может быть, не хотел выглядеть настолько уж негодяем?.. Но ведь он уже был им, зачем же теперь ему понадобилась изображать благородство? На этот вопрос не мог ответить даже сам Максим. Так велела его душа - так он поступал.
  Максим всё-таки заставил себя придать своим губам серьёзное выражение и заговорил:
  - Давай иди... и забудь - при этом он отрицательно покивал головой. Это выглядело так, словно он сожалеет ее слезам; понимает и слегка осуждает, как бы говоря не плакать. А ещё этим кивком он старался показать некоторую долю благородства в нем, указывая на то, о чём он уже упомянул: Эмма знала, что он уезжает в Сочи учиться. Максим, таким образом, хотел снять себя всё бремя ответственности за её судьбу.
  -Но Максим... Максим, как ты можешь, после того, что было...- заговорила Эмма почти в истерике. Как бы он не старался скрыть своё ехидство, им от него просто сквозило. Она видела его самодовольную улыбку, удовлетворённость тем, что заставил её плакать так быстро - несколькими предложениями. И теперь ей уже было всё равно, увидит или нет он её слёзы отчаяния. Только сейчас она в полной мере стала осознавать, что, возможно, она видит Максима в последний раз. И неважно через неделю или месяц он уедет, говорить с ней он не станет. Уже не хочет.
   Максим был холоден и по-своему благоразумен. Он спокойно подошёл к двери с ключом и со словами:
  - Скоро вернётся отец с обеда, тебе надо идти, - он, казалось, не замечал её истерику - игнорировал.
  - Нет, Максим, а как же я?! - спросила она, рукой преграждая путь в замочную скважину.
  - Эмма, чего ты ждешь от меня? - спросил он, и, секунду помолчав, продолжил свою объяснительную речь. - Даже если бы я был по уши влюблён в тебя, я бы уехал.
   Это означало, что он не любит её вовсе. Эмма уже догадалась об этом и не только что, но она всё же не ожидала услышать признание в этом от него самого.
   Он оттолкнул её руку и сунул ключ в замочную скважину.
  - Зачем ты так жесток?.. - продолжала Эмма в слезах, по-прежнему не позволяя ему отворить дверь.
  - Я не жесток, Эмма, - реалистичен!
   После этих слов он попытался поцеловать её в губы и у него получилось. Он этому был вполне удивлен, ведь сериальные леди обычно отвергали мужчину в таком случае.
   В раннем возрасте он очень увлекался мыльными операми - мать приучила. Но теперь он с головой погрузился в жизнь, и ему было не до этого. Казалось ему, что он и сам герой, про которого можно написать фильм. Но Максим никогда не доверял писателям этих мыльных опер. Был уверен, что все они по большей части придумывают жизненные ситуации, не знают, как это бывает на самом деле. Вот сейчас-то он и проверял это на опыте, доказывая себе свою правоту, превосходство над всеми теми писателями "сериалов его детства"
   Может быть, сериалы позволили ему взрастить в себе эти низменные инстинкты?
   Негодяем Максим себя не считал. И на данном этапе разговора решил, что при расставании с Эммой проявит больше благородства. Потому и поцеловал, и сказал:
  - Вот видишь?.. Даже сейчас я готов дать тебе то, чего ты хочешь.
   Впрочем, он не собирался "давать", понимал и сам, что это было бы чрезмерным глумлением над её чувствами. Да и не хотел испортить впечатление от первого раза... Он ведь уже получил всё, чем мог удовлетворить своё эго.
   Эмма оттолкнула его, не выдержав издевательства. Уж слишком большим унижением было бы позволить ему ещё раз воспользоваться ею. Но она так хотела... так хотела оказаться в его объятиях ещё раз.
   Максим повернул ключ в замочной скважине, привлекая её внимание и предлагая уйти. Но она не спешила. Оскорблёно повернула голову к стене. Тогда Максим тихо подошёл к ней и нежными руками подправил её слегка растрёпанные волосы. Он всегда умел казаться таким, каким хочет. Сейчас же ему вздумалось принять роль её утешителя. Он весьма опасался того, что его отец вернётся, а она тут. Не хватало ему ещё одной истерики при нём.
   Отец его был очень высоких нравственных устоев и никогда не позволил бы такого обращения с женщиной. И он отчасти боялся даже, что Эмма всё может ему выложить...И неизвестно, что тогда будет...Но Сочи - прощай! Он понимал это, а так же и то, что знай его отец обо всех его приключениях и других нелицеприятных поступках, он бы уже давно оказался в тюрьме для несовершеннолетних.
   Исправляться пока Максим не думал, но Эмму решил чуточку успокоить несколькими добрыми словами:
  - У тебя ещё будет мужчина...сильный, умный, такой же, как я, и безумно любящий тебя.
  - Настоящий, - сказала она, стараясь смотреть ему прямо в глаза и как можно более презрительно.
  - Настоящий!- повторил он с улыбкой. Но не злой, а той солнечной и доброй, которая так характерна для него и которую Эмма так давно не видела. А то, что Эмма уже не считает его за настоящего мужчину, ничуть не оскорбляло его. Ведь Максим знал - он великолепен! Так и Эмма считает, но сейчас просто рассержена на него и готова сказать всё что угодно, лишь бы тоже оскорбить его, ну, хотя бы чуточку! Он понимал это и прощал женщинам такие выходки. Он был настолько самодовольным, что любое оскорбительное мнение женщины о нём только поднимало его самооценку.
   Эмма ушла с огромной мучительной пустотой на сердце. Она не знала, как быть и как жить дальше. Эмма даже не разглядела внутрь мастерской. А она ведь ещё недавно так хотела попасть сюда! Но Максим её даже близко не подпускал, гнал, как преступницу. Теперь только она поняла, почему он это делал - боялся, что обворует и они понесут убытки. Значит, получается, он уже и тогда не раз давал понять ей, что не любит её, не доверяет ей.
   Помещение, в котором Эмма только что была, являлось служебным, и вход туда был открыт лишь немногим. Осуществлялся с заднего двора. Здание этой мастерской значительных размеров, но только часть её принадлежит отцу Максима. Для клиентов часового мастера был открыт главный вход, который вёл также на продовольственные отделы продаж, смежные мастерским.
   Покинув мастерскую и уйдя от Максима навсегда, Эмма отправилась прямиком туда, где они чаще всего встречались. Эмма знала, что он там, возможно, уже никогда не появится. Но не затем она шла, чтобы встретить там Максима, наоборот, ей хотелось побыть одной, подумать обо всём случившемся, как-нибудь постараться переосмыслить произошедшие события, а главное, чтобы успокоиться, придать своей душе снова жизненность.
   И вот она на посадке. Но не там, где они в последний раз были вместе. Этот участок земли находился ближе всего к городу и выглядел более затоптанной, чем любой другой на этой посадке. Здесь вообще редко кого можно встретить, именно поэтому они с Максимом и выбрали для встреч это место. Сейчас на траве было проложено несколько еле заметных тропинок. Пусть и шли вразброс, они неизменно вели к городу. Особенно были удивительны те, что делая дугу большого радиуса, возвращались к городу. Удивительным было и то, что эти тропы не вели к селу. Как будто бы это была тропа одинокого человека, который периодически приходит сюда, чтобы бесцельно походить, ностальгировать о чем-то. Но этим человеком не была Эмма, и это было странным, потому что она была уверена: сюда кроме неё и Максима больше никто не ходит. Во всяком случае, она тут никого никогда не видела, придя, по меньшей мере, раз сорок.
   Эмме было не до исследования тропинок, она еле дошла сюда, хотела разрыдаться уже там, на месте сразу же, как вышла от Максима. Не хотела она только, чтобы посторонние увидели её слезы. Знала ведь, что прохожие не останутся равнодушными, кто-нибудь обязательно спросит, что случилось, в чём причина таких рыданий? Больше всего она боялась расспросов на эту тему... и ужасно, если Магда обо всём догадается. Испугавшись её, она не пошла домой. Предпочла одиночество на этой посадке, под покровом молодых берёзовых листьев, которые так плохо защищали от солнца.
   Минуты три Эмма плакала, не переставая, не стесняясь, что её кто-нибудь может услышать. Но вот вдруг в ту самую минуту, когда она уже начала почти отходить от истеричных слёз к молчаливым, сзади кто-то стал тихо подкрадываться. Эмма услышала шелест травы - тихие шаги некоего человека. Она затаила дыхание. Ужасно стыдно было бы ей встретить сейчас кого-то... ведь она здесь, одна и в таком состоянии...ужасно объяснять всё кому-либо...Она не желала никого видеть, даже случайного незнакомца, пусть даже он окажется милым сочувствующим человеком, которому можно поплакаться.
   Эмма осторожным движением повернула голову и увидела Роберта.
  -О, Эмма!.. Что произошло?.. - спросил он тут же даже с более страдальческим выражением лица, чем было у неё.
  - Максим...понимаешь, Максим меня бросил...он уезжает,- сказала она в ещё больших рыданиях...Но ей сейчас стало спокойнее, ведь это был Роберт - Роберт, с котором всегда обо всём можно поговорить. Он всегда выслушает, всегда поймет, никогда не осудит, поможет, чем может. Роберт для Эммы тот, кто всегда подставит плечо, чтобы поплакаться. И сейчас был один из таких моментов. Эмма изливала своё горе у него на груди. Она подбежала к нему, сразу же, как увидела; оказалась в его объятии...
   Роберт молчал. С самого начала их отношений он предвидел конец расставания. Но опять молчал, молчал и молчал. Так и сейчас, он и слова сказать не мог, не умел их подобрать... Эмма была счастлива уже оттого, что Максим посмотрел в её сторону. Она рассказывала ему о том, как счастлива с ним, о том, как любит его...Роберт не мог этому помешать, хотя так хотел... Он видел, что она просто околдована Максимом, "жить без него не может". В то же время Роберт знал, кого из себя представляет Максим, предчувствовал, но не мешал им встречаться. Из страха молчал, что она его прогонит. Он бы не пережил этого. Роберт даже знал, что она ответит ему: "какое право ты имеешь рушить мое счастье?" И сейчас он ненавидел себя за то, что молчал. Ведь он мог бы помешать тому, что случилось. Реально мог бы...И он винил себя за то, что допустил то, о чем она поведала ему в следующую секунду:
  -На прошлой неделе, когда он приехал, мы были здесь...он завёл меня в глубь...Я думала, он любит меня....не понимала его лжи. Он был так груб и холоден...- Эмма говорила всё это, не поднимая головы; так ей было стыдно...Она уже не представляла себе, как будет смотреть ему в глаза. Да и сможет ли сделать это вообще?
   Роберт слушал её в полном молчании. Он вздохнуть не мог от той боли, что причиняли его душе слова Эммы, особенно последние, когда она хриплым, усталым голосом добавила:
  -...а потом он бросил меня лежать голой там, на траве...и ушёл.
   Роберт всё так же сохранял молчание, чувствовал, что бы он ни сказал, это будет не то, что нужно. Он ведь следил за Эммой, тщательно и усердно все эти последние три месяца, когда они с Максимом встречались. Только прошлые две недели оказались для него не самыми удачными. Ему пришлось уехать и это не зависело от его воли. Но он и подумать не мог, что в его недолгое отсутствие произойдет такое...Иначе не уехал бы, даже если перессорился бы со всеми близкими.
   Роберт постеснялся говорить, что следил за ней. Он был уверен, что она разозлится на него...даже сейчас. А он не хотел расстраивать Эмму ещё больше. Найдя всего лишь пару подходящих слов для неё, Роберт тут же начал говорить:
  - Он ответит, за всё ответит, обещаю тебе.
   Тем временем он гладил её по голове, призывая успокоиться. Но он понимал свою беспомощность, и это больше всего раздражало и расстраивало его. Он устал быть таким - таким не храбрым и нерешительным. Роберт хотел бы быть для неё героем и поэтому добавил:
  -Я пойду к нему...Сегодня же!.. И пусть только попробует...
  - Нет, Роберт! - перебила Эмма и, глядя на него красными от слёз глазами, стала просить - Обещай мне, что не станешь этого делать?
  -Стану, Эмма...Я не спущу ему то, что он сделал с тобой, - начал Роберт уже более решительно занимать позиции героя. Жаль только, он по-прежнему чувствовал своё бессилие, физическую и духовную слабость. Последнее даже больше мешало ему проявить силу духа, мужскую храбрость, которую он так хотел показать Эмме, но не мог.
  - Роберт, Роберт, как же ты не понимаешь, я ведь сама!.. Сама пошла с ним. Сама отдалась ему! - громко сказала Эмма, словно боясь, что он не услышит её.
   Роберт мудро посмотрел в землю, пытаясь проглотить свою боль и злобу. Но зелёный фон травы ничуть его не успокаивал. Ведь ещё пару минут назад он понимал ситуацию иначе: он думал, что Максим применил силу...Сейчас уже узнал другое...
   Эмма опустила голову сразу же, как произнесла последние слова. Она уже жалела об этом. То, что Эмма увидела в его глазах, была не просто грусть и злоба сочувствующего друга. Она увидела нечто большее. Ей на секунду даже показалось, что он не желает её больше видеть.
   Ситуация для Эммы была крайне неловкая. Только сейчас она поняла о том, как стыдно может быть рассказывать Роберту - другому мужчине о подробностях её неудачной любви. И всё для того лишь, чтобы поплакаться кому-то. Но Роберт не заслуживает этого. Ведь он лучший, кого она знает. И Эмма никогда не умела осознать это в полной мере. Даже сейчас она не понимала, что Роберт это тот, кто никогда не бросит её в беде. И какой бы сильной не оказалась её вина в своих же несчастьях, он никогда не станет презирать её и уж тем более говорить об этом.
   Эмма очень не хотела, чтобы Роберт пострадал от Максима. Поэтому она готова была рассказать обо всём, даже о самых позорных деталях... Эмма решила: лучше уж пусть Роберт думает, что она отдалась человеку, который хотел её изнасиловать, чем пойдёт туда, к Максиму, и наговорит кучу всего лишнего. И не известно было ей, сколько всего расскажет Максим ему. А она ведь знает Максима - красноречием он не обделён. Максим может представить её в сколь угодно дурном свете, и хуже, если это сделает он, а не она сама... И Эмма не уверена, что Роберт придет не покалеченным.
  - Максим уезжает сегодня или завтра...- сказала Эмма, не будучи в этом уверенна и вообще понятия не имея о том, когда же Максим уезжает; и добавила, - неважно. Все равно ничего уже не изменишь.
  - Но Эмма, так нельзя, преступление должно быть наказано - заговорил, наконец, Роберт, пропуская мимо ушей признание Эммы в том, что она и сама хотела быть с Максимом
  -Нет, не лезь в это. Слышишь?
  -Да, знаю я, Эмма, что ты просто меня не хочешь втягивать в неприятности. Но поверь мне, со мной ничего.., а вот с тобой...За тебя он ответит. Я заставлю...
  - Хватит! - закричала Эмма от досады. Она уже не знала, что говорить дальше. Он твёрдо стоит на своём, но она не может допустить, чтобы Роберт пошёл к Максиму. Это будет катастрофа и - ещё больший позор для нее. Максим итак не раз смеялся над ней, говоря, что если ей что-то нужно, вездесущий Роберт придет и даст! И добавлял ещё: "если сможет, конечно!". Эти слова очень задевали Эмму, так-так Роберт был единственным человеком, с кем ранее общалась Эмма, и теперь ей казалось, лучше бы так было всегда.
   Эмма знала, что Максим побьет Роберта, а не наоборот, если вдруг они сцепятся. И тогда саркастические намеки Максима на немощность Роберта подтвердятся. Это будет невыносимо для Эммы. Роберт ведь он - человек гордой натуры и всякую обиду в его адрес воспринимает близко к сердцу. А бесконечно дружеская забота о Роберте не могла позволить Эмме допустить, чтобы из-за подлости Максима пострадал еще и Роберт. Она хотела, чтобы Роберт всегда чувствовал себя рядом с ней героем. Эмма всегда жалела его и очень. И из жалости своей она хотела дать ему-то, в чём он постоянно нуждается - уверенность в себе. То, что Роберт всегда выглядит слабоватым, дает повод его неприятелям зло подшучивать над ним. "И это ужасно" - считает Эмма. Именно с безмерного сочувствия Эммы началась их крепкая дружба...И сейчас Эмма не могла разрешить ему защищать её, потому что была уверена, что в случае поражения, он совсем сломается, окончательно потеряет веру в себя. Она уже представила себе, как он бродит по улицам с грустью смотря не весть куда и копаясь в своей душе. Эмма знала, что Роберт очень часто гуляет один по глухим улицам их города. Такая странная меланхолия Роберта всегда озадачивала Эмму. Она всегда думала, что это жизненные проблемы так заставляют его погружаться в самого себя. И боялась она, что не к добру эти его долгие прогулки в одиночестве. Роберт с самого начала их знакомства имел в себе все эти странности и, может быть, Эмма именно из-за них так заинтересовалась им. Эмме очень нравится всё необычное и сильное. Силу она нашла в Максиме и дорого поплатилась за своё непонимание его истинной злой сущности. В Роберте она увидела ту самую странность, к которой тяготила её душа. Но Роберт для неё только друг и больше никто. Она никогда не смотрела на него как на парня, в которого можно влюбиться. Почему это так, она, возможно, смогла бы объяснить, но такое просто в голову её не приходило. Мысль о возможной любви между ней и Робертом показалось бы ей фантастической и совсем не реальной. А вот друг он для неё был прекрасный. О другом ей и мечтать не приходилось. Она всё ему может рассказать: он прекрасный слушатель, не говоря уже о том, что она всё время делилась с ним неприятностями. Но вот сейчас поняла Эмма, что делать отныне это стоит с большой осторожностью.
   Эмма хотела защитить его от унижения, которое может выпасть на его долю в случае, если вдруг они с Максимом подерутся, а он проиграет. Эмма была зачем то уверена, что для него это будет именно унизительным и он не будет довольствоваться только тем, что полез в эту драку - защищал её честь. По мнению Эммы, он после этого либо погрузится в самого себя, либо пойдёт ещё к Максиму, а потом ещё и ещё...и Эмма представляла себе весь этот ужас со всеми кровавыми последствиями. Эмма становилась всё более хладнокровной и начала уже сконцентрировано размышлять об этом. Её великая любовь к Максиму стала постепенно замещаться безмерной заботой о Роберте. И сейчас Эмма не думала о том, что в своих мыслях она сама же и делает Роберта слабым и беспомощным, таким, каким все старались его представить.
  - Я же сказала, что я сама ответила на его любовь. Он ни к чему меня не принуждал, - продолжила Эмма рассказывать всё, что недавно произошло с ней; и голос её поначалу был твёрдый и убедительный, а потом стал неуверенным, - просто он был груб и ...
  - И зачем ты его защищаешь? - с едким укоризной спросил Роберт; он не ожидал, что она повторит эту болезненную для его восприятия истину. - Зачем?! после всего, что он сделал?
  - Я его не защищаю, Роберт, как же ты не понимаешь! - воскликнула Эмма с заметным отчаянием в голосе.
  -Ну хочешь... хочешь, по закону его накажем?.. - чрезвычайно нерешительно начал говорить Роберт - С несовершеннолетними нельзя вступать в близость...его посадят...я знаю это, за совращение малолетних...
   Эмма была шокирована, услышав это. Столько злобы, столько ненависти она увидела в глазах Роберта. Эмма и подумать не могла, что он может быть таким. Ведь его лицо и он сам всегда казались воплощением доброты.
  -Роберт! Роберт! Мне уже... - сказала Эмма, не договаривая слов.
  - Что уже? ― спросил Роберт. Он знал, что она собирается сказать. Они только недавно отпраздновали её совершеннолетие, недели две назад.
  ― Я уже совершеннолетняя, ― с гордостью напомнила Эмма.
  ― И что, что теперь...но познакомились вы с ним задолго до...думаю, как-то можно доказать его вину.
   Эмма поняла, что Роберт весьма серьёзен в своих намерениях.
  - За что его сажать, если он не сделал ничего плохого? ― сказала Эмма вконец. Она не хотела привлекать в это ещё и полицию. Не хватало ей большего унижения...
  - Плохо уже то, что он посмотрел на тебя. Я бы даже за это посадил его лет на тридцать, - добавил Роберт в дикой злости.
  -Ты что? шутишь? - спросила Эмма с неестественным смехом. Но её секундная радость досады тут же сменилась мрачным выражением лица.
  -Он играл с тобой. Этот подлец использовал тебя, ради удовлетворения своих низменных замыслов. Ты не знаешь, ты не видела.., он никогда тебя не любил. Да он вообще не представляет себе, что это значит. Максим - психически нездоров. Ты и вообразить себе не можешь, сколько таких молоденьких и наивных девочек он соблазнил и бросил...Радость для него в этом, понимаешь?.. и нужны они ему не более чем на одну ночь.
  - Хватит! Замолчи! - не выдержала Эмма. Ей итак было плохо оттого, что Максим с ней так поступил, а то, что Роберт осыпал её такими вот подробностями о его жизни, становилось для Эммы просто невыносимым. Эмма до сих пор ещё не могла поверить, что слышит всё это от него - милого чувствительного Роберта.
  -Ты неправа, Эмма. Не надо его защищать, я очень тебя прошу, - его голос стал более нежным и уравновешенным. - Я ведь не затем всё это говорю, чтобы ещё больше тебя огорчить. Я просто хочу, чтобы ты поняла, какой он негодяй. Он не заслуживает твоей любви, твоей жалости к нему.
  -...и ты хочешь так просто от него избавиться, посадив в тюрьму? - не без упрёка спросила Эмма.
  - Не просто так, а за грехи...за много грехов. Эмма, он заслужил...
  Эмма молчала. Она была просто поражена происходящим. Роберт продолжал говорить:
  -Разве не так всё, Эмма? Скажи, неужели ты можешь вот так просто всё ему простить?...
  -Я не собираюсь прощать - тихо-тихо сказала Эмма, словно раскрывала ему великое таинство; а потом попросила печально, - не будем о нём? Я так его ненавижу...так хочу забыть.
   Роберт окинул взором окрестности земли, и помолчав с пол минуты, сказал:
  - Тогда почему же ты так не хочешь, чтобы я хотя бы поговорил с ним?.. Если извинится...
  - О, господи! Роберт, очнись же! Он никогда этого не сделает...ты же сам сказал, он подлец.
  -Сделает,- уверенно заверил Роберт - Я...
  - О! только не надо опять говорить, что заставишь его. Хватит, закроем эту тему, пожалуйста...Я устала...
   Роберт опять замолчал. Он оглянулся по сторонам и в трёх метрах от них увидел весьма толстое поваленное дерево. От него остался лишь ствол, полусгнивший и сырой, а трава вокруг была поредевшая и больная. Он молча пошёл туда и сел, Эмма последовала за ним. Недолго сохраняя молчание, он заговорил:
  - Я познакомился с одной девушкой - жертвой Максима. Насколько я понял, она была изнасилована им. Об этом я узнал от её подруги, которая рьяно хочет его наказать. Сама же Софья, та самая пострадавшая, так же как и ты, факт изнасилования отрицает. Кроме того, она отрицает, какую либо связь с Максим Глебовичем.
   Он удивлял Эмму с каждой второй минутой. Сейчас она неожиданно узнала, что Роберт начитался книг по юриспруденции. У него даже речь преобразилась, стала больше походить на речь профессиональных юристов, а не на подростковую. Особенно выражения "факт изнасилования" и "отрицание связи" толкали её на мысль, что её друг сильно увлёкся законами, точностью их исполнения. Но сейчас его познания Эмму мало интересовали, она так устала говорить об одном только Максиме, что уже была не в состоянии выслушивать объяснения Роберта о планах возмездия. Она не понимала, почему же он так настойчив?..
  -Роберт, - слегка глухим голосом обратилась она, словно желая начать на него какое-то магическое воздействие. - Максим меня не насиловал. Это правда, поверь...
   Она попыталась взять его за руку, но он резко встал и отвернулся со словами:
  -Чёрт, чёрт, чёрт!
   И она увидела, как в дикой ярости он сильно стукнул себя кулаком по колену. Казалось, он злость свою сдержать не может. Эмма даже испугалась: раньше она никогда его таким не видела.
   Потом он так же резко повернулся, и своими обеими руками схватил её левую, приложил к губам тыльную сторону ладони и начал говорить в каком-то страшном нервном исступлении:
  -Эмма, дорогая, обещай мне, что мы его накажем? Я жить...жить не смогу с ним в одном мире, если он так и останется безнаказанным.
   Последние слова Роберта не просто повергли в шок Эмму, заставили задуматься о самом страшном...
  -Эмма, Эмма, послушай же, та девушка, Софья...её можно уговорить дать показания против него, а её подруга - она мечтает просто посадить его.
   Они оба замолчали. Эмма пыталась разобраться в ситуации, старалась понять его. Она так хотела разгадать причину его столь безумного поведения. "Неужели это любовь?" - подумала Эмма - "но если это так, то она безумна!".Но Эмма не была уверена в своей внезапной догадке, ведь когда их отношения с Максимом стали только развиваться, Роберт никакой реакции по этому поводу не проявлял, а теперь вдруг так и сразу...Это было непонятным для Эммы. И чувство сильной тревоги стало овладевать её сердцем, особенно после того, как Роберт сказал:
  -Ты можешь отомстить ему. Говорил же тебе, что его накажут уже за связь с тобой, даже если и не было изнасилования...а я уверен, оно было...было же?
   Эмма низко опустила голову, и это выглядело так, словно она отвечает да; но на самом деле она просто не могла смотреть ему в глаза. А Роберт поднял ей голову и переспросил:
  -Он ведь изнасиловал тебя? Ну, скажи же!
  Эмма не могла ответить утвердительно, ведь даже сама ещё до конца не разобралась, было ли какое-то насилие или она сама отдалась Максиму? Но Эмму обижало то, что он переспрашивал одно и тоже многократно, словно не веря ей, словно думая, что её ответ изменится оттого, что он переспросит.
  -Не молчи же, Эмма - сказал он, опустившись на колени, чтобы увидеть её лицо. Глаза его были полны безумия и ярости по отношению к Максиму. И он хотел, чтобы Эмма говорила с ним. Ее молчание мучило его, но Эмма по-прежнему не знала, что сказать.
  - Я убить могу за тебя! - наконец, произнес он громко.- Только скажи.
   Глаза Роберта блестели злобой и ненавистью. В Эмме не оставалось ни единого сомнения в том, что он серьезен.
   Гнев Роберта совсем не походил на гнев Максима. У Максима он был временный и внезапный, у Роберта - развивался постепенно и, казалось, кроме мести, ничто никогда не способно его заглушить.
  - Убить?- в стрессовой улыбке спросила Эмма, молчать она уже не могла, - Роберт...
   Голос её был добрый и нежный, и она по буквам растянула его имя.
  - Ты собрался убить Максима? Для меня?.. нет...Ты - Роберт, ты добрый, милый друг Роберт. Ты не можешь убить - никогда.
   Казалось, эти слова стали для Роберта определяющими. Он повторил даже про себя "Убить - никогда. Роберт не убийца" После этого он ощутил необыкновенное спокойствие - счастье, словно тяжкий груз с его плеч вывалился на землю.
   А ведь Роберт действительно никогда не думал никого убивать, даже Максима - столь порочного эгоистичного человека, который многим причинил зло. Но если Эмма пожелает - он сделает это. Роберт понял, что так оно и будет. Он уже не мог контролировать свою привязанность к Эмме, свою любовь. Сейчас он также не контролировал свои эмоции, как некогда Максим. И если безумство Максима проявлялось вместе с его сексуальным возбуждением, то в Роберте - вместе с готовностью совершить всё, даже убийство ради любимой. Эмма не знала, что хуже. Она была уверена лишь в одном: они оба не вполне нормальные, оба говорят в манере, свойственном только безумцам. Максима она испугалась больше - он ужасный, грубый человек, которому нравится подавлять волю других. Эмма поняла это в предпоследнюю их встречу. А Роберт - её друг, самый верный и надёжный. Даже сейчас, выявив в нём столь дурной порок - способность к убийству, она ничуть не сомневалась в его доброте по отношению к ней.
   Роберт любит её, Эмма теперь знает это точно, не понимает только одного: почему же он не откроет свои чувства ей?
   Эмма, однако, не хотела, чтобы он признался ей в любви. Ничего хуже она и придумать для себя сейчас не смогла бы. Ведь она только что сказала, что недавно переспала с другим мужчиной; плакалась у него на плечах оттого, что тот, другой, её бросил; целых три месяца рассказывала о том, как любит Максима; и что теперь она ему скажет? Это была бы очень сложная для неё ситуация. Эмма бы не знала, что делать? Она итак чувствовала свою вину оттого, что рассказала обо всём Роберту, причинила боль и ему тоже. За это ей было очень стыдно, особенно сейчас, когда все догадки по поводу его чувств у неё рассеялись.
   Они молчали около пяти минут - это был самый продолжительный перерыв в их разговоре сегодня.
   Эмма заговорила первой:
  - Роберт, обещай мне одну вещь?
   Голос у неё был спокойный и ничего не объяснял. Но Роберт посмотрел на неё с неким ожиданием, словно это не был вопрос, на который надо отвечать. Он уже жалел о том, что наговорил. Лучше бы он молчал вовсе, чем сказал такое...такую ужасную вещь о себе - что он может оказаться убийцей.
  - Ладно, - произнёс он, помолчав непродолжительное время.
  -Обещай, мне не трогать Максима?
   Эмма посмотрела в глаза Роберту и увидела, что они полны упрёка. Но он всё же сказал:
  - Если для тебя это так важно...
  -Мне важно другое, - резко прервала Эмма - поклянись мне, что никогда никого не убьешь? Ни при каких обстоятельствах не убьёшь?
   Роберт улыбнулся своей широкой лучезарной улыбкой и протянул руки к ней, но она отстранилась от него. Тогда только он заговорил:
  -Эмма! Конечно же, я клянусь никого не убивать!.. Ей Богу, даже если самого будут резать.
   В ответ на эти слова Эмма тоже улыбнулась. Она не могла устоять перед его простотой и искренностью. Теперь уже она сама добродушно протянула к нему руки, чтобы он помог ей встать. Роберт был счастлив этому. Он уже не надеялся возобновить с ней прежние дружеские отношения...он был им рад, потому что на другие даже не надеялся. И потом, Роберт ещё не был готов признаваться ей в любви. А услышав её "милый друг Роберт", вообще разуверился в том, что когда-нибудь сможет это сделать. Он не переживёт отказа, ведь тогда у него не будет даже дружбы. Он решил молчать - молчать до тех пор, пока случай нужный не выпадет.
   Роберт понимал, что после такого жестокого предательства Максима, Эмма ещё не скоро захочет иметь с кем либо романтические отношения. Пусть даже сегодня Роберт и начел раскрывать свои чувства, он не смог сделать этого до конца - остановился. Потом он оправдался, что просто не выдержал несправедливости по отношению к ней и той девушке - Софье .., потому и глупость сказал, разбушевался. Впрочем, так оно и было.
   Эмма была рада, что Роберт её понял, что не стал навязывать новые чувства. Она была благодарна ему за понимание, и с радостью согласилась сохранить их прежнюю крепкую светлую дружбу.
   Потом они ещё долго вместе гуляли. Роберт помогал ей отгонять тоску и плохие мысли, словом - возвращал к жизни после тяжелейшей душевной травмы.
  
  
   Глава 3. О Селифане
  
   Ну, вот прошли долгожданные Эммины каникулы.
   Не все этим летом было замечательно, но Эмма уже старалась не думать о плохом. Максим уехал в Сочи, как и говорил, и теперь Эмма его даже случайно не сможет встретить на улице - нет упоминания о её несчастной любви... А всё свободное время её как и прежде скрашивает Роберт. Каждый день перед занятиями он не забывает удостовериться в выполнении ею домашней работы. Обязательно спрашивает, как она сделала ту или иную задачу по алгебре, то или иное упражнение по русскому языку...В общем, проверяет всё, что можно проверить. И очень часто он умудряется заглянуть в её тетрадь с домашними работами, добродушно попросив сравнить их упражнения. Ему кажется, то Эмма нисколько не думает об учёбе и не стареется в этом преуспеть, как он. А ему хочется, чтобы Эмма хотя бы чуть-чуть проявляла ответственность.
   Такой жёсткий контроль со стороны Роберта продолжается уже давно: с середины прошлого года. Эмма не поняла даже поначалу, с чего это вдруг такая забота о её выполненных и невыполненных заданиях? Но теперь уже догадалась, что причина всё-таки таится в его неожиданной и сильной привязанности к ней. (Эмма, почему то, называла его любовь к ней неожиданным явлением; может быть, потому что догадалась о ней внезапно) Эмма поначалу очень сопротивлялась постоянным проверкам её работ, её места нахождения...Он ведь вообще интересоваться стал каждой мелочью, какая бы не происходила в её жизни. Он иногда даже расспрашивал её о выполнении той самой "хозяйственной повинности", которая досталась ей по воле мачехи. Но это уже он делал сугубо по одному лишь поводу - чтобы узнать, сможет ли она выйти с ним погулять?
   Это долгое время очень раздражало Эмму. Его забота стала представляться для неё сущим надзором за всяким её движением. Как-то раз она даже очень сильно разозлилась на Роберта. Это событие произошло ещё до появления Максима в её жизни, когда Роберт ещё только начинал проявлять о ней повышенную заботу. Но к частью, для Роберта, да и для Эммы тоже, их ссора оказалась непродолжительной: они быстро помирились. Роберт стал более осторожно и хитро интересоваться её домашними делами, а Эмма заставила себя быть посдержаннее в резкостях по отношению к Роберту. Впрочем, после их ссоры той он меньше не стал спрашивать её и о доме, и о проблемах в семье, и о её школьных работах. Теперь только Эмма стала по-другому относиться к его заботе, поняла их истинную причину...
   После истории с Максимом, Роберт стал ещё больше интересоваться всеми мелочами в её повседневной жизни. Но Эмма уже почти привыкла к этому, и несильно раздражалась оттого, что он вечно следит за ней, как ревнивый муж. Эмма теперь просто закрывала на это глаза - всеми силами старалась не показать Роберту своё недовольство им. По-своему, она очень трепетно относилась к нему и всем его душевным проблемам. Потому и старалась не расстраивать его и хотела хоть в чём-то угодить. Да и потом, ей было очень приятно, что о ней кто-то заботится - по-настоящему заботится!
   ...
  
  
   Эмма увидела из окна своей комнатки, как Роберт какой-то радостный, порхающий направляется к ней. Время было после обеда - занятия в школе окончились. Эмма не ожидала увидеть Роберта у себя раньше пяти часов вечера. Он ведь знает, что ей не выбраться раньше. "Хозяйственная повинность" не позволяет сделать это даже больше, чем школьное домашние задание. Но о последнем Эмма мало заботилась, особенно в этот год. Ведь друг Роберт всегда поможет!
  И сейчас Эмма тоже подумала, что Роберт, пожалуй, по обыкновению идет к ней, чтобы помочь с заданием...но он почти всегда сам выполнял всё за неё! Другого предлога прийти к ней у него не было практически никогда.
  Сегодня же всё было иначе!
  - Я принёс потрясающую новость! - воскликнул Роберт почти с порога входной двери (Эмма вышла его встречать).
  -Ну, и какую же?- без особого энтузиазма поинтересовалась Эмма.
  -Представляешь, Наталью Прокопьевну уволили.
  -Может, она сама уволилась? - как то неожиданно для Роберта поинтересовалась она. Он не предвидел такого вопроса: ответа не знал на него.
  -Да какая разница?! - возмутился Роберт. - Суть в том, что учитель появится не скоро! ...и работу делать не надо...
  - Да брось ты, Роберт! - начала она говорить весьма равнодушно.
  - Ну а чего?.. Городок то маленький - замену небыстро найдут.
  - И чего радоваться, - сказала Эмма без малейшего упрёка в глазах, - на завтра её всё равно заменит какой-нибудь другой учитель.
  - Держу пари, что нет! - начал Роберт опять восторгаться. А то последние её слова почти заставили его почувствовать себя негодяем, радующимся чужим неприятностям.
  - Я не уверена, - ответила Эмма, недолго помолчав. Ей уже даже не хотелось начинать спорить по этому вопросу: Эмме было как то всё равно, есть учитель алгебры и физики или нет. Ведь в любом случае она обязана идти слушать уроки, выполнять домашнюю работу...Это всё так надоело Эмме. Она уже готова была переложить все свои упражнения на Роберта и сказала:
  - А поможешь мне с неравенствами разобраться?
   Эмма прекрасно знала, что все их задания на дом - на одни неравенства! И сейчас она была невероятно счастлива, что Роберт здесь, радом с ней, и готов делать всё, что она ни пожелает... Роберт улыбнулся и сказал с восторгом:
  - Конечно, только....
  -Я сейчас абсолютно свободна! - поспешила она добавить. "А-то мало ли, вдруг уйдёт и не придёт сегодня больше" - подумалось ей. Плохи её дела, если так. В последнее время Эмма совсем заленилась. Она не желала решать даже самые маленькие простые уравнения, не говоря уж о длинных упражнениях по русскому языку и сложнейших задачах по физике, химии...Все эти предметы и задания для Эммы представлялись тяжелейшим бременем. Она ненавидела больше всего алгебру и физику, и химию, и всё, что связано с высчитыванием, обдумыванием. И с каждым днём, что она проживала, всё больше и больше чувствовала непреодолимое желание плюнуть на все уроки, бросить школу. Она не видела никаких перспектив на будущее - смысла от её многолетней усердной учебы. Усталость от школы её, казалось, в этом году дойдет до апогея, и она уже не сможет сделать ничего, ни одного упражнения. И Эмма чувствовала, как в ней нарастает огромная ненависть ко всему, что связано с учебой. Даже сейчас она испытывала нечто подобное, когда Роберт с такой необыкновенной радостью соглашался помощь ей. Глядя на него, Эмма могла подумать лишь одно: он необычайно рад тому, что учится в школе, что у него много работы и что он получает удовольствие, помогая ей. Всё так и было, конечно же. Только вот Эмма стала совсем уж нагло пользоваться его готовностью помочь. Если могла бы, она всё на него переложила бы, даже необходимость посещать занятия.
  -А может быть, я лучше почитаю тебе что-нибудь. Историю, к примеру? - выразил он своим вопросом несильное желание думать сейчас над примерами. Роберт был просто в восторге от своего известия, что от счастья уже не считал важным позаботиться о выполнении заданий по алгебре на завтра. Он недолюбливал Наталью Прокопьевну, считал её слишком строгой и несправедливой по отношению к нему, именно к нему!
  -М... - сделала Эмма задумчивый вид и сказала: - ну, хорошо, как скажешь.
   Они прошли к ней и заперлись. Эмма не любит, когда дверь открыта и к ней может войти кто угодно. Особенно она не любит гостей, если Роберт у неё. Ведь он либо читает ей, либо решает что-то у неё за письменным столом. Ей было бы стыдно, в особенности, если бы в один из таких моментов к ним зашла Магда...она всегда заботится о том, чтобы Эмма исправно делала свои уроки и регулярно следит за её отметками в школе. Магде далеко не всё равно, что с ней происходит... Только вот сама Эмма отказывается это замечать. Но знает одно наверняка - в школе она до сих пор только благодаря её давлению. И никакие другие угрозы не заставили бы Эмму взять в руки учебник. Несмотря на свою немалую неприязнь к Магде, Эмма желает показать, что учится. Эмма понимала, что если сейчас и она бросит школу и будет везти беспорядочный образ жизни, - сейчас, когда отец её опять запил, Магда тоже не выдержит. Либо бросит их навсегда, либо...Она и не представляла, что может случиться, знала лишь - что-то нехорошее. Магда, по её мнению, не походит на женщину, которая может запить. Значит, для неё останется лишь один вариант - развод. А Эмма, несмотря ни на что, сильно привязалась к Магде, к её порядку и чистоте, которую она заставляла соблюдать. Пусть чистота эта и порядок доставались Эмме очень нелегко, но без них и даже без самой Магды жизнь свою Эмма не представляла. А вот отца она даже не замечала, как будто его и нет вовсе. Петр Михайлович приходил домой лишь поспать; он никогда никого не приводил в дом, никогда нигде не дебоширил, и когда выпивал, то становился тихим и безучастным ко всему. А последние пять месяцев так было всегда - он беспробудно пил. Почти никогда не замечал Эмму, не видел, как она приходит и уходит и с кем это делает. Такое безучастие огорчало Эмму страшно, поэтому даже небольшую заинтересованность Магды её будущим, она высоко ценила - не хотела расстраивать ее. А вот что касается её личной жизни, казалось, это вообще даже чуточку не волнует Магду. И, вероятно, поэтому она больше стеснялась того, что Магда застанет Роберта читающим ей или выполняющим её работу, а не того, что она с ним одна взаперти.
   Следующий день для всех учащихся школы номер пять стал самым долгожданным, - и необычным, как выяснилось позже. И всё это благодаря одному лишь происшествию - увольнению Натальи Прокопьевны. Все находились в сильнейшем желании поскорее увидеть, кто же заменит её?
   В школе стояла атмосфера некой невидимой глазу суматохи. Всех волновал вопрос - кто же станет новым учителем алгебры и физики? И лишь немногих учителей волновал вопрос отсутствия компетентного, достойного человека везти эти предметы. Даже сам директор, казалось, был абсолютно не озабочен данным вопросом (так думали дальновидные учителя, которые были в курсе того, что вакансия не была открыта для новых работников и подозревали, что кто-то уже успел заменить Наталью Прокопьевну).
   "Вот так новости!", "ну и учитель!", - послышались восклицания с разных сторон. В это самое время Эмма и Роберт уже находились в школе, и им страшно не терпелось узнать, что же там произошло и каким учителем класс так восторгается?
   Дверь в кабинет класса был плотно закрыт и Роберт поначалу даже удивился, зачем же все стоят в коридоре, да ещё, собравшись группами, обсуждают какого-то учителя? Пока же для Роберта новый учитель являлся несколько призрачным.
   Роберт, как увидел собравшихся в коридоре одноклассников, тут же направился к двери ...ему просто натерпелось тоже увидеть его - нового учителя.
   Роберт предположил, что, возможно, дверь в класс заперта на замок, но потом понял - это не так. Ему об этом сообщил один приятель, увидев его решительность:
  -Эй, не ходи туда. Он... - голос его был тихий и настораживающий.
  -Зверюга! - крикнул кто-то из толпы в приступе смеха. Эти слова выражали явное недовольство новым учителем. И любопытство Роберта только усилилось. Он пусть и послушал их со вниманием, сделал по-своему.
   Роберт быстро вошёл и спустя четверть минуты оказался у своей второй парты - почти рядом с учителем.
  - Ты кто будешь? - спросил его новый учитель, вместо того, чтобы изначально поздороваться,...Роберт сильно привык к проявлению этой обязательной вежливости. Он только и ждал момента, пока приблизится к нему достаточно близко, чтобы сказать "здравствуйте" Но Роберт не успел это сделать и был поставлен несколько неловкое положение.
  -Роберт Яшков, ― ответил он по обыкновению, говоря сначала имя, а потом фамилию.
  - Селифан Фирсович - ваш новый учитель, - представился он, протягивая какой-то лист бумаги.
   Это был молодой человек лет тридцати, с тёмными, почти чёрными волосами; довольно высокий, телосложение - стройное, пропорциональное росту.
   Роберт тут же взял лист, который ему протянул новый учитель. И он не повременил посмотреть, что же в ней написано?
  - Так вот, Роберт, - начал было он говорить, но отвлёкся на том, что Роберт, возможно, не слушает его - читает тот лист бумаги, которую он сам дал ему - оставь это пока, - велел учитель, сделав весьма недовольное выражение лица.
   Роберт аккуратно отложил этот лист на край парты и посмотрел учителю прямо в глаза, отдав ему всё своё внимание.
  - Звонка на урок не было, будьте добры покинуть класс.
   Роберт был возмущён, услышав такое. Он счёл это наглой грубостью в первый же день своей работы гнать учеников из класса! И Роберт не мог промолчать:
  - Но мы учебники ещё не разложили.
  - Теперь вы их не будете раскладывать до звонка, - сказал Селифан, акцентируя внимание на предлоге до. А голос его казался громким и грубоватым, но это было только потому, что он хотел донести информацию и другим ученикам - класс стал наполняться.
   Эмма к этому времени тоже вошла, и находилась уже на расстоянии не более двух метров от Роберта. Она поспешила поздороваться, но учитель лишь сурово кивнул головой. Он находился в ожидании, когда же все уйдут из класса. Он только и ждал этого.
   Эмма секунды три смотрела на него. Молодость и красота его были просто удивительны для Эммы. Она привыкла видеть учителями лишь одних только женщин, да и то немолодых.
   Она уже боялась его. Эмма поняла, что теперь, похоже, всегда будет чувствовать некий страх к мужчинам. Особенно к тем, которые хоть сколько-нибудь злились при ней и - смотрят на нее. А Эмма явно чувствовала на себе пристальный взгляд этого нового молодого учителя. Потому она и опустила голову - тяжело было смотреть на него. Он показался ей суровым тираном, который "всё время будет её доставать" (но мысли такие свои Эмма постаралась отогнать, не хотела быть предвзятой).
   Эмма не могла покинуть класс, не поднимая головы. Она решительно ещё раз посмотрела на учителя и, успокоившись тем, что он уже не смотрит на неё вовсе, ушла.
  - Не нравится мне всё это, - выразил своё мнение Роберт сразу же, как они вышли. Он был что-то очень обеспокоен сложившимся обстоятельством, но почему, пока ещё не знал? Но этот молодой учитель явно не внушал ему доверия.
   Все вошли в класс только после звонка на урок, как и планировал Селифан. Недовольных пусть и было много, все вели себя невероятно тихо. В классе, если прислушаться, можно было услышать лишь дыхание некоторых учеников и шаги самого учителя. Селифану чрезвычайно нравилась такая, почти мёртвая тишина. Это как нельзя больше заставляло его чувствовать свою надобность в этой школе, ведь его - уважают. Это являлось единственным утешением для него. Ведь он - Селифан Фирсович застрял в маленьком городке в единственной не удивляющей размерами школе и теперь вынужден учить старшие классы. А мечтал то ведь он совсем о другом! Он думал о том, что мог бы и сам учиться как полагается, как эти дети учатся и не заботиться ни о финансах, ни о жилье...Но жизнь, по его мнению, оказалась не слишком то милосердной по отношению к нему. И теперь он здесь, в кругу подростков, и обязан их учить. А они-то вовсе этого не хотят. Даже чуточку не хотят! Он в этом был просто уверен. Каждый из них здесь только лишь потому, что кого-то заставляют, а кто-то просто напросто привык к школьной жизни и не может от неё оторваться, а кто-то желает лишь закончить начатое. В любом случае, Селифан думал так, и никак иначе. Отчасти и по себе судил. Ведь сам проучился одиннадцать классов лишь потому, что отец заставлял. Иначе бы после девяти классов ушёл, гнаться за своей мечтой! И причина этому тоже была, он неожиданно понял, что безумно влюбился в свою учительницу по английскому языку. Он просто с ума сходил по ней. Всё делал, что она ни задавала, но не затем, чтобы выучиться на хорошие отметки. Он просто для неё старался. Он прямо так и говорил ей, что хочет порадовать её. Так как она как-то раз сказала, что была бы рада, если бы он учился хорошо и не думал о любовных глупостях. С последним её выражением Селифан, конечно же, был категорически не согласен. И мириться с этим её желанием не стал. Но любовь его эта сотворила самое невозможное: из троечника, он за два года превратился в отличника. И всё ради неё, - всё, чтобы "порадовать её". Он, пока доучивал последние два года в школе, был полностью охвачен мыслями о своей учительнице. Он грезил о ней постоянно. Вплоть до того, пока не ушёл из школы и не понял, что он не нужен вовсе своей учительнице - "она просто так над ним издевалась" Он прямо так и сказал Кире Тарасовне. Сказал даже, что ненавидит её и что она ответит за всё - все его страдания и напрасные мечты о ней. А ведь он любил её - безумно любил. Он всё готов был сделать, куда угодно поехать, любых вершин достигнуть - всё для неё лишь одной. Она старше его была на тринадцать лет и, естественно, не могла себе позволить завести роман с подростком. Ей бы это не обошлось без неприятностей. "А его отец - просто зверь" - считала она. Он не пощадил бы её за эту ошибку...она и сама считала такие отношения ошибкой. Но больше всего боялась его отца. Когда Фирс Остапович узнал о привязанности сына к ней, он так взъелся на неё и всех против неё старался настроить. Впрочем, так всё и вышло. А ведь обиднее всего для неё было то, что её вина во всём этом практически отсутствовала. Она не поняла даже, отчего всё так вышло, и почему Селифан вбил себе в голову, что любит её? Она ведь была уверена, что повода никакого для этого не давала.
   Кира Тарасовна даже уволиться думала, после того, как отец Селифана начал "травить" её и всячески угрожать. Фирс Остапович сказал, что если она хоть сколько-нибудь даст понять Селифану, что у его " подросткового бездумья" есть шанс реализоваться, он все сделает, чтобы её посадили. А он был юристом, и Кира Тарасовна знала, что он в курсе всех юридических нюансов, позволяющих как обвинить человека в чём-либо, так и защитить.
   Кира Тарасовна и сама чувствовала свою вину перед Селифаном и его семьей, поэтому и собиралась уйти из школы. Но Фирс Остапович и тут вмешался, уверив, что его "напоминание" о возможности посадить её за совращение его сына не повод ей увольняться.
   Фирс Остапович - мудрый человек. После того, как он первый раз побывал у Киры Тарасовны, многое обдумал. Он признался себе, что вспылил, что не стоило так резко обходиться с Кирой Тарасовной, не стоило пугать и грубить ей. Он понимал, что если Кира внезапно исчезнет из жизни его сына, Селифан совсем забросит учёбу, и в лучшем случае помчится её искать, в худшем - будет изливать горе в чём придется. Опасаясь этого, Фирс Остапович попросил Киру проявить мудрость и сообразительность. После долгих раздумий, он даже извинился перед ней. Затем ненавязчиво предложил резко не отказывать Селифану в любви. Мол, пусть юноша погрезит чуть-чуть. Фирс Остапович был уверен, что хуже ему от этого не станет. Он предложил Кире договориться в этом вопросе полюбовно. Он сказал, что не будет портить её жизнь и даже простит ей влюбленность Селифана, но только, если она будет с ним в небольшом условном договоре.
   Фирс Остапович объяснил, в чём заключается этот договор. Она должна будет дать Селифану сильный импульс для учёбы. Он сказал ей искренне всё, что было в действительности: он сильно взволнован отметками сына и очень хотел бы, чтобы он больше внимания уделял учёбе. Услышав такое, Кира Тарасовна на мгновение подумала, что он хочет, чтобы она сделала из его сына отличника без всякой заслуги на то. Она бы никогда не пошла на это. Так думала Кира поначалу. Но потом поняла, что сделать это оказалось бы для неё куда проще, чем то, что Фирс Остапович предложил.
   Он оказался подлым манипулятором. Он хотел заставить усердно учиться сына, оперируя его чувствами по отношению к ней. Кира выставила его вон из своего дома, когда он пришёл с таким предложением. Она бы ещё поняла, если он хотел бы обеспечить Селифану некоторое покровительство от учителей - особое отношение, помощь на экзаменах, но не такое!.. В её понимании, это являлось самой настоящей дикостью, бесчеловечным поступком. Пусть она и не любила Селифана, как мужчину, - симпатизировала ему, как к человеку. Она не хотела играть на его чувствах. Ничего хуже она себе не представляла.
   Но Фирс Остапович оказался умным и подлым человеком. Он решил, во что бы то ни стало, заставить Киру Тарасовну сделать то, что он просит. Фирс Остапович откуда-то достал доказательства её недопустимого поведения с Селифаном. Это были фотографии, где они целуются. И это не просто дружеский поцелуй... Затем в них имелся ещё один фрагмент, который полностью доказал бы в суде её распутство (вернее, она была уверена, что доказал бы...) Это фрагмент, где одна её рука на талии Селифана, а другая срыта за ней и пропадает в тени где то ниже его живота.
  "Подлинные" - сказал он ей тогда, а объяснения даже слушать не стал. Но уверил, что верит ей: ничего плохого она не совершала...в фотографии запечатлён момент, когда Селифан сам положил её руку к себе на талию, чтобы доказать свою любовь и горячность...ну и видна её реакция. Он ещё ехидствовал, что там она весьма в необычной форме.
   Кира даже не попыталась усомниться в подлинности снимков. Но ей бы это и не удалось. Вместе со снимками Фирс Остапович показал ей результаты экспертной комиссии, они доказывали их подлинность.
   Он также заверил Киру, что этих снимков может хватить, чтобы обвинить ее. Впрочем, он не был уверен. Но ему ведь не в тюрьму посадить её требовалось. Он хотел лишь напугать её, чтобы она согласилась помочь разрешить его проблемы с сыном. Уж очень желал он сделать из сына гения наук!
   Кире пришлось пойти на все условия Фирса Остаповича. А потом, перед уходом, он сказал ей не держать зла на него: ему приходится быть плохим, потому что по-хорошему ему не хотят помочь. Сказал, что сожалеет такому одностороннему соглашению. Но Кире эти слова его не принесли утешенья. Она поддалась шантажу, а то, что он за это извинение просил, ситуацию не меняло.
   Но Кира не давала Селифану никаких обещаний. Она даже никогда не говорила, что он будет нравиться ей больше, если станет учиться хорошо. Она лишь намекнула, что если бы это было так, она была бы счастлива, что ученики её всё-таки способные дети. И она не отрицала, что симпатизирует ему, как к человеку, и даже как-то сказала, что любит его больше, чем всех остальных учеников в их классе...но опять же делала она это с чрезвычайной осторожностью, стараясь не заложить в парне надежды на ответную любовь. Не получилось. Он любил и ждал её. Жил в грёзах своих в течение двух последних лет в школе. Селифан был так околдован ею, что ни о чём толком и думать не мог. Пусть он и делал необычайные успехи в школе - всё в мечтах... он как зомби был, не чувствовал нагрузки на мозг, плохо осознавал реальность. Грёзы его - уносили далеко-далеко, и в них уже он чувствовал себя хорошо и счастливо.
   Селифан начал рано вставать - раньше обычного. Он считал, что с уроками не успевает. А он всю программу на день хотел выполнить. Кстати говоря, это дневная программа составлялась им самим поверх школьных заданий. Он просто брал чистый лист бумаги и выписывал в неё те упражнения, выполнение которых считал необходимым. Как правило, он неудачно распределял их количество: слишком большое для одного дня. Не умея рассчитывать количество упражнений соразмерно своим силам и способностям, он слишком переутомлялся. Селифан рвался выполнять всё, что надумал...к счастью это долго не продолжалось. Он понял, что обладает более значительными способностями, чем всем кажется. Ему показалось, что незначительными усилиями он поднял свои оценки с троек на четвёрки (он старался одинаково успевать учить все предметы в школе и не получать за одни пятёрки, а за другие тройки) Селифан стал замечать за собой некую озабоченность своими отметками в школе, причем постоянную. Он просто не мог ни на минуту расслабиться. Утром учился, ночью - мечтал. Это был сложный период в его жизни, но позже многое наладилось.
   Он стал чувствовать жизнь - понимать её смысл. У него появилась цель, и он жил ею, радуясь ежесекундно. Только не знал он тогда, что цель его это призрачна. Киры нет, и не было никогда в его жизни. Он живёт не реальностью, а своими желаниями, своими мечтами...
   Сейчас Селифан смотрит на свой класс, заполненный детьми - по возрасту такими же, каким он был тогда, когда безумно влюбился...и атмосфера - запах школы, пусть даже и несколько другой, чем был у них, не могли не напомнить ему о неудачной любви. Неприятно ему было вспоминать о ней. Особенно тяжело было вспоминать то, что рассказала ему Кира перед его уходом из школы.
   Она сообщила о шантаже со стороны его отца, о фотографиях и о том, что её вынудили не уходить из школы и подпитывать в нём желание учиться...А в чём заключался смысл этой "подпитки" он догадался сам. Обидно ему было, стыдно за отца стало и - за себя. Но это произошло уже позже, гораздо позже его последней ссоры с Кирой. Прежде чем Кира рассказала ему всю правду, Селифан уже успел наговорить ей кучу всяких оскорблений, обвинил, чуть ли не во всех смертных грехах, сказал, что ненавидит её и даже, - что отмстит. Тогда он так и не поверил Кире, а отца по-прежнему продолжил любить и уважать.
   Более всего Селифану сейчас было неприятно вспоминать о том, что он не поверил Кире, когда она про шантаж рассказала. А он подтвердился. Отец его не стал отрицать, что тогда был готов прибегнуть к чему угодно, лишь бы заставить его учиться. Но Фирс Остапович не собирался признаваться в том, что шантажируя Киру, он заставлял её манипулировать им и принуждать учиться. Ему пришлось это сделать, так как Селифан случайно обнаружил средства шантажа - фотографии, которые его отец, зачем-то продолжал хранить у себя. Это произошло уже спустя три года, как он закончил школу. Селифан с тех пор и отца возненавидел. Он бросил институт, в котором учился...
   А поступил туда Селифан изначально только по прихоти отца. Фирс Остапович мечтал сделать из него учёного - "физика-экспериментатора" Селифан смеялся, когда слушал несколько детские мечты отца. Он физикой то не увлекался вовсе, а все опыты - любые эксперименты - считал чушью больше некуда. И если он хоть как-то мог примериться с опытами, которые ставили в школе, то со своими личными - никак! Он мыслил здраво и понимал, что карьера учёного и исследователя - не для него. Это всё пустая трата времени и денег...но отец его сказал, что если и станет на что-либо тратиться от всей души, так это на его образование в этой области.
   Но Селифан отказался поступать в технический... он ненавидел и физику, и химию и опыты - всё из этой области. Он тогда уже почти навсегда перессорился с отцом: тот отказался оплачивать ему юридический университет, в которую Селифана уже приняли со сдачей сложнейших для него экзаменов.
   У Селифана не осталось выбора. Либо он поступит в технический институт, который выбрал его отец, либо, не рассчитывая ни на малейшую его помощь, пойдет работать и будет учиться на заочном отделении. Перспектива такая его не больно-то радовала. Он мечтал стать адвокатом, как и его отец. И не понимал, почему же Фирс Остапович против этому? Он был уверен, что родители просто мечтают, чтобы дети пошли по их стопам, особенно если они сами успешные и много зарабатывают. А ведь Фирс Остапович был как раз именно таким. Его карьера развивалась стремительно и как нельзя лучше, а что касается материальной стороны - Селифан уж молчал. Его отцу каждый мог позавидовать. Вот поэтому Селифан и решил, что непременно должен окончить юридический...
   Конфликтную ситуацию между отцом и сыном помогла разрешить одна пожилая дама - их соседка Лапутина Яна Савельевна. Она предложила Селифану не торопить события и всё хорошенько обдумать. По её мнению, ему лучше поступить учиться туда, куда велит отец, ну а потом можно и перевестись куда-нибудь в другое место...словом, она указала ему на самую удачную альтернативу - поступить в технический институт и потихоньку искать работу.
   "А когда с финансами всё наладится, можно будет и бросить чёртов технический..." - подумал он, и поступил по своему хитрому замыслу. Впрочем, не таким-то уж хитрым он оказался. Годы шли, а он никак не расставался со своим техническим институтом.
   ...Лишь когда он узнал, что Фирс Остапович и в школе шантажом заставлял его учится (пусть даже и через посредника) он возненавидел отца навсегда. Он ушёл из дома и окончательно решил, что никогда уже больше не вернётся и не попросит его ни о чём. Селифан на следующий же день, после того, как они поссорились, не пошёл на занятия. И, недолго думая, он сообщил в институт, что уезжает из города. Он, конечно же, всех там шокировал этой новостью. Селифан хорошо учился и подавал большие надежды, учителя его любили и как человека, и как способного студента.
   Селифан целый год маялся по свету, работая где попало, живя где попало. Об учёбе он и думать забыл. И лишь спустя год его скитаний, один счастливый случай определил его судьбу.
   Селифан совершенно неожиданно встретил в совершенно незнакомом городе свою давнюю знакомую - Лапутину Яну Савельевну! И она опять подошла к нему со своими всемудрыми советами. Сказала, что в этом городе имеет небольшой домик (он оказался двухэтажным и значительных размеров!) и что может позволить ему погостить у неё некоторое время, если он вдруг опять надумает учиться. Кстати, и про учебу она немало говорила. Селифану всё чудилось, что его опять склоняют пойти на технический и доучиться...
   Скверно! Скверно всё оказалось! Не зря Селифана мучили подозрения, что его склоняют к чему то. Оказалось, что этот "счастливый случай" и не случай во все. Это спланированная встреча с планированным человеком. И это его отец постарался. Селифан поначалу даже слушать не захотел её. Он быстро догадался, что к чему и почему она заговорила о техническом институте.
   Но Яна Савельевна не просто мудрая женщина, - у неё дар уговаривать. После десяти минут общения с ней, он стал как шелковый. Опять решил, что продолжит учёбу в техническом - самый лучший для него вариант. Селифан даже сам не понял, как он дал согласие на то, о чём ему даже думать было ужасно неприятно. Она будто гипнотизировала его. Селифан не чувствовал никогда никакого давления с её стороны, речь её всегда казалась умеренно спокойной и дружеской. Она даже и не уговаривала его. Он сам как-то неожиданно соглашался на то, о чём она лишь упоминала.
   Яна Савельевна заверила, что ему куда унизительнее было бы просить отца продолжить оплату его обучения ( она сказала так, несмотря на то, что знала: он не собирается этого делать - такое неприемлемо для его гордости) ...и без помощи он пропадет совсем, итак, как нищий выглядит, "весь исстрадался" ...и жить ему уже, видно, не на что...Об этом обо всём она тоже не забыла коротко упомянуть. Затем она сообщила новость поприятнее: это не Фирс Остапович попросил отыскать его, - она сама случайно с ним встретилась...но это мало смягчало обстоятельство. Она призналась, что узнала о месте его нынешнего пребывания и сама же по собственной инициативе решила сообщить об этом его отцу.
   Яна Савельевна так же сообщила, что якобы долго уговаривала Фирса Остаповича, чтобы он вновь возобновил оплату за его обучение, если, конечно, Селифан сам не откажется "закончить начатое".
   Она ещё много всяких убедительных аргументом привела, чтобы он согласился вернуться в институт. Но уже не в тот, в котором он обучался ранее, а в другой, в этом городке...
   Когда Селифан спросил: "погостить - это снять у неё жильё?" - Яна Савельевна сказала, что так было бы лучше. Так как она человек небогатый и на хлеб свой зарабатывает именно делясь ночлегом. И потом, она добавила, что отец его много зарабатывает и может спокойно поделиться деньгами и с ней. Тем более, что это нужно для его родного сына. Яна Савельевна сказала, что ему не следует заботиться о деньгах и оплате жилья. Она уверила, что уговорила Фирса Остаповича взять заботы об этом на себя. И, если Селифан вернётся в институт, все проблемы разрешаться. Впрочем, она сказала, что он может пожить у неё один месяц без арендной платы. Это как бы подарок ему - время подумать и решить окончательно: вернуться в институт или нет?
   Но, не поговорив с ней и десяти минут, Селифан понял: "месяц" - это подарок отца. Он оплатил ей один месяц его проживания, и, действительно, чтобы Селифан подумал над его предложением продолжить учёбу. Но это были не зря потраченные деньги. Селифан не собирался из гордости отказываться от жилья, причём не бесплатного, а оплаченного его родным отцом. Тем более было о чём подумать. Отец его, как выяснил Селифан в продолжении разговора, предлагал на сей раз более приемлемые для него условия. По словам Яны Савельевны, Фирс Остапович согласен оплатить ему не только технический институт, но и юридический, но только при условии, что он закончит первое...Селифан поначалу не поверил этому, даже решился позвонить отцу - первый раз, спустя год бесконтактного проживания.
   Слова Яны Савельевны подтвердились. Его отец действительно обещал оплатить ему юридический университет, но только в заочной форме и, если Селифан после получения диплома о первом образовании, станет работать по профессии.
   Яна Савельевна так же напомнила ему, что столь щедрое предложение Фирса Остаповича - это её заслуга. Так как именно она подолгу уговаривала его поступить так. Она лишь ненавязчивым намёком пыталась натолкнуть Селифана на мысль, что теперь, после всего, что она для него сделала, он просто обязан послушаться отца, вернуться в институт и снимать у неё жильё в последующие месяцы. Она, конечно же, больший акцент делала на том, чтобы он снимал жильё у неё...дом её комфортабельный - всё имеется: и комната отдельная под ключ, и кухня рядышком совсем, и туалет, и ванная даже - и всё это внутри помещения, "совсем эксклюзив! как квартирах городских"
   "И плата разумная" - заверила она. И добавила, что отец его обещает оплатить не только институт, но и остальные расходы, в том числе связанные с жильём и пропитанием... Яна Савельевна и о пропитании промолвила пару словечек - предложила готовить ему каждый день завтрак, обед и ужин за некоторую дополнительную плату.
   Селифана вконец совсем утомили разговоры с ней. Она убеждала и убеждала его в необходимости снимать жилье у неё, доказывала и доказывала превосходство её дома, над соседскими...Она беспрестанно, казалось, говорила только об одном - его жилье, а вернее о его отсутствии. Хотя она должна была догадаться, что Селифан вряд ли живёт на улице. Он ведь в этом городе уже почти месяц пребывает, хоть и не работает...Селифан и подумать не мог, что их бывшая, как он понял, соседка столь жадна, когда речь заходит о деньгах. Она только поначалу говорила с ним так, словно её сильно заботит его образование. А потом, когда поняла, что Селифан положительно настроен на предложение отца, тут же забыла о своей почти материнской заботе. Впрочем, никакой заботы никогда и не было. Яна Савельевна просто умела быть хорошей, понимающей, благородной, но только когда это было неотъемлемым условием её вознаграждения. И в последующем она настоятельно требовала этого самого вознаграждения, обещанного ситуацией и людьми её окружения. А оно, конечно же, материальное.
   Селифан понял, что Яна Савельевна никогда не потратила бы время на разговоры с ним, если бы это не могло принести ей выгоду. Но его это к тому времени мало волновало. Раньше она представлялась ему другой...но тогда он был ещё слишком мал, чтобы хоть сколько-нибудь разбираться в людях. И лишь постранствовав по России в одиночестве, он лучше научился видеть корысть в людях. Потому-то она теперь и казалась ему таким неприятным - пустым человеком, которого ничто не заботит, кроме материальной наживы.
   Селифан долго думать не стал, учиться ему или нет? Он уже устал маяться по жизни, хотел какой-то определенности - больше желал знать о своём завтрашнем дне. Селифан и сам счёл разумным продолжить обучение в технологическом институте, а не начинать всё заново...
   "Его юридический университет подождет, - решил он, - надо диплом главное поскорее получить" И ему уже неважно было, о каком образовании он будет - главное, чтоб был! И ясно, что это будет не диплом юриста.
   Селифан вдруг очень захотел нормальную, лёгкую работу - лёгкую жизнь. Он ведь был и почтальоном, и грузчиком в одном маленьком магазинчике, и в строительной фирме работал - выкладывал плитки на дороге частным лицам. Учителем физкультуры устроиться не получилось... Всё это так надоело Селифану - одна работа, казалась тяжелее другой. Он места себе уже не находил. И так и сяк пробовал жить - и никак! Ни что его не устраивало! Кстати говоря, последняя его работа была как раз связана со школой...он, как уже говорилось, хотел учителем физкультуры устроиться в одном небольшом городке, но туда его не взяли - предложили должность охранника. Селифан с большей радостью согласился, но уже спустя полмесяца ему и эта работа наскучила. Он чувствовал свою бездеятельность - так чувствовал, что жить с этим не мог. Он ведь там либо читал целыми днями какую-нибудь новеллу, либо спал, если ночная смена доставалась. Такой уж был работник! И при всём своём безделье на работе, Селифан был недоволен - хотел чего-то ещё. Но он уже и сам не знал, чего именно хочет?
   Может быть, ему стало недоставать стабильности в жизни?
   Ну вот Селифан и окончил свой технический институт, тот, в который поступать так не хотел...И теперь он стоял посреди школьной доски и размышлял о своём грустном прошлом и смутном будущем. Теперь уже его называли не просто Селифан, а Селифан Фирсович, что придавало ему значительную долю величия. Он даже чувствовал, что вправе гордиться собой. Жаль ему было только, что годы шли, а мечта о великом будущем так и не реализовалась...планы его рушились, как правило, ровно тогда, когда вот-вот должны были осуществиться.
   Не успел Селифан университет закончить - погиб его отец. Совершеннейшая нелепейшая случайность в жизни отца, казалось, перечеркнуло всю его будущую карьеру юриста...Это случилось с Фирсом Остаповичем незадолго до окончания Селифаном института. Автокатастрофа на главной дороге прибрежного поселка, в трёхсот километрах от их квартиры, определило судьбу немногих людей: лишь его и самого Селифана. Водитель-виновник скрылся с места происшествия сразу же, а вот свидетели то и вовсе не заметили выехавшего с поворота по встречной полосе джипа на высокой скорости...впрочем, свидетелей было немного, а ловкач не просто сам не пострадал, так ещё и машину свою нисколько не повредил. А вот Фирс Остапович съехал прямо на обочину, где его поджидал Жигули с крупногабаритным, неприкрепленным к багажнику грузу. Стоило ему врезаться в него на высокой скорости, как вся груда "бревенчатого груза" повалилась на него, не оставив ни единого шанса выжить...
   Селифан было уже отчаялся... Отца ему, конечно же, было жалко, но он, почему-то, больше заботился о своей карьере. Он сам не понимал, зачем так происходит, "почему он такая сволочь"? Впрочем, такое резкое самобичевание не особенно-то облагораживало его. Пусть они с отцом, вроде бы, и помирились, но Селифан простить его всё же не мог до конца. Но не Киру он не мог простить ему, а технический институт. С Кирой то он разобрался - душа его полностью очистилась от этой бесполезной, ненужной любви; и он даже признал, что, пожалуй, его отец был прав, заставляя его учиться, пусть даже шантажируя Киру, обманывая его самого. На эти все факты сейчас уже Селифан смотрел, как на мелочи не достойные ни капли его внимания. Он понял, что, несмотря на все трудности - учёба важнее. И в расставании с Кирой было что-то полезное - он ушёл "умным", а до встречи с ней был "глупым". Но это уже не Селифан так говорил, а его отец. Он как раз таки, наоборот, считал себя всегда невероятно умным и способным мальчиком. И справедливо, в общем-то. Селифан никогда не являлся глупым, он просто, как правило, не хотел учиться. Вот он и выглядел большую часть времени, пока учился в школе, либо не знающим почти ничего, плохо понимающим учителей, либо - неисправимым лентяем. Кстати говоря, именно последнее мнение о нём стало всё больше закрепляться в сознании людей, когда он ещё только пошёл в восьмой класс. Вот Фирс Остапович и беспокоился за его будущее, вот и шёл на самые отчаянные поступки. Впрочем, как бы там не было, Селифан довольно-таки быстро простил ему шантаж Киры. Но он злился на Фирса Остаповича именно за то, что тот заставил его поступить в технический институт, а не в юридический. Потому Селифан и ушёл из дома, потому и "бродяжничал целый год" (иначе свое путешествие Селифан назвать не мог: он столько всего натерпелся, и казалось ему, никто не поймет, что это значит нужда, даже если он расскажет...)
   А вот Киру Селифан до сих пор ненавидел. Он не смог ей простить обмана, а то, что её шантажировал его собственный отец, почему-то, не отражалось на его отношении к ней...нет, он, конечно, понимал её сложное положение, и даже чуть-чуть более "мягкосердечно" стал относиться к ней, но простить - не мог! Он и сам не понимал своих чувств до конца. Селифан лишь видел, что правильно, а что нет, но отношение своё к тем или иным поступкам людей изменить не мог. Вот и получалась такая неприятная картина ситуации. Он простил подлость отца по отношению к Кире, но не простил по отношению к самому себе (он именно подлостью считал отправить его учиться в технический институт без особого основания на то, против его воли, просто так, из глупых, бредовых мечтаний...)
   Но эгоистом себя Селифан не считал... И в то же время говорил себе, что вправе ненавидеть Киру и злиться на отца, но заботиться впредь будет только о себе, ведь у него никого уже не осталось в жизни, кроме самого себя. И пусть он и осуждал и ненависть свою по отношению к Кире, и отсутствие сильной сыновней любви к погибшему недавно отцу, он понимал - ему с этим ещё жить и жить. И не очень-то важно будет ли он день оплакивать смерть отца или месяц, или год целый, или, может быть, даже всю жизнь. Тогда, вероятно, какие-нибудь дальновидные люди увидят его горе и подумают, что он сильно любил отца - как нельзя сильно любил. Кто- то затем решит, что он, должно быть, человек с невероятной душевной добротой. А вот принесет ли такое мнение о нём сколько-нибудь пользы ему самому? Надо ли быть "красивым" и несчастным человеком? Он решил, что не надо.
   Теперь уже он хотел пожить лично для себя и в полной гармонии с душой... "Никакой любви!" - решил Селифан, (и давным-давно уже так решил, когда с Кирой у него не сложилось). Он уже не хотел никаких романов, никаких привязанностей. Он сказал себе, что впредь если и будет кого-нибудь любить, то не душой - только телом.
   Селифан теперь уже полностью свыкся с мыслью, что отца его больше нет. Ему некому помогать по жизни, некому платить за обучение, кроме него самого. А Фирс Остапович выполнил бы уговор - Селифан знал это наверняка. Отец его - человек слова. И, может быть, он только и за это любил его...любил, как мог. Селифан, несмотря на все подлости, которые совершил его отец, по-своему любил, уважал его - гордился им. И именно последнее из всех названных чувств больше всего закрепилось за ним. И не зря Селифан с детства ещё решил стать таким же, как его отец "умным и хитрым юристом" Он обожал простодушную лукавость отца, которая всегда внушала всем доверие и которую сам Селифан никогда не умел разоблачить.
  Фирс Остапович никогда не желал сделать из сына такого же беспринципного человека, каким был сам. Он просто боялся этого. И настал момент, когда он предпочел ненависть сына, взамен его порядочности...он искренне полагал, что, не позволив Селифану окончить юридический университет, он сделает его лучше - лучше, чем он сам есть. Но добился ли он своего?
   Селифан так и не понял мотивы поведения своего отца. Он ведь знал: у него талант - ум юриста! Об этом говорил сам Фирс Остапович, когда он был ещё ребёнком...Вот Селифан и замечтался - увяз в своих желаниях навсегда. Он решил, что непременно окончит юридический университет, чего бы это ему не стоило. Только теперь уже он не так часто задумывался и мечтал о своей взлётной карьере юриста; а она ведь вполне могла быть у него, он знал это. И юношеский восторг при мысли о карьере адвоката так же постепенно покидал его, а ему ведь только-только двадцать пять исполняется...
  
  
  
   Глава 4. Первый урок
  
   Пока Селифан стоял, глядя на класс несколько задумчивым, ностальгическим взглядом, некоторые ученики разложили все необходимые учебники на стол и стали ожидать урока. По глазам многих из них можно было понять, что они находятся в нетерпении услышать что-нибудь от нового и загадочного учителя. Особенно внимание учащихся привлекал небольшой клочок бумажки, лежащий на краю парты Роберта. Всех интересовал вопрос, что же в ней написано? А тот факт, что это известно Роберту и ещё одному ученику, сидящему рядом с ним, Акилову Николаю, вызывал по отношению к ним всеобщую зависть.
  - Добрый день учащиеся, меня зовут Неорский Селифан Фирсович, - начел он, наконец, говорить, удовлетворяя всеобщее желание его немногочисленной публики, состоящей из двадцати шести учеников, - отныне я буду везти у вас физику и, как выяснилось, ещё и алгебру. Ну а сейчас у нас пока алгебра, как я понимаю?
   Один из учеников тут же утвердительно кивнул, но произнести слово "верно" или просто "да" не решился. Уж очень важным, правильным и мелочно-исполнительным человеком представлялся сейчас Селифан. Казалось, он не потерпит ни единого жеста своеволия.
   Но дело то было в другом. Селифан был просто страшно недоволен тем, что ему поручили везти уроки алгебры, а не физики. Он терпеть не может, когда планы рушатся.., ведь в его жизни всегда так. Селифану даже было все равно везти алгебру или физику или же и то и другое периодически. Он просто принципиально не хотел менять планы! Обещали же ему, что он будет учителем физики, а поручили - алгебру! Он был просто возмущен данным обстоятельством.
  - Я так же являюсь вам классным руководителем. Так что с любыми вопросами, какие бы у вас не возникали, вам необходимо будет обращаться ко мне, - произнёс Селифан свою весьма длинную объяснительную речь (так ему показалось!) и тут же увидел, как в левом конце класса, ученики последних парт о чём-то зашушукались. И он это увидел! Селифан просто терпеть не мог этого! Причина такой сильной неприязни к подобным разговорам учащихся, пожалуй, заложена в его прошлом. Когда он признался в любви своей учительнице английского языка и это увидел "один едкий человек", сфотографировавший их тогда, ему всё время стало чудиться, что все в школе только о нём и шушукаются. Впрочем, как правило, так оно и было. И Селифан всех их ненавидел!.. А ведь и Кира его тогда не раз упрекала, что её из-за него так настоятельно и смело обсуждают.
   Селифан вспомнил это время и то, что тогда он "каждому хотел морду набить". И сейчас он не представлял, как будет терпеть это дальше... А ведь молчать учеников не заставишь, он это знал наверняка - по себе знал! Он тоже был "болтун" в школе до девятого класса, это потом замолчал, когда в Киру влюбился...
   Всё же здесь Селифан не намерен был терпеть произвол своих же учеников! И он, недолго задумываясь, обратился к "группе друзей" настолько строго, насколько мог:
  - Так, учащиеся последних парт! Прошу обратить на меня внимание, - и это было то, что первое пришло ему на ум. Он-то ведь и имён их ещё не знал, потому и затруднялся в обращении, но молчать - не мог! Он непременно хотел заставить их себя уважать; он-то знал, как поведёшь себя на первом уроке, таким тебя и запомнят. Если же оставишь впечатление слабохарактерного, добродушного человека, к тебе и обращение будет соответствующее. Но это не будет безграничное почтение и всеобщее послушание. Это скорее будет любовь или жалость к тебе, проявляющаяся самым чудовищным образом: твои слова никогда не будут воспринимать всерьёз и тебя всё время будут пытаться извести - нервы будут трепать и трепать, издеваться как могут, и не весть зачем?!
   Ведь им-то, ученикам, всё равно кому-то надо подчиняться, так почему же не "слабым и добрым" учителям? А Селифан то знал, почему дети столь суровы к "слабым", он считал, что они просто стараются их сделать сильными, словно можно так просто перевоспитать взрослого человека. Но если это всё-таки сделать им удаётся, они тогда уже только начинают по-настоящему любить и уважать "слабого"...Селифан не желал проходить через столь сильные испытания. Он был уверен, что прекрасно разбирается в человеческой психологии, особенно в психологии подростков. Он ведь сам ещё не так давно был школьником и студентом, и видел и знал, что даже если и язвят над "слабыми учителями", их всё равно любят - все любят, иногда только, очень редко, бывает, что все-таки нет. Ну, а "сильных" чаще всего бояться или даже ненавидят...впрочем, последнее тоже, конечно, случается редко, Селифан и в этом был уверен... Он просто старался учитывать все и положительные и отрицательные моменты в том, чтобы быть в глазах учеников сильным или слабым человеком. И соответственно выбрать хотел: быть ему добрым и слабовольным учителем или же суровым и справедливым? (словно может он быть и таким и другим одновременно)
   Селифан бы выбрал второе, но ему не очень-то хотелось становиться тираном для своих учеников. Он чувствовал в себе некий энергетический потенциал - силу, которая заставляет его думать, что он может перессориться со всеми учениками к школе, подавлять их всех...Но Селифан всё же был уверен, что его всё равно не возненавидят, ведь для этого должно случиться что-то очень серьезное. Он должен сделать что-нибудь очень и очень плохое. Но что же это он может сделать плохого своим ученикам?!
   Селифан не находил разумного ответа на этот вопрос и поэтому просто отбрасывал вероятность особо неприязненных отношений с кем-либо из своих учеников...зачем-то он боялся этого, очень часто задумывался над собой...
   Одно успокаивало Селифана: его никогда не возненавидят за несправедливую двойку, потому что в этом отношении он - человек чести!
   После того, как Селифан обратился к ученикам последних парт, а они почти не отреагировали на него, он понял: нелегко ему придется! ...и будут его недолюбливать.
  - Если у вас имеются вопросы, я просил бы задать их мне - заговорил Селифан опять своим вежливым голосом, который казался невероятно фальшивым и даже несколько язвительным, - и желательно до того, как я начну урок.
   Все молчали, но Селифану показалось, что он услышал откуда-то с середины класса такие слова недовольства: "как будто он ещё не начал..." Селифан знал, что это ответ на последние его слова. Впрочем, голос был столь тихим, что придраться, казалось, просто невозможно! Но Селифан чувствовал, что обстановка накаляется и между ним и его учениками создается некое напряженное электрическое поле. И это совсем ему не нравилось.
  -Вот Вы, на последней парте, встаньте, пожалуйста, - обратился он к одному мальчику в синей блузке, выражение лица которого не объясняло ничего: ни усталость, ни недовольство, ни наглость - совсем ничего! Он показался Селифану каким-то не таким, или даже совсем - никаким, вот он и обратился к нему первым.
   Ученик этот был светловолосый, и имел несколько болезненное выражение лица. И, поняв, что к нему обращаются, он незамедлительно начал вставать. И это надо было видеть!.. Селифан в жизни не встречал столь медлительную личность. А удивительным-то ему показалось то, что он мгновенно услышал его - сразу же вставать начал!.. Словом, Селифана удивила необычайная скорость его мысли в сочетании с неописуемой медлительностью. Но человек не может быть одновременно быстрым и медлительным. То есть, если человек реагирует на что-то быстро, то он и дела свои должен выполнять соответственно. Селифан понимал, что так должно быть, вот он и удивился феномену! Впрочем, и феномена-то вовсе не было никакого, просто Селифан и сам не был "торопышкой ".
  -Навилов Евфимий - сказал он, как только встал, словно от него только этот ответ и требовали. Но он-то знал, что учителю не понравились разговоры рядом с ним сидящих одноклассников. И он уже готов был к тому, что это припишут ему в вину...
  -Сабулов Сергей - вдруг встал и представился рядом сидящий товарищ, один из тех, кто "шушукался". - А можно спросить?
   Селифан был доволен тем, что они вдруг оба встали и представились. Пусть это несколько и нарушало порядок, но зато ему не пришлось их просить об этом. И Селифан с радостью кивнул головой.
  -Это правда, что теперь и физику у нас Вы будете везти? - спросил Сергей, но потом неуверенно подправил своё предложение. - Ну, то есть я хотел спросить, а как же Капитолина Дмитриевна?.. Она ведь у нас пока...
   Селифан помолчал чуточку, осознавая, что ученики его интересуются вполне допустимыми вопросами. Может быть, он зря на них сердился?
  - Насколько я знаю, ваша прежняя учительница была уволена, и теперь я вместо нее.
   О, как эти слова успокоили Роберта!.. В его душе цветы расцвели на мгновенье - и он переполнился невиданным восторгом. Он ведь так давно мечтал, чтобы Наталью Прокопьевну уволили. И он даже злорадно подумал, что не был бы так доволен её отсутствию, если бы она уволилась сама.
   Но Селифан не знал ничего сам, а просто так сказал... Ну, такое уж предложение возникло в его голове первым!
  -Нет, вовсе, она не уволилась, - возразил Сергей, - Уволилась Наталья Прокопьевна, учительница алгебры, а Капитолина Дмитриевна - наша учительница физики - тут он сделал паузу в речи и, словно осознав ошибку в своих словах, добавил: - ...была.
   Селифан как услышал эти слова, как и подумал: "неужели мне просто так, из формальности достались мои два урока физики в неделю?" Конечно же, Селифан сейчас был вправе так думать. Ведь уволилась-то учительница алгебры, а не физики, а он ведь пришёл сюда наниматься именно учителем физики..." Несправедливо это всё...." Впрочем он уже начал успокаиваться, и никакая новая информация по этому поводу его не спешила удивлять...
  "Может быть, преподавать алгебру даже лучше, чем физику" - подумал Селифан, как бы расспрашивая себя о своих же предпочтениях.
  - Но в любом случае, физику у вас теперь веду тоже я. И, если вы не против, мне бы хотелось для начала со всеми вами познакомиться. По-отдельности, - добавил он последние слова несколько неуверенно и в форме уточнения; Селифану показалось, что его желание не поймут, но он всё же продолжил, отвлекаясь на другом: - Сергей и Николай, вы можете сесть. Сядьте, пожалуйста.
   Эти двоя так и стояли, пока Селифан сам не велел им сесть двумя усиливающими друг друга предложениями. Они, казалось, ожидали ещё что-то услышать от их нового учителя о Капитолине Дмитриевне и Наталье Прокопьевне.
  -Так как у нас с вами сегодня подряд два урока алгебры, мне хотелось бы один из них провезти как ознакомительный...после того, как я всех вас буду знать поимённо, я расскажу вам немного о нашей предстоящей программе и особенностях её изучения.
   Выслушав в полной тишине речь Селифана, все молча кивнули. Какие-то повертели головами, чтобы увидеть реакцию своих товарищей на пространное обещание учителя "объяснить особенности изучения алгебры". Все до единого содержали в себе мнение: "а чего там объяснять? пройти учебник до конца - и всё!"
   Все были заинтригованы - все жадно слушали учителя. И, несомненно, он представлялся им необычайным человеком! Но вот каким он будет учителем, добрым или строгим, об этом все ученики пока только догадывались.
  -Ну, раз уж все согласны, давайте начнем с последних парт, - сказал Селифан, решив, что молчание - это утвердительный ответ на его предложение...
   Он не очень-то хотел целых два урока говорить о модулях числа. Селифан был готов как угодно, но иначе растратить отведенное им время. Но делал он это не просто оттого, что пытался "улизнуть" от своих обязанностей (но и эти мысли бродили в его голове) - он не желал напрягать своих учеников, расспрашивая о тех заданиях, которые сам не задавал. Ну, не интересно было ему это. И потом, Селифан счёл подобное несправедливым. Он-то знал, что больше половины из присутствующих не готовы к уроку (не очень-то хочется делать домашнее задание, когда у тебя нет учителя, и ты не знаешь, будет ли он?) Селифан старался отнестись с пониманием ко всему этому, да и себя мучить тоже не хотел. Он ведь и представления не имел, что будет делать, когда объяснит "несложную тему"? Не может же он весь второй урок вызывать детей к доске и заставлять делать по одному маленькому примеру...он был уверен, что не опрошенных в таком случае просто не останется - уж очень ему легкими представлялись примеры в их книжках (но вот можно ли так задумываться учителю?!).
   Таким вот образом поразмышляв, Селифан твердо решил потратить первый урок на пустую болтовню...В остальные дни будет легче, он знал это. Ведь тогда он уже сможет спрашивать у них домашнее задание, которое сам задавал и ещё - сможет упрекать кого-то и ставить плохие отметки за их невыполнение. Впрочем, ставить двойки он не мечтал.
   Селифан всегда считал, что самое неприятное в работе учителя это то, что ты обязан "играть гадкую роль проверяющего" и ставить двойки или пятёрки. В этом-то и заключается вся власть учителя. А самым ужасным является то, что ты не можешь поставить никому двойку или даже пятёрку, без того, чтобы на тебя не посмотрели с укоризной. За двойку - осудят за жестокость, непонимание, бессердечность и всё прочее и гадкое; а за пятёрку...ну, Селифан считал, что с пятёркой дело обстоит чуть попроще, но всё равно не без отрицательного нюанса. Ведь он был уверен, что если учитель ставит кому-то за что-то оценку пять баллов, обязательно найдётся тот, кто подумает, что это он несправедливо оценил знания товарища, из особой любви к этому ученику. А происходит так оттого, что каждый считает себя чуточку лучше другого.
   Вот такие вот мелкие морально-этические вопросы, а то и проблемы, занимали голову Селифана. Но он старался особо не размышлять об этом. "Ведь это всё - мелочи! - считал он. - Иногда жизнь оказывается куда проще, чем она есть в твоих фантазиях" И сейчас, глядя на свой класс, Селифан понимал, что в детстве изрядно утрировал, думая, что ему будет затруднительно ставить двойки и пятерки, если он вдруг станет учителем.
   Теперь же Селифан чувствовал, что сможет ставить своим ученикам любые отметки без всякого угрызения совести. Для его душевного спокойствия главным представляется лишь одно условие - справедливость.
   Такой ли Селифан безукоризненно правильный учитель, каким себя хочет показать в своих последних мыслях?
   Селифан очень внимательно слушал фамилии и имена каждых, кто представлялся. Казалось, он про себя всё время делал какие-то заметки, старался запомнить каждого...но это было лишь поверхностным впечатлением, которое оставлял Селифан в то самое время, пока он знакомился со своими учениками. На самом же деле голова его была переполнена своими собственными заботами. Он уже месяц живёт у Яны Савельевны без арендной платы, и она уже вторую неделю грозится его выгнать. Впрочем, даже и этот вопрос его не волновал столь сильно, как вероятность появления задолженности в университете, в которую он поступил на платной основе.
   После того, как все ученики представились (это заняло не так много времени, как он предполагал), Селифан решил, что пора бы наконец удовлетворить любопытство присутствующих по поводу того листочка на краю парты Роберта.
  -Итак, теперь, когда мы все друг друга знаем, я могу перейти к следующему этапу нашего урока. Как и обещал, я собираюсь рассказать вам о некоторых особенностях наших предстоящих занятий, - тут он сделал некоторую паузу в речи, как бы стараясь заглушить то состояние заинтригованности, в которое он сам их и ввёл. - Ну, в принципе мои уроки ничем особенно не будут отличаться от тех, которые вела у вас прежняя учительница. Единственное, я буду предоставлять вам еженедельно вот это - и он взял с парты Роберта тот самый листок бумаги, исписанный его собственным почерком и, помолчав несколько секунд, начал объяснять его содержание: - Здесь написано всё, что мы должны пройти за неделю, в том числе и домашние работы. Данный лист в одном экземпляре и будет он всегда у старосты. Итак, я хотел бы узнать, кто же у вас староста?
   Все молчали, пока один из учеников первой парты не подсказал:
  -Раньше Эмма была.
  -Это так? - Тут же спросил Селифан, где то в глубине души восторгаясь данным обстоятельством. Он ведь только ещё подумал, что неплохо бы всех рассадить по-своему усмотрению. Селифан-то ведь знал: ученики терпеть этого не могут! "Но его интересы ведь важнее" - он так думал. Селифан, как увидел свой класс, так сразу и решил: "они не останутся на своих местах - ни за что не останутся!" А то, что староста Эмма, и она сидит на третьей парте от учительского стола - это большой повод, чтобы начать "командовать". Селифан только и искал разумное обоснование, чтобы начать их рассаживать по-своему усмотрению.
   Эмме пришлось встать после того, как в классе прозвучало её имя. Она сама решила, что так надо сделать: другого выхода нет. Но делала она это медленно, робко и еще с массой недовольства на лице. Никто не мог не увидеть, что Эмма не рада своему положению старосты...но вот с каких пор?! Никто сейчас не смог бы ответить на этот вопрос, даже Эмма. И, казалось, что она несколько рассержена на своего товарища, который "сдал" её. Так подумали все, в том числе и Селифан, потому что она как-то уж очень укоризненно посмотрела на него. Лишь сам "виновник" её душевных хлопот не увидел ни её упрёка, ни даже недовольства, которое так бросалось в глаза. Многие в классе решили, что она вот-вот попытается отказаться от своей роли старосты...ни один из них претендовал на эту роль!
  - Можно выбрать другого старосту, раз уж у нас теперь Вы классный руководитель, - воскликнул Сабулов Сергей с задней парты и решил даже обосновать своё предложение разумным объяснением причины таких вот его слов. - Это Наталья Прокопьевна решила, что Эмма будет старостой. Но вы можете выбрать себе другую старосту.
   Эмме чрезвычайно не понравилось то, что он сказал "себе". Словно классный руководитель выбирает старосту самому себе и вот она принадлежит ему - этому Селифану Фирсовичу, который ещё не известно, что из себя представляет... Но в любом случае, Эмме он не очень-то нравится - она даже находится в некотором страхе от него и ..."Но ведь особых причин нет для таких мыслей, чего это я?.." - пронеслось на мгновение в её голове...И Эмма поняла, что она не желает никогда общаться с ним наедине - это было бы ужасно. Эмма представила себя и его в пустом классе с запертой дверью - и по всему телу её пробежал мучительный холодок, заставляющий её "беспричинно робеть" Но ведь быть старостой - уже означает часто видеться с классным руководителем и иногда даже обсуждать некоторые школьные мероприятия в приватной обстановке. Она знала - этого не избежать...
  -Нет, зачем же менять старосту? - сказал Селифан, как только Эмма поднялась над партой. - Мне кажется, что Эмма вполне с этим справится. Раньше же справлялась, разве нет?
   Почти все положительно кивнули головами в ответ на этот вопрос, кто-то даже сказал "да" или "конечно", но таких смелых были единицы. Толи они не решались отвечать вслух без обращения к ним лично лишь потому, что учителем был Селифан - мужчина в важном, деловом костюме, толи... толи он действительно внушал им чем-то особое уважение. Как бы Селифан хотел так думать!.. Но он мысленно отмечал в голове всех тех, кто "выкрикивал сидя", создавал некий "чёрный список" И, по его мнению, это те, которые должны быть пересажены первыми!
  - В таком случае, если все довольны, старостой останется Гечина Эмма - Решил Селифан на сей раз назвать не только её имя, но и фамилию тоже. Насколько он помнит, в школах за правило взято называть учеников преимущественно по их фамилиям ...И потом, Селифан хотел как бы похвастаться перед классом тем, что он помнит не только имена, но и фамилии! Он этим стремился показать, что они не просто так тратили время на то, чтобы представиться ему. Селифан то ведь был уверен на все сто процентов - в классе нет ни единого ученика, который счёл бы, что он и вправду старается их всех сразу запомнить. Ведь это невозможно! И ни к чему учителю в первый день знакомства: потом ведь всё равно постепенно запомнятся и все имена, и все фамилии. Но он всё же хотел показать свою умственную деятельность. Селифан то любит делать всё "на высшем уровне"!
   Селифан был доволен тем, что старостой остается Эмма. Она ведь и сама не возразила. Но если всё же она попыталась бы сделать это - Селифан что-нибудь придумал бы. Он уже решил для себя, что так должно быть - потому что он так хочет! Он - учитель! (Селифан прямо так и думал, становясь всё более эгоцентричным). Но он виду старался не показывать, что хочет видеть старостой именно Эмму. "Она особенная" - как-то даже подумал Селифан и - она единственная, кто внушает ему особую долю симпатии. Впрочем, он увидел много приятных лиц, которых действительно хотел бы чему-то научить - чему-то нужному им.
  - И раз уж староста ты, я бы хотел, чтобы ты пересела поближе ко мне, - сказал Селифан, находя в этих словах некую изюминку всего урока. Наконец-то он проявляет свою власть! И теперь ему - учителю, обязательно подчинятся. Он был просто уверен, что так оно и будет. Сама эта мысль приводила его в восторг - тешило его обиженное сознание тем, что он не имеет достаточно средств, чтобы учиться и даже оплачивать своё существование. Эта "власть над учениками" сейчас так помогала ему забыть о всех неприятностях, что он, действительно, на мгновение ощутил себя счастливым человеком...И ему хотелось - ужасно хотелось командовать над кем-то, после того, как он сам много лет подчинялся кому-то и особенно своему отцу. И за это ведь отец обещал ему образование - карьеру адвоката, - обещал мечту его исполнить..."а сам уйти поспешил" - подумал Селифан тогда, на похоронах, и только тогда он впервые заплакал, что отца его больше нет.
   Селифан уже месяц старается не вспоминать отца, но до сего момента у него это плохо получалось. Он ведь почти и не видел его после того, как покинул свой родной город...и Селифан не знал, простил ли его отец за то, что он так плохо отнёсся к своему будущему...Селифан и сам не знал, почему этот вопрос так волнует его? А в мыслях постоянно вертелось: "Разве не всё равно простил - не простил? Какая теперь разница?! Теперь - его нет" Так Селифан старался не слушать свою душу - свою совесть. Ведь, несмотря на все логические доводы о том, что он ни в чём не виноват перед своим отцом, Селифан чувствовал свою вину перед ним. И настолько огромную, что это жить ему не давало. Но сам Селифан не мог вполне разобраться в проблемах своей души - он не понимал её.
   И сейчас даже он не осознаёт, насколько глубоки его угрызения совести. Селифан ведь отказался приехать к отцу, когда тот пригласил его в последний раз на рождественские каникулы. И, вероятно, это не давало ему покоя. Ведь Селифан мог бы поехать к отцу, мог бы увидеть его спустя почти три года...но отказался приехать - совсем без причины отказался, а сказал, что работает...Селифан всегда прикрывался работой, если не хотел принимать то или иное приглашение отца навестить его, а если тот приезжал сам - Селифан всё равно находил повод, чтобы видеть его как можно реже. Он-то ведь знал: отец его - очень занятой человек, востребованный адвокат и у него всегда целый список подопечных, он просто не может задержаться долго в чужом городе. Селифан пользовался этим, он игнорировал отца...И на работу летом он устраивался только для того, чтобы не навещать его.
   Теперь он сильно винил себя за это. Сожалел.
   Эмма пересела на первую парту, прямо перед ним. И в эту самую минуту Селифан впервые почувствовал родство со своим покойным отцом - ведь он уподобляется ему. Фирс Остапович любил власть - ему нравилось чувствовать себя первым и выше остальных, и это могло проявиться в чём угодно. Но Селифан не чувствовал себя таким уж всемогущим и в какой то степени хорошо осознавал: до отца ему ещё очень далеко...и не надо быть таким. Селифан не раз в своей жизни задумывался о том, что не стоит особо подражать своему отцу. Хоть Селифан и видел в нём пример "сильного" человека, он не мог не замечать его недостатков. И, по мнению Селифана, они-то как раз и мешали ему жить - тормозили карьеру. И к этим недостаткам Селифан приписывал неумение сдаваться и проигрывать.
   Фирс Остапович, если решался сделать что-нибудь, старался довезти это дело конца. И во многих случаях, описывая его рвения в работе, было бы уместно сказать, что он "выполняет работу, во что бы то ни стало"...сам Фирс Остапович никогда так не говорил, даже если все дела терпели крах, а любые попытки изменить положение к лучшему терпели крах. А у него так случалось, причём частенько. И Селифан, конечно же, чаще всего являлся свидетелем почти всех его неудач и многочисленных "побед".
   Селифан всегда восхищался стойкостью отца - его вещной решимостью. Селифан всегда считал, что он есть такой, какой есть (успешный и богатый), только благодаря своей внутренней, душевной доктрине. И она, по его мнению, являлась главным проводником к раскрытию его личности...Словом, много чего о доктрине отца Селифан нафантазировал в детстве. И всё-то ему чудилось, что отец его некто особенный; и не просто потому, что его с детства проинформировали в вопросе генетики и размножения - о невозможности рождения двух одинаковых людей. Просто Селифан так решил, что отец его и он сам, конечно же, люди исключительные, каких больше нет, и уже никогда не будет. Ну, а всех остальных людей он уподоблял друг другу, возвышая себя и отца до невиданных высот- и всё в своих фантазиях!
   Теперь уже Селифан являлся отнюдь не фантазёром - он изрядно устал и мечтать, и представлять себя в той или иной роли. Как уже отмечалось, он хотел лишь одного - стабильности. И желание его это крепло с каждым днём, но осуществлялось всё труднее...И Селифан теперь уже не мог не порадоваться тому, что его взяли на работу сюда учителем....И, видя свою схожесть с отцом, он старался чувствовать себя таким же сильным и неуязвимым, заставлял себя радоваться каждому мелкому и значимому событию в жизни - каждой дольке власти, доставшейся ему...но он чувствовал, что грешит...не его это...Но с другой стороны, ему ведь нравится - ужасно сильно нравится видеть, как ему подчиняются, даже если и не хотят этого делать. Он чувствовал себя на высоте - на вершине той горы, в которую решил когда-то взобраться, "жаль только, что вершина эта так низка - над головами простых учеников..."И мысли подобного рода тревожили его расстроенное состояние духа.
  - Навилов, ты тоже пересядь поближе, - сказа Селифан, собственно и пытаясь радоваться всякой "дольке власти".
   Он указал место, куда должен был сесть Евфимий, и он тут же пересел. Но Селифан уже не чувствовал того первоначального восторга от своей "учительской власти" как тогда, когда пересаживал Эмму! Селифан подумал даже: "неужели недавно он восторгался не положению "учителя-господина", а чему-то другому?" Впрочем, в своей душе он рыться не хотел.
   Селифан вполне доволен своей работой, выхода другого у него просто нет - деньги очень нужны...
   Роберта Селифан тоже пересадил на четвёртую парту. Роберт от этого чуть ли в бешенство не пришел. Он ведь сразу же не возлюбил нового учителя, но зато сейчас - почти ненавидел его.
   Сабулова Сергея Селифан также потревожил - посадил на первую парту рядом Эммой...И, по выражению некоторых остроумных учеников, сделал "кашу" из мальчиков и девочек, почти не оставив в классе ни одной однополой пары.
   И к середине урока почти не осталось никого, кому бы нравился Селифан.
   Теперь он, как губка, впитывал в себя всё недовольство класса - негодование, сопряжённое с дикой злостью. Но зато Селифан действительно чувствовал себя тем самым "господином-учителем", которого хотел пробудить его диктаторский ум. Впрочем, это не доставляло ему особого удовольствия, ради которого стоило бы жертвовать чем-либо дорогим. Командовать ему нравилось, но только до поры до времени...к концу этого же урока он понял, что до диктатора ему очень далеко...он никогда не сможет так любить власть и так наслаждаться ею, как его отец. Он человек простой - до крайности "обыкновенный" и очень посредственный. И примерно так Селифан и начал думать о себе. Но ошибается ли он?!
  - Откройте теперь учебники на странице сорок два - сказал Селифан сразу же после того, как всех "рассадил по своим местам" Он решил, что всё же следует начать урок. Это всё-таки нарушение - не проводить урок...До звонка оставалось шестнадцать минут. Ровно столько показывали его карманные часы, которые он положил на край своего стола и не стеснялся периодически заглядывать в них.
  - Сегодня у нас "Модуль числа. Уравнение и неравенства, содержащие модуль". Запишите в тетрадях название параграфа.
  -А как же "Решение систем неравенств", девятый параграф? - спросил Сергей с небольшим уточнением номера параграфа и, не отвлекаясь на то, чтобы спросить разрешение "на слово"...
  - Сабулов, выйдите, пожалуйста, - сказал Селифан крайне недовольно и на сей раз, посмотрев его фамилию в журнале.
   Селифан помнил его имя, но обратиться решил по фамилии. Ему показалось, что это будет более "эффектнее" и заметнее для остальных учеников...он хотел, чтобы его слова засели в голове как можно глубже у многих учеников - он хотел их всех заставить призадуматься...
  -А... Зачем?.. Учебник взять? - неуверенно спросил Сергей, глядя на своего чрезвычайно недовольного учителя. Тогда Сергей как раз держал в руке книжку, открытую на тридцать седьмой станице...но такой пустяк, как номер страницы учебника не волновал его - он был ошеломлён резкостью учителя.
  - Нет,- ответил ему быстро Селифан.
   И Сергей подумал: "нелёгкий будет год!" Но к тому моменту, когда эти мысли пронеслись в его голове, он уже стоял посреди класса, чувствуя значительную долю неловкости оттого, что все молчали и смотрели исключительно только на него и учителя. Тишина, которая царила в классе, больше всего заставляло его пробудить в себе чувство вины...ведь оказалось, что учитель вызвал его, чтобы сказать:
  -Если можно, я бы попросил впредь поднимать руку, прежде чем ответить. Порядок старый - ничего нового я вам не навязываю...И чем быстрее мы научимся понимать друг друга, тем лучше. Я смогу нормально везти урок, в спокойной обстановке, - последние слова Селифан в особенности подчеркнул, так как тишина для него - главное, - и вы сможете осваивать материал лучше. Так, кто не согласен? - произнося последнее предложение, он не стал концентрировать внимание на слове "так", и тем самым он лишил свой вопрос командирского акцента.
   Стоило Селифану сделать паузу в речи, так сразу же Роберт поднял руку. И сделал он это так, чтобы Селифану более всего было заметно, то есть вовремя!..
  - Ты чего-то хочешь?.. - обратился Селифан к нему, единственному ученику, поднимающему руку столь не вовремя. В мыслях он уже возмущался данному обстоятельству...Селифан даже по имени не захотел обратиться к нему, хотя и помнил, как его зовут, - он же самый назойливый! Первым стал препятствовать его планам...
  - Сказать хочу, - ответил Роберт весьма дерзко и с огромной долей сарказма на лице и в интонации.
  - Пожалуйста, спрашивай, - тут же разрешил Селифан, стараясь изо всех сил подавить в себе гнев по отношению к этому "маленькому врагу", вредителю!..
  -Я доволен, - сказал Роберт твёрдым голосом.
   "Этот много чего ещё может выкинуть..."- подумал Селифан сразу же, как услышал ответ Роберта, а вернее после того, как узнал причину, по которой этот Роберт отнял у него почти целых четыре минуты!
   Он ведь отвечал на вопрос Селифана: согласны ли они - ученики отвечать на его вопросы предварительно подняв руку? На этот вопрос совсем не нужно было отвечать отдельным лицам. Ведь хватило бы молчаливого согласия. Селифан же задал такой вопрос, на который никто не осмелится ответить отрицательно.
   "Это явный вызов..." - подумал он ещё, глядя на Роберта и чувствуя, что с ним у него может быт много хлопот и непониманий...
  - Отлично, садись, - сказал Селифан, стараясь быть предельно вежливым и не показывая свою злость из-за его сарказма. Он хотел оставить личные разборки на потом, если они, конечно, будут. Но Селифану зачем-то казалось, что все-таки да, они будут...Роберт ему очень не нравился, и он понял сейчас, что чувства их взаимны.
   Но Селифан пока что счёл ненужным конфликтовать с кем-либо из его учеников и тем боле во время урока. Ну что это такое, когда учитель и ученик пикируются друг с другом, показывая это всему классу? Селифан чувствовал, что он - выше этого. Он всё-таки учитель и должен быть мудрее...ну хотя бы должен казаться таковым. Поэтому-то он и решил переключить своё внимание с Роберта на Сергея.
  -Напиши на доске: модуль числа, - сказал Селифан, глядя на Сергея и видя, что тот его слушает.
   Сергей не стал возражать и что-либо спрашивать. Он только сделал то, о чём его попросили. Он уже больше не хотел оказаться в таком "дурацком положении" "Ведь ни за что ни про что пристыдили" - впрочем, пусть Сергей и думал так, он не очень-то был расстроен тем, что произошло. Сабулов Сергей - это не человек с легко ранимым самолюбием. И вообще, он всегда любил отвечать на доске, ну, или хотя бы писать там что-нибудь....А вопрос, из-за которого он оказался там, уже и забыл.
  -Значит, вы утверждаете, что сегодня мы не должны проходить "модули"? - поднял Селифан почти всеми забытую тему разговора. А обращался он преимущественно к Сергею, который, собственно говоря, и спросил, почему же они пропускают предыдущую тему?..
   На сей раз Селифану никто даже не кивнул головой. Всё были отчасти злы на него, за эту последнюю выходку с Сергеем...Всем очень не понравилось то, как Селифан обошёлся с их одноклассником - выставил на посмешище, резко упрекая за невинный вопрос... Но молчание это не было "вызовом" со стороны класса. Просто никто действительно не хотел отвечать Селифану, слов у них не было и дорого оно, как выяснилось, стоит!
   Никто бы так и не ответил Селифану, если бы не одна девочка, поднявшая руку. Селифан тут же "ухватился за неё", спросив, чего она хочет?
  - На последнем уроке мы прошли параграф восемь. Это "Системы неравенств с одним неизвестным" и "Числовые промежутки" - прочла она тему урока с учебника.
  - В таком случае... - Селифан задумался и замолчал на мгновение, но зато потом продолжил весьма уверенно, - Знаете, что мы сделаем? Я думаю, что мы сейчас всё-таки поучим модули, а потом, к следующим занятиям, я выясню, надо ли мне объяснять вам и девятый параграф тоже.
   Слова Селифана показывали некоторую долю недоверия утверждениям класса. Но Селифан ничего такого не имел в виду, он просто действительно не знал, как быть? Ведь завуч ему сказала, что сегодня он должен объяснить им тему десятого параграфа...Селифан не мог поступить по-своему или так, как велят его ученики. Он хотел удостовериться, что это будет правильно...И потом, Селифан очень не хотел планы менять. Он так не любит это!.. В жизни его всегда события смещаются от распорядка по планам.
   Он ведь даже "концепцию" продумал по проведению урока по теме десятого параграфа - именно десятого!.. Селифану же за день вперёд сказали, какой теме будет посвящён его первый урок.
   До звонка Селифан успел объяснить им тему. Так что, получается, он зря надеялся везти пустые разговоры в течении всего первого урока алгебры. Да он и сам понял, что мысль его эта была самая глупая и ненужная. Оказалось, что когда что-то кому-то объясняешь - время летит быстро и незаметно, и особенно так случается, если сильно увлекаешься...Селифан, как раз, так и увлекся уроком. Это было первым занятием с учениками, которое он когда-либо имел в своей жизни. Учителем Селифан до этого не работал, а практиковал он в одной маленькой лаборатории - был помощником профессора Крисайского ( это Фирс Остапович постарался устроить его на такую должность к такому человеку...)
  
  
   Глава 5. Будни
  
   Оказалось, что Селифан ведёт у своего класса два урока алгебры подряд только лишь один раз в неделю - в среду. А в стальные дни, по его мнению, уроки распределены менее удачно. В пятницу у них тоже два урока алгебры, но, однако, между ними стоит урок геометрии.
   Селифан радовался уж, что и геометрию ему не поручили. "А-то от директора этой школы чего угодно можно ожидать" - думал Селифан всякий раз, когда злился из-за того, что ему поручили вести алгебру, и у него возникла необходимость повторять школьный материал. Физику-то он определенно знал хорошо. Хотя, у него и по алгебре стояла оценка пять, он считал себя недостаточно грамотным в этой области. И это вероятно оттого, что он долгое время в школе, а потом ещё и в институте "не мог встать на верную позицию" - как бы он ни старался, труды его отчасти оказывались ничтожными. Но в итоге всех "его страданий", он всё же "дотянулся до пятёрки". Впрочем, Селифану показалось, что в школе-то его отец сильно постарался за него...Селифан подозревал его в подкупе некоторых учителей. Но эти подозрения Селифана уже растворились в небытие. Ведь его отец погиб и нет уже теперь никакого смысла подозревать его в чём-либо. Да и зачем? Селифан ведь был и теперь остаётся вполне довольным своими отметками.
   Когда Селифан обстоятельно размышлял о коррупции, он даже сам подумывал о том, что вряд ли бы отказался от помощи отца... и пусть он даже подкупает всех учителей. "Это ведь неважно, когда виден результат" - думал Селифан не раз, когда понимал, что ему "чертовски надоело учиться!" Но он всё же не сдался и большинство своих пятерок в школе заработал сам, ну а в учёбу в институте его отец не вмешивался совсем. Селифан знал это наверняка. И не потому, что он просто чувствовал или думал так - отец его сам сказал, что как бы Селифан ни учился, он будет доволен и не предпримет ничего предосудительного. Под словом "предосудительность" Селифан однозначно понимал его продажность и склонность подкупать... и не только учителей.
   Но Селифан не особенно судил отца за это. Он понимал его - надо делать всё, чтобы "победить" И всё же Селифан не хотел сам становиться таким же. Он всегда боялся, что отец его как-нибудь да попадется... ему страшно было представлять это.
   Сейчас у Селифана такой период в жизни, когда чувство справедливости в нем возрастает. И он не может представить себе, как он - Селифан Фирсович ставит здесь кому-то пятёрки только потому, что ему дали тысячу рублей. Ему это представлялось в высшей степени "гадким". Ведь называя себя по имени и отчеству, Селифан возвеличивал себя до самого честного человека в мире. И он отказывался понимать, что это не так. Ведь между тем он думал: " а тысячу мало, надо хотя бы пять тысяч - минимум пять тысяч рублей" "Аппетиты" его росли с каждой минутой, но Селифан считал, что просто не может так не думать, не может не мечтать, ведь деньги нужны - и он на мили.
   Вот так вот Селифан мечтал о том, что когда-нибудь да кто-нибудь из родителей учеников захочет его подкупить и всегда он убеждал себя в том, что он - честный преподаватель! И бесчисленное количество раз Селифан представлял себе, как он отказывается от "просто так летящих ему в карман денег!" Всегда ему было жаль, что так происходит. А в голове его вертелся вещный вопрос; "а кому нужна его честность?! Кто оценит это?! Ведь любят лишь тех, кто добр, а добр тот, кто не привередлив, ну, и не привередлив тот, кто на всё соглашается! в том числе и на подкуп.
   Но больше всего Селифан хотел, чтобы его попытались подкупить именно для того, чтобы отказать...он хотел понять, что же чувствует такой человек - честный человек. Чувствует ли он себя героем или просто счастливым?.. Для Селифана всегда было загадкой то, почему одни люди так просто идут на подкуп, другие хотят очень пойти, но боятся, ну а третьи (их мало, считал Селифан) принципиально отказываются участвовать в "нечистом деле".
   А Селифан ведь знал такого человека. Это его дядя Тихон Остапович. Отец Селифана уже давно, около десяти лет назад, поссорился с братом. И лишь когда Селифан подрос, отец его стал изредка навещать брата.
   Селифан так же стал частенько видеться с дядей и в конце то концов выяснил причину их сильных разногласий. Оказалось, что это из-за его отца они поссорились.
   Фирс Остапович тогда в очередной раз участвовал в одном "подлом деле". Тогда он был ещё совсем молод, а карьера его только начиналась. Он, конечно же, не собирался тогда никого подкупать, никому врать. Но вышло так, что это сделал его подопечный - богатый человек с известным именем. Он подозревался в незаконном проникновении в лабораторию морга с целью похищения органа одного из умерших; долго разбирались в этом деле, не ясно было даже причины, по которой этому человеку мог понадобиться какой-либо орган покойника. Со здоровьем у него, как выяснилось позже, оказалось всё нормально, и ни один из его близких также не нуждался ни в какой операции, и в организованной преступной группировке по продажам органов его так же не заподозрили - никаких улик на то не оказалось. Мотив вторжения этого человека в городской морг уходил глубоко в землю и это был один из редчайших дел, которое поручили Фирсу Остаповичу... Да и вообще, оно действительно, казалось, не имеет ни единого шанса к раскрытию. Было известно лишь одно - его подопечный незаметно вторгся в морг и "перепотрошил" тело одного из покойников. Но что самое интересное - пропажи органа так и не обнаружили... и долго шли споры о том, хотел ли его подопечный вырезать ему что-либо или же всё-таки нет. Прокурор настоятельно утверждал, что да, хотел, но не успел лишь потому, что его вовремя обнаружил свидетель Наум Мартьянович. Его то, в конце концов, и обвинили в соучастии в этом преступлении. А всё потому, что подопечный Фирса Остаповича, то есть обвиняемый уговорил этого свидетеля дать показания в суде в его пользу.
   Наум бы и отказался делать это, если бы ситуация не позволяла так просто выдать ложь за правду. Ему нужно было лишь сказать, что подозреваемый, когда делил на части тело умершего, был в состоянии невменяемости и плохо соображал - на вопросы ответить никакие не мог, а на угрозу вызова полиции никак не реагировал (это было почти правдой) А ещё Наум должен был подтвердить, что между умершим и этим человеком в прошлом были сильные разногласия...но Фирс Остапович считал глупым выдавать его подопечного за сумасшедшего и тем более после того, как тот продемонстрировал невероятное здравомыслие и сознательность на всех допросах. Никаких сомнений в его ясном уме ни у кого не могло возникнуть.
   Фирс Остапович узнал о соглашении Наума Мартьяновича и его подопечного, но он сделал вид, что не в курсе. Ведь ему было выгодно, чтобы его подопечного оправдали, а признание его сумасшедшим помогло бы это сделать. Хоть Фирс Остапович и не верил в реальность этого плана, он не воспрепятствовал выполнению "соглашения". Он просто понял, что иначе ничем не сможет помочь ему: слишком мало фактов в его пользу - их почти нет.
   Как и предполагалось, подопечного Фирса Остаповича признали психически нездоровым человеком и поместили в лечебницу, но, увы, ненадолго. Когда этот человек вновь вышел на свободу из психиатрической клиники и уже признанным абсолютно здоровым, дело против него вновь возбудили. Но на сей раз под статью попал ещё и Наум Мартьянович... его задержали как сообщника.
   Долго разбирали это дело, а в итоге доказали виновность обоих. Науму Мартьяновичу дали два года условно.
   Об этой истории и её деталях узнал Тихон Остапович. Наум Мартьянович оказался его большим другом и коллегой по работе. Фирс Остапович же узнал об этом позже, только тогда, когда он сам поделился с братом "проблемами" Ну а после Тихон Остапович пытался заставить брата дать показания уже в качестве свидетеля против своего бывшего подопечного...Фирс Остапович посмеялся и сказал, что это невозможно - карьера важнее неприятностей каких-то там преступников. А преступником то Фирс Остапович называл Наума Мартьяновича, который решил "нажиться за счет его подопечного и дал ложные показания в суде". И, кстати, Наум Мартьянович получил значительную сумму денег за свои ложные показания... позже только - поплатился за это.
   Этот случай сильно обострил чувство справедливости в Тихоне Остаповиче. Он, как уже говорилось, окончательно перессорился с братом и превратился в ярого чтителя законов. И он уже был таким, когда Селифан, будучи подростком, стал с ним общаться.
   Селифан тогда не раз восхищался своим дядей; его простота и душевное великолепие, казалось, не могли не притягивать. Но дядя Тихон его был и остаётся до сих пор крайне бедным человеком, всё так же работающим в морге... Это жуткое, как считал Селифан, обстоятельство не могло позволить ему брать пример с дяди. Но он хотел - мечтал попробовать быть таким же правильным и справедливым, как и он.
   Сейчас же Селифан понимал, что это детские чаяния заставляют его мечтать быть честным. Ведь он-то раньше думал, что в этом и заключается смысл счастья. Теперь же он мыслил несколько иначе: "счастлив тот, кто позволяет себе быть таким, каков он есть". И дядя его по натуре такой "праведный", а отец его - "немного негодяй". И добавляя такое небольшое уточнение к слову негодяй, он как бы улучшал характеристику отца, облегчал его грехи! Да и зачем ему - Селифану строго судить отца? В конце то концов он достиг чего-то в жизни, за исключением некоторых, в том числе и его дяди. А главное, Фирс Остапович сам выкарабкался из нищеты, без чьей-либо помощи. А вот Тихон Остапович - "он, как вещный ребёнок, всегда ждал помощи от кого то, - ждал, что успех ему принесут на блюдечке с подносом" Так всегда говорил Фирс Остапович, когда речь заходила о его единственном брате Тихоне, который всегда его осуждал.
   А ведь Фирс Остапович всегда помогал ему, всегда относился к нему по-братски. Так было даже после того, как они поссорились из-за того запутанного дела. Фирс Остапович не раз выручал его семью материально, когда нужда их возрастала до предела... Но а Тихон Остапович - гордец, он не брал денег у брата, говорил, что они грязные, счастья не принесут и прочее подобное. Но зато жена его - "мудрая женщина" и ради образования сына она оставила мнение мужа в стороне. Они, конечно же, после этого долго ругались, но в итоге у Тихона Остаповича не осталось аргументов против жены. Он признал всё-таки, что образование сына, возможно, стоит дороже его "душевных никчёмных амбиций".
   Сегодня понедельник - день особенно тяжёлый для Селифана. Но не оттого он тяжелый, что является первым днём недели, просто у него шесть уроков алгебры с разными классами и плюс ещё один урок физики. Это явно неправильное распределение занятий!.. Ведь в остальные дни "окошко за окошкой "! Ну, или почти так.
   Как бы Селифан хотел переместить одну - хотя бы одну алгебру во вторник или даже на четверг, - это его самые свободные дни. И ему приходится по два, а то и по три урока подряд сидеть в пустом классе.
   Иногда в одно "окошко" к нему приходит ученик, и он проводит индивидуальное занятие за совершенно частную оплату. И можно даже сказать, что мечта Селифана отчасти сбылась, он ведь хотел иметь дополнительный заработок в школе - получил. Селифан счел это большим везением - меньше чем за неделю найти себе такого ученика... Самое хорошее в этом деле было то, что деньги от этих уроков доставались лично ему целиком и полностью и "никаких налогов"! - дума он.
   Селифан проводил эти занятия абсолютно скрытно, или почти так. Он давал частные уроки ученикам тех классов, у которых сам ведет урок.
   "Дураков-то хватает" - решил он и предложил родителям малограмотных учеников "подтянуть его сына, или дочь, по алгебре". Поначалу, он собирался это делать безвозмездно, но пожаловался на нехватку денег... Впрочем, Селифан даже и не думал за так учить, из благородных побуждений. Селифану ведь самому нужно учиться. Но хитрый план внушения родителей некоторых учеников о необходимости заниматься с их ребёнком индивидуально сработал.
   Ну и попросил он, чтобы это втайне оставалось - правду сказал, да и перед коллегами ему было бы не по себе...Селифан-то почти не общался ни с кем. В свободное от занятий время он, как правило, "занимался с самим собой", то есть, учил предметы, которые ему задали в университете.
  - Ребята, у меня к вам просьба сегодня, - сказал Селифан в конце одного из уроков. Это было в пятницу перед физикой. -У кого есть "решебник" к этому учебнику?
   Вопрос данный всех ужасно удивил. Никто не ожидал услышать его..."Да какой дурак скажет, я имею?!" - подумали многие и молчали, с важным видом глядя на учителя.
  - Ну а вы?.. - обратился он к девушкам, сидящим целым рядом, но в паре с мальчишками.
   Все опять молчали и лишь некоторые кивнули головой отрицательно. Эмма тоже была среди них, но она никак не отреагировала. Да, ей и не очень-то требовалось отвечать учителю, ведь она сидела на первой парте, и он не смотрел на неё, когда задавал этот вопрос - Селифан стоял напротив второй парты.
  - Да...не думал, что вы такие... - обиженный с досадой заговорил Селифан секунды три спустя.
  - Какие? - спросил какой-то смельчак, полный энтузиазма и предвкушения ответа.
  - Скучные! - сказал Селифан в духе того парня, который задал ему вопрос, и несколько обиженно.
  - Ну, хорошо, - продолжил он после длинной паузы, - тогда другой вопрос: кто согласится купить мне "решебник"?
   "Ну и назойливость! - подумали тут же некоторые ученики и решили - Не к добру это".
  -Да хватит уж вам, - досадовал Селифан, когда тишина в классе совсем стала раздражать его; сейчас бы он не злился, ели кто-нибудь ответил бы что-либо, не подняв руку, - в самом деле, у кого их сейчас нет?!
   Роберт улыбнулся и это не мог не заметить Селифан. Казалось, Роберт специально хотел показать ему, в каком настроении духа он находится. Но Селифан понять не мог до конца суть этой улыбки: толи Роберт иронизировал над его словами; толи радовался тому, что "учитель в проигрыше" - ему все молчат; толи Роберт просто беззлобно соглашался с его мнением...
   И трёх секунд не прошло, как Роберт заговорил. Но он, как и положено, сделал это, поднял руку и привлекая этим всеобщее внимание. Никто ведь не решался сказать что-либо и Роберт в некотором смысле становился в их глазах героем! И вообще, Роберт в последнее время стал очень общительным - всех чем-нибудь всегда поражал.
   Когда Селифан разрешил ему говорить, Роберт немедля ответил на его риторический вопрос:
  - У меня нет!..
  -Ну, Яшков! в тебе то я уж точно не сомневаюсь! - сказал Селифан, возмущаясь его наглостью и в то же время восхищаясь его этой "особенной дерзостью" Он уже привыкал к подобным выходкам Роберта. Селифан старался смотреть на это философски: не злился уже почти и даже находил в Роберте нечто особенно привлекательное - способность постоять за себя "на высоком уровне". А "высоким уровнем" Селифан называл методы тонкого воздействия на психику собеседника, то есть манипулирование им...Селифан, конечно же, знал, что Роберт навряд ли знаток психологии, но он говорил себе не раз: "этот парень явно чувствует, как надо правильно резать словом..."
   А Роберт тем временем продолжал говорить:
  - Я сам делаю все упражнения.
  - Безусловно...хорошо, я согласен, - сдался наконец Селифан, быстро перебрав нужные слова из своего лексикона. Уж очень ему не хотелось спорить со "знатоком слова"! И потом, Селифан же знал, сейчас истина на стороне Роберта.
   Пока Селифан думал над своим следующим предложением, нашёлся ещё один любопытный ученик, который тоже хотел о чём-то спросить - или сказать что-то!
   Селифан всё же надеялся услышать вопрос - очень надоели ему ироничные улыбки и фразы...От другого ученика он бы не потерпел никакой наглости. Но Роберту Селифан позволял говорить почти всё, что ему заблагорассудится. Зачем-то он его уважал. Селифан и сам не мог понять, зачем? Ведь поначалу ему показалось даже, что с Робертом у него могут возникнуть серьёзные разногласия. Селифан прямо так и чувствовал это...Сейчас он так не думал.
  "К нему просто надо быть терпимее" - мудро решил Селифан и понял, что у него это здорово получается, во всяком случае, пока.
   Селифан обратился к другому ученику, тому, который хотел спросить о чём-то, и видел, как Роберт сел, безучастно глядя на своего говорящего товарища.
  - А зачем вам готовые домашние работы? - спросил тот ученик.
   Когда прозвучал этот вопрос, глаза всех присутствующих сконцентрировались на Селифане, но а он сам тогда ещё смотрел на Роберта. Селифан увидел, как глаза его внезапно засияли - томный взгляд преобразился.
   Первые три секунды эти были ужасны для Селифана. Роберт, казалось, торжествует. Ведь этот вопрос для него ещё больший вызов чем то, что сказал сам Роберт. Но, к частью, Селифан быстро сообразил, что ответить:
  - А за тем и нужен, чтобы ваши работы не оказались короче, чем они сделаны там.
   И после этих слов Селифан почувствовал необыкновенное довольство сами собой. Он был на высоте!.. Он гордился своим необыкновенным умом и сообразительностью! Селифан был в восторге, что смог направить ситуацию в свою пользу. Ведь, казалось, весь класс против него. Впрочем, почти так оно и было. Кому понравится попытка лишить спокойствия? А ведь он не просто сделал это - поставил угрозу исчезновения их простой, беззаботной жизни!
   Но зато сейчас Селифан счёл, что может с полным правом упрекнуть всех тех учеников, кого он подозревал в невыполнении заданий...
  - Знаете ли, не очень то хочется проверять ваши работы, если всё время кажется, что вы их не делали, - объяснил Селифан всё, как и было на самом деле, - а так, если у меня будет одна из ваших любимых книг, я смогу развеять всякое свое сомнение...может быть, оно и не справедливое.
  - Конечно, - пробормотал кто-то из третьей-четвертой парты и настолько тихо, что Селифан еле-еле услышал.
   Селифан уже понял, что все им сейчас крайне недовольны. Но это не остановило его, и он продолжил объяснять:
  - Должен сказать вам, что здесь очень мало тех, в ком я абсолютно уверен и могу сказать, что вот он сделал всё сам... Но такие всё же есть среди вас - это - Селифан взял какой-то лист бумаги и стал перечислять фамилии: - Ритаев, Яковлев, Серитова, Минаев, Корпьянова, Навилов и, конечно же, Яшков.
   И прежде чем назвать фамилию Роберта, он внимательно посмотрел на него, изучив ещё раз каждый сантиметр его лица. И Селифан сделал особенную паузу в речи, когда называл фамилию Роберта - он хотел привлечь его внимание.
  -В общем, вы поняли меня, - продолжил Селифан свою речь, ни минуты не медля. - Мне нужна книга для справедливой оценки ваших знаний. И я буду доволен, если кто-нибудь из вас согласится купить мне такую...
   Селифан уже больше не стал называть, какую именно книгу он хочет. Итак же было ясно: "Готовые домашние задания" к учебнику А.Алимова, Ю.М.Колягина и Ю.Сидорова...Уж очень некрасивым выглядело бы это предложение, если произнести её вслух всему классу. Так показалось Селифану. Ведь он - учитель, а просит такое издание...И ему неприятно было еще и то, что он не помнил выше перечисленные фамилии - не знал авторов учебника, по которому преподаёт. И пусть он, учебник этот, лежит открытым у него на столе, ему было бы как-то неловко и даже стыдно заглянуть в неё. И пусть этого не требовалось, Селифан всё же учитывал своё "неполное знание"...Он ведь любил иногда похвастать знаниями и пусть даже на столь "низком уровне".
   Селифан очень хотел напомнить им имена авторов учебника. Он считает, что их непременно следует знать. Ведь не помня автора книги, ты не знаешь, чьими трудами пользуешься. А это несправедливо по отношению к ним - авторам этих книг. Они же хотят быть известными ...и вот такие-то мысли иногда занимали голову Селифана. Причём сам себе он про это говорил: "старомодные мысли, не стоящие ни гроша" Впрочем, его мнение всегда сильно расходится с поступками, которые он совершает. И делает он, как правило, больше то, с чем сам в разговорах категорически не согласен. "Но ведь это же естественно!" Он в этом не сомневался.
  - Ну, так кто же всё-таки согласится купить мне книжку?.. - настаивал Селифан. Уж очень хотел он иметь такую книгу...И Селифан не считал, что прося у учеников купить ему "Готовые домашние задания", он выявляет крайнюю степень некомпетентности или даже недостаточную эрудицию и грамотность. Ну, такой уж был Селифан!
   Главным он с недавнего времени стал считать необходимость более тесного психологического контакта со своими учениками. Он хотел соучаствовать в их заботах и показать, что, в общем-то и понимает их стремление упростить себе жизнь...Но он хотел объяснить им как можно мягче, что учиться они всё же должны: он не собирается "терпеть безделье" Селифана чрезвычайно стал раздражать тот факт, что они "мало учатся". Ведь он был уверен, что даже половина из его учеников не делают то, что он задает. Не выполняют они задания, которые он подбирает с "чрезвычайным трудом!" И это сильно обижало Селифана - било прямо по самолюбию. И он решил, что непременно "заставить их учится" и будут они делать, всё, что он ни задаст - будут уважать его труд преподавателя.
   Селифан старался не замечать, что он несколько самоуверенно мыслит. Ведь "заставить" их вряд ли ему удастся: непростое это дело! А вот попробовать, может быть и стоит...Но Селифан уже решил, что стоит. И он так же решил, что класс его будет лучше всего знать алгебру и физику: уж он то постарается!.. Но была и обратная сторона его "благородных побуждений сделать детей умными" - он чётко разделил всех учеников на "чужих и своих". "Свои" - это те, чьим классным руководителем он является, а все остальные - "чужие". И только из "своих" он хочет сделать "особенно умных" людей и, получается, только их он собирается "особенно мучить"!
   В любом случае, Селифан уже привык ко всем своим ученикам и преподавал он всем одинаково хорошо, или наоборот, одинаково плохо (если это так). Но он просто не мог заставить себя любить "чужих" так же, как "своих". К ученикам своего класса он всё равно относился лучше и видел или старался видеть в них всяческие достоинства - и иногда даже понимал, что некоторые из них он сам напридумывал. Это как бы предвзятое преувеличение достоинств "своих" учеников. Впрочем. Селифан прощал себе такое неравнозначное отношение к людям: нельзя любить всех одинаково.
   Но, а ко всем "своим" ученикам он старался относиться одинаково хорошо. И здесь "создавать любимчиков" он крайне не хотел. Это было бы не просто несправедливо - некрасиво с его стороны. Итак уже Селифан считал, что несправедлив по отношению к другим ученикам, "не своим"...но он успокоил себя тем, что знания он оценивает в высшей степени справедливо. И в этом отношении Селифан твёрдо решил не давать никаких привилегий "своим ученикам". Селифан - довольно-таки принципиальный человек и свои окончательные решения меняет редко... "и ни в коем случае..." - сказал он себе.
   И если уж он решит слишком сильно увлечься своей профессией преподавателя - захочет сделать свой класс особенно умным, будет заниматься с кем-то отдельно... "и бесплатно" - подчеркнул он себе.
   Селифан и сам не понимал, с чего это вдруг его так стали заботить знания учеников. Насколько он помнит первый свой день, "ему было наплевать на знание учеников".
  - Порядок хочу я навести в классе... - продолжил Селифан свои объяснения, ни от кого не услышав ответа. - Как я понял, вы этого очень не хотите. И раз уж нет добровольцев, желающих купить мне книгу, я вынужден выбрать его сам.
   После этих слов, Селифан помолчал несколько секунд в ожидании какой-либо реакции класса. Но её не было...
  - Что ж, как говорится, молчание - знак согласия! И я прошу старосту позаботиться о моей книге, - говорить Селифан старался как можно более мило, ненавязчиво и не без юмора - Эмма, ты согласна?
  -Конечно, - заставила она себя ответить ему. Как она не хотела с ним говорить!.. Не хотела, чтобы он смотрел на неё или вообще видел и спрашивал что-либо...Эмму в последнее время особенно стали раздражать всяческие расспросы и просьбы... Она не просто не хотела учиться - не желала общаться ни с кем и делать что-либо.
  -Тогда останься после звонка, - сказал Селифан коротко и весьма повелительно.
   Эмме очень не нравилось это обстоятельство. Она не просто не хотела остаться после последнего урока - видеть никого не желала. Эмма, можно сказать, весь день ожидала того момента, когда же её занятия закончатся, ну и представьте её возмущение тем, что теперь она вынуждена задержаться...Эмма теперь не просто побаивалась своего нового учителя - недолюбливала. Он стал казаться ей чрезвычайно навязчивым и неправильным. Она не одобряла в нём почти ничего. Ей не нравилась его манера говорить, манера везти занятия и даже почерк его представлялся непонятным и некрасивым. Она всесторонне его критиковала. А за последнюю выходку - просьбу купить ему "Готовые домашние задания" - чуть ли не возненавидела...но не потому, что она пользовалась "готовыми" сама (это, конечно же, было так). Эмма просто не признавала в Селифане настоящего учителя. Может быть, возраст его не позволял ей относиться к нему серьёзно?.. Она и сама не знала ответ на этот вопрос. Эмма была уверена лишь в одном: он внушает ей недоверие и тем самым опасение. И это неопровержимый факт в её душе.
   Звонок вскоре прозвенел. Она и опомниться не успела, как класс стал опустошаться. Это был конец седьмого урока - последнего в этот день.
  - Ты не могла бы закрыть дверь? - сказал Селифан, видя, что Эмма встала с парты, чтобы сложить свои принадлежности в сумку.
   К тому времени в классе уже никого не осталось. Тишина и мелкие шорохи, изредка издаваемые ими, создавали особую атмосферу гармония и свободы. Но не для всех. Эмма испытывала в этот момент самые неприятные ощущения. Ей не нравилось происходящее. Его голос отталкивал Эмму, а атмосфера настораживала и даже пугала...
   Она терпеть не могла закрытую дверь... А так ведь не было раньше, Эмма всегда любила запираться наедине с Робертом. Впрочем, пожалуй, и сейчас можно сказать, что с Робертом это делать она всё-таки любит. Делает же! запирается!.. Но дело то в том, что в порядочности Роберта она уверенна и совсем его не боится; она спокойна, когда он рядом. А вот остальные люди что-то стали её пугать и вызывать недоверие, неприязнь "на пустом месте". Эмма стала чувствовать, что у неё возникает некая маниакальная депрессия - она всех боится, всех подозревает в чём-то нехорошем...
   Эмма шла к двери, стараясь контролировать свои негативные эмоции: сильнейший страх и раздражение. Эти две разные и в то же время сильные чувства перемешались в ней и обе обрели силу влияние на неё.
   Эмма побаивалась своего учителя, и это было связано с её недавним прошлым. Она знала: Максим в этом виноват. Это он заложил в ней этот сильный мучительный страх к мужчинам, сопряженный, кажется, и с ненавистью к ним. Эмма ведь не просто не доверяла теперь ни одному мужчине - ненавидела за всякие мелочи, за любое неверное замечание, ошибку...И Эмме страшно не понравилось то, что Селифан велел "закрыть" дверь. Она подумала, что он мог бы сказать "прикрыть". И это слово, по её мнению, звучало бы не столь резко. Она придиралась к мелочам.
   Но в любом случае, Эмма убеждала себя, что учитель её не представляет ей никакой опасности...Разве что с отметками могут быть проблемы... Он, похоже, умный и наблюдательный человек, он обязательно поймёт и накажет, если она перепишет работу с "Готовых домашних работ" И не видать ей своей четвёрки! А сама ведь Эмма абсолютно не умеет решать примеры по алгебре. Она давно уже забросила алгебру, и нагнать весь учебный материал ей уже не представлялось возможным. Да и не хотела она. Ведь у неё есть Роберт. И она знала: он поможет. Иначе и быть не может, ведь он всегда помогает ей. Это уже почти превратилось в его обязанность. Он каждый день после школы приходит к ней, а она каждый раз ждёт его. Так что, Эмма по поводу домашних работ не переживала.
  "Роберт, если надо, в какой угодно длине распишет один малюсенький пример. Он-то знаток математики!" - думала Эмма, успокаивая себя, когда приближалась к учителю...
   Селифан обратил внимание на то, что Эмма не сложила вовремя свои принадлежности в портфель, как сделали это её одноклассники, которые уже ушли. Он не знал, что и думать. Толи она чересчур медлительный человек, толи просто не захотела спешить, "когда времени полно"?
   Пока Эмма приближалась к нему, он не спускал с неё глаз. Эмма видела это, но старалась не обращать внимания на пристальный взгляд учителя. Уж очень она устала раздражаться по пустякам...В конце то концов он не совершал ничего предосудительного.
   Эмма не стала вступать с ним в общение, когда подошла к своей парте. Она спокойно и, казалось, вполне непринужденно принялась складывать свои вещи в портфель. И это страшно не понравилось Селифану: он хотел поскорее отпустить её.
   Жаль то как, желания их совпадали, но не исполнялись!
   Селифану пришлось терпеливо дождаться, пока Эмма, наконец, уложит все свои книжки, ручки, тетрадки, ластик и всё прочее в портфель...
  "Как она небрежна!" - подумал Селифан, глядя на её разбросанные на парте принадлежности. Он решил, что можно было бы ей быть более аккуратной, поддерживать больший порядок...
   Селифана охватывало раздражение, когда он видел, как Эмма убирает с парты свои вещи. Она, если брала, тетрадь, начинала осматривать её, а потом уже только решалась засунуть в портфель. Да и то умудрялась посмотреть на свой портфель некоторым оценивающим взглядом и, думая словно, засунуть или нет? И так было с каждым предметом! Даже ручки она с минуту вертела в руке, прежде чем положить в пенал.
   Хорошо ещё Селифан не заметил, как она некоторые тетради вынимала обратно из портфеля, чтобы удостовериться в чём-то!.. Селифан бы не вытерпел это. Он итак уже был на нервах оттого, что она не спешила собираться. Торопить её тоже не хотел. Боялся показаться бестактным и неучтивым.
   Прошли пять утомительных минут ожиданий, пока, наконец, Эмма была готова выслушать его. Селифан не собирался ещё сколько-либо ждать, после того, как вещи её были уложены в портфель. А она-то села!
   Смотрела Эмма, казалось, не на него, но взгляд ее, однако, был направлен в его сторону. Селифану очень не нравилось её отношение к нему. Он всё время будто чувствовал, что она специально старается вывезти его из себя - позлить хотя бы в чем-нибудь. И Селифан знал, что навязывается к ней всяческими вопросами и требованиями...Он думал, что дело в этом - что ей не даёт покоя её роль старосты и необходимость частенько задерживаться...
   Селифан молча дал Эмме двести рублей и стал ожидать какого-либо ответа. Селифан был уверен, что он должен последовать. И не ошибся.
  - Хватит пятидесяти, - сказала она, теперь уже точно глядя прямо на него внимательным, испытующим взглядом; казалось, она ожидала от него услышать определенный ответ, и добавила: - ещё и останется.
  - Ну, я не уверен, - засомневался Селифан, - хотя, я не в курсе, сколько там книжки ваши стоят...
   Селифан был очень доволен словами Эммы, но виду старался не подавать. Он надеялся, что раз уж Эмма так сказала, то вернёт ему лишнюю часть денег немедленно. Но она не спешила!
   Селифан уже не знал, что делать и как с ней дальше общаться. Вставать с места не хотел, ведь он сидел как раз напротив неё. Но волнение так и пыталось заставить его бесцельно походить по классу. Уж очень он хотел вернуть часть "лишних денег".
   Селифан ведь итак скребя сердцем решил купить себе "Готовые домашние задания" - очень не хотел проверять их докучливые примеры, они ужасно раздражали его... И надеялся он, что кто-то из учеников поделится с ним. А ведь нашлись такие классы!
  - В таком случае можно?.. - просил Селифан свои деньги, притягивая руку к ней. Важным было для Селифана не дать ей ни рубля лишнего...но не из жадности он этак, просто Яна Савельевна так и "грызла его", выплатить аренду требовала поскорее. И даже сто рублей смогли бы успокоить её на день или на несколько часов хотя бы. Селифан уж и возвращаться не хотел к себе - знал, она там и ожидает его прихода, чтобы в очередной раз напомнить о задолженности. Радовало Селифана хотя бы то, что она не гнала его из дому, хоть и грозилась не раз.
   Эмма немедленно сообразила, в чём дело: конечно же, он хочет забрать лишний стольник. Но Эмма задумалась о чём-то, потому и не среагировала никак, пока он сам не попросил. Она отдала деньги и секунду спустя спросила:
  - Это всё?
  -Да, ты можешь идти, - сказал он спокойным и довольным голосом, затем добавил несколько задумчиво, но уверенно: - Спасибо.
   Как раз в этот момент Эмма вставала со своей парты. И она посмотрела на него искоса, слегка только приподняв голову, и подумала: "Будто бы у меня был выбор".
   Эмма была чрезвычайно недовольна. Очень уж не хотелось ей идти в книжный магазин...
  -К какому дню я должна купить книгу? - напомнила она ему, что обязана выполнять его просьбы. И даже не просьбы это, а требования... И она не может отказать ему - обязана делать всё, что он велит. А, следовательно, ему не обязательно благодарить...Эмма очень хотела подчеркнуть этот факт в её последних словах.
   Ей, конечно же, удало это сделать, но Селифан сказал:
  -Лучше побыстрее. Мне удобнее стало бы работать.
   Селифан даже не постеснялся признаться, что не хочет сам проверять домашние работы. Впрочем, он не видел в этом ничего предосудительного и считал даже, что дети обязаны понять его.
   Прошла ещё неделя. С каждым следующим днём Селифан всё больше и больше понимал, что профессия учителя - не для него. Ну не любит он это занятие, как бы ни старался!.. Поначалу только ему показалось, что приятно учить кого-то, объяснять материал по предметам, которые и сам когда-то учил, но он ошибался...Конечно, благое дело всегда радует, ну, или должно радовать, во всяком случае. "Но только не тогда, когда тебе за это платят" - решил Селифан мысленно, когда ему как-то пришлось призадуматься о благородстве и безвозмездной помощи другому.
   Ни что не помогало Селифану обрести гармонию души. Как он ни старался примириться со своей судьбой - нехваткой денег, положением учителя, задолженностью за жильё и питание и необходимостью платить за учёбу - он не мог...
   Селифан, как и думал однажды в благородном порыве, решил помощь одному из своих учеников по алгебре...Уж очень тот просил, и явно, как показалось Селифану, хочет учиться, просто понять темы не может до конца - у него "некоторые пробелы в знаниях". Родителей этого ученика Селифан никогда не видел: собрания они не посещали и он решил, что, пожалуй, семья их не слишком-то удачная. А Селифан то понимал - очень хорошо знал, как трудно обходиться в жизни без посторонней помощи. Он просто хотел помощь от чистого сердца...Надеялся Селифан, что хоть сколько-нибудь благородный поступок принесёт ему некоторую долю душевного спокойствия. Очень тяжело ему становилось жить - уставал он от самого себя, от неудач своих, бесполезности поступков...Всё для Селифана стало представляться бесполезным и пустым, лишённым смысла. Он даже перестал понимать, зачем же так рвётся стать адвокатом - у него же есть уже высшее образование, профессия? Зачем же дальше мучить себя, лишать последнего средства к существованию?.. Селифан чувствовал, что недалёк тот час, когда Яна Савельевна прогонит его из дома или (он об этом даже думать боялся) перестанет кормить. Он-то ведь таки согласился на её условия дополнительной оплаты жилья с включением питания. А сейчас он ей не платит ничего.
   Селифан был уверен, что первым же делом она перестанет "угощать" его обедом, ужином, завтраком... Но к частью Селифана, она даже не намекнула об этом. Он уж радовался, думая: "Неужели и у неё есть сердце? Не хочет голодом уморить..."
   Хоть Селифан несколько язвительно думал о ней, он всё же ценил её доброту. И пусть она и не идеал благородной женщины, - хотя бы не настолько подлая, насколько алчная, и она с уважением относится к первым потребностям человека...
   С Адамом Селифан занимался в пятницу после восьмого урока. И он - ученик, которого Селифан пожалел и которому весьма симпатизировал, был не из его класса. И вообще выяснилось, что он недавно перевёлся в эту школу из другого города. И он очень боялся, что здесь у него ничего не получится...
  
  
   Глава 6. Частые беседы с Селифаном
  
   Прошла неделя. Селифан всё ещё никак не мог получить книгу, которую попросил купить. Он уже стал недоумевать и возмущаться. Эмма, как ни в чём ни бывало, приходила на его занятия, говорила, здравствуйте - и до свидание, когда уходила. Ее невозмутимость и безразличие стали раздражать Селифана... Он бы был доволен, если бы она хотя бы подошла к нему на перемене и объяснила, почему она до сих пор не купила ему решебник? А ведь этого не происходило.
   Сегодня Селифан решил, что непременно попросит Эмму задержаться после последнего урока. У него ведь и повод имелся для этого более или менее серьёзный - он список домашнего задания на следующую неделю собирался передать. Ну, а по поводу книжки он как-то стеснялся отвлекать её. Селифан думал, что Эмма сама должна догадаться, что ей пора бы уже или книгу принести, или деньги вернуть или хотя бы убедительно объяснить, что в конце то концов задерживает её от приобретения нужной вещи.
   Вторник являлся самым удачным днём, чтобы поговорить с Эммой наедине о любом вопросе. Селифан знал, что после седьмого урока алгебры у них уроков больше нет, и он может сколько угодно долго с ней говорить. Впрочем, Селифан не любитель долгих бесед и тем более уж с учениками.
  - Я попросил тебя остаться, чтобы передать вот это, - Сказал Селифан Эмме, ещё когда класс не совсем опустел, и передовая нужный лист со списком заданий. - Если ты не против, я хотел бы, чтобы впредь ты всегда задерживалась после уроков во вторник. Сегодня и у меня, и у вас это последний урок - самое удачное время, чтобы обсудить все вопросы, которые у вас накопились.
   Под словом "Вы" Селифан всегда подразумевал весь класс. Он всегда старался подчеркнуть то, что Эмма представляет интересы всего класса - напоминал ей об этом. И ему это было довольно-таки приятно. Селифан стал считать её безответственной и особенно он в этом убедил себя, когда Эмма не купила ему книгу, через несколько дней, как он дал ей деньги. А ведь Селифан надеялся, что так оно и будет. Но он уже вторую неделю напрягается, мучительно высчитывая правильные ответы на их домашние задания! Это обстоятельство очень не нравилось Селифану, потому-то он и старался напомнить Эмме об ответственности каждый раз, когда мог.
  - Конечно, Селифан Фирсович, я поняла, - выразила Эмма свое согласие никогда во вторник не уходить, не поговорив с ним. Эмме, это, конечно же, не нравилось, но она понимала, ― иначе никак. Он всё равно будет "оставлять её на приватный разговор" так или иначе и лучше уж ей сразу согласиться...Эмме всегда было неловко, когда Селифан просил её задержаться в присутствии всех остальных одноклассников. Особенно не нравилось ей, когда это происходило в присутствии Роберта. Он всегда возмущался, когда они оставались одни и "о чём-то говорили". Эмма не раз уже слышала от Роберта то, как он не недоволен новым учителем. И причин то объективных он не называл. Это больше всего Эмме не нравилось, хоть она и сама не была в восторге от Селифана...
   Селифан молчал. Он ждал, что Эмма, вероятно, захочет объяснить ему, что с книгой той, которую он попросил купить. Он был убеждён, что так оно и будет. Ведь к тому времени они уже остались одни - все мгновенно разошлись после звонка.
   Селифан не ошибся, и его пронизывающий вопросительный взгляд сделал своё дело. Эмма начала открывать свой портфель и заговорила:
  - Вот, я вам купила, - сказала она, протягивая Селифану книгу небольшого размера с клетчатой обложкой, на которой было что-то нарисовано. Селифан уже знал что - ученики с восторженными лицами, их, как правило, бывало двоя. Но он не стал разглядывать обложку книги. Он был доволен! Но никак не выразил это на лице - постарался быть серьёзным и хладнокровным. Ему ведь долго пришлось ждать, он и недовольство тоже хотел выразить. А улыбка его явно настроила бы Эмму на положительные эмоции. А Селифан не любит говорить что-либо не кстати...
  - ...и вот ещё, - сказала Эмма, после непродолжительной паузы и, протягивая учителю небольшой клочок бумаги и некоторое количество монет.
   Селифан молча взял всё, что она дала. А это были чек и четырнадцать рублей и пятьдесят пять копеек. Впрочем, Селифана мало интересовали эти деньги, но он всё же очень быстро и умело их пересчитал, не забыв заглянуть на чек. И когда Селифан снова поднял на неё голову, она заговорила:
  - Извините, что сразу не смогла.
   Голос её выглядел виноватым, а взгляд - жалостливым. Эмма уже поняла, что он недоволен и очень ...
  - Ничего страшного: главное купила, - сказал Селифан, но взгляд его был холодным и жестоким. Эмма поняла, что слова его представляют собой полную противоположность его душевным ощущениям. "И этот человек не умеет прощать" - подумала она, как обычно, представляя в нём самые негативные черты характера и это, только потому, что он мужчина...Эмма теперь категорически отказывалась видеть в мужчинах что-либо хорошее. Ведь на её жизненном пути встречались только "плохие мужчины", даже отец её и то не идеал доброты... Хотя его она всё же любит, ведь для неё "нехорошим" он является лишь тогда, когда пьёт. А вот Роберт - он, пожалуй, единственный представитель мужского пола, который ей нравится хоть чуточку. Его лишь она могла внести в список "хороших мужчин". Впрочем, и тут она сомневалась, так как считала Роберта несколько странным и унылым по натуре.
   Эмма всегда сравнивала всех мужчин между собой. И видя Селифана, она не могла не думать об отце, Роберте и даже Максиме. Она вспоминала всех мужчин, с которыми когда-либо имела дело. Эмма просто не умела иначе. И, вероятно, именно поэтому её так угнетали разговоры с учителем в пустом классе - она вспоминала всё нехорошее в её прошлом. (Эмма не замечала, что Роберт не пробуждает в ней никакие воспоминания и никакие мысли и потому-то она с ним чувствует себя комфортно, говорит обо всём непринужденно и он в её видении - особенный, неординарный человек).
   Эмма категорически отказалась смотреть в суровые глаза своего учителя. А выразила она это тем, что немедленно опустила голову, как только восприняла долю негативной информации, которую Селифан излучал. А ведь ничего особенного он не говорил...
   Но а Эмма в глазах Селифана выглядела какой-то расстроенной, обиженной или даже приниженной. Ему даже совестно стало упрекнуть её в чем-либо. А когда она опустила голову, так вообще...Селифан на секунду почувствовал себя её мучителем. Уж очень её взгляд казался жалким, а она - измученной.
   Он захотел поинтересоваться, что с ней такое происходит?..
  - Всё в порядке? - спросил он очень неожиданно для Эммы.
  -Да, конечно.
   Она тут же подняла голову - успокоила Селифана. Она теперь уже выглядела более жизнерадостной - более сильной. И Селифан не повременил сказать о том, о чём хотел сказать уже в начале их разговора:
  - Приходи завтра ко мне после последнего урока. Я буду ждать тебя тут, в этом кабинете.
  - А почему? - спросила Эмма, шокированная услышанным. И первое, о чём она подумала, был вопрос: "чего это он опять задумал?"
  - Через три недели у нас намечается концерт в актовом зале, и неплохо было бы обсудить некоторые детали этого мероприятия, - объяснил Селифан.
  - Без меня нельзя? - вырвалось у Эммы. Она находилась на вершине своего недовольства и уже почти перестала думать, прежде чем сказать что-либо.
  - То есть как это? Ты же у нас староста! Только с тобой я и буду обсуждать этот вопрос и ни с кем больше, - объяснил Селифан так же резко и быстро, как она задала ему вопрос. - Не думаешь же ты, что я приглашу весь класс и устрою здесь завтра балаган? - тут Селифан замолчал на секундочку. Он хотел увидеть её реакцию. И он уже совсем не совестился тем, что нападает на неё. Ведь "сильный, жизненный взгляд", по его мнению, требовал к ней иного отношения, и сама она сказала, что с ней всё в порядке. А вот он нуждался в успокоении! Селифан счёл, что она его сильно обидела и теперь заслуживает хоть сколько-нибудь наказания. Он полных две недели "делал их домашние работы" - пусть теперь и она "побегает для него".
   "Ничего не случится, если придёшь ко мне пару тройку лишних раз, - подумал Селифан чрезвычайно мстительно и злорадно, - и не убьют тебя несколько резких фраз".
   Он-то ведь знал, что она не сможет отказаться прийти - духу не хватит. А он может этим пользоваться - самым гнусным образом успокаивать своё обиженное самолюбие.
   Селифан, как малый ребёнок, решил "отомстить за свои мучения (неудобства) ", мелочно придираясь к ней за всякие "нарушения", и - решил оставлять её после уроков как можно чаще, по любому поводу...
   "Гадко" - подумал он сразу же, как начал воплощать в жизнь свой "план мести". Но Селифан чувствовал, что в нём проснулся некий дух подростка, который капризно требовал удовлетворить его самые непредсказуемые желания! И Селифан не старался ему отказать - не мог, потому что хотел "чуть-чуть повеселиться!" Эмма нравилась ему, и он вдруг очень захотел позлить её. Селифан заметил, что она избегает его.
  - Ты - староста, Эмма, а значит ты - посредник между мной и классом, - продолжил он объяснять очень серьёзно и настойчиво. - Я расскажу тебе план предстоящего мероприятия, объясню детали, ты должна будешь передать всё основное классу, - он говорил и в то же время внимательно следил за каждым её движением, ловил всякий взор негодования, недовольства. И Селифан чувствовал, как с каждой следующей секундой становится для неё всё более неприятным человеком; но он хотел показать, что и таким может быть, когда пренебрегают его просьбами. - Если у кого-то возникнут вопросы, на которые ты не знаешь ответ - придёшь ко мне, я объясню как можно настоятельнее...Всё ясно?
   Последний вопрос его прозвучал более чем сурово - жестоко. Эмма прямо-таки чувствовала, что это он специально так... так груб с ней. Но она и представить себе не могла, из-за чего?!
   Сама мысль оставаться с ним наедине, вот так вот, приводила её в отчаяние. Она никак ещё не могла привыкнуть к нему - не могола привыкнуть к тому, что он превращается в самого придирчивого учителя, которого она только знала. Ведь ни один классный руководитель не заставлял её "бегать к нему" так часто, как этого требовал Селифан. А у неё было много разных классных руководителей - они каждый год менялись (Эмма староста уже три года).
   Эмма справедливо думала, что он слишком часто "вызывает её к себе". И казалось ей, что чаще уже невозможно приходить к нему... И она чувствовала всегда некоторый дискомфорт, когда оставалась с ним наедине и когда при этом наступало молчание. Но, во всяком случае, она радовалась тому, что мысль о том, что Селифан Фирсович - "нехороший человек" покидала её. Теперь Эмма была больше склонна считать его неприятным человеком. И это не потому, что он сейчас резко говорил с ней - он всегда создавал впечатление очень серьёзного человека с грубоватой душой и с добрыми помыслами. Никто не смог бы обвинить его в чём-либо подлом, глядя лишь на лицо.
  - Ладно, я приду, - сказала Эмма, с заметно взгрустнувшим взглядом. Она ведь соглашалась на самое ужасное, по её мнению, - искать его всякий раз, когда какому-нибудь надоедливому товарищу захочется задать учителю "глупый вопрос". Мысль эта Эмму страшно раздражала. Но Эмма понимала, что ей всё же с этим придётся смириться, если она, конечно же, не хочет каких-либо неприятностей с новым учителем.
  - Тогда всё, до свидания, - сказал Селифан внезапно, движением тела подавая сигнал о том, что хочет, чтобы она немедленно ушла. И Эмма поняла - она не стала задерживаться. На сей раз её портфель был собран, ведь она не тянула время, как в прошлый раз, когда собирала с парты свои принадлежности. Тогда она была весьма напугана предстоящим разговором - сегодня лишь своё недовольство старалась тщательно скрыть.
   Среда доставила Эмме немало хлопот. Целых сорок минут она потратила после того, как последний урок закончился, а её одноклассники все разбежались по домам.
   Селифан, действительно, на сей раз, задержал её...но не специально. К Селифану подошла одна учительница с "коротким разговором" и объясняла что-то очень обстоятельно и долго. Селифан оправдаться даже попытался перед Эммой. Сказал, что это они предстоящий концерт обсуждали. Но Эмму, впрочем, это ничуть не интересовало. Ведь он долго отсутствовал в кабинете, тем временем, пака она сидела там и ждала его. Но, однако, Эмма была довольна тем, что учитель её всё же извинился.
   "Это же ведь так приятно, когда у тебя просят прощение, а не ты..." - подумала тогда Эмма и даже уже не так злилась на Селифана за его продолжительное отсутствие... Она умеет прощать, если её об том просят.
   ...
  - Как же достал меня твой учитель! - в возмущении сказал Роберт, когда Эмма в очередной раз пришла домой с опозданием.
  - Он и твой учитель тоже, - напомнила ему Эмма, не желая, чтобы только он говорил. А то всю последнюю неделю Роберт только и делает, что выказывает своё недовольство Селифаном, а она лишь кивает головой. У Эммы не находится никаких аргументов в пользу Селифана, да ведь и не хочется ей оправдывать этого "надоедливого учителя".
  - Не похоже! - возразил Роберт на Эммины слова о том, что Селифан и его учитель тоже. - Он только и делает, что занимается с тобой. И то в кавычках.
  - Роберт! С чего это ты решил, что он со мной занимается?! - чрезвычайно удивилась Эмма.
  - Да оттого, что ты торчишь с ним в школе допоздна...и каждый день почти...и алгебру, кажется, ты стала лучше понимать... - Роберт был чрезвычайно неуверен в своих словах!
  -Ну, уж конечно! - сказала Эмма, еле сдерживая смех. - Мне, оказывается, и раньше следовало подольше оставаться в школе - ты бы счел меня самой умной в классе!
  - Хватит тебе смеяться, лучше покажи, давай, что там сегодня задали, - сказал Роберт, весьма недовольный её словами. Он-то ведь надеялся, что Селифан всё-таки занимается с Эммой индивидуально. Роберт слышал об Адаме и о некоторых других учениках, с которыми Селифан занимается отдельно. И Роберт был уверен - "разведал", что делает он это абсолютно бесплатно.
   Но узнав о некоторых благородных поступках Селифана, Роберт не стал к нему лучше относиться. Но он подумал, что всё же было бы неплохо, если бы "этот учитель позанимался и с Эммой тоже". Роберт нисколько не сомневался в профессионализме Селифана. И вообще, он зачем-то считал его рождённым преподавать! Впрочем, это, скорее всего, было связано с тем, что Роберт лучше осваивал новый материал, когда его объяснял Селифан. А учителя, которые преподавали в этой школе ранее, по его мнению, не отличались особым профессионализмом и находчивостью. Он не чувствовал в процессе урока той лёгкости, с которым рассказывал Селифан что-либо. А ещё, Роберт был в восторге оттого, что имел возможность делать всё домашнее задание за неделю сразу!
   Он и Эмме сказал об этом не раз, чуть ли не расхваливая Селифана за одну его эту привычку выписывать на лист бумаги все классные и внеклассные задания...Но как человек Селифан ему чрезвычайно не нравился. И Роберт не забывал об этом, когда начинал хоть чуточку возвышать его над другими учителями.
   "Он этого не заслуживает, - твердо решил Роберт, - слишком молодой...красивым представляется многим... может быть и Эмме тоже..." Роберт уже не помнил, когда впервые ему в голову пришла такая мысль. Но он очень-очень хотел задать Эмме один вопрос. И каким бы не был ответ на неё, Роберт предпочитал знать его. Но он захотел оставить все вопросы до другого раза. "Среда не лучший день для расспросов" - решил Роберт, сам не понимая, с чего это среда стала неподходящим днём для серьёзных бесед с Эммой? Вероятно, он просто хотел время оттянуть, прежде чем задать ей "такой неудобный вопрос" Роберт был уверен, что Эмме он очень не понравится... и он счёл разумным ещё хотя бы пару недель последить за ними - Селифаном и Эммой.
  - А ведь Этот список совсем достоверный! - сказал Роберт, в очередной раз восхищаясь тем, что Селифан предоставил им "столько полезной информации" Они как раз зашли в комнату Эммы, и она уже успела разложить свои учебники на столе.
  - Ну да, это, вероятно, была тайная мечта всей твоей жизни! - сказала Эмма со значительной долей сарказма в голосе.
  - А если и так?! - рассердился Роберт. Он уже уставать начал от её такого поведения...Он вежливость любил - серьёзность, а ещё, когда разделяют его восторг!.. Роберт знал, что она такая злая, если расстроена или если сильно устала от чего-то.
   Роберт догадывался, что причина её "невежливости" в Селифане. И он уже верить начинал в то, что Селифан действительно уже надоел Эмме со всяческими просьбами. Он был бы очень доволен, если бы всё обстояло именно ток, как он в последний раз предположил. Но Роберт ни в чём не был уверен...и это тяжёлоё ощущение.
   "Как хорошо было бы, если бы наши мнения о Селифане Фирсовиче совпадали" - подумал Роберт, желая успокоить своё воображение. В последние недели, с тех пор, как Селифан объявился в их школе, он только и делал, что думал о нём и Эмме. Он злился всякий раз, когда они оставались наедине после занятий. Он ненавидел "эти встречи"! Но не в Селифане он сомневался - в Эмме...
   ...
   Прошли ещё две недели. Их школьный концерт миновал и вместе с ним ушли, казалось, лишние заботы Эммы. Она надеялась, во всяком случае, на это...
  -Ты опять была у него?.. - спросил Роберт Эмму. Он поджидал у дверей её квартиры, и довольно-таки долго: она на сей раз уже чересчур задержалась, на целых три часа после последнего урока... Роберт не мог скрыть возмущения. Он решил расспросить её обо всём, о чём уже давно хочет узнать.
  - Была, - серьёзно ответила Эмма и, казалось, с некоторым недовольством в голосе; но потом Роберт понял, что это ему, действительно, только лишь кажется, ведь она сказала: - Представляешь, он меня и за мелками теперь посылать стал. Совсем уж совесть потерял. Ненавижу...
   Роберт был рад это слышать. И он очень хотел бы, чтобы она сказала ещё более уверенно, что ненавидит его - этого молодого учителя, с которым так часто общается...
  - И ты купила?.. - спросил Роберт. Но его абсолютно не интересовал ответ на этот вопрос. Он лишь хотел разговор поддержать, да и время выкроить некоторое, чтобы подумать... Он не знал, что сказать - как задать очень интересующий его вопрос.
  - Да, купила. Ещё целый час ждала продавца. Не весть где был, опять не работал, как следует, - ворчала Эмма, многократно преувеличивая время, в течение которого ждала продавца магазина канцтоваров.
  - А я к тебе... Не знал, что тебя так долго не будет. - Роберт говорил неуверенно, перебирая в мыслях слова. Он не представлял, с чего начнёт говорить с ней о "главном" и чем их разговор может окончиться. Он поссориться с ней боялся и потому вопросы всегда задавал весьма робко и осторожно. И сегодня он тоже решил, что "серьёзный разговор" ему лучше начать в более тихой обстановке, там, где их никто не может увидеть или услышать. Он ждал, когда они войдут к ней в комнату и - запрутся.
  - Пошли быстрее, у меня только час, - сказала Эмма, руками показывая направление дороги, по которому он должен идти. Этим она всего лишь показывала то, как спешит. И Роберт понял, насколько она спешит!..
  - Как только час?! Ты ничего не успеешь сделать за это время, - предупредил он. Роберт уже был не в силах скрыть своё негодование. Он ведь так долго ждал её - целых три часа. И он был уже уверен, что они непременно поговорят с ней обстоятельно.., обсудят поведение "этого учителя"... Роберт очень хотел убедиться в том, что это он заставляет её задерживаться так часто после занятий, а не она сама норовит...Какой бы абсурдной не казалась Роберту эта мысль, он всё же допускал и такой ход событий. Убедиться хотел он, так ли всё на самом деле или же его воображение слишком разыгралось.
  - Знаю я, мне не успеть, - согласилась Эмма. - Но я надеялась, что ты поможешь мне? - она преднамеренно подчеркнуто произнесла слово "ты" и улыбнулась ещё при этом, глядя ему в глаза. Она очень хотела, чтобы Роберт и сегодня сделал за неё уроки. Но на сей раз, она подготавливала его к тому, чтобы он один, без неё, занимался в её комнате. Эмма знала, что он навряд ли согласится на это.
  - Я спросить хочу? - сказал Роберт, не отвечая на просьбу Эммы сделать и за неё домашнюю работу (они уже находились в её комнате).
  - Ну, хорошо...спрашивай, - ответила Эмма. Голос его и взгляд очень удивили её. Она почувствовала, что он особенно серьёзен сегодня.
  - Он нравится тебе?
  - Кто?! Этот Селифан Фирсович что ли?! - спросила она, заметно сдерживая улыбку. Такой вопрос Эмма явно не надеялась услышать.
  - Да.
   Роберту стало немного легче, когда он услышал, как она называет его по имени и отчеству, но не намного...Он ведь не был уверен, что их связывает лишь естественные отношения учителя и ученицы.
  - Глупости, какие у тебя в голове! - сказала она и секунду помолчала. - Ты что! чтобы я и он...Ничего хуже представить себе не могу!
   Эмма правду говорила. И её, действительно, озадачил вопрос Роберта. Она и не догадывалась, что у него в голове бродят такие вот мысли. А ведь лично к ней в голову ничего подобного не приходило. И ни о чём "таком" не думала она, когда Селифан настойчиво оставлял её после занятий на весьма короткие беседы...Теперь она призадумалась даже: "А чего это он впрямь так поступает?.." Но эти размышления свои Эмма решила оставить на потом. Ведь времени у неё будет достаточно, чтобы поразмышлять обо всём, когда Роберт уйдёт (она знала, что уборка всё равно не займёт весь вечер).
   Эмма сегодня вдруг захотела уделить побольше времени Роберту, ведь только дошло до неё, почему же ему не нравится их новый учитель? А ведь почти весь класс его уже обожает, несмотря даже на то, что он во время уроков всех "заставляет молча слушать" только его. Даже и ей нравилось, как Селифан преподаёт. Но она выражала недовольство относительно него лишь потому, что он часто беспокоил её...и с Робертом она только поэтому соглашалась во мнениях...
  -Максим был не намного моложе его, - напомнил ей Роберт.
   Эмма опустила голову, и Роберт понял, что сказал нечто лишнее и ненужное.
  - Это совсем не повод думать, что я могу любить учителя тоже... - сказала она, и её внимательный, сконцентрированный на ковре взгляд стал выглядеть несколько оправдывающимся.
  - Ну, я подумал просто...
  -Плохо подумал, - перебила она его, найдя, как ей показалось, нужное оправдание в свой адрес. "Да и с какой стати я должна оправдываться?" - подумала Эмма, недовольно и смело глядя на Роберта. Как же быстро менялся её взгляд с робкого на смелый!..
   Роберт некоторое время помолчал. Он уже не знал, что и говорить. Ведь Эмма была абсолютно права, и мысль его о том, что её и Селифана могут связывать какие-то "более тесные отношения" выглядела абсурдной. Особенно она представлялась такой, когда Роберт спрашивал её об этом.., но когда он думал - всё было иначе!..
  - Я просто так спросил, - объяснил Роберт. - Ты не сердись.
   Эмма тоже некоторое время помолчала. Она вдруг впала в размышление - удержать не смогла себя от раздумий, хоть и решила, что думать будет, когда останется одна.
  - Нет, я подумала, Роберт, что, может быть, ты и прав, - сказала Эмма очень неуверенно и, затаив дыхание. - А если...
  -Ты о чём это сейчас? - взволнованно перебил Роберт. Он уже боялся, что вот-вот может услышать самое страшное, что она любит его или ещё что-нибудь... "Ведь она противоречивая натура: сегодня ненавидит, завтра - любит больше жизни" - считал он. И Роберт не сомневался в том, что она даже сейчас ещё может опровергнуть свои слова о том, что испытывает неприязнь к этому человеку, что "ничего хуже себе представить не может", чем быть с ним...
  - А если это он хочет со мной...если так как-то...
  - Нет! Никак! - уверенно сказал Роберт и заметно изменился в лице, когда услышал её последнее "глупейшее" (он так решил) предположение. - Учителя так не поступают. Да и вообще! Ты видела его взгляд?!
   Роберт постепенно начал приходить в восторг от собственных слов.
  - Нет, - коротко и твёрдо ответила Эмма.
  - Никакой он - пустой! Мужчина так не смотрит на женщину, если она ему хоть сколько-нибудь нравится.
  - А как смотрит? Вот как ты, например, на меня?! - спросила она, с хитрой улыбкой глядя на него. Ей так хотелось лишить его этой уверенности в словах!.. Обидно ей даже становилось, когда Роберт так вот, со сто процентным убеждением говорил, что она не может нравиться Селифану, как женщина...И было несколько нечестно с её стороны напоминать Роберту о его любви к ней и неспособности признаться в этом.
   Но Роберт не растерялся. Он быстро придумал неоригинальный ответ на её вопрос и не показал своего смущения. А ему ведь было неловко...
  - Даже как я! Но он... нет! Ты можешь быть абсолютно уверенной в том, что относится он к тебе как к маленькой девочке! - и, говоря последнее предложение, Роберт улыбался со счастливейшей улыбкой!
  - Ещё скажи, как к дочери, - обиженно сказала Эмма.
  - Нет, я бы так не сказал. Если бы он относился к тебе как к дочери, давно бы уже позанимался с тобой алгеброй...Я-то слышал, что с некоторыми учениками он просто сюсюкается, тащит из глубины!... Он то не идиот, уверен, давно понял, что ты ноль в алгебре...да и не только в алгебре! - произнёс он последние слова свои в крайней степени пренебрежительно по отношению ко всему её интеллекту.
  - О, хватит, Роберт! - выразила Эмма свою, теперь уже более серьёзную обиду на него. - Ни за что! никогда я не стану заниматься с ним отдельно!
  - Ну, ну, ну! Не так быстро, Эмма. Было бы неплохо, если бы он позанимался с тобой, и я так считаю.
  - Молчи уже! - велела Эмма.
  - Помолчу, конечно же. Но я всё же поразмышляю ещё об этом.
  - Ты что, Роберт? Ты что-то задумал что ли, не пойму? - взволновалась она его словами и спокойствием. Обычно он никогда не соглашался с ней так просто и уж тем более не молчал, если она просила.
  - Не беспокойся. Я добра тебе желаю, - сказал он заботливо и даже не думал что-либо объяснять.
  - Отлично, Роберт! Только вот не вздумай мне всё испортить, - пригрозила она ему. - Не хватало только, чтобы этот Селифан Фирсович мучил меня ещё больше, ещё и алгеброй.. Итак достал уже.
   Роберт впервые улыбнулся, когда она сказала это. Она ведь и раньше жаловалась ему на Селифана, но тогда он ещё полагал возможным, что Эмма может влюбиться в него. Роберт знал, что нередки случаи, когда женщина говорит, что ненавидит, терпеть не может кого-то, а потом оказывается, что безумно влюблена в этого человека. Роберт действительно полагал, что Эмма тоже могла бы так...Теперь он был спокоен в этом отношении. И даже задумал кое-что (Эмме не зря так показалось). Он решил, что непременно попросит Селифана Фирсовича позаниматься с ней.
   "Заодно проверю на великодушие!" - самодовольно подумал Роберт. Он хотел убедиться в том, что Селифан на самом деле такой, каким его все в школе считают.
  
  
   Глава 7.Изменения
  
   Прошла ещё одна неделя. Селифан уже крепко вжился в свою роль учителя и на время даже перестал мечтать о другой профессии. Он с головой погрузился в учёбу и работу. И Селифан не хотел "во время окошек" читать свои книжки по юриспруденции и иные, которые он получил с библиотеки университета - непреодолимая лень охватывала его... Селифан не мог сконцентрироваться на учебе, когда сидел в классе, и пусть даже один и в полной тишине. Он сам себя порою не понимал. Ему ведь надо учиться - надо читать. А когда Селифан уходит со школы, заходит к себе в комнату, за которую заплатить не может - груда материальных забот наваливается на его голову и он просто не может не думать о них. Но там всё же лучше учится. Так он считает. И потому лишь Селифан заполняет всё своё сколько-нибудь свободное время в школе дополнительными занятиями. И неважно даже стало для него, за деньги ли он преподаёт эти дополнительные уроки некоторым ученикам или же просто так. Он устал думать только о деньгах и вообще, всё для него постепенно начинало терять смысл. Жизнь Селифана становилась с каждым днём всё более серой и лишённой света и красоты. Думал он лишь о том, как прожить следующий день и как оплатить следующий месяц в университете, как задолженность погасить за комнату... И так было каждый день. Но университет бросить Селифан не решался, хотя и подумывал об этом не раз. И часто он чувствовал, что может не суметь разрешить свои материальные проблемы. В такие моменты он всегда напоминал себе о том, что очень хотел и хочет стать адвокатом - и это стоит того, стоит некоторых жертв и лишений. Так вот Селифан заставлял себя "не раскисать". Он знал, что будет всю оставшуюся жизнь жалеть, что не доучился, а можно было... Селифан ведь уверен, что он справится со всеми лишениям. Он знал, трудности эти временные и надо ему лишь потерпеть.
   "Жизнь наладится, так не может вечно продолжаться" - сказал он себе. И ждал: "поскорее бы первую зарплату получить..." Время подходило.
   ...
   Эмма с досадой подходила к двери классной комнаты: она знала, что в ней сидит Селифан и как всегда один. Ведь ни разу ещё не случилось так, чтобы она пришла к нему, а он был бы занят каким-либо другим учеником. Иногда только, правда, некоторые учителя уводили его на непродолжительные беседы. Но и то ненадолго и не по собственной воле он уходил с ними - из солидарности, невежливым не хотел показаться... и оставлял Эмму одну в классе. И Эмма очень жалела, что так случалось довольно-таки редко. Не любила она, когда у Селифана планы "проходили как по маслу". Она всегда из вредности хотела что-то ему нарушить. Сама она, конечно же, не решилась сделать это. Безумно радовалась, если его вдруг где-нибудь задерживали, расписание резко меняли... Ведь Селифан, как правило, всегда выказывал своё недовольство начальством или коллегами-учителями. Но и это делал он изящно, в завуалированной форме. Эмму это особенно сильно раздражало - его умение говорить, "красиво жаловаться". Весь класс любил его за "изысканную простоту".
   Эмма вошла в класс, тихо постучав. На этот раз Селифан даже не намекнул ей, зачем опять "приглашает на беседу".
  - Садись, пожалуйста, - велел он, как только Эмма оказалась от него на расстоянии два метра. Селифан указал ей на её же парту возле него самого.
  -На этот раз я всем дала переписать домашнее задание, - начала Эмма оправдываться за то, что после окончания прошлого занятия она быстро покинула класс и многие не успели переписать домашнюю работу. А пожаловались они в этом Селифану, её отыскивать не стали. Тогда Селифан позвал Эмму, чтобы сказать, что "так поступать нельзя" и "до свидания". И поэтому Эмма уже стала привыкать к тому, что он может звать её по всяким пустякам. И она даже допускала, что сегодня он тоже мог позвать её лишь затем, чтобы убедиться в выполнении его поручений. Глупым она это, правда, считала...
  - Я не о том хотел с тобой поговорить, - объяснил ей Селифан, - а по поводу твоих успехов в школе.
   Эмма недоумевала, услышав эти слова. "А каких успехах может идти речь?" - подумала она. И не поняла, о чём конкретно Селифан говорит, пока он не продолжил объяснять:
  - Плохо ты учишься. И я знаю, что всю работу за тебя выполняет Яшков. Умный малый, кстати, достоин восхищения. Только вот...
  - Что?! - резко перебила она его. - С чего это Вы решили, что я не делаю домашнюю работу?
  - Я же говорю "достоин восхищения" - повторил Селифан ранее сказанное в отношении Роберта и при этом он улыбнулся с заметным ехидством.
   Эмма почувствовала сильнейшее раздражение, когда услышала эти слова. Она ведь не поняла сначала смысл его слов. Но когда Селифан повторил их, её осенило: Роберт сам признался, что он автор всех её работ...
  - Ты только не сердись на своего товарища. Он очень просил не рассказывать тебе о нашем разговоре, - сказал Селифан, сделав серьёзное выражение лица, - Но видишь, ты сама догадалась...
  - Черт! Ненавижу эту мораль, - сказала Эмма вгорячах еле слышно и в сторону.
  - Не надо, напрасно всё это... - пытался Селифан объяснить ей. Но он чувствовал, что это, вероятно, напрасные попытки. На его взгляд, Эмма не такой человек, кого можно направить на путь истинный одними только уговорами. "Тут нужно что-то более сильное" - решил он.
  - Никогда не прощу ему, - заявила вдруг Эмма, ещё больше удивив Селифана столь пылкой реакцией. - И что теперь?
  - А теперь тебе придётся заниматься...
  - Никогда! - перебила она его резко и в крайней степени бестактно. - Роберт это вам сказал?!
   Теперь уже Эмма не стеснялась задать ему любой вопрос. Не боялась его ни чуточку. И даже не думала о том, что может случиться, если она и дальше будет так грубить учителю - "такому честолюбивому и славному", как считают многие.
  - Не сомневайся, - ответил Селифан на её дерзость. И он уже не хотел с ней общаться ни минуты: Селифан ненавидит грубость и сам не старается отвечать людям тем же. Хотя, следует заметить, что не всегда у него это получается.
  - Тогда я пойду?
  - Мы ещё не закончили.
   Селифана она ужасно стала раздражать. И последние слова он произнёс несколько грубовато. Селифан не понимал её реакции, такой дикой и непредсказуемой. Он уже начал гадать, что же с ней случилось? Ведь с тех пор, как он знает Эмму, она представляется ему робкой и славной девочкой, которая ещё и, кажется, чего-то постоянно боится, всех в чём-то всегда подозревает, наблюдает внимательно за всем своим окружением... Селифан не мог не заметить всего этого. И именно поэтому такая её реакция на их сегодняшний разговор не просто поражала его - приводила в тупик. Он уже не знал, как везти себя с ней дальше, что говорить? Казалось, что бы он ни сказал - услышит какую-либо грубость. Но Селифан не собирался терпеть всё это. "Лучше уж самому грубить" - решил вдруг он, не думая даже о том, что может произойти, если он даст волю своим чувствам? До куда это его доведёт?
  - Тогда я слушаю Вас, Селифан Фирсович, - сказала Эмма резковатым, недовольным голосом.
  - Я ещё не предложил тебе позаниматься с тобой, а ты уже отказываешься, - обиженно напомнил ей Селифан причину её грубости. Его это больше всего задевало. Ведь Селифан лишь от добрых побуждений хотел помочь ей, да и то не сразу согласился: Роберт некоторое время уговаривал его, прося "заменить Адама Эммой".
  - Да, я отказываюсь, - как ни в чём не бывало, сказала Эмма, ещё меньше заботясь о его самолюбии. Но она не думала и не хотела ни обидеть его, ни выразить почтение...Хотя, о каком почтении может идти речь, если её душой и разумом овладело одно единственное чувство - безразличие? Потому она даже не старалась быть сколько-нибудь вежливой или, наоборот, грубой и категоричной, чтобы "он отстал со своим благородством". Эмма устала размышлять над своими словами и разбирать каждую мысль, прежде чем выскажет её. Она твёрдо решила плыть по течению - "что будет - то и будет".
  - Ты не сдашь экзамены, - предупредил Селифан, и голос его звучал угрожающе. - И я не смогу продолжать ставить тебе твою четвёрку.
   Наступила полная тишина, когда Селифан высказал своё последнее предложение. Недолго думал он, прежде чем сказать такое. Но он хотел быть честным, ведь её четвёрка постепенно становилась его проблемой. Селифан как бы чувствовал её давление. И он решил объяснить это Эмме в надежде, что она всё-таки поймёт его, прислушается к "доброму совету".
  - Я бы не хотел быть обвинённым в некомпетентности.
   Эмма молчала. Но Селифан всё же надеялся, что она скажет ему что-либо. Хотя бы выскажет своё мнение по поводу происходящего, и не строил он уже больше надежд на то, что она захочет обогатить свои знания по алгебре или физике. Селифан не собирался уговаривать её: решил перед фактом поставить.
  - Если ты не будешь учиться, я буду вынужден снизить тебе отметку. Для начала только на один балл. И надеюсь, худшего ты не допустишь.
  - Угрожаете?! - сказала Эмма очень язвительным и в то же время убедительным смехом.
  - Нет, просто ставлю в известность. Не понимаю, как вообще ваш прежний учитель допустил такое?..
  - Это была женщина, и она симпатизировала мне, Вы, похоже - нет.
   Селифан был ошеломлён такой наглости. Он даже не представлял себе, что она может так. "Мало того, что не учится, так ещё и упрекать вздумала меня..." - пронеслось у него в голове.
  - Может быть, я и симпатизирую тебе, но поверь мне, - это никак не отразится на твоих отметках. Никогда, - твёрдо заверил Селифан.
   Около минуты они молчали оба. И это, пожалуй, был самый длинный перерыв между их словами. Но никакой неловкости не возникало ни у Селифана, ни тем более у Эммы. Она вообще чувствовала, что с каждой минутой ведёт себя всё боле и более бесцеремонно с учителем. И это превращается в норму. Эмма не могла и даже не старалась себя контролировать...Его возраст, по её мнению, не соответствует его работе учителя. А то, что Селифан вынуждал её в течение почти целого месяца общаться с ним вне урока, позволило ей привыкнуть к нему. Вот поэтому Эмма уже не вела себя с ним так, как с обычным учителем, не отстранённо и вежливо. Он превратился для неё в некоего знакомого - человека, чуть старше её, но по положению в обществе не сильно отличающегося. Так Эмма воспринимала его. И у неё в голове постепенно появилось мнение, что она может говорить с ним "открыто" и не беспокоиться, что это будет неправильно расценено. И это выражалось как раз таки в бесцеремонности и неуважении по отношению к Селифану. Она не видела в нём учителя. И, казалось, даже не хотела смотреть на него, как на учителя.
   Селифан понял это. Немного ему даже обидно стало, ведь он так старался быть хорошим учителем - не получилось. Он так решил, потому что этот разговор с Эммой не позволял ему думать иначе. "Если тебя не воспринимают всерьёз, не уважают - в этом виноват только ты один и никто больше" - утверждал Селифан. И раз уж Эмма "вздумала говорить с ним так", он тоже решил сделать ей некоторое замечание, не относящееся к учёбе.
  - Если бы отметки ставили только за симпатию - я бы поставил тебе твою четверку, - сказал он.
   Эти его слова ужасно оскорбили Эмму. Ведь он фактически расценивал её внешность и её в целом, как человека...и только на четвёрку. Она не была слишком высокого мнения о себе, но слышать, что ей не хватает целых двадцать процентов, что бы быть хорошим человеком, красивой женщиной - было неприятно. Она считала, что это достаточно большой недостаток... И вообще, по мнению Эммы, он должен был бы польстить хотя бы в этом. И она знала уже, в чём причина его суровой и искренней критики (она знала, что он честен и с оценкой в душе не спорила) - он обижен. Эмма понимала, что задевает его чувства, отказываясь заниматься алгеброй - не позволяя ему показать своё благородство. Но Эмма терпеть не могла учиться и уж тем более не собиралась "жертвовать" ради него своими свободными минутами.
  - Но Яшкову - пять поставил бы, - произнёс он подчеркнуто, уверенно и звонко. Селифану хотелось ещё больше обидеть её. Он не был полностью удовлетворён тем, что прочитал на её лице, когда высказал предпоследнее предложение. А прочитал он именно то, что она чувствовала. Эмма оскорблёно принимала оценку в свой адрес, не поднимая головы. Казалось, ей было стыдно смотреть на него из-за своего несовершенства. И Селифан был доволен собой - тем, что указал на количество её недостатков. "Грубость должна быть наказана" - решил он. И ему было всё равно, что он, будучи мужчиной, ведёт себя так по-детски, недостойно мстит...
  - Ну что, решила заниматься отдельно? - спросил Селифан, помолчав некоторое время. Но недолго. Он не хотел, чтобы она при нём задумывалась о недостатках Роберта и сразу осознала, что последним предложением ещё больше снизил её оценку. Он был уверен, что она не поняла его тонкой психологической атаки.
  - Я могу заниматься с тобой в пятницу после Адама. Или даже вместо него, если потребуется. Он уже неплохо соображает, - не упустил Селифан момент похвастаться своим профессионализмом. А еще, Селифан хотел подчеркнуть свою симпатию к ней - сказать, что какая-никакая, а всё-таки она у него имеется по отношению к ней. Иначе же не стал бы он пренебрегать занятиями с другим учеником. Селифан был уверен, что Эмма поймёт такой простой логики. И как бы просил прощение за то, что сказал ранее.
  - Адаму нужнее, - сказала Эмма, зная заранее, что ему это не понравится. Она и сама чувствовала, что переходит границы дозволенного: "так нельзя говорить с учителем, даже с Селифаном Фирсовичем"
  - Знаешь его? - спросил Селифан, стараясь подавить свою злость.
  - Нет.
  - Отлично! больше не задерживаю. - Сказал Селифан и через несколько секунд увидел, как она встаёт с парты и уходит, даже не думая оглянуться назад!
   Он-то хотел, чтобы она взглянула на него ещё раз - это стало бы объяснением её неуверенности в правильности поступка; а значит, она может передумать и начать заниматься. Селифана это не волновало бы так сильно, если бы она не пренебрегла его предложением помочь ей. Теперь он хотел поставить её в безвыходную ситуацию - заставить исполнить его волю. И ему было даже всё равно, что из-за этой Эммы он будет дольше задерживаться в школе, меньше уделять времени на свою учёбу. Да и вообще, учёба ему уже изрядно наскучила. Селифан хотел некоторого разнообразия в жизни. И ему было бы интересно видеть реакцию Эммы на давление с его стороны... Он ведь итак уже не давал покоя ей, всё время по мелочам тревожил, пользуясь тем, что она является старостой в кассе. Селифан не находил это предосудительным, прощал себе "маленькие прегрешения". И потом, он в последнее время начитался книжек по психологии - ему стало интересно "экспериментировать над людьми". А где можно сделать это лучше, если не в школе? У него, какая-никакая, да власть над ними, учениками. И он может влиять на них так, как захочет, - по-разному воздействовать на их психику, чтобы вынудить учиться, это стало его основной целью.
  - Ничего, придёшь, просить ещё будешь, чтобы я позанимался с тобой, - злорадно и самоуверенно сказал Селифан. К тому времени Эмма уже успела пройти в середину класса - до двери оставалось несколько метров. И Эмма решила, что всё-таки стоит ей обернуться и ещё раз взглянуть на Селифана. Уж очень грубыми показались ей эти слова. И совсем не похоже было это на речь учителя.
   "Настоящий учитель никогда не позволил бы себе такое ..." - подумала она, не беря в расчёт атмосферу, в которой проходил их предыдущий разговор... и что последние слова Селифана есть не что иное, как его продолжение. Эмма взглянула на него со значительной укоризной и уже абсолютно уверенная в том, что на этом их разговор окончен. Но она ошибалась, потому что Селифан решил дополнить свои последние слова:
  - ...и ещё подумаю, соглашаться ли мне?
   " Мечтай, мечтай - жизни целой не хватит" - подумала тут же Эмма, но говорить больше ничего не стала. Она итак уже слишком много позволила себе сказать.
   Домой Эмма возвращалась умеренными шагами - не хотела спешить. Она никак не могла прийти в себя, после произошедшего. Никогда Эмма не подумала бы, что с ней может такое случиться. И как Роберт мог её предать? Она поверить этому не могла. Эмма ведь всегда была уверена, что Роберт только на её стороне.
   "Неужели ошибалась?" - промелькнуло у Эммы в голове. Но в глубине души своей и даже в мыслях каких-то дальних и потаённых она знала - Роберт на её стороне и иначе быть не может. Эмма понимала, что сейчас она просто сильно обижена на него... как маленький ребёнок, не желающий учиться. Но Эмма не могла превозмочь свою лень. Она уже не мыслила себе то, как будет подолгу читать, писать, решать, запоминать...Более утомительного занятия она себе не представляла. И Эмма думала, что уже навсегда оторвалась от школьной жизни, от школьных забот. Она так чувствовала, хоть ещё и не окончила школу. Но ведь это ей Роберт помог не чувствовать себя привязанным к школе - позволил не думать об отметках и постепенно случилось так, что безразличие к своей успеваемости стало для Эммы нормой. И она уже не могла себя изменить. Злилась на Роберта за то, что он теперь отнял то спокойствие, которое сам же и подарил...И Эмма не собиралась быстро прощать ему это.
   Как и полагала, Эмма встретила Роберта уже по пути домой. Но она не очень-то хотела с ним разговаривать, потому-то она и шла не спеша, специально замедляла свои шаги.
  -Эмма! Ну, наконец-то! Как же я тебя заждался, - сказал ей Роберт, когда она уже почти была возле подъезда своего дома. - Ты что, не зашла к Селифану Фирсовичу?
   Глаза Роберта светились ожиданием ответа и выражали некоторую долю радости. Эмме это ужасно не понравилось.
  - Зашла.
  - Ты что, опоздала?
  - Разговор короткий был, ― ответила Эмма.
  -Тогда ты, наверное...
   Роберт застыл в молчании, не зная, что сказать. Он недоумевал, почему же всё так?.. Разговор их казался ему странноватым. Он был уверен, что Эмма рассердится на него за то, что он сделал. Удивлялся, что этого не происходит.
  - Какого чёрта, Роберт, ты вмешиваешься в мою жизнь? - внезапно спросила Эмма, ускорив свои шаги вперёд к дому и стараясь оставить его позади. Эмма не желала смотреть на Роберта. Да и немножечко стыдно было ей упрекать "доброго, заботливого, умного" Роберта. Она обидеть не хотела его. Но разговаривать с ним сейчас ей было слишком трудно. Эмма не умела прощать так быстро.
   Роберт настойчиво следовал за ней, всеми силами стараясь догнать. Но он отставал, так как мыслительный процесс всегда замедлял его способность к физическим действиям. Он легко отвлекался.
  - Ну, стой же, Эмма. Ты мне думать не даешь, - пожаловался он.
  - Думать раньше надо было. Хотя, теперь уже у тебя будет полно времени на это.
  - Но Эмма!..
  - Ты мне больше не нужен.
  - Зачем ты так? - спросил Роберт, стараясь смириться с этими душераздирающими словами. Не мог. Он бы согласился услышать любые обидные слова, любые оскорбления от кого угодно, но отказался бы от Эмминых "ты мне больше не нужен". Ничего хуже он себе уже не представлял. Весь ужас его земных несчастий и страданий, казалось, был заключён в этих словах.
  - Нет, это ты зачем так со мной?! - спросила она с упрёком.
  - Я помочь хотел, - объяснил Роберт, но видел, что это бесполезно. Уж очень обиженным показался ему её взгляд, а лицо выражало сильное нервное возбуждение. Она, казалось, не может контролировать себя, своё негодование и злобу. Они рвались к выходу и побеждали её почти отсутствующую волю сопротивляться порокам...
  - Я же просил, Роберт, не лезть. Зачем ты... зачем ты всё испортил мне? - сказала она почти в истерике, и Роберту показалось, что она может даже заплакать. - О, как я замаялась с этой учёбой. Ненавижу...
   Они оба замолчали на мгновение. И ситуация эта Роберту показалась бы более естественной, если бы они чуточку постояли и подумали обо всём. "Хотя бы полминуты!" Но Эмма мгновенно промчалась мимо него, и он тут же отстал от неё более чем на три метра.
   Роберт размышлял, подбирал нужные слова для гармоничной беседы.
  - Ты поговорила ведь с Селифаном Фирсовичем, что он сказал? - спросил Роберт и понял, что она не сбирается ему что-либо объяснять - "убегает". - Постой же Эмма, давай поговорим.
  - Нет уж, Роберт, давай-ка ты иди к себе домой, я - к себе.
   Роберт смотрел ей в глаза очень внимательно и вопросительно, старался хоть чуточку сконцентрировать её внимание на себе. И у него это отчасти удалось, потому что она сказала:
  - Не хочу я говорить сегодня, оставь меня. Ты не представляешь, что ты наделал.
  - Господи, Эмма, ты опять за своё! Я хочу лишь, чтобы у тебя не возникло проблем в дальнейшем.
  - Мне не важно, что потом, главное - настоящее. А его нет с сегодняшнего дня - и благодаря тебе!
   Опять Роберт услышал упрёк, опять он захотел возразить - но решался уже больше. Он знал - Эмма не поймёт. Она ведь никогда не понимает его, они разные люди. И пусть она дружит с ним - не соглашается с его мнением . У Роберта взгляд на мир сугубо личный и скрытый для всех, потому что никто ещё не нашелся на земле, кто смог понять хоть часть его сущности.
  - Прости, - сказал он тихо. И уже больше слов не смог найти в своё оправдание и не хотел даже. Ведь Роберт не жалел, что попросил Селифана позаниматься с Эммой, что объяснил ему всю правду...
  - Твоё "прости" ничего не изменит. Теперь этот Селифан Фирсович будет отравлять мне жизнь.
  - Нет, нет, Эмма, что ты такое говоришь? - недоумевал он, услышав такие слова. - Селифан Фирсович хороший человек, я убедился в этом. Честный, порядочный...
  - Зачем замолчал, сомневаешься, что он порядочный? - нашла Эмма, на что придраться в его словах. Она ни в чём и ни в ком не была уверена. "Чего можно ожидать от малознакомых людей, когда даже самые близкие друзья тебя предают" - думала Эмма. Но сейчас она лишь тему разговора пыталась перевезти, не желала больше с ним обсуждать "её беды", ведь он их виновник.
   Всё-таки Эмма не стала его гнать, уж очень жалела и по-своему любила. Она не хотела всё испортить в их отношениях - таких гармоничных и дружественных до сего момента. И не понимала Эмма, почему же он вдруг "решил пойти против неё", даже не предупредив, не посоветовавшись... И осознавала, будет она злиться на него или не будет - Селифану Фирсовичу память не сотрёшь! Эмма чувствовала, что теперь этот учитель "будет её доставать".
  
   ...
   Прошёл месяц с тех пор, как Селифан предложил Эмме позаниматься с ней отдельно. Она отказалась тогда - и в такой же позиции была и теперь. Но Селифан не раз напоминал ей о своём предложении, периодически говорил, что оно ещё в силе. И вот один из последних их разговоров.
  - Предупреждаю, Эмма, в последний раз...
  - Не надо, я уже решила всё.
   Голос Эммы был твёрдый и уверенный.
  - Что решила? - спросил он, чувствуя, что разговор их не затянется. Говорит она коротко, хоть и не ясно, - категорично.
  - Вы знаете.
   И Селифан понял, что она опять отказывает ему, напоминает о том, что они уже говорили на эту тему. И Эмма по-прежнему не хочет учиться. Но Селифана это уже больше не удивляло, и он не возмущался ни её грубоватым тоном, ни резкими отказами...Нормой уже становилось даже то, что Эмма не всегда приходила к нему после занятий, когда он звал. Он ждал, ждал и уходил. Селифан стал привыкать к этому. Он начал понимать, что не всё в этой школе подвластно его воле - не все учащиеся охотно слушаются его.
   "Некоторых людей, наверное, уже невозможно переделать" - думал Селифан всякий раз, когда ему кто-то не подчинялся, пропускал назначенный урок или не выполнял домашнее задание. Селифан даже не злился, когда в классе разговаривали на уроках, - всё это следствие спада его душевного настроения.
   Селифан стал с меньшим энтузиазмом относиться к своей работе учителя, амбиции сделать свой класс "самым умным", внушить ученикам любовь к изучаемому предмету, казалось, навсегда покинули его. Он больше стал думать о себе, своём будущем. С каждым днём материальное положение его усугублялось - и вместе с тем росло его безразличие к школе. Его зарплаты еле-еле хватало, чтобы оплатить обучение в университете, а жить оставалось не на что. И он всё больше подумывал принять предложение Берна...
   Эмма стала последним учеником, которым он интересуется. Он хотел заниматься с ней отдельно, хотел как можно дольше быть рядом с ней. Он забывал о своих проблемах, когда говорил с ней. Даже видя её, он уже не думал о своих неприятностях - они словно силу свою теряли, развеивались в пространстве, утопали в каких-то невиданных глубинах его души.
   Объяснял Селифан эти свои чувства тем, что хочет от неприятностей убежать, слабостью их называл. Эмма - дерзкая ученица, и с каждым днём она становится менее управляемой, менее подвластной ему, и он всё меньше её понимает. Селифану нравится спорить с ней, пытаться заставить её учиться. И пусть он уже убедился в том, что это вряд ли возможно - всё равно хочет... Вот он и приставал к ней со всякими угрозами типа:
  - Если ты не начнешь заниматься, мне придётся снизить тебе оценки.
   Эмма на это ответила так:
  - Тогда чего же вы ждёте всё это время? Снижайте!.. Раз уж вам так хочется.
  - Мне не хочется, - заявил он при всём том, что сказал ранее. Но он действительно не хотел этого, но зачем-то интонация его говорила о другом.
  - Тогда у меня останется четвёрка. Можно? - спросила она.
  - Какая наглость! Ты и тройки не заслуживаешь, - возмутился Селифан, поставив её в известность на сколько балов он оценивает её знания. Но Эмму не обижала столь низкая оценка - она знала, что заслуживает её. Она действительно не учится, совсем-совсем забросила и алгебру, и физику и многие другие предметы... Но эти в особенности, потому что поняла, что "учитель добрый".
  - Однако четвёрка у меня, - напомнила она с улыбкой.
  - Это ненадолго, если так будет продолжаться...
  - Будет.
  - Хватит меня злить и перебивать! - почти вскрикнул он. Селифан в последнее время совсем не мог говорить с ней. Каждое её слово приводило его в раздражение. Он понимал, она специально так с ним... Но Селифану трудно было терпеть её наглость и оставаться спокойным. Он не считал себя человеком вспыльчивым, но когда начинал говорить с Эммой, почти убеждался в обратном. И это ему нравилось - несмотря ни на что, нравилось.
  - Тогда я пойду, - коротко ответила она, не обращая внимание на его гнев и сильнейшее недовольство.
   Селифан понял, что ему не найти с ней общий язык. Это возможно только в том случае, если она будет беспрекословно подчиняться его воле, каждому слову. Но чем больше они говорили, тем сильнее Селифан убеждался, что это невозможно. И, тем не менее, он "с трепетом в душе и восторгом" вспоминал первые дни своей работы в этой школе - первые недели. Тогда ведь, казалось ему, что она - "самый исполнительный ученик" в школе; радовался, что она староста (так было потому, что он не хотел никаких забот, связанных с непослушанием).
  - Выслушай сначала, что я хочу сказать, - велел Селифан. - Раньше я не мог снизить тебе отметки. Так нельзя: у тебя все предыдущие годы стояла четвёрка. Скорее, меня обвинили бы в некомпетентности, чем заподозрили бы в несправедливости первую учительницу.
  - О себе заботитесь? - сказала Эмма недовольно, и осознавая "причину её четвёрки". Она не сомневалась в том, что Селифан честно объяснил, почему же он тянет с исполнением угрозы...Но она не слишком-то забеспокоилась, выслушала его беспристрастно и с безразличием на лице.
  - Сейчас уже начало декабря - третий месяц преподаю здесь. Думаю, ты понимаешь, что теперь уже мало у кого есть сомнения в объективности моих оценок?
  - Ещё бы! Все учительницы сохнут по Вам... - ляпнула она от возмущения несколько ворчливым тоном и еле слышно.
  - Что?- спросил Селифан, почти до упора приблизившись к ней.
  - Думаю, не стоит повторять: Вы итак всё слышали, - высказала она правду, в которой не сомневалась.
  - Я не выйду из принципа, - объяснил он ей и тут же улыбнулся, не успев забыть её предыдущие слова о нём - очень лестные слова! Они тешили его самолюбие и даже в некоторой степени компенсировали его обиду от её очередного отказа заниматься с ним.
  
  
   Глава 8. Новые проблемы
  
  
  - Устроилась на работу, - сказала Магда Эмме, когда однажды пришла домой. Эмма не знала, где её мачеха пропадала весь день, ведь по обыкновению она всегда сидит дома и занимается "мелкими хозяйственными заботами".
   И Эмма поняла с той минуты, что дела их плохи - совсем уже плохи. Она молчала, не знала что сказать. Тишина в прихожей, где они разговаривали, казалось, заставляла думать о жизни - и только о плохом. Теснота в прихожей как бы олицетворяла их душевное самочувствие, их страхи. Эмма то знала, что Магда слишком горда, чтобы признать плачевное положение их дел, и её уверенный и твёрдый взгляд ничего не менял...
  - Теперь тебе придётся взять половину моих обязанностей по дому на себя: я не буду успевать, - добавила Магда, сделав недлинную паузу между своим первым и вторым предложениями. Она хотела дать понять, что не собирается сдаваться.
  - Я тоже не буду... - объяснила Эмма. Она не хотела ещё и готовить. Эмма знала, что мачехе её не угодишь "с её то изысканными манерами готовить и раскладывать еду по тарелкам". Ей хотелось оградить себя от этого, хоть она и понимала, что это нереально. Если уж Магда решила что-то - так это навсегда. Она никогда, кажется, не сомневается в правильности любого своего решения.
   Эмма понимала, что без денег Магды им дальше не прожить. Отца её уволили: "совсем докатился", сбережения - почти закончились. Эмма знала это, так как Магда уже несколько раз мельком упоминала о их финансовых затруднениях. И это не просто так. Ведь никогда ещё не случалось так, чтобы Магда сказала что-либо, и это не имело бы логического основания. Поэтому Эмма видела всегда некоторый особенный смысл в каждом слове, сказанном ею.
  - Справимся... как-нибудь, - сказала Магда, особенно тихо произнося последнюю часть своего предложения и стараясь сконцентрировать внимание Эммы на ней. Но этого и не требовалось, ведь Эмма и глаз не сводила с неё, следила за каждым взглядом, за каждым вздохом...
  - А что же с папой?.. - вдруг спросила Эмма, сама даже не понимая, как следует закончить начатое предложение. Эмме оно показалось глупым, смешным, пустым... И она уже жалела, что заговорила об отце, потому что Магда сказала:
  - А его нет. Неужели ты не заметила, что его нет уже три дня?
  - А где же он? - осторожно поинтересовалась Эмма. Она знала, что Магде придётся не по душе такой вопрос да и - разве может быть ей известно, где ночует её отец, в какой компании пьяных?..
  - Придёт - спросишь, - ответила Магда. Но её вопрос не прозвучал грубоватым, он скорее напоминал разъяснение сильнейшей обиды... Эмме всё чаще и чаще стало казаться, что Магда жалеет "свои утерянные годы".
  
   ...
   Настал конец декабря. И Эмма не могла нарадоваться тому, что не будет видеть лицо Селифана по крайней мере две недели. Так он ей надоел. Селифан ведь не отстал от неё со своим предложением, так и продолжал "хотеть помощь". И Эмму это злило, потому что она не находила элементы помощи в том, что он предлагал. Наоборот, Эмма думала, что он просто хочет ещё больше её "помучить". А о возможности получить какие-либо дополнительные знания она не думала. Словно это вообще невозможно. Вот и злилась на учителя, вот и думала, что "это он просто так, из вредности". И она ещё полагала, что у его могут иметься более глубокие причины хотеть заниматься с нею. Но Эмма о них старалась не думать. Даже представить ей было страшно это...Ведь в Селифане она видела сугубо учителя, хоть и позволяла в отношение него некоторую грубость и бесцеремонность. И она даже готова была бы пожалеть об этом, о своей грубости, если бы у неё появилась возможность вернуть первоначальные отношения между ними. Они были лучше чем те, что возникли в последние месяцы, но и они не нравились Эмме. Она никак не хотела бы общаться с Селифаном - появляться в школе вообще. Он как бы стал для неё тем, из-за кого она всегда ищет предлог не явиться на урок, или день целый пропустить. Эмма то знала, что в какой бы день недели она ни пришла в школу, Селифан всё равно найдёт предлог, чтобы повидаться с нею. Это уже вошло в норму и, как ей показалось, учитель привык уже навязываться ей, упрекать - и предлагать свои "безвозмездные услуги". Последнее в особенности раздражало Эмму. Даже больше, чем сам Селифан. Его присутствие она могла кое-как вытерпеть, а вот позволить себя укорять - нет, с этим смириться она не была в состоянии.
   Каникулы быстро промчались, Эмма даже не успела опомниться, как они начались и как закончились. Жила она всё это время, как во сне. Эмме казалось, что она как-то не так воспринимает мир - ей он кажется теперь совсем не таким, каким казался ранее. А ещё в её жизни произошло одно маленькое событие... И Эмма не поняла ещё, что оно сыграет огромную роль в её будущем. Это было так. Двадцать восьмого декабря она отправилась искать своего отца. Эмма знала, где он может быть. Он обычно всегда бывает в одном и том же месте, у одних и тех же людей. И Эмма не страшилась туда идти, потому что хорошо знала людей, которых собиралась навестить - знакома была с их семьёй уже с детства. А вот то, что их жизнь сложилась печально, не позволяло Эмме делать им частые визиты. Она лучше забыть готова была совсем старых друзей, чем видеть их нищету. Она была просто страшной и каждый раз, как Эмма заходила к ним в дом, думала о том, что и они сами могут дойти до этого положения. В особенности Эмма так думала, потому что всякий раз видела у них своего, в углу лежащего отца.
  - Я могу помощь тебе, - сказал один молодой парень лет двадцати. Это был Дементий - друг Максима. Эмма знала это парня, но не стала игнорировать общение с ним. Эмма спросила, как он оказался там, в квартире её знакомых, но он не ответил внятно. А точнее сказать, даже проигнорировал вопрос. И Эмме это странным показалось, потому что Дементий, казалось, был единственным трезвым человеком в квартире. Многие спали, два-три человека находились в разгаре веселья. Всего в квартире было семь человек, не считая её. Но Эмма не досчиталась отца в тот день - там его не было. Среди собравшихся была и женщина, но она тоже находилась не в трезвом состояние, даже создавалось впечатление, что она хуже всех воспринимает реальность. Эмма не стала её отвлекать всякими расспросами об отце. "Они всё равно не принесут пользу - решила Эмма. - И эта женщина вряд ли может знать, где находится их частый гость". Такое впечатление создавалось при одном лишь взгляде на неё. Потому-то Эмма и решила поговорить с одним трезвым человеком - она не сомневалась, что Дементий услышит её слова, хотя бы поймёт их значение.
   Но особо важный разговор у них не состоялся. Эмма так и не выяснила от него, где может находиться её отец. Но зато Дементий сделал то, зачем пришёл - дал то, что давно искало покупателя. И сказал перед уходом:
  - Оно поможет, не сомневайся. Узнаешь, что такое настоящая жизнь.
  - Все терпят, терпят - и ломаются? - пыталась Эмма расшифровать скрытую истину в его словах; и знала она заранее, что Дементий станет возражать ей. Так и вышло. Он, как услышал эти слова, возвратился назад к ней и подсел рядышком у стола. Эмма почувствовала, что намечается продолжительная беседа. Она уже даже жалеть начала, что не взяла молча его "эликсир счастья" и не позволила уйти.
   Но когда Дементий заговорил, Эмма поняла: он не такой уж страшный человек - слушать его одно удовольствие. Голос его звучал как-то успокаивающе, не тихо не громко, и Эмме было на удивление приятно слушать его.
  - Ну, зачем же ломаться, когда ты можешь просто так, временно забыть о трудностях? И я многим помог.
   Эмма по сторонам огляделась, когда он произнёс последние слова. И Дементий понял, о чём она подумала и сказал:
  - Нет, не им я помог - таким, как ты. Мир не есть только то, что мы видим. Он гораздо шире и просторнее; в нём много того, что неподвластно нам. Но можно ли познать непостижимое, если бояться разобраться даже в простых, земных вещах - в удовольствиях телесных и душевных?
   Он ещё много философствовал. И Эмма не представляла, откуда он, такой ещё молодой парень, мог набраться "такой бурды"? Она терпеть не могла философию, а так же тех, кто любит её. Но всё же к Дементию это не относилось в полной мере. Он нравился ей и очень, поэтому только она выслушала его и старалась быть вежливой и внимательной к его словам. Она не хотела обидеть его какими-либо пренебрежительными словами относительно той идеологии, которую он старался внушить ей. Она на самом деле даже не слушала толком то, что он говорит. Просто сидела и смотрела на него, иногда оборачивалась по сторонам, чтобы вспомнить место, в котором она находится. Эмма чувствовала это крайне необходимым, пусть даже атмосфера квартиры, в котором вот уже четыре года подряд пьянствуют, действовала угнетающе.
   Дементий, казалось, уводил её далеко от реальности или же он хотел сделать это преднамеренно? Эмма не понимала, как именно обстоят дела на самом деле. Но то, что Дементий говорил, несомненно, представлялось интересным. Она не хотела слушать его и в то же время это ей нравилось. Впервые Эмма ощутила в себе столь противоречивые желания.
   Он умел увлечь её своим рассказом, но не мог заставить полюбить его философские учения. Впрочем, она знала, что это не его учения: "ему тоже кто-то вбил в голову то, что хотел, и теперь ясно, что он, как прилежный ученик, распространяет свою веру на других".
   К концу их разговора, Эмме показалось, что он вошёл в какую-то секту и теперь хочет затянуть в неё и её тоже. Но Эмма не собиралась увлекаться никакой религией... Она считала, что это дурная компания, которая проповедует "взгляды одного чокнутого" и заставляет всех её участников беспрекословно подчиняться определённым правилам. Также Эмма думала, что в секту какую-либо присоединяются лишь люди с больной головой - ненормальной психикой. Себя она считала в полном здравии, а следовать за чьими-то взглядами - унизительным.
  - Хочешь ли ты ощутить вкус реальности? Познать ту жизнь, которую мы все себе желаем? - задал Дементий один, казалось бы, из его любимых вопросов. И их много прозвучало в процессе их общения, все они представлялись риторическими - голос его подсказывал, что отвечать ей не обязательно ему. И вообще, Эмма, можно сказать, не чувствовала разницы между всеми его вопросами, будто бы он всегда задавал одни и те же. И она не могла понять до конца, почему же всё так происходит?
   "Толи дело в его голосе?" - думала она, задаваясь столь нелёгким вопросом. А голос его был ровный, всегда сдержанный, и от слов его всегда исходила некая мудрость. Даже не сказав ничего умного, он представлялся человеком знающим, что говорит. Дементий излучал некую странную, притягивающую к нему людей энергию. И Эмма не понимала до конца её мощь и возможности. Но она знала одно - у него дар убеждения, никто не может равнодушно слушать его, даже она.
   Несмотря на своё безразличие к тем учениям, что он проповедовал, она почувствовала, что он оказывает какое-то странное воздействие на её мозг. Это было весьма необычным явлением, потому что раньше никто никогда не говорил с ней так, и никогда после разговора с кем-либо она не ощущала жизнь столь осмысленной, нужной. После продолжительного общения с Дементием, Эмма как бы поняла, зачем живёт? И это не показалось ей чем-то естественным, потому что... Разве она раньше не видела "смысл жизни"? Но ей явно показалось, что раньше она видела лишь "смысл существования", и то лишь только часть этого смысла. Дементий долго разграничивал ей понятие жизнь и существование, и они, казалось, смешались в её голове. Он много говорил, но ясность мысли, трезвый взгляд на жизнь только покидал её...
   Всё, что он говорил в начале их разговора давало ей ясность мысли, в конце - путаницу всего, в чём только можно задуматься. Это было тяжелое ощущение, потому что Эмма привыкла всегда знать то, чего хочет от жизни. Никогда она не сомневалась в том, что правильно, а что нет. И видела "правильную дорогу", даже когда шла по "неверной".
   Дементий много говорил о том, надо ли жить или нет? Пуста ли жизнь или нет? И Эмма не могла избавиться от ощущения, что он её склоняет к чему-то. И в то же время он многократно упоминал о свободе воли - свободе выбора.
  - Я знаю, что тебе нужно. - сказал он, когда Эмма почувствовала, что разговор их близится к концу (он дал понять ей это каким то необычным способом, она даже не поняла, как именно?). - Но хочешь ли ты этого?
   Эмма молчала, несколько недоуменно глядя на него. Она привыкла не отвечать на его многочисленные и странные вопросы, ведь он сам разрешил ей поступать так. Но на сей раз он сам попросил её:
  - Я должен знать ответ. Скажи мне.
  - Странный ты, - сказала она, вместо того, чтобы ответить на его "не вопрос".
  - Нет, это не так. Тебе сейчас так кажется, потому что я многое не объяснил. И я знаю, что не объяснил. Но ты ответь, хочешь ли ты получить то, что требует от тебя душа твоя?
   Эмму не переставали удивлять его слова. Иногда, говоря некоторые свои предложения, он казался не просто необычным - чересчур странным человеком. Бывали моменты, когда она не видела разницы между ним и некоторыми другими её знакомыми, то есть не находила она его каким-то "не таким". Но иногда он задавал такие вопросы, такие предложения выговаривал, что Эмма невольно сомневалась в его "земном происхождении". Последовательность слов его казалась не таким, неправильным, что ли... он как бы вертел словами, как хотел, путал привычную последовательность их произношения - пользовался великими возможностями всемогущего русского языка.
  - Хотела бы, наверное, - сказала Эмма, раз уж Дементий так настаивал ответить на его вопрос. Но она чувствовала, что он сути лишён, бессмысленны и потому странный... но она послушалась его...
  - Нет, не так надо, Эмма... Ты должна точно знать, хочешь ли ты или нет?..
   Вся его речь последняя представляла собой последовательность недоговорённых фраз, однако Дементий уверенно выговаривал каждое своё слово, предложения его все имели чёткий конец... так казалось.
  - Ну, да, - ответила Эмма в очередной раз крайне неуверенно, но уже более смело.
  - Тогда я приду за тобой. Когда время придёт, - произнёс он, расчленяя, казалось бы, столь неделимое предложение. И между каждой частью делая продолжительную паузу, чтобы внимательно изучить её лицо.
   Эмма была несколько шокирована, услышав такое. На мгновение её даже охватил сильнейший страх, словно она лишилась чего-то драгоценного, попала в тяжёлую ситуацию или ещё что-то очень плохое... Но она не хотела думать о том, что будет. Не желала даже вникать в суть его слов. Они уже переставали интересовать её - утомилась. Эмма чувствовала, что всё равно не поймёт его.
  - Ты выбрать должна. И если дорога твоя окажется истинной, я приду, если ложной - нет.
  - И стать наркоманкой, ты считаешь, пойти по истинной дороге? - с раздражением спросила она, неаккуратно откинув пакет от себя, которую он дал ей. Там была большая доза - слишком большая. И она понимала это, по количеству порошка. Но она не понимала другого: зачем Дементий хочет сделать её наркоманкой, зачем выбрал "жертвой её" и почему дал так много?.. Что задумал, со своими "религиозными штучками"?.. Это всё было непонятно Эмме, и она не собиралась идти по той дороге, дурной дороге, к которой он старался склонить её...
   Эмма знала много о наркотиках и их "организации". Максим объяснил, как работает их система и как в неё оказываются втянутыми простые граждане. Он был связан с "Дар". Так он коротко называл эту организацию и говорил ещё, что это не полное её название - имеется аббревиатура, которую раскрывать он права не имеет: знать её могут лишь избранные. Максим много объяснял о ней, рассказывал, как опасно связываться с ней.
   В общем, о "Дар" Эмме было почти ничего неизвестно. Вся информация о ней, казалось, спрятанной за семью замками, ну а ключи от них имеются исключительно у немногих людей. И насколько Эмма поняла, Максиму достался один из этих ключей. И это загадочная, тайная организация связана с ним. Ей даже казалось, что непосредственно. Но, может быть, она и ошибается. И Эмма хотела узнать, так ли это?
   Впервые о "Дар" Эмма услышала именно от Максима. Но он не сам заговорил о ней с ней - она случайно узнала...Максим имел неосторожность упомянуть о "Дар", когда говорил по телефону в присутствии Эммы. И, вроде бы, как Эмме показалось, с Дементием. Но сейчас она не была уверена в этом. Потому что и времени с тех пор прошло немало, да и не интересно было ей в те времена то, с кем говорит Максим. Тогда для неё важным являлось лишь быть рядом с ним - только это её интересовало. А обо всём остальном Эмма спрашивала у него лишь "от нечего делать", да и он сам тоже, ей казалось, не хочет что-либо рассказывать о себе. Но в отличие от некоторых её знакомых, жизнь Максима не казалась укутанной тайнами, он всегда представлялся ей да и всем остальным весьма посредственной личностью - настолько простым человеком, насколько это возможно.
   Но Эмме нравятся такие люди, она не ищет в человеке ничего экстраординарного, но если всё же находит - интересуется этим человеком. У неё всегда получается так. Любит одних, тянется - к другим. И если рассматривать эту особенность Эммы на примере двух самых видных мужчин в её жизни, то можно заметить тоже самое. Любила она Максима, но часто общалась с Робертом. Это как бы вошло в её привычку. Эмма не могла обходиться без Роберта да и сейчас не может. Можно сказать даже, что Максим удовлетворял её поверхностные желания - повседневные потребности, желание быть кем-то, казаться привлекательной и прочее. А вот Роберт - совсем другое. Он давал всё, что нужно её душе: понимание, дружеское общение, сочувствие, если надо, и многое другое. И без этого Эмма не умела обходиться. Сейчас тоже не умеет. Ну, а для полного счастья ей необходимо... думаю, ясно, что необходимо - удовлетворение всех потребностей: душевных и "поверхностных". К последним относится, конечно же, и физические потребности. Они ведь играют немаловажную роль в жизни каждого человека. И поэтому, когда её телесные потребности не давали ей о себе знать, Эмма была счастлива. Потому что всегда находился человек, который успокаивал её душу.
   И Эмма не умела избавляться от этой раздвоенности привязанностей. И вообще, она не чувствовала её. Ей казалось нормальным то, что ей не хватает одного мужчины...она не знала этого. Эмме хотелось с кем-либо общаться, иметь друга-мужчину (с женским полом она не ладила), даже когда встречалась с Максимом. Но он никогда не был против её общения с Робертом. Они никогда даже не говорили об этом. Просто Эмма "не отпускала Роберта" - старалась всегда держать рядом с собой. Они часто общались в то время, когда она встречалась с Максимом. Она всегда рассказывала ему, как развиваются их отношения - всё, о чём только можно было бы рассказать ему, и о чём не следует...
   Тот, кто удовлетворяет её "душевные потребности" не может удовлетворить "поверхностные". Это некое правило её души. И нарушить её Эмме пока ещё не удавалось. В этом её проблема, в этом несчастья, недовольство жизнью и собой, нежелание делать что-либо.
   И сейчас Эмма подметила себе второго "духовного друга". Ей показалось, что Дементий хорошо её понимает, может быть, даже лучше, чем Роберт. Ведь Роберт "простоват" и говорит по обыкновенному, лишь поступки его некоторые весьма странноваты; и они то и привлекают ее. Ведь в глубине души своей Эмма убеждена: душу её может понять лишь особенный человек - не такой, как все, мыслящий не так, как надо бы...А Роберт кажется Эмме именно таким, но ей не нравится то, что он не умеет это высказывать. Она хотела бы не просто чувствовать его необычные манеры мыслить и везти себя, а - видеть. Но этого, как правило, не происходит. И Эмма думала, что Роберт старается быть таким, каким его хотят видеть - боится быть самим собой. И Эмма считает, что притворство это у него плохо получается: он не может по-настоящему уподобиться посредственным личностям. Он особенный - и в этом его истинная неотъемлемая сущность, которую просто невозможно отнять или даже скрыть. Этого не может сделать даже он сам. А Дементий, по её мнению, наоборот, хочет показать свою индивидуальность...Может быть, она ошибается.
   Но в любом случае, Дементий нравится Эмме со всеми своими странностями, непонятными речами и ...Её пугает его связь с преступным миром. Она почти не сомневалась, что он имеет отношение к "Дару" и неизвестно чего хочет... Скорее всего втянуть туда и её тоже и неизвестно ещё в качестве кого.
  - Наркотики не есть проводник к истинной дороге, - объяснял её Дементий. - Этого не может быть и никто тебе не скажет так. Даже я, - тут он сделал паузу и сказал прямо-таки противоположное тому, что можно было заметить. - Я не указываю путь, не склоняю, но я помогаю раскрыть истину. И если ты хочешь, а ведь ты сказала, что хочешь, я могу помощь и тебе.
  - Такой помощи мне ненужно, - сказала Эмма очень уверенно, а потом, как бы опомнившись от его гипноза, спросила: - С чего ты вообще решил, что мне нужна помощь?
  - Не я решил - ты. И это поможет тебе.
   Дементий вернул ей пакет обратно и продолжил свои внушения:
  - Истина познаётся в искушении, в страдании. И если ты не пройдёшь через испытания, ты никогда не достигнешь духовного совершенства. Не познаешь счастья жить.
   Эмма молчала, опустила голову. Она хотела сказать, что устала его слушать, но что-то её удержало. Эмма знала, что если она скажет это, Дементий уйдет. И напрашивается вопрос: а не хотела ли она его слушать еще? или же просто отпускать не желала?
   Ей, безусловно, нравилось находиться рядом с ним, он завораживал её неким мистическим влиянием на мозг, на мысли...
  - Эти люди пропащие, - сказал он ей, оглядевшись вокруг и поняв, что Эмма затрудняется что-либо ответить,- и ты не должна стать одной из них.
  - Ты ведь друг Максима... - сказала она, как бы в упрёк ему.
  - Я не он. И ты видишь это. Ты знаешь, какой он?
  - Подонок, - сказала она одним словом и замолкла. Эмма уже и рада была бы не слушать его дальше. Она полагала, что он сейчас начнёт оправдывать его или даже расспрашивать её о том, что же произошло между ними, что она стала называть его подонком? Они ведь встречались с Максимом, и Дементий знал об этом. Но Эмма не подумала, что он, возможно, и не знает обо всём остальном...Эмма с ужасом подумала, что ей придётся рассказывать ему обо всём...но, к частью, Дементий оказался действительно необычным человеком и заговорил он совсем не о том, о чём представила Эмма.
  - Он сильный, уверенный в себе. И если он подонок - это его сущность. В каждом из нас живёт кто-то и очень важно понять, кто это.
  - И что дальше? Ну, понял человек, что он убийца. Хочет мучить, хочет резать - можно?.. - спросила Эмма чуть ли не в ярости. Раньше все слова Дементия странно успокаивали её, но эти...Видно воспоминания о Максиме так подействовали на неё.
  - У каждого из нас своя дорога. И она не одна. Человек может выбрать себе любую из них, ту, по которой считает себя способным пройти до конца. Но если он ошибается, не правильно рассчитывает свои силы и способности - его наказывают. И ты сейчас видишь хороший пример того, что происходит с теми, кто сдался. Это бессилие и безразличие к жизни сделало их такими. Но ты ведь понимаешь, что безразличие к жизни у них выражается не в желании умереть. Потому что они уже не живут сейчас.
  - Да, наверное, - сказала Эмма и опять решила, что ей лучше молчать. Но в голове её уже вертелся целый список вопросов.
  - И это низший уровень развития личности.
  - То есть, как это? ..а, ну да. - согласилась Эмма. Вначале она подумала о чём-то другом...
  - Мы всегда выделяем три уровня развития человеческой личности. Это высший, средний, низший. Но все эти три уровня разделяет тонкая грань и их невозможно понять так просто, особенно новичку...
  - Ясно всё, чего же?..
  - У нас будет лекция завтра. Приходи по адресу, - сказал Дементий и дал ей небольшой лист бумаги, очень напоминающий визитную карточку, но распечатанный на обычном домашнем принтере и с использованием бумаги стандартного типа А4. И первое, о чём подумала Эмма, это то, что это некая подпольная организация, сборище каких-либо религиозных фанатиков и всё, что связано с ними, скорее всего, незаконно. Эмма просто не могла решить иначе...она увидела, что на карточке написано "Дар".
   Но ведь Эмма мало знала о "Дар" - очень мало. И ей хотелось побольше разузнать то, чем они занимаются. Эмма была уверена, что даже если сейчас она и попросит Дементия рассказать что-нибудь о "Дар" - он откажется, скорее всего, велит прийти на лекцию. Уже ведь велел!
  - А что за "Дар"? - решила Эмма всё же спросить и попыталась даже притвориться, что раньше о ней никогда не слышала. - Это название той самой организации, в которой ты работаешь?
  - Да, это так. Я работаю в "Дар" и не первый год.
  - ..И туда ты хочешь меня заманить?
  - Нет, это приглашение. И если не хочешь принять его - тебя никто не заставляет.
  - Ты будешь там? - спросила Эмма, вкладывая максимум волнения в свой вопрос. Иначе она просто не могла. Уж очень важным было для неё, чтобы ответ оказался утвердительным.
  - Да, конечно. Девятое кресло в девятом ряду.
   Но Эмму не очень удивили его слова, а так же такая предопределённость всего... А ведь на визитной карточке, или пригласительном билете, места не были указаны. А значит, решила Эмма, Дементий сам придумал и номера ряда и кресла...назвал именно те, на которых хотел бы её видеть.
  - Ты должна разрушить то, что имеешь, чтобы получить что-то новое. Ты должна разрушить лишнее, - добавил Дементий после некоторого молчания. И он так смотрел на неё, словно старался не упустить из виду любой её жест или движение. Следил за движением её широко раскрытых глаз.
  - Это забери, а вот это... - Эмма опять попыталась вернуть ему пакет с порошком, но визитку - оставила себе, сунула в карман.
  - Придёшь, значит? - спросил Дементий, но лицо его не выражало, казалось, ни довольства, ни разочарования.
  - Может быть.
  - Приходи. Я ждать буду.
   Последние слова Дементия стали решающими для Эммы. Она решила, что обязательно придёт. И ей очень хотелось поддерживать с Дементием связь. Ну, хоть какую-нибудь.
   Но Эмма не хотела признаться себе, что он ей очень нравится. Может быть, даже больше, чем когда-то Максим. Впрочем, сравнивать их не стоит. Потому что люди они слишком разные, взгляды на жизнь у них нисколько не сходятся. Эмма не сомневалась в этом. И она уже перестала думать о Максиме - впервые почувствовала, что может окончательно забыть о нём...И все готовы помочь ей в этом, даже его друзья. Она поняла это, когда заговорила с Дементием о нём. И об этом разговоре Эмма уже не жалела. Ведь Дементий поддержал её, согласился с её мнением. Во всяком случае, так ей показалось.
   Через минуту другую он стал покидать кухню. Там они как раз таки и разговаривали, ни разу не отлучаясь. Эмма почти только слушала, но сейчас она почувствовала, что настал её черёд говорить.
   "Его нельзя так просто отпускать", - решила она.
  - Ты не посмеешь оставить это здесь, - сказала Эмма, указывая на его пакет с порошком, обёрнутый зелёной тканью. Эмма даже держать его больше не хотела...Она с ужасом представила себе, что может с ней стать, если она примет его предложение, - пойдёт тем путем, к которому он склоняет его. А ведь Дементий опасный человек. Эмма не сомневалась в этом. Он только притворяется добрым и милым, и мудрым. "На самом же деле он только топит, сам никогда не утонет" - поняла Эмма. И она очень боялась, что он потянет её вниз, в пропасть, - знала, что ей не выбраться оттуда самой...Эмма знала так же, что Дементий не станет тащить её "вверх", только "вниз"... И ей очень рискованно общаться с Дементием. Эмма поняла это наверняка, но лекцию посетить хотела...
   "Злой, коварный, преступный человек... - думала Эмма, очень не желая представлять Дементия таким.- Но разве может друг Максима оказаться нормальным?!"
   Эмма отказывалась дальше думать об этом, задавать себе подобные вопросы. Она, кажется, боялась ответа на них. А в Дементии хотела видеть хорошего человека. Ей нужен был "мудрец", который во всём её понимает, со всем соглашается...А он сильно походит на такого.
  - С дозой не переборщи, - сказал Дементий, словно был уверен в том, что она попробует...и он закрыл дверь (от кухни пока только...) почти у неё перед носом; потом она резко встала и попыталась задержать его.
  - Я не хочу неприятностей! - сказала Эмма с заметным волнением. - Что будет, если об этом узнают?!"
  - Ничего, - заверил Дементий. - А теперь, позволь мне уйти. Завтра поговорим, после лекции. Она бесплатная - и ты должна там быть.
   Он ушёл, а Эмма так и осталась в размышлениях и со своими страхами наедине.
   А пакет с порошком она оставила там, в квартире тех людей, у которых разговаривала с Дементием. И ушла, думая: "обойдётся всё..."
  
  
   Глава 9. Колебания Эммы
  
  
   Эмме было страшно вспоминать о том, что она оставила наркотики в квартире друзей их семьи. И ей было очень жаль, что всё так вышло. Ведь Эмма не хотела бы причинить кому-либо вред, но и себе тоже...
   "А ведь это, может быть, действительно были наркотики" - думала Эмма и, казалось ей, что она взывает на свою совесть. Ей стыдно было за то, что она решила просто оставить "пакет Дементия" в той квартире, переложив всю ответственность на её жильцов. Ну, а они то какие?.. Эмма не видела там ни одного трезвого человека с тех пор, как умерла её мать. Впрочем, жизнь этих людей покатилась ещё до смерти Магдалены. Эта Эмма не замечала этого, вероятно, в силу своего возраста.
   Долго думала Эмма, что же ей делать дальше? В ту квартиру она возвращаться не хотела. Некоторое чувство вины вторглось в её сердце. Не сильное, но оно не давало ей успокоиться ни на минуту - каждую секунду Эмма представляла образ Дементия и зелёный пакет... Он словно загипнотизировал её, и она уже не могла забыть ни о нём, ни о его предложении, ни об этом пакете. Но она не могла поверить в то, что Дементий наркоман. Он не похож совсем... Да и нельзя быть наркоманом и в то же время успешным, обеспеченным человеком. Эмма не сомневалась в этом. А Дементий был одет весьма шикарно, по её мнению.
   Эмма решила всё же вернуться в ту квартиру и забрать пакет. Она боялась, что с её жильцами может что-либо случиться. Тогда ведь она будет виновата в этом... и даже если об этом никто не узнает, чувство вины не оставит её.
   Но Эмме не повезло. Она вернулась туда спустя где-то пять часов и с ужасом обнаружила, что от того пакета не осталось и следа. А единственный человек, который ещё был способен осознавать реальность - сказал, что "не видел никакого зелёного пакета". Но он догадку свою выдвинул, сказал, что, возможно, Настасья пожарила на нём рыбу...Он сказал, что помнит, как она принесла им муку и это - "очень великодушно с её стороны", им очень нужна была мука да или вообще что-нибудь покушать. И он попросил у неё рублей сто.
   Эмма уже чувствовала себя преступницей. Ей захотелось немедленно убежать оттуда. Она так и сделала, даже не поглядев на остатки карпа в сковороде. Она уже не сомневалась, что всё именно так, как сказал этот человек. И он расхваливал её муку, говоря, что это высший сорт из высших, и что он никогда не видел муку белее. Впрочем, эти слова Эмму не впечатлили. "Пьяному и жёлтое покажется белым" - подумала она, но... Эмма увидела остатки этой муки...
   Лекция прошла почти в такой обстановке, как Эмма себе и представляла. Мрачноватый зал был полон кресел, царил полумрак, а сама аудитория напоминала маленький концертный зал - из любого места можно было беспрепятственно увидеть лектора.
   И к великому удивлению Эммы, им оказался Дементий. Он вёл начало лекции и где-то два часа рассказывал о мироздании и ещё многом, что было непонятно для Эммы. Да и не очень-то ей были интересны эти лекции. Она ведь лишь Дементия хотела увидеть, и ей надо было сказать ему о том, что случилось с тем пакетом... Она хотела поделиться об этом с кем-нибудь; решила, что нет никого хуже, чем сам Дементий. Ведь это он втянул её в эти неприятности (она уже не могла представить себе красивое будущее) и он - наркодилер. Эмма так думала, а прослушанная лекция её в этом только убедила.
  - Ну и как? Ты решила что-нибудь? - спросил Дементий у Эммы сразу же, как они вышли с аудитории.
  - Да вы все чокнутые, - сказала Эмма прямо то, что думала. И она не сомневалась в том, что поступает правильно, разговаривая с Дементием в таком тоне. Мало того, что вся эта лекция от начала до конца состояла из одного лишь абстрагирования фактов, так она ещё предлагала совершать безумные поступки, нелепые, способные разрушить в человеке всё хорошее... Она не собиралась слушать такую лекцию ещё раз, слышать ни о чём подобном больше никогда не хотела.
  - Ты многого не понимаешь ещё. Я обещал, что беседа сегодняшняя будет посвящена трём уровням развития человеческой сущности, но - ошибся. Сегодня была первая лекция - "Мироздание". Через неделю здесь в это же время состоится вторая такая лекция. Приходи обязательно.
  - Забудь об этом. Я никогда больше не приду сюда, - заверила Эмма.
  - Никогда - это понятие относительное и употребляется оно, как правило, в переносном смысле. То есть в значении не скоро. И если тебе это интересно, можешь посетить пятую нашу лекцию, там как раз разбирают "временные отношения между человеком и природой".
   Эмма чувствовала давление и поняла, что эти приглашения на лекции её очень сильно раздражают.
  - Никогда - значит в этой жизни не приду, - пояснила Эмма.
  - Спешить с выводами не стоит. Благоразумие есть терпение. И если ты научишься управлять своими изначальными, врождёнными инстинктами...
  - Хватит, Дементий. Ты даже не представляешь себе, как я устала от всего этого, - объяснила Эмма и уже выглядела обиженной, нежели рассерженной. - Я не вытерплю ещё одной подобной лекции. И даже не пытайся рассказать мне её по привилегии.
  - Нет, Эмма, я не пытаюсь... "Дар" не даёт привилегия равным.
  - Не знаю, что ты имеешь в виду, но забудь, что я сказала...Я просто ошиблась в тебе...И вы - сборище душевнобольных. Извини, но я так считаю.
   После того, как Эмма выложила ему все свои мысли, она надеялась беспрепятственно уйти. Но ошибалась, потому что Дементий захотел поговорить с ней ещё некоторое время.
  - Нельзя судить, не зная ничего. Ты сначала посети наши лекция как положено, хотя бы пять из них прослушай, тогда поговорим.
  - Нашёл идиотку! - сказала она и через минуту уже была в десяти метрах от него.
   Но Дементий побежал за ней, и Эмма этому чрезвычайно удивилась.
  - Тогда отдай пакет, - сказал он, больно схватив её за запястье.
  - Нет его у меня.
   Эмма уже стала бояться его, в нём тоже начала проявляться звериная сущность, такая, которая преобладает в Максиме. Но она скрывается до поры до времени, и от этого ей приходится страдать... всегда так.
  - Восемнадцатого будь на месте, - сказал он приказным тоном и прозвучало это очень грубо.
  - Ты сам бросил её, - напомнила Эмма, хоть и знала, что эти слова не смогут вернуть ей прежнего Дементия.
  - У тебя будут большие неприятности, если ты не придешь. "Дар" не прощает.
  - Оставь меня в покое, оставьте все меня в покое! - крикнула она на всю улицу, что аж прохожие обернулись.
  - Я был добр, щедр к тебе. И, действительно, давал некоторые привилегия в духовном плане. Но ты не оценила их.
  - Отпусти меня, пожалуйста, - прошептала Эмма. Ей всё страшнее становилось находиться рядом с этим человеком. Он представлялся непредсказуемым, да и был таким. Ёще четверть минуты назад Дементий был взбешен, угрожал ей, а сейчас он заговорил по-прежнему: умеренным, спокойным голосом. Эмме не представляла себе, как можно так развивать свою психику - так ненормально. Она не могла понять, когда он серьёзен, а когда притворяется... Эмма почувствовала, что Дементий окружён фальшей, и она настолько едкая, настолько отвратительная, что находиться рядом с ним она уже не хотела ни минуты.
  - Нет, - сказал Дементий, но всё же разжал её запястье. - Вернёшь товар - иди хоть на все четыре стороны.
  - Нет его, твоего товара, - объяснила Эмма ещё раз. - Он уничтожен.
  - Зачем?
  - Это не я, это они...
  - Ты что, оставила его там? С головой тронулась?..
  - Я же сказала, забери это...Ты что, думал, что я домой потащу?..
  - Это не мои проблемы. Хочешь, чтобы отстали - посети лекции. Это тебе дешевле обойдётся...
  - Хватит угрожать мне. Я думала, ты лучше.
   Эмма замолкла.
  - Я тоже думал, что ты лучше, - сказал Дементий, не желая хранить молчание. - Максим утверждал, что ты "обычная", посредственная. И приписывал тебя к низшему уровню развития.
   Эмма не поняла, зачем он вновь заговорил о Максиме. Она так не хотела его вспоминать... И ей было уже всё равно, что он о ней думал. Ведь Максима уже нет в её жизни и неважно теперь, сколько всяких гадостей он наговорил о ней.
  - Но я никогда не верил в это.
  - И что с того, что не верил. Это не меняет того, что я терпеть не могу все ваши лекции. Радуйся, что сегодня прослушала, не ушла с середины.
  - А тебе ведь нравится, как я рассказываю.
   Эмма молчала.
  - Я знаю это, поэтому и заговорил вчера с тобой.
  - Зря ты это сделал, - сказала тихо Эмма, села на лавочку, которая была в пол метрах от неё, и прикрыла лицо руками, словно собираясь заплакать. - За что ты так со мной?
  - Я всего лишь хочу, чтобы ты вошла в нашу среду. Хочу сделать тебя одной из нас - равной себе.
  - Зачем?! Я терпеть не могу такие сборища, и я никогда не хочу везти лекции...
  - Этого и не придется делать. Я обещаю тебе. Только послушай меня. И не реагируй слишком быстро. Я тоже вошёл в "Дар" и как ты начинал... Это крупнейшая организация на мировом уровне. Но я пока не имею право рассказывать тебе о нём. Но это только пока.
  - Я не хочу ничего знать.
  - У меня испытательный срок. И я должен найти лучшую, чтобы победить...
  - Значит, использовать меня вздумал, - сказала Эмма с истеричным смехом. Она не понимала, почему же на её жизненном пути "встречаются одни только подонки"; каждый хочет от неё получить что-то и никто - отдать.
   Но она больше не стала отвлекать его от объяснений своей проблемы. И не ждала Эмма, что он опровергнет её слова. Ей это было ненужно.
  - Зачем сразу использовать? Я помощь хочу, - хочу сделать тебя лучшей, богатой, сильной. Ты пока ещё просто не знаешь, какие возможности даёт "Дар".
  - Мне этого не нужно. Я просто хочу жить, как жила, - сказала Эмма без единой доли энтузиазма в голосе.
  - И что дальше? Вот предположим, что ты закончила школу. Куда пойдёшь? Учиться дальше? Думаешь, возьмут?
  - Не думаю и вообще не собираюсь учиться дальше.
  - И кем же ты станешь?
   Эмма молчала, он затронул болезненную для неё тему разговора.
  - Всего у нас шестьдесят лекций начального этапа. И каждый, кто бы ни вошёл в "Дар", обязан прослушать их. Я почти уверен, что ты справишься со всем, ты можешь достигнуть высшего уровня развития, третьего. Максим достиг только среднего и ему далеко ещё до совершенства. А я - почти у цели. И чтобы меня признали, я должен доказать свои силы и профессионализм на практике. Ты можешь помочь мне. Почему не хочешь?
  - Но не такой ценой! - возмутилась Эмма. - Я не смогу прослушать шестьдесят лекций, не хочу.
   Дементий тоже замолчал. К этому времени он уже сидел рядом с ней: хотел наладить больший эмоциональный контакт, чувствовал, что с каждой минутой его только теряет.
  - Ты не хочешь по-хорошему, - сказал он, спустя некоторое время молчания; Дементий уже держал свой гнев под контролем и угрожать вновь не хотел, но... - Тебе придётся посетить эти лекции. Ты в долгу передо мной.
  - Ты сам повинен в том, чего у тебя нет...
  - Приходи на лекции ... и во время: пропускать их нельзя. Иначе тебе придётся ожидать набора следующей группы новичков.
  - Нет, - отрезала она.
  - Я ведь не Максим, обольщать тебя не буду. Даже не старайся понравиться мне, не сделав для этого ничего.
   Эмма была несколько удивлена тем, что он заговорил на такую тему. Она ведь даже не думала...
  - Или человек мне нравится или нет, - продолжил он объяснять. - И мне нет нужды притворяться.
  - Зачем ты всё это говоришь мне? - решилась Эмма спросить его.
  - Не строй иллюзий. Я же вижу: ты ко мне неравнодушна.
  - Но...
  - И не надо спрашивать, с чего я это решил? Психоанализ - моя стихия. И это легко определить.
  - Глупости! - отрицала Эмма, ей очень не понравился его самоуверенный тон. Но ей уже стало жарко от стыда.
  - И ещё одно доказательство!.. Эмма, мы с тобой не первый год знакомы, так что давай на чистоту.
  - Я поняла уже всё. Оставь меня.
   Эмма с места вставать, казалось, не собиралась. Но её законченное предложение с элементами обиды подталкивало его уйти. Дементий хотел бы сделать именно это, но он не мог позволить себе такую "роскошь". Ему надо было убедить её...
  - Я не сказал, что ты мне не нравишься.
  - Это неважно уже...
  - Важно. Ты должна знать, что я всегда видел в тебе человека, способного на многое. Ты можешь достигнуть вершины. Какой бы то ни было.
  - Ты всегда говоришь загадками. Всегда указываешь на непонятные моменты в своих предложениях... никогда не скажешь прямо.
   Эмма сказала всё это только потому, что Дементий интонационно выделил часть предложения, в которой говорил, что она может достичь "какой-либо" вершины. Эмме уже надоели его странности, она хотела ясности.
  - Вершина не есть понятие постоянное, и значение его меняется в каждой конкретной ситуации. Существует предел развития человека в определённой сфере деятельности, за которую перейти уже нельзя. А если всё же перейти - то это уже будет началом в развитии в какой-либо иной сфере. Но есть у нас ещё такое понятие, как вершина низа. Это когда вершина рассматривается противоположно общепризнанным нормам её понимании. Как известно, человек развивается только в одном направлении. Он либо тянется вверх, либо вниз. Возьмем, к примеру, любого офисного работника. И если он хочет превратиться с секретаря в заместителя директора, можно сказать, что он тянется на верх - к естественной вершине. И должность заместителя директора в данном случае можно рассматривать, как его вершину развития. И это только до тех пор, пока он не выберет себе новую вершину развития. Но возникает вопрос, а что он делает для того, чтобы достичь этой самой вершины? И если выясняется, что ничего или даже, наоборот, он препятствует достижению вершины недостойным поведением, можно с уверенностью сказать, что его мечты не совпадают с желанием души.
   В учении, которую выбрал "Дар", понятия душа и разум чётко разделены. Душа скрывает наши истинные желания, ум - помогает раскрыть пороки и развивает их. Но душа и разум неразрывно связаны между собой, постоянно взаимодействуют друг с другом. И разум есть то, что творит душа, это как бы её искажённое отражение. Поэтому...
  - Дементий, прошу тебя... - перебила она его, когда он сделал небольшую паузу в речи. Она так устала слушать его мудрствования... Ей не нравилась путаница в предложениях, но чем больше он объяснял, тем больше она уставала. Ведь ясность приходила к ней лишь после продолжительной беседы - после прослушивания лекции.
  - Я не дорассказал ещё. Тебе неинтересно?
  - Я просто...
   Эмма замолчала, не зная, что сказать. Теперь, когда он опять стал к ней "добр", она не хотела всё испортить.
  - Почему? Я не понимаю... Я плохо рассказываю?
  - Нет, правда. Я просто устала... и я не люблю подобные лекции. Я краткость люблю.
  - Ноты же не поняла до конца про "вершину низа".
   Эмма посмотрела на него с укоризной, но ничего не сказала. Она понимала, что Дементий очень увлечён своей деятельностью, ему нравится учить кого-то, рассказывать то, что он, вероятно, учил не один год. Но ей было всё это неинтересно. Ведь у неё каникулы и она хотела отдохнуть. И ей скоро итак придётся слушать лекции другого типа, школьные о физике, алгебре, истории и о многом другом.
   У неё в жизни итак ведь появился один навязчивый человек, который тоже пытался заставить её учиться. И это Селифан. Роберта она уж и не засчитывала, так как он не настаивал, а просто советовал ей учиться, да ещё и помогал всегда... И Эмма подумала, что было бы ужасно, если ещё и Дементий станет заставлять её учить что-либо. А ведь, кажется, он намерен сделать именно это.
   Хуже всего Эмме становилось от мысли, что он может сделать это. Дементий может заставить... Она это чувствовала.
  - Обо всём этом ещё будут рассказывать на наших лекциях. Я просто решил дать тебе небольшой дополнительный материал по этой теме... объяснить непонятные моменты. Я хочу, чтобы ты стала лучшей.
  - Я не стану ею.
  - Станешь, если захочешь... или ты мне просто помогать не желаешь? - предположил Дементий, действительно думая, что она может и из мести теперь отказывать ему... Он понимал, что дров наломал. Угрожал сначала - до смерти напугал её. Потом в своих корыстных целях признался... И сказал, что не станет ухаживать за ней...Дементий подумал, что последнюю тему всё же ещё следует возобновить. Он не всё высказал, что хотел.
  - Я разочарую тебя, - сказала Эмма, особенно чётко сформулировав начало и конец предложения.
  - Нет, это не так. Я ведь именно это хотел тебе объяснить. Я прям чувствую, что ты можешь достигнуть высшего развития, и я не хочу тебя отпускать.
   Эмму тяготили такие слова, она не хотела быть привязанной кому-то, не желала, чтобы её кто-то "держал". Ничего хуже, чем потерять свободу, она не представляла себе.
  - Подняться на вершину - значит достигнуть совершенства в развитии. Но, как ты знаешь уже теперь, вершина - это понятие относительное. Для каждого человека она своя. Наши догмы строятся на том, что душа управляет разумом, то есть пишет её программу. И, следовательно, душа выбирает нам вершину. Так происходит всегда, даже когда мы не думаем об этом или думаем, но не замечаем. Душа всегда знает то, что будет происходить в будущем, она как бы предвидит эти события по тому, что диктует разуму. И человек, безусловно, не может противостоять душе. Он может только сотрудничать с ней. Ибо в противном случае этот человек потерпит поражение сущности - он будет наказан душой.
   Дементий опять увлёкся своим рассказом, но на сей раз Эмма решила непременно дослушать его до конца.
  - На примере - это шизофрения, психоз или любое другое психическое отклонение. Наказание, можно сказать, зависит от типа личности, его духовного развития. Разуму нельзя бороться с душой, так как именно душа её пишет. И некоторые ошибки в записях могут спровоцировать конфликт души и разума. Виновата душа в любом конфликте человека с самим собой, но виноват сам человек в том, что не сумел сгладить её. Мы как раз учим не бороться со своей сущностью, а принимать её. И в зависимости оттого, какая она у нас и чего хочет, мы выбираем себе цель - высшую точку развития. Но если у человека ранее была борьба с душой, то в таком случае он тоже может быть наказан. Но это несколько иной тип наказания. Оно заключается в следующем. Человек по-прежнему разумом выбирает себе цель и именно ту, на которую указала душа. Но душа в таких случаях, как правило, выбирает неприемлемую цель. То есть ложную и пустую. В сознании человека путаются понятия вершина и низ. Душа просто меняет их местами и получается так, что человек стремится к недостижимому или же осознанно уничтожает себя. И всегда он как бы знает, что совершает ненужный поступок. Это его мучает, может свести с ума и совсем разрушить программу разума. Но это ещё не всё о психических заболеваниях. На эту тему у нас много материала, отчего я и хочу, чтобы ты посещала наши лекции. Там будут приводиться в пример множество работ известных психологов, признанных и не признанных гениальными и достоверными. Утверждения малоизвестных психологов должны внести ясность в мышление, а не путаницу. Но если этого не происходит, то можно сказать, что студент не слушал лекции внимательно или же он не заинтересован в познании истины. Потому что наши преподаватели - профессионалы в своей сфере и не разделяют никогда людей на способных к изучению наук или неспособных. Если человек хочет чему то научиться, то его уже можно считать способным к этому. Тут важен лишь индивидуальный подход к обучаемому. Роль преподавателя очень велика и поэтому он просто обязан знать психологические характеристики каждого своего ученика. "Дар" может позволить себе обучать каждого нового ученика по индивидуальной программе. Для этого у неё есть все необходимые ресурсы.
  - И тебя поставили меня учить? - спросила Эмма, после долгого молчания.
  - Нет, я сам тебя выбрал. Я так захотел. Студенты, прослушавшие все лекции без пропусков, получают возможность утвердиться в "Даре", и для этого они должны доказать свои знания на практике. И это возможно лишь в том случае, если человек устоит перед искушением. Это самое сложное и многие не выдерживают - сдаются, начинают стремиться к "вершине низа".
   - Что за искушения? - поинтересовалась Эмма, так как уже не раз слышала выражение о необходимости пройти через искушение. Это пугало и в тоже время привлекало внимание: хотелось с кем-либо посоревноваться в выносливости психики, способности преодолеть любое искушение.
  - Я должен помочь тебе полностью раскрыть твою сущность. Ты должна научиться любить себя - свою Душу. Ты должна подчиняться Душе и одновременно чувствовать главенство над ней. И только тогда, путём определенных сознательных процессов Разума, можно постепенно и ненавязчиво диктовать Душе свои желания. Лишь тогда она начнёт слушаться Разум, зависеть от неё на более высоком уровне. Я не могу сейчас рассказать тебе всё. Приходи на лекции. Не пропускай их. Я выбрал тебя - я несу за тебя ответственность. Теперь, спускаясь "вниз" сама, ты тянешь туда меня.
   Эмма возразить на это хотела, но промолчала. Она почувствовала, что не имеет столь сильных аргументов, чтобы не посещать лекции, чем он, чтобы она посещала их.
  - Мне пора, - сказал Дементий, встав с лавочки и несколько вопросительно глядя на Эмму; но она молчала, и он добавил: - Я не люблю неудачников.
   Потом он взял её левую руку и нежно провёл ладонью по тыльной стороне. Сказал:
  - Я приду за тобой. Когда время настанет. Ты вспомнишь.
   Дементий подозрительно расчленял предложение паузами, вместо того, чтобы произнести его неразрывно. Эмму это настораживало, заставляло думать о чём-то неземном и ей нравились его прикосновения.
  
   ...
   Эмма всё же посещала лекции и регулярно, как он и просил. Но чем чаще она думала о том, о чём там рассказывали, тем сильнее она чувствовала, что теряет саму себя. На Эмму эти лекции странно действовали. И что самое интересное, она не знала, в чём же заключается эта самая странность?
   Они то угнетали её, то дарили какую-то призрачную надежду на какое-то совершенно счастливое будущее. Затем эта "призрачная надежда" обретала форму обещания "Дар" сделать её счастливым - их счастливыми, всех студентов, у которых у каждого имеются свои проблемы.
   Настал момент, когда Эмма стала посещать эти лекции и в мыслях уже не ворчала на то, что ей приходится это делать... и только ради Дементия.
   "Он ведь не стоит того" - думала она и всякий раз при этой мысли ощущала, что обманывает саму себя. Она бы ведь не пришла даже на первую лекцию, если считала бы, что Дементий не стоит того.
  
  
  
   Глава 10. Зависимость
  
  
  - Нет! Я не пойду на это, - сказала Эмма Дементию, выйдя из двадцать седьмой лекции.
  - Это твое право, твоя жизнь, и по закону "Дара" никто тебя не может заставить. Я говорю, чтоб ты не пугалась, - объяснил он, толи стараясь смягчить, предложенное "Даром" действие, толи склонить именно к этому... Но Дементий на сей раз очень сомневался в том, что сможет внушить Эмме послушание и заставить сделать то, что явно не может никому пойти на пользу...
  - То, что вы делаете незаконно. Так нельзя, нельзя склонять людей на преступления, на самоубийства... и нельзя делать из них наркоманов.
  - Да брось! Кто делает из тебя наркоманку? - сказал Дементий, как бы стараясь убедить её не относиться слишком уж серьёзно ко всем предложениям "Дара". - Наслушалась лекций, теперь в проповедники приписать себя вздумала. А я-то ведь знал, что это всё тебя интересует... эти теории, догмы, разные философские учения! Я, значит, правильно выбрал тебя в свои ученицы.
  - Хватит, Дементий, неверно толковать мои слова. Я ненавижу все эти ваши штучки. Мне без них хорошо живётся, спокойно.
  - Это тебе только так кажется, что без них спокойно, а на самом деле всё как раз наоборот. Ты сама посуди, стали бы все эти люди, в число которых ты войти побоялась, вступать в "идеологическую борьбу с самим собой", если были бы счастливы? А ты смотрела на них сочувствующе. И я спросить хочу, как ты думаешь, почему?
  - Они же уничтожают себя, - ответила Эмма. - Они уничтожают ту самую уникальную программу человеческого мозга, которой посвящены почти все ваши лекции.
  - Они не все посвящены разуму, - возразил Дементий. - Увидишь, что будет дальше.
   Последние слова Дементия прозвучали несколько угрожающе. Во всяком случае, так показалось Эмме. Но она решила проглотить свое возросшее недоверие к "Дару" и задать ему вопрос с оттенком лишь лёгкого любопытства:
  - Что будет?
  - А это зависит от того, в каком направлении ты решишь развиваться. Если решишь остаться такой, какая ты есть сейчас, то никаких существенных изменений в твоей жизни не произойдёт. Если же... - тут он сделал паузу в речи и весьма продолжительную, чтобы увидеть её реакцию, понять, смог ли он насторожить её внимание или всё-таки нет. Эмма казалась по-прежнему равнодушной ко всему, что он рассказывает.
  - Ну! Чего замолчал? - подтолкнула она его к дальнейшему объяснению разных вариантов развития будущего. Ей всё же это было интересно. Эмма уже чувствовала себя привязанной к "Дар" и даже чем то обязанной ей. И она не могла избавиться от мысли, что "Дар" ещё спросит с неё за эти лекции и Дементия... Она узнала, что он лучший студент из последнего набора группы и что с кем бы Дементий ни связался, с этим человеком обязательно что-то случается. Не обязательно плохое, но явные изменения в жизни... Эмма боялась, что подобные характеристики Дементия окажутся справедливыми, и он на её жизнь тоже окажет некое магическое, роковое воздействие. И самое худшее, что это уже происходило. Ведь Эмма менялась, и она чувствовала сама, как становится другой. Она словно мыслить начала иначе, картину мира видеть стала как-то не так, в каком-то непривычном для неё спектре... но она была уверена, что нынешний взгляд на жизнь и всё происходящее в нём более точный, достоверный, истинный.
  - Тебе сказали, на каком уровне ты развиваешься? - спросил вдруг Дементий, и Эмма знала, что он вкладывает максимум смысла в этот вопрос, готовит её к дальнейшему объяснению чего-то.
  - На втором, первый этап, - ответила Эмма с улыбкой, показывающей явное пренебрежение этим результатом психологической проверки "Дар".
  - Ну вот, ты можешь дальше развиваться на этом уровне, а можешь перейти на другой уровень. В отличие от Максима, у тебя есть такой шанс, "Дар" предоставляет тебе его.
  - Зачем ты всё время приводишь в пример Максима? - обиженно спросила Эмма.
  - Потому что ты его знаешь. Он для тебя - реальный пример. И ты должна увидеть и понять в чем заключается принципиальное отличие между тобой и им. Сейчас я не говорю об особенностях мышления разных полов.
  - Он - подонок с извращенным сознанием, я - нормальный человек с естественными потребностями и желаниями, - поспешила Эмма объяснить ему самое сильное отличие между ними, которое видела.
  - Хорошо, - это твоё видение реальности. Я не стану спорить. Но ты видишь его таким только потому, что он уже находится на третьем этапе своего развития. И он развивается тоже по второму уровню.
  - Ты что, сравнить меня с ним пытаешься? - разозлилась Эмма.
  - Нет, это было бы слишком нелогично. Ты не всё ещё поняла из наших лекций, - попытался Дементий оправдаться за то, что высказал предыдущее предложение с оттенком сравнения их... - Максим не имел возможности сразу начать развиваться с третьего уровня, потому что он итак уже достиг почти совершенства в развитии во втором. Это его путь - выбор его души. И на третий уровень он может перейти, лишь полностью пройдя второй, для него это будет плавный переход. Есть вероятность даже, что он этого и не почувствует. Тогда как мы, перешедшие сразу на третий уровень развития тяжело переживаем это.
  - А ты что, тоже?.. - спросила Эмма у него то, что первым пришло ей на ум. И она не придумала свой вопрос в полной мере ясным, так как не сомневалась, что Дементий знает о чём она.
   И Дементий действительно знал, потому что сказал:
  - Да, у меня была наркотическая зависимость.., и очень сильная. Только "Дар" тут был не при чём, я сам вляпался. И поверь, нет ничего сложнее, чем перебороть её.
   Эмма не сомневалась в искренности слов Дементия, она, почему-то, ему стала верить.
  - Тогда зачем ты меня толкаешь на это? - спросила Эмма, и недоумевая и упрекая его.
  - Я не толкаю. Я же сказал уже, это твой выбор согласиться на испытание "Дар" или нет. И я скажу, что думаю сам по этому поводу. Я считаю, что ты не сможешь выйти из этой зависимости, если начнёшь принимать... и лучше не надо...
   Эмма теперь по-настоящему была удивлена. Она поверить не могла, что Дементий говорит подобным образом. Эмма была уже абсолютно уверена в том, что он может лишь толкать на дурное и никак не сдерживать от этого. И её мнение такое относительно него стало постепенно развеиваться.
   Эмма подумала даже, что на него так подействовали воспоминания о его собственной зависимости. Он выглядел расстроенным и сочувствующим ей. Глаза его как бы просили прощение за то, что предвидели в будущем и чего ещё не произошло...
  - Да, это мой выбор, моя жизнь.
  - Не надо, - сказал он более твёрдо и настойчиво, и ей показалось, что ещё и грубовато. - Я хочу только, чтоб ты лекции прослушала.
   Эмма опустила голову, словно почувствовала свою вину за что-то... за то, что сказала, будто бы сама может правильно распорядиться своей жизнью.
   Эмма знала, что это так и есть, а Дементий был убеждён в обратном.
  - Я знаю тебя давно... и я не хочу, чтобы ты становилась наркоманкой. Это всё на словах только выглядит красиво, а на самом деле... Ты что, так и не поняла, что "Дар" только этим и занимается, что заманивает наивных и глупых людей к себе, внушает свои религиозные воззрения и...
   Дементий не договорил, потому что увидел, что она смотрит в другую сторону от него. Она не слушает его.
  - Зря ты так, я тебе добра желаю.
  - Но ты же сам хотел этого, зачем теперь переубеждаешь? - тихо спросила Эмма.
  - Потому что глупая ты, я не хочу тебя погубить...
   Они оба замолчали. На улице было пасмурно, покапывал дождь. Но ни Эмма, ни Дементий, казалось, не беспокоились об этом. Они привыкли обсуждать что-либо на улице, будь это важный вопрос или не очень...
   Это было как раз то место, где Дементий впервые окончательно убедил её посещать лекции, где в первый раз пригрозил... и с этим местом были связаны все основные воспоминания Эммы о Дементии. Они встречались здесь каждую неделю, без единого пропуска...
  - Они деньги так хотят получить. Сейчас дают бесплатно, потом - за деньги... и очень большие.
  - Хватит, Дементий, я уже всё решила, - сказала Эмма, глаза её смотрели прямо на Дементия и велели они не переубеждать её ни в чём, не внушать ей ничего... Она как бы говорила, что переросла то время, когда ею легко можно было манипулировать.
   Но всё было не так, и Дементий знал об этом как никто другой. Он понимал, что именно сейчас ею очень легко манипулировать, но только теперь уже не ему... Эмма полностью находится под властью "Дар". А он уж знает, что это значит. "Оттуда не выбраться" - Дементий всегда так говорил, несмотря на то, что сам работал на эту организацию.., но он обосновался в ней и считал, что весьма удачно. И он видел то, что происходит с людьми, которые не подчиняются "Дар", которые нарушают её законы...
   И сейчас он сам впервые нарушал закон "Дар". Боялся. Он не хотел себе жизнь испортить, но и ей тоже... в нём как будто бы совесть проснулась, или же он просто жалел Эмму: на неё слишком сильное воздействие оказывали их лекции - абсолютно уводили от реальности.
   Он понял, что управлять её разумом просто, слишком просто. И это с лёгкостью делает не только он, но и другие его коллеги, менее компетентные, но более коварные и злые. Он не хотел отдавать Эмму им...
  - Ты и сам мне давал... - сказала Эмма, после некоторого молчания.
  - Нет. Это не так. То был просто обман, не настоящие... проверка тебя на прочность психики, на внушаемость. И ты прошла её...
  - Как именно? - поинтересовалась Эмма. Ей натерпелось поскорее услышать, что-либо по поводу той истории... она ведь тогда так испугалась. "Неужели напрасно" - подумала Эмма.
  - С достоинством, если говорить от имени "Дар", ты нам подходишь.
  - И что это значит? Так говоришь, словно зачисляешь в какой-то особый круг или на работу берёшь?
  - Так и есть почти что. Если пройдёшь испытание ― будешь работать на дар. У тебя нет другого выхода: тебя не отпустят. Никогда.
   Эмму всё время охватывал страх, когда он так говорил. А Дементий часто делал это, словно она столь забывчива, что не способна помнить его слова хоть сколько-нибудь.
  - А если я всё-таки откажусь от испытания?
  - Тогда... Откажись, - предложил Дементий, прервав свои объяснения.
   Теперь Эмма уже больше не сомневалась в том, что он действительно хочет этого, но в то, что он добра ей желает, поверить не могла. Она всегда старалась его в чём-либо заподозрить, в каком-нибудь неблагородном намерении или поступке. Но за то, что он ввел её в организацию "Дар", она уже не злилась на него. Эмма перестала видеть в этом нечто плохое и опасное. Раздражалась, когда Дементий запугивал её рассказами о том, что "Дар" никогда никого не отпускает ... И у неё в голове всегда в такие моменты возникал вынужденный вопрос: "А что же тогда происходит с теми, кто всё-таки покидает "Дар"?" Но Эмма не задавала ему этот вопрос, ответ пугал её.
  - Я просто так спросила. Я ещё не решила точно, что я буду делать... Они же сказали, что можно пока ещё три месяца походить на лекции... до окончательного ответа.
  - Ты понимаешь, что они убеждать тебя будут? - спросил Дементий, сделав настолько серьёзное выражение лица, насколько только мог. Он хотел, чтобы она ответила ему, не желал больше ни в чём обманывать.
  - Я не думаю.
  - Ты ошибаешься, Эмма. Это тонкие психологи. Там работают только профессионалы - люди специально обученные внушать именно то, что они внушают, и верные "Дар".
  - И ты один из них. Зачем ты говоришь мне всё это?
  - Я не хочу, чтобы ты оставалась в каком-либо неведении относительно "Дар". Когда я впервые пригласил тебя на лекцию, я не знал, что ты так увлечёшься ими и "Дар" - но сейчас он врал, Дементий всегда, с самого начала знал, какая Эмма и как её надо обманывать или завлекать. - Я бы не стал тебе даже рассказывать о ней, если бы знал...
  - Дементий, не надо, ни к чему уже эти уговоры.
  - Ты сама не знаешь, чего хочешь. Ты замечаешь, что мыслить стала неоднозначно. Ещё недавно ты мне сказала, что они ненормальные и разрушают себя... те люди, которые приняли испытание для перехода на третий уровень развития. Потом сказала, что приняла уже какое-то решение. Сейчас опять опровергаешь это. Ты не уверена. И они воспользуются этим, - объяснить пытался Дементий.
  - Нет, я уверена. Но я, правда, пока ещё ничего не решила. Ты давил на меня, вот я и сказала, что приняла решение.
  - Тогда скажи мне одну вещь. Это очень важно. Ты хочешь работать на "Дар"?
  - Я.... - Эмма не знала, что ответить. Её сознание словно помутилось, когда она услышала этот вопрос. Ей вдруг убежать от него захотелось, не говоря ни слова.
  - Ты всё равно будешь работать на "Дар" в любом случае. Я же сказал тебе уже. И тебе не нужны никакие испытания. Очень важно, как ты попадаешь в "Дар". От этого зависит всё твоё дальнейшее будущее.
  - Хватит запугивать меня. Я устала. То одно говоришь, то другое. Я же обещала тебе уже, что прослушаю эти лекции.
   И Эмма искренне говорила сейчас, потому что она действительно хотела слушать эти лекции. Раньше она врала ему, и только чтобы с ним общаться.
  - Эмма, выслушай меня, пожалуйста. То, что я говорю - очень важно. Если ты сейчас не поймёшь, потом будет поздно. - он замолчал на пару секунд, чтобы понять, готова ли она выслушать его; оказалось да. - Чтобы "Дар" давал что-то, не надо разрушать себя, надо разрушать кого-то другого.
  - Ты опять обвиняешь "Дар", - пожаловалась Эмма. Ей не нравилось, когда о "Дар" говорили плохо. Её научили почитать "Дар", прослушанные лекции воздействовали на неё так.
  - Я с тобой искренним стараюсь быть, но вижу, тебе этого ненужно. Но я скажу всё же. Ты многого достигнешь, если станешь развиваться на своём уровне и погубишь себя, если решишь поступить иначе. Я не имею права склонять тебя к отказу...
  - Но... - Эмма как раз в этот момент подумала о том, о чём как раз Дементий сказать собирался.
  - Я могу убеждать тебя согласиться перейти на третий уровень развития, но никак иначе. Ты молчи о нашем разговоре, у меня могут быть большие неприятности. Но ты поймёшь смысл моих слов. Рано или поздно это обязательно произойдёт.
   Они молчали где-то полминуты, и потом Дементий вновь заговорил:
  - Не принимай бездумных решений.
   А потом он сделал то, что стало совершеннейшей неожиданностью для Эммы. Он поцеловал её... и в губы. Она не понимала, почему он это сделал. Ведь Дементий всегда держался на расстоянии от неё, давал понять, что равнодушен. И Эмма уже научилась смотреть на него, как на учителя...
  - Я уезжаю, - сказал он потом, - и я не знаю, что с тобой будет, когда вернусь.
   Эмме было очень больно слышать эти слова. А ещё больнее оттого, что теперь она узнала правду: он не совсем равнодушен к ней. Раньше он тоже говорил это, но Эмма была в обратном убеждена, судя по его отношению к ней. Но поцелуй его показался не пустым, она знала, что он что-то значит...
  - Почему же, я не понимаю?- тихо спросила Эмма. И затаила дыхание, словно воздух набрать не могла.
  - Это "Дар" так решила. Я не могу ничего поделать, - он замолк и стал ожидать от неё какого-либо ответа. Он мнение её услышать хотел по поводу его отъезда.
   И Дементий знал, какое оно.
  - ...мне кажется, они заподозрили что-то, - сказал он, и выражение лица его выявляло страх и сожаление. Эмма расплакаться хотела.
  - Но ты же ведь не сделал ничего плохого, - сказала Эмма.
  - Сделал. Я к тебе относился не так, как должен был. Внушал другое... ты не поймёшь ничего, даже если я и объясню...
  - Когда ты вернёшься? - спросила она тогда и чувствовала, что ответ на этот вопрос для неё очень важен. Ей казалось, что она больше не увидит Дементия... или увидит, но ещё очень и очень нескоро.
  - Я не знаю. Но... Я обещаю, что найду тебя, где бы ты ни была. Ты не сдавайся, борись с ними.., я знаю, ты можешь.
   Потом он взял её левую руку в свою правую и как некогда приложил на тыльную сторону ладонь своей левой руки. И это выглядело, как некое запланированное действие, но Эмма не обращала на это всё внимание... она только на него смотрела, хотела понять его, разобраться в своих чувствах... и она не была уверена, что Дементий искренен.
   Он опять поцеловал её в губы, не отпуская руки. И на сей раз поцелуй его выглядел более искренним и показался ей более продолжительным.
  - Помни меня. Я вернусь за тобой, - сказал он и ушёл, не говоря больше ни слова.
   Потом его Эмма уже больше не видела. Жизнь её сильно изменилась.
  
   ...
   Эмма по-прежнему регулярно посещала лекции, и ей всё время не хватало Дементия. Она, как и раньше, хотела его видеть каждый раз на лекции и говорить с ним после. Это стало потребностью её. И Эмма не могла преодолеть это желание. Тосковала по Дементию.
   Дела в её семье тоже шли неладно. Пётр Григорьевич пил, не приносил доход, наоборот, только растрачивал все средства на выпивку, если находил. Но Магда умная женщина, и она не позволяла ему никогда брать заработанные ею деньги: или прятала или в банке держала.
   "И это не жизнь" - жаловалась она Эмме всякий раз, когда только могла.
   Ей надоело жить так, как они живут. Магда не хотела работать: не затем она замуж вышла. Она прямо так и говорила. Ей хотелось быть просто домохозяйкой, как вначале их брака.
   Эмме стало казаться, что это конец... - конец их семейной жизни. И не будет больше ни Магды, ни отца её, ни даже её самой. Эмма не знала, что станет с ней. Она не видела своё будущее и если и могла что-либо представить о ней, то только в чёрных или серых тонах. Она боялась вообще представлять себе своё будущее. Любые мысли о ней стали угнетать её.
   Эмма была уверена, что через месяц или максимум три Магда покинет их, уйдёт к родителям или другого мужчину себе найдёт. Эмма подозревала, что у неё уже давно появился любовник, но не смела высказать такое предположение или даже намекнуть как-то об этом... И Эмму это уже не так волновало. Она устала и от Магды, и от отца своего, и от себя. Эмма хотела покоя - душевного покоя. А его у неё не было. Ей давал его Дементий, но он тоже исчез. И она и понятия не имела, где он может быть. Он ведь не сказал даже приблизительно, куда уезжает и когда вернётся? И Эмма не была уверена в том, что он действительно не знает этого. Она убеждена была, что он не хочет просто сообщать ей обо всём. Такие мысли страшно огорчали Эмму, заставляли страдать её душу.
   Эмма с нетерпением стала ожидать каждую лекцию: они напоминали ей о Дементии и обо всём хорошем, что происходило в его присутствии там... А ведь в её жизнь он внёс только светлые моменты. Так Эмма думала и даже не сомневалась в этом.
   Эмма согласилась перейти на третий уровень развития.
  
  
   Глава 11. Опять школа...
  
   Учёба Эммы шла кое-как. А отношения с Селифаном становились всё более напряжёнными. Он хотел позаниматься с ней отдельно и по-прежнему настаивал на этом, но она отказывала ему.
   Селифан злился и обижался одновременно. Он не понимал, что в нём не так, и почему Эмма так сильно избегает его. Ему стало казаться, что это в нём проблема... что она его сторонится. Селифану обидно было, ведь он, казалось, не сделал ничего такого, что могло бы вызвать недоверие к нему. И уж тем более он не старался никогда запугать её, ну разве что в плане оценок немного. Да и это сделал лишь для того, чтобы попытаться убедить её не бросать учёбу или не передавать все заботы о ней другу Роберту. Это обстоятельство не нравилось Селифану. Он хотел разграничить знания Роберта и Эммы, хотел разделить их. Ему стало не по себе видеть их сплочённость...
   Но Селифан не хотел навредить Эмме и на самом деле даже и не собирался приводить в жизнь свою угрозу... но так было только поначалу. Сейчас Селифан подумывал как раз о другом. Эмма всё время вела себя с ним дерзко, грубовато отвечала на вопросы и любые просьбы, нередко даже игнорировала их. Из гордости уже он не мог позволить, чтобы всё продолжалось именно так.
   Селифан решил окончательно: эта неделя последняя, а дальше он действовать начнёт. Он не позволит с ним грубо обращаться. Он уважения хотел, хотя бы в школе, ведь в обыденной жизни его некому было уважать. Все от него что-то требовали и чаще всего долги выплатить... и эти постоянные денежные обязательства перед кем-то, естественно, не делали его добрее.
  - Я больше не предложу тебе позаниматься, так и знай, Эмма, но уроки мои, будь добра, посещай регулярно, - сказал Селифан ей однажды и опять же тогда, когда в классе они были одни.
   Эмма помолчала пару секунд и решила сказать то, что первым пришло ей на ум:
  - А я не только ваши уроки пропускаю.
  -Не ври, мне известно из достоверных источников, что ты преимущественно ко мне не приходишь. Что за дела?
  - Ну и кто же ваш достоверный источник? - резко спросила она.
   Селифан не понимал никогда, почему у него с ней не получается спокойно поговорить. Каждый раз у них происходит какой-нибудь конфликт, недопонимание... или получается так, что он, не сумев справиться с её дерзостью, начинает действовать нечестно. Но сегодня Селифан не хотел запугивать Эмму, и у него в последнее время это плохо стало получаться. Так ему показалось, во всяком случае... ну а всё-таки по-честному у него не получалось...
   Он решил, что поссорит их с Робертом.
   Селифан и сам не понял, как начал строить интриги против Эммы и Роберта. И зачем, главное, ему - учителю это надо? Он и сам пока понять этого не мог. Может быть, он просто человек такой, которому обязательно надо кому-то навредить, кого-то поссорить или он получает от этого некоторое душевное удовлетворение, комфорт... или же дело в другом? Впрочем, Селифан был уверен в одном: он не какой-то там маньяк, которому просто надо "рушить", чтобы быть счастливым. Он другой, не такой. Но некоторые его давние знакомые так не считают. И находят даже некоторую ненормальность в его поведении. Но это только относительно некоторых вопросов. И об этом позже.
  - Роберт сказал мне правду. Ты специально пропускаешь мои уроки, гуляешь где-то, - объяснил Селифан то, в чём ничуть не сомневался. Но Роберт не сказал ему ничего подобного. Это сделал другой человек, один из одноклассников Эммы. И скорее всего тот, кто её недолюбливает. Но Селифана не волновало то, кто любит её, и кому она страшно не нравится. Он только хотел знать, почему она пропускает его уроки. Он видеть хотел её на каждом занятии.
   И с Робертом у них небольшой инцидент произошёл, и поэтому тоже он хотел настроить Эмму против него. Роберт отказался подчиниться ему, когда он попросил не помогать Эмме с выполнением её работ. Селифан хотел быть уверенным в том, что ей никто не помогает и не может помощь, кроме него. Ему приятно было бы знать это и особенно - доказать Эмме свою значимость. Он не сомневался в том, что Роберт - человек слова. И если он что то обещает, то обязательно выполняет это. Селифан поэтому лишь решил, что надо главное на Роберта повлиять: это из-за него она уроки его не посещает и не выполняет ни одно здание. Селифан бы успокоился, получив согласие на свою просьбу.
   И Селифану обидно было, что никто с ним никогда не соглашается, никто не хочет слушать его. Никто не считается с его мнением и желаниями. Селифан твёрдо решил, что не позволит впредь пренебрегать ни единым его словом.
  - Если думаешь, что ты можешь так везти себя со мной: не приходить на уроки, грубить да ещё и отметку хорошую сохранять - то ты глубоко заблуждаешься, - сказал Селифан, так как Эмма никак не отреагировала на его предыдущее высказывание.
  - Ничего я не думаю. И вообще... - Эмма сказала это и двинулась прочь от него к выходу. Класс был по-прежнему пуст. Всех учеников он приучил к тому, чтобы они не входили в класс до звонка на урок. Так ему нравилось, и Селифан был доволен хотя бы тому, что смог этого добиться. Никто не смел войти раньше...
  - Ты куда? У нас ещё один урок будет, - напомнил Селифан.
  - Выйду! - громко сказала Эмма, но только потому лишь, что считала расстояние между ней и Селифаном слишком большим, чтобы говорить без превышения голоса.
  - Ну, уж нет. Я не позволю тебе и сегодня уйти. Будешь сидеть тут, - сказал Селифан в лёгком волнении. Он очень боялся, что Эмма не подчинится ему. А он ведь не сможет ей помешать. Это бы сильно унизило его. Он никогда раньше не вёл себя так, никогда не властвовал ни над кем, никогда грубостью не доказывал свой авторитет. Для него это было совершенно новое ощущение. И ему нравилось оно...очень-очень.
  - Вы не имеете право меня задерживать. Я уду сейчас, потому что перемена, - напомнила Эмма.
  - Вернись.
   И это слово придало ему уверенности в себе. Он уже не боялся даже, что Эмма не подчинится. Он будто бы знал, как себя надо везти, чтобы с достоинством выйти из любой ситуации, какая бы сейчас ни сложилась.
   И Эмма вернулась. Это было лучшим, что произошло с ним сегодня. Правда, Селифан не представлял себе, что будет делать дальше. Его сбивало с толку её послушание точно так же, как и неподчинение... и он только успел подумать об этом, как Эмма спросила:
   - Ну, и что дальше?
  - Садись, - сказал он, указывая на её парту, - будешь сидеть тут до конца урока.
   Эмма cела и опустила голову, как бы смирившись и подчинившись. Выглядела несколько томной. Но настроение её сложно было отнести к какому-либо из числа подавленных, весёлых, приподнятых, жизнерадостных или ... Она и сама не смогла бы сказать, что сейчас чувствует. Эмма нисколько не думала о Селифане и о том, что она сидит в классе, пустом, рядом с ним. Мысли Эммы были далеко за пределами школы. И она была вместе с ними погружена в нереальную атмосферу духовного блаженства, даруемого людям, умеющим жить. Так говорили учителя в "Дар". И Эмма считала, что умеет жить, только научилась.
   Они говорили, что если вокруг происходит что-то неприятное и её к чему-то принуждают, к чему-то не хорошему, способному вред причинить, ей надо просто не думать о происходящем. Её учили просто забывать реальность на время. И Эмма находила это оптимальным решением почти в любой ситуации. Она предпочитала не думать о будущем и концентрировалась на настоящем (она думала, что отдает предпочтение настоящему), но что самое интересное всегда это проявлялось в её нежелании нести ответственность за свои поступки. Да и не думала она о настоящем в такие моменты - оказывалась где то между миром фантазий и представлениями о будущем. Сама этого не замечала...
   Эмме стало казаться, что с каждым днём ей всё хуже и хуже удаётся воспринимать какую-либо информацию. А уроки, особенно школьные, очень тяготят её рассудок. Она не осваивает материал даже в той мере, в которой могла освоить её раньше. Эмма страдала. Её мучили страхи и сомнения. Она стала бояться за себя, своё будущее, а главное - за рассудок свой. Ей в голову откуда ни возьмись лезли всё странные и странные предположения и мысли, каждая из которых представлялась страшнее другой. Эмма не понимала, в чём дело? Почему у неё рушится нормальное восприятие мира? Но "Дар" винить она не могла. И не только потому, что прекрасно осознавала бессмысленность этого. Она сама не желала верить в свои дурные предположения. Считала их ложными, как и всё и всех вокруг себя.
   Эмма не видела ничего истинного, всё становилось для неё серым и тусклым. И теперь уже она не думала о Дементии, старалась забыть его... эта новая её привязанность и новая неудача слишком больно поразили её сердце. Эмма больше не хотела думать ни о ком, кроме себя. Она так решила. И естественно, стараясь забыть Дементия, она одновременно блокировала от себя все те полезные и добрые его советы, которые помогли бы ей выбраться... Она забыла обо всех его предостережениях. А их было немало.
   Дементий еще задолго до своего отъезда рассказывал об особенностях перехода на третий уровень развития. Он уже тогда стал опасаться, что Эмма захочет это сделать.
   Дементий объяснял, что наряду с обычными наркотиками они используют другие психотропные препараты особого действия. И, по его мнению, это самое опасное, что представляется в "Дар". Он говорил, что они никогда не знают точно, какой эффект произведёт та или иная таблетка. И все их якобы чудодейственные препараты, призванные спасти душу от мук, на самом деле только уничтожают. Но не душу, а скорее тело человека, его мозг.
   Дементий также объяснял природу этих самых препаратов, которые дает своим ученикам "Дар", а потом строго следит за регулярным их приёмом. Это новые, а то и последние разработки учёных "Дар", которые "своими больными головами придумывают всё новые и новые лекарства порою с чудовищными эффектами". А потом опыты ставят над людьми. Проверяют действия этих самых препаратов на вновь вошедших учениках "Дар". Дементий хотел предостеречь Эмму от всего этого. Он говорил, что это небезопасно. Там нет должной проверки и их деятельность незаконна. И весь "Дар" - это подпольная организация. Очень большая. "И с ней бесполезно бороться - считал Дементий, - она всё равно победит. В любом случае будет продолжать свою деятельность". И им нет особого дела до жизни их подопытных учеников. Если что-то идёт не так, как планировали доктора "Дар" давая то или иное лекарство, всё, что они сделают, как правило, это отменяют препарат.
   Все их препараты непредсказуемого действия и мало исследованы. И давая их всё новым и новым людям без всякой необходимости на то, они тем самым продолжаю везти статистику наблюдений. И Дементий уверил, что почти любое их лекарство вызывает зависимость. Какое-то более сильную, а какое-то такую, которую человек ещё способен преодолеть.
   Эмма не послушалась его, поверила в "Дар", а также её надежности и многочисленным обещаниям счастливой жизни без забот.
   Она боялась того, что может произойти уже в ближайшем будущем. Ведь её сомнения относительно "Дар" росли и росли. Она стала бояться их сотрудников. Эмме казалось, что они следят за ней, везде и всегда. Это было ужасное ощущение. И Эмма не хотела принимать больше те таблетки, которые они дают ей. Ведь они дурно влияют на её психику, и это она чувствовала сейчас как никогда раньше. Ей тяжело было слушать Селифана...
   Но Эмму предупредили, что если она согласится принять участие в испытании "Дар", ей придётся пройти его до конца. Эмма боялась, что если она откажется принимать эти таблетки, они её заставят. Эти страхи не давали ей покоя, преследовали каждую минуту её жизни.
   Каждое утро и каждый вечер ей приходилось идти туда к ним в "Дар", чтобы в очередной раз принять какой-либо новый препарат... или продолжить принимать уже опробованный. Но никогда она не знала, что ожидать от них. Реакция от каждой таблетки была непредсказуемой. И Эмма стала убеждаться в том, что Дементий был прав. Они просто эксперименты ставят над людьми. И не стоило ей ввязываться в это. Теперь её жизни угрожает опасность. Эмме так казаться стало. Она желала только одного: чтобы кошмар этот поскорее окончился... она не хотела больше появляться в "Дар" и теперь уже, действительно, не желала слушать их лекции. Эмму они тяготили.
   Не считая май, ей оставалось ещё пять месяцев прохождения первого этапа испытания. А всего было два этапа: вхождение и прохождение. Но некоторые преподаватели упоминали ещё об одном так называемом промежуточном этапе. И суть его заключается в резком торможении на пути "прохождения". Эмма не вполне понимала, что это значит. Да и сейчас тоже она не осознала смысл этих слов. Дементий ни о чём таком не говорил.
   Но Эмма понимала, что торможение - это замедление процесса прохождения этого самого испытания, на которое она согласилась. Так необдуманно согласилась. И даже, может быть, назло Дементию, за то, что он уехал и потому, что уговаривал её не делать этого. Она по-своему захотела попробовать поступить. И Эмма поняла теперь всю глупость этого поступка. Сожалела. И изо всех сил старалась разобраться в порядках "Дар", в их странных учениях и в том, что там дозволено делать, а что нет.
   И ей не дозволено не пройти первый этап испытания, тот самый, экспериментальный... она уже и сама теперь называла экспериментом то, что с ней там проделывали. И Эмма страшно боялась того промежуточного этапа, о котором она всё чаще и чаще стала слышать... она боялась, что даже по истечении названных пяти месяцев ей придётся ещё сколько-нибудь принимать их таблетки. Эмму даже мысль о таком дополнительном дне сильно тяготила, а она понимала, что этапы эти считываются не днями - месяцами.
   Эмма не представляла себе, как будет терпеть оставшиеся пять месяцев... каждая следующая неделя в "Дар" становилась невыносимее предыдущей, являлась истинным испытанием, жестоким испытанием. И она не заслуживала этого. При всей её молодости и казалось бы неспособности судить о том, кто чего заслуживает и чего нет, Эмма понимала: этого никто не заслуживает. Там в "Дар" и за её стенами творились ужасные, просто жуткие вещи, и это всё постепенно раскрывалось перед ней. Она видела то, что раньше было неподвластно её желаниям, её стремлению удовлетворить своё любопытство в отношении "Дар"... Теперь уже она не могла не видеть всего этого, не участвовать в этом.
  
   ...
   Недели проходили одна за другой, но положение Эммы никак не изменялось... "Дар" всё так же властвовал над ней, над её душой и телом. Всё стало даже ещё хуже, чем было. Июль принёс ей большее испытание, чем предыдущий месяц. Частота её пребываний в "Дар" в июне, казалось, достигла своего максимального значения. Также она думала, что количество разнообразных препаратов, которые она обязана принимать, тоже достигли максимального значения. И она не ошиблась. Ей целых три дня не давали ничего. И этот период был для Эммы наиболее трудным. Она не представляла себе, как будет жить дальше, если они отменят их... она нуждалась в этих таблетках. Они были странные и ни одна из них не напоминала ей таблетку стандартного типа, которую можно было бы беспрепятственно купить в любой аптеке. Правда, она в жизни своей редко принимала какие-либо лекарства, они ей просто не требовались по состоянию здоровья. И, несмотря на это Эмма прекрасно понимала, что в "Дар" ей не дают то, что можно купить в аптеке. И это не просто наркотики, в них было ещё что-то... Эмма не понимала что, но это было.
   После того, как Эмме отменили приём всех лекарств на три дня, она жутко переживала это, ей было очень трудно. И нашёлся один человек, который согласился помощь ей.
   Он предложил ей обычные, чистые наркотики без всяких дополнительных примесей непонятного действия. Он как раз занимался их распространением.
   Но они не помогли Эмме. И она понять не могла, в чём дело? Толи они слишком слабые, толи ей нужно что-то другое. Эмма совсем запуталась. И ждала лишь, когда три дня минуют. Ведь ей обещали, что по их прошествии им снова начнут давать...
   Берн, у которого она купила себе временные дозы, - временный выход из сложившейся ситуации, сказал, что она может обращаться к нему в любое удобное для неё время. То есть, каждый раз, когда ей потребуется. Объяснил, как найти его. И обещал даже, что если ей не подойдёт то, что он дал (а он понял, что она осталась недовольна), он подберёт ей что-нибудь другое, более сильное. Но он не советовал, хоть и выражал полную готовность продать ей всё, что угодно. Он сказал, что для начала ей должно хватить и того, что он уже дал.
   Эмма никак не отреагировала на его утверждение и ничего не сказала по этому поводу. Но она охотно взяла визитную карточку, которую он дал её. В ней были записаны номер телефона его, и еще кого-то и адрес. Адрес тоже был не один. Их было три. И ей знать хотелось, ему ли все они принадлежат? Эмма лишь это уточнила, потому что ей надо было быть уверенной в том, куда ей следует обращаться, если что.... "Дару" она уже не верила, он подводил её. Она очень боялась, что они действительно, перестанут давать ей что-либо, оставят, бросят её с этой страшной зависимостью, которая у неё возникла. И из-за них возникла. Эмма уже не чувствовала, что способна преодолеть её... лишь вначале ей так казалось, где-то первые два месяца она не сомневалась в своей силе воли. Она была уверена, что справится со всем и ведь её так сильно не тянуло принимать их лекарства... И теперь уже она не ждала с нетерпением, когда же сентябрь наступит - конец первого этапа испытания.
   Эмма понимала, что потом уже точно ей нельзя будет рассчитывать на "Дар" - они больше ничего не дадут ей. Ведь испытание их заключается именно в том, чтобы преодолеть зависимость.
   Эмма не могла уже этого. Она не хотела. И устала. Устала от всего.
   В июле вместо таблеток или капсул (их давали им преобладающее количество) стали заменяться уколами. Но Эмма не возражала, она чувствовала, что ей это нужно... и ей предложили выбрать потом, оставить ли таблетки или же полностью перейти на уколы. Она выбрала последнее. Эмма простой выход искала из ситуации... и ей предоставили его.
   Ей сказали потом, что первый этап испытания окончился. И это произошло не в конце сентября, как ей обещали некогда, а уже в середине июля.
   Они предоставили ей свободу. Сказали, что она может приходить в "Дар" и принимать то, что ей нужно и столько, сколько считает нужным. Ей сказали, что она сама должна решить в каком количестве ей принимать тот или иной препарат. И единственное, что они обещали, так это следить за тем, чтобы она не переборщила с дозой, как наркотиков, так и других препаратов, которые она раньше принимала и в которых сильно нуждалась.
   Такая ситуация её вполне устраивала, ей нравилась свобода воли и эти новые своего рода привилегии. Но их всех предупредили, что это всё только до конца сентября. В этот период они должны преодолеть свою зависимость, ну, или хотя бы часть её. Они должны минимизировать количество приёмов всего, что теперь им стало доступно почти в любом количестве.
   Эмме не удалось это сделать.
   ...
   Эмма всё чаще стала обращаться к Берну. Иначе она не могла.
   Дни шли для неё медленно и мучительно. Эмма не представляла себе, как она проживёт все оставшиеся годы своей жизни... и её представления о будущем своём усугублялись неким странным предчувствием своей скорой кончины. Это пугало её. Эмма не понимала, откуда берутся такие мысли и почему? Но она чувствовала это...
   Берн становился по отношению к ней всё более и более требовательным. Он уже не хотел охотно давать ей в рассрочку... А раньше не было так. Ей даже просить не приходилось, Берн сам назначал последний день оплаты и как правило этот срок превышал один месяц. И, кроме того, Эмма постоянно подозревала, что Берн тоже связан с "Дар".
   Впрочем, любые подозрения о связи Берна и "Дар" не оправдывались. Он был сам по себе, как и "Дар". И у него свои связи с преступным миром. Эмма не сомневалась в этом.
   Эмма не видела Дементия с тех пор, как он уехал. И постоянно вспоминала их последний разговор. Она ведь не поверила ему, не прислушалась к его совету. И лишь теперь она не сомневалась в том, что он всё-таки добра ей хотел. Он сожалел о том, что втянул её в "Дар". Эмма думала, что по глазам его смогла это прочесть... но она не была уже уверенной в том, что в её жизни всё могло бы сложиться иначе. И не винила она Дементия ни в чём, ведь сама она согласилась и лекции слушать, и участие принять в этом чудовищном испытании... Эмма во всём видела свою вину, своей участью это считала... И теперь уже она сомневалась в том, что в её жизни ещё может случиться что-то хорошее. Она становилась всё более пессимистичной, не видела света ни сзади, ни спереди.
   Эмме деньги стали очень нужны. Она не знала, как достать их и откуда. Отец её по-прежнему пил: "у него проси ни проси, всё равно ничего не добьёшься". А Магда если и давала ей в пользование какую-либо сумму, так это "ничего". Долг Эммы составлял уже не одну тысячу... и усугублялся каждой следующей неделей.
  
   ...
   Прошли сентябрь и октябрь. Положение Эммы стало совсем уж тяжелым. Она теперь уже боялась появляться у Берна. Он требовал денег и угрожал... угрожал, что ей всё равно придётся заплатить ему и если она не найдёт способ, то он сделает это за неё.
   Его слова пугали её, приводили в панику. Эмма очень боялась стать зависимой от Берна... она итак уже была зависима от него, хотя и отказывалась верить в это.
   А вот "Дар" её отпустила. Эмма не сомневалось в этом. Туда, где раньше проходили лекции, её вообще не пускали. Они и тогда строго контролировали входящих и выходящих в помещение "Дара", но не настолько.... Эмме показалось, что с тех пор, как она прослушала последнюю лекцию, там многое изменилось. Она замечала много новых людей и узнавала в них преподавателей. И не тех, которые преподавали в её группе. Это были совсем незнакомые ей люди, и видела она их лишь тогда, когда те выходили покурить или же обсудить что-либо с другими учениками или преподавателями. Последние, всегда выделялись наличием особого ярлыка к правом кармане. И Эмма и другие ученики никогда не смогли бы спутать учителя "Дара" с кем-либо ещё.
   Обидно было ей, что её больше не впускали в "Дар. Она хотела бы и лекцию послушать какую-либо... в последнее время Эмма стала замечать за собой очень противоречивые чувства. Она то ненавидела "Дар" и их учителей, и лекции за то, что они втянули её в эти неприятности, то она мечта лишь ещё раз зайти в их огромный зал, вдохнуть прохладный воздух тёмного помещения, просто постоять там одной. Она раньше часто так поступала. После лекции все, как правило, уходили. Даже учителя. А вот Эмма оставалась, она любила иногда побыть одной. И очень приятно ей бывало, когда вдруг неожиданно в такие моменты сзади тихо-тихо подходил Дементий. Эмма всегда видела в этом нечто необычное, очень важное для неё. И он часто нежно Держал её за плечи, медленно поворачивал лицом к себе... и Эмме всё это нравилось. Она теперь постоянно вспоминала те дни, и как он спрашивал её, почему же она такая одинокая? Эмма говорила, что в "Даре" у них все одиноки, но сама в это никогда не верила. У всех друзья находились. Или даже знакомые давние. А у неё был только он - Дементий.
   Может быть, это воспоминания о нём толкали её идти в "Дар", заставляли хотеть вновь и вновь слушать лекции?
   Эмма старалась не думать о мотивах своих действий. Желания её часто заставляли совершать глупости, даже сейчас.
   Она знакомого учителя увидела, когда однажды в ностальгии бродила вокруг учреждения "Дар" и спросила, почему же её не пускают? Почему ей нельзя войти в "Дар" и послушать лекцию, ведь шестьдесят она ещё не прослушала? И тот напомнил ей, что все они встретятся двадцать седьмого августа будущего года. Эмма поверить не могла в то, что до этого все двери "Дара" закрыты для неё. Но она понимала, что и потом они закрыты будут, если она не преодолеет свою зависимость. Он недвусмысленно дал понять ей, что они не держат у себя наркоманов, хоть и сами толкают людей принимать их. Он не стал всё это отрицать, потому что Эмма начала обвинять "Дар"... И это было справедливое обвинение и, в то же время, бессмысленное. Он признал, что "Дар" действительно, делает на этом деньги, но также он подчеркнул и то, что они никогда не обманывают своих учеников: "Дар" всегда держит слово. И если она вылечится, "Дар" примет её. Он обещал, что так оно и будет. Сказал даже, что ей не о чем беспокоиться, кроме как о себе. Он стал говорить с ней так, как обычно это делали они на лекциях, доводил до её сознания свою или всеобщую для них истину. Впрочем, Эмму она не интересовала. Она знать лишь хотела, почему в "Дар" с ней плохо обращаются, не уважают и не впускают её? Поняла. И Эмма не хотела, чтобы "Дар" принимала её. Она ненавидела эту организацию и даже рада была, что она больше не потревожит её. И ей не обязательно появляться там двадцать седьмого августа... На этот счёт она успокоилась, но Эмма о Дементии хотела узнать что-нибудь. Вот она и приходила частенько в "Дар". Но никто никогда не говорил ей о нём ничего. И тот учитель, с которым она имела достаточно короткий разговор, тоже отказался обсуждать сотрудников "Дар". И, кроме того, добавил, что это уже не её дело. По её внешнему виду он сделал вывод, что она, похоже, не собирается лечиться.
   Эмма не стала объяснять свои намерения, хоть он и ожидал услышать ответ. Как никак, он поинтересовался ею не просто так... ему хотелось узнать о её планах. Но Эмма не заметила этого. Не знала она также и того, что это был друг Дементия, и лишь поэтому заговорил с ней.
  
  
   Глава 12. Эмма и Селифан
  
  
   Начало ноября сулило Эмме большие хлопоты. Она уже чувствовала, что приближается конец. И пусть не до конца понимала, конец чего, - боялась его. Ей казалось, что зло окружило её со всех сторон и теперь она угождать должна ему - всем тем корыстным, жестоким людям, которые её окружают. Иных она просто не видела рядом с собой.
   Селифан всё ещё работал в школе и по прежнему преподавал алгебру и их физику. Он никак не мог расплатиться со всеми своими долгами. Яна Савельевна продолжала настойчиво требовать от него денег, и это уже превратилось во что-то регулярное, и конца этому он не видел. Она знала прекрасно, что Селифан не способен выплатить ей долг и уж тем более сразу. И вообще, ему года четыре на это потребуется, и притом, что если он не будет продолжать жить у неё и питаться за её счёт. А он делал как раз именно это. Селифан уже даже удивляться начал тому, что она его не гонит. Но обещает это сделать почти каждый день. Он уже устал от угроз, несколько раз всерьёз думал уйти сам, но не мог... подавлял свою гордость и оставался, снова и снова терпя он неё упрёки. Но Селифан всё же платил Яне Савельевне регулярно с каждой зарплаты небольшую её часть, а именно тридцать пять процентов. Так у него выходило всегда, и он не мог дать ей больше, даже если и хотел бы. Учёба требовала от него значительных затрат. И ему надо было не просто платить за неё, но и покупать определённую литературу. Он считал недостаточным прочесть те книги, которые предоставляла ему библиотека: "они не о том" - говорил он себе. Может быть, это была его личная прихоть, может, дела действительно обстояли именно так.
   И Селифан не знал, сколько ещё будет продолжаться неразбериха с Яной Савельевной. Он понять не мог, жалеет ли она его? Поэтому ли не гонит и кормит? Но если так, он не понимал, почему же она постоянно давит на него, требует невозможного? Эта куча вопросов оставалась без ответа, и постепенно он переставал о ней думать. Решил жить по обстоятельствам. А значит, девизом его стало выражение: "что будет, то и будет". Он перестал заботиться о долгах Яне Савельевне. Решил, что пока она позволяет - будет жить у неё, прогонит - уйдёт к Берну. Он уже давно обещает пристроить его у себя. Работу предлагает. Но Селифан до настоящего времени твёрдо отказывался от всяких его предложений, боялся лезть в преступный мир... Селифан прекрасно знал, чем Берн занимается и как зарабатывает. Селифан не одобрял его деятельность, но и осуждать его считал не в праве. Ведь Берн достиг много, являлся чуть ли не самым богатым человеком в этом городе, если не таковым... Селифан точно не знал, какими именно средствами располагает Берн, но очень ему интересно было узнать это. Но Берн, по его мнению, - очень скрытный человек, опасный. И Селифан не понимал, почему он дружит с ним? И является ли их дружба чистой и искренней? Нет ли у Берна в отношении него каких-либо корыстных мотивов?
   В последнем Селифан не хотел подозревать его. Он Берна считает настоящим другом и чувствует от него истинную поддержку и некоторое сочувствие. Селифану, конечно же, не по душе, когда его жалеют, но всё же приятно знать, что его жизнью интересуются, хотят помощь... И Селифан решил, что если уж ему не удастся дальше честно прожить, придется вступить на эту порочную тропу зла, по которой так уверенно шагает Берн. Но Селифан не желал себе такого... он предпочитал спокойную жизнь добропорядочного гражданина. Он стабильность любит, уверенность в завтрашнем дне.
   С Берном он видеться стал всё чаще.
   ...
  
  - Я попросить хотела, - сказала Эмма Селифану как-то раз, когда они остались в классе одни.
  - О чём? - тут же спросил он, не скрывая самодовольную улыбку. Селифану ужасно нравилось, когда его о чем-то просили. Он чувствовал своё величие, значимость в обществе и - это истинное, несказанное удовольствие и радость для него. И, тем более, что сейчас его Эмма о чём-то просит! Это чудо, самое настоящее, по его мнению! Он давно уже мечтал, чтобы так было. Хотел посмотреть, как же это будет выглядеть?.. Он-то ведь до этого видел только её гордость и высокомерие по отношению к нему. Он ненавидел, когда его как-то не уважали или смотрели свысока, считали неравным... он был бы доволен, если бы в нём признавали высшего по положению в обществе, но никак не наоборот. А ведь Эмма, будучи ученицей, так пренебрегала им, его добротой и расположением к ней. А он то, несомненно, считал себя выше неё и по положению в обществе и по интеллектуальному развитию.
  - Вы как-то говорили, что не против были бы позаниматься со мной, - сказала Эмма, не обращая никакого внимание на выражение его лица.
  - Нет, - твердо и резко ответил Селифан сразу, как только услышал последнюю её фразу. Он так хотел отказать ей, так хотел обидеть её, как некогда она его. И неважно ему было, что будет потом. Так думал Селифан в те минуты. Странное ощущение душевного удовлетворения вкралось в него. И странным оно было уже оттого, что так нравилось ему и замещало все остальные чувства. Ему хотелось насладиться минутами настоящего, необычным поворотом событий. Он даже уже не надеялся, что Эмма когда-нибудь его о чём-то попросит. Селифан в обратном убедился. И понял он, что Эмме бесполезно что-либо толковать: она никогда не прислушается ни к чьему совету, всегда по-своему поступит и неважно ей, что будет потом, благоприятно ли скажется своеволие на будущем её?
   Но Селифан понимал её всецело. Он чувствовал себя похожим на неё в чём то, может быть, даже в упрямстве. Но последнее признавать в себе он не желал, впрочем, как и все обычные люди. И Селифан всегда считал свои действия рациональными, даже самые противоречивые здравому смыслу и которые являлись лишь подростковыми амбициями из его прошлого. Они и сейчас тревожили его, эти амбиции, хотя уже и начали постепенно замещаться иными переживаниями, иными стремлениями...
   Селифан решил сразу: он будет заниматься с Эммой. Он хотел этого и очень. Только сам не понимал ещё, зачем? Он уже в прошлом году жаждал услышать то, что она сказала ему лишь сейчас. И он не хотел, ни за что на свете не желал, чтобы она передумала... но обиду свою вспомнил, перебороть не смог ...
  - А... извините, - тихо произнесла Эмма и тут же направилась к выходу. Она не особенно-то желала услышать от него положительный ответ, а так, просто попробовала... у неё причины появились на то личные и очень важные. Она непременно хотела с ним наедине подольше побыть, узнать какой он, и может ли пользу принести ей? Эмму лишь это волновало. А сейчас в классе было достаточно много учеников, урок следующий начинался.
   Селифан не стал говорить что-либо, молча смотрел ей вслед, когда она уходила. Всё для него произошло так быстро, он даже толком и не успел понять, как следовало бы себя везти, чтобы всё было, как ему надо?
   Но Селифан не беспокоился по поводу того, что упустил возможность наконец-таки поучать Эмму, воздействовать на неё по индивидуальной программе. Он был уверен, что теперь уже, когда она сама попросила его об этом, препятствий в осуществлении его намерений не будет. И чем чаще Селифан представлял себе, как будут происходить занятия с Эммой, в какой атмосфере, тем больше он хотел поскорее начать их...
   Спустя неделю, он сказал, что в пятницу будет свободен после восьмого урока, велел прийти в это время, если она хочет позаниматься.
   Эмма неохотно согласилась. Но на лице её недовольство отразилось весьма неявно, и Селифан не заметил этого.
   ...
   Спустя три недели.
   Эмма тихо вошла в класс. Царила почти полная тишина, лишь с улицы доносились какие-то непонятные звуки, напоминающие толи визг птенцов, толи радостные окрики детей. Эмма замелила также, что окно в классе открыто нараспашку. Сквозняк. Находиться в классе Эмме было очень приятно, она не хотела уходить и, наоборот, её охватило сильнейшее желание подойти к окну, посмотреть, что там, за стенами школы? Казалось ей, там хорошо. Свежий воздух манил её ещё больше. Ну а к учёбе апатия её только возросла. Не затем она пришла сюда, чтобы заниматься. Она повод искала, как бы избежать занятия...
  - Присаживайся, - сказал Селифан ей, спустя где-то пол минуты с тех пор, как она вошла, и добавил: - Где нравится.
   И тогда только Эмма увидела в углу сидящего мальчика. Лицо его ей показалось знакомым, только вспомнить она не могла его. Почему? Сама не знала. Но глаза его, широко раскрытые, голубые обернулись на неё, и она не смогла не узнать этот взгляд. Он, казалось, хотел сказать им что-то очень важное для него, поведать тайны души своей. И толи некоторая простота, толи сильнейшая искренность, толи бесконечная доброта отражалась в них, которая так притягивала. И Эмму она тоже не оставила равнодушной. Она смотрела на него и не знала, что делать? Злиться ей хотелось - не могла. Что-то сдерживало её от неожиданного желания проявить недовольство его присутствием. Ведь он мешал ей. Она хотела отдельный разговор иметь с Селифаном. Ради этого только и пришла.
  - Может, я позже приду? - спросила Эмма, когда магия его взгляда прошла, и когда он сконцентрировался на своей тетради.
   - Зачем? Что-то не так?
   Глаза Селифана блестели в какой-то непонятной ярости, и смотрел он на неё, казалось, с необычайной злобой. Он словно ожидал услышать от неё какую-то определённую фразу и уже заранее готовил обидный ответ на неё, какую-то грубость. Но Эмма не желала оправдывать его ожидания. Хотела промолчать, но чувствовала, что не сможет этого сделать. Он так вопросительно посмотрел на неё, всё своё внимание отдал и глазами призывал поскорее ответить.
  - Нет. Я просто... - неуверенно начала было Эмма, но Селифан её подхватил:
  - Адам скоро уходит.
   Эмма уже начала успокаиваться: ничего такого он не казал. Эмма даже сомневаться стала, что правильно расшифровала значение его "тяжёлого" взгляда. Но Селифан добавил, секунды три спустя:
  - Через двадцать - тридцать минут. И пока он доделывает свою работу, мы поговорим, и я попытаюсь понять, что именно ты знаешь наименее всего.
   Эмма уже тут же почувствовала, как надоедливые, поучительные фразы Селифана стали господствовать в его речи над милыми, простыми словами... даже грубоватые вопросы ей приятнее было слушать, чем его учительский тон.
   Эмма удивилась значительно, когда узнала, что этот парень, сидящий у самой стены в правом углу, и есть Адам. Не таким его она представляла. И не знала его раньше лично, но не однократно слышала упоминания о нём от своих товарищей. Вся школа почти что обсуждала какие-то его действия, но Эмма находилась в неведении этого: никакая информация о нём просто на просто не интересовало её. А то, что лицо его показалось ей знакомым лишь свидетельство того, что они всё-таки встречались в школе случайно и неоднократно. Эмма этого не знала. Она вообще в последний год стала чрезвычайно невнимательной к окружающим, не видела, что происходит вокруг и не хотела даже смотреть на это. Особенно её апатия ко всему возросла после того, как она в "Дар" попала.
   И Эмма не знала о том, что Адам её помнит. Они часто встречались в столовой, когда случайно шли туда в одно время. Так часто бывало и Адам хорошо запомнил её лицо, тем более, что они и обедали в столовой почти сидя друг перед другом.
  - Ты почему не пришла на прошлой неделе и позапрошлой? - с упрёком спросил Селифан, уже не глядя на неё и подойдя поближе, чтобы сесть.
  - Я не могла, не считала нужным, - сказала Эмма, раздражая его самолюбие. Но она не хотела этого делать, просто так получалось. Эмма не знала, что ответить да и промолчать считала невежливым.
   Эмма разложила свои тетради медленно, как она иногда любит делать. Так происходит обычно только тогда, когда она хочет растянуть время, чтобы не допустить скорейшего наступления чего-то. И сейчас она всеми силами стремилась отложить начало урока.
   Эмма мечтала лишь об одном: поскорее бы Адам ушёл. Может быть, тогда ей не придётся ничего делать... они смогут поговорить начистоту. Эмма думала, что так оно и будет.
  
   ...
   Вторая неделя декабря.
   Эмма продолжала ходить на индивидуальные занятия с Селифаном и - никаких результатов. Так она думала, потому что каждый раз, когда бы она ни пришла к Селифану, он был не один. Всегда на их занятиях присутствовал кто-то. Чаще всего этим кто-то являлся Адам. И Эмма уже злиться на него начинала. Не успокаивало её даже то, что Адам стал здороваться с ней, мило кивать головой при встрече и улыбаться, если они одновременно оказывались в столовой, как раньше.
   Это был человек удивительно приятной внешности. И Эмма не хотела злиться на него, понимала, что он не виноват ни в чём. И даже если она и поругается с Адамом или попросит его не являться на занятия с Селифаном, или ещё что-то обидное скажет - это ничего не изменит. Селифан, кажется, нарочито избегает сугубо личного общения с ней. Эмма почти что убедилась в этом.
   Она уже надежду потеряла добиться чего-либо от Селифана, их встречи оказывались пустыми... она решила больше не мучить себя: "Все равно этот идиот ничего не поймёт, если ему не сказать в лоб" - думала она.
   И эти грубые мысли о нём ничуть Эмму не успокаивали, только раздражали. Как бы она хотела, чтобы Селифан оказался более проницательным, более понимающим людей, знающим, кто и чего от него хочет.
   Эмма решила больше не терять время на Селифана: "он безнадежен" - решила она про себя, не говоря этого мысленно.
   Иногда Эмма страшно удивлялась некоторым поступкам людей, полученному взаимопониманию или же полному отсутствию его. Последнее относилось как раз именно к Селифану. Она не понимала, зачем же всё-таки Селифан так возится с нею? Зачем так настаивает приходить регулярно на его занятия, не пропускать дополнительные уроки? Зачем?! Ведь он избегает разговора с ней. Эмма понять хотела, почему же так происходит? Но больше всего она хотела застать его врасплох и всё-таки поговорить лично, без свидетелей. Она просто мечтала об этом. Решила, что больше не пойдёт ни на один, назначенный им урок: это бесполезно, всё равно на этом занятии будет присутствовать какой-либо мальчик или девочка. Лучше она будет караулить время, когда Селифан остаётся один... очень стало надобным ей поговорить с ним. Эмма больше не могла так жить... Она столько времени потратила на него, не хотела, чтобы всё так окончилось. Она некоторого вознаграждения ждала от жизни, а ещё больше от него, от учителя.
   Восемнадцатого декабря Эмма специально пришла в школу на занятие Селифана. Тогда последним уроком была алгебра и она рассчитывала, что после него Селифан освободится. Эмма даже уверена была в этом. Она слышала, что в этот день после восьмого урока у него оканчивается рабочий день.
   Как Эмма ждала этого момента! Ей не терпелось поговорить с ним. Она специально пропустила прошлое занятие, и теперь у неё был некий формальный повод на личную беседу с ним. Она как бы оправдаться пришла. Лучшего способа поговорить с ним уже не будет. Эмма это знала.
  - Зачем осталась? Иди, никто не заставляет тебя учиться, - обиженно сказал Селифан, когда увидел, что все, после звонка, покинули класс, кроме неё. Селифан не желал общаться с ней. Трудно это давалось ему. Причины были...
  - Я поговорить хочу, - честно ответила Эмма. И поняла она в эту секунду, что не может... Она не знает с чего начать и как сказать то, ради чего она осталась здесь?
   Селифан встал со своего стола и медленно подошел к ней. И Эмму охватил ужасный дискомфорт. Большей частью так произошло оттого, что Эмма не понимала, зачем он это сделал и чего хочет? Но Селифан не представлялся ей непредсказуемым. Наоборот, она считала его весьма посредственным человеком, чьи поступки всегда находят четкое логическое обоснование и непременный смысл.
   Эмма лишь тогда успокоилась, когда разглядела на его хмуром, расстроенном, обиженном и уставшем лице благонамеренное стремление. А в руке Селифана она увидела тетрадь с её домашней работой.
  - Вот, я проверил, можешь посмотреть, - сказал он, отдавая тетрадь. Эмме показалось, что он посмотрел на неё с неким презрением, пренебрежением. Ей тяжело стало этого. Она теперь уже совсем не решалось что-либо сказать. Это бы еще больше принизило её в его глазах...
   Эмма открыла тетрадь и увидела - ничего. В ней ни строчки не было написано с тех пор, как она писала при нём на отдельном занятии.
   Эмма очень робко, с большой долей осторожности повернула голову к нему, а затем опустила. Нечего было ей сказать, оправдываться не хотелось: "что это может дать?" - думала она. И была права. Селифан не хотел её слушать. Он уже устал её в чём-либо убеждать. У него это не получалось и он понял давно, что это бессмысленно. Селифан вопросом стал задаваться: а зачем ему это нужно? Почему он заботится о ком-то, когда почти все забыли о нём? Ему вдруг очень захотелось пожить для себя и не думать ни о ком. Он вспомнил о том, что давно решил уже так поступить, и не понимал, зачем же у него так не получается? Почему отголоски благородства так и просыпаются в нём как прежде, по любому поводу, мешают наслаждаться жизнью?
   Всё бы ничего было, если бы кто-то ценил его труды и заботы о ком-либо. Селифан не чувствовал этого, не видел. Единственное Адам подбадривал его своим молчаливым, но чистым и откровенным взглядом. И сияние его души заставляла Селифана так возиться с ним: каждую неделю заниматься и уже второй год. Но теперь у Селифана хотя бы повод был на это: алгебру в их классе вёл он. И ему приятно было учить Адама. Селифана успокаивали отдельные занятия с кем-либо, но только, как правило, с теми, кто был склонен молчать. Адам был такой, больше слушал, чем говорил.
   И Селифан всегда в такие моменты думал о чём-то, фантазии его уводили куда-то далеко-далеко от реальности. И он мог оправдаться в своей слабости, в нежелании ничего делать, благородным жестом по отношению к Адаму или ещё к кому-то.
   Селифан не мог долго читать. Уставал от слишком большого потока информации, которая шла от его учебников. Но он успевал более или менее учить всё необходимое. Проблем его леность особенных не создавала. И, вероятно, так было потому, что он достаточно быстро осваивал новый материал, обладал хорошей памятью, умением правильно выбирать тактику и порядок чтения своих книг. Он был убеждён в том, что от этого зависит продуктивность чтения.
  - Я знаю, - виновато произнесла Эмма некоторое время спустя.
   Селифан молчал всё это время, и она чувствовала, что он стоит рядом. Так оно и было, но когда Эмма произнесла свою последнюю фразу... она не оправдывала её, но Селифану, почему то показалось, что да, всё-таки облегчает вину. Он как-то даже не понял, с чего это вдруг он переполнился жалостью по отношению к ней? Но то, что он внезапно почувствовал по отношению к ней, тяготило его.
   Селифан сел на стул рядом с ней, а когда подходил, старался делать это как можно тише, осторожно, чтобы не спугнуть её. Он почувствовал некоторую напряжённую атмосферу между ней и собой. Ему показалось, что она вот-вот поспешит уйти. Селифан поговорить с ней захотел. Не знал, с чего начать?
  - Извините, я не могу... - сказала Эмма тихо и, продолжая развивать принятую тактику надавить на жалость, выглядеть бедняжкой, и вину свою она ничуть не чувствовала.
  - Почему, я не понимаю?- недоумевал Селифан. - Неужели так сложно хоть чуть-чуть проявить уважение?
   Последние слова Селифана непредсказуемо подействовали на Эмму. Она вдруг внезапно улыбнулась и скрыть это не хотела и не старалась.
   Потом Эмма ненавязчиво, но уверенно вытянула половину верхней части своего туловища к нему и поцеловала его в губы. Она заметила, что он очень робко отвечает ей. Затем она сама же прекратила это, спросив:
  - Не сложно... хочешь?
   Но Селифан в эти Секунды находился под впечатлением. Он и вообразить не смог бы подобный ход событий. Любое бы предположил, но не это... И всё, что он смог сказать, было:
  - Зачем ты?..
   Голос его был напряжённый. Он словно заставлял себя говорить. И казалось, он мучается, произнося все это.
  - Я ведь учитель. Твой.
  - Ладно! - сказала Эмма на это и ушла.
   Всё произошло так быстро для Селифана, что он даже не успел ни в чём разобраться. Не понимал он также, как такое возможно? И почему она вдруг?..
   Целая куча вопросов вдруг возникла в его голове, и Селифан сожалел, что не смог задать их ей.
  И он был некоторое время уверен, что скоро сможет получить ответ хотя бы на часть из них. Селифан надеялся, что раз уж произошло такое, она обязательно захочет поговорить об этом. Но наряду с такими предположениями к нему приходили мысли прямо противоположные: а не будет ли она теперь ещё больше избегать встречи с ним? Не будет ли ей стыдно за свой поступок при встрече с ним? Ведь такое забыть нельзя и она будет вспоминать о том, что произошло между ними всякий раз, кода увидит его.
   И как бы Селифан не размышлял об Эмме, он всегда на первый план выставлял её чувства, думал, как же она поведёт себя, не будет ли ей тяжело и прочее? И только изредка вспоминал о своих чувствах и своих трудностях. А ему-то ведь было гораздо сложнее. Он не представлял себе, как переживёт следующую их встречу? Он хотел правильно поступить и поэтому затруднялся во всём. Думал он так же о том, сможет ли говорить с ней так, чтобы она не чувствовала дискомфорт или сможет ли он не оскорбить её чувства?
   Селифан так не хотел обижать её, но решил непременно объяснить, что между ними ничего не может быть. Он даже её частое отсутствие именно на его уроках приписал на душевные страдания от молчаливой любви...далеко он ушёл в своих размышлениях.
  
   Глава 13. Продолжение...
  
  
   На следующий день уже Эмма пришла к нему. Это была пятница, и Селифан обычно проводил с ней индивидуальный урок в присутствии ещё одного ученика Адама.
   Эмма знала, что и сегодня он будет на месте. Адам никогда не пропускает ни одно занятие. Эмма не понимает, как так можно, как нервы его выдерживают столь большеного напряжения: в школе целый день слушает уроки по расписанию, да ещё и на вечер остаётся. Эмма считает таких людей слишком озабоченными на учёбе. Она не такая. И Эмма никогда не представляет себе, что сможет так усердно, с таким рвением и огромнейшим желанием осваивать какую-либо науку. Но пришла она. И лишь в надежде поговорить с Селифаном.
   Она теперь спокойна была, потому что не сомневалась: Селифан знает, что она не ради учёбы пришла, - для разговора с ним. Это успокаивало Эмму, но не решало её проблемы: Селифан всё равно будет загружать её примерами, заставлять их делать и много и долго объяснять опять, наверное, что-то о дробях и их свойствах. Селифан считает, что их она знает менее всего и нельзя ей объяснять что-либо дальше, пока она не освоит этот начальный материал.
   Селифан очень удивился её появлению. Ведь она не была на третьем уроке днём, который вёл у них тоже он. И лишь поразмыслив полминуты, он осознал как бы спрятавшуюся от него истину: она приходит только тогда, когда хочет и никакие жалобы на неё ситуации не меняют.
   Эмма как ни в чём не бывало, поздоровалась и села на свою первую парту, которая по-прежнему принадлежала ей. Находилась она прямо напротив Селифана. Он так и не пересадил её и никого другого; все остались сидеть так, как он рассадил их на первом своём уроке. Но Эмме это было даже на руку. Она хотела как можно ближе подойти к Селифану, чтобы лучше видеть его. Она что-то надеялась прочитать на его лице: упрек или одобрение её прихода.
   Эмма ждала, когда же, наконец, Адам уйдёт? При нём она ничего не могла сделать или сказать, что хотела.
  Ситуация, при которой Эмма должна лишь слушаться, угнетала её. Ей свободы поскорее хотелось, непринуждённого общения.
   Селифан не спешил подходить к ней с каким-либо листочком с примерами. Обычно он всегда так поступал в начале их каждого индивидуального занятия.
   "И это не просто так", - подумала Эмма. Она даже стала опасаться того, что возможно теперь он старается держаться от неё подальше. Неужели думает, что она позволит себе сделать что-либо недопустимое в присутствии Адама?
   Но Эмму не волновали его мысли и опасения. Ей хотелось, чтобы он обратил на неё внимание, подошёл поближе, сел рядом, ну, и занял бы чем-нибудь. Она ненавидит сидеть просто так и признаёт, что лучше уж слушать какие-либо надоедливые объяснения, чем сидеть просто так, в тишине.
   Непонятно какое, но очень мучительное волнение охватывало её всякий раз, когда она оставалась в тишине и в присутствии не одного человека. Может быть, так происходило и оттого ещё, что Эмма считала неестественным ситуацию, когда люди сидят в одном помещении, не первый год знают друг друга и молчат. И если эти отношения связаны с какими либо обязательствами - они должны выполняться, считала Эмма.. Тихо не должно быть!
   Эмма не могла заговорить первой. Сказать ей было нечего, а задавать какой-либо глупый вопрос только лишь затем, чтобы с ней заговорили, не хотела. Она была уверена, что Селифан рано или поздно всё равно предпримет какое-либо действие в отношении неё. Не может же она и дальше так сидеть и ожидать непонятно чего? И Эмма подозревать стала его в обиде... Она поняла уже, что Селифан человек чрезвычайно обидчивый.
   " И как только мужчина так может?" - думала она исходя из того, что таких, как он, никогда не встречала. Все её знакомые мужчины другие, не такие, какие-то гордые и сильные, чаще высокомерные и, кажется, не способные обидеться и уж тем более как-то выявить это. Им не знакомо это человеческое чувство, столь важное и тонкое проявление доброты. Умение обижаться и показывать обиду Эмма всегда связывала с великодушием, умением чувствовать и понимать других людей.
   Эмма знала, что задела его, не придя на урок днём. Она собиралась это сделать, но заленилась. Эмма пришла на первое занятие, а второе уже пропустила. Она лишь на перемене решила выйти, подышать свежим воздухом и вернуться не захотела. Затосковала о чём-то, сидя на лавочке детской площадки прямо напротив школы. Долго она там сидела, почти целый час. И не замечала, как время летит.
   О чём думала? Эмма и сама не знала этого. Просто думала и всё. Время шло. И в этом странном, безмолвном разговоре с самим собой она не ощущала одиночество. Казалось ей, то её окружает толпа, состоящая из многочисленных мужчин и женщин, детей и подростков. Они как-то мучили её и как-то успокаивали.
   Эмма чувствовала, что с рассудком её что-то не так. Она не понимала, почему же ей иногда так приятно бывает сидеть одной, а иногда невыносимо? Это представлялось ей более чем странным. А мысли - они разлетались в её голове непонятным образом, теряли связь с реальностью или становились неразборчивыми, неясными, какими-то путанными. А она, тем не менее, думала, могла это делать, но не чувствовала времени...
   Сейчас всё было как раз наоборот. Эмма не могла думать, погрузившись в себя и не замечая окружающих. Ей хотелось, чтобы её видели, ведь она видела их - Селифана и Адама. Последний, она понимала, не заговорит с ней: права такого не имеет, да и незачем ему? А вот от Селифана она большего ждала.
   Целых пятнадцать минут он молчал и не предпринимал никаких действий, что-то писал и не смотрел даже в её сторону.
  - Посмотри, почитай, - сказал потом Селифан, отдав ей лист бумаги со своего стола. Вставать он не стал, так как мог это сделать прямо со своего места. Настолько она близко к нему сидела.
   Эмме ситуация нравилась всё меньше. Ничего, кроме номеров разных примеров, на этом листе написано не было.
  - Вы же, вроде, давали уже на этой неделе, - тихо напомнила она ему истину, в которой сама не сомневалась.
   Селифан с долей недоумения взглянул на неё, и Эмме показалось, что отвечать он не хочет.
  - Когда это?
  - В среду, на этой неделе.
  - Это был вторник, и те задания уже проделали твои товарищи: они предназначались на эту неделю. Сейчас ты держишь список заданий на следующую неделю, - Селифан помолчал пару секунд, прежде чем договорить мысль; он что-то надеялся прочитать на её лице. - Ты не была у меня на прошлой неделе вообще.
   Когда Селифан сказал это, Адам невольно тут же повернулся в их сторону и посмотрел с явным недоверием на учителя. И как бы спрашивал: неужели так? Он не представлял себе, что можно неделями не приходить в школу. Так бы он никогда не смог поступить, не осмелился бы, да и неприятности будут... он знал об этом, постоянно думал о правильности поступков, старался жить по правилам. И Адам поверить не мог, что Эмма, на вид столь послушная, правильная и робкая девочка, может так нарушать дисциплину.
  - Товарищи твои, те, кому не всё равно учиться или нет, не должны прийти в понедельник неподготовленными. Поняла? - сказал Селифан очень властно и угрожающе.
   Эмме ничего не оставалось, кроме как согласиться с ним. И она сказала:
  - Ладно.
   Посмотрела на Адама. Эмме стыдно почему-то стало перед ним. До сих пор в его глазах она выглядела безупречной. Эмма не сомневалась в этом никогда. И зачем-то хотела оставаться для него правильной - таким человеком, какие ему нравятся.
   Селифан всё испортил. И Эмма в душе, но и в мыслях тоже очень злилась на него за это. Но она не могла винить его в чём-либо: понимала, что права такого просто не имеет. Она сама виновата в том, что о ней говорят и думают. И Селифан нисколько не преувеличил и не преуменьшил истину.
  - Сделай пока вот эти упражнения, - сказал Селифан минуту спустя, подавая ей ещё один листок с несколькими примерами, написанными им собственноручно. - Сделай только то, что сможешь. Я посмотрю, как ты освоила материал предыдущих наших занятий.
   Эмма неохотно приняла этот листок, и Селифан заметил её сильнейшее нежелание делать что-либо. Но он промолчал в ответ на её недовольное выражение лица. Стал журнал заполнять.
   И лишь спустя ещё пятнадцать минут он подошёл к Адаму, проверил его работу и, как показалось Эмме, что-то объяснил... это её не волновало. Она находилась в полнейшем ожидании момента, когда же, наконец, Адам оставит их. Нетерпение её росло с каждой секундой. Лишь задания Селифана, которые она всё же выполняла, чуть-чуть отвлекали её от желания удалиться из почти пустого класса, отказаться от разговора с Селифаном.
  - Я посмотрю, - сказал Селифан, подойдя к ней и забирая листок с готовыми ответами её работы. Адам тогда только ушёл.
   Эмма посмотрела на него снизу вверх. Он стоял и читал ответы. И Эмма тут же отодвинулась левее от своей двухместной парты, чтобы освободить ему место рядом с собой.
   Селифан почувствовал это. Он недоверчиво посмотрел на неё, но всё же сел.
  - В целом ничего, но вот тут есть один момент, который заслуживает внимания, - сказал он, категорически отказываясь смотреть на неё. И в то же время Селифан чувствовал её пристальный взгляд на себе. Тяжёлым он казался Селифану, он убежать хотел. Не понимал, зачем же она создаёт столь неловкую ситуацию для них обоих? Но потом понял, что неловкая она только для него.
   Он в нерешительности себя обвинил.
   Эмма старалась слушать его очень внимательно. Видела, что он на самом деле увлечён своими объяснениями, старается донести ей истину, хочет, чтобы она поняла всё. Чем больше она слушала его, тем сильнее чувство вины охватывало её. Эмма не понимала, почему же так происходи? Совесть её раньше редко тревожила.
  - Даже не думай, - резко сказал Селифан, когда Эмма внезапно попыталась дотронуться до его руки. Селифан до этого очень увлечённо объяснял ей один из не пройденных ею параграфов. Он обо всём забыл. Сразу же.
  - Не горячись так. Я в другой раз, - предупредила она его и стала укладывать ручки в пенал, спросив правда сначала: - Урок окончен?
  - Пожалуй, да, - ответил он. - Я не могу везти урок в подобной атмосфере.
  - В какой атмосфере?
  - Ты не слушаешь меня.
  - Слушаю. Разве ты не заметил: я помню, что ты мне раньше рассказывал?
   Селифан со значительной долей укоризны взглянул на неё, ему ужасно не понравилось, что она теперь обращается к нему на ты.
  - Иди лучше, - сказал он, стараясь смотреть на неё как можно более беспристрастно.
   Эмма ушла, но теперь уже она старалась везти себя так, как он того хотел. Каждый раз приходила на занятия, если Селифан вёл урок. И это ему нравилось. Эмма чувствовала это, но ближе, чем на метр, он старался не подпускать её к себе. Селифан сторонился её не только в присутствии кого-то, - даже когда они были одни.
   Эмма убеждала себя набраться терпения. Она была уверена в том, что Селифан неравнодушен к ней, и, следовательно, из её стараний может что-то и получиться. Она не хотела так быстро сдаться и оставить его в покое. Но он почти это и велел ей сделать. Но только глазами и поведением.
   Эмма хотела заставить его говорить. Язык жестов она не любит. Плохо понимает его.
  
   ...
  - Ничего не надо? - спросила она Селифана, в очередной раз зайдя к нему просто так, без повода. Селифан не должен был в этот день везти их урок или проводить с ней индивидуальный... в последнюю неделю он вообще виделся с ней неохотно, избегал разговоров наедине.
  - Нет, - ответил он сухо и, недовольно и быстро взглянув сначала на неё, а затем на переполненный различными тетрадями и учебниками стол.
  - Хотите, тетради сама раздам или куплю вам что-нибудь?
  - Что?!
   Селифан произнёс вытянуто свой вопрос, но придал ей такой смысл, который показывал не его недовольство её навязчивостью, а скорее указал на глупость её предложения. И спрашивал именно как раз о том, что она может купить для него? Ведь ему ничего не нужно, да и денег лишних у него нету. Но о последнем Селифан любому человеку предпочитал молчать.
  - Ну, что-нибудь. Мелки, например, - продолжала она настаивать.
  - Гечина, идите Вы лучше домой, - сказал он членораздельно и делая значительную паузу между каждым словом.
   Эмма ушла, но она не почувствовала обиду и даже наоборот, ей показалось, что настал период некоторой оттепели в их отношениях. Предпоследний его короткий вопрос "что" зачем-то позволил ей сделать именно такой вывод. Может быть, она и ошиблась в его чувствах...
  
   ...
  
  - Зачем ты избегаешь меня?
   Услышала Эмма вопрос, который звучал откуда-то из-за деревьев на знакомой ей давным-давно посадке. Теперь здесь был зимний пейзаж. Мороз не позволял вздохнуть полной грудью, и Эмма не решалась оглянуться вокруг со свойственной ей решительностью. Но голос этот показался ей знакомым.
  - Уже месяц, месяц прошёл с тех пор, как мы поссорились. Это же глупо, Эмма.
   В десяти метрах Эмма увидела знакомую фигуру Роберта. Он был укутан в тёмно-зелёный шерстяной шарф с волнистым узором из четырёх тонких чёрных полос. А на голову, поверх шапки цвета лягушки, как она говорила, он по обыкновению натянул капюшон.
   Это был ясный, зимний день, когда один лишь взгляд на небо заставлял думать о чём-то светлом и хорошем, призывал мечтать или радоваться. И Эмма тоже хотела бы прислушаться велению природы и своей души. Ей надоело быть в ссоре с Робертом. Он так был ей нужен... она поделиться с кем-либо хотела своими неприятностями, ведь они с каждым днём у неё только росли.
  - Я знаю, - сказала она, когда наконец Роберт подошёл к ней достаточно близко, чтобы услышать любое её слово беспрепятственно.
   Эмма посмотрела ему в глаза и не увидела в них ни капли враждебности или даже какого-либо малого упрёка по отношению к ней. А ведь на последнем их разговоре всё было иначе. Роберт упрекал её, поучал, требовал покончить с наркотиками... но он не понимал тогда, что Эмма не может уже этого сделать.
   Сейчас Роберт пришёл не спорить. Он просто поговорить хотел с ней, помириться.
  - Тогда, может, расскажешь? - сказал Роберт и на лице выразил толи сочувствие, толи ожидание услышать что-либо нехорошее. Эмма так и не поняла, что же хотели сказать его слегка прищуренные глаза?
  - Мне деньги нужны, чего рассказывать?- ответила Эмма, стараясь не смотреть на него. Она словно чувствовала, что сейчас сможет что-то прочитать на его лице. И Эмма ужасно не хотела этого делать. Значительная доля стыда вкралось в её сознание, стало мучить её, но заставить замолчать не могла.
   Эмма понимала, что хочет невозможного... И как только она у Роберта может просить денег? Как же в всё так вышло?.. Она только-только стала осознавать, насколько тяжёлое у неё положение и на что она способна ради денег... это пугало её и приводило в отчаяние. И сейчас ей было уже всё равно, откуда она денег возьмёт: главное с Берном расплатиться, нужно хотя бы часть долга ему отдать.
  - А что ещё нового?
  - А ещё... - Эмма смотрела в снежную даль, когда начала говорить то, чего боялась больше всего: - ещё мне придётся отработать долг, если я не смогу вернуть его.
   Наступило молчание. Эмма не могла посмотреть в сторону Роберта. Так ей было стыдно и тяжело при мысли о том, какую же реакцию может она прочитать на его лице?
  - И что ты делать собираешься? - спросил Роберт минуты две спустя.
  - Не знаю. Попробую достать денег.
  - Откуда?! - громко спросил Роберт.- Я тебе не дам! Ты знаешь, не проси даже: это впустую, ты всё равно пустишь их на наркоту, на новые долги, да и нет у меня. Нет!
  - Понимаю. Не надо так... - попросила тихо Эмма. - Я же не прошу у тебя, я знаю всё, ты не можешь... и я не осмелилась бы брать у тебя.
  - Осмелилась бы, - уверенно возразил Роберт. - Я уже не представляю, на что ты теперь вообще способна, ради денег? ..и ,похоже, что на всё.
  - Ну не надо, Роберт, не начинай! И без того голова трещит. Ты же сам спросил, я ответила.
  - До каких пор же это будет продолжаться? И до чего это тебя доведёт? Ты мне ответь сначала, потом я и отстану.
  - Я же сказала, не знаю... Мне деньги нужны, и сейчас это главное.
  - Это не главное. Ты не понимаешь, что только хуже себе делаешь. Допустим, заплатила ты долг ему. Что дальше? Опять просить...
  - Нет, я не заплатила, - прервала она его, опять указывая на важность отдачи долга.
  - Ну, сколько тебе надо? Десять? Пятнадцать?
  - Семьдесят восемь, - сказала она.
   Роберт отвернулся в эту секунду от неё, как бы показывая безнадёжность её положения. И потом сказал:
  - Всё, я тебе не помощник. Десять я, может, и смог бы достать...
  - Достань, а?! - тут же ухватилась Эмма за тонкую ниточку надежды, которую он ещё даже не протянул ей.
  -... и это доставило бы мне массу неприятностей, - продолжил он объяснять, не обращая никакого внимания на её неспокойный, полный ожидания взгляд, ― но теперь я вижу, что это бесполезно.
  - Нет, нет, Роберт. Это поможет мне...
  - Не поможет. И я не помогу тебе. Я не могу позволить тебе ещё больше увязнуть в этом.
   Роберт говорил уверенно и, казалось, что решение его уже ничто не может изменить.
  - Пожалуйста, Роберт, не бросай меня. Я не смогу без тебя. Ну, хочешь... хочешь я всё сделаю, что ты только захочешь?
   Роберт посмотрел на неё чрезвычайно презрительно и высокомерно отвернулся. Эмма не могла не заметить этого. Он очень демонстративно умел изъясняться телодвижением, и говорить ему сейчас не нужно было, потому что его Эмма прекрасно понимала.
   Роберт уходить стал, но Эмма догнала его, преградила ему путь и стала ожидать ответа на её безмолвный вопрос и требование объяснить всё... И она дождалась от него следующих слов:
  - Значит, вот зачем ты за учителем-то бегаешь? А я, дурак, понять не мог, для чего это тебе понадобилось? - говорил всё это Роберт более или менее сдержанно, не в спешке, но затем его ровная речь стала стремительно превращаться в неспокойную, волнение заметно овладевало им, заставляло быть резким: - Давайте это сделаю? Давайте то? А можно в среду приду? А можно ли в пятницу?.. Достало уже это всё меня. Нищий твой Селифан! Нищий! Не веришь? Спроси сама?!
  - Не верю... - с заметным сожалением и в тоже время с недоверием сказала Эмма. Она уверена была, что Роберт это всё специально говорит, чтобы она от учителя отстала, ревнует потому что. В последнем Эмма уже не сомневалась. Ей стало казаться, что теперь она уже больше понимает людей, лучше чувствует человеческую душу, видит указания на любовь... правда, ни в чём она не была уверена, особенно если то касалось Селифана или даже Дементия, которого она никак забыть не могла.
  - Да ты только попробуй попросить у него денег, - сразу отстанет! - продолжал Роберт настаивать на своём, вновь и вновь говорить на самую неприятную для Эммы тему.
  - Ну, что ты? Прекрати. Я же сказала, что не верю... я проверю. Он не может оказаться нищим...
  - Может и ещё как. В опасные игры играешь. Ты знаешь?
   Роберт с упрёком посмотрел на неё, а глаза его преисполнились внимания и ожидания ответа. И нельзя было понять, о чём же он думает в эти минуты, какой приблизительно ответ ожидает услышать? И Эмма не понимала его чувства даже чуть-чуть, её мысли целиком были посвящены Селифану, а вернее сказать, новой, сомнительной информации о нём. Эмма была уверена, что Селифан достаточно обеспечен, чтобы суметь вытащить её из тяжёлой ситуации... она рассчитывала на это.
  - Хватит намёками говорить. По существу скажи, что ты знаешь о Селифане? ― потребовала Эмма.
  - Я то - многое знаю. Хотя бы то, что теперь он от тебя не отстанет. Что ты сделала, Эмма?
   Её имя Роберт произнёс особенно жалостливо, и Эмма не могла не заметить этого.
  - Ничего ещё, совсем-совсем ничего, поверь, - сказала она и по-своему была искренна. Она ведь ещё только собиралась...
  - Не так всё. Врёшь.
  - Не томи же! Что тебе известно? Ты говорил с ним? Или что ты вообще знаешь?.. - в нетерпении спросила она.
  - Говорил. И не раз.
  - Ну!..
  - Ничего хорошего.
   Роберт медлил с объяснениями, хоть и видел нетерпение Эммы. Он размышлял ещё, стоит ли ей говорить то, что он выяснил, или же нет? Он не вполне ещё был уверен в абсолютной правильности выводов, которые он сделал относительно Селифана.
  - Я потребовал оставить тебя в покое, пригрозил даже, что если он и дальше будет продолжать с тобой тесно общаться, об этом узнают...
  - Зачем?! Зачем ты это сделал и когда?! - в волнении спросила Эмма. Ведь только теперь она узнала, почему же Селифан вел себя с ней крайне нерешительно, а ведь она уверена была, что он не такой... Она чувствовала всегда, что он хочет ответить на её чувства... теперь она уже не сомневалась в том, что всё было именно так. И это Роберт виноват, что Селифан к ней холоден. Он, вероятно, на самом деле боится быть обвинённым в связи с ней, она понимала, что ему это запрещено.
  - Много раз. И бесполезно.
  - Ты же... ты же всё испортил, - сказала Эмма в сожалении, но показывать своё недовольство и обиду по отношению к нему не хотела. Эмма понимала, что это ничего уже не изменит. Ведь Роберт уже сделал всё, что можно было, чтобы помешать ей осуществить свой замысел... да и результаты его стараний были ей прекрасно видны. Эмма не хотела обидеть Роберта, ведь он тоже может помощь ей. Он так сказал, и Эмма поверила. Роберт никогда ещё не обманывал её, слов впустую он не бросает. "И если Селифан и вправду окажется нищим, - решила она, - ей хотя бы будет на кого положиться". Поэтому Эмма не хотела ссориться с Робертом. Ей нужен был друг, ну, или вообще кто-нибудь, кто мог бы ей посочувствовать в трудную минуту. Эмма любит, когда о ней проявляют заботу, пусть и лишённую материального блага.
  - Тебе так кажется только. Он привязался к тебе, - тихо сказал Роберт.
   Эмма не хотела его обидеть, но она не сумела сдержать свою улыбку: восторг от самой себя охватил всю её. Эмма опустила голову. Видела, что ему тяжело и неприятно видеть её такой, довольной тем, что она завоевала любовь Селифана. А она ведь мечтала об этом, но не была уверена, что такое возможно. Да и поведение самого Селифана казалось ей неоднозначным. Она совсем не понимала его, мотивы любых его действий были скрыты от неё, - Эмма не видела их.
  - Ты не знаешь, какой он человек. Не представляешь даже, на что он способен, ради достижения цели.
  - Селифан не Максим. Он другой, не такой, ― сказала Эмма, с некоторым восхищением по отношению к Селифану.
  - Хуже.
  - Да что ты... Селифан просто пушистый, рядом с Максимом.
  - Значит, он теперь ещё и пушистый? - придрался Роберт на те слова, которые больше всего его задевали.
  - Я устала, Роберт. Ты даже не пытаешься понять меня. Мне деньги нужны и если я не достану их, хуже будет... и лучше уж я с Селифаном, чем непонятно с кем...
  - Значит, так ты решила построить своё будущее?..
  - Мне уже нельзя иначе, - сказала Эмма минуты три спустя. До этого она просто не в состоянии была что-либо сказать. Она не забыла ещё, какими они были только полтора года назад: простыми, искренними, имели по-детски наивные и чистые мысли, и Эмма ни о чём таком, что она только что сказала, даже вообразить себе не могла.
   А суть мыслей, которые возникли у неё в голове в этот короткий промежуток молчания, заключался в одном только вопросе: как же всё так могло быстро перемениться?
  
  
   Глава 14. Разговор
  
   Начало февраля.
  - Ну и зачем же стоило сюда тащиться, когда можно было обо всём поговорить там, в классе? - просила Эмма Селифана, недовольными глазами оглядывая помещение кафе, в котором они сидели прямо у окна на маленьком крайнем столике.
  - Я не могу там говорить, - объяснил Селифан. - Ты же знаешь.
  - Да? Это ты о Роберте? - недовольно напомнила она.
   Эмме очень не нравилось то, что Селифан всегда беспокоился о том, что подумают о нём в школе. Она видела, как он старается изо всех сил следовать нормам морали и в то же время имеет желания, целиком противоречащие им. Эмма любила дразнить его, провоцировать на ответные действия, но Селифан всегда проявлял сдержанность. И хотя он уже перестал, как раньше, игнорировать её, держался на определённом расстоянии. Эмма не могла перешагнуть это расстояние, как ни старалась. И она ждала, что теперь уже он, наконец, скажет ей что-либо толковое. Больше ждать она не могла. У Эммы последний шанс оставался - последний срок оплаты долга подошёл. И Эмма не сумела больше отсрочить отплату ни на один день, даже за большие проценты.
  - Я не о нём пришёл говорить, - сказал Селифан, - к тому же он мне не опасен.
  - А что тогда? Что за стычки с Робертом?
  - Какие ещё ...- Селифан не понимал, о чём речь, но по её недовольному выражению лица мог видеть, она, вероятно, говорит сейчас о чём-то очень важном для неё. Но Селифан никак не мог вспомнить никакую свою вину. Его недоумение было чисто естественным, не показным. А Эмма не поверила.
  - За что ты ударил Роберта? - спросила она.
  - Я?! Что за бред?
  - Это не бред. А ты ещё и отрицать... да это низко, бить ребенка! - заявила она, вдруг взывая на его мудрость учителя, а так же указывая и на возраст. Эмма не смогла ничего больше придумать, чтобы защитить Роберта. "И пусть уж он посмеется над тем, что она называет Роберта ребенком, - решила Эмма. -Это всё равно лучше, чем позволить Селифану думать, что ему можно так обходиться с её друзьями".
  - Да какой он ребёнок... ― возмутился Селифан, но тут же внезапно начал оправдываться, ― и я не бил его! вообще, пальцем не трогал. Откуда ты выдумала?
  - Да я сама видела. И, между прочим, после разговора с тобой его видела.
  - И что? - в нетерпении спросил Селифан?
  - А то...
  - Сочинил, - возразил Селифан. А он ведь, действительно, не трогал Роберта. Селифан не такой человек, который устраивает драки. И уж тем более, он не стал бы драться с Робертом, со своим учеником. Это же уже крайность, совсем недопустимый поступок. Селифан понимал такие просты вещи, а так же и проблемы, которые могут возникнуть из-за такой нелепой кратковременной стычки. Он был способным сдерживать гнев, когда надо. И Селифан гордился этим своим умением, считал, что невозмутимость и хладнокровный взгляд на вещи в самых неспокойных обстоятельствах и есть показатель правильного юридического склада ума. И Селифану было сейчас очень обидно оттого, что его так несправедливо обвиняет Эмма в несуществующей драке с Робертом.
  - Роберт не врёт. Он бы никогда не сочинил такое.
   Селифан вопросительно повёл бровями и застыл в ожидании ответа. Он заметил, что она не вполне уверена в своих словах.
  - И вообще, он не хотел рассказывать ничего. Я сама догадалась. Роберт слишком гордый, чтобы...
  - Он слишком хитрый, чтобы тебе рассказывать это, - переправил он её речь.
  - Роберт не хитрый, - добрый и простой, а вот ты...
  - Что я? Мы Роберта пришли обсуждать? - недовольно спросил Селифан, - интриган твой Роберт, маленький.
  - Нет, Роберт хороший. И ты не имеешь право обижать его. Он просто...
  - Любит тебя, - напомнил Селифан. Он сразу это понял. Уже в первый год своей работы в их школе. И он не был удивлён тому, что Роберт всячески старался воспрепятствовать его общению с ней. Особенно это его желание возросло, когда Эмма сама стала оказывать ему знаки внимания.
   Эмма опустила голову, услышав последние слова Селифана. Ей неприятно было их слышать. Она предпочитала игнорировать любовь Роберта, не замечать о его существовании. Эмма уже давно так привыкла поступать. Она пользовалась нерешительностью Роберта, чтобы не доставлять себе душевный дискомфорт. И Эмма никогда не задумывалась о его чувствах. Ведь они - лишние. И всегда будут лишними. Эмма сейчас в этом окончательно убедилась.
  - Я тоже люблю тебя, - сказал ей Селифан то, что Эмма так давно хотела услышать. Но она не была рада этому. И не понимала, почему? Вроде ведь это было именно тем, к чему она так долго стремилась.
  - ..И я не собираюсь отдавать тебя ему, - добавил он секунду спустя.
   В это мгновенье Эмма стала медленно поднимать свой стакан с водой, который не отпускала с рук на протяжении всего их разговора. И зачем-то она не догадалась глотнуть воды, ведь ей это бы не помешало, особенно сейчас. Она пришла в замешательство и не знала, что говорить? Сквозь стакан она взглянула на Селифана. Но ей не понять было его чувства, они вообще казались для неё чем-то нереальным, несуществующим. Эмма поняла, что ей нет дела до его любви по отношению к ней. И она такая же лишняя для неё, как и любовь Роберта. Ей проще игнорировать её.
   Эмму лишь одно успокаивало: она надеялась, что любовь Селифана поможет ей разобраться с её долгами.
   -Не обижай Роберта, - прошептала Эмма, не вынеся молчания.
  - Опять ты о нём! Сколько можно? - выразил Селифан свою обиду. - Ты любишь его? Тогда что мы здесь делаем?
   Селифан посмотрел на неё своими глазами, полными ожидания. И нетерпение его, казалось, заставит вот-вот высказать ещё какой-либо упрёк в адрес Эммы, если она молчать будет. Но она не стала этого делать. Сразу же сказала твёрдо и уверенно:
  - Нет. Я не люблю его. Просто он мой друг.
  - А я кто для тебя? - поинтересовался Селифан, - ты ничего не ответила мне...
  - А что должна была?
   Эмма специально оттягивала время серьёзного разговора. Она не знала, как начать говорить то, что она хочет... Эмма ждала появления удобного момента.
   В это же время к столику подошёл официант, и Селифан заказал что-то, мельком взглянув на меню. Эмме он не предложил посмотреть его.
  - Ясно всё... - сказал Селифан, когда они вновь остались одни в окружении пустых столиков кафе, - а вернее сказать, совсем ничего не ясно. Объясни, Эмма, к чему ты всё затеяла?
  - Ты сказал, что любишь меня. Это так? - переспросила Эмма, чтобы окончательно убедиться в точности услышанного... и она хотела, чтобы он повторил свои слова: иначе ей сложно будет говорить что-либо.
  - Сказал. А ещё я неделю назад сказал, что между нами ничего быть не может.
  - Что же изменилось?
  - Почти что ничего. Но всё же...
   Селифан застыл в молчании, так как понял, что Эмма не слушает его настолько внимательно, насколько он хотел бы, чтобы она его слушала. Ему неприятно было, обидно видеть её безразличие к его словам.
  - Но ты же не согласилась с моим решением, - напомнил ей Селифан. - Сама хотела видеться, сама игнорировала мой отказ.
  - Да. Игнорировала.
  - Ты уже школу заканчиваешь. И дальше... ― начал было говорить Селифан, но прежде чем закончить мысль, поспешил задать вопрос: ― Что ты собираешься делать дальше?
  - Я не знаю пока что.
  - Ты плохо учишься...
  - Хватит, Селифан, - разозлилась Эмма на его последние слова. - Не затем пришли, чтобы глупости обсуждать. Мои знания - мои проблемы, и их отсутствие, это тоже мои проблемы. И они не имеют никакого отношения к твоей любви.
  - К твоей? Что ты хочешь этим сказать? - спросил Селифан. Он тонко чувствовал её обидные фразы даже тогда, когда говорила она их неосознанно.
  - Ты передумал? - сменила она тему разговора.
  - Нет. Конечно, нет. Я по-прежнему считаю, что встречаться нам нельзя. Я твой учитель и этим всё сказано.
  - И есть но. Да?! - с улыбкой спросила Эмма.
  - Есть. Но всегда находит своё место. Если я уволюсь или, если не афишировать, тогда...
  - Я поняла, что тогда. Можешь не рассказывать, - перебила она его, выражая свою немалую обиду и некоторую долю разочарования. Эмма упрекала его.
  - Ты не то поняла, - объяснил Селифан. - Я ни в коем случае не тороплю тебя.
   Из-за того, что Эмма школьница, он опасался разговаривать с ней по-взрослому, тщательно подбирал фразы, и думал, что это всё не то он всегда говорит...
   Эмма стала чувствовать, что беседа их затягивается, и ей это не нравилось. Она надеялась быстренько поговорить с ним, узнать только то, что интересует её. Не получалось. Эмма поняла, что у неё недостаточно решимости. Надо что-то делать.
   Она решила не думать больше, а только говорить:
  - Я же сказала, что это не имеет к нам отношения. Я вряд ли куда-то поступлю. Не смогу просто учиться. Уже не могу. Ты же видишь, как всё со мной плохо.
  - Глупости. Ты просто не стараешься, - возразил Селифан. Он терпеть не мог, когда люди претворяются бедняжками, неспособными на что-либо с одной лишь целью, чтобы оправдать свою лень. И Селифан сейчас был уверен в том, что данная ситуация именно такая.
  - Я хотела бы стараться, не могу. Проблемы у меня. И ты о них не знаешь.
  - Так объясни - велел Селифан. Но его это не интересовало. Он был уверен в том, что Эмма сейчас придумает очередное оправдание своей лени. Он уже злиться даже начинал, но не желал быть нетактичным.
  - Нет. Сначала ответь. Я тебе нужна? Ты меня любишь?
  - Да.
   И навязчивость этого вопроса тоже стала раздражать его. Селифан не понимал, в чём же заключается удовольствие постоянно переспрашивать о том, любит он её или нет? Как будто он неуверенно сказал, как будто она не верит ему...
  - И тебе не всё равно, что со мной будет?
  - Нет. Не всё равно.
  - И ты готов понять меня?
  - Я выслушаю тебя. Рассказывай уже! - в недоумении велел Селифан.
  - И ты не оставишь меня? Не бросишь никогда?
  - Черт! Да что за вопросы?!
   Возмущение его росло и росло. Он не понимал, к чему она затеяла столь напряжённый разговор и чего добиться пытается такими навязчивыми и странноватыми вопросами?
  - Нет. Ты ответь. Мне важно знать, бросишь ты меня или нет?
  - Откуда мне знать, что будет?
  - Значит, ты не уверен. Значит, ты не любишь меня, - заверила Эмма, и при этом она говорила настолько уверенно, что Селифану стало как-то не по себе. Он ведь, действительно, не вполне был уверен в своих чувствах.
  - Не надо утрировать! Я же сказал, что люблю тебя. А дальше всё от тебя зависит.
   Эмме грубоватыми показались его последние слова. Ей неприятно стало сидеть рядом с ним.
  - Сначала разберись в себе, потом поговорим, - в мыслях Эмма уже решила сейчас же незамедлительно уйти. - Реши точно. Ответь уверенно: не бросишь меня никогда?
  - Хватит... какая. Никто не может обещать такое.
  - Ты не кто-то, ты Селифан. И ты обещай.
  - Довольно. Довольно! - сказал он, широко раскрыв объятья, словно пытаясь схватить что-то со стола или до неё дотянуться.
  - Когда готов будешь ответить - поговорим.
   И Эмма ушла. Она не сочла неприличным оставить его одного сидеть в кафе, и довольна была собой. Теперь уже Эмма не сомневалась в том, что Селифан действительно испытывает к ней какие-либо чувства, и, следовательно, она не напрасно тратила на него время.
   Лишь спустя неделю они вновь встретились в этом же кафе: оно было единственным в центре города, другие две находились на окраине, у выхода к дороге, ведущей к ближайшему поселку от посадки. Все магазины, клубы и кафе, находящиеся там, посещали преимущественно жители этого посёлка. Но Эмма там часто была. Она не любила бывать в центре города. Её тяготило общество, она любила быть одна. И Эмма не согласилась бы прийти с Селифаном сюда, если бы кафе это не было бы столь малопосещаемым. Они опять были почти одни.
  - Ты опять стала избегать меня? - спросил Селифан, как только они уселись за столиком.
  - Нет. Я же сказала, у меня проблемы.
  - И учеба не важнее.
  - Нет. Не важнее, - ответила Эмма так, как считала нужным, и не обратила никакого внимания на его недовольное выражение лица. Эмма уже привыкла к тому, что Селифан чрезвычайно серьёзно относится к вопросу образования, не терпит пренебрежения учёбой. И ей это очень не нравилось в нём.
  - Что за тайны от меня? Я думал, что раз уж мы с тобой теперь так общаемся, ты больше будешь доверять мне.
   Недовольство Селифана было настолько очевидным, что Эмме даже не пришлось предполагать, что она могла чем-то обидеть его. Она знала, чего он хочет... решила возобновить их прошлый разговор:
  - Ты не ответил мне.
  - Я же сказал, что люблю тебя. А как дальше всё у нас будет развиваться, зависит только от тебя.
  - Я поняла, - сказала Эмма, слегка поморщив брови. Она, казалось, о чём-то задумалась в эту секунду. Но Селифан не мог понять, о чем? Что бы она ни делала, он не видел смысл в её поступках, что бы не говорила - относился с подозрением к её словам и очень часто даже считал их глупыми и лишёнными смысла. Селифан склонен был смотреть на неё, как на ребёнка.
   Селифан не знал, что говорить дальше. Он даже спрашивать не хотел, что же она поняла? "Это ведь мелочи, - думал он где-то в глубине души, - её глупые, детские игры непонятно для чего нужные". И этими мыслями Селифан воздерживал себя от ненужных расспросов. Он хотел лишь слушать Эмму, подольше слышать её голос.
  - Тогда приходи восемнадцатого февраля.
   Селифан был удивлён слышать такое, и он не смог не спросить:
  - Куда я должен прийти и зачем?
  - Ко мне домой. В этот день я одна буду. Мачеха к матери на несколько дней уезжает, отец - его уже неделю нету...
  - Не так быстро. Объясни всё по порядку, - поток большой информации заставил Селифана внимательно сконцентрироваться на ней и на всём том, что она сейчас говорит. Он только-только по-настоящему начинал слушать её. Интересоваться её словами. Обращать на них внимание. Селифан вдруг понял, что совсем не знает Эмму, ему ничего не известно даже о её семье... Ему как-то стыдно стало, что он никогда не интересовался её жизнью. Не знал, что она с мачехой живёт, не знал, что же с её отцом и почему его не бывает неделями дома? Никаких предположений по этому поводу у него не возникало.
   Селифан решил узнать обо всём, расспросить её о семье. Только сейчас он задумался о том, что, возможно, у неё в семье какие-то серьезные проблемы, поэтому, она, может, и ведёт себя не так, как все? Но он не склонен был оправдывать её постоянный пропуск занятий. Просто понять хотел...
   Эмма вынула из кармана какой-то маленький свёрток бумаги и протянула ему. Селифан не стал спрашивать что это, а молча взял её. Она всё объяснила сама:
  - Это адрес моего дома. Ты придёшь?
  - Заранее написала? - спросил он.
  - Да.
   Эмма хмуро посмотрела на салфетницу перед собой. Казалось, ей не понравилось то, что он ушёл от прямого ответа на её вопрос. Эмму ведь ответ его больше всего интересовал, всё остальное - нет.
  - Что ты задумала? ― спросил Селифан.
  - Приходи, поймешь, - сказала она, делая значительные паузы между словами, - ...раз уж от меня всё зависит.
  - Ты на что сейчас клонишь? - недовольно спросил он. Селифану не нравилось, когда она говорит загадкой. Ему сложно было отвечать что-либо в такие минуты. Он не мог воспринимать её слова, как речь взрослого человека, который осознанно создаёт путаницу и непонимание, лукаво играет... Селифан не мог понять, когда она хитрит и кокетничает, а когда сама путается в своих же сетях обмана и неудачных намеках на что-либо. Последнее, он был уверен, наблюдается чаще всего.
  - Ну, ты сможешь прийти? - настаивала она ответить.
  - Смогу. Но нужно ли?
  - Нужно.
  - Ты не ответила, зачем?
  - Поговорим.
  - Можно и здесь.
  - Слушай, Селифан, хватит притворяться, что ничего не понимаешь. Сам сказал, что всё от меня зависит. Так что же теперь? Избегать меня будешь?
  - Я не имел в виду, что ты должна... Ты не так меня поняла, - попытался Селифан оправдаться. Ему неприятно было слушать её нападки. Он не ожидал, что она заговорит с ним так.
  - Расскажи лучше о себе что-нибудь, - велел он, стараясь как-то перейти на более спокойный тон общения.
  - Что ты знать хочешь?
  - Ты об отце что-то начала говорить. Я понял, что ничего не знаю о твоей семье.
  - А чего там знать? Семья никакая. Думаешь, на заработках мой отец? Да черта-с два! Пьёт. Уже два года не вылезает с бокала. А мачеха - не будет её скоро! Не хочет, знаешь ли, жить с наркоманами. Так мне и сказала. Так что будь спокоен - буду одна.
   Эмма тут же встала и ушла, даже не предупредив его об этом. Но Селифан не тал её задерживать: то, что она рассказала ему, и так быстро, настолько впечатлило его, что он решил подумать. Он остался наедине с самим собой, разбираясь в своей куче непонятных и странных чувств. Селифан и вообразить не мог себе, что в семье у них всё так... Он решил, что ему непременно следует расспросить её обо всём поподробнее.
  
  
   Глава 15. Берн, встреча Селифана с Эммой
  
  
   Так случилось, что семнадцатого февраля Селифан навестил Берна. Он не собирался к нему, но тот зачем-то пригласил и настаивал даже прийти. Селифан в значительной степени был удивлён. Но идти не хотел. Селифан подозревал, что Берн, вероятно, опять о своём начнёт... опять предложит какое-либо сомнительное совместное предприятие.
   Селифан по-прежнему избегал всякого рода авантюры и даже намёков на них. А Берн ни к чему хорошему не сможет подтолкнуть его. Он просто знал это. И всё. А дружба эта их... Селифан вообще не был уверен, что она есть. Каждый раз, когда он бывал у Берна, в его шикарно обставленных, просторных комнатах, и возвращался к себе - чувствовал невыносимую грусть. Жизнь его начинала казаться лишённой чего-то, но сам он не понимал, чего? И это тяготило. Селифан впадал в раздумья. "И не оттого, что он богат" - говорил сам себе Селифан. Он то был уверен, что дело совсем в другом. Впрочем, это всё странные капризы его души, непонимание самого себя. Селифан всё чаще и чаще стал размышлять о себе самом, вот его и мучили всякие сомнения. В глубине души он понимал, что если продолжит жить так, как живёт - ещё больше погрязнет в долгах. А Селифан не хотел этого. Он устал.
   Селифан не мог решить, что же ему делать дальше?
  - Ты к чему это всё с Савельевной тянешь? - вдруг спросил его Берн, когда минута молчания нашла своё место. Берн был общительным, не терпел тишину, когда есть кто-то, с кем поговорить можно. Они были одни в его гостиной.
  - А чего? -
   Селифан не понял, зачем Берн вдруг заговорил о ней? Ведь он давно уже не упоминал о своих проблемах с ней. Считал это недостойным, предпочитал молчать. Да и повод не хотел давать Берну, чтобы он опять мог к месту предложить свою помощь в обмен на содействие в некотором деле. Селифан уже устал слышать об этом...
  - Да нет. Просто, - ответил Берн и лениво посмотрел на пепельницу. И по лицу его можно было видеть недовольство состоянием этой вещицы, словно она для него значит очень многое. Но Селифан-то знал, что такие материальные мелочи, как пепельница, не занимают голову Берна. Селифан решил, что он о другом размышляет. Предполагать даже не хотел, о чем?
   Но Берн сказал следующее:
  - Я вот что подумал. А не затевает ли твоя Савельевна чего?
  - Почему? - удивился Селифан и выразил некоторое недоумение в лице.
  - Скверная баба...
  - Да нет! - смело уверил Селифан и лишь потом только понял, что его слова напоминают речь наивного подростка. Он себя уже давно не считал таким.
  - Видали уже таких...Тиха, как могила, а неприятностей только и жди, особенно если рядышком ходишь...
  - Ты о чём сейчас? - не понял Селифан, куда он ушёл в своих размышлениях? Иногда он вообще не понимал Берна, а его странные философские мудрствования считал бессмысленными и бессвязными.
  - Молчит о долге всё?
  - Нет. Не молчит. Жуёт каждый день, - объяснил Селифан.
  - И только словами?
  - Да, типа... выселить обещает. Пока терпит.
  - Терпит, говоришь? Да-а. Точно что-то задумала.
  - Из чего исходя ты это говоришь? - поинтересовался Селифан. Ему очень не навилась тема, которую Берн затронул. Он бы о чём-либо другом поговорить хотел. Сам-то не знал, о чём? Но не о работе, не о новых предложениях: Селифан рад был тому, что Берн не трогает вопрос о проблеме его заработка.
  - По слухам некоторым. Нет резона рассказывать, возможно, я не прав.
   Селифан заинтересовался тем, что Берн начал говорить ему, но затягивать тему этого разговора не желал. Селифан не хотел даже одну лишнюю минуту думать о долгах и Яне Савельевне. И знать о ней и её, возможно, не самых благородных поступках не хотел. Он-то не сомневался, что в биографии этой женщины есть что-то неприглядное. И это что-то не поможет ему решить его проблемы.
  - А ты зачем, всё-таки, пригласил меня? - затронул Селифан прежнюю их тему разговора.
  - Как зачем? Коллекцию показать. У тебя что, дела были?
  - Да нет, ― ответил Селифан.
  - Ну и?
  - Что?
   Селифан уже реально начал недоумевать по тому поводу, зачем же Берну понадобилось звать его? И почему ведёт столь бессмысленную беседу? Они так общались уже более получаса ни о чём, а до этого коллекцию часов разглядывали, про которую Берн сейчас и упомянул.
  - Стоит приобретать его или нет?
   - Я не разбираюсь в этом, ты же знаешь. И всё-таки я не понял...
  - Да брось! - недовольно сказал Берн, отложив свой бокал с виски в сторону. - Если друг приглашает, значит зачем-то?
  - Ты же не делаешь это просто так, - объяснил Селифан причину своей придирчивости на его это приглашение "пообсудить кое-что".
  - На, выпей лучше со мной, - посоветовал Берн. Он не выглядел пьяным, но и не был абсолютно трезвым. Селифан подозревал, что это спиртное заставляет его размышлять медленно и не отвечать на его вопросы по существу. Ему это не нравилось. Селифан уйти хотел. Какая-то странная атмосфера роскоши и напряжения, которая царила в гостевой Берна, не давала спокойно вздохнуть. Селифану неприятно стало говорить с Берном.
  - Да, да, конечно, - обиженно сказал Берн, когда понял, что его предложение выпить с ним отклонено Селифаном. - А чего не сядешь?
   Селифан в это время делал вид, что внимательно изучает окрестности его владений. Он понял, что Берн пьян не на шутку и ему неприятно было смотреть на него. А вид белого снега в сочетании с ночью, наоборот, успокаивали его недовольство этим визитом.
  - Не доверяешь Берну Ахметову? - внезапно спросил он, чем сильно удивил Селифана и поставил его в неловкое положение. Он не знал, что отвечать.
  - Я же, вроде, никак не предавал тебя? Чего ты боишься? Неужели так сложно поработать у меня месяц другой. Да я обещаю тебе, что потом всё!..
  -Что всё?
   Глаза Берна засверкали некоторой загадочностью. Он встал с кресла и, приблизившись к нему почти до упора, сказал:
  - С долгами всё!
  - Да что ты всё... - выразил Селифан обиду. Ему было неприятно, когда его переспрашивали о чём-то. Селифан это больше всего не любил.
  - У меня план.
  - А я тут причем?
   Последнее слово Берна ещё больше оскорбило его чувства. Селифан понял, что Берн вовсе не ради него старается, уговаривая его на какое-то сомнительное дело - для себя.
  - Было бы хорошо, если доверенное лицо руководило бы моими важными операциями.
  - Это не я... Я пошёл.
  - Зачем? Ну, послушай, мы же друзья... Ты что, обиделся что ли, за план? - понял Берн свою ошибку. - Но я же честно сказал. И меня реально прижали. Ты же знаешь, в этом деле я не один - цепочка людей. Так что...
  - Ладно, не рассказывай: потом жалеть будешь, - посоветовал Селифан, намекая на его нетрезвое состояние.
  - А зачем? Ты ж мой друг, и я доверяю тебе. И вообще, расскажи лучше мне, как там у тебя со своей? Ты мне обещал фото её показать.
  - Да. Обещал.
  - Ну, так...
  - Нет. Я не взял с собой, - поспешил Селифан объяснить. Он уже жалел, что имел неосторожность рассказать ему об Эмме, и его сильной любви к ней. Которая, как он считает, с каждым днём только усиливается.
   Сейчас Селифан не видел в нём никого, кроме преступника.
  - А зовут-то как? Забыл и спросить.
  - Эмма, - ответил он. Селифан не собирался скрывать от него правду. Смысла в этом не видел.
  - Эмма, Эмма...Сколь же проблем приносят Эммы! - вдруг заговорил Берн на непонятном ему языке.
  - К чему это ты?.. Мне моя Эмма не принесла ещё никаких неприятностей.
  - Не обижайся! Это я о себе. В последнее время и у меня появилась одна Эмма ... Не приведи Господи и тебе такую встретить. Ух, какая! - он встряхнул головой, словно на лицо его села какая-то муха, а он прогнать её хотел. - Столько неприятностей доставила! Но ничего, я с ней быстро разберусь...
  - Моя ещё школьница, - сказал Селифан, понимая, что ему доставляет огромнейшее удовольствие называть её своей. Он решил: так должно быть всегда. И он всё сделает для того, чтобы она по-настоящему стала его.
  - Школьница, говоришь? М...
  - А что?
  - Ничего, - ответил Берн, но лицо его по-прежнему выражало задумчивость и концентрированность на чем-то. Селифан понял, что это его слова натолкнули Берна на какие-то мысли, и ему не нравилось то, что он не очень-то намерен делиться с ним своими подозрениями.
  - Фото покажешь её? - спросил Берн после серьёзного минутного молчания.
  - Зачем ты вдруг так заинтересовался ею?
   Селифану это совсем уже не нравилось. Он захотел вдруг оградить Эмму от Берна, не дать ему знать о ней что-либо. Селифан всё меньше и меньше доверял ему, подозревал его в более худших и худших вещах. Но он не хотел вникать ни в какие его дела. Селифан заранее знал, что это неприятности принесёт ему. И так же и Эмме тоже, если они познакомятся. Он не верил в честность ни одного слова, сказанного Берном.
  - Покажи завтра же. Это важно, - велел Берн.
  - Что это даст тебе, не пойму?
  - Убедит, что мои подозрения напрасны.
  - Какие ещё подозрения? Ты что? Хочешь сказать, что та Эмма, которая причинила неприятности тебе и есть моя Эмма? Эмма Гечина?
   Берн слегка сморщил брови и, не глядя на Селифана, сказал:
  - Гечина...Гечина... Нет, не припоминаю такой фамилии. Обычно они не называются. Фотография надежнее... ты не поленись прийти завтра. Если это она - потом поздно может оказаться.
  - К чему ты клонишь?
   Чувства и мысли Селифана вдруг смешались в голове, и он уже плохо думал над правильной постановкой вопросов. Он просто спрашивал то, что его интересовало, и по первым мыслям это делал. Легкое беспокойство вдруг вкралось в его душу.
  - Пока ни к чему. Не забудь просто, вот и всё.
  - Завтра в любом случае я не приду к тебе. У меня встреча.
  - С кем? Не с ней ли, если не секрет? ―предположил Берн.
  - Так. И я бы не хотел...
  - Тогда конечно, давай, - согласил Берн с тем, что он завтра не придет. Но Селифан и не ожидал услышать иного ответа. Он ведь уже давно рассказывал ему о ней, говорил, что просто мечтает быть с ней... Берн не тот человек, который попытается помешать их отношениям. Он не сомневался в этом. И Селифан всё-таки верил в их дружбу, пусть и не считал её крепкой и надёжной.
   Селифан уходить уже начал, Берн спросил:
  - А как у неё с успеваемостью?
  - Не очень, - ответил Селифан, хоть ему был чрезвычайно неприятен этот вопрос.
  - Ну-ну.
   На том они и простились в этот день. Селифан ушел с двойственными мыслями и чувствами. И он не знал, что и думать? О чём спрашивать Эмму, и как узнать точно, связана ли она как-либо с Берном, не рассказав ей о нём?
   Селифан решил, что всё-таки Берну покажет её фото. Тем более, что он чувствует весьма дружественное отношение Берна к нему. Селифан не считал это пустой лживостью или попыткой склонить его в свою сторону.
  
   ...
   Селифан весьма нерешительно вступил на порог подъезда её дома и медленно стал подниматься по мрачным, серым ступеням всё выше и выше. Селифан о чём-то размышлял, но ни о чём конкретном. Он как бы мысленно разбирал в голове скопившиеся у него вопросы, выбирал ту, которую первым задаст Эмме. Впрочем, когда Селифан оказался у её двери, понял, что не станет сразу загружать её вопросами, лучше попросит рассказать побольше о себе.
   Он так и сделал, когда вошёл и сел на диван рядом с ней. Зал был светлый и прибранный, а бело-коричневые обои приятно сочетались со всем интерьером комнаты, показывая изысканность вкуса жильцов.
   Эмма предложила выпить ему чаю, но он отказался. Селифан поскорее хотел перейти к делу... Они говорили уже полчаса, и он начал недопонимать её. Вопросы типа, зачем же Эмма пригласила его, стали осаждать голову Селифан всё больше и больше. Ему надоело говорить ни о чём. Эмма, казалось, не собиралась рассказывать о себе что-либо, специально путано вспоминала какие-либо несущественные эпизоды своей жизни. Но это он считал их несущественными, и он же обвинял Эмму в том, что она специально избегает серьёзного разговора. На самом же деле Эмма по-своему вела себя естественно, просто была плохо сконцентрирована на реальности.
   Селифан не показывал своего недовольства их разговором. Он ждал, когда она сама решит сменить тему на более существенную... Он терпеливо слушал рассказы о её детстве, о том, как она в озере чуть не утонула, когда одна на рыбалку пошла в девять лет. О том, как с отцом вместе ходила туда, к этому озеру. Много чего он ещё услышал от неё. Эмма особенно долго рассказывала о том, как стакан разбила, и как потом её родители ругались сильно.
   Всё это было неинтересно Селифану, но уважение проявить к её воспоминаниям он считал необходимым.
  - Ну что, рассказывать ещё? - внезапно спросила Эмма, приведя его в особое изумление. Селифан и предположить тогда не мог, что она может так заговорить. Она в буквальном смысле перебила себя саму и вставила этот вопрос в свою речь. Он прозвучал очень некстати.
  - Я послушаю, ты можешь рассказать, - заставил он себя силой произнести эти слова. Но подумал, что не вынесет, если Эмма всё же не прекрати о глупостях говорить. Он так и не услышал ничего о её матери, о том, что с ней стало? Не знал даже, что она умерла. Всякое предполагал, но спросить не решался.
  - Я не хочу, - сказала она, наконец, правду. - Зачем тебе знать обо мне всё? Ты даже не ответил мне.
  - На что не ответил?
  - Не бросишь меня?
   Селифан отвернулся от неё и посмотрел на беловато-серый линолеум, но отвечать уже не собирался ей. Тогда Эмма добавила одно слово в свое предложение:
  - ...быстро?
  - Быстро? - переспросил он с удивлением и тут же ответил. - Быстро не брошу. А почему ты думаешь?..
  - Все так делают. Я не хочу, чтоб и ты тоже...
  - Этого не будет, - заверил Селифан. Теперь уже он лучше стал понимать её (ему так показалось).
  - Обещать можешь? - настаивала она.
  - Может, могу... - ответил Селифан очень неуверенно и, не желая уступать ей. Он не любил давать какие-либо обещания, хотел быть свободным от всяческих обязательств, быть не связанным с кем-либо... А Эммино требование приводило его в тупик. Селифан не знал, что делать и что говорить, когда она заводила этот разговор. При всём наивном содержании своём, вопрос этот оказывал на него сильнейшее психологическое давление. Казалось ему, что вот он ответит "да, я никогда не брошу тебя", и окажется навечно связанным с нею. А Селифан боялся этого больше всего. Он не хотел ни от кого зависеть психологически. И даже если солжёт, думал он, это всё равно как-то плохо может сказаться на нём. Селифан итак чувствовал, что всё больше и больше привязывается к Эмме. Он не хотел, чтобы его это увлечение школьницей Эммой превратилось в некую манию. Он уже был одержим желанием к ней... Селифан хотел свободы, но сейчас он больше хотел быть с ней, любить её... и это перестало уже казаться ему чем-то невозможным.
  - Точно скажи, - велела она. Эмма была недовольна его ответом.
  - А ты позволишь?.. - спросил он, проведя рукой по её плечу вниз, до запястья и приблизившись ещё на сантиметров двадцать к ней. До этого они итак сидели на расстоянии около полуметра друг от друга.
  - Ответь.
   Селифан попытался поцеловать её, но она опять с раздражением уже слегка отпрянула назад и повторила:
  - Не так. Ответь сначала.
  - Ладно. Чёрт с тобой! Обещаю не бросать тебя быстро, - сдался Селифан и понял тут же, что его предложение прозвучало более чем нелепо, да ещё и грубо очень, ведь он фактически обещал непременно бросить её спустя определённое время. Селифан не хотел так говорить, он решил оправдаться вопросами:
  - Но давай не будем ставить срок?.. А если я не захочу бросать тебя вовсе? Я буду обязан?
  - Тогда обещай не бросать меня никогда? - принялась Эмма за своё.
  - Зачем такие сложности. А нельзя ли просто... - он запнулся немного, так как опять почувствовал, что она сторонится его, не дает приблизиться к себе, - просто любить друг друга и ...
  - И что? - требовательно спросила Эмма, заставив его обратить внимание на его же "и".
  - Что-нибудь. Не могу же я жениться на тебе, в конце то концов! Сколько можно? - выразил Селифан свою обиду её навязчивостью.
   Эмма улыбнулась.
  - Этого я не прошу, - сказала она и отложила его руку в сторону со своего колена.
  - Тогда что же? Зачем звала?
   Эмма стала чувствовать его раздражение и не знала, как себя дальше везти. Она боялась агрессии. Селифан сейчас сказал ей почти то же, что некогда Максим на посадке в их предпоследнюю встречу. И у неё появился повод сравнить их... Эмма итак не любила Селифана, а после последнего вопроса переполнилась к нему сильнейшим отвращением. Ей вдруг захотелось прогнать его и не встречаться с ним больше никогда.
   Она решила, что больше не будет тянуть с объяснениями: "Пусть уж он лучше рассердится и уйдет сам или примет условия их любви".
  - Поможешь мне, если позволю?.. - спросила она.
  - Не понял?
   Селифан недовольно и вопросительно взглянул на неё, как бы убеждаясь в том, что правильно всё услышал и понял.
  - Я же говорила, что проблемы у меня. И мне помощь нужна, - она замолчала, хотела, чтобы Селифан что-либо сказал, но не дождалась этого и добавила: - материальная.
   Стоило ей сказать это, Селифан тут же серьёзно отошёл от неё и сел на стоянии чуть больше одного метра. И спросил:
  - Берна знаешь?
   Эмма опустила голову, как бы задумавшись, как бы разочарованно сказала:
  - Роберт был прав. Нет, не знаю я никакого Берна.
  - Не верю. Врёшь ты всё. Хватит тайн.
  - Уходи, - велела Эмма. Ей становилось всё более неприятно находиться рядом с ним и слушать его. Может, Эмма боялась услышать что-либо очень неприятное. И услышала следующее:
  - Так не пойдёт, Эмма. Никуда я не уйду. Раз уж ты за деньги себя мне предлагать стала, я хочу знать всё. Будь добра объяснить.
  - Уходи! - крикнула она ему бешеным голосом, когда он только говорить закончил. - Любовь - не безвозмездная штука! Так что иди вон!
   Селифана очень оскорбили её последние слова, особенно то, что она призналась, что лишь ради денег старалась влюбить его в себя. А он чувствовал, что ей это удалось. Селифан ни за что на свете не хотел вот так вот уходить.
   Селифан старался везти себя невозмутимо, и он, не обращая никакого внимания на её требование, сказал:
  - А я, всё-таки, не откажусь от чая.
  - Будешь уходить, запри дверь, - ответила она на это так и пошла включила телевизор.
   Она нервно вертела в руке дистанционный пульт управления и бесцельно переключалась от одного канала к другому.
   Раздражение Селифана росло. Он понял, что не может заставить её подчиняться ему. А ведь еще только пару секунд назад Селифан был на сто процентов уверен, что заставит её поволноваться, заставит принести ему чай. Он был уверен, что непременно будет повелевать ею, хотя бы некоторое время.
   Когда Эмма сказала, что ей его деньги нужны, Селифан не просто оскорбился, почувствовал, что в него бес какой-то вселился. Он вдруг почувствовал власть над ней, такую большую, что стал даже думать какой-то своей недоброй половиной, что может теперь всё. Он быстро осознал ту реальность, которую она описала ему. Эмма предстала в его глазах зависимой от денег, а следовательно - зависимой от него. Селифану очень нравилось такое положение дел. Он не мог этого отрицать. Он хотел, чтобы Эмма подчинялась ему, делала всё, чтобы он ни приказал. Ему вдруг унизить очень захотелось её, заставить в ещё большей степени понять ситуацию и быть с ним вежливой, почтительной, исполнительной. Селифан не мог не воспользоваться этим случаем, чтобы "поставить её на место".
   И Селифан забыл на мгновенье, что у него нет денег, а значит, он не может властвовать над ней. Но суть этого вопроса был не в деньгах, Селифан это прекрасно понимал. Дело в том, что он просто ощутил, что по социальной лестнице стоит намного выше её, чуть ли не на самом верху, а она - в самом низу. И это заблуждение не могло не породить в нём низменных инстинктов и желаний.
   Он подошёл к телевизору и выдернул вилку из розетки. Затем молча подошёл к ней и попытался забрать пульт.
  - Что? - ответила на это Эмма и прямо посмотрела ему в глаза.
  - Встань, - велел он ей. И высокомерный и презрительный взгляд Селифана пал на неё со всей тяжестью психологического груза.
   Эмма отдала пульт. Но не потому, что он потребовал, а из своих весьма рациональных соображений о том, что он ей больше не нужен. Она не желала смотреть телевизор, а тому, что Селифан выключил его, была только рада. Но её оскорблял его неуважительный тон.
  - Ты чего не уходишь? - спросила она. - Я же ответила тебе "нет".
  - Нет. Это я должен был ответить тебе. И я не ответил нет. Так что давай, неси мне чай.
   Эмма всё-таки принесла ему чай и себе. Когда она села рядом, Селифан принялся медленно пить его и при этом смотрел на неё вопросительными глазами, как бы веля объяснить всё. Но Эмма не торопилась этого делать. Она молча смотрела на него, не зная, что говорить и что делать дальше. Она поняла, что никаких резкостей Селифан не потерпит и от него не так-то просто избавиться. Она решила сказать правду о размере своего долга. Но прежде узнать захотела:
  - Откуда ты знаешь Берна? Ты упомянул такое имя.
  - Упомянул. Только это ты мне скажи, откуда ты знаешь его? - он преднамеренно подчёркнуто произнёс местоимение "ты" и с лишним повторением, чтобы сконцентрировать её на мысли о том, что сейчас смысл имеют лишь её поступки, её связь с Берном.
  - Это неважно. Я должна ему просто, вот и всё. Деньги должна отдать, - пояснила Эмма.
  - Я в курсе. И сколько же?
  - Это неважно, я не скажу тебе, пока не ответишь?..
   Эмма вдруг внезапно передумала рассказывать ему о размере долга, что-то её стали настораживать его расспросы, она восполнилась к нему недоверием.
  - На что не отвечу?
  - Сколько дать сможешь?
  - Я? Тебе? Да нисколько, - презрительно заявил Селифан.
   Услышав это, она сбила кружку с горячим чаем с его руки.
  - Обалдела что ли? - возмутился он. - Я чуть не ошпарился.
   Бокал разбился, и осколки его разлетелись по полу. А на почти белом линолеуме образовалась коричневая лужа, очень неприглядного цвета для столь изысканного интерьера.
  - И не того заслуживаешь. Не играй со мной, Селифан, пожалеешь, - сказала она, со злобой глядя на него. И Селифан сейчас мог увидеть в её глазах лишь ненависть, больше ничего.
  - Звучит, как угроза. Только вот играю то не я, а ты со мной. Сколько ещё это будет продолжаться?
  - Нисколько говоришь? - затронула она тему прежнего своего вопроса и ответила: - Вот и я так скажу: "да нисколько!" Иди отсюда. И прощай на этом.
  - Нет уж. Так не получится, - сказал он, схватив её за запястье.
  - Что ты собираешься делать, ― спросила Эмма, посмотрев ему в глаза.
  - Думаешь, так можно? Соблазнить и бросить? По-твоему это нормально? - начал он её упрекать, так как больше уже ничего не мог сказать. Не знал, что можно даже... И он понял, что стал переходить дозволенную грань грубости в их общении. Селифан увидел страх в её глазах. А он не хотел, чтобы она боялась его.
  - Ненормально это, если хочешь знать. Но мне нужно было.
  - Да мало ли, что тебе нужно было...
  - Деньги нужны были. И сейчас нужны. И немало, - напомнила она ещё раз, бесцеремонно перебив его.
  - Так нельзя поступать. Со мной ты...
  - Да, конечно, с тобой нельзя так поступать, - опять перебила его Эмма, не желая дослушать, хоть он уже и собирался о другом заговорить, и она почувствовала это. - Со мной только можно так поступать. И вообще, по-всякому можно поступать, как только захочешь.
  - Я этого не говорил.
  - Но подумал. Это неважно. Уходи. Пожалуйста, уходи.
  - Но я люблю тебя и хочу...
  - Я знаю, знаю, что ты хочешь меня... - сказала она, внезапно сев на диване и закрыв лицо руками. - Но уходи. Прошу тебя, не трогай меня.
   Селифану показалось, что она плачет. Он не знал, что делать, но уйти, не выяснив ничего, не хотел.
  - Я хотел лишь узнать...
  - Нет, нет. Я знаю, чего ты хотел. И хочешь. Я понимаю. И я думала, что смогу. Но нет. Я ошибалась.
  - Почему ты так? Я же не требую, чтобы ты сразу дала мне, - серьёзно объяснил он. - Просто не прогоняй меня.
  - Но нет, нет! Ты мне не сможешь дать ничего! Понимаешь?
  - А как же любовь, чувства?
  - Это ты не понимаешь. Любовь - это привязанность только и ты привык ко мне, вот и думаешь...
  - Нет, Эмма, это не только привязанность.
   Он дотронулся до её волос, скользнул рукой по их шелковистой поверхности и услышал:
  - Прости меня, я просто ошиблась. Ты же учитель только и я не думала, когда начинала... Я сама разберусь со своими долгами.
   Они молчали около пяти минут, Селифан настойчиво продолжал сидеть у неё на диване. Но она уже не пыталась прогнать его. Смирилась с его присутствием и потому ещё, что больше не чувствовала никакой опасности от него.
  - Давай ты расскажешь мне о Берне и причине своих долгов? - попробовал Селифан вновь узнать у неё что-либо, но теперь уже она наотрез отказала, сказав:
  - Нет.
   Ответ её прозвучал очень быстро, но точно. Селифан понял, что нет смысла продолжать сидеть у неё. Она, как ему показалось, испытывает некий душевный дискомфорт в его присутствии. И для этого ему необязательно даже приближаться к ней слишком близко. Он решил уйти сейчас и прийти в другой раз. Селифан не сомневался в том, что время изменит и её решение молчать о своих проблемах и её негативное мнение о нём. Но в последнем он сам оказался виноват, Селифан понял это в ту же минуту, как попытался объяснить ей свои желания.
  - Давай ещё встретимся?
  - Нет. Я не хочу.
  - Но почему?
  - Не нужно. Не надо ко мне привязываться, потом хуже будет, - объяснила Эмма, нерешительно и робко посмотрев на него.
  - Хуже кому? Тебе или мне?
  - Тебе, - ответила она, стараясь избегать продолжительного зрительного контакта с ним. Эмме уже стыдно стало за свои прежние деяния, за все попытки влюбить его в себя, ведь они ненужными оказались, не смогли принести ей ничего, кроме дополнительных хлопот. И теперь Эмма не знала, что дальше у них с Селифаном будет? Ведь Роберт сказал ей, что теперь он уже не отстанет от неё. Эмму это сильно пугало. А то, о чём Селифан только что попросил, косвенно доказывало слова Роберта.
  - Значит, всё-таки, действительность такова? Ты только использовать меня пыталась? - спросил Селифан, недолго думая, что ответить ей. Пусть они уже говорили на эту тему, он хотел ещё... Селифан в это верить не хотел. Но он уже убедился в искренности её ужасного признания.
   Они говорили ещё час с лишним. Эмма не гнала Селифана, хоть и хотела это сделать. Она думала, что если начнёт вдруг просить его уйти, он может опять выкинуть что-либо непредсказуемое. Она чувствовала, в нём таится много жестокости и лишь ждет выхода наружу, толчка какого-либо. И она не хотела сделать этот толчок.
   Эмма никогда уже не могла видеть в людях доброе начало, она предпочитала наоборот, искать во всех только проявление дурного. И лишь так она оберегала свою душу и тело от страданий. Иначе не могла.
   Эмма подождала, пока Селифан сам не решил уйти. Это произошло не так быстро, как она надеялась и ожидала. Они говорили ни о чем, продолжая обсуждать тему её предательства. Селифан долго высказывал свою обиду, огорчение ею, и где-то сорок минут он "мораль читал" ей. Но это всё ничуть не трогало Эмму, не порождало в ней не то, чтобы чувство вины или раскаяния, - даже мыслей новых.
  
  
  
   Глава 16. Смерть Роберта
  
  
   Прошло уже более двух недель с тех пор, как Селифан виделся с Эммой в её квартире. Но больше им ещё не пришлось поговорить. И Селифане ждал, каждый день ждал, что она придет в школу, и они смогут поговорить. Он увидеть хотя бы хотел её. Но Эммы не было.
   Селифан лишь раз за этот период мельком заметил её силуэт, спускающийся с лестницы. И решил, что, вероятно, она ему только привиделась.
   Селифан уже не хотел преподавать, начал думать об увольнении. Он решил, что лучше уж на Берна работать, зарплату нормальную получать, нежели "мотаться каждый будний день в школу и собирать долги". И Селифан понял ещё, что Берн действительно не один ведёт дела и не с несколькими компаньонами, а является связанным с некоторой крупной организацией. Селифан не хотел думать, что и она нелегальная.
   К тому же, когда он в последний раз виделся с Берном, тот предложил ему весьма допустимую должность в их организации. Это была работа охранника. И привлекла она его лишь потому, что Берн предложил не только работу, но и ночлег с учётом его сложного положения в этом вопросе. И выяснил Селифан ещё и то, что Эмма действительно задолжала именно Берну весьма крупную сумму денег. Он сильно удивился этому и даже верить не хотел в то, что Берн рассказал. Селифан решил сам обо всём расспросить Эмму при их следующей встрече.
   Восьмого марта Селифан был чрезвычайно занят не только мыслями о принятии важного решения вскоре уволиться, но и кое-чем другим. Естественно, тут не обошлось без Берна. В очередной раз он предложил Селифану "выгодное дельце, не связанное с криминалом". Берн обещал это Селифану.
   ..И Селифан направился в посёлок близ города. Это был его первый выход за город. Раньше Селифан если и выезжал куда-то, то только в отцовский дом, чтобы с дядей повидаться или двоюродным братом Демидом.
   Селифан не имел точного маршрута, так ему казалось до поры до времени. Берн дал адрес, куда Селифан должен прийти и осмотреть помещение, которое ему предполагается в будущем охранять.
   Поначалу такая идея Селифану чрезвычайно не понравилась, ведь она как бы косвенно предполагала его последующее безусловное согласие на предложение Берна. А Селифан ещё думал. Он не только себе так говорил, но и возможному работодателю. А то, что Берн может им стать, Селифана вдвойне не устраивало: он был склонен видеть в этом нечто коварное, какой-то хитрый план Берна. Но Селифан не мог ни на что жаловаться, ведь Берн казался очень искренним другом, пытающимся оказать ему реальную помощь. И Селифан не мог отрицать этого. А вот поверить в его чистые умыслы всё же не решался. Особенно после того, как узнал, что Эмма зависит от него. Селифан и вообразить не мог, что будет, если Эмма не сможет отдать ему деньги. А он знал, что она не сможет этого сделать... Селифан не затрагивал тему долгов Эммы, когда говорил с Берном. Он знал и прекрасно понимал, что ни о каком прощении долга и речи идти не может. Берн дал уже это понять Селифану косвенными намёками. Ведь Берн - здравомыслящий, рациональный человек, да к тому же ещё очень жадный до денег. И он не тот, кто прощает долги. И неважно, что его об этом просит друг. Ведь речь идет о его заработке, его деньгах. Селифан не сомневался в том, что всё на самом деле так и есть.
   Перед Селифаном встала задача: дойти до посёлка, найти дом по адресу, поговорить с главным комендантом (так велел Берн и называл комендантом главного управляющего по финансовым вопросам в его Доме) и вернуться уже с готовым решением. Вот Селифан и шёл и думал одновременно, что же ему делать дальше? Селифан не хотел идти против Берна и даже не хотел ему в чём-либо грубо отказывать или вообще отказывать. Он думал, что если испортит отношения с Берном, то потом пожалеть может об этом. К таким выводам Селифан пришёл почти сразу же. Он полагал, что если даже Берн и не простит ей долги, то хотя бы будет более или менее снисходительным и посоветуется с ним, прежде чем предпринять в отношении неё "что-либо нехорошее". Селифан очень хотел этого - более дружеских отношений с Берном и его относительную поддержку.
   Селифан не сомневался в том, что пока он общается с Берном и твердит ему чуть ли не на каждой их встрече (а они у них где-то три раза в неделю) о своей любви к Эмме, он не посмеет без предупреждения как-либо навредить ей.
   Селифан побаивался Берна и его власти, и его преступного авторитета. И в том, что последнее имеет место быть, он не сомневался. Но Селифан не хотел связывать себя с Берном в его преступных делах, но желал получать от него какую-либо поддержку и психологическую в том числе. Последнее-то как раз и притягивало Селифана к нему. Селифан всегда нуждался в сочувствующем лице. Без этого не мог противостоять жизненным трудностям (ему так казалось, когда он оставался один и начинал испытывать недостаток общения).
   На улице стояла типичная весенняя, сырая погода. И Селифан в такое время года в особенности не любил какие-либо походы за город. А то, что он сейчас делал: шел чуть ли не куда глаза глядят без какого-либо точного ориентира, напоминало ему именно поход. Больше всего Селифану не нравилось безлюдность этого места. И тропинка, ведущая в посёлок, была почти незаметной, совсем непротоптанной. Он почти не сомневался, что отсюда редко кто ходит и был уверен, что наверняка есть и другой способ попасть в этот посёлок, в которую он идет. И Селифану не нравились его подозрения на этот счёт, ведь он опять в чём-то хотел обвинить Берна. Впрочем, на сей раз повода не было никакого, Селифан по всяким соображениям приходил лишь к одному выводу: Берн не стал бы заставлять его пройти семь-десять километров, если бы с города имелась другая дорога. И Селифан терпеливо шагал.
   Не доходя до посёлка, Селифан вдруг остановился, увидев, как ему показался, знакомый силуэт. Он решил посмотреть, куда же пойдёт этот человек? И Селифан был ещё удивлён, что встретил здесь кого-то: он не рассчитывал на это. И Селифан чувствовал, что идет уже "подозрительно долго", хотел удостовериться в том, что не спутал маршрут.
   Незнакомец шёл по грунтовой дороге, проделанной нередко проезжающими автомобилями. И подозрения Селифана в том, что есть и другой способ попасть на этот посёлок, уже рассеялись. И он понял, что ему надо идти прямо туда, до пересечения тропинки с этой дорогой, ну а потом, наверное, решил он, следует по этой главной дороге зайти в посёлок.
   Селифан надеялся, что внутри посёлка всё организовано и проставлены номера домов. Приходилось раньше ему посещать некоторые деревни, на которых редко встретишь какую-либо информативную табличку. И поэтому Селифан опасался попасть в "лес домов". Он решил непременно пообщаться с пешеходом. Само его появление здесь казалось неким чудом, как бы предопределяло их разговор.
   Все произошло чрезвычайно внезапно. ВАЗ 2112 выехал из посёлка и на ходу сбил пешехода.., того самого, с кем Селифан рассчитывал поговорить. И это не казалось случайной аварией, Селифан был уверен, что его специально сбили. Он находился где-то в шестидесяти метрах от места происшествия, не видел ни лица водителя, ни номера машины, ничего, что могло бы указать на личность преступника в предстоящем расследовании. А Селифан не сомневался в том, что оно должно быть. Преступление было чудовищным, его не просто сбили, а преднамеренно переехали. И Селифан не надеялся застать его в живых, когда подойдёт ближе... Автомобиль уехал тут же, и Селифан не сомневался в том, что водитель заметил его. Селифану показалось, что тот повернул голову в его сторону, когда отъезжал.
   Селифан вначале стал приближаться медленно, нерешительно, но затем ускорил шаги, пока, наконец, не побежал. Он очень хотел увидеть лицо сбитого и помощь ему, если сможет чем-либо.
   В скорую помощь он позвонил почти сразу же, как увидел аварию и не успев даже подойти к пострадавшему. Селифан понимал, что ему в любом случае понадобится скорая помощь и милиция, чтобы разобраться, свидетелем чьих преступных деяний он стал. Ситуация Селифану эта очень не нравилась, он понимал, что в посёлок он сегодня уже не попадёт да и не хотел он уже идти туда. Селифан был доволен собой, ведь он быстро отреагировал и надеялся, что помощь придет и не опоздает. Ведь от города они не были так уж далеко...
   Селифан был поражён увиденным. Тело пострадавшего лежало лицом к небу, и казалось, он доживает последние минуты своей жизни. Он как бы безмолвно говорил об этом. А неподвижные глаза, не моргающий взгляд его внушали Селифану нечеловеческий ужас. Но больше Селифана поразило не то, что он уже лежал полуживым, а то, что он узнал в нём Роберта.., того самого Роберта, в ком неустанно видел соперника за любовь Эммы. Но последнее оказалось глупым, пустым соревнованием между двумя страстно влюблёнными людьми. Селифан только сейчас это осознал в полной мере. А ведь даже когда он узнал, что Эмма не из любви вовсе старалась стать к нему ближе, не понимал, что Роберт такая же жертва, как и он, безответной любви и её холодности. Селифан решил, что Эмма не способна любить, она может только влюблять в себя и уходить. И Селифан знал, почему она такая, знал про Максима... Роберт рассказал ему всю историю её жизни до самых мельчайших подробностей, когда пытался уговорить "оставить её в покое". Но Селифан не собирался этого делать, и не думал он, что она такая, что мстить будет всем своим последующим мужчинам из-за первой неудачной любви... Последнее предположение навсегда, казалось, утвердилось в его сознании. Иначе Селифан уже не думал. А вот Роберта ему жаль стало. Он ведь тоже ни в чем не повинен был, тоже просто любил и хотел отстоять её у него... И Селифану стыдно стало за то, что он плохого желал Роберту, его исчезновения желал. И в глубине души, Селифан не сомневался в том, что он когда-то даже и смерти желал ему, лишь бы он не мешал его отношениям с Эммой. И этот факт сейчас не давал ему покоя. Селифан чувствовал свою вину перед ним, хоть и знал, что авария эта не его вина. Просто Селифан понял, что желания иногда могут сбываться и даже самые дурные... он не хотел, чтобы с Робертом случилось именно это. Селифан понимал, что он уже никогда не оправится и вряд ли даже выживет.
  - Это они всё... я за неё... - сказал Роберт, делая всёвозможные усилия со своей стороны, чтобы речь его была разборчивой и понятной Селифану. Но последний не понял его, не знал, что он этим хочет сказать.
  - Кто они? - осторожно поинтересовался Селифан. Он не хотел загружать его вопросами, понимая, что каждый ответ и каждая мысль сейчас для него в тягость. Он говорил не громко, ни тихо, а так, чтобы Роберт услышал его и не подумал бы, что ему нет дела до того, что он говорит. Селифан очень хотел знать, что Роберт пытается сказать. Ему показалось, что во второй части своего предложения он хотел объяснить, то он из-за неё что-то... может, даже хотел сказать, что он из-за неё мог пострадать. Теперь уже Селифан допускал любоё событие, связанное с Эммой, любую подлость, любое преступление. Ее связь с Берном лишила Селифана всяческого доверия к ней.
  - Заплатить нужное за неё...понимаешь... и увезти её. Ты сделаешь это?
  - Нет, я не могу. И денег нет, и не любит она меня. Не любит ни тебя, ни меня, никого, - объяснил Селифан и старался этим показать, что уже не относится к нему враждебно и как к сопернику. Это всё, действительно, осталось в прошлом. Селифан не просто знал об этом, чувствовал... И не потому, что Роберт почти мертв.
  - В доме моём возьми, что найдёшь...
  - Нет, я не стану никого обкрадывать. Я не вор и не стоит она того. Не надо печься за неё.
   Но говоря всё это, Селифан прекрасно понимал, что это в нём сейчас злоба говорит, а не он сам. И она стоит того, Селифан в этом не сомневался и думал, что она достойна и любви, и всяческого понимания, и поддержки, и всего самого хорошего... но перебороть обиду свою он не мог так быстро. И перед Робертом не хотел выглядеть влюбленным до неразумности. Селифан думал, что этим он опустится в глазах Роберта.
  - Я люблю её. И я прошу, пожалуйста, помоги ей. Заплати Берну, вылечи её...
  - Ей ненужно это.
  - Возьми ключ из кармана. В пять родители вернутся, ты должен успеть...
   Селифан, казалось, не собирается делать то, о чем попросил Роберт. Он никак не отреагировал на его просьбу. Роберту показалось, что он о чём-то думает, но не был уверен в этом. Роберт попытался убедить его:
  - От них не убежишь. Они везде найдут.
  - Я знаю, что Эмма влезла, куда не следует... сколько она уже употребляет?
  - Найди Берна, заплати, он отпустит потом... - сказал Роберт, не отвечая на его вопрос. Ему сложно было говорить, тяжело, больно, но он о главном сказать хотел, пока время есть. И Роберт чувствовал, что времени у него мало. С каждой следующей секунды боль от травмы, казалось, становится в сильней и сильней, и он не знал, сколько ещё сможет находиться в сознании.
  - Я знаю Берна. Он мой друг, - объяснил Селифан. Он понимал, что этими словами немного успокоит Роберта, пусть и ценой не лучших мыслей о нём самом. Но Селифан решил, что сейчас для Роберта главное не волноваться, и он правду сказал.
  - Он не отпустит просто так... Возьми ключи... там из антиквариатов поищи часы, они только ценные, остальное игрушки...
   Селифан пока не понимал, о чём речь, но догадывался, что, наверное, его отец или другой член семьи коллекционер старинных вещей.
   Селифан не хотел ничего ни у кого красть.
  - Скорая сейчас приедет. Я сразу позвонил... - сказал ему Селифан.
  - Бери ключ и уходи. Тебя не должны видеть.
   Селифан взял всё-таки ключ из его кармана. И сказал:
  - Я не собираюсь обворовывать ваш дом.
   Но не прошло и секунды после того, как Селифан сказал это, он увидел, что глаза Роберта закрылись. Он потерял сознание. Селифан недолго думал. Ушёл. Он внезапно понял, что не хочет выступать свидетелем этой катастрофы, не желает никаких хлопот. Но и в дом Роберта заходить, что-то брать оттуда он не хотел. И Селифан не понимал, зачем взял ключи у Роберта? И, казалось, он сделал это как-то бессознательно, только по велению Роберта, словно его предсмертную волю пытался выполнить... Но Селифан очень хотел, чтобы по справедливости всё было, чтобы "убийцу" нашли.
   Селифан шёл медленно по направлению в город. Он не хотел туда добираться быстро. Ведь там, в его комнате, ему нельзя будет побыть одному. Яна Савельевна опять будет сидеть там, без просу зайдя, с нахальной ухмылкой пытаться унизить его... потребует долг вернуть. Он и её потихонечку ненавидеть начинал. Селифан тяжело прощал обиды, особенно те, которые наносили его самолюбию. Он от неё тоже избавиться хотел в мыслях и сейчас вспоминал об этом... И какими бы чудовищными не представлялись Селифану его мысли, он всё равно решил, что не так бы жалел, если бы она, а не Роберт оказался жертвой его желаний или же просто игр судьбы.
   Селифан и подумать не мог, что может желать кому-то смерти, добиться его абсолютно случайным образом, без вмешательства в криминал, и - быть недовольным, испытывать угрызения совести. "И непонятно за что?" - думал он. Но ему, безусловно, стало тоскливо и тяжело на душе. Он бы предпочёл лучше и дальше соперничать с Робертом, чем вот так вот с ним расквитаться.
   Селифан раскаивался, что мечтал убить Роберта.
  
   ...
  - Ну что, сходил, куда я просил? - услышал Селифан голос сзади, когда уже добрался до города. Это был Берн. Селифан тут же узнал его.
   Берн был на машине и чтобы сказать это, ему пришлось притормозить. Потом он открыл дверцу автомобиля, так как сквозь тонированные стёкла не мог видеть лица собеседника. А он очень хотел услышать от Селифана как можно более подробный ответ на свой вопрос.
  - Нет ещё, - коротко и неохотно ответил Селифан.
  - Садись, давай, - велел Берн, поначалу делая вид, что не услышал ответа. Селифан подумал, что Берн, действительно, мог не услышать его, но разубедился в этом, когда тот сказал:
  - Значит, не нашёл? Я понимаю, закоулок... - Борн тут внимательно посмотрел на лицо Селифана и, сделав свой вывод о нём, продолжил говорить: - ага, ты не ходил.
  - Да, дела были, - соврал он. Но не мог думать Селифан о том, что делает это сейчас крайне неубедительно. Берн легко свёл концы с концами и выложил указания на его обман:
  - Тогда что ты, чёрт возьми, делаешь здесь?
  - Гуляю. Просто так.
  - Ну-ну.
   Так Берн всегда отвечал, когда не верил человеку. И Селифан понял это. Но его не волновало то, что подумает о нём Берн. Чего он хотел, так это не думать о произошедших событиях и о том, что Роберта, он, возможно, уже никогда не увидит живым. Эти мысли не давали ему покоя.
  - Как хочешь, можешь не рассказывать. Дело твоё. Но ты только скажи, ты собираешься вообще обдумывать моё предложение? Не хочу торопить, и не дай Бог давить ещё на тебя, но человек нужен.
  - Я понял.
  - Понимаешь ведь, бизнес. Охрана важна. И раз ты не ходил, мы не можем говорить сейчас о работе.
  - Я схожу ещё. Завтра, - обещал Селифан. Он действительно хотел посетить этот посёлок, а теперь уже ещё больше. Почему-то, несчастный случай с Робертом заставил его посмотреть на мир иначе. Селифан решил использовать каждый миг своей жизни и здоровья себе во благо. Он не хотел "пропадать"...
  
   ...
   Это было место, не внушающее ничего, кроме ужаса и отвращения. В коридоре почти везде была разлита желтая жидкость, очень напоминающая воду поверх ржавчины. Селифан и не сомневался в том, что это ржавеют гвозди, забитые на паркет поверх линолеума. А сам жёлто-коричневый линолеум на фоне поблекшей бледно-зеленой окраски стен выглядел ещё боле омерзительным, чем на полу вдоль стены желтая полоса. На потолок Селифан уж и внимания не хотел обращать, пока не заметил, что на отдельных её местах штукатурка посыпалась. И в изрядном количестве. Он не понимал только, почему же её не прибрали, ведь сырость помещения, а также и капли воды на полу указывали на то, что, должно быть, пол недавно мыли?
   "Со стены, вроде, не течёт" - подумал он даже тогда. И никак не мог Селифан отвезти свой усиленный взгляд с пола... уж очень ужасным он был. Даже если плинтус бы присутствовал, он не выглядел бы столь плохо. Но Селифан не заметил в чём основной недостаток их пола...
   Не таким он представлял Дом Берна. И никак понять не мог, зачем же он на визитной карточке своей пишет дом большими буквами?..
  - Вот, на сегодняшний день только эта комната свободная, - сказал ему помощник заведующего по управлению Домом и указывая на помещение.
   Селифан только голову просунул в открытую перед ним дверь. Не хотел заходить, он уже заранее знал и представлял себе, насколько там ужасно. И даже видеть это считал необязательным. Он не хотел жить в таком месте. Не хотел работать в этом Доме. А люди все, кого бы он ни встретил, пока ходил по коридорам и осматривал всё (ему разрешили это сделать по приказу Берна) были какие-то тёмные и странные, всё внушало недоверие.
   Селифан чувствовал, что не способен перебороть своё отвращение. И вызывало не только грязь и запущенность Дома, но и люди, и воздух, - и всё! Невыносимым ему казалось жить в таком месте. А работать тем более.
   Селифан решил, что никогда ни за что не согласится здесь жить, ни за какие деньги. И уж лучше быть бедным и работать в школе и, пусть даже собирая долги. Жил же он раньше как-то, так можно и дальше продолжать жить так же.
   Селифан не собирался отступаться от своего выбора в пользу старого образа жизни. Он даже повторил про себя несколько раз слово "никогда", дополнительно уверяя себе категорический отказ работать в Доме Берна.
   Селифану велели подняться наверх, а потом в подвал спуститься и все этажи показали. Заведующий почти всегда шёл позади него, не отставал и как будто бы следил за ним. Селифан подумал, что его специально поставили, чтобы наблюдать за ним. "Это тоже, вероятно, или даже точно, приказ Берна", - подумал Селифан. Он убедился в этом к концу своей продолжительной и ужаснейшей экскурсии по трущобам старого, полуразвалившегося пятиэтажного дома.
   Селифан не пожелал задерживаться ни минуты вблизи этого Дома. После того, как он по-своему очень внимательно осмотрел все этажи, заведующий предложил осмотреть окрестности Дома и все земли, которые принадлежат Берну. Но Селифан отказался это делать, сослался на то, что у него дела и он спешит. Селифана уже не волновало, что в этом посёлке принадлежит Берну, а что нет. Ему уйти лишь захотелось, побыть одному, подумать. Мысли о Роберте так и не покидали его. Неделя уже миновала с тех пор, как авария произошла, а он никак найти его не мог. Не знал, у кого поинтересоваться местом его нахождения. Селифан не хотел идти к родителям его, не желал показывать повышенный интерес к Роберту и боялся навести подозрения на то, что он один из первых, кто узнал о несчастье с ним.
   Селифан знал, что его увезли в больницу другого города: этот слишком маленький и всё, что могут сделать здесь врачи, так это оказать экстренную помощь, но а лечить... у них оборудований недостаточно. Селифан не сомневался в этом: так обычно говорят и сами врачи маленьких городов, не имея возможности лечить больного должным образом и отправляя его куда-то. И потом, Селифан уже был в единственной больнице этого города, и Роберта там не оказалось.
   Селифан знать очень хотел, жив ли ещё Роберт?
  
   ...
  - Ну так что ты надумал? - спросил Берн у Селифана, когда тот пришел к нему после осмотра Дома (Селифан пришел лишь спустя неделю) - Длинное же у тебя "завтра" оказалось, - не упустил он возможности упрекнуть его. Берн не любил, когда ему врут. Да и ждал он, когда Селифан придет. Берн имел особый интерес устроить его на работу у себя, но скрывал это.
  - Не мог я раньше. Дела были. Проблемы...
  - Что такое? Опять Эмма твоя непутёвая?..
  - Да нет. С ней всё никак я поговорить даже не могу. Приходит лишь иногда в школу. Избегает.
  - Не думаю, что избегает. Ей же ш деньги нужны. Дашь - и она твоя.
  - Нет. Ты ошибаешься.
   Селифану очень не нравилось то, что говорит о ней Берн. Он бы не хотел, чтобы он даже думал так, не то чтобы произносил это вслух и ему.
  - Совет тебе мой честный, дружеский: хватит тебе маяться с этой любовью.
  - Я не могу, -поспешил он ответить. И голос Селифана был настолько уверенным и в то же время робким и нерешительным, что Берн захотел поскорее посмотреть на лицо его и убедиться в серьёзности услышанных слов. Он поверить не мог, что Селифан так увлёкся Эммой. Он бы не хотел этого. Берн не думал, что Селифан из тех мужчин, которые любят ненормальной, маниакальной любовью. До недавнего времени Берн только таким стал называть любовь Селифана к Эмме. Он не представлял себе, как можно любить наркоманку, столь ужасную в поведении и внешности, такую как Эмма, которая никогда, по-видимому, не следила за собой. В последнем Берн не сомневался, так как видел её в здравии. Она казалась ему отвратительной. А в своей зависимости - ещё более.
  - Оставь! - советовал он восклицательно, и как бы говоря, что Селифан заблуждается, утверждая, что он что-то не может, ибо сам уверен: человек может всё, если захочет. И тем более, может забыть кого-то, разлюбить, ведь это всё дела души - свои личные дела, а с самим собой справиться всегда можно, лишь усилие приложить требуется, - Конченый она человек.
  - Хватит. Не говори о ней плохо, - велел Селифан. Ему было невыносимо слушать любой упрёк в отношении Эммы.
  - Глаза легче закрывать?
  - Нет, но она...
  - ..скоро на панель пойдет, и в другом городе каком-либо, - вставил Берн своё окончание предложения, вместо того, чтобы дослушать Селифана. Его раздражало то, что он Эмму защитить пытается. Ему это нравилось всё меньше и меньше. Берн не хотел себе никаких проблем, связанных с его любовью.
  - Я не позволю тебе...
  - Но-но-но! Как заговорил. Ты смотри, не груби мне, а то и обидеться могу, - предупредил его Берн, и это прозвучало с некоторым оттенком угрозы. - И потом, мое содействие не потребуется. Она сама!.. Ты ж мне первым и сказал о её готовности, - напомнил он сразу же.
   Берн отвернулся, когда выговорил всё это. И Селифан заметил на лице его легкую ироническую усмешку. Но Селифан не стал отвечать на неё, проглотил обиду. Он понимал, что Берн прав, и что бы ни сказал в отношение неё, всё равно будет прав. Теперь уже Селифан не сомневался в том, что Эмму во всём можно заподозрить... она на всё готова пойти, лишь бы дозу получить. Так было, когда он в последний раз с ней говорил. Это был недлинный разговор в школе. Она опять удостовериться хотела, не сможет ли он дать ей хоть небольшую сумму денег? Селифан, естественно, ответил правду - нет.
  - И кстати, охранника я уже нанял, можешь не спешить с обдумкой, - добавил Берн наконец то, о чём хотел сказать уже в начале их разговора.
  - Наверное, она уже не требуется.
   Но Селифану ответ на это утверждение уже почти не требовался. Он ведь сразу решил, что не согласится на такую работу. И он даже облегчение почувствовал некоторое, когда услышал, что Берн уже нашёл охранника.
  - Нет, почему же? - возразил Берн тут же, - если ты решишь работать, я тебя, конечно же, устрою у себя.
  - Понятно.
   Селифан своим последним словом попытался объяснить, что больше не хочет обсуждать что-либо или думать о чём-либо. Он устал и хотел просто подумать о своём и не об увольнении.
  - Смещу я его, в другое место поставлю, если вдруг ты надумаешь работать, - объяснил Берн.
  - Не стоит. И в любом случае, я не уволюсь из школы до конца мая.
  - Ответственный? Ничего, это одобряется.
   Они достаточно долго ещё говорили на несущественные темы. Берн старался уверить его в том, что лучшего охранника ему не найти, опять напомнил о законности предлагаемой им работы, объяснить пытался, что "жуткое состояние Дома" не повод отказываться от работы: ведь зарплату он обещает достойную и плюс ещё и жильё.
  
  
   Глава 17. Июньские события
  
  
  - Ну что ты ходишь за мной? Не надоело ещё? - сказала Эмма Селифану, с упрёком глядя ему в глаза.
   Они опять находились в её комнате. Одни. Эмма на сей раз не приглашала его, Селифан пришёл сам. Он проследил за ней с улицы, когда вдруг случайно встретил, возвращавшуюся из магазина. Был уже конец июня. Селифан хотел узнать, что она с долгом своим делать собирается, как будет отдавать его? Напомнить решил, что с Берном шутки плохи, и что с ним лучше не играть, не влезать в ещё большие долги. И он убедиться ещё раз хотел в том, что она действительно абсолютно равнодушна к нему.
  - Я давно хотел увидеть тебя. Ждал, - сказал он неуверенно и несколько очарованно глядя на неё. Ведь Селифан и впрямь был прав, когда говорил, что давно не видел ее. Но он не видел её не в буквальном смысле этого слова, он не имел возможности говорить с ней наедине, стоять на расстоянии хотя бы в пол метрах от неё. Для него это было равносильно её отсутствию в его жизни, а он уже не представлял себе такого. Селифан хотел знать и быть уверенным в том, что она всегда будет рядом с ним, даже если не любит его. С последним, он думал, что уже смирился.., но всё же ещё надеялся на что-то. И он не мог допустить того, чтобы она всё время молчала при нём, уходила от него.
  - Это ты напрасно ждал.
  - Нет. Зачем ты так?.. - попытался он упрекнуть её в жестокости и напомнил о своей любви.
  - Как?
  - Избегаешь меня. Дай узнать хотя бы, что ты собираешься делать дальше? ― спросил Селифан.
  - Пока жить, а дальше не знаю что. От обстоятельств зависит. А у тебя что, деньги появились? - спросила она, со злым укором глядя на Селифана. Она находила его поистине влюбленным, и подумала о том, как бы она хотела видеть Максима таким же: внимательным, робким, осторожным в словах, готовым, словно, простить всё что угодно. Но и это Эмме уже не требовалось. Она полностью отказалась от Максима, вычеркнула его из головы как фигуру, когда то существовавшую в её жизни. Она его не любила уже. О себе лишь волновалась. И сейчас она испытывала лишь сильнейшую потребность получить новую дозу.
  - Я же сказал, что не могу заплатить за тебя, даже если хотел бы. Я не располагаю такой суммой, - напомнил Селифан.
  - А какой располагаешь? - с легким кокетством, и в то же время с иронией, спросила она.
  - На данный момент никакой. Хозяйка прижала совсем, выжила всё до копейки.
  - Какая ещё хозяйка? - поинтересовалась Эмма. Ответ на этот вопрос её действительно интересовал.
  - Хозяйка дома, у которой я снимаю жильё. Я уже год, можно сказать, почти бесплатно живу у неё. В последнее время совсем взбесилась.
  - Ну, бывает. Не знала.
  - Знала бы, если хоть немного интересовалась бы моей жизнью, - упрекнул он её. И считал, что абсолютно правильно и справедливо. Ведь если бы она, прежде чем попытаться завезти с ним роман, расспросила бы его о месте жительстве, он не скрыл бы, что снимает жилье, и ей не пришлось бы думать, что у него что-то можно взять. Он это хотел сказать. И Селифан читал, что право теперь имеет как-либо участвовать в её жизни. Ведь это она, не он, первым решила изменить характер их отношений из просто учитель-ученица. И теперь Селифан чувствовал, что не может отказаться от неё. Ему это совсем не нравится, он хотел бы чувствовать свою душу свободным, - не может. Любовь его в бремя превращается постепенно и с этим ничего поделать нельзя. Селифан так чувствовал.
   Селифаны хотел, чтобы она ответила на его чувства, тогда бы он был доволен и тогда бы, может, ему не было так тяжело любить её - не испытывал бы он муки привязанности. А Селифан ведь почти уже забыл, как это чувствовать любовь и привязанность, мучиться от этого и желать встречи лишь с одним человеком.
  - Уходи лучше! Я ничего не смогу тебе дать, - посоветовала Эмма. Взгляд её был серьезный, и даже малое количество иронии или злорадства в нём нельзя было увидеть. Но Селифан уже в начале их разговора начал думать, что ей доставляет удовольствие смотреть, как он мучается своей любовью к ней, как хочет быть рядом, но не может. Каждое слово её, давало ему знать, то всё на самом деле именно так, как он думает.
  - Нет, - уверенно возразил Селифан.
  - Да.
   Селифан отрицательно кивнул и услышал, как она открыто, искренне засмеялась. Не понял он, хотела ли она опять обидеть его или готовилась высказать какую-либо дополнительную колкость? Он решил не размышлять заранее об этом. Неприятно ему было, когда Эмма подшучивала над ним, хитрила как-то или обидеть пыталась. Он-то терпел до этого и чувствовал, что ему и дальше придется это делать. Но он серьёзности от неё ждал и хотел.
  - Любишь меня всё ещё? - спросила она, но взгляд её лишь пару секунд задержался на нём и затем ускользнул куда-то и разошёлся по комнате.
   Селифан не хотел отвечать. Ему неприятно было повторять об одном и том же много раз. И напоминания о его любви к ней только тревожили его сознание. Ему показалось, что она опять как-то посмеяться хочет над ним, подразнить, а затем опять сказать, что она никогда не будет принадлежать ему... и самым ужасным и тяжёлым для осознания ему представлялось то, что она не хочет любить его только из-за отсутствия у него денег. Но Селифан понимал, конечно же, что не только из-за отсутствия денег она отказывает ему, - не любит просто его. Но Селифана оскорбляло то, что она ни разу не сказала ему об этом прямо, всё на деньгах измеряла: и свои чувства и его любовь допустимую.
   Но Селифан всё же ответил:
  - Да.
  - Сильно-сильно?
  - Да.
  - И всегда будешь любить?
   Селифан улыбнулся, когда услышал последний вопрос. Ему уже даже нравиться начинали её несколько детские расспросы. "В этом то и вся Эмма!" - подумал он.
   Селифан не понимал, за что же он так любит её, что готов ходить за ней и добиваться своего, даже если она его гонит. И думал сейчас, что, вероятно, одна из причин этого то, что Эмма не похожа ни на одного человека, ни на одну женщину, с которыми ему когда-либо приходилось иметь дело. Даже вопросы Эмма задавала по-своему, не так, как это делают обычно люди. Но Селифан не мог сослать эту её особенность на дурное влияние наркотиков, просто она такая, другая.
   -Да, всегда буду любить, ― ответил Селифан. ― Тебе нравится, когда я говорю так?
  - Да!
   Эмма опять улыбнулась. Ей действительно нравилось, когда он говорил так, когда соглашался со всем, чего бы она ни захотела.
  - Я могу повторять это, сколько захочешь. Хочешь, каждый день буду говорить о своей любви? Вот буду приходить сюда и говорить?
   Когда Селифан задал этот вопрос, она отстранилась от него и, казалось, не собиралась что-либо отвечать. Эмма молча подошла к комоду, вынула оттуда две маленькие бутылочки и поставила на журнальный столик перед ним. Их разделял сейчас только он, занятый лишь этими двумя бутылочками. И Селифан ещё не знал, что в них налито? Он лишь с изумлением смотрел на неё и уже глазами как бы расспрашивал о них. Её поведение представлялось ему всё более чудным. Он в предвкушении ждал её объяснений и даже не думал сомневаться в том, что вскоре их услышит.
  - Всё готов ради меня сделать?
  - Всё законное готов сделать, - объяснил Селифан. Он всегда старался учитывать нюансы законности, когда обещал что-либо кому-либо и не только ей.
  - Законное!
  - Да, значит готов.
  - Тогда выпей это.
   И Эмма подала ему одну из бутылок.
  - Что это? - тут же спросил Селифан и открыл бутылку, чтобы понюхать запах жидкости.
  - Это? Это яд, - сказала она, невозмутимо и дерзко глядя на него.
  - Ты с ума сошла!
  - Крысиный, - уточнила она.
  - Всё, я уношу это, - сказал Селифан и тут же схватился и за вторую бутылку тоже.
  - Не смей. Положи на место, - велела она.
  - Даже и не подумаю. Лечиться тебе надо, и ты будешь лечиться, хочешь ты того или нет.
   Селифан сейчас уже начал думать о серьёзных вещах. В голове у него пронеслось всё то, о чем они сегодня говорили. Он вспомнил и о том, что было до этого. Он поверить не мог в то, что услышал...
  - Что? Испугался? - спросила она и ответа долго ожидать не стала, продолжила говорить: - Несильно-то и любишь, значит, меня!
  - У тебя уже с головой плохо от этих наркотиков. Не видишь что ли?
  - Тогда что же ты делаешь рядом с сумасшедшей?
  - Найду клинику, отвезу тебя ... и всё будет хорошо.
  - Да к чёрту! Доза мне нужна! Доза! Не больница.
   Эмма замолчала, после того, как высказалась. Она ждала услышать что-либо от Селифана, но он тоже молчал. Они оба стояли, и Эмме неудобно было такое положение. Она хотела сесть, потому и заговорила вновь, чтобы освободиться от недоговорённых мыслей.
  - Пей, - опять велела она.
   Селифан молча сунул бутылки в карман своих брюк.
  - Пей, я сказала, ― требовательно повторила Эмма.
   Он обошёл журнальный столик и стал приближаться к ней ровно до тех пор, пока она не отстранилась. Это произошло тогда, когда они находились приблизительно на расстоянии тридцать сантиметров друг от друга. Селифан обнять её попытался.
  - Не надо, зачем это всё?
  - Надо. Пей.
  - Мы можем ещё быть счастливы. Ты вылечишься, я помогу тебе, и всё будет хорошо.
  - Не хочешь уже быть Ромео?!
   Селифан посмотрел в сторону. Неприятно ему было слышать этот вопрос и тем более отвечать на него. Он не собирался этого делать.
  - А то говорил то как! Каждый день буду приходить! говорить о любви! Ха-ха-ха!
   Он молчал. А Эмма опять с удовольствием продолжила свои нападки:
  - На, пей, - в эту секунду она вынула из его кармана бутылку, открыла его, и, слегка наклонив, преподнесла к его губам. - Докажи, что любишь.
   Селифан резко и со злобой оттолкнул бутылку с ядом от своего рта. Он был уверен, что она сейчас упадет на пол и разобьётся. Он даже не сомневался, что сделает ей больно. Селифан не думал быть осторожным, всю злобу выпустить старался в своём яростном взмахе руки. Он уже не хотел стараться контролировать себя.
   Но оказалось, Эмма крепко держит эту бутылку и всё, что произошло от его резкого удара это то, что с узкой горловины её полилась немного жидкость и потекла по её руке на пол.
  - Всё отлично, жизнь дорога! - сказала Эмма, почти не глядя на него. Она была занята тем, что смотрела, какой ущерб принёс ей этот маленький эпизод из их отношений.
  - Конечно, - согласился он.
  - Ну и чего ты ещё здесь делаешь?
  - Тебе обязательно убить меня, чтобы поверить в мою любовь? - несколько обиженно спросил Селифан.
  - Убить? Ха-ха-ха! А я вот выпью, - сказала она и стремительно сделала пять глотков из бутылки, пока он не остановил её.
  - Ты чего! Ты серьёзно? - он был поражён. Селифан поверить не мог в то, что она не блефует. Но вырвал у неё бутылку.
  - Выпей и ты! - велела она опять.
  - Я не хочу... и вообще, я не верю, что это яд, - высказал он своё предположение. Это только пришло ему на ум. - Иначе не стала бы ты...
  - Уверен? - торопливо спросила Эмма.
  - Нет.
  - То-то! Яд это. Яд на всё сто процентов. Выпей. Ну! Выпей. Я же ведь выпила.
   Она опять, как тогда, поднесла бутылку к его губам, но на сей раз он не стал реагировать на это агрессивно и не оттолкнул в сторону.
  - Нюхать не надо, - велела Эмма, когда Селифан отвел губы с горловины бутылки и поднёс к носу. Всё происходило очень быстро. Селифан знал, что стоит ему хоть чуточку приоткрыть рот, и она вольёт туда содержимое бутылки. А он не хотел этого, не собирался пить яд. И в то же время Селифану вдруг интересно стало, а какой же он на вкус? Горький, как какое-то лекарство или безвкусный. Ну, и убедиться хотел, что Эмма не врёт и что это, действительно, яд. Он уже в это не верил.
  - Отдай сюда, - велел ей Селифан и взял бутылку с её рук. - Я попробую.
  - Попробуй.
  - ..раз ты этого хочешь, - добавил он, несколько вопросительно глядя на неё, а потом и на бутылку.
   Эмма почувствовала, что Селифан с недоверием отнёсся к её словам о том, что это действительно крысиный яд.
  - Да, хочу. Попробуй, - честно призналась Эмма и тут же увидела, как Селифан набрал в рот один глоток. Лицо его ту же приняло мученическое выражение, и он, казалось, вот-вот выплюнет всё изо рта, не вынеся отвращения и страха... Эмма уже не думала, что Селифан сомневается в том, что это настоящий яд (но сама Эмма на этот счёт имела большие сомнения).
  - Глотай, глотай. Чего стоишь? - пыталась она надавить на него психологически и заставить выпить этого яду хотя бы глоток.
   Селифан отмахнулся. Эмма не желала, чтобы он выплюнул всё. Опять стала на своём настаивать, повторять уже сказанное:
  - Давай! Я ж выпила, ты видел. Почему нельзя тебе? А?
   Эмма резко вырвала у него бутылку и неожиданно стукнула кулаком по его груди. Селифан всё-таки сделал этот глоток, толи от внезапности её манёвра, толи оттого, что сам решил "отведать яду". Эмма этого, конечно же, не поняла, но ей и не нужно было. Главное, чего она хотела, так это, чтобы Селифан всё же выпил с ней яду. Ей приятно было видеть его мучения и страхи, сомнения и опасения. Он выпил, и она была довольна.
  - Это что было, скажи мне правду? - спросил тут же Селифан. И теперь Эмма опять прочла недоверие в его глазах, а ведь ещё только полминуты назад она почти не сомневалась в том, что он поверил ей. А она-то ведь не врала, сама думала, надеялась, что не врёт.
  - Яд. Яд. Я ж сказала, не сомневайся.
  - Зачем это? Ты точно с ума сошла...
   И Эмма увидела, как Селифан помчался прочь от неё куда-то. Она потом лишь поняла, куда? Оказалось, что в ванную комнату.
  - Ха-ха-ха! - громко засмеялась она, когда открыла дверь ванной комнаты и увидела, как Селифан всеми силами старается вырвать выпитую жидкость, сидит на коленях у унитаза.
   Селифан с укором и обидой взглянул на неё, но говорить ничего не стал. Но зато Эмма продолжила, посмеиваясь над ним:
  - Так-то любишь меня! Ромео! Не захотел с Джульеттой своей погибать? Ха-ха-ха!
   Селифан медленно встал, когда услышал её последние слова. Он рвал до этого, но не сильно. Селифан знал, что не смог вывезти обратно из своего организма всё то, что он по неосторожности успел глотнуть. Ему не хотелось больше мучить себя и терпеть насмешки Эммы.
  - Хватит уже, - сказал он, и держа её за плечи, вместе с ней покинул помещение ванной комнаты.
  - Ну и?
   Эмма была недовольна произошедшим и даже тем, что она вытворила. Эмма сожалела уже, что попросила его выпить вместе с ней с яд. Она не поняла даже, зачем вдруг решила так поступить, зачем настаивала на этом? Всё произошло под влиянием какого-то сильного, безудержного порыва. Она не желала вреда Селифану. Не хотела даже, чтобы он плохо думала о ней. Но Эмма в то же время знала, что Селифан хорошо о ней уже не подумает. Это невозможно. Ведь она сделала всё, чтобы он вконец разочаровался в ней, бросил её, разлюбил. Она хотела этого, потому что боялась его любви. Она не знала к чему эта любовь может привезти, на какие безумные поступки подтолкнуть. ..И вот поняла, даже на самые безумные... она этого не хотела и боялась таких мужчин.
   Но Селифан всё же не представлялся ей опаснее и страшнее Максима. Потому-то она вела себя с ним бесцеремонно и всегда нетактично, никогда не заботилась о его чувствах и даже не думала подбирать слова, объясняя тот или иной свой дурной поступок и желание.
  - Я так понял: ты не собираешься мне ничего объяснять? - спросил он ещё раз.
  - А что надо-то? Всё про яд ты?
  - Про него.
  - Жидкость специальная. Крысиный яд называется. Насколько яд - я не знаю. Впрочем, мне помогает.
  - Зачем это? Нельзя пить всё, что попало.
  - Это не всё, что попало. Это от ломки меня спасает... Ребята предложили, почти бесплатно, - объяснила Эмма.
  - А мне то, черт возьми, зачем суёшь? - в бешеной злобе спросил он.
  - Хи! Проверить хотела.
  - Что? Что я убить себя ради тебя могу? - не переставал он кричать. Но Эмму это, зачем то, совсем не пугало. Она продолжала невозмутимо стоять возле него и на том же расстоянии, какая установилась между ними, когда они вышли из ванной комнаты.
  - Да. Так.
   Селифан не стал отвечать на её последнее утверждение. Негодование его доросло до предела, и он уже не знал, как еще его можно выразить?
  - Ну, поболел бы чуть-чуть. Ничего страшного. Не опасно.
  - Не опасно говоришь? Нет? А издеваться надо мной тоже не опасно?
   Селифан в эту же секунду схватил её по обеим рукам чуть ниже плеч и попытался поцеловать.
   Она выворачивалась, не хотела уступать ему, но он сделал это насильно.
  - Опасно. Опасно. Уходи. Я не хочу, - сказа она, не поднимая головы. Она видеть его не хотела. Эмма думала, что если она хоть чуть-чуть попытается взглянуть на него, поднимет голову, он опять вопьётся ей в губы... И она не сможет противостоять этому.
   Эмма поняла, что нет смысла сопротивляться каким-либо действиям Селифана. Это бессмысленно, потому что если он чего-то хочет, он этого добивается.
  - Зато я хочу, - сказал Селифан и попытался сделать так, чтобы её руки не мешали ему приблизиться к ней ещё. Но их итак отделяли лишь каких-то двадцать сантиметров.
  - Не надо... - просила она.
   Затем Селифан грубо сдвинул её к стене, одной рукой не позволял препятствовать его действиям, другой поднял её голову за подбородок. Эмма не могла шевельнуть рукой или сдвинуться от него. И в более тяжёлом и неудобном положении ей не приходилось быть, Селифан так раньше никогда не поступал.
   Он недолго смотрел на неё, вновь попытался поцеловать, но на сей раз встретил сильное сопротивление её рта.
  - Ну же, расслабься, - велел он тогда, туда-сюда двигая её голову за подбородок. - Я же всё равно сделаю это.
   На сей раз поцелуй длился настолько долго, насколько этого хотел Селифан. Эмма не стала сопротивляться. Она знала, что это бесполезное дело, но не только поэтому уступила ему. Эмма надеялась, что этим он сегодня сможет довольствоваться и уйти. Эмма поняла уже, какой он: человек терпеливый в вопросах ожидания, но только если это не бессмысленная трата времени. И если ему давать хоть чуть-чуть желаемое, то он готов ждать. Долго ждать.
  - Видишь, всё очень просто, - сказал он потом, глядя на её оскорблённое выражение лица. - Можешь же, если хочешь.
  - Не хочу, - повторила тихо она то, что говорила не раз и не только сегодня.
  - Захочешь. Потом захочешь. В другой раз, - сказал Селифан так, словно она непременно должна захотеть, он как бы обязывал её к этому. Но сам он не думал, что так будет, просто очень хотел этого, вот и говорил так. Он устал от её дерзости, не хотел больше терпеть её странные выходки, грубые по отношению к его чувствам, несправедливые.
  - Пожалуйста... - продолжала она просить, и не имея смелости договорить предложение.
   Это вконец стало раздражать Селифана. Он не выдержал и сказал:
  - А ну смотри на меня, когда говоришь.
   Селифан насильно повернул её голову к себе и приподнял опущенный подбородок.
  - Я ещё ничего не делаю. Чего пожалуйста?
   Эмма не ответила ничего. Она лишь усиленно и в то же время очень осторожно вздохнула, словно боясь, что за это он опять будет ругать её, опять закричит. Она не решалась уже больше опустить голову. А так хотела сделать это. Эмме было невыносимо смотреть на Селифана.
   Минуты две они молча продолжали смотреть друг на друга. Селифану это очень нравилось, но он видел, что мучает её.
   Селифан медленно отстранился и сел на диван. Он всё так же продолжал молчать, и по лицу его можно было понять, что голова его занята чрезвычайно напряженным обдумыванием чего-то.
   Эмма настойчиво отказывалась смотреть на его сторону. Эмма уже стала бояться Селифана, хоть он и не казался столь жестоким и грубым как Максим... даже пусть он и вел себя грубо, всё равно не представлялся ей таким. Эмма не понимала, чем это обусловлено? Но радовалась, что это так. Находила его отходчивым .
   Эмма знала, что сегодня Селифан уже не потребует от неё чего-то большего, чем поцелуй. Он не такой, ему не нужно получить всё сразу.
  - Я приду в среду, - сказал потом Селифан, - это через три дня. Помнишь хоть, какой день сегодня?
  - Поняла уже, что суббота!
  - А где мачеха твоя? - вдруг спросил он, неожиданно вспомнив, что Эмма не одна живёт, а с мачехой и отцом. Но так как Эмма сказала, что он пьёт и редко появляется дома, Селифан не спрашивал о нём. И сам считал уже его отсутствие закономерным.
   Эмма, как услышала последний вопрос Селифана, взволнованно прошлась с одного угла комнаты в другой. Селифану показалось, что ей очень не понравился его вопрос. Но он не обращал на это никакого внимание, так как знал уже, что ни один его вопрос не придётся ей по душе. Это просто невозможно, она хочет лишь одного: чтобы он ушёл. Но Селифан ответ на свой вопрос хотел услышать, поэтому глазами настойчиво следил за каждым её движением.
  - Я не знаю, - тихо сказала Эмма. Села рядом.
  - То есть как? - тут же поинтересовался Селифан. Ответ её так удивил его, что он даже не смог в полной мере прочувствовать то удовольствие, которое получил, когда она рядом села, не стала держаться в стороне от него. А Селифан ведь полагал, что после его бесцеремонных поцелуев она не захочет, побоится подойти к нему ближе, чем на метр. Он был рад тому, что подозрения его не оправдались.
  - Она пропала, - объяснила Эмма.
   Эмма вдруг замолчала, протерла лоб своей правой рукой и, прямо и смело глядя на него, заговорила следующее:
  - Нет, нет, ты обещай мне, что не сделаешь ничего против - против меня?
  - Что опять я должен обещать тебе? - выразил Селифан своё недовольство её недоверием, а так же попыткой навязать ему какое-то обещание, какие-то новые, тяжелые обязательства. Он итак чувствовал свою связь с Эммой. И она казалась неразрывной и дающей несуществующие, с точки зрения здравомыслящего человека, обещания быть постоянной. Селифан не сомневается в том, что любит Эмму, что хочет быть с ней всегда рядом, но в то же время боится постоянства. Он, как ни старается, не может избавиться от этих мучительных сомнений.
  - Я не смогу рассказать тебе... Я боюсь. Ты можешь навредить мне, - сказала Эмма.
  - Я? Тебе? Чем? Я всего лишь спросил тебя о твоей мачехе.
  - Я знаю. Но... - она опять замолчала. Селифан стал негодовать.
  - О Господи, Эмма! Твои загадки, уловки!...
  - Ну, обещай мне, что поможешь.
  - Денег не дам. Ты знаешь моё положение.
  - Я знаю, - с заметной грустью сказала она.
  - Что с Магдой? Ты так и не ответила.
  - Я не знаю. Не знаю. Она давно пропала. Помнишь, я говорила, что она к родителям поехать собирается.
  - Ты не сказала, что к родителям, - напомнил он ей. - Ты сказала, что она с наркоманами не хочет жить. Это разные вещи. И тогда я не понял, кого это ты наркоманом называла.
   Эмма старалась не обращать внимание на его жалобы. Ей не нравилось, как он начал говорить. Эмма бы хотела, чтобы он больше сконцентрировался на главном, не придирался бы к мелочам и ошибочным объяснениям, которые она дала ему когда-то в прошлом. Эмме стало казаться, что его не интересует то, что она говорит, и ему нет дела до того, есть Магда или нет её. Эмма даже подумала, что скажи она, что мачеха её убита, он и то бы не выявил интереса послушать её. Казалось Эмме, что он делает ей какое-то одолжение, слушая её, а не она ему, когда рассказывает о мачехе - отвечает на его же вопросы. Ей то не очень хотелось это делать.
  - Она знала тогда уже, что я употребляю... - объяснила Эмма всё. - Разозлилась. Уехала. Больше её не видела. Веришь мне?
   Селифан удивился её вопросу. И подумал: "а почему, интересно знать, я должен не верить ей? И почему она вдруг задала такой странный вопрос? Людям не свойственно..." И на том его размышления пропадали в небытие, не находя продолжения. Селифан чувствовал, что его обучение на юридическом делает его немного параноиком, ему почти в каждом слове любого собеседника начинает видеться тайный смысл.
  - Значит, ты с тех пор одна живешь? - поинтересовался Селифан. Но он уже не сомневался, что ответ услышит утвердительный. И ситуация такая ему не очень нравилась. Он-то ведь думал, что за ней всё-таки есть какой-то контроль, неприятно и тяжело было осознавать своё заблуждение. Если бы Селифан знал, что Эмма одна живет, он бы чаще приходил к ней. Не боялся бы того, что встретит Магду. Он не хотел, чтобы мачеха её заподозрила что-либо о его чувствах и влечении к Эмме. Он об этом даже думать боялся.
  - Да, я одна живу, - подтвердила Эмма.
   Селифан очень удивился такому ответу Эммы. Он не понимал, как об этом мог не знать... начал расспрашивать, и вконец Эмма объяснила:
  - Образцовая семья. О такой лишь мечтать можно. А то, что внутри неё творится, никого не волнует.
   Селифан понимал, что всё на самом деле именно так, как она говорит. У него не было никаких аргументов возразить ей, ну, или сказать что-либо. Он предпочёл молчать. Ведь Селифан тоже считал их семью образцовой. И внешне она имела все признаки, чтобы претендовать в полной праве на такое звание. Мачеха её не пропускала ни одного родительского собрания, ни одного мероприятия, в котором должен присутствовать родитель ученика.
  - Нет. Так нельзя. Как ты жить собираешься, на что? - заволновался Селифан. Но он знал: на его вопрос у неё нет и не может быть ответа. Она до этого жила кое-как и только на это и рассчитывает в будущем.
  - Хорошо всё будет, ― заверила Эмма.
  - Уже плохо. Почему ты даже не пытаешься завязать, отказываешься лечиться?
   Селифан задавал эти вопросы, хоть и знал их бессмысленность. Он как бы размышлял вслух.
  - Бессмысленно это, - сказала Эмма то, в чём сама почти уже не сомневалась. Она устала бороться и терпеть... она не хотела ничего, но не жить не могла. Эмма чувствовала потребность существовать, потому что умирать ей было страшно. Она не смогла убить себя... а пыталась. Она вспоминала сейчас об этом, но о слабости своей никогда никому не собиралась рассказывать, даже Селифану. Но она была уверена, что Селифан способен понять её. Она, почему-то, чувствовала это.
  - Не права ты. Давай попробуем. Берн отстанет, если ты в больнице окажешься, я уверен.
  - Нет. Глупости. Он из под земли достанет. Они все такие. Могут...
  
  
   Глава 18. Заточение
  
  
   Селифан сидит у неё под дверью уже три часа. Он не хотел уходить, не дождавшись Эмму. Он злился, негодовал, бешено стучался в дверь, вломиться даже пытался, пока не понял, что это бесполезно. Ему обидно было уходить просто так, не увидевшись с Эммой. Селифан очень хотел поговорить с ней. Он рассчитывал опять попытаться убедить её полечиться.
  - О, нет! Опять ты... - недовольно сказала Эмма, когда пришла и увидела на пороге сидящего Селифана. Он, казалось, задремал, но Эмма не была уверена в этом. Впрочем, Селифан сразу откликнулся:
  - Почему тебя так долго не было? Мы же договорились.
  - Я просто... - она не знала, что говорить.
  - Ты избегаешь меня. Почему?
   Селифан смотрел на неё, подойдя почти в упор. И его уставшие, или заспанные глаза казались, смотрят на неё чрезвычайно укоризненно. Эмма старалась не обращать на это внимание. Она уже давно не видела Селифана довольным чем-либо.
  - Я не могла раньше прийти... и ...я забыла. Прости.
   Эмма была уверена, что её последние слова успокоят его, и он не будет злиться на неё. Он обычно не показывает обиду или злобу, если вовремя извиниться. Эмма уже успела чуть-чуть изучить его манеры. Но она специально не приходила, долго вокруг дома и по городу гуляла. Эмма действительно избегала его, побаивалась... Она думала о том, что может произойти между ними на этой встрече и предпочитала лучше на лавочке в детской площадке сидеть, или стоять где-либо, но не приходить. Она не хотела, чтобы между ними произошло что-то. Селифан был противен ей, и она не могла ничего с собой поделать. Эмма не думала раньше, что всё будет столь сложно и ужасно... она бы никогда не стала пытаться влюбить его в себя, если бы заранее могла предвидеть своё столь резкое отвращение к нему.
  - Проходи, - сказала Эмма очень вежливым голосом. Она не хотела ссориться с ним, раздражать его каким-либо образом.
   Селифан молча вошёл, огляделся. Атмосфера в комнате стояла прежняя: яркая мебель и светлый пол с небольшим серым ковром посередине комнаты толкали на светлые мысли и чувства, но ни о чем таком он думать и даже мечтать не мог. Селифан чувствовал, что в их отношениях подходит какой-то критический, очень тяжёлый момент. Он не знал, в чём он заключается, просто чувствовал, как приближаются перемены. И он не мог назвать их страшными и не знал, хочет ли их или боится их? Селифан желал лишь побыть с ней наедине и рядом как можно дольше, и пусть даже они говорить не будут ни о чём... он боялся, что она не захочет впустить его. Успокоился, когда осознал своё заблуждение.
  - Зачем это? - негромко спросила Эмма, когда увидела, что Селифан взял её ключи от квартиры и запер дверь изнутри.
  - Не хочу, чтобы нам кто-то мешал, - объяснил он. - И разве ты сама не запираешь входную дверь, когда приходишь?
  - Запираю, не всегда. Если гости, то не запираю... пока не уйдут.
   Селифан видел, что она неспокойна. Её волнение пробуждало в нем неопределённые чувства, и они нравились ему. Но не потому, что она представлялась ему беспомощной и находящейся в его полной власти, - она становилась другой. Эмму в такие моменты он видел чрезвычайно чувствительной, милой и ранимой девушкой, просто неспособной на любую грубость. А её нерешительность, неуверенность, дрожащий голос как бы подтверждали его ощущения.
  - Ты же не станешь убегать? - спросил Селифан. Он засунул ключи к себе в карман, когда она попыталась забрать их у него.
   Эмма нахмурила брови и, словно не решаясь взглянуть ему в глаза, оглядела его ниже головы. Лицо Эммы не выражало ни недовольство, ни страх. А Селифан поначалу подумал, что если он вдруг решит поступить так: запереть дверь и не отдавать ключи, она взволнуется, убежать захочет. Она ведь итак его сторонится. Так что Селифан был немного удивлён её спокойствию. И теперь ему как никогда стало интересно увидеть её дальнейшую реакцию.
  - Ты что собрался делать? - спросила Эмма, не помолчав и минуту.
  - Ничего пока, пройдём.
  - Что ты задумал? Я не хочу... Даже не думай приставать ко мне. Я не за тем впустила тебя...
  - А для чего же? - спросил он, специально пытаясь вызвать её раздражение. Селифан уже настолько привык к тому, что они всегда спорят, что уже просто не мог вообразить себе их спокойный, приятный разговор в дружественной обстановке. Селифан как бы предчувствовал: нормальное общение - это нечто недостижимое в их отношениях. Он не мог поверить в то, что это возможно. Но он не хотел что-либо менять. Селифан принимал Эмму такой, какая она есть по характеру: разговорчивая, временами молчаливая, и никогда не бывает спокойна душою. Она всегда, кажется, о чём-то думает. И Селифан не мог представить Эмму другой. Он понимал, если она будет везти себя так, как он того хочет, это уже будет не Эмма. И он даже не исключал вероятности, что он может даже разлюбить её. Впрочем, Селифан пока даже в далёких соображениях не представлял себе, как это? Но изменять её не хотел... он лишь желал избавить Эмму от зависимости. С тем, что сейчас, он не мог и не хотел смириться.
   Селифан первым решил начать их неизбежный спор.
  - Ты просил, ты хотел прийти, - объяснила ему Эмма, зачем же она впустила его к себе.
   Ей не нравились его дерзкие, бесцеремонные, провокационные вопросы. Эмма настолько устала от своих собственных размышлений, что хотела избавиться от любой, даже самой малейшей необходимости думать и говорить что-либо. Она одна побыть мечтала.
   Эмма быстро, не оглядываясь в сторону Селифана и как бы не обращая на него никакого внимания, быстро прошла во вторую комнату. Это была её спальня и личное пространство. Но в ней не было ничего, кроме маленького шкафчика, стола, тумбочки весьма нестандартного, очень большого размера кровати.
   Эмма на стала свет включать. Ей в темноте хотелось побыть. Может, она лицо Селифана видеть не желала. Она бы и сама не смогла объяснить причину своей тяги побыть в темноте...и одной. Но последнее сейчас недостижимо - это роскошь и лишь мечта. Ведь Селифан долго ждал её и теперь не скоро уйдет. Эмма понимала это. Она решила попытаться смириться с его присутствием. Она лишь желала одного: чтобы он не причинял ей беспокойство ни душевное, ни телесное... А ведь Селифан хочет сделать это, и очень сильно, Эмма читала в его глазах такое желание всякий раз, как смотрела на него. Может, именно поэтому она избегала всяческого зрительного контакта с ним.
  - Не зажигай, - попросила она, когда Селифан потянулся к выключателю.
   Эмма бросила свою небольшую зеленоватую сумочку с красными узорами на пол и в спешке села, а затем и легла на койку.
   Селифан оставил дверь в зал приоткрытой, и поэтому луч света свободно проходил и освещал паркет в её комнате. Он не мог понять, смотрит ли она в потолок или в противоположную сторону стены. Но он был уверен: Эмма не смотрит на него. Селифан уже успел понять, увидеть и почувствовать, что она просто боится сделать это. Но он понять не мог, почему? Полагал лишь, что, вероятно, это из-за его несдержанности и нередкой грубости... он осознавал, что иногда вёл себя очень сурово по отношению к ней, многое себе позволял. Селифан не мог злиться на Эмму, в чём-либо упрекать её. Сейчас он чувствовал, что понимает её.
  - Не надо сюда, сядь туда, на стул, - сказала Эмма сразу же, как только Селифан попытался расположиться возле неё.
  - Я лишь сесть хотел. Ничего больше, - попытался он объяснить, хоть и чувствовал её недоверие.
  - Пожалуйста, - добавила Эмма, и ему дальше уже стало неудобно отказывать ей. Он пересел на стул.
   Они молчали пару минут и Селифан, отвернувшись, стал разглядывать узоры на её настольной лампе. Ему это было ничуть неинтересно, он лишь глаза свои занять хотел. Селифан знал, что если он на неё будет столь упорно смотреть, Эмма возмущаться начнёт и не промолчит об этом: она не такой человек, чаще всего сразу же высказывает любое недовольство и при первой же мысли делает это.
  - Селифан, - обратилась она к нему, когда их молчание уже перестало быть чем-то неприятным и утомительным, когда Селифан уже смирился с тишиной.
   Селифан тут же повернулся к ней, с готовностью выслушать.
  - Помоги, а, мне?
   Но Эмма по-прежнему продолжала смотреть в потолок. А Селифану неудобно было говорить что-либо, находясь и двух метрах от неё, да ещё и в полумраке, не позволяющей увидеть её саму хоть сколько-нибудь.
  - Что ты хочешь, чтобы я сделал? - спросил он, немного спустя.
  - Давай уедем куда-нибудь. Увези меня. Я не хочу, чтобы Берн нашёл меня.
  - Долг отдать придётся, - возразил он и показал своё недовольства её последними словами.
  - Я не могу, не хочу там работать...Пожалуйста, помоги. Ты говорил, что...
  - Да, я люблю тебя, - вставил Селифан своё согласие с тем, что она, как он думал, собиралась напомнить ему. Селифану не нравились её любые попытки оперировать его чувствами для достижения какой-либо цели.
  - Зачем ты сразу так... Ты же говорил, что уволился.
  - Уволился, - подтвердил он. - Устроился в другое место.
  - Куда? - тут же спросила Эмма.
  - Помогу я тебе, - сказал Селифан, даже и не думая отвечать на её вопрос сразу же. - Но ты всё равно будешь должна отдать долг.
  - Я пыталась. Не могу.
  - Теперь сможешь.
  - Ты на что клонишь? Говори открыто, - велела она.
   - Эмма, ты не ответила на мой вопрос: ты ведь не будешь убегать?
   Эмме стало не по себе, когда он повторил этот вопрос. В первый раз он звучал менее безобидно, не давал повода для особых беспокойств, но сейчас... Эмма чувствовала, что недоверие и страх по отношению к Селифану у неё растёт. И она не понимала, как он может быть таким: иногда казаться добрым и понимающим, а иногда представлять собой какое-то бездушное создание, неспособное на жалость и сочувствие. Ей тяжело было слышать такой вопрос, и уж тем более она не могла ответить на него. Всё, что он вызывал, так это страх. И Эмма ни о чём больше не могла думать, кроме как о своём желании непременно удалиться из комнаты, отойти от него подальше.
   Селифан подошел и сел возле неё с краю. Эмма ещё больше заволновалась.
  - Что ты хочешь сделать? - осторожно спросила она, но в то же время боялась услышать ответ. Она уже знала, чего он хочет и чувствовала, что ей на сей раз не отвертеться.
  - Ничего особенного, - сказал он, и его правая рука тут же оказалась у неё на груди. - Успокойся! Что ты так взволновалась?
   Селифан проверял, насколько у неё участился пульс, и убедился, что намного. Он улыбнулся. А Эмма резко присела, согнув ноги в колени.
  - Как хочешь, - сказал Селифан недовольно, но всё же признавая её реакцию естественной. - Я знал, что будешь убегать, если я попытаюсь любить тебя. Но я не о том спрашивал.
   Эмма удивилась его последним словам, она не представляла, о чём ещё он мог спрашивать её, если не об этом?
  - О чём же тогда? - поинтересовалась Эмма. Ей легче становилось говорить с ним, но она не знала, насколько продлится её это ощущение. Положение дел так часто менялось, когда они находились рядом друг с другом, что Эмма уже привыкла к этому. Всегда ждала волнения в атмосфере гармонии и спокойствия.
  - Потом узнаешь. Я не хочу сейчас об этом говорить.
   Эмма молчала.
  - Я люблю тебя и хочу любить по-настоящему, - сказал Селифан, минуту помолчав. - Сколько тебе ещё понадобится времени, чтобы согласиться со мной?
   Эмма не отвечала, но так хотела сказать, что и вечности не хватит. Не решалась.
  - Скажи, чтоб я знал, - настаивал Селифан. Он хотел определённости, знать желал, не напрасны ли его ожидания? Но Эмма не могла назвать месяц или дату... она чувствовала, что никогда не сможет полюбить Селифана; видеть его не желала, хоть и рассчитывала на его помощь. Эмма знала, если уступить ему сейчас, сказать, сколько времени ей потребуется, чтобы принять его любовь и всё, что от неё следует, ей потом обязательно придётся сдержать обещание. Он же ведь просил именно обещать не отказывать ему когда-либо в будущем, в какой-то день и месяц. Эмма боялась такой определённости даже больше, чем неизвестности. Она бы тогда в ужасном ожидании стала доживать каждые сутки. И это невыносимая жизнь. Она это понимала.
  - Я не знаю, - ответила Эмма.
   Они ещё долго сидели и говорили в темноте. Потом Эмма заснула. Но не потому, что не хотела видеть Селифана или продолжать разговор с ним, она просто устала. Разговоры действительно утомляли её и больше всего те, которые относились к её долгам или чувствам Селифана к ней. О последнем Эмма категорически отказывалась задумываться.
   Селифан ушёл, оставив её спящей и не предупредив. Он знал, что этим только проблему навлечёт, лишний шум. Ведь Эмма никогда его не слушается, и если он будет говорить с ней, прежде чем предпримет что-либо, ему никогда не выполнить обещание, данное Берну. А Селифан не желал подводить его. Их устная договорённость для Селифана имела очень большое значение.
   ...
  - Ну что, готово? - спросил его Берн, когда они остались одни. Селифан хмуро оглядел уже знакомую ему гостиную и присел на диван.
  - Да, вот ключи.
   Селифан отдал ему ключи от квартиры Эммы. Ему стало не по себе, когда он сделал это. Селифан хотел бы, чтобы всё было иначе как-нибудь. Ему было тяжело оттого, что он точно не знал, что Берн задумал и как поведёт себя дальше? Селифан по-прежнему не был убеждён в его добрых намерениях и сопереживании.
   Берн молча забрал у него ключи и засунул их в комод своего письменного стола. Он как раз сидел на кресле за столом.
  - А дальше что? - осторожно поинтересовался Селифан.
  - А дальше мои люди пойдут и разберутся с ней.
  - В каком смысле разберутся?
   Селифану всё меньше и меньше нравилась сложившаяся ситуация, недоверие к Берну росло, и появлялся страх за Эмму. Он уже почти жалел, что последовал словам Берна и сделал то, что он просил: запер Эмму в её же квартире. Теперь он не представлял, что может произойти?
  - Ты не тревожься так, ничего с твоей Эммой не сделают. Я ж ведь обещал, - напомнил Берн, заметив его волнение. - Ты лучше скажи мне вот что: может ли она как-либо выбраться оттуда?
  - Не должна, - сказал Селифан, но уверен в этом не был.
  - Всё-таки может, значит.
   Селифан удивился его уверенности и столь внезапному выводу. Он считал, что не давал ещё повода сомневаться в надежности его проделанной работы... и ему противно было думать, что последняя встреча с Эммой была всего лишь его работой.
  - Не думаю, что она попытается бежать.
  - Посмотрим. Не хотелось бы лишних проблем, понимаешь ведь, - это дополнительные расходы, а они ни к чему. Что там с часами, которые ты мне обещал? - спросил Берн то, что для него было куда более важным, чем разговор об Эмме. Он воспринимал её как одну из сотней таких же увязших в долгах наркоманов, с которыми он имеет дело каждый день. Всё, что относилось к ним - это было несущественным, за исключением того, сколько каждый из них должен ему. Берн лишь на последнее уделял особое внимание: главной задачей его было следить за доходами и не допустить чрезмерно больших долгов от одного и того же человека. Берн всегда понимал: важно то, чтобы человек мог заплатить.
  - Вот они. Но я не знаю, насколько они ценны, - сказал Селифан, вынув из кармана часы конца девятнадцатого и начала двадцатого веков (Берн сразу определил их приблизительную давность, как только взял на руки) - Может быть, к оценщику стоило пойти.
  - У меня свой. Специально пригласила его по такому случаю, - тут же сказал Берн. Он нажал какую-то кнопку в телефоне, и Селифан не сомневался в том, что через минуты две-три этот самый оценщик окажется в этой гостиной. Всё именно так и произошло.
   ...
  - Это подойдёт, - сказал Берн, после того, как оценщик закончил свою работу, и они с ним о чём то переговорили, - Можешь забирать Эмму.
   Когда Берн сказал последнее, они уже одни находились в гостиной. Оценщик быстро ушёл.
   Берн отдал Селифану ключи от квартиры Эммы, которые не так давно уверенно как свою собственность засунул в комод. Селифан удивился такому повороту событий. Он не понимал, что происходит и почему Берн ведёт себя столь странно?
  - В каком смысле? - спросил Селифан, надеясь услышать хоть какое-либо объяснение.
  - Пойдёшь и заберёшь, ну и... Мне тебя, что ли учить, что делать? Ты же заплатил выкуп - теперь она твоя. Делай с ней, что хочешь.
   Селифану очень не нравилось столь собственническое отношение Берна к Эмме. Он пришёл в ярость оттого, что услышал. Но Селифан не стал показывать своего недовольства и чувствовал, что это временное негодование. Селифан тоже попытался посмотреть на всю сложившуюся ситуацию глазами Берна. Он хотел мыслить точно так же просто и "правильно".
  - А как же то, что ты хотел сделать? - поинтересовался Селифан, так и не поняв до конца, что же всё-таки Берн собирался сделать с Эммой, если бы часы ему не пришлись по душе?
  - Ничего я не хотел сделать с ней. Что ты там нафантазировал себе?
  - Нет, я просто подумал... - у Селифана уже не осталось аргументов, чтобы задать свой вопрос. Он решил, что больше не хочет продолжать этот разговор. И пусть уж он останется в неведении о том, что же Берн собирался сделать с Эммой? Селифан знал: не что-то хорошее. И он доволен был, предотвратив неприятности, а может даже и опасность. Селифан теперь понял уже, что от Берна можно всего ожидать.
  - Поговорили бы с ней, как надо, отработала бы долг, а дальше - на все четыре стороны, - объяснил Берн. - А ты избавил её от этой надобности. Зря даже. Поверь. Ценить тебя меньше будет.
  - Нет. Не зря, - возразил Селифан. - И неважно что... главное, чтобы она моей только была.
  - О-о-о, крепко увяз,― несколько иронично сказал Берн, и не понимая чувств Селифана по отношению к Эмме, его зависимость от неё, восхищения тем, что она есть.
  - Да, я увяз в своей любви, - согласился Селифан. - И навсегда. Я никому не позволю прикоснуться к ней.
  - Будь по-твоему! Ты б лучше подумал теперь о том, как не позволить ей заработать себе ещё долги.
  - Не надо ей снова давать и всё.
  - Хм, - сказал Берн и, помолчав некоторое время, объяснил: - Я ж ведь здесь не один, а вернее, я такой один, но моих много, словом, - это система. Один не продаст, другой обязательно сделает это. Так что нет никакого смысла просить меня.
   Селифану нечего было ответить. Он понимал, что Берн прав, и даже глупо было просить его, не продавать ей больше наркотики: она всё равно найдёт способ получить их или ещё что-то другое.
  
  
   Глава 19. Начало нового
  
  
   Селифан пришёл к Берну и на этот раз решил уже окончательно сказать о своём решении. Он не хотел больше тянуть и что-либо обдумывать. Селифан устал жить в неопределённости и потом, давно уже стал чувствовать нечто странное, иррациональное в здравом понимании: он был уверен, что не может поступить никак иначе, чем советует Берн. Селифан по-прежнему не видел в нём друга, но врага тоже не мог разглядеть, считал его неким проводником в новую жизнь. И он не знал, какая она будет? Принесёт ли ему успех или уничтожит?
   ..Жить у Савельевны он больше не мог.
  - Берн, я сказать пришёл, - сказал он.
   Селифан увидел, что в его гостиной они не одни, и замолчал. В углу на диване сидела молодая женщина, одетая в очень скромное голубовато-розовое хлопчатобумажное платье, с серыми глазами, в которых нельзя увидеть ничего, кроме страдания, мук. Ему неудобно было говорить при ней, а так же неприятно видеть её вялое, измученное лицо. Селифану первым же делом о ней поинтересоваться захотелось. Только он знал, что это недопустимо. Они договорились с Берном, что он ни о чем у него спрашивать не будет, если это не касается их общих дел и разговоров. И что бы Селифан ни увидел в его доме - это всё сугубо личные дела Берна и отношения никакого к их дружбе не имеют, даже если и указывают на нечто неблаговидное. Берн посоветовал не обращать внимания ни на какие странности и мелочи. Тогда Селифан согласился, сейчас сожалел о своём обещании. Его, почему-то, очень заинтересовала эта девушка. Ему даже показалось, что он встречал её где-то раньше.
  - Так говори же. Чего замолчал? - удивился Берн. Он не привык к нерешительности, особенно со стороны Селифана.
  - Я насчёт работы хотел поговорить с тобой.
  - Понял, - с важным видом сказал он, и отправился в ту часть гостиной, где сидела девушка. - Зоя, оставь нас, пожалуйста, - попросил он.
   Селифан подошёл к ним поближе и тут же разглядел в девушке соседку Эммы. Её присутствие тут же показалось ему удивительным и даже чем-то невозможным. Селифан не представлял, как она могла здесь оказаться и для чего? Последняя часть этого вопроса особенно интересовала Селифана. Он уже третью неделю не видел Эмму. Очень хотел хоть что-либо узнать о ней. И его любые её давние знакомые интересовали. Селифан не сомневался, что Зоя пришла к Берну не просто так и пытался мысленно связать её приход с Эммой. Он надеялся, что Зоя о ней пришла говорить с Берном... и он чувствовал, что его предположение звучит нелепо. Но Селифан всё же дождаться не мог, когда она уйдёт, чтобы спросить Берна об Эмме и этой её соседке. Он решил, что просто обязан всё выяснить. Селифан больше не мог и не хотел жить в неведении.
  - Эмма не появлялась? - спросил Селифан, как только они одни остались. Он не хотел начинать разговор напрямую о Зое. Он считал это невежливым и не боялся выявить чрезмерный интерес не к своим делам. Селифан знал, насколько негативно Берн воспринимает попытки несогласованного вмешательства в его дела и не хотел всё испортить.
  - Я бы сообщил, ― ответил Берн.
  - Ну, да, - с придуманной неуверенностью сказал Селифан и оглянулся назад, чтобы посмотреть, ушла ли Зоя? И этим действием он бессознательно желал показать, что намерен заговорить о ней, как бы предупреждал о намерениях, заранее просил извинение за вынужденное вмешательство со своей стороны. Селифану очень нужно было...
  - Знаешь её? - спросил Берн, и Селифан чрезвычайно удивился столь неожиданному вопросу. Он не понимал, откуда Берн мог догадаться об этом?
  - Да, - подтвердил Селифан и не смог не поинтересоваться. - А откуда ты узнал?
  - Узнал что? Что Зоя соседка Эммы или что она разыскивает Эмму не меньше тебя?
  - Последнее. Ну, и первое тоже.
  - Ты же сам просил меня помощь тебе найти Эмму. Как я, по-твоему, должен это сделать?
  - Не знаю, - с искренней тоской сказал Селифан.
  - Вот и я тоже! Пропала с концами. Нигде нет в городе. Всех подключил. И зачем ты столь неосторожно поступил?.. - упрекнул его Берн ещё раз в том, что он оставил её взаперти, не позаботившись о том, чтобы её никто не смог выпустить. Эмма покинула квартиру с приходом отца и больше туда не возвращалась. Только это знал Селифан и понимал справедливость упрёков Берна. Он действительно глупо поступил и напугал Эмму. Только теперь, когда её нет уже более двух недель, он в полной мере осознал, что поступил неправильно, необдуманно, глупо: нельзя было пугать её. И теперь Селифан уже надежду потерял на то, что Эмма вернётся домой сама.
   Селифан в полуминутном молчании показал своё согласие в справедливости обвинении Берна и задал, наконец, свой вопрос:
  - Что Зоя сказала?
  - Ничего. Если можно так выразиться, невыносимая баба. Сидела и два часа жаловалась мне, как её Эмма надула с деньгами. Можно подумать, что я обещал ей вернуть их.
  - Тогда что же? - не понял Селифан суть того, о чём Берн хотел сказать ему. Он не сомневался в том, что в приходе Зои есть логичное обоснование, не верил, что они и впрямь говорили ни о чём, или о её только проблемах.
  - Черти что. Не смогла сказать даже, где она обычно бывала вне дома. В общем, по посёлку искать надо. Я уж убедился в этом. Тем более, скрывается она, не появится в городе. Иначе бы мои люди давно вышли на неё.
  - И что же делать теперь?
  - Будем на посёлок ориентироваться, а дальше - посмотрим. Уверен, что там она, где ей ещё быть? - уверенно сказал Берн и не сомневался в том, что Селифан непременно согласится с ней.
  - Я был бы благодарен, если бы ты помог найти её.., невозможно мне без неё.
   Несколько ностальгический взгляд Селифана пронизывал всю гостиную, наполнял её какой-то тяжёлой и в тоже время чистой, искренней атмосферой ожидания.
   Потом они долго ещё говорили об Эмме. Селифан не спешил переходить к обсуждению его главной причины визита... впрочем, главной причиной Селифан всё же не мог назвать его желание устроиться работать к Берну. Для Селифана всё стало второстепенным, кроме Эммы.
   Решение по поводу его работы была окончательно принята.
  
   ...
  - Быстро ты! - восхитился Берн мгновенной реакции Селифана на его звонок.
  - Где она? - тут же поинтересовался Селифан. Ему не терпелось поскорее увидеться с Эммой. Он замучился в ожидании. Селифан чувствовал, что если хотя бы час ещё подождёт - с ним обязательно что-то случиться, ожидание возьмет верх над здравым смыслом... Ему не хотелось терпеть больше ни единую минуту без неё. Селифан убедиться желал, что её действительно нашли.
  - В специальной комнате. Оттуда ей не выбраться, - заверил Берн. И нечеловеческое волнение в глазах Селифана насторожило его.
   Временами Берн даже думал, что Селифан склонен везти себя неадекватно. Впрочем, последнее не подтверждалось фактами, это были лишь его домыслы, подозрения и чуточку недоверие по отношению к Селифану. Берн не понимал "ненормальную влюбленность", ведь его любые чувства согласовались с рассудком, как бы помогали ему совершенствоваться, а не подавляли его самого. А в поведении Селифана он наблюдал как раз-таки второе. Он понять этого не мог.
  - Я видеть её хочу, - сказал Селифан и этим уже просил, что-либо сделать для осуществления его желания.
  - Увидишь. Обязательно.
   Берн намеренно затягивал момент, когда скажет окончательно, как можно устроить его встречу с Эммой? Для такого поведения у него были две причины: первая - хотел проверить, насколько Селифан ещё способен контролировать свою безумную влюблённость; вторая - он некоторые вопросы и условия работы должен был обсудить с Селифаном. Ведь неделю назад они так и не договорились точно ни о чём конкретном. Селифан просто сказал, что согласен работать у него охранником при условии, что он не будет замешен ни во что незаконное. Берн согласился с этим и теперь лишь хотел уточнить некоторые моменты. Он считал их несущественными и надеялся на понимание со стороны Селифана. Особенно Берн рассчитывал на это, после того, как сообщил, что Эмма нашлась. Ему бы не понравились любые возражения...
   Разговор о работе у них не клеился. Селифан продолжал думать и говорить только об Эмме даже после того, как обсуждение о ней было прервано. Берн так и не смог заставить его сконцентрироваться на вопросах работы. Сдался.
   ...
   Тишина всегда заставляла Селифана о чём-то задуматься, решить какой-либо вопрос, иногда даже ненужный или несущественный. И он всегда имел тему для новых размышлений.
   Селифан осторожно прошёлся по длинному пустому коридору и отогнал, сколько мог, отвращение, которое вызывали у него грязные стены Дома. И он вспоминал о том, что ещё так недавно планировал больше никогда сюда не возвращаться...а работает здесь неделю уже. Селифан чувствовал, что привязывается к этому месту всё сильнее и сильнее. И мысль об этом приводила его в ужас. Каждый раз, когда он по какой-либо нужде заходил внутрь Дома, боялся за своё будущее, представлял её таким же, как это старое здание, полуразвалившееся, оставляющее лишь одно впечатление - опустошение души от всего, что было хорошего и плохого. Когда он выходил оттуда, его не волновало ничего. Всё, весь мир, казалось, теряет смысл существования. И он не понимал, почему же всё так происходит?
   Селифан за всё время соей работы в Доме не видел ни одного жителя, выходящего хоть из одной какой-либо комнаты. Туда лишь приходили и уходили. И уходили всегда лишь те, кто заходил минут на сорок-пятьдесят, реже на пятнадцать или более продолжительное время два-три часа. Всё внутри казалось странным. Он всегда видел работающую уборщицу, запах пищи чувствовал каждый день на кухне (она находилась на первом этаже). И Селифан не понимал, для кого готовят и зачем? Ведь жителей, как таковых, казалось, не было. И он с ужасом догадывался, что, очень возможно, в каждой из комнат есть кто-то, кто хочет выйти оттуда и не может... но об этом Селифан думать не хотел. Гнал первые же попытки своей головы поразмышлять на эту тему.
   Он решил, что и не будет пытаться "лезть не в своё дело", ведь так посоветовал ему Берн, приглашая на работу. И Селифан понимал рациональность своего желания прислушаться этому совету. Иначе он просто не смог бы охранять это здание. Не представлялось ему возможным преодолеть все свои негативные мысли и представления, с чем непременно стал ассоциироваться весь этот посёлок, не только его отдельное строение - Дом Берна. Но Селифан уже не удивлялся своему внезапно изменившемуся решению в отношении работы охранника здесь, считал это даже благоприятным обстоятельством. Он хотел, чтобы всё оказалось именно так, и ему хотелось работать на Берна. Он понял это, когда окончательно сообщил о своём решении. Селифан нуждался в поддержке, понимании и сочувствии. И Берн его давал. Селифан уже всерьёз взялся за то, чтобы заставить себя прекратить всё время подозревать Берна в обмане, корысти по отношению к нему. Теперь уже Селифан в последнее поверить не смог бы: жизнь оказалась не такой, какой он себе вообразил её. И это радовало Селифана ..,только думал он, что долго ему ещё придётся привыкать к нищенским домам этого посёлка, ужасным коридорам места его работы и к полусгнившим ограждениям частных владений(а таких было чрезвычайно много).
   Селифан любил всё красивое, светлое, возвышающее мыслили и чувства до духовного совершенства. И если последнее не имеет место быть всецело, он предпочитал чувствовать хотя бы часть недостижимого идеала. Без неё жизнь представляется ему пустой и бесцельной - страшной.
   Но он лишь ради Эммы взялся за работу охранника Дома. Хотел видеть её всегда рядом, поблизости или даже не очень, не так далеко, чтобы что-то могло воспрепятствовать ему хотя бы взглянуть на неё. И Берн обещал дать ему такую возможность. Селифан знал, что друг его не обманет. Желал верить в то, что они действительно друзья... и он ведь сдержал слово: нашёл Эмму. Это стало для него наибольшим утешеньем в этом глухом месте, особенно теперь, когда он уже почти сдался от поисков Эммы, искренне старался забыть её, хоть и понимал, что это почти неосуществимое желание.
   Селифан как можно более бесшумно подошёл в угловую комнату, осторожно засунул ключ в замочную скважину и с особым трепетом сердца начал отворять дверь. Этот момент представлялся ему особенным, ведь долгожданное событие, наконец-то, осуществлялось в реальности. А ведь до этого он только мечтать мог о том, чтобы Эмма оказалась там, куда он может прийти и непременно беспрепятственно увидеть её, чтобы она уйти, убежать не смогла бы.., но Селифан не мечтал заточить её где-нибудь и держать там насильно. Он так думал до настоящего момента и даже теперь придерживался таких же гуманистических соображений. Ему не хотелось мучить её, лишать свободной воли. Он понимал, насколько это важно для человека иметь что-то своё и право - право в широком понимании этого слова. И всё же Селифан одновременно мечтал о другом: чтобы Эмма не смогла совершить ещё какое-либо безумие, заработать долги или войти в какую-либо опасную группу людей.
  - Я долго искал тебя, - сказал Селифан, войдя, наконец, и присев рядом. - Почему ты сделала это, я же ведь просил?
   Эмма была одета в тонкое полусинтетическое бельё, бледно фиолетовой окраски и едва ли прикрывающее ей бедра. Она лежала на животе, повернув голову влево к стене, а её неподвижный взгляд, казалось, был направлен на пол, но, может, она просто смотрела сквозь воздух, не видя ничего. Селифан не решался пригнуться к ней, посмотреть в глаза. Он так хотел этого, но зачем-то сдерживал себя. И даже не понимал, зачем делает это? Толи от стыда и сожаления, что она оказалось здесь, в заточении из-за него, была вынуждена почти целый месяц жить в бегах, толи ему просто страшно стало увидеть то, о чём говорили её глаза? Он чувствовал, что от них исходит что-то очень тяжёлое, невыносимое скорее для души, чем рассудка, и неприятное стороннему, безучастному наблюдателю. Но ведь он-то не был таким, чужим для неё, старался прочувствовать каждую долю её беспокойства или страха. Так было до того, как она пропала, и Селифан не сомневался в том, что и теперь ничего не изменилось. Он чувствовал ещё большую привязанность к ней. И уже не хотел избавиться от своих чувств как от слабости душевной, лишних забот и обязанностей, не боялся своей любви по отношению к Эмме. И он только укрепить старался свои чувства, какой бы Эмма ни была. Селифан решил, что это неважно, потому что если везти себя правильно, жить, как должно, тогда со всем можно справиться. Даже с её зависимостью. Он решил, что непременно вылечит её и теперь уже насильно. Берн обещал ему помощь в этом.
   Эмма не отвечала, не поворачивалась лицом к нему, продолжала по-прежнему лежать мирно и безучастно ко всему. Селифан не знал, как реагировать дальше, на мгновение пришёл в замешательство. Он поговорить хотел, расспросить её о том, где и как она жила последние двадцать девять дней. А ведь когда он оставлял её взаперти, спящей в квартире, не догадывался, что такое произойти может, что она убежит. Ему тогда это сложно было осознать, а теперь уже он просто сожалел обо всем. Селифан искренне не хотел ей навредить... он вспоминал обо всём, о чём они говорили до её безмолвного исчезновения, хотел понять её теперешнее состоянии души. И Селифан мучился оттого, что не понимает её совсем, что никогда не знал её по-настоящему. Он заблуждался в объяснении почти каждого её поступка, начиная с самой первой их встречи более года назад.
  - Эмма, - обратился он к ней, когда долго не слышал ответа. Селифан понял, что она не собирается что-либо отвечать ему и даже заподозрил её в отказе говорить с ним вообще. Но Селифан не собирался мириться с таким её решением. Он был бы рад услышать хотя бы что-нибудь, слово или восклицание... упрёков лишь боялся, обвинений, но и этот страх не останавливал его от безудержного желания поговорить с ней. Селифан давно уже не слышал голос Эммы. Он больше так не мог.
   Селифан положил свою правую руку в подлопастную область её спины, и Эмма тут же почувствовала её как внезапно навалившийся груз, недавний душевный дискомфорт её сменился ещё большими телесными неудобствами. Ей было очень неприятно, когда он касался её или когда подходил слишком близко. Она бы оттолкнуть хотела его руку, но не решалась начать эти попытки. Эмма знала, что они будут не просто напрасными - смешными. Она чувствовала сильнейшее бессилие и таково с ней раньше не бывало. Эмма так думала. Но и в последнем не была уверена. Она плохо помнила всё, что с ней происходило в течении последних пятидесяти дней и ощущения усталости, голода, холода... они в особенности удалялись из её памяти, сохранялось лишь одно желание, одна потребность - это принять очередную дозу героина. Всё остальное Эмме давно уже перестало казаться существенной потребностью организма, еду она всегда находила кое-какую, и ей хватало, и голод утолить оказывалось всегда легче, а жить она могла почти везде, где не холодно... Эмма привыкла к этому. И лишь поэтому, наверное, лёжа сейчас на кровати, она чувствовала усталость. Ведь до этого у неё просто не было возможности прислушаться к своему организму.
   Эмма отдохнуть желала и не видеть никого. Она не знала, что с ней будет дальше, но её это пока мало интересовало. И она не решила ещё для себя, как относиться к тому, что Селифан с Берном в дружественных отношениях? А ведь когда Селифан сказал ей об этом сам, она не поверила. Сейчас убедилась в этом.
   Эмма не сомневалась в том, что раз Селифан вошёл к ней - всё порядке, беспокоиться ей не о чем. Но она по-прежнему не хотела раздражать его, по старой привычке боялась его реакции (раньше она чувствовала постоянную опасность от него, теперь - нет).
   Она решила, что не будет делать то, чего не хочет и не может. И сейчас это были разговоры с ним и оказание ему внимания. Эмма ничуть не думала поворачиваться в его сторону. Селифан настаивал на своём. Стараясь вызвать у неё хоть какую-то реакцию, он стал медленно проводил рукой по всей её спине: вверх, до плеч, и вниз, до попы. Реакции не было. Эмма продолжала лежать недвижно. Молчала.
   Вскоре Селифан ушёл, не сказав больше ни слова. И Эмма услышала прерывистый звук поворачивающегося ключа в замочной скважине. Это Селифан опять запирал её. Эмма в этом не сомневалась.
   Она подумала, что лишь об одном хотела бы поговорить с ним: когда же, наконец, её выпустят? Пол сутки неволи - и она чувствовала себя так, словно на неё навалился тяжкий груз всех мирских переживаний, со своими заботами и какими-то непонятными ей требованиями, и она всех ненавидит. С каждым часом возмущение её только усиливалось. Она не ожидала, что Селифан уйдёт так быстро. И непонятно насколько. Одно только успокаивало Эмму: она знала, что Селифан непременно к ней вернётся. Теперь уже Эмма действительно начинала верить в то, что его чувства по отношению к ней крепки. Так недавно она хотела этого, но сейчас боялась... думала, что ужасный поступок сотворила и теперь ей никогда, похоже, не высвободиться от всех неприятностей, которые она навлекла на себя. В Селифане видела она источник неприятностей. Она очень сожалела, что потревожила его. Когда её привели к Берну, перед тем, как запереть в этой комнате, он сказал ей, что это Селифан устроил её поиски, что он лишь ради него так возится с ней, прощает грубые выходки. Эмма осознала, какое сильное влияние Селифан оказывает на Берна и тем самым на неё. И это пугало её больше всего. Ведь Берн - преступник, в этом ей уже приходилось не раз убеждаться, и он может в чём угодно убедить Селифана, склонить его в сторону любого поступка. А Эмма знает уже, на что Селифан способен ради достижения своей цели.
   И она продолжала мечтать выбраться и уйти куда-либо подальше и от Берна и его людей, и от самого Селифана.
   Селифан покинул комнату в очень возбужденном состоянии. Он был готов наброситься на первого встречного в коридоре со своими вопросами, требованиями, упрёками. Он выяснить хотел, что же на самом деле произошло с Эммой, и почему она находится в столь ужасном физическом, и угнетённом психическом состоянии. Селифан знал, что не к добру это, такое отсутствие реакции на внешние раздражители, которое приходится наблюдать у неё. Он тут же направился к Берну. Было воскресенье. И сюда он пришёл лишь за тем, чтобы Эмму увидеть.
   ...
  - Что они с ней сделали? - был первый его вопрос Берну. Селифан пришёл без предупреждения и чуть ли не вломился в гостиную приятеля и теперь уже работодателя. Глаза его неспокойно пробежались несколько раз по всем углам гостиной, как бы убеждаясь в том, что они одни. Селифан не хотел свидетелей их разговора.
  - Кто они? - поинтересовался Берн. Для него этот вопрос не казался однозначным.
  - Твои люди.
  - Нашли, привели ко мне, отвели туда, где ты навещал её. А что было до этого - это только ей известно, - со всей серьёзностью объяснил Берн и остался очень недовольным этим вопросом. Его обижало недоверие, резкость вопросов и угрожающий тон и взгляд Селифана. Как Берн ни старался понять его, не мог. Поведение Селифана для него представлялось целиком иррациональным.
  - Почему она такая? - спросил он тогда, не довольствуясь услышанным.
  - Какая?
  - Неживая. Она словно не видит никого вокруг, не слышит ничего, ни на что не реагирует.
  - Ну, про не слышит и не видит ты явно переборщил! - возразил Берн тут же. - А то, что реакция её немного замедлена, так это побочный эффект успокоительных. Собственно, желаемый эффект.
   Селифан молчал. Он не мог выразить недовольство по поводу того, что ей давали успокоительные, представлял её состояние до их приёма.
  - А одежда её?..
  - Что ещё с одеждой?! - в возмущении спросил Берн, он недоумевал от таких вопросов. Они ему не нравились. Ведь он считал, что итак уже слишком много сделал для него и всё по-честному, по-благородному, как сам того Селифан хотел. Пока получал в ответ лишь недоверие, какие-то упрёки не совсем понятные ему, не чувствовал благодарности. А Берн из тех людей, которые остро чувствуют малейшую несправедливость к ним.
  - Почему она так одета?..
  - Как?! Селифан, положа руку на сердце говорю, я не знаю, во что и как она одета, не ходил я к ней. Даже если и голой лежит, это лучше, чем в джинсах и в обтягивающей блузе. Врача пригласил. Деньги заплатил. Комнату дал. Чем ты не доволен?
  - Ты не говорил про врача... - удивился Селифан.
  - Вот, сейчас говорю. Уже вчера ночью позвал. Успокоить никак не могли. С ума аж сходила.
  
  
   Глава 20. Позволение
  
  
   Спустя три месяца.
  - Сколько ещё всё это будет продолжаться? - спросил Селифан. Он старался не смотреть прямо в глаза Берну, казалось, будто бы желая скрыть своё недовольство. Не получалось. Голос Селифана говорил сам за себя.
   Берн с важным выражением лица взглянул на ручку, лежащую на его письменном столе, взял её в руки и, покрутив недолго, сказал:
  - Ну, это не от меня зависит. Ты же видишь, как она на тебя реагирует.
  - Но я хочу, хочу видеть её. Как можно так со мной?..
   Это был риторический вопрос. Селифан прекрасно понимал, почему его не пускают к Эмме и сам даже изначально согласился не навещать её до полного выздоровления. Он искал сочувствия.
   Селифан думал, что смирился с тем, что на время воздержится от визитов к Эмме. Но с каждым днём всё больше тосковал о ней, даже сожалел о данном обещании врачу не тревожить её, ведь Селифан ключи имел... может быть, именно тот факт, что Селифан всегда с собой ключи от её комнаты носил не давал ему покоя? Он, можно сказать, испытывал ежесекундный соблазн войти к ней. И мог это сделать. Сдерживал свои желания.
  - Ты, Селифан, не мне обещал не входить к ней, - напомнил ему Берн ситуацию.
  - Как думаешь, очень плохо будет, если я всё-таки..? А?
  - Нет, не знаю. И что ты вообще сделал, что она так стала реагировать на тебя? - поинтересовался Берн, вспомнив реакцию Эммы на его последний визит. Тогда ему довелось стать случайным свидетелем её драматической истерики. Берн по делам заехал в посёлок и заодно не мог не поинтересоваться тем, как проходит лечение Эммы, с врачом тоже поговорить хотел.
   Селифан опустил глаза, как бы прося не спрашивать его об этом. Нечто похожее на чувство вины или стыда можно было заметить на его лице. Но Берн легко догадался, в чём дело, для этого ему хватило недолгого молчания Селифана. Лицо Берна тут же преобразилось, и он сказал с одобряющей улыбкой:
  - Ясно.
   Затем эта его улыбка стала казаться какой-то ехидной, но естественной и искренней до такой степени, что не могла не задеть чувств Селифана. Недовольство и обида прошлась по душе и мыслям Селифана. Он понимал, что Берн теперь уже над ним смеётся, над его слабостью и желанием казаться порядочным. А ведь Берн не раз пытался убедить его в том, что он не такой, и что благородство его мало кому требуется и не Эмме, если даже и требуется. Ведь Эмме другое нужно: деньги, высвобождение от долгов и возможность иметь всегда при себе запасную дозу героина. И объясняя это, Берн упоминал, что Селифан уже выполнил её эти требования и, следовательно - имеет на неё право. Селифан злился на него за такие слова, но в последнее время характер его собственных мыслей и чувств стал приближаться именно к такому пониманию действительности. Пока он отрицал это. Оправдывал себя.
   Селифан постарался не показывать своё недовольство и легкую обиду, хоть и хотел. Ведь улыбка Берна казалось ему несправедливым упреком, грубой насмешкой на его искренность, и он не мог разглядеть в ней даже чуточку понимания или поддержки. Селифану показалось, что Берн празднует свою моральную победу над ним, ведь он оказался прав, когда философствовал: "невыгодно быть порядочным, если это нарушает принцип справедливости: тогда порядочность теряет свой истинный смысл..." И сейчас Селифан чувствовал, что всё именно так и есть. Только он не задумывался о том, что же Берн понимал под словами справедливость и порядочность, раз был способен разглядеть в них возможное противоречие?
   Селифан решил, что непременно сменит тему разговора, и не позволит Берну и дальше задавать ему какие-либо вопросы и насмехаться над ним.
  - Как думаешь, Осип сильно обидится, если я всё-таки пойду к ней? - задал он повторно свой вопрос, но уже более уверенно, чем в прошлый раз.
  - Осип то? О! Это да! Неделю молчать будет и ещё месяц потом жаловаться, что его профессионализм не ценится. И ещё, пару дней его уговаривать придётся, не уходить.
   Они ещё достаточно долго говорили об Эмме и его проблеме - невозможности увидеть её. Селифан любил говорить о ней, хоть и не чувствовал после этих разговоров ни малейшего душевного спокойствия, но нечто похожее на какое-то внутреннее, не совсем понятное ощущение удовлетворения вкрадывалось ему в сознание. И ему нравилась эта полнота ощущений. Он как будто бы этим частично компенсировал невозможность говорить с самой Эммой.
   ...
   Спустя ещё один месяц.
   Селифан тихо вошёл в комнату, осторожно открыв дверь ключом. Эта ситуация была именно такой, которую он давно воображал себе, но не мог реализовать. Он мог это сделать физически, так как располагал всем необходимым, но не мог из более высоких побуждений сдержать обещание, данное Осипу. Может, именно оттого, что Селифан сдерживал свои желания сам, его не принуждали к этому, он хотел того ещё больше... Ему приятно было чувствовать тишину коридоров Дома. Он уже перестал брезгать атмосферой, стоящей здесь, странным запахом сырости, внешней нищеты и всем прочим, с чем ассоциировалось это место. Селифан уже как бы подсознательно стал чувствовать себя частью это Дома, жизнь вне её стала казаться для него чем-то неосуществимым и даже ненужным. Селифан теперь уже понимал, что нигде и никто не окажет ему такую поддержку, которую ему здесь оказывает Берн. И зачем он это делает? Селифан понять не мог. Но его и этот вопрос уже постепенно перестал мучить. Он начал видеть в нём истинного друга, способного помощь ему в трудную минуту. И Берн доказывал это не только словами, но и поступками.
   Стоило Селифану просунуть голову в комнату, и Эмма тут же отреагировала. Она в каком-то внезапном нервном испуге схватилась за одеяло, лежащее рядом, и прикрыла им всё своё тело. Она согнула колени и села, наклонившись на спинку кровати. А одеяло как бы символизировала защитника и её нужду в нём. Эмма смотрела на Селифана как на приближающего врага, желающее ей зло причинить. Испуг и ненависть нетрудно было разглядеть в её взгляде...и Селифану очень неприятно стало видеть её такой. Он рассчитывал на другую реакцию, хоть и понимал, что это глупые мечты и надежды: он многое сделал для того, чтобы всё было именно так, как есть сейчас. И сделал не, чтобы неосознанно, просто не сумев сдержать своих внутренних желаний и побуждений - отдавшись чувствам. И Селифан не представлял, как будет дальше общаться с Эммой? Он видел и чувствовал её агрессивный настрой. С первой же минуты, как вошёл, начал думать над тем, что скажет? О чём заговорит?
  - Не подходи, - сказала она, недолго думая. Селифан тогда находился где-то на расстоянии два метра от неё.
  Он, конечно же, не стал особо реагировать на эти слова, по обыкновению молча проигнорировал её требование. Затем сказал:
  - Я давно уже не видел тебя.
  - И что?
  - Ничего, просто хочу видеть тебя, говорить с тобой, - сказал он, стараясь сдерживать все свои негативные эмоции, которые зарождали в нём грубость Эммы, её неприятие. Голос его по-прежнему звучал нежно и заботливо.
  - Нет. Ты не хочешь просто говорить, - возразила Эмма, и глаза её наполнились упрёком, ожиданием услышать его оправдания, сожаления.., но она понимала, что это глупо. Ведь Селифан не сожалеет и не может сожалеть о том, что между ними было. Это просто невозможно. Сейчас Эмма как никогда это осознавала. И её раздражало то, что он, как ей показалось, пытается врать и тем самым смягчить её злобу по отношению к нему.
  - Да, ты права, я не хочу просто поговорить. Иди ко мне.
   Селифан указал на тот угол кровати, который находился ближе всего к нему. Он сидел на расстоянии около полуметра от неё. Он такую дистанцию выбрал между ними, хотел уменьшить её и ждал, что она сама сделает это. Он не знал, как Эмма будет реагировать на его требование, но всё же рискнул сказать то, что первым пришло ему на ум. Он уже настолько привык к её невольному существованию, что просто не мог говорить иначе, не мог не властвовать над ней. И ему это очень нравилось.
   Эмма сделала движение, направленное в противоположность от него. И это был бесполезный манёвр с её стороны, так как дальше ей отстраняться было уже некуда, ведь она итак максимально сильно прижалась к спинке кровати. Но она показала этим действием, что не намерена подчиняться ему, что не желает этого.
  - Ну же, - велел он в волнении. Селифан возбуждался уже при мысли о том, что она может оказаться рядом, ближе, чем на расстоянии полметра от него. И он хотел этого. Мечтал поскорее обнять её. Селифан решил уже окончательно для себя, что непременно осуществит свою волю, хотел только согласие её услышать, хотя бы некоторое... он не желал, чтобы она сопротивлялась ему. В прошлый раз она делала это очень яростно.
  - Нет, - сказала Эмма ни тихо, ни громко, ни уверенно, ни смело. И смотрела она в ту секунду прямо перед собой, не на Селифана.
  - Не сторонись меня.
   Селифан потянул руку в её сторону, легонько дёрнул за одеяло.
  - Убери это.
   Эмма молчала поначалу. Отвернулась. Но потом, по каким-то своим внутренним соображениям, побуждениям, спросила:
  - Зачем?
   Она понимала, что это был бессмысленный вопрос, ни к чему ненужный - это лишь пустая попытка оттянуть событие, которое грозит скорым осуществлением, и которое Селифан так ждёт.
  - Потому что я так хочу, - объяснил Селифан очень властным, жестоким тоном, не терпящим возражений. - Ну!
  - Оставь же... - отчаянным голосом попросила Эмма, когда Селифан силой почти отобрал у неё одеяло.
  - Отдай это.
   И он отобрал и отложил её одеяло в сторону.
  - Ты почему себя так ведешь? Ты же знаешь, как долго я ждал этого.
   Эмма повернула голову в сторону, к левому углу.
  - Я не отступлюсь, - предупредил он.
   Они оба молчали около двух минут. Селифан не знал, что сказать ей ещё, как убедить её не сопротивляться, не отказывать ему..? он не хотел быть грубым, жестоким по отношению к ней. Ждал, что она скажет что-нибудь. Он был готов всё услышать, говорить о чём угодно. Селифан, когда вошёл, действительно, только поговорить хотел, но всё очень быстро изменилось.., и он винил в этом её, не себя и не свои неконтролируемые потребности. Он ждал понимания, позволения удовлетворить их.
  - Давай сегодня всё будет иначе? Я не хочу, как тогда.
   Он подсел к ней поближе и попытался поцеловать.
  - Я никак не хочу.
   Эмма боялась за реакцию, которую могут вызвать её слова, но ей не хотелось молчать. Эмма давно убедилась уже, что молчание, хуже объяснений и пусть даже лишённых смысла. "Лишь бы говорить" - решила она, словно это что-то меняет...
  - Прекрати, прекрати сопротивляться мне. Встань-ка, - велел он и сам внезапно поднялся на ноги. Это очень удивило Эмму. Она не имела ни малейшего представления о том, для чего же ему понадобилось так поступать, и что он задумал? Встать Эмма была не против. Сама хотела этого. Ей так говорить было легче, спокойнее. Но она спросила:
  - Зачем?
  - Посмотреть на тебя хочу.
   Эмма встала и тут же почувствовала, что ей это очень неприятно - делать то, что он просит неприятно. А ведь не просит даже, требует. На Эмму остро действовал всякий приказной тон, она устала оттого, что все всё время подавляют её волю, её желания и она ничего с этим поделать не может.
   Селифан улыбнулся несколько ехидной улыбкой и сказал:
  - Подойди. Ближе.
   Эмма не реагировала и старалась не смотреть ему в глаза. Она чувствовала, что складывается давно забытая ситуация, произошедшая у неё дома: она не может смотреть на него, а он глаз от неё не отводит, приближается, ещё больше отнимая свободу и спокойствие. И сейчас всё было именно так.
  - Даже не думай, - предупредил Селифан, прежде чем она успела отстраниться от него. Он заметил, что она хочет это сделать.
   Он медленно подошел и прошёлся рукой от её шеи к плечу и дальше вниз, едва ли минуя грудь.
  - Ну? Что будешь делать?
   При этих слова по всему его телу пробежалась некая волна удовольствия. Селифан чувствовал, что получил то, что хотел. Он знал - это особая реакция его организма и такая, именно такая возникает у него только в присутствии Эммы. Селифан не понимал, почему так происходит? Только чувствовал и этого ему было достаточно, чтобы хотеть... он не мог свою жизнь вообразить без неё и без этих особых чувств, отличных от тех, которые вызывают у него другие девушки или другая любовь. Эмма стала для него особенной.
  - Зачем ты так со мной?
  - Как? ― спросил Селифан.
  - Жесток.
  - Тебе кажется. Я не жесток, - возразил Селифан. - Просто я хочу...как ты не понимаешь?!
   Эмма молчала. Да и что ей было отвечать? Она знала, что ей его не переубедить: он такой, какой есть, делает то, что считает нужным, а нужным почти всегда считает то, чего хочет сам. Эмма очень устала сопротивляться ему, особенно морально.
  - Это несправедливо. Я всё сделал для тебя. Условия твои выполнил. А ты отказываешь мне.
   Эмме обидно было слышать эти слова. И она теперь уже обо всём сожалела, что было у неё в последние годы, о знакомствах своих неудачных раскаивалась... и Селифана относила к их числу.
  - Я же готов был ждать. Я давал тебе время.
  - На что?
  - Чтобы ты подумала.
  - Но я не хочу! Я не люблю тебя. И никогда...
  - Не надо этого говорить, - попросил он, резко перебив её. Ему тяжело было бы услышать то, что она собиралась сказать.
   - Со временем...
  - Что со временем? - с горячностью спросила Эмма. Она никак не могла успокоиться оттого, что он не дал ей высказать её предыдущее предложение. А она так хотела это сделать. Ей показалось, будто бы это что-то изменило бы в будущем, она так чувствовала. Но Эмма понимала, всё это вздор фантазий и нелепое мистическое представление о мире.
   - Со временем привыкнешь ко мне, к тому, как я буду любить тебя.
   И он больше не стал медлить...
   ...
   На следующие сутки вечером.
   Селифан стоял у дверей комнаты Эммы. Он уже ключ засунул в замочную скважину и застыл. Задумался. В голову ему лезли всякого рода мысли, но ни о чём конкретном он не размышлял. Просто встал и стоял, как бы пытаясь разобраться в своих чувствах, понять себя старался. Селифан сначала повернул голову влево, затем вправо, глазами оглядел весь длинный коридор второго этажа. Он, как обычно, нагонял тоску, указывал на нищету и выглядел жёлто-коричневым, начиная с пола и до потолка включительно. Но Селифана это не волновало. Он понял, что не имеет значение, где он находится, где работает и где живет Эмма, если она рядом, если он может в любое время прийти и увидеть её.
   Эмма лежала, укрывшись одеялом и повернувшись лицом к стене в правую сторону. Кровать в комнате была расположена прямо посередине и так, что заполняла собой всё пространство. Кроме маленькой тумбочки, стоящей рядом с кроватью, там был ещё маленький шкафчик и шаткий, полусгнивший стул (по нему видно было, что он долгое время находился во влажном месте). И Селифан часто сидел в нём, когда приходил к ней. Так же поступал её врач Осип, специально нанятый Берном.
   Селифан думал, что, возможно, Эмма спит, и поэтому старался приблизиться к ней как можно более тихо. Постоять рядом хотел, посмотреть на неё. Селифан с удивлением думал о себе и о ней. Он не понимал своих поступков, своего отношения к ней... но Селифан размышлял не о том, что с каждым днём, месяцем и следующим прожитым годом становится всё хуже и хуже, всё более и более жестоким, безразличным ко всем, кроме себя самого. И для него уже перестало казаться чем-то особенным и недопустимым совершать насилие над Эммой, хоть даже каждодневное. Он хотел и это стало главным основанием, он не находил преград этому... но его заботил иной вопрос: почему же он так привязан к Эмме? Почему желает видеть её рядом всегда, каждую минуту? Ведь он давно уже считал себя неспособным привязываться так сильно, с тех пор, как Наталья предала его... Селифан о своей бывшей учительнице уже не вспоминал.
   Селифан, когда подошёл к Эмме достаточно близко, понял, что она не спит вовсе. На мгновенье он было подумал, что она специально хочет казаться спящей, может, в надежде, что он не потревожит её. Но Селифан не собирался упрекать её. Он и на это согласен был бы, не потревожил бы... Селифан порою бывает столь противоречивым в своих чувствах и желаниях, что даже сам очень часто не понимает себя. И сейчас тоже было именно так. До того, как её веки шевельнулись, Селифан находился в относительном спокойствии и смирении, но после - неудержимое желание вновь охватило его. Он не хотел и, казалось бы, не мог сдерживать свои чувства, свой порыв. Селифан решил использовать каждый день и каждый миг, подаренной ему "свободы", для осуществления своей воли.
  - Ну, поговорим, может? - сказал Селифан, пересев со стула на край кровати. Он достаточно стеснил Эмму для этого и даже сдвинул её тело в сторону. Этим он хотел показать, что не намерен и дальше продолжать смотреть на её притворство и молчаливое гонение. Такое её поведение раздражало его даже больше, чем прямая грубость и отказ...
   Эмма, до того, как Селифан пересел, лежала лицом к потолку, но после - повернула голову в сторону, отказывалась смотреть на него.
  - Или опять, как вчера?
   Эмма, как услышала эти слова, так и почувствовала, как странный холодок пробежался по всему её телу. И это было следствием осознания неизбежности. "А ведь он правду говорит, а ведь он и может... "- пробежались в её голове прерывистые, но в то же время уверенные фразы. Она не сомневалась в том, что всё так и есть на самом деле: собирается заставить её привыкнуть... каждый день собирается приходить. И он в следующую секунду сам подтвердил это словами:
  - ...можем и так, если тебе так приятнее. Садись, давай.
   Эмма не реагировала на его требование, по-прежнему продолжала лежать, глядя на одну точку на полу.
  - Я хочу, чтобы ты села. Слышала меня? - сказал он с завышенным голосом и резко выдернул у неё одеяло. Эмму это очень напугало. Она видела, что он становится всё более неуравновешенным, и теперь от него можно всё что угодно ожидать. Впрочем, ожидала она только то, чего сама стремилась избежать...
  - Не надо больше... я не хочу, - сказала Эмма ни тихо, ни громко, но в то же время неуверенно и со страхом на лице.
  - Что опять? Секунду назад согласна была.
  - Нет... - ещё более нерешительно ответила она, находя в его словах откровенное издевательство. Эмма теперь уже не сомневалась в том, что ему очень нравится унижать её. И чем больше он это делает, тем грубее становится, теряет человеческий облик. И теперь им правят эмоции, а не разум. Она не сомневалась в этом, так как думала, что знает Селифана. Ошибалась.
  - Но да, будет да. Потому что я хочу, потому что я люблю... - объяснял он, к тому времени уже успев снять рубашку и прижимаясь к ней полуобнажённым телом. Он хотел поцеловать её, ему нравилось это делать, но она отказывала ему, отворачивалась.
   Селифан понял, что пока что нет смысла убеждать её, объяснять что-либо и тем более глупо просить... он решил подчинить её себе. И силой. "Нет ничего более эффективного, чем насильственные методы: они всегда срабатывают, а иначе плохо всё, ничего не добиться..." - думал он всякий раз, когда старался оправдать свои неправомерные действия. Вспоминал слова Берна о том, что "с ней так и надо". И он решил поступать по совету друга...
   Селифану нравилось, очень сильно нравилось видеть её неспособной противостоять ему. Но в мыслях своих он убеждал себя в том, что так лишь потому, что он не может и не рассчитывает иначе получить взаимность... и довольство её безвыходным положением оправдывал своим, якобы тоже, безвыходным положением - безответной любовью.
  - Я приду ещё. Завтра же, - сказал Селифан, одеваясь и собираясь уходить. Но Эмма не смотрела на него. Она лежала так, как он её оставил: обнажённой, на животе и повернув голову на бок.
  - Ну, скажешь что-нибудь приятное? Будешь ждать меня? - спросил он, держа её за подбородок и заставляя смотреть на него.
   ...
   Селифан ходил из угла в угол по коридорам Дома. То поднимался на второй, на третий, на четвертый этажи, то спускался на первый, то опять поднимался... Нервничал. Думал об Эмме и никак не мог смириться с тем, что она не любит его. Селифан любой любви рад был бы: физической, платонической, - лишь бы было то, что он называет любовью. Но он не чувствовал в Эмме по отношению к нему даже доли симпатии, только ненависть видел в глазах... Ему стало легче забывать о душе и думать только о теле: "ведь мир - материалистичен". Он постоянно повторял себе, что не хочет заставлять её любить себя и что по-другому не может. Последнее утверждение всегда следовало в его рассуждениях об Эмме. Он думал, что не может иначе, и ему легче становилось... он оправдывал себя, но покой найти никак не мог. Он хотел, чтобы Эмма отвечала ему взаимностью. Хотя бы чуть-чуть.
   Селифан стал чувствовать, что с ним, с его головой что-то не то происходит, и это ненормально. Он пугаться начинал оттого, что думает об Эмме слишком много. Отвлечься он мог лишь одним способом - это читая. Работа охранника предоставляла ему массу времени для чтения: ведь никто не следил за его работой, да и посёлок был тихий, в Дом редко кто приходил.
   Его мало интересовала философия, социология, а также и психология. Но Селифану приходилось учить все эти предметы, и ещё большинство других, более полезных на его взгляд. Он многое запоминал с удивительной простотой, прилагая усилие почти только для однократного чтения материала, осваивал и проверял на опыте половину из того, что было написано в его книжках по психологии. Это они вгоняли его в тоску, возвращали к мысли об Эмме, своём неконтролируемом влечении к ней и главное - к осознанию того, что он ни минуты уже прожить не может, не вспоминая о ней.
   Селифан не смог дождаться вечера, пошёл к Эмме уже во время обеденного перерыва.
  
  
   Глава 21. Относительное повиновение
  
  
  - Что ты ещё придумала? - спросил Селифан, глядя на полный поднос с едой, лежащий у неё на тумбочке. Прошли уже два месяца с тех пор, как Осип позволил ему "навещать её" и с тех пор, как он начал это делать регулярно и часто, каждый день и по нескольку раз... Нередко он заходил только затем, чтобы увидеть её или сказать что-либо. Он никогда не рассчитывал, что она будет рада этому, но ему нравилось...приятно ему было наблюдать за её реакцией, он даже привык к тому, что она не принимает его и гонит всё время или словами, или молчанием и укоризненным взглядом. Он привык смотреть на это, как на нормальную её реакцию. Убедил себя не обращать внимания на "её капризы".
   Эмма промолчала в ответ на его упрёк. Как и обычно, в общем-то. Она давно уже не утруждала себя тем, что придумывала ему ответы. Просто-напросто считала их лишними, ведь не чувствовала, что Селифану они нужны. И он всё время доказывал, что не нужны...
   Эмма знала, что раздражает его молчанием, но всё же иначе не поступала.
  - Сколько сидишь уже так? Давно принесли еду?
   Селифан делал пяти-десяти секундные паузы между каждым своим предложением. Старался держать себя в руках - не слишком сильно возмущаться её поведению, молчанию. Но он привыкнуть к этому никак ещё не мог и не хотел.
   Эмма только потом, услышав последнее его предложение, решилась взглянуть на него сама, первый раз столь открыто и смело с тех пор, как её заперли здесь. Она прошлась глазами по всему его телу, начиная с головы и кончая подошвами обуви. Как всегда он был одет солидно, в костюме и галстуке.
  - Отвечай, - велел он грубым приказным тоном, когда молчание уже слишком стало затягиваться.
  - Минут пятьдесят назад.
   Стоило Эмме сказать это, и Селифан тут же подошёл к ней и подсел рядом.
  - Объясни.
   Эмма повернула голову в строну, чтобы не смотреть на него. Когда он приближался, она уже не могла быть смелой, дерзкой, и молчание лишь помогало ей показать ему то поведение, которое она хотела бы.
  - Что за капризы?
   В эту минуту Селифан взял поднос и поставил на её колени. Эмма тогда сидела, наклонившись на спинку кровати, а ноги её были вытянуты и укрыты одеялом.
  - Ну-ка, взяла ложку и ешь. Чтоб я видел.
   Но в ответ на свой приказ Селифан получил лишь дополнительное молчание.
  - Или тебя и тут уже заставлять нужно?
   На подносе лежали тарелка с картофельным пюре и мясным подливой и стакан фруктового компота. Стакан Селифан поставил на тумбочку, боясь опрокинуть. И в том случае это может произойти, если Эмма сопротивляться будет... он собирался покормить её, а в порыве своего негодования её молчанием с мыслями: "во что бы то ни стало".
   Селифан взял одну столовую ложку пюре из тарелки, повернул её голову к себе, держа за подбородок левой рукой, и поднёс к губам.
  - Могу и заставить, - сказал он тогда, сжимая её челюсть и запихивая ложку в рот. - Ну, скажи мне, какой смысл сопротивляться? Я ведь всё равно сделаю это...
   Лицо Эммы искривилось от мучительной боли. Особенно после того, как он засунул ей в рот третью ложку с картофельным пюре. И каждый раз, чтобы сделать это, он жестоко сжимал её челюсть...даже когда этого не требовалось, когда она сама уже готова была рот открыть, намеренно старался боль причинить...
  - Что? Больно? - спросил он, видя её измученной, почти плачущей. - А будет ещё больнее, если слушаться не будешь.
   Четвёртую ложку Селифан засунул ей в рот беспрепятственно. Он не стал больше сжимать ей челюсть, демонстрируя свою силу и возможность заставлять её есть. Но он по-прежнему продолжал держать её за подбородок, как бы предупреждая этим, что в любой момент всё может измениться, в особенности, если она опять сопротивляться начнёт.
  - Раньше я терпел, - продолжал он объяснять с некоторой жалобой. - Больше не буду. Что опять?
   Он почувствовал её нежелание самостоятельно открыть рот. К тому времени он уже поднёс к её губам восьмую ложку... Сопротивление с её стороны казалось незначительным, ведь Селифан продолжал держать её за подбородок, но он почувствовал его. Ему это не понравилось, он тут же начал раздражаться. Ему вновь захотелось показать свою власть над ней.
  - Пить хочу, - прошептала Эмма, глядя влево, в сторону стакана и не имея возможности повернуть голову ни в одну сторону: Селифан стал держать её ещё более уверенно и жестко.
   На этот раз промолчал Селифан. В тот момент, когда она говорила, он убрал ложку с её рта, но как только она закончила - опять поднёс. Этим он показывал, что не намерен слушать её желания и что всё будет именно так, как он захочет.
   Когда Эмма проглотила десятую ложку картофельного пюре, он взял кусок чёрного хлеба с краю подноса и поднёс к её губам. До этого Селифан делал вид, что не замечает его.
   Сначала Эмма не хотела его есть, не открывала рот. Но потом, спустя секунды десять, она нерешительно откусила край этого куска. Эмма очень боялась того, что он опять может заставить её открыть рот, как тогда... память о той ужасной боли, которую он причинил ей всего лишь за пару минут, сохранилась у неё в голове очень хорошо. Она с трудом представляла себе, как сможет выдержать такое ещё. И знала: это повторится, обязательно повториться, если она будет сопротивляться...
  - Ну! - заставлял он её торопиться. - Смелей.
   Селифан терял терпение оттого, что она медленно разжёвывала хлеб и к тому же мало откусывала. Ему стало казаться, что всё это никогда не закончится, потому что она и не собирается доедать этот кусок хлеба. Но он не хотел сдаваться, решил закончить начатое и, действительно, получалось "во что бы то ни стало". Селифану неприятно было, когда он вспоминал эти свои мысли. Ведь так он размышлял, когда только вошёл к Эмме и понял, что она отказывается есть. Тогда он просто хотел, чтобы она поела, и даже не думал заставлять её. И всё так быстро изменилось... а подумал-то он так не всерьёз, не собирался мучить её.
   Теперь он уже остановиться не мог. И раз уже начал, хотел оконца утвердить свою власть над ней. Селифан понял, что ему легче, удобнее будет, если она бояться, подчиняться ему станет. И он не знал, сколько ещё ему придётся жить и работать в Доме. Чувствовал, что долго. Хотел, чтобы с Эммой была определённость...
   Когда Эмма в третий раз приоткрыла рот, всё так же неуверенно и со страхом, Селифан резко силой засунул ей в рот достаточно большую часть оставшегося куска хлеба. Она не собиралась откусывать столько, да и не смогла бы. Эмма попыталась откинуть голову в сторону, чтобы вынуть хотя бы четверть хлеба, которым был полон её рот. У неё плохо это получилось. Не имея ни какой жалости к ней, Селифан протолкнул ей в рот ещё больше этого хлеба, почти весь кусок.
   В комнате имелось одно окно, но располагалось оно очень высоко, на уровне потолка и имело горизонтальную форму. А всё, что ниже - это была стена. И никаких батарей в этом месте: они располагались в левом углу комнаты. Так что её кровать была полностью придвинута к стенке и за спинкой кровати сразу шла стена.
   Когда Эмма прижала голову к стене, у неё уже не оставалось выбора: она должна была либо откусить большой кусок хлеба, либо опять пробовать сопротивляться. Последнее казалось невозможным, да и первое тоже. Она уже задыхаться начинала, а его жестокость приводила её в ужас. До настоящего времени, несмотря на всё, что Селифан сделал, она и вообразить себе не могла, что он способен ещё и на такое. Это не укладывалось у неё в голове. "Зачем он это делает? - думала она, - Зачем так мучает?". И если она права была, и если ему нравится мучить её, издеваться над ней, - ей уже ничто не поможет, кроме как смерть её или его. Обо всём этом она размышляла всякий раз, когда он уходил от неё, унизив и оскорбив всеми возможными способами.
  - Не надо, пожалуйста, - попросила она жалобным голосом, приложив все свои усилия на то, чтобы повернуть голову в сторону и сумев это сделать.
   Рука Селифана, на которой он хлеб держал, тут же последовала за её губами. И он увидел, как три больших капель слезы покатились с обоих её глаз.
  - Тебе придётся это съесть, - сказал он в ответ её слезам. - Зачем всё осложняешь?
   Эмма молчала, хоть и могла бы ответить. Он предоставил ей такую возможность: перестал запихивать ей в рот этот кусок ржаного хлеба.
   Но Селифан не хотел молчать, требовал ответа от неё:
  - Легче будет, если сама съешь. Разве нет?
  - Я пить хочу. Дай мне попить. Ну, пожалуйста, - вновь попросила она тихим, умоляющим голосом, не осмеливаясь посмотреть на него.
   Селифан протянул ей стакан компота, отложив на поднос оставшийся кусок хлеба.
   Вначале она пила компот большими, жадными глотками, но потом, когда стакан освободился наполовину, она спешить перестала. Селифан понял, что теперь уже ей пить не хочется, но она не кладёт стакан на место или не отдаёт его ему от страха, что будет потом?
   Селифан не стал спрашивать её или предупреждать, молча и резко выдернул стакан с её рук. Потом только сказал:
  - Хватит.
   И Эмма услышала, как неосторожно, с сильным стуком он поставил стакан на тумбочку. Опять взял в руки тот кусок ржаного хлеба...от страха и предчувствий новой предстоящей пытки ей сложно было вдохнуть, руки и ноги её сами по себе расслабились; она не могла это контролировать, так как чувствовала своё бессилие, морально признавала это, заранее подчинилась ему.
  - Давай, открывай рот, - грубо велел он, опять поднеся хлеб к её губам.
   Эмма мысленно переместилась в тот момент, когда он тоже заставлял её рот открыть, а затем жестоко издевался... Она устала унижения терпеть, внезапная ненависть и ярость охватили её. То, что он и есть теперь заставлял, было для неё слишком сильным испытанием. Эмма не была готова к такому.
   Секундный порыв негодования заставил её сделать необдуманное, опрометчивое действие:
  - Нет, - сказала она. - Я ведь поела уже...
  - Не всё.
  - Я не хочу больше.
  - Ты всё поешь, потому что я так решил.
   В это же мгновение он стал сдвигать её губы и пытаться сквозь зубы просунуть в рот остаток хлеба.
  - Я так хочу, - добавил он, стараясь, чтобы его комментарий выглядел ещё более тяжелым для неё. Он хотел показать свою власть над ней; ему нравилось, когда она признавала её.
   Тогда Эмма резким движением оттолкнула его руку в сторону, и Селифан обронил хлеб.
  - Ты ещё пожалеешь об этом, ― сказал он, резко и сильно сжав её запястье. - Я обещаю тебе. Просить, умолять меня будешь, чтобы я дал тебе хотя бы кусок заплесневевшего хлеба.
   Сказав это, Селифан отпустил её руку и поднял упавший кусок хлеба. Он старался контролировать свой гнев, но чувствовал, то это у него получается всё меньше и меньше. Он уже жалел о том, что сказал. Ведь он знал, если сказал, значит, выполнит. А этого он очень не хотел. Ещё и голодом мучить её - это слишком. Он так думал, но раскаяние его не могло помощь ему возвратить сказанные слова.
   Селифан не знал теперь, что будет дальше, догадывался только: их отношения станут ещё более напряженными, а значит, и он будет к ней ещё более суров. "Так надо, - решил он - потому что иначе нельзя" ...он не может по-другому подчинить её себе. Селифан теперь прекрасно понимал это.
   Когда он поднял упавший кусок хлеба и положил его на поднос, взглянул на неё. Эмма сидела, сложив руки перед собой на коленях. Казалось, она ожидала и готова была услышать ещё что-либо грубое. Но он и не собирался быть вежливым...он устал быть нежным и заботливым и не получать в ответ того же. Теперь в его понимании "лишь сила дарует любовь"
  - Поняла меня? - спросил он грубо, специально, чтобы она ответила, и тогда он почувствовал бы её согласие подчиниться ему. И Селифан заранее знал, что она не захочет отвечать. Но ему всё же попробовать захотелось заставить её сделать это, приятно было посмотреть на её реакцию, её затруднение увидеть, нежелание унижаться. И он увидел всё это...
   Эмма молчала и боялась даже пошевельнуться. Это легко было можно понять, даже мельком взглянув на неё. Селифан был доволен, но всё же не замолчал, не ушел сразу же.
  - Отвечай, - велел он, глядя на неё и жестоко стремясь показать её беспомощность, её бесправность здесь...а Селифан уже так привык к последнему, не хотел, чтобы что-либо изменилось.
   Эмма опустила голову, и это выглядело как знак согласие. Впрочем, так оно и было. Эмма признавала его власть над ней, и дивно это сделала, но только на подсознательном уровне, но а разум её ещё по-прежнему продолжал протестовать такому положению, надеялся ещё что-то изменить...
   Но Селифан не был доволен её молчаливым согласием, он хотел услышать ответ, чёткий и ясный. Он заранее знал, как это будет приятно для него. И не собирался оставлять её в покое, пока не добьётся своего.
   Селифан схватил её за подбородок, чтобы поднять голову и иметь возможность видеть её лицо и тогда только услышал:
  - Да, да, я поняла... - говорила она, захлебываясь в слезах.
   Это был особенный момент для Селифана. Он что-то почувствовал, но до конца не понял, что? Знал только, что это было нечто приятное, удовлетворяющее его душу. И он улыбнулся, самодовольно, слегка сдерживаясь, ехидно.
   Эмме стало тяжело, страшно смотреть на него. Теперь только она убедилась окончательно, что совсем ещё не знает Селифана. Она не думала никогда, что он способен на такие жестокости, которые вытворяет с ней... а теперь не сомневалась: он способен ещё и на большие и неизвестно на что...Эмма очень боялась Селифана. Она с ужасом вспоминала те дни, когда сама жестоко с ним обходилась, обижала и унизить пыталась его, а он это всё смиренно сносил. А если она сейчас осмелится так с ним обходиться, неизвестно что с ней будет... Теперь она не понимала, как он тогда мог терпеть её грубое обращение, а теперь нет? Это было странным и непонятным для неё. И если бы она только знала, что её тогдашний флирт обернётся ей многомесячным заточением, никогда бы не пошла на это.
   Эмма и представить боялась, что с ней будет дальше? Сколько ещё он будет держать её взаперти и издеваться?
   Мысли о том, что он больной человек и что сам нуждается в помощи приходили и покидали ее. В психическом плане Селифан казался абсолютно нормальным человеком, иногда только несколько неуравновешенным, да и то редко. Эмма чувствовала, что он всегда владеет своими эмоциями и гневом, никогда рассудок не теряет, если она вдруг не подчиняется или злить его начинает. Но он добивается своего, из доброго понимающего Селифана превращается в какое-то бездушное существо, безразличное к её чувствам. И именно осознанная его жестокость причиняла ей боль, оскорбляло её по самую душу. А говорил ведь, что любит... При одной только мысли, что он любит её, слёзы накатывали на Эмму, и она не могла остановить их течение. Ведь любовь его была животной, ужасной... не таким на представляла любовь, которую он ей давал и не думала, что он такую любовь мечтает ей дать.
   Обо всём этом Эмма хотела не вспоминать хотя бы некоторое время. Но она знала: ей от этого никуда не деться. Селифан придет к ней обязательно ещё. И раз днём едой мучил, вечером иначе будет...
   Эмма услышала, как дверь резко захлопнулась, и как ключ вошёл в замочную скважину. Этот звук, который она каждый день по пять-шесть раз слышит, не давал ей забыть ни на минуту о своём безвольном существовании.
   В квартире, в той комнате, в которой Эмма провела большую часть своей жизни, обои были тоже серые, как и здесь. Но там они были чистые, приятные для глаз, не угнетающие душу. А в комнате, где Эмма лежала сейчас они были обесцветившимися, местами тёмные, местами светлые и даже жёлтые. А потолок, на которую ей приходилось смотреть иногда целыми днями, находился в ещё более ужасном состоянии. Её шокировал цвет потолка: серо-желтый, почти как обои на стене, - нежели еле держащаяся штукатурка. Эмма поначалу не понимала, зачем же так запустили это помещение? Теперь только осознала, зачем...
   ...
   Вечером того же дня.
  - Ну, что, готова встретить меня, как положено? - спросил Селифан, как только вошёл и быстро внимательно осмотрев всю комнату, как будто бы желая убедиться в том, что всё лежит на своих местах, ничего не разбросано, не разбито, не поломано. - Свободен, наконец-то, до завтра.
   К этому времени Селифан уже успел запереть за собой дверь и подойти к ней близко-близко, как и желал. Он обнял её, сильно прижимая к груди, обнюхал волосы и замер, словно задумавшись о чём-то. Потом медленно разжал руки, недолго глядя на неё, поцеловал в губы.
   Эмма, когда он вошёл, сидела и, как обычно, наклонившись на спинку кровати и о чём-то задумавшись. Впрочем, последнее, может и не было правдой, потому что Эмме приходилось очень часто, целыми днями сидеть одной взаперти, ничего не делая и глядя лишь в одну произвольную точку... Иногда она просто смотрела, чувствуя усталость от необходимости думать. А что же делать иначе, если сидишь в комнате и ни чем не занимаешься? Но Селифана теперь уже мало заботило её такое, столь сложное положение, и он даже не собирался что-либо менять. Ему стало нравиться её безвольное положение, а особенно то, что постепенно и с большим нежеланием, она всё же начинает ему подчиняться. А ведь он больше всего этого хотел, чтобы она слушалась его, слушалась во всём.
   Он решил, что сначала получит всё, всё, всё, что Эмма может дать ему и что он может взять силой, прежде чем что-либо изменит. И пока ещё он не был целиком доволен её поведением. Он желал ещё большего её подчинения.
   Эмма не сопротивлялась его поцелую. Теперь уже она осознала, что это самое лучшее, что он может сделать. С большим трудом она заставляла себя не противиться ему, не показывать своего отвращения. Эмма не была уверена, что последнее нужно делать, ведь в последнее время ей стало казаться, что Селифану нравится именно то, что он насильно заставляет её любить себя, ему нравится видеть её неприязнь и невозможность сопротивляться. Она так думала, но всё же иногда ей казалось, что он жесток к ней именно из-за её такого неприязненного отношения к нему.
   Ни в чём она не была уверена. Не понимала, что же нужно сделать для того, чтобы он изменил отношение к ней?
  - Как же мне нравится, когда ты не сопротивляешься мне, - сказал тихо Селифан, сам прервав их продолжительный поцелуй. - Возможно ли, что ты и...
  - Нет...зачем ты это делаешь? - прервала его Эмма, стараясь быть как можно менее резкой. Она быстро поняла, о чём он...
  - Почему ты не хочешь? Зачем так не понимаешь меня?
  - Это ты не понимаешь меня. Мучаешь... - напомнила Эмма, и голос её звучал хрипло толи оттого, что она говорила тихо, толи оттого, что действительно немного простыла. А ещё, ей казалось, что это последствия обеда... но она не обращала на это внимание. Ей легче было говорить тихо, да и выгодно. Эмма успела уже понять, что теперь с ним нельзя говорить грубо и громко, иначе он будет ещё хуже с ней обращаться, станет более жестоким. А она не хотела этого. Боялась.
   - Больше всего, знаешь, о чём я мечтаю? ― спросил Селифан.
   Он сделал пятисекундную пузу, внимательно сконцентрировал свой взгляд на её глазах, но утвердительный ответ не ожидал услышать. Он планировал сказать и сказал то, что она непременно, по его мнению, должна знать. Он хотел, чтобы она знала это:
  - Чтобы ты сама любила меня. Ну, ответь, будешь сама любить меня? - он опять сделал секундную паузу. - И тогда мне не придётся заставлять тебя.
   Селифан глубоко вздохнул, как бы от разочарования, ведь она молчала. Он, конечно же, знал, что так оно и будет, но всё же надеялся...и считал, что глупо надеялся на то, что она побоится молчать после того, как он недавно провёл с ней "объяснительный урок" по этому поводу. Он был бы рад любому ответу, даже самому ничтожному. Его молчание раздражало. Хоть Эмма уже очень давно мало разговаривает с ним, он всё же привыкнуть к этому не может, пытается всякий раз заставить её ответить. Чаще всего, конечно же, переспрашивает, и реже добивается этим ответа. Грубостью запугивать её для него уже стало привычным делом.
   Сейчас Селифан не хотел так выпрашивать у неё ответ и сам знал, какой он.
   Они около минуты оба молчали. И всё это время Селифан смотрел в сторону от неё. Потом он резко повернулся и спросил:
  - Будешь сопротивляться?
   В эту же секунду он откинул одеяло в сторону, поднял до груди её ночную рубашку и попытался снять то, что было под ней. И сделал это, только не сразу, как хотел. Он встретил сопротивление с её стороны, впрочем, он не удивлялся этому. Селифан привык уже, что она всегда возражает, всегда руками мешает, а он всегда добивается своего...
  - Да-а-а... - ответил он, чрезвычайно растянув букву а.- Лучше не надо. Это же глупо, Эмма: я сильнее тебя.
   Эмма сморщила лицо, когда он оказался поверх неё, медленно и равномерно поворачивала голову то в одну, то в другую сторону.
  - А плакать вот не надо, - сказал Селифан, почувствовав, что она именно это и хочет сделать и воздерживается пока. - Лучше отдайся мне. Сама.
   Он замолчал на секунду, как будто бы в ожидании ответа, но на самом же деле ему хотелось увидеть действие соответствующее её утвердительному ответу. И он сам немедля сказал это:
  - Давай, раздвигай ноги.
   Селифан говорить любил в такие моменты, а так как Эмма молчала всегда, тем более. Зато он почти никогда не размышлял, был готов комментировать каждое её движение, каждое своё ощущение и в особенности недовольство ею. Последнее он делал исключительно много, ведь всегда взаимности силой добивался да и то только тогда, когда сам уже уставал или успешно кончал... до этого она всегда силы имела сопротивляться и создавать неудобства. Он знал, что и сейчас будет так. И всегда он говорил, что сопротивляется она лишь от упрямства, не желает уступить.
  - Ну, не мешай мне, - велел он и сделал сам то, к чему призывал её.
   Ему каждый раз руки её сдерживать приходилось. И это, пожалуй, больше всего его раздражало; и каждый раз он думал о том, что хорошо было бы связывать её в такие моменты. Не решался. Почему-то, Селифан считал это особенным шагом. Чем-то таким, к чему ему надо морально подготовиться. Он воспринимал намерение связывать её руки, как большую жестокость, чем то, что он их просто держит, пусть даже сильно сжимая и причиняя ей боль.
   Некоторое время спустя.
  - Ну, - сказал он, с укоризной глядя на неё, - мы так и будем всегда? Сколько это ещё будет продолжаться?
  - Я не знаю, не знаю...очень сильно хочу, чтобы это прекратилось, всё, всё, всё прекратилось... - проплакала Эмма в истерике, засовывая голову под подушку.
  - Оставь. Это тебе не поможет, - объяснил Селифан, поднимая подушку и как бы пытаясь отнять её. - Я с тобой серьёзно, по душам поговорить хочу, а ты всё никак.
   Селифан понимал, что для Эммы его "по душам поговорить" сейчас, возможно, звучит смешно и не хотел сильно настаивать. Решил, лучше, действовать "по первой линии".
  - Ты же сама обещала мне, очень давно, помнишь?
   Эмма долго молчала на этот вопрос, но Селифан тоже, смиренно ждал ответа. И лишь спустя почти целых две минуты, она сказала:
  - Я тогда не знала, что так всё будет. Не знала... и не хотела...
  - Ну ты, так не бывает, - сказал он, грубо и внезапно повернув её тело лицом к себе. - Теперь поняла?
   Эмма молчала, и он поспешил расценить это за утвердительный ответ:
  - Вот и отлично.
   Селифан ушёл, больше ему нечего было ответить, и не хотел он до завтрашнего дня ни о чём с ней разговаривать. У него запланировано многое...
  
   Глава 22. Только так
  
   К вечеру следующего дня.
   Селифан, как обычно, с очень большой осторожностью отворил дверь от её комнаты и, казалось, делал это с робостью, медленно и тихо поворачивая ключ в замочной скважине. Он никогда не спешил.
   Эмма стала узнавать, что к ней собирается войти именно Селифан уже по тому, как отворяют дверь, по создаваемым неуверенным щелчкам. Всегда в такие минуты её сердце замирало в утомительном ожидании того, что очень скоро, вот уже через две-три или даже пол минуты ей вновь придётся переживать самые трудные минуты в её жизни. И ей всегда хотелось поглубже зарыться в одеяле, засунуть голову под подушку или сделать что-либо такое, лишь бы не видеть этого: как он входит, приближается к ней, смотрит вожделенным взглядом. Сложнее всего ей было в такие минуты находиться там, в этой комнате, сидя на кровати и не имея возможности уйти, видеть его, ждать и думать, что же он сделает потом, спустя секунду? Или минуту...Ведь Селифан не всегда спешил делать то, за чем пришёл. И всегда по разным причинам приходил; иногда просто, чтобы увидеть её. И тогда он подолгу и неустанно смотрел на неё. Эмму это не успокаивало, ничуть не облегчало её мук ожидания, даже, наоборот, её душа приходила в невыносимое волнение, а голова начинала работать беспорядочно, мысли её смешивались.
  - Почему мне завтрак, обед не дали? Ни ужин вчера... - спросила Эмма, когда Селифан тихо подошёл и подсел рядом.
  - Потому что теперь это моя обязанность. Я так сказал разносчицам и кухаркам. Они тебя пропускают.
  - Зачем?! Что ты задумал? - с испугом в глазах спросила Эмма. Она понять не могла, зачем же он так поступает и лишь догадывалась... весь ужас своих предчувствий она не смогла бы передать на словах. Ей верить не хотелось в то, что теперь он, не добившись её послушания никакими другими методами, решил её голодом морить. И Эмма знала заранее, что испытание голодом она не выдержит. Всё равно сделает то, что Селифан скажет, что бы ни велел он, о чём бы ни попросил... только теперь она полностью осознала насколько беспомощна перед ним и его волей.
  - Ты знаешь, чего я задумал, чего хочу.
   Эмма усиленно вдохнула воздух и опустила глаза, не двигая головой.
  - Вот-вот, ты и сама это признаёшь. А покушать не принёс, потому что ты не заслужила. Забыла, как вчера вела себя? А я же ведь говорил, предупреждал, что ты ещё жалеть будешь об этом.
  - Не надо так со мной, пожалуйста, - просила она, осторожно, неуверенно глядя на него.
  - А как надо?
  - Я же не специально... дай мне поесть, попить хотя бы.
   Голос её звучал тихо и плаксиво, а сама Эмма выглядела чрезвычайно обессилевшей, несколько бледной на лицо.
  - Ты это о чём "не специально"? - решил Селифан разъяснить для себя, о чём же сейчас Эмма сожалеет и за что собирается просить прощение? А он чувствовал, что последнее имеет место быть, в глазах её видел искреннее раскаяние. Только вот подозревал, что думают они о разных вещах.
  - Не специально сбросила хлеб с твоей руки, я не хотела... ну, поверь же мне...
   Эмма не знала, что говорить ещё? Чувствовала себя прижатой в угол, раздавленной и униженной и не знала, что делать дальше? Он казался ей ещё более холодным и безразличным к ней, к её страданиям. Чувствовала его желание ещё больше её унизить.
  - Я верю, - сказал он и убедился в своих недавних подозрениях: они действительно думают о разных вещах, проблему их теперешних взаимоотношений находят не в одном и том же... но Селифан объяснить всё ей захотел и ему для этого хватило одного предложения: - Не в этом же дело.
   Эмма сразу всё поняла. Осознавать реальность оказалось гораздо сложнее, чем просто догадываться о ней. И она поняла, что напрасно сожалела о том, что днём ранее отказывалась есть, что помешала ему насильно впихнуть ей в рот хлеб... Теперь ведь он сам признался: "не в этом же дело", а это значит, что не поэтому он её голодом морит уже сутки, не поэтому так груб с ней. Он всё равно бы вёл себя точно так же, даже если бы она и не отказывалась никогда от еды.
  - Когда перестанешь сопротивляться мне? Когда любить меня будешь? - спросил он, спустя минуту молчания. - Я хочу, чтобы ты делала это сама. Вот как я хочу.
   При этом Селифан встал и подошёл к верхнему краю кровати, с молчаливым призывом подойти к нему поближе. Эмма не реагировала.
  - Ты согласна? - спросил он, расстёгивая одной рукой свои брюки, а другой - притягивая её к себе, держа за подмышечную область руки. - Я хочу, чтобы сегодня всё было, как положено.
   Эмма бездействовала, и этим сильно раздражала Селифана. Сегодня у него особенно отсутствовало терпение.
  - Ну, чего ты брезгаешь? Я ведь у тебя один. Почему не ценишь меня? Если бы не я, к тебе бы давно уже десятки в день приходили и заставляли бы делать то же самое. И не ждали бы, как я.
   Эмма попыталась отстраниться.
  - Но-но-но, не отходи, - велел он тут же вернув её в исходное положение, - мне нравится, когда ты так близко ко мне, меня возбуждает даже тепло твоего дыхания, лёгкое прикосновение твоих губ... Не отходи, хотя бы так слушай.
  - Зачем ты так со мной? - спросила она, и слёзы стремительными каплями потекли из её глаз.
  - Потому что так надо, потому что вчера я не заставлял тебя делать это. Теперь я хочу получить что-то взамен. Ну?
   Где-то пятнадцать секунд они оба молчали, Эмма не переставала плакать. Потом он вновь заговорил:
  - Ты же знаешь, какой я терпеливый. Хочешь, подожду ещё?
   Селифан отпустил её руку и откинул голову назад, чтобы увидеть её лицо. Оно было мокрым, а глаза её закрывались. Он не хотел, чтобы её слёзы смочили его руку, ему, зачем-то, неприятно стало при мысли об этом. Думал он, что это, видно, из-за того, что эта влага - её слёзы, а не что-либо ещё... он больше всего не любил, когда она в такие моменты плачет. Но Селифан никогда понять не мог, раздражает ли его это, либо огорчает, либо он чувство вины начинает испытывать? Но в любом случае ему неприятно и тяжело становилось. И от своего он всё равно не отступался, ведь всегда чувствовал, что желание его сильнее совести.
   Он держал её за волосы, но не старался быть грубым, не старался ей боль причинить, не старался власть свою показать. Ему просто удобно было так...
   Эмма не стала держаться за голову в том месте, где он дёргал её волосы. Терпела. Одной рукой она схватилась за кончик одеяла, другой - за нижнюю часть своей ночной рубашки, всё той же, бледно-фиолетовой, в которую её когда-то одели. Она знала, что он не отпустит её, пока она не ответит... или пока сам не решит сделать это. А если она мешать попытается, он сделает ей ещё больнее. Последнее Эмма знала уже не по однократному опыту: он всегда поступал так, всегда за волосы тянул её либо за подбородок держал, если она неугодно ему вертела головой.
  - Да, хочу... подожди ещё, - с большим усилием проговорила она. На мгновение слёзы перестали течь с её глаз, а внезапная сильная боль и страх заставили замолчать, затаить дыхание: Селифан потянул её к себе, неудобно свернув шею.
  - Я так не планировал. Я сегодня хочу, сейчас, - объяснил он, но потом добавил дополнение к их предыдущему разговору: - ..Если только обещаешь, что завтра сама?..
   Эмма не могла даже двинуть головой, настолько он крепко её держал, но зато закрыла глаза. И это выглядело утвердительным ответов. Во всяком случае, Селифан так решил, ему было это выгодно.
  - Ладно, я подожду, - сказал он и тут же добавил: - Но если обманешь, пеняй на себя: заставлю, даже если целую неделю будешь водой питаться... Усвоила?
   В эту минуту он отпустил её волосы и обоими руками прижал голову ладонями, полностью прикрыв уши. Это не причиняет ей боли, он знал наверняка и поэтому рассчитывал ответ услышать. Но ждал всего несколько секунд.
  - Ничего, завтра увидим. У тебя ещё целая ночь для раздумий. Сама знаешь, что для тебя лучше: мучиться от голода или же уступить мне.
   Селифан помолчал некоторое время, а потом, отпустив её, сказал:
  - Тогда давай, как обычно.
   И он тут же снял с себя рубашку, швырнул ногой в сторону брюки, которые у него уже давно сползли вниз, и обнажённый разлёгся на кровати. Тогда Эмма сидела в углу, ему для этого даже не пришлось просить её отодвинуться.
  - Я хочу, чтобы сегодня ты была сверху, - сказал он, немного спустя, - а то я так устал заставлять тебя...
   Селифан в эту секунду приподнял голову, и мысли его тут же переключились на другое:
  - И сними это! - велел он, дёрнув слегка вниз её ночную рубашку. - Я хочу видеть твою грудь.
   Эмма, казалось, не слишком-то собиралась делать то, что он велел. И Селифан не спешил сердиться, он продолжал говорить:
  - Всё должно быть красиво.
   И опять кинул взгляд на её сторону. Эмма отвернулась от него и, по его мнению, была чем-то очень занята, "копошилась" уж очень некстати. И Селифан начал терять терпение. Решил поторопить её:
  - Эй! Ты скоро там? - спросил он. - А-то холодно уже становится. Я хочу, чтобы ты согрела меня поскорее.
   Селифан почувствовал, что всё это затягивается... он не хотел уже больше ждать, устал. И говорил ведь только он один и от этого тоже не приходил в восторг. Ему казалось, что он напрасно "болтает", но молчать тоже не мог:
  - Эмма, давай уже! Иди ко мне.
   Он попытался заставить её повернуться, держа чуть выше колен. Столкнулся с сильным сопротивлением. И его как будто подменили. Селифан приподнялся и заговорил уже совсем другим голосом, не просящим, а приказывающим:
  - Иди ко мне, пока я добрый. И хватит моё терпение испытывать.
   Селифан помолчал недолго, как бы давая ей ещё время подумать, потом попытался успокоить самого себя и решил попробовать говорить с ней иначе:
  - Повернись ко мне, - велел он, и так как она почти не отреагировала на это, добавил: - Эмма, слушайся меня, повернись.
   Потом только она медленно и с недоверчивой осторожностью сделала то, что он попросил: повернулась и посмотрела на него.
  - Давай не спеша и по порядку. Да?
   Селифан помолчал секунды три и, не услышав ответ, добавил объяснение, которое, по его мнению, должно было её успокоить:
  - Я не собираюсь заставлять тебя, только ответь: да?
  - Ладно... - очень тихо и неуверенно сказала Эмма.
  - Сделай, что я просил.
   Селифан подождал несколько секунд, пока она снимет с себя одежду, но так как она не спешила это делать, опять лёг на спину со словами:
  - Ну, если тебе неудобно, когда я смотрю, я отвернусь.
   Спустя ещё немного времени, предупредил:
  - Только потом я всё равно буду смотреть.
   Спустя около двух минут, Селифан опять присел. Он не дождался Эмму, она, казалось ему, вообще не собирается торопиться или же опять вздумала сопротивляться. Он этого очень не хотел. Надеялся, что её страх перед ним окажется сильнее неприязни к нему.
  - Эмма, что такое? - недовольно спросил он. - Давай, поднимайся.
   И он указал на нижнюю часть кровати, где больше всего свободного места было. Всё остальное занимал он, своим могучим телом.
   Эмма осторожно подошла поближе, поставила левое колено на край кровати и тихо произнесла:
  - Ты же обещал, не заставлять...
  - Правильно. Я же не заставляю, - как ни в чём ни бывало, оправдался он и выглядел весьма правым в её глазах, потому что Эмма не могла возразить ему.
   К тому времени она уже расположилась на кровати: стояла на колени, а одна его нога оказалась у неё между ног.
   Спустя пять долгих для Селифана секунд, он сказал:
  - Ну!
   И в это время он глаз не отводил с её обнажённого тела, всё более и более притесняя её свободу взглядом.
  - Дай мне руку, - велел он, протянув ей свою. И когда она это сделала, взял её за руку и стал проводить по своим гениталиям, показывая ей, как надо. - А теперь давай сама, - сказал он потом, отпустив её руку. Эмма не стала противиться.
   А спустя некоторое время, когда Селифан перестал чувствовать её руку, сказал:
  - Даже не думай сейчас отступать.
   При этом Селифан слегка приподнялся и был не доволен уже тем, что ему пришлось это сделать. Он бы и дальше предпочёл лежать, глядя в потолок, и чувствовать...
   Эмма не стала возражать и вообще уже не представляла себе это возможным, чувствовала психологическое давление. И поняла, что его "не стану заставлять" оказалось пустыми словами: он именно заставлял её, но уже иначе, не как раньше грубой силой, а более изворотливым способом. Но Эмме от этого не намного легче было. И страх перед ним так же присутствовал. Она знала, что если хотя бы словом попытается возразить, вернётся его прежний метод воздействия на неё. А Эмма не хотела этого. Ей было очень тяжело, когда он грубил и применял силу. Она решила попробовать подчиниться ему, хотя бы столько, сколько сможет.
  
   ***
  - Я знал, что это будет потрясающе, - сказал он, одеваясь в некоторой спешке. - Но завтра всё должно быть ещё лучше. Ты обещала мне. Помнишь? - напомнил он и, пригнувшись, взглянул на её лицо. Селифан не мог даже догадываться, что же она может чувствовать сейчас и о чём думает? Но он знал одно: его напоминание неприятно для неё и она бы предпочла не слушать его, если могла бы. Только вот Селифан очень хотел по-своему поступить, ему нравилось ставить Эмму в трудное положение и видеть то, как она старается из него выйти. А ещё он знать хотел, собирается ли она сдержать обещание, которое он сам насильно навязал ей?
  - Да, - тихо ответила Эмма и, смяв верхний край одеяла обеими руками, прижала его к животу.
  - Сейчас я тебе ужин принесу, - сказал он тогда, - теперь уже можно.
   Селифан ушёл и вернулся обратно, спустя около десяти минут. В руках у него был знакомый уже ей поднос с несколько потёртым узором красновато-коричневых и жёлтых цветов. На ней была достаточно большая порция разной еды: ни ужин, ни завтрак, ни обед, которые здесь обычно дают ей. Она знала, что это он сам собирал; взял с кухни, что было, и как сам того хотел. Но Эмма не возражала, она была уже готова на любою еду, лишь была бы она. Эмма думала, что не смогла бы выдержать ещё сколько-нибудь голод, она чувствовала неприятную слабую боль в животе и лёгкую тошноту. И думала, что больше никогда не хочет так: не есть ничего дольше допустимого интервала времени.
   И сейчас она уже не думала обижаться или злиться на Селифана. До этого случая она и думать не могла, что он когда-нибудь сможет так с ней поступить. И теперь уже решила, что больше не будет стараться злить его; ей стало казаться, что подчиняться ему гораздо легче, чем терпеть голод...
  - Я не покормил бы тебя, если бы отказала мне, - сказал он, протягивая ей поднос, и предупредил тут же: - Всё повторится, если обманешь меня.
   Потом Селифан молча сидел рядом и смотрел, как она ест. И прошло где-то пятнадцать минут, пока Эмма принялась пить компот, опустошив тарелку с едой.
  - Сдержишь обещание? - вновь начал он настаивать на ответе. Селифан никак не мог успокоиться и подождать до следующего дня, чтобы убедиться в её ответе сам. Он не доверял ей, приходил в сильнейшее раздражение при мысли, что она может обмануть его.
   Но Эмма не стала отвечать, и Селифан не сдержался, чтобы не сказать:
  - Я сдержу своё обещание: если обманешь, тебе будет гораздо хуже, чем было сейчас. Веришь мне? - настаивал он ответить что-либо.
   Но Эмме тяжело становилось находиться рядом с ним, когда он говорил с ней так. Она даже дышать спокойно не могла в такие минуты, чувствуя словно, что за это он злиться будет, ещё больше угрожать и запугивать. Эмме стало казаться, что он никогда не перестанет мучить её, и в этом нет её вины: он жестокий по натуре своей и ему нравится быть таким.
   Эмма слегка нахмурила брови, но сделала вид, что не может ответить, так как занята тем, что допивает компот. Но Селифан не был доволен столь малым и ложным оправданием её молчания. Он непременно ответ желал услышать её. Продолжал настаивать на своём.
  - Ну же, ответь. Я хочу убедиться, что ты точно не обманешь меня?
   В эту же секунду он отобрал у неё уже пустой стакан и, отложив его в сторону вместе с подносом, стал молча ожидать ответа. При этом Селифан сконцентрировал всё своё внимание только на ней, глаз не отводил с её лица. Он хотел увидеть всё: любое её движение, любой жест недовольства и то стремился понять, насколько сильно она противится ответить ему "да"? А ведь он знал, что это значит, она против сдержать "обещание"... он не мог с этим смириться, никак.
  - Пожалуйста... - начала было она говорить чрезвычайно тихим голосом, но Селифан перебил её тут же. Спросил звонким голосом:
  - Что, пожалуйста?
  - Не заставляй меня...
  - Нет.
   И Селифан решил, что ни за что сейчас не отступится от своего решения, не позволит себя переубедить. Он и сам чувствовал, что бы она ни сказала, его жёсткое "нет" останется таким же сильным и уверенным, каким было.
  - Ты огорчаешь меня, Эмма. Знаешь? - сказал он тогда. Ему не хотелось говорить с ней слишком грубо, находил это несправедливым, ведь впервые она не сопротивлялась ему, сама любила его... Он не мог быть недовольным этим.
  - ...не заставляй меня отвечать сейчас, - попросила она, находя оправдание тому предложению, которое произнесла недавно.
  - А... ну, тогда ладно, - сказал он весьма довольно, и даже чувствуя себя несколько неловко за то, что был так нетерпелив и не дослушал её сначала. Он не почувствовал, что она сейчас с ним двояко говорит, решил, что это он её не так понял.
  - Я завтра приду где-то около шести утра.
   И он ушёл.
   Эмма поняла, что её ночь будет кошмаром - одним ожиданием шести часов утра, его прихода. Она бы предпочла не знать, во сколько он придёт, но всё же понимала, что от этого ей не стало бы легче. Ведь неизвестность не бывает лучше. И её многочисленный опыт, который она получала из-за своего невольного существования, убеждал её в этом. Селифан редко сообщал ей, когда придёт. Всегда являлся неожиданно.
   Эмма легла и укрылась одеялом несмотря даже на то, что ей было немного жарко. Вначале она долго смотрела прямо перед собой, на закрытую дверь, а потом поняла, что ожидание шести часов утра не даёт ей покоя. Ежеминутно она поворачивала голову направо, смотрела туда, где висели часы. Всю ночь она не гасила яркую настольную лампу, которая заменяла ей ночник. Это было единственным освещением в этой комнате. Никаких люстр на потолке не висело, и оттого комната выглядела ещё более ужасной, тюрьмой для неё давно стала.
   Да и этого освещения ещё недавно она не имела; Селифан, когда часто стал приходить к ней, по каким-то своим личным соображениям, решил сжалиться над ней. И Эмма была уверена, что для себя он принёс эту лампу, так как и по ночам хочет заходить к ней. И делает это. Не любит темноту. А до этого ей приходилось довольствоваться слабым дневным освещением, которое падало из затемнённого толстого стекла окна, дополненного ещё и железной решёткой изнутри. Эмма знала, для чего это: чтобы тот, кого владельцы этого ужасного помещения решат заточить здесь, не имел бы ни малейшей возможности сбежать. От этих мыслей ей становилось и жутко и страшно. Она не собиралась бежать, знала, что это бесполезно.
   Трудно было Эмме, когда Селифан уносил лампу. Изредка и теперь он делал это, и она не понимала, зачем? Ей казалось тогда, что ему так нравится, что он этим хочет наказать её, заставить в темноте сидеть по многу часов и мучиться, мучиться и мучиться от безысходности и одиночества. Эмма так думала и плакать хотела сильно-сильно. Но это бесполезные слёзы, она всё понимала. Селифан всегда знал, что больше всего ей трудно вынести темноту, особенно тогда, когда спать ей не хочется, когда нет никого рядом, кого она не захотела бы видеть. ..И невыносимо обидно ей бывало, когда вместе с ужином ей приносили небольшую лампу на батареях и вновь уносили её, вместе с подносом, словно свет - это часть еды, нечто положенное лишь малыми порциями.
   Она ужасно устала от такой жизни... очень часто думала, что и от жизни вовсе устала. Зачем она нужна, если её не чувствуется вовсе? Эмма не чувствовала, что живёт, но существования своего лишаться не хотела, воли не имела, смелости.
   ..И она не могла без страха представить себе то, сколько же ей ещё придётся терпеть то, что Селифан с ней делает?
   Селифан пришёл уже половина шестого утра, не дождался более позднего времени несмотря на то, что рабочий день у него начинался в семь тридцать. Как он и предполагал, без принуждения обойтись не получилось...Он был расстроен немного, но успокаивал себя тем, что всё-таки чувствовал некоторый прогресс в их отношениях: Эмма сопротивлялась ему не настолько сильно, как было раньше. Он решил не отступаться от своего и даже попробовать не торопить события. Впрочем, чувствовал, последнее ему даётся чрезвычайно тяжело. Селифан не мог не признать этого. Он просто хотел получить всё сразу...
  
  
   Глава 23. Почти всё то же самое...
  
  
   Следующий месяц проходил точно так же, как и предыдущие. Селифан настаивал на своём, приходил к ней каждый день. И он специально делал это, даже когда уже не очень хотел. Он надеялся, что она привыкнет к нему, ведь он обещал. Был уверен даже, что такое возможно. Но этого не происходило. Эмма "не хотела любить его или быть любимой им".
   Все выводы Селифана относительно их отношений были мрачные, приводили его в унынье, но не заставляли раскаяться. Он расстраивался и очень часто, рвался то-то изменить, но заставить её полюбить себя не мог. Селифан чувствовал, что уже всё меньше и меньше хочет принуждать её к физической близости. Ему надоело жить так. И даже тогда, когда Эмма не сопротивлялась ему, делала всё так, как он просил, его не покидала мысль о том, что всё это ложь, придуманная им самим. Он не видел их будущего за стенами этого здания.
   Постепенно его разочарование привело к тому, что приходить к Эмме он стал лишь от упрямства. Он приходил и требовал любви, получал её, а когда уходил и оставался один чувствовал в душе пустоту. И, казалось ему, ничто не может заполнить его, ведь она не любит его, не любит по-настоящему. Селифан не мог смириться с этим, не желал сдаваться. Ещё год назад он даже не мог мечтать о том, что между ними возможна любовь физическая. Он видел в этом нечто такое, к чему можно стремиться и вечно желать этого, но никогда не достигнуть. И привыкать начал смотреть на Эмму, как на недопустимую любовь. Всё изменилось. Селифан ни сожалеть, ни радоваться этому уже теперь не мог. Он думал, что если бы между ними всё оставалось как было, если бы она не стала показывать ему возможность их большего сближения, он никогда бы не посмел прикоснуться к ней, тем более насильно. И Селифан искренне был убеждён в том, что всё так и есть.
   Но он устал, очень сильно устал оттого, что происходило теперь. Он бы и рад был не мучить её дальше, но не мог. Селифан чувствовал, что что-то внутри него заставляет его делать это. Он боялся потерять её.
   Селифан вспоминал те дни, когда он в школе работал, когда она была его ученицей. А ведь тогда он мог чувствовать её симпатию к себе и это ему нравилось. Хоть они и ругались и там, грубили друг другу, он всё равно видел, что она как будто бы неравнодушна к нему. Тогда она не ненавидела его, тянулась даже к нему как к человеку, способному помочь ей, к понимающему её человеку... Селифан думал сейчас, что не смог тогда оправдать её надежды, не так повёл себя, поступил неверно. И теперь он очень сожалел об этом. Где-то в глубине души он допускал возможность, что всё в их отношениях могло бы сложиться иначе.
   И его вопрос мучил: он ли один виноват в том, что всё сложилось именно так, как есть? Можно ли было избежать столь непредсказуемого и не самого лучшего развития событий? Теперь уже Селифан меньше радовался тому, что Эмма находится в заточении, в полной его власти. Даже тогда, когда они встретились в её квартире в последний раз, он чувствовал некую духовную близость с ней. Сейчас она отсутствовала, и Селифан очень сожалел об этом. Он думал, что это уже навсегда и страдал оттого очень сильно. Он знал, что не в состоянии уже что-либо изменить, слишком многое он себе позволил, был властным и жестоким. А раз она боится его, - любить не сможет. Он не хотел, чтобы всё было именно так. Лишь теперь он осознал, оценил по достоинству ценность той, пусть и несильной и изменчивой, платонической любви, которую мог иногда ощущать между ними когда-то давно. Он сожалел о том, что тогда, когда она была у него, он обходился с Эммой грубо, не замечал, как от этого всё больше отдаляется от неё. Ему тогда казалось, что всё было как раз иначе. И он сейчас тоже не удивлялся этому, мысленно воспроизводя ситуацию, ведь тогда он очень нуждался в любви физической. Он не оправдывал себя, раскаивался, что невнимателен был тогда... он думал тогда, что материальное способно заменить ему духовное. Но сейчас Селифан устал от всего этого, от любви лишь осязаемой, ему хотелось чувствовать её душой. Он утомился морально.
   Селифан, когда приходил к Эмме и смотрел на неё, видел, что между ними уже нет той связи, которая некогда была. Теперь она лишь ненавидит его и боится. Очень сильно боится. Он это знал.
   Селифан находился на своём рабочем месте, охранял здание, сидя на стуле на улице. Он любил больше на свежем воздухе сидеть, нежели в специально выделенном для него месте внутри помещения. Он читал обычно, но почти всегда наступал момент, когда он чувствовал, что всё ему ужасно надоело, - вся жизнь его среди преступников, его собственные страшные деяния над Эммой. И теперь он понимал и сам признавал их страшными, потому что полгода прошло уже, а она всё там же, взаперти... он не хотел этого больше. Ему трудно было представить то, что она может чувствовать. И когда представлял себя на её месте, чувствовал, что это с ума сводит. Ему плохо становилось, тяжело. Никогда сам он не попадал в ситуацию даже близкую к её. Никогда никто не лишал его свободы, даже ограничивали его ему редко, а если делали это - он протестовал, добивался своего. Смириться с тем, что ему чего-то нельзя, Селифан никогда не мог. И отказывался от желаемого лишь тогда, когда разочаровывался в этом и не хотел постигать недавней цели. В Эмме он не разочаровался и не думал, что это вообще возможно. Не хотел, чтобы это случилось. Он не любил думать о том, что же она чувствует? Как продолжает терпеть его грубость и невольное существование? Но он делал это, потому что она просила. Эмма почти каждый день умоляла отпустить её, хотя бы выйти позволить, свет увидеть солнечный, небо и воздух свежий ощутить. Ей очень не хватало этого, плохо становилось... Но Селифан оставался жестоким и непреклонным. Он лишь слушал её и уходил, с безразличием глядя на её слезы. Он не хотел бы поступать так, но иначе не мог. Селифан обещал Берну, что никогда не поставит под угрозу раскрытие всего того, что происходит за стенами этого Дома. Он чувствовал себя связанным с Берном, обязанным ему. И он не мог рисковать, был уверен, что если попробует вывезти Эмму на свежий воздух, она обязательно попытается бежать. А он не мог этого допустить. Он не знал, что тогда может случиться, не представлял, как найдёт её и найдёт ли живой? При мысли о последнем ему страшно становилось, он не хотел терять Эмму ни за что на свете. Он думал, что предпочтёт лучше до самой смерти держать её в этой комнате, чем позволит бежать, погубить, убить себя. Он давно стал чувствовать, что она хочет сделать это. Ему так казалось, но он не был уверен. И он по-прежнему продолжал мучить её и даже больше чем раньше.
   Селифан думал, что не может теперь внезапно изменить к ней отношение, это выглядело бы противоестественным, для этого повод должен быть. И отсутствием повода этого он оправдывал свою жестокость, издевательства над ней. Так Селифану легче становилось жить, он мог не чувствовать свою вину.
   Когда пришло время перерыва, Селифан незамедлительно направился к Эмме. Он увидеть хотел её, устал думать о том, как же она там? Когда в последний раз он был у неё, она, казалось ему, была несколько не в себе, нервничала очень сильно. Это было днём того же дня. Они сильно поругались. Но их неспокойный разговор лишь Селифан мог называть ссорой, она же - очередной его попыткой доказать её бесправность.
   Селифан боялся, что её истерика повторится. А ведь он уже давно отвык от проявления её недовольства в форме криков и шума бьющихся предметов, привыкать постепенно стал к её тихому голосу и редким разговорам с ним.
  - Ты пообедала уже? - спросил он сразу же, как вошёл к ней. Селифан вновь разрешил разносчицам приносить ей еду. Его это занятие быстро стало утомлять и доставляло массу хлопот и неудобств с собственным приёмом пищи.
   Эмма сидела, наклонившись на спинку кровати. Он часто заставал её сидящей именно в этой позе и в такие моменты она, как правило, смотрела прямо перед собой и, бывало, на него, когда он входил. Эмма и на этот раз поступила так, не стала отворачиваться от него. Селифану нравилось это, ведь он боялся, что она опять начнёт избегать зрительно контакта с ним. Когда она смотрела на него, он чувствовал, что будто между ними есть какая-то связь и не та, что представляет собой господство и подчинение. В её взгляде он находил некую духовную связь с ней, её добровольное согласие с его мнением и его желаниями. Это не могло не радовать Селифана. Он хотел бы, чтобы так было всегда.
  - Да, поела, - тихим, но звонким голосом ответила Эмма. Она тут же посмотрела влево, туда, где находилось тумбочка, на которой стоял поднос с пустой посудой. Этим движением она как бы говорила ему сделать то же самое, и Селифан понял её. Он тут же убедился в правдивости её ответа.
   Селифан подсел радом на край кровати, немного сдвинув её одеяло и тем самым дав Эмме повод слегка отодвинуться и уступить ему немного места.
   Ноги Эммы были прикрыты одеялом, а руки лежали поверх неё. Они были полностью расслаблены, и оттого сама Эмма со стороны казалась несколько уставшей. Но Селифан давно уже привык видеть её такой, не обращал на это почти никакого внимания. Он считал даже естественной, как он думал, её незначительную вялость и бессилие - это лишь следствие отсутствия постоянной подвижности тела и физического труда. Он также признавал и то, что условия, в которых она живет последние пол года не оставляют возможности для иного.
   Селифан осторожно и нежно положил свою руку поверх её и с некоторым волнением стал ожидать реакцию Эммы. Он боялся, что после их утренней ссоры и всего того, что он наговорил ей, она опять станет отталкивать его. Он очень не хотел этого.
  - Ты сейчас хочешь..? - неуверенно спросила она, не двигая рукой.
  - Нет, можно и потом, вечером.
   В эту же минуту он подложил свою вторую руку под ладонь той её руки, которую держал. Ему хотелось поговорить с ней в спокойной обстановке. Он мечтал о том, чтобы она поняла его, простила... и он верил в то, что всё это возможно. Надеялся, что когда-нибудь это обязательно произойдёт.
  - Я просто увидеть тебя зашёл, - объяснил он потом.
  - А... - растянула она букву и плавно закрыла глаза, словно успокоилась тем, что он сказал. На самом деле тоже всё было почти именно так, ведь Эмма даже не рассчитывала на такой ответ. Но она знала, раз уж Селифан сказал, значит, так оно и будет. Она привыкла к тому, что он не обманывает никогда. Жаль ей и тяжело было лишь оттого, что он всегда доказывает истинность своих обещаний на примерах жестокости и насилия над ней.
   Они оба замолчали в ту минуту. Селифан не знал, что говорить дальше, чувствовал, разговор у них опять не сложится. Ему казалось, что он будет мучить её, если попытается о чём-либо заговорить.
   Спустя некоторое время, он отошёл от неё к окну, взяв с собой стул. Эмма знала, зачем он это делает: хочет либо закрыть окно, либо убедиться ещё раз, что железная решётка на ней не повреждена. Селифан сделал второе.
   Когда Селифан стал спускаться со стула, на которую ему пришлось взобраться, чтобы дотянуться до окна, Эмма посмотрела на него. Её взгляд выражал некоторую невольную укоризну и выглядел настолько печальным, что Селифан не мог не обратить на неё внимание. Ему это очень не понравилось. Он, как правило, всегда чувствовал, если она смотрит на него, и ему нравилось видеть лишь тот взгляд, который ни о чём не говорит. Он привык к такому.
   Но его ничуть не смутило её угрюмое состояние духа, выражающееся через грустные глаза. Он поспешил оправдаться:
  - Что? Я же ведь открыл окно.
   Эмма не стала отвечать ему. Да и что она могла сказать в такой ситуации? Он и раньше открывал окно и очень часто, почти не закрывал его, хотя считал вентиляцию помещения безупречной - обеспечивающей достаточным количеством кислорода даже при постоянно закрытых окнах. Он твёрдо стоял на своём последнем утверждении, ибо в этом его убедил Берн, уверив, что все комнаты этого здания имеют хорошую вентиляцию с учётом недостаточно совершенных окон. Селифан и сам убеждался в этом, иногда позволяя себе по три-четыре дня не проветривать помещение. Так было особенно в первые две недели, когда Эмма ещё только начала проживать здесь. Он заходил к ней и чувствовал сквозняк - постоянно поступающий воздух через не единственное вентиляционное отверстие в комнате... но он согласился с тем, что этого не достаточно. Селифан не хотел обделять её ещё и кислородом тогда, когда мог обеспечивать её в достаточном для неё количестве. А ещё он хотел хоть в чём-то уступить ей.
  - Оставить так или закрыть? - спросил Селифан, недовольный её молчанием. - Холодно?
  - Нет.
  - А то я ключи оставил... - объяснил Селифан несмотря на то, что она уже ответить успела ему. И имел он в виду дополнительные ключи, позволяющие открыть дверцу, как раз и представляющую собой железную решётку. Не открыв решетчатую дверь, было сложно открывать или закрывать окно. Заржавевший внешний вид решётки всегда вызывал у Эммы да и у самого Селифана одни неприятные ощущения. На Эмму даже страх нагонял.
  - Отпусти меня, пожалуйста, позволь выйти... - в слезах попросила Эмма. Для Селифана это явилось неожиданностью. Он и предположить не мог, что ещё полминуты назад спокойная и невозмутимая Эмма вдруг может внезапно опять впасть в истерику. По её голосу он чувствовал, что всё к тому и идёт.
   Селифан заметил такую закономерность, что всякий раз, когда он заводит речь о ключах и дверях, при первых же упоминаниях этих слов, она начинает нервничать. Он подумал, что это, видимо, оттого, что она очень тяжело переносит одиночество, а о ключе он заводит разговор лишь перед своим уходом. И так почти всегда.
  - Я не могу, - уверенно сказал Селифан и хоть старался не выглядеть жестоким, выглядел таким. Его голос звучал жёстко и властно. А утверждение "не могу" скорее походило на "нет, не стану" или даже "не нужно этого делать". И Эмма знала, что именно последнее из перечисленных вариантов ответа как раз и господствует в его сознании, его желаниях. И она понимала уже, что не может перечить ему. И не только физически, но даже и словами. Продолжала себя заставлять это делать, но уже лишь стараясь надавить на жалость. Чувствовала, Селифан уже не знает, что значит жалость.
  - Я не хочу, я тоже не могу... - всё так же плаксиво продолжала она жаловаться. Но Селифан не стал долго её слушать, поспешил перебить вопросом:
  - А куда денешься?
   Он знал, что если позволить говорить ей дальше в таком тоне, нервном и истеричном, неизвестно к чему всё это приведёт? Он решил, что сейчас лучше не давать ей свободы слова.
  - Будешь жить так, как я хочу, - добавил он потом, так как она не ответила на его вопрос.
   Сердце Эммы сжалось от страха перед будущим, она как будто бы не сомневалась в том, что всё именно так и будет. А она ведь знает уже, как Селифан хочет, чтобы она жила... и он заставляет её так жить уже более полу года. Эмма чувствовала, что действительно не в состоянии дольше терпеть такое существование, казалось ей, что либо она себя убьет в конце то концов, либо найдёт способ убить его или просто с ума сойдёт... последнему она предпочитала убийство - убийство ради облегчения души. Эмма придерживалась мнения, что никогда ни при каких обстоятельствах не стоит покушаться на свою собственную жизнь, не решившись отнять её у другого человека - своего врага, предателя или же мучителя. Причину убийства Эмма не считала существенной, главной в той идеологии, которую, как она считала, сама выдумала, важным является смелость и дозволение себе попробовать. И когда Эмма размышляла о совершении преступления во имя своего личного блага всегда во главу угла ставила право на попытку. И это значило, что нельзя подвергать себя незаслуженному или даже просто наказанию, не попробовав подвергнуть ему другого. "Себя всегда можно успеть наказать - думала она, - и даже если не желать, всё равно накажут, другие накажут, стражи порядка..." Поэтому лишь она продолжала терпеть унижения, подчиняться Селифану и жить. Но когда она начинала размышлять о таких вещах, мысли её, как правило, становились неразборчивыми, бессвязными, иногда даже казались ей самой бессмысленными. Те лекции, которые заставлял слушать Дементий, изменили её. Эмма чувствовала это, хоть и забыла многое из того, о чём там рассказывали. Но она помнила и не могла забыть то, чему её учили - умению "верно рассуждать". И всегда они старались убедить её, что это многогранное изречение и объяснять оно может очень разные понятия. Только для Эммы было важно лишь одно - её исключительное понимание этих слов. И смысл она их видела ещё в одном изречении, которое слышала на лекции: "крайнее всегда должно оставаться на потом". Она старалась следовать этому.
  
   ...
   Спустя ещё один месяц.
   Селифан находился в комнате Эммы. И у неё был как раз один из тех сложных и, в общем-то, достаточно частых моментов, когда она находилась в волнении. Селифан уже не имел представления, как избавить её от стресса? Он хотел это сделать, очень сильно, но не мог. Признавал свою вину. Он чувствовал бессилие перед сложившейся ситуацией, впрочем, как и она перед ним. Селифан не мог решиться поговорить с Берном, объяснить ему своё желание содержать Эмму в других условиях. И он смирился с тем, что это как бы невозможно. К тому же призывал Эмму.
   Селифану надоели её просьбы, слёзы, истерики. Он устал и больше вообще не желал её слушать. Это его то раздражало, то просто отнимало настроение на весь день, если она вдруг с утра начинала ему жаловаться. Селифан больше всего не любил напоминание о своем бессилии. А почти любое её желание - это есть то, чего он не может сделать для неё. И хуже и труднее всего осознавать Селифану было то, что многое из того, о чём просит его Эмма, он хотел бы сделать. Это по началу он был против всему, сейчас всё было иначе... он очень хотел облегчить условия её существования, но уже не мог показывать ничего, кроме жестокости. Он привык быть грубым, продолжал быть таким.
   Селифан не хотел подводить Берна. И он заранее знал, что тот категорически против будет тому, чтобы он забрал Эмму или поместил в какое-либо другое место.
  - Хватит, успокойся. Смирись, - говорил он, вытирая её слёзы.
   Эмме неприятно это было, ведь она не чувствовала его жалость по отношению к ней. Видела лишь его холодный взгляд и слышала рассуждения, такие же несправедливые и жестокие, каким являлся для неё он сам.
  - Я не хочу...отпусти... - попросила она, прерывистым голосом. И она знала заранее, что говорит это в пустоту, никому, ведь он не услышит её. Его не трогают её слёзы, ему нет дела до её страданий. И Эмма не сомневалась уже в том, что всё именно так и есть, как ей приходится думать.
  - Нет, Эмма, я не сделаю этого.
   И Селифан уже устал повторять ей это. Ведь ситуация нисколько не могла претендовать на исключительность: они почти каждый день вели разговор на тему её заточения и желание освободиться.
   Эмма, как услышала его ответ, так сразу и отвернулась, попыталась закрыть голову одеялом, но Селифан не позволил ей сделать это. Он крепко держал одеяло, не желая отдавать. Селифан уже давно изучил её основные привычки. Ему приятно было, когда она смотрит на него.
  - Зачем ты мучаешь меня? - спросила она, упираясь головой на подушку, и оттого голос её казался неестественным, даже более плаксивым, чем был.
  - Я же приношу тебе книги, лампу вон постоянную установил, - объяснил Селифан и этим как бы оправдывался. - Ну что, прочитала " Государство"?
   Эмма молчала, но Селифан не собирался оставлять свой вопрос не отвеченным. Он хотел тему разговора сменить, выбрать более приятную для неё, не травмирующую её психику ещё больше, и ничего лучше не придумал.
  - Не любишь Платона? М... - и он замолчал на пару секунд как бы в раздумье. - Ну, у меня в основном книги древних мыслителей. Из моей коллекции имею в виду. А так, вообще, могу из библиотеки взять что-нибудь. Специально для тебя. Хочешь?
  - Отпусти меня? - попросила она, вместо того, чтобы ответить ему и, не поворачиваясь в его сторону. Эмма думала, что он сейчас разозлиться. Она знала уже и привыкла к тому, что Селифан раздражается, когда его о чём-то переспрашивают или просят ещё раз то, чему он недавно дал отказ. Но сейчас ей было всё равно. Она лишь хотела, чтобы он услышал её просьбу ещё раз, а потом ещё и ещё, она надеялась и мечтала о том, что когда-нибудь в какой-либо из дней в нём проснётся человек.
  - Что ты любишь читать?
   Селифан решил попробовать игнорировать её последнее предложение, не придал ему почти никакого значения. Он хотел, чтобы она говорила с ним.
   Эмма молчала.
  - Ах да, ты же не любишь читать, - сделал он поспешный вывод. Впрочем, в достоверности своего утверждения он ничуть не сомневался. Ему не раз уже доводилось в этом убеждаться уже тогда, когда он в школе работал.
  - Мне не книга, мне свобода нужна, - продолжала она настаивать на своём.
  - Но будет книга, - безжалостно объяснил он. - Хочешь, романчик какой-нибудь любовный принесу?
   И задавая свой последний вопрос, он улыбнулся с некоторым ехидством и, думая о чём-то таком, что поднимало ему настроение. Впрочем, эти мысли не казались ему существенными и в суть их он вникать не хотел. Селифан повернул её лицом к себе, уложил на спину.
  - Нет, нет, отпусти... - просила она на сей раз не на волю её отпустить, а не держать за предплечье. Ей это неудобство сильное причиняло, и страх внушала его сила.
  - Тогда Платона читай! - обиженно сказал он и отпустил её, потом добавил в своё оправдание: - От него, кстати, больше пользы тебе будет.
  - Какой?
  - Ну, это всё-таки что-то такое ... хорошее, прекрасное, важное, - он и сам не знал, что говорить дальше и как доказать справедливость своего предыдущего утверждения. - Ну, что я тебе хвалить его буду?! Почитай, и узнаешь всё сама.
  - Нет, Селифан, не хочу я, не желаю, я на улицу хочу... - объяснила она.
  - Я это слышал уже.
   Эмма на это ничего не ответила, только что-то проныла себе под нос. Селифан понял, что им не найти общий язык, и она не желает говорить на тему учёба или книги. Это огорчало его, но он понимал Эмму. И предложил то ведь он ей почитать только из жалости. Он думал, что если она читать начнёт, то ход времени для неё не будет чувствоваться настолько медленным, как это сейчас. Он искренне желал хоть как-то облегчить её пребывание в этой комнате. Ничего другого Селифан не мог предложить. Вывезти погулять её без разрешения Берна тоже мог. А эта постепенно сложившая ситуация и ему стала надоедать. Он осознал, что ему и самому приходится терпеть то, что он ничего не может сделать как для неё, так и для себя. Он не может бросить работу у Берна или не подчиниться ему. Селифан был очень недоволен этим положением, хотя Берн любое своё распоряжение всегда любезно называл просьбой, особенно если с ним общался. Селифан опять перестал видеть в нем друга... он хотел увезти Эмму, чтобы жить вместе с ней в другом месте.
   ...
   Спустя несколько дней.
   Селифан вошёл к Эмме и первое, что привлекло его внимание - это книга, лежащая на полу и открытая на шестьдесят пятой странице. Он слегка нахмурил брови, но особого недовольства всё же не испытал. Ему просто неприятно было видеть, что книга валяется на полу вместо того, чтобы занимать почётное место на столе или на её тумбочке. Впрочем, Селифан не был даже удивлён этому, он стал привыкать к капризам Эммы и внезапным переменам настроения, и к непредсказуемым поступкам. И он не сомневался, что, видно, сюжет романа, которую он принёс, не понравился ей. Селифан решил выяснить это:
  - Ну, что скажешь? - потребовал он объяснений, подняв с пола книгу и подойдя к ней.
   Эмма лежала, глядя в потолок, но на приход Селифана быстро отреагировала. Она незамедлительно встала и несколько смущённо и виновато отпустила глаза. Селифан понял, что она уже сожалеет о том, что так неаккуратно бросила книгу на пол. Он простил её сразу же, решил не сердиться и особо сильно не показывать своё недовольство. Хотел понять причину её столь негативной реакции на эту книгу.
  - Читала? - спросил он, так как Эмма молчала. Он не хотел давить на неё, но любопытство своё усмирить также не мог.
  - Да.
   Эмма несколько обиженно взглянула на него. Селифан не мог понять, за что же она может сердиться на него и чем может быть недовольной? Он-то ведь по-своему старался угодить ей, ради неё специально принёс книжку, которую его друзья по институту очень хвалили. Но так как Селифан не любил читать бестселлеры, не относящиеся к его учёбе, он и понятия не имел, о чём книга?
   Он решил выяснить это. Открыл первую страницу, читая ей вслух:
  - Посмотрим, о чём же нам пишет столь известный автор: "Молодой студент, увлечённый религией и идеями преобразования человеческого разума, решает воплотить в жизнь свои чудовищные замыслы"
   Селифан, когда дочитал до этой строчки, прервался. Он не мог не вставить свой комментарий, его охватило масса противоречивых чувств и желаний.
  - Конечно уж! чудовищных. Не знают прям, как взволновать, заставить купить...
   Селифан хотел показать ей своё скептическое отношение к художественной литературе, призванной только развлекать. И его порою в раздражение приводили комментарии к некоторым книжкам, похожие на рекламу (таковым он читал любую статью, которая приводило его в волнение по непонятным ему причинам).
  - Унеси это, - попросила Эмма.
   Но Селифан, словно не желая слушать её, продолжил читать дальше:
  - "После тщательной слежки за молодой влюблённой парой, он решает..."
  - Хватит. Не читай мне! - с раздражением велела Эмма. Ей неприятно было слушать или самой читать то, что там было написано. Она знала, что Селифан делает это не из желания задеть её как-то и поступить по-своему и вопреки её просьбе, ему просто интересно стало... Эмма в этом не сомневалась, ведь книгу он держал обеими руками и смотрел на неё сияющими, радостными глазами.
   Селифан больше не стал читать её вслух. Но по тому, как двигались его глаза, Эмма поняла, что он всё же продолжает читать.
  - А! понятно, в чём дело! - сказал Селифан, с некоторым восторгом в голосе. И Эмма понять не могла, чем же вызвана его радость? Толи тем, что в книге описывают ситуацию, многим похожую на её, толи он просто удовлетворён тем, что всё-таки узнал причину её недовольства книгой? Ей было легче предполагать второе.
  - Ну а всё-таки, до какой страницы ты прочла её? - не мог он довольствоваться тем, что так и не узнал этого.
  - Сто девяносто четыре, - тихо произнесла Эмма и без особого желания глядя на Селифана.
  - Так, немало, - тут он закрыл книгу, повертел её в руке, как бы желая со всех сторон рассмотреть её обложку, и сделал свой вывод: - Неплохо. Очень даже. А ты, оказывается, быстро читаешь?
  - Нормально, - согласилась Эмма и не понимала, к чему эти вопросы и чего он добивается? И спустя минуту размышлений, она решила, что он просто пытается занять её разговором, не имея на это никакого особого мотива. Эмма любила всякого рода заботу о ней, даже самую незначительную. И по-своему она умела понимать и ценить её. Она чувствовала себя настолько раздавленной, угнетённой, что уже просто не смогла сопротивляться тому малому и хорошему, что предлагает ей Селифан - нормальное, приятное общение без грубости и угроз, с оттенком взаимопонимания. Эмма больше не была способной отказывать в этом и себе, и ему.
  - Тогда и я прочту её. Посмотрим, что в ней тебя так огорчило?
   Селифан отложил книгу в сторону, а Эмма внимательно проследила глазами за тем, как он это делает? Он положил её на тумбочку с большой осторожностью, как она заметила. А Эмма ещё продолжала чувствовать некоторую неловкость оттого, что к его приходу книга валялась на полу. Ей даже казаться начало, что Селифан специально примером пытается ей показать, как надо обращаться с книгами. Но она не могла жаловаться и быть недовольной этим.
  - Полагаю, ты не желаешь продолжить читать её? - спросил Селифан, недолго думая.
  - Нет.
  - Понятно. Тогда давай я тебе что-нибудь другое принесу?
  - Принеси, - равнодушно ответила Эмма. Ей тяжело было одной находиться целыми днями в этой комнате, скучно, и поэтому она рада была любому развлечению, даже самому малому и тяжёлому. Чтение Эмма всегда называла тяжёлым развлечением, утверждала, что это не для неё. Но теперь, когда она уже полгода живёт в таких условиях, в заточении, уже не могла говорить и даже думать о том, что это занятие не для неё. Она боялась обидеть Селифана, разозлить его, ей хотелось, чтобы он и дальше продолжал пытаться развлечь её, хоть как-нибудь.
  
  
   Глава 24. Отъезд
  
   Проши две недели.
   Селифан вошёл к Эмме, как обычно, очень тихо, осторожными и тихими шагами подошел к её кровати. Эмма уже привыкла к такому его спокойствию, другое поведение её напугало бы, он казался бы ей рассерженным и злым.
   Теперь уже Эмма стала ожидать его прихода, сама не понимала, почему? Она не любила его, по-прежнему думала, что ненавидит, но ей хотелось, чтобы он был рядом. Эмма временами думала, что это, может быть, даже каприз её, нежелание оставаться в комнате одной. И ей очень нравилось, когда Селифан сидит рядом с ней. Особенно тогда, когда она просит его об этом, - и он сидит. В такие минуты, когда он не отказывал ей в этом, она чувствовала свою силу, возможность оказывать влияние на него. А Селифан, если мог, никогда не отказывал ей в своём присутствии. Он любил находиться рядом с ней. А ещё больше его радовало и приводило в восторг то, что она желает, чтобы он находился рядом. Это же была и оставалась его самой большой мечтой. Он радовался каждой минуте осознания того, что она сбывается, очень медленно и всё же....
   Селифан в эти последние две недели особенно часто навещал Эмму. Практически всё время находился у неё после работы и даже во время недолгих перерывов. Его это не тяготило, ведь приходил он к ней по её просьбе. Он так хотел этого... Селифан чувствовал себя как никогда счастливым, ведь теперь он мог осознавать, а главное безошибочно утверждать, что отношения между ними налаживаются. Селифану так казалось, и он не сомневался в этом. Каждый раз, входя в её комнату, он думал, что готов делать это ещё и ещё и столько раз в день, сколько Эмма попросит. Он даже готов был целыми днями сидеть у неё, лишь бы Эмма хотела этого, лишь бы рада была ему. Только раньше, когда она гнала его, ему тяжело было находиться у неё. Он не мог вынести обиду, которую она наносила ему. ***
  - Я понял, зачем ты это сделала, - сказал Селифан, загадочно глядя на Эмму и поглаживая одной рукой её голову, как бы желая подправить ей волосы. Он специально заговорил с ней так, чтобы ей было непонятно. У Селифана имелась странная особенность: он очень любил, когда Эмма его о чём-то переспрашивает. Может быть, она выработалась у него вследствие желания поговорить с ней? Ведь Эмма долгое время отказывалась общаться с ним.
   Теперь всё изменилось, но привычка Селифана сохранилась.
  - Ты это о чём? - спросила она тут же, глядя на него весьма довольными глазами и даже с некоторой радостью на лице. Она хотела показать свою заинтересованность в разговоре с ним, и у неё это получилось. Селифан чувствовал, что от её слов исходит забота и понимание. Ему приятно было слышать её голос. И он думал о том, что хотел бы, чтобы она всегда была с ним так добра и мила.
   Селифан не сомневался: она слушает его очень внимательно.
  - Книгу выкинула тогда, - объяснил он. Селифан знал, что напоминание о том дне ей не понравится, ведь не сомневался в том, что она уже почти забыла неприятный инцидент. Но ему сильно хотелось поговорить с ней об этом. О том, о чём книга написана.
  - Я тогда была не в себе. Не знаю почему, разозлилась очень.
   Селифану было приятно слышать её объяснения, особенно такие подробные. Он радовался разговорчивости Эммы, ведь в такие минуты он начинал видеть её вновь такой, какой она была до того, как он её запер здесь: смелой и энергичной, весёлой и общительной. И ту Эмму он мечтал возвратить...Селифан долгое время боялся, что это, вероятно, уже невозможно.
  - Не беспокойся об этом, я не обвиняю тебя, - сказал он, внезапно осознав, что его напоминание о её проступке выглядит как упрёк. - Я прочёл её.
  - Понравилась?
  - Это не очень удобный вопрос, - попытался он увильнуть от ответа.
  - Она почти о тебе, ― сказала Эмма.
  - Нет, ты неправа. Я бы никогда не стал бить тебя так.
  - Но ведь бил же, - пожаловалась она.
  - Это было всего три раза. И тогда ты меня специально старалась вывезти из себя. Будешь отрицать?
  - Нет.
   Эмме было неприятно отвечать на такие вопросы, но она старалась не показывать этого.
  - Но ты права, я принёс тебе неподходящую книгу: автор только и делает, что описывает, как он её мучает. Подробности насилия...
  - Он не насиловал её, - возразила Эмма, и в её голосе Селифан смог услышать нотки сочувствия и понимания по отношению к дикому преступнику, которого описывал автор романа. И хуже его он себе и вообразить не мог.
  - Ты не дочитала. Дочитай роман, я принесу. Хочешь?
   Селифан помолчал три секунды.
  - Тебе тяжело его читать? - спросил он потом, поняв, что его предложение вновь принести ей эту книгу звучит крайне нетактично. Он понимал: её отношение к описываемому совершенно иное, нежели его. И потом, Селифан не хотел давить на неё. Простое человеческое любопытство заставляло его настаивать на том, чтобы Эмма всё-таки прочла эту книгу. И он не мог признаться ей, что она ему очень понравилась. Селифан читал её и радовался и убеждался в том, что он лучше того преступника, о котором книга, он с Эммой обходится менее жестоко. Селифан так думал.
  - Да, её трудно читать, ― согласилась Эмма. ― Не представляю вообще, как такое можно писать? Что писатель чувствует, когда описывает такое?..
  - Золото современности! - с восторгом сказал Селифан. - Что бы он ни чувствовал, главное то, что он пишет! Ранее никогда не читал я более волнующего романа.
  - Тебе ведь понравилась книга, ― заключила Эмма.
  - В ней что-то есть. И, несмотря на то, что автор уделяет много внимания подробному описанию пыток, в смысле, "воспитанию"...
  - Это пытки. Он мучил её. Каждый день, - возразила Эмма, перебив его. Она не в силах бала вытерпеть того, что он согласен с героем романа во мнениях, что он произвол над ней называет тоже воспитанием.
  - Но он ведь делал это не просто так, он преследовал конкретную цель подчинить её себе.
  - И добился своего.
  - Да, ты права. Он добился своего. Только что делать потом не знал... и я не знаю, - признался он, глядя на неё несколько печальными, ищущими сочувствия глазами.
  - Не знаешь, что делать, после того, как окончательно поработишь меня?
  - Не говори так. Я же не хочу этого. Ты даже не представляешь, как я хочу, чтобы всё между нами было по обоюдному согласию. Чтобы ты всегда рядом находилась, жила со мной вместе и чтобы я не заставлял бы тебя делать это. Скажи, такое возможно?
   Селифан замер в ожидании ответа. Для него было очень важно услышать его, ему показалось даже на мгновенье, что её ответ сейчас решает что-то. Но это, конечно же, фантазии его беспокоили.
  - Я не знаю, думаю, что нет, - искренне ответила Эмма. И хоть сейчас она на время смирилась своим безвольным существованием, была не в силах врать ему. Эмма знала, что он радуется тому призрачному потеплению их отношений, которое она старается в последнее время показать ему. И чувствует, это ей более или менее удаётся.
  - Я надеюсь, что в будущем ты изменишь своё мнение, - сказал он, не скрывая своих надежд.
   Эмма не знала, что и думать? На мгновенье ей показалось, что его "со временем" говорит о плане не отпускать её на волю ещё продолжительное время. Эмма заранее ужаснулась, но постаралась скрыть от него внезапный испуг и перемену настроенья. Ей тяжело становилось общаться с Селифаном, захотелось побыть одной и подумать в тишине. У неё тоже были планы...
  - Я не хочу об этом говорить, - честно призналась Эмма, решив не усугублять ситуацию молчанием. Она уже знала, что Селифана это приводит в раздражение, в лучшем случае, ставит в неловкое положение или даёт повод обидеться.
  - Но этот роман не просто "Кодекс преступника", как называют его мои товарищи, - продолжил он рассуждения о книге, так как тоже не хотел создавать напряжённую атмосферу. - Это нечто больше. В ней, как и во многих других произведениях можно найти для себя нечто поучительное.
  - Например? - поспешила она спросить. Эмма так не считала.
  - Например, я решил, что ты должна получить высшее образование. Ты хочешь этого?
   Эмма повернула голову в сторону и заставила себя посмеяться фальшиво и иронично. Его последний вопрос показался ей откровенным издевательством над ней.
   Селифан тоже понял это, но только чуть позже.
  ― Ответь же? Ты можешь поступить в вуз.
  ― Не могу, - сказала она, глядя в потолок, а затем на железную решётку на окне.
  - Нет, это не так. Я знаю, о чём ты думаешь, - понял он внезапно причину её реакции на его вопрос.
  - Тогда зачем напоминаешь мне?
   Эмме тяжело было оттого, что он делал это, не позволял ей забыть даже на некоторое время о том, что ей нет смысла хотеть что-либо, мечтать о чём-либо.
  - Я мнение твоё узнать хочу. Ты бы хотела вновь учиться?
  - Не знаю...И ты не выпустишь меня...
  - Я не хочу, чтобы ты cбегала. И я не хочу, чтобы ты сейчас врала мне. Прошу, ответь честно, хотела бы?
  - Может.
  - Да?
  - Я устала сидеть здесь, взаперти, - сказала она грустным голосом и медленно закрыла глаза.
  - Значит, нет, всё-таки?
   Селифан видел, что она в замешательстве и не знает, что ему ответить? Но он боялся, что она соврать может. Ему хотелось её честности. У него некоторые планы появились на будущее, и он чувствовал себя обязанным согласовать их с Эммой. Селифан хотел показать, что ему небезразлично её мнение, что он готов понять её и пойти на определённые уступки ради достижения ими взаимопонимания.
  - Да, я хочу учиться. Очень хочу, - ответила она чуть ли не в слезах, и где-то в глубине души чувствуя, что всё это возможно. Но она не смела надеяться, что Селифан позволит ей выйти на улицу, уйти от его контроля.
  - Скоро я уезжаю, через неделю, две.
  - Зачем? Почему? Куда? - взволнованно спросила Эмма. Для неё было неожиданностью слышать это, и она очень не хотела отпускать Селифана. Она ведь знала, что ей придётся по-прежнему жить взаперти в этой комнате и с его отъездом она лишится и мучителя своего и утешителя одновременно.
  - Далеко. В свой родной город. Квартиру отца продать хочу.
  - Но...
   Эмма была в недоумении, но Селифан решил объяснить ей всё, хотел, чтобы она поняла его поступок и необходимость уехать. По тому, как Эмма встревожилась, узнав об этом, он понял, что она не очень желает отпускать его. Он радовался этому и в то же время переживал, ведь не мог отменить своё решение. И Селифан старался сделать так, чтобы у неё не осталось вопросов к нему:
  - Помнишь, я давно, почти год назад рассказывал тебе, что у меня долги? Эта женщина, Яна Савельевна, была соседкой там нашей, по квартире.
  - И теперь она требует вернуть долг?
  - И ещё как! Квартиру там она сдавать стала, а сюда жить переехала. А как узнала, что и я здесь поселиться вздумал ещё и жильё ищу, поспешила устроить меня у себя. Коварная сама, хитрая, чтоб налоги не платить сказала, что у нас только условный договор будет, мол: пока плачу - живу, перестану - потом решим. Долго решала. Я был на мили. Бывало лишнего рубля в кармане не имел, не то чтобы на плату многотысячного долга. Сама и поплатилась...
  - Ты о чём? - удивилась Эмма. Ей не понять было его удовлетворённости ситуацией и поступком Яны Савельевны. Она плохо понимала, чему он радуется и в чём её упрекает?
  - О том, что нет у неё никаких доказательств, что я ей что-то должен.
  - Тогда я не понимаю... зачем же ты уезжаешь?
  - Затем, что я сбежал тогда от неё, не уплатив долг, а теперь она брата достаёт. Он звонил мне на днях, сказал, что она переехала и только делает, что травит им жизнь и требует возмещения ущерба.
  - Ты не говорил никогда, что у тебя брат есть, - пожаловалась Эмма и в то же время была удивлена известию. Она поняла, что хочет побольше узнать о Селифане, его прошлой жизни, его семье, о причинах переехать из родного города. Она надеялась, что он сейчас обо всём ей расскажет.
  - Ты не спрашивала. Есть. Один. Двоюродный, ― коротко и быстро разъяснял Селифан. ― Мой отец, погиб в автокатастрофе чуть более года назад, имел сильные разногласия со своим братом Тихоном Остаповичем. Дядя - человек гордый, своенравный, никогда никому в споре не уступает. И он всю жизнь почти обвинял отца за неправильный образ жизни, мошенником его называл. А на деле завидовал просто ему.
  - Почему ты так думаешь? - осторожно поинтересовалась Эмма. Она была несколько удивлена тем, что Селифан рассказал ей сейчас, чувствовала его обиду на своего дядю. Но она не могла встать на сторону никого из них, так как не была знакома ни с отцом Селифана, ни с его дядей. Ей было интересно слушать Селифана.
  - Потому что у дяди ничего нет, кроме скромной однокомнатной квартиры и такой же скромной работы в лаборатории морга. Личный кабинет ещё, но это ничто по сравнению с тем, что имел мой отец. У него работа была прибыльная, карьера на взлёте, он у меня считался лучшим адвокатом в городе, к нему тянулись, его уважали. Ещё даже после того, как они крепко поссорились, отец старался не разрывать их отношения. Помогал материально. И он же учёбу оплатил Демиду, моему двоюродному брату, хоть дядя и против был. Потом Демид женился, и им слишком тесно стало жить в однокомнатной квартире вчетвером. Мать Демида и Тихон Остапович не были против этому, но сама понимаешь, как ужиться вчетвером в одной комнате, да ещё и молодой паре? Когда с моим отцом случилось несчастье, я уступил ему квартиру на проживание.
  - А теперь что? Ты потребуешь вернуть его обратно?
  - Я не дарил ему квартиру, - пытался Селифан оправдаться. - И потом, столько времени прошло, как он живёт у меня, мог бы уже позаботиться о своём будущем жилье сам. Я же сказал ему, что это временно я позволяю жить ему у меня. Он должен понять и меня тоже.
  - Это бесчеловечно. Несправедливо, - сказала Эмма то, что первое ей пришло на ум и тут же услышала ярые возражения Селифана:
  - Бесчеловечно? Замечательно! Ты меня всецело понимаешь! Я, между прочим, итак уже сделал ему большое одолжение. Он должен мне быть благодарным.
  - Но ты ведь прогнать их хочешь, выставить на улицу. Так нельзя, у них жизнь, счастливая, должно быть, семья, а ты всё испортить хочешь. Зачем?
  - Затем, что я тоже хочу нормальной жизни. Я тоже семью хочу. И этой самой счастливой жизни. По-твоему, справедливо то, что он живёт в моей квартире, не платит мне за это ничего, а я шляюсь, где попало, и живу на чью то милость?
  - Но ты ведь работаешь... у тебя есть, где жить, - неуверенно казала Эмма и подозревала, что её последние слова опять могут вызвать в нём бурю эмоций и негодования.
  - Я уже не учитель, и не живу в шикарном доме Яны Савельевны. Кстати, она не знает, где я и как со мной связаться. Я, можно сказать, беглец. В город не высовываюсь. А живу здесь, почти на таких же условиях, в каких и ты, работаю на Берна.
   Эмма не знала, что ему ответить, лишь взглянула с долей понимания и еле заметным сочувствием. Ей, почему-то, стало очень грустно, когда она услышала обо всём этом.
   Селифан продолжил рассказывать:
  - Он мне условия свои поставил, и я не могу их нарушить. Это опасный человек, предательство его чревато большими неприятностями.
   -Зачем тебе предавать Берна?- удивилась Эмма. - Разве он не друг тебе?
  - Друг, относительный. Теперь он мой работодатель, а следовательно, и не друг вовсе. Хотя я с ним в хороших отношениях.
  - Что ты хочешь сделать против него?
  - Ничего, с чего ты взяла?
  - Просто ты сказал, что его опасно предавать, вот я и подумала...
  - Неправильно подумала, - твёрдо возразил он. И Селифану было очень неприятно оттого, что она так подумала. Он никогда не собирался предавать или даже обманывать Берна, всегда консультировался с ним по любому вопросу. А Берн, как правило, внимательно и не без доли понимания выслушивал его. Селифан ценил их "относительную дружбу".
  - Зачем же ты теперь вдруг решил отдать долг той женщине? Ты же сам только что сказал, что ей не найти тебя.
  - И не думаю отдавать.
  - Тогда зачем же квартиру едешь продавать? - ещё сильнее удивилась Эмма. Казалось ей, что все слова Селифана противоречат друг другу или же это она не так его понимает. Но Эмма, по-своему, старалась его слушать очень внимательно. Ей было важно услышать то, что говорит Селифан, ведь это относилось и к ней. Эмму уже стал заботить вопрос о том, когда же Селифан вернётся? Мысль о предстоящих одиноких днях и вечерах взаперти приводила её в отчаяние, ей плакать хотелось. Она думала, что пусть бы он приходил к ней и дальше, и неважно даже для чего, главное бы делал это... Ожидание его прихода стало привычкой для неё.
  - Для нас с тобой. Я хочу уехать отсюда вместе с тобой.
  - А как же Берн?
  - А что Берн? Он ничего, останется, дальше будет развивать свой поганый бизнес.
  - Ему бы не понравились твои слова, - предупредила Эмма.
  - Да и чёрт с ним. Не собираюсь больше в этом участвовать. Так недолго и за решётку угодить.
   Эмма улыбнулась радостной, искренней и проникновенной улыбкой. Селифана это несколько смутило, он не ожидал, что его последние слова произведут на неё столь необычное впечатление. Поначалу он даже не понял, что именно вызвало её радость, и он немедленно поинтересовался:
  - Ты чему это смеёшься?
  - Нет, ничему. Просто.
  - Просто так не смеются. Ты что, хочешь, чтобы меня посадили? - недовольно спросил он, когда, наконец, ему в голову пришло некоторое озарение, и он смог объяснить предполагаемую причину её радости. И Селифан уже не сомневался в том, что она радуется тому, что он может понести наказание за её похищение и принуждение к совместной жизни. Он очень боялся сесть в тюрьму. Даже от мыслей об этом у него душа замирала, руки холодели, дыхание его перекрывало от страха.
  - Я просто рада, что ты изменился, - объяснила Эмма, стараясь противоречить всем его не лучшим догадкам и улучшить мнение о ней. А ведь на самом деле она радовалась не тому, что его могут наказать за все его преступные деяния над ней, а тому, что есть вероятность, пусть даже самая малая и несколько призрачная, что он может разрешить ей выйти на улицу. Эмма знала, что Селифан слов на ветер не бросает, ведь он долго старался это доказать. И Эмма уже начала потихоньку мечтать о том, как она выходит из этой ужасной комнаты, оглядывается назад, как бы прощаясь с ней. Иначе она уже не могла представить себе свой уход, чувствовала себя слишком привязанной к этому месту. И к мебели старой, потрескавшейся, к единственному шаткому стулу, к кровати её, на которой ей столько всего пришлось пережить... Эмма не представляла себе возможным перечеркнуть это прошлое из своей жизни и просто забыть о ней. И она даже не была уверена, что хочет это сделать. Но она уйти хотела, получить новую жизнь, новую судьбу... и почему-то она чувствовала, что такое возможно. Эмма радовалась, потому что Селифан сообщил ей об этом - о несуществующем пока ещё прекрасном будущем, он как будто бы обещал дать её ей.
   Но когда Эмма отвлеклась от мечты своей, возвратилась в жестокую реальность, понимала: впереди не видно света, Селифан в любом случае скоро уедет, и он не пришёл спрашивать у неё разрешения или посоветоваться, лишь заранее захотел сообщить о своих планах. Она даже не сомневалась в том, что он уже билеты купил, чтобы поехать туда, куда ему нужно. Эмме оттого несколько обидно было, она ещё раз убедилась, что не хотела бы оставаться одна. Она знала, без него ей жить здесь не станет легче.
  - Напрасно ты так думаешь, - объяснил Селифан, глядя на неё несколько задумчивым лицом, - нисколько не изменился.
  - Когда ты уедешь?
  - Я же говорил уже: через неделю, может, через две. Это как с Берном договориться смогу.
  - А он против?
   Эмма была уверена, что Селифан своё решение уже согласовал с Берном. И очень удивилась, узнав, что нет.
  - Не думаю. И вряд ли он попытается помешать мне.
   Селифан замолчал, как будто бы в размышлении о чём-то. Но он не хотел думать о Берне и том, что он обязан просить у него разрешение на отъезд. Эта зависимость Селифану стала очень надоедать, угнетала его. Он чувствовал, что больше не с состоянии вынести это, жить на тех условиях, на которых сейчас. Он тоже нуждался в свободе.
  - Но ты так и не ответила мне точно: ты хочешь учиться или просто так это сказала мне, подумав, что от этого зависит, отпущу я тебя или нет?
  - ...а зависит? - очень неуверенно спросила Эмма. И она со страхом стала ожидать, что же он скажет. Боялась утвердительный ответ услышать.
  - Нет, ― ответил Селифан, но тут же добавил, ― и я тебя не отпущу.
   И Эмма тут же поняла, что его отрицательный ответ даже хуже утвердительного. Эмма перестала видеть смысл в дальнейшем их разговоре на эту тему, особенно после того, как услышала дополнение к его последнему предложению:
  - Будешь жить по-прежнему, со мной. Только в другом городе, в другом доме.
   Эмма закрыла глаза.
  - Что не устраивает? - недовольно спросил он тут же. - Напрасно надеешься, если думаешь, что я позволю тебе бросить меня. Никуда не денешься.
  - А как же...
  - А учебе не помешает то, что ты со мной будешь жить, - объяснил Селифан, сразу же догадавшись, о чём она собирается спросить его. - Ну, ответь мне точно, ты хочешь учиться или нет? Если да, я буду искать нам дом в каком-нибудь городке поближе к твоему будущему вузу. Какая-никакая, польза будет и тебе и мне, чтобы следить за тобой...мало ли, сбежать ещё вздумаешь.
  - Да, я хочу! - с восторгом ответила Эмма. Она поняла, что больше всего сейчас хочет именно этого. В голове у неё тут же стала воспроизводиться картина их будущего. И пусть она представила себе его диктаторский контроль над ней, это не могло омрачить её мечты и внезапно пришедшее к ней счастье. Ведь у неё появилась надежда снова стать свободной и Эмма наконец-то, впервые за последние полтора года, смогла порадоваться будущему, увидеть в ней что-то светлое и желанное.
  - Тогда тебе придётся подготовиться. Самой. Ты согласна?
  - Да, да, я почитаю всё, что нужно, - поспешила она ответить.
  - Я подумаю, что тебе принести.
   ...
   Спустя пару дней.
  - Говорил с Берном сегодня, - поведал Селифан Эмме сразу же, как вошёл к ней, - и знаешь, что он мне ответил?
  - Что?
  - По поводу того, что я хочу увезти тебя куда-нибудь? Что это у меня депрессия и что это именно я хочу бросить работу у него и уехать. Намекать ещё смел, что я это не ради тебя стараюсь. Гад.
  - А ты ради меня стараешься? - спросила Эмма с еле заметной улыбкой на лице и очень довольная тем, что он сказал ей.
  - Да, конечно, я стараюсь ради тебя, ради нас, - сказал он, поцеловав её в губы и, поняв, что она ничуть этому не сопротивляется и даже не думает делать этого, спросил: - Обещай мне, что не сбежишь от меня?
   Селифан замолчал на несколько секунд в ожидании ответа, но, не услышав его, захотел дополнить вопрос объяснениями о своих подозрениях и страхах:
  - Я очень боюсь потерять тебя. Я люблю тебя.
   Эмма посмотрела в потолок и не придумала, что ему ответить. Селифан заговорил в нетерпении:
  - Почему? Ты не веришь мне?
  - После всего, что было...что ты сделал со мной, мне сложно ответить на этот вопрос, - искренне объяснила Эмма, всеми силами стараясь не показывать ему, как ей неприятно слышать то, что он её любит. Это выглядело цинизмом по отношению к ней, и ничем более. Хотя, Эмма, безусловно, не сомневалась в том, что он может испытывать к ней вполне определённые чувства, только называла она их привязанностью, манией, и никак не любовью.
  - Но я это всё только из любви к тебе делал. Я люблю тебя. И я хотел, чтобы и ты любила меня.
  - Давай не будем об этом, - попросила Эмма, поняв, что он никогда не раскается о том, что сделал с ней. Не такой это человек.
  - Но ты же ведь не веришь, что я тебя по-настоящему люблю. И я никуда тебя не отпущу. Никогда.
   В эту минуту он нежно поглаживал её предплечья рукой и, уже не надеясь услышать от неё какой-либо ответ, заговорил вновь сам:
  - Ты же такая!..
   Тут он посмотрел на неё так, словно собирается фотографировать, а руками в воздухе показал приблизительный размер снимка, которую хотел бы получить.
  - Я буду вечно любить тебя. До самой смерти. И даже после, - говорил Селифан весьма прерывисто, то глядя в глаза Эмме, то внимательно, с жадным рвением осматривая делали её тела. Он головой сдвинул вверх подол её ночной рубашки, и уверенно начал целовать тело, начиная от бёдер и потихоньку поднимаясь к груди.
   "В аду твоё место после смерти", - злобно подумала Эмма, но ничего не ответила.
  
  
   Глава 25.Важный разговор
  
   Селифан аккуратно поднялся по лестнице давно знакомого ему тёмного подъезда. Холод и мрак, царившие в подъезде, мешали ему сконцентрировать свои мысли на самом главном: застанет ли он брата в квартире или нет? Селифан не предупредил его, что собирается приехать, боялся, что Яна Савельевна в этом случае может каким-либо образом узнать об этом и тогда у него непременно будут неприятности. Но Селифан понимал, что ещё большей неприятностью может оказаться отсутствие Демида или его жены в квартире. Или если они оба на работе, а, может, в отпуск уехали куда-то... Селифан вспомнил, что Демид рассказывал ему о предстоящем отпуске и его намерении уехать вместе с Луизой куда-нибудь за город. Тогда Селифану в любом случае придётся вернуться обратно.
   И пока Селифан поднимался на пятый этаж, тревога всё больше и больше овладевала его сознанием. Он понимал, что ничего уже в любом случае не в состоянии изменить, единственный выход, это позвонить в дверь и убедиться, есть ли дома кто-нибудь или же ему страшно не повезло.
   Ну, а на случай, если ему всё же повезло и Демид дома, он тоже нашёл повод поволноваться. Селифан заранее начал переживать о том, что же он скажет брату? Сможет ли он поступить так, как задумал? Или хватит ли у него смелости объяснить Демиду причину своего приезда? А если да (а он понимал, что ему непременно придётся это сделать), что будет потом? Селифан не хотел разрывать родственные отношения с Демидом и боялся, что тот может его не понять.
  - Здравствуй, Луиза, - обратился Селифан к жене брата, как только та отворила ему дверь.
  - Селифан Фирсович, какая неожиданность. Проходите, - велела она, каким-то неестественным голосом. - Вы бы хоть позвонили что ли... А-то Демид вот только что ещё, буквально десять минут назад пошёл на рынок за овощами. Выходной же...
   Луиза показалась ему вначале несколько озадаченной, а потом и расстроенной чем-то. Но Селифан не хотел лезть в их личную жизнь и расспрашивать "не о том". И вступая за порог своей же и, причём единственной квартиры, он решил пока не говорить о том, что является причиной его приезда.
   Селифан присел на кресло и почувствовал некоторую неловкость от своего молчания. Решил всё же поговорить с Луизой о "несущественных вещах":
  - А ты почему же одна дома осталась?
  - Да вот, соседка обещала кофемолку занести. Заимствовала недавно. Так они с мужем тоже думают в отпуск уехать...
  - Тоже? Вы в отпуск собрались сейчас? - удивился Селифан и не знал даже, что и думать, плюс это или минус в их предстоящем разговоре?
  - Да, вот собираемся билеты купить.
  - По путевке, в санаторий какой-то?
  - В Кисловодск хотели.
  - Надолго?
  - На две недели.
   Селифан в некотором волнении зашевелился на кресле и задал ещё один вопрос, который не должен был оставить ни единого сомнения в том, что он в неудачное время приехал продавать квартиру:
  - Путевки, должно быть, уже купили?
  - Ещё нет, но завтра собирались поехать.
   Услышав ответ Луизы, он откинулся на спинку кресла и взглянул на потолок. Он со стороны выглядел не просто задумчивым, но ещё и, казалось, был поставлен в трудное положение. Луиза подумала, что сказала что-то не то и решила аккуратно в этом убедиться:
  - А Вы приехали, потому что Демид жаловался на Яну Савельевну?
  - Не совсем, - признался Селифан. Он не хотел говорить с Луизой о том, зачем приехал. Но понимал, скрывать от неё планы свои нет никакого смысла, ведь она - жена Демида, и в любом случае узнает обо всем очень и очень быстро. Впрочем, Селифан всё же хотел хоть ненадолго оттянуть тот момент, когда Луиза станет обижаться на него и обвинять в неблагородстве. Ему нравится, когда о нём хорошо думают и искренне радушно принимают. И Селифан не сомневался в том, что Луиза рада его приезду.
  - Если хотите, я могу позвонить Демиду и сообщить о вашем приезде, тогда он, может, поскорее вернётся.
  - Да, Луиза, сделай это, пожалуйста.
   Луиза отошла и отсутствовала около пяти минут. А Селифану на ум тем временем пришёл один вопрос, по его мнению, немаловажный:
  - Та соседка, которая вам кофеварку принести должна, она случайно живет не в квартире Савельевны?
  - Да, и именно, - подтвердила Луиза, но, не имея ни малейшего понятия о том, зачем же Селифан вдруг спросил об этом и что это меняет? - Она троюродная сестра Яны Савельевны и уже давно снимает у неё эту квартиру. Хороший человек, мы с ней почти сразу же сдружились.
   ...
   Луиза стояла перед закрытой дверью в гостевую комнату и с большим рвением пыталась услышать то, о чём говорят Демид и Селифан? Они попросили её выйти, и этим Луиза была крайне недовольна.
   Прошло десять минут с момента начала "важного разговора". Луизе только теперь удалось услышать:
  - Как ты можешь просить меня об этом сейчас?!
   В голосе Луиза узнала Демида. Она крайне удивилась его неспокойному состоянию духа, ведь давно привыкла к тому, что с Селифаном он всегда старается быть крайне деликатным. Любопытство её возросло, ну а шансов что-либо услышать ещё, не осталось: в гостевой воцарила такая тишина, какой не было с момента её ухода оттуда. Луиза поняла, они не знают, что говорить друг другу, представила ситуацию, неловкую для Демида. И она очень хотела войти к ним.
   Молчание братьев продлилось недолго, Селифан счёл правильным ещё раз жестко повторить свой факт:
  - Я иначе не могу.
  - А мы? Что мы должны делать? - задал Демид вновь тот вопрос, на который Селифан не смог бы найти ответ даже при очень большом желании.
  - Я не знаю, придумай уж что-нибудь, - сказал Селифан, глядя в тёмный угол комнаты и отвернув для этого голову в сторону. Селифану было неудобно говорить всё это брату, стыдно становилось смотреть ему в глаза, и он не представлял, что скажет Луизе, если она спросит почему? Селифан искренне не желал ухудшать их жизненные условия, но он так же не мог отменить своё решение уехать. Селифан вспоминал разговор с Берном... ему с большим трудом удалось убедить его, что их предстоящий отъезд с Эммой никак не навредит им, обещал это ему. И Селифана, почему-то, постоянно мучили сомнения, что Берн может передумать. А если это произойдёт, Селифан понимал, им будет некуда деваться, кроме как, продолжать "гостить у Берна".
  - Сколько ты хочешь? - спросил Демид, немного помолчав.
   Селифан, как услышал последний вопрос Демида, тут же встал и заходил по гостиной из стороны в сторону. Размышлял.
  - Нет! Так не годится, - сказал он потом, быстро придя к какому-то решению; впрочем, Демид не понял, отчего Селифан сказал так и решил незамедлительно узнать:
  - То есть, как это?
  - Вы с Луизой не можете... ты один работаешь и ещё в этой лаборатории...
  - Работа неплохая, я не жалуюсь. И не надо относиться ко мне, как к нищему, - с обидой сказал Демид.
  - Всё равно. Я не могу взять с Вас деньги, - виновато объяснил Селифан, избегая глаз Демида.
  - Есть в банке двести тысяч, у Луизы ещё чуть поменьше. Сколько ты хочешь?
  - Нет, этого мало: моя квартира стоит больше.
  - Скажи, сколько ты хочешь получить за неё, и я попробую достать эту сумму?
  - Тогда вот, - сказал Селифан и подал ему листок бумаги, в некоторой спешке вынув его из кармана и даже немного порвав, - это приблизительная стоимость квартир в этом районе.
   Селифан занервничал, когда Демид принялся читать этот листок, хотел поскорее забрать его с уверениями, что это была плохая идея говорить о стоимости его квартиры. Селифан не мог скрыть своё волнение.
  - Скинешь хотя бы сто по-родственному? - спросил Демид, когда, наконец, прочёл "приблизительную стоимость" трёхкомнатной квартиры в их районе. Он знал, что Селифан рассчитывает получить за свою не менее указанной суммы.
  - Слушай, ну зачем вам трёхкомнатная? Вы же вдвоём только, без детей и ...
  - Будут дети, - поспешил Демид ответить, и он категорически был против переселяться куда-либо ещё, надеялся на то, что всё таки сумеет договориться с Селифаном о сделке купли-продажи.
  - Да это же даже не выгодно! - возмущался Селифан. - Вы не сдаёте ни одну из комнат.
  - Ну и что. И потом, мои отец с матерью часто приходят погостить и к Луизе родственники, сёстры, братья и двоюродные тоже, бывает, наведываются. Ты же знаешь, какие мы гостеприимные.
  - Ну, хватит ссылаться на свою доброту! - сказал Селифан недовольно, указывая на нечестность поведения брата. От услышанного, он чувствовал ещё большую неловкость.
  - Нам очень удобно, - добавил Демид. - И потом, отец, уверен, согласится помощь нам. Если пару сотен скинешь...
  - Нет, - тут же резко возразил Селифан, - я не могу. И не хочу. Это просто твоя прихоть жить в трёхкомнатной квартире. Ты же знаешь, я только ради дяди позволил вам тут жить, он попросил меня об этом, ну и, в память отца, конечно же, потому что он всё время помогал тебе.
  - Да, я всё понял, - сказал Демид с хладнокровной обидой глядя ему в глаза и положив на свой журнальный столик листок с записями о стоимости квартир в их районе. Он во всё время их разговора ни разу даже не привстал с кресла, сохранял всегда своё невозмутимое спокойствие.
   Они оба замолчали. Селифан, казалось, с некоторой робостью и даже с долей осторожности смотрел на один из тёмных углов гостиной. Чувство вины, пришедшее к нему в самую неожиданную минуту, не позволяла ему думать. А ведь он и не подозревал, что может столкнуться с несогласием с самим собой, противоречием между душевными потребностями и мечтой о достижении счастливой жизни с Эммой. Последнее, Селифан был уверен, достижимо и пусть даже методами враждебными морали и законам совести.
   Селифан, не решался взглянуть на Демида, пришёл замешательство: а что же делать дальше? Он захотел уйти.
  - Ты куда это собрался в одиннадцать ночи? - спросил Демид сразу же, как Селифан приподнялся с кресла.
   Селифан повернулся в сторону брата и увидел: глаза его живо бегали, осматривая всю гостиную словно в первый раз. Но его удивило непринужденное поведение Демида, лёгкость в голосе, забота о нём.
  - Мне подумать надо. Пройдусь.
  - Не задерживайся, - попросил Демид особенно тихо. - Мне завтра на работу, Луизе тоже уходить с утра, по своим делам.
   Селифан посмотрел на Демида с некоторым удивлением, и пристальный взгляд его со стороны казался проявлением недовольства, желанием высказать какие-то возражения.
   Демид тут же отреагировал: подошёл к серванту и вынул запасные ключи из шкатулки.
  - Хотя, лучше вот, возьми их, - сказал он, протягивая ключи Селифану.
  
   ...
   На следующее утро Селифан решил сообщить своё важное решение брату. Он почти всю ночь думал и долго не мог определиться с тем, как поступить? Ему хотелось, чтобы всё было по справедливости, но и себя не желал ущёмлять в правах. Селифан лишь хотел уехать, купить дом где-нибудь далеко, в другом небольшом городке за тысячу километров оттуда, где они сейчас.
   Демида ему утром встретить не удалось. Селифан был немного этим огорчен, так как надеялся, что сможет обсудить с ним своё решение. Он хотел поскорее осуществить все свои планы и уехать обратно к Эмме.
   Разговор с Демидом у него состоялся лишь поздно вечером. И как только представилась возможность, Селифан спросил:
  - А что, если я продам лишь часть квартиры?
   В этот момент Демид ещё только вошёл, не успел снять с себя куртку и ботинки. Разговаривали они в прихожей.
   Он взглянул на Селифана усталыми глазами и этим дал понять, что время для разговора не самое подходящее. В руках Демид держал большую чёрную сумку, полную какими-то вещами. Селифан, казалось, старался не смотреть на ношу Демида и на него самого тоже. Он просто был занять своими размышлениями, ожиданием ответа на свой вопрос. И он был настолько невнимателен, что с трудом смог осознать, что Демид не собирается отвечать сразу и вообще, может, не планирует сделать это. Селифан занервничал:
  - А что в этом такого?! Вы будете жить, как прежде, я лишь иногда, может, буду приезжать... - Селифан вдруг замолчал, как бы думая, а не сказал ли он чего лишнего? Сразу себя поправить решил сомнением: - ... может, и нет.
  - Да, да, да, - равнодушно сказал Демид, проходя в гостиную и для этого попросив Селифана отодвинуться в сторону. - А потом как появишься: делайте, что хотите, буду продавать квартиру.
  - Нет. Я обещаю. Правда, - заговорил Селифан виновато, хотя в мыслях не считал такие угрызения совести справедливыми по отношению к нему.
  - Лучше не надо. Давай сейчас как-нибудь договоримся?
  - Это ты что имеешь в виду? - с некоторым упрёком заговорил Селифан, - за так я тебе квартиру продавать не собираюсь. Или за те деньги, что ты предлагаешь. Брат - это брат, за брата - горой! Но-о...
   Селифан похлопал брата по плечу и, сменив интонацию голоса с искусственно восторженного, на более серьёзную, добавил:
  - ...имущественные вопросы, сам понимаешь, родные врагами делаются порою.
   Демид взглянул на брата недовольно и с некоторым подозрением и даже недоумением. Спросил:
  - С чего ты решил, что я стану тебя ненавидеть, если ты продашь эту квартиру?
  - Это я так, к слову пришлось. Не решил.
   Селифан помолчал секунды три, а затем тихим голосом спросил:
  - А такое, разве, может быть?
  - Нет, - уверенно ответил Демид.
   Селифан глубоко вздохнул и с облегчением сказал:
  - Хорошо! Я уж было подумал...
  - Э-э-э! - перебил его Демид, внезапно поняв, к чему Селифан ведёт разговор. - Даже не думай продавать эту квартиру. Я не сказал, что ты можешь сделать это, и я буду этим доволен.
   Селифан слегка сморщил брови, но постарался не показывать своих чувств Демиду.
  - Давай всё обсудим ещё раз? - предложил Демид, удобно расположившись на кресле.
  - Что тут обсуждать? Мне деньги нужны, чтобы дом купить. Уезжаю.
  - Куда собрался ехать, хоть скажешь?
  - Куда-нибудь. Пока не знаю. И вообще, не хочу это обсуждать.
  - Прекрасно! Просто замечательно. Собрался продавать единственное жильё, чтобы уехать незнамо куда, - обиженно сказал Демид.
  - Я знал, что ты не поймёшь меня. Если больше скажу, вообще обсмеёшь, так что обойдёмся без обсуждений моей личной жизни?
  - Я не хотел задеть тебя... но чёрт, это глупо! - вновь завозмущался Демид, - Зачем продавать квартиру, если ты даже не знаешь сам, чего хочешь? Или у тебя долги? Скажи честно?
  - Если не считать Савельевну, долгов нет. Дело в другом. Просто уехать хочу, начать новую жизнь. Со своей любимой.
   Дальше разговор они вели об Эмме. Селифан долго о ней рассказывал брату. Упустил всё, относительно её похищения, но много убеждал его в том, что она самая прекрасная, самая лучшая, самая добрая и во всём самая и самая. Он так же не сказал о том, что у него нет ни малейшего шанса на то, что она когда-нибудь сможет полюбить его. Впрочем, сам он, почему-то, в глубине души был уверен в том, что это всё-таки произойдёт, и не потому, что он будет насильно убеждать её во взаимности их чувств.
  
  
   Глава 26. Неожиданные события
  
  
   К обеду Селифан уже прибыл на место, оказался на пороге своего рабочего места и с великим изумлением встретился с Берном.
  - Да-, друг, - растянуто, вполголоса, но всё же звонко произнёс Берн, как только увидел Селифана. - натворил ты делов перед отъездом. Не ожидал.
   Берн отрицательно покивал головой и резким взмахом руки бросил окурок сигареты в пепельницу. Селифан понял, что что-то произошло. И ему очень хотелось понять, что? Он не видел нотки разочарование в глазах Берна ровно столько, сколько Эмма находится взаперти в полном их контроле. И первое, что пришло Селифану в голову, это не случилось ли с ней что-нибудь? И он не сомневался, недовольство Берна обязательно должно быть связано с Эммой. Ведь почти всегда их разговоры были только о ней, и если проблемы возникали какие-либо - из-за неё. Селифан привык к этому.
  - Что с Эммой? - спросил он тут же в волнении и глаза его выразили некий ужас от разнообразных предположений. Он застыл в ожидании ответа и, казалось, в мыслях уже определил какой-то точный, нехороший ответ.
  - Да ничего...- недовольно протянул Берн.
   Селифан небрежно бросил свой багаж в угол прихожей, на запыленное место за дверью (он у него состоял из небольшой сумки и непрочного чёрного кожзаменителя). Спросил:
  - Сбежала?
   Селифан, увидев изумлённый взгляд Берна, понял, что не то спросил, а вернее то, что хотел, но неправильно сформулировав вопрос.
  - Пыталась бежать? - поправил он себя.
  - Да нет же! - сказал Берн, сменив интонацию своего голоса с недовольного, на более понимающую и дружески подбадривающую. - Чего разволновался так?
  - Я просто это так, с приезду сразу не адаптируюсь, - попытался он оправдать свою нервозность.
  - Ничего с твоей Эммой не случилось. А бежать... ну ты и спросил! - ехидно и в то же время самодовольно заговорил Берн, - Отсюда сам дьявол не убежит: стены моего дома надежнее всякой тюрьмы!
   Селифан заметно помрачнел, когда услышал последние слова Берна. Ему не хотелось думать о том, что Эмма живёт, как в тюрьме, а иногда даже в более худших условиях. Он в последнее время особенно сильно стал осознавать свою вину перед ней, всеми силами старался исправить положение дел. Он надеялся на то, что она хотя бы попытается понять его, даже если и не сможет простить. И думал он о ней сейчас, мысленно перемещаясь в прошлое и обратно. А когда вспоминал обо всём, что было, не мог сдержать печаль от страшного осознания того, как много он всего сотворил над ней, сколько счастливых дней жизни отнял у Эммы. Селифан вспомнил взгляд Эммы, которым она провожала его в дорогу, и в нём увидел столько всего, что не был в состоянии со спокойной душой не вспоминать о ней, ни забыть её глаз. Тогда Эмма улыбнулась ему приятной и нежной улыбкой, но увидел он в этом не фальшь, не попытку угодить ему и, конечно же, не симпатию по отношению к нему, а вынужденное действие. И это не давало ему покоя. Селифан понял, что она счастлива где угодно, с кем угодно и живя в каких угодно условиях, лишь бы на свободе и не рядом с ним. От обиды и разочарования у него перехватывало дыхание, но он не хотел сдаваться. Селифан чувствовал свою духовную слабость, а именно - неспособность отказаться от неё. И он решил не делать этого.
   Теперь Селифан стоял рядом с Берном, и как только они заговорили о ней, мысли его перемешались в голове. Селифан переживал о том, как она встретит его? С каким настроением? Очень боялся, что она могла совершить что-то нехорошее, попытку бегства или ещё что-то в этом роде в его отсутствие. А ведь Берн предупредил его, что в этом случае проблемы будут у него... и он переживал, потому что знал: в его отсутствие Эмме приходилось нелегко.
   Как только Берн перестал говорить о том, как крепки стены его дома, Селифан тут же, не глядя по сторонам, направился к лестничной площадке. Он хотел первым же делом навестить Эмму.
  - Подожди-ка, Селифан, я не всё ещё сказал, - остановил его Берн.
  - Я к Эмме.
  - Чтобы не было сюрпризов, скажу тебе сразу (и я этим очень не доволен), Эмма беременна.
   На мгновение Селифан застыл в удивлении, он не знал, что говорить и как реагировать?
   Берн помолчал секунды десять и спросил:
  - Что делать будешь?
  - Аборт...- твёрдо произнёс Селифан, глядя на него сквозь воздух. Он очень серьёзно размышлял, но и сам не знал, о чём? Селифану вдруг захотелось побыть одному и не слышать от Берна больше ничего. И к Эмме он идти уже не хотел.
  - Не, с этим ты опоздал! - тут же проинформировал его Берн.
  - Ещё посмотрим.
   И в лице Селифана наряду с негодованием и удивлением, выразился гнев.
  - На третьем месяце она уже. Чего смотреть-то?
   Селифан прошёл три шага вперёд и три назад, провел свою правую руку по волосам и серьёзно посмотрел на Берна. Но он не знал, что говорить?
  - Долго гулял! - объяснил Берн, напоминая причину сложившейся ситуации самым неутешительным образом. - И что? Предохранятся было нельзя что ли?
  - Мы предохранялись...
   Селифан опять впал в раздумья и словно уходил от реальности.
  - Оно и ясно! - посмеялся Берн, но всё же упрекнул ещё раз: - Осип же оставлял нужные таблетки. Надо было давать их ей. И всё.
  - Она это специально, - сказал Селифан и тут же направился к Эмме. И он находился в таком яростном состоянии духа, что Берн немедленно остановил его, резко поверну лицом к себе.
  - Ты куда это в таком состоянии? Даже не думай идти к ней, - предупредил он его. Берн боялся за последствия его визита к Эмме, но больше беспокоился не за её здоровье, не хотел дополнительных проблем с ней.
  - Я хочу, - возразил Селифан.
  - Мало ли. Она беременна, покой, спокойствие ей нужны.
   Слова покой и спокойствие Берн произносил особенно растягивая по слогам и в такт своей речи повёл левой рукой вниз и вверх. Он старался охладить пыл Селифана, не позволить ему совершить глупость.
   Они поговорили ещё некоторое время, и Селифан всё же пошёл к Эмме. Берн больше не стал препятствовать ему, так как в ходе их беседы понял, что Селифан всё-таки способен сдерживать свое негодование в нужном русле. Да и везти себя он стал более спокойно, не особенно сильно выражал недовольство, когда в очередной раз слышал о беременности Эммы.
   Берн знал, что Селифан терпеть не может детей. Именно это, пожалуй, больше всего заставляло его волноваться по поводу того, что бы Селифан не совершил какую-либо глупость.
   ...
   Селифан достаточно нервно засунул ключ в замочную скважину и безуспешно пытался отворить дверь. Пока он поднимался к комнате Эммы на второй этаже, его видимое спокойствие и мудрое хладнокровие, словно сквозь землю провалилось. Селифан не мог не злиться на Эмму. Он чувствовал себя совершенно неспособным смириться со сложившейся ситуацией.
   Когда Селифан с большим усилием повернул ключ в нужную сторону, он застыл в некотором странном и даже неуместном ожидании непонятно чего? Потом он приложил лоб к двери, и ему показалось, что он слышит дыхание.
   "Это, конечно, Эмма, она там стоит и ждёт..." - подумал Селифан и тут же с прежним беспокойством начал отворять дверь.
   Селифан вошёл с присущей ему медлительностью, встал перед ней лицом и не спешил закрывать за собой дверь. Молчал. Но стоило Эмме сделать полшага вперёд и склонить голову к выходу, так он сразу же гневно оттолкнул дверь ногой, и она шумно захлопнулась.
   Эмма вздрогнула, и от неожиданного испуга отпрянула назад на полшага, на которые так недавно осмелилась приблизиться к нему. Эмма поняла, что он уже в курсе её беременности. И она не представляла, что делать?
   Эмма, как узнала о своей беременности, долгое время гадала, какой же будет реакция Селифана? Ведь она никогда даже случайно не заводила с ним разговор на эту тему, не имела возможности представить, попробовать предвидеть его действия... сейчас только Эмма поняла, что самые худшие представления и есть истина. И теперь, скорее всего, Селифан уготовил ей много чего, в связи с её беременностью... Эмма поняла это не только по его угрожающему взгляду и нервному поведению, но и по враждебной позе, которую он принял. Эмма больше всего не хотела, чтобы он приблизился к ней, не желала ни о чём разговаривать.
  - Ты чего задумала? - спросил Селифан, схватив её обоими руками за предплечья. - Надеешься, что живот поможет тебе сбежать от меня?
   Эмма закрыла глаза, усиленно морща нос. Но из-за этой её реакции он не думал отпускать её. Селифан хотел доказать Эмме, что беременность не позволит ей выбраться из этой комнаты, и что выпустить её может лишь он один.
  - Да чёрта с два! Теперь, из-за твоей беременности нам придётся отложить поездку, - объяснил Селифан и когда произнёс последние слова вместо злости, его лицо выразило обиду и даже расстройство. - Выждем, пока родишь.
   Селифан отпустил её руки, и она направилась усталой походкой к кровати и села. Спустя полминуты молчания Эмма сказала, опустив голову:
  - Я не хочу.
   Голос её звучал тихо и сама Эмма казалась чрезвычайно расстроенной. Она знала, что от Селифана сейчас она не сможет услышать ничего такого, что может её утешить. Она очень хотела уехать или хотя бы выйти на улицу, хоть и боялась, что там может оказаться хуже... ведь она даже не знала, куда он собирается её увезти и как будет с ней обращаться там? Эмма пришла к выводу, что его отношение к ней меняется в зависимости оттого, где и в каких условиях они находятся.
   Однако Эмма не могла радоваться тому, что весь период её беременности ей придётся находиться в этой комнате. Она не представляла себе, как вытерпит всё это.
  - А что делать?! Надо было меня слушаться, - сказал Селифан, стараясь больше не злиться на неё. Он был спокоен, так как её подавленное настроение воспринимал, как раскаяние.
   ...
   Спустя четыре месяца.
  - Ты скоро там уже решишь приехать? Мы изрядно замучались с твоей... а вернее сказать, это она замучилась без тебя, - объяснял Берн, разговаривая с Селифаном по телефону.
  - Брось, Берн, не надо меня утешать: Эмма никогда не будет скучать без меня.
   "Только и ждёт моего исчезновения" - подумал он, грустными глазами глядя в землю.
  - Я тебе правду говорю. Как ты уехал, она стала везти себе чрезвычайно странно. Будто не слышит, на вопросы некстати отвечает.
  - И что ты думаешь?
  - Что, что! Депрессия у неё глубокая. Приезжай. Утешай. Осип в отъезде, так что врача нет.
  - Как нет, совсем нет? - несколько взволнованно спросил Селифан, когда услышал последние слова Берна.
  - А вот так вот, нету и всё. Другим врачам я не доверяю. А Осип свой, он это мне давно доказал.
  - А если...
  - Никакого если быть не должно, - рассерженным и приказным тоном перебил его Берн, ведь даже малейшее предположение о возможных неприятностях приводило его в раздражение. - Не хватало ещё, чтобы были преждевременные роды. Я ничем помощь не смогу, учти это.
   Селифан молча слушал, представляя себе самую худшую ситуацию из всех возможных. Берн продолжил объяснять:
  - В таком случае, Осип либо успеет, либо нет. И вряд ли он захочет бросить все свои дела и примчаться к нам. Настоятельно советую тебе, приезжай и увози её.
  - Но ты же был против, - оправдался Селифан.
  - Это было полгода назад! Тогда о её беременности и речи не шло. А сейчас совсем другое дело. Ей в больницу нужно.
  - Я постараюсь приехать... - сказал Селифан подавленным голосом, словно отменял очень важные планы.
  - Будь тут завтра же, крайний срок пятница тебе. Понял?
  - Да я даже билеты не смогу...
  - Меня это не волнует. Я звоню тебе, что бы сказать, если хочешь, что бы с твоей Эммой и вашим ребёнком всё было хорошо и прекрасно, приезжай и отвези её в больницу.
  - А ты не боишься, что она всё расскажет...
  - Какое это сейчас имеет значение? - рассерженно спросил Берн. - Я что-то не пойму, ты не хочешь везти её в больницу, потому что боишься, что она расскажет кому-то о похищении? А ты не боишься, что она не сможет родить без серьёзной медицинской помощи и умрет в этой комнате?!
  - Боюсь, - тихо произнёс Селифан и усиленно выдохнул.
  - Короче, бросай всё и сюда. Могу успокоить тебя, по-моему, ей вообще всё равно сейчас, где быть. Или она действительно не соображает ничего или просто претворяется... будто бы и не знает, где находится, - произнёс он последние слова тихо, с особенной осторожностью и жалостью к Эмме. - Но в любом случае, она нуждается в медицинском осмотре.
   ...
   Селифан прислушался к совету Берна, но только спустя четыре дня с момента их разговора вернулся. Состояние Эммы оказалось именно таким, каким описывал его Берн. И Селифан очень испугался... в этот же день он и Берн отвезли Эмму в больницу, где от врачей им посыпалась целая куча вопросов... Впрочем, на все Селифан отвечал кое-как и коротко, стараясь казаться конкретным и искренним. По-своему, правдоподобно объяснил, почему же до этого она не наблюдалась у них. И Селифану показалось, что его ответы не заставили никого заподозрить его в чём-либо дурном.
   ...
   Как только Эмма оказалась в больнице, Селифана тут же охватило какое-то странное волнение. Он и сам не мог понять, что же его беспокоит? Ведь Эмма находится под присмотром врачей, её жизни теперь уж точно ничего не угрожает (он не сомневался в этом), да и сбегать она вряд ли станет. Уверенность в последнем особенно подбадривало его, но что-то всё же было не так...Селифан стоял возле открытой двери, ведущей к палатам беременных женщин, и он знал, что в какой-то из них лежит Эмма. В голову его лезли всякого рода дурные мысли, и он смотрел на длинный пустой коридор печальными, уставшими глазами. Селифана не впускали туда, а он так хотел увидеть Эмму...
   На следующий день туда, в больницу, зачем-то наведался Берн. Селифан не знал, зачем он пришел и был этому крайне удивлён. Селифан хотел знать, для чего же это понадобилось Берну? Тут же он начал делать свои предположения, угадывая в его визите то положительные моменты, то отрицательные. И в конце то концов, воображение Селифана разыгралось настолько сильно, что он пришёл к выводу, что всё-таки Берн затеял что-то очень нехорошее против них. Но даже на мгновение он не допустил мысль о том, что, возможно, Берн пришёл лишь затем, чтобы узнать о состоянии здоровья Эммы...
   Как только Селифан увидел в конце коридора силуэт Берна, сразу же подошёл поближе, чтобы убедиться в том, что он не ошибся. И только потом, зачем-то решил не показываться Берну на глаза. Селифан сам не понял, почему же он вдруг решил так поступить, но на мгновение это показалось ему правильным...Селифан не сомневался в том, что Берн не заметил его, ведь тот о чём-то настоятельно беседовал с врачом.
   Селифан очень хотел знать, о чём же они разговаривают? Он не сомневался, конечно, что об Эмме, но хотел услышать их разговор. Селифан тут же с украдкой подошёл к ним поближе, всё своё внимание сконцентрировал на них, но, однако практически ничего не услышал, кроме "до свидания", которое Берн произнёс весьма громко и отчётливо перед уходом.
   Когда Берн уходил, Селифан несколько задумчиво проводил его глазами. Он остался собой очень недоволен, ведь так и не узнал, что же врач сказал ему об Эмме? А ему , если он спрашивал, всегда отвечали, что к ней нельзя пока или вообще не отвечали, а только обнадёживающе кивали головой, показывая этим, что пока они не могут ничего сказать...И это тоже очень обижало Селифана, ведь с Берном никто так никогда не поступает...Почему-то, Селифан был уверен в последнем, злился на Берна за это.
  
  
   Глава - 27. Решение
  
  
   Селифан взволнованно стоял в гостиной Берна и ждал, когда же тот освободится. Он очень хотел обсудить с ним вопрос, который его очень беспокоил. Селифан уже месяц переживал по этому поводу, никак не мог успокоиться...и , конечно же, он хотел поговорить об Эмме. Ведь она уже давно превратилось и в его переживание, и в его радость.
   Берн обсуждал по телефону вопросы, связанные с его бизнесом. Селифан старался не слушать и даже не слышать, о чём эти разговоры. Но Берн никогда не отходил в сторону, когда вёл переговоры...и много раз Селифан слышал, как Берн отдаёт приказы своим подчинённым и очень часто не те, которые соответствуют принципам гуманности, морали и не вполне законные. Всё это неприятно было Селифану, но он старался виду не подавать. В течение последнего месяца Берн особенно помогал ему, оказывал и материальную, и психологическую поддержку. И он не мог уже не признавать в нём друга, порою даже чувствовал с ним какое-то духовное родство. Селифан не сомневался теперь, что он правильно поступает, если советуется с Берном. Ведь почти любое предприятие Берн может поддержать, даже пусть и незаконное...
   Селифан волновался, потому что задумал кое-что, и ему срочно понадобилась дополнительная поддержка Берна.
   Как только Берн положил телефон на журнальный столик возле неочищенной стеклянной пепельницы, Селифан тут же заходил по гостиной. Он кинул мимолетный взгляд на эту пепельницу и, зачем-то, она пробудила в нём какие-то тяжёлые, неприятные воспоминания. Тревога его возросла. И ему показалось, что похожую ситуацию он уже переживал когда-то раньше...и с Берном в тот день они не очень поладили.
  - Что опять случилось? - спросил Берн, как только увидел Селифана, уверенно шагающего взад да вперед вдоль комнаты.
  - Да всё тоже...переживаю я.
   В голосе Селифана послышалась некоторая грусть, и Берн понял, что он и сейчас о чём-то настоятельно думает. Берн, конечно, знал, что мысли Селифана почти всегда только об Эмме, но, как обычно, хотел проявить понимание.
  - Хуже стало ей?
  - Нет! - с весьма радостным восклицанием ответил Селифан. - Даже наоборот, ей гораздо лучше. Я с врачом говорил, он сказал, что дня через три-четыре выпишет её.
   Берн пожал плечами от удивления и тут же поинтересовался:
  - Тогда в чём же дело?
  - Я боюсь, что вспомнит она меня...вспомнит же, как увидит комнату, сразу и вспомнит... - голос Селифана звучал подавлено, а на лице выразилось страдание, может, это даже была жалость к самому себе, нежели к Эмме.
  - Ты что, собрался вновь запирать её там?
  - Нет...ну, я не знаю, - признался Селифан. - Я не хочу, чтобы она ребёнка оставила...понимаешь, она кормит его, видит каждые день, привязывается...я боюсь, что не забудет она его, даже если я отниму его у неё, когда она выпишётся...а я так хочу этого...
   Пока Селифан говорил всё это, Берн смотрел на него неподвижными, суровыми глазами. Он явно не одобрял недобрые замыслы Селифана.
  - Хочешь чего, отнять у неё ребёнка? И мечтаешь, чтобы она забыла его? А потом ещё любила тебя? - спросил Берн, делая значительную паузу между каждым вопросом. И Селифан понимал прекрасно, что Берн упрекает его и не напрасно... эти вопросы давили на его психику, заставляли мучиться, стыдиться.
  - Да, я хочу, чтобы она любила меня...только меня. Я не желаю, чтобы она думала ещё о ком-то, заботилась о нём...
  - Ты что, сам головой тронулся? Ревнуешь её к собственному сыну?
  - Нет, ну, нет, не в этом же дело...
  - В чём?
  - Я просто не люблю детей, я не хочу...
  - Полюбишь, - уверенно сказал Берн.
   Селифан тут же поморщил лоб, и, помолчав секунды десять, сказал:
  - Я думал, а что если подержать её ещё месяца два-три взаперти...тогда и молоко кончится, если кормить не будет...и если ребёнка потом не показывать ей, забыть должна же...врачи сказали, что если амнезия у неё произошла из-за переживания какой-то стрессовой ситуации, то лучше эту историю не напоминать ей, а надо стараться вернуть хорошие воспоминания, а иначе у неё может опять начаться обострение...
  - Ты этого хочешь? - недовольно спросил Берн, глядя на Селифана укоризненно, как на преступника, высокомерно как-то...он еле дослушал то, что Селифан говорил. Уже с первого предложения хотел перебить его и обругать.
  - Нет...я не знаю... - протянул Селифан. - Но если так, то может же она вновь забудет обо всём...или, наоборот, вспомнит...
   Селифан глубоко задумался.
  - Ты точно больной, Селифан, - упрекнул его Берн, и говорил он именно то, о чём подумал. - Что ты пристал к ребёнку-то, пусть живёт счастливо, пусть воспитывает его... Жизнь дала тебе прямо-таки чудо-шанс, а ты не знаешь, как испортить всё поскорее. Она же не помнит тебя! Скажи, что жених ты её, что жениться вы собирались. И живите счастливой семьёй.
   Селифан приподнял голову, и некоторую радость можно было разглядеть на его лице. То, что сказал Берн, явно нравилось ему, успокаивало и подбадривало его. Он даже мечтать начал тут же о той счастливой жизни, которая не казалась уже такой уж несбыточной мечтой. Но всё же в его мыслях что-то не давало ему покоя, и он вновь думал о другом...
   Берн, не услышав в ответ ничего и помолчав секунды пять, добавил:
  - Вот, женишься на ней. И всё будет отлично! И запирать не придётся.
  - Да нет, бред это всё, она никогда за меня замуж не пойдёт, - пожаловался Селифан, уже немного недовольный словами Берна. Хоть мысль о том, что они с Эммой могут зажить семьей нравилась Селифану, он всё же поверить не мог, что такое возможно. Ему надоело напрасно мечтать и планировать.
  - Не осложняй ты всё, не ищи неприятности, - посоветовал Берн. - Скажи, что она уже согласие дала выйти за тебя замуж. Ребёнок же твой, любая мать хочет, чтобы ребёнок жил в полноценной семье.
  - Но она же не любит меня, я противен ей... - жалобно произнёс Селифан.
  - Недавно тебя это не беспокоило, - упрекнул его Берн, но затем тут же обнадёжил: - Полюбит!
  - Нет...
  -Ты просто не насилуй её и всё. Дождись, пока сама захочет, - объяснил Берн.
  - Не захочет она, - тихо упрямствовал Селифан.
  - Так сделай так, что б захотела! Не мне ж тебя учить...Терпи и жди, ухаживай за ней, как подобает. У вас же ребёнок, всё равно захочет, вот увидишь! Главное, чтобы не вспомнила она, как ты издевался над ней. Вот и приложи усилия, чтобы память её так и осталась стёртой.
   Селифан вздохнул и не знал, что ответить. Он понимал, что Берн прав, умные советы даёт и всё, что говорит - реально осуществимо. Только Селифан, почему-то, всё по-своему хотел поступить, но ещё не придумал, как именно? Мучился в бесполезных размышлениях.
  - И нечего её больше приводить в Дом Ли.
  - Ну, я понимаю, что глупость сказал, - признал Селифан правоту Берна. - Но я не знаю, что делать...
  - Я же сказал уже тебе, как надо поступить.
  - Да ты просто не всё ещё знаешь...
  - Что ты опять успел натворить? - с упрёком поинтересовался Берн, и ему уже надоело разговаривать с Селифаном, потому что он считал его беспокойство напрасным. Удивлялся глупости Селифана. Ведь Берну ситуация казалась ясной и простой.
  - Ничего не натворил, просто Эмма...так, получилось, случайно... - Селифан замолчал на мгновение в нерешительности, боялся, что Берн ругать, упрекать его будет за то, что случилось... - короче, она думает, что я её отец. Вот.
   Берн тут же приподнял брови от удивления, но, казалось, сразу даже не поверил словам Селифана. И пока он полностью ещё не осознал неожиданную информацию, Селифан быстро добавил:
  - И я не знаю, что делать? Это медсестра сказала Эмме, что в коридоре её отец ожидает. Она не знала просто. - Селифан опять замолчал на пару секунд после этих слов, но затем продолжил говорить: - А когда я вошёл, Эмма смотрела на меня, такими нежными глазами...я присел рядом, она взяла меня за руку и что-то долго-долго смотрела на ладонь. Я испугался даже, может, она вспомнила меня...а потом случилось совершенно неожиданно, она улыбнулась и назвала меня отцом. Сказала, что помнит эти руки, пятно белое под большим пальцем...и лицо тоже...и она уже не сомневалась, что видела меня раньше.
  - А ты так просто и согласился быть её отцом? - в недоумении спросил Берн.
  - Я был тронут...она не ненавидела меня, с нежностью смотрела, с любовью...и я почувствовал, что нужен ей. Эмма попросила меня не уходить быстро, побыть рядом с ней подольше...
  - Ну, вот видишь, а ты говорил, что она ненавидит тебя.
  - Но как отца она может любить меня...
  - Хе-х, а не слишком ли молод ты для её отца? - начал Берн ехидствовать, садясь на кресло.
  - Мне всё равно, главное, чтобы любила...хоть как-нибудь, да любила меня.
  - Не глупи, Селифан. Скажи ей правду и всё.
  - Не могу я, она верит мне теперь, доверять перестанет, если узнает, что я не отец её...я не хочу вновь потерять Эмму, не хочу, чтобы она опять возненавидела меня.
  - Ты только что сказал, что она расположена к тебе, значит, не возненавидит.
  - Доверять перестанет, - повторил Селифан уже сказанное.
  - Нормально будет всё! Куда денется, у неё всё равно больше никого нету, кроме тебя.
   Селифан задумался, но что ответить, не знал. Он не хотел поступать так, как велит Берн, хоть и мечтал зажить с Эммой одной семьёй.
  - Боюсь, что гнать начнёт меня, как раньше. Я не могу без неё...опять заставлю...
  - Давай-ка ты забудь про заставлю, пора уже за ум браться, - рассерженно сказал Берн, осуждая его толи из жалости к Эмме, толи оттого, что понял, как легко ему удается пробуждать в нём пороки и не получается обратно сделать из него нормального человека. Берну стало неприятно слушать Селифана, ведь сам-то он всегда старался знать во всём меру, терпеть не мог напрасную жестокость.
  - Я назвался Матвеем, - сказал Селифан, когда Берн замолчал. - Имя хочу вот поменять...
   Берн захихикал, немного прикрыв рот ладонью, и спросил:
  - А возраст что, тоже поменяешь?
  - Ну...я не знаю...а ты мог бы помочь? - решился спросить Селифан, несмотря на то, что ехидство Берна обижало его и сбивало мысли. - Ты же говорил, что знакомые есть у тебя такие, которые могут...
   Селифан замолчал, затаив дыхание и со страхом, что Берн сейчас опять скажет что-нибудь нехорошее, неприятное для него, упрекнёт или опять обсмеёт. Так и произошло:
  - О-о-о...какие просьбы! - тут же воскликнул Берн. - Ты что, совсем не понимаешь, что сам осложняешь ситуацию? Никаких бы проблем не было, если правду сказал бы, что любишь её, что сожительствовали вы больше года. Не стала бы она долго препираться. А теперь что? Собрался быть её отцом, пока она себе жениха не найдёт, а потом опять изнасилуешь и запрёшь в подвале? Так что ли?
  - Да нет же... - в печали сказал Селифан.
  - Что нет? Надеешься, что долго проживёт одна? Да чёрта-с два! И полгода не пройдёт, как она найдёт себе другого. А ты и останешься для неё любимым отцом.
  - Я не хочу так, - тихо произнёс Селифан.
  
   Глава 28. Роковая затея
  
   Селифан в бодром настроении и со спокойной душой направился в Дом Ли. Он остался очень доволен тем, что поговорил с Берном, ведь тот дружески пообещал ему выполнить его просьбу - самую безумную из всех, на которую только можно было решиться.
   К полудню Эмму выписали из роддома, и вместе с ребенком Селифан повёл её в новое жилище - то, которым его временно обеспечил Берн после продолжительных уговоров.
   Это была светлая просторная комната, с большими окнами и новой мебелью. Всё в ней было шикарно и красиво. Серебристые занавески приятно сочетались с беловато-жёлтыми обоями и серым линолеумом. А шкафы из натурального дерева говорили о достатке даже больше, чем площадь помещения и блеск полов.
   Сервант располагался близ окна, наполненный посудой из различного фарфора и хрусталя, и так как светило солнце, можно было заметить, как оттуда отражается свет необычайной красоты. Он явно поднимал настроение и давал некоторое облегчение уставшей душе.
   На единственном столе можно было заметить вазу с белыми розами. Селифан специально купил их для Эммы, чтобы показать важность её прибытия домой. Он хотел навсегда смыть из её головы воспоминания о прошлом и оставить новые, совершенно противоположные прежним, - добрые и светлые, как сама комната, куда он привёл её жить.
   На противоположной стороне от серванта, стоял кожаный диван пастельного оттенка, и имел такой вид, словно был чрезмерно набитый поролоном. Но, несмотря на это, он великолепно сочетался со всем дизайном комнаты, и только что прибывшим гостям понравился своим роскошным видом и необычайной мягкостью.
   Когда Селифан и Эмма вошли в комнату, то тут же присели. Внимательно осмотрели всё вокруг. И Селифан в том числе, ведь и он до этого момента никогда раньше здесь не бывал.
   Потом он принялся незаметно и в то же время пристально осматривать Эмму. Хотел понять, как же она себя чувствует в этой комнате? Нравятся ли ей эти новшества или чувствует ли она, что вся эта роскошь впервые вошла в её жизнь? Селифан хотел ответить на эти вопросы, но всё-таки не мог сделать это с уверенностью. Он заметил, что Эмма явно удивилась увиденным апартаментам, но внешне старалась не проявлять этого.
   Эмма почти ничего не помнила о своём прошлом, как о недавнем, так и о далёком. Она боялась везти себя глупо и по-детски, удивляясь и восхищаясь тем, что, возможно, видела много раз и каждый день. Чувствовала душевный дискомфорт.
   ...
   Вечером, когда Эмма уснула, к ним неожиданно наведался гость. Это был Берн. И Селифан надеялся на его приход, ведь некоторое время назад сожалел о том, что они не договорились о встрече заранее. Селифану очень хотелось обсудить с ним некоторые вопросы относительно Эммы, сроках и условиях их проживания в выделенной им комнате.
   Когда Берн вошёл в комнату, Селифан сразу же почувствовал уверенность в правильности своих последних поступков.
  - Ну, и как она восприняла атмосферу? - спросил Берн, немного помолчав после того, как вошёл и осмотрелся. В этой комнате он был полгода назад, но никаких изменений не заметил. Это его очень обрадовало, состояние помещения было просто великолепным.
  - Вроде, хорошо. Впрочем, я не до конца понял... - признался Селифан, говоря шёпотом, чтобы не разбудить Эмму.
   Берн пожал плечами, не зная, что ответить.
  - Но её что-то насторожило, это точно. Только виду старалась не подать, - объяснил Селифан ситуацию такой, какой понял её сам.
  - Ничего, адаптируется ещё! Главное, что теперь она здесь, а не там. - Берн направил указательный палец на пол, когда произнёс последние слова. И Селифан понял, что он сравнивал нынешние условия её жизни с прежними, как рай и ад соответственно. И не отрицал справедливость предположения Берна.
  - Это уж точно.
   Они молча посидели пару минут, как будто бы не зная, что сказать друг другу, что обсудить. Хотя на самом деле тема основного вопроса вертелась у них в голове беспрестанно. Просто они сохраняли молчание для более тщательного обдумывания плана...Селифану особенно это нужно было, ведь это он затеял очередной подлый поступок в отношение Эммы.
  - И что теперь? - начал Селифан разговор первым.
  - Если уверен, что правильно поступаешь, тогда всё по плану. Я принёс уколы.
   Когда Селифан услышал последние слова Берна, некий холодок прошёлся по всему его телу - это и было сомнение... Ему не было жалко вновь мучить Эмму психотропными, наркотическими препаратами, но он боялся, что результат их стараний не будет соответствовать ожидаемому. А хотел он, чтобы Эмма забыла ещё кое о чём, а именно, о Кирилле - своём сыне.
  - Я уверен, - твёрдо ответил Селифан, недолго думая. - Так будет лучше.
  - Не для неё, - напомнил Берн. Теперь он уже частенько упрекал Селифана за глупые поступки, напрасные страдания, которые он причиняет Эмме из-за своих эгоистичных соображений. Несмотря на то, что Берн не представлял собой пример добропорядочного человека, но всё же знал цену семьи и отцовства. Он не хотел, чтобы Селифан лишился всего этого, толком и не обретя, и не поняв до конца, от какой земной ценности отказывается. Берн до последнего старался переубедить Селифана от ошибки. Он не сомневался, Селифан обязательно пожалеет о том, что натворил, только позже...и поздно будет.
   ...
  - Сколько она спать теперь будет? - спросил Селифан, когда Берн вколол Эмме несколько уколов, которые принёс.
  - Долго, - коротко ответил Берн. И у него не было никакого настроения дальше оставаться рядом с ними. Ведь теперь даже его роскошная и большая комната не могла принести ему душевный покой и поднять настроение. Наоборот, она его угнетала. А раньше Берн всегда радовался тому, что имеет...
   Берн понимал, что сам неверно поступил, поддался уговорам Селифана. И всё вокруг почему-то стало напоминать ему о его прошлых прегрешениях, он почувствовал нечто вроде угрызения совести - редкое явление в его жизни.
   Уже когда Берн спускался с лестницы, покинув пределы квартиры, он осознал всю низость своего последнего поступка...и ему стало не по себе, он совершил слишком большое зло ради удовлетворения каприза Селифана. А раньше Берн никогда не уступал ни чьим просьбам, если не считал их правильными и допустимыми, и всегда всё по-своему делал, может, оттого и никогда не переживал за содеянное зло.
   Случай с Эммой оказался исключением. Уж очень сильно пропитался он жалостью по отношению к ней. А теперь стал чувствовать свою ответственность за её будущее.
   ...
   Селифан остался очень доволен тем, что Берн не отказался сделать то, о чём он попросил его. Теперь, он был уверен, всё будет хорошо, и жизнь обязательно наладится. Весь вечер он размышлял о всяческих несущественных пустяках своего злостного плана отнять у Эммы ребенка, но сохранял относительное душевное равновесие, не боялся, что события начнут развиваться не так, как он запланировал. А ночью он хорошо выспался - такого уже давно не было, так как в течение всего последнего года и немного больше Селифан всё время думал об Эмме и боялся потерять её (даже пусть и держал взаперти).
   День Селифан провёл кое-как, впустую расхаживая по незнакомым закоулкам города, посещая мелкие продуктовые магазины и лавки, сходил на овощной рынок, но кроме килограмма вымытой картошки и ананаса больше ничего не купил.
   К обеду Селифан вернулся в квартиру и первым же делом зашёл в гостиную, где спала Эмма. И только удостоверившись, что она там и никуда не делась, он положил сумку на пол и присел отдохнуть. Старая привычка постоянно жёстко следить за тем, чтобы Эмма не могла никуда уйти, осталась у него, и он не собирался избавляться от неё. Селифан хоть и запер дверь перед уходом, но всё же не был спокоен, так как оставался открытый балкон, а квартира расположена на третьем этаже. Селифан, конечно, старался не допускать мыли о том, что Эмма вдруг по каким-то непонятным соображениям, захочет выпрыгнуть оттуда. Или вспомнит внезапно обо всём, что с ней было раньше и захочет сбежать...зачем-то, Селифан был уверен в том, что к Эмме ещё не скоро вернётся память, но думал, что она может проснуться, пока его нет дома. А Эмму он уже не мог считать психически здоровым человеком...
   Посидев минут десять возле дивана, где спала Эмма, Селифан понял, что она находится в глубоком сне и вряд ли ещё скоро проснётся. Но это не радовало его и не огорчало. Селифан почувствовал сильный голод. И именно это стало его следующей и основной заботой.
   Уже больше четырёх лет он ничего себе не готовил сам, изрядно отвык от этого, даже не знал, с чего начать... только чувствовал дискомфорт от голода и оттого, что, скорее всего, в будущем ему придётся готовить самому. И Селифан не желал с этим смириться. Он привык не заботиться о готовке, уборке и прочих хозяйственных вопросах. А когда Селифан увидел стиральную машинку на кухне, волна дикого недовольства тут же прошлась по его душе. И он сказал себе, что ни за что не допустит, чтобы вся хозяйственная ответственность легла на его плечи. И будь что будет, но он обязательно приучит этому всему Эмму.
   И пока Селифан возился на кухне, он всё размышлял о том, как же поступит, когда Эмма проснётся? Они с Берном договорились уже, как именно они поведут себя, но Селифану всё же хотелось отрепетировать будущую сцену. Для Селифана это было важно, но Берн, казалось ему, проявляет минимум усилия, чтобы их затея удалась и, конечно же, не желает, чтобы всё прошло успешно...почему-то, несмотря на то, что Берн согласился помочь ему в осуществлении его злой затеи, Селифан всё же до конца не доверял ему. Он иногда даже думал, что Берн, может быть, захочет переиграть историю с ребёнком по-своему. И тогда у него уже больше не будет возможности разлучить Эмму с сыном. А Селифан так хотел этого...
   Мысленно Селифан уже раз сто за день повторил те слова, которые задумал сказать Эмме, когда она проснётся. И он хотел с Берном поскорее встретиться и ещё раз обсудить детали их плана. А главное, Селифан спросить хотел, нашёл ли Берн девушку-помощницу, которую обещал нанять специально для осуществления их коварного плана.
   Наступил вечер. Селифан, с тех пор, как утром сходил за покупками, больше никуда не отлучался из квартиры. Всё время он ждал, что Эмма вот-вот проснётся, но когда смотрел на неё, думал об обратном: она по-прежнему, как и днём, была погружена в глубокий сон. И ждать её пробуждения ему становилось всё труднее и труднее.
   Селифан не мог дозвониться до Берна. От этого нервничал ещё больше. Ждал.
   Примерно к восьми часам вечера в дверь постучались. В спешке, беспокойными шагами Селифан направился отворять дверь. Он знал, что это не случайный гость решил заглянуть к ним, а именно Берн. Ведь только Берн мог проявить сообразительность постучаться, а не позвонить. Селифан оценил этот жест весьма разумным и правильным, он тоже считал, что не стоит будить Эмму резким звуком звонка. А он не сомневался в том, что Эмма проснётся от шума.
   Селифан был очень рад увидеть за дверью Берна, немного успокоился, потому что понял, как близок он к осуществлению своего плана.
  - Лола в соседнем номере ждёт, - сказал Берн, как только вошёл и закрыл за собой дверь. - А Эмма проснулась уже?
  - Нет ещё, - немного расстроенным голосом ответил Селифан, поинтересовался потом: - А должна была?
  - Нее, - лениво протянул Берн. - Сейчас будить будем. Всё равно до завтрашнего вечера не проспит, а так даже лучше...
  - Ладно, - согласился Селифан. Немного задумался, хотел ещё о чём-то спросить Берна, но только сам не понимал, о чём?
   Селифан тихо присел рядом с Эммой и подправил одеяло, специально стараясь разбудить её. И делал он это настолько естественно и искусно, словно не в первый раз. А Берн стоял рядом и смотрел на них несколько ехидным взглядом, но уже никакого недовольства не испытывал, просто хотел поскорее благополучно проиграть задуманную сцену.
   Стоило Эмме приоткрыть глаза и шевельнуть легонько рукой, как Селифан тут же заметил это, лучезарно улыбнулся и сказал:
  - Спи Инна, ещё рано.
   Эмма немного задумалась, когда Селифан произнёс это предложение. Присела тут же. Но какие именно мысли потревожили её разум, никто из присутствующих угадать не мог. Даже сама Эмма не поняла, что не так..?
   Эмма ещё раз оглядела комнату, в деталях рассмотрев сервант, кожаные кресла, а потом и самого Селифана. Она вспомнила, что пришла сюда недавно, сразу после больницы, с ребёнком и прилегла...
  - Отдохни, - велел Селифан, не выдержав долгого молчания и пытаясь уложить её обратно в постель. - Ты спала всего только два часа.
   Но Эмме как-то не верилось в это: она выспалась и чувствовала такую усталость, словно пробыла в постели много часов. И первое, что она захотела сделать, это встать, пройтись по квартире, ещё раз осмотреть всё и выйти на балкон, вдохнуть свежего воздуха. Эмма почувствовала, что атмосфера закрытой комнаты давит на неё, ей неприятно находиться дома.
   Эмма сопротивлялась тому, что Селифан вновь пытался уложить её спать, и он больше не стал этого делать. Позволил сесть, а затем и встать.
   Он глаз не спускал с Эммы, тщательно следил за каждым её движением, взглядом и старательно пытался угадать, что же она собирается сделать в следующую минуту, но даже малость не мог предвидеть её дальнейшую реакцию.
  - Я сходил в магазин недавно, купил нам картошки на ужин, - сказал Селифан, стараясь нарушить тишину, и начал разговаривать с Эммой, ему не нравилось её молчание. - Давай я накормлю тебя? - предложил он потом.
   Эмма повернулась в его сторону и тут же ответила.
  - Давай.
   Она была очень довольна тем, тем что ей предложили покушать. Она ещё только-только успела осознать, как голодна.
  - Берн тебе тоже принёс какие-то вкусности, посмотри вон там, в пакете, - сказал Селифан, указав рукой под стол, куда Берн небрежно засунул свои гостинца.
   Эмма подошла к столу и долгим задумчивым взглядом стояла, любуясь розами, которые по-прежнему стояли в вазе. Она помнила их. Эмма радовалась, потому что ещё только пару минут назад чувствовала, что плохо осознаёт реальность, путает события и людей. Теперь она уже не сомневалась в том, что они пришли в эту квартиру несколько часов назад. Она устала, прилегла отдохнуть, а приехали они сюда прямо из больницы...и когда мысли её напомнили ей о ребёнке, в памяти образовывался провал. Эмма помнила о ребёнке и о том, как кормила его, но не знала, куда же он делся? Почему не с ней сейчас? Как она могла забыть о нём и спокойно лечь спать? Когда эти вопросы пришли Эмме на ум, она на мгновение потеряла радость и покой. С некоторым недоверием повернулась в сторону Селифана и спросила совсем о другом:
  - А где Берн?
   Эмма смутно помнила лицо этого человека, но имя его было ей знакомо. И Эмма не сомневалась, что тут же вспомнит его, как только увидит. И она, почему-то, не считала важным помнить о Берне и знать его. Но свои ощущения никак не могла объяснить себе. Только тот факт, что Берн проявил заботу о ней, принёс гостинца, заставил её заинтересоваться им.
  - Он вышел на минутку, скоро вернётся вместе с Эммой и её ребёнком, - сказал Селифан, затаив дыхание от волнения и страха, что её память не настолько утеряна, как он пытается себе представить и убедить её в несуществующей реальности. - Отметим наш отъезд! - добавил он с восторгом.
   Эмма нагнулась, и зайдя под стол наполовину, стала смотреть продукты, купленные Берном. Там были конфеты, пирожные, торт в небольшой коробке, копчёная форель, нарезанная дольками, и немного свежих огурцов и помидоров. Там же под столом Эмма заметила бутылку шампанского и водки. "Тоже Берн принёс" - подумала она, стараясь отогнать дурные мысли и забыть о своём переживании: ведь она точно знала, что это её ребёнок... или же сейчас речь шла о каком-то другом ребёнке, не её. Но тогда у неё возникал вопрос: а где же её ребёнок? Эмма уже не сомневалась в том, что он у неё есть. Но она не хотела спешить с вопросами. Решила постепенно во всём разобраться сама.
   Эмма боялась вести себя странно и показывать своё психическое нездоровье. И Селифану это было на руку. Он только радовался тому, что Эмма не задаёт никаких лишних вопросов, не осложняет ситуацию, не мучает его, заставляя сочинять лишнюю ложь.
   Эмма долго не спрашивала ни о чём и никак словами не реагировала на известие об отъезде. И вообще Эмма не была даже уверена в том, что это новость для неё. Почему-то, она допускала такую вероятность, что просто могла забыть о предстоящем отъезде из-за своих проблем с памятью. Она помнила о том, что обследовалась у врача не только по поводу беременности, но и с амнезией. Помнила, как отец её подолгу ожидал в приёмной, как потом сидел вместе с ней в палате, рассказывал о её прошлом... все те дни Эмма вспоминала с улыбкой, не сомневалась в том, что мужчина в солидном костюме с задумчивым выражением лица, стоящий сзади - её отец. И это было огромной радостью для Эммы. И теперь тоже она смотрела на Селифана большой нежностью и любовью.
  - А куда мы едем? - спросила Эмма нерешительно, спустя целых пять минут молчания.
  - Домой, - сказал Селифан, стараясь быть беспристрастным и серьёзным. Но он понимал, что этот ответ явно не устроит Эмму, ведь она не знает и не помнит, где её дом? Он тут сообщил точное географическое название того места, куда собирается увезти её. Затем велел подойти к нему, вынул из комода маленький глобус.
  - Это вот здесь, а мы здесь, - сказал Селифан, указывая приблизительные точки их нынешнего расположения и будущего. - Далековато, как видишь. Но ничего! Доберёмся!
   У Селифана сразу же поднялось настроение, когда он заговорил об их предстоящей поездке. И он понял, что может рассказывать ей об этом сколько угодно долго и не устанет этого делать. Ему было приятно мечтать и одновременно осознавать, что это всё реально осуществимо. Только подождать надо и уже совсем чуть-чуть.
   В следующую минуту в дверь позвонили. Селифан быстро, но весьма аккуратно отдал глобус Эмме, а сам пошёл отворять дверь. Его душу переполняли эмоции, самые хорошие, приносящие радость и удовлетворённость самим собой. И он точно знал, что это Лола и Берн вместе с ребёнком Эммы. Селифан чувствовал, что вот-вот, спустя минуту или две будет решаться его судьба; вся дальнейшая жизнь его будет либо в любви и согласии с Эммой, либо враждой, но тоже с ней, ведь при любом стечении обстоятельств, он не собирался отказываться от Эммы. Но Селифан рассчитывал на успех своей лжи.
   Когда Эмма услышала плачь в прихожей, тут же пошла туда. Ей очень хотелось взглянуть на ребёнка, и она в то мгновение даже была уверена в том, что узнает его... но этого не произошло. В голубых глазах ребёнка, её пухлых щеках и редких русых, ещё не выросших волосах, Эмма не узнала знакомого и родного ей человека.
  - Это ещё кто? - в удивлении спросил Селифан, нашептав свой вопрос прямо в ухо Берну и отведя его в сторону от Лолы и Эммы. Селифан был удивлён тем, что в руках пришедшей незнакомой эму женщины он увидел не ребёнка Эммы, как ожидал, а какого-то другого.
  - Это мой сын, а Лола - жена, - тихо сказал Берн, стараясь, чтобы Эмма не услышала их. Но он не боялся, что это может произойти, так как до прихожей доносились восторженные голоса Эммы и Лолы. Они явно завели какую-то интересную беседу.
  - И давно ты..? - Селифан был крайне удивлён ответом Берна. Сразу даже сам не понял, о чём же хочет спросить Берна? Но в то же время Селифану показалось, что у него возник длинный ряд вопросов, ведь он никак не ожидал, что эта девушка может оказаться его женой и уж тем более не мог предположить, что у Берна есть дети... на мгновение Селифану стало стыдно за то, что не первый год зная Берна, он ни разу не поинтересовался его семьёй. И, почему-то, решил сам, что у такого человека, как Берн, не должно быть семьи.
   Только теперь Селифан понял, как заблуждался в отношении Берна. Жил много лет, довольствуясь придуманной реальностью. И сейчас взглянул на Берна какими-то другими глазами, увидел в нём нечто такое, что присуще многим людям, но, кажется, отсутствует у него. И это что-то Селифан назвал умением ценить простые радости жизни, ведя отнюдь не простой образ жизни. А ещё, желание обладать этими радостями... Ведь сам Селифан считал их бременем.
  - У меня ещё есть сын, 14 лет, и дочь, семилетняя Алиса, - в некоторой спешке ответил Берн, и в этот момент лицо его по-особенному выразила гордость тем, что он имеет. И Селифан не мог не заметить этого.
  - А сына как зовут? - вдруг поинтересовался Селифан, но и сам не понял, почему сделал это?
  - Саша, - коротко ответил Берн. И Селифан тут же понял, что ему уже нет, и не было особого интереса до того, есть дети у Берна или нет у него их, как их зовут и прочее...Он узнал, удивился и на этом, почему-то, потерял весь интерес к Берну и его семье. Тут же вспомнил о поездке, так как почувствовал внезапное желание поскорее уехать.
   Известие о том, что у Берна есть семья и дети, не наполнило душу Селифана положительными эмоциями. Хотя и должно было бы...Селифан так считал. Но он не завидовал Берну, но и не был рад за него. На мгновение даже огорчился. До этого момента Селифан всё время видел в Берне закоренелого преступника, способного на обман и предательство, безжалостную расправу над неугодными ему людьми и всё это ради денег или иных благ. И Селифан долгое время боялся его, а теперь понял, что напрасно...но не потому, что Берн показался ему менее "влиятельным преступником", а потому, что и ему есть за кого бояться и переживать.
  
  
   Глава 29. Матвей и Инна
  
  
   Селифан со спокойной душой и в радостном настроении проводил к выходу Берна и Лолу, когда празднование предстоящего новоселья окончилось. Их план удался: теперь Эмма стала Инной, а он - Матвеем. Селифан был очень доволен, ведь Эмма не возражала её новой имени и даже не сомневалась, что её зовут Инна. Селифан очень долго подбирал её имя, искал наиболее похожее по звучанию, чем её прежнее, но всё же другое хотел придумать. И он был уверен в том, что имя позволит ей измениться, научиться по-другому относиться и к нему, и к жизни своей, будет препятствовать восстановлению её памяти.
   Селифан одного боялся: это то, что он ненароком может назвать её Эммой. Он так привык к этому...И тогда ему трудно будет оправдаться перед ней, он не сможет ответить на вопрос, почему? И Селифан тут же начал думать о ней, как об Инне, в мыслях стал называть её новым именем, себя - Матвеем.
   Когда гости ушли, Эмма тут же направилась на диван и прилегла. Она не хотела спать, но чувствовала сильнейшую усталость. И не понимала, была ли это усталость физическая или психическая? Внезапная тоска о ком-то или о чём-то заставляла Эмму размышлять, только она не знала уже, какие нерешённые вопросы тревожат её? Казалось ей, что нет причин для беспокойства, всё в её жизни хорошо, рядом с ней любящий отец и скоро они уедут, начнут жизнь, новую для неё, может, более счастливую, чем была у них раньше...
   Эмма представляла их предстоящую поездку и радовалась. Была уверена, что по дороге их ожидает много интересных знакомств, она увидит много того, чего раньше не видела. Воображение унесло её далеко-далеко в некое счастливое будущее, о плохом Эмма не думала уже и душа её постепенно стала успокаиваться. Эмма заснула довольная и собой, и отцом, и жизнью и всем, что они имеют. Впрочем, она толком и не знала, каким имуществом они располагают. Но её радовало то, что квартира, в которой они сейчас находятся, принадлежит им (Эмма, почему-то, в этом ничуть не сомневалась). Но вопросы задать какие-либо по-прежнему боялась, не хотела лишний раз упоминать и себе, и отцу о своей амнезии.
   Прежде чем Эмма уснула, Селифан успел сказать ей, что они уезжают уже на следующее утро. Он билеты купил на поезд и показал их ей. Эмма удивилась, так как, даже узнав об их предстоящей поездке, не предполагала, что она осуществится так скоро. Ей хотелось пожить ещё в этой шикарной квартире, привыкнуть к городу и его многолюдным улицам, желала помечтать.
   Когда Эмма услышала новость о том, что они уезжают завтра, не показала удивления. Она только улыбнулась и кивнула головой в знак согласия. Потом Селифан посоветовал с вечера уложить нужные ей вещи в чемодан, так как уходить им отсюда надо чуть ли не с расцвета.
   Эмма обрадовалась и с большим удовольствием стала заглядывать то в один шкаф, то в другой в поисках нужных ей вещей, принялась собирать всё самое необходимое, затем всё самое понравившееся и заодно знакомилась со "своим гардеробом".
   Квартиру эту специально подготовили к приезду Эммы и позаботились о том, чтобы все шкафы и тумбочки были наполнены преимущественно женскими вещами её возраста. В комодах имелась косметика, лаки, крема и прочие элементы женского туалета. Берн разрешил Селифану взять оттуда всё, что Эмма сочтёт для себя нужным. Сказал, что вся одежда прежде принадлежала его жене Лоле, и что она любезно согласилась поделиться гардеробом, так как ей уже вся имеющаяся там одежда стала мала.
   Эмма до полуночи собирала вещи. Селифана вконец это уже стало раздражать, и он попросил её поторопиться. Сказал, что спать пора, ведь завтра рано вставать надо. Он не хотел грубить, но раз пять сказал об этом, прежде чем Эмма послушалась. Селифан понимал, что ей очень интересно рыться в чужих вещах, особенно думая, что всё это её, и она может взять всё, что только пожелает. А Селифану было неловко даже смотреть на это, не то, чтобы осмелиться что-то присвоить.
   Но Селифан нервничал не потому, что Эмма чувствует себя в этой квартире, как дома и хозяйничает, а потому, что он уйти хотел сразу же, как она уснёт. Селифану очень нужно было поговорить с Берном. Он не всё с ним обсудил по поводу своего сына, хотел знать, что же с ним будет?
   Селифан очень боялся, что до утра не успеет вернуться домой, если слишком поздно поедет к Берну. Ведь посёлок располагался на достаточно большом расстоянии от города, и он понимал: ему не скоро удастся добраться туда пешком, на машине у Берна на это уходило больше часа. И Селифан стал подумывать о том, чтобы одолжить у кого-нибудь велосипед... "какое-никакое, да транспортное средство" - подумал он, вспомнив, как на дворе утром видел на перегонки катающихся на велосипедах мальчишек.
   Селифан до Берна дозвониться никак не мог, только поэтому перед ним встала задача о том, как добраться до посёлка? В случае, если Берн ответил бы на его звонок, Селифан не стал бы беспокоиться о транспорте. Он просто хотел поговорить с Берном, хоть как-нибудь, пусть даже по телефону. Не мог он уехать, не узнав о судьбе своего сына. Его охватила тревога.
   Было три четверти второго, когда Селифан наконец-то смог покинуть квартиру. Он дожидался, пока Эмма уснёт, но ей долго не удавалось этого сделать. Но Селифан не сердился уже и понимал почему, ведь она только недавно пробудилась от долгого принудительного сна.
   Селифану так и не удалось ни у кого одолжить велосипед; он продолжительное время бродил по улицам просто так, надеясь найти хоть какое-нибудь транспортное средство, нанять такси даже был готов, только ему отказали по "странной причине" временных проблем на дороге. Селифан не поверил отговоркам таксистов, так как Берн благополучно прибыл к ним днём на машине. И Селифан немного обиженный, немного раздражённый покинул пределы города пешком, и по мере того, как отдалялся от фонарей освещённых улиц, тревожные вопросы приходили ему на ум: "А надо ли ему видеться с Берном ещё? И зачем? Только затем, чтобы спросить, где его сын, от которого он сам хотел избавиться?" И когда Селифан вспомнил о последнем, стыд заставил его остановить торопливые шаги в сторону посёлка и подумать ещё раз и ещё...но мыслил он всё о том же. Селифан не мог объяснить своё поведение...
   Селифан долго стоял неподвижно, а лёгкий ветерок старался придать его мыслям упорядоченность, успокаивал его и приятно охлаждал уставшее вспотевшее тело.
   Селифан понял, почему вдруг ему захотелось поговорить с Берном, на самом деле он на сына своего хотел посмотреть ещё раз, попрощаться... ему, почему-то, вдруг трудно стало отказываться от него, а вернее, забыть о нём. Селифан вспомнил, как отдавал сына, велел "позаботиться о нём как-нибудь" и просил не убивать; за последние слова Берн долго злился и обижался, ему неприятно было, что Селифан считал его таким извергом, способным убить ребёнка.
   Селифан смотрел прямо перед собой и не видел тропинку, по которой шёл недавно, он только чувствовал её и даже не был уверен в том, что не сбился с пути. Он не хотел больше думать о сыне, но почему-то ему на ум всё время лезли мысли только о нём...и он сказал себе: "Я не сейчас теряю его - уже потерял". И с этими словами взял путь обратно. Слезы тут же наполнили глаза Селифана, но он подавил их, стыдно было плакать ему и он считал, что права уже на это не имеет, сам бросил... Чтобы подбодрить себя, он представил Эмму: её милое и доброе выражение лица, радостные глаза, которыми теперь она встречает его каждое утро.
   И Селифан ни о чём не сожалел.
   Эта ночь для Селифана оказалась чрезвычайно долгой и мучительной, он уснуть не мог, хоть и не думал ни о чём существенном. Волнение о том, что он навсегда потерял сына, покинуло его быстро, сразу же, как он оказался в тёплой квартире на мягком диване.
   А на следующее утро произошло событие, которое Селифан воспринял как самое необычное и удивительное из всех за последнюю неделю: его разбудила Эмма, сказав, что если они скоро не уедут, то опоздают на поезд. Селифан был поражён ответственности Эммы, её вниманию по отношению к нему и их планам. Она даже завтрак приготовила им из яичницы и бутерброда с кусочками недоеденной копчёной форели. Селифан был очень доволен и едой и Эммой.
   Было около четверти седьмого, когда они покинули квартиру.
  - Ну, как настроение, Инна? - спросил Селифан, глядя на Эмму восторженными глазами. Они в этот момент как раз стояли на остановке, ожидая приезда такси.
  - Хорошее, - тихо ответила она, сосредоточенно глядя на проезжающие мимо машины.
  - Что-то наше такси запаздывает. Так и думал, что не стоит доверять этому таксисту...
  - А ты знал разве его раньше? - поинтересовалась Эмма. И Селифан тут же понял, что сболтнул лишнее.
   -Да, он уже разок подводил меня! А вернее сказать, откровенно отказался везти в нужном направлении. И причин на то не было! Я уверен. Хотя оправдывался, мол дорога перекрыта.
   - Ты думаешь, он врал?
  - Да не... не знаю. - признался Селифан. Ему очень приятно было рассказывать правду, пусть даже умалчивая некоторые моменты прошлого. Он только боялся, что болтливый шофёр может в присутствии Эммы заговорить о его вчерашней ночной попытке выехать из города. И Селифану теперь оставалось лишь надеяться на то, что этого не произойдёт.
   Прошло сорок минут. Ожидание стало утомительным для них обоих.
  - Жарко, пить что-то хочется. Инна, а ты не взяла воды? - спросил Селифан и тут же открыл боковой карман чемодана, в которой лежало что-то выпуклое, очень напоминающее бутылку. Но это оказалась косметичка Эммы. Селифан вопросительно посмотрел на неё, ожидал ответа.
  - Нет, я что-то не подумала об этом.
  - Но ничего, купим сейчас! Ты подожди меня тут, я отойду недолго вон в тот ларек! - он указал рукой прямо перед собой, куда собирался идти.
   Эмма осталась у остановки, охраняя вещи. Она глазами провожала Селифана, и заметила, что он пошёл не прямо к торговой лавке, а свернул и направился на проезжую часть.
  - Вы что это здесь стоите? - обратился Селифан к знакомому таксисту, просунув голову в машину через открытое окно. - Заждались уже!
  - Я то - в нужном месте в нужный час, - сказал таксист и указав Селифану на часы. - А вы вот опаздываете, уважаемый. Тридцать семь минут сверх натикало!
   Услышав такой ответ, Селифан чуть было не пришёл в нервное возмущение. Так ему захотелось выругаться на этого таксиста за наглость и ехидное самодовольное выражение лица. Ведь мало того, что вчера ночью он отказался обслужить его, так сегодня вовремя не явился и ещё смеет требовать дополнительную плату за ожидание... а ждали то они с Эммой.
  - Что у вас за служба вообще! Мы здесь с дочкой целый час торчим, вас ждём. Почему по адресу не пришли?
   На недовольный вопрос Селифана таксист спокойным невозмутимым образом достал записную книжку с внутреннего кармана своей куртки и прочёл:
  - Всё по адресу! Улица Калинина 25. - и он указал Селифану напротив, где висела табличка с соответствующим указанием улицы и подтверждающим его слова; затем таксист показал ему открытую страничку своей записной книжки: - Ваш почерк? Узнаёте?
  - Да, - сказал Селифан и несколько виновато взглянул на свободное сиденье к кабине такси. У него теперь не осталось аргументов против таксиста. Но он всё равно злился и не мог скрыть недовольства.
  - Дальше идёт улица Калинина 26. - пояснил таксист, заметив замешательство Селифана. - А служба у нас хорошая, лучшая в городе! Самая быстрая и точная. Работаем десятый год.
   Селифан не слушал уже даже, что говорил таксист. Но всё же смотрел в его сторону. Затем Селифан отвернулся и быстрыми шагами направился к торговому ларьку, чтобы купить бутылку минеральной воды. Ведь его невнимательность стало причиной "опоздания" такси, и водитель не виноват. Селифану даже неловко стало за то, что он в очередной раз разговаривал с ним в повышенном тоне. Прямо как вчера. И оказалось, повода не было. Теперь, он, почему-то, поверил словам таксиста о том, что вчера ночью дорога к посёлку была перекрыта.
   И разговор этот ещё больше усилил жажду Селифана.
  - Матвей Георгиевич, - обратился таксист к Селифану, прочтя его имя в записной книжке, - ехать-то будем? Время деньги!
  - Да, конечно, - ответил Селифан, повернувшись в его сторону, когда уже отошёл на два метра от такси. - Подъезжайте, пожалуйста, на улицу Калинина 26, я скоро приду.
   ...
   (отсюда и далее Селифан и Эмма Матвей и Инна соответственно)
   - Пап, а я точно раньше нигде не могла видеть этого человека? - спросила Инна, когда они уже ехали на поезде. А говорила она о таксисте, которого никак не могла выкинуть из головы. Его лицо казалось ей знакомым.
  - Я же сказал, точно! Иначе бы он тебя вспомнил, - ответил Матвей.
  - А...ну, наверное, - согласилась Инна и всё же не была удовлетворена ответом отца. Она очень хотела порассуждать на эту тему ещё, надеялась, что разговоры помогут ей вспомнить прошлое. Инна подумала, может, она раньше знала человека, который был очень похож на этого таксиста? И об этом же сказал Матвей:
  - Артём Дмитриевич, директор школы, в которой ты училась, носил почти такую же кепку и куртку болотного цвета. Она всегда толстила его, но он не отказывался от неё, упрямо продолжал носить. Даже имел обыкновение обижаться, если кто-либо намекал о том, что ему не идёт его одежда!
   Только и на этот раз Матвей солгал. Он сейчас говорил не о директоре школы, а о её отце. Это он очень сильно походил на того таксиста, который их подвозил. Но Матвей был рад тому, что ему очень убедительно удаётся обманывать Инну, и ему в голову приходят умные мысли, даже его самого восхищающие своей оригинальностью. Матвей сейчас очень гордился собой.
  - А есть у нас фото его? - спросила Инна, немного помолчав. Этот вопрос удивил Матвея, он не ожидал услышать его.
  - Да не, навряд ли. С директором-то мало фотографируются, да и Артём Дмитриевич привередливый мужик, не любит фотографироваться.
  - А...- задумчиво воскликнула Инна. - Я просто хотела увидеть его, может, это помогло бы мне вспомнить что-нибудь о нём. Так неприятно не помнить ничего...
  - Да, это конечно неприятно, - охотно согласился Матвей. - Кстати, о фотографиях, а мы ведь забыли взять их с собой.
  - То есть, как это? А я думала, мы домой едем... - удивилась Инна последним словам отца, ведь не понимала, зачем же он сказал "забыли"? Ведь до этого момента она была уверена в том, что сейчас они едут туда, где раньше жили много лет, на знакомые места, где всё-всё-всё должно напоминать ей о прошлом. Инна знала, что при амнезии для скорейшего восстановления памяти необходимо почаще бывать на знакомых местах.
  - Да, да, конечно мы домой едем, Инна, - сказал Матвей. - Я не хотел говорить, но... - тут он протёр бороду, и с задумчивыми, несколько виноватыми глазами взглянул на Инну (он думал о том, как бы ей правдоподобнее солгать что-нибудь, да и не переборщить тоже) - пожар у нас случился недавно.
   И это было то, что первым пришло ему на ум. Матвей не хотел говорить Инне о том, что сейчас они едут в совершенно незнакомые ей места, только потому, что он купил им там дом. И боялся, что в этом случае она может решить, что он специально увозит её, чтобы от прошлого оградить. Или даже если она так не подумает, во всяком случае, этим будет очень недовольна.
  - Почему?
  - С проводами что-то не так было, - объяснил Матвей. - Нас не было дома...да это и на счастье, а только места-то безлюдные почти что, в трехстах метрах ни одного соседа, горел спокойно, пока дым не поднялся высоко.
  - Значит, ничего не спасли? - спросила Инна, жалея о потере тех вещей, о которых не помнила.
  - Да куда там! Почти всё сгорело, а что спасли - так-то я прям сразу и на свалку, непригодное уже всё было.
   Матвей сделал паузу, внимательно следил за выражением её лица.
  - Я купил нам дом. Новый, - сообщил Матвей. - Только далековато, почти в трёхстах километрах от тех мест, где мы жили раньше. Я-то подумал, подумал, и решил, что ничто нас больше не связывает с Закодыровкой. И предложение подвернулось хорошее очень, новый дом просто шикарный, почти вдвое больше, чем наш прежний, и ремонт в нём сделали недавно. Главное, по цене приемлемый. С мебелью продали. Правда, немного мебели-то было: диван, две кровати, одна двуспальная, другая - одноместная, не могу сказать, что я от них в восторге, старые уже, вся пружина на матрасах измялась, но есть, где спать, - Матвей улыбнулся. - Потом шкаф имеется, даже два шкафа! Правда, один, по-моему, книжный. Но, думаю, мы вещи сложим в неё, книг-то всё равно у нас нет. Стол. Стулья. Одна табуретка. Ещё тумбочка стоит небольшая, рядом с умывальником. Удобно посуду сложить, пока сушилку не купим.
   Матвей замолчал, а Инна задумчиво отвернулась от него, смотрела на окно...поезд мчался с довольно высокой скорость, а глаза Инны интересно бегали из стороны в сторону.
  - Это немало, - сказала Инна, не поворачиваясь в сторону Матвея.
  - Чего немало? - спросил Матвей, сразу не поняв смысл её утверждения. Он к этому моменту уже успел потерять корень их разговора, стал думать о чём-то своём, хотя в мыслях его отсутствовал порядок. Матвей размышлял о том, о сём, одновременно стараясь решить множество вопросов. И он, почему-то, решил, что их предыдущий разговор остался в прошлом.
  - Мебели немало! - с улыбкой ответила Инна.
  - Ну, нам хватит, - сказал Матвей, но соглашаться с её отверждением не собирался.
  - Сколько там стульев? - поинтересовалась Инна.
  - Три, четвёртый можно и не засчитывать, так как он на балконе долгое время находился, весь поролон измялся! Видимо владельцы груз какой-то наложили сверху и оставили надолго.
  - Ну вот, целых двенадцать предметов! - ответила Инна.
  - Двенадцать-то оно двенадцать...я, если честно, не считал, - задумчиво сказал. Матвей, а потом добавил: - Да видела бы ты размер этого дома! Зайдёшь и поразишься пустоте комнат.
  - Зато воздуха много будет! - оптимистично утверждала Инна.
  - Да и с избытком, если уж так судить.
   Матвей был несколько недоволен её словами. Впрочем, на вопрос "почему" ответить не мог. Ведь главное было то, чтобы Инна оставалась довольной и не предъявляла бы никаких претензий по поводу того, что они не едут в те места, где ей приходилось раньше жить. Ну а суть его недовольства теперь заключалась только в том, что он привык к комнатам, похожим на жилые, а когда представлял те, которые имелись в их новом доме, понимал: они не такие. И ему было неприятно знать, что Инна довольна этому.
  
   ***
   Матвей и Инна доехали до их нового места жительства только поздно ночью. Кругом было темно, и они с большим трудом могли видеть лица друг друга в виде тёмно-серого ни на что не похожего пятна. Матвей и Инна поразились тому, что по близости нигде не было ни малейшего освещения: ни фонаря, ни даже соседних домов с зажжённым светом. Но Матвей был уверен: соседи у них есть и не одни. Когда он дом покупал, то обратил внимание, что по близости много домов, даже на противоположной стороне их улицы располагается двухэтажный значительного размера. И на их стороне вряд выстроены невысокие дома, то кирпичные, то деревянные, но большинство из них снаружи походили на нежилые... только Матвея это мало тогда интересовало, да и сейчас тоже так было. Но темнота настораживала.
   То, что улицу нисколько не освещали, оказалось проблема небольшая. Матвей это понял, когда вошёл в дом и понял, что у них нет электричества. И нет фонаря.
  - И что нам делать, отец? - спросила Инна, немного помолчав.
  - Спать пошли! - сказал Матвей, на мгновение задумавшись над тем, что в этот раз Инна назвала его отцом, а не папой как раньше. Впрочем, Матвей прекрасно осознавал, что это никакого значения не имеет.
   Они ещё около получаса возились над тем, что искали пастельное бельё. Матвей сказал, что прежние хозяева оставили им и пастельное бельё и подушки, и одеяла, в общем всё, что им нужно.
   Несмотря на сложности и маленькую проблемку со светом, Матвей надеялся на лучшее будущее... главное, чтобы Инна всегда была рядом с ним.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"