Аннотация: Затмение началось, на улицах танцуют сумасшедшие и истерики, испуганные старики забились поглубже в кокон из прелых одеял, а между шкафами и стеной шуршат сонмы насекомых, выбирающихся наружу.
__Two of us___>
Она выглядит так, будто постоянно под кайфом. Мертвая манерность и глухой голос. Губы высасывают душу через длинную трубку мундштука и, кажется, слышно, как остатки ее ссыпаются в невидимую емкость. Во влечении к ней есть что-то от некрофилии, но едва я принимаюсь анализировать, как в уме возникают небрежность и слово "истукан". Даже в ее сладострастии слышатся механические шелчки и леность, которую трудно раскрутить. Ее зовут Рей.
Тонкий ободок - остаток солнца - уже темнеет и растворяется в наползающей тьме. Осталось совсем мало до того, как свет перестанет существовать. Искусственные огни городов в отчаянии обстреливают равнодушное небо слабыми лучами, оно тонет, тонет во мраке, вселенской черноте. Затмение - это черта, с которой мы начинаем свой бег. Начало эстафеты уже близко, но Рей и не думает улыбаться. Она просто следит за исчезновением последних лучей отсутствующими, плывущими глазами.
Я не знаю, с какой стороны к ней подступиться; наши краткие разговоры могли бы войти в энциклопедию абсурда. Между тем, каждый диптих грешит тем, что изображает нас рядом. Мы находимся на расстоянии вытянутой руки, но если пальцы вдруг соединятся, результатом будет лишь мертвый звук соприкосновения равнодушной кожи. Солнце гаснет. Рей докуривает сигарету, вбирая остатки света, выпивая их чуть впавшими глазами. Ковен готовится к сходке, из темных углов выползают недобитые чудовища, истерика сжимает пальцы на белом горле человечества. Пора.
- Пора, - говорит Рей.
Она не торопится, выбрасывая вперед ногу и перешагивая через целый квартал. Мне приходится огибать ее новые владения, чтобы не нарушить правила игры, - все, что угодно, кроме открытого столкновения. Математические расчеты, ромбы и квадраты, - все это может пригодиться при дележке территории, мы сплетаем сетку из траекторий возможных конфликтов, отрезая кусок за куском. Это не идеологический спор, а всего лишь разграничение. Тому, кто попадет на мою сторону карты, жить будет проще, но это не вопрос черно/белого. Это вопрос совместимости характеров.
Затмение началось, на улицах танцуют сумасшедшие и истерики, испуганные старики забились поглубже в кокон из прелых одеял, а между шкафами и стеной шуршат сонмы насекомых, выбирающихся наружу. Уже много столетий солнце не покидало небо, привычка видеть свет нарушена, накопившийся за годы пепел поднимается вверх и впивается в пухлые облака. Рей шагает слегка пьяной походкой, она слышит приглушенный шепот апокалиптической прозы и стихи поэтов-самоубийц; я спешу и подрезаю, в моих ушах скрип нейлона крепких женских ляжек, обхвативших вертлявые бедра бродяги в узком тупике. Их поступательные движения подгоняют меня, превращая шаги в мастурбацию. Мы - я и Рей - кромсаем обгорелый диск мира, проводя ломаную линию вооруженного нейтралитета.
Для тех, кто живет внизу, наш поход - философский трактат, но происходящее лишь случайность, результат в конце дороги. Я сочиняю шагами вестерн, где пуля - воплощение этики, кончик иглы, на котором теснятся ангелы. Рей столь же недобра, сколь и не зла, ее черная юбка сливается с ночью, а потому женщина с героиновыми глазами кажется нагой. Я трогаю отпечатки ее тела на нескончаемой тьме, спешу к концу всех времен.
Темнота заболевает огненными вспышками, ее лихорадит, пучит передвигающимися внутри толпами, пистолетными выстрелами, ударами ножей, карнавалом, круговоротом безвкусных масок, прорвавшимся гнойником воспаленного вожделения и робкими надеждами. Мифический дракон переваривает в своем брюхе горящее солнце, оставив людей бороться с доппельгангерами. Едкий желудочный сок затмения сводит города с ума, превращает сдержанность в вакхическую пляску, вызывает у разума судороги сомнения, а мы проходим над, отмеряя квадрат за квадратом в то время, как человечество увлечено своим недолгим коллапсом. И в какой-то момент, когда я смотрю на фигуру Рей, у меня снова появляется голос:
- Знаешь, я хотела бы...
Небо судорожно сокращается - и слабыми толчками исторгает из гортани свет. Он пока еще серый, нездоровый, слабый, но с каждой секундой набирает силу и загоняет сонмы мелких тварей обратно в клетку. На неистовство наложена печать, миром овладевает посткоитальное равнодушие. Рей останавливается, ее глаза в наркотическом полусне окидывают отсеченную территорию. Мы снова в позиции, в которой воздух замерзает, - в обоюдоостром равновесии, в ореоле дипломатической неприкосновенности. Суть женщин такова, что ты можешь проиграть - и завоевать этим их любовь, но на размытом лице темной стороны фрески нельзя прочитать ни одного слова.
В следующий раз мы встретимся через несколько сотен лет, Рей.